Души временного пользования

- Чего показывают? – Иешуа открыл холодильник. Не сразу отыскал глазами банку с пивом. Достал, открыл с хлопком. Жена, подобрав ноги, сидела на диване, ласкала кошку пальчиком по горлышку.
- А? – оглянулась непонимающе.
- Чего показывают, говорю?
- Да башни эти… Весь день сегодня… Годовщина же… Посмотри, у меня прыщик, что ли? Чешется.
Она переключила канал, расстегнула халат и оголила плечо.

. . .

- …И закончу я свою реплику следующим: согласно данным, приведенным вчера в докладе международной организации здравохранения, ежедневно на территории африканской республики … умирают от голода, истощения и болезней около полутора тысяч детей.
И ни один – заметьте! – ни один официальный источник нашего достопочтенного масс-медиа об этом не упомянул! И я их прекрасно понимаю! Что нам эта Африка?! И где она, эта страна …?!
За сим, откланиваюсь.
С вами был Альберт Раздольский.
Пошла реклама.

Он снял очки, потёр уставшие глаза, откинулся на спинку кресла.
Всё, кажется… Сейчас мы медленно – медленно поедем к Антону. И будем пить у него хорошее грузинское вино. И кушать шашлык. С запахом базилика и кинзы. Целых два дня.
Он вышел из студии. Озабоченный и доброжелательный. Раскланялся со всеми встречными. Постоял на крыльце, закурил. На небе – ни облачка. Зажмурился от удовольствия и двинулся через сквер к автопарковке.
Неряшливо одетый мужчина, сидящий на одной из скамеек, вдруг буквально перед ним как – то громко и протяжно вздохнул и медленно завалился набок. Из руки выпала жестяная банка, закатилась под лавочку.
Альберт участливо посмотрел на него.
- Господи! Ну, когда ж эти, власть имущие, от бомжей город очистят? Нет! Им с журавлями полетать надо! Уроды!
Он выбросил окурок в урну рядом с безмолвным мужиком. Подошел к машине. Уселся, включил музыку и ласково захлопнул дверцу.
Мужчина свалился с лавочки. Умер.
Дети в … продолжали голодать.
А грузинское вино оказалось на редкость удачным…
. . .

- Вы ко мне, Марта?
- Да, герр Мюллер. – Она нервно мяла в ладонях платок и утирала заплаканное лицо. – Я хотела бы уйти сейчас с работы. Отпроситься.
- У вас что – то произошло? Вы в порядке?
- Мне сейчас позвонили из больницы, - у нее задрожала нижняя губа. – Она очень плоха… Они боятся… - Марта не смогла договорить, уткнулась в платочек.
- Да, да, я помню, Марта… У вас болеет мама… Конечно же, идите…
Мама – это серьезно!
- Спасибо вам, герр Мюллер. Вы очень добры ко мне.
Он выждал минуты три, вызвал секретаршу.
- Ева, вы фиксировали, сколько раз Марта отпрашивалась?
Та мельком взглянула в свою записную книжку.
- В этом месяце – третий раз.
Он прошелся по кабинету. Остановился у аквариума. Покормил рыбок.
- Готовьте приказ об увольнении. И вот ещё, - проговорил вслед секретарше. – …за минусом из расчета стоимости её звонков, не связанных с работой.
- Их было много!
- Тем более…

. . .

Она с трудом разломала черствую корку, бросила в незамёрзшую пока полынью. Утки наперегонки бросились к еде, тревожно разругались, выхватывая хлеб друг у друга.
Блеклое декабрьское солнце.
Черная зимняя вода.
Светлые пятна крошек в полынье.
Зябко. Она поправила старенькую шаль на голове. Положила остатки сухаря в рот, медленно, глядя на оглодавших уток, размочила слюной и проглотила
Она помнила, что это такое – голод. Потому и подкармливала птиц. Тогда, зимой, в блокадном Ленинграде, она уток не видела…