Мастерская

Мы жили в маленьком сибирском городке. На тихой улице с деревянными домами, их сумеречные окна смотрели на грунтовую дорогу, с весны до осени размытую талыми водами и дождями, зимой, занесенную снегом. Машины по ней не ездили.
Зато, какой простор детворе! Бродить в резиновых сапогах по бескрайним лужам, с маленьким корабликом на ниточке. Барахтаться в чистых белых сугробах и наблюдать, как из заваленных снегом крыш поднимается дымок - топят печи.
Однажды с подругой мы так вот застряли в сугробе, напротив одного из домов.
Смеркалось. Поправляя шапку снежной варежкой, она шепотом произнесла: "Здесь живет художник".
Я поняла, почему она шептала, округлив глаза.
Художник! В этих одноэтажных домиках, на улице без фонарей жили угрюмые и неразговорчивые рабочие с инструментального завода, да таились, по темным углам немногочисленные осколки когда-то крепкого уголовного мира - потомки обитателей знаменитых Томских трущоб. Откуда взяться художнику.
И всё-таки она говорила правду.

Его окна, ярко освещённые, были достаточно высоко. Из сугроба ничего не было видно, а лезть прямо в окно мы не решились. Наши родители хоть как-то, да воспитывали нас.

Цвет. Цвета в Сибири не хватает, как витаминов.
Первый раз, посмотрев в игрушечный калейдоскоп, я полдня ходила, как заворожённая, натыкаясь на углы.
Запредельно насыщенными цветом, мне казались осенние георгины в палисаднике - персидские ковры, раскинутые на земле.
Его окна не давали мне покоя.
Волновали своей тайной, как древний ларец с сокровищами.
Одна, чтобы не было свидетелей моего любопытства, я вскарабкалась по завалинке, уцепившись за резной наличник. Заглянула в окно, в широкий просвет между занавесками:

Большая лампа висела под потолком, без абажура, на белом проводе.
Крашенные коричневой краской деревянные половицы. От печки до двери, на бельевой веревке сушились простыни и рубашки в серую клетку. Сам художник сидел на табуретке, покачиваясь. То есть он просто сидел, раскачивая табурет, и смотрел на свои стоптанные тапочки.
Что-то тягуче - коричневое ползло от мольберта с картиной, от фигуры, написанной, как сейчас понимаю, в стиле "сурового реализма", популярном в нашей стране середины 70-тых, не хватало просто реализма.
Я была разочарована до слёз.

Вскоре мы переехали, как говорила моя мама, " в цивилизованную жизнь", - панельные многоэтажки с горячей водой и отоплением. С художником мы больше не стречались, но этот нелепый случай из детства, я вспоминала позже, думая о творчестве, свободном от идеологий, стилей и направлений, подвластном только своей внутренней гармонии.