Время выбора. Продолжение

- Значит, сейчас у него печенегов тысяча с половиной. Своих дружинников, считай пять сотен, и еще ополчение киевское, - князь вопросительно поглядел на Елеца, - Как думаешь, сколько соберет?
- Быстро много не соберет. Охотников искать долго придется, сам знаешь, не любит люд киевский Ярополка. Сотен пять-шесть может быть. С Горы, охрана боярская и купеческая, еще считай пять-шесть. Ну и если какие варяги в Киеве будут, тех сможет нанять.
- Всего получается тысячи четыре. Как думаешь, Добрыня, пойдет он с такой силой сейчас на Новгород?
- Ранее может и пошел бы, а теперь, как Вече ополчение приговорило, не пойдет. К другому лету силу копить будет.
- Вот и я так думаю. Значит, до сухия* у Ярополка будет только т о, что есть сейчас, пять сотен дружины и полторы тысячи печенегов. Все остальное, если быстро собрать, потом почти год кормить нужно. Собирать он всех будет в сухий и березень, что бы все было готово к началу травеня . А мы ударим по Киеву в просинец. И об этом, кроме нас, никто знать не должен.
Повисшую в горнице тишину разрушил Будило.
- Это как в просинец? Ты, что хочешь войско зимой на Киев вести? Полторы тысячи попришь по снегу ? Всех же переморозишь, не дойдя! Кто ни будь, слыхивал о таком? Ну, хоть ты скажи ему, Добрыня, что невозможное это дело.
- И впрямь, Владимир, небывальщину ты говоришь. Всегда летом воюют. Летом и дороги проезжие, и коням выпас, и на ночлег, можно становится спокойно. А зимой, в самом деле, все перемерзнут, и люди и кони. Не дело это.
- Почему же перемерзнут, - неожиданно проговорил Елец, - волхвы на капище зимой недели проводят, и никто еще не перемерз. Знать только надо, как правильно. Но это дело поправимое, мы воев этому обучим. И чем сразу спорить, может, князя послушаем? Не спроста же, он об этом говорит. Чаю я, разъяснит он нам задумку свою.
Владимир встал, подошел к открытому окну. Лето давно вступило в свои права, вокруг зеленела трава и пестрели бело-желтые головки ромашек. От мысли, что придется вести войско не по такой благодати, а в трескучие морозы по спине пробежали мурашки, чуть ли не с кулак величиной. Но дошли же, в будущем монголы, от Киева аж до Игнач-креста! Непривычные к русским лесам, по незнакомым местам, но дошли. И проблем вроде бы у них особых не было.
Вернулся, вновь сел за стол, - Все верно вы говорите, по мне тоже лучше бы летом идти. И то верно, что войску зимой в походе трудно придется. Но ждать до весны нам нельзя. Только что все сами посчитали. К весне Ярополк может собрать войска тысяч десять, а у нас дружины вместе с ополчением едва две с половиной наберется. Варягов может с тысячу нанять получится, да это еще как Олаф дозволит. Вот тогда воям нашим по-настоящему трудно будет. До смерти трудно. Так что выбора у нас нет.
Выходить будем, как станет крепкий лед на реках. Сперва, пойдем по Ловати. Далее будем брать проводников, знающих места. По малым рекам и зимникам промеж весей, они проведут войско до Днепра. К тому времени и на нем лед окрепнет. Идти будем все верхом, о двуконь, без обозов. Все нужное на вьючных лошадях. В день будем делать по 50-70 поприщь. Времени на путь до Киева, три седьмицы.
Всю меховую рухлядь, что есть, пустим на теплые попоны для коней, и одеяла для воев. Не хватит, сам буду просить у жен новгородских шубы ополченцам отдать для похода. Припас заготовим, про который я в книгах о походах эллинского царя Александра читал. Четверти гривны вою на седьмицу достаточно будет.
Дён за десять до выхода войска, вперед пошлем сотню дружинников. Будут места для стоянок выбирать и у окрестных смердов овес, сено и солому заранее, сколь нужно , закупать. Для того им серебра дадим достаточно. Если есть у тебя, Доброга , молодые купцы или прикзчики, что бы дружинникам в том помогали, то и вовсе хорошо будет. В подробностях перед походом все обсудим.
Сейчас же, времени зря не теряя, нужно делать вот что. Тебе, Доброга, найти купца верного, который ранее с печенегами торг вел, собрать обоз, и идти с ним в степь. Но не к Илдею, а к мелким князькам, кои у купца твоего в хороших знакомых ходят. Которые к Илдею в рот не глядят, а может и обиду какую на него таят. Надо, что бы к концу серпеня, середине листопад а они, по возможности тайно, пригнали нам лошадей табун, голов в пять-шесть тысяч. Им в зиму все равно табуны прореживать, а нам племенные не нужны. Под походные седла и вьюки, и простые сгодятся. Как с ними торговать, не мне тебя учить. Возьмешься?
- Раз надо, то сделаю. И товарища себе надежного и знающего подберу, и к кому идти мы с ним подумаем. Будут кони.
- Тебе, Елец, идти в Киев. Нужно, что бы люди киевские знали, что не на Киев идет Новгород, а единственно на князя Ярополка. Что хозяйству людей киевских, им самим, женам и чадам их, урону нанесено не будет. За то, мое слово княжеское. Разве что бояр и купцов на Горе малость пощипать придется, но и там я бесчинства не допущу. Пусть волхвы разъясняют, что новгородцы не враги киевлянам, но братья. Возможно такое? Не заартачатся волхвы?
- Даже рады будут. Костью у волхвов и люда, киевского Ярополк с ромейскими священниками стоит.
- Тебе же, Добрыня, предстоит идти к Олафу. Знает он тебя хорошо, дары еще достойные возьмешь для него. Нужно, что бы дал он нам тысячу хирдманов к середине груденя. Нанимай их на год. Будет Олаф спрашивать, когда поход намечаем, скажи, что не решили еще. Мол, как ополчение соберем. Теперь, главное. Надо, что бы из этой тысячи какое- то число пошло в Киев, наниматься к Ярополку. Должны будут они по знаку открыть нам ворота на Гору. Сколько их для этого дела нужно будет, пусть сами решат. Как они с Ярополком договорятся не мое дело, а я буду им платить как остальным. И еще позволю им сутки, на Горе порезвится. Но предупреди, никаких бесчинств с женами. За такое смертью наказывать буду. Гулящих девок в Киеве много, на это дело я им специально еще серебра выделю. Сможешь о таком с ним договориться?
- Договорится, дело не хитрое. - Добрыня, не глядя на Владимира, взял со стола стило, повертел его в пальцах, - Да только не доброе дело ты задумал. Как я рад был, что ты с Блудом не стал связываться! А теперь значит, вона как ты решил. Не по нашим обычаям, не совести сделать хочешь. Ты, конечно, князь, и сам решаешь, что тебе выгоднее, а меня от этого дела уволь. Пошли кого другого. Не смогу я о таком договариваться, воинская честь мне такого не позволяет.
- Посылать мне более некого. Олаф, кроме меня, только с тобой говорить будет. Если кого другого пошлю, за обиду посчитает. А ты, если честь тебе не позволяет, об этом забудь. Проси просто тысячу. И без этого Гору возьмем. Впереди всех пойду, сам буду ворота рубить. Но когда вернемся в Новгород, тогда и ты сам пойдешь к матерям, женам и детям воев, кои у тех ворот от стрел и мечей полягут. И сам им все объяснять будешь. Что, честь мою и свою спасая, ты их сыновей, мужей и отцов на погибель отправил. И про совесть с обычаями им расскажешь. А меня тогда от этого дела уволь. С этим ты согласен к Олафу идти?
- Это, по-твоему, получается, что воевода за каждого в походе убитого, ответ нести должен? Не бывает ратей без смертей!
- За каждого не должен, а за того, чью смерть мог предотвратить, а по гордыне своей, или по недосмотру не предотвратил, ответ нести придется перед богами и перед совестью своей. Думаешь, я с легкой душой такое придумал? Не знаю, что потом обо мне судачить будут? И как стыдить будут за вероломство? Перетерплю, стыд не дым, глаз не выест. Зато выгоду наибольшую получу. Людей, которые в живых останутся, и жизни той далее радоваться будут! Теперь же решай, как дело делать. Но к Олафу тебе отправляться по-всякому нужно. Закончив говорить, Владимир вновь встал и отошел к окну, ожидая ответа Добрыни.
Тот помолчал, обескураженный горячностью князя, тоже поднялся и встал с ним рядом.
- Владимир, ты не серчай на меня, старика. Трудно мне вот так, разом, все в себе перевернуть. Прав ты, наверное. Справлю я у Олафа все, что ты сказал. Стыд этот пополам поделим.
Владимир обернулся и обнял боярина, - Спасибо тебе дядька, что понял ты меня. Очень я хочу, что бы ты всегда верил мне, и верил в меня. И ты меня прости за жестокие слова, - он повернулся к сидящим за столом, - Хочу просить вас, что бы и далее меж нами не было недомолвок. Где один ошибется, пусть другие поправят. Сомнения же, невысказанные, терзают потом душу и разрушают дружбу. Трудов у нас впереди много, и трудов тяжких. И воз, в который мы впряглись, нам тащить вместе предстоит. Через неделю все должно быть готово к вашему отъезду. А мне здесь с Будилом оставаться.
Об ополчении заботится, об оружии для него, и, много еще о чем позаботится, надо.
***
После разговора со Сладжей, Бажан летел домой, как легкокрылый стриж, рассчитывая застать там Радока и рассказать ему о встрече. Тот был не на много старше, и они часто делились секретами. Войдя в дом, он застал там еще и Беляну, которая теперь без стеснения могла встречаться с женихом. Рассказ Бажана особенно подействовал на девушку. Ей довелось, как-то встретится с наглецом, видимо приехавшим в Новгород в первый раз, который посчитал, что с девицей, которая одна идет по улице, можно обращаться бесцеремонно. Кончилось это для того плохо, но она навсегда запомнила, как онемела от испуга, и в растерянности не знала, что ей делать. И хотя они с подругами всегда считали боярских дочерей гордячками, Беляна прониклась искренним сочувствием. С девичьей дотошностью, она выспросила у Бажана все подробности их встречи, что и как говорила Сладжа, как смотрела, как шла, и после огорошила парня новостью, что Сладжа ушла не просто благодарной, а неравнодушной к нему. Из чего она сделала такой вывод, братья не поняли, но решили, что ей видней. А Бажан, так и понимать не хотел.
- Вот ты, Бажан, - сразу после этого, стала пенять парню Беляна, - домой ушел, а не подумал, как она в другой раз на улицу выйдет. Мало ли, что князь на Вече говорил, а на каждый роток не навесишь платок. Найдутся злыдни, которым в радость будет пошпынять опальную боярышню. А дружинники княжьи не всякий раз рядом будут, что бы их унять.
- Да я бы с радостью каждый раз ее провожал, да нельзя же. Еще хуже получится.
- А ты, раз ее так любишь, пошел бы к князю, рассказал ему про сегодняшнее, и попросил бы для нее на первое время дружинника для охраны. Ты же бывал у него, он про тебя знает.
- Это ты чересчур хватила, - осадил жених свою невесту, - мало ли кто у князя бывал. И что, теперь тому с каждой мелочью ходить к нему можно.
- Не мелочь это, - взвилась Беляна, - а слово княжеское. Должен князь следить, что бы его слово исполнялось.
- Гляди, Бажан, - засмеялся Радок, - вот невеста у меня какая! Уже и князю приказывать готова, что тот делать должен. Что же со мной бедненьким теперь будет! Достанет она из рукоделья шнурок, натянет в доме, и буду я по нему ходить не сворачивая.
- Все тебе смешки, а дело и впрямь серьезное. А ты, - повернулась она к Бажану, - если любишь, обязательно должен что ни будь придумать.
- Во, и тебе уже приказывает. Да не сердись ты, - взял он Беляну за руку, - я же не только зубоскалить умею, я иногда и думать могу. Ты, Бажан, уже много бересты извел после разговора у князя. Дельно, я видел на рисунке, у тебя выходит, и Горыня так же говорил. Вот с рисунком этим и нужно к князю тебе пойти. Совета у него спросить, а заодно о Сладже ему рассказать.
- Какой ты умный! – чмокнула его в щеку Беляна, - Но все одно, без меня бы ничего не придумал! А покажите рисунок, который к князю Бажан понесет. Страсть, как интересно.
- Не сердись, радость моя, но этого нельзя. Пока секрет это княжеский, про который только он сам, да мы с братьями знаем, - вставая, ответил Радок, - Мы, Бажан, пока с Беляной на торг сходим, а ты начисто все нарисуй и иди к князю. Думаю, захочет он об этом поговорить. А там уж не зевай!
……………………………………………………..
* январь - просинец, февраль - сечень, март - сухий, апрель - березень, май - травень , июнь - изок, июль – серпень, август - зарев , сентябрь - рюен , октябрь - листопад, ноябрь – грудень, декабрь - студень , воскресенье – неделя. Седьмицей назывался семидневный период.

Глава 4.
Ранним утром, едва солнце зацепило лучами вершины деревьев, по пологому берегу Ловати к водопою спустилась лосиная семья. Пока лосица с теленком жадно и шумно пили, сохатый, стоя на берегу, ворочал по сторонам большой головой, с почти уже отросшими лопатами рогов. Дождавшись, когда они выйдут, сам зашел в воду, утолил жажду и, выходя, щедро оросил русло реки. С этого дня, словно подтверждая, присказку новгородцев, купаться в реке с каждым днем становилось все несподручней.
***
Солнце катилось к осени, день убывал, а дел у князя Владимира прибывало. Вернулся Добрыня. Привез уговор с ярлами, подтвержденный подписью Олафа, и разрубленную золотую монету - знак, засланным в Киев. Примчался гонец от Доброги. Привез весть, что вслед за ним вышел табун в 700 голов, и если расчет за них будет такой, как обещал купец, требуемое количество коней будет подогнано в срок. Писал Доброга и о том, что посланцев за воинами, от Илдея к князькам еще не было. Вернулся с вестями Елец. В Киеве объявился сбежавший Ставр, и теперь он советник князя. Ярополк идти на Новгород не торопится, однако направил к печенегам Свинельда , и начал набирать ополчение. Заботами киевских волхвов, дело шло медленно, и на слишком уж большое количество воев Ярополку рассчитывать не приходилось. Все шло так, как и ожидал Владимир.
Более интересные новости пришли с юга и с запада. Елец не преувеличивал, говоря, что волхвы знают о многом. Сведения к ним притекали из разных источников, в том числе, от некоторых киевских купцов, которые для улучшения отношений с ромеями, приняли крещение, но в тайне поклонялись старым богам. От них волхвы прознавали о происходящем в Константинополе, где те вели обширную торговлю. Сохранились у волхвов и прочные связи западными жрецами, которые еще имели негласное, но немалое влияние в, сравнительно недавно окрещеных, странах.
Вести из Византии пока опасений не внушали. Севший в прошлом году на византийский престол, Василий II, удерживался на нем с трудом, едва успевая подавлять многочисленные бунты византийской знати. Для его легионов требовалось оружие, которое он рассчитывал получить на Руси. Воевать с ней, василевс в обозримом будущем не собирался. Угроза надвигалась с запада. Император Оттон помнил, как с позором изгнали из Киева, посланного его отцом, самозваного епископа Адальберта, и решил, что для Руси настало время платить по старым счетам. Осуществление своих планов он поручил имперскому вассалу, польскому князю Мешко , для которого сейчас набирал по всей империи охотников пограбить. Предстоящий поход представлялся несложным, но очень выгодным. Воспользовавшись усобицей на Руси, разбить слабую дружину князя Регвольда, и, не задерживаясь в Полоцке, напасть на беззащитный Новгород. Выждав здесь результатов противостояния Владимира и Ярополка, ударить по ослабленному победителю и захватить Киев. После чего вернуться домой со славною победой. Ну и само собой, со всем, награбленным на Руси.
***
Новгород готовился к походу. Владимир разрывался на части, стремясь успеть везде. Он объяснял и показывал, убеждал и приказывал, хвалил и наказывал, раскручивая колесо подготовки.
Постепенно дело наладилось. Собрали ополчение. Умелых воинов оказалось менее тысячи, пришлось брать молодых добровольцев. Таковых оказалось много, поэтому брали лучших. Теперь их нещадно гоняли наставники-дружинники, которые где личным примером, где крепким словом, а где и оплеухой вдалбливали в них воинскую науку.
Поставили еще несколько печей-домниц, в которых делали булатную сталь. Выгребли все запасы руды в кузнях, на окрестных болотах работали сборщики красной земли, везли руду и из Полоцка, и от северян, в дело шло даже собранное по дворам железо. Владимир решил одоспешить всех ополченцев, и молодые подмастерья , пользуясь длинными, летними днями, с утра до ночи ковали пластины, которые крепили на кожаные рубахи. Бахтерец получался грубым, тяжеловатым, но надежным. Шорники без устали готовили седла, уздечки, и прочую упряжь. Кожи тоже не хватало, и ее закупали где только можно. Будило спал с лица, но ухитрялся обеспечивать всех сырьем.
Кузнецы-мастера готовили оружие. У Горыни с братьями, после немалого числа проб, вышло нечто похожее на будущий бердыш, действенное и удобное в обращении . Эти бердыши ковали для каждого ополченца. С арбалетами было сложней. Выходило, что к сроку будет не более сотни легких и с полтора десятка тяжелых. Бажан, направляемый намеками князя, довел все - таки свою идею до ума. Оружие вышло мощным, но взводить его получалось только воротом, и стрелять приходилось с подставки. Для этого удачно подошел бердыш.
Девичьи ватаги в лесах обдирали лещину, а ребятня выпасала несметные стада свиней. Свинина, орехи, и только созревающая пока клюква, должны будут пойти в дальнейшем на изготовление сухой смеси для замены мяса в воинских котлах.
Надежда успеть подготовить к сроку все для похода, постепенно перерастала в уверенность, правда серебро таяло, как апрельский снег. Радовало , что с возвращением Добрыни появилась возможность перевалить на его плечи все эти заботы, и вместе с волхвом , заняться другими, не менее неотложными, делами.
***
Бажан ковал хитрую закорючку для арбалета, когда в кузню зашел дружинник, и отвлек сообщением, что на дворе его ожидает красна девица. Недовольный тем, что его оторвали от остывающего железа, Бажан хмуро буркнул, - Что за девица такая? – и только потом сообразил, какая девица может прийти к нему в сопровождении княжьего дружинника, но было уже поздно. Тот ехидно заулыбался, - Ну, если к тебе в кузню бесперчь красны девицы шастают, пойду, скажу Сладже, что бы в очередь становилась.
Но Бажан, не слушая его, уже скинул закопченный кожаный фартук, пригладил волосы, и кинулся к дверям. – Стой, дурной! – ухватил его за рукав дружинник, - Куда ты такой чумазый понесся? Возьми вон полотно мокрое, да сажу сотри. – Смеясь, оглядел вытершегося парня, - Оно лучше бы в баньку, ну да уж ладно, так иди.
Сладжа ждала его у ворот, поникшая, как ветви березы, рядом с которой она стояла.
- Что такая грустная, Сладжа? - подойдя к ней, спросил Бажан, - Обидел тебя кто, или, что случилось с матушкой?
- Спасибо тебе, от обид меня теперь княжью люди оберегают, и с матушкой ничего не случилось. Князь матушку вчера звал. Будило перенял отцова человека с письмом к боярам, да было у него еще и письмо для матушки. Так, то письмо он ей отдал. Зовет в нем отец нас с матушкой к себе, в Киев. Владимир сказал, что препон ставить не будет. Днями купцы обоз соберут, с ним и пойдем. Вот пришла к тебе, поблагодарить за заботу и попрощаться. И еще хочу сказать, хотя и стыдно мне. Ты, если с ополчением на Киев пойдешь, сберегай себя на рати. Я тебя ждать буду.
Махнув, ожидающему ее дружиннику, девушка выбежала за ворота. Бажан, постоял немного столбом, глядя ей вслед, и чувствуя, что от счастья у него начинает кружиться голова, потом очнулся и побежал в дом, поделится радостью с братом и Беляной.
***
Утром Владимир, обговорив с Добрыней и Будилом текущие дела, надолго заперся с волхвом. Его совершенно не устраивало, как медленно добираются в Новгород новости. Мало того, что их везут, в лучшем случае, верховые гонцы, так и тех посылают, чуть ли не через месяц после того, как событие уже произошло. То есть, вести из Киева запаздывают на полтора, два месяца, а про Константинополь и Рим, и говорить нечего. Как купец оттуда в Новгород доберется, так и узнаем, что там полгода назад произошло.
Пока еще жизнь на Руси и за ее границами, течет по инерции, и можно, основываясь на знании будущего, с большой долей вероятности, предвидеть предстоящие события. Но после решения Вече, происходящее, стало отклоняться от знакомой колеи. Пусть сейчас это почти не заметно, с каждым днем, а тем более с каждым годом это отклонение будет все больше увеличиваться.
Ободряло то, что в ближайшее десятилетие, это будет касаться только дел на Руси. Сейчас он только слегка поторопил события. То, что все равно должно произойти, его приход на Киевский стол, произойдет на два с половиной года раньше. Для Византийских и Европейских дел кто из русских князей, и когда, победит в противостоянии, малосущественно. Там свои игры.
Знать же о том, что происходит в Киеве, Полоцке, и на севере, необходимо незамедлительно. Здесь менялось многое, и менялось постоянно в зависимости от того, что происходило в Новгороде. Несмотря на то, что Елец получал от волхвов довольно много разнообразных сведений, говорить по настоящему об его хорошей информированности не приходилось. Владимир не мог считать ее даже удовлетворительной по привычным для него меркам. Информация приходила случайная, несистемная и не всегда достоверная.
В «будущем» Владимир не интересовался, специально, способами ведения разведки, но о деятельности иезуитов знал много. Любил, к тому же побаловать себя чтением приключенческих книг перед сном. И, как теперь выяснилось, в памяти отложилось столько всего на эту тему, что впору учебник для разведчиков писать. Впрочем, он не исключал того, что возможно и придется. Или редактировать, что напишет волхв. Но это потом. Сейчас же от Елеца требовалось в кратчайшие сроки сплести разведывательную сеть в Киеве, Полоцке и северных княжествах.
Перечень того, о чем князь хотел бы получать известия, пусть и с задержкой в дороге, но хотя бы раз в две недели, вышел длинным. Обсуждение его затянулось не на один час, так как Владимиру пришлось растолковывать Елецу, привычные в двадцатом веке, слова, которые, против воли, срывались с языка. Так что, к концу беседы волхв обогатился знанием того, что такое конспирация, чем резидент отличается от агента, и почему полностью доверять можно только сведениям, полученным от нескольких источников. И еще многим маленьким хитростям, полезным начальнику княжеской разведки, в которого он постепенно превращался.
Что, впрочем, не освобождало его от жреческих обязанностей. В среде русских волхвов Елец пользовался большим авторитетом, и ему еще предстояло много работы по основной специальности.
Кроме того, Владимир озаботил Елеца делом, не столь срочным, как разведка, но не менее, а пожалуй и более важным. В течение года, требовалось отобрать для обучения полторы, две сотни отроков лет десяти, желательно из учеников волхвов. В будущем им предстояло стать одним из краеугольных камней единой Руси. Напоследок мелькнула мысль попросить волхва организовать переписку между Сладжей и Бажаном, из которой можно будет извлечь много полезного. Мысль показалась кощунственной.
***
Конец октября в Киеве совсем не такой как в Новгороде. Золотая осень в самом разгаре, и часто радует горожан теплыми и солнечными днями. В такой вот день киевский боярин Ставр, покинул свое подворье , и сопровождаемый двумя гриднями, с достоинством направился в сторону княжеских палат. Последние полгода были для него нелегкими, и хотя, приличествующая званию, осанистость к нему почти вернулась, до новгородского Ставра было еще далеко. Полуторамесячный путь для одинокого путника с мешком серебра испытание немалое. Приходилось ночевать и на постоялых дворах и в избах смердов, а часто просто в лесу, укрывшись конской попоной. Несколько раз отбивался от татей, питался, чем попало, и в конце пути, у киевских ворот, оказался осунувшимся и очень усталым.
Сил в дороге прибавляли только воспоминания о ждущем его в Киеве доме, которым он обзавелся еще в бытность Святослава Киевским князем. Будучи у него в ближниках, Ставр часто приезжал в стольный город. Еще, душу грела мысль об ухоронке с серебром, устроенной там на всякий случай. Это серебро вместе привезенным , позволило Ставру явиться к Ярополку не беглым нищим, а достойным человеком, покинувшим Новгород из верности к нему.
Но здесь его ждало разочарование. Все время в пути, он думал о том, как с войском Ярополка войдет победителем в Новгород , и от души посчитается с Владимиром, а в особенности с ненавистным Добрыней. Встретил же он в Киеве полную безмятежность. Князь смотрел на новгородские дела пренебрежительно, уверенный, что в Новгороде следующим летом все будет, так же, как и в Овруче. И что особенно раздражало, так это отношение к нему киевских бояр, как к выскочке провинциалу.
Сегодня боярин шел к Ярополку с важными вестями, надеясь рассеять княжеское благодушие. Накануне с новгородским купеческим обозом до Киева добрались жена и дочь. Пока Сладжа обустраивала женскую половину, Ставр дотошно расспрашивал Весну о происходящем в Новгороде. Даже из рассказов, изредка выходящей на торг женщины, было видно, как серьезно взялся за дело Владимир. По всему выходило, что весной Ярополка будет ждать не просто ополчение, но войско оружием и снаряжением превосходящее Киевское, а в выучке не намного ему уступающее.
По другому он смотрел теперь и на рассказ ярла, нанявшегося недавно со своим хирдом на службу князю. Несколько сотен хирдманов, о которых договаривался с конунгом Олафом Добрыня сами по себе ничего решить не могли, но в добавок к собственной дружине Владимира, вкупе с хорошо вооруженным и обученным ополчением , становились весомой гирей на чаше Новгорода.
В Золотой палате, куда Ставра провел княжеский гридень, кроме Ярополка его ожидали бояре Свенельд и Блуд. К великой досаде новгородца, его слова ничего кроме боярских насмешек не вызвали. Свенельд всегда, немного презрительно высказывавшийся по поводу торговых дел Ставра, и в этот раз не удержался, что бы, не уколоть его, сказав, что слушать испуганную женщину пристало скорее купцу, чем воину. Князь промолчал, а на попытку доказать, что происходящее в Новгороде представляет нешуточную угрозу ответил, что ему виднее, поблагодарил за службу, и велел в другой раз приходить с более важными делами.
Вернувшись, домой, Ставр, не обращая внимания на недовольство жены, велел подать вина, заперся, и долго сокрушался по княжей неблагодарности. На следующий день Ставр отобедав, повел Весну на совет в горницу, которая здесь, как и в новгородском доме, называлась рабочая. Для Ставра теперь это название звучало насмешкой. Хоть и повеличал его Ярополк киевским боярином, но службы постоянной ему не определили, и дел городских он не касался. Бразд, сразу по прибытию из Новгорода, ушел в Константинополь, и ждать его следовало только к весне. Так что, даже и своекорыстных дел у боярина в Киеве не было. Привыкнув постоянно быть в заботах, Ставр тяжело переживал свою ненужность. Вечерами наваливалась тяжелая, как огромная снулая рыбина, тоска, которую он, было, пытался заливать вином, но прибытие Весны положило этому конец. Жена такого не одобряла. Да он и сам понимал, что облегчения от того не прибудет. Надежда занять достойное место в окружении Ярополка при подготовке похода на Новгород исчезла окончательно. Взамен стала крепнуть уверенность в том , что летом в Золотой палате будет сидеть уже Владимир. Теперь следовало думать уже не о княжеских милостях, а о сохранении собственной шкуры. И о будущем жены и дочери.
Затворив за собой дверь в горницу, Ставр поведал жене о вчерашней беседе с князем и боярами.
- Что присоветуешь мне делать дальше? – он нервно прошелся по горнице, - Какие дела у Владимира в Новгороде, сама мне сказывала. Ярополк слушать того не стал, и мнится мне, край к следующей осени, места мне в Киеве не будет. И коли уходить из Киева, то уходить надо сейчас. Я вечор долго думал, куда? В Византию к Василию? В империю к Оттону? А может к Олафу? Или к Илдею? Одному уходить, или вам со мной идти? Что скажешь, Весна?
- Что ты решишь, то твоя воля. Где ты будешь, там и я. А только выбирать особливо не из чего. К Олафу или Илдею, это почитай , что в холопы идти. Закон что у одних, что у других один. Чужой человек, если за ним силы нет, для них всегда рабом будет. О Сладже и вовсе молчу, и там, и там, быть ей рабыней для утех хозяйских. Чем такая судьба, лучше в прорубь! Франки, те чтут только серебро. На сколько-то нам хватит, а более прибытков не будет. Если Сладже, по первости и сможем мужа доброго найти, то после он все одно родства с нами чураться будет, и тем Сладжу упрекать. Да и не христиане мы. Даже, если примем их веру , коситься будут. Ты в Киев из Новгорода пришел, так бояре на тебя, как на чужака смотрят, а там и подавно. Разве что в Византию. Там купцы наши торгуют. Можно в долю к ним войти.
- Думал о том. Взял я с собой из Новгорода Браздовы расписки. Те деньги, что я ему на сохранение дал, прощу. За меха, что у него Добрыня отобрал, спрашивать с него не буду. И признание, которое он Добрыне написал, то же прощу. Но за то, стребую у него уговор, с моей долей во всех делах. Как к концу сухия вернется, так об этом с ним и поговорим. Что я у Ярополка боярин липовый он не знает, будет сговорчив. А летом с купцами пойдем в Константинополь. Там осядем, примем крещение. Я торговые дела справлять буду, Сладжу замуж выдадим, и ни Владимир, ни Добрыня нас не достанут. Дочери пока не говори, не ровен час подружкам проболтается. Не хочу, что бы на Горе о том знали.
Глава 5
С середины груденя, Добрыня каждый день посылал на Волхов человека с пешней проверять лед. Утром, следующего после солнцеворота дня, посланный пришел с известием, что река стала прочно, и льда уже почти целый аршин. Ждать дальше было нечего, и к обеду князь собрал в трапезной Добрыню, Елеца, ярлов и сотников. Вопреки ожиданию многих, княжеский стол сегодня, хоть и был обилен, но привычным разнообразием не баловал. Кувшины с вином, блюда с жареной свининой, соленые овощи, хлеб и все. Один из ярлов даже посетовал на скупость князя. Князь с усмешкой поглядел в его сторону, сел за стол сам, и дал знак рассаживаться гостям.
- Трапеза наша ныне обильна, но проста, - обратился к гостям князь, - и будет она недолгой. Посему начнем ее, не откладывая, а после я скажу, что надлежит нам исполнять далее.
Гости охотно последовали его совету. На некоторое время установилась тишина, нарушаемая только звуками, приличествующими столь важному для мужчин занятию.
Когда холопы покинули трапезную, оставив на столе кувшины с вином и кубки, князь заговорил вновь.
- Трапезу эту вы вспоминать будете еще часто, ибо в следующие седьмицы таковой у вас более не будет. После ее окончания вы пойдете к дружинникам, воям и хирдманам, и скажете им, что завтра утром мы выступаем в поход на Киев. К вечеру все должно быть готово до последнего ремешка на суме. Самолично проверьте, дабы нигде не было какой прорухи. На десятников своих надейтесь, но и сами не плошайте. Нам идти зимним лесом много поприщь, и самый малый недосмотр будет стоить времени в пути, здравия, а паче того, живота оплошавшего. - Подняв свой кубок, Владимир продолжил, - С сего мига все мы в походе. Пока мы трапезовали, Будило установил стражников, и седьмицу никто из Новгорода без его слова выпущен не будет. О нашем походе Ярополк должен узнать, когда мы будем уже на Подоле. Вопросов у вас быть не должно, в учении мы не раз все проверили и испробовали. В походе увидим, каковы плоды наших трудов. Теперь же, поднимем наши чаши, и испросим у Богов наших, щуров и пращуров в Светлом Ирии, удачи!
Слова князя поразили сидящих за столом воевод, как гром среди ясного неба. Этого не ждали. Некоторые недоуменно переспрашивали соседей, будто надеясь, что те услышали что-то другое. Со стороны ярлов послышались возмущенные выкрики. Упрекавший князя в скупости ярл Фулнер, вскочил с места и разразился гневной речью,
- Слушай конунг, что скажет тебе вольный ярл Фулнер. Мои хирдманы недовольны тобой. Ты распихал их по домам своих смердов, а не поселил в длинном доме, как это подобает. Ты заставил их садиться на это отродье Локи, которое вы называете лошадью, и трястись на нем часами, пока они не разобью свои задницы. Ты запретил им подходить к женам и девам Новгорода, и оставил сынам Одина одних лишь гулящих девок. Теперь ты хочешь их убить зимой, в промерзших лесах. Умный конунг воюет летом, а зиму проводит с женой у пылающего очага. Ты молод, и этого не знаешь, - Ярл свысока поглядел на Владимира, - Мы не пойдем за глупым конунгом. Ты нам заплатишь серебро за службу , дашь нужные нам припасы, и мы уйдем.
Ярл стоял перед Владимиром, положив ладонь левой руки на эфес меча. Его навершие в виде золотой головы дракона с глазами из крупных лалов, драгоценная пряжка шитого золотом пояса, сияющий смарагд на правой руке, и тяжелая цепь, звенья которой отливали тусклой желтизной, смотрелись как вызов скромной одежде князя. Весь вид северянина выражал насмешку, и пренебрежение.
Сидящий рядом с князем, Добрыня, заметил как при словах ярла начал бледнеть его воспитанник. Старый дядька не раз наблюдал у него этот признак нарастающей ярости, и опасался, что князь в бешенстве может взяться за меч. Но вопреки его опасениям, Владимир быстро успокоился, и молча ждал пока утихнет шум. Мысли его были далеко. Зрелище, увешанного золотом ярла, уверенного в том, что у него есть право хамить русскому князю, всколыхнуло его память историка.
Приходили на Русь шведские и тевтонские рыцари, все рыцарство коих заключалось в давно пропитых их предками каменных лачугах, которые они гордо именовали замками. Набегали ясновельможные бандиты, сами пропившие последние клочки земли, доставшейся от родителей. Были и полуграмотные имперские лейтенанты, и парижские парикмахеры. Приходили и поодиночке, и шайками, и многомиллионными армиями. Приходили, и воевать и торговать, а главное учить. Разные они были, и приходили разными путями. Но у всего этого отребья было и общее, жажда денег и презрение к великому народу, не желавшему становится их «образом и подобием».
Были, конечно, и другие, те для которых Русь становилась матерью. И Русь, как любящая мать, холила их, и взращивала их таланты. Но как- же таких было мало!
- Что же, подумал Владимир, - начнем, пожалуй, с корнем выдирать первые ростки чертополоха. Что бы, значит, не разрослись в будущем. - Глядя на стоящего ярла, он заговорил, чеканя слова,
- Ты, Фулнер, сказал сейчас, что бы я слушал тебя. Мыслю я, что ты забыл, кто здесь может говорить, и кто должен слушать. Так я тебе напомню. Ты и твои хирдманы, призвав видоком конунга Олафа, приложили свои руки к уговору со мной, поклявшись Одином и Тюром служить в моей дружине ровно год. Придя в Новгород, вы взяли у меня серебро за первый и последний месяц службы, и с того часа служба ваша началась. Ты и твои хирдманы ничем против моих сотников и дружинников утеснены не были, и иной службы сверх дружинной с них не спрашивалось. К женам и девам Новгородским я запретил им подходить единственно, со срамными речами. То, и дружинникам моим заповедано. Ведомо мне, что семеро хирдманов твоих засылали свах к девицам новгородским, у троих сватовство было принято, и по новгородскому обычаю устроено. Им препон с невестами встречаться никто не чинил. Лживые речи, недостойные мужа, вел ты здесь, Фулнер, убоявшись трудного похода и презрев клятву, слышанную Вар. Можешь убираться к бабам в теплый угол. Мне трусы и клятвопреступники не нужны. Но допреж, ты вернешь взятое от меня серебро, и уплатишь виру за порушенный уговор и прилюдное поношение княжеского достоинства. А не уплатишь, будешь холопом , пока не отработаешь. И то, решать буду я. От кого другого, я за тебя виру не приму. Ты мне траллсом нужнее, чем ярлом. А платить тебе нечем. Камни твои и золото давно в закладе у купца Доброги, и серебро, за них полученное, ты почти все на пиво и гулящих девок потратил. Ибо меры в них не знал, и знать не хотел.
При этих словах ярл потащил из ножен меч.
- Не хватайся за меч, - прикрикнул на него князь, - На хольмгланг я с тобой не пойду, невместно мне со своим холопом биться. А коли непотребство здесь учинишь, завтра, перед походам, я новгородцам красного орла покажу, - князь кивнул сотникам и приказал, - Отберите у него оружие, оденьте, как подобает холопу, и отведите на двор. Там ему найдут работу, - потом добавил, - Только в баню сперва сводите. Вам же ярлы, - продолжил он, - я еще скажу. Сейчас, вы пойдете к своим хирдманам , готовить их к походу. И что бы более я таких речей не слышал. В походе за ослушание карать буду нещадно.
Владимир встал, показывая окончание трапезы, - К концу дня все должно быть готово. К вечере пошлите десятников за медом для воев, я скажу ключнику. Далее всем, отдыхать. Завтра с рассветом выступаем!
Когда все потянулись к выходу, Владимир окликнул ярла, еще в Упсале избранного походным конунгом, - А тебя, Ролло, я попрошу остаться.
- Не хотел об этом говорить при своих, - обратился он к ярлу, дождавшись ухода остальных, - достоинство твое оберегая, - Зашто ты, зная, что Фулнер возмущает своих хирдманов, своей властью конунга не пресек это. Пойди теперь к ним, и объясни , что плату от меня, полуторную против обычной, они получают не для того, что бы пить пиво и щупать девок. Не захотят службу нести, как должно, станут холопами. Предупреди, если кто в походе пограбить захочет, а может и насилие учинить, я виновного искать не буду. По примеру Цезаря, императора римского, проведу децимацию, что бы впредь неповадно было. У франков или ромеев творите, что хотите. Там я вам не указ. А на своей земле, я за своих людей ничьей крови не пожалею. Но если чести своей не уронят, буду с ними щедр. Не отвечай мне, я сказал – ты услышал. Все об этом, дел и без того много.
***
Звонкое цоканье конских копыт по льду разбудило, спавший утренним сном, зимний лес. По широкому руслу Ловати, растянувшись почти на три поприща, пятый день шло войско новгородского князя Владимира.
Сейчас оно мало напоминало то, что проходило по Волхову мимо городских ворот. Тогда новгородцы воочию увидели плоды своих многомесячных трудов. Мимо них шли их отцы и сыновья, ставшие истинными витязями, готовыми к походу и бою. Cверкали начищенные пластины доспехов, Сияли на солнце наручи, поножи и щиты. Вздымались ввысь острые бердыши, и хищно высовывали свои жала болты арбалетов. На крупы коней, покрытые попонами из драгоценного меха, с плеч всадников спадали такие же плащи. В середине строя, шли возы кузнецов, шорников и кухарей, котором в походе предстояло заботиться о том, чтобы оружие , подковы и сбруя были в исправности, а воины в сытости.
Теперь же все это было укрыто, увязано, уложено и навьючено. Воины шли в удобной походной одежде, надежно защищавшей от мороза и ветра.
Трудные первые дни похода, когда утром казалось, что невозможно подняться с ложа из елового лапника, и вылезти на мороз из под теплого мехового одеяла остались позади. Люди сжились с тяготами, и уже казалось, что так будет всегда.
Вставали с рассветом, быстро снедали разогретой вчерашней кашей с наваристой мясной смесью (а ладно придумал князь сытно, вкусно и везти легко), кормили, седлали, вьючили коней, и в путь. До обеда, перемежая шаг с легкой рысью, проходили поприщ тридцать и вставали на отдых. Здесь, конечно, первое дело кони. Пока воины расседлывали верховых, снимали вьюки с заводных, обиходили их, кормили и поили, кухари уже и костер успевали разжечь, и кашу сварить. А еще надо было проверять, что бы спина у коня седлом сбита не была, холка вьюком не натерта. Особая забота о конских ногах. Не поранил ли конь ноги об острую льдинку, не расшаталась ли подкова какая? Если да, вели коня к кузнецам, рану обрабатывать, перековывать (если подкова потеряется, десятник за недогляд лютовать будет хуже зверя рыкающего), и времени оставалось, едва кашу съесть. Потом опять седлали, вьючили, и снова в путь, еще поприщ на двадцать пять. Вечером все тоже, но при свете звезд, луны и костра. Зато потом, можно было улечься на лапник, укрыться с головой, и спать!!!
На восьмой день дошли до большой веси в верховьях Ловати. Дальше предстояло идти лесами до Днепра, поэтому остановились на три дня. Обитатели веси, щедро оплаченные купцом и дружинником, добравшимися сюда седьмицу назад, славно постарались, встречая войско. Коням досталось душистое сено и медвяная сыта, а воины побаловались свежим мясом с соленьями, запивая эту благодать не травяным взваром, а свежим пивом и медом (конечно, князь придумал ладно, но свежее повкуснее будет). И баня! Седьмицу в седле провести, и спать в одежде, раздеваясь на морозе только утром, что бы обтереться чистым снежком, это тяжело приходится. Два дня селяне днем и ночью топили бани, а селянки стирали и сушили пропотевшую одежду воинов. Потратив третий день отдыха на проверку и перепроверку всего, что только было возможно, следующим утром покинули гостеприимную весь. Пошел двенадцатый день похода.
До Днепра пробирались почти полторы седьмицы. Проводники вели лесными дорогами, узкими руслами рек, а иногда и вовсе по бездорожью. Провести так более семи тысяч коней, и возы оказалось делом не простым. Бывало, войско растягивалось чуть, не на десять поприщ, но дошли. Потом еще день по Днепру, и еще одна большая остановка. Все сильно вымотались, а главное устали кони, и князь решил потратить на отдых дополнительный день.
***
Каждый день, вечером Владимир обходил, стоящее лагерем войско, проверяя доклады сотников и ярлов. Еще на учениях под Новгородом, князь установил порядок устройства лагеря, испробованный во время учения, и это сильно помогало сейчас. Обустраивались быстро, не теряя времени драгоценного отдыха. В этот раз, как обычно, придраться было не к чему (кроме разве что мелочей, на которые можно было не обращать внимания) и князь захотел посмотреть, как расположились кузнецы и шорники. Им в походе было особенно тяжело. Когда воины уже могли позволить себе отдых, здесь была самая работа, приходилось перековывать коней, поправлять сбрую и делать много еще чего, вплоть до ремонта котлов для каши. Отсыпались по очереди на ходу, в санях.
Когда он подошел к костру, мастера пили взвар и вели привычные мужские разговоры об оставленных в Новгороде семьях, сделанной за день работы и предстоящих трудностях, которые судя по всему, их не пугали. Кузнецы поднесли Владимиру кружку с горячим напитком, и попросили почтить их княжеской беседой. Всех волновало, как он собирается поступить с киевлянами, после взятия города. Отпив взвару, князь задумчиво посмотрел на новгородцев,
- А вот ты бы как поступил? - спросил он у сидящего напротив Бажана, которого остальные вытолкали вперед, как наиболее известного князю, - стал бы ты, к примеру, у киевлян имущество брать и брату, потом в Новгород везти?
- Это как же чужое то брать? – удивился парень.
- А так вот, придем в Киев, я киевлян сделаю данниками, а вам скажу, мол, берите у киевлян за труды ваши ратные, что глянется. Если так, то возьмешь?
- Все равно не возьму. Как это, у своих брать?!
- Вот и я о том же речь веду. К братьям своим идем. Про новгородцев я знаю, не будете вы киевлян обижать, а хирдманам северным я за любое их бесчинство лютую смерть обещал. Только бояр и купцов некоторых обидеть им позволю, но тех за дело. Знаю я, кто торговлей нашими людьми в Константинополе промышляет, и за такую торговлю я их не только имущества, а и живота лишу. Разбираться не буду, киевский купец или ромейский, наказывать буду одинаково.
- Не гневайся, князь на мои слова,- помявшись, - заговорил один из мастеров, - но ведомы нам повадки хирдманов северных. Если северянин в дом войдет, то ни жен, ни детей не пожалеет. Страх то, какой будет!
- За тем, что бы зверства не было, мои дружинники проследят. Оберегут их, детей в первую голову. Только имущества, неправедно нажитого лишаться. И то не всего. По миру пускать их я не собираюсь. - Князь поглядел на Бажана, - Знаю, о чем меня спросить хочешь, о Ставровой дочери, о Сладже. И не красней ты так, весь Новгород знает, что души ты в ней не чаешь. Ее дом сам пойдешь оберегать, я тебе дружинников для того дам. Будет за отца волноваться, можешь сказать ей, что за старое он расплатился, и коли нового за ним нет , пусть живет в Киеве. Но на Гору ему хода не будет. А что мастера, - с улыбкой оглядел он собеседников, - не завидно вам, что парень эдакой девице люб? Мне завидно. Многое могут князья, княжествами распоряжаться, судьбами людскими, только по любви жениться, князьям заповедано.
Владимир встал и распрощался с кузнецами, оставив их обсуждать тяжелую долю князей в семейных делах.
***
Дальше по Днепру шли привычным ходом. Встретили два купеческих обоза, шедших в Полоцк. Купцам не препятствовали, но строго проследили, что бы ненароком не заслали гонцов к Ярополку. Еще одну большую остановку сделали поприщ за триста от Киева. После шли уже с опаской, пуская далеко вперед разведку.
К обеду второго дня сеченя, не дойдя до Киева поприщ двадцать, войско ушло в лес, и стало там лагерем. Вверх и вниз по Днепру направились сильные караулы перехватывать возможных путников и обозы. Идущих вверх, пропускали, идущих вниз заводили в лес и оставляли под надежной охраной, не чиня, впрочем им, ущерба. В город ушел один из волхвов с половинкой золотой монеты для ярла. До вечера шла подготовка к последнему броску. Штурмовать город в пешем сторю готовились пятнадцать сотен, сформированных наполовину из хирдманов, наполовину из ополченцев. За два месяца учений удалось добиться боевого взаимодействия северян и новгородцев . Хирдманы образовали боевое ядро, а ополченцы надежно закрывали фланги и тыл сотни. Кузнецам в Новгороде пришлось, правда, повозится, приспосабливая доспехи хирдманов для верховой езды во время последнего броска к киевским воротам. Каждой сотне предавалось по десятку лучников и арбалетчиков. На острие завтрашней атаки выводилась княжеская дружина. Остальные оставались охранять лагерь, заботится о вьючных лошадях и караулить задержанные возы. Выходить решили затемно, что бы с рассветом быть у стен города, в расчете на утреннюю безмятежность воротной стражи.