Октябрь в парке

Я люблю незнакомые города октябрьской порой. И когда в бесконечных командировках выпадает свободное время- я иду в тамошние парки и скверы.
Все парки и скверы в мире похожи изнутри друг на друга. Нет, не планировкой иль каким-нибудь местным антуражем. Аура там схожая в теплом октябре. И старики. Молодежь- та, отчего-то везде разная. Это и внешне проявляется, и чувствуется. А, вот, старики…

Он присел на другой край скамейки, даже не испросив разрешения, хотя пустующих скамеек было полно.
Длинные встрепанные волосы. Очки. Коричневое от загара лицо и такого же цвета кисти рук. Серый, в полоску костюм и- совсем не по осени, с дырочками, как «плетенки» - туфли. Клюшка- тросточка.
С еле слышным шепотом опадала оставшаяся листва. Далеко и невнятно гомонили дети. Торопливо, от урны к урне семенили с ворчанием стайки сизарей.
Я немного подождал чего-то, посматривая на старика. Затем откинулся на витую спинку, потянулся спиной и с наслаждением закурил.
Мерцало солнце меж голых ветвей. Не грело и не холодило, как зимой. И на него чертовски приятно было смотреть сквозь почти сомкнутые веки. И ветерок был ласковым, как ладонь любимой.
-Это вы российские сигареты курите?..- полувопросительно, с легким акцентом подал голос старик.
Я сел нормально, повернулся к нему. Старик по-прежнему смотрел прямо перед собой. Лишь ладони поочередно поглаживали рукоятку тросточки.
-Запах у них особый,- продолжил он. –Дерьмовый запах. Вообще-то, у всех дерьмовый… И у французских, и у штатовских, и у итальянских… И у болгарских… Трубочный табак вкусно пахнет!- вдруг оживился он, обернулся. –Вы согласны? Трубочный вкусно пахнет!
Левый глаз у него немного слезился. То ли от ветерка, то ли от солнца… А, может, старческое это…
-Ничего. Я как-то привык,- пожал я плечами.
-Привык…- повторил за мной старик. Опять отрешенно уставился на аллею. –Редко, кто сейчас российские курит. «Привык»…
И опять долгое молчание.
-Я в молодости очень хотел жить в Париже. А всё ни денег, ни оказии не было. Всё мечтал, мечтал… А потом сбылось…- Он оборвал себя.
-И как вам Париж?- Я снова прикрыл глаза. Почему-то так удобнее было и говорить, и слушать. И еще я понял: старик все-равно не уйдет, пока не выговорится.
-Я полюбил Париж.- просто ответил он. –Но уже через месяц мне страшно хотелось домой. До слез! До сумасшествия! Привык, наверное… Как и вы, с сигаретами своими…
-А вы откуда?
-Из Витебска. Витебский я… Из Витебска я.- Он достал платок и вытер слезящийся глаз. И всё это- медленно, машинально, не думая. –Рвался, рвался в Париж… Зачем? Что бы домой рваться?- Он не спрашивал. Он беседовал сам с собой. –«Увидеть Париж- и умереть». Чушь собачья! Дома надо умирать. «Свобода, свобода…» Никто судьбы Шаламовской не хочет. Страшно. А он что, в Париже лучше бы творил? Чушь! А- страшно! Потому и на бессмертие наплевать, что страшно… Кусок бы жизни урвать… А Шаламов остался…
На аллее сидели два совершенно незнакомых человека- я и старик. И старик изливал мне душу. Бывает так. Бывает. Особенно в парке. В октябре. В желто-красном от опавшей листвы. С зыбкими тенями от голых вервей на асфальте.
-Извините, вы кто по специальности?
-В институте преподаю. В медицинском.
-Тогда, наверное, поймете…- Старик кончиком трости погонял листву между ног. –Я вам историю одну расскажу. Если, конечно, вам интересно…
-Интересно.- Я бы, и вправду, послушал. –Просто, мне в аэропорт надо через двадцать минут. Улетаю я сегодня.- Я даже улыбнулся виновато.
-Так вы не местный?- У старика даже нижняя губа затряслась в волнении.
Я покачал головой.
А старик все глядел и глядел на меня, просяще, с затаенной щемящей надеждой. И опять бежала слеза из левого глаза. Затем молча встал и, не прощаясь, чуть прихрамывая, медленно побрел вглубь аллеи.
Я смотрел ему вслед, в худую, чуть сгорбленную спину старого человека. И до того у него был вид несчастного потерянного человечка, что казалось- остановится сейчас, обернется и все-таки спросит: « Так вы не из Витебска?» И будет немое ожидание с надеждой.
Он не обернулся. И не спросил.
А чего спрашивать? Мы и так были в Витебске. Я же говорю: все парки схожи друг с другом. Особенно стариками. И ожиданием чего-то. Несбывшегося.