Записки поселенца. Галя.

Никогда не думал, что жизнь моя даст такой заманчивый вираж. Умные люди говорят, что жизнь движется по спирали. Возможно, так оно и есть, но моя жизнь вильнула по кругу. Случилось так, что я, волею судеб, оказался в тех местах, с которых и началась моя самостоятельная дорога в мир. Двадцать два года назад, в сентябре 1990 года, я, учащийся ПТУ, хабзаец и гопник, был направлен, в числе двух ученических групп, на сельскохозяйственные работы в колхоз «Ильича», Ш-ского района Витебской области. За два месяца приобщения к сельской жизни, я научился вязать лён в снопы, сотню раз вымок под дождём, влюбился, женился и увидел летающую тарелку. Инопланетян не видел, врать не стану, но с чертями общался, а с водяным сидел в одном болоте и составлял бы ему компанию, по сей день, если бы волк чёрной масти не вытянул меня из трясины. Поэтому, когда я вновь посетил эти самобытные места, то, можно сказать, что вернулся на родину.

Несколько ранее я назвал себя гопником. К сожалению, так оно и есть. Вся беда в том, что если человек – гопник, то это навсегда. Ни воспитание, ни образование не смогут скрыть в человеке его суть. Хорошо, конечно, родиться поэтом или музыкантом, но я родился гопником, за что и угадил на отбывание условного наказание в комендатуру деревни Полкалы, на два года.

Деревня Полкалы расположена в семи километрах от районного центра. Полкалы – административный центр колхоза «Ильича» -- название, со времён Союза, не изменилось. Колхоз этот достаточно велик и, в семи километрах от Полкалов, находится его второй центр – деревня Машки. Рядом с Машками расположен третий населённый пункт колхоза – деревня Шпунтики. И ещё одна деревушка, Пильдюги, прижалась около дороги, ведущей от Полкалов к Машкам. Там же, около Пильдюг, на холме – старый погост. И во всех этих деревнях, поверьте мне, живут люди. Живут среди лесов, болот и полей, отвоеванных у болот мелиорацией. Территориально места эти относятся к Западу Белоруссии.

Конечно, за двадцать два года, многое выветрилось из моей памяти и я не узнаю этих мест. Кое-что мне памятно, но не многое. Так, я узнал дом, в котором жила, на постое, моя будущая жена, Тереза. Я узнал столовую, в которой нас, студентов, кормили. Узнал магазин и сельский клуб, в котором смотрел, с Терезой, фильм «Папаши». И людей, которые окружали меня в то время, я позабыл всех, кроме двух человек: Надежды и Галины. Надя была заведующей клубом в Машках, а Галя работала в столовой. Надя была красавицей, а Галя была глупа от рождения. Так вот, с Галей я столкнулся сразу же, как только вошёл в комендатуру – она работала там кастеляншей. Что я могу сказать? Время не красит мужчин, к женщинам оно беспощадно. Я узнал Галину, но она не узнала меня, а я не стал напоминать о себе, а просто поздоровался,

– Здравствуйте.

Галя мыла пол в коридоре и не стала отвлекаться на приветствие незнакомца, а пробурчала что-то себе под нос, из чего можно было сложить фразу: «Ходят тут всякие». Я не обиделся и продолжал настаивать,
– Здравствуйте. Могу я видеть начальника?

Занятая работай Галя, снизошла до меня и пробормотала,
– Здрасьте. Он тут вот, -- и указала шваброй на дверь в конце коридора.

Я поставил в угол свою дорожную сумку и двинулся к кабинету, но войти в него не смог, потому что начальник комендатуры вышел из своего офиса мне навстречу. Это был капитан лет тридцати.

– Кто такой? – спросил капитан и я понял, что чувством такта он не отличается. Я представился.

– Хорошо. Дело твоё пришло. Идём в кабинет, -- но в кабинет начальника я снова не попал, потому что распахнулась входная дверь и в коридор вбежал запыхавшийся мужчина с взлохмаченными волосам,

– Нашли! Нашли Митрошку! – прокричал он сходу и, успокоив своё бурное дыхание, добавил, ужё шёпотом, как бы по секрету, -- за комплексом, в навозной жижке.

Галя выронила из рук швабру, и она ударилась об пол, нарушив нависшую над нами тишину. Потом, снова шёпотом, спросила непричёсанного вестника,

– Он мёртвый там, Митрошка?

Этот вопрос вызвал в мужчине бурные эмоции и он, буквально, прокричал Галине,

– Нет, дура! Живой, пьяный и джигу пляшет.

– Ой, маменьки, -- прошептала Галя и начала кривить губы, подвывая.

– Цыц! – скомандовал капитан, и Галя сразу раздумала плакать. Потом начальник сказал мне, -- позже с тобой поговорим. Затем опять Гале, -- устрой человека.

Кастелянша задумала капризничать и возразила,

– А куда я его положу?

– Куда? – переспросил начальник, закрывая на замок дверь своего кабинета, -- себе под юбку. На Митрошкину кровать и положи. Где сержант? – уже в сторону мужчины.

– Не знаю. Куда-то в деревню подался.

– Найти, -- приказал капитан и добавил, -- я – на комплекс.

Мы остались вдвоём: я и Галя. Она тяжёло вздохнула и прошептала: «Бедный Митрошка». Потом подняла швабру и стала домывать пол. Я понятия не имел кто такой Митрошка, но его печальная судьба меня, несколько, насторожила. Точнее не насторожила а… Смутила, что ли? Я спросил у Гали,

– А кто он, Митрошка ваш?

Галя мне не ответила, Она прислонела швабру к стене и, посмотрев на вымотый пол, сказала,

– Вроде бы чисто. – потом взглянула на меня и махнула мне рукой, -- пошли.

Галя направилась к двери своего кабинета, который был рядом с кабинетом начальника, я пошёл вслед за ней. Мы вошли в небольшую комнатку, в которой Галя хранила казённое бельё: простони, наволочки, полотенца. Всё это было сложено на стелажах, которые были приделаны к стене. Там же покоились тюфяки, подушки, одеяла. Посреди комнаты стоял стол. Галя открыла ящик стола и начала в нём искать какие-то бумаги и бланки и, попутно, поведала мне печальную историю.

—Митрошка был хороший. Он за дочкой моей ухаживал. Сюда он попал за аварию. Он шофёр. Добрый был. А неделю назад исчес и вот… Так жалко. Фамилия какая?

Галя нашла нужный бланк и уселась за стол, что бы завести на меня учётную карточку, куда станет заносить данные о том, сколько простыней она мне выдаст. Бюрократка подруга мой.

– Так, какая фамилия? – не унималась Галя.

– Решетников, -- ответил я, и добавил, -- Егор Сергеевич.

Я видел как у Гали округлились глаза, наморщился лоб. Она силилась что-то вспомнить, но слабая память её не выдавала нужную картинку. Так прошло около минуты, а потом Галя просияла и всплеснула руками,

– Ой, маменьки. Ёжик.

Ёжик – это не прозвище, а производное от польского имени Ежи, что значит Юрий, Георгий, Егор. Галя была этнической полькой и называла, двадцать два года назад, меня Ежи, Ежик, Ёжик. Хорошее тогда было время, потому что юность – и есть хорошее время. Поверь мне, мой терпеливый читатель. Поверь мне в том, как чёртовски приятно встретить знакомого человека, когда ты приезжаешь к чёрту на кулички, что бы отбыть свой условный срок. А если человек не просто знакомый? А если ты с этой женщиной, тогда юной девушкой, гулял ночью по машковским болотам и… целовался даже? Не без греха мы, ой не без греха.

Галя выпорхнула из-за стола и я обнял свою подругу. Галя пахла хлорной известью, но этот запах я бы предпочёл запаху всех диоров моих кисейных барышень. Хлорка – дёшево и сердито. Пока мы стояли обнявшись и молчали память моя скользнула в далёкое прошлое и начала высвечивать картины минувшего. Ну, что же? Посмотрим?

Галя родилась в семье алкоголика. Немудрено явиться в мир умственно неполноценной, когда папа пьёт запоем в Машках. Бог не дал Гале ума, но компенсировал эту недостачу. Он дал Галн большое сердце. Любви в этом сердце хватало для всех, но большую часть этой любви получил блудный папаша Гали, дядя Трофим.

Я помню как дядя Трофим материализовался из осенней непогоды на пороге нашей комнаты. Тогда, будучи студентами ПТУ, мы жили в Машках в здании, разделённом на две комнаты фанерной перегородкой. Мы: хабзайцы группы станочников, а наши подруги, девушки-чертёжницы, были расселены по частным домам в Полкалах. Итак, дядя Трофим материализовался и задал вопрос,

– Вы выпить хотите?

Мы выпить хотели. Нет, мы не были пьяницами в семнадцать лет. Этого не было. Просто нам было дико скучно в деревне. Чем нам было заняться в непогоду? Смотреть телевизор? Как вам такая картина: двадцать здоровых лбов смотрят фильм «Приключение Буратино» и ржут над каждой сценой, как необезженные жеребцы? Мы хотели выпить.

Дяде Трофиму нельзя отказать в здравом мышлении, на тот момент, хотя бы. Всё просто: у него – идея, у нас – деньги. Через час мы пили натурпродукт из деревни Шпунтики.
Это было ещё то пойло. Гнали его из патоки. На вкус и запах – мерзость удивительная, но нам очень хотелось казаться взрослыми. Очень! Пили и блевали за углом нашего временного жилища. Только на дядю Трофима самогон не действовал отрицаиельно. Наооборот. Он впал в благостное состояние и давал дельные советы,

– Мальцы, пейте с солью. Помогает. Проходит замечательно.

И, дейсчтвительно, прошло.

Продолжение следует.