Шар голубой (часть вторая)

XI

Трижды тихо и мелодично, будто пробили в гостиной тёти Нади в Ленинграде старинные часы, прозвучало: «Бим-бом», и Максимка очутился в новом просторном ледяном зале с высоченным потолком в виде арочных сводов. Ледяные стены здесь сверкали красными искрами. На отшлифованном до блеска ледяном полу были постланы ковровые брусничного цвета, с зелёными полосками по краям, ковровые дорожки с мягким ворсом, очевидно, для приглушения шагов. В центре зала на тонкой, туго как спица косо натянутой от нижнего к верхнему противоположному углу блестящей нити, висел, паря в воздухе, и медленно с тихим шипением вращался огромный светящийся голубой шар, похожий на большой глобус. На его поверхности выделялись корич-нево-зелёные, серые и белые пятна.

Максимка медленно обошёл зал вокруг шара, озираясь по сторонам. Ему попадались стоящие вдоль стен разные знакомые и незнакомые пред-меты. Сначала он увидел деревянный, покрашенный суриком щит, на котором висели огнетушитель, багор, ведро и лопата. Точно такой щит он видел в Терсколе на сарае, где был склад строительных материалов. Рядом стояли бочка с водой и ящик с песком. Затем попалась лестница-стремянка, какой обычно пользуются электромонтёры, когда меняют перегоревшие лампочки в подъезде. Чуть дальше стоял вентилятор с неподвижными, чуть изогнутыми, светло-серыми лопастями, а рядом с ним - садовая лейка.

Когда Максимка наклонился, чтобы не задеть за ось, на которой вращался голубой шар, он приметил в углу старую медную лампу, позеленевшую, закопченную, затянутую паутиной и покрытую толстым слоем пыли – видно, ею давно уже никто не пользовался.

Кроме двери, через которую Максимка проник в этот зал, он насчитал ещё три точно таких же. В итоге получилось четыре, расположенные симметрично одна напротив другой, каждая строго посредине своей стены.

Обойдя почти весь зал, он набрёл на длинную ледяную тумбу, над которой висела медная табличка с надписью «Дижурный». Чуть ниже была прикреплена к ледяной стене ещё одна: «Ни курить!» На тумбе полусидел- полулежал мускулистый человек с курчавой, в кольцах наподобие нарезанного репчатого лука, рыжеватой бородой и такими же курчавыми с густой проседью волосами, опоясанными тонким ремешком. На человеке была надета какая-то странная одежда в виде холщёвого мешка, в котором были оставлены дыры для рук и головы. У человека отсутствовала одна нога, а вторая была обута в кожаную сандалию и опутана крест-накрест почти до колена ремнями. Такие сандалии Максимка видел, на «древних», как их называл Юм, картинах в Русском музее. Хромой дремал, свесив голову на грудь, и легонько, с присвистом, похрапывал.

«Странно! – подумал Максимка, - Кругом лёд, а не холодно».

Он приблизился к тумбе, осторожно потрогал, насколько теперь мог догадаться, хромого дежурного за единственную коленку и позвал:

- Дяденька, а дяденька!

Хромой вздрогнул, пробормотал бессвязные слова, чмокнул розовыми губами и… не проснулся. Максимка сделал неосторожный шаг в сторону и задел ногой костыли, которых раньше не заметил. Они повалились на ледяной пол с грохотом, прокатившемуся по всему залу. Хромой бородач вытаращил голубые глаза, беспокойно заёрзал на тумбе и закричал спросонья:

- Где? Что? Кто? А? Господи, твоя воля, спаси и помилуй! – Тут он увидел неподвижно застывшего перед ним испуганного мальчика и завопил истошным голосом: - Держи-и!

Максимка задрожал от страха, собрался было зареветь, но взял себя в руки и сказал, правда, не так решительно, как хотелось бы:

- Извините, пожалуйста, дяденька, но там, - он показал большим пальцем на дверь, - дедушка в ванне. Мне показалось, что он утонул.

Дежурный ещё раз оторопело оглядел мальчика с ног до головы и, засунув в рот два пальца, сложенные кольцом, оглушительно свистнул. Тотчас из всех четырёх дверей, распахнувшихся, будто от сильного ветра, в зал вбежали здоровенные дядьки, одетые почти так же, как хромой, только без ремешка на голове, и схватили Максимку за руки.

- Мы здесь, ваше имя-отчество, отец Елевсей! – бодро отрапортовали они хором. - Рады стараться!

- Ты как проник в Ковчег Завета? – строго спросил дежурный, которого, как теперь стало понятно, звали Елевсеем.

- В какой ковчег? – возразил Максимка. – Не знаю я никакого ковчега.

- Ты как сюда попал? – повторил свой вопрос Елевсей. – Отвечай! Иначе поплатишься жизнью. Или того хлеще.

- Вон через ту дверь, где с той стороны написано с ошибкой «Лаборатория», - кивнул Максимка, лишённый возможности показать рукой.

- С какой такой ошибкой? – скептически спросил Елевсей.

- Вместо «лаборатория» написано «лаболатория». И вообще здесь полно ошибок. Написано, например, «ни курить», а надо писать: «не курить».

- Ты гляди, какой грамотей выискался! – протянул в раздумье Елевсей и, обратившись к одному из четырёх дядек, которые держали за руки мальчика, сказал: - Опять ты, Кавалер Ост! Совсем разболтался! И куда ты только смотришь? Небось, одни только барышни на уме! Вечно у тебя Восточные врата настежь. Не зря Дух жаловался, что с Востока постоянно дует. Всё будет доложено Всехвышнему, так и знай!

- Да я… да мне ни к чему, - пытался оправдаться тот, кого Елевсей назвал Кавалером Остом. – Какие барышни! Откуда? Это всё старый хрыч Архимед! Я только в туалет отлучился. А он, видать, сослепу-то и проглядел.

- Проглядел! - проворчал Елевсей. – Брал бы лучше пример с других вратарей: Оста, Веста и особливо Зюйда.

Кавалер Вест неприязненно взглянул на Оста и смачно плюнул. О том, что это был именно Кавалер Вест, можно было догадаться по букве W, вышитой золотой нитью на его холщёвой рубахе без рукавов. В отличие от Оста, толстого и добродушного на вид, Вест был поджар, сухощав и суров. По всему было видно, что он интеллигент и потому держался высокомерно. Остальные два Кавалера держались нейтрально.

- Погоди, достанется тебе от Всехвышнего! – со злорадством пригрозил Вест провинившемуся собрату. – Будешь знать, как в туалет ходить!

- Заткнись! – огрызнулся Кавалер Ост. – Не то получишь по сусалам!

- Цыц вы! – прикрикнул Елевсей. – Опять сцепились!

- Что с мальчишкой-то делать? – спросил Кавалер Вест. – Может, его убить? Не отходя от кассы.

Максимка при этих словах жалобно взглянул на отца Елевсея, который, очевидно, был Дежурным, и чуть ни заплакал.

- Однако, - возразил рассудительный Елевсей, подбирая упавшие на пол костыли, - вперёд батьки в пекло не лезь. Тащите его к Триединым.

- Будет исполнено в строгости, ваше имя-отчество! – сказали Кавалеры хором и повели куда-то Максимку через южную дверь.

XII

Кавалеры долго, как показалось Максимке, вели его по путанным ледяным переходам, преодолевая ступеньки, ведущие то вниз, то вверх, пока не пришли в Скинию Собрания. Так назывался тронный зал, о чём свидетельствовала золотая табличка над входом, выполненным в виде двустворчатых золочёных врат. Лёд в этом зале был цвета морской волны с золотыми вспышками. Мягкий розовый свет лился с потолка, сделанного в виде купола и расписанного по льду цветными фресками, на которых были изображены сюжеты на библейскую тематику.

«Странно! – ещё раз отметил про себя Максимка. – Лёд, а не холодно».

В глубине зала возвышался трёхместный ледяной трон, центральное кресло выглядело значительно крупнее и выше двух боковых. Он так сверкал, будто был усыпан алмазами. Сразу стало понятно, что лёд, из которого сделан трон, не простой, а драгоценный. От дверей к трону вела узкая ковровая дорожка бордового цвета с золотистыми полосками по краям.

Кавалеры подвели Максимку к самому трону и грохнулись с костяным стуком на колени. Один Максимка остался стоять на дорожке в растерянности, не зная как ему поступить. Не хватало ему, без пяти минут пионеру вот так, с бухты-барахты, пасть на колени перед… ещё неизвестно кем.

В центре трона восседал Всехвышний – старый-престарый старец, почти сплошь заросший пожелтевшей седой бородой. По правую руку от него, чуть ниже, сидел Сын; бороду и длинные волосы он имел чёрные. По левую сторону, вровень с Сыном, сидел Дух; у этого бороды вовсе не было, выглядел он очень худым, почти бесплотным – кожа да кости. Дух всё время кашлял и изредка чихал. Личико у него было измождённое и болезненное, как будто он сильно простудился.

Глаз у Всехвышнего совсем не было видно, так как их закрывали мохнатые белые брови – прямо не брови, а усы. Как будто у него имелось две пары усов: одна, как и положено, под носом, другая – над глазами. У Сына глаза были с длинными ресницами, чёрные и грустно-добрые, как будто он всех жалел. Бесцветные глазки Духа покраснели и слезились.

Они сидели в обнимку, и у всех троих на головах красовались круглые соломенные шляпы, как в Комарове у дачников в сильную жару.

- Смилуйся, Пресвятая Троица! – взмолился Кавалер Ост, не поднимая головы от пола.

- Ну! – грозно ответили Триединые.

- Вот, проник через Восточные врата. Виноват, Бес попутал! На минутку в туалет отлучился, а он и воспользовался…

- А зачем у них шляпы? – спросил Максимка шёпотом через плечо.

- Сам ты шляпа! – прошипел Кавалер Зюйд, который находился, коленопреклонённый, ближе всех к Максимке. – Это не шляпа, а нимб, всё равно что корона.

- А-а! – протянул Максимка.

- Бе-е! – передразнил его Зюйд.

- Тебя как звать-то, отрок? – поинтересовался Всехвышний дребезжащим от глубокой древности голосом.

- Максимка.

Сидящие на троне придвинулись друг к другу и стали шептаться. Долго было слышно только: «шу-шу-шу» да «шу-шу-шу». Наконец, кончив совещаться, они заняли своё первоначальное положение и дружно разом проговорили, совсем как Лифшиц и Левенбук из знакомой Максимке популярной детской передачи «Радио-няня»:

- Сами знаем, что Максимка. На то мы и боги.

- О, Тримудрые! – хором подхватили Кавалеры, молитвенно сложив пе¬ред собой ладони.

- А что у тебя, Максимка, в мешке? – ласково спросил Сын.

- Это не мешок, а рюкзак, - ответил Максимка, стаскивая, наконец, рюкзак с плеча и кладя его на пол.

На этот раз боги шептались чуть дольше. Потом снова все трое разом с выражением продекламировали:

- Сами знаем, что рюкзак. На то мы и боги.

- О, Тривеликие! – воскликнули Кавалеры.

- А где ты живёшь, отрок? – продолжал любопытствовать Всехвышний.

- Да что вы меня всё время спрашиваете и спрашиваете? – сказал Максимка, которому начинала надоедать эта божественная комедия. – Вы же и так всё сами знаете.

Боги изумлённо переглянулись и вновь зашептались. Брови у Всехвышнего заходили ходуном. Теперь прошло, по меньшей мере, пять минут, пока, наконец, все трое проговорили ворчливо:

- Сами знаем, что сами знаем. На то мы и боги.

- О, Триславные! – ещё громче завопили Кавалеры.

Тут Максимка вспомнил про старикашку-очкарика, который остался лежать в ванне, и решился сказать об этом:

- Простите, пожалуйста, дяденьки, ради бога, но там, в одной из комнат, один дедушка в ванне лежит. Он, наверное, уже утонул…

Боги сначала растерялись, будто им рассказали смешную историю, или анекдот, соль которого они не поняли. Потом дружно захихикали, давясь смехом то ли от юмора, то ли от сатиры – сразу не поймёшь. Насмеявшись вдоволь, они произнесли:

- Это не дедушка. Какой же это тебе дедушка? Это великий учёный Архимед. Он тренируется ежедневно по системе йогов и может пролежать в воде целые сутки, даже не захлебнувшись.

Максимка почувствовал неловкость от своей нечаянной промашки и с виноватым видом переступил с ноги на ногу. Боги принялись думать, о чём бы ещё спросить проникшего к ним мальчика, но ничего не придумали и велели Кавалерам поскорее уходить с глаз долой.

- Ступайте себе восвояси! – сказали они с нетерпением. – С богом, с богом, пошли вон сей же час!

Как только Кавалеры, пятясь, удалились, Триединые разлучились, поскорее слезли с трона и обступили Максимку с трёх сторон.

- Давай быстрей доставай, что там у тебя в этом самом рюкзаке, - пропищал Дух тоненьким голоском.

Как ни странно, банка с остатками вишнёвого варенья оказалась цела. Но на неё никто попервоначалу не обратил внимания. Всехвышний заинтересовался хоккейной шайбой и ледорубом.

- Неплохой выйдет скипетр, - пробормотал он, крутя в руках ледоруб. – А шайбу отдам Кавалерам, пусть гоняют по льду в воскресенье.

Сын с грустью разглядывал длинные ржавые гвозди. Добрые, ставшие ясно-карими глаза его замутились туманом воспоминаний. Ему приглянулся также осколок цветного стекла, который делал божий мир ещё более печальным и трагическим, чем он был на самом деле.

Дух завладел всем остальным, прихватив также банку с остатками варенья. Глазки его сверкали лихорадочным блеском. Он едва удерживал карликовыми морщинистыми ручками свою добычу: моток медной проволоки, гильзу от винтовочного патрона, спички, нож, бинокль, фонарик, шарикоподшипник, банку и, наконец, самое дорогое – игрушечный автобус, который работал от электрической батарейки.

Когда в рюкзаке ничего не осталось, и он лежал на ледяном полу опустошённый, смятый и жалкий, Триединые вернулись на свои места.

- Ну, что же, - произнёс Всехвышний, - за подарки спаси Бог. Удружил так удружил – тут уж ничего не скажешь.

- Спасибо! – поддержали Всехвышнего Сын и Дух.

- Пожалуйста, - осторожно сказал Максимка, подумав о том, что теперь его, возможно, оставят в живых.

- Однако, - проговорил Всехвышний, как бы разгадав Максимкины мысли, - что же нам с тобой всё-таки делать? Ведь ты проник в Ледяной Ковчег Завета, святая, можно сказать, святых – это тебе раз. Узрел лицо мое – это тебе два. Никто не должен видеть лица моего и остаться при этом в живых – это тебе три. Видно, придётся всё же низвергнуть тебя в Геенну Огненную. Вот какое дело, понимаешь.

- Папа! – с глубокой укоризной произнёс Сын, и в его голосе послышалось едва сдерживаемое рыдание.

В это время Дух, не принимавший участие в обсуждении судьбы мальчика, полностью доверив это важное дело старшим богам, с любопытством разглядывал стеклянную банку, лизнул её край и закричал:

- Ой, как вкусно! Господи, боже мой!

Всехвышний вздрогнул и строго повернул брови в сторону Луха.

- Ну, ладно, - сказал он. – Отложим это дело на потом. А сейчас покуда пошли трапезовать. Да и время вышло.

XIII

В трапезной, или Скинии питания, стояли длинные ледяные столы и ледяные скамьи. Дежурный по имени Елевзор, как две капли похожий на Елевсея, только с двумя ногами, поставил перед Триедиными оловянные миски с амброзией насыщения, лежавшей небольшой горкой в каждой миске.

- Отроку тоже поставь! – приказал Всехвышний.

Елевзор послушно принёс четвёртую миску.

- Ну, с богом! – подал команду Всехвышний, и все дружно заскребли ложками, громко чавкая и нахваливая.

- Недурственно! – приговаривал Всехвышний.

- Божественно! – восклицали Сын и Дух.

Максимка осторожно попробовал предложенную ему амброзию – она удивительно напоминала геркулесовую кашу. Мама постоянно твердила, что геркулесовая каша самая полезная, но от этого она не становилась вкуснее. Максимка дома, кривясь, ел её, потому что папа сказал, что тот, кто ест эту кашу, станет сильным, как Геркулес. По мнению Максимки, здешняя каша не сделалась вкусней оттого, что её назвали амброзией.

«Хорошенькое дело! – с возмущением и горечью думал он, через силу глотая амброзию насыщения. - Им мало убить человека. Им надо перед этим накормить человека геркулесовой кашей!»

- Ну как, нравится? – спросил Всехвышний.

- Ничего, вкусно, никогда такой не ел, - солгал Максимка в надежде, что эта ложь во спасение.

- Ну, ешь-ешь, с богом! – сказал Всехвышний, облизывая ложку.

Когда с амброзией насыщения было покончено, Триединые, как говорится, ничтоже сумняшеся, то есть без колебаний и стеснения, набросились на Максимкино варенье, банку с остатками которого Дух не забыл прихватить с собой в Скинию питания. Оно так понравилось всем троим, что они только мычали от удовольствия. А когда в банке уже ничего не осталось, Дух велел Елевзору принести снежной воды. Он ополоснул банку и, зажмурившись от удовольствия, выпил порозовевшую сладкую воду.

- Вкуснецки! – восхитился он, отдуваясь.

- Жаль, мало, - с грустью отметил Сын.

- Да, важнецкий харч! – согласился Всехвышний. Он громко рыгнул и, утерев рукой бороду с усами, заключил: - Наелись и слава богу. Теперь какие же дела? После сытного обеда по закону Архимеда полагается – что?

- Вздремнуть, - сказали Сын и Дух.

- Правильно, молодцы! Истинно так.

Все поднялись из-за стола. Елевзор принялся убирать посуду.

- Кавалеров накормили? – вдруг вспомнил Всехвышний.

- Так точно, Ваше всехвышество! – подобострастно ответил Елевзор.

- То-то! Первое дело – Кавалеров накормить.

Всехвышний сладко, протяжно зевнул и направил свои стопы в Скинию отдохновения. Следом за ним двинулись Сын и Дух. Вереницу богов заключал Максимка, бредущий с опущенной головой.

Опочивальня, куда привели Максимку, представляла собой круглый ледяной зал. В нём постоянно царил полумрак. От центра торцами к стенам веером расходились ледяные лавки. Максимке указали на одну их них. Триединые скрылись в небольшом соседнем мрачном чулане, который назывался Усыпальницей Богов.

Максимка прилёг на лавку. Он днём вообще никогда не спал. А тут - жёсткая лавка из чистого льда, подушки нет, одеяла нет, неизвестно, оста-нешься ли вообще жив, – разве заснёшь? Правда, холода, как ни странно, он не ощущал. Напротив, показалось, что стало тепло. Он лежал на спине с широко раскрытыми, будто окна настежь, глазами, уставившись в невидимый в сумраке потолок. Мысли его путались и никак не хотели сосредоточиться на чём-нибудь одном. Из Усыпальницы до него доносился могучий храп Всехвышнего, тяжкие вздохи Сына и тонкий носовой посвист Духа.

После послеобеденного сна Всехвышний в сопровождении Сына и Духа делал регулярный обход Ледяного Ковчега. Этому правилу он не изменял никогда и ни при каких обстоятельствах. Поэтому так называемый «Максимкин вопрос» было решено отложить до вечера. Триединые, посовещавшись между собой, брать ли на обход Максимку, решили брать, ибо семь бед – один ответ. Никто из смертных не должен знать Тайны Откровения, но поскольку мальчик нарушил уже два строжайших запрета: проник в Ковчег и лицезрел Всехвышнего, то знание ещё одной тайны ничего не меняло по сути – всё равно уж, как видно, придётся лишить его жизни.

XIV

Обход двинулся неспешно в Лабораторию. Впереди важно шествовал Всехвышний, держа в руках украшенный ледяными бриллиантами посох, за ним шёл Сын, за Сыном семенил Дух. Шествие замыкал Максимка.

В ожидании триединого руководства, Дежурный – это был всё тот же одноногий Елевсей – стоял подтянутый и деловой, опираясь на костыль, - весь внимание, подобострастие, терпение и готовность.

- Ну, как там дела в нашей Вселенной? – задал вопрос Всехвышний, с кряхтением усаживаясь на ледяную тумбу. – Докладывай!

По бокам сели: Сын по правую руку и Дух по левую. Максимка остался стоять, прислонившись плечом к стене, чтобы не утруждать болевшую ногу.

- Осмелюсь доложить, Ваше Триединство, за время моего дежурства ничего особенного не произошло, - бойко доложил Елевсей. – Ежели не считать вот этого, - показал он пальцем на Максимку.

- Сами знаем, - сказали Триединые. – Давай дальше. По существу.

- Средняя температура на Земле одиннадцать градусов по Архимеду.

- Не маловато ли? – с тревогою в голосе поинтересовался Сын.

- Ничего! – ответил бодро Елевсей. – В самый раз. Нормально.

Дух, сморщив личико, оглушительно трижды чихнул.

- Вот! – сказал Елевсей. – Истинно так.

- Что в Израиле, стране обетованной? – спросил Всехвышний.

- Воюют, Ваше Всехвышество, - ответил Елевсей.

- А во Вьетнаме?

- Обратно воюют, Ваше Всехвышество.

- Вот стервецы, господи, моя воля! – вздохнул Всехвышний. – Что ты будешь с ними делать? Никак не угомонятся. – Он зевнул. – Ну, ладно, дежурь дальше. Да гляди, как следует, не ленись!

- Рад стараться, Ваше Триединство! – отрапортовал Елевсей и бодро заковылял к стоявшей возле шара стремянке, опираясь на костыль и радуясь, что не получил взбучку на этот раз, как ожидал.

- А теперь, отрок, - проговорил Всехвышний с видом заговорщика, - я тебе открою Великую Тайну Откровения. – Он помолчал, как бы подбирая подходящие слова. По всему было видно, что ему не терпелось открыть эту тайну. – Но только знай, мой милый, что после этой тайны твоя песенка будет спета окончательно. Видишь этот голубой шар?

- Вижу, - сказал Максимка и совсем поник от страха.

- Это не простой шар, а волшебный.

Всехвышний подождал, интересуясь божественным любопытством, какой эффект произвели эти слова, а точнее, это откровение, на мальчика. Но видя, что Максимка никак не реагирует, а продолжает трястись от страха, он вздохнул и стал рассказывать:

- Раньше, Максимка, мы располагались на Большом Облаке Завета, которое находилось на тверди небесной, точнее на седьмом небе. Хорошо там было: светло, мягко, воздух всегда свежий – истинно благолепие! Никто не курил! – добавил он в сердцах. – Имели мы большой штат ангелов, которые следили за порядком на Земле. Всё было до поры до времени нормально и богу угодно. Одно слово – благодать!

- Раньше можно было послать ангелов на поля за нектаром, - вставил Дух. – А теперь дают одну талую воду.

- Она дистиллированная, - добавил грустно Сын.

Всехвышний не обратил на эти замечания внимания и продолжил:

- А после того, как пошли люди плодиться да размножаться, водку пьянствовать, безобразия нарушать, как начали строить заводы и фабрики, леса жечь где ни попади, бомбы швырять друг на дружку – всё небо закоптили. От чада дышать стало нечем. За всеми-то не уследишь – ни сна, ни отдыха измученной душе. Многие ангелы поувольнялись. Хоть бросай Землю и перебирайся в другую галактику. А тут ещё спутники стали запускать, ракеты разные. Вот, пожалуйста, полюбуйся – Елевсею ногу оторвало.

- Помнишь, папа, - сочувственно молвил Сын, - как он, бедный, визжал тогда? Я прямо слезами умылся.

- Как не помнить? – ответствовал Всехвышний. – Визжал, как поросёнок перед закланием.

Дух сморщился и чихнул, как будто от него требовалось это каждый раз, когда надо было подтвердить чьи-нибудь истинные слова.

- Тогда, - продолжал откровение Всехвышний, - возомнили мы искать другую обитель. Нашли тихое место, на самой высокой горе Европы, сотворили новый, ледяной Ковчег Завета и снизошли в него с облака. С нами шестнадцать самых преданных наших соратников: двенадцать ангелов и четыре херувима. Сначала холодновато показалось, лёд всё же, и, главное, жестковато. Потом попривыкли, даже понравилось. Ко всему можно привыкнуть. Только вот за Вселенной отсюда стало наблюдать трудновато. Думали мы гадали и решили воскресить самого великого учёного всех времён и народов Архимеда. Того самого, о котором ты, Максимка, проявил похвальную и трогательную заботу. Архимед сделал этот голубой шар – точную копию Земли, уменьшенную в двадцать одну тысячу раз. С помощью этого волшебного глобуса и, разумеется, с божьей помощью друг другу мы и правим из этого дворца миром. Всё что происходит на Земле, здесь аукнется, всё что здесь сотворится, на Земле в точности откликнется. Остальное – дело техники. Если надобно чего по мелочи разглядеть, у нас мелкоскоп имеется. Тоже Архимед его смастерил. Золотые руки у него, я тебе скажу! Для ветра, к примеру, у нас вентилятор есть, для дождя – лейка. Другой кой-какой инструмент да инвентарь держим. Как без этого? Хоть и нелегко, но стараемся за порядком смотреть. Бывает всякое, конечно, не без того. За всем углядеть невозможно. Здесь всё-таки тебе не облако. Вот недавно оледенение проглядели – насилу оттаяли. Вот так, отрок. Как говорится, бог не выдаст, свинья не съест. Всё что ни делается, всё к лучшему.

Максимка внимательнее пригляделся к голубому шару и увидел, что то, что он раньше принял за бесформенные пятна, приобрели вдруг знакомые очертания материков и островов. «Вон Африка, вон рядом Мадагаскар», - отметил про себя Максимка и заважничал, что так хорошо разбирается в географии. Стал искать другие материки, но его отвлёк Всехвышний.

- Херувимов мы переименовали в Кавалеров, - продолжал между тем он. – Они теперь со всех четырёх сторон света охраняют Ледяной Ковчег, чтобы в него, не дай бог, никто не проник. Вот ты – первый и, я так располагаю, - последний. Ангелы под научным руководством Архимеда и с нашего благословения прошли без отрыва от производства специальный курс обучения, сдали экзамены на аттестат зрелости, двое даже с Ледяной медалью, и все как один получили почётное звание Дежурного. Вот так, отрок, таким путём. Нелегко порой приходится. Иной раз в конце дня едва ноги волочишь. То похолодание, то оттепель, то лавины в горах, то пятое, то десятое, а то и одиннадцатое. Не чаешь, как до Усыпальницы добраться. Но делать нечего, править надо, - закончил своё откровение Всехвышний.

Он снял круглую соломенную шляпу, которая, как теперь знал Максимка, называлась нимбом, и вытер ладонью вспотевшее темя.

- А что здесь тяжёлого? – наивно удивился Максимка.

- Как это что! – воскликнули Триединые разом, совсем как Лифшиц и Левенбук из «Радио-няни». – А ответственность! Ты об этом забыл? За одним только прогнозом погоды попробуй угнаться! Они там ляпнут, а нам расхлёбывать и чертей от людей выслушивать.

- А! – сказал Максимка, не очень поняв, что такое ответственность.

Теперь, когда Тайна Откровения была раскрыта, боги, притомившись, замолчали. Пауза затянулась. Максимка, почувствовав неловкость, спросил для поддержания разговора, стараясь, чтобы не обидеть Триединых и не вызвать их гнев, говорить как можно вежливее:

- Скажите, пожалуйста, а почему здесь всюду с ошибками написано?

- Как так! Где это? – встрепенулся бровями Всехвышний.

- Например, написано: «Лаболатория», а надо писать: «Лаборатория».

- Пустое! – возразил Всехвышний. – Это у вас на Земле всё суета сует и всяческая суета. А мы здесь, как слышим, так и пишем.

«Правда! – подумал Максимка. – Как это оказывается просто! Пиши, как слышишь, и никогда ошибок не будет. Надо будет об этом сказать Елене Абрамовне и Ахмета обрадовать».

- Однако, - проговорил Всехвышний, с кряхтеньем поднимаясь с ледяной тумбы, - пошли дальше. Дух, голубчик, вели Кавалеру Осту прислать Архимеда в Скинию Собрания. Пусть нас там подождёт.

- Ладно, батюшка, - пропищал, кашлянув, Дух, - я велю.

Когда Триединые вместе с Максимкой завершили обход Ледяного Ковчега и возвратились в Тронный зал, там их уже ждал Архимед. Он был одет и обут так же, как все остальные обитатели Ковчега: в длинную, до колен, холщёвую рубаху-мешок и кожаные сандалии с ремешками крест-накрест вокруг ноги. Если что и отличало его от других, то это короткая курчавая бородка, большой выпуклый лоб и круглые очки с тонкими, завёрнутыми за уши металлическими дужками.

- А! - сказал он весело. – Максимка, провалившийся снизу? Рад тебя лицезреть. Физкульт-привет!

Максимке показалось, что Архимед ему заговорщицки подмигнул.

Триединые заняли свои места на ледяном троне, и Всехвышний, поправив на голове шляпу-нимб, торжественно возгласил:

- Архимед! Повелеваю тебе перед лицом моим дать нам дельный совет: что с этим отроком делать? Вроде как неплохой мальчонка. Без пяти минут альпинист. Да вот проказия: проник, понимаешь, в Ледяной Ковчег, узрел лицо мое и знает вдобавок Тайну Откровения. То ли его убить?

- Что ты городишь, Всехвышний! – возмутился Архимед. Забыл, что ли? Шестая заповедь: не убий. Терпеть не могу, когда глупости говорят!

- Ну, ладно, Архимеша! При людях-то! – пробормотал смущённо Всехвышний, пошевелив бровями-усами. – Уж и обиделся. Сказать ничего нельзя – сразу начинается самокритика. Ну, сказал. А ты сделай вид, что не заметил. Я всё же бог.

- А как же быть с правилом, - ехидно спросил Дух, - которое гласит, что человек не может узреть бога и остаться в живых? – Он был уверен, что в споре рождается истина.

Сын грустно вздыхал, поглядывая то на одного, то на другого, то на третьего добрыми глазами.

- Утро вечера мудренее, - ответил Архимед, повернулся и ушёл.

- Быть по сему! – вынуждены были согласиться Триединые.

На том и порешили. И все отправились почивать и смотреть сны.

XV

Спал Максимка крепко, без сновидений. Только перед тем, как заснуть глубоким сном, он почувствовал, что нога вновь стала побаливать и в спине заныло. Видно, днём-то разошлось, утихло, а к ночи боль вернулась и стала отдавать то в ногу, то в спину. Когда он проснулся, все были уже на ногах. Кавалеры, спавшие в том же зале, что и Максимка, собирались на работу.

- Долго спишь! – пожурил его Кавалер Ост. – Кто рано встаёт, тому бог счастье даёт. Запомни!

- Его песенка спета, всё едино, - каверзно вставил Кавалер Вест.

- Заткнись, чучело гороховое! – накинулся на него Ост. – У, злыдень, изверг рода человеческого! Не слушай ты его, - обратился он к Максимке. – Его бес попутал. Ещё там, на облаке.

Тотчас же после завтрака, во время которого опять ели амброзию насыщения, очень похожую на геркулесовую кашу, и пили талую воду, которую называли понарошку, с иронией, «новый нектар», Всехвышний велел свистать всех наверх, в Скинию Собрания.

Велено – сделано. На собрание явились все обитатели Ледяного Ковчега, за исключением Дежурного, который должен был неотлучно нахо-диться в Лаборатории. Триединые восседали как обычно на ледяном троне. Всехвышний, вместо посоха, украшенного ледяными алмазами, держал в руке Максимкин ледоруб. Остальные стояли перед троном столбом, приняв подобострастную позу и сложив молитвенно руки перед собой, чуть выше колен, как это делают футболисты, выстраивающие живую стенку перед своими воротами во время опасного штрафного удара.

Дух начал по бумажке, запинаясь на каждом слове, делать перекличку:

- Норд?
- Здесь!
- Зюйд?
- Здесь!
- Вест?
- Здесь!
- Ост?
- Тут!

- Кавалеры все ту… здесь, - произнёс Дух, взглянув недобро на чуть не спутавшего его Кавалера Оста.

Затем он начал выкликать Дежурных: «Елезар, Елемир, Еледар, Елегор, Елемудр, Елесвет, Елевлад…» Каждый отвечал заученно: «Здесь!» Когда очередь дошла до Елевсея, все дружно закричали:

- Де-жу-рит! – совсем как во время хоккейного матча, когда болельщики дико орут: «Шай-бу! Шай-бу!»

Дух поставил в списке галочку.

- Архимед?

- Я! – ответил Архимед. – Куда вы без меня денетесь?

- Подавляющее большинство здесь, - подытожил Дух, обращаясь к Всехвышнему, - кроме Елевсея, который отсутствует по уважительной причине. Можно начинать?

Всехвышний величественно кивнул в знак согласия.

- Слово для доклада, - прочитал по бумажке Дух, - предоставляется Архимеду, Великому учёному и собрату.

Архимед с туго свёрнутым пергаментным свитком под мышкой прошёл к ледяной трибуне. Он поправил очки, придвинув их пальцем к переносице, выставил одну ногу вперёд, дабы занять подобающую для оратора позу, развернул на вытянутых руках свиток и стал читать монотонно и гнусаво, как дьячок во время заупокойного псалмопения:

- О, Триединые, Тривеликие, Триславные и Тримудрые! – начал он. – О, присутствующие Дежурные и Кавалеры! Согласно предначертанию Великой Науки я, ничтожный раб божий, с вашего согласия, соизволения и невозражения, построю свою краткую речь по принципу доказательства теоремы. Ибо в этом случае причинно-следственная связь событий и намерений с отдельными аксиомами и постулатами не будет нарушена искушениями диавольскими. Да поможет мне в этом божий промысел и неукоснительное соблюдение истинного благочестия! Да пребудет мне путевой звездой божественная Математика – животворящая праматерь всех трижды седьм наук Земли и Космоса!

Архимед притомился от сложных речевых оборотов и поглядел поверх очков в зал. Раздалось несколько жидких хлопков. Архимед удовлетворённо кивнул и снова уткнулся в свиток.

– Итак, дано: отрок девяти лет от роду по земному исчислению. Звать Максимка, что является однокоренным словом с Максимумом. Прошу на это обратить особое внимание. Требуется доказать: что с ним делать и куда его девать. Допустим: мы его отпустим. Доказательств невозможности подобного решения существует несколько. Чтобы упростить задачу, не утомлять ваше внимание и не испытывать долготерпение, я приведу лишь одно, а именно: это исключается полностью и совершенно. Ибо! Проникнув в Ледяной Ковчег Завета, пусть даже и без злого умысла, узрев лицо Всехвышнего и познав тайну Откровения, отрок неизбежно подпадает под действие Всемирного Закона Искушения. Трудно, согласитесь, предположить, что вернувшись к людям, он не станет поминать всуе имя и дела господни, чем, так сказать, нарушит третью заповедь. И постигнет его неизбежная кара. А кому это нужно, собственно говоря? Уверен: никому.

При этих словах толстый Кавалер Ост посмотрел на худощавого Кавалера Веста, словно ждал от него очередной каверзы.

- Допустим: мы его не отпустим, - продолжал Архимед. – Здесь возможны два варианта. Первый предлагался к рассмотрению ещё вчера и, насколько мне известно, неоднократно. Он сводится к примитивному и безжалостному убийству. Этот вариант вообще следует исключить из сферы рассмотрения, переведя его в сферу игнорирования. Ибо даже барышне с кавалером ясно, что подобная, с позволения сказать, попытка вознамериться вступает в вопиющее противоречие с шестой заповедью. Этому надо положить конец раз и навсегда. Как говорится, пусть всегда будет мама!

Собрание оживилось и сдержанно, но дружно похлопало.

- Второй вариант следует рассмотреть более подробно и, я бы даже рискнул сказать, более детально.

Архимед поднял сухой костлявый палец, как восклицательный знак. При этом пергаментный свиток с шуршащим звуком свернулся в трубку. Докладчик расправил его, отыскал глазами то место в тексте, на котором остановился, и продолжил чтение:

- Я долго размышлял о числах, сделал расчёты и пришёл к весьма любопытным результатам. Вот их краткий обобщающий смысл. Кто населяет нашу ледяную обитель, юдоль печали и забот? Ну, Триединые. - Архимед кивнул в сторону трона. - Это само собой и не требует доказательств и каких-либо разъяснений. Это, так сказать - раз. Далее - четыре Кавалера соответственно главным направлениям сторон света. Это – два. Дежурных двенадцать штук по числу месяцев в году – это три. И наконец, аз грешный, ваш покорный слуга – это четыре. Итого, как свидетельствует Закон сложения, двадцать населяющих единиц. Всю долгую ночь, покуда голубой шар в «Скинии откровения» совершал треть оборота вокруг своей оси, я усиленно размышлял над этой суммой. Задумайтесь: какими свойствами она обладает? Во-первых, это число чётное. Оно делится на 2, 4, 5 и 10. Я уже не говорю про единицу и самоё на себя – это аксиома и не требует доказательств. Во-вторых, если от двадцати отнять единицу, этот атом Математики, то получится 19 – пустое число, оно ни на что не делится. А вот если прибавить единицу – прошу внимательно следить за ходом моих рассуждений, - Архимед возвысил голос, - то получится двадцать одно! Это особенно интересно, а не просто печки-лавочки или хухры-мухры. Число это делится на 3 и на 7, а то и другое, как известно, числа священные. Достаточно назвать такие примеры, как Триединство и семь дней недели. Не могу удержаться от соблазна привести ряд косвенных доказательств. Таких как: семеро смелых, семь раз отмерь, один отрежь, семеро одного не ждут, семь бед один ответ, семь пятниц на неделе, три богатыря, три тополя на Плющихе, три мушкетёра, три девицы под окном пряли поздно вечерком – и так далее, таким примерам несть числа. При этом если 21 разделить на 7, то получится 3, а если наоборот, то получится всё наоборот – свихнуться можно от бездонной глубины таинства! Цифра 21 обладает ещё одним интересным свойством, а именно: если от него отнять 10, то есть ровно половину нынешнего количества обитателей нашего Ковчега, то выйдет ни много ни мало, как одиннадцать. Моя научная интуиция подсказывает мне, что в этом магическом действии отчётливо проглядывается знамение, так как его результат напоминает нам о «Приюте Одиннадцати», который расположен над нами строго по вертикали. И наконец! – Тут Архимед загремел громовым голосом. – Двадцать одно – это Очко! Что идентично, или, проще говоря, адекватно Божьей Благодати.

При этих словах собрание восхищённо ахнуло. Вслед за этим наступила гробовая тишина, казалось, что слышно, как тает лёд.

- Вывод напрашивается сам собой: количество населяющих Ледяной Ковчег Завета единиц так же должно исчисляться магической цифрой 21. Собственно говоря.

Архимед сделал значительную паузу и отпил, чтобы охладиться, талой воды из ледяного стакана, ловко прижав нижний конец пергаментного списка коленом к трибуне.

- Перехожу к предложениям. Считаю целесообразным и даже, собственно говоря, необходимым дополнить штат нашего Ковчега ещё одной единицей, а именно Херувимом. Рекомендую на эту должность Максимку с месячным испытательным сроком. Будет всем нам помогать, как юнга на корабле. Омоложение кадров нам совсем не помешает. Мальчик он смелый, сообразительный, настоящий альпинист, добрая душа, хороший друг. Слух до меня дошёл, что он обо мне много печалился, считая меня утопшим в испытательной купели. Поскольку он мал ещё, предлагаю на время испытательного срока назначить его Херувимчиком. Итак, - закончил Архимед, сворачивая свиток, - да здравствует Херувимчик-Максимчик! Что и требовалось доказать, собственно говоря.

Последние слова Великого Учёного потонули в буре продолжительных аплодисментов. Кавалер Ост оглушительно рявкнул: «Ура-а!» Даже Кавалер Вест и тот хлопал. Кто-то крикнул восторженно: «Браво!» Максимка, с трудом понимавший учёную речь Архимеда, но уловив общий доброжелательный смысл доклада, из которого явствовало, что его, по-видимому, оставят в живых, тоже рукоплескал от всей души.

Триединые поднялись с трона во весь рост, Всехвышний отложил ледоруб и взмахнул руками, будто дирижёр перед духовым оркестром, - все разом смолкли. Сын признательно оглядел собрание, набрал побольше воздуха в лёгкие и сделал зачин певучим голосом протяжно:

- Кто-за-против-воздержа-ал-ся-а-а?

Всехвышний подал знак, и всё собрание дружно подхватило:

- При-ня-то-еди-но-гла-ас-но-о-о!

А Дух заключил тончайшим фальцетом:

- А-а-ми-и-и-нь!

Вышло очень красиво и торжественно.

Архимед скромно потупился, протёр носовым платком очки и вытер пот со лба. Лоб у него был большой-пребольшой и выпуклый-превыпуклый. Сразу было видно, что в нём с трудом помещаются мозги.

После собрания все разошлись по кулуарам. Некоторые отправились в курилку, где думалось легче.

- Нет, что там ни говори, а наука – великая штука! – слышалось из одного кулуара.

- Да, собратья, - слышалось из другого, - Архимед - это голова!

XVI

Близко ли далёко ли, долго ли коротко ли, узко ли широко ли, бывает проще покумекать, чем слово молвить, сказать, чем совершить, сделать, чем подумать. Стал Максимка жить-поживать, ума наживать в Ледяном дворце прямо под самим «Приютом Одиннадцати». Сначала всё ему было страшно интересно. А потом он привык и понял: ничего особенного, обыкновенный ледяной дворец, боги как боги, каша как каша.

Обитатели Ковчега встречали его приветливо, он всем пришёлся по душе. Только один Кавалер Вест почему-то глядел недобро холодными ледяными глазами. Зато подружился Максимка с Духом и Архимедом.

Дух постоянно требовал, чтобы Максимка играл с ним в автобус, работавший от электрической батарейки, и рассказывал ему про жизнь внизу, в Терсколе. Максимка жалел Духа: уж очень он был щуплый – в чём только душа держалась – и непрестанно кашлял и чихал. Глазки его слезились, и нос был красный, словно Дух всегда был простужен.

- Что ты всё кашляешь? – участливо спрашивал его Максимка.

- Поживи с моё в этом холодильнике, - отвечал Дух. - Не только станешь кашлять да чихать, а превратишься вообще в ледяной столп.

«Тоже мне бог! – скептически думал Максимка. – Не может сдать так, чтобы ему стало тепло. Брал бы пример с того же Архимеда».

Но вслух он эти мысли, конечно, не высказывал, чтобы не обижать Духа. Он рассказывал Духу о своём друге Ахмете и девчонке Халимат и печалился, что их не было рядом: им тоже было бы, наверное, интересно пожить немножко в Ледяном дворце. Ещё он рассказывал о пионерах и альпинистах; о школе, в которой учился; об учительнице Елене Абрамовне, которая не верит в бога; о канатной дороге на гору Чегет и о кафе «Ай»; об удивительной рыбе форель, которая водится в Баксане и которую умеет ловить только один Юм; и ещё о многом-многом другом.

Дух непременно слушал с большим интересом, но очень скоро уставал, глазки его начинали слипаться, он задрёмывал, и Максимка тогда на цыпочках отправлялся к Архимеду.

«Вот что значит, в слабом теле – слабый дух», - размышлял Максимка, вспоминая слова отца.

У Архимеда тоже всегда было интересно. Старичок он был на редкость добрый, весёлый и тренировался по системе йогов. Воду пил носом, стоял на голове по целому часу, а сидел чаще всего в позе «лотоса», хитроумно переплетя ноги. Правда, немножко всё-таки Максимка его побаивался, потому что Архимед был очень мудрый и проницательный. И всё видел насквозь. Если перед Духом можно было иногда прихвастнуть, то дедушке Архимеду приходилось говорить лишь чистую правду. А это всегда так трудно сделать. Кроме того, Великий Учёный часто задавал вопросы, на которые Максимка не знал, как отвечать. Он впервые осознал, что знает так ничтожно мало.

Когда очередь дошла до электричества, которым Архимед очень заинтересовался, Максимка начал бодро перечислять электрические приборы: утюг, радиоприёмник, холодильник, телевизор, электролампочки – да, всё это оживало и работало, стоило включить вилку от провода в розетку, но что такое само электричество, он никак не мог объяснить. Он пытался произносить такие слова, как энергия, движение электронов, заряды и тому подобные, но они существовали каждое само по себе, без связи друг с другом, и никак не хотели объединяться в целостное понятие. Чем далее старался Максимка углубиться в тайны электричества, тем более запутывался и, в конце концов, вынужден был признаться, что он в школе этого ещё не проходил.

Почти каждая беседа с Архимедом на научные темы заканчивалась тем, что Максимка удручённо вздыхал и говорил, опустив голову:

- Это мы не проходили, это нам не задавали.

- Вот видишь, Херувимчик-Максимчик, - поучал Архимед, назидательно подняв палец, - как надо упорно учиться, чтобы много знать.

- Вижу, - соглашался Максимка.

- Ученье – свет, - продолжал поучать Архимед, - а не ученье…

- Тьма, - заканчивал Максимка.

- Истина! – заключал Великий Учёный. – Тебе надо обязательно школу посещать, вот какое дело. Погоди, - утешал он мальчика, - мы что-нибудь все вместе придумаем. Я сам, братец кролик, во многом отстал, однако, собираюсь наверстать упущенное. Учиться, как говорится, никогда не поздно. Учиться - не жениться, собственно говоря.

Кавалер Ост, как только встретит где-нибудь в переходах Ледяного дворца Максимку, обязательно подмигнёт и сунет ему в руку потный гостинец: то леденец, то сладкую сосульку, то снежное мороженое.

- Скоро, скоро! – шептал он на ухо Максимке. – Ждать осталось совсем недолго, скоро всё будет иначе… Помяни моё слово.

Максимка не понимал, на что намекает толстый Кавалер Ост, но спрашивать стеснялся.

Всё было бы вполне сносно и даже хорошо, если бы не каждый божий день одна овсяная каша, которую почему-то упорно все называли амброзией и к которой Максимка, как ни старался, никак не мог привыкнуть. По-прежнему ел он её с отвращением.

Кавалер Вест не переставая ворчал:

- Жаль барышень нету. Ни прибраться, ни сготовить, ни постелю постелить. Вон ты небось варенье в миру лопал, а нам всё амброзия да нектар, амброзия да нектар, амброзия да нектар. И боле ни-че-го.

Максимка уходил пристыженный, виновато моргая, и мелко ковылял, прихрамывая, потому что всё чаще беспокоила нога. Видно, он всё-таки сильно повредил её при падении в трещину.

Всехвышний частенько брал Херувимчика с собою на обход, чтобы не было скучно. Он важно шествовал впереди, опираясь на ледоруб, с которым не расставался. За ним вереницей двигались Сын, Дух и Максимка. Сын учил мальчика добру и любви к ближнему. Поскольку каждый раз при этом ближним оказывался сам Сын, то Максимка охотно с этим соглашался.

XVII

Однажды, при очередном обходе, в Лаборатории не оказалось Дежурного. Всехвышний страшно раскипятился и затрясся от праведного гнева. Брови-усы его вспорхнули, как встревоженные воробьи. На мгновение открылись строгие глаза – они были зелёные, как лёд.

- Дежурный, задрыга-а! – вскричал он громовым голосом, потрясая ледорубом.- Явись передо мной, как лист перед травой!

Никто не отозвался. Лишь в наступившем грозном безмолвии с тихим шипением вращался над головой голубой шар.

- Свистать сюда всех Кавалеров! – сквозь зубы процедил Всехвышний тоном, не предвещавшим добра ни ближнему, ни дальнему.

Дух тонко и пронзительно свистнул, при этом он пальцев в рот не засовывал и губ не вытягивал. Оглушительный свист сам собой выходил из него, как будто Дух был чревовещателем. Тотчас вбежали запыхавшиеся Кавалеры и пали ниц, едва не стукнувшись лбами о ледяной пол.

- Мы здесь, Ваше Всехвышестово и всё Ваше Триединство!

- Кто сегодня Дежурный? – спросил Всехвышний, раздувая ноздри.

- Еле-слав, - дрожащими от страха голосами ответили Кавалеры, не подымаясь с колен и не отрывая голов ото льда.

- Сами знаем, что Елеслав, - скороговоркой произнесли Триединые, посовещавшись накоротке. – На то мы и боги.

- О, Триблаженные! – всё ещё трясясь, воскликнули Кавалеры.

- Где он? Когда ушёл? Куда? Почему и зачем?

- Н-н-не з-знаем… - ответили три Кавалера: Норд, Зюйд и Вест.

- А ты что молчишь, Ост? - грозно спросил Всехвышний. – Встань сей же час с колен и отвечай, как на духу, пока я из тебя дух не вышиб!

Кавалер Ост поднялся на дрожащих ногах и промямлил еле слышно:

- Их дежурное преподобие Елеслав сказали, что у них… что у них… что у них… что у них…

- Заладил, как попугай! – не вытерпел Всехвышний. – «Что у них, что у них!» Ну, что там у них? Короче!

- Что у них… отгул, - наконец выговорил с трудом Кавалер Ост. – За високосный год, будто бы сутки накопилися.

- Отгул!? – прогремел Всехвышний, вскакивая с ледяной тумбы и хватаясь за сердце. – Пошли все вон! Чтобы духу вашего здесь не было! Дурни! Тупицы! Тунеядцы! Вегетарианцы! Сионисты чёртовы!

Кавалеров словно ветром сдунуло.

- Пап, а пап, успокойся ради бога! Тебе волноваться вредно, - мягко уговаривал Всехвышнего Сын, протягивая ему склянку. – Сядь, пожалуйста, выпей валериановых капель.

- Какие к чёрту капли! – проворчал Всехвышний, с трудом усаживаясь обратно на тумбу. – Нет, каково! Отгул, а! За високосный год! Ты подумай, до чего распустились! Вот и прогулы начались, дождались! Курят все. Производительность труда никуда не годится. Пьянства только не хватает, распутства! Ну, Елеслав, погоди! – пригрозил он сухоньким кулачком в пространство и выпил всё же сорок сороков валериановых капель. – Теперь увидишь, что я сделаю с тобой по действию руки крепкой, мышцею высокою, десницей простёртою, скипетром железным!

Немного успокоившись под действием валериановых капель и придя в себя, Всехвышний сказал:

- Максимчик, стань-ка поближе! – Максимка повиновался. – Вот так. Вот что, голубчик, мы сей же час отправимся все втроём вершить Великий и Страшный праведный суд над Елеславом, покинувшим свой пост, а ты тут пока подежурь. Только не шали! Не дай бог!

- Будь умником, добрая душа, - ласково добавил Сын.

- Ни пуха, ни пера! – сказал, подмигнув Дух.

Максимка хотел было послать его к чёрту, как обычно полагается в таких случаях, но сдержался, решив, что в данной ситуации это неуместно.

- Не бойся! – сказали Триединые вместе. – Не боги горшки обжигают.

XVIII

Когда дверь за Триедиными затворилась с мелодичным «бим-бомом», и Максимка остался один в этом волшебном ледяном зале, он испугался. Шутка ли сказать, очутиться один на один с целой планетой Земля! Конечно, это не сама планета, а только её модель, но всё равно страшно.

Он медленно обошёл вокруг голубого шара, который с тихим шипением едва заметно вращался вокруг своей наклонной оси. И хотя шар занимал почти всё пространство, до самого потолка, так что, даже взобравшись на стремянку, трудно было бы дотянуться до Северного полюса, он показался теперь Максимке маленьким и беззащитным. Казалось, ткни иголкой, и он громко лопнет, взорвавшись. «Надо быть с ним чрезвычайно осторожным!» - подумал Максимка.

В то же время он вдруг осознал своё необычайное могущество. Ведь он может сейчас сделать всё что захочет. Он, Максимка, ученик третьего класса терскольской средней школы, может взять садовую лейку и устроить где-нибудь в джунглях настоящий потоп. Или с помощью вентилятора на механической тяге (его надо крутить за ручку, как шарманку) поднять невиданную песчаную бурю в Сахаре. Или раскачать руками двенадцатибальный шторм в Тихом океане. Наверное, можно сделать землетрясение. Стукнуть кулаком по шару – и готово дело. Да это просто здорово! Вот бы Ахмет увидел – ни за что не поверил бы.

От таких жутких картин грандиозных природных катастроф Максимкины мысли скакали, как дикий кенгуру где-нибудь в Австралии. Сердце в груди стучало громко и часто, как стенные часы-ходики у тёти Нади в Ленинграде, когда сильно потянешь за гирьку вниз: тук-тук-тук, тук-тук-тук, тук-тук-тук. Щёки, уши и лоб пылали, как будто у него поднялась температура аж до сорока семи градусов по Цельсию.

«Главное – никогда не терять контроля над собой!» - вспомнил он слова Юма. «Не терять контроля, не терять контроля, - лихорадочно повторял про себя Максимка. – Надо взять себя в руки и успокоиться».

Однако самовнушение не помогало, голова кружилась от сознания могущества, мысли не слушались и воспалились, как в бреду. Змеем-искусителем заползла в башку идея отомстить Славке Ермакову за нанесённую в прошлом году смертельную обиду. Славка нахально ухаживал за Халимат, дёргая её за косички и всё время ставя ей подножку, потому что она была самая красивая девчонка в классе. А когда Максимка попытался заступиться за неё, Славка оказался сильнее, чем довёл Максимку до позорных слёз.

«А может быть, отыскать через мелкоскоп Ленинград и посмотреть, как там мама? – подумал Максимка. – Вдруг ей нужна моя помощь!»

Осознание того, что кто-то может нуждаться в помощи, направило Максимкины мысли в другое русло. Зачем, собственно, нужно устраивать потоп? Ведь от этого может погибнуть множество ни в чём не повинных животных и даже людей. Песчаная буря застигнет путников в барханах Сахары врасплох и может засыпать их. От шторма в океане может произойти кораблекрушение, а гигантские волны цунами докатятся до Индонезии, Таиланда и даже Японии и опустошат там побережье с хижинами рыбаков. От землетрясения разрушатся дома, пострадают женщины и мужчины, дети и старики. Кому это нужно, чтобы страдали и гибли люди, собственно говоря? Во всяком случае, Максимке этого не нужно.

Весь мир состоит из мам и пап и их детей. И если уж представляется такая редкая возможность, надо сделать что-нибудь хорошее для людей, что-нибудь полезное и значительное. А со Славкой он посчитается после. Вряд ли стоит растрачивать теперешнее своё могущество на такие мелочи. Но что конкретно надо сделать? Вот в чём вопрос. Пролить дождь там, где засуха? Остановить ливень там, где наводнение? Погасить лесной пожар? Успокоить расходившееся море? Предотвратить снежный обвал в горах? Да, да, да! Вот что действительно нужно. Но разве на всё это хватит времени? Сколько его у него осталось? Час, два, может быть, всего несколько минут? Вот сейчас войдёт Дежурный и скажет: «А ну, который тут временный? Слазь!»

Максимка торопливо схватил мелкоскоп и, цепляясь свободной рукой за перекладины, полез на шаткую стремянку. Она стояла неустойчиво, и Максимка едва не свалился. Сердце его зашлось от страха, когда лестница покачнулась: не хватало только ещё сильнее повредить ногу и расколошматить об лёд мелкоскоп. Тогда пиши пропало, все хорошие задумки коту под хвост. Наконец он взобрался на самый верх, приладился кое-как и стал жадно наблюдать за происходящим на Земле.

На голубом шаре, к сожалению, не были нанесена сетка широт и меридианов, не было никаких границ между странами и названий стран и городов. В круглом окошечке мелкоскопа, как в иллюминаторе космического корабля, медленно проплывали леса и поля, реки и озёра, горные цепи, острова и безбрежные водные просторы. Изредка попадались похожие на муравейники города. Но что это были за реки, озёра, моря, острова, горы и города, Максимка не знал. На одном из островов он заметил извержение вулкана. Из красного кратера вытекала огненная лава, поднимался чёрный дым и пепел, вырывались раскалённые камни.

«Вот бы сейчас остановить это извержение, полезное было бы дело», - подумалось Максимке.

Он попытался подсунуть под мелкоскоп палец, но тот заслонил собою весь остров целиком. Максимка не решился прикоснуться к поверхности шара, чтобы не натворить бед ещё больших, чем извержение вулкана.

«Нет, - сказал сам себе Максимка, - здесь что-то не так. Видно, я чего-то не умею или не понимаю. Как бы ни сломать чего-нибудь, как бы ни навредить. Пусть себе извергается. В конце концов, это не самое главное, над чем стоит ломать голову. Что же тогда? Вон недавно Елевсей докладывал Всехвышнему, что во Вьетнаме идёт кровопролитная война. Это будет, пожалуй, поважней, чем извержение вулкана. Юм не раз говорил, что самое большое зло на Земле – это война. И по радио сколько раз передавали, что нужно всем бороться за мир во всём мире. Даже у них в школе висит лозунг: «Янки, убирайтесь домой! Руки прочь от Вьетнама!» Вот бы сейчас что-нибудь придумать, чтобы остановить эту проклятую войну! Но как это сделать? Вот в чём вопрос. Надо срочно найти Вьетнам! А там что-нибудь придумаю».

XIX

Максимкино сердце заколотилось чаще, чем прежде, даже в груди стало горячо от трения сердечной мышцы о рёбра. Ведь это же просто замечательно, если ему удастся сделать это, он тогда прославится на весь мир. Максимка решительно наставил мелкоскоп, но тут же растерялся. Его ждало ещё одно горькое разочарование: он не знал, где расположен Вьетнам.

«Господи!» - чуть не заплакал Максимка.

Сколько раз он слышал об этой героической стране и не помнит, в Азии она находится или в Африке. И какая она из себя? Похожа ли на сапог, как Италия, или никакая, ни на что не похожая? Конечно же, она не в Европе, не в Америке, не в Австралии и не в Антарктиде – это Максимка знал точно. И вряд ли в Африке, потому что в Африке живут негры, а вьетнамцы скорее похожи на китайцев или японцев с раскосыми глазами. Значит, в Азии? Но она такая огромная – попробуй найти этот Вьетнам! В Азии находится Советский Союз, хотя и в Европе он тоже находится. Не зря же Эльбрус самая большая гора Европы. Ещё к Азии относится Индия, Япония и Китай. Других азиатских стран Максимка не помнил. Вот когда ему пригодилась бы география. А до четвёртого класса ещё жить и жить, тогда будет уже поздно.

Максимка подтащил стремянку к тому участку шара, где, как ему казалось, находилась в данный момент Индия, которая, он помнил, была похожа на огромный нос, из которого капает сопля. Максимка решил, что Вьетнам должен быть где-то рядом. Сначала в мелкоскоп были видны одни облака – прямо сплошная белая вата. Потом облака вдруг кончились и показались джунгли. Это такие дремучие леса, где живут львы, тигры, слоны, крокодилы и обезьяны. Ещё в джунглях жил мальчик, которого звали Маугли. Зверей Максимка, конечно, не разглядел, потому что мелкоскоп был для этого слабоват, или он не умел им пользоваться, так как надо. Да и джунгли были больше похожи на густой мох, чем на лес.

Максимка передвинул мелкоскоп чуть правее и выше и увидел большую горную страну со снежными вершинами и могучими ледниками. Зре-лище было столь величественное и прекрасное, что Максимка не мог оторвать глаз. «Наверное, это Памир или Гималаи», - решил он, пытаясь вспомнить, какие из этих гор называются «Крышей Мира». Ещё он вспомнил, что Юм давно мечтал о восхождении на Эверест – высочайшую вершину из всех самых высочайших. Эта вершина имела ещё одно название, но оно было очень сложным, и Максимка его не запомнил.

«Однако нельзя терять времени!» - спохватился Максимка и вновь принялся водить мелкоскопом вдоль поверхности голубого шара. Но сколько он ни шарил, Вьетнама найти не сумел. Он уселся на верхней площадке стремянки, поставив ноги на предпоследнюю ступеньку, облокотился на коленки, обнял голову руками и горько заплакал. Ему было так обидно, так хотелось пожаловаться кому-нибудь на свою несчастную судьбу. Однако он был один, где-то, по-видимому, совсем недалеко от Вьетнама, где он собирался остановить войну, но этот заколдованный Вьетнам, как назло, не хотел себя обнаруживать. Плечи мальчика вздрагивали, он содрогался всем телом, из глаз и из носа текло, так что поминутно приходилось всхлипывать.

«Нет! – решительно сказал самому себе Максимка, стиснув зубы. – Нечего распускать нюни, надо бороться до конца и искать, искать, искать, пока, наконец, не найдёшь. Таков закон гор!»

Он вновь взялся за мелкоскоп, но в это время услышал «бим-бом» - видно, кто-то вошёл в Лабораторию. Максимка быстро соскочил со стре-мянки на пол, но не очень-то ловко, потому что колено пронзила острая боль. Он осторожно поставил мелкоскоп на лёд, вытер слёзы на щеках и захромал прочь. Он сделал вид, что просто прогуливается, обходя вокруг шара.

- Ну, как? – участливо спросил Максимка вошедшего Елеслава, ибо это был именно он, проштрафившийся Дежурный, так некстати вспомнивший свой отгул за високосный год.

- Выговор схлопотал, - сокрушённо вздохнул Елеслав, повесив кудрявую голову на грудь и постанывая. – С занесением. Ой! Знаешь, как критиковали! Всё тело ноет – три дня теперь ни сесть, ни лечь. Ой! В следующий раз, если такое повторится, обещали отлучить навеки.

- Да вы не расстраивайтесь, дядя Елеслав, - постарался, как мог, утешить его Максимка. – Всё обойдётся и до свадьбы заживёт. Меня тоже один раз Елена Абрамовна из класса выгнала, когда я лягушку в портфель Халимат подложил, и велела без родителей не являться, не то из школы исключат. А я на следующий день явился. И ничего, не исключили.

- Спасибо тебе, Максимчик, на добром слове! Ты настоящий… Ой! Херувимчик, - простонал в ответ Елеслав, усаживаясь на тумбу боком.

- Дядя Елеслав, - обратился с вопросом к раскритикованному Дежурному Максимка, которому не давало покоя чувство неисполненного долга, - что нужно сделать, чтобы во Вьетнаме не было войны? И в других местах тоже. И вообще нигде и никогда.

- А бог его знает, - ответил, вздрагивая и постанывая, Елеслав, которому сейчас было явно не до того. – Ступай лучше у Архимеда спроси.

Максимка, припадая на правую ногу, отправился к Архимеду.

XX

Великий Учёный стоял на голове, ибо был час, когда он тренировался по системе йогов.

- А, Максимчик! Физкульт-привет! Входи, не стесняйся. Что это у тебя такой унылый вид? Давай выкладывай.

Максимка наклонился пониже, вывернув шею кренделем, чтобы удобнее было разговаривать с Архимедом, и, поминутно всхлипывая, поведал ему всё как было, как он пытался найти Вьетнам, чтобы там покончить с войной, и как из этой затеи ни фига не вышло. При этом он ничего не скрывал, потому что от проницательного взгляда Великого Учёного, даже стоящего на голове вверх ногами, всё рано ничего нельзя было утаить.

- Э-е, Максимка, - протянул Архимед, когда тот закончил свой жалобный рассказ, - я даже вынужден изменить своему правилу и перестать стоять на голове, хотя положенное для этой позы время ещё не вышло.

С этими словами Великий Учёный опустил ноги, перевернулся и принял позу «лотоса». Покрасневшее лицо его стало постепенно бледнеть – видно, кровь начала отливать от головы.

- Да, братец, - проговорил он, когда кровь полностью отлила от его лица и не мешала думать. – С такими мыслями и намерениями, как у тебя, здесь делать нечего. Этим надо заниматься на Земле. И это не под силу такому маленькому мальчику как ты. Впрочем, - добавил он помолчав, - для науки нет ничего невозможного. Надо учиться, учиться и ещё двадцать один раз учиться. У тебя хорошее сердце, мальчик, и ты вырастешь, я уверен, добрым человеком. Пора тебе обратно.

Максимке показались странными эти слова, ибо он уже свыкся с положением Херувимчика и не думал, что снова сможет стать обыкновенным мальчиком, живущим в Терсколе.

«Вот ещё! – возмутился он про себя. – И снова я маленький!»

- Чёрт побери! – вскричал вдруг Архимед. – Что это у тебя, братец, с коленом? Как распухло! Больно?

- Ни капельки, - ответил Максимка, поморщившись и собрав волю в кулак, как учил его папа Юм.

- Ступай, сей же час в Скинию отдохновения и ложись на свободную лавку. Я тоже скоро приду, и мы там вместе что-нибудь придумаем. Постарайся покрепче заснуть. Утро вечера мудренее.

Поскольку дежурство в Лаборатории на протяжении целого месяца было круглосуточным, одна из ледяных лавок в Скинии отдохновения всегда пустовала. В связи с этим, по рационализаторскому предложению Кавалера Оста, Максимке не стали устраивать отдельного ложа, и он спал всегда на лавке очередного Дежурного.

На этот раз свободной была лавка Елеслава, которому объявили выговор с занесением. Она стояла первой от входа, рядом с лавками Кавалера Оста и Архимеда. Максимка так намаялся за этот день, что буквально валился с ног от усталости. Он сразу же лёг и закрыл глаза, чтобы уснуть, как советовал Архимед. Однако накопившееся возбуждение и боль в колене, которая почему-то усилилась, как только Максимка лёг, мешали ему. Перед его внутренним взором проплывали увиденные им в мелкоскоп картины земной поверхности. Вот появились кучевые облака и стали затягивать молочным туманом его пока ещё бодрствующее сознание. Сквозь дрёму он слышал, как приходили и укладывались по лавкам на сон грядущий другие обитатели Ковчега. Они громко переговаривались, оживлённо обсуждая детали Страшного суда, который вершился нынче над незадачливым Елеславом.

- Я уж думал, ему совсем крышка, - слышалось с разочарованием из одного угла.

- Шибко осерчал старик! – слышалось восхищённо из другого.

Когда все понемногу угомонились и заснули, о чём можно было догадаться по многоголосому переливчатому храпу, Максимка различил рядом с собой приглушённый шёпот.

- Ну, чему я могу его научить? – горячо шептал Архимед. – Тому, что тело, погружённое в жидкость, вытесняет и так далее? Ему надо учиться в школе. Я безнадежно отстал. Сейчас знаешь, какая напряжённая программа?

- По-моему, ты на себя наговариваешь, - шептал Кавалер Ост. – Ты великий учёный. Был им и остаёшься.

- Был когда-то. А теперь каждый школьник в двадцать один раз знает больше чем я. Ты понимаешь,