Кукушкин мёд

Кукушкин мёд Алла Глебовна Горбунова Алла Горбунова автор пяти книг стихов, лауреат премии «Дебют» (2005) и премии Андрея Белого (2019) в номинации «поэзия». В последние годы Горбунова получила известность также как прозаик, став лауреатом премии «НОС» (2020). Кукушкин мёд – это символ невозможного, совмещающий в себе одновременно «мёд поэзии» из скандинавской мифологии и кукушкино гнездо из английской считалочки. Но кукушкин мёд существует – чтобы в этом убедиться, достаточно открыть новую книгу Аллы Горбуновой, в которую вошли стихотворения, написанные в 2019–2021 годах. Хотя каждое стихотворение является самодостаточным, этот сборник можно уподобить цельному полифоническому музыкальному произведению, симфонии, состоящей из нескольких различных частей, объединенных движением образов и смыслов. Содержит нецезурную брань. Алла Горбунова Кукушкин мёд © А. Горбунова, 2021 © ООО «Издательство К. Тублина», 2021 © А. Веселов, обложка, 2021 I. Только всегда «всё смотрю на то, чего нет…» всё смотрю на то, чего нет то, что спрятано у белки в дупле то, на чём лежит зимний плед то, что ночью зарывается в снег только то и есть, чего нет тихий дом, дорога к звезде то, как бабушка дышит во сне дождь, идущий везде и нигде и всё то, что считается здесь будто есть, как закат, рассвет вовсе не есть, не здесь только след, только то, чего нет Ночной обход Эту сирень сажал дедушка В низине, где тени и всё зацветает поздно, И круглая антенна на крыше старого дома, Красный кирпич печных труб, ошмётки заката, ошмётки Цветения яблонь. Ночью небо Ещё голубей дневного. Вот белая сирень – Там, где были качели, где ржавая бочка лежит На боку под жасмином, где люпины и папоротник разрослись. Вот шифера куча – На месте под яблоней, где ирис цвёл, как в немецкой сказке. Уголки губ можно смазать оранжевым соком Цветущего чистотела; кот соседский лежит на крыльце – Злой, как в прежние годы, шипит, как к нему подойдёшь И нервно дёргает носом. Надо идти поздороваться с пнями: пни Были деревьями, когда в сердце моём было вечное лето. Сгорели уже и дрова. Хищным глазом мой дядя смотрит на берёзу, Которая мне была матерью и вскормила меня своим соком Из деревянных грудей. Деревянную грудь я сосала, играла гвоздями, осокой. Облепиха цвела за сараем, Газовые баллоны под ним хранились, А на месте компостных куч теперь сложен строительный мусор. Здесь кот наш покойный любил отдыхать на поленнице, Здесь – земляника цветёт и давно заросла могила другого кота, Моего первого, моего ближайшего друга. Кстати, гляди-ка, цветёт ещё и рябина. Птицы поют негромко, безмятежно. Где-то совсем далеко я слышу кукушку. Однажды нашли мы птенцов в яме песчаной, Ту яму давно зарыли. Всюду шифер и доски, обломки Целой вечности. Сныть отчего-то больная, Вся во вздувшихся волдырях. Вот другие сорта махровой сирени: Бледно-лиловые кисти и пурпурные скипетры. Утром огромный ёж на тропинке фыркал. Сына я позвала, сын был счастлив ежу, А ёж ненавидел людей. Был он большой как кошка и не хотел молока, Хотел крови. Мать моя родила петуха однажды, и он сказал: – Что ты даёшь мне всё пиво да пиво? Давай мне мяса! Вот колодец, где старая бабка живёт. Вот кострище, вокруг огня я плясала, бывало, И издавала дикие крики, и подруги мои неслись за мной в этом танце. Белого пепла кучка, чёрные угли. Этот костёр — Он жертвенником уже был, когда я ничего не знала О богах и их жертвах. Жертвенник магии более древней, До начала времён. В кусках стекла у забора Отражение лампы: мама сидит за работой. Знаю ужасную вещь: Есть только тело и боль. Есть только детство и смерть. Есть огромная ель и сосна, и странный какой-то шар, Просто шар. Здесь у печи Мне открылась когда-то речь С причудливым ритмом, тёмная, Колдовская, непонятно-зловещая. Была это песня ведьмы, должно быть, не помню я слов, Но она отзывалась в крови, бормотала из глубины веков, Пропадала, стихала и вновь появлялась в сочлененьях костей Отголоском беззвучного крика природы. Простая, тёмная, дикая, страстная и печальная, Древняя, страшная. Была гроза и скрипели доски. Кто говорил со мной? Что я прозревала тогда? Сама стихия со мной говорит, Что-то такое зовёт В моём теле, в моей боли – Неизбывное… Ночь упала и птицы замолкли, Но так же, как в детстве, нелюдимая речь звучит. «в небе ангелы боролись…» в небе ангелы боролись – в небе яблони качались – aurora borealis хоров ангельских кипенье как букашек мельтешенье осыпанье и цветенье крыльев хлопанье и пенье золото полярных маков зарево фаланг и флагов кипень неба на дороге из ночного в мир дневного «ландыши пахнут…» ландыши пахнут как тогда, когда их собирали в лесу с тётей Люсей, и нас обругали что они в красной книге, а мы их рвём ночью комары в сельском туалете летят на тусклую лампочку, дым с соседних участков, рёв мотоциклов на шоссе и обещанье ночной грозы давно на замке старая душевая, где мылись мы с мамой в грозу я в детстве любила смотреть на мамину грудь: такой хорошей она мне казалось, и радостно было даже просто увидеть её мимоходом где-нибудь в ванной вчера видела утку с утятами, за которой плыл маленький злобный пёс, которого любит бритоголовый хозяин как сына единственного, родного. мыли сына сегодня в тазу, помню: мыли меня ставили таз на табуретку, а вниз другой я голову наклоняла, и лили воду ковшом а потом мне на мокрые волосы завязывали платок и в этом платке я своё отраженье однажды в стекле увидала и как Нарцисс, была я потрясена и такой я красивой себе показалась что глаз отвести не могла, и больше такой не была никогда еще помню: в грозу парни катали меня на мотоцикле, и Юра один раз мне дал прокатиться самой и сзади сидел крестился когда я врубив максимальную скорость неслась по шоссе после Юра разбился, и я видела на шоссе его покорёженный мотоцикл я понимала тогда: парень может разбиться на мотоцикле или погибнуть в драке, ну а девушек часто ждет быть изнасилованной «отдайся мне, пока тебя кто-нибудь не изнасиловал», — говорил мне мой первый возлюбленный, когда мне было тринадцать а когда мне было четырнадцать, меня пытались изнасиловать пять мафиозных братков; так мы росли – как осот с бельевых верёвок с прищепками ветер срывал бельё не убранное в грозу, вода переполняла желоба изливалась из бочек бочки цвели сладкой жёлтой пыльцой, мы отрывали головы долгоносикам и из их тел вытекала белая жидкость, как гной, и что-то там говорили такое по радио «Маяк» на стареньком приёмнике а небо кипело – словно бы варишь яйцо, оно треснуло и немного белка протекло я находила везде эту райскую пену видать бабушка Бога стирала белье с порошком, а потом как вылила всё в кусты прямо на землю «абсолютна красота живого тела…» абсолютна красота живого тела листа и гусеницы красота грязного большого пальца ноги и засоса на шее грязный большой палец ноги зарывается в песок сегодня – здесь и сейчас он живёт, он глуп и бессмысленно счастлив «Я сидел на полке в магазине и ждал, кто подарит мне душу…» Я сидел на полке в магазине и ждал, кто подарит мне душу Вдруг я увидел Его, а Он увидел меня Он сидел в колясочке и, увидев меня, закричал: «Ми! Ми! Ми!» – и показывал на меня пальцем «Ми» – означало «Мишка», Ему ещё не было года Он мог сказать только так Он узнал меня, а я узнал Его Он крепко держал меня в руках по дороге из магазина в зачарованный Лес, вечный Дом для меня и Него там нас ждало наше Всегда, а также – овечка Бяша, тюлень Тюля, кошка Киса зайчик Степашка, обезьянка Кампа-Зямпа много комнат в Доме Его много плюшевых зверей там живёт и зверей из мультиков и из книжек говорящих паровозиков и машинок всем нам Он подарил душу и вечный Дом и мы вечно играем на холме и вечно играем в Лесу играем у реки и под Радугой вечность ходил Он с нами или это было несколько лет? нам казалось – вечность… потом Он куда-то ушёл и никто не знал почему но так должно было быть мы остались мы вечно играем в волшебном Лесу без Него мы вспоминаем Его постоянно: что Он кому сказал, как играл с нами, чему научил нас жаль, если Он забыл нас, но мы Его помним Всегда ведь Он нас сделал живыми, ведь Он нас отвёл в это место внутри Его сердца место вечного лета и радости «Ми! Ми! Ми!» – как я хочу, чтобы снова позвал Он меня чтобы назвал меня именем, которое дал мне мы, обитатели Леса, не можем понять что находится Вне и куда Он ушёл для нас это тьма, мы можем жить только в Лесу только Всегда но надеемся, что Там Ему хорошо и, быть может, однажды Он к нам вернётся я узнаю Его любым и душа, которую Он подарил мне, так на Него похожа «первый раз и последний раз…» первый раз и последний раз не вмещаются в память я вижу дождь в первый раз я вижу туман в первый раз а до этого не знала, что это такое так не говорят так не помнят в первый раз я забралась в саду на огромный валун вдохнула запах костра увидела, как неровно взрезая воздух, летит маленькая птица я не помню, когда последний раз открывала любимую детскую книгу я читала её много, очень много раз а потом перестала и она ещё долго стояла на полке а теперь её нет значит, последний раз уже был? когда я в последний раз кормила грудью сына он не знал, что это последний, а я знала страшное знание — знать первое и последнее Альфу и Омегу знаешь ли ты его некоторые живут, будто каждый раз – это последний но для меня в этом много надрыва и боли вот и живу — будто последний раз не последний а только один из… будто всегда может быть ещё один раз будто этот раз — вечен и возвратится по первому зову и потому к нему можно относиться легко не удерживать силой дать уйти даже если знаю, что это не так что он не вернётся относиться легко, как к рядовому вечности как к тому, у чего нет начала и нет конца мой дождь мой туман мой костёр моя маленькая птица мои рядовые вечности всё равно — не надышишься «Искры в топке ржут как кони…» Искры в топке ржут как кони Бьют копытом рвутся вдаль Паровоз по рельсам гонят Из смолы, огня и льда Лик из топки паровозной Коптский детский смоляной Мглой повелевает звёздной И загробной тишиной Дом сверчка в золе и саже За окном его горит Чёрной башни карандашик С чёрной тучей говорит Будка верного Полкана Долгий вой на небеса Земляничная поляна Тёмно-русая коса Вот сверкнул и растворился Златоглазый уголёк И подённый растворился В лоне ночи мотылёк Вот палач в своей постели Спит, надев ночной колпак Чьё-то мясо не доели В псарне семеро собак Вот повешенный бродяга С братом ветром говорит Словно шелестит бумага И в лесу костёр горит Три разбойника там делят Что украли за три дня Трое нищих всю неделю Ели дохлого коня Слышишь ухает в колодец Старый филин угу-гу Слышишь барыня колотит Нерадивого слугу Видишь огненную гриву Паровоза на ветру И летающую рыбу Красной смерти на миру Видишь звёзды-конопушки Веселушки-огоньки И планеты-погремушки Выпадают из руки Видишь камни вылетают Из невидимой пращи Тайны гроба открывают Заржавелые ключи Искры в топке ржут как кони Бьют копытом рвутся вдаль Паровоз по рельсам гонят Из смолы, огня и льда Продавец хвоста Вдали большого города Везде лежит навоз Кричит мужик: «Недорого Продам коровий хвост!» Лица его не вижу я Но слышу голосок Такой нечистый жихленький Как в жопе волосок И тощий рыжий вижу я В руках коровий хвост Весь мухами насиженный Вонючий как навоз Авось дурак возьмёт его И принесёт домой Жена за то прибьёт его Печною кочергой О что же продавец хвоста Возьмёт за свой товар? Должно быть душу, неспроста Он хвост сей оторвал Кому-то будет этот хвост Светить как лунь в ночи И выведет он к свету звёзд Подземные ключи Иной повесится на нём Под полною Луной На небе написав огнём Что хвост тому виной Идёт всё дальше продавец Коровьего хвоста А где-то в скошенной траве Лежит корова та Лежит корова без хвоста И смотрит из-под век И знает: хвост её устал И проклят продавец И скоро хвост вернётся к ней Вернётся навсегда Из странствия среди теней Сияя как звезда Муравей и ночь на закате муравей забирается по травинке наверх и замирает там до утра небо спрашивает муравья: ты чувствуешь страх? каждый шорох в траве каждый шорк впотьмах не боишься, что ночная птица тебя склюёт? муравей, замерев, сидит на травинке, на самом конце как слеза на реснице, как вишня на черенке слышит: кричала кукушка несколько раз чьё-то дыхание, тёмный утиный глаз и в высоте мелькает и падает то ли звезда, то ли жизнь его оборвётся сейчас он видит озеро, уходящее в бесконечную даль озеро-море, бывшее до начала времён ветер, цветы, лёгкий пар над водой, туман пустой пляж, рядом с соснами мусорные мешки разбросанные игрушки в песке и всё это подходит к нему и поёт без конца вот чей-то мизинец, и он на самом его конце между водой и небом, сидит, замерев пока мимо проходят ужас и красота он созерцает он познаёт чистое бытие любовь, вдохновенье, ночной полёт одиночество, смерть присутствие и отсутствие божества пение всех вещей под нетварным солнцем без всяких слов не шелохнувшись, не дрогнув в ночном дозоре утром муравей спускается по травинке обратно вниз сумерки шелестят, уползая, в траве: хорошая ночь, муравей хорошая ночь «мечутся мотыльки у фонаря…» мечутся мотыльки у фонаря, движутся беспорядочно, суетливо, как подбитые беспилотники. ночь как будто статична, но нигде нет покоя, всё мелко рябит, мерцает, как старые телевизоры, мониторы. дрожат листья и ветки. запутанны траектории мошек. неисповедимы пути улиток. беспорядочный, тихий, судорожный стрёкот наполняет воздух. если прислушаться – стрекочут все вразнобой. вдали вразнобой стучат вагоны проходящего товарняка. от фонаря свет тоже идёт какими-то разорванными пучками и вибрирует в темноте. темнота не монолитна: она распадается снова и снова и снова. всё движется быстро-быстро, как зрачки спящего в фазе быстрого сна. беспорядочно, суетливо движется материя, претерпевая свою катастрофу. и в небе планеты движутся так же, как эти мошки и мотыльки, как глаза спящего, как подбитые беспилотники. и оттого на Земле всегда немного укачивает. Прогулка с сыном белые динозавры в небе – облака едет бетономешалка – строят дом, большие ворота закрыты, висит замок закрыто! закрыто! здесь была бетономешалка – у-у-у! - трицератопсы в небе, о мама птеранодон! беговел – это карета, мы едем на бал бал – это рынок, рынок – это цирк (он приезжал в июне) шатёр на участке – это тоже цирк цирк это панда чу он чихает и цирк улетает вот хозяйственный рынок и трактор, синий трактор, по полям- по полям синий трактор едет к нам а вот дяденька с тачкой — старый МакДональд old MacDonald had a farm ИА-ИА-Ё! на рыночной площади такие вкусные пышки упал тапоть слетела панама сам! сам! сам! хочется пышку хочется смотреть поезда среди паровозов и тиранозавров бегать по пляжу «утки гуляют по щербатым мосткам…» утки гуляют по щербатым мосткам коряга молча лежит в воде как земляной древесный озёрный подгнивший трухлявый дед что-то внутри коряги булькает и кряхтит что-то в озере пускает маленькие пузыри выгуливает старушка двух колли без поводка шерсть колли как войлок, морды грустны кое-где из труб тянется дым огородные пугала машут руками и осенние осы пируют в тарелке с тыквой и растут вдоль тропинки ядовитые красные ягоды ландыша «в конце лета лягушка прыгает по шоссе….» в конце лета лягушка прыгает по шоссе. на дороге лежит сдувшийся дохлый ёжик. яблок очень много. белый налив уже сладок. подбираем паданцы в миску. пили мерло, отдающее спиртом, тёмное, из магазинчика у станции, и пальцы теперь по клавишам не попадают. вчера голова была стиснута обручем, летали мушки перед глазами, тошнило, болел висок. ночью ледяные пальцы сжимали моё сердце. я просыпалась и на сына смотрела, и словно семь мечей были воткнуты в сердце, как у Богородицы. я засыпала и вновь просыпалась, и от одной только мысли мне становилось чуть легче, и я про себя проговаривала эту мысль: «я чувствую нестерпимый животный ужас. мне кажется, жизнь моя кончилась». самые лучшие дни лета выпали на эту неделю в конце августа. лес тёплый и сухой, сухое тёплое солнце, днём жарко, а вечером холодно. уже не будет до следующего лета этих райских дней с кофе на лужайке, с прогулками к озёрам, с птицами, соснами… дней, которые щёлкали, как мгновения, дней, которые я зачем-то портила. Егор бежал по тропинке голый, в одном только памперсе, и мы шли и зачем-то ругались, и он бежал ко мне через пляж в облаке пыли песочной, такой счастливый, ушастый… и мы к озеру шли и шли, мимо дома из шпал и красивых домов, участков на горе и участков прямо в лесу. и, когда Егор прыгал на батуте, у него вдруг поднялись волосы от статического электричества, это было так странно, как будто начался конец света – вот так незаметно, тихо, пока по озеру плавали лодки, и мальчик с бабушкой вышел из леса с мешочком грибов, пока мы покупали в магазинчике у станции что-то на обед: курицу хе с морковью, чтобы не готовить. пока я варила сосиски, срок годности которых вышел неделю назад. сегодня на детской площадке девочка вдруг подошла к Егору и ударила его камнем в голову. ни с того, ни с сего. почему? время истончается, на голову мне течёт, как холодная вода в душевой — я намылила волосы, но горячая вода вдруг закончилась в бойлере. за лето я не прочитала ни одной книги: открыла одну, посвящённую нам с тобой, и долго читала эпиграф из Лао-цзы, так всё лето читала этот эпиграф и дальше прочесть не смогла: «Не выходя из двора можно познать мир». И пока я читала снова и снова эпиграф к книге, написанной для меня и тебя, лето и кончилось, и времени больше не будет, чтобы прочесть эту книгу, и жизни не хватит, чтобы добраться до первого слова. Но последнее слово я знаю и так. Это слово «помнить». А два последних: «не помнить». «Всё впереди, но нам лучше об этом не помнить». II. Тень хорька «Цель бомжевания…» Цель бомжевания. Чистым вернуться в источник…     Л. Оборин Цель бомжевания. Пережить время бурь и волков. Сесть на корабль из костей мертвецов, встретить людей конца света. Жечь костры на кладбищах паровозов, пока ногти вспарывают землю и вырастают деревьями. Бомжи строят драконов, чтобы летать над пустошами. Бомжи воют на Луну, облизываются на Солнце. Бомжи жгут костры из автомобильных покрышек и смотрят на звёзды. Они бродят по пустоши, по полям и входят в сны давно умерших людей, поселяются в них, как в выморочных домах. А ты? Какова твоя цель? «благое неподвластное в корнях…» благое неподвластное в корнях прибрежных сосен крысой водяной живёт в норе и в тёмной кладовой хранит припасы для худого дня вот целый мир и корни той сосны которая растёт из наших снов там в глубине нет никаких основ нет власти нет работы нет весны непостижимо булькает вода у входа в норку. не ходи сюда там нет внутри ни воли ни любви а просто одеялко из хвои` там мокрый и мозолистый песок внутри него так тихо и темно ты ждал лицо, но видишь не лицо а просто морду крысы водяной песчинка в неподвластном узелок завязанный на время до поры ты более не будешь одинок вокруг песок, и ты внутри норы ты спал в норе весь этот долгий день а в сумерках увидишь в облаках дурное неподвластное как тень тебя преследующего хорька «внутри дождя…» внутри дождя внутри реки идёт своя война там разбиваясь на куски охотится Луна и мчат лесные мужики на чёрных кабанах там слышен свист и топот, треск валежника и чащ и гиканье, и пчёлы стрел взвиваются, мечась вонзаясь в мешанину тел и всё это сейчас внутри вещей тебя, меня не тишина-покой идёт кровавая резня последний смертный бой в жерло бессмертного огня мы брошены с тобой монах, феллах и вертопрах ковбой и свинобой «все замки Балашихи подняли флаги…» все замки Балашихи подняли флаги и трубачи в трубы трубили когда шли мы, катя коляску по разбитой дороге мимо экскаваторов и КАМАЗов и запела птица сойка вспархивающая с ветки на ветку ковыряющая клювом щель у чердачного окна с синими перьями птица лесная и забили фонтаны Балашихи из шлангов полные грязи разошлась земля обнажив лужи полные глины и какие-то бани отверзлись и бараний шашлык на углях в матюгах дорожных рабочих в новострое цыганских замков и пруд обрели полный уток и селезней трав побережных и коляску к нему подвезли и обратно брели по осенней субурбии «под кожу запустили знание…» под кожу запустили знание а под древесную кору ум а в небо как воздушного змея запустили опыт а под землю запустили такое чувство: «неужели и я умру» а в воду запустили такую музыку от которой одновременно улыбаются и плачут в ход времени запустили большое детское сердце и там, внутри, это всё стало жить и меняться стало совсем непонятным и так и осталось в сухом остатке «как одиноко солнцу…» как одиноко солнцу кто его собеседник: ребёнок, заяц, луна? смотрит на лес и снится ему: несёт его на спине сатана старый бес нет дома у солнца никак не побыть в тени слишком много лазури и золота на небосводе оттого-то оно и гостит у сатаны дружбу с нечистым водит все любят солнце прыгают и играют солнце думает: я чёрное, чёрное я сгораю солнце сходит с ума и само говорит с собою я красное, золотое зелёное, голубое Ерофеев день бесится леший. крестьяне не ходят в лес. водка на травах – осень на Ерофея. под ударами взвея под землю уходит бес, напоследок ещё сатанея. будто с досады на семь пядей разроет торф, загоняет зверей по норам, проваливается сквозь землю, пред этим засунув два пальца в рот и засвистев, вырывая ряды берёз. а ты пошёл в лес и с ним пил зелено вино, а когда, матерясь, он под землю ушёл, с твоих глаз сошла пелена и остановилось кино, просмотренное не раз: лживая лента, о том, как на свете всё сделано для тебя и желает тебе добра. как будто холодный пролился – не дождь – тосол, и ты понял, к чему эта вся пиздорвань, пидорва, чего этот лес так угрюмо и пристально ждёт, зачем на осине, качаясь, висит петля, и что за хульную песню в ветвях поёт русалка, как пожилая бухая блядь, что ты должен сделать с собой, с этим миром, со всем, о чём дохлые звери, как чучела, как трофеи, молча кричат, населяя падший эдем. бесится леший. осень на Ерофея. «Ррр!» Ррр! Кто рычит на белом лотоса цветке? Кто стирает мир, нарисованный мелом на чёрной доске? Мягко идут чьи лапки в белом песке, зима? Кошка или собака стирает мир с чёрной доски ума? «птичьи следы на снегу…» птичьи следы на снегу среди ещё зелёной травы. замёрзли чёрные торфяные отроги озера. здесь мы видели рыбака, и старик в тельняшке выгуливал пса, да ещё двое велосипедистов проезжали мимо бурых листьев и чёрных грибов. теперь – снег. птичьи следы. трава. островки талого льда. сухие прутья кустов. Белое озеро – это воронка, врата. Чёрное озеро – это чаша, опрокинутая в болото, плавучие острова, донные родники. Святое озеро – это серебряная тарелка в камышах. Храм Успения – огромные туи и розы в снегу, тяжёлый запах ладана и чёрный лакированный гроб на плечах у мужчин. и женщина, которую поддерживают за локти, а она плачет и одновременно вымученно улыбается, и местный бесноватый-юродивый с талыми глазами, как уличный голубь-крыса, рыщет в поисках Милости и милостыни. Когда ушёл ледник (фрагменты летописи) Диме Григорьеву * * * когда ушёл ледник эта земля оказалась под водой появились бараньи лбы утка сев на колено Матери-воды снесла волшебные яйца … медленно земля поднималась со дна ледникового моря прорывались воды рождались реки вода уносила жилища … здесь были другие холмы и равнины и реки текли по-другому была другая погода и вместо сосен росли дубравы и буковые леса когда пришли люди … следы неолита предметы быта рыболовная сеть помнит рыбу которую ловила девять тысяч лет назад … они работали с железом строили деревянные дома пасли скот и пахали землю … Ивар Широкие Объятья пришел на восток в Кирьялаботнар – государство конунга Ратбарда и там погиб … давным-давно здесь было государство мегалиты, жертвенники и крепости великанов-метелиляйненов когда на небе была луна красного цвета землю населяли великаны ушедшие после прихода карьяла туда, откуда начинается день … девушка-метелиляйнен наткнулась в лесу на чужака, который пахал землю на лошади она всё рассказала отцу отец велел отвести его к тому месту и, увидев пахаря, понял: «нам придется уйти отсюда и оставить землю пришельцам» … поля, очищенные от леса и камней громадные человеческие кости большие плуги и каменные валы здесь точно были великаны! … это был остров Рус в те времена он был окружён водой со всех сторон идти по нему около трёх дней климат сырой, а берега топкие женщины острова Рус носили на груди фибулы с подвешенным ножиком а мужчины все были воинами … «Домашний епископ» из деревни Котилла — по праздникам за кафедрой из кадки для теста с обрывком чулка вместо пасторского воротничка пел «песню волчьей смерти» – мужики увидели весной в озере Суванто трех плывущих волков, но волками оказались вехи от зимней дороги … вскрытые захоронения древних их сжигали хоронили в колоде и в срубе … они построили крепость там где услышали голос кукушки … война «долгой ненависти»: всех жителей убивали дома сжигали … когда город горел все ночью тайно покинули город на лодках многие погибли на бурных порогах … сватовоство в Хийтола Хийтола это Похъёла место куда кузнец Илмойллинен ехал свататься к Катерине тёмное, мрачное, чужое место мир не-людей … Хийси священный лес в котором могилы предков … на скале вал древней крепости на склонах судилищной горы местные жители нашли копьё и бронзовый браслет … гигантские глыбы выступают из воды когда-то князь отправляясь в дальние края спросил колдуна-арбуя насколько успешным будет поход тот предвещал ему гибель