Самому себе не лгите. Том 4

Самому себе не лгите. Том 4 Сборник Мария Александрова Перед вами четвертый, последний том сборника, приуроченного издательством «Четыре» к 200-летию Фёдора Михайловича Достоевского. В трех предыдущих книгах приняли участие 152 писателя из регионов России, ближнего и дальнего зарубежья. Сборник уже начал свой путь, отправившись в магазины и библиотеки. Объединив прозу и поэзию современных писателей, он привлек внимание СМИ, а читатели уже присылают первые теплые отзывы. Причина популярности проекта, призывающего самому себе не лгать, заключена в том, что темы честности и прямодушия, размышления о собственной гражданской позиции с каждым днем становятся все более злободневными и насущными. Мы живем сегодня в противоречивое время, когда количество вопросов превышает число ответов. К тому же иллюзии и заблуждения порой легче и проще принимать за правду… А потому одна из важных целей писателей в любую эпоху – стремление побудить человека мыслить, рассуждать и искать в своей душе истину. Участники сборника призывают именно к этому. Самому себе не лгите. Том 4 Сборник, посвящённый юбилею Ф. М. Достоевского Составитель Мария Александрова Главное – уважать себя Время летит на всех парусах, торопится завершить неоконченные дела 2021 год, а перед вами уже четвертый, последний том сборника, приуроченного издательством «Четыре» к 200-летию Фёдора Михайловича Достоевского. В этом случае результат превзошел ожидания: мы даже не предполагали, что проект «Самому себе не лгите» привлечет столько участников, получив широкий отклик среди авторов и читателей. В трех книгах сборника, общий объем которых составил более полутора тысяч страниц, приняли участие 152 писателя из регионов России, ближнего и дальнего зарубежья. Каждый участник проекта получил диплом номинанта, лучшие определены и награждены в номинациях, а произведения победителей будут опубликованы за счет издательства. Книги начали свой путь, отправившись в магазины и библиотеки, а читатели уже присылают первые отзывы. Сборник, объединивший прозу и поэзию современных писателей, привлек (мы надеемся, что заслуженно) внимание СМИ. В частности, статья об уже вышедших в печать томах опубликована в газете «Литературная Россия». Думаем, одна из причин популярности проекта, призывающего самому себе не лгать, заключена в том, что темы честности и прямодушия, размышления о собственной гражданской позиции с каждым днем становятся все более злободневными и насущными. «Коли ты хочешь, чтобы тебя уважали, во-первых и главное – уважай сам себя», – говорит один из персонажей Достоевского в его романе «Униженные и оскорбленные». А это значит, что искренность и справедливость, понимание человеком своего долга перед будущими поколениями и собственными детьми не ушли в небытие – они по-прежнему живут в сердцах людей. Это важно и внушает надежду… Успеху книги способствовали также отсутствие монотонности, красочность и даже пестрота – в хорошем смысле этого слова. Мы не стали ограничивать сборник жанрово или тематически, а потому внести свою лепту была возможность у многих литераторов. Диапазон произведений поистине впечатляет: здесь можно прочесть и рассказ в жанре фэнтези, и поэму о любви, и остроумные афоризмы. Творческие биографии авторов тоже разнообразны: одни лишь вступили на литературную стезю, другие пишут с юности, имея за плечами солидный творческий опыт. Мы живем сегодня в неоднозначное, крайне противоречивое время. Как известно, «большое видится на расстоянье», из-за этого не всегда удается отличить обман от реальности. К тому же иллюзии и заблуждения порой легче и проще принимать за правду… А потому одна из важных целей писателей в любую эпоху – стремление побудить человека мыслить, рассуждать и искать в своей душе истину. Только так можно сохранить уважение к себе и другим. Doc Stenbo Ученый-биолог, этнограф, художник, поэт, прозаик. Самобытный певец Сибири и Крайнего Севера. Его символическая шаманская энергетическая живопись разошлась сотнями картин по миру. Его тонкая, лирическая, импрессионистическая поэзия украшает десятки популярных сборников и книг. Его эмоциональная, психологически направленная «северная проза» не оставляет равнодушными вдумчивых читателей. Человек-загадка, человек-легенда. Экстремал-одиночка, глубоко познавший законы природы и психологию окружающего животного мира. Вольный баловень судьбы, родившийся под Счастливой Звездой Сириус (Звезда духовности, целительства, оккультных способностей, интуиции, познания тайн мира и высших ценностей, храбрости, бесстрашия и великодушия). Продолжает жить по законам дикой природы в уединении от общества людей. Сибирская поэзия Doc Stenboo на юбилее Ф. М. Достоевского На кровле филин прокричит, Раздастся по лесам. Заноет сердце, загрустит. Меня не будет там.     Ф. Достоевский Ф. М. Достоевский в Сибири Расстрел на каторгу в Сибири Писатель русский получил. И ровно года на четыре В кандалах боль души носил. В избе-казарме в дикий холод Заблудших душ здесь стерегли. Но тех, кто был талантлив, молод, Простые люди берегли. Судьба дарила им за это, Писать здесь Достоевский стал. Минув порядки и запреты, О каторжанах все писал. По краю пропасти прошел он, И скорбь, и боль – все перенес. Бессмертну славу здесь обрел он, Потомкам правду преподнес. Романы Ф. М. Достоевского В далеком сибирском остроге Писал социальный роман О русском бытье и пороке, Где пропасть земли и обман. Великий рождался писатель, Который весь мир поразил. Герой – Достоевский, мечтатель — Страдания, скорбь пережил. Романы его поражают, И русский кошмар красотой Сознанье людское ломает, Душевной своей простотой. Звезда мировая мерцает До наших времен и веков, Пророчеством мир удивляет, Плеядой своих мудрых слов. Сибирская глубинка Сибирской реки теченье, Берег медвежий и дик. В лодке моей продвиженье Лучше, чем лезть напрямик. Лоси плывут и лосенок, Чуток, я их подожду. Батько ругнулся вдогонок, Нет уж, я к ним не пойду. Так берега проплывают, Нет никакой суеты. Тут навсегда оседают Мысли мои и мечты. Медля проплыл сквозь туманы И никуда не спешил. Скучны чужие мне страны, Просто я счастливо жил. Сибирь-душа Сибирь – таежное приволье, Она с тобою говорит. Зовет познать ее раздолье И красотою одарит. Она согреет мое сердце, Разгонит творческую кровь. Откроет к тайнам своим дверцу, Подарит чистую любовь. Простор России первозданный, Твой задушевный разговор. Шаманов мир обетованный, Душе влюбленной приговор. Тайги суровой многоснежье, Весна с зимою говорит. Своим волшебным любонежьем К себе в купели заманит. Мистика весны Светло Заполярье, И озер разлив. Уголок мой рая, Творческий мотив. Северны широты, Вспышки ярких звезд. Журавлей прилеты, Мистика из грез. Все мы, северяне, Ждем всегда весну. На лесной поляне — Из цветов красу. Течение времен Руси бескрайни расстоянья, Куда ни вскинешь свой огляд. Ты зачарован в ожиданье, Вагоны рельсами стучат. Мечты высокого полета, Ах, как прекрасен этот мир! Ходи тайгою без заботы, Любуйся вдаль земли и вширь. Мгновенья жизни пролетают, Один сменяется другим. Свой контур тайны обретают, Тайгой сибирскою храним. Идут олени и медведи, Закон тайги неповторим. Живут в гармонии соседи, Уклад веков неколебим. Зарница творчества Стихи красотами разглажу, Край воспою олений наш. И строфы рифмами налажу, Вложу души моей кураж. Свети, счастливая зарница, Не нужен мне мирской покой. Сибири, тундры я частица, Не знаю жизни я другой. Брожу по тундровому краю, Влюбляюсь в облачную даль. На лире творчества сыграю, Песнь куличков сама хрусталь. Живу я в чуме, не скучаю, Мир тундры Севера суров. Поймать оленя как, я знаю, И кочевать я с ним готов. Красноярье Прекрасные просторы Красноярья, Здесь каждая былиночка близка. Люблю я Енисей и Заполярье, Судьбы моей сибирская река. По жизни мне камлаили шаманы, Я слышал бубна трепетный набат. Летать меня учили в разны страны, Учили меня зверем воплощать. По-прежнему есть чумы и олени, И, как обычно, здесь собачий лай. На лодке проплывал по Енисею, Мой творческий и судьбоносный край. Не раз встречал я здесь ночные росы, Меня сражал красотами закат. И берегом шли медленные лоси, По-прежнему красотами богат. Канин Гуси летят над тундрой, Тиха застывшая даль. Птицы с судьбою трудной, С неба звучит их печаль. Север – страна куропачья, Славны бои петухов. Бури, дожди и ненастья В песне простых пастухов. Тундры покрыты коврами Ярких и скромных цветов. С ягелем белым долами, Ягодных пышных кустов. В небе опять звонки крики, Новые стаи летят. Путь их миграций великий, Край свой хотят увидать. Истории дыхание Гадают этноведы, Где истины момент. В краю диком медведей Разгадок ждут легенд. Ведическая мудрость Ведет к вершинам «Ра». Народная премудрость, Истоки Севера. Полярные сиянья, Свет во мгле ночной. Истории дыханье Над древнею Землей. Звездный лик Ветерок печальный Снег по тундре гнал. Перезвон хрустальный Льдинками звучал. Морозец крепчает, Снег глаза слепит. Белизной играет Зимний колорит. Звезды воссияют, Выйдет лунный диск. Светом заполняет Звездный неба лик. Песни каюра Каюры песню бодрую затянут, Ускорит бег свой северный олень. И звезды удивленные вдруг глянут, Как мчит по застругам живая тень. Вдруг разноцветьем севера сияний Полнеба озарится красотой. Галактики добавится мерцаний, Подсветится соседушкой-луной. Ударом бубна мир шаман откроет, И молниями вспыхнет красота. На сопке удивленный волк провоет, И снова воцарится темнота. Каюр продолжит песню о красотах, Его душа как этот разноцвет. По тембрам и тональностям, частотам Он северного хора инструмент. Старик В тундре морозной, далекой В чуме живет сей старик. Норов полярный жестокий, Он к нему как-то привык. В чистое небо ночное Ветер ворвется с пургой. Грозно рычанье звучное, Волчий раскатится вой. Бурной и ранней весною К северу птицы летят. Чужды им южные знои, Родину видеть хотят. Радостны крики гусины, Слезку роняет старик. Близок ему мир былинный, Сердцем, душою он вник. Ждут Севера Олени идут верно рядом, Какой бы ни труден был путь. Всегда одержимы обрядом, С дороги нам трудно свернуть. На северных тундрах нам место, В пути неприемлема злость. Здесь друг перед другом все честны, И ты здесь давно уж не гость. Окутан весь Север красою, Аргиш уже ждет, нам пора. Шумят половодья весною, Приветствуют нас Севера. Якутский простор Белые снежны просторы, Высь, голубень, синева. Жадно впитаю все взором, Рифмы пишу на слова. Сердце мое как в тумане, Ждет, что откроется вдруг Сказка с цветными полями, С дальними видами круч. Край мой – холодны широты, Вспыхнет полярный мираж. Ярки якутски красоты — Цвета волшебный коллаж. Кончатся люты морозы, Хлынет весенний кураж. Вдруг оживут мои грезы, Рифмочек яркий винтаж. Вдохновение Приходит вдохновенье, Костер в душе горит. Щемящее волненье Тебя затормошит. Все новые творенья Идут из-под пера. У них предназначенье — Мир, торжество добра. Плывут под небесами Мечты души моей Порадовать словами Земных простых людей. Веды времен Таинственный мой Север, Загадочны века. Народы Солнца веры, История сложна. Шаманы, русски веды, Не раз сказы слыхал. Все помнят стары деды, Народ их сохранял. Легенды, были, сказки, Обычаев уклад. Годов былых подсказки, Истории расклад. Весна оленя Вокруг леса, затишье, Чуть дышит ветерок. Березы лишь поникли, Здесь северный восток. Сибирская глубинка, Суровая тайга. Росистая травинка, Лосиные рога. Над озером алела Вечерняя заря. И камышевка пела, Весну благодаря. Пришла в страну оленя Счастливая весна. Лучами озаренья Вся светится земля. Бытие Стремятся вверх все выше Деревья, до небес. И к облакам поближе Растет зеленый лес. Как мудрая природа В таежном бытие, Растениям свобода, Живому житие. Разбужены долины И горы, облака. Зависла паутина На ветке паука. Душа не уставала, Летели вдаль мечты. Рука стихи писала, Величье красоты. К Енисею Енисей, река родная, Берег сумрачных лесов. Ты течешь, водой играя, Между дальних берегов. Весной бешеным потоком К океану гонишь льды. На пути своем далеком, Енисей, могучий ты. Пред твоею красотою В восхищении стою. Стал по жизни мне судьбою, Для тебя я песнь пою. Полноводные просторы Средь сибирских быстрых рек. В твоем беге столь задора, Хватит счастья нам на всех. Обычаи Севера С тайгою шутки плохи, Скажу я наперед. Сюда не ходят лохи, Судьба их тяжка ждет. Здесь горестно не плачут, В потерях дорогих. Здесь слезы свои прячут, Приструнят здесь других. В домах здесь не воруют, Не вешают замок. На праздники пируют, Ты здесь не одинок. Частица каждой пяди, Приветливый дымок. И гостем будь не глядя, Коль ты устал с дорог. Душепоющая Сибирь Что может быть милей Сибири, Ее березовых кудрей? Легенды древние и были, Одна другой еще старей. Утрами мокрыми, росными Вдоль тихих ласковых полей Пройтись просторами родными В восходе розовых лучей. И клад росинок-самоцветов Откроет травушка-трава. Лучами солнышка согрета, Лопочет сонная листва. Ничто на свете не сравнится, Душепоющая Сибирь! С ума сойти и не влюбиться В ее простор, и в даль, и в ширь! Над Енисеем пар клубится Теплом от млеющей земли. Что может с красками сравниться Сибирской алушки-зари? А солнце нежной позолотой Осенний красит уже лист, Взойдя в небесные высоты, Художник, мастер-колорист! Прошло, проплыло красно лето, С тоскою пожелтевших ив Начало осени момента — Сибирский золотой разлив! Я от восторга обессилел — Что может быть еще нежней Моей любимушки-Сибири, Родной сторонушки моей?! Осень в Сибири Приутихли голые осинки, Перестали листьями шуметь, Лета бабьего зависли паутинки, Больше некуда и им теперь лететь. По лесам разбросаны подарки: Ягод грозди, краски, листопад, И пролетные пугливые казарки Беспокойно все о чем-то говорят. Стаи уток кормятся на плесах, А утрами сквозь густой туман, Журавлей пугая на покосах, Улетает к югу шумный караван. Прокричала в ельнике кедровка, Коршун в небе высоко парит, И лисица, рыжая плутовка, Цветом осени сверкает и горит. Косачи расселись на березу, Прилетел к рябинушке снегирь. Видно, скоро быть уже морозу. Зиму-зимушку встречай, моя Сибирь! Мой творческий рай В бескрайних просторах Сибири Гуляют оленей стада. Бродяга из жизни и были, Опять возвращаюсь сюда. Роднее здесь кажутся звезды, И близок далекий мне край. Сквозь время, мечты и сквозь годы Нашел я свой жизненный рай! Какое здесь звездное небо! Байкала простор, широта! И где бы по жизни я ни был, Сюда меня тянет мечта! На юг повернули олени, За ними идут холода. И волки – опасные тени — По следу бегут, как всегда. Далекие горы блистают Вершинами белых снегов. Крадется зима, наступает Порывом свирепых ветров! До встречи. Пока. Не прощаюсь, Суровый далекий мой край. Всегда я к тебе возвращаюсь, Мой творческий сказочный рай! Спасибо, Русь Вникаю в природу все глубже, Душою и телом учусь. В гармонии с нею быть нужно, Закон ее знать наизусть. Любая таежная мелочь Для жизни значима, важна. Иметь нужно волю и смелость, Чтоб счастье светилось сполна. По жизни приходит к нам радость, Печали уходят и грусть. И в тело вливается благость, Спасибо тебе, моя Русь. Пойду прогуляюсь росою По травам лесным босиком. В стихах воспою я Россию Сибирским простым языком. Владимир Аверкиев Родился в 1948 г. Окончил физический факультет университета. Служил в армии. Работал в НИИ и международных организациях. Автор сборников: «След во времени», «Когда и где начинается завтра», «Интерференция», «Предназначение». Участник «РосКон» 2019 и 2020 гг., фестиваля «Славянская лира». Обладатель дипломов номинанта и финалиста ряда международных литературных премий. Член Интернационального Союза писателей. Возвращение (фантастический рассказ пациента) Лгущий самому себе и собственную ложь свою слушающий до того доходит, что уж никакой правды ни в себе, ни кругом не различает, а стало быть, входит в неуважение и к себе и к другим.     Ф. М. Достоевский. Братья Карамазовы Я осознавал, что выход из анабиоза – процесс весьма неоднозначный, как и восстановление памяти после длительного нахождения в нем. Сложная иерархия воспоминаний, образов, конкретных знаний, приоритетов выстраивается в динамично меняющуюся последовательность. Эксперименты со встречными пучками на коллайдере, новые принципы перемещения в пространстве, парадоксы пространственно-временного континуума, черные дыры, горизонт событий, длительный полет, нечетко осознаваемые цели этой дальней космической экспедиции, ее результаты… И вот я возвращаюсь на Землю… Сколько лет прошло… Надо зацепиться за какой-то узелок нити Ариадны и подвигаться неспешно: телепередачи тех лет, выставки и лекции, музеи из прошлой жизни. С великим разочарованием я слушал дискуссии по актуальным проблемам современности, понимая, что происходит забалтывание сути и создание мифов о происходящем. И это с участием персонажей, в компетенции которых я не сомневался. Бывало стыдно за них, так как я помнил их речи и деяния, чему уж минуло четверть века по земным меркам. Поток информации и мнений из интернета создал среду обитания для существования и мутации особых видов «контентных вирусов», проникающих в здравый смысл, психику людей, мотивацию, да и в структуру миропредставления. Эта виртуальность, соединяясь с реальными объектами, создает какую-то новую координату, да и не одну, по которой измеряется и оценивается то, что тысячелетиями создавало человечество. Появились какие-то люди, которые «высказываются» по любому поводу и общаются друг с другом, наполняя «виртуальный объем» продуктами различного происхождения и сомнительного свойства, оценивая их значимость по ими же созданным меркам и правилам. Упрощается обратная связь на предлагаемое: «да» – «нет». Иногда, правда, решаются проблемы сбыта неходовой женской обуви: мужчинам предлагается носить шпильки, подкорректировав психику и физиологию. Фильтром может быть только образование, кругозор, воспитание и как производная – критический подход… А здесь опять как в легендарном лабиринте, только нить то растягивается, то сжимается, следуя одной из космологических теорий, где расширяющаяся Вселенная сжимает свой аналог в, скажем, ином измерении. Вместе с тем я начал замечать, что меня раздражает происходящее. Телевизор я исключил первым, затем перестал интересоваться деталями событий в мире. Менеджмент в политике и экономике основных стран превращался, по моему разумению, в «корпоративный промысел», функционирующий по своим внутренним правилам. Глобальные проблемы подвергались искажениям и становились поводами, предметами торга, в прямом смысле тоже… Сюда же можно отнести и природные катаклизмы, явления… Новые тенденции в литературе, искусстве, музыке основываются на извлеченных из подсознания полуреальных образах персонажей и событий. Многое перерабатывается СМИ и шоу-бизнесом, позаимствованное из различных географических широт и исторических времен как материал для этих новшеств. В психологии социальных групп и их этике возникли псевдоновые критерии, нормы и правила. Некоторые национальные и патриотические проблемы формулируются и решаются теми, для которых они являются «последним прибежищем». Я вспомнил одну из теорий о том, как воспринимается окружающий мир человеком с момента рождения и до финальных мгновений. На восходящей линии познание объектов и явлений происходит в позитивном ключе: что-то принимается, другое отвергается, трансформируется в знание и опыт. После прохождения плато, определенного каждому во времени и по сути, меняется вектор восприятия вещей. Появляется отторжение понятого, несущественного, иногда существующего и кажущегося стабильным и необходимым другим. Идет своеобразная убыль ценного и ценностей. Как же в моем случае? В моих размышлениях появилась некая модель оценки происходящего. Я – наблюдатель, нахожусь в движущемся поезде. Все, что проносится за окном, то ускоряется, то застывает и начинает ползти в обратном направлении, стоит только отвлечься от бегущей картинки. Я начинал понимать, что изменения с моим организмом имеют противоположную направленность процессам внешнего мира. А как быть с отсутствием «третьего отрицания» (tertium non datur)? Технический прогресс ускоряется, хоть и зигзагами. Средневековый менталитет с «айфоном и АК» пытается самоутвердиться, не сделав никакого вклада в цивилизацию… Создание атомного, химического, биологического оружия существенно влияет не только на политику, но и на психологию людей. Губительное и длительное воздействие на окружающую среду, расточительное использование природных ресурсов, взрывное развитие информационных технологий и их применение, существенно меняющие структуру ценностей в искусстве, литературе, развлечениях, извратили представление многих людей о реальности и реалиях мира. Влияние виртуальных форм в образовательном и воспитательном процессах материализовалось в виде синдрома социально-психологического неблагополучия, проявляющегося в психических расстройствах, физической деградации, убогого «сигнально-рефлекторного миропредставления» и даже изменений на генетическом уровне. Эта эпидемия распространяется одновременно на всех континентах. Мы подошли к постиндустриальной стадии (и даже вошли) цивилизации. Сложилось общество, в котором информация – продукт не менее важный, чем земля, сырье, труд и капитал, а производство информации – существенный фактор общественного развития, воздействия на сознание, да и на генезис человека. Каким видится будущее? Оказывается, упущены колоссальные возможности в совершенствовании разума, чувств, организма. Слабы (речь не идет о потреблении) «контакты» с растительным и животным миром, можно сказать, единицы на планете «владеют языком деревьев, зверей и птиц». Среди приоритетов отсутствуют глубокие системные исследования человека, не с целью спасения и борьбы с болезнями, но совершенствования явных и неизведанных его возможностей. Становится «стыдно» перед членистоногими, выращивающими оторванную клешню. Из космоса Земля сверкает, как новогодняя елка, всеми видами и частотами излучений, взрывами, пожарами, следами уничтожения природных ресурсов и отходами производства. Экологические аспекты энергетики содержали одну проблему, замалчиваемую в последние годы. Речь идет об использовании искусственно выведенной бактерии, применяемой для борьбы с масштабными разливами нефти и нефтепродуктов. Ее последующие метаморфозы породили проблемы совсем иного толка и масштаба. Да и сама методика допускала применение ее возможностей в «иных целях», вплоть до появления «пандемий и подобных явлений». Тектонические разломы дальневосточного региона имеют значительную протяженность и сложную как вертикальную, так и горизонтальную структуру. Вектора перемещений плит разнонаправлены. Скорости движения также различны. Измерениям поддаются пласты на глубинах до ста километров. Сейсмичность присутствует практически постоянно. Древнейшие геологические пласты выдают на-гора тайны различных форм жизни в виде неизвестных штаммов. Из глубин Мирового океана приходят в мир людей не только их древнейшие и потревоженные обитатели. Кроме того, в одном случае из ста накануне сейсмического события отмечались свечения в атмосфере в районе эпицентра, что-то наподобие северного сияния. Приемлемого научного толкования явления пока нет. Исследование подводного монумента Йонагуни, «японской Атлантиды» на дне Тихого океана, принесло проблему необычного свойства. Пробы грунта и частицы стройматериалов были взяты без соблюдения мер бактериологической безопасности. Да и наука с широким спектром экспериментов привносит в нашу далеко не равновесную среду обитания результаты различного толка в области генной инженерии и биотехнологий. Падение метеоритов, особенно интенсивное в прошлые годы, характеризовалось концентрацией микрочастиц, дошедших до поверхности, в юго-восточной части азиатского континента. Что они принесли на этот раз? И вот из царя природы превращаемся, в том числе, в жертву собственных деяний. Создается впечатление о каком-то разлаженном, неисправном механизме внутри человеческой природы. Где точка возврата или невозврата в действиях, рычаги включения механизмов принятия и непринятия наших соображений, намерений и планов? Хочется верить, что человек приходит в этот мир для созидания, познания и поиска непознанного, но и «Nosce te ipsum» – «Познай самого себя». Понять прошлое и настоящее, заглянуть в грядущее, попытаться представить, что станет достоянием следующих поколений, – не это ли является связующим элементом в стремлении людей к совершенству, гармонии с собой и временем? Что я принесу из далеких странствий?.. Теперь я слышу беседу моих коллег, по всей видимости. Надо отвлечься от потока мыслей и сосредоточиться на происходящем во вне… Пора открывать глаза… P. S. Главврач и заведующий отделением внимательно слушали доклад лечащего врача, просматривая записи в истории болезни. Случай был неординарный. Кома – действительно загадочное состояние. По большинству показателей пациент имел признаки здорового человека. – Похоже, мы присутствуем при возвращении… – медленно проговорил главный. – Добро пожаловать в наш мир! Роман Айзенштат Родился в городе Минске в 1946 году. Трудовой путь начал с 15 лет, перепробовав много профессий. Окончил университет, работал журналистом. Был удостоен серебряной и бронзовой медалей ВДНХ СССР. С 1991 года в Израиле. Автор 12 поэтических сборников. Печатался в России, Белоруссии, США, Украине, Израиле. На его стихи написано много песен профессиональными композиторами и бардами, они переводились на немецкий, английский и белорусский языки. Был среди победителей различных конкурсов и фестивалей, отмечен рядом наград, в том числе медалью «За выдающийся вклад в развитие русской литературы и искусства» журнала «Российский колокол», медалью «За заслуги в культуре» имени Адама Мицкевича. С 2021 года – академик Академии литературы и коммуникации (Франкфурт-на-Майне, Германия). Роман Айзенштат – член Союза русскоязычных писателей Израиля, член Ассоциации композиторов и авторов Израиля, член Интернационального Союза писателей. «То ли птица кричит в ночи…» То ли птица кричит в ночи, То ль котенок плачет от боли… Город спит за окном, он молчит, Современный, почти мегаполис. Но и в сонную эту тишь, Как в давно забытую повесть, Вдруг вплетаются звуки. Услышь! Бродит чья-то бессонная совесть. Ты и сам, проснувшись порой, Ощущаешь в сердце тревогу. Чей там голос? Нет, вроде не мой. Значит, рано ногами к порогу. А если я себя предам А если я себя предам, Дай Бог понять мне это, Чтоб наказал себя я сам — С самим собой вендетта. Я стану кровник сам себе И, не потупив взгляда, Смирюсь, воздав хвалу судьбе, Не попрося пощады. «Если мамы нет, и давно…» Если мамы нет, и давно, Убаюкай меня ты, окно. Чтобы снились мне добрые сны, Я сотру запятую луны. Пусть, хотя и прошло много лет, Звезды вручат мне в сказку билет, И по небу, как в море, я вплавь, Спутав сказку и серую явь, До волшебного острова сна Доплыву под присмотром окна. …Одеяло свернулось слегка, Но поправила мамы рука. Жажда Г. Трестману – Страждущий-жаждущий, что тебе надо? – Мне бы напиться, добравшись до ада. Я не жалею о райских тех кущах, Что обещал ты мне, Всемогущий. Пусть бы сказал мне кто-то однажды: «Мертвые тоже страдают от жажды». Я никогда не поверил бы в это, Счел бы придумкой хмельного поэта. И хоть не чувствую жара огня, Жажда уже одолела меня. – Райские кущи, блаженство в астрале — Это я всем обещаю вначале, Но изучил я людскую натуру: Каждый стремится попасть туда сдуру, Лучше при жизни чтоб сразу и все, Этих я сразу от рая отсек. Также и тех, кто молился упорно, Но уличен был в актерстве позорном, Кто без запинки молитвы читал — Заповедь знал, но не выполнял. Коль о тебе речь, так просто все это: Тот, кто шагает стезею поэта, В рай он не может попасть априори — Он со Всевышним в стихах своих спорит. «Зацветет полянка земляничная…» Зацветет полянка земляничная Белым цветом нежных лепестков. У меня была такая личная Среди молодых тогда еще лесков. К ней стремился не за сладкой ягодой, Не с лукошком, не с ведерком я, Лес казался мне зеленой пагодой, А полянки – местом очищения. Там они – не барышни кисейные, В листиках узорных близ земли, Под лучами солнышка весенними Вдруг невестами лесными расцвели. Я искал полянки незаметные Посреди деревьев и кустов, Находил, ловил мгновенья светлые, Убежав от серых будничных часов. Ведь потом, когда поспеют ягоды, Грянут земляничные бои, И базаром обернутся пагоды, И полянки эти станут не мои. «Зеленый богомол на ветке у дороги…» Зеленый богомол на ветке у дороги. Он – не кузнечик, он другой. Всегда боец, а вот сегодня – вид убогий, Измученный, не рвется в бой. Не потому, что он такой трусливый, По жизни – он везде, всегда брюсливый. Но верую, что есть и в нем душа, Ей не выкидывать сегодня антраша, Страдает: он остался без подруги. Никто не помнит старые заслуги, Как он старался, рисковал собой, С другими шел из-за нее на бой. В боях истратился, уже устал — Освободи другому пьедестал. Я снял его с той придорожной ветки — Не для внучат, не для домашней клетки — И в сень деревьев, где кусты погуще, Отнес, оставил в зелени растущей. «Жизнь прошла без смокинга и фрака…» Жизнь прошла без смокинга и фрака, В джинсах, майках, даже в неглиже. Умерли и кошки, и собака, Новых я не заведу уже. Покидаю мир я без одежды И без шанса повторить все вновь, Оставляя хрупкие надежды, Что в итоге победит любовь. В это так мне хочется поверить, Даже через горечь на губах: Пронесясь сквозь бури и потери, Мир не сгинет в дантовых кругах. «Я камин бы разжег – нет камина…» Я камин бы разжег – нет камина, Я бы выпил – так бросил уж пить. Как там было в стихе том старинном? «Хорошо бы собаку купить…» Есть собаки, аж две, есть и кошки, Может, жив я, спасибо зверью, Только тем, что хлебные крошки Прямо с рук моих птицы клюют. «В комнате не пишутся стихи…» В комнате не пишутся стихи, Пишутся у ветра на коленях. На сухих березовых поленьях Чертиками пляшут огоньки. Мне пока еще не много лет, И не раскрутилась жизни лента, Спят друзья в палатках из брезента После песен, пива и котлет. И, не зная, хороши они, плохи, С лесом добрым в унисон дыша, Без бумаги и карандаша Сочиняю я неровные стихи.     1961 г. «Порой нам близкие немилы…» Порой нам близкие немилы, В них каждый жест и взгляд чужой, Но вот дыхание могилы, И тянемся мы к ним душой. Дрожим над этой нитью тонкой Со всем, что прожил, чем живешь, Боязнью чахлого ребенка: «Ты не оставишь, не уйдешь?» Они добрее стали вроде… Нет, это ты стал к ним добрей. Мы растворяемся в природе, И взгляд другой, и он – верней. «Богом бабочка забытая…» Богом бабочка забытая Бьется в белое стекло, Дверь в палату приоткрытая… Время жизни истекло. На ходу качалка шаткая, В капельнице спит раствор, Простыня крахмально-гладкая, И потушен монитор. Впереди замена быстрая — Не упомнишь, кто сосед. Комната стерильно-чистая, На стекле пыльцовый след… «Мой порог затоптала беда…» Мой порог затоптала беда, Хоть стучалась к другим, не ко мне, И казалось порою тогда: Нахожусь я под градом камней. Говорят, что нельзя принимать Близко к сердцу печали других, Но природа – суровая мать, У нее нет «своих» и «чужих». Каждый ждет, что ему повезет. Я хочу, чтобы всем повезло, И мечтаю: придет новый год, Где лишь словом останется зло. На балконе Я сижу на балконе на восьмом этаже, Надо мною стрижи круги нарезают, А в руках у меня свод стихов Беранже, И я делаю вид, что его я читаю. Хоть я в городе, воздух прозрачен и чист. Поездов отдаленных слышны перестуки. Со стихами моими в книжку вложенный лист — В них почувствуешь грусть – наперсницу скуки. Я писал их как будто на крутом кураже, Строчки шустро с пера стрижами слетали, Но в итоге – веселый лишь поэт Беранже, На страничке моей – слезинки печали. Мне наполнить, как он бы, бокальчик вина, Мне б его оптимизма впрок поднабраться. Понимаю, конечно, что моя в том вина: За людей щемит сердце глупое, братцы. Во дворе у поэта Во дворе у поэта давно притулилась рябина. Рядом яблони крона, и рябина почти не видна. Во дворе он родном, но рифмует «рябина – чужбина», Одиноко поэту. Никогда не вернется жена. Почему он в тоске? Почему душа так несчастна? Или это уже не душа – половинка ее… Когда жили вдвоем, были целым одним, что не ясно? Назовите: любовь и судьба, остальное вранье. Неподдельна тоска его в строчках стихов, да и в прозе. Воскрешает талантом: иногда вот она у окна. Глянет он: где, родная моя, ты, почившая в бозе? Там рябина за яблоней, как всегда, почти не видна. «Я в лесу среди сосен душой оживаю…» Я в лесу среди сосен душой оживаю, Не могу надышаться тобой, хвойный рай, Пусть и редко, но все-таки здесь я бываю, Кто родился тут, знает, чем мил этот край. В нем тебя привечают пушистые елки, И в тени белый ландыш прозрачен и чист. Попетляешь по тропкам, свернешь на проселки, В путь проводит тебя птиц непуганых свист. А в луга попадешь, где не кошены травы, Где кузнечики, бабочки, злые шмели, Нет в тебе сожаленья о смерти державы, Но начало твое в сердце этой земли. Это чувство глубокое носишь повсюду И порой сам себе так и не объяснишь: Побываешь в лесу, словно в храме, и чудо, Коль оно не свершилось, его совершишь. Не прощаюсь я с вами, сосенок иголки, И с тобой, шишки запах пахучий, лесной. Мои родичи близкие – сосны да елки, Там, где пальмы и море, вы тоже со мной. «Серый кот – на моем чемодане…» Серый кот – на моем чемодане. Он не хочет, чтоб я уезжал. Развалился, глаза – две пираньи: «Ты куда собираться-то стал? Только мы подружились с тобою, Вижу, ты как товарищ неплох, Человеко-кошачьей судьбою Жили б вместе на даче, без блох. Были б запросто мы корешами, Ели, пили с тобой сообща. Иногда развлекались с мышами, Под пивко разобрали б леща. Разве было со мной тебе плохо? Не дают оставаться грехи? Понимаю: страна и эпоха И, конечно, стихи, эх, стихи… Из-за них ты пожертвуешь дружбой И родными? Ведь здесь был твой дом». Вышел я с чемоданом наружу. Ах, как жаль расставаться с котом. «На море шум леса я слышу…» На море шум леса я слышу, Шум моря со мною в лесу. В них грудь моя вольно так дышит, Сберечь бы в себе их красу, Чтоб даже средь каменных будней На улицах и площадях И в гуще толпы многолюдной Жить так, как средь рыб, среди птах. «Иду вдоль каштанов…» Иду вдоль каштанов, И дождь моросит. Вам, может быть, странно, Что сердце парит? Я в городе этом Родился и рос И здесь стал поэтом. Тогда в чем вопрос? Вернешься порою На круги своя, Иллюзий не строя, Родные края Тебя повстречают Горячей волной, Хоть годы умчались, Но город – родной! «Этот домик мне знаком…» Этот домик мне знаком, Я бывал когда-то в нем. Здесь гортензии кусты И цветы, цветы, цветы. Тут хозяин раньше жил, Он мне верным другом был. Нет его уж года два, Но осталась жить вдова. Мы с ней шкалик разопьем, Вспомним вместе о былом. На рюмашке хлеб лежит, По щеке слеза бежит. Нет здесь мраморной плиты, Лишь цветы, цветы, цветы Памятью о том, кто жил, Для других он их садил. «Я, как медведь, чужую ем малину…» Я, как медведь, чужую ем малину, Не мыв, не проверяя на червей, И ласково мне греет спину Незлое солнце бывшей родины моей. Малина вдоль дороги, у забора, А если без ограды, то ничья. Рву ягоды поспешно, без разбора, Так путник жадно пьет из чистого ручья. Наемся наперед? Да нет, едва ли, Но не забыть – малину ем с куста — Кусочек мира, что так пасторален, В той новой жизни, что сегодня непроста. «Зверька, живущего во мне…» Зверька, живущего во мне, Я очень берегу И знаю про него один, Другому – ни гу-гу Не просит он ни есть, ни пить, Бесплотен, словно дух, Он очень в музыку влюблен, Что услаждает слух. И потому готов внимать Мелодии любой, Была бы только для него Напевной и родной. Доволен он – доволен я, Ведь я люблю его. А может быть, и ваш зверек Похож на моего? Пейзаж Так в этот был пейзаж влюблен На озере одном, Что снился по ночам мне он В спокойствии своем. Кристально чистая вода И золотой камыш. Стремился вновь попасть туда, Но жизнь не повторишь. Когда пришел на берег тот, Увидел: он чужой. Пожух камыш, растет осот Над гиблою водой. И ничего не изменить, Реальный мир жесток. Я постарался все забыть, Вернувшись на Восток. Но в снах своих пейзажа вновь Восстановил черты, Так первая живет любовь, Когда ей верен ты. «Я пил в одном из лучших ресторанов…» Я пил в одном из лучших ресторанов — Лесу сосновом бывшей родины моей. И не считал стаканов и бокалов, Поверьте, не было того вина хмельней. Деревья плыли в волшебстве нарядов, С иголочки была зеленая парча. А леший думал, я – искатель кладов, И за моей спиной тихонечко ворчал. А клад-то мой – рябина с бузиною И сосны, ели, сладкий пересвист дрозда. Измерить трудно мерой золотою То, что ушло, ушло из жизни навсегда. А навсегда ль? Порою мне приснится Тропа туристская, твой взгляд из-за плеча. Заехав на часок, могу напиться Из добрых, тихих рук хрустального ключа. Но все ж когда я здесь, то пью вино я, Знакомо все вокруг, свое, почти как встарь. Лишь сосны плачут золотой смолою, И слезы их напоминают мне янтарь. Клевера, клевера… Клевера, клевера позабытых лугов, Где коса не свистела годами, Этот запах медовый неброских цветов, Разнесенный хмельными ветрами По округе, по ближним полям и лесам, Он в больших городах незаметен, Но прорвется из детства к моим адресам, Как заветная память о лете. Клевера, клевера позабытых лугов, Я все чаще о вас вспоминаю, Когда вижу цепочку скользящих годов, Что сбиваются в плотную стаю И летят по маршруту, известному нам, В край, где будем мы все без возврата. Мне успеть бы вернуться к медовым цветам, Полной грудью вздохнуть, как когда-то. «Сегодня попрощался с лесом…» Сегодня попрощался с лесом, В обитель каменных домов Мой ум вернется мелким бесом. Хитросплетенье городов Потребует других привычек И навыков таких житья, Где человек двух- и трехличен, Сберечь где трудно свое «я». Но побывав в лесу сосновом С десяток чудных, светлых дней, Вернусь туда почти что новым И даже чуточку добрей. «Всю ночь по крыше дождь стучал…» Всю ночь по крыше дождь стучал, Как будто в дом просился: «Я свой костюм бы поменял, Он стар, поизносился». «Кто шьет костюмы для дождей? Забота не земная. И как помочь вам в той нужде, Простите, я не знаю». А он стучал, стучал, стучал В надежде бестолковой. Ему бы свой костюм отдал — И у меня не новый. Мой собеседник Имбирный эль смешаю с джином, С котом на пару разопьем. Он изогнет тугую спину И замурлычет о своем. Глотаю я напиток терпкий, Кот только смотрит, но не пьет. Спасибо, что меня он терпит, Какое счастье, что есть кот, Который молча, не встревая, Сумеет все понять без слов, Наперсник мой, душа живая, Мой самый лучший из котов! Неслышную веду беседу С тем, кто один прищурил глаз, Ему заветное поведал, И он меня мышам не сдаст. Собиратель улиток Я простой собиратель улиток. Каждый раз после зимних дождей «Рогачи» не бросают попыток Поменять место жизни своей. Кто-то скажет, с людьми они сходны, Те добились ведь цели своей: После многих попыток бесплодных По планете рассеялись всей. Но ведь люди – они быстроходны, До сверхдальних дотянутся мест, Самолеты, авто, пароходы Переправят в единый присест. Жизнь в саду стала невыносимой, И улитки по старым клише Домик свой переносят на спинах. У людей он хранится в душе. Недалече они отползают — И раздавлены чьей-то ногой, Тихоходы садов погибают Вместе с домом, что носят с собой. Я простой собиратель улиток. Их в траву возвращаю, в кусты. На асфальте, дождями омытом, Жизнь спасаю, но жизнь без мечты. Я собирал грибы во сне Я собирал грибы во сне И отдавал их за «спасибо» Какой-то женщине красивой Чье имя неизвестно мне. На самом деле я в бору Грибном, сосновом не был годы, Часть близкой мне, родной природы Вписал в полночную игру. Так, не ступив через порог, Бродил в лесу, хотя был дома. В бору мне было все знакомо, Но женщину узнать не смог. Бывает, боль мешает сну Бывает, боль мешает сну, Ты мечешься тогда в постели, Хотя отходную не спели, На шаг ты ближе в ту страну, Где строги голубые ели И волки воют на луну. Я так себе и представлял: Не кладбище среди пустыни, А лютый холод зимней стыни, Могилы сумрачный подвал, Что вырыт в непокорной глине, И пан, что на кону, пропал. Удобной позы нет уже, А боль несет с собой виденья, И не найти успокоенья, Не только тело в неглиже, Душа обнажена, владенья Ее на роковой меже. Пока ты не ушел совсем, Но выпадаешь из комфорта, Как мячик с теннисного корта, Не будут ждать тебя, зачем? Заменят. Вот законы спорта, Законы жизненных систем. Вдруг боль ослабит поводок. Нет, организм не зря боролся. Таблетку съел и укололся — И спишь уже почти часок, А мысль последняя: «Не бойся! Ты поживешь еще чуток». Когда покраснеет рябина Когда покраснеет рябина, Не будет меня в том лесу, Повинную блудного сына Сегодня я ей принесу. Частицу мятежного сердца Да пару неназванных слов, Сыграв уже прошлого скерцо, Оставлю у диких стволов. Вернусь ли сюда, я не знаю, Но есть среди многих причин Одна: просто предан я краю, Где горькая сладость рябин. «Человечество и есть неопалимая купина…» Человечество и есть неопалимая купина, Что сгорает постепенно, но никак ей не сгореть. Провожают жены в путь последний мужа, брата, сына И рожают, заменяя этой новой жизнью смерть. Если люди разберутся на Земле между собою И оставят лишь одну религию – ДОБРО, Выживут и в дальнем космосе, разумному их рою Не дано погибнуть, хоть устроен тот хитро. Сагын Беркиналиева Родилась в 1974 году в селе Узгуруш Таласской области Бакай-Атинского района. Член Союза писателей Кыргызстана, Союза писателей Средней Азии, Евразийской творческой гильдии и Союза писателей Северной Америки. Руководитель Кыргызского отделения Союза писателей Северной Америки. Изданные произведения: «Лист, покрытый пылью» («Бийиктик», 2014), «Девушка, танцующая в небе» («Улуу тоолор», 2019). Стихотворные произведения вошли в сборники: «Посвящение Жолону», «Кыздар ай» («Бийиктик», 2015), «Ыр кербени» («Гул чынар», 2016), «Мекенге таазим» («Бийиктик», 2015). Обладательница дипломов за активное участие в конкурсах молодых поэтов «Мекенге таазим» и «Беш Акын» (2017). Дипломант фестиваля Евразийской недели культуры, который проводился в Англии. В 2019 году участвовала в Международном конкурсе в Брюсселе и заняла первое место в номинации «Поэзия», была удостоена премии-медали «Лира» за лучшую женскую лирику. В этом же году награждена премией «Лучший поэт года» республиканской газетой «Эркин тоо». Недавно в Британии замечательным поэтом Джоном Фарндоном на английском языке издан поэтический сборник «Девушка, танцующая в небе». Получила высшую награду Международной премии «Янтарный самородок». Лауреат I степени Международной премии «Старая пластинка» им. Леонида Утёсова. Лауреат Международной литературной премии им. Дюка де Ришелье «Пушкин и Гоголь в Италии». В 2021 году награждена серебряным знаком Союза писателей Северной Америки. Академик и почетный деятель СПСА. Обладательница Гран-при Международной премии им. Ф. М. Достоевского (СПСА). Международный лауреат конкурса «Лиффт-2021». Так приходят стихи Наполняя сердце теплотой, Алым шелком шелестя, приходит стих. Новый, непривычный, непростой, Он – причина сладких мук моих. Вдруг среди полночной тишины Стих врывается волчицей белогривой. И не пойму, кто спутал мои сны — Жестокий хищник или друг нетерпеливый? Наутро от прохлады предрассветной Стихи росой прозрачной оседают И дышат свежестью и новизной заветной. Росинки эти жить мне помогают.     Перевод Анатолия Лобова     25 июня 2021 г., Тбилиси Давайте лучше потанцуем вальс Не обижаюсь. Вы – не любите. Я знаю, Мой сумрачный. Зато люблю я Вас. И первая на танец приглашаю: «Давайте лучше потанцуем вальс!» Все само собой решится толком, Запоют в душе серебряные трубы, Настроение взметнется белым шелком, Я тогда Вас поцелую нежно в губы… Может быть, Вы тихо засмеетесь — Любовь заполнит океаны и моря… Даже если Вы мне просто улыбнетесь, Вы – любовь моя, вселенная моя. Вместе с Вами обнимаю небо И уже не опасаюсь Вас. Каким бы сумрачным любимый ни был — Поскорее с ним танцуйте вальс!     Перевод Анатолия Лобова Любовь взаймы Я от жизни жду чего-то вопреки всему. На сердце раны от любви жестокой, безответной. И хотя любовь такая вроде ни к чему — Упрямо счастья жду от этой жизни беспросветной. Бросил меня милый мой, в край чужой уехал. Горько, будто мной проигран жизни марафон. И теперь моя подруга – слабая надежда На то, что, взяв взаймы любовь, возвратится он. Я могла б отдать взаймы платье свое красное, Что хотите забирайте – назад не попрошу. Но любовь мою к тебе, словно солнце ясную, Отдавать взаймы кому-то я не разрешу. Пусть она неугасимо, ярко светит людям, А мы с тобой в стихах, Сагын, любить друга будем!     Перевод Анатолия Лобова     5 июля 2021 г., Тбилиси Мольба С мольбою о любви я на коленях Вновь пред тобой, о гордости забыла, Но не глаза мужские – отраженье Мое в слезах со мною говорило. Коль ты умен, что ж душу мне терзаешь? Даешь понять – тобою не любима. Ведь рану поцелуй не заживляет, Боль в сердце от обид неумолима. Пусть хлынет дождь, как слез моих потоки. Тону в глазах холодных и жестоких, На остров Одиночества уплыла, Мне серость будней душу отравила. Жизнь унизительна – кажусь несчастной. Из-за любви кто обвинит поэта? Мужчина восхитителен, как ангел, Но лишь в одном из них – мой лучик света. Моим героем быть ты недостоин. Жаль, что стихи тебе я посвящаю. И зря меня считаешь ты пустою. О гордости утерянной рыдаю. Позволь в любовь поверить, притворись же… Поэт – дитя, ждет чудное мгновенье, И о тебе я радостно воскликну: «Ты дар мой свыше, сила вдохновенья!»     Перевод Михаила Ананова, Тбилиси Возмездие В небеса гляжу – там вижу горы… Как на ниточке висят, вот-вот сорвутся. Флаг трепещет, конь храпит, почуяв шпоры, Ввысь стремлюсь, чтоб до вершины дотянуться. Так меня подстегивало чувство, И судьба моя на ниточке висела. Боже, женщиной быть – трудное искусство, Честь не уронив, любить достойно, смело. Я влюбилась беззаветно, Боже правый! Лишь Любви законам подчинялась. Знала: милый непростой и своенравный, Но любила я! И все ему прощалось. Но делился щедро милый мой любовью Не со мной. Мне было больно и обидно. Кусала губы… Слезы, смешиваясь с кровью, Жгли гортань… И света белого не видно. Вдруг коварная любовь его настигнет, Сердце раненое птицей встрепенется, Страсть ко мне вершин заснеженных достигнет И с раскаяньем любимый мой вернется? Моя душа в дырявом клоунском наряде, Как паяц, обиду пряча, засмеется: «Ты вернулся? Оставайся, бога ради… Но для другого теперь сердце мое бьется».     Перевод Анатолия Лобова     2 июня 2021 г., Тбилиси Любовь уже не оживить… Любовь уже не оживить, Надежду ветром унесло. Остаться, чтоб тебя забыть? Разбив доверия стекло Так, чтоб осколков не собрать. И новых встреч не ожидать. И те дороги позабыть, И тот букет, что стал не нужен, И по ночам в подушку выть, Жалея, что не стал мне мужем… В душе благоухает тот букет Сирени белой. Но тебя уж нет. Есть лишь искрящийся твой взор, Что светит сквозь усталость лет. Ты жди. И я войду в наш двор, Родившись вновь… «Сагын, привет!» Узнал? Не смог меня забыть? Мы вместе будем вечно жить!     Перевод Анатолия Лобова     28 мая 2021 г., Тбилиси Позднее раскаянье Ты как мираж, ты, словно сон, неуловим. Мне встретиться с тобой не суждено. Как две шальных кометы мы летим… Досталось нам разлуки горькое вино. Да, я достойна наказания такого. Когда меня любил ты и ласкал, Себя представила в объятиях другого. Прости… Любовью ты меня избаловал.     Перевод Анатолия Лобова     21 мая 2021 г., Тбилиси Жестокая любовь Горячий гейзер чувств в душе кипит, Из глаз потоки льются слезной влаги. Их осушить бродяга-ветер норовит, Но лишь хмелеет, как от пьяной браги. И я сама как будто во хмелю: В дом не войду – дверей не отыскать. Свекровь вздыхает. Я едва терплю… Муж говорит с упреком: «Ты же – мать…» А я, безумная влюбленная, брожу… Ком в горле. Душат слезы. Мне обидно. Того, кого люблю, – не нахожу. Вот… кажется, идет… Но нет, не видно! Коварный ветер приволок туманный мрак — Не вижу милого лица и снова плачу… Хохочет Время надо мной – мой злейший враг. Оно крадет мою любовь, судьбу, удачу. Эй, ветер! Ты, прикинувшись невинным, Завел во мрак меня? Тебя я ненавижу! И завываниям твоим, вкрадчивым и длинным, Не верю. Я любимого не вижу! За что жестоко так судьба мне мстит? Угас огонь в груди… и сердце стынет… И если жизнь с последним вздохом отлетит — То лишь тогда любовь меня покинет!     Перевод Анатолия Лобова     24 мая 2021 г., Тбилиси Страсть и коварство Живу я как во тьме: мне одиноко, Мысль ясная меня не посещает; Мир кажется бездушным и жестоким, Ревниво у меня Вас отбирает. Мое перо иль не мое? – Волнует, Когда себя не вижу я порою; Шарф, по лицу скользнув, его целует — Я трепет сердца от него не скрою. Но ветер теплый на меня вдруг дует. Словила я его иль нет? – Сама не знаю; Холодная змея взялась откуда? — Мне в сердце серой тучей проникает. Со мною ты жесток и беспощаден: Рыдает сердце, вновь душа томится… И предстаю я для тебя проклятьем, Что пулей роковой к тебе стремится.     Перевод Михаила Ананова, Тбилиси Я вам прочту стихи свои… Я вам прочту стихи свои, поэты! Они в душе моей, как нежные цветы. Меня подбадривают ваши комплименты, И жду от вас достойной прямоты. Стихами, словно ландышами белыми, Всех одарю. Устрою рай земной. И с вами поделюсь мечтами смелыми, В мир снов чудесных увлеку вас за собой. В тех снах стихи порхают бабочками пестрыми, Там встретят вас восторг и вдохновение. А если ранены шипами жизни острыми — В стихах моих найдете исцеление!     Перевод Анатолия Лобова, Тбилиси Моя любовь Вихрь, снежный скакун, унесет меня К горной вершине. В небо ясное сквозь облака Увлечет меня за собой. Сброшу платье и тело покину. Отныне, Превратившись в любовь, Хлыну с гор я прозрачной водой. Водопадом любви Ринусь на пересохшую землю, Растекусь по равнине, Надеждой наполню сердца. Всех, кто жаждет любви, – напою. Мир бескрайний объемлю. «Э-ге-гей!» – отзовусь горным эхом В каждом сердце поэта, творца. Изумляйтесь мне, люди! Я – любовь! Я – звонкое эхо! Откликайтесь стихами и радостным смехом.     Перевод Анатолия Лобова     Март 2021, Тбилиси Осень Бурей прикинувшись, ветер осенний бушует, Воет, взметая листву, гнусавит назойливо в ухо… Вдруг улетает, свободный и гордый, и в ветках тоскует, Листья швыряя небрежно, подчеркнуто сухо. Душу тревожит мне ветер, осенний шарманщик… Вкрадчиво шепчет: «Я осушу твои слезы…» Кто поверит твоим обещаньям, ветер-обманщик? Ты улетишь. Листья пожухнут. Ударят морозы. Я не верю ни ветру, ни Осени. Просто молчу. Смолкла ветра шарманка… Бреду одиноко… И безжалостно мокрые листья топчу. Воздаю тебе, Осень-разлучница, око за око. Взгляни, Господь! Взгляни, Господь, на эту землю – всюду горе! Дышать невыносимо, смрадно, душно… Пусть волны мчат меня подальше, в море, Пусть мое тело будет всем ветрам послушно. С восторгом выпью пены белоснежной И стану в пену постепенно превращаться… И пусть душа моя парит, как Ангел нежный, Чтобы на землю никогда не возвращаться!     Перевод Анатолия Лобова     Апрель 2021, Тбилиси Утро Просыпаюсь, как рождаюсь. Все мне ново. Пляшут искорки-снежинки за окном, Будто рой былых обид кружится снова, Жгут ладонь снежинки ледяным огнем. Прочь, обиды! Чувств ущербных мне не нужно. С ветром споря, ухожу в простор безлюдный. Завывает о былом метель натужно… Вдруг послышался мне тихий голос чудный… Звучит мелодия снежинкой серебристой, О моей любви поет неразделенной… Я прислушиваюсь к ней душою чистой, Безответной любовью истомленной. За мелодией видение струится, Как таинственный мираж-воспоминание… На усталые мои присев ресницы, Сокровенное мне открывает знание. Мне открылось, что хотя и не хочу, Но должна тебя, любимый мой, покинуть. Миражи зовут. Прощай. Туда лечу, Где обиды все должны бесследно сгинуть. Улетаю! Тороплюсь попасть туда, Пока радугой не вспыхнул небосвод, Там шалунья-щебетунья, как всегда, Дева Лира затевает хоровод!     Перевод Анатолия Лобова Сила любви Ты так красив, что я схожу с ума И от любви отчаянно сгораю. Она нести лишь радость нам должна, Даря цветенье… Я же увядаю. Но я тебе благословенье шлю. Из сердца вырвется тысячекратно Мой крик, как страстно я тебя люблю, Стремясь в мечтах навстречу безоглядно. Ведь о своей семье забыла я, Когда в твои вдруг заглянула очи: В них слез прозрачных светлая струя От чудо-облаков священной ночи. Благодаря тебе я этот мир, Какой он есть, с восторгом принимаю; Во имя этой неземной любви Я жить хочу и жизнь благословляю.     Перевод Михаила Ананова, Тбилиси Альфред Бодров Город Хотьково Московской области. Работая в журналистике, увлекся литературным творчеством. Выпустил сборники рассказов «Висячая пуговичка», «Ахтиар», «Гримасы судьбы», повесть «Чикшулуб». Печатается в альманахах, журналах и коллективных сборниках, в том числе в многотомном издании «Самому себе не лгите», посвященном 200-летию со дня рождения Ф. М. Достоевского. Награжден дипломом Издательского дома Максима Бурдина «За видный вклад в сохранение традиционных языковых и нравственных ценностей Российского государства», а также дипломом финалиста конкурса им. Героев Советского Союза М. А. Егорова, А. П. Береста и М. В. Кантария в номинации «Художественное слово о войне», организованного Интернациональным Союзом писателей России. Ладзарелла, или Адюльтер под прицелом Мартовским праздничным утром тысяча девятьсот девяносто шестого года Цецилия Галлеранова проснулась на девятом этаже нового дома-высотки в Лубоцком Яре. Обласканная лучами весеннего солнца, она открыла глаза и, взглянув на витраж копии с картины Леонардо да Винчи «Дама с горностаем», озорно подумала: «Интересно, додж с моей флорентийской тезкой Чечилией Галлерани занимался адюльтером с открытыми или закрытыми глазами?» Большие напольные часы в гостиной пугающе глухо и как бы нехотя пробили полдень, но Циля все еще находилась под впечатлением любовного свидания с Яковом, покинувшим ее рано утром. Наконец она поднялась на ноги с намерением принять горячую ванну, готовясь к торжественному ужину с Яковом в уютном ресторанчике «Русский дворик», что напротив Лавры. В этот момент в дверь позвонили. Открыв ее, увидела перед собой Киру, свою ученицу, дочку Якова. Проводив девочку-девятиклассницу в столовую, Галлеранова быстро накрыла на стол и стала приветливо нежданную гостью угощать сладостями и черным кофе. Кирочка обратила внимание, что одна стена почти полностью освещалась удивительным витражом, и спросила: – Как красиво. Кто эту картину написал? Цецилия пояснила: – Это витраж по картине Леонардо да Винчи «Тайная вечеря». – У вас еще есть такие витражи? – поинтересовалась школьница. – Да, в гостиной еще есть «Мона Лиза», а в спальне у меня «Дама с горностаем». Могу показать, все они с подсветкой. Не правда ли, впечатляют? – Как у вас все оформлено богато, это вам мой папа помогал? Галлеранова густо покраснела, но ничего не ответила. Поздравив свою учительницу биологии и классную руководительницу с днем Восьмого марта и отхлебнув горячего бразильского кофе, сваренного по-турецки, с французским ликером, Кира спросила: – Циля Евсеевна, я хочу стать, как вы, Ладзареллой. Скажите, как вы ею стали? Цецилия удивилась: – Я не поняла, поясни. Кира, сильно воодушевившись ароматным кофе с ликером, охотно поделилась своими мыслями: – Когда-то у нас во дворе напевали итальянские популярные песенки «Марина» и «Ладзарелла». Мама рассказывала, что мальчишки тогда называли Маринами тех девочек, которые проводили ночи с парнями просто так, по любви, а тех, кто это делал за деньги, звали Ладзареллами. Скажите, вы сразу в Ладзареллы пошли или Мариночкой сперва прикидывались? В глазах Цецилии потемнело, но она сдержалась, сохранив самообладание. Несколько мгновений молча смотрела в бесстыжие глаза юной нахалки, не находя слов, только по-рыбьи открывала рот и тяжело дышала. – Не тебе осуждать меня, – с усилием едва выдавила из себя Цецилия. Кира выскочила из-за стола и почти бегом направилась к выходу, но классная руководительница остановила ее у дверей: – Подожди, я тебе выписала роль Кабанихи для школьного театра. Но девочка грубо оборвала ее: – Я терпеть не могу Чехова и потому выступать не буду. Он издевается над людьми. Цецилия поправила невежественную гордячку: – Я тоже недолюбливаю драматургию Чехова, но это «Гроза» Александра Островского. Кира покраснела и выскочила вон, бросив через плечо: – Спасибо за ликер. Цецилия посмотрела в окно и ахнула: на улице разыгралась такая пурга, что ничего не было видно. Она в сердцах подумала: «Как я могла ее выпустить в такую погоду и как она доберется до другого конца города? Ужас!» Ее мысли перебил телефонный звонок. Цецилия подняла трубку и, не слушая, стала скороговоркой наигранно выражать недовольство кокетливым, плаксивым тоном: – Милый мой Ядрица, ты меня сильно обидел, покинув меня в шесть часов утра и не удосужившись поцеловать. Ты не забыл сегодня меня развлечь в обещанном ресторане «Русский дворик» по случаю женского праздника? Я тебя буду ждать с нетерпением. Низкий сухой замедленный женский голос поверг Цилю в изумление, когда она услышала тягостные слова на другом конце провода: – Цецилия, сегодня в шесть часов утра был взорван в своей машине ваш любовник и мой муж Яков Ядрица. В трубке послышались частые гудки. Галлеранова без чувств кинулась на голубое шелковое китайское покрывало с красными маками, что лежало на широкой софе. Очнулась она посреди ночи от нового телефонного звонка. Она ленивым движением руки потянула к себе телефон и полусонным голосом сказала: – Слушаю. То, что она услышала, заставило ее вскочить на ноги, сон мгновенно слетел с ее лица. Она забегала по комнате, не зная, чем помочь бедной ученице. Словно заклинание, повторяла она про себя слова Киры: «Цецилия Евсеевна, у меня мамы не стало. Помогите, я осталась совсем одна». Галлеранова, преодолев множество бюрократических проволочек, удочерила шестнадцатилетнюю Кирочку и дала ей свою фамилию. С покойным Яковом Ядрицей Цецилия познакомилась во время одного из родительских собраний. На него отец Киры попал случайно, так как его супруга Сусанна Арменовна была больна. Увидев убогое состояние учебного класса, он предложил свою помощь в ремонте помещения. Так постепенно их деловые отношения переросли в любовную связь. Кира, узнав об измене отца, возненавидела свою классную руководительницу и рассказала обо всем матери, онкологическая болезнь которой от этого известия ускорилась. Следствие по факту убийства коммерсанта Ядрицы встало в тупик, и преступление осталось нераскрытым. Вад. Пан Активный участник Р. Ж. и прочих форумов с 1998 года (понятия «блогер» еще не было). Автор портала «Проза. ру», публиковался в журнале «Край городов». Книга «Дети питерских улиц» (первая версия повести) издана в 2008 г. В 2010 году награжден дипломом Международного конкурса малой прозы «Белая скрижаль». Лауреат конкурса «Лито. ру» с правом призовой публикации в журнале «Контрабанда» (2011 г.). В 2019 году опубликована книга «Дети гранитных улиц» (вторая версия повести). Лауреат III-й степени Московской литературной премии -2020 в номинации «Роман». Русская девушка Таня 24 часа «Русская девушка Таня 24 часа» – гласило объявление на заборе зачуханного промквартала, куда занесла Фёдорова нелегкая да проблема со сцеплением автомобиля. – Давно пора новую машину купить! – ворчала жена. – На права сдай и ни в чем себе не отказывай! – отвечал ей тем же Фёдоров. – Ну уж нет! После того раза я больше за руль не сяду! – Пожалуй, лучше и не надо… – соглашался он. Приучить супругу к вождению было его несбывшейся мечтой – какой груз слетел бы с плеч! И она, в принципе, была готова… Он уже научил ее заводить машину и трогаться с места. Та уже сама бегала по утрам заводить двигатель на прогрев. …Пока в один злосчастный день он не оставил машину на сцеплении. До сих пор он воздавал должное чуду, стечению обстоятельств и провидению, которые не позволили жене разворотить весь двор, недоумевая, как у супруги получилось взлететь на высоченный бордюр, на который даже на внедорожниках и по крутой пьяни еще никому не удавалось въехать! – Ты вообще когда собираешься эту рухлядь менять?! – наседала супруга. – С тобой поменяешь! Ты уж выбирай что-то одно: или Италия, Франция, или новая машина. – А что тебе моя Италия?! Это только тебе ничего не надо! А я, между прочим, сама на свой отпуск зарабатываю! Ты мне, что ли, денег дашь?! – А я не даю?! Кричишь, что больше меня получаешь, так хоть буханку хлеба купи на свои для разнообразия! – А какое тебе дело до моей зарплаты?! Мужчина должен деньги зарабатывать! Что ты там даешь?! Мужчины столько, сколько ты, давно не получают! Когда наконец вторую работу найдешь?! Возвращаясь налегке, без машины, Фёдоров предавался приятному чувству беззаботности и свободы, размышляя, куда бы податься посидеть за пивом. Это короткое, в одну строчку, объявление резануло контрастом с его светлым, беззаботным настроением, окатив какой-то напряженностью. – Да-а… – промычал Фёдоров. – Русские в этом квартале редкость. Она что же, бедолажка, все двадцать четыре часа на телефоне или хоть иногда отдыхает? Проверить это он решил сразу. – Алло, слушаю… – ответила трубка сосредоточенным женским голосом. – Танюша? – вежливо поинтересовался Фёдоров. Ответа не последовало. – Я увидел объявление, просто хотел спросить… – Вы правильно позвонили, – деловито перебила трубка. – У нас к вашим услугам шесть девушек, мы находимся на улице Майская, дом пятнадцать, круглосуточно. «Ни фига себе! Это же рядом с домом, через двор, можно сказать, под окнами!» – осенило Фёдорова. – И сколько это стоит? – Тысяча за час. Фёдорова даже покоробило – рядом столь любопытное заведение, а он ни сном ни духом! И дело даже не в том, чтобы «очень хотелось»… Не в том, что предложениями проституток забиты и интернет, и издания в киосках, и торчат они на обочине постоянно… Но это же надо заморочиться, озадачиться, для этого как минимум надо, чтобы «было надо»! А Фёдорова до такой степени как-то не припирало. Однако в выборе, куда пойти – в кабак или в бордель, – что-то было! Выбираясь из промышленной зоны, Фёдоров размышлял, что ни черта не знает об этой грани человеческих отношений. В памяти крутилось что-то про Амстердам с его кварталом красных фонарей да какой-то репортаж из публичного дома в Германии. Большей романтикой веяло от истории вопроса, от роскошных публичных домов Нерона, которые еще Калигула обеспечивал женами высшей знати, от версальского двора Людовика XIV с состоящими при нем тремя сотнями отборных красавиц, от петербургских проституток, лишенных права на благотворительность, но увековечивших себя вкладом в строительство и архитектуру… Конечно, это было нечто возвышающееся над океаном древнего как мир ремесла, но тем более надо быть полным идиотом, чтобы отказать себе в удовольствии с ним познакомиться! Сегодня Фёдоров шел в бордель. Глупо было ждать от этого процесса чего-то принципиально нового, а место и форма рекламы не оставляли никаких иллюзий насчет «куртуазности» или даже «эстетичности» мероприятия, зато гарантировали недорогой билет на занимательное шоу. Да и когда еще будет настроение и время посмотреть в действии механику современного отечественного борделя? «А может, и знакомых встречу? – улыбнулся Фёдоров. – Соседи как-никак…» Пятнадцатый дом пестрел массой вывесок. Фёдоров попытался угадать, за какой может скрываться подобное заведение. Но быстро понял, что это бесполезно. Ни тебе намека на массажный салон, сауну или даже парикмахерскую! «И потом, как ходят в бордель? – задумался он перед витринами. – Ясно, что не со своими тапочками…» Логика подсказывала, что цветы и презервативы покупать тоже ни к чему. И завалиться на часик с колой и попкорном, пожалуй, перебор. Более подходящим моменту он нашел коньяк и шоколадку и, еще немного поглазев на вывески, снова достал телефон: – Ну, я у пятнадцатого дома, и где вы? – А я вас вижу! – огорошила трубка. – Это ведь вы в джинсовой куртке? – Я… – опешил Фёдоров. – Сейчас к вам подойдут. А вы пока повернитесь и идите на другую сторону улицы. – Конспираторы! – фыркнул Фёдоров и поплелся к дому напротив. Но выпорхнувшая навстречу девчушка с горящими кавказскими глазами светилась таким искренним задором и радушием, что моментально смахнула весь зашевелившийся было негатив. Преступив врата обители древнейшего культа всех времен и народов, первым делом Фёдоров получил тапочки. – Проходите, присаживайтесь, – спокойно и уверенно встретила озирающегося клиента миловидная властная дама. Даже его, не знавшего публичных домов эпохи Калигулы и Нерона, современный храм разврата поразил крайним аскетизмом. Обычная двухкомнатная квартирка большого многоквартирного дома, в которой нет вообще ничего – только тапочки да скамеечка в межкомнатном пространстве. Ощущение покинутости этому месту добавляли забитый фанерой встроенный шкаф да густой, влажный, банный запах. Царящую эстетическую стерильность нарушали лишь три небольших пролома в штукатурке, своеобразным декором запечатлев всплески мужского негатива. Два явно от кулака и один от ноги. Фёдоров с интересом разглядывал и эти вмятины, и устало прислонившуюся к косяку строгую, хорошо сложенную женщину, и промелькнувших за ней в дверном проеме худенькую девочку-негритянку и другую, полную, чернобровую, тюркских кровей. – Ну вот, всех девушек вы посмотрели, выбирайте! – Вот это?! – выпучил глаза Фёдоров. – Это все?! Вы же говорили про шестерых… – Остальные девушки работают. – А как же та, что меня встречала? – Ее нельзя, она уезжает. – Да хоть вот эту, – показал Фёдоров на выпорхнувшую из душа кавказскую красавицу в полотенце. – Эту девушку нельзя, она работает, – бесстрастно и безапелляционно известила дама. – Работающих девушек выбирать нельзя. Похлопав глазами, он задумался. Наиболее привлекательной из всех, кого он видел в проеме, была сама дама, но чутье подсказывало, что это чувство бесплодно. – Знаете, я тут у вас в первый раз, мне надо подумать, – промямлил Фёдоров. – Думайте, – разрешила дама. Идея провести час с негритянкой наверняка показалась бы Фёдорову заманчивой в другое время. Предрассудков у него не было. Но начинать свое знакомство с древнейшим ремеслом с такой юной крошки! Бог знает, сколько ей лет, как определишь возраст негра? Он психологически не мог воспринимать ее как сексуального партнера. Со второй претенденткой было не легче. Эта восточная дама никак не показалась ему красавицей. «Это ж сколько надо выпить! – думал он, тиская пакет с коньяком. – Здесь точно не хватит! Так мне за нее еще и платить!» – Вы решили?! – уже с признаками раздражения обратилась строгая дама. – Возьмете негритянку? – Для меня это слишком суровый экстрим. Я к этому не готов, – честно признался Фёдоров. – Тогда берите Розу! – А Роза не мой тип… – Ну, знаете! Пока вы здесь выбираете, и этих разберут! Сейчас люди придут! Решайте быстрее! Единственным желанием Фёдорова было вежливо откланяться и уйти… «А приходил зачем?! – разозлился он на себя. – Решаю чего-то, как девочка! Будто шмотки выбираю!.. Какая, к черту, разница?!» – Разрешите, я пройду, еще раз посмотрю и определюсь. – Пожалуйста, – пожала плечами дама, освободив проход к кухне. Фёдоров прошел к комнате отдыха – наблюдательному пункту и командному центру борделя. Отсюда отлично просматривалась улица и магазины вдоль пятнадцатого дома, на подоконнике лежала груда телефонов, обстановка продолжала поражать аскетизмом – здесь не было ничего, кроме тумбы-холодильника и двух небольших лавок. В комнате отдыха, кухне, не было даже захудалого столика! «Видимо, чай на работе они не пьют… – удивился он про себя. – И отдыхают на этих жестких скамейках?! Уж поставили бы девчонкам какой-нибудь диванчик!» – Вы наконец выбрали? Фёдоров вновь взглянул на сидящих претенденток. Негритянка отрешенно смотрела в стену, а Роза вытянулась в дугу, всем телом демонстрируя готовность к взлету. – Давайте Розу! – Ну что? Веди меня! Будешь гидом, я здесь ни черта не знаю, – обратился он к назначенной на пути к алтарю богини Иштар спутнице. Вообще-то в сумрачной комнате «алтаря» было три, она была перетянута не то простынями, не то занавесками, делящими ее на три отделения с тремя кроватями и тумбами и почему-то двумя креслами. За дальней занавеской, очевидно, проистекало совокупление. Роза, указав на мятое ложе, как фокусница, сгребла постель и взмахнула неведомо откуда взявшейся свежей простыней. – Раздевайтесь. Я сейчас приду, только деньги администратору отнесу. Если хотите, можете принять душ. Недолго побыв в борделе, Фёдоров уже ощутил, что первое чувство запустения обманчиво и народа в этой маленькой квартирке куда больше, чем кажется. Кроме прочего, начинал раздражать царящий везде минимализм. На стенах отсутствовал даже элементарный крючок или вешалка! Очевидно, все оскорбляющие алтарь Иштар покровы предполагалось сбрасывать в кресла. Других вариантов все одно не было. Взамен он принял из рук азиатской жрицы полотенце. Обычная ванная комната жилого дома явно не справлялась с выпавшей на ее долю нагрузкой, обретя весьма специфические черты. Колонка не была рассчитана на нужды заведения – видимо, поэтому вода в ванной не отключалась и все вентили были демонтированы. Стены затянул живописный орнамент из плесени, на полу плескалась лужа. «Целая квартира баб! – думал Фёдоров с раздражением. – Что, им порядок не навести?!» Впрочем, с этой бедой здесь боролись – в пустой ванной стояло два нестационарных предмета: жидкое мыло и средство от плесени. На ложе продажной любви Фёдоров восходил подобно римлянину, с единственным желанием – не напрягаться. У него не было никаких оснований мешать жрице демонстрировать свое искусство. Возлежа в обители порока, он размышлял обо всем увиденном да слышимом из-за соседней занавески. Там клиент, очевидно, был недоволен… Фёдоров тоже был не в восторге. Окружающая убогость удручала. Кроме того, принявшаяся за исполнение древнейшего ритуала Роза проявляла какую-то до боли знакомую и странную в этом месте неуклюжесть, не компенсируемую даже ее явным старанием. Он легко мог припомнить пару вполне пристойных подруг, которые управлялись с этим куда профессиональней. – Нет уж, Роза, извини. Сегодня у тебя ленивый клиент, ты сверху, – вяло отвечал он на ее робкие потуги смыться с рабочего места. И бедная Роза снова пыхтела как паровоз. «Пожалуй, больше не выжмет… не в той форме, – размышлял Фёдоров, глядя на нее. – Эх, надо было негритянку брать! Та точно пошустрей!.. Может, и поменять? А то что целый час на это смотреть?» Но самоотверженные усилия Розы вызывали в душе Фёдорова отклик. Он не помнил, чтобы кто-то в этой жизни ради него так старался. «Жена точно никогда не напрягалась, а эта… и не старая совсем, да в общем и не толстая. И чего я на нее взъелся?! Вполне нормальная, симпатичная женщина. Обстановка была нервозной…» Ему захотелось отплатить Розе за старания, сделать что-то приятное. К сожалению, ее большая красивая грудь оказалась малочувствительной к ласке, эрогенные зоны располагались по бокам и ниже… К тому времени недовольство на соседней кровати переросло в более громкую фазу: – Это мои деньги! Ты понимаешь, что это мои деньги?! – доносилось оттуда. Всколыхнув покров, мимо пронеслась девица. В сумерках Фёдорову даже показалось, что на ее лице блеснула слезинка. Через минуту в обратном направлении просеменила уже знакомая худенькая негритянка. – Да! Нет у меня груди! Нету! Вот такая я, безгрудая! – с акцентом раздалось из-за занавески спустя некоторое время. – Что ты мне даешь?! Это не мои трусы! – возвысился возмущенный мужской голос. – Эй! Трусы верните! – ответил им Фёдоров: происходящее его страшно развлекало. – Эльза! Прекрати! Мешаешь! – взмолилась выбивающаяся из сил Роза. – Запыхалась? Ну, ложись, – вздохнул растроганный Фёдоров, решив, что нет смысла искать в этом мире чего-то нового как под звездами, так и меж этих простыней. Та моментально рухнула, радостно задрав ноги. Естественное желание мужчины «удовлетворить» или хотя бы «доставить удовольствие» женщине в борделе подвергается серьезному испытанию. Столь раздутым самомнением Фёдоров не обладал. Но все одно заниматься здесь больше было нечем. А то, что телу Розы не чужды обычные живые реакции, стало даже приятным сюрпризом! – А ты совсем не замучена клиентами, – комплиментом выразил он свое искреннее удивление, когда это занятие ему порядком надоело. – Передохнем? У меня коньяк есть. – Так клиенты разные бывают, – вздохнула Роза, поднимаясь. – Ты чуткий, а отчего сюда занесло? – Не знаю… – признался Фёдоров. – Все вокруг сексуально-обеспеченные, материально-озабоченные, с тобой сравнить – никакой разницы! А насколько ты мне дешевле обошлась?! Хихикнув, она метнулась за стопками, принесла одну. – А себе? – удивился Фёдоров. – Нельзя, – помотала головой Роза. – Ты откуда? – Из Казахстана. – Хоть шоколадку возьми, это тоже тебе. – Спасибо! – обрадовалась Роза, и шоколадка тут же исчезла с тумбочки. «Видимо, в Казахстане пьют коньяк без шоколадки…» – с грустью подумал Фёдоров и опрокинул стопку. – А можно и мне глоточек? – робко показала Роза на опустевший бокал. – А себе стопку не проще принести? – Нельзя! Пожав плечами, он налил и ей. – А эта дама здесь хозяйка? – Нет, это администратор, их у нас двое, они посменно работают. Хозяин здесь мужик русский. «Мент, наверное, – решил Фёдоров, – в этой округе все кабаки давно ментам принадлежат. Где у нас еще такой университет успешного предпринимательства?!» В сумеречные владения богини разврата нырнула следующая пара, тихо засуетившись за занавеской. Роза, очевидно не приученная транжирить оплаченное время клиента, скользнула вниз, к животу, свернувшись на нем калачиком. – Повезло мне сегодня, как повезло! Я хоть член могу посмотреть! Большой!.. До самого пупка!.. Никогда такого не видела! От такого заявления у Фёдорова глаза на лоб полезли. Оно вызвало моментальный сбой мозга с переплетением извилин. К подобным комплиментам он привык и относил их к дежурным, то есть обычному вранью, которое дамы говорят всем своим партнерам, дабы просто сделать им приятное… Но чтобы от шлюхи в борделе! Здесь, в этой упрощенной модели человеческих отношений, напрочь лишенной привычных условностей и приличий, сама возможность вранья казалась неестественной и дикой! – Ты давно здесь? – В Питере уже год. – А здесь? – Здесь почти месяц. Я до этого посудомойкой работала. – Не обижают? – Нет! – уверенно ответила Роза. – Это главное, – вздохнул Фёдоров, поглаживая ей волосы. – И ты все время здесь? – Нет, нас можно заказать. Но только в эти дома, рядом! Охранник приезжает, привозит, увозит, но стоит это уже две тысячи в час! Предоставив Розе заниматься своими служебными обязанностями, Фёдоров предавался размышлениям. Давно его представления о жизни не претерпевали столь резкой трансформации. Надо было как-то вправить съехавшую крышу. Но окружающая обстановка этому не способствовала. Только что занятая койка вдруг взорвалась бурной встречей земляков из Осетии. С перечислением имен, мест и поиском общих знакомых в Питере. Фёдоров слушал это, понимая, что процесс «вправления крыши», очевидно, затянется. Общего знакомого нашли быстро: – Ты не представляешь! Он так в меня влюбился! Я просто не знала, что делать! А я же не могу… Это же парень моей лучшей подруги! – доносились из-за штор откровения юной проститутки. Фёдоров не мог припомнить, где он прочел: «…самое искреннее, чистое и честное место на земле – публичный дом». Он уже воспринимал эту мысль не как парадоксальную метафору. – Роза! Время! – раздался со стуком в дверь голос строгой дамы, прервав его философские размышления. – Ну, время так время! – встрепенулся Фёдоров, давая Розе понять, что доступ к телу окончен. – Ты же не кончил!.. – с искренним огорчением протянула она. «Чтобы здесь кончить, надо быть еще тем экстремалом! – подумал Фёдоров, нежно отстраняя Розу. – Я тут тебя могу еще хоть целый час трахать, бессмысленно это!» – Возьми меня еще на час! Ну возьми, пожалуйста! – по-детски заныла Роза, растрогав не ожидавшего такого финала клиента. – Нет, Роза! Честное слово, денег жалко, – признался он, поднимаясь с согретого ею ложа. И, облачившись в полотенце, побрел в душ. Проведя час в борделе, он увидел все, что хотел. Под вывеской «Русская девушка Таня 24 часа» на ниве сексуальной жатвы трудились две дочери Средней Азии, красавица осетиночка и целых три негритянки! «Вот где в Питере все негры! – с удивлением глядел он на их экзотическую стайку. – На улице столько даже по одной за неделю не повстречаешь!» Русской, собственно говоря, оказалась только администратор. Все девицы были довольно юные, сильно по возрасту выбивалась лишь Роза, но и той не было и тридцати. Клиенты отличались куда большим разнообразием. Полотенце скрывало и объемное, холеное пузо весьма солидного гражданина кавказской национальности, и совсем не солидного местного бритоголового уголовника: друг с другом все были подчеркнуто тактичны и вежливы. «А еще говорят: “Баня – пример демократизма!” – ухмылялся Фёдоров. – Куда там бане до борделя!» В этом храме почитаемой всеми – от Месопотамии до Египта и эллинов – царицы тьмы и ночи властвовали совсем другие, куда более древние правила, презирающие патину цивильного налета. Усмешкой встречает она бегущих от взгроможденной ими же цивилизации мужиков, несущих к ее алтарю и трудовые рубли, и наворованные миллионы. Все будет здесь, все падет к ее ногам. И всем она даст одно и то же, обрядив в одни и те же полотенца. Идут тысячелетия, но из всех богов сияет лишь пятиконечная звезда Иштар! Навеки став и знаком дьявола, и символом Вифлеема. В межкомнатном коридорчике на знакомой скамейке сидел совсем молодой парень с растерянным, отрешенным взглядом. «Молодец, пацан! С правильного места начал! А то у нас всех в его годы как-то по-идиотски начиналось… – мелькнуло в голове Фёдорова, направляющегося к выходу. – Все же работка у девчонок еще та! – думал он, минуя знакомые проломы в стене. – Каких только козлов на свете не бывает! Как-то охрана у них должна быть поставлена!» Однако времени убедиться, что никакой охраны нет, у него было достаточно. «Какая, к черту, охрана?! Он для них тут ни одного гвоздя не вбил! Зачем? Накроют эту хату – снимут следующую. Лишь бы на первом этаже, а то весь дом затопят. Сволочь он порядочная! И девчонки – не люди, расходный материал. Они что, хотя бы душа без плесени не заслужили?! Ну не такие же мы свиньи, в самом деле?! Или такие?..» Из душа к входной двери выскочила Роза, явно намереваясь его проводить. Глядя на ее сияющую, счастливую физиономию, Фёдоров не сдержался: – Ну что, Роза? Я был хорошим клиентом? – Хорошим! Хорошим! Очень хорошим! – отрапортовала Роза. – Спасибо, Роза, мне тоже было приятно. – Фёдоров последний раз провел по ее густой черной шевелюре. – А вы уже уходите?! – неожиданно раздался за спиной голосок не доставшейся ему осетинской красотки. Он даже смутился под прямым напором ее красивых черных глаз, выражающих крайнее сожаление. – Ну, мог бы задержаться еще на пару минут, есть у меня пара ласковых для вашей администраторши, – смущенно улыбнулся он в ответ. – А что так? Что-то не понравилось? – симпатичное личико стало огорченным и озабоченным. – Да нет, не о вас, девчонки, – поспешил успокоить ее Фёдоров. – Хотел спросить про «русскую девушку Таню»… – Зачем?! – осетиночка широко раскрыла удивленные глаза. – Зачем вам русские девушки?! Фёдоров подумал, пожал плечами: а и правда, зачем?.. Игорь Вайсман Родился в 1954 году. В 1977 году окончил Башкирский госуниверситет. Член Российского союза писателей. Пишет прозу, сатиру и публицистику. Публиковался в литературном журнале «Бельские просторы», еженедельнике «Истоки», сатирическом журнале «Вилы», Общественной электронной газете Республики Башкортостан, газете «Экономика и мы» и других изданиях. Рассказы печатались во многих антологиях современной прозы, изданных в Москве, Уфе и других городах РФ. Автор книг: «Книговорот» (изд. «Десятая муза», г. Саратов, 2016), «Постиндустриальная баллада» (изд. «Десятая муза», г. Саратов, 2017), публицистического сборника «Может ли Россия стать флагманом всего человечества?» (изд. «Перо», г. Москва, 2017). Проживает в городе Уфе. Котенок где-то пищит Старый трамвай, трудившийся еще во времена Советского государства, бренчал, тарахтел и дребезжал проржавевшими деталями. А в его салоне к царящей какофонии добавлялся звук, напоминающий жалобный писк котенка. Немногочисленные пассажиры равнодушно не обращали на это внимания, занятые собой и вполне довольные жизнью. Молодые уткнулись в свои гаджеты, старые не спеша переговаривались. И только один старик лет восьмидесяти, худой, с изможденным лицом и грустными голубыми глазами, вслушивался в звуки. Он вспомнил котенка, которого ему подбросили прямо под дверь и которого не смог оставить на верную погибель, приютив у себя. Малыш едва открыл глаза и еще не умел самостоятельно питаться. Пришлось кормить его из шприца, сняв иголку. Выходил. Котенок подрос, стал веселым и очень привязался к хозяину. Для старика же он явился единственной отрадой в нелегкой и малорадостной одинокой жизни. Но длилось обоюдное счастье недолго. Котенок неожиданно заболел, его рвало, он перестал кушать и вскоре умер в жутких конвульсиях. Старик плакал несколько дней. Своего единственного друга похоронил под деревом во дворе. И вот сейчас, зимой в трамвае, он услышал знакомый жалобный писк. Он живо представил, как кто-то недобрый выбросил несчастного в расчете, что найдется «дурак», который его подберет. От ужаса котенок забился куда-то под сиденье, голодный, растерянный, и пищит. Плач показался старику таким жалобным, что рвал душу на части. «Надо найти его, пропадет ведь», – решил он. Посмотрел под свое сиденье и вокруг – никого. Тогда дед встал и принялся, согнувшись в три погибели, заглядывать под каждое сиденье. – Дедушка, вы что-то потеряли? – участливо спросила молодая девушка. – Нет. Котенок где-то пищит. – Ваш котенок? – Нет, не знаю чей. Девушка сразу потеряла к нему интерес и уткнулась в свой планшет. – Дед, ты чего по полу ползаешь? – поинтересовалась тетка с двумя сумками. – Билет, что ли, обронил? Возьми мой, я все равно на следующей выхожу. – Нет, спасибо, билет я не терял. – Дедуля, ты чего копаешься у нас в ногах? – проворчал молодой парень, сидевший в обнимку с девушкой. – Ты не извращенец, случаем? – Димон, что ты несешь! Ха-ха-ха! – сделала ему замечание подружка. – Он, наверное, деньги потерял. – Не повезло. – Ну так дай ему деньги, жалко, что ли? – посоветовала девица. Но парень вместо этого стал ее целовать. – Какой же ты жмот, Димон, – жеманно произнесла девушка. – Ты меня разочаровываешь. – Ну достала! – сказал парень и нехотя полез в карман за мелочью. – Держи, дед! Но старик отрицательно замотал головой и продолжил поиски. Обшарить внаклонку каждое сиденье оказалось сложной задачей, и, устав, он присел перевести дух. Наконец на него обратил внимание кондуктор: – Вы что потеряли? – Ничего я не терял. Котенок где-то пищит. Кто-то его выбросил, он и пищит. Забился куда-то. – Да нет никакого котенка. С чего вы взяли? – Как же? Разве вы не слышите писка? – Господи, да это трамвай скрипит, а не котенок. Старый потому что. – Не может быть, – не поверил старик. В это время трамвай доехал до конечной остановки. Последние пассажиры вышли. – Вы остановку свою не проехали? – спросила вышедшая из кабины женщина-водитель. – Проехал, – только сейчас заметил старик. – Ты представляешь, – сказала кондукторша водителю, – он подумал, что в трамвае котенок пищит. Я ему: «Это трамвай так скрипит», а он не верит. Водительница заулыбалась: – Дедушка, вы напрасно так беспокоитесь. У нас очень старый трамвай, и он так скрипит, что можно подумать, что это котенок. Поверьте, мы не первый год на нем работаем. – Да? Ну, тогда ладно, – сказал старик и направился к выходу. – Стойте! – остановила его водительница. – Вы же проехали свою остановку. Мы сейчас поедем обратно, довезем вас. Билет не нужно покупать. – Спасибо! – скромно поблагодарил старик. Однако сомнения продолжали терзать его душу, поэтому, покидая трамвай, он как-то бессознательно запомнил его номер. Благо, что тот оказался легким: 1133. Картина несчастного, никому не нужного котенка, забившегося под сиденье трамвая, так и стояла перед глазами. Через несколько дней, не выдержав, старик пошел на остановку и, прождав час и сорок пять минут, дождался-таки того трамвая. И вновь тот самый писк, точно такой же: жалобный, тоскливый, безнадежный, рвущий душу. Но снова лазить по полу старик не стал, хотя и тянуло. Повздыхав, он вышел и побрел домой. На стихийном рыночке по дороге женщина продавала котят. Дед неосознанно остановился, глядя на них. Но вид ухоженных, сытых и благополучных малышей вызвал в нем обратную реакцию. «Нет, мне нужен тот несчастный котенок, – решил он. – А эти не пропадут». – Дедуля, возьми котенка, смотри, какие красавцы! – крикнула женщина. – За символическую сумму отдам. Но старик пошел дальше, ничего не ответив. – Валя, кто-то пенсионное удостоверение обронил, – по окончании смены доложила водителю трамвая кондукторша. – Я уж несколько дней его в кармане таскаю, все забываю тебе сказать. – Смирнов Леонид Дмитриевич, тысяча девятьсот тридцать шестого года рождения. Слушай, а не тот ли это дедушка, что котенка искал? – Может быть. Странный он какой-то. Ему бы о себе думать, а он о котенке печется. – Он просто очень добрый, это в его глазах написано. – Валентина почему-то в этом не сомневалась. – В выходной зайду в Пенсионный фонд, узнаю адрес. Два дня спустя в дверь старика кто-то позвонил. На пороге стояла незнакомая молодая женщина и приветливо улыбалась. – Здравствуйте! Вы меня узнаете? Я водитель того трамвая, в котором вы искали котенка. – А, да. Извините, сразу не признал. Память подводит. – Ничего, с кем не бывает, – успокоила женщина. – Я вам пенсионное удостоверение принесла. Вы его в нашем трамвае обронили. – Вот спасибо, дочка! А я вчера сунулся его искать и нигде не найду. Валентина улыбнулась еще радушнее и, сунув руку за пазуху, торжественным голосом произнесла: – А это – вам подарок. С этими словами она протянула хозяину квартиры маленький пушистый комочек. – Ой! – опешил старик. – Это тот котенок?! Он все-таки нашелся?! Женщина решила не разочаровывать его и соврала: – Да, вы оказались правы. Он так запрятался под сиденье, что не сразу и найдешь. Такого сюрприза дед явно не ожидал и, прижав котенка к щеке, заплакал. Его глаза лучше всяких слов говорили о том, как бесконечно он благодарен Валентине, но нахлынувшие чувства вызвали спазм, и он смог выдавить лишь два слова: «Спасибо, дочка!» Таким он и запомнился водителю трамвая номер 1133. Ее глаза Попытка описать неописуемое Сознаюсь: грешен! Вовсе не глаза возбудили поначалу мой пристальный к ней интерес. Мужчин в женщинах привлекают… ну, известно что. А ее глаза я первое время вообще представлял довольно туманно. Даже не представлял, какого они цвета. Позор, да и только! Если бы я знал тогда, во что выльется этот мой обычный мужской интерес… Мое любопытство стремительно росло, и вот однажды я задался целью выяснить, какого же все-таки цвета у нее глаза. И для этого подстроил «случайную» встречу. «Ага, карие! Мой любимый цвет!..» … Вот только вместе с цветом я увидел в них и нечто другое. Очень много всего. И оттого, наверное, мой банальный интерес быстро и незаметно, даже не спросив, а нужно ли мне это, перерос во что-то качественно иное. Да только не ко двору пришлись все мои интересы. Явно не в таком спутнике жизни она нуждалась. И больше я ее не вижу. Но эти глаза… Они являются ко мне во сне и наяву. Они терзают мою душу. Они сломали мне жизнь. Мыслимо ли их забыть! Ее глаза – это целая жизнь в рамках нашей общей жизни. Они – часть ее и в то же время сами по себе. Они – нечто цельное, наполненное, законченное, но при этом бесконечное. Это – отдельная Вселенная в общей Вселенной. Можно не изучать Вселенную: чтобы постичь ее безбрежность – достаточно заглянуть в ее глаза. Я неоднократно пытался их описать. Но всякий раз сдавался, понимая, что подходящих слов мне не отыскать. То, что сейчас пишу, – жалкая попытка, отдаленное приближение… Но я не в силах не делать эту бессмысленную работу. Наверное, если б я был художником, то намалевал бы массу картин с изображением этих глаз. А будучи композитором, насочинял бы не меньше мелодий. Увы, такими талантами я обделен, вот и перевожу бумагу. Сколько еще будет таких попыток… Ее глаза такие живые, они как будто живут своей самостоятельной жизнью. И такие выразительные, что по ним можно сразу, без слов, понять ее настроение. Она может ничего не говорить – все скажут глаза. А какие они внимательные, от них не ускользнет ни одна мелочь. Глядя в них, сознаешь: перед тобой нечто высшее, неисчерпаемое, непознаваемое… Эти глаза добрые, хотя сама она не всегда бывает доброй. В них столько понимания и прощения! В жизни она не всегда такая, но раз в ее глазах все это есть, значит, такова ее суть. Она такая, как говорят ее глаза. Просто, видимо, иногда вынуждена надевать маску. Но никакой маской не спрятать этих глаз! В ее глазах столько ума и спокойной мудрости. Они излучают умиротворенность и какую-то неподдельную истину. При этом они скромны, не кричат о себе, не выставляются напоказ… Но разглядев их, ты станешь пленником этих глаз. И больше не захочешь свободы. А как они прелестны, ее глаза! Ими просто невозможно налюбоваться! Какое это счастье – смотреть в них! Но что больше всего рвет мне душу – в этих самых прекрасных глазах часто, слишком часто можно видеть боль, тревогу, озабоченность и разочарование. Они, похоже, там основательно прописались. И как же ужасно, что именно разочарования было больше всего в ее глазах, когда она смотрела на меня! Эти глаза только излучают и ничего не поглощают. Но я мечтаю, как о пределе желаний, чтобы они поглотили меня всего, растворили в себе, как в Нирване. Может быть, тогда я и смогу их описать. Юрий Выборнов Поэт, автор и исполнитель песен. Номинант Национальных литературных премий имени Сергея Есенина «Русь моя», «Поэт года», «Наследие», «Георгиевская лента», премии имени А. Грина в рамках конференции «РосКон-2020», премии имени Сергея Довлатова, премий «Большая книга» и «Национальный бестселлер». Участник Литературного конкурса «Классики и современники», Международного поэтического фестиваля «Дорога к храму», Национальной литературной премии «Золотое перо Руси», Международной литературной премии имени святых Петра и Февронии Муромских. Член Общероссийской общественной организации «Российский союз писателей», член Межрегиональной общественной организации «Интернациональный Союз писателей (Международный Союз писателей, поэтов, авторов-драматургов и журналистов». Что толку Что толку глаголить вполголоса?! Уж лучше молчать… не чирикать! А уж в зеркале зрея оболтуса, Поверьте… не стоит и пикать! Коль есть, что сказать, говорите! Да не шушукайте там! Речью внятной воздух встряхните! Дайте волю вашим устам! Дайте волю, но только учтите, Что за слово ответ держать вам! Коли правы, то смело гласите! Коли нет, то в ряды к молчунам! Что толку глаголить вполголоса?! Уж лучше молчать… не чирикать! А уж в зеркале зрея оболтуса, Поверьте… не стоит и пикать!     2 октября 2021 г. По-доброму По-доброму брошу насмешку в лицо, усмехнусь, ротозеи романтики, без гримасы и злобы, смакуя винцо, смяв небрежно конфетные фантики. Досадно, но ныне вас не хвалю, прочь сорвите улыбочки, бантики, откройте глаза и узрейте зарю… не заменят мечты зимой ватники. Не заменят мечты снедь и яств на столе, не заменят и пары сапог, не осветят в ночи, лишь ослепят во мгле на колдобинах пыльных дорог. Коль унизил насмешкой, зла не держи, ротозей романтик-поэт, тише-тише, погоди, не брюзжи, держи к реализму билет. По-доброму брошу насмешку в лицо, усмехнусь, ротозеи романтики, без гримасы и злобы, смакуя винцо, смяв небрежно конфетные фантики.     5 октября 2021 г. Осенняя хандра Ночь звездами таращит зенки, ни жива ни мертва… тишина… только шорохи где-то у стенки и мышиная чья-то возня. Лунный свет чрез окно вползает и крадется, гад, не спеша, схоже с тем, как к хлебной буханке таракан ползет из угла. Гложет червем сердце и душу черная ночь октября, главу обращает в баклушу, рубит мысли без топора. Вкусом терпким бессонница душит, и в испарине лоб уж давно, тело сковано, но утро обрушит на хандру солнца свет и тепло. Ночь звездами таращит зенки, ни жива ни мертва… тишина… только шорохи где-то у стенки и мышиная чья-то возня. Лунный свет чрез окно вползает и крадется, гад, не спеша, схоже с тем, как к хлебной буханке таракан ползет из угла.     7 октября 2021 г. Не спорю Взросли, утвердились, но очерствели, сгорбились чувства, в потугах сгорели, стремления, нравы, мечты оскудели, не спорю… куда мне… вы преуспели. Возвысились. Да. Добрались до цели. Жаль, в благородстве слегка обмелели, нет-нет, не зажрались и не ожирели, не спорю… молчу… вы преуспели. Желчью не брызжу… что побледнели или отныне все же прозрели, душу прошляпить давно уж успели, молчу… куда мне… вы преуспели. Взросли, утвердились, но очерствели, сгорбились чувства, в потугах сгорели, стремления, нравы, мечты оскудели, не спорю… куда мне… вы преуспели.     8 октября 2021 г. Расправив крылья Разум, расправив крылья, мысль отправляет в полет, полный карт-бланш, без усилья, душа дает право на взлет. Оставив житейскую прозу, взмывает мысль в небеса, ласточкой юркой порхает, мудростью льет, как звезда. Мудростью льет, озаряет, вдохновенно, вольготно поет, дерзновенно всю соль излагает, нещадно догматы клюет. Рдеет, горит и пылает, гениально… но прерван полет, околотки немедля взывают увязнуть в пучине забот. Разум, расправив крылья, мысль отправляет в полет, полный карт-бланш, без усилья, душа дает право на взлет.     9 октября 2021 г. Годы Годы юные мои все живут еще в груди, коли худо, согревают памятные те деньки. Что под горку, что на горку — неразлучны вместе мы, но в родимых закоулках ярче все-таки они. По родимым по задворкам бродим мы и тут и там, вспоминаем, как когда-то все стремились к небесам, восхищались, познавали, прыгали по гаражам, опосля, взяв подорожник, к ссадинам – и нету ран. Как же было интересно, неформально и легко, ныне все уже избито, скучно, пресно и темно. Нет былого изумленья, нет восторга, и запал отсырел в земном забеге, былую искру потерял. Годы юные мои все живут еще в груди, коли худо, согревают памятные те деньки. Что под горку, что на горку — неразлучны вместе мы, но в родимых закоулках ярче все-таки они.     10 октября 2021 г. В молчании В молчании стою я под всеобщий хохот, в душе нет укоризн, из уст не слышен ропот, а зубоскалы лаются под свой зловещий клекот, но шумный гул толпы твой заглушает шепот. Стой на своем! Будь твердым, как гранит! Живи и поступай, как сердце говорит! Живи, не забывай, что храбреца хранит Бог, Вера и Удача, а труса не щадит! Будь верен слову, коли дал, держи! А честью больше жизни дорожи! Открыто страху ты в глаза смотри! Вперед иди, ползи, но не сходи с пути! В молчании стою я под всеобщий хохот, в душе нет укоризн, из уст не слышен ропот, а зубоскалы лаются под свой зловещий клекот, но шумный гул толпы твой заглушает шепот.     12 октября 2021 г. Под колпаком Под колпаком у неба мы с пеленок, под колпаком у чуткого Творца, под колпаком мужчина и ребенок, под колпаком цветущая Земля. Мы смотрим ввысь под едким слоем пыли, но ныне уж не видим небеса, беспутство, алчность взор наш притупили, затмила шушера чистейшие глаза. Давно забыли, просто схоронили черты заветные, дарованные нам, грехи все, как и муки, отпустили, со словом богохульным зайдя в храм. Пусть буду я осужден, пусть презрен за то, что дерзко отрекусь и погружусь я в муки, раскаюсь духом, превращусь я в тлен, но уходя, пожму Творцу все ж руки. Под колпаком у неба мы с пеленок, под колпаком у чуткого Творца, под колпаком мужчина и ребенок, под колпаком цветущая Земля.     13 октября 2021 г. В лицо В лицо трудодню взором открытым смотрю, не ропщу, что усталый, разбитый, решительно силу сгребаю в кулак, волю для вкуса – без нее ведь никак. Сердце кровь гонит, качает насосом, глотает взахлеб рот пылесосом воздух рутины с частицами пыли, реальность отлична от сказочной были. Пускай утомлен, немного замучен, но восхищен, что жизнью научен честно, без лени трудиться всегда, добросовестно, стойко, не ведать стыда. В лицо трудодню взором открытым смотрю, не ропщу, что усталый, разбитый, решительно силу сгребаю в кулак, волю для вкуса – без нее ведь никак.     13 октября 2021 г. Притворная улыбка Притворная улыбка не сокроет взгляд, взгляд полный грусти, муки и страданья, не обернет движенья время вспять и не простит пустые обещанья. Но все же естество в притворстве этом есть, есть искорка чуть тлеющей надежды услышать радостную, стоящую весть, забросить траур и сменить фасон одежды. Вслед прошлому без злобы подмигнуть, без злобы, без гримас, без сожаленья, но не забыть себя все ж тоже упрекнуть за все проступки без толики стесненья. Притворная улыбка не сокроет взгляд, взгляд полный грусти, муки и страданья, не обернет движенья время вспять и не простит пустые обещанья.     14 октября 2021 г. Как знать Как знать, где подстелить соломки?! Какая грусть! Ответа нет! И тут и там головоломки веревки вьют, туманят свет! А глянь-ка сквозь все ж эту серость, ишь, провиденье обретешь, возможно, повстречаешь зрелость и стариной еще тряхнешь. Все гладко в жизни не бывает, ухабы, рытвины в ней есть, капканы, западни, арканы — всего полно, что и не счесть. Как знать, где подстелить соломки?! Какая грусть! Ответа нет! И тут и там головоломки веревки вьют, туманят свет!     14 октября 2021 г. Тучи сердито толкутся Тучи сердито толкутся в небе осенне-седом, волны отчаянно бьются, им вторит раскатами гром. Свищет, безумствует ветер, унылую песнь выдает, лишь тело, как гордый крейсер, в пучину без страха идет. Сердце колотит и бьется, а с ним Человек заодно за жизнь и свободу дерется, достойно приветствуя дно. Сыро, промозгло и зябко, тускло, но все же светло, дух светом играет ярко всем бедам в жизни назло. Тучи сердито толкутся в небе осенне-седом, волны отчаянно бьются, им вторит раскатами гром. Свищет, безумствует ветер, унылую песнь выдает, лишь тело, как гордый крейсер, в пучину без страха идет.     15 октября 2021 г. Боюсь, что не хватит Боюсь, что не хватит чернил написать, о чем плачет душа, да и колокол уж отзвонил, расстаться пришла нам пора. Мы с листом друг подле друга, как и прежде, за старым столом, а в руке моей жизни подруга — ручка черная с острым пером. Все скрипит, строчит, излагает, чем томился, грезил и жил, иногда, всплакнув, упрекает кляксой жирной за то, что грешил. Клякс немало поставила ручка, слез немало она пролила, опосля как всплакнув, закорючка и от сердца все же слова. Боюсь, что не хватит чернил написать, о чем плачет душа, да и колокол уж отзвонил, расстаться пришла нам пора.     16 октября 2021 г. От пустословной уйду болтовни От пустословной уйду болтовни красноречиво-увесистой речью спокойно, тактично, без беготни, без нападок, что лупят картечью. Жгучим не стану словом язвить, ядовито шипеть, как змея, буду открыто, остро гласить громогласней, чем трель соловья. Эхом аукнусь, все ж уходя, растворюсь в заветной тиши, нажитую мудрость с собой унося, пустословье оставив вдали. От пустословной уйду болтовни красноречиво-увесистой речью спокойно, тактично, без беготни, без нападок, что лупят картечью.     18 октября 2021 г. В бесконечно-бескрайней рутине В бесконечно-бескрайней рутине невозвратно тону и покой потерял я давно уж в пучине дел насущных жизни земной. Все заметней мгновения тают, все быстрее мчатся года, а заботы не отступают, осаждают ордою меня. Беспощадны ордынцев набеги, атакуют ордынцы гурьбой, истребляют мечтаний побеги, плюют в душу скупой пустотой. Но придет благодатное время, сброшу гнет и осаду забот, осушу до капли рутину — и вольготно душою в полет. В бесконечно-бескрайней рутине невозвратно тону и покой потерял я давно уж в пучине дел насущных жизни земной.     18 октября 2021 г. В нужном месте в нужное время В нужном месте в нужное время пинок под зад, чтоб жизнь закипела, отвесит судьба довольно умело, бесцеремонно, увесисто, смело. Отвесит разок, отвесит другой, коли не понял, в клозет головой макнет не единожды добро, с душой, чтобы ясней доходило порой. Макнет, но все же со знанием дела дорогу к успеху проложит умело, к цели заветной душу и тело на крыльях домчит без потери всецело. В нужном месте в нужное время пинок под зад, чтоб жизнь закипела, отвесит судьба довольно умело, бесцеремонно, увесисто, смело.     20 октября 2021 г. Языку Посол, оратор, глашатай, а попросту – язык, подвешен будь, но не болтай — прошу тебя, старик. Чего не знаешь, не мели, в чужую речь не лезь и ахинею не неси — в ушах от ней лишь резь. Украдкой молвить прекрати, как и шушукать вслед, коль надо, остротой рази, достойный дав ответ. Изречь мысль хочешь, говори, откинув пафос, лесть, но только, ух, не посрами достоинство и честь.     21 октября 2021 г. Я замахнулся Я замахнулся словом, словно палкой, на злобу нравов нынешнего дня, немного жаль, что молвил я украдкой, еще вчера вполголоса шепча. Мне жаль, что чествуют отныне порочность, вознесли на пьедестал, похабщина, цинизм витают в мире, безнравственность и алчность – идеал. Мне жаль, что шелуха затмила все доброе и светлый блеск очей, [ но я надеюсь, что найдется сила, ведь верю, как и прежде, я в людей. Я замахнулся словом, словно палкой, на злобу нравов нынешнего дня, немного жаль, что молвил я украдкой, еще вчера вполголоса шепча.     4 августа 2021 г. В родном глаголе Редчают волосы в главе, а думы ширятся все боле, но чувство жалости к себе отправлю я в родном глаголе. Отправлю прочь, отправлю вдаль, чтоб не мешало оно воле, позорных чувств совсем не жаль, не мил мне свет в их ореоле. В черед становятся деньки, а ночи в траурном узоре, но все же смерти вопреки я молвлю ей в родном глаголе. Отправлю прочь, отправлю вдаль, чтоб не мешала она воле, позорных чувств совсем не жаль, не мил мне свет в их ореоле. Как скоро уж померкнет свет да муза запоет в бемоле, но, как и прежде, молвлю вслед, отправлю я в родном глаголе. Отправлю прочь, отправлю вдаль, чтоб не мешала она воле, позорных чувств совсем не жаль, не мил мне свет в их ореоле.     6 августа 2021 г. Безмолвствую Безмолвствую… Влечет закат… Несет в заоблачные дали… В оттенках теплых тонет взгляд… Но нет и толики печали… Льды сердца тают… Тишина… Подлога нет, явь воскресает… А на душе царит весна… Поет восторженно, витает… Всю жизнь в мгновении тонуть… Красой природы восторгаться… Быт позабыть… Легко вздохнуть… Гореть в закате, наслаждаться… Безмолвствую… Влечет закат… Несет в заоблачные дали… В оттенках теплых тонет взгляд… Но нет и толики печали…     7 августа 2021 г. Не отрекаюсь От самоволия не отрекаюсь, инстинктам бой даю всегда душой, рассудком жить стараюсь — с природой у меня война. Война суровая, война лихая, удары все исподтишка, но я их ловко отражаю — быть крепостным мне не судьба. Мне не судьба, мне не по нраву во всем инстинктам потакать, быть в услужении природы, животным жить и умирать. От самоволия не отрекаюсь, инстинктам бой даю всегда душой, рассудком жить стараюсь — с природой у меня война.     5 декабря 2020 г. Я волен Я волен петь, шутить, смеяться, любить всем сердцем и мечтать, простым сюжетам удивляться и время алчно расточать. Я волен жить, я волен думать, я волен мысли излагать, что на бумаге, что на слове, как и язык порой держать. Я волен в выборе сюжета: с кем пить, с кем есть, с кем танцевать, но только за свободу эту мне предстоит ответ держать. Мне предстоит за все ответить, возможно, даже горевать, но только вас прошу заметить — я волен жить и выбирать.     5 июня 2021 г. Отутюжьте Отутюжьте, но не парьте жизнь измятую мою, заберите безнадегу и тревогу, вас прошу, приберите скорбь, усталость, неуемную тоску, чтоб душа открылась свету и не канула во тьму. Чтобы чинно, благородно, чтоб хотелось и моглось, чтоб с уверенностью ясной, а не только на авось, чтоб со знанием, уменьем, а не вкривь, да и не вкось, складно, ладно жизнь сложилась да была бы белой кость. Отогрейте, но не лейте яд в сердечко вы мое, только лишь прошу: успейте, пока бьется все ж оно, пока бьется и колотит, как безумное стучит, верит людям, верит чувствам, но истошно уж кричит. Чтобы чинно, благородно, чтоб хотелось и моглось, чтоб с уверенностью ясной, а не только на авось, чтоб со знанием, уменьем, а не вкривь, да и не вкось, чтоб сердечко бойко билось, не селилась в нем бы злость. Отбелите, не черните думы грешные мои, веру в Господа верните и простите все грехи, коли словом или делом я кого-то попрекнул, коли в шаге твердом, смелом чрез кого-то я шагнул. Чтобы чинно, благородно, чтоб хотелось и моглось, чтоб с уверенностью ясной, а не только на авось, чтоб со знанием, уменьем, а не вкривь, да и не вкось, чтоб жилось миролюбиво, места бедам не нашлось.     6 июня 2021 г. Своя рубаха Своя рубаха ближе к телу, своя, своя, своя, своя, но забывать о личной шкуре порою нужно иногда! Порою нужно встать на горло, на цепь все ж эго посадить, не сдуру, а всецело, полно родное «я» на «мы» сменить. Сменить не словом, сменить делом и не остаться в стороне, лицом вперед лишь в шаге смелом, плечом к плечу, рука к руке! Что, невдомек, о чем читаешь? Иль захлебнулся смехом ты? Жаль, в эгоизме утопаешь и духа Братства нет в крови! Своя рубаха ближе к телу, своя, своя, своя, своя, но забывать о личной шкуре порою нужно иногда!     23 октября 2021 г. Два века Два века я не жил, но от судьбы подарок, не знаю все ж, за что, роскошный получил: был вхож я в оба, причем без контрамарок, но право по счетам исправно все ж платил. Летели годы, минуты отбивали, двадцатый канул где-то за спиной, а двадцать первый принял эстафету, вперед рванул, как быстрый метеор. С собою прихватил меня попутно, за руки, ноги в гущу уволок, ту гущу, что зовут водоворотом земных страстей, волнений и тревог. Но я доволен и безмерно счастлив, что довелось промчаться все же мне одною жизнью, живой и настоящей, по двум векам благодаря судьбе. Два века я не жил, но от судьбы подарок, не знаю все ж, за что, роскошный получил: был вхож я в оба, причем без контрамарок, но право по счетам исправно все ж платил.     24 октября 2021 г. Ты лети-лети, перо Ты лети-лети, перо, по бумаге далеко и, скользя легко-легко, ты пиши домой письмо. Ты пиши моей любимой, маменьке моей родимой, другу детства и сестре, брату, детям о судьбе. Ты пиши, что все в порядке, дни чудесны, ночи сладки, беды где-то в стороне, жив, здоров и на коне. Ты пиши, что нет печали, чтоб они спокойно спали да меня не забывали и с любовью дома ждали. Ты пиши, что я скучаю, часто их всех вспоминаю, что они всегда при мне, в моем сердце и душе. Ты лети-лети, перо, по бумаге далеко и, скользя легко-легко, ты пиши домой письмо.     14 июля 2021 г. О черт, ей-богу О черт, ей-богу, мне бы знать, что предстоит еще отведать, успею стих ли дописать, с прекрасной дамой отобедать. Успею ли детей поднять, увидеть внуков становленье, и хватит сил ли устоять, когда явится провиденье. О черт, ей-богу, что молчать, будь добр тихо мне поведать, когда с тобою встречи ждать, как долго по земле мне бегать. Когда решишь меня прибрать, ты не тяни, бери мгновенно, не страшно мне ведь умирать, привык я уходить почтенно. О черт, ей-богу, что сказать, чтоб от души, но не злословить, чтоб кости не перемывать, а сердце все же успокоить? Тому, что быть, не миновать, не избежать нам нашей встречи, благодарю, что дал понять, благую силу Божьей речи.     7 июля 2021 г. В осеннем пламени В осеннем пламени аллеи октября, листва горит и молча опадает, упав на землю, меркнет не спеша, прощается навек и догорает. Прощается по-доброму, тепло в своем ярчайше-огненном убранстве, дождям, туманам и ветрам назло играет красками отчаянно в пространстве. Играет красками листва на посошок, шуршит, милейшая, под шагом разлетаясь, лишь к ночи угасает костерок, очарованьем в темноте скрываясь. В осеннем пламени аллеи октября, листва горит и молча опадает, упав на землю, меркнет не спеша, прощается навек и догорает.     24 октября 2021 г. Вагон недомолвок Недомолвок вагон в жизни каждого есть, у кого-то с телегой – их просто не счесть, там промолчал, сям позабыл, дал слабину иль зло затаил. Несказанных слов армада растет, в души людские сеет налет, молвить бы ныне, да вышел уж срок, нет Человека, прибрал его Бог. Все, Дорогой, прозвенел уж звонок, хоть кричи, хоть зови, но поезд убег, оставив в наследство достойный урок из недомолвок, не сказанных в срок. Недомолвок вагон в жизни каждого есть, у кого-то с телегой – их просто не счесть, там промолчал, сям позабыл, дал слабину иль зло затаил.     25 октября 2021 г. В душе нет места В душе нет места для толпы, толпы вульгарной, оголтелой, той, что летит вперед молвы, молвы пустой, остервенелой. Остервенелой, безымянной, злословной, хладной и чужой, чужой, бескровной, окаянной, в союзе с глупостью людской. В союзе с глупостью, безумьем, безумьем нынешнего дня, того, что блещет скудоумьем рассудка, душу потесня. В душе нет места для толпы, толпы вульгарной, оголтелой, той, что летит вперед молвы, молвы пустой, остервенелой.     3 ноября 2021 г. Ищу Ищу слова, не нахожу, ищу, перебирая чувства, плутаю в них, я в них тону, ищу изюминку искусства. Ищу душой без укоризн, сварливости и малодушья, средь серости земных картин ищу изюминку искусства. Хожу-ищу, брожу-ищу на грани яркого безумства, но правильный все ж курс держу, ищу изюминку искусства. Ищу слова, не нахожу, ищу, перебирая чувства, плутаю в них, я в них тону, ищу изюминку искусства.     4 ноября 2021 г. Простите мне Кто на распутье не стоял, кто зло и благо не встречал, кто близких в жизни не терял, простите мне… таких не знал… Кто совестью все торговал, кто другу яд в бокал мешал, кто улыбался, подставлял, простите мне… не уважал… Кто в жизни сам себя ковал, кто спотыкался и вставал, кто веровал, не предавал, простите мне… им руку жал… Кто нос до звезд не задирал, кто видел явь среди зеркал, кто понял жизнь и не стонал, простите мне… всегда искал… Простите мне… вы все простите… но измениться только не просите, в заоблачные выси не зовите, вам говорю, простите мне, простите.     4 августа 2020 Почему? Слеза остудит огонь глаз, угасит искорки души, добавит серости в пейзаж, похитит солнечные дни, затмит светило, чистый свет, сиянье звезд и красоту, сокроет на вопрос ответ, вопрос извечный: «Почему?» Вопрос извечный и больной, давно живущий на Земле, короткий, но весьма простой, знакомый ей, тебе и мне. Знакомый каждому из нас не понаслышке от людей, жизнь изменяющий на раз с уходом близких и друзей. С уходом близких, дорогих, родных, любимых и детей, как старых, так и молодых в расцвете сил, во свете дней. «В расцвете сил, но почему?» Досель неведом все ж ответ, не стыдно проронить слезу и мир окрасить в серый цвет. Слеза остудит огонь глаз, угасит искорки души, добавит серости в пейзаж, похитит солнечные дни, затмит светило, чистый свет, сиянье звезд и красоту, сокроет на вопрос ответ, вопрос извечный: «Почему?»     1 января 2021 г. Надежда, Вера и Мечты Душой открытою всмотритесь в сиянье звезд в ночной тиши, от всех невзгод вы отрекитесь, верните к жизни вновь мечты. Пусть не тревожит тяжесть века и духота земной поры, пусть окрыляют Человека Надежда, Вера и Мечты. Пусть окрыляют и возносят за грозы будней, до небес, пусть без оглядки вас уносят, рождают к жизни интерес. Пусть нелегка, в пыли дорога, но Бог даст сил ее пройти, пусть будут крепче год от года Надежда, Вера и Мечты. Душой открытою всмотритесь в сиянье звезд в ночной тиши, от всех невзгод вы отрекитесь, верните к жизни вновь мечты.     10 декабря 2020 Борис Губерман Родился в городе Баку (Азербайджан). Окончил факультет журналистики Азербайджанского государственного университета им. С. М. Кирова. Много лет проработал в печати. Автор 14 уже изданных книг. Участник XXXIII Московской международной книжной выставки-ярмарки, где был представлен издательским домом Ridero (Екатеринбург, Россия) книгой стихотворений «Потерянное сердце». А книги «Наедине с социализмом, или В двух шагах от…» и «Концепция: общественно-экономические формации и сопутствующие им рынки» переведены на английский язык. Член Международной гильдии писателей и Союза писателей Северной Америки. Нынешний статус – поэт, писатель, публицист, фотограф, изобретатель. Автор перспективнейшей экономической модели – метод «Мечта & Реальность» и других интересных изобретений и игр. С 1990 года проживает в государстве Израиль. Искатели счастья Счастье — Оно как птица: Кому повезет – сядет В теплые его ладошки, И будет в них купаться, И будет доставлять удовольствие тому, К кому оно сядет, Пока не упорхнет однажды И… навсегда. Как же мы ждем это счастье, Живем большими надеждами, Что окажемся в ее счастливчиках, Что оправдаем ее ожидания, А иначе как же, Ведь мы все так ждем счастье! Мы бдим, Мы ожидаем его, Это счастье, Денно и нощно, Распахиваем настежь пошире все окна: Ничто не должно помешать счастью Влететь к нам… Ну почему, Почему не везет нам? Ведь мы так старались, А села к тому Невзрачному, Который тем занимался, Что рифмовал строки, Которые извлекал из своего сердца, А потом перекладывал строки эти на песню, Чтобы все пели… Счастье — Это тогда, Когда тебя поют И радуются всем сердцем, Что все получилось как надо. Неугасимый огонек Я – не любитель закоулков, Где темнота – там не мое, Я приобщаю себя к свету, Поскольку в нем вся жизнь светла. Я – не любитель закоулков, В них я не весел, Я угрюм, Уж лучше б дали бы мне свечи, Чтоб освещали жизнь мою. Я – не любитель закоулков, Простите, Это не мое, С потайников души мне светит Моя звезда, Пусть и в ночи. Искра и та в ночи мерцает, Она почти как светлячок, И на душе моей пылает Неугасимый огонек. Когда тебе за пятьдесят Как хорошо, Что нету старости Тому, Кому за пятьдесят, Кто молод И душой, И мыслями, И жизнь в красивейших цветах. Как хорошо, Что нету старости И все в доступности, Весь мир. В душе такое, Что не снилось, Когда был даже молодым. Все исполняются желанья, И твои внуки — Свет в душе. Какое счастье, Что ты пожил И можешь дать совет себе. Все интуиции доступны, Ты состоялся, Жизнь красна, Ты улыбаешься, Ты счастлив, Хоть и тебе за пятьдесят. Как хорошо, Что нету старости… Что куклы делают по ночам Куклы разговаривают ночью. Кукла Джим о неграх говорит, Говорит об их нелегкой жизни На плантациях, Где негров большинство. Кукла Даша говорит о пряже, О готовых за ночь свитерах. Конюх Вася холку коня гладит И коня выводит на луга. Кукла Маша в белом сарафане Приглашает всех за стол на чай, Разложив фарфоровые чашки, Рядом на столе есть самовар. Если в дальний путь, То это на машинках, А серьезный Костя-крановщик Строит дом Большой, Уютный, Статный, Это чтобы всех вместить он смог. Зеленодол Я получил привет с Зеленодола, Там праздники, Они зовут к себе На речку, Что спокойна и державна И катит свою тихую волну. У берега игривые рыбешки, И уточки, покрякав, к ним плывут, А там вдали, На волнах повисая, Кувшинки отражаются в воде. Здесь празднества выходят на приволье, Им в такт свирель мальчишки-пастушка, А рядом лес заводит разговоры Про тишину дубравы вековой. Зеленодол спокойствия дарит, Их впитывают дети с колыбели. Вы только не рассказывайте вслух: Зеленодол не любит громких звуков И приглашает в тишь вас заглянуть. Мир сердцу А у меня от деревца ответ, Которое зелеными листочками Меня приветствует здесь каждый день, А я им кланяюсь, И мы в сердцах довольны. Я слушаю советы по утрам, Которые мне ветер навевает, И в сердце разгорается пожар От чувств и мыслей, В которых жизнь играет, И то, Что солнышко к себе нас приглашает, Лишь только это мир дарит сердцам. Приглашение на «Фейсбук» Я приглашаю к себе в гости, «Фейсбук» дает принять друзей Из разных стран, Из разных жизней. О, сколько он дает узнать! Людские судьбы — Это дар, Которым одаряют боги, И хочется в них все познать И перенять как можно больше. «Фейсбук» отказов не приемлет, И он такие вести шлет, Что поневоле принимаешь И свои вести шлешь в ответ. И если кто-то улыбнулся, Его улыбка – добрый знак… Я принимаю их за счастье И шлю свою На добрый час. Маленький подарок осени Осенний дар — Последний мой листок, Еще он держится, В нем столько удивленья, И в нем живет остаточное рвенье Пожить хотя бы чуточку Еще. Его порой касается крыло Какой-то незадачливой пичужки, И в тон пичужке ветерок поет. О чем? Им ведомо, А лист в ответ живет Остаточной своею позолотой И машет ветру в такт как бы крылом. Разговор по душам Зову я душу на свидание. Как нужно мне поговорить О самом-самом, Что порой тревожит, И свою душу в душу ей вложить! Довериться хочу о самом главном. Вот я влюблен, А тут же рядом все ушло, Ушло, Недолюбил, А значит, и не жил. А как понять? Себя я истревожил, Поскольку только для себя фактически и жил. Ты подскажи, душа, Я весь в сомненьях. Судьба свое талдычит, Ей видней, Зачем я жил – не жил, Как встретил и расстался, А значит, ничего не накопил. Как будто в доме чистота, Порядок, Но он, по сути, вовсе не жилой: Я сам чужой И для души – не близок. О, сколько нужно жить, Чтоб быть собой? Смеркается порой довольно часто, А я привык в потемках жить – не жить, Я будто бы попал в Кривозеркалье, Где все другое: Не с кем слова молвить, И от себя скорее прочь спешишь. Вчера я встретил милое дитя, Свое дитя, Мы с ней разговорились, И вдруг открылось, Будто сбылось, И я влюбился в самого себя. Я – не нарцисс, Душа не даст соврать, Но значимо, Чтоб полюбить кого-то, Как надобно любить себя, родного, Тогда полюбишь тех, Кто рядом жил. И не мое жить жизнь в Кривозеркалье, Повернут ключ, И двери отперты… Скажи, душа, А я кого-то встречу, Чтоб жизнь начать Как с чистого листа? Живут, живут воспоминанья Живут, Живут воспоминанья К той девочке с большим бантом, В ее столичном одеянии: Сандалии, И гольфики, И шар. Живут, Живут воспоминанья В обычных наших вечерах, Где мы встречались во дворах, И так старательно чертили Мы классики, Играли в игры, Да бабушки всегда следили, Чтоб мы чего не натворили, И чуть не так — Вели домой. Потом мы как-то повзрослели, И мы без бабушек своих Пошли кто в вуз, Кто на заводы, А девочка с большим бантом Уже совсем другою стала, И мы влюбляться в нее стали И приглашать на вечера. Ведь мне тогда не повезло, И не в меня она влюбилась, И все обрушилось в мгновенье: И бант, И сад, И бравый Славик, Который ничего не значил, Но только выбрала его. Мы в детство слишком заигрались, Но как-то взрослыми вдруг стали, И те с бантом повырастали, А мы уж пузики растим. И наши дети, Наши внуки Иначе учатся по жизни, Но тот же бант, Сандалии, И гольфы, И шарики раздули щеки, И те же игры во дворах, А наша жизнь почти прожита, И мы за внуками глядим. Белый цветок мечты Этот беленький цветок рос, Этот беленький цветок цвел, Поражал своей белизной, Потому как пчелой пел. Посреди мирской суеты Белый наш цветок жил, Расцветал вовсю, Удивлял, В белый цвет он мир одевал. Даже ветер тот цветок пощадил, Не сорвал его, Не измял, Потому что он Белизной своей Даже ветер тот покорил. Но пришла беда для цветка: В хмурый день пришел человек, И измял он цвет, И сорвал, И остался от цветка цвет — Лепесток к лепестку на земле. Горя общего – не объять, Очень надо, Чтоб цветок жил, Поражал своей белизной, Чтоб вселял в нас надежды он. От цветка к цветку мы живем, Наполняя жизнь чистотой, Чтобы никто не смел никогда Убивать этот цвет в нас. По любви живем мы в миру, Постигаем мир красотой, Потому что мир нами живет, Потому что в нем жив цветок. В нашем сердце живет любовь, У которой есть белый цвет, Это он расцвел в том цветке, Чтобы жили мы на Земле. Аргентинское танго Сердечный друг, Я для тебя живу, И наши туки уж давно обмолвились И заставляют биться все сильней Здесь, прямо в зале, Прямо перед сценой, Где для тебя артисты собрались. И для тебя оркестрик аргентинский Играет вечное «Бессамему», А ветерком пахнуло на тебя, То вентилятор крутит, Крутит, Крутит, Шарф ниспадает, Чтоб тебя укутать, Он так боится не дарить тепло. Ты не в меня, Ты в танго влюблена, Я это чувствую, Ты отдалась с пристрастием, А мы сидим И слушаем, Все слушаем Мотивы той далекой стороны. Сегодня день рожденья у тебя, И лучшего подарка не отыщешь: Живой оркестр, Музыка И мы, На нас опять нахлынуло И бросило, И эхо бьет порывами души. Прощается клич журавлиный Прощается клич журавлиный. Может быть, это от слез, Может, не хочет прощаться С теми, Кто в сердце живет. Клич от тоски, От печали. Может, не хочет журавль Место родное оставить, Даже когда там рай. Там, В том краю далеком, Не будет таких берез, И липа не та пред завалинкой, И дети играют не так. Курлычет прощальное стая, Выстраиваясь в строгий клин, Журавль летит, Не зная, Что ждет его там, Вдали. Прощанье с родным – утрата. Он будет надеяться, Ждать, Но он возвратится обратно, Где хата, Где речка, Где сад. Он вырастит новых деток, И те журавли навсегда Любовь сохранят в сердце, Чтоб возвращаться назад. Насият Даибова Кумыкская поэтесса Насият Ильясовна Даибова родилась в 1983 году и выросла в поселке Ленинкент (Атлы-Боюн) г. Махачкалы Республики Дагестан. Училась в МБОУ Гимназия № 35 поселка Ленинкент. В 2005 году окончила исторический факультет Дагестанского государственного педагогического университета. По профессии учитель истории и права. Проработала в Дагестане педагогом 5 лет. Говорит на кумыкском, русском, турецком, немецком и немного на английском языках. Любовь к поэзии проснулась еще в школьные годы, стихи начала писать в старших классах. Пишет стихи на кумыкском и русском языках – о Родине, о родителях, о любви, о природе, а также стихи для детей. Стихи на родном языке печатаются в республиканской общественно-политической газете Республики Дагестан «Елдаш» («Спутник») и в районной газете «Къумукъ тюз» («Кумыкская равнина»). Стихи на русском языке вошли во 2-й том сборника «Самому себе не лгите», приуроченного к 200-летию со дня рождения Ф. М. Достоевского, а также в сборник «Почерк времени». В настоящее время живет в Германии, с мужем воспитывает четырех замечательных деток. Учится на психолога в Поволжском институте непрерывного профессионального образования и в Международном институте интеграционного развития. Не заменить ей никогда С утра машины едут, Спешат куда-то вдаль. Та даль – моя родимая Безмолвная печаль. Я, словно лист опавший, Парю на всех ветрах Лицом к мечте пропавшей, Что превратилась в прах. Я словно скрытый ангел — От глаз людских долой. Летая в мире правил, Примкнул к стране чужой. Она приветлива, красива, Глаза пленяет иногда, Но мою Родину родную Не заменить ей никогда. Жизнь С улыбкой встречаю новый день. Жизнь – это миг, не вечность. Ценю я в жизни труд, не лень, Не денег счет, а человечность. Жизнь не должна еще чего-то. Быть может, я должна ей что-то? Ценю ее такой, как есть. Ценней всего – благая весть. Пусть жизнь моя совсем не сказка, Не разукрашена из тысячи раскрас. Улыбки близких – большое счастье. Их радость краше всех прикрас! Что стоит смерти забрать нас? Что стоит смерти забрать нас, Не дав вестей в предсмертный час? Был человек – и вдруг мираж. У книги жизни мал тираж. Твоею тенью я осталась С тобой, родной, в последний раз Глазами грустными прощались. С судьбой не споря на сей раз, Любить до смерти обещались. Пошел своей дорогой ты, А мне тропиночка досталась. Все ж не смогла жить без тебя — Твоею тенью я осталась. Мама Мама – солнце, мама – свет, Лучше мамы в мире нет! Мама – радость детских глаз, Мама – лучшая для нас! Мама – мой счастливый мир, С мамой каждый день мой – пир! Сильно я люблю тебя, Мама милая моя! Мама – яркая звезда, Ярче всех горит она! Будь ты счастлива вовек, Самый близкий человек! Спор – Бей сильнее! – крикнул Тим. – Ну посмотрим, – молвил Бим. Два соседа, друга два Не поссорились едва. Спор затеяли вчера: Кто сильнее, ты иль я? Знает только старый мяч, Кто же все-таки силач. Ждут тетрадки двух ребят, Книжки, ручки уже спят, А друзьям ведь не до них — Затяжной спор манит их. Сжигая все мосты У жизни много неистоптанных дорог, У сердца много неизведанных путей. Лишь тот поймет, кто впустит на порог, Как сердце бьется каждый день сильней. Лишь тот один почувствует всю боль К протянутой руке, к родным глазам, Кто раз сумеет в жизни повернуть Штурвал любви к родимым берегам. Лишь тот поймет весь вкус любви, Кто горечь пил, не жмуря даже ока. Кто ждал ее, как птица ждет весну, Чтоб прилететь из дальнего далека. Но жизнь плывет в неведомы края, Сжигая все мосты, что нас соединяли. Любовь порой не друг и не добряк, Шторма на море жизнь не отменяла. Ты не веришь Ты не веришь мне так же, как прежде, Зная, что не умею я лгать? Не поверив любимой женщине, Сам себя научился прощать. Ты не веришь той женщине хрупкой, В то же время с железною волей, Той, которая билась насмерть, Разделив с тобой тяжкую долю. Время штопает раны живые, Но души рана сердце точит. Для нее нет лекарства на свете, Оно бьется и так же молчит. Легче верить злым людям и сплетням И бежать от правдивых речей. Всех на свете Всевышний рассудит — Ты предал мать своих же детей. Мой Дагестан родной! Мой Дагестан родной, Моя родная кровь, Дыша я лишь тобой, Рождаюсь миру вновь. Я без тебя в снега Заброшенный цветок, Замерзший лепесток Средь бури между строк. Я как мороз в сердцах, Несозданный сонет. Мне б солнышком твоим Всю душу отогреть. Над Каспием парю, Жар-птица словно я. Ты расцветай, прошу, Мать-Родина моя! Роскошные равнины Часто снятся мне. Бросила свой зов Тебе болезнь извне. О, скольких жизней нет, Нам с тобой не счесть! Мое сердце ранит Об умерших весть. Ты же верь, крепись, Все переживешь. Жаль, ушедших близких Больше не вернешь. Я помню миг Я в сердце бережно храню Твою улыбку, нежный взгляд. Лукавый ветер нежит сердце, Пытаясь боль мою унять. И солнце светит не для нас, И не за нас оно сейчас. Я помню миг, я помню час, Когда не стало больше нас. Мне дороги Мне дороги закаты и рассветы, Мне дороги минуты, каждый час. Мне дороги Земля, и все орбиты, И время, что шагает против нас. Мне дороги и смех, и детский лепет, Дороже их улыбок в мире нет. Мне дороги не только мои дети — Я дорожу детишками планет! Мне дорога? доро?га к миру, свету, Плечо родных бесценно, знаю я. Мне дорога жизнь даже без просвета. Ты дорожишь ли мною, жизнь моя?! Когда завоет сердце Когда завоет сердце, Любовью не клянись. Сжимая жизнь в руке, В реальность оглянись. Стой, не спеши вперед, Свой шаг не обожги. Обрыв бросает в дрожь, Немного обожди. Коль оглянешься вновь, Увидишь вмиг любовь. Дарует жизнь себя. Храни же Бог тебя. Мария Данилова Родилась 23 июня 1957 года в селе Шея Сунтарского района Якутской АССР. В 1974 окончила шеинскую среднюю школу. С 1984 года работала учителем родного языка и литературы в разных селах Сунтарского района. Сейчас на пенсии, живет в селе Тюбяй. Пишет сказки, стихи, олонхо для детей, пьесы, рассказы. Получила поощрительный приз на конкурсе драматических произведений Республики Саха, посвященном 100-летию А. И. Софронова – Алампа. Первое место на республиканском конкурсе рассказов для детей на русском языке в 2018 году. Третье место на республиканском конкурсе стихов о городе Якутске 2018 года. Лауреат конкурса имени Бориса Богаткова 2018 года. Желтые розы Желтые розы, желтые розы - Первой любви рассвет. Желтые розы, желтые розы - Разлуки горькой свет.     Кун Мичээрэ Часть первая На горе Мангырыр Григорий, как все здешние якуты, ходит на охоту за пернатой дичью весной и осенью. В тайге он живет в разгар охотничьего сезона и даже зимует в избушке возле горы Мангырыр, которая находится в сорока километрах от села. Зимой промышляет белок, рыбачит, не отходя далеко от зимовья. Односельчане боятся угрюмого вида Григория, которого за глаза зовут Медведем. Он немного толстоват, ступает мягко косолапыми и вследствие этого кривоватыми ногами. Живет на пенсию, хотя на вид кажется моложе своих семидесяти двух лет. До пенсии проработал шофером у директора совхоза. Когда разваливались совхозы, ему удалось выйти на пенсию вовремя. Так что у него не было проблем с оформлением документов. Даже удалось заполучить старенький совхозный газик. Этим был очень доволен. Под умелыми руками старенькая машина и сейчас бегает по ухабистым сельским дорогам. Григорий приехал на своем газике, как всегда, один. Стояла ранняя осень. Посмотрел на дверь. Дверь была подперта лопатой. По каким-то приметам понял, что кто-то заходил в избушку. Занес рюкзак, осмотрелся. Были, видимо, недавно. Сохранилось тепло. Пол был подметен, стол убран. На печке лежала новая коробка спичек. На полке был добавлен кое-какой провиант: «Доширак», пачка вермишели, полбуханки хлеба, завернутой в целлофан. Под нарами около двери были дрова и береста. «Наши, деревенские, Николай с сыном, – догадался бывалый таежник. – Так и есть, они», – удовлетворенно подумал, прочитав последнюю запись в толстой тетрадке, которая висела на стене вместе с привязанным к ней простым карандашом. Там он и другие записывали все, что происходило каждый день, когда они бывали здесь. Это была дань здешней традиции. Во всех избушках с советских совхозных времен табунщики и охотники записывали. И каждый знал, кто ночевал, что произошло, читал новости с деревни. На маленькой полке лежали еще две потрепанные общие тетради. Эту избушку он построил давно. Ему помогал отец Николая старик Мэхэс. – Старик, – усмехнулся Григорий. Тогда Мэхэсу, Михаилу, было всего где-то пятьдесят. Сравнив со своим нынешним возрастом, Григорий подумал, что сейчас все считают его глубоким стариком. Возраст все-таки брал свое: он устал, сидя за рулем два часа. Затопил печку. Чайник был полон воды. На нарах стояли ведра и бидон, наполненные водой. Мысленно поблагодарив Николая с сыном, он развязал рюкзак, вытащил оттуда всю провизию, разложил по полочкам, кое-что и на стол. Сходил за ружьем и патронами. Семь уток, которых он подстрелил по дороге, положил в подпол. Включил радиоприемник – там только шипело, и он заменил батарейки. Полежал на кровати, стоящей в углу. Задремал было под мелодию знакомой песни, как где-то вдалеке услышал выстрелы. Он поднялся и кинул щепотку чая в чайник. За стеной дома заворчала собака. Григорий намазал хлеб маслом и вышел из избушки. Рыжий, как лиса, пес со стоячими ушами подошел к хозяину, взял хлеб и улегся возле машины. Григорий смотрел, как ест Бадай. Пес сначала слизал масло, затем начал есть хлеб, все время оглядываясь краем глаза на хозяина, как будто он мог украсть его долю. Постояв немного, Григорий подошел к яме, где лежали старые консервные банки и бутылки. Он заметил две новые бутылки. Подошел, понюхал. Видимо, кто-то еще был месяц назад, запах пока не улетучился. Посмотрев на немного поблекшую этикетку, он задумался. Здесь явно были чужие. Он вспомнил, как дней двадцать назад видел Сумасшедшего Стаса с какими-то молодыми мужчинами, приехавшими откуда-то издалека. Стас был его ровесником, но как-то рано состарился, и все звали его стариком уже с пятидесяти лет. Расшатавшаяся в молодости психика каким-то образом повлияла на него, и хотя он и сейчас обладал кое-какими странностями, все-таки был в некотором роде обычным во всех смыслах человеком. Он был женат, имел детей, работал то бухгалтером, то экономистом, то охранником, то уборщиком. Отец его был директором школы, имел крепкие связи с властями предержащими и постоянно вытаскивал своего единственного отпрыска из всяких передряг. После сытного обеда Григорий вздремнул, а после полдника пошел по протоптанной тропинке к горе Мангырыр. Горой ее по кавказским меркам называть нельзя, но она была самым высоким в этой местности пригорком. С нее можно увидеть текущую внизу речку Муруку и тайгу, лежащую в долине этой речки. Вдалеке были видны такие же синеющие горы. Все старожилы помнили легенду о горе Мангырыр. Старик Мэхэс один раз спел тойук: Жил один холостой Парень молодой, Пошел он в гости к родне — К замужней сестре. Перешел он речку, С трудом взобрался на горку. Добрался до родни, Поел там караси. Принес им полный Туесок рыбы речной. Радость была большой, Налили ему сметаны густой. Пошел обратно парень молодой, Спустил с горы туесок, Туесок по склону прыг-скок, Упал целехонек На влажный песок. «Спущусь-ка я, как этот туесок. Быстрее доберусь домой». И, не подумав головой, Совершил с обрыва прыжок… Окрасились камни В багровый цвет, Как гроздья рябины Горят в рассвет. Ухнула тяжело речка, Будто коровушка… Услышали люди этот стон И прозвали гору Мангырыр[1 - «Мычащая» по-якутски.]… Григорий стоял возле толстой лиственницы и смотрел вокруг. Он вспомнил, как впервые в восьмом классе пришли сюда всем классом, пришли с ними и интернатские, которые должны были учиться с ними на следующий год. Ему было семнадцать лет, в те времена учителя любили оставлять на второй год крепких мальчиков, чтобы была помощь с заготовкой дров для школы. Не было этих пил «Дружба», пилили дрова вручную прямо во дворе школы, ставили на козлы, кололи полена. Складывали длинные поленницы. Заносили их вместе с девчонками. Во всех классах стояли кирпичные печки. На некоторых были плитки, и на них ставили восьмилитровые чайники, чтобы школьники обедали. Вместе с Гришей учились еще несколько второгодников, и он ничем особо не выделялся среди своих одноклассников. Маргарите было всего пятнадцать. Все звали ее за глаза Марго. Прибавляли еще – королева. Она была очень симпатичной девочкой. Почти все мальчики были тайно влюблены в нее. Было счастьем постоять и поговорить с ней. В тот день таким счастливчиком оказался Гриша. Он нечаянно схватил ее за руки, когда она чуть не поскользнулась. А Марго – Ритка – не отдернула пальцы, и они стояли так на этой горе, взявшись за руки, плечом к плечу. Она была маленького росточка, а Григорий был таким рослым парнем. Одноклассники ринулись вниз к речке. А они стояли и смотрели друг на друга счастливыми, сияющими глазами. – Смотри, Гриша, там, где елки стоят. – Да, вижу. Они образуют сердце. – Очень красиво. Да, Гриша? Он робко сжал ее пальцы, она засмеялась своим переливчатым смехом, как будто звенели колокольчики, так смеялась только Ритка-Маргаритка. – Я бы стоял с тобой так всегда, – выпалил он в порыве отчаяния. – Да ну, а я нет. Весело сверкнув глазами, Рита вырвала руку и с веселым смехом устремилась вниз за другими. Григорий поспешил за ней… Выстрелов больше не было слышно, и охотник задумчиво повернул назад. Пройдя несколько метров, он остановился как вкопанный: на лиственнице, на коре которой были видны зарубки когтями медведя, была сделана человеческой рукой отметина, чуть повыше – опять медвежья, потом опять человечья… Зарубки сделаны недавно, но где-то три-четыре недели назад, когда здесь были чужаки. Что-то не давало покоя. Григорий огляделся по сторонам, но Бадай не рычал, был спокоен, что-то обнюхивал. Там валялась бутылка. Григорий засунул бутылку в рюкзак – он не любил, когда разбрасывали бутылки. От них случались пожары. На всякий случай он зарядил ружье. С собакой пришел к избушке. Осенние дни коротки, и солнце заходило. После заката быстро наступает темнота. Уже нет белых ночей. Развел во дворе костер, поставил ведро с водой. И пошел ставить сети на речку Багда. Когда пришел, уже вскипела вода, кинул горстку чая и зашел с водой в избу. Он уловил чужой запах. Краем глаза увидел старика Стаса, сидящего на корточках возле подпола. Он разглядывал подполье, включив фонарик. – Стас, что ты там потерял? – спросил Григорий, ставя на печку ведро. – Ищу Витьку, – пробормотал Стас. – Это ты стрелял на Маре? – Да, – ответил Стас, закрывая крышку подполья. – Ну и?.. – Одна утка, – кивнул на свой рюкзак старик. – Николая с сыном не видел? – Нет. Наверно, пошли по тракторной дороге. Это было странно. Они явно спешили домой. Вдвоем молча покушали. Стас поставил водку со знакомой этикеткой. Выпили, закусили. Григорий заметил, что старик почему-то старается напоить его, а сам поменьше пьет. «Э-э, так не пойдет», – подумал он, когда заметил, что Стас украдкой выливает водку из стакана. И он тоже незаметно вылил в кружку с чаем и прикинулся захмелевшим от выпитого. Стас улегся и захрапел, может, притворился спящим. Григорий достал тетрадку и начал записывать. Вдруг он с удивлением заметил, что некоторые слова подчеркнуты Николаем. Сложив их, Григорий прочитал: «Будь осторожен – медведь-людоед». А он, когда читал, думал, что Николай подшучивает над ним перед другими: «А кого съел? Вроде бы никто не пропадал». Вспомнил зарубки… «Если Николай пошел по дороге, он дойдет до села через пять-шесть часов. Пока они там соберутся, пройдет еще два часа. Ну, там еще в полицию обратятся, пока те приедут из райцентра… А приедут ли еще?.. Ну ладно, завтра уеду домой, заберу Стаса…» Этого бурого матерого медведя он знал давно. Часто встречал следы его лап на берегу речки Муруку На правой лапе был поврежден один коготь. И задние лапы оставляли характерный рисунок, похожий на букву «в». Григорий не был медвежатником. Зная обычаи предков, не убивал и не охотился на хозяина тайги. Избегал медведей, и они не становились на его дороге. Знал эти зарубки медвежьи – это на языке зверей гласило: «Я здесь хозяин». Нельзя было ставить метку после его лап. Это означало, что ты готов помериться с ним силой за право быть хозяином здесь. Обычно такую метку ставил другой, более матерый медведь, а люди придерживались неписаных законов тайги, чтобы избежать мести «дедушки». Григорий на всякий случай запер дверь на крючок, еще пришвартовал к ручке швабру веревкой. Лег на кровать. Поняв, что Стас действительно спит, уснул. Проснулся от внезапного лая пса, который скребся в дверь, и увидел перед собой дуло ружья, направленное на него. Он быстро двинул ногами в грудь Стаса. Тот грохнулся вместе с выстрелом. Григорий проворно отобрал ружье у старика. В это время Бадай громко залаял и зарычал, отбегая от дома в сторону дороги. Григорий услышал близкий шум машины. Он зажег фонарь, посмотрел на лежащего на полу и охающего от боли Стаса, взял и свое ружье, отворил дверь и вышел во двор. Бадай с радостным визгом ринулся к нему. Сквозь лес стали видны фары машины. Приехали Николай с сыном, полицейские, глава наслега Радий Петрович Соломонов, человек с большим пузом, мохнатыми бровями и черными раскосыми глазами. – Кто стрелял? – грозно выкрикнул знакомый полицейский с большим родимым пятном около бровей. За это знаменитое пятно его прозвали Барбосом, исходя из общего народного названия полицейских на якутском охотничьем языке: «бех» – «собака». – Старик Стас. – Григорий кивнул в сторону избушки и подал ружье Стаса. Там еще слышались стоны и неясное чертыхание. Полицейские понюхали оба ружья. – Осторожно! У меня заряжено. – Почему у тебя заряжено? – Да вот не успел разрядить после их предупреждения. – Мы написали ему, что возле горы медведь-людоед. Радий Петрович прыснул в кулак, он знал прозвище Григория – Медведь. Полицейские переглянулись. Молодой худощавый полицейский вытащил из избушки старика: – Это ты стрелял? – Да. – Почему? – Я… Он убил моего единственного внука… Я решил отомстить… – Какого внука? – Витьку… Он приехал в гости и пропал вместе с другом. – Да они-то приезжали где-то месяц назад, – сказал Радий Петрович. – Да… Его сапоги там, в подполье… Вот Медведь его… и убил. Сапоги туда положил. – Это мы там положили, – сказал, закашлявшись, Николай. Второй полицейский полез обратно в дом с фонариком. Вынес сапоги. Новенькие, зелененькие. – Эти? – Да. Эти сапоги носил мой внук Витька. – Да, вроде они в таких сапогах были, – подтвердил глава, ему понравились тогда эти литые сапоги с внутренними теплыми обшивками. – Где вы их нашли? – Возле речки Багда, там, где только что останавливались. – А остальное? – Там же. Полицейские переглянулись. Было еще темно. – Ладно, здесь все переночуем. А утром обратно поедем. – У старика ушиб головы и руки. – Это я его пнул, когда он стоял с ружьем и прицеливался, – пробормотал Григорий. – Хорошо, что не убил тебя, Киргеляй, – сказал сын Николая. – Ну ладно, пойдем посмотрим, – покосился первый полицейский. – Всем оставаться на своих местах. Барбос вошел в домик, посветил там и сям фонариком, что-то долго записывал – полчаса. Затем все вошли в дом, продрогшие от осенней холодной ночи. Сын Николая быстро затопил печку. Полицейские начали черпать кружками из ведра и пить чай. Видимо, торопились, не успели выпить чаю. Затем все уселись за стол. Зажгли свечу. Появились консервы, хлеб, масло. Только Стас сидел в углу и плакал, никто не обращал на него внимания. Когда покушали, Николай с сыном и молодым полицейским убрали со стола. Молодой полицейский вышел во двор и принес из машины одеяла: – Буду спать здесь. – Ладно, Петров, – согласился старший по чину. – Занеси ружья. – На, Стас, выпей чай. – Григорий похлопал старика по плечу. – Не обижайся. Стас выпил чай, потом как-то притих. Григорий уложил его, прикрыл одеялом. По щекам старика текли слезы. Все легли. Свеча осталась гореть на столе. Хозяин не мог уснуть. Достал с полки одну из старых тетрадок, полистал. Он не всегда был таким угрюмым… Немногие помнили его жизнерадостным, словоохотливым парнем, балагуром. Григорий – тогда все звали его Гришкой, Кириском – был хорошим волейболистом, как вся сельская молодежь, которая коротала белые северные ночи за игрой на волейбольных площадках. Вился дымокур возле улиц. Воздух пах дымом и нежным запахом хвои и трав. По реке плыли пароходы. Горели костры рыбаков. Каждый вечер с площадки вместе с хлопками по мячу доносились крики «Аут!», «Мимо!», «Очко!», «Ура!», призывая молодежь, даже стариков и старух, которые сидели и курили на скамейках, смотря и болея за свою команду. Потом они с оравой малых детишек шли домой. После тяжелой работы на сенокосе молодежь села купалась в реке, затем гурьбой, даже забыв про еду, шла на площадку. Там и встречались робкие взгляды, шли на первые свидания. Еще бегали смотреть индийское кино поздним вечером. Были живы мать и отец, росли братья и сестры. Летом до ысыахов, летних якутских национальных праздников, по реке плыли баржи с различным грузом. И Гришка шел со своими друзьями на разгрузку. Он был сильным, и два мешка муки для него не были в тягость. И, немного подработав на разгрузке, покупал гостинцы для родителей, сестрам и братьям конфеты, печенье. Когда один раз он купил хорошую шапку-ушанку для отца, умаслив знакомую продавщицу, отец расплакался и сказал, что всю войну носил чужие шапки, возможно, с убитых. После того памятного дня отец слег, и через неделю-другую его не стало. Сердце не выдержало радости, гордости за старшего сына, а прошагал он почти всю войну… Эх, мужики, мужики, северяне, суровые на вид якуты… как нежны были ваши сердца!.. Перелистывая тетрадь, Григорий остановился на дате: 5 сентября 1987 года. Он был здесь с классом Кыданы, Кыданы Ивановны. Имя Кыдана с ударением на втором слоге означало «снежный холодный ветер». Ее холодная красота одновременно отталкивала и привлекала. Это ее почерк, такой правильный и красивый в сравнении с другими записями. Григория одолевали противоречивые чувства: глядя на эти строчки, он любовался стройными рядами букв и хотел разорвать эти записи. Кыдана была его женой. Женой и матерью его единственного сына Мишутки. Кыдана и Мишутка погибли в автомобильной аварии. Женился Григорий поздно, и семейного счастья хватило всего на пять лет… Однажды Григорий тренировался в школьном спортзале, высокий и веселый мужчина привлекал внимание многих девушек и женщин. Все гадали, почему он не женится до сих пор. А он любил Марго… Он был одним из тех редких мужчин, которые ждали всю жизнь ту редкую и недостижимую порой любимую женщину, которая была бы той единственной и желанной подругой и женой на всю жизнь. А Марго умерла. С тех пор умерли для него все женщины, девушки. Разгоряченный после игры, Григорий вышел из школьного спортивного зала на свежий воздух. Падал снег, искрился при свете уличных фонарей, и он, проходя мимо общежития, услышал стук топора и увидел сгорбившуюся женскую фигуру, которая колола дрова. Он остановился, потом быстро зашагал в сторону своего дома. Нашел топор и пошел обратно. Женщины не было. Григорий начал быстро колоть дрова, с каким-то остервенением. Он вспоминал мать, которая умерла семь лет назад. Она умело колола дрова, пока отца не было дома, и тяжко вздыхала. Потом Григорий подрос и сам колол дрова с десяти лет. Но в тот злополучный день, день смерти матери, он не успел наколоть дров перед соревнованиями – все было некогда – и уехал в райцентр. Мать он нашел возле поленницы, уже окоченевшую, около нее лежали топор и расколотое полено… Чувство вины не проходило с годами, и он не мог спокойно пройти мимо женщины, которая колола дрова. В селе все знали его странную особенность, большинство относилось с пониманием, и все мужчины старались не занимать этим неженским делом своих жен, дочерей. А это была женщина в летах, которая приехала этой осенью учительствовать в местную среднюю школу вместо уехавшей в город молодой учительницы математики. Григорий наколол много дров и начал складывать в поленницу. Он не заметил, как открылась дверь общежития и вышла Кыдана в старой куртке и рабочих рукавицах. Она начала складывать дрова. Только тогда Григорий увидел ее, работа пошла быстрее. Они слаженно, без лишних слов и телодвижений, умело передавали друг другу полена. Незаметно закончили работу и улыбнулись друг другу. С видом удовлетворенного человека принял ее сияющие глаза, наполненные благодарностью. – Спасибо, – тихо сказала Кыдана. Он взмахнул рукой, как бы прощаясь, и ушел. Что-то нежно-щемящее поселилось в его груди. Ему захотелось обнять эту Кыдану и закружиться в вальсе. И по дороге он начал выделывать па с топором… Почти через месяц исполнил он эту мечту. Перед Новым годом они сыграли свадьбу. И он, счастливый безмерно, кружился в вальсе с Кыданой в сельском клубе, куда они пригласили всех гостей. У Кыданы было мало гостей: пригласила одноклассников и классную руководительницу из школы-интерната. Приехали только трое: уже постаревшая классная руководительница – пенсионерка Анна Ивановна Петрова, подружка с детских лет Лена и давний поклонник-одноклассник Женька, теперь уже Евгений Александрович Пахомов, уже женатый и имеющий шикарную машину, двухэтажный дом. Он был единственным, кто выбился, как говорится, в люди из всех сирот, которые учились вместе с невестой. На следующий год Григорий привез Кыдану с ее классом на эту гору Мангырыр… Светало. Григорий встал, погасил свечу. Сходил за водой на речку, осмотрел сети. Оставил несколько рыб возле кустов. Положил сети на плечи. В одно ведро сложил весь улов. И поднялся на пригорок. Оглянулся – за кустами замаячила чья-то огромная тень. Бадай заворчал. Когда они вернулись в избушку, все уже проснулись, занимались утренними делами. Молодой полицейский делал зарядку. Барбос чистил белоснежные крупные зубы. Николай с сыном готовили дрова. Глава наслега мылся, громко сморкался. Лохматый Стас одиноко сидел возле резиновых сапог и что-то бормотал. Пока Григорий с Николаем занимались чисткой карасей, Петров разжег костер и поставил ведра. Быстро сварили уху, позавтракали молча. Григорий собрал все вещи и отнес в машину. Николай с сыном убрали со стола, подмели пол. Полицейские взяли с собой Стаса. Это была машина Радия Петровича, и он сел за руль. Николай с сыном сели на заднее сидение, впереди с Григорием примостился Бадай. Это было его исконное место. Через некоторое время машины остановились возле поворота речки. Все вышли, но полицейские потребовали оставаться в машинах, позвали только Николая. Бадай уже спрыгнул и пошел к кустам. Оттуда он вытащил истерзанную куртку. Полицейские набросились на него, Петров хотел даже пристрелить, но помешал Григорий – позвав собаку, надел на нее ошейник. И залез с собакой в машину. Григорий увидел, что это куртка не Витьки, а его друга, который был тогда весьма навеселе. И он вспомнил, что видел, как их машина уехала из села в сторону трассы – в город. Значит, Витька жив. А почему его новенькие сапоги остались здесь? Странно. Может, они вернулись обратно?.. * * * Витька стоял на горе Мангырыр и показывал зарубки медведя другу. – Ха, я покажу ему, кто хозяин тайги! Ты что, боишься, Витёк? Боишься, ты трус! А я вот поставлю свою отметину! Пусть знает, кто хозяин! – Не надо, он тут близко! – Трус! Несчастный трус! Дрожишь, как заяц! Ха, ха! – И он выкинул бутылку в кусты. – Пойдем на речку Муруку, искупаемся. – Хорошо, пошли. Речка Муруку обмелела. Вода была чистой, камни и рыбки в речке были видны насквозь. – Ух, как хорошо! – Давай обратно. – Хорошо, что искупались. – Протрезвел? – Вроде. – О-о, что это? Смотри! – Что? Мишка отметился? – Да… Он тут… – Ну и что? А я еще выше! Я, я – хозяин тайги! – Дурак! Пошли домой! Быстро! – Да-а… ты – трус… Ладно… – Залезай! Быстро! – Ну, я хочу выйти! – Потом, потом! – Трус! Остановись! – Ладно, за поворотом, держись! – Не могу! – Выходи, гад! – А-а, как хорошо! Пойду к речке, умоюсь! Дай сапоги! – Твои в твоей сумке. Возьми мои! – Ладно, и без сапог обойдусь! О-о! Медведь! Спаси! Стреляй! Машина умчалась прочь, еще доносились душераздирающие крики. Витька опомнился только на трассе, ведущей в город… * * * Полицейские все ходили, высматривали, снимали, записывали. Посмотрели на протектора машин, махнули рукой. Что-то собрали в полиэтиленовый пакет, притащили. Разрешили вылезти из машин. – Станислав Викторович, это куртка вашего внука? – Нет. – Я знаю, это куртка его друга, – сказал Радий Петрович. – Точно? – Точно. В селе ни у кого нет такой куртки. Я видел обоих, когда они приехали. А такие сапоги были у Витьки. – А вот эти кроссовки? – Этих кроссовок не были, по-моему, у Витька. – Точно? – Нет, не помню хорошо. – А я помню точно, эти кроссовки были у его дружка Бориса. И их машина укатила в сторону трассы… в тот день, число не помню, когда умерла старуха Еля, жена Кирилла Афанасьевича. Я шел от него и видел машину, – сказал Григорий. – А когда она умерла? – Да второго августа, – вспомнил всезнающий Соломонов. – Так-так… Если погиб Борис, то Виктор-то, может, жив. Стас оживился: – А от чего умер… Борис? – Его сначала убил медведь, затем съели, видимо, волки. Но, судя по следам, он умер от потери крови. Медведь не стал его добивать… Видимо, испугался машины, убежал. Тут давние следы крузака. – Это их машина, – подтвердил Радий Петрович. – По-моему, твой Витька бросил раненого товарища в беде, – процедил сквозь зубы Барбос, подойдя к Стасу – Он жив, жив… – бормотал старик, все съеживаясь. – Да, он, по всему, жив, подлец… – Да он просто трус, – сказал Николай, он уже знал о зарубках от Григория. – Что дед, что внук – одинаковы, – вздохнул сын Николая Александр. – Надо позвонить родителям Бориса. Как его фамилия и отчество? – Стас, наверно, знает. – Стас, отвечай. – Его родителей нет. А про родственников… Он говорил, что в райцентре живет его дядя по матери. Григорьев. Он имеет магазин «Тысяча мелочей». – Я знаю этого Григорьева – Анатолий Спиридонович Григорьев. Даже есть его телефон. – Хорошо, дашь его нам или сам позвонишь из администрации? – Да как сказать… – Ладно, сами позвоним. Поехали! – Надо бы привлечь этого Витька, да жаль старика. – А следовало бы… – Да ладно, оставим его на суд Божий… * * * А суд… суд давно свершился… При въезде в город еще в начале августа была найдена разбившаяся машина с обгоревшим трупом. Личность была установлена по разбитым номерам, но в доме, где был прописан потерпевший, обнаружили лишь бутылки и всякий хлам. Так и его схоронили под каким-то номером… * * * Медведь съел карасей, которых оставил Григорий. Вдохнул воздух, почуял незнакомые запахи и ушел восвояси… Часть вторая Желтые розы Ритка была самой маленькой девчушкой в интернате. Этот интернат включал в себя и функции детского дома в силу разных обстоятельств. Маленькая, беленькая, со светло-каштановыми волосами и темными большими глазами, она вызывала умиление воспитателей и старшеклассников. Мальчики и девочки жалели ее, потому что она оставалась в субботу, тогда как они уходили к своим семьям. Впрочем, таких, как она, в классе было трое. Но к тем двоим девчонкам все относились почти равнодушно, они были какими-то невзрачными и не требовали к себе снисхождения своим видом. Она была заводилой в играх. Умела делать из обычного пластилина красивую посуду, разных диковинных зверушек, кукол. Девочки с охотой играли с ней в семью. Вместе с тем она могла играть в интересную войну с мальчишками. Мальчишек в классе было много, и остававшихся в субботу в интернате было шестеро: в два раза больше, чем девчонок. Но их в игре объединяла Ритка. Она брала завалявшийся старый атлас старшеклассников и вела всех завоевывать почему-то неведомую Африку, куда нельзя было ходить детям. Может, оттого, что она ненавидела прожорливых крокодилов и страшного разбойника Бармалея, которых не видела никогда. Однажды зимой Гриша проходил мимо интерната и увидел ватагу сверстников, которые играли во дворе. Его окликнул знакомый по летним играм – Митька: – Гриша, иди сюда! Мы играем в войну! Идем в Африку воевать! – В Африку? Это где? – Ритка покажет на карте. Она знает, где эта Африка. И он был вовлечен в эту игру с интересной страной Африкой, где жили черные полуголые люди, росли деревья с очень большими листьями, собранными в пучок. Ритка показывала маленькими пальчиками то место, куда они должны были идти и сражаться с неведомым врагом под названием «фашисты». Фашисты стреляли в них, и они «умирали». Их подхватывали девочки-санитарки и тащили закапывать. Некоторые становились «ранеными»: их клали на кровати из снега и «лечили». Грише нравилось быть «мертвым». Его закапывали в снег возле столба, закрыв лицо шарфиком. Затем стояли немножко в «скорби и печали» и откапывали обратно. Так продолжалось несколько раз. Гришу откапывали, потом уставали и говорили, что он слишком часто «умирает». Так он познакомился с Риткой, смешной девчушкой с рыжеватыми волосами. Ее маленький прямой носик и маленькие подвижные пальчики вызывали у него какой-то дикий восторг умиления. Он жаждал уже видеть ее каждый день и слушать ее смешные, абсурдные суждения. Гриша был не единственным ее поклонником. Мальчики приносили ей старые открытки, спертые у старших сестер, картинки, вырезанные из журналов, чтобы заслужить ее внимание. Сначала это было тайное мальчишеское обожание, затем даже произошла драка с интернатскими мальчишками, которые всегда были с Риткой. Она ходила в окружении этих мальчишек с двумя своими подружками, за что воспитательницы дружно окрестили ее Королевой Марго. Воспитательницы любили не только ее миленькую мордашку: они видели, что при ней не происходит никаких драк и насмешек, дети вовлечены в игру или в маленькую работу, все веселы и дружны. В субботу и воскресенье они отдыхали: пили чай в своей комнате, ели конфеты и печенье, которыми угощали и интернатских «домовых». «Домовыми» звали тех детей, которые жили в интернате до летних каникул. «Домовых» все жалели, даже дети. Они даже дарили Марго красивые ленточки, которые она почему-то часто теряла. Один такой «потерянный» белый бант хранился у Гриши. Да, она была королевой маленьких мальчишеских сердец, они были готовы идти за нее в огонь и в воду. А она не знала про это. Просто думала, что мальчишек очень много, вот их и крутится очень много вокруг девчонок. Ритка взрослела, взрослели с ней и мальчишки. Игры стали другими, девчонки уже ходили отдельно. Самой лучшей подругой Ритки была Варенька Понохова. Варенька тоже была маленького роста, во всем соглашалась с подругой, Ритка даже подшучивала над ней и называла Дадашкой. Она была «домовенком», а другая подруга была «местной». Ее звали Светой Андреевой. Света приносила из дома шоколадки, красивые конфетные обертки и картинки, даже детские журналы, из которых можно было что-то вырезать. Вот вся эта троица и начала выделяться из класса. Они были ударницами учебы. Но не пели и не плясали в ансамбле, как другие девочки. И это, возможно, отделило их от других. Те ездили на гастроли, для них шили красивые платья, они ходили на репетиции. А троица шла вышивать, рисовать и читать книжки. Они становились уже неинтересными для мальчишек. Интернат был восьмилетним, и после окончания все разлетались. Но некоторых интернатчиков оставляли в одной или двух комнатах для учебы в девятом и десятом классах. Они обычно были круглыми сиротами, и им некуда было идти. Родители или родственники умирали, когда они учились в интернате. Детдомы для них отсутствовали или были только до девятого класса. И пятнадцатилетним выпускникам приходилось туго во взрослой среде, в училищах и на работе без жилища. Сейчас только сиротам дают жилище и обеспечивают пособием по потере родителей. Тогда этого не было. И руководство интерната оставляло у себя выпускников-сирот с хорошим поведением и учебой. В тот год Маргарита была одна. И ей было невыносимо больно в такие субботние дни. Варенька уехала в родное село. Света и Рита стали учиться в средней школе, после школы Света уходила домой, а Рита в интернат. Рита была более свободной и помогала воспитательницам, даже устроилась нянечкой на птичьих правах для вновь прибывших первоклашек. Она видела в них свое детство, когда ее привезли сюда после смерти матери. Все здесь было чужим, и ей было одиноко в душе. Она помнила, как плакала ночью от одиночества. Потом, когда умерла бабушка, вовсе осталась одна. У всех первоклашек в отличие от нее были отцы либо матери, которые в силу разных обстоятельств не могли ухаживать за своими детьми в будние дни. И они уходили по субботам домой. Воспитательницы и сердобольные нянечки давали ей то рубль, то трешку в месяц, на которые Марго покупала для себя что-нибудь или ходила в кино. В тот день Рита сходила в кино, потом пошла ужинать. Нянечки были заняты своими делами, убирали комнаты воспитателей и умывальную. После ужина собиралась почитать книгу, но, проходя мимо одной из комнат, она остановилась… В интернате девочек в пятом классе было всего двенадцать. Опять наступила суббота, и приехали родители. Маленькую озорную Римму забрал приехавший на коне отец. Она была душой компании. И Кыдане с Леной было вдвойне грустно расставаться с другими девочками. Сестры-близняшки Наташа и Надя ушли вместе со старшим братом, все кудрявые и беленькие. С робкой и красной от смущенья Галей сидела бабушка, такая бойкая старушка, и помогала ей собираться домой. К Светке с двумя длинными черными косами пришла мать в черной блестящей кожаной куртке. Она работала киномехаником. Молчаливая Варенька, смешливые двоюродные сестры Катя и Наташа Кириллины, худенькая Ольга, толстенькая Мила сели в кузов грузовика и счастливо улыбались вместе с другими интернатскими ребятами. Помахали весело на прощание. Кыдана и Лена оставались в интернате каждую субботу, даже в осенние и весенние каникулы, безмерно завидовали им всем, уходящим к родителям, братьям и сестрам. Оставшись в огромной комнате одни, они сидели и читали книги, иногда, лежа на кровати, тихонько плакали. И как только уходили дежурные воспитатели, сдвигали рядом стоящие кровати и спали рядышком. И сейчас они лежали на своих кроватях и тихо всхлипывали, ощутив себя безмерно одинокими и заброшенными. Увидев Ритку в проеме распахнутой двери, они вытерли слезы и уставились на рядом лежащие книжки. Она сделала вид, что не заметила их нечаянных слез: – Здравствуйте, Кыдана, Ленка! Что, скучно? – Не, мы читаем. – А ну-ка, посмотрим. – Вот. – А, хорошие рассказы. Я тоже читала во втором классе. Кыдана, какие у тебя длинные волосы! А какие черные и густые! Не то что у меня! – Да у тебя тоже красивые волосы! Правда, не такие длинные и густые, но какие-то золотистые, когда на них падает свет солнца. – Давайте делать разные прически друг другу. – Давай! Сначала тебе, Рита! И маленькие нежные руки стали теребить Риткины волосы. Ей это безумно понравилось, она вспомнила себя маленькой, когда была жива мать. Так же нежно она гладила и расчесывала ее волосы. А Кыдана и Лена были безмерно рады ощущать тепло ее мягких волос и смотреть на струящийся меж их пальцами искрящийся золотой цвет. Рита невольно гладила их маленькие головки, когда они прижимались к ней в ожидании ласки. За выдумыванием прически незаметно прошло время. Няня в коридоре начала кричать: – Спать! Пора спать! Умывайтесь быстро и в постель! Марго сходила с ними в умывальную, показала, как надо чистить зубы. После того как они легли, она начала рассказывать сказку про сиротку, которая осталась одна и стала королевой. И девочки подумали, что из-за этого старшие ребята зовут ее Королевой Марго за глаза. Рита вышла от них, когда они уснули. Старшеклассникам можно было не спать до десяти часов. Она тихо прошла по коридору и зашла в свою комнату, долго стояла возле окна, вспоминая сегодняшний день. Назавтра, с утра, пятиклассницы ходили по пятам за Марго. Когда она читала, они тоже читали, кушали вместе в столовой, рисовали, лепили, гладили ленточки, пионерские галстуки. Лишь когда приехали одноклассники, они расстались. В будние дни Рита к ним не приходила и была вечно занята. И девочки почти не замечали ее из-за своих шумных и веселых одноклассниц, с которыми проводили дни и ночи. Но наступала суббота, и они уже не горевали, как раньше, прибегали прямо в комнату к Марго. Иногда она уходила на субботние танцы и праздники в среднюю школу, и девочки ждали ее с нетерпением, порой ходили «шпионить» за ней. Часто Риту провожали в интернат одноклассницы во главе со Светой Андреевой, рослой и не по годам серьезной девочкой. Иногда ее провожал очень красивый парень, одетый прямо как киноартист. Они узнали и его имя – Стас, сын директора средней школы. С Королёвой было не скучно. Девочки могли целыми часами играть в бумажные куклы, Рита наряжала их в красивые платья из фантиков, чтобы они могли потом хвастаться перед сверстницами. Она учила их петь простые песенки. Скакалки, гимнастика, прятки… И главное, ее бесконечные рассказы и сказки на ночь… Пришла весна с лужами и прочими интересными вещами. Они готовились к празднику Первого мая, к параду. Во всех комнатах стояли стеклянки с зелеными веточками и пахло летом, зеленью. Многие дети из-за распутицы не уехали домой, и веселый гомон стоял весь день. Кыдана и Лена, как-то улучив время вечером, пошли к Королеве Марго. Но ее не было. Стояла одинокая, аккуратно заправленная кровать. Думая, что она спряталась от них, заглянули под кровать и в шкаф. В шкафу висела ее чистенькая школьная форма с белым фартуком. Пальто в клетку не было, не было и резиновых сапог. Она, видимо, куда-то ушла. Но время было позднее. Неужели на свидание со Стасом, с самым красивым мальчиком из средней школы, которая рядом? Девочки несколько раз видели его, стройного, черноволосого. Но что-то нехорошее предчувствовало маленькое сердце Кыданы, ей вдруг захотелось плакать. Они шли по коридору, обе всхлипывая, у Ленки из-за сочувствия к подружке тоже текли слезы. Увидев их такими, очередная нянечка, Глаша, погладила их по головкам и сказала: – Никому не говорите, что Маргарита в больнице. У нее заболел живот. Девочки пуще прежнего начали молча шмыгать носами. Нянечка завела их в воспитательскую: – Успокойтесь же! Говорят, что ей сделают операцию. Доктор хороший. Да, наверно, уже сделали. Сейчас позвоню. Позвонила. Спросила про Маргариту. Получив удовлетворительный ответ, нянечка, видимо, сама тоже успокоилась и с победным видом сообщила, что Марго жива-здорова, операция по удалению аппендикса прошла успешно. Она вытерла их слезы платочком. Поправила волосы, погладила, достала из кармана карамельки и угостила их. Девочки успокоились и пошли в свою комнату спать. Утром по улицам прошла демонстрация. Везде шары, цветы из бумаги, транспаранты, веселые лица. Но к обеду как-то осунулись лица у взрослых. Дети пошли по домам. Торжественный обед почему-то не состоялся, не было ни учителей, ни воспитателей. Сказали, что у них какое-то собрание. Потом некоторые из них перешептывались и уходили. Старшеклассники тоже куда-то ушли. Младшие бегали, резвились, за некоторыми пришли родители. И в интернате стало тихо. Кыдана и Лена поняли: что-то случилось. Два праздничных дня пролетели незаметно. Они уже знали, что Королева Марго умерла… Ночью ее замучила жажда после операции, она встала и, набрав в ковшик, выпила холодную воду из стоящей в коридоре бочки. В больнице в предпраздничной суете не было никого, кроме нее и старика-сторожа, который в это время крепко спал… С утра сельский оркестр играл траурную музыку – репетировали. Во дворе стоял красный гроб. Вся школа прощалась со своей школьницей. Траурная процессия прошла мимо них. Их отправили по комнатам. Кыдана и Лена плакали, лежа на кроватях, остальные просто рассказывали друг другу о смерти Маргариты как о простом событии, которое происходит каждый день… Девочки не видели, как и где похоронили Риту, поэтому решили в следующее воскресенье сходить на ее могилу. В субботу тайком сделали бумажные цветы. В воскресенье встали рано и пошли на кладбище. Они иногда бывали здесь с мальчиками, поэтому быстро нашли могилу. На шесте со звездой увидели фотографию Риты. Она была с белыми бантами и в белом фартуке. Такой и похоронили ее. Девочки долго вглядывались в фотографию, как будто хотели оживить ее. Потом увидели самодельные венки из еловых лап и цинковой проволоки, обернутые в красную тряпицу. Венки были от старшеклассников. Кыдана и Лена положили свои бумажные цветы около живых желтых роз, которые лежали прямо на могильном желтом холмике. Они были живыми среди искусственных цветов и вызывали какое-то особенное чувство. Девочки поняли, что цветы принесли недавно, и, увидев Стаса, который шел среди могил, подумали, что это он принес цветы любимой в знак расставания. Они знали, что это любимые цветы Королевы Марго. Уходя с кладбища, услышали какой-то жуткий смех и пустились наутек… В следующее воскресенье девочки нарвали подснежников и пошли к Ритиной могиле. Боясь услышать тот жуткий смех, они почти поминутно оглядывались. С грехом пополам приблизившись к могиле, увидели те же желтые розы, которые были совсем свежими. Положив подснежники, заметили Стаса, который шел к кладбищу. Они спрятались за чьей-то могилой. Стас подошел, взял в руки розы и начал рвать их. У Кыданы невольно вырвалось: – Ой! Не надо! – Что еще «не надо»?! – в исступлении закричал Стас, затем резко затих и убежал, бросив цветы. Девочки озираясь вышли из укрытия и аккуратно положили желтые розы, собрав некоторые лепестки, вырванные парнем. Так они и пришли с кладбища, озадаченные поведением их героя. Пришло лето, и девочки уехали домой. Дети как дети – осенью и зимой они уже как будто забыли Марго. Пришла весна. Класс, в котором училась Королёва, был выпускным – десятым, а девочки уже учились в шестом. Кыдане было четырнадцать лет, она поступила в первый класс поздно из-за болезни матери, которая потом умерла на ее руках. Поэтому девочка росла очень серьезной, не по годам. А Лена была оставлена на второй год в первом классе и была ровесницей Кыданы. Лена была влюблена в Стаса. И каждый раз проходя мимо средней школы, прихорашивалась, смеялась задорно, если видела Стаса, то просто замирала от радости. По ее мнению, это он приносил желтые розы к Марго, страдал от любви к ней. Кыдане никто не нравился, она была холодна как лед, как и ее имя. Бледнолицая, с длинными и черными как смоль, аккуратно заплетенными косами, была ударницей учебы. Глаза заставляли всех отпрянуть от нее, и она была непривлекательной для мальчиков своей сутуловатой худой фигурой. Воспитательницы говорили, что покойная Маргарита могла бы стать хорошей учительницей. Эти слова запали в душу Кыдане, и она хотела стать учительницей. Наступили майские праздники и напомнили о Марго. Девочки уже знали, что десятиклассники пойдут к кладбищу, а не на парад. И они тайком пошли Первого мая за ними и издали наблюдали за происходящим. Оказывается, старшеклассники сделали ограду, небольшой домик над могилой и привезли все это на интернатском грузовике. Девочки видели, как они ставили все это. Потом постояли и ушли. Кыдана и Лена подошли и увидели, что желтых роз нет. Деревянный домик и ограда были выкрашены в белый цвет. И могила Марго излучала какой-то светлый ореол вокруг. Ее невозможно было не заметить. Они уходили молча и почему-то вдруг оглянулись назад. Около знакомой могилы заметили чей-то черный силуэт, и что-то заставило их бежать… После майских праздников наступили теплые деньки, и одноклассницы пошли за подснежниками. И как будто сговорившись, Кыдана с Леной пошли по другой дороге к кладбищу. Там уже лежали желтые розы, но какие-то поблекшие, как будто они пролежали здесь всю зиму. «Он был здесь, но пораньше», – подумала Кыдана. А Лена вздохнула и сказала: – Стас уже приходил. «Не он», – подумала Кыдана, но ничего не сказала, только почему-то тоже тяжело вздохнула. Оба постояли немножко и ушли. После учебы их оставили работать на практике вместе с седьмым классом, так как они были старшим классом в интернате, кроме тех, кто сдавал экзамены. Велись ремонтные работы. Красили парты, стулья, полы, даже стены. Они знали, что Стас уедет в Москву поступать в какой-то вуз. В те дни они часто ходили по улице, где жил Стас, в надежде хоть краем глаза увидеть его. И однажды увидели, что Стас выходит за ворота с желтыми розами. Полные любопытства, они пошли за ним, время от времени замедляя шаг и скрываясь за постройками. Дошли они, как и предполагали, до кладбища. Стас медленно подошел к знакомой могиле, вдруг бросил свои цветы, начал исступленно хохотать. Потом закрыл лицо руками и сел возле могилы. Не выдержав, Лена окликнула его: – Стас! Стасик! Стас вздрогнул, схватил обратно свои цветы и ринулся в лес. Лена еще раз крикнула вдогонку: – Стас! Верни цветы обратно! Вернись! Но Стас лишь ускорил бег и вскоре скрылся из виду. Кыдана и Лена подошли к могиле и увидели, что там лежат желтые розы, столько роз они никогда не видели… Поздно вечером собрали всех: – Кто видел сегодня Станислава Семёнова из средней школы? – Не-е, я не видел. – Я тоже. Ленка молчала, а Кыдана вся побледнела и сказала: – Мы видели его после того, как кончили красить левый коридор. Он шел в сторону кладбища с желтыми розами. Подружка дернула ее за платье. Кыдана замолчала. Никто не стал больше расспрашивать, и пошли искать в сторону кладбища. Стояли белые ночи, и все пришли искать единственного сына директора средней школы. Кто вынужденно, кто из истинного желания помочь в поисках. Только с восходом солнца возле пустой летней фермы нашли Стаса, насмерть перепуганного чем-то, с двумя желтыми розами в крепко стиснутых руках… Вместо поступления на учебу его отправили тихо-молча в психиатрическую больницу, потом отдыхал где-то на юге и поступил в университет. Он приехал домой в начале лета через два года, какой-то повзрослевший, с невестой. И все забыли про его болезнь и начали готовиться к свадьбе. А девочки в это время сдавали экзамен за восьмой класс и готовились к выпускному балу интернатчиков. – Жарки, жарки, мальчики, нарвите побольше купальниц. Будет очень красиво! Как я люблю эти солнечные цветы! – сказала восторженно классная руководительница. – А я люблю желтые розы, – сказала холодно Кыдана. – Откуда мы их достанем? Пусть будут жарки-купальницы. – А я достану, – сказал вихрастый Женька, тайно влюбленный в неприступную Кыдану одноклассник. – Откуда? – А я знаю, где они растут. Все засмеялись, кроме Кыданы, Лены и Женьки. Они оглянулись друг на друга. В субботу гремел сельский клуб от приглашенных на свадьбу, а в здании школы-интерната был выпускной бал. Женька торжественно принес три желтые розы и был несказанно счастлив. Он подкараулил момент и поднес Кыдане в коридоре свой незатейливый букет. – Кыдана, поздравляю с окончанием школы-интерната! – О-о, розы, мои любимые желтые розы! – Да, для тебя, возьми. – Откуда цветы? – Тебе незачем знать, откуда цветы. Вот, нашел. – Украл? – Для тебя. – Для меня нельзя ничего красть. Ты вор! Возьми обратно и отнеси! – Нет! – Тогда пусть здесь лежат! – Кыдана бросила цветы на пол и ушла, гордо подняв голову, в ее глазах заблестели слезы. Женька машинально собрал цветы и, полный негодования и отчаяния, пошел, размахивая букетом. Навстречу ему шла в огромных белых бантиках и благоухающая «Красной Москвой» Ленка. Он вздохнул и, сунув в ее руки букет, сказал: – Тебе, Ленка! Посмотрев на ее округлившиеся от внезапной радости глаза, постоял немного перед ней и вышел на воздух. Ленка хотела отомстить в тот день Стасу за забытую любовь к Марго, скорее за то, что он не подождал ее. Она выпросила фотографию Ритки из альбома воспитательницы еще давно. И вот эту фотографию хотела положить на стол новобрачных. Она ушла из школы и подошла к клубу, зашла незамеченной, подошла к столу для подарков, положила две розы на стол и фото Марго, оставив себе одну розу. Мимо проходили взрослые и не замечали ее, но увидев Стаса с невестой, она шмыгнула быстро под стол. Молодые подошли к столу. Стас, увидев фотографию Марго и желтые розы, обеспокоенно начал разглядывать окружающих. – Кто? Кто это сделал? – невольно вырвалось у него. – Это я, – сказала тихо Ленка из-под стола. Кто-то грохнулся об пол. Ленка, увидев лакированные туфли жениха, поняла, что случилось нечто и отсюда надо убежать. Люди, собравшиеся возле упавшего в обморок жениха, приводили его в чувство. Он очнулся на мгновение, чтобы увидеть убегавшую Ленку с желтой розой, с белыми бантами, в школьном платье с белым фартуком. И он, указав рукой, прошептал: – Марго… Кто-то успел увидеть банты, кто-то розу, и пошла молва по селу, что приходила покойница, первая любовь Стаса, с желтыми розами… Ленка побоялась рассказать о своей роли в этом деле, так как свадьба была расстроена из-за психического помешательства жениха, бессвязно бормотавшего: – Розы… Желтые розы… Рита… Белые бантики… После восьмого класса Кыдана уехала к двоюродной сестре матери, а Ленка уехала к старшему брату. Так они расстались после школы-интерната. Часть третья Раскрываю секрет желтых роз – Матрёна, Матрёна, что мне подарили на прощание однополчане? Смотри! – произнес приехавший из Новосибирска отец Гришки. – Покажи! Он вынул из кармана маленький стаканчик, в котором росло что-то. – Это розы. Очень красивые цветы. Я их видел. Они желтые, как солнышки. – Я тоже их видела на открытке. Они красные. – А эти желтые. – Разве так бывает? – Да, бывает. Я их видел. – А когда они появятся? – Это отросток. Они появятся, когда куст станет вот таким. – Тогда надо искать бо?льшую посуду, чем этот стаканчик. – Я сам сделаю из досок. И он сделал. Все ждали появления необычайно красивых цветов. Они появились через три года. Всего три цветка. На следующий год их стало больше. Одну из них Гришка украдкой сорвал и решил показать Ритке, этой смешной девчонке из интерната. И она впервые в жизни увидела этот диковинный для северных краев удивительно красивый цветок. Королёва посмотрела на Гришку с благодарностью и с какой-то нежностью, от которых ему стало как-то легко и свободно, в то же время ему показалось, что он открыл что-то, чего ему не хватало в жизни. А это была любовь. Потом не раз так смотрела Рита-Маргаритка в его глаза, и он был счастлив всегда. Любовь маленьких сердец переросла в чужих глазах в дружбу, чтобы вновь обрести себя лишь в молчаливых взглядах. Гришка жил в молчаливом ожидании этого взгляда и жаждал встреч с ней, чтобы поймать этот взгляд и быть в радостно-приподнятом настроении. Он становился открытым, разговорчивым, все в нем играло и искрилось. Он был в счастливой эйфории. Природа и люди становились как бы частью его самого. Душа его пела. После этого он стал ухаживать за желтыми розами, чтобы иногда украдкой аккуратно обрезать росток с благоухающей нежным ароматом раскрывающейся розой и подарить украдкой Марго. Он клал их на ее кровать, в книгу, которую она читала. Он уже стеснялся дарить ей в открытую. Но она знала, от кого цветы, и благодарный взгляд, который дарила Гришке после этого, приводил его в неописуемое блаженство. В восьмом классе воспитатели часто организовывали встречи с их ровесниками из средней школы: совместные походы, вечера, танцы. И на одном из вечеров Риту пригласил на вальс Стас. Она танцевала на удивление очень хорошо. Ее маленький рост и белые бантики добавляли к ней столько нежной хрупкости в руках красавца Стаса, что все начали оглядываться на эту прекрасную пару. Весь вечер он танцевал только с ней. И в конце вызвался провожать ее. Рита молча выслушала его. Потом она стояла около вешалки в своем клетчатом пальто и держала в руках желтую розу, которую незаметно положил в карман пальто Гришка. Она не пошла со Стасом, и он понял, что в этом виновата эта желтая роза. Ему никто из девчонок никогда не отказывал, и он посчитал это оскорблением. Великолепный план Стаса уйти с танцев с самой прекрасной из девушек, вызывая зависть у парней и ревность других девушек, провалился. Он не то чтобы был расстроен, он медленно вскипал от злобы из-за насмешливых и снисходительных улыбок. Стас быстро пошел домой… Рита ушла со своими интернатскими ребятами. Гришка был закадычным другом Витьки с тех пор, как познакомился с ней. И он пошел, радостный, перехватив взгляд Марго, с ними. По дороге они посмеивались над Стасом. Смеялась над ним и Рита. И никто, кроме их троих, не знал тайну желтой розы. В зимние месяцы роза переставала цвести. И Гришка угасал от невозможности сделать Марго счастливой. А она по доброте своей пожалела Стаса и молча соглашалась на его провожания и ухаживания. В нем прибавилось столько шарма и обаяния, что почти все девчонки «умирали» по нему. От записок и открыток не было отбоя. Учителя тоже признали его организаторские способности в проведении концертов и праздничных вечеров. Он стал казаться умнее и благороднее всех, потому что он, директорский сынок, полюбил сироту из интерната. Парни стали уважать его. Стас превратился в кумира школы: играл на гитаре, пел. Рядом сидела и слушала Марго. Она тоже пела с оркестром. Все восхищались этой парой. И Гришка отступил на второй план, он стал избегать встреч с ней. Он понял, что недостаточно красив и умен, чтобы быть рядом с Марго. Наступило Восьмое марта. Перед этим был День Советской Армии, и Гриша, получив от Риты поздравительную открытку, был воодушевлен ее письмом. И роза зацвела букетом. Он срезал семь роз и незаметно положил под парту Риты. Знакомый запах привлек ее внимание, и она, сунув руку под парту, немного укололась, но достала цветы. Все были восхищены. Учительница всплеснула руками – такого букета никто не ожидал. Почему-то все подумали на Стаса. И поэтому очень удивились, когда он зашел с красными розами в класс, чтобы позвать интернатских девушек в свою школу на праздник. Он торжественно произнес речь и с тремя алыми розами подошел к Марго, а она взяла из-под парты желтые розы и держала их перед собой, как щит. Стас с расширенными от злобы глазами взглянул на букет желтых роз и, встретившись с недоуменными взглядами окружающих, убежал, швырнув свои розы на пол. Эти розы подобрала почему-то поздно пришедшая в класс Варенька и была несказанно рада. Одна из них была сломана, и она подрезала, подровняла все. Взяла литровую стеклянку в столовой и радостно водрузила в нее красные розы, предварительно налив воду из бочки, которая стояла в умывальной. Там и столкнулась с Марго, которая тоже наливала воду в трехлитровую стеклянную банку. – Ой, Варенька, откуда у тебя розы? – Нашла. – Да? – Да! – И где? – В школе. Говорят, отец Стаса привез из Якутска много роз. Видимо, кто-то выбросил их, они были помятые какие-то. По дороге, наверно. Они очень дорогие, – начала тараторить Варька. Вместе пошли в комнату, и каждая была занята своими розами. Оглянувшись, Варя остановилась как вкопанная: на тумбочке возле кровати Риты в трехлитровой банке стояли желтые розы, и плыл тонкий приятный аромат. В сравнении с какими-то карликовыми красными розами желтые розы были великолепны, и круглолицая Варька, вся сгорая от любопытства, захотела узнать, кто все-таки подарил эти розы, хотя она была убеждена, что они от Стаса. – Ну скажи, Рита, кто подарил эти желтые розы? – Нет, не скажу, мала еще. – Марго была принципиально тверда. – А я знаю, от кого, – хитро произнесла Варька. – Ну и от кого? – покраснела Ритка. – От него, – победоносно сказала подружка. Только потом она догадалась, когда ездили в поход с сельскими. Когда она хотела идти с Риткой, та стояла с Григорием, соединив руки. И Варя поняла, кого на самом деле любит ее несравненная подруга детских лет. Кинув огорченный взгляд на счастливую пару, она кинулась вслед за другими. Ей нравился этот парень, который был постоянно с ними. И ей казалось, что он влюблен в нее. Это согревало ее душу, которая хотела первой и прекрасной любви. Впервые она почувствовала себя очень и очень одинокой, преданной. Вспомнила, как первоклашками дразнили Гришку с Риткой: Гришка, Гришка косолапый По лесу идет, Шишки собирает, Песенку поет… И когда из-за выпавших зубков ее губки произносили «сыскы», Ритка с ним помирали со смеху. Тогда Варе очень нравилось слышать ее смех, звонкий, переливчатый. А сейчас этот смех показался ей противным. И она впервые сказала подруге «Нет!», когда та попросила ее помочь взобраться обратно наверх. Но тут же пожалела: Рите протянул руки Гриша, а она с какой-то грустью в глазах посмотрела на Варю. Это уже не была ее Дадашка-Варенька, безмолвная тень ее. Подруги менялись. Стас после Восьмого марта перестал преследовать Риту, перешел к своей ранней пассии. И теперь он ухаживал за ней, заигрывал с другими девочками, даже подарил красивую открытку к Первому мая подруге Марго Светке Андреевой. Но Светка выбросила открытку, ей не нравился этот высокомерный юноша. Она поддерживала выбор своей подруги. Свете тоже нравился Гриша, но она часто видела, как Гриша трепетно относится к Маргарите и что та тоже неравнодушна к нему. Глубина их чувств была взаимной. И Света отказалась от своей мечты быть любимой, она не страдала от этого, для нее было главным хорошо учиться. Но в девятом классе Стас возобновил свои ухаживания, теперь он каждый день видел Марго и пел с ней в оркестре. Гриша, наоборот, потерял своих интернатских друзей, которые разъехались кто куда. Некоторые, включая Витьку, учились в вечерней школе. Днем работали на ферме, в совхозной автомастерской. Витька был на все руки мастером с детства. Он привлек к этому и Гришу. Оба смастерили себе велосипеды, а теперь рылись на свалке и собрали мотоцикл. Все это отнимало много времени. Гриша помогал Витьке в мастерской после школы, и дома было много работы. Он начал избегать встреч с Марго, считая себя хуже Стаса. Иногда их взгляды встречались, но он виновато отводил глаза. Конец его переживаниям положила открытка, которую подарила Марго на Новый год. Там она извинялась, что отдернула свою руку от его руки и что она тогда тоже хотела стоять с ним на горе Мангырыр вечно, как и он. И Гриша начал усиленно ухаживать за желтыми розами, что вызвало радостно-нежную улыбку матери, которая давно знала, что он срезает цветы украдкой и после этого становится счастливым. Розы уже стояли в трех кадушках. И ожидания Гриши оправдались: к Восьмому марта весь дом благоухал ароматом раскрывающихся роз. Первую розу он все-таки подарил матери, чему она обрадовалась, как ребенок, и поцеловала сына. К вечеру она заметила, что раскрывшихся роз немножко поубавилось. А розы эти лежали на кровати Королевы Марго. Сама она стояла вместе с Григорием на улице возле его дома и впервые целовалась с ним… А Стас, зашедший в интернат с букетом роз, был подавлен видом разбросанных желтых роз. Он стонал и извивался от бессилия, Марго не было. И он просто подумал, что она спряталась от него, так как часто делала это. Пришла воспитательница и сказала, чтобы он ушел из интерната. Это Кыдана пожаловалась ей, что в интернате посторонние. Стас вышел из общежития, сунув букет рассерженной воспитательнице в руки. Изумленная женщина проводила его недоуменным взглядом. Ей никто не дарил роз, даже муж. Только в городе можно было купить розы, и по очень высокой цене. Лишь директорская жена могла хвастаться розами, подаренными мужем, и то не всегда. Ненависть к желтым розам у Стаса укреплялась. Он не знал, кто стоит за ними. Он даже и не хотел знать, это для него было чем-то мистическим. Он терпеть не мог желтый цвет. В детстве Стас пролил чернила на новенькую желтую рубашку и был наказан отцовским тяжелым ремнем. После этого он взял украдкой ту самую старательно выстиранную матерью рубашку и искромсал ножницами. За это отец почему-то не наказал, просто бросил рубашку в печь и сказал: «Больше никаких желтых рубашек». Потом он сказал, что желтый цвет – это цвет измены и что желтый цвет любят сумасшедшие. А мать возразила, что желтый цвет – это божественный цвет, это цвет солнца. Спор был недолгим, видимо, они повздорили по этому поводу еще давно… Отец ударил по столу, мать ушла в свою комнату… Нетрудно уже сейчас догадаться, кто приносил желтые розы на могилу Королевы, но разрушительной силой, так повлиявшей на психику молодого Стаса, был голос, голос Лены. Лена после знакомства с Марго старалась быть похожей на нее и переняла у нее не только походку, но и тот удивительно нежный, бархатный голос. Но почему-то никто не замечал этого из-за противоположной внешности Лены. С ее внешностью голос приобретал совсем другой оттенок. Этот фальшивый, насквозь пропитанный лестью голос отталкивал. Артистичность ее голоса поражала многих. И Стас, услышав на кладбище голос любимой, был потрясен. Слова «Ой! Не надо!» он часто слышал, когда хотел просто подержать Марго за руку. И эти приглушенные слова Лены показались ему произнесенными из могилы. Это свело его с ума. Окончательно его подавили слова Марго, зовущие: «Стас! Стасик! Стас! Верни цветы обратно! Вернись!» Он подумал, что Рита зовет его в загробный мир… А он не хотел умирать, когда перед ним открывалось его светлое будущее… А о доведшем жениха до обморока случае и рассказывать не стоит… Старик Стас до сих пор уверен, что там была Маргарита с белыми бантами и белым фартуком… Итак, до свидания, мои дорогие читатели, на этом…     14.03.2019 Виктор Дроздов Родился в 1958 году. Проживает в городе Белгороде. Член ИСП. Издал сборники стихов «Между делом», «Мы вернемся», «Разогнутая дуга», «И в свете моих забот…», «Спасибо вам, ветераны», «Я бы жизнь эту прожил не раз…», аудио-книгу «Вдоль линии судьбы». Издавался в журналах «Звонница», «СовременникЪ», «Российский колокол», «Они сражались за Родину», «Бессмертный полк», «Форма слова», «Не медь звенящая» и пр. Награжден медалями «220 лет А. С. Пушкину», «150 лет И. Бунину», «125 лет С. Есенину», «К 75-летнему юбилею Великой Отечественной войны». Дипломант конкурса ко Дню Победы в 2019 году. Награжден грамотами, благодарностями, дипломами. Лауреат Международной литературной премии мира. Вот и осень подоспела Облака, нас потревожив, стали тучей. Вот и осень подоспела, а не случай. Это летом нас смущать они не смели. И только роща разноцветьем закипела. Мы надежду берегли о новых встречах. И друзья казались крепкими, и плечи. Мы любили, мы рожали, мы растили. А года ручьем под горку покатились. Все кричали, надрываясь, было мало. Что же к осени, ребята, с нами стало? Даже если пошуметь порой захочешь, то тихонько говорят, что он хлопочет. Обрели все белизну, где было темным. У морщины взор не будет больше томным. Над годами все шутили, между прочим. Вот теперь года над нами похохочут! Осень, что ж ты незаметно приходила? К этой встрече отчего не припозднилась? Реку жизни перешла каким ты бродом? Не услышу на вопрос ответ я сроду. Колокольный звон далекий и прощальный. Ветром холод в листопад воет печально. Крики стай, птицы к отлету кружат. Понимаю, это жизнь, но в сердце стужа. Не стремитесь в детство вернуться Не стремись на закате в детство, Где давно пожелтела трава. Не живут, кто жил по соседству. Не на наших деревьях листва. Детство выросло, мудрое стало. Подорожник тропинкой пророс. Отвечать там ромашка устала На «Вернутся назад ли?» вопрос. И «здорово» не скажут, встречая. Кто увидит вас – не подойдет, Потому что он вас не признает, Тот, кто в детстве вашем живет. Нас годам ожидать не пристало. Сколь надежда сносила штиблет? Там чужие следы от сандалий Лепестки мяли в пыль много лет. Не пытайся в детство вернуться, В те места, что тебе так важны. Хочешь в прошлое вновь окунуться? Мы ведь там никому не нужны… Младшая сестра Зелень весны, в белом сады. Да лучи согревают теплом. Я и сестра оставляем следы, Все идем не спеша селом. В пыль опал абрикосов цвет, Покраснела черешня. Влекло. Чтобы у младшей не было бед, Я своим прикрываю крылом. Век прожитый пылью покрыт. В морщинах, в висках бело. Только память все же хранит Родной мамы и хаты тепло. Как нас гнобила, рвала нужда, А труд был тогда не влом. И всегда рядом была сестра, Я, где мог, прикрывал крылом. Вдруг над хатой зажглась звезда: «Вам удача! Вам надо рискнуть!» Окна в плачь! Мы ушли в никуда, От морщинок маминых в путь. Все же устроились как-то дела. Напортачил где сам – поделом. Меня всегда выручала сестра, Как всегда, я прикрою крылом. Время давало не раз свой совет. Уже не те мы. И пусть не вдруг, Но ушел, как упал вишен цвет, Материн голос и тепло ее рук. Обиды все, спор, гнев – суета. Пеной в море уйдет прочь зло. Понял и я, что долг мой всегда Прикрывать мне сестру крылом. Порой мысли приходят о том, Что сестре судьбой суждено Всю родню заменить – ей одной. Вот сестру не заменит никто. Ветра выжимают слезы из глаз, И морщины все глубже в чело… Я не ангел, но есть мамин наказ Мне сестру прикрывать крылом. Жить и гореть А я выжимаю с себя все, что можно. Вгрызаюсь в жизнь, собакой на цепи Смотрю, кто помоложе, и мне тошно: Живут с прохладцей – им до двадцати. Боюсь, что я сгорю неосторожно. Лучше ведь так, но тлеть я не могу. Ржаветь по жизни – это невозможно. Я в жизни ртуть, куда-то все бегу. Как можно молодым быть осторожным? Смотрю, уже старик – ему до тридцати. Продуманный, просчитанный, ничтожный, Коптит, тревожится про то, что впереди. Налить пока по полной мне не сложно. Как раньше, жалко, не нарежешься в дугу. Подводит организм, от этого тревожно, Но негодяев отхлестать еще смогу. И обсуждают вес мой – скинуть нужно! А вы попробуйте со мной вперегонки. Пока дойдете вы туда, куда вам должно, Я прошустрю до целей напрямки. Пускай хихикают: мол, вы пенсионеры. Я фору дам, чтоб не обидеть молодых. Я должен, я обязан быть примером, Жить и гореть, не вырабатывая дым. Ручеек Небеса подарили ручей. Он бежал, превращался в поток. И казалось, водой с ключей Напоить всю пустыню мог. Сжали камни его берега, С гор красиво вниз водопад. Там почтение, в нем блага, Ручеек которым был рад. Разлился по долине поток. Вот черпнуть из него б на то, Чтобы жаждущим дать глоток Да полить усыхавший цветок. Разошелся ручей в берегах. Сетей нет на нем, рыбака. Ему б впору назваться река, Только вдруг впереди перекат. Здесь окончен карьерный рост, Тут ручей в один миг иссяк. Пускай был он совсем не прост, Просто делалось что-то не так. А ведь мог не уйти в песок, Плеск волны услыхали б моря, Но судьба, чтоб усох поток. Видно, пройдено им все зря. Вот таких ручейков бежит По широкой стране у нас… Им удачу, шанс дала жизнь… Нет, в карман. И на все плевать! Вот казалось: не мой ручей, Пусть волна перемен грядет. Только мне что от тех речей? Рвут псы цепь – караван идет. Надежда В промозглый, недобрый вечер Не грел ни халат, ни камин. И нигде не горели свечи, Казалось, ты в жизни один. Неуютность в быту душила, Гремел, угрожая, гром. И в дом темнота спешила, Обходя фонари кругом. В секундах тянулось время, В душе словно кошки скребли. Обуза, тяжелое бремя На плечи мои легли. Безысходностью плакали окна, Будто бы рядом беда. И вдруг закуток с телефоном Испуганно звуки издал. С трубы баритон чей-то вежлив «Алло» разливал, как тепло. – Прошу, позовите Надежду. Он ошибся, видать, номерком. А уставший, охрипший голос Недобро рявкнул в ответ: – Нет в этом доме Надежды! Ее не было здесь и нет! И как-то вдруг жутко стало За истекшие все те года, Что прожиты без надежды. А как дальше жить тогда? Богатый, успешный, нищий — Любой, проживая свой век, Ни прошлым, ни настоящим, А надеждами жив человек. Визит В глубинку России Бог опускается. Есть с ним и свита, как полагается. Вот все плетут о богатствах Сибири И говорят, что нет круче их в мире. Тишина и болота, клюква, морошка. Был и доклад: «Жизнь там хорошая». «Проверю я сам, чтобы не усомниться. Сам-то с деревни и хочу убедиться». Из-под ладошки взгляды уставились На камыши, кусты, там, где старица. У старичков бородки всклокочены. Окна по избам крестом заколочены. Еще воробьи в погоне за крошками. По темноте – блик лучины окошками. И колея по селу – вся заросшая… Тропинка цела – дорога на прошлое. В сопровождении обласканной свиты Он увидел глубинку слезою умытой. Как живут-то они? И сам удивился: Неужто на землю греха опустился? Недра, леса, все богатства природы. На века бы хватило их для народа. Но видно, грехи – их зовут воровство — В фаворе здесь. Да еще плутовство. И верят, и терпят, помощь для всех. Так вот отчего здесь утерян успех! Здесь сами рулят, куда хотят, сани. Хотеть лучше жить должны они сами. Но все же пора визит завершать. Бог окинул глазами глухие места, Головою качал, свет нимба померк, Рукою махнул и поднялся наверх. Афганский хаос Говорилось клише много раз, Что нельзя победить народ. И Афган смог опять для нас Подтвердить это в этот год. Ни к чему наша помощь им. Им свобода от нас важней. Наш мир для них – черный дым, И народ с этих гор не халдей. Хлеб-соль приносили в дом, Все равно был Союз им враг. Есть сила, и денег битком, Только снят полосатый флаг. Этот нищий, но гордый народ Средь седых от вечности гор Не так, на наш взгляд, живет, Только здесь весь его простор. С афганцев пример бы брать. Кичиться собой средь друзей. Демократам пришлось убегать, Свою мощь выводя поскорей. Мне не друг – убивал талиб. Он лил кровь за ущелья свои. Сорок лет. А все бы смогли Верить в то, что не зря бои? Хаос этот в Афгане создал Тот, кто верил, что он умней И что здесь проживает вандал, А вандала того он сильней. Сорок лет придавало им сил, Что Аллахом страна им дана. Чуждый дух веру их не убил, Что будет свободной она! И снова осень По лесам, лугам и грунтовке Подошла желтизною осень. Засмущалась как-то неловко, Будто милостыню с нас попросит. Вот сентябрь букет предлагает Рыжеватых и красных листьев. Чернобривцы запахом тают, У рябин висят желтые кисти. Не задержится теплый август, Лето скроется в осени тихой. Для звезд, разноцветных астр Чаще осень их главный выход. «Не спеши! Дай тепла! Погоди!» — Хочу выкрикнуть громко в окно. Только там с темных туч дожди Летних лужиц разносят потоки. К серым дням. Листопад впереди. Стылых дней череда до морозов. А теплом утомленные дни На полгода скроются в грезах. Август прочь, не спросив никого. Нам скучать, но дождаться надо, Когда лето придет с выходных, Всем жара будет снова в радость. Несемся в октябрь Галопом несемся в октябрь С желаньем удачи в пути. Но раньше зажегся фонарь, Да и ветер недобро гудит. Еще бы пиджак нараспах И попоной коня не укрыть. Только серое небо в слезах Закутало в шаль эту прыть. Пунцовые листья спадут, И серость полезет в глаза. Намочит следы в пять минут Продрогшая утром роса. И, пролетев сквозь тепло, Остынет, темнея, вода. Где лодки убрали весло, Готовятся к холодам. И еще перепад, как назло, Циклон то туда, то сюда. Синь неба легла на крыло, Чтоб сырости право отдать. А сквозняком – новости в дом: Мол, с третьего четверга Вы бросьте сомнения, что В октябре не бывает пурга. Пусть каждый отвечает за себя Всегда с добром и не желаешь зла, Ты хочешь, не вершилось бы плохое. Дают тебе совет: «Не делайте добра. Быть может, не увидите худое». С прищуром жизнь осмотрит со сторон И рассуждает мудро, глядя в спину: «Проблемы, я смотрю, решить смог он. Давай еще я испытание подкину». За все хорошее, что делал для других, Нередко отвечают только болью. За все дела твои благие, подожди, Наградой часто будет нездоровье. Чему же научила жизни половина? Пускай ты щедр, облил себя елеем, И все равно награда – плевок в спину, Благодарят ударом – побольнее. Пусть каждый отвечает за себя. И если о грехах твоих не знают, Их от себя не скроешь никогда. Вот и душа тогда сильней страдает. Удивляет текущий век Вроде бы ты не больна, Но, посмотрев в глаза, «Что с тобою, страна?» Хочу я спросить-сказать. Удивляет текущий век И эти крылатые дни. Вроде вокруг много всех, Только душой мы одни. Стал каждый сам за себя. Друзей интернет подарил, Тусклый смартфона взгляд, Забыт одинокий старик. И даже школьный наряд Вирус пришлый прикрыл, А услуг электронных ряд Общенья в «хвосте» лишил. Здесь каждый метит свое, Как пес столбы поутру. Все, что ничье, – то твое. И вид трясущихся рук. Взгляд уставшей толпы. От лиц ее серых рябит. И вовсе не думают лбы, Стоит ли ближний любви. О чем сейчас рассуждать? Вот нужно что-то поесть, Так можно просто отнять, Теперь ни к чему политес. Еще беготня, чтоб урвать. И мы, чтоб успеть в суете: «Где взять? Кому и что дать?» Надрываем себя в тщете. Эпилог Тикают часы. Лениво обдувая, Листает «книгу жизни» ветерок. И мы, конца, развязки дожидаясь, Страничку открываем – эпилог. А где-то высоко, где звезды тают, Нам содержания подводится итог, Кто за страницы жизни отвечает, Кем был туда написан наш пролог. Он судьбы наши на листе верстает, Их общий смысл, сюжеты и мотив. Закончив читать книгу, понимает, Кто искренен был, а кто фальшив. Но эпилог прочтя, не стоит плакать: Не изменить сюжеты, плачь не плачь. Нельзя о счастье в жизни только ахать Да чтоб в судьбе поменьше неудач. Мы все уйдем туда, куда не знаем. Весна пришла, вновь каркают грачи. Но вечные часы, листы перебирая, Закончат эпилог в закатные лучи. Николай Ивлеев Родился в 1937 году в семье крестьянина-кулака. Призванный на войну отец погиб, не доехав до фронта. С безграмотной матерью Николаю пришлось прожить трудное детство. Однако окончил техникум и заочно – политехнический вуз. Учась в школе, узнал, как богата и щедра наша родина, и задался вопросами: почему люди в стране так бедно живут и почему, имея лучшую в мире армию, СССР в начале войны терпел поражение? Не находя ответа в истории, стал по крупицам собирать ответы на наболевшие вопросы и писать об этом стихи, которые нигде не принимали. Овладев онегинской строфой, смог напечатать свои произведения только в 2018–2019 годах в журнале «Союз писателей», в 2019-м же опубликовал книжку «Из нашей биографии». Пытался участвовать в российских литературных конкурсах, но потерпел неудачу. Возлагал надежду на «Золотого витязя», но, будучи отвергнутым, пришел к выводу, что коммунистическая партия ложью и жестокостью сломала генетический код русским витязям, превратив их в пресмыкающихся, которые боятся партии больше, чем Змея Горыныча, и обратился за помощью к европейским рыцарям, послав стихи на Лондонский конкурс, где их приняли в трех номинациях. О мудрости наших вождей 1 У нас ни Ленин и ни Сталин, Не жившие своим трудом, Увы, к несчастью, не блистали Экономическим умом. Но будучи амбициозны И обладая властью грозной, Ценой народных нужд и бед Крепили свой авторитет. 2 Неодаренный Кржижановский, Творя для Ленина добро, С толпой «технических подростков» План сочинили ГОЭЛРО, А Ленин, не подозревая, Что в плане глупость непростая, План за основу положил И сам на Съезде доложил. 3 Интеллигенция «гнилая» За ленинцами не пошла И, злые шутки отпуская, Вождя серьезно подвела, За что (известно нам) немало От коммунистов пострадала[2 - Ленин, прочитав в журнале статью о плане ГОЭЛРО, написал Дзержинскому: «Эти ученые нас дурачат, пусть посидят недельку-другую в тюрьме – это им пойдет на пользу».] И выслана другим на страх В одних рубашках и штанах. 4 К ней можно было обратиться, Но вождь, блюдя свой «пьедестал», Решил, что лучше ошибиться, И обращаться к ней не стал. Они бы, может, подсказали, Но после, стервы, написали, Что в экономике Ильич Умен и сведущ, как кирпич! 5 А так как был он гениален, По мнению большевиков, Мы этот план не обсуждали И, не жалея громких слов, Вершили и превозносили, Пока водой не затопили, Как радостная детвора, И пойму Волги, и Днепра. 6 На труд восторженный устало Взглянув, стирая пот со лбов, Мы усмотрели, что не стало Кормов и пастбищ для коров, А расплескавшиеся воды Сплошь затопили огороды. И остаемся мы пока Без овощей и молока. 7 Что делать? Чтоб тоску развеять, Раз обмишулились чуток, В полях решили травы сеять. Посеяли. Каков итог? Пора тяжелая настала: Народу хлеба стало мало, А тут, к несчастью, наконец Покинул мир «родной отец». 8 «Отец» считал, что суховеи С лесною встретясь полосой, На ней свой злобный жар развеют И упадут живой росой На Приуралье и Приволжье, Кормя пшеницею и рожью Без исключений, каждый год Войной ослабленный народ. 9 И мы брались и сил немало Вложили в тот сизифов труд Там, где по Волге и Уралу Леса издревле не растут. Но, своенравный и жестокий, Имея древний ум глубокий, Нас суховей понять не смог И все посадки наши сжег! 10 Еще построить торопились Мы в Средней Азии канал, Но только одного добились: Сумели иссушить Арал. Теперь, с песком поднявши, дружно Сухой, горячий ветер южный В Сибирь из дальних тех широт К нам соль аральскую несет. 11 И Петр, и Грозный царь мечтали В донские плыть из волжских вод И, если б, как товарищ Сталин, Так не любили свой народ, Жестокими, как Сталин, были, Дон с Волгой бы соединили, Верховье волжское – с Москвой, А море Белое – с Невой.[3 - В битве за Курскую дугу погибло 255 тыс. человек, примерно столько же погибло и на Беломорканале.] 12 Их транспорт был совсем убогий: Ни тракторов, ни поездов — Волы с лошадками, да дроги, Да баржи с сонмом бурлаков. У нас же – твердые дороги, Автомобили, а не дроги, И через реки хоть куда Идут по рельсам поезда. 13 Что делать, раз «отца» не стало, А есть-то надо – и тогда Вновь партия сзывать нас стала На поле «ратного труда»: Чтоб не тонуть в мечтах бесплодных И накормить людей голодных, А заодно поднять страну — Позвали нас на целину. 14 Опять ученых не слыхали (А раздавались голоса), А мы пахали и пахали, Потом, затылок почесав, Хватились, но уж было поздно: Все тот же наш противник грозный — Посадки сжегший суховей — Сдул чернозем со всех полей! 15 Угробив целину, с охотой И с той же яркою мечтой Взялись за зыбкие болота, Но мысль опять была пустой: Вложили труд, чтоб сделать грядки, Но оказались взятки гладки. Опять сизифов труд, и там Успех не дался в руки нам. 16 Так с «гениальными» вождями, Трудясь на воле и в тюрьме, Бродили мы, как с фонарями При свете солнечном, во тьме. Мы сил немало положили, Но стали хуже жить, чем жили, Хотя достаточно тогда Вложили денег и труда! Альберт Кайков Литературным творчеством увлекся в зрелом возрасте. Опубликовал пять стихотворных сборников и 19 книг прозы: «Потерянное детство», «Встреча через полвека», «На заполярной широте», «Под северным небом», «В Туруханской тайге», «Черная пурга», «Наши студенты в Америке», «Семья фронтовика» и другие. Публиковался в журналах: «Сибирский Парнас», «Российский колокол», «СовременникЪ», «Охотничьи просторы», «В мире животных», «Охота и охотничье хозяйство», «Юный натуралист» и других. Вера 1 После уборки урожая и в первой половине зимы молодежь деревни Старые Паны обычно собиралась на посиделках. Организаторами и хозяйками посиделок были девушки. Они снимали комнату у тетки Лукерьи. Дом у нее большой, кирпичный и просторный. Строил его ее отец в расчете на большую семью, но Бог дал ему единственную дочь, которая осталась вдовой без детей. И вот теперь она тянулась к молодежи. Ей доставляло радость видеть, как веселятся молодые люди, и она за умеренную плату сдавала большую комнату. В день посиделок из комнаты выносили всю мебель, вдоль стен расставляли лавки, к потолку подвешивали десятилинейную керосиновую лампу, называемую «молнией». Первый день посиделок считался праздничным. Девушки вскладчину варили пиво, готовили угощение, приглашали в гости парней. В ожидании парней занимали лучшие места. Парни приносили с собой конфеты, пряники, орехи, семечки и угощали девчат, рассаживаясь на оставленные для них места. После того как все приглашенные парни собирались, девушки начинали петь, называя в песнях имена присутствующих парней. Затем начинались хороводные игры, пляски и общее пение. На будничных посиделках девушки пряли, вязали, стараясь до прихода парней выполнить задания матерей. Во время работы пели, рассказывали различные страшные истории, передавали деревенские новости, обсуждали парней. Часто гадали: придет или нет тот или иной парень. Нередко на посиделки приходили ребята из соседних деревень. Местные парни встречали пришельцев недоброжелательно, часто приход чужаков приводил к драке. Развлечения на будничных посиделках носили сдержанный характер. Парни, придя к девушкам, рассаживались, развлекали их разговорами, пели вместе с ними песни и частушки. Девушки обычно продолжали работать, нарочито не обращая внимания на пришедших. Тогда парни отнимали у них веретёна, заставляя приступить к веселью. Веселье начиналось с песен, плясок, побасенок и заканчивалось танцами. Здесь завязывались знакомства и дружба, нередко заканчивающиеся любовью и свадьбами. Большинство жителей деревни носили фамилии Стариковых и Головиных, кроме них проживали только четыре семьи Коневых и две семьи Цапаевых. Расходились с посиделок поздно вечером, шли по улице с песнями под гармошку. Односторонняя улица тянулась почти на два километра. Дома были добротными – из круглого леса и кирпича. Все усадьбы соединялись тесовыми заборами с высокими воротами. В средней части улицы стояла школа. В ней было четыре класса. Считалось, что четырехклассного образования для деревенских детей достаточно. Многие дети не окончили и четырех классов. За оградами и огородами протекала река Пан, впадающая в реку Ошлу, которая, в свою очередь, впадала в Кокшагу, а та – в Волгу. Река неширокая, но со многими омутами, в которых водилась разная рыба. Мише Коневу давно приглянулась семнадцатилетняя скромная девушка Клава Цапаева. Он подошел к ней и спросил: – Клава, можно я тебя провожу? Она сильно удивилась, что парень из очень зажиточной семьи обратил на нее внимание, и, потупив взор, произнесла: – Проводи, если есть желание. Миша пошел рядом с Клавой, не решаясь взять ее под руку. Он обдумывал, с чего начать разговор. Морозец стоял знатный, под ногами хрустел снег, на щеках Клавы выступил румянец. Ее лицо при выдохе окутывал пар и оседал инеем на волосах, выглядывающих из-под платка. После минуты молчания Миша спросил: – Говорят, что ты умеешь вязать хорошие кружева? – Вязать – вяжу, но не знаю, хорошие они или нет. – Моя мама видела их у своей сестры и хвалила тебя. Она собирается заказать тебе кружева на все кровати. – Если закажет – свяжу. Дело нехитрое. – Может, когда-нибудь и для меня свяжешь… Клава не поняла намека Миши и ответила: – Тебе-то зачем кружева? Ты же не красна девица. В те времена считалось очень модным кровати застилать с подзорами, когда из-под покрывала выступали кружева. Стопку подушек на кровати обязательно прикрывали кружевной накидкой. Клава считалась лучшей кружевницей, и деревенские модницы делали ей всевозможные заказы. На вырученные за работу деньги она покупала ситец и другие ткани и сама шила себе наряды, одеваясь не хуже богатых невест. 2 Клава родилась в русской крестьянской семье. В конце девятнадцатого века в крестьянских семьях еще сохранился патриархальный уклад жизни. Ее родители, Владимир Павлович и Анна Яковлевна, были воспитаны на традициях официальной православной религии и мифологических представлениях о создании мира. Будучи глубоко верующими людьми, они придавали большое значение внешней стороне церковных обрядов, считали своим долгом в праздничные дни посещать церковь. В Бога верили всем сердцем. С развитием промышленности, торговли, установлением контактов с европейскими странами высшее общество и городское население перенимали европейскую культуру. Появление на селе любых нововведений рассматривалось в крестьянской среде как нарушение установленного Богом миропорядка, которое ведет к хаосу и несчастьям. В радостях и скорбях селяне обращались к Богу. Заказывали молебны перед началом и окончанием важных дел. Периодически приглашали в свои дома сельского священника для освящения жилища. Анна Яковлевна очень хотела родить дочь, чтобы иметь помощницу в делах и воспитании будущих детей, хотя было принято считать, что мальчик обещает крестьянской семье помощника, а девочка – разорительница. В те времена в количестве детей не ограничивались, рожали столько, сколько Бог пошлет. Во время беременности Анна старалась смотреть только на красивые вещи и красивых людей, чтобы дочка родилась красавицей. Она ела только красные ягоды, чтобы дочка была румяной, ела много укропа, чтобы у дочки оказались красивые глаза и пушистые ресницы. Будущей матери нельзя браниться и много спать, иначе дочь родится злой и ленивой. Бог услышал молитвы Анны, и у нее родилась крепкая и красивая девочка. Пуповину ей обрезали на прялке, чтобы она хорошо освоила главную женскую работу. Новорожденную завернули в материнскую рубаху, чтобы ей передались все лучшие материнские качества. Повивальная бабка передала девочку в руки отцу, тот уложил ее в приготовленную качалку в знак того, что признает ребенка своим. Бабка повела роженицу в баню, где была приготовлена чистая речная вода. С молитвами и наговорами она опрыскивала и мыла Анну. С крещением затягивать не стали. На восьмой день по рождению ребенка отец запряг лучшую лошадь и всей семьей поехали в церковь, расположенную за четыре километра, в соседней деревне. На втором тарантасе поехали брат Владимира Алексей в качестве крестного отца и сестра Анны Валентина в качестве крестной матери. Кум Алексей купил для крестницы серебряный крестик, который она носила до глубокой старости. Кума Валентина подала священнику полотенце – утереть руки после погружения ребенка в воду. После крестин в доме Цапаевых собрались родственники. Они поздравляли отца и мать с дочкою, кумовьев с крестницей, бабку-повитуху с новой внучкой. Для приглашенных родственников был устроен крестильный обед. Бабка подала на стол пирог, в шапке горшок с кашей и на тарелке штоф с водкой. Она начала угощать присутствующих, но те, по обычаю, предлагали первую рюмку выпить ей самой, в шутку заявляя: – Попробуй-ка сама, бабушка! Бог знает, какую ты нам водку приготовила, может, она наговорная. Бабка водку выпила, закусила и в традиционной последовательности с приговорами угощала первым отца новорожденной, потом кума и куму, а затем всех присутствующих. При этом каждый, не исключая и родителя, клал на тарелку сколько-нибудь денег – в пользу бабки и родительницы. После обеда гости поблагодарили хозяев и, пожелав им всего доброго, а новорожденной здоровья и многих лет, разошлись. Остались только кум с кумой, чтобы вечером опохмелиться. При этом кума подарила куму платочек, за что он, предварительно утерев подарком губы, крепко ее поцеловал и отдарил деньгами. Владимир посмотрел на брата и подумал: «Ну и востер братишка, не упустил возможности, чтобы поцеловать красивую девку». Вскоре после рождения Клавы ее отца, Владимира Павловича Цапаева, призвали в 1914 году в армию. Как всегда, беда не ходит одна. Умерла Анна Яковлевна. Девочка сначала осталась у бабушки, затем ее забрал дядя – крестный отец. Алексей заявил, что мать стара, чтобы воспитывать маленького ребенка, а у него среди его детей девочке будет лучше. На самом деле дядя руководствовался другими чувствами. Он рассчитывал, что ему отойдет дом и хозяйство брата в случае его гибели на фронте. Когда отец вернулся с фронта, дочери не было и двух лет. В доме нужна была хозяйка, а девочке – материнская забота. Владимир женился на Надежде – женщине трудолюбивой и хозяйственной. К Клаве она относилась как к собственному ребенку, заботилась и всему обучала. К десяти годам девочка умела делать по хозяйству все: могла приготовить обед, испечь пироги и шаньги, к Пасхе – куличи и сдобные булочки. Она могла не хуже Надежды выбрать сахарную косточку для приготовления щей или кусочек грудинки для супа. Уход за огородом полностью лежал на ее плечах. Чего там только не сажали: лук и чеснок, репу и брюкву, горох и бобы, огурцы и тыквы, всевозможную зелень. Многочисленные грядки требовали постоянного ухода и прополки. Бывало, полет она грядки с морковью или репой, а подружки прибегут и зовут купаться на речку. Клава скажет им: – Подождите меня, я сбегаю отпрошусь. Прибежит к Надежде и спросит: – Можно я схожу с подружками искупаюсь? – Конечно, можно, сбегай искупайся, только не купайтесь на глубине, в омуте, а грядки дополешь, когда жара спадет. Чтобы попасть к речке, надо пройти по тропке через огород, затем по неширокому лугу. Девочки гуськом прошли через Клавин огород, а оказавшись на мягкой луговой траве, побежали вприпрыжку к манящей прохладой реке. Только раздувались легкие ситцевые платья да сверкали грязные пятки. Летом никто из детей не носил обувь. Подбежав к реке, девочки скинули платьица и в одних трусиках, поднимая фонтаны брызг, забежали в воду. В этом месте река была неглубокой, дно песчаное. С визгом и шумом девочки плескались в теплой речной воде. Они приседали, затем, оттолкнувшись от дна ногами, выпрыгивали из воды и с шумом падали в нее. Недалеко от них купались деревенские мальчишки. Увидев девочек, они вышли из воды на берег и прибежали к ним. Ребятам хотелось принять участие в общем веселье, но вместо того чтобы завести мирный разговор, начали брызгать на девочек, ударяя ладонями по поверхности воды, пуская брызги в их сторону. Все ребята девочкам были знакомы. Здесь были братья Стариковы, Миша Конев, Лёша Головин и другие. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67151855&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 «Мычащая» по-якутски. 2 Ленин, прочитав в журнале статью о плане ГОЭЛРО, написал Дзержинскому: «Эти ученые нас дурачат, пусть посидят недельку-другую в тюрьме – это им пойдет на пользу». 3 В битве за Курскую дугу погибло 255 тыс. человек, примерно столько же погибло и на Беломорканале.