Невеста Перуна. 1. Лесная усадьба.

Золотоликий Хорс , недавно поднявшийся на небосвод, мягкими лучами согревал землю. Юная босоногая Леля завершала свой весенний бег, готовясь уступить место своей матери Ладе . Леса и поля были окутаны нежной молодой зеленью. Воздух, недавно омытый весенней грозой, дышал чистотой и прохладой.
Князь Рюрик оставил далеко позади купеческий обоз, передоверив его безопасность своему давнему другу Олегу. Впервые за много лет он позволил себе расслабиться и каждой час-тичкой души и тела ощутить свет солнца, дуновение ветра и аромат трав. С улыбкой князь вспоминал, как, будучи пылким, восторженным юнцом, презирал эту маленькую слабость быва-лых воинов - иногда просто наслаждаться жизнью. Что может быть слаще упоения битвы и приятней звона оружия? А вот, поди ж ты, и он почувствовал потребность отдохнуть от сражений. Впервые в жизни Рюрик пожалел, что родился не пахарем, а воином, и что не обзавёлся в своё время женой и кучей ребятишек. Конечно, в его жизни было немало женщин, но ни одна из них не задела сердца настолько, чтобы можно было назвать её своей женой. Мужчина в самом расцвете сил неожиданно почувствовал себя дряхлым старцем.
Будучи варягом по рождению, Рюрик был истинным сыном своего племени: продублённая морскими ветрами кожа, нос, напоминающий орлиный клюв, квадратный подбородок, жёсткий, пронизывающий взгляд, резкие черты лица. Лишь глаза цвета весеннего неба немного смягчали суровое лицо, выдавая словенское происхождение его матери Умилы, да ещё отливающие рыжи-ной волосы были слишком тёмными для руса. Рюрик был высок, несколько худощав, в меру ши-рокоплеч, очень жилист. Его железные мускулы таили огромную силу: ударом кулака этот витязь вполне мог свалить с ног взрослого быка. Тяжёлый двуручный меч казался в руках князя легче пуха. Многие ненавидели его и боялись, но уважали, а дружина просто боготворила своего вождя. В общем, это был настоящий одинокий волк: жестокий, не знающий ни любви, ни пощады, ни поражений.
Странный, едва слышный шорох вмиг вывел князя из состояния блаженной расслабленно-сти. Не меняя ни позы, ни выражения лица, Рюрик положил десницу на рукоять палицы и напряг тело в ожидании. Время будто замедлило свой бег, все чувства до предела обострились. Одёсную послышалась скрип натягиваемой тетивы - звук, который ни с чем другим невозможно спутать. Не раздумывая ни минуты, князь метнул палицу. В ту же секунду стрела, вырвавшись из лука, завела свою песню - песню убийства и смерти. Из кустов послышался громкий вскрик, перешедший в предсмертный хрип, стрела же лишь прочертила глубокую борозду на щеке Рюри-ка.
Выждав какое-то время, князь направил коня к тому месту, где лежал человек, столь сильно желавший его смерти. Это был молодой паренёк, совсем ещё мальчишка, явно не варяг и даже не воин. Хотя палица снесла ему пол головы, а оставшуюся часть лица заливала кровь, Рюрик без труда узнал в нём одного из гусляров, приставших к обозу накануне. Варяг презрительно усмехнулся: бренькал бы себе на гуслях и не совался, куда не следует, быть может, пожил бы подольше. Суметь выследить врага, первым пустить стрелу и погибнуть, не сумев забрать его с собой - что может быть глупее? Придётся и остальных молодцев этой весёлой братии казнить по приезде в Новгород - чтобы другим неповадно было. Хотя, скорее всего, они давно отстали от обоза, наверняка зная, куда направился их товарищ.
Не оглядываясь более на бездыханное тело, Рюрик повернул коня, намереваясь дальше продолжать свой путь. Однако в этот миг волна невообразимой слабости накатила на князя. Чтобы не упасть, он вцепился коню в гриву, но негнущиеся пальцы не хотели слушаться. Привычная броня вдруг стала невыносимо тяжёлой, шлем давил на лоб и виски. Солнечный свет начал слепить глаза, тело будто горело в огне, в голове били в набат. Страшная боль, пришедшая на смену слабости, казалось, рвала мышцы, ломала кости и жутким, звериным воплем рвалась наружу. Из носа и ушей показались тонкие струйки крови, на губах выступила кровавая пена. Не удержавшись в седле, Рюрик упал. “Яд! Стрела была отравлена!” - пронеслась в голове мысль и тут же угасла. Мысленно варяг усмехнулся: надо же, всё ж таки забрал его с собой молодой гусляр. Мир для него в один миг утратил все звуки. Вокруг всё качалось и плыло. Воздух тяжёлой глыбой встал посреди груди, не позволяя дышать. Нечеловеческим усилием князь пытался удержать остатки сознание, но оно убегало, словно вода сквозь пальцы. В глазах темнело. Последним, что увидел Рюрик, была золотая молния, рассекшая голубой небосвод. Грома он уже не услышал.

Очнулся Рюрик на жёсткой лавке. Тело ещё ломило от пережитого, каждый удар сердца от-зывался в голове страшной болью, но он был жив! Жив, и это главное. Правда, чувствовал князь себя слабым, беспомощным и... зависимым, а это было очень неприятное чувство. Рюрик открыл глаза и попытался оглядеться. Свет по-прежнему слепил глаза, хотя уже не так беспощадно, а шея решительно отказывалась поворачиваться. Однако князь понял, что находится в абсолютно незна-комой усадьбе. Он как можно незаметнее ощупал себя и обнаружил, что из всего вооружения на нём лишь ноговицы да рубаха - ни меча, ни ножа, ни тем более доспехов поблизости не было, даже пояс из турьей кожи куда-то исчез. Рюрик прекрасно понимал, что воспользоваться всем этим он бы сейчас едва ли смог, но так было бы всё-таки спокойнее. Решив не терять даром времени, князь внимательно огляделся вокруг. Горница, в которой он волей судьбы очутился, была довольно просторной и светлой. Скорее всего, это была центральная, “общая” комната в доме.
Вдруг он услышал, как где-то поблизости скрипнули половицы. Превозмогая боль, Рюрик повернул голову. На пороге стояла девушка лет шестнадцати с большой миской пахучего варева и краюхой хлеба в руках. Юная прелестница была на диво хорошо сложена. Росточком она, должно быть, едва достанет ему до плеча. Густые русые волосы аккуратно заплетены в толстую косу, чистая, изумительно вышитая цветными нитками и жемчугом рубаха и яркая, цветная по-нёва ладно сидели на ней, маленькие ножки обуты в кожаные черевьи . Но больше всего князя удивило множество дорогих серебряных украшений: серебряный венчик, на котором покачивались изящные кольца, скреплял волосы девушки, широкие обручья поддерживали длинные рукава у запястья и локтя, шею обвивали несколько ниток зелёных и синих бус, на цветном поясе висело множество оберегов, напоминающие конька, утку, топорик, а также лунни-ца. Руки её украшали несколько серебряных перстней с самоцветными вставками. Такое не на каждой купчихе и боярышне-то встретишь, а тут обыкновенная селянка! Наконец, взгляды их встретились, и у князя перехватило дыхание. Очи юной девы были похожи на безбрежное море, спокойное и величавое. Девушка улыбнулась, и будто солнечные блики побежали по спокойной воде. Она явно робела, но отчаянно старалась не показать этого.
- Здрав будь, князь! - звонким, мелодичным голосом произнесла хозяйка.
- И тебе того же, - будто через силу произнёс князь. - Кто ты, девица?
- Люди зовут меня Ефандой, - ответила девушка. - Я принадлежу к тем, кого называют ве-дуньями. С сестрой и дедом мы собираем травы и лечим людей. На-ка вот, поешь отвара с особы-ми травками. Вижу я, что расспросить о многом меня хочешь, но сил на долгий разговор у тебя не хватит. А эта снедь и мёртвого поднимет. Да не бойся, князь, - усмехнулась Ефанда, заметив недо-верчивый взгляд гостя. - Если бы здесь смерти твоей хотели, то оставили бы в лесу - и хлопот меньше, и совесть чище. И потом - с врагами хлеба у нас не преломляют, или ты забыл?
Рюрик взял ложку и нехотя зачерпнул тёмной, мутной жижи, одуряюще пахнущей травами. Однако варево на удивление вкусным оказалось. Более того, князь чувствовал, как с каждой съеденной ложкой к нему действительно возвращаются отобранные ядом силы, про-ясняется разум, боль в теле утихает, оставляя о себе лишь неприятные воспоминания. Подобрав краюшкой последние капли удивительного угощения, воин блаженно откинулся на подушки.
- Теперь я могу получить ответы на свои вопросы?
Девушка кивнула.
- Ты меня вылечила?
- Нет, моих познаний не хватает на то, чтобы творить подобные чудеса. Ты был отравлен очень сильным ядом. Он сгущает кровь и не даёт работать сердцу. Против яда этого нет никакого лекарства, да и действует он слишком быстро. Приди мы на мгновение позднее, и помощь бы уже не потребовалась. Никто, кроме моей сестры не обладает способностью лечить подобные недуги. Она не позволила яду дальше растекаться по жилам, собрала большую часть в один плотный кро-вянистый комок, заставляя кровь саму избавляться от сгустков, и вытащила его из твоего тела. Для этого нам пришлось сделать надрез на левом плече. Ты потерял много крови, да и часть яда осталась внутри, поэтому и слабость не проходит. Однако шрам у тебя на щеке останется, яд слишком сильно выжег кожу.
- Ничего, я не красная девица, чтоб над шрамами рыдать. Скажи мне лучше, как твоя сестра это делает. Сколько лет живу, а про подобное диво не слыхивал, - насмешливо спросил Рюрик.
- Спроси у неё сам, когда она придёт. Если захочет, то скажет, - лукаво блеснула глазами Ефанда.
- А если я заставлю?
Девушка весело засмеялась, но на вопрос не ответила.
- Где же сейчас твоя чудесница-сестра и дед? Очень хотелось бы с ними потолковать.
- Деда позвали в деревню к больному, и сегодня он едва ли вернётся, а сестра скоро будет. Она поехала в Новгород к брату. Надо же его известить, что у нас гость.
Весть о брате, а особенно то, что он ещё не знает о присутствии князя в своём доме, была не особенно приятна. Рюрик прекрасно отдавал себе отчёт в том, что вряд ли сможет сейчас защи-тить себя, а умереть вот так, в чужом доме, прирезанным, точно жертвенный баран, не очень то хотелось. Однако он решил немного сменить тему.
- Говоришь, тебя зовут Ефандой? Впервые слышу, чтобы славянка называлась урманским именем.
- А я впервые вижу варяга с очами славянина.
Рюрик усмехнулся, по достоинству оценив смелый ответ.
- И что же, тебя оставили одну, наедине с кровожадным варягом, не боясь ни за твою честь, ни за твою жизнь, ни за своё добро? - насмешливо спросил князь.
На лице девушки отразилось недоумение, затем удивление, и, наконец, она разразилась ве-сёлым смехом:
- О, боги всемогущие! Неужели все мужчины столь самонадеянны? Да ты сейчас не то что на меня напасть, но и цыплёнка обидеть не сможешь!
Рюрик немного смутился, однако был вынужден признать правоту Ефанды, и его без-удержный хохот присоединился к девичьему веселью.
Вдруг князь оборвал смех и к чему-то напряжённо прислушался. На дворе послышались то-пот и ржание двух коней. Вот по ступеням, ведущим в горницу, поднялись два человека. Лёгкие, быстрые шаги принадлежали, скорее всего, девушке. А вот второй был, несомненно, мужчиной, к тому же воином. Только воин может двигаться так быстро и почти бесшумно, а позвякивание же-леза выдавало присутствие оружия. Лишь доски слегка постанывали под его тяжестью. Рюрик весь напрягся в ожидании, от всей души жалея, что рядом нет его верного оружия. Вот, отворяясь, скрипнула дверь, женские шаги приблизились к горнице... Наконец на пороге возникла ещё одна девушка, очевидно, сестра Ефанды. Хотя едва ли можно сказать «ещё одна» о ТАКОЙ девушке. Она была небывало хороша: волосы цвета спелого ореха, сплетённые в толстую, блестящую косу, струились по спине, прямой осанке могла бы позавидовать любая княгиня, тонкие, изящные черты лица делали её похожей на богиню. А высокий рост и прекрасная фигура только дополняли это сходство. Совершенно естественно на ней смотрелось богатое одеяние из дорогого шёлка и украшения из золота, которые и княгине не зазорно было бы надеть. Лишь одно роднило эту девушку с сестрой – очи цвета моря.
Следом за девушкой в горницу вошёл мужчина - вероятно, тот самый брат, о котором гово-рила Ефанда, и у Рюрика невольно вырвался вздох облегчения. В молодом воине князь без труда узнал своего лучшего друга, единственного человека, которому он мог без оглядки доверить свою жизнь – урманского юношу по имени Олег. Никто в дружине не мог понять преданной дружбы этих двух мужей. Между ними лежало не только десять лет разницы, но и абсолютно непохожие характеры. Да и внешне князя и Олега мало что роднило. В отличие от Рюрика брат Ефанды обла-дал поистине богатырским телосложением, а иссиня-чёрные кудри юноши, мягкая бородка и лу-чезарная улыбка давно покорили всех словенок в округе. Если самого князя сравнивали с нена-сытным волком, то его друга - с красавцем-барсом, молниеносным в движениях и обманчиво мяг-ким на вид.
Отец Олега, конунг Ольбард, князь урманский, был побратимом Годослава, отца Рюрика. С давних времен урмане враждовали с русами - родным племенем нынешнего словенского князя. Но дед Годослава сумел добиться мира между этими двумя сильными племенами, а урманского князя, происходившего из далёкого южного племени, рекомого ромеями, назвал своим братом. Постепенно оба племени сроднились, многие русы брали за себя жён-урманок, да и русинки с охотой шли за урман. И лишь князья ещё не связали себя узами кровного родства.
Незадолго до своей смерти Ольбард попросил Рюрика позаботиться о своём единственном сыне, если сам он не доживет до того времени, когда Олег возмужает и сможет сам защитить свою жизнь от происков своих дядьев - младших братьев Ольбарда. Никто из них и не предполагал, как быстро наступит это время. Олегу было тогда всего двенадцать лет, но Рюрик, помня своё обещание, взял мальчишку в свою дружину и ни разу об этом не пожалел. Олег стал ему младшим братом, оруженосцем, верной тенью. Не счесть всех случаев, когда они спасали жизни друг другу. Конечно, Рюрик знал, что у Олега есть две сестры, но он никак не думал, что они окажутся здесь. “А, собственно, почему бы и нет? - подумал князь. - Ведь мачеха Олега, мать девушек, кажется, словенкой была”.
Юноша снял с головы шолом и улыбнулся другу своей лучезарной улыбкой.
- Гой еси, княже, - произнёс он. - Вот ты куда спрятался. А мы уж все ноги сбили, тебе разыскивая. Уж не чаяли и живым найти. Но, видимо, твоя нить жизни прядена из крепкого желе-за, раз даже волшебные ножницы Хозяйки Судеб не смогли так просто её оборвать.

Пока девушки в клети перебирали травы, оба воина без помех обсуждали свои дела. Нера-достные вести принёс Олег из города. Бояре, узнав о полагаемой смерти князя Рюрика (а как же иначе, коли обоз в город пришёл без князя, да ещё и кое-кто утверждал, что «верно знает»?), едва бороды друг другу не поотрывали, выясняя, кому садиться на княжеский стол. Не будь Олега с дружиной - и вовсе до кровопролития дело дошло бы. Когда же приехала Ольга - старшая сестра Ефанды - на коне Рюрика, то воины княжеской дружины едва не растерзали её за «убийство» кня-зя.
- Хотя я подозреваю, что некоторые желали бы её смерти предать именно за то, что она спасла тебе жизнь, - усмехнувшись, прокомментировал Олег. - Но тут моего вмешательства не потребовалось. Славяне слишком уважают мою сестру за удивительные способности к лечению и доброту и не дали в обиду. Но будь на её месте другая девушка, туго бы ей пришлось.
Когда пришло известие о том, что князь жив, на стол новгородский временно посадили Ва-дима Храброго - внучатого племянника князя Гостомысла, деда Рюрика по матери. Пока лад в Новгороде удаётся поддерживать дружине, но как долго это может продлиться - никому не из-вестно. Предчувствуя новые покушения на ещё слабого князя, Ольга никому – кроме брата, вести-мо, - больше не сказала, где тот коротает дни выздоровления, а о том, где находится их изба, зна-ют немногие.
- Так что пока можешь жить спокойно, Рюрик, - закончил свой рассказ Олег. - Но тебе надо как можно скорее жениться и обзавестись наследником, иначе в великой смуте оставишь княже-ство после своей смерти. Не зря же именно тебя Гостомысл назначил своим преемником. Говорят, что боги во сне указали, кого из внуков выбрать, а вот ты доверие деда оправдать не хочешь.
- А как же мой приёмный сын Аскольд? Разве он не может унаследовать после меня новго-родский стол? Или у словен приёмный сын наследником не может быть?
- Отчего же. Да только ведь кровный наследник надёжней.
- Знаю. Вот как только найду девушку, достойную столь великой чести, так и женюсь. А что до предсказания, так ведь боги всё равно сделают так, как задумали, и мы с тобой не в силах ни помешать им, ни приблизить то, что должно произойти.
- Да разве мало дочек боярских в Новгороде?! - рассмеялся Олег. - Позови любую - каждая согласится княгиней стать.
- Не понимаешь ты, Олег. Не нужна мне любая. Зачем мне изнеженная боярышня, которая только и будет ждать случая, как бы мне нож в спину воткнуть до самой рукояти по наущению родичей. Нет, я такую хочу встретить девушку, чтобы сердце моё быстрее забилось при виде её, чтобы она за меня жизнь готова была отдать, а я – за неё. Чтобы и горе, и радость со мной разде-лила, а при случае, быть может, и совет дельный дать могла.
- Кто бы мог подумать, что Варяжский Волк окажется таким мечтателем! Где найдёшь сей-час такую жену? Ты меряешь всех женщин по мерке своей матери, но такой, как Умила, больше нет на свете. Лишь моя мачеха Любава могла сравниться с ней. Ну, если не хочешь боярышню, так возьми селянку - и хлопот с ней меньше, и потомство здоровее будет.
- Может ты и прав, Олег, а может, и нет. Если боги сумели создать двух таких женщин, то, возможно, и подобные им на свете имеются. Кто знает? Ведь у Любавы, как оказалось, есть две дочери, и обе, я вижу, красавицы.
- Ах вот ты о чём, князь! Ты прав, красивые у меня сёстры, да только та, о которой ты дума-ешь, была просватана ещё до своего рождения, ты уж извини.
- Но ведь она ещё не замужем, так что ещё не всё потеряно. Какая же девушка откажется стать княгиней?
- Нет, Рюрик, здесь у тебя ничего не выйдет. Она принадлежит не к тем девушкам, с кото-рыми ты встречался ранее. Да и жених её не из тех, кому можно так просто отказать.
- Кто же он?
- А ты у неё сам спроси, - весело усмехнулся Олег. - Может и ответит... Если захочет.
Это известие было для Рюрика подобно ушату холодной воды. Не может быть! Она ведь ещё слишком молода! “К сожалению нет, - услужливо подсказала ему память. - Ты забываешь, что здесь девочки иногда выходят замуж ещё раньше”. Однако в следующее мгновение князь успоко-ился. Похоже, что преданный друг и старинный товарищ впервые ошибся. Ведь по обычаю словен младшая сестра не может выйти замуж раньше старшей, а поскольку Ольга - старшая и ещё не замужем, то Олег, конечно, имеет в виду её. Да и старшая из сестёр, бесспорно, гораздо красивее младшей. Удивительно даже, что сердце варяга сразу легло не к ней, а к юной прелестнице, которая первая встретила его в этом доме. “Просватана ещё до своего рождения...” Ну конечно! Так могли поступить со старшей дочерью, но отнюдь не с младшей. Рюрик даже обрадовался тому, что Ольга уже чья-то невеста: теперь он без помех может жениться на Ефанде.
- Ну что ж, посмотрим, кто станет мужем твоей сестры, - глядя прямо в глаза Олегу, произ-нёс Рюрик.
Олег усмехнулся, видя такую непонятливость своего товарища, но промолчал, понимая, что слова сейчас бесполезны.

Этой ночью Рюрику пришлось пережить ещё несколько неприятных мгновений. Во сне он внезапно почувствовал, как что-то тяжёлое сдавило ему грудь. Князь попытался бороться с непо-нятным противником, однако руки и ноги налились свинцовой тяжестью и совершенно не хотели слушаться. От непомерной натуги Рюрик проснулся, однако неприятные ощущения и не думали проходить. Более того, что-то мягкое и тёплое, напоминающее шерсть, забило рот и нос, мешая дышать. Лёгкое смятение начало охватывать князя. Будучи храбрым воином, и удачливым прови-телем, он всё же испытывал суеверный трепет перед всем непонятным и сверхъестественным. Однако на смену ему почти сразу пришла злость. Тут же вспомнились рассказы некоторых славян о духах дома - домовых и о том, как их можно усмирить в случае надобности. Собрав в кулак всё свою волю, шёпотом (на большее дыхания не хватало), Рюрик произнёс такую порцию руга-тельств, что не только домовому, но и самому злобному духу преисподней хватило бы, чтобы убраться восвояси. Домовой заметно ослабил хватку, и князь, собрав всю свою силу, стряхнул, наконец, это наваждение. Раздался страшный грохот, а следом за этим чьи-то быстрые мелкие шажки, удаляющиеся в сторону печки. Одним быстрым движением Рюрик вскочил на ноги, гото-вясь в случае надобности отразить новое нападение.
В соседней ложнице, куда на ночь удалились обе девушки, чиркнул трут, и через несколь-ко мгновений в дверях возникла высокая фигура Ольги со свечёй в руке. Из-за её спины выглядывала русая головка Ефанды.
- В чём дело? - звучным голосом спросила старшая из сестёр, однако, взглянув на растерян-ное лицо князя, вдруг улыбнулась и произнесла, - Кажется, я поняла. Эй, Белун, а ну-ка вылезай, бедокур ты эдакий!
За печкой послышался шорох, потом всё стихло. Тот, кого назвали Белуном, явно не желал покидать столь уютное место.
- Выходи, выходи! Напакостил, так отвечай теперича!
Вновь раздался то ли шорох, то ли шёпот, затем что-то звякнуло, зашуршало, и из-за печки вылез маленький человечек. Никогда прежде Рюрик не видел подобных созданий. Домовой был довольно крепким стариком, ростом едва доставал до бёдер Ефанде, лицо заросло белоснежной бородой, доходившей ему до пояса, над бледно-голубыми стариковскими глазами нависала косматые седые брови, маленькое тщедушное тело, казалось, с трудом удерживает большую косматую голову. Одет старичок был в белую рубаху, подпоясанную цветным плетёным пояском, серые холщовые ноговицы и липовые лапти.
- Ты что же это, Белун, гостей распугиваешь? - принялась бранить его Ольга. - Или кровь родную не признал?
- Где ж тут кровь-то родная, - фыркнул домовой. - Самый обычный чужеземец. А я, как ты знаешь, не очень-то их жалую. Я и братца-то вашего, Олега, с трудом переношу.
- А ведь это - князь, - вставила своё слов Ефанда. - К тому же ослабший ещё. Ты ведь убить его мог! Не боязно?
- А чего мне страшиться-то, - пожал плечами старик. - По мне что князь, что холоп - всё едино. А насчёт слабого..., - мужичок смешно почесал ушибленный бок, - представляю, каков он в полной силе.
Ефанда прыснула в кулачёк, Ольга весело рассмеялась, даже Рюрик не смог удержаться от улыбки. Наконец отсмеявшись, старшая из сестёр произнесла:
- Ты бы получше пригляделся к нему, сусед, в душу загляни, предков его посмотри, может, и найдёшь там что-нибудь интересное.
- Это, конечно, можно, да только вряд ли толк будет, - по-стариковски проворчал дед, одна-ко поймали взгляд князя и пристально вгляделся к нему в очи.
Рюрик почувствовал, что тело его задеревенело, застыло, всё вокруг закачалось, подёрну-лось дымкой, а потом и вовсе исчезло. Только эти очи, которые - князь теперь понимал это - знали теперь о нём всё, быть может, даже то, чего он сам не знал, связывали его с миром людей. Взгляд домового, недоверчивый и настороженный вначале, заметно потеплел, стал заинтересованным, затем удивлённым и, наконец, в нём мелькнуло раскаяние и лёгкое недоумение. Вот старик отвёл взор, и в тот же миг всё вокруг стало на свои места. Рюрик глубоко вздохнул и слегка расправил затёкшие мышцы.
- Прости, князь, - вдруг поклонился в пояс ему Белун. - Не признал я тебя сразу. Видно, старею уже.
- Так ты же сам говорил, сусед, что для тебя нет разницы между князем и холопом, а теперь вот мне в ноги кланяешься, - усмехнулся молодой воин.
- Так-то оно так, да только я не из-за звания тебе сейчас кланялся. Ты, князь, и сам не зна-ешь, из какого славного рода-племени происходишь, чья кровь течёт в твоих жилах. Я не про тво-его отца сейчас реку, и даже не про мать, а много, много поколений ранее.
- Кого же ты имеешь в виду, старик?
- А это ты после узнаешь. Когда же узнаешь - очень удивишься. Скажу лишь, что в жилах этих девушек - сусед кивнул на Ольгу и Ефанду, стоящих за его спиной - течёт та же кровь, что и в твоих. Потому и служу я им верой и правдой, и тебе, княже, служить буду. А сейчас ложись-ка ты спать - до рассвета далеко, а утро вечера всё-таки мудренее. Да и дел у меня ещё много.
С этими словами домовой направился обратно к печке. Прежде, чем вновь исчезнуть, он обернулся и смущённо произнёс:
- А за проделки мои не серчай. Я ведь не со зла, просто хотел, чтобы чужой человек по-быстрее ушёл, не вынюхивал тут про нашё житьё-бытьё да сор из избы не носил.
... Долго ещё после этого Рюрик не мог уснуть, обдумывая слова старинушки о кровных узах, связывающих его с молодыми хозяйками дома да прислушиваясь, не раздастся ли вновь шо-рох за печкой.

Потянулись дни выздоровления. Впрочем, для Рюрика они не были ни слишком долгими, ни чрезмерно скучными. Наутро после той памятной ночи, по существу первой для него под кры-шей этого дома, пришёл, наконец, дедушка Ефанды и Ольги по имени Сварг, и князь получил интереснейшего собеседника. Казалось, дед знает все сказания, легенды и байки, которые суще-ствуют на свете, на каждый вопрос он находил свой интересный ответ. Да и младшая из внучек не давала скучать гостю. К тому же несколько раз к Рюрику приезжал приёмный сын Аскольд, привозил новости из стольного Новгорода да передавал вести от сидящего ныне на княжьем столе Вадима. Так что скучать князю не приходилось.
Первые четыре дня Рюрику не позволяли подниматься с постели, что, конечно же, неска-занно его раздражало. К тому же князю очень хотелось поговорить с Ольгой и узнать про её тай-ны, на которые столь откровенно намекала и Олег, и Ефанда, но она либо ловко уходила от рас-спросов, либо вообще куда-то исчезала. И лишь Ефанде удавалось несколько смягчать его раздра-жение и унимать дурной нрав, однако на вопросы о сестре она тоже не отвечала.
Постепенно князю разрешили понемногу вставать с ложа, прогуливаться вокруг дома, и тогда младшая из сестер решила немного поднять настроение гостю. В один прекрасный солнеч-ный день, когда дома кроме них двоих, некого не было, она вошла в горницу к князю с двумя деревянными мечами в руках. Рюрик с удивлением рассматривал необычный наряд девушки: на ней были надеты тёмные холщовые ноговицы, короткая мужская рубаха и мягкие кожаные сапоги. Словенки не часто рядились в мужскую одежду, но Ефанда двигалась в ней так естест-венно, будто это была её вторая кожа.
- Не хочешь ли немного поразмяться, княже? - с улыбкой спросила она.
- И кто будет моим противником? Ужель ты?
- А почему бы и нет? Отец с младенчества учил меня обращаться с мечом и ездить на ло-шади, а брат после довершил начатое им дело. Попробуешь?
- А почему бы и нет? - насмешливо прищурился Рюрик. - Ручки белые не боишься вывих-нуть?
- Твои бы ручки на прежнем месте остались, - фыркнула Ефанда.
Весело поддразнивая друг друга и притворно угрожая, они быстро спустились во двор. Взяв выточенный из дуба меч, князь несколько раз взмахнул им для пробы, примерил к руке и насмешливо улыбнулся:
- Ну что ж, начнём? Я, правда, никогда не сражался на мечах с девицами, но думаю, это не займёт много времени.
- Конечно, нет, - ответила ему такой же насмешливой улыбкой Ефанда.
Наконец каждый из них занял свою позицию. Рюрик сделал несколько пробных выпадов и с удивлением обнаружил, что меч девушки упёрся ему в шею. Он удивлённо приподнял брови.
- Нехорошо недооценивать противника, - с притворным сожалением и укоризной произнесла Ефанда.
Они вернулись на места и вновь скрестили мечи. Ефанда прекрасно владела оружием, и рука её была на удивление крепкой. К тому же, понимая, что сил у неё намного меньше, чем у взрослого мужчины, она не принимала удары, а чаще всего просто уворачивалась от них. Бывалый воин и известный поединщик, Рюрик, к своему стыду, не мог предположить, с какой стороны следует ждать появления этой невысокой, гибкой девушки. Маленький рост и гибкий стан оказались ещё одним подспорием для этой удивительной кудесницы. Прошло не слишком много времени, и меч девушки упёрся ему в живот.
- Попробуем ещё раз или хватит на сегодня?
- Должен же я хоть раз одержать вверх над тобой.
Вновь скрестились мечи, вновь тела начали общий слаженный танец. Вскоре князь почув-ствовал лёгкую усталость - недавнее покушение всё-таки давало о себе знать. Варяг предпочёл её просто не заметить, но не тут-то было. С каждым мгновением немощь становилась всё сильнее и сильнее, в ушах появился назойливый, постоянно нарастающий звон, пот застилал глаза. Наконец, после нескольких неудачных попыток Рюрику удалось выбить меч из рук Ефанды.
- Ну что ж, ты действительно хорошо владеешь мечом, Ольбард и Олег не зря тратили на тебя силы и время, - переводя дыхание и вытирая потный лоб рукавом, проговорил князь. Он вновь почувствовал, как земля поплыла у него из-под ног, вновь каждый удар сердца отзывался головной болью, но всё-таки пытался совладать с собственным телом, не показать своей слабости. Однако Ефанда и сама заметила, что несколько перестаралась, пытаясь поднять Рюрику настрое-ние, и не на шутку перепугалась.
- Княже, здесь под молодым дубком есть скамья, ты бы присел на неё, передохнул.
Рюрик хотел было ответить гордым отказом, но в последний момент передумал, решив, что это будет по меньшей мере глупо. Нехотя кивнув, он на негнущихся ногах с трудом добрёл до скамьи, и тут же услышал рядом хорошо знакомый девичий голос:
- Ефанда, глупая девка, что ты натворила! Я-то думала, что ты, наконец, повзрослела, но, видимо глубоко ошиблась. Какая ты целительница?! Так ведь можно и убить человека. Неужто так хотелось похвастаться своим умением? Ты бы ещё на лошади предложила ему прокатиться! Эх, мало отец порол тебя в детстве.
Ефанда виновато опустила голову, и две прозрачные слезинки упали на траву. Однако, не-смотря на это, она пыталась оправдаться:
- Я просто хотела немножко ободрить его, сестрица. Ты ведь сама знаешь, больному не идёт на пользу раздражение, плохое настроение и упадок духа, а для мужчины нет ничего хуже, чем праздность и безделье.
- Знаю, но ты слишком переусердствовала, - Ольга опустилась перед князем на колени, за-глянула ему в глаза, положила руки на плечи, затем провела по шее, по груди и, наконец, облег-чённо вздохнула. - Твоё счастье, что боги наделили его выносливым, здоровым телом и огромной волей к жизни.
- Не ругай её, Ольга, - с трудом проговорил Рюрик. - Я...
- А ты, князь, тоже хорош, - резко прервала его целительница. - Гордость его, видишь ли, заела. Не мог смириться с тем, что молодая девица побеждает в шутовском поединке. И даже мысли у тебя не появилось, что болезнь не сразу и не вдруг возвращает отобранные силы. Ты ведь давно почувствовал угрожающие признаки. Почему не прекратил?
Великий русский князь неожиданно ощутил себя под взглядом этой девушки провинив-шимся ребёнком. Так он чувствовал себя лишь однажды, когда ещё совсем сопливым мальчиш-кой, желая доказать свою смелость, вышел в бушующее море на утлом судёнышке. Мать тогда строго выбранила его, а отец лишь посмеялся, сказав, что из сына вырастит отчаянный воин.
Но Ольга быстро сменила гнев на милость и, обернувшись к сестре, произнесла:
- Князь едва ли дойдёт до усадьбы, а уж наверх подняться тем более не сможет. Принеси ему...
Однако Ефанды уже не было на месте. Крикнув на бегу: “Я знаю!”, она скрылась за дверью. Рюрик, более не противился непонятному для него лечению, без прежнего недоверия принял большую глиняную кружку, до краёв наполненную тёмной жидкостью, пахнущую травами. “И как только не расплескала,” - подумал он. Вскоре лекарство начало действовать, и молодой князь смог, наконец, встать со скамьи, кое-как добрести до усадьбы и при помощи обеих девушек подняться в жилую часть. Там он, не раздеваясь, упал на ставшее уже привычным ложе и провалился в глубокий тяжёлый сон...
Спал Рюрик очень долго и неспокойно. Тяжёлые видения рвали душу, не давали сердцу покоя. Казалось, все болезни-лихорадки собрались у ложа князя, радостно хохоча, и весело отплясывают какой-то безумный танец. Время от времени эти отвратительные существа принимались бить и щипать его, рвать на голове волосы, душить, топтать тело белое, сыпать в постель уголья, от чего становилось холодно и жарко одновременно. Однако Рюрик также слышал спокойный, уверенный голос Ольги, от которого уродливые лихорадки в ужасе бежали прочь, унося с собой тревогу и немощь. Но стоило лишь умолкнуть этому целительному гласу, как мерзкие старухи вновь выглядывали из всех щелей, радостно перемигивались и опять начинали свой танец. Временами князю казалось, что к нему подходит Ефанда, жалостливо берёт за руку, трогает лоб, кормит какими-то отварами. Рюрику хотелось ободряюще улыбнуться ей, но губы не слушались. К тому же одна из лихорадок временами вскакивала ему на грудь, не позволяя вздохнуть полной грудью. Тут уж было и вовсе не до улыбок.
Однако постепенно злобные твари, несущие болезни, теряя свою силу, уступали место доб-рым духам, сулящим выздоровление. Тягостный бред всё чаще сменялся благостной дремотой, исцеляющей и душу, и тело. Теперь Ольге не было нужды подолгу гонять лихорадок от ложа кня-зя, а Ефанда заметно повеселела, всё больше убеждаясь, что князь идёт на поправку.
Проснувшись однажды после долгого, исцеляющего сна, Рюрик невольно подслушал раз-говор Ефанды и Ольги.
- Я же вижу, Ефанда, что князь Рюрик люб тебе, - говорила Ольга, продолжая, видимо, ра-нее начатый разговор. - Зачем ты пытаешься скрыть это от меня? Ведь и он, кажется, привязался к тебе. Беда ваша в том, что вы оба не хотите признавать этого. Подумай, быть может, я смогу по-мочь вам обоим?
- О чём ты говоришь, сестра? Кто он и кто я! Разве может князь жениться на простой селян-ке? Воистину ты бредишь! И потом, как я могу узнать, любит меня Рюрик или нет? К тому же, он давно привык к жизни одинокого волка.
- Но ему всяко придётся обзаводиться наследниками...
- ... И для этой цели он возьмёт дочку какого-нибудь боярина, а не дочь простой селянки...
- ... И урманского князя. Или ты забыла о том, кем был твой отец? Наша матерь Любава вышла замуж за урманского князя Ольбарда, не имея того, что имеешь ты.
- Но он варяг!
- Твой отец тоже, как, впрочем, и твой брат. Что-то ты слишком забывчива стала, сестра. - Голос Ольги стал теплее. - Не будь глупенькой, Ефанда, не отказывайся от своего счастья. Ни с кем, кроме него, ты не будешь счастлива. Да и он тоже. Сами Боги предназначили вас друг другу.
В горнице на какое-то время воцарилось молчание, затем послышался тяжёлый вздох.
- Ты права, Ольга, я действительно люблю его. Люблю всем сердцем с того самого мгнове-ния, как впервые увидела. Ну и что из того? Разве я могу первая ему сказать об этом? Да я с ума сойду от стыда! Да и не по обычаю это. Как посмотрит на это дед? А брат? Да и сам Рюрик. Уж лучше, сестра, положимся на волю богов. Тебе не хуже меня известно, что они и без нас сделают то, что задумали.
-Ты уверена в своих словах?
-Да, - вновь тягостное молчание, затем вздох и уже более весёлые, но полные скрытого страдания слова. - Хорошо тебе, Ольга! Обещана с рождения Перуну в жёны – и никаких терза-ний, раздумий, раздвоений. Счастливая!
- Счастливая... - теперь уже горечь слышалась в голосе старшей сестры. - Быть может, я то-же завидую тебе - девушке с судьбой простой смертной. Быть Божьей избранницей - тяжкая ноша. Разве это счастье - сидеть тут и ждать неизвестно чего, когда я нужна ему там? А уйду к нему – всё земное навек потеряю.
-Ты говоришь о Нём как о живом человеке, а не о боге, - с лёгким удивлением в голосе проговорила Ефанда.
-Это для тебя Он – бог, а для меня – жених ненаглядный. И довольно об этом. Тяжко мне не то, что говорить – думать о своём будущем.
В доме вновь воцарилось молчание: Рюрик обдумывал услышанное, а девушки занялись каждая своим делом. Вот в горнице раздались шаркающие шаги деда Сварга. Только тогда князь решил открыть глаза и изобразить пробуждения.
- А, ну вот, наконец, наш герой проснулся, - насмешливо проговорил дед. - Как же тебя ле-чить, коли ты всеми силами стремишься нажить бед на свою буйную головушку? Быть может, стоит подождать, когда ты забудешь про свои безумства и начнёшь вести себя более благоразум-но? А то и вовсе связать по рукам и ногам? Хотя такого молодца и сыромятные ремни и, я думая, не удержат. - Однако увидев, что Рюрик раздражённо нахмурился, Сварг примиряюще заметил. - А характер, как я вижу, у тебя будь здоров. Видать, не торопишься пока на тот свет. Это правиль-но - все мы рано или поздно там будем.
Старик присел на край ложа, припал к груди, слушая сердце, заглянул в глаза больному, ощупал зачем-то руки и удовлетворённо кивнул. Обе сестры тем временем вышли из горницы, и князь услышал, как одна из них спустилась на нижний этаж и зашла в клеть, а другая по какой-то хозяйственной надобности вышла во двор. Тогда Рюрик и решил завести разговор, который сей-час интересовал его более всего.
- Дед Сварг, расскажи мне про дочь твою.
Старик задумчиво посмотрел на князя, пожевал губами и спросил:
- Про какую же тебе рассказать? Трое их у меня было. Одна умерла ещё в младенчестве, другая...
- Про ту скажи, что матерью Ольге и Ефанде приходится.
- Про Любаву, значит, про младшенькую, - из старческой груди вырвался горестный вздох. - Что ж, изволь. Любавушка была моей любимой дочерью. Единственная из всех детей унаследовала она от меня дар к исцелению других. Конечно, дочка была не столь даровита, как Ольга, но тоже многое умела. Боль взглядом унимала, раны благодаря её рукам быстрее залечива-лись, татя или душегуба указать могла, души людей читала, как иной охотник следы лесных зверей и даже умела зреть будущее - однако не принесло всё это счастья моей кровиночке. Многие люди приходили к моей Любаве за советом, хворь свою унять - да мало ли, зачем могут прийти к ведунье. В добрых делах она всегда хорошей помощницей была, а зла не чинила даже за большую плату. Да и красива была кровиночка моя - Ефанда очень на неё похожа. Многие любили и уважали мою девочку, а только женихи наш дом десятой дорогой обходили, потому как была Любава бесплодна от рождения. Даже я не мог ей ничем помочь. Видно, хотели боги, чтобы не отвлекалась на своих детей, всецело служа людям.
- Ты ошибся тогда Сварг, не правда ли? Ведь у Любавы родились две дочери.
- Нет, не ошибся. - Старик горько улыбнулся. - Я с малолетства знахарствую, болезни, хво-ри, недуги разные могу определить по глазам, цвету кожи, чертам лица, упругости тела и даже по линиям на ладони. Как же я мог ошибиться в собственном дитяти? Нет, тут совсем не то. - Сварг ненадолго замолчал, собираясь с мыслями. - Любава тогда совсем уж было собралась свой век девкой коротать, да тут зачастил к нам в дом варяг, которого дочь моя намедни от копейной раны вылечила. То на праздник какой позовёт, то на игрища. Я не одобрял, конечно, варяг всё-таки, но и не препятствовал. Вскоре он и свататься пришёл. Два раза сватов засылал, дочкину руку просил, и два раза я ему отказывал. А на третий раз сам пришёл. За это время пригляделся я к дочке и вижу, что и она к нему тянется. Оно и понятно - Ольбард мужчина видный, красивый был, Олег весь в него пошёл. Вот тогда и рассказал я ему про Любавин недуг. Думал, развернётся варяг - и поминай, как звали, а он только рассмеялся. “У меня, - говорит, - есть наследник, две зимы назад жена родила, да родами и умерла. Мальчонке мать нужна, а мне жена. Любавушка твоя всякая мне мила будет. Прикипела душа к ней, а она - сердцем чую - ко мне тянется. Оторвать только с кровью и мясом получится. Не противься, отец, дочь твоя за моей спиной как за каменной стеной жить будет. Или ты не хочешь, чтобы она счастье семейное изведала?” Тогда и ударили мы по рукам, а вскоре пышно справили свадьбу, и уехала Любава с мужем на новую родину. Остался я один.
- А как же жена, другие дети?
- Никого к тому времени не осталось. Когда же и последняя, любимая дочь вылетела из родного гнезда, и вовсе тоскливо стало. Тогда каждый день стал я взывать к Перуну и матери-Макоше, просить их, чтобы сменили гнев на милость и позволили Любаве стать матерью. Богатые жертвы на требы клал, к волхвам ходил, сам с мольбами ко всем богам обращался, разные травы в огне при этом сжигал, чтобы лучше слышали они меня. К исходу второго года со дня свадьбы дочери снится мне сон, будто прихожу я в капище - знаешь то, что у Ильмень-озера на холме находится -, а там вместо привычного идола стоит, опираясь на златую секиру сам Перун. Ветер трепал лиловую, расшитую золотом рубаху, звенья кольчуги позвякивали при каждом движении. Был он огромен, точно гора, волосы клубились, словно туча, очи - что два небольших кусочка ясного неба, борода светилась, будто в ней запуталось солнце. Когда же он заговорил, голос был похож на отдалённые раскаты грома. “Радуйся, Сварг, услышаны твои мольбы, - возвестил Перун. - Через девять месяцев родит Любава дочь, а ещё через год - вторую. Однако ты должен пообещать, что первую внучку отдашь мне в жёны”. “Как же я отдам её тебе? И когда?” “Я сам приду за ней в положенный срок. До того же времени расти её как обычного ребёнка. И пусть считается она моей невестой”. “Согласен!” - крикнул я. Голос мой потонул в вое ветра и ликующих раскатах грома. Откуда ни возьмись, появилась золотая колесница, запряжённая тройкой вороных коней. Перун вскочил на неё, твёрдой рукой подхватил вожжи и взмахнул на прощание секирой. Золотая молния, молния жизни, врезалась в землю у моих ног. Кони рванулись с места и в мгновение взмыли в небо. “Помни о своём обещании, Сварг, никогда не забывай”, - донёс ветер до меня прощальные слова. Когда я проснулся, за окном бушевала гроза, и слышался мне в раскатах грома весёлый, торжествующий смех величайшего из богов. Через полгода на пороге дома появился Ольбард. Он принёс радостную весть, которую я получил намного раньше его самого - бесплодная жена урманского князя, наконец, понесла. А ещё зять поведал, что однажды ночью во сне к нему пришёл великий славянский Бог и сказал, что столь неожиданной радостью они обязаны именно мне. Тогда я рассказал ему свой сон. На радостях Ольбард поклялся на мече слушать меня во всём, что касается воспитания и вообще жизни ещё не родившихся девочек. Потом в знак благодарности отстроил вот эти хоромы. Так Ольга ещё до своего рождения стала невестой самого Перуна.
- Этого не может быть. Разве может Бог брать в жёны смертную женщину.
- А почему бы и нет? - послышался насмешливый голос незаметно проскользнувшей в гор-ницу Ольги. - Или ты отказываешь величайшему из богов в наличии мужской силы?
- Нет, конечно, но разве возможно назвать невестой ещё не рождённую дочь бесплодной женщины? Бред какой-то!
- Для богов нет ничего невозможного.
- Но не проще ли было взять в жёны уже живущую девушку? Мало ли на белом свете красавиц?
- А, быть может, для таких сложностей есть какая-то особая причина? - лукаво улыбнулась старшая внучка Сварга.
С этим предположением Рюрик не мог поспорить.
- Как же умерла твоя дочь?
- Разве ты не знаешь? - удивлённо спросил Сварг.
- Нет. Как раз незадолго до кончины Ольбарда и Любавы я с дружиной приехал сюда кня-жить. Сие печальное известие мы получили уже здесь, однако о подробностях до сих пор мне ни-чего не известно.
- Ещё бы! - хмыкнула Ольга.
- На одном из ваших кораблей помимо воинов плыли две девочки, мои внучки, которых Олег вёз в мой дом по просьбе своей мачехи. Через него же Любава передала, что вряд ли ещё со мной увидится, поскольку предчувствовала свою скорую кончину и своего мужа, просила позаботиться о дочерях и приёмном сыне. Сама же она не хотела бросать любимого в столь трудный для него час.
- Этого не может быть, я бы обязательно заметил на одном из своих кораблей столь не-обычных поезжан, да ещё девочек.
- Отчего же. Ты был жутко горд возложенной на тебя честью. Какое тебе было дело до двух сопливых девчонок?
- Но мне есть дело до Олега!
- Но ведь он мог и не сказать тебе, что это его сёстры из страха, что ты попросту оставишь и его, и его сестёр на берегу. Если хорошенько подумаешь, то вспомнишь, что тогда ещё не очень с ним считался.
И это утверждение, к своему стыду, Рюрик был вынужден признать верным.
- Так вот, спустя почти месяц мы с Ефандой заметили, что с Ольгой твориться что-то не-ладное: она побледнела, стала плакать, кричать, а потом впала в бессознательное состояние и в течение целого дня не могла прийти в себя. Очнувшись вечером, моя старшая внучка рассказала нам о смерти обоих родителей. Оказывается, через некоторое время после вашего отплытия на княжество Годослава напали воинственные свены. Многих убили, кого-то в полон увели. Однако дружины твоего отца и примчавшегося к нему на помощь Ольбарда сумели обратить их в бегство и бросились за ними в погоню. Увы, это было большой ошибкой. Отступающие свены просто заманивали в ловушку отборных воинов обоих князей. Была страшная сеча, в которой уцелели немногие. Ольбард погиб, Годослав же чудом сумел спастись. С немногими оставшимися в живых воинами и с телом мёртвого побратима он вернулся в крепость. Любава, зарыдав, бросилась к уже остывшему телу мужа. Моя дочь прекрасно сознавала, какая судьба ей уготована: её бы, скорее всего, принесли в жертву на тризне по Ольбарду, насильно отправив в царство те-ней, чтобы и там она была верной подругой своему мужу. Смерть не страшна - страшно ожидание и неизвестность. Решение созрело мгновенно. Вскинув к небу обе руки, Любава закричала: “О Перун-громовержец, величайший из богов! Взгляни на дочь свою, на горе её! Ты дал мне дар целительницы и предсказательницы, привёл в мой дом мужа, против моей несчастной доли позволил иметь детей. Окажи теперь последнюю милость: позволь умереть сейчас же, рядом с телом моего любимого, не дай мучиться предсмертным страхом, болью утраты и ожиданием!” Только Любавушка договорила эти слова, как в чистом небе грянул гром, и лиловая молния ударила прямо в грудь моей дочери. Тут же, бездыханная, она рухнула на тело Ольбарда. Люди, видевшие всё это, были поражены могуществом славянских богов, а особенно Перуна. Спустя несколько дней Любаву и Ольбарда похоронили со всеми почестями, которые им полагались. На княжеский престол взошёл младший брат Ольбарда – трусливый и никчёмный человечишка, который сильнее самой смерти боится своего племянника. Несколько раз он подсылал убийц к Олегу, пока не понял, что тот не захочет возвращаться и оспаривать у своего дяди права на престол.
- Это мне известно. Вот лучше скажи мне, Ольга, откуда ты узнала подробности о смерти родителей?
- Разве расстояние или время может быть преградой для невесты Перуна, если она хочет узнать о судьбе своих родных? - лукаво улыбнулась девушка.

К вечеру того же дня в усадьбу пожаловал Олег. Девушки, обрадованные приездом брата, быстро собрали на стол все самые лучшие яства, какие только были в доме. Трапеза вышла отмен-ной. Все весело смеялись и разговаривали, а Ефанда даже принесла гусли и исполнила несколько задушевных песен. Голос у неё был звонкий и чистый, как журчание лесного ручья. Весь вечер Рюрик не сводил взгляд с девушки, с удивлением осознавая, как незнакомое доселе чувство – чув-ство несказанной нежности – переполняет его. Однако это не делало князя слабым и уязвимым, как думалось ранее – напротив, хотелось сделать что-нибудь отчаянно смелое и на диво прекрас-ное, что непременно понравилось бы Ефанде.
Лишь Олег в этот вечер был против обыкновения молчалив и серьёзен. Рюрик понял, что старый друг приехал не просто так и, скорее всего, привёз какие-то дурные новости из Новгоро-да, что позже состоится серьёзный разговор, но думать об этом как-то не хотелось. Желание просто наслаждаться настоящим было слишком сильно.
Однако всё когда-нибудь кончается. После весёлой и продолжительной трапезы сёстры быстро убрали со стола, постелили Олегу постель на соседней лавке и удалились в свою горницу, предоставив мужчинам вести разговоры о делах.
- Ну, что нового в Великом городе? - первым нарушил молчание Рюрик.
- Что там может быть нового? - усмехнулся Олег. - Твоя дружина и Боярская Дума заклю-чила временное перемирие, дожидаясь твоего выздоровления или скорейшей кончины. По городу вновь поползли слухи о том, что твоя мать, скорее всего, была ведьмой и при помощи чёрного колдовства навеяла своему отцу тот сон, благодаря которому тебя и призвали на княжение. Или что ты сам подкупил волхвов, толковавших сон, и они объяснили его в твою пользу. Или что Гос-томысл просто искал законную причину, чтобы передать власть в руки одного из сыновей своей любимой дочери. А то и вовсе сна никакого не было – так, байка пустозвонная.
- Ты что приехал сюда, чтобы рассказывать мне эти старые россказни, которые я наизусть знаю и без того? Про тебя, к примеру, сказывают, будто ты родился от известных шалостей про-казливой ведовки и любвеобильного лешего. И что с молоком матери впитал науку о том, как привораживать, обольщать и соблазнять несчастных словенских девушек. Или что сам Ярила по недомыслию обучил тебя любовным премудростям. И что, всему следует верить?
На смуглом лице Олега сверкнула белозубая улыбка. Все эти побасенки были ему прекрас-но известны, но в переложении Рюрика всё это прозвучало очень забавно. Отсмеявшись, Олег продолжал:
- Две седмицы назад одна из дочек боярина Вояты родила сына и клятвенно умеряет, что это - твой подарочек.
- А ты видел мальчонку? - равнодушно поинтересовался князь.
- А то как же!
- И что, похож?
- Похож... На старшего сына Воятиного ключника, которого он по весне отослал с карава-ном в Хазарию.
- Почаще сечь дочку надо было да разговоры душевные иметь, может тогда и правды бы добился, - притворно зевнув, проговорил Рюрик. – А боярина более всего, небось, бесит, что соб-ственноручно щенка спровадил в такую даль. Что ж, будет ему впредь наука. А что сам Воята, часто ли прислушивается к россказням дочки?
- Так он ведь, поди, не слепой.
- Это всё, что ты можешь мне рассказать? – ещё раз зевнув, сказал Рюрик. Он чувствовал, что это совсем не то, ради чего Олег ехал сюда, и хотел вызвать его на откровенный разговор.
- А ещё говорят, что одна из внучек старого деда Сварга приворожила тебя и поэтому ты не торопишься вновь на княжеский стол.
“Так вот в чём дело! - сразу догадался Рюрик. - Хочет узнать, каковы мои думы в отноше-нии его сестры. И, скорее всего, мыслит, что я просто соблазню её, а после оставлю ни с чем. Ну нет, голубчик, так просто я тебе не собираюсь всё рассказывать. Помучайся маленько в неизвест-ности.”
- И какая же из внучек Сварга меня “приворожила”?
Олег с притворным равнодушием пожал плечами.
- По разному говорят. Но чаще сходятся во мнении, что это старшая - она и красивее, и ум-нее, и по возрасту больше подходит. Но некоторые говорят, что это наверняка младшая.
- А ты сам как думаешь?
- Я думаю, что ещё совсем недавно ты вовсе не собирался жениться. Возможно, ты хочешь немного развеяться, отдохнуть от княжеских дел, но вряд ли более. Или как?
- Так ты хочешь сказать, что я – тать без чести и совести? – хмуро спросил варяг.
Воевода, смутившись, промолчал – мыслимо ли такой навет князю, а тем более другу бро-сать?
- Ладно, не колобродь. Поживём - увидим. А сейчас ложись-ка спать, и пусть Род во сне скажет тебе о моих самых заветных думках и, быть может, даст несколько дельных советов.
Олег понял, что разговор окончен и сейчас вряд ли удастся узнать что-нибудь ещё. Изобра-жая крайнюю усталость, Рюрик растянулся на ложе, и закрыл глаза, в душе негодуя на давнего товарища.

Однако этой ночью князю не удалось спокойно проспать до самого утра. То ли Олег на прощание бросил на него недобрый взгляд, то ли податель судьбы Род решил слегка сбить с него спесь, да только ночью сквозь сон Рюрик почувствовал крепкий тычок в бок. Он открыл глаза и замер: прямо у его ложа, на низенькой скамеечке сидел маленький белобородый старичок. С той памятной ночи, когда домовой пытался прогнать князя восвояси, они более не виделись. Да и ны-нешняя встреча, по совести сказать, не особо обрадовала Рюрика. Белун же, как ни в чем не быва-ло, болтал ногами, точно малое дитя, плел лапти да лукаво поглядывал на гостя.
- Что, княже, не спится? - наконец спросил он.
- Так ты же, бес лукавый, и не даешь соснуть, - нелюбезно ответствовал варяг, приподнимаясь на локте.
- И то правда, - глубоко вздохнув, согласился домовой, отложил в сторону недоделанную работу и виновато заглянул в глаза собеседнику. - Вижу, что сердишься ты на меня по-прежнему. Ты уж прости, не со зла я.
- Не со зла. Едва не порешил человека ни за что, ни про что.
- Так ведь не порешил же. Ну не разобрался чуток - что ж теперь, в петлю лезть? Да и - про-сти, княже, - уж больно разбойничья была у тебя рожа.
Рюрик усмехнулся:
- Была, сказываешь? А сейчас я, по-твоему, краше сделался, что ли?
- Ежели по совести, так не больно-то ты изменился, - весело прищурившись, ответствовал Белун.
Варяг спешно прикусил губу, чтобы ненароком не рассмеяться и не разбудить хозяев сего гостеприимного жилища. Домовой же, вновь посерьезнев, продолжал:
- К тому ж, княже, душа твоя будто ледяной коркой покрыта. Подумай, много ли людей, которые служат тебе не за страх, а за совесть? Много ли тех, кто любит, а не боится тебя? Ничем не привязан ты к этому миру и не ищешь этой связи. А потому и не жалеешь людей, не любишь их
- Князь должен уметь мыслить о самом важном, а не о каждом, - нахмурившись, возразил Рюрик.
- А кто решает, что есть самое важное? Уж не ты ли?
Князь молчал. До сей ночи он считал, что живет правильно, и что когда настанет его кон, не придется стоять пред богами с опущенной от стыда головой. Этот маленький старичок разбу-дил в душе князя старые сомнения, которые иногда принимались изводить его. Вспомнился отец, столь же безжалостный к окружающим. Даже он, родной сын, не мог похвастаться любовью к нему, что же говорить об остальных. Рядом с фигурой отца встала мать - бесконечно добрая и мудрая женщина, которая, однако, могла заставить прислушаться к себе не только убеленных се-динами старейшин, но и своего мужа, сурового князя Годослава. Все, кого знал Рюрик, с теплотой и любовью отзывались о его матери Умиле. Даже старики говаривали, что с ее появлением Годослав стал гораздо спокойней, а окрестные ребятишки часто ходили за ней гурьбой. Да, эту женщину многое связывало с миром живых, но она будто черпала силу из этих оков, не становясь от этого слабее.
Белун же безжалостно продолжал:
- Сегодня ты просто из прихоти обидел своего единственного близкого друга. Да ещё и негодуешь – плохо, видете ли он подумал о тебе! А как мыслишь, что он нынче чувствует? Не думаю, что тебе сейчас хотелось бы оказаться в его шкуре. Ты ведь сам видишь, защитить девушек в случае чего некому. Сварг уже стар, сам Олег заходит не каждый день, а иногда и в походы с тобой ходит либо за полюдьем уезжает. Долго ли лихому человеку или же могучему князю натво-рить беды? А сироту, сам знаешь, всякий обидеть норовит. Может, ты и не держишь сейчас камня за пазухой, но разве можно знать наверняка, что будет потом? Потому и Олег завел этот разговор. Потому и я защищаю его сестер как могу.
Рюрик глубоко вздохнул. Неожиданно вспомнилось, как он, будучи еще маленьким маль-чиком, был жестоко высмеян отцом за какую-то незначительную провинность, и спрятавшись на заднем дворе, глотая слезы, клялся сам себе, что никогда не станет таким. Но разве он сдержал ту клятву?
- Что ж, понимаю. Ладно, суседушка, я прочно запомню твои сегодняшние слова. Впредь будем жить в мире и согласии. Ты тоже не сердись, что я тебя так об пол ринул.
- Да чего уж там, - отмахнулся Белун. - Однако же и силищи у тебя! Если ты, будучи боль-ным и слабым, сумел так ловко со мною справиться, то когда в полную силу войдешь, небось, и подавно все косточки пересчитаешь, ежели что. Эх, заболтался я с тобой, а ведь у меня еще дел много. Ты спи, княже, до самого рассвета теперь тебя не побеспокою.
Внезапно Рюрик почувствовал, что безмерно устал. Веки будто налились свинцом, глаза сами собой закрылись, все тело будто тонким покрывалом обволокла сладкая истома. То ли во сне, то ли въявь князь увидел, как вместо заросшего до самых глаз домового над ним склонилась улыбающаяся Ефанда, услышал ее тихий, словно шелест молодой весенней листвы, голос:
“Спи, княже, спи, любый мой. Нет ничего целительней хорошей еды и крепкого, спокойного сна. Забудь свои тревоги и заботы, оставь горечь и печаль. Ты сейчас не князь, не воин, ты - простой смертный, который, как и все остальные, хочет свою толику счастья. Спи, Рюрик, спи крепко. Сон вернет тебе отобранные недугом силы, победит слабость, прогонит раздражение и злость, и счастье золотым солнцем засияет над твоей головой. Когда же придет наш кон, пусть веселые девы-виллы поднимут наши души в заоблачную даль, чтобы вместе мы ступили на сверкающий Звездный Мост.”
Внимая любимому голосу и нежным, сладостным словам, Рюрик потянулся, освобождая тело от ненужного напряжения, и без остатка отдал себя в руки блаженному, целительному сну.

Время шло. С каждым днём князь Рюрик чувствовал, как возвращаются к нему силы, а не-мощь уходит в небытие. Постепенно отговариваться нездоровьем становилось всё сложнее, но возвращаться в Новгород Рюрик не спешил. Вскоре этот молодой, крепкий муж с удовольствием помогал по хозяйству Сваргу, взяв на себя всю мужскую работу. Достаточно окрепнув, он стал ходить на охоту, добавляя добытых зверей к гостеприимному столу своих спасителей. Иногда к нему присоединялась и Ефанда, превращая серьёзное действо в забавное состязание. Самого же князя необычайно тянуло к этой славной, необычной девушке, и он с удивлением замечал, что ему хочется видеть её как можно чаще, что её щебетание не надоедает и не раздражает, а смех звучит как самая приятная на свете музыка.
Ефанде же с каждым днём становилось всё труднее скрывать свои чувства. Временами де-вушка тосковала по тем временам, когда князь беспомощным лежал на ложе, а она ходила за ним, точно за малым дитятей. Каждое утро Ефанда просыпалась в холодном поту, ожидая, что сегодня Рюрик объявит, что достаточно окреп и сегодня же возвращается в Новгород. Но дни проходили за днями, и юная ведунья втихомолку радовалась, что страшная минута отодвинулась ещё на день… Ещё… И ещё.
Однако время, словно вода сквозь пальцы, стремительно бежало. Рюрик чувствовал, что нужно возвращаться в Новгород. Нынче утром он, взяв нож, лук и стрелы, в последний раз пошёл на охоту. Однако зверь будто обходил стороной пути-дороги князя. Или, быть может, самому кня-зю было совсем не до охоты, другие думы одолевали его. Так, бесцельно бродя по лесу, Рюрик незаметно для себя углубился в его чащу. Странно, но чем дольше он шёл, тем спокойней и ра-достней становилось на душе. Вскоре сердце пело у Рюрика в груди, а дурные мысли враз улету-чились из головы. Земля нежилась под лучами жаркого солнца, будто юная дева, с восторгом при-нимающая ласки любимого. Всё вокруг дышало покоем и негой. У князя же было такое чувство, что сегодня боги с особым благоволением взирают на него с небес, а потому обязательно случить-ся нечто значительное и очень хорошее.
Ближе к полудню ноги сами вынесли его к холму, склон которого сплошь был усыпан фиолетово-золотистыми цветами – перуницами, как называли их словене. Слева от князя вилась хорошо утоптанная тропинка – не иначе, как кто-то часто бывал здесь и поднимался на самый верх. Не долго думая, Рюрик ступил на это проторенную кем-то дорожку. Поднявшись на самый верх, он остановился, поражённый невиданным доселе зрелищем, перед которым хотелось пасть на колени. На вершине холма раскинулась солнечная полянка, посреди которой поднимался, царапая ветвями небо, высокий, могучий дуб. Его стволу всемогущие боги придали вид огромного, в два человеческих роста идола. Ветви не скрывали его лица, и было видно, что глаз истукана устремлены в ту сторону, откуда каждое утро из подземного мира поднимался сияющий Хорс. Суровые черты лица полны мудрости и несокрушимой воли. Сильные руки сжимают рукоять огромного меча, остриё которого упиралось в подножие дуба. Изгибы и изломы коры складывались в замысловатый рисунок, напоминающий кольца кольчуги и вышивку одежды на теле бога. Голову идола, будто настоящие волосы, венчали седые мхи, а на том месте, где должна быть борода, кора бугрилась ярким золотистым пламенем. Именно по этим приметам Рюрик понял, что перед ним – воплощение Перуна, бога грозы и сражений.
У ног идола стояла большая каменная чаша для подношений. Приблизившись, князь увидел в ней остатки какой-то пищи, увядший венок из полевых цветов, маленькую лунницу, человечка, плетёного из соломы. Желая воздать должное грозному и сильному богу, Рюрик достал из котомки кусок хлеба, разломил его надвое, одну половину съел сам, а вторую положил в чашу. В ту же минуту с ветки дуба слетела чёрно-белая сорока и принялась клевать подношение.
- Твоя жертва принята, князь Рюрик, - произнёс сзади женский голос.
Рюрик обернулся и ничуть не удивился, обнаружив позади себя Ольгу. Кто ещё мог прийти на это удивительное, ни на одно другое не похожее капище, да к тому же неслышно подойти к бывалому воину?
- Откуда ты знаешь?
Ольга слегка пожала плечами:
- Мы считаем, что сорока – священная птица, принадлежащая богу грозы. Если она склева-ла твой хлеб, значит, подношение угодно Перуну.
- Что ж, я рад, - улыбнулся князь. – Вижу, ты часто приходишь сюда.
- Да, и не только я. Из Перыни тоже часто приходят, - ответила девушка. Подойдя к дере-ву, она нежно погладила ствол и заглянула в глаза идолу. – Однако сегодня нет времени здесь засиживаться. Идём, дома нас гости заждались.
- Кто?
- Почём я знаю, - загадочно улыбнулась ведунья. – Ведь я ушла из дома ещё раньше тебя.

В который раз Ольга оказалась права. Едва ступив во двор, Рюрик увидел у коновязи двух красавцев-жеребцов. Одного – гнедого широкогрудова силача – князь хорошо знал. Этот боевой конь принадлежал Олегу. А вот грациозного, тонконогого коня белой масти варяг, кажись, виды-вал в конюшне своего родича Вадима. Но откуда он мог взяться здесь? Поднимаясь по ступеням, Рюрик и впрямь услышал голос Вадима.
Меж тем оба гостя сидели на лавках за столом и вовсю угощались тем, что сметливая хо-зяйка выставляла на стол. Старый Сварг сидел у печи в сторонке, грея старые кости, а Ефанда, как и подобает хорошей хозяйке, обносила гостей мёдом и квасом. Едва Рюрик ступил на порог, Вадим махнул ему рукой, приглашая занять место рядом с собой. Боярин был весьма хорош собой – высокий, плечистый, хорошо сложенный витязь с ясным взором серых глаз и волосом цвета пшеницы мог покорить любую, даже самую взыскательную девку. С первого же взгляда было понятно, что он-то уж здесь частый гость. А пылкие, влюблённые взгляды, которые этот молодой и весьма гордый боярин бросал на Ефанду, делали понятным и то, для чего он сюда зачастил. В сердце князя закралось неведомое ранее чувство: досада, смешанная с горечью и гневом. Будто Вадим пытается отнять у него что-то, на что не имеет никакого права, что принадлежит только ему, князю Рюрику, сыну Годослава из рода Белого сокола и словенской княжны Умилы, дочери мудрейшего словенского князя Гостомысла. Однако, смирив собственную гордыню, Рюрик всё-таки присел на лавку.
Меж тем Вадим, уже изрядно захмелевший, не отрываясь, смотрел на Ефанду. Когда же она подошла к нему, чтобы наполнить кружку квасом, попытался взять её за руку, но девушка, ловко увернувшись, отошла к деду. Вадим проводил её горящим взором и обернулся к Олегу.
- Хороша у тебя сестра. А лицом красива, и статью, хозяйка добрая, разумна опять же. Вся-кий дом собою украсить может. Любой боярин за честь почтёт её в жёны взять. Слушай, Олег, - встрепенулся Вадим от новой мысли. – А отдай ты мне её в жёны. Казны много у меня, и она, и дети наши ни в чём нужды знать не будут. Рода-племени я высокого, да и ты в Новом граде не из последних будешь, самому князю первый друг. Ты только скажи, любое вено тебе уплачу, за эда-кую девку ничего не жалко. Как, берёшь меня в зятья?
Если бы Вадим был менее пьян, он бы заметил, как напряглись все, кто присутствовал при этом разговоре. Рюрик почувствовал, как сердце его, гулко ударившись о рёбра, испуганно замер-ло, а после затрепыхалось пойманной птицей. Горло сжала чья-то безжалостная рука. Захотелось вцепиться в глотку самоуверенному боярину, но князь не позволил даже единой жилке дрогнуть на своём лице. Сварг недовольно нахмурился, однако счёл нужным промолчать. Олегу же речи Вадима также явно пришлись не по вкусу: взгляд его стал жестче, а весёлая улыбка отчего-то те-перь более напоминала звериный оскал.
- Что ж ты у меня-то спрашиваешь? – тихо проговорил он. – В семье и постарше меня есть.
Вадим вышел из-за стола и бухнулся на колени перед Сваргом.
- Дедушка Сварг, не прими за дерзость, выслушай меня. По нраву пришлась мне внучка твоя, Ефанда. Позволь сватов заслать в ваш дом, в жёны взять девушку. Сам знаешь, богат я и зна-тен, любое вено заплачу, какое скажешь. Будет и она, и дети её жить в доме моём, словно в Ирии небесном. И тебя не забудем, на золоте есть и пить будешь, только отдай мне Ефанду!
- Я внучку неволить не буду, - пожевав губами, ответ