Произведение о философе ч1 г3

Вошла Анна, вторая жена покойного. Демонстративно громыхая коваными каблуками и злобно вытаращив и без того выпученные от природы глаза, она долго и мучительно стонала, развалившись в специально оставленной для такого случая тахте, прежде чем нечленораздельно произнесла: - Не лепо ли не бяшет братие начатии старыми словесами скорбных повестей о походе Игореве, Игоря Святославовича….
Так она всегда начинала свою любую речь после того, как высококомпетентной государственной комиссией, на основании тщательнейшего обследования во всех ведущих лабораториях страны, была признана совершенно невменяемой и помешанной на произведении неизвестного древнего автора, которое называлось просто – Слово. Однако бешеная Анна с упорством, достойным, как говорится, более достойного применения, считала этот старинный манускрипт единственно своим произведением искусств и, мало того, ещё систематически требовала каких-то заслуженных гонораров от всех мыслимых и немыслимых издательств и писательских союзов. Так проистекала её буйная и красочная жизнь вот уже в течение сорока лет, если не считать годы замужества, где она занималась несколько другой, более приближенной к реалиям повседневной жизни деятельностью, то есть, рожала детей.
Вошла Анна, в девичестве Ольга, так как новоиспечённый муж в момент бракосочетания потребовал вместе с фамилией изменить и имя новой супруги. Потому что все предыдущие его жёны были Аннами, и он не то чтобы привык к этому имени, но скорее действовал так по причине частых приступов старческого склероза, и, как следствие этого, полного забвения всех имён на свете, включая своё собственное, кроме имени Анна, которое каким-то странным и непонятным образом чётко врезалось в его маразматическую память.
Анну, как и Ольгу, занимавшуюся кликушеством, часто к тому же посещали святые отцы и небесные ангелы, от которых она с незапамятных времён имела поручения, наставления и откровения. А однажды, вкупе с неким, довольно таки благоразумно скрывающим своё истинное лицо, местным журналистом, одна из Анн выпустила в свет некоторое число довольно таки занимательных книжечек, описывающих повадки и скрытую от нас жизнь тех самых ангелов, считающихся почему-то хранителями. И там, естественно, было описано буквально всё, все тайны, погребённые тысячелетиями, были выставлены голыми на всеобщий обзор, все сокровенные мечты и мысли всех великих убийц, пророков, философов и сумасшедших и трудно было скрыться от этого всевидящего ока! И, конечно, нашлись тёмные, враждебные и завистливые силы, способствующие поднятию волны нездоровой критики в адрес новоявленных нуворишей.
И было им сказано: «Не заплатите налоги, будете остаток жизни питаться за казённый счёт! Невзирая на святых ангелов и небесных отцов!»
Потому-то Анна скрывалась от некоторых государственных органов, то есть жила скрытно в обители отца Африногена, которого настоящее имя было – Иисус Христос Второй и который отличался от первого только тем, что апостолами его были сплошь женщины безнадёжно исковерканной судьбы и как напророчествовали древние оракулы, пришествие его было действительно последним. Только вот появился он почему-то немного раньше обозначенного наукой срока. И потому вынужден был смиренно ждать своего звёздного часа, когда отец через ангелов и через волхвов и, в последней инстанции через, разумеется, Анну, передаст ему все необходимые инструкции для чудесного спасения человечества и, в конечном итоге, установлению на Земле так давно и непонятно, для какой надобности, ожидаемой райской жизни.
Бенедикта, как вы должны были догадаться, эта потаённая жизнь Анны вынуждала безмятежно страдать – он всё ещё безумно любил её. Вскакивая по ночам и торопливо перечитывая нетленные труды австрийских философов, он жадно изучал проблему суицида. Но мысль о самоубийстве, как он не напрягал свою мощную волю, так и не смогла зайти в его убелённую охрой голову. А уже давненько чувствовал, что всем поднадоел и уже давненько замечал за собой это – то горшок не вовремя из-под него уберут, то виски подадут не того разлива и не соответствующего его рангу качества, то валенки куда-то упрут, и приходится бегать по морозному снегу голыми белыми пятками. Но это бы пол беды, самое-то страшное заключалось совсем в другом, (даже тяжело писать об этом) – прекратили заглядываться на него моложавые, распухшие от переедания розовощёкие красотки, которых он систематически продолжал обожать, не глядя, ни на что.
Это внезапное открытие произвело сокрушительный удар по его неустоявшейся психике и убогому самолюбию. Такого позора он переносить в дальнейшем не собирался и вследствие чего решился-таки, как в своё время поступил известный отечественный психотерапевт, отправиться на Дальний Восток пешком, прихватив с собой на пропитание только шесть тульских пряников и немного соли для подаяния нищим….
Сборы были бесконечно долгими, философы так любят. Три года он готовил свою экстремальную экспедицию, и очень много денег ушло и других средств на оснащение её всем необходимым. За это время он успел два раза разойтись с очередной жертвой своей пылкой и неувядаемой страсти, и один раз был даже пойман озверевшим до безумия рогоносцем на месте полового преступления, но удачно бежал…
Он вышел в путь ровно в двенадцать часов ночи, чтобы ровно через двести двенадцать суток пребывания в пути, прибыть на место ровно в двенадцать часов дня, но внезапно был остановлен совершенно непредвиденным обстоятельством – неожиданно нашлась его третья дочь от четвёртого брака, которая аргументировано требовала вернуть ей часть законного наследства, отнятого обманным путём сорок лет назад, при появлении малышки на свет, во время родов, которые принимала Анна, вторая жена покойного…
И что самое поразительное во всей этой загадочной истории – наследство, исчисляемое одной восьмой частью давно сгнившего деревенского дома, который, к тому же, за сорок лет своего бесхозного существования два раза горел, три раза переносился с одного берега близлежащей реки на другой (во время сезонного наводнения, которые случались в том регионе каждые семь с половиной лет), было беспощадно разграблено местным одичавшим населением. Причём унесли буквально всё и окна, и двери, и потолочную балку, и крыльцо.… Это наследство, в конце концов, исчезло бесследно, остался только адрес. Однако судебная тяжба затянулась на долгие восемь с половиной лет и всё же, не без помощи телевидения и вмешательства правительственных особ, правда восторжествовала! Малышка получила-таки свою законную долю в виде возможности временно проживать на данной территории, с учётом уплаты всех накопившихся за сорок лет долгов по налогам, с обязательной ежемесячной регистрацией в регистратуре и, конечно, обязательному соблюдению всех положенных при таких обстоятельствах санитарных, экологических и, что само собой разумеется, противопожарных норм.

Вошла Анна…. Это была первая и единственно почитаемая не понарошку, а в иных случаях, почитаемая как вообще какая-нибудь святая икона Божьей Матери, жена Б.Д. Занозы. Было, конечно, за что уважать эту прекрасную стопятикилограмовую женщину – всю свою жизнь, сколько её вообще кто-нибудь помнил, она была начальником! Мало того, старожилы, некоторые из которых проживали в той местности более ста лет, клялись и божились, что она точно родилась прямо начальником, как это было описано уже раньше у одного классика, но только там рождались сразу генералами. И местная наука, кстати, подтвердила сей поразительный факт. А один догадливый учёный, правда, он сейчас куда-то пропал, даже сочинил научную диссертацию по этому поводу и по пьянке хвалился, что она потянет как минимум на докторскую. Потому что в ней безоговорочно доказывалось, что действительно существует такая особая порода людей с особым набором хромосом, которые ничего делать не умеют, а только умеют быть начальниками или, на худой конец, расхаживать по улице с большим животом и обязательно с солидной жёлтой папкой. При старых царях таких людей постоянно на кол сажали, чтобы навсегда искоренить породу, но они каким-то непонятным никому образом постоянно выживали и опять становились начальниками. Всех, кто не был начальником, Анна категорически презирала и ставила в один ряд с такими представителями животного мира как свиньи, козлы, овцы и кролики, к человеческому виду относила себя и всё вышестоящее начальство. А вот с замужеством у неё произошла досадная осечка. Дело в том, что во времена её далёкой молодости замужество начальника было обязательной обязанностью и когда подошло время выбора суженого, она, по неопытности и глупой наивности, даже и не догадывалась, что на свете есть люди, которые никогда не были, не хотят и никогда не будут начальниками. Вот она, сдуру, и стала занозиной женой! Ну, разумеется, как только сей обман вскрылся, Бенедикт с треском и позором был изгнан из жилища начальника, однако, если верить слухам, успел-таки там наследить – один маленький, но жирный ребёнок, которого Анна сначала называла овцой, потому что он ещё не был начальником, ползал иногда по этому жилищу и даже пачкал иногда дорогие персидские ковры.
- Я тут начальник! – постоянно говорила Анна строго, но с нескрываемой отеческой усмешкой на лице, что заставляло уважать и любить её ещё пуще прежнего и постоянно желать ничего другого, как подчиняться ей, возносить её неисчислимые заслуги и любострастно заглядывать в глаза.
На самом деле, кто ещё позаботится о тебе, если не начальник? Кому ещё ты действительно нужен в этом ожесточённом мире, если не начальнику? Вот посмотри – если ты родился, а родственники твои тебя бросили, как заставить их полюбить тебя? Ушла жена к соседу, не прикажешь ей вернуться! Дети сдают родителей в дурдом!
Совсем другое дело - начальник! Он обязан заботиться о тебе – кормить, поить, одевать, обувать, следить за твоим психическим и физическим здоровьем, оберегать тебя.
А Бенедикта, как вы уже, наверное, догадались, никто никогда не любил и поэтому он наконец-то решился покинуть этот призрачный, неспособный удовлетворить его мающуюся душу, мир. Потому что не было у него руководителя на его жизненном пути, а, значит, не было и привлекательной цели для дальнейшего существования…. И вот он написал последнее своё произведение, написал в стихах, завещав потомкам, и тихо ушёл.

Ехать в поле, в степь, на волю
Только поспеши
Надоело чувство боли
Хочется весёлой доли
Счастья для души
Убегу опять из дома
Не ищи, не жди….
Не вернусь…. Философ болен
Так и запиши