Ибо мы слепы

Ибо мы слепы Михаил Григорьевич Теверовский Екатерина Григорьевна Теверовская В глазах соседей и знакомых Джордж Маллет – 27-летний пусть и странноватый паренёк, местный «дурачок» – совершенно безобиден. Так ли это на самом деле? С самого детства Джордж испытывал давление от деспотичной матери, страдавшей алкоголизмом, а затем и издевательства от отчима, неприятие и непонимание со стороны окружающих. И когда для Джорджа обрывается мечта стать полицейским, ему приходит мысль, что он имеет право владеть той единственной, кто ведет себя с ним по-человечески – официанткой паба Сьюзи Роузен… Сумеют ли спасти пропавшую девушку? Времени терять нельзя, но в первые дни мало кто верит, что Сьюзи на самом деле похитили. К тому же у детективов города отсутствует личная заинтересованность в срочном расследовании дела. И когда уже становится слишком поздно, сможет ли справиться с задачей присланный на подмогу детектив Рик Роунс? Читайте приквел-историю детектива Роунса, влюбившего в себя читателей книги «Загоняя овец». Содержит нецензурную брань. Михаил Теверовский, Екатерина Теверовская Ибо мы слепы Пролог Ледяной ветер поздней осени пронизывал Сьюзи до самых костей, заставляя ёжиться и всё увеличивать скорость шага, чтобы хоть как-то согреться и не замёрзнуть до смерти. Что довольно неудобно было делать в туфлях на высоком тонком каблуке, которые входили в неофициально-обязательную униформу на работе. Не согревала ни кожаная короткая курточка, ни тонкая форма официантки, дополненная лишь капроновыми колготками – единственного элемента, оставшегося от её утренней одежды. Если и было хоть что-то положительное в этот момент, так это отсутствие такого же дождя, вернее, даже ливня, который был утром. Собственно, из-за него её хотя бы чуть-чуть более тёплая одежда теперь сохла в небольшой раздевалке, на двери которой было так церемонно и формально написано большими буквами: «СЛУЖЕБНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ». Лишь колготки, в которых она проработала весь вечер, успели высохнуть. Остальное же было почти всё столь же мокрым, что и до «сушки». Спасибо столь заботящемуся о каждом центе Эрни, владельцу паба и по совместительству бармену, выключившему обогреватель. Даже кроссовки были словно только что вынуты из стиральной машины. Единственное же, что радовало её и согревало, хотя бы мысленно, так это то, что оставалось пройти ещё совсем немного. Сьюзи прекрасно знала эту дорогу. Десять минут на автобусе, последний рейс которого был уже с часа три назад и тридцать, если пешком, учитывая пару быстрых перебежек, срезавших витиеватый автобусный маршрут в черте города по дворам, а также блуждание за городом по еле видимым вытоптанным тропкам между участков, огороженных покосившимися по большей части деревянными заборами. Обочину слабо освещали одинокие фонари, располагавшиеся на расстоянии не менее метров двадцати друг от друга, из-за чего пару шагов приходилось делать почти что в кромешной тьме. Ведь помимо них лишь на некоторых прилегавших к обочине частных участках стояли домишки – в один, максимум два этажа – в которых в окнах горел какой-никакой свет. А также могла помочь уже спадающая луна, изредка выплывавшая из-за вихрем закрученных в небе облаков, несущихся куда-то в необъятную даль. – Почему я не согласилась? – стуча зубами каждый слог от холода, еле-еле прошептала она, но тут же отмела эту безумную мысль. Чего можно было ожидать от компании двух уже изрядно выпивших мужчин ей одной в их машине? Конечно, ей знаком был один из них. Патрик, тот, что был поменьше и с чуть более человеческим, в сравнении с остальными, лицом и вечно слегка приподнятым правым уголком губ. Сьюзи знала его почти с самого детства. Они вместе поступили в первый класс, вместе окончили школу. Даже дружили с седьмой по девятый класс, на паре занятий сидели за одной партой. А потом… потом он предложил ей пойти с ним на свидание, когда из возрастной группы детей они плавно перешли в группу подростков. Только уже тогда между ними разверзалась пропасть, расширявшаяся изо дня в день. Она всей душой мечтала вырваться из этого унылого городишки, поэтому всё свободное время проводила за книгами и учебниками, мечтая после школы поступить в юридический институт и уехать навсегда. Патрика же если и не устраивала жизнь здесь, то он просто-напросто смирился. Тратил своё время на бесконечные брожения по улицам и подъездам, всё чаще и чаще прикладываясь к бутылке, вскрывая одну пачку сигарет за другой и, как ходили слухи, уже баловался дурью покрепче, которую в достаточных размерах всей их компании поставлял парень на пару лет старше, уже с четырнадцати лет стоявший на всевозможных учётах правоохранительных органов. И Сьюзи отказала Патрику. Оскорблённый до глубины души, он начал распускать за её спиной различные грязные слухи, выставляя всем известную тихоню той ещё развратницей и нимфоманкой, готовой отсосать любому за одно лишь ласковое слово. Разумеется, дружба их была разорвана безвозвратно. Через пару лет Сьюзи исполнила свою мечту и после окончания школы уехала из города получать высшее образование. Казалось, весь мир был открыт перед ней, но судьба распорядилась иначе. И как зачастую бывает, распорядилась жестоко. Отец Сьюзи скончался в результате аварии при возвращении с военной службы, а её мать, от пережитого при получении известия инсульта, стала инвалидом, в результате чего никак не могла ни помочь дочери получить образование, ни даже прокормить теперь саму себя. Поэтому-то свой двадцать первый день рождения, так и не окончив даже второй курс колледжа, Сьюзи уже проводила в столь ненавистном ей городишке, устроившись официанткой в не менее ненавистном ей пабе. Внезапно из-за поворота выехал автомобиль, осветив лишь одной ярко горевшей фарой Сьюзи. Девушка отошла к дальнему краю обочины и остановилась, не сильно веря в трезвость водителя в столь поздний час, а также не желая быть обрызганной грязной водой из колеи, образовавшейся вдоль всей дороги и усугублявшееся бесчисленными ямками. Сьюзи достала телефон из узкого кармана короткой коричневой юбочки, решив написать сообщение матери о том, что минут через десять она будет дома – ведь мама всегда так волновалась в те дни, когда Сьюзи приходилось столь поздно возвращаться с работы. На часах отобразилось время: «2.49». Сьюзи уже начала набираться первые буквы сообщения, как неожиданно осознала, что свет от фар больше не движется, а машина так и не проехала мимо неё, что явно должно было уже случиться. Девушка подняла голову и увидела фигуру, уверенным шагом направляющуюся к ней. В свете фары она не могла рассмотреть её, да это ей было и не нужно, ведь Сьюзи уже знала ответ на любую предлагаемую ей помощь от этого человека, кем бы он ни был. – Спасибо, но мне не нужна помощь! – крикнула она, чтобы человек расслышал её, правда слегка дрогнувшим и осипшим от холода голосом. Но фигура продолжила уверенным шагом приближаться. Девушка почувствовала нараставшую в ней тревогу и отступила на пару шагов назад. В её голове проносились мысли развернуться и побежать, но она здраво оценила их: в такой неудобной обуви она не убежит, а если незнакомец не желает ей ничего плохого, то это будет выглядеть совсем абсурдно. А, может быть, это и не незнакомец? Выставив руку вперёд, стараясь закрыть глаза от лупившего нещадно света фары, Сьюзи попыталась разглядеть человека. В какой-то момент он сам своим грузным телом закрыл её от света, и девушка осознала, что, кажется, знает его. – Джордж? Лишь только она произнесла имя, как с ужасом заметила, как изменилось лицо этого человека. Теперь она была уверена, что это именно Джордж, безобидный слегка странноватый парень, которого многие считали а-ля местным дурачком, никогда не вписывавшимся ни в одну компанию. Тот самый, что чуть ли не каждый вечер заходит к ним в паб и может несколько часов тихо сидеть в уголке в одиночестве со стаканом дешёвого виски или же даже просто водки, утупившись в деревянную столешницу самого дальнего столика в углу. Он был всегда предельно вежлив по отношению к Сьюзи: тихонько благодарил и как-то глупо улыбался, ни разу так и не подняв на неё глаза, когда она подходила принять или же принести заказ. Но теперь она видела безумный оскал, ожесточивший мягкие, слегка оплывшие черты его лица. Столь же безумный взгляд смотрел прямо на неё, Джордж не моргал, не щурился и вообще никак не шевелил глазами. В какой-то момент она почувствовала себя слабой и беззащитной перед этим человеком, чья фигура была шире её минимум раза в два, а ростом превосходившая на целые две головы. Чувствуя буквально захлёстываюшую её панику, Сьюзи резко повернулась и побежала прочь от этого человека. Но не успела она сделать и пары шагов, как её нога подвернулась, неудачно угодив в небольшую трещину в асфальте, а столь неудобная обувь никак не помогла смягчить эту оплошность – резкая боль в голеностопе буквально застелила Сьюзи глаза пеленой слёз. Она упала на землю, схватившись за стопу, но, как только увидела, что Джордж тем же мерным шагом приближается к ней, попыталась подняться на ноги и побежать. Но снова упала. Чувствуя, как сердце готово вырваться из груди, Сьюзи обернулась к Джорджу и уже хотела сказать, спросить, закричать – она не знала что, в ней лишь теплилась последняя надежда, что он ответит человеческим голосом, а не таким, какой бы соответствовал тому звериному оскалу, который она увидела на его лице. Но не успела она повернуть головы, как получила тяжёлый удар кулаком в районе скулы. Будучи от рождения хрупкой и нежной, а также никогда не получавшей таких ударов, Сьюзи в один миг обмякла, а её сознание провалилась в бездонную пустоту. И лишь сердце продолжало биться в том же безумной ритме, готовое разорваться от страха и боли. Часть 1. Отрицание Мне надоело все: опять заботы, Вся жизнь горит, сиянью вопреки, Достали вечных дней круговороты, Лучи вокруг так стали далеки. Теверовская Е.Г. Глава 1 За 11 дней до… Потрёпанный годами фордик аккуратно вырулил с едва присыпанной гравием грунтовой дороги, подняв напоследок своими шинами, на которых уже почти окончательно стёрся протектор, столп пыли. И теперь медленно полз по уже изрядно износившемуся асфальту, положенному почти пять лет назад в честь столетия города, хоть городом это место (часто именуемое самими же его жителями "дырой") было назвать очень и очень сложно. Время расцвета и мнимого величия осталось где-то там, при его самом основании. Но даже по такому асфальту была возможность двигаться сильно быстрее, чем по грунтовой, что, наконец, давало водителю возможность прийти в себя от жары и хотя бы продышаться полной грудью от потока воздуха, забившего теперь в открытое боковое окно и заменяя тем самым отсутствовавший в машине кондиционер. По чуть толстоватому, с слегка оплывшими чертами лицу и уже явно проглядываемому второму подбородку, стекали крупные капли пота, которые водитель этой полуразвалившейся колымаги пытался интенсивно стирать рукавом сильно потёртой и кое-где подштопанной неумелыми неровными стежками холщовой куртки, принадлежавшей когда-то ещё его отцу. Одна из немногих вещей, оставшаяся после отца и оберегаемая мужчиной не меньше, чем этот самый полуразвалившийся фордик. Но вины водителя в таком состоянии автомобиля не было от слова совсем: он мог потратить целиком свободные дни только лишь на то, чтобы полировать своего железного коня; вновь и вновь проходиться тряпочкой, смоченной водой с разведённым в неё хозяйственным мылом, по его бокам, стирая каждое, даже едва заметное пятнышко. И всё это минимум по пять раз. А потом ещё и придирчиво осматривал сантиметр за сантиметром кузов, чтобы перемыть машину ещё раз, если что-то всё же да осталось на уже начавшем ржаветь из-под слоя потрескавшейся краски металле. Но в этот один из последних радовавших лучами солнца и не менее жарких, чем солнечные, осенних дней всё могло измениться. Он, Джордж Маллет, надел свой лучший пиджак и брюки, постиранные на днях и выглаженные вечером прошлого дня и, на всякий случай, ещё разок утром. А также пересилил себя и зашёл в давно необитаемую часть дома – в спальню, где когда-то жили его отец с матерью, а потом… потом мать вместе с отчимом. Которого Джордж люто и всем сердцем ненавидел не меньше, чем свою мать. Он пробыл в этой комнате не более десяти минут, пока не отыскал в давно запылившемся шкафу белую рубашку, принадлежавшую некогда неудачнику-торгашу отчиму, который бы не смог продать и сотню долларов за пятьдесят центов. И всё же после этого Джордж порядка часа истошно рыдал в ванной, прерываясь лишь на спазмы, сдавливавшие ему горло и не позволявшие выдавить не звука; вспоминая пугавшие его до сих пор моменты из детства… в какую-то секунду воспоминания так сильно охватили его, что он мог бы поклясться, что на мгновение увидел фигуру отчима в треснутом зеркале, наблюдавшего за ним из-за спины из дверного проёма тем же звериным взглядом, как когда тот был в плохом расположении духа, да ещё и до чёртиков пьян… Джордж интенсивно потряс головой, стараясь выкинуть все эти тяжелые мысли из головы. Не сегодня! Сегодня у него прекрасное настроение. Ведь он направлялся в полицейский участок, на собеседование к капитану Фостеру. Он ушам своим не поверил, когда трое суток назад его домашний телефон, на котором приходилось пальцем еле-еле из-за его старости и заскорузлости прокручивать колесо, разразился чуть глуховатый звонок и милый женский голос сообщил ему о приглашении на собеседование. Джордж не мог поверить в это, как не верил в успех и тогда, когда только лишь посылал своё резюме по почте, не решившись зайти в полицейский участок, чтобы отдать его лично. Чтобы успокоиться, Джордж принялся чуть слышно насвистывать себе под нос засевшую у него в голове мелодию из рекламы овсяных медовых хлопьев, прокручиваемую в каждой рекламной вставке когда-то. Чаще всего он слышал её, когда ещё крутили на телевидении столь обожаемое им вечернее шоу «Поймай меня». В том шоу инсценировались реальные случаи из рабочей практики полицейских со всего мира, а иногда и вставлялись интервью участников тех самых событий. По большей части, полицейских. И пока фордик нёс его по двухполосной в каждую сторону дороге, считавшейся главной в городе и проходившей через центр, соединяя окраины города и вливаясь далее в федеральную трассу, Джордж представлял себя участником этого вечернего шоу. Как бы он рассказывал о своих подвигах, в которых он неминуемо должен был поймать пулю, защитив напарника своим телом, но даже с ранением всё равно доводил дело до конца и останавливал преступника. После чего передавал его так поздно подоспевшим на помощь остальным сотрудникам полиции. И уже тогда трагично падал в обморок от потери крови. Ему всего двадцать пять, а он уже всеми любимый и почитаемый герой! В этот момент на его лице играла глупая улыбка, открывавшая слегка кривые желтоватые передние зубы, а взгляд проваливался куда-то в пустоту. Это чуть не привело к заносу в кювет, но Джордж вовремя опомнился и резким движением выкрутил руль влево, тем не менее, резко сбросив скорость. Из-за чего в следующую же секунду его фордик обогнал огромный пикап, чей верзила-водитель с покрасневшим от злости лицом и надутыми венами осыпал Джорджа массой оскорблений, сочетавших в себе как описания умений последнего в вождении, так и затрагивавшие всех его родных и близких, хоть нынче уже и неживых. На всё это Джордж виновато улыбался и, густо покраснев, но не от злости, а от стеснения, пытался извиниться, но так и не смог выговорить ни слова, при каждой попытке охватываемый приступами заикания от слишком сильного волнения. Наконец, показав ему свой длинный и толстый средний палец, разъярённый водитель слегка подрезал его, после чего двигатель взревел и унёс пикап далеко вперёд. Джордж краем рукава куртки в очередной раз протёр свой лоб и, слегка успокоившись, начал набирать скорость, параллельно с этим вновь проваливаясь в свои мысли и мечты. Но теперь они были не об участии в вечернем шоу. Сначала Джордж представил себе, как было бы прекрасно прокрасться к этому верзиле ночью в дом, после чего усыпить его хлороформом, как показывают в фильмах, связать и выволочь из дома куда-нибудь в открытое поле… или же в подвал своего дома. Где тот бы говорил с ним, Джорджем Маллетом, уже иным тоном. Совершенно иным. Представляя себе это, Джордж вновь стал счастливо улыбаться и включил радио, из которого полились тихие нотки джаза, заставившие его влиться в мерный ритм музыки, и начать, хоть и неумело и невпопад, подпевать. В полицейском участке было на удивление тихо и спокойно для субботнего утра. Всё же вчера была пятница, которую в их городке любили отмечать почти столь же богато и с размахом в плане выбора алкогольных напитков, как и сам Новый Год. Из-за чего, чаще всего, работы у полицейских несколько прибавлялось, и полицейский участок наполнялся самыми яркими отбросами общества, некоторые из которых становились уже постоянными посетителями, такие как Мэтт Пинт и Саймон Ведлит, чья суть жизни, казалось, заключалась в желании попытаться проломить кому-либо голову с поводом или же без. Но сегодня в приёмной ожидал своей участи, сидя на одной из двух секций металлических кресел у стены, лишь один какой-то пьяный алкаш, на запястьях которого не было даже наручников. Видимо, его привёл сюда патруль лишь для того, чтобы продемонстрировать хоть какую-то деятельность, ведь все прекрасно знали, что выяснять кто он и откуда никто не будет. Он просидит с полчаса здесь, в приёмной, чуть проспится и придёт в себя, после чего его просто-напросто выкинут из полицейского участка. Джордж разгладил руками пиджак, обвисший на выдающемся вперёд животе, пригладил этим же универсальным инструментом волосы и, стараясь держать походку максимально уверенной, едва переставляя дрожащие от волнения ноги, подошёл к сидевшей за защитой из решётки и стекла тридцати четырёхлетней Мэгги Филс. Очень часто именно её Джордж представлял в роли своей напарницы, при этом, не только в профессиональном плане. Возможно, это было связано с тем, что в последние года два если Джорджа и заносило в полицейский участок с его умением и везением попадать в неприятные ситуации, то в приёмной сидела именно Мэгги. А, быть может, из-за её длинных ножек, переходивших хоть и не в идеально тонкую талию, но зато подчёркивавших очень уж аппетитные формы. Вот и теперь Джордж испытал трепетное волнение ниже пояса, стыдливо метнув пару раз взгляд на декольте Мэгги, образованное расстёгнутыми верхними пуговицами официальной формы и заканчивавшееся на последней пуговке, которая, казалось, готова в любую секунду оторваться от постоянного усилия по сдерживанию столь объёмного бюста носительницы этой синей рубашечки. В этот момент она занималась тем, что активно наводила третий слой макияжа, довольно эротично приоткрыв своё маленький ротик, что окончательно выбило Джорджа из колеи, и теперь он тупо стоял у окошечка и смотрел на Мэгги, не в силах произнести ни слова. – Вы что-то хотели? – обратив внимание на посетителя, не отрывая взгляда от небольшого круглого зеркальца, стоявшего на столике, спросила Мэгги. – З-здрас-сьте. Я Джор-рдж Маллет, вы н-наверное, помните ме-н-ня, – запинаясь, ответил Джордж. – Возможно, но что у вас за вопрос? «Она помнит меня!» – молниеносно пронеслось в голове у Джорджа. Он постарался удержаться от счастливой улыбки, но уголки его губ уже предательски потянулись вверх. Толстой ладонью он прикрыл рукой рот и неумело сделал вид, что закашлялся. – С вами всё в порядке? – Мэгги взбросила тонкие подкрашенные бровки и сморщила свой маленький носик. – Д-да. Простите. Я пришёл на собеседование, к к-к… к-капитану Фостеру. – А-а, да? Двадцать четвёртый кабинет. Это по коридору налево, там не ошибётесь. – С-сп-спасибо. Большое. Джордж неуклюже повернулся, запутавшись в своих же ногах, и сделал первый шаг, как голос Мэгги заставил его остановиться: – На-ле-во! – протянула она, выделяя каждый слог так, словно говорит с умственно отсталым. Собственно, Джордж в её представлении, как и многих других, таковым и являлся из-за своей неуклюжести, заторможенности и глуповатой улыбки, что вечно растягивалась на его лице по поводу и без. Вот и теперь эта идиотская услужливая улыбочка вновь растянула уголки его рта, приоткрывая всё те же кривоватые передние зубы, правда, спустя секунд пять после того, как Джордж недоумённо смотрел на Мэгги, ошарашенный её замечанием. Она могла бы поклясться, что слышала лязг заржавевших шестерёнок, что крутились в этот момент в голове этого странного дурачка, решившего, что ему есть место в полиции. Хоть даже и такого паршивого городка. Коря себя, на чём свет стоит, Джордж чуть более, чем следовало, широким, будто заедавшим, шагом, наконец, направился в верном направлении. Испарина вновь выступила у него на лице, а также он почувствовал, как от волнения по спине градом покатились капли пота, из-за чего рубашка моментально прилипла к телу. В этот момент он осознал, что забыл утром воспользоваться дезодорантом. Взглянув на свои подмышки, он увидел растекавшиеся там крупные пятна пота, проглядывавшие даже через толстую суконную ткань серого пиджака. Разумеется, это ничуть не добавило ему уверенности. Теперь, плотно прижав руки по бокам, Джордж в ещё более странном деревянном стиле преодолевал метр за метром обшарпанного коридора. Стены, покрашенные некогда в тёмный коричневый цвет, теперь потрескались и облупились, а недавняя отделка их яркими бежевыми деревянными панелями лишь усиливали контраст этого и так столь ужасавшего дизайна, если его можно было так назвать. Вдоль потолка висели четыре длинные люминесцентные лампы, две из которых, потрескивая, раздражающе мигали. Вообще, двухэтажное здание полицейского участка было одно из первых, построенных в городе. Ходили слухи, что изначально в нём планировалось разместить школу – это объяснило бы такие количество однотипных комнат, сильно напоминавших своим пространством учебные классы. Джордж остановился у двадцать пятого кабинета и, шумно втянув ноздрями воздух, наполняя им весь объём лёгких, тихонько постучал костяшками пальцев. Но ответа не последовало. Джордж постучал ещё раз. Та же реакция изнутри комнаты. Решив, что продолжать стоять на пороге, переминаясь с ноги на ногу, будет глупее, чем всё же войти и извиниться, он задеревеневшей ладонью нажал на ручку двери и потянул на себя. Потом толкнул от себя… но дверь не поддавалась. Закрыта? Мысли в его голове перепутались, Джордж не представлял, что же ему теперь делать. Пойти переспросить номер двери у Мэгги? Нет-нет… Это же безумно глупо. И так стыдно! Джорджу показалось, что кто-то резко выкрутил температуру нагревателя, из-за чего его лёгкие теперь воздух буквально обжигал, обдавая жаром также его голову и тело. Внезапно, дверь кабинета напротив распахнулась, и на её пороге появился собственной персоной капитан Фостер. Глупо улыбаясь, но уже не только от желания угодить, но и от искренней радости, что он нашёл капитана полиции, Джордж, застыв на месте, теперь смотрел, как руководитель полицейского участка натягивает свою куртку. – Маллет? Я уж думал, ты решил не приходить, – застёгиваясь, поздоровался Джим Фостер. Заметив, что Джордж стоит у двадцать пятого кабинета, он добавил. – Видимо, Мэгги назвала тебе не тот номер… не волнуйся, главное, что мы тут нашлись с тобой. – К-капитан Фос-с-тер, наверное, это я неправильно… понял Мэгги, – утупившись взглядом в пол, пролепетал Джордж. – Защищаешь её? Это молодец, но в любом случае не волнуйся, – капитан ободряюще похлопал его по плечу. – Слушай, мне тут надо срочно на вызов один важный, но ты не волнуйся! Парни с тобой поговорят, определят, в какой отдел тебе лучше всего будет пойти. Главным за меня остаётся лейтенант Рой Лонг, поэтому обратись прямо к нему. Всё, давай, не тушуйся. С этими словами капитан Фостер пулей пролетел коридор и исчез за поворотом. Джорджу ничего не оставалось, как пройти сквозь оставленную капитаном открытой дверь двадцать четвёртого кабинета. В нём вдоль каждой стены стояли три стола. Один, напротив самой двери, сейчас пустовавший и самый большой, принадлежал некогда самому капитану Фостеру, после получения новой должности переехавшего в свой собственный кабинет, тогда как остальные два – его нынешним помощникам, лейтенанту Рою Лонг и сержанту Шону Зальцбику, которого Джордж сразу же узнал: он был довольно частым гостем в столь любимом Джорджем пабе «Андрисон». И нередко принимался цеплять всех вокруг, в том числе и беззащитного Джорджа, особенно, когда сержант изрядно напивался. Что, собственно, происходило почти каждый раз. То ему не нравилось, что Джордж слишком тихо сидит, то что тот слишком много заказал – в общем, Шону явно хотелось как-нибудь разнообразить своё времяпрепровождение. Конечно же и сержант Зальцбик узнал пришедшего на собеседование потенциального новичка. Его вытянутое узкое лицо расплылось довольной ухмылкой, как только он поднял свои тусклые серые глаза на Джорджа, в которых тут же загорелись не предвещавшие ничего хорошего искорки. Он театрально вскочил со своего рабочего места и подбежал к Джорджу, протягивая ему длинную тонкую руку и столь же соответствующими ей длинными тонкими пальцами. После чего сам же схватил руку Джорджа, стоявшего в оцепенении в дверном проёме, и, энергично тряся её в экстазе ложного приветствия, утянул новичка за собой вглубь комнаты, не забыв носком берцы левой ноги захлопнуть дверь. На всякий случай. – Кто пришёл! Смотри, Рой, кто к нам пришёл! Это же… о нет, неужели это сам Джордж Маллет? – приговаривал не умолкая Шон во время своей довольно неубедительной актёрской игры. – Как же мы тебе рады. Как долго мы тебя ждали! Ну, рассказывай. – Р-рассказывать? – перебирая между пальцев край пиджака, спросил Джордж, трясясь, словно осиновый лист на уже высохшем сучке дерева во время шторма. – Что угодно, дружище. О себе, о том, кем хочешь стать, почему решил стать полицейским вообще! Откуда у тебя тачка такая крутая, в конце концов! Не тушуйся, ну же. И Джордж принялся рассказывать. О том, как с детства хотел защищать слабых, также, как и его отец. На что получил, пропущенное, правда, им мимо ушей замечание от лейтенанта о том, что по его данным отец Джорджа был дальнобойщиком, а никак не правоохранителем. На что последний поведал, что его мама в редкие периоды хорошего настроения рассказывала ему о его отце множество историй: как тот кидался разнимать драки, готов был встать перед толпой, избивавшей, пусть даже и заслуженно, какого-нибудь незнакомого ему паренька на ночной парковке. На что полицейские многозначительно переглянулись, а Шон внезапно решил подбодрить его: – Хорошо, ну а дальше? Не тяни, рассказывай! Далее он решил описать, как сильно обожает ту вечернюю передачу «Поймай меня». И как она сильно мотивировала его решиться попытать счастья в поиске новой работы, а не тухнуть на гроши ночным сторожем никому уже ненужных полузаброшеннных складов. Он, говорил, говорил и ещё раз говорил, будучи уверенным, что его на самом деле не только слушают, но и слышат. Разумеется, сначала он удивился такому тёплому и дружескому приёму. Глупая улыбка в тот же момент выплыла на его лицо, а глаза засветились искренней радостью. Иногда сержант Зальцбик прерывал его, всё более вбивая Джорджа в недоумение: – А ты девственник вообще? Терпишь, чтобы о тебе сняли кино наподобие «Сорокалетний девственник»? – Ч-ч-что? – Не, забей. Работаешь охранником, значит? Джордж принимался отвечать, тяжело возвращаясь в ритм повествования, как сержант вновь задавал ему каверзные вопросы: – Слушай, а ты слышал, что инцест – дело семейное? И Джордж продолжал рассказывать, все больше и больше веселя полицейских. Как вдруг он заметил прыскавшего себе в кулак – при каждом его слове, а также брошенной как бы невзначай реплике сержанта – которым старался скрыть свои настоящие эмоции, словно маленький ребёнок, лейтенанта полиции, заместителя капитана Фостера, Роя Лонга. Джордж был доверчивым, и многое мог не замечать, из-за своей рассеянности. Что создавало впечатление для окружавших о его слабости и беззащитности. Никто и представить себе не мог, что если же стоявший перед ними растяпа всё же замечал и осознавал, что над ним издеваются, то внутри него просыпался зверь. Зверь беспощадный, расчётливый и мстительный. И теперь, когда взглядом полным злости Джордж рассматривал раскрасневшиеся пятнами широкие острые скулы лейтенанта Лонга, в совокупности с его подтянутой атлетичной фигурой, которой он завидовал в глубине души, то больше сдерживаться не смог. – Вам кажется, что я говорю что-то смешное, верно? – чьим-то чужим скрипучим голосом медленно, без единого заикания, процедил сквозь зубы Джордж. На его лице теперь виднелся жуткий оскал. Сержант Шон уже было открыл рот, чтобы выдать очередную колкую шутку, но так и остался стоять молча, словно в один миг лишился голоса. Они с Роем от неожиданности остолбенели, в мгновение потеряв контроль над ситуацией. Из-за так резко изменившегося голоса, а также выражения лица человека, которого никогда не ставили ни во грош, а теперь не могли поверить, что перед ними стоит тот же растяпа, неуклюжий дурачок Джордж Маллет. Он был такой же сгорбившийся, всё также стоял чуть накренившись на правую ногу – но теперь казался выше и шире. И много сильнее. Природа не скупилась ему на габариты, которые он всегда старался прятать, как бы сжимаясь сильнее и сильнее, стараясь быть как можно незаметнее. На самом деле он был выше любого человека не только в этом кабинете, но и во всём полицейском участке вообще. – Знаете, я помню Питера. Питера Стаффа. Дружка моего отчима. Он вот также стоял в углу и подсмеивался, одной рукой закрывая лицо, а другой надрачивая свой малюсенький член, наблюдая за тем, как мой отчим драл меня на кровати, не обращая никакого внимания ни на мои крики, ни на мои мольбы. Да-да. Точно также, как и вы сейчас, лейтенант. С этими словами Джордж неожиданно резко повернулся и, чуть не выломав ручку двери, вышел в коридор и направился к выходу, не обращая ни на кого внимания по пути. Несмотря на то, что внутри у него всё ещё клокотала буря, он понемногу снова становился собой. Шаг становился менее уверенным, руки начали дрожать, а на глазах выступили слёзы – но теперь не от волнения или страха, а от обиды. Обиды на полицейских, на себя… На весь мир. – Джордж! Уже определился с отделом? – капитан Фостер, выводя из машины закованного в наручники спутника, Питера Нильборна, младшего сыночка мэра города – что, видимо, и послужило причинной оказания такой чести, как личный выезд на арест руководителя полицейского участка – окликнул направлявшегося прямым курсом к своей машине Джорджа. Но Джордж, не отвечая, прошёл мимо них, буквально в пяти метрах, даже не повернув головы в их сторону. – Что-то произошло?.. – недоумённо спросил капитан, оставаясь на месте и, нахмурившись, наблюдая за грузной фигурой всегда обычно доброго и приветливого паренька. – Да лан тебе, забей. Лучше отпусти меня, ничего плохого я этой сучке не делал! Давай не будем тратить ни моё, ни твоё время на этого рыдающего сопляка? Джордж неожиданно застыл и обернулся через плечо, вперившись полными звериной злобы глазами в произнёсшего эти слова. Холодок пробежал по спине Питера. Он знал Джорджа, когда-то учился на год старше в той же школе. Но лишь единожды за все те годы их знакомства он видел у этого человека такой взгляд. И в тот раз их общий знакомый, Хэнк Сворц, главный заводила десятого класса, в состоянии, близком к отбивной, с неделю провалялся в реанимации… – И что за херню вы вытворили? Желваки яростно ходили на покрасневших скулах капитана Фостера, когда он распекал своего заместителя Лонга и сержанта Зальцбика, пылая в прямом и переносном смыслах, хоть при этом и умудрялся сохранять тон голоса ровным. Несмотря на то, что ростом он был ниже Роя Лонга, а, тем более, почти касавшегося головой потолка длиннющего сержанта, в этот момент подчиненные чувствовали себя детьми в школе, отвечавшими за очередное хулиганство перед директором школы. – Всё о чём я попросил вас, так это поговорить с Маллетом и помочь выбрать ему работёнку попроще! Это, мать вашу, всё, что вам нужно было сделать! Ладно этот дебил, но ты, Рой?.. Какого хера? – продолжал свою гневную речь капитан. – Но, сэр! Он же дурачок, совершенно бесполезный… – попытался защититься сержант, но был вынужден в ту же секунду закрыть рот под испепеляющим взглядом капитана Фостера. – Я смотрю ты зато дофига полезный! – Простите, капитан. Я понимаю, что мы вели себя неподобающе, но всё же я хотел бы спросить. Почему вы решили устроить его к нам? – наконец, подал голос лейтенант. – Потому что я дружил с его отцом. Я его с раннего детства знал, в те годы наши семьи были ближе друг к другу, чем к троюродным родственникам, – капитан Фостер сел за свой рабочий стол и, стараясь успокоиться, медленно протёр лицо руками от щёк к носу. Нахлынувшие воспоминания вновь напомнили Джиму Фостеру, что ему уже пятьдесят шесть лет, возраст, когда он всё ещё чувствует себя молодым и сильным, но его врач уже советует ему из раза в раз перестать так сильно нервничать. Пригладив изрядно поседевшие волосы, он посмотрел прямо в глаза своему заместителю. – Я знаю, что Джордж странный и неуклюжий, но когда я увидел его резюме в пачке писем, то почувствовал, что не могу иначе. Сегодня вы оба в ночном дежурстве. А сейчас пошли вон из моего кабинета! Глава 2 Остаток дня Джордж провёл в пабе, пропуская один стакан дешёвого алкоголя за другим. Его не покидало чувство опустошения после того, как на том «собеседовании», если его можно было так назвать, были разбиты все его мечты и надежды стать полицейским. Ночью ему нужно было на своё рабочее место охранять всё те же бесполезные, полузаброшенные склады. На работу, которая, видимо, является единственной, что он заслуживает. И на которой проработает все свои никчёмные и жалкие оставшиеся дни, до самой смерти, о которой никто и не будет переживать. Нет, сегодня Джордж не мог заставить себя поехать домой, чтобы надеть свой единственный комплект потёртой формы охранника. Потому в районе шести часов вечера он едва послушными руками набрал своему начальнику сообщение о том, что плохо себя чувствует, подозревает, что заболевает, и попросил отгул. После чего расплатился, в том числе, взяв у тучного бармена – аккуратно подстриженная бородка которого всегда бесила Джорджа – очередной долг и, наконец, вывалился из паба на улицу. Почти у самой двери Джорджа вывернуло наизнанку. Хоть теперь во рту чувствовалась неприятная горечь, но ему стало намного легче. Довольно прохладный ветерок приятно обдувал его лицо, раскрасневшееся от духоты и жары в пабе, немалого количества алкоголя… и из-за неё. Из-за Сьюзи, работавшей в пабе «Андрисон» официанткой. Наконец, найдя в себе какие-то остатки сил, несмелыми шагами Джордж доплёлся до своей машины. На подкорке сознания теплилась мысль, что садиться за руль в таком состоянии – идея не из лучших. Но только лишь он оказался внутри машины и провернул ключ зажигания, как эта здравая мысль потухла, затмившись размышлениями о Сьюзи. После сегодняшнего дня Джордж был уже почти наверняка уверен, что она без ума от него, ведь она явно вилась вокруг него, всё спрашивала, не желает ли он чего-нибудь ещё, улыбалась ему без остановки, в конце концов… Именно и только ему! Перед глазами Джорджа пролетали будто в замедленной съёмке тёмные силуэты домов и очертания тротуаров, перемешиваясь со смазанными ореолами слабого света фонарей. Помимо уже привычных Джорджу звуков старой машины, в которой почти половине деталей требовалась срочная замена, добавился новый – теперь обшивка старого фордика поскрипывала, заглушаясь лишь выливавшимися бурным потоком нотами из похрипывавших динамиков. Стараясь сосредоточить свой взгляд на дороге, Джордж не замечал клубившиеся над его головой чёрных облаков, окутавших землю и освещаемых лишь парой точек зажёгшихся где-то далеко-далеко звёзд. Ночь была тёмная. Такие ночи, обыкновенно, не предвещают ничего хорошего. Усталость всё сильнее застилала его глаза и разум. Когда Джордж окончательно удостоверился и уверовал, что находится в состоянии полной способности вести машину, то мысли целиком и полностью обратились к Сьюзи. И мечтам о нём и Сьюзи. Джордж то представлял себе, как притягивает её к себе в один их тех моментов, когда Сьюзи подходит к нему принять заказ и страстно целует в губы. Кадр сменяется, и теперь перед глазами Джорджа пролетает видение, как он ловит её, пробегающую мимо него с подносом, кладёт спиной на стол – её глаза полны желания и страсти, грудь тяжело вздымается от вожделения, она сама разрывает на себе блузку и тянется руками к ширинке его брюк… И, наконец, Джордж представляет себе, как поджидает Сьюзи у чёрного выхода паба. Вот она появляется на крыльце, мешкает, ища в сумочке ключи, как он стремительным шагом подходит к ней почти вплотную.  – Джордж? Её глаза полны удивления, но в них нет страха. Пока что. Джордж зажимает ей левой рукой рот, а правой распахивает дверь паба – он знает, что там никого, а значит, никто не помешает им – после чего толкает Сьюзи внутрь. Она рвётся, пытается кричать, машет руками, пытаясь сбить хватку насильника, но куда там. Ей не справиться с ним. Она его. Джордж чувствует, как кровь приливает к его низу, плохо тянущаяся ткань брюк теперь давит ему чуть ниже пояса… Скорее домой, он уже представляет, как будет онанировать, представляя эту сцену вновь и вновь, дополняя её деталями и продумывая продолжение… – Ты же хочешь меня, так зачем строишь из себя недотрогу, шлюшка? – шепчет ей Джордж на ухо и уже сам разрывает её блузку. После чего рвёт колготки – она пытается отползти, спрятаться – но он связывает ей руки её же одеждой, теперь порванной на лоскуты. Стаскивает с неё колготки. Наконец, она совершенно беззащитна перед ним. Целует её, после чего стягивает с неё стринги и запихивает ей их в рот наподобие кляпа. Рука ныряет к ней между ног, ещё чуть-чуть и его пальцы коснуться её лона…  Из извращённых мечтаний его вырывает человеческий силуэт, в который он чуть не врезается, успев в последний момент дёрнуть руль вправо, вследствие чего его фордик, лязгнув тормозами, съезжает в кювет. Адреналин бьёт ему в голову, теперь уже на твёрдых ногах Джордж пулей вылетает из машины и осматривает свою машину на возможные повреждения. Вроде ничего особого, кроме подмявшегося пластикового, и так уже треснутого в двух местах переднего бампера. И лишь теперь он слышит чей-то визгливый голосок, пронзающий тишину вокруг: – Ты совсем, а?! Совсем дурной что ли? Я не поняла! Обернувшись, Джордж почти лицом к лицу сталкивается с женщиной, на первый взгляд, лет тридцати пяти. Она вульгарно одета: короткая юбочка едва прикрывает довольно округлые формы, стянутые толстыми с затяжками колготками; туфли на высоких каблуках; яркий броский макияж. Волосы завязаны резинкой в пучок. Судя по их белеющим кончикам, резко переходившими в чёрный цвет, некогда эта женщина красилась, но то ли решила сменить имидж, то ли ей перестало хватать времени или денег на то, чтобы внимательнее следить за своим внешним видом. – Я с тобой разговариваю, козёл! Ты чуть не СБИЛ меня! – Простите меня… я не хотел… – дурацкая улыбочка выплывает на его лице, но он не чувствует того раболепия, что испытывает обычно, когда общается с людьми. Это одновременно пугает и злит его. – Не хотел? А за дорогой следить не думал? Фе, так от тебя ещё и пасёт, как от алкаша… а я ещё думала тебя останавливать, да у тебя денег-то и нет, наверное… – Останавливать?.. И у меня есть деньги! – зачем-то врёт он, чувствуя, что её слова укололи его гордость: кто она такая, что бы оценивать его? Разумеется, Джордж не знал, что перед ним стоит София Нестерн, известная также как Розанна в довольно широких кругах. Он не сильно ошибся при оценке её возраста, всего-то почти на десяток лет – на самом деле ей было двадцать семь, мешки под глазами и отёкшее лицо подарили ей образ жизни и наркотики. Она не была красавицей, но её всё ещё можно было назвать вполне симпатичной девушкой. Помимо этого что-то в её раскованности и явной доступности заводило Джорджа, возможно, вследствие совсем недавних мечтаний о Сьюзи. – Есть деньги, говоришь? – сощурилась София и оценивающе оглядела его с ног до головы. – Тогда десятка. Нет, пятнашка – ты ведь чуть не сбил меня. – Что? – Джордж искренне не мог понять, о чём идёт речь. Мысли в его голове были затуманены усталостью и алкоголем, хоть адреналин всё ещё бушевал в крови. – Пятнадцать баксов, и я твоя. Только в киску! Хотя, за пятнашку… разрешу тебе кончить мне в ротик, так и быть. Решайся, не пожалеешь! – Н-нет-т, прос-стите… – Джордж резко отвернулся и потянулся к ручке дверцы, намереваясь сесть в машину и уехать от этой женщины как можно дальше. Он с самого детства считал проституток чем-то грязным и мерзким, не мог себе и представить, чтобы заниматься с ними таким интимным и важным делом, как секс. Особенно сильно он стал ненавидеть их, когда в школе, классе в седьмом, «проституткой» начали называть его мать. Он не понимал, что означает это слово, пока не решился спросить мать, находившуюся в тот момент в приходе после изрядной дозы героина. Отчим лежал с ней рядом, пуская слюну на подушку, а один из его дружков, полностью голый, пристроился у подножья кровати, упершись лбом в пол. Тогда-то его мать и разъяснила ему едва слышимым голосом, что означает это слово, а также взбеленилась, когда узнала, что её так называют за спиной. Правда, она давно об этом знала, но злилась каждый раз как будто в первый. – Я так и знала, что у тебя ни гроша за душой. Бомжара. Этот противный визгливый голос вырвал Джорджа из мыслей. Но он сделал не только это. С самого утра он прочувствовал унижение и варился в нём весь день, забивая свою гордость всё глубже, глубже и глубже. И теперь, когда она сжалась так сильно, это невинное оскорбление, целью которого было взять мужчину за его гордость, а ни как не унизить, привело к взрывной реакции. Что-то в мозгах Джорджа выстрелило, словно пружина. Он больше не отдавал своим действия отчёта. Его глаза застилала пелена гнева, ярости и желания. Не произнеся ни единого слова, Джордж в одно мгновение подскочил к женщине и повалил на землю, усевшись сверху. Она попыталась отбиться, но крепкий удар по лицу заставил её обмякнуть и почти сдаться: теперь она лишь плакала и пыталась позвать на помощь. Что лишь сильнее заводило Джорджа, чья кровь буквально кипела в венах. За волосы он оттащил её в ближайшие кусты, которые помогали скрыть их от ненужных свидетелей, что могли проехать по дороге. Там, сцепив левой рукой её руки и прижав их над её головой, правой он задрал её юбочку и порвал колготки. После чего расстегнул ширинку и вынул свой пульсировавший от крайнего напряжения член. Следующее мгновение – и он уже внутри неё, всё ускоряет и ускоряет темп, желая лишь насытиться чувством своего превосходства и наслаждения. Он слышит её стоны и слабые мольбы прекратить это, но они лишь сильнее взбудораживают его кровь. Он и не думает останавливаться. А в бездонном небе всё также клубятся чёрные облака, полностью закрывая теперь собой звёзды. Тёмная ночь. Глава 3 Капитан Фостер пробежался уставшим взглядом по содержанию последнего документа из толстой кипы, принесённой ему секретаршей. Подмахнул подпись, после чего захлопнул папку и откинулся всем телом на спинку офисного кресла. Простенькие часы, висевшие не стене прямо напротив него, показывали половину восьмого. Тяжёлый день. В свои пятьдесят шесть он сумел добиться определённого успеха: достиг звания капитана и вот, уже пятый год, как удостоился места руководителя участка полиции этого, пусть и маленького, городка. Но напряженная работа и успешное продвижение по службе подарили не только довольно успешную карьеру, но и повышенное давление и всё более частые головные боли, возникавшие в особенности после стресса и усталости – вечных спутников его профессии. Что ж, единственное, что успокаивало капитана, так это мысль, что через полчаса он выйдет из этого здания, въевшегося уже ему в печёнки, сядет в свою машину и направится домой, прямиком к своей семье. Наконец-то они соберутся все вместе. Ведь на прошлой неделе их младшая дочь родила для четы Фостеров внучку, Лизу, и теперь даже всегда державшийся в стороне от семьи их сын Кайл принял приглашение отпраздновать это событие. Джим Фостер бросил взгляд на фотографию в тонкой деревянной рамке, стоявшую прямо под монитором компьютера. Сделанная более двадцати лет назад, она хранила в себе воспоминания об их самых счастливых днях: вместе с женой, Зоей, они стоят в обнимку и широко улыбаются, глядя полными любви глазами друг на друга. А Лиза и Кайл – хоть на его лице, почти как, собственно, и всегда недовольное выражение – стоят по бокам от них и смотрят точно в объектив камеры. А через неё теперь и на капитана Фостера. И Фред на этой фотографии. Ещё совсем маленький, лежит в коляске в самом уголке фото. Никто из семьи в тот момент и представить себе не мог, что спустя семь лет, первого сентября, их маленького Фреда собьёт пьяный водитель, не справившись с управлением автомобиля на повороте. Тогда Джим Фостер был гораздо моложе, здоровее и полон решимости сделать этот мир правильнее и спокойнее для своих детей. Он и сейчас верен этой цели, но только уже не совсем верит в возможность её достижения. Особенно, после трагедии, отнявшей у него сына и чуть не разбившей всю его семью. Но вместе с Зоей они справились. Их отношения пережили всё это и последовавшее охлаждение чувств между ними, ведь почти целый год они с женой даже не могли смотреть друг на друга. Решив, что за последние полчаса всё равно ничего важного не случится, Джим Фостер поднялся с кожаного кресла и, громко хрустнув коленями и вследствие этого выругавшись, подошёл к шкафу. После чего раскрыл высокую деревянную дверцу и увидел в зеркале на внутренней её стороне своё лицо, уже покрывавшееся морщинами, причесал седеющие волосы и принялся переодеваться к торжественному событию. На нём уже были лакированные чёрные туфли, бежевые брюки и белая рубашка. Оставалось лишь повязать галстук и накинуть пиджак, как в дверь кабинета постучали. – Да, слушаю! – выматерившись про себя, откликнулся капитан и поспешил к двери своего кабинета. Распахнув её, на пороге он увидел перед собой лейтенанта Роя Лонга, которому предстояло всю ночь отработать свою промашку и некорректное для столь высокого звания поведение с Джорджем Маллетом. Его красивое уставшее лицо было явно чем-то обеспокоенно, брови нахмурены, а синие глаза полны тревоги и бегали, словно избегая взгляда капитана. – Докладывай, – Джим Фостер бросил взгляд на часы. Минутная стрелка неминуемо приближалась к отметке в восемь часов вечера. – Сэр, там заявилась София Нестерн, кричит и требует отвести к вам… – Почему не сказали ей, что меня уже нет? У меня нет времени выслушивать её! – сохраняя внешне спокойный вид, ответил капитан. Но внутри у него всё сжалось – это не предвещало ничего хорошего. И как не вовремя! Всё дело в том, что капитан Фостер не был плохим человеком, но и не был совсем святым. Он был знаком с Софией Нестерн, очень близко, хоть и всего лишь какой-то час-два, но это знакомство стоило ему множества нервных клеток. Произошло это три года назад. По небольшому служебному обычаю, празднуя окончание года на кооперативе, вместе с ещё парочкой высокопоставленных в этом городе чинов, в том числе лично и мэром города, они отправились в сауну, куда уже была заказана группа проституток. В том числе и Розанна. Вечер прошёл хорошо, поздней ночью они все разошлись по домам, к своим семьям, как неожиданно им начали поступать письма, в которых некая София Нестерн требовала с них дополнительную плату, так как по её словам, не только никто не предупреждал её о групповухе, но и не заплатили как за групповуху. Правда, новая цена её услуг составляла тысячу долларов, тогда как сами её услуги вышли в ту ночь в одну сотню. Не от неимения денег, а, скорее, от жадности и нежелания идти на поводу какой-то шлюхи, требование Софии капитан Фостер проигнорировал. После он не мог уснуть две ночи подряд, представляя себе надвигающееся унижение и разрушение их с Зоей брака. Да, периодически он изменял своей жене, но это были одиночные случаи. На самом деле он любил её. В изменах же лишь искал то количества секса, которое всё ещё требовал его организм, а жена уже не могла обеспечить в силу возраста. Тогда Розанна решилась на следующий шаг. Капитану Фостеру пришло письмо, в котором девушка предупреждала, что если её условия не будут выполнены, то она расскажет всем газетчикам, блогерам, журналистам и вообще всем-всем-всем о том, что происходило в сауне в ту ночь, а также обратится в суд. Правда, было забавно в этой истории то, что местный судья также присутствовал на вышеописанном мероприятии. Джим Фостер не знал, получили ли такие же сообщения другие, но в чём он был уверен, так это в том, что мисс Нестерн не успокоится, даже если получит требуемые ею деньги. Он разорвал и это письмо, выкинул его в мусорку и ни с кем ни разу не обсудил его. На этом история и закончилась. То ли журналистов слова проститутки не заинтересовали, то ли София Нестерн не решилась на следующие шаги, но всё это грязное дело так и не получило своего развития. И через несколько месяцев Джим Фостер перестал думать о нём и даже не вспоминал, полностью успокоившись. Конечно, имя этой женщины всплывало и после в жизни Джима Фостера: она достаточно часто посещала полицейский участок. И чаще была в роли нарушителя: то пойманная с небольшой дозой наркотиков; то за незаконную проституцию на обочине дороги; то за дебош. Но несколько раз она приходила написать заявление на очередного клиента, суммой оплаты которого была недовольна, и вследствие этого стремилась обвинить последнего в изнасиловании. Всего было порядка пяти заявлений, по каждому из которых детективы не нашли состава преступления, а опросы ответчика, всеразличных свидетелей и сбивчивые, противоречившие сами себе показание самое заявительницы и, разумеется, в том числе личный опыт капитана, говорили о клевете в сторону своих клиентов от Софии Нестерн. Именно поэтому капитан Фостер ожидал очередного скандала. Особенно если учесть, что на этот раз Нестерн так жаждала поговорить именно и только лишь с ним. Кто знает, быть может, она решила потянуть за уже запылившуюся ниточку, в надежде осуществить свой план на этот раз? – Веди её в допросную. Буду ждать там, – после недолгой паузы приказал капитан и, накинув пиджак, опустив отяжелевшую от размышлений голову, направился на место встречи с это занозой в заднице, виновной не в одном десятке седых волос на его голове. Допросная представляла собой довольно пугающее помещение, чье небогатое убранство состояло из железного стола и двух потёртых стульев, расставленных друг напротив друга. Помимо этого на потолке висела лампа, освещавшая допросную тусклым желтоватым светом, а в стену было врезано полупрозрачное стекло или стекло Гезелла, которое выглядело как зеркало внутри допросной, и как окно в соседней комнатушке. Редко эта комната использовалась для принятия заявлений и опроса потерпевших, но капитану не хотелось, чтобы во время их разговора рядом были посторонние уши. Соседняя комната пуста, а значит, он сможет сохранить пару лишних нервов при общении с этой чёртовой Розанной. Капитан Фостер пытался абстрагироваться от предыдущего опыта общения с этой девушкой, но не мог. Дверь распахнулась, и в допросную вошла сначала София Нестерн, а за ней следом Рой Лонг. Её внешний вид представлял собой весьма и весьма жалкое зрелище. Взлохмаченные грязные волосы, растёкшийся макияж по некогда довольно милому и симпатичному личику, дорожки от слёз. Одежда вся в грязных пятнах, словно девушку изваляли в грязи, колготки разорваны почти в клочья выше колен. На лице расползлось красное пятно, сильно напоминавшее отпечаток ладони. Несмотря на всё это, а также и то, что она довольно заметно дрожала всем телом, её голова была высоко поднята, а взгляд, устремленный на капитана, полон гнева. Лейтенант опёрся плечом о стену за спиной капитана. Тот же уселся на стуле посвободнее и достал пачку сигарет чуть подрагивавшими руками. Кинул взгляд на наручные часы, подаренные ему Зоей на один из его дней рождения. Восемь часов. Ему пора было идти. Но надо было и выяснить, что произошло и почему же эта женщина требовала личной аудиенции с ним, начальником полицейского участка. – Здравствуйте, мисс… – капитан сделал вид, что не помнит фамилии девушки. – Нестер. – Мисс Нестер, – закурив, продолжил капитан Фостер. – Мне сказали, что вы хотите что-то сообщить мне. Что ж, я готов вас выслушать. София смотрела ему прямо в глаза, продолжая горделиво держать голову высокоподнятой. Под взглядом этих карих глаз, в которых всё также метались искры, капитану стало как-то неуютно, и он скрестил руки на груди, как бы закрываясь от «собеседницы». – Да, чёрт возьми. Я хотела бы написать заявление на одного человека! – слегка надтреснутым сорванным голосом выпалила девушка. – Вы можете это сделать это у дежурного полицейского. Например, у лейтенанта Роя Лонга, – указывая на подчинённого, заметил капитан. – Н-е-е-т, капитан, – София покачала головой. – Я хочу, чтобы вы лично занялись этим. Лично! Меня изнасиловал этот подонок, эта тварь! Оттрахал меня как грязную шлюху прямо на земле!!! «Чёрт возьми, ты же и есть грязная шлюха…» – подумал про себя капитан, чуть поддавшись вперёд и крепко сцепив пальцы рук. – Итак, вы утверждаете, что вас изнасиловали. Где это произошло? – Около отворота от главного шоссе, примерно в километре после пересечения третьей и пятой улиц… – Где начинаются частные дома? – Да… почти. Там небольшой пролесок, а потом идут частные участки. – Что же вы делали там? В этом достаточно тёмном и неблагополучном месте. Одна столь тёмным вечером? – Я… шла по обочине дороги, – сначала запнувшись, но затем, придавая голосу уверенность, отчеканила София. – Шли по обочине дороги? Куда же, зачем же? – РАЗВЕ ЭТО ВАЖНО?! – сорвавшись, неожиданно она визгливо заорала прямо в лицо капитану. – Меня изнасиловали! ИЗНАСИЛОВАЛИ! Понимаешь ты, урод сраный?! Пока она выкрикивала свою тираду, капитан вновь посмотрел на часы. Восемь часов, пять минут. Ещё немного, и он опоздает. Джим Фостер почувствовал, что начинает закипать и при том очень быстро. – Надеюсь, вы всё сказали. Мисс Нестер. Я не обращу внимание на ваши оскорбления. А вы сейчас встанете, выйдете из допросной, а затем и из полицейского участка. – Ч… ЧТО? – Какая это попытка обвинить кого-то в изнасиловании, мисс Нестер? Пятая? Шестая? И чем закончились расследования по всем предыдущим? – ледяным тоном продолжал свою речь капитан. – Вы работаете проституткой, шлюхой. Хотя я не назвал бы ваше дело работой. Вам не понравилось, что клиент вёл себя слегка чересчур и не оплатил это? Или же вы посчитали, что он мог оставить вам чуть больше чаевых и решили отомстить ему? – Да как… как ты смеешь?! Ты, изнасиловавший меня тогда! Я простила тебя, пощадила твою никчёмную карьеру и семейную жизнь! Тебя и тех кобелей, что были с тобой! Ни один мускул не дёрнулся ни на лице капитана Фостера. Он почувствовал на себе пронзительный взгляд лейтенанта, но продолжал сидеть в той же позе, делая вид, что ему совершенно безразличны слова этой девушки. – Вы обвиняете начальника полицейского участка в изнасиловании? Кто же ещё был, не могли бы вы нам сообщить? И как давно это было? – Да легко! Три года назад. Дэвид Нильборн, Скотт Фрей, Мэтью Старр… – Это весь ваш список? – перебил её капитан. – Нет… – Тем не менее, в вашем списке уже я, руководитель полицейского участка, мэр нашего города, судья и бывший главный врач нашей центральной больницы? – Да, а также… – Микки Маус? Или, быть может, Том, на пару с Джерри? Я устал от ваших сказочек, мисс Нестер. Я не могу тратить на вас время и силы своих людей. И прошу прощения, мне пора идти. Надеюсь, вы не будете компостировать мозги лейтенанту как только я уйду, а пойдёте домой и подумаете, что вам стоит делать, а чего нет. Всего вам хорошего, до свидания! С этими словами капитан Джим Фостер поднялся со стула, застегнул пуговицы пиджака и уже повернулся к двери, как София Нестер кинулась на него, словно мегера. – АХ ТЫ ПАСКУДА! СУКА! Я ВСЕМ РАССКАЖУ, КАК ВЫ ОТЫМЕЛИ МЕНЯ ТОГДА, А ПОТОМ ЗАПЛАТИЛИ ГРОШИ! ВСЕ УЗНАЮТ, СЛЫШИШЬ МЕНЯ?! СЛЫШИШЬ?!! Лейтенант Рой оттащил Софию от своего начальника и скрутил, ловко надев на её руки наручники. Капитан Фостер, отряхнувшись и приходя в себя от такого неожиданного поворота событий, стоял с пунцовым от гнева лицом, на котором от напряжения даже вздулись вены. – Лейтенант, занесите произошедшее в протокол и посадите эту чёртову шлюху в камеру на пару дней. Надеюсь, там она начнёт отличать свои выдумки от реальности. Несколько человек уже бежали к ним на помощь, и, даже несмотря на связанные руки Софии, были довольно к месту – она брыкалась и старалась вырваться изо всех сил. Капитан, не обращая внимания на возню и сдавленные крики девушки, которую теперь волокли по коридору, поправил галстук и направился к выходу из полицейского участка. На часах было одиннадцать минут девятого, ему нужно торопиться, если он не хочет пропустить семейный ужин. Глава 4 Джордж приоткрыл глаза, но тут же зажмурился и крепко зажал их ладонью – лучи солнца, бьющие в раскрытое настежь окно, словно прорезали его мозг, причиняя боль. Во рту был солоновато-горьковатый привкус, а голова гудела и, казалось, была на несколько килограмм тяжелее, чем раньше. Кажется, он слегка перебрал прошлым вечером. Неимоверным усилием воли перебросив ноги через ручку дивана, Джордж сполз на пол, затем поднялся на четвереньки и с пару минут завис в таком состоянии, готовясь к следующему шагу. Наконец, сделав глубокий вдох, он, словно спортсмен, берущий новый вес, на выдохе полностью поднялся. Тут же покачнулся и чуть не упал – ему повезло, что совсем рядом стоял старый письменный стол, о который он сумел опереться. Джордж подошёл к зеркалу, которое досталось ему от матери, а ей, скорее всего – от её матери. В доме вообще почти всё было неимоверно старое, больше похожее на некачественный антиквариат. Джордж посмотрел на своё отражение. Видимо, он завалился спать сразу же, как пришёл, не успев даже раздеться. И выбор пал на ближайший от входа диванчик, располагавшийся в небольшой гостиной. Но почему его одежда такая грязная? А на лице какие-то следы слегка воспалившихся царапин? Не зная, что и думать, Джордж, опираясь рукой о стены, направился в ванную, чтобы умыться. По дороге он спотыкался обо все вещи, стоявшие как на своих местах, так и просто валявшиеся то там, то тут. Вообще этот одноэтажный, уже слегка покосившийся деревянный домишко напоминал теперь скорее заброшенный сарай, набитый всяким никому не нужным хламом и мусором, чем полноценный жилой дом. Толстый слой пыли покрывал здесь почти всё, кроме кровати, застеленной уже восьмимесячным в использовании постельным бельём, дивана в гостиной, который располагается напротив пузатого старого телевизора, показывающего лишь те каналы, что ловила установленная на крыше антенна. На телевизоре, стоит отметить, также не было ни единой пылинки – тщательно протёрт не только экран, но и даже сам корпус. Ну и небольшая часть кухонного стола была бы вполне пригодна для жизни, если бы не сплошные засохшие и липкие пятна, привлекающие к себе рой мух. Перешагивая через какую-то, непонятно кому нужную, коробку, в которой Джордж понятие не имел, что лежит, он чуть не наступил на хвост одному из трёх своих любимцев – Полосатой, серо-коричневой кошке по кличке Два. Выгнув спину Два в последний момент вылетела из-под ноги хозяина и, с шипением проскочив по коридору, спряталась где-то в бывшей спальной родителей Джорджа. Пока его домашний питомец спасался бегством, Джордж стоял и не моргая следил за ним. В этот момент перед его глазами проносились далёкие воспоминания, от которых на его лице начала медленно расплываться блаженная улыбка. *** С самого детства маленького Джорджа влекли животные. Когда он видел кошечку, собачку, даже какого-нибудь самого простейшего голубя, то тут же срывался с места и бежал к ним. Только вот они почему-то боялись маленького Джорджа и сразу же тоже срывались с места, прячась где-нибудь подальше от этого мальчика. От чего маленькому Джорджу становилось неимоверно обидно и слёзки разочарования и обиды выступали на глазах. Правда, он всегда плакал безмолвно, в полной тишине, изредка лишь со свистом вдыхая побольше воздуха.  Но в один момент ему удалось дотянуться до маленького котёнка, которому не было и месяца. Джорджу тогда было пять лет. Как обычно, он оставался в садике последним, всех остальных детей родители разобрали по домам, а его, чтобы не возиться с ним, воспитательницы отпустили погулять на территории за забором детского сада. От скуки он бродил вдоль забора, как услышал тихое мяуканье, доносившееся из кустов в самом углу у забора. Обрадовавшись, Джордж ползком полез через кусты, царапаясь об ветки и даже порвав в районе плеча свою курточку. Источником мяуканья был маленький котёнок, переползший между прутьев забора. По ту же сторону валялась коробка, из которой доносилось ещё пищание и мяуканье, но оставшиеся котята там, внутри, видимо, было менее храбрыми и забились поглубже. Джордж не понимал, что здесь делает эта коробка и почему в ней котята, но он решил, что этот ползущий к нему менее чем одномесячный, рыженький котёнок, дар ему от самой судьбы.  Джордж медленно подполз к котёнку, боясь спугнуть его, и с пару минут просто наблюдал. Затем очень и очень медленно протянул руку, намереваясь исполнить свою мечту: впервые в жизни прикоснуться к столь милому созданию. Котёнок вновь не убежал от него, а наоборот уткнулся маленьким носиком в его ладонь. Взбудораженный и ликующий маленький Джордж тогда подполз к нему вплотную и теперь разглядывал его со всех сторон вблизи, в какой-то паре сантиметров от него – и не мог поверить в своё счастье! Наконец, он решился взять котёнка рукой, обхватил его и сжал пальцы, как внезапно раздался какой-то неприятный хруст и котёнок начал дико пищать и извиваться. Маленький Джордж, испугавшись, отпрянул, его глаза были полны одновременно страха и любопытства. Котёнок валялся спинкой по земле, продолжая громко пищать, а Джордж наблюдал за ним, затаив дыхание. В какой-то момент он вытянул свой маленький пальчик и направил его прямо в сторону рёбер котёнка, после чего начал медленно давить, прилагая всё больше и больше усилий. Котёнок пищал и извивался, а маленький Джордж продолжал давить и не остановился, даже когда вновь раздался отвратительный хруст. В этот момент Джордж услышал, что его зовёт одна из воспитательниц. Он выбрался из кустов, отряхнул колени, чтобы мама не поругала, и побежал ко входу, радостный и счастливый.  А на земле в кустах у забора слабо и уже беззвучно бился в предсмертной агонии маленький рыженький котёнок… *** Тот случай из детства был лишь началом ужасающей цепочки мучений и издевательств над животными, претворяемой в жизнь Джорджем вплоть до четырнадцати лет. Впервые почувствовав непонятное ему возбуждение от чувства полного превосходства и власти над живым существом, Джордж раз за разом пытался воспроизвести его. Получалось слабее, будто лишь какие-то отголоски того истинного наслаждения. Потому каждый раз он пытался усилить эту совершенно омерзительную «дозу», нанося всё более страшные раны и увечья ни в чём неповинным зверушкам. Спустя год он задушил больного голубя, который был не в силах улететь от ребёнка-живодёра и лишь слабо трепыхал крыльями, пока шестилетний Джордж – уже первоклассник – сжимал свои пальцы на его шее. Ещё через полгода выбил глаз дворовой кошке, когда закидывал её камнями. В восемь он приманил к себе соседскую курицу и сломал ей обе ноги. А когда ему наскучило смотреть на то, как она билась крыльями об землю, не в силах убежать и спрятаться от него, то размозжил ей голову подошвой своего ботиночка. Помимо всех этих «подвигов» он не мог пройти мимо какого-либо не слишком крупного животного и не сделать какую-то либо пакость: пнуть ногой, кинуть камнем или хлестнуть первой подвернувшейся палкой. Разумеется, если рядом не было людей, которые бы смогли остановить его бесчинства. Уже тогда своим ещё неокрепшим сознанием Джордж понимал, что ему нельзя попадаться за своими развлечениями. Его всего трясло, когда он представлял себе, как его ловят с поличным и ведут к матери с отцом. Словно наяву он видел их глаза: слегка удивлённые и отстранённые матери и полные разочарования отцовские. А когда ему было десять лет, из жизни ушёл его отец, Робин Маллет. Мать совершенно забыла о существовании сына, меняя хахалей, словно перчатки, пока не нашла того самого и единственного, с которым и прожила остатки своих дней. Тем не менее, у десятилетнего Джорджа сразу же после смерти отца окончательно перестали хоть как-то работать муки совести. Теперь он отрезал дворовым собакам и кошкам уши и хвосты, вырезал на их тельцах различные надписи, чаще всего: «смерть». Душил и пропарывал перочинным ножичком соседских птиц. Ломал животным лапы и забивал ногами. Но ничто не могло принести ему то будоражащее чувство, что он испытал в пять лет в кустах в углу территории детского сада, жестоко лишив жизни маленького рыженького котёнка. И вот настал день, который должен был стать триумфальным для уже четырнадцатилетнего Джорджа. На мусорке он наткнулся на проржавевший обугленный походный котелок, и в его больном воображении сразу же возникла идея, как использовать его. И он чувствовал, что не может позволить себе не реализовать эту идею. *** Утром двадцать девятого августа Джордж стащил с обеденного стола кусок копчёного куриного мяса и, зная, что после обеда его безработная мать и перебивающийся ночными сменами её хахаль будут заниматься своими, неведомыми Джорджу, делами в спальне, а значит, как и всегда никто не заметит его отсутствия. Он тихонько выскользнул из дома и уверенным шагом направился к заброшенному деревянному домику, располагавшемуся на самом краю частных участков на границе леса. В пропахшем запахом гнилой древесины и плесени коридоре покосившегося домика он соорудил из собранного в лесу хвороста и нескольких валяющихся досок костёр. После чего запалил его и, залив котелок до самых краёв колодезной водой, принялся кипятить последний. Когда первые пузырики начали лопаться на поверхности, Джордж отправился на охоту, прихватив импровизированный из верёвок универсальный намордник. Его целью было любое некрупное животное. Такое, чтобы он мог с ним справиться.  Поиски увенчались успехом спустя буквально минут десять, после их начала. Удача отвернулась от небольшой дворняги, почти что щенка, серо-бурой расцветки и с белым пятном вокруг левого глаза. Откликнувшись на свист неизвестного ему подростка, пёсик, виляя хвостиком, быстро перебирая лапками, но сохраняя некоторую осторожность, приблизился к живодёру, принюхиваясь и при этом двигая своим большим кожаным носиком. Обычно животные боялись Джорджа, видимо, чувствуя исходящую от него угрозу. Но пёсик либо не распознал предупреждающие запахи, либо был одурманен запахом копчёной курятины, что протягивал ему Джордж. Но лишь только его носик оказывался в паре сантиметров от заветной еды и язык уже сам тянулся навстречу вкусняшке, как паренёк ловким движением уводил руку и отступал на шаг. Потом ещё на шаг. Наконец, Джордж оторвал маленький-маленький кусочек и позволил пёсику резким движением слизнуть его у себя с руки. После чего он развернулся и направился прямиком в злополучный полуразвалившийся дом. Пёсик, окончательно доверившись мальчику, побежал за ним следом нога в ногу, не переставая энергично помахивать своим пушистым с белым наконечником хвостиком. Счастью пёсика не было предела, когда паренёк протянул ему огромный кусок мяса целиком, буквально коснувшись его носа. Пёсик аккуратно, чтобы не зацепить руку человека, зубками сжал этот сочный кусочек, как вдруг парень одним ловким движением накинул ему на пасть какие-то верёвки и туго-туго сжал их. Пёсик пытался лязгать челюстью, даже попытался вцепиться пареньку в руку – но у него ничего не получалось. А крепкий удар в районе уха сбил несчастное животное с ног. Теперь пёсик боялся лязгать зубами и лишь скулил, низко опустив голову и вжав её в шею. Он не понимал, за что с ним так поступают, что он такого сделал? Теперь паренёк пугал его, особенно сменивший человеческое выражение лица звериный оскал. Помимо этого пёсик теперь чувствовал витающий в воздухе странный запах, исходивший от этого человека – и он не предвещал ничего хорошего. Джордж обхватил пёсика двумя руками и, прижав его голову подмышкой, вытянул одну из его лапок, направляя её прямо в центр уже бурлящего котелка. Пёсик извивался и скулил, но живодёр и не думал останавливаться. Сантиметр за сантиметром он приближался к своей цели, в его голове пульсировало воображение, рисовавшее желаемый результат – от чего он чувствовал, как кровь словно горела в его венах, а помимо этого и что-то новое. Какое-то странное возбуждение, готовое разорвать его член на части. Он чувствовал себя властелином мира, которому подвластно всё, чего бы он только пожелал. Подчинять… вот его страсть! – Ты чего, блять, творишь тварь?!  От этого неожиданного гулкого баса, раздавшегося у проёма уже давно отсутствующей двери, Джордж отпустил пёсика, который тут же забился в дальний от него угол. Теперь уже иного рода адреналин наполнял его тело. Адреналин от страха.  – А ну-ка иди сюда, паскуда мелкая! С этими словами человек ринулся на Джорджа. Стараясь не показывать незнакомцу лицо, Джордж нырнул в соседнюю комнату и, пользуясь своей худобой, в одно движение выпрыгнул сквозь разбитое окно. После чего приземлился на коленки, но даже не обратил внимание на резкую от ушибов боль и, что есть сил, рванул в сторону леса. Сильно более крупный мужчина по всей видимости, не смог так быстро и ловко преодолеть это препятствие, а потому вслед убегавшему Джорджу неслись теперь только лишь проклятия.  Наконец, когда Джордж окончательно выбился из сил, задыхаясь, он упал прямо в высокую траву и, широко расставив руки, часто дышал, лёжа на спине, и смотрел на пролетавшие где-то высоко-высоко над кронами деревьев перистые облака.  После Джордж очень много думал о произошедшем. Не мог не думать. Встречая дома, как и всегда, подпитых мать и отчима после очередной попойки, проходя мимо как незнакомых, так и знакомых ему людей на улице – его сердце каждый раз замирало, будучи в полной уверенности, что о его грязных делах уже прознали, и вот-вот его ждёт наказание. Тогда он решил, что больше никогда не будет мучить животных. Ведь теперь он так сильно боялся быть пойманным… *** Вынырнув из окутавших его воспоминаний, Джордж сорвался с места, не замечая ужасного похмелья и остальных последствий довольно сильного алкогольного опьянения после вечера прошлого дня. Он по очереди подбежал к каждой из кошек и расцеловал каждую раз не менее сотни, повторяя их клички и бормоча что-то совершенно бессвязное под нос елейным полушёпотом. В этот момент в его глазах стояли слёзы от умиления и любви к своим домашним питомцам. – Ты моя любимая Раз! Никому в обиду тебя не дам… и тебя, ты, моя любименькая Два! Не обижайся Раз, я люблю вас всех одинаково, иди ко мне моя кошечка, моя миленькая. Моя хорошенькая. А ты чего спряталась под диван, мисс Три? Иди к своему папочке, папочка в обиду не даст, да? Не даст, не даст – вы знаете! Вы мои любименькие, мои самые лучшие! Вы-то знаете, что я не такой, что я хороший!.. Дав волю чувствам в полной мере, Джордж закончил этот неожиданный ритуал и, почувствовав себя снова просто невообразимо фигово, поковылял в ванную, еле сдерживая после этой беготни и охватившего его волнения рвотные позывы. Сама ванная комната представляла собой крохотную комнатку, в которой вся в пятнах и царапинах проржавевшая ванна занимала если не две трети пространства, то как минимум половину. У противоположной от неё стены ютился не менее древний унитаз, внешнему виду которого позавидовали бы декораторы любого трэшового хоррора. При этом он почти что упирался в небольшую стиральную машину, из-за чего сидеть на нём можно было только извернувшись боком. От резко включенного Джорджем света орава тараканов бросилась в рассыпную по заляпанной стене, выкрашенной побелкой последний раз уже как с два десятка лет назад и никогда не знавшей бережного отношения. Открыв кран с холодной водой посильнее, Джордж засунул под него целиком голову, надеясь тем самым остановить пульсировавшую в висках боль. В какой-то момент это ему почти удалось, как внезапно резкое воспоминание возникло перед его глазами: он волочит за волосы плачущую и молящую его остановиться женщину в кусты… – Н…Н-нет… нет-нет-н-нет… Его словно парализовало. Он стоял, обхватив пальцами края раковины так, что его костяшки побелели, и без перерыва повторяя только слово «нет». Наконец, он поднял голову и взглянул прямо на отражение своего лица в зеркале, по диагонали которого пролегала тонкая трещина. Глаза безумные и полны страха, нижняя губа слегка трясётся, вены на широком мокром лбу вспухли и пульсируют в такт губе. Джордж ощущал то же самое чувство, как когда его застукали за попыткой обварить заживо щенка в заброшенном доме. В голове пролетали мысли о том, что уж теперь точно все знают о том, что совершил он, Джордж Маллет. Полиция наверняка ищет его, возможно, к работе подключены и детективы… а значит, они скоро будут здесь. Они придут, чтобы заставить его заплатить сполна! Джордж забегал по коридору из одной его стороны, в другую, нервно кусая губы и заламывая пальцы. – Нет… Ч-что же я… что же я наделал! Меня поймают. Теперь точно поймают! М-моя жиз-з-знь кончена! С пришедшим к нему осознанием он кинулся в теперь уже пустовавшую спальню матери, отогнул одну из половиц и вынул на поверхность деревянную шкатулку, с каймой по краям, покрытой металлом. Продолжавшей дрожать рукой откинул крышку и извлёк из шкатулки блеснувший в лучах солнца Кольт модели М1911. Когда-то он принадлежал его отцу, Робину Маллету. Джордж заворожено рассматривал пистолет, его резкие грани, отсвет металла. Наконец, холод и вес оружия придали ему уверенности. Джордж перезарядил пистолет, снял с предохранителя и прижал дуло к виску с такой силой, что казалось ещё чуть-чуть и его височная кость треснет под натиском металла. Крепко стиснув зубы, он зажмурил, что есть сил, глаза и попытался заставить себя надавить на спусковой крючок… Но у него не получилось сделать этого. Ненавидя себя за трусость, Джордж откинул пистолет на пол, но тут же спохватился и принялся протирать его, после чего аккуратно положил в шкатулку и вновь спрятал под половицей. – Что ж, я буду ждать их. Пусть делают со мной что хотят! Глава 5 Воскресенье. 7 ноября 2010 года Джордж сидел на старой деревянной банкетке в коридоре, прислонившись спиной к холодной стене и не отрывая взгляда, даже почти не моргая, смотрел на входную дверь, ожидая, что вот-вот её, как в боевиках, выбьет отряд спецназа и скрутит его прямо здесь на полном грязи, мусора и песка ковре. Секунды тянулись как минуты, минуты как часы, но всё же время неумолимо текло вперёд, а единственные правильно работавшие часы в доме – будильник в его комнате – отсчитывали час за часом, пока не наступило шесть часов вечера. И тогда будильник разорвал гробовую тишину громким звоном, приведшим Джорджа в чувство. Шесть часов вечера. Ему пора собираться на работу. Быстренько переодевшись в форму охранника, Джордж стремглав бросился сначала в туалет, а потом и чистить зубы, вспомнив, как ему наказывала мать не забывать делать это каждое утро и вечер. Осознав, что он пропустил утреннюю процедуру, Джордж выдавил из самого дешёвого тюбика зубную пасту на щётку и быстренько прошёлся ею по зубам, прополоскал рот водой, после чего сделал то же самое второй раз, выполняя уже как бы вечернюю чистку зубов. После чего, почувствовав дикий голод и недовольное очень громкое бурчание желудка, покидал какую-то оставшуюся ещё с позавчера еду в контейнер, составив в итоге себе на вечер блюдо из слегка заветренных макарон вперемешку с фасолью, парой кусков колбасы и ломтика хлеба. И уже выбегая с пахнущей, как и весь дом, плесенью кухни, вспомнил о яблоке, забытым им ещё утром прошлого дня перед собеседованием в полицейском участке. Парочку особо смелых насекомых, также присмотревших этот лакомый кусочек, Джордж на бегу стряхнул рукой, после чего спрятал его в карман своей форменной куртки. И, наконец, покинул этот худший кошмар любого риелтора. Суетясь в сборах на работу, Джордж немного отвлёкся от своих мыслей о том, что он личность номер один, разыскиваемая полицией. Но как только двигатель его фордика заревел, пару раз перед этим побулькав, они – эти самые мысли – вновь завладели его сознанием. Теперь Джордж напряжённо всматривался в каждый автомобиль, встречавшийся ли ему по дороге, едущий за ним или же, наконец, обгонявший его. В каждом он до последнего момента видел полицейских под прикрытием, следивших за тем, чтобы он ехал точно в расставленную ими ловушку. Или они хотят давить на него психологически, чтобы заставить самого признаться? После бедного райончика, состоявшего из частных покосившихся хибар и в котором находился дом родителей Джорджа, простиралась узкая полоса пролеска, отделявшая более дорогие и ухоженные участки, с большей частью двухэтажными кирпичными домиками, спрятанными за высокими невзрачными заборами, собранными их однотипных профлистов. А уже эти участки прилегали к спальным окраинам города, состоявшим из домов трёх, пяти, большее десяти этажей, кроме парочки самых новых и дорогих восемнадцатиэтажных домов в элитном районе. Они окаймляли исторический, если его можно было так назвать, центр города, утыканный уже наперебой как двухэтажными, трёхэтажными, пятиэтажными домами и даже парочкой огороженных частных участков, принадлежавших самым богатым семьям города. В том месте, от которого начинали простираться спальные районы, стояла патрульная машина. Приметив её издалека, Джордж стиснул пальцами руль, снизил на всякий случай скорость до сорока километров в час, вместо разрешённых шестидесяти и, выпрямив до хруста спину и шею, теперь аккуратно проезжал мимо. Его одновременно и радовало, что на обочине не стояли сотрудники полиции и никого, следовательно, не останавливали, но и вместе с тем напрягало – вдруг это подставная машина? Которая должна была заставить его занервничать и понаделать глупостей и ошибок?! Джордж кинул взгляд на зеркало заднего вида и не удержался от восклика: – Чёрт возьми! Ему в зад дышал коричневый седан, точь-в-точь как в фильмах у детективов, работающих под прикрытием. Подозрительный автомобиль словно приклеился к нему, не спешил ни обгонять, ни сворачивать где-либо. Чувствуя, как его сердце бьётся всё чаще и чаще, Джордж решил проверить – на следующем же перекрёстке он, не включая поворотника, резко завернул руль вправо. Украдкой вновь посмотрел на зеркало – коричневый седан медленно вползал на перекрёсток, входя в поворот и продолжая движение за фордиком. «Неужели, я всё же прав?!» – пронеслось в голове у Джорджа. Чувствуя, что он не выдержит всего этого, Джордж включил аварийку и плавно съехал на обочину, стараясь не нанести ни одной лишней царапинки от летевшего из-под колёс гравия своей обожаемой машине, которую иногда ласково называл «моя ласточка». Теперь какие-то считанные метры разделяли их. Джордж продолжал сидеть выпрямив спину и стискивая руль машины. Помимо лёгкого дрожания каждой мышцы, теперь он почувствовал, как от столь сильного волнения по его телу начал стекать градом пот, а футболка прилипла к спине. Вот нос машины уже поравнялся с его задним бампером. Теперь и с задней дверцей. Передней… Ещё секунда, и машина заворачивает на следующем же перекрёстке на дорогу, уходившую за стоявшие плотной стеной дома, во дворы. Не веря своему счастью, Джордж начал истерически смеяться. И не мог остановиться. От бессилия сделать глубокий вдох, он жадно ловил воздух ртом, выдавливая из себя обрывающиеся звуки, отдалённо похожие на смех. В какой-то момент его взгляд упал на часы, расположенные рядом со спидометром. Он опаздывал на работу! Резко оборвав смех, Джордж вывернул обратно на дорогу, развернул машину и вернулся на знакомый и привычный ему маршрут. Теперь его лицо было абсолютно серьёзно, челюсти плотно сжаты, а глаза вновь искали намёки облавы и слежки в каждой проезжавшей мимо машине. И тут до Джорджа дошло: полиция готовит ему засаду на его рабочем месте… Они арестуют его прямо при его коллеге, пожилом охраннике Фрэнке, когда он будет передавать ему ключи? Или же сразу же, как он останется один? Чувство безысходности охватило его с ног до головы. Безысходности и страха. Поэтому на небольшую стояночку, расположенную на охраняемой по ночам Джорджем территории, за уже крошащимся белым бетонным забором, фордик заезжал резко, дергано и даже пару раз заглох, когда пожираемый своими мыслями его водитель пытался припарковаться задом. – Ну вот и всё, я готов… – выдохнул Джордж и, чтобы быть при полном параде, натянул на голову кепку охранника и, махом открыв водительскую дверь, с тяжёлым сердцем и затаив дыхание, грузно выбрался из своей машины. Но никто не бросился на Джорджа со всех сторон, колошматя его дубинками и электрошокерами. Никто не бежал к нему с наручниками наперевес. Никто даже не кричал его имя и не требовал его лечь лицом на землю. Никто. «Неужели, всё же прямо при Фрэнке?» – подумал Джордж и, украдкой бросая взгляд по сторонам, но и стараясь прямо держать голову, он направился в первый корпус складов, в котором располагался пост охраны. Вообще, этот пост представлял собой небольшую комнатушку, спрятанную за железной дверью у самого входа в первый корпус складов, и напоминавшую больше какую-то подсобку. На коротком столе, который простирался вдоль всей стены, громоздились с десяток мониторов, вызывавшие каждый раз у Джорджа ассоциацию с глазами огромного паука, неотрывно следившими за ним каждую его смену. На эти мониторы выдавалась картинка с камер наблюдения, которыми этот богом забытый склад был утыкан, видимо, по старой памяти. Кстати, Джордж не мог вспомнить ни дня, чтобы все камеры работали при его заступлении на пост или хотя бы одна из них не отключилась уже во время его смены. Дополнял же интерьер комнатки охраны одинокий стул с высокой спинкой и пятью колёсиками, два из которых уже давным-давно треснули. В эту самую комнатушку и зашёл, постучав предварительно по железному косяку двери, Джордж. Он был уже настолько уверен, что там его ждут представители полиции, что даже удивился тому факту, что на стуле одиноко подрёмывал один-одинёшенек Фрэнк. – А? Что? Кто? – дёрнулся он, когда Джордж легонько потряс его за плечо, после того как с несколько минут робким полушёпотом пытался разбудить его вербально на расстоянии. – А-а. Это ты, Джордж. Привет. Немного прикорнул под конец смены, надеюсь, не сдашь меня? Джордж раболепно улыбнулся, весь сжавшись, и отрицательно покачал головой. – Вот и славненько. Хороший ты парень, Джордж! Вот, держи ключи, – встав со стула, Фрэнк потянулся, хрустнув, наверное, каждой косточкой своего тела, протёр руками лицо и поправил свои седые пышные усы. Лишь после этого отстегнул от пояса связку ключей и передал их своему преемнику. Джордж уважал и любил Фрэнка как старшего брата. Он был единственным человеком в его жизни, кто никогда не отмахивался от него и не посылал куда подальше, спустя пары минут местонахождения с ним в одной комнате. Он и Сьюзи… Что безумно расстраивало Джорджа, так это то, что Фрэнку было уже семьдесят пять. И хоть он с самого трудоустройства Джорджа охранником на этих чёртовых складах – а этой его работе шёл уже третий год – любил говаривать, что ещё чуть-чуть и уйдёт на пенсию, но в последнее время эти фразы и разговоры происходили всё чаще и чаще. Джордж чувствовал, что Фрэнк в скором времени выполнит своё обещание. – Затекла у меня спина, конечно, о-ох… Я каждый час старался проходы делать, разминался. Но всё равно онемела, так онемела. Наверное, намекает мне, что пора бы уже мне и честь знать, пора на пенсию и лежать на кровати уже! – С этими словами Фрэнк улыбнулся, так искренне и широко, что его глубокие морщины вокруг глаз разгладились, а глаза в противовес уже обыденной фразе, загорелись искорками. – Будешь тогда тут самый старший. Молодых обучать будешь, что делать можно. Чего нельзя. Что ж, ладненько, Джордж, хорошей тебе и спокойной смены. Поеду домой отсыпаться. – Спасибо, с-сэр. Спокойной ночи, – ответил ему Джордж. – Да не за что, сынок. Всё, пошёл я. – Сэр… п-простит-те. Хотел с… спросить у вас. Одну… вещь, – спохватился Джордж. – Да, конечно! Без проблем, парень, – Фрэнк повернулся к нему и теперь смотрел своими ясными, несмотря на возраст, яркими карими глазами прямо в глаза Джорджу, явно заинтересовавшись тем, о чём же его хотят спросить. – Как-к бы… как бы сп-просить… – Фрэнк не перебивал его, а лишь терпеливо ждал, – никто не с-спрашивал… обо мне? – Меня о тебе? – Фрэнк, явно удивлённый, почесал затылок. – А-а, ты, наверное, паришься, что о тебе там думает Стивен? Так вот, что я тебе скажу – в жопу этого Стивена. Он там нормальные деньги получается, за то, что мы тут с тобой свои спины гробим и здоровье в принципе. А нам гроши отсыпает. Поэтому не парься. Просто помни, опять же – в жопу Стивена. С этими словами его сухой невысокий силуэт исчез за дверью, оставив Джорджа один на один со своими мыслями и смотревшими на него экранами мониторов. «Неужели никто не разыскивает меня? И никто не готовиться арестовывать меня? Но… почему? Может быть, они выжидают, когда я расслаблюсь?» – такие вопросы пульсировали в голове Джорджа. Он уселся в кресло и, пытаясь отвлечься, принялся рассматривать статичные картинки на экранах – на складах никого не было и ничего не происходило. На этот раз не работали камеры, выводившие изображения на первый и шестой мониторы. Время шло, но никто так и не вломился к нему на пост охраны. Уже начало понемногу светать, Джордж в один из обходов не сдержался и встал как истукан, любуясь на алеющий над кронами деревьев и верхушками видневшихся высоток города постепенно выплывавшего из-за горизонта круг восходящего солнца. Красивый пейзаж в совокупности с мягкой тишиной, нарушаемой лишь пением рано пробудившихся и теперь встречающих радостным щебетанием восход птиц, подействовали успокаивающе на Джорджа. Он шумно втянул ноздрями холодный воздух, делая глубокий вдох. «А что, если я не виноват?» Медленный выдох через рот. Снова вдох. «Ведь она сама хотела секса». Выдох. Полминуты отдых. Вдох. «Видимо, ей были важны не деньги – она хотела переспать со мной, но не знала как». Джордж прикрыл рукой глаза от теперь слепившего его солнца, разливавшего свои лучи по стволам деревьев, затем скользившие по их корням и, наконец, растекавшиеся по цветам и траве, пробивавшейся даже на территории склада тут и там сквозь трещины в асфальте. «И вообще, а что я плохого сделал? Она проститутка, она шлюха! Она должна любить секс, в конце же концов!». – Я просто помог ей удовлетворить её желание, – растягивая слова вполголоса проговорил себе под нос Джордж, чувствуя, как внутри у него растекается тепло от осознания того, что он всё правильно сделал, что он не плохой, а наоборот хороший. «А что, если это дар судьбы? Дар мне за то всё плохое, что происходило со мной вообще и в особенности позавчерашним утром?». Джордж побарабанил пальцами по перилам, окаймлявшим лестницу, отходившую от входа. Эта мысль крепко зацепила его разум, он не мог отделаться от неё. «Да! Точно! Жизнь решила отблагодарить меня за все невзгоды! Что, если теперь я могу делать, что захочу? Что, если теперь я безнаказанный?». Джордж начал воображать, как он делает абсолютно что захочет: заходит в магазин и берёт не те продукты и товары, на которые ему хватит денег, а сметает с полок всё, что только лишь приглянётся его сердцу и желудку; покупает, вернее, берёт себе тот самый огромный телевизор, что видел с пару недель назад в витрине магазина. Или же… у него была мечта много более заветная, чем все эти, даже вместе взятые. – Стоит ли разбазаривать безнаказанность на эти мелочи? – говорит один его внутренний голос. – А почему бы не взять всё, что я хочу? – спорит с ним другой. Но Джордж уже принял решение. Он исполнит свою самую главную мечту. И он не имеет права рисковать! После окончания смены Джордж долетел до дома за считанные минут двадцать, тогда как обычно дорога занимала у него не менее, чем сорок минут. Он уже не выискивал глазами притаившихся полицейских в кустах или же переодетых в гражданских. Ведь его уверенность в том, что он невиновен, а также в то, что жизнь, наконец-то, на его стороне, была теперь очень крепка. Обычно Джордж мог парковаться и десять, и двадцать минут, стараясь поставить машину идеально перпендикулярно забору, отделявшую его пусть и небольшую неухоженную лужайку от внешнего мира, посреди которой скромно располагался его одноэтажный покосившийся и весь облупившийся домишко. Но теперь он бросил её прямо вдоль забора и, подогреваемый бурлившими в его крови чувствами, во всю ту довольно мало имевшуюся у него прыть, усугублявшуюся ещё и его грузной фигурой, почти что влетел в свой дом. Несколько раз споткнувшись о какие-то разбросанные вещи и даже больно врезавшись в уже прогнивший дверной косяк плечом так, что тот даже слетел с удерживавших его снизу гвоздиков и теперь раскачивался из стороны в сторону, словно маятник, Джордж всё же достиг своей цели. Он распахнул дверь, за которой уходила вниз, в подвал, покатая деревянная лестница, покрытая слоем пыли и скрипевшая от каждого дуновения ветра. Джордж нажал кнопку выключателя света и, с некоторым запозданием, сначала зажглась лампочка над самой дверью, осветив помигивающим светом первые возникшие перед Джорджем внизу лестницы целые баррикады из хлама, а затем загорелась и лампочка в самом центре подвала. Весь заваленный какими-то полуразвалившимися подгнивавшими шкафами и тумбочками, стульями и досками, матрасами, детскими игрушками, обрывками каких-то тканей. Всё покрыто толстым слоем пыли и рваной паутиной. Состояние и внешний вил подвала, тем не менее, не сбил ни капли уверенности с Джорджа. Размяв шею, а затем, сцепив руки и вытянув их как можно сильнее вперёд, он хрустнул пальцами и, даже не переодеваясь, принялся за работу – для исполнения мечты ему было необходимо расчистить подвал. *** Одиннадцатилетний мальчик по имени Джордж сидел в полном одиночестве, елозя из стороны в сторону фломастером по бумаге. Рисунок уже превратился в сплошную измалёванную кляксу ядовито-зелёного цвета, но он не прекращал своего занятия. Ему строго-настрого запретили выходить из комнаты, пока не сообщат обратное. А больше он чем занять себя не придумал, да на самом деле и не особо чем и было. Чувствуя, как уже затекает нога, Джордж поднялся, решив хоть чуть-чуть размяться. Он прошёлся вдоль всего периметра своей маленькой комнатки и остановился у двери. Ему так сильно хотелось протянуть руку, провернуть ручку двери и выйти из этой комнаты! Просто выйти, неважно, что делать дальше там, за дверью, и куда идти. Джордж приложил ухо к небольшой прорези между косяком проёма и краем двери. При этом его патлатые, давно немытые и уже довольно длинные волосы заложили ему ухо, отчего ему пришлось одёрнуть их рукой. Его они безумно бесили: лезли то в глаза, то в уши; а также, учитывая редкую периодичность дней помывки в целях экономии воды, сильно грязнились, и даже принюхавшийся к запаху своего давно немытого тела мальчик всё равно чувствовал исходивший от него неприятный аромат. Но сказать об этом матери он боялся – она обреет его голову машинкой почти под ноль, как это уже было в конце прошлого года. А новой череды издевательств от одноклассников Джорджу не хотелось. Ему и так довольно часто доставалось в компаниях сверстников, и не только в школе. Прислушавшись, мальчик услышал визгливые стоны его матери и напоминавшие звериные рыки мужские выкрики, раздававшиеся из её спальни. Джордж не совсем понимает, что там происходит, но ему мерзко и противно. Мальчик отстраняется от двери и вновь садится на пол, возвращаясь к своему занятию по превращению раскраски в однотонный зелёный слой. Старается сдерживать чувства, но они внезапно прорываются, захватывая его целиком и с болью сжимая сердце. Больше не в силах сопротивляться лезущим в голову мыслям, он думает о том, почему же умер его отец, а не мать… ей всегда было плевать на него, с его самого детства. Еле-еле она справлялась с необходимостью забирать его вечером из детского садика, пока отец работал в очередном рейсе. Что же говорить о других обязанностях этой женщины, в роли матери? А отец всегда поддерживал его, старался побыть с ним даже тогда, когда возвращался сильно уставший, со слипавшимися каждую секунду глазами. И вот теперь Джордж сидит здесь, одинокий и всеми покинутый, запертый, словно в тюрьме, в своей же комнате, пока она что-то там делает в постели с очередным хахалем, который, на удивление, не смылся как многие другие после первого визита к вдове и её сыну. Внезапно дверь распахивается и в комнату вваливается «бойфренд», как любила называть его мать. На нём надеты одни заляпанные семейные трусы и белая майка с рыжими пятнами пота подмышками, натянутая на довольно объёмное пузико, выдающееся вперёд. – Привет, парень. Чем тут маешься? – спрашивает мужчина, потирая рукой буйную щетину на подбородке. – Рисуешь? Он подходит поближе и всматривается в заполненный зелёным лист бумаги. – Хрень какая-то. Но прикольно. – А где мама? – боясь тишины, выдавливает из себя Джордж слегка надорвавшимся голосом. – Спит твоя м-а-а-м-а. Неплохо я её оприходовал, если понимаешь о чём я. Гы-гы-гы, – мужчина хлопает Джорджа по плечу, не переставая подхихикивать своим скрежещущим голосом. Мальчик смотрит на раскраску и молчит. После чего вновь берёт фломастер и начинает елозить им по листу. В это время мужчина, насвистывая, медленно обходит его комнату, пробегая пустым взглядом по обстановке комнаты Джорджа и его вещам. На самом деле, он даже и не видит «интерьер» – его мысли заняты совершенно иным. В какой-то момент плюхается рядом с Джорджем почти вплотную и некоторое время смотрит на ставшие неуклюжими от волнения движения мальчика. В этой же самой тишине он вдруг кладёт руку на голову Джорджа и начинает гладить его, после чего скользит рукой по напрягшейся спине мальчика вниз. Джордж молча отстраняется и быстро, хоть и скованно, вскакивает на ноги. После чего, даже не поднимая глаз на мужчину, направляется к двери. Хочет открыть её, как пара цепких рук оттаскивает его назад. Джорджу хочется закричать, но голос словно исчез внутри него, он не может выдавить ни звука. – Тихо мальчик, – елейным тоном произносит мужчина, медленно, но твёрдой рукой увлекая Джорджа к его же кровати. – Будешь умницей, и всё у нас будет хорошо. С этими словами он начинает раздевать Джорджа, всё ускоряя темп и уже чуть ли не разрывает его футболку, пытаясь стащить её через голову мальчика. После чего абсолютно голого бросает на кровать и стаскивает с себя свои заляпанные трусы, после чего ложится на Джорджа. Мальчик чувствует тяжёлое дыхание мужчины, наполненное смрадом перегара. Тот что-то шепчет ему на ухо, но Джордж уже не слышит, буквально парализованный страхом. А в следующую секунду он чувствует ужасную боль. Джордж не спал весь остаток ночи. От боли и унижения на его глазах, не высыхая, стояли слёзы. Когда наступило утро, обозначаемое звеневшим из спальни матери будильником, Джордж не знал, что ему делать: оставаться лежать на кровати или же пойти к матери? И рассказать ли ей о том, что произошло ночью? Поверит ли она ему? К тому же, на кухне наверняка будет он… Что же ему делать? За дверью заслышалась суета – сонный голос, перемежавшийся с взвизгами, его матери и глубокий довольный бас мужчины. Потом загремела посуда на кухне. Джордж, так и не решив, что же ему делать, продолжал лежать на своей кровати и, почти не моргая, смотреть на потолок с порядком обсыпавшейся штукатуркой. По идее, ему нужно собираться в школу. Но он не может заставить себя сдвинуться с места. – Джо-о-рдж! – раздался тонкий крик его матери с кухни. Мальчик не мог не подчиниться. Он сначала сел на кровати, вновь почувствовал сильную боль ниже спины, потом поднялся на трясущиеся слабые ноги. – Я КОМУ КРИЧУ! – последовал ещё один немногословный клич матери. Шатаясь, Джордж вышел из комнаты и направился в сторону кухни. Там уже сидел за столом тот самый мужчина, сделавший ему так больно этой ночью. Он беззаботно пил кофе, заедая его подносимыми матерью Джорджа бутербродами, при этом каждый раз, как она проходила мимо него, он хлёстко шлёпал её по заднице, что вызывало довольные смешки с её стороны и бросаемый полный желания взгляд в сторону мужчины в сочетании с быстро хлопающими ресницами. Джордж остановился по другую от мужчины сторону стола, опустив глаза в пол и густо покраснев. Его сердце гулко стучало в груди, полное волнения и страха. Внезапно, мужчина перегибается через стол и дружески хлопает его по плечу: – Зайка моя, кажется, мальчик плохо себя чувствует. Наверное, ему не стоит идти сегодня в школу. Пусть полежит, отдохнёт, – с этими словами мужчина весело подмигивает Джорджу. – А-а, правда? Хорошо, – даже не посмотрев в сторону своего сына, бросает через плечо мать. – Иди в свою комнату. – Да ладно тебе, пусть позавтракает, сладуся ты моя, – мужчина поднимется со стула и прижимается к матери Джорджа, в тот же момент облапывая её руками и щипая за задницу. – Билл! Ну ты хулиган… – игриво будто сопротивляется она, обхватив его руки своими руками, но даже не пытается оттолкнуть его от себя или же хотя бы отстраниться. И Билл с чавкающим звуком оставляет ей синюшный засос на шее чуть выше ключицы. А спустя месяц Билл Дохгоф официально стал отчимом Джорджа. Часть 2. Торг Любовь – она взаимной не бывает: Младенец с луком метко не стреляет, Лишь тень в плаще задумчиво играет На струнах рвущихся пылающей души. Натянет тетиву Амур беспечный, Стрела то в цель, то мимо цели полетит - И вот теряет голову Увечный: Пробита грудь, и сломлен крепкий щит. Теверовская Е.Г. Глава 1 Трое человек в полицейской форме сидели полукругом на высоких барных стульях за небольшим круглым столиком в пабе «Андрисон». Из динамиков играла заводная музыка, напоминающая необычную смесь кантри и попсы. Был вечер субботы, что означало даже для этого не слишком популярного заведения обильный наплыв клиентов. Собственно, из-за этого фактора, а также небольшого помещения паба, эти трое и сидели на барных стульях, а не развалившись в мягких креслах за большим деревянным столом. Ну и, разумеется, в связи с ошибкой одного из участников их компании – из-за этой самой ошибки до сих пор полыхал крайним раздражением сержант полиции Том Фолк. О чём не приминал повторять, а также бросать недовольные реплики в сторону ошибившегося: – Всю жопу себе отдавил… а у тебя как там дела, а, Брэд? – пробурчал Том. Брэд Гройс закатил глаза и что-то бросил в ответ, сильно напоминавшее аналог фразы «Как же ты меня достал», правда в более грубой форме. Несмотря на то, что Том был званием повыше, возраст с Брэдом у них был почти что одинаковый: тридцать пять стукнуло Тому прошлым месяцем, а тридцать четвёртый день рождения уже раздумывал как отпраздновать через неделю Брэд. И даже то, что он в самом деле забыл заказать столик днём, не способствовало зарождению чувства вины у Брэда. – Что-то наш лейтенант затих совсем, – не дождавшись ответной реакции от Брэда, а также поддержки со стороны Роя Лонга, заметил Том. – Ты там как, Рой? Живой ещё? С этими словами он увесисто по-отечески хлопнул по спине лейтенанта, всматривавшегося куда-то поверх плеча сидевшего напротив него Брэда. Лейтенанту было всего лишь двадцать девять лет, отличало его от напарников высшее образование и пара неплохих связей, организованных ему дядей – начальником полицейского участка одного из довольно крупных городов на юге. Разумеется, карьерный рост молодому человеку был обеспечен ещё как только он закончил полицейскую академию и начал патрулировать улицы, осваивая первую ступень профессии. Что не могло не вызывать довольно грязные замечания в его адрес за спиной. Но в компаниях же он всегда был «своим», никогда не выпячивал своё звание – что немного сглаживало отношение к нему коллег. Но в этот вечер он почти не участвовал в разговорах, лишь всё время посматривая куда-то. Том только лишь глянул в том же направлении и сразу же понял, в чём дело. – Да ла-а-адно, Рой! Ножки неплохие, это да! – хохотнул Том и присвистнул. Рой слегка вздрогнул и непонимающе посмотрел на своих напарников, которые теперь оба пялились в сторону официантки, только что принявшую заказ у столика у дальней стены. Её рабочая форма интригующе подчёркивала тонкую талию, а длинные ровные ножки ступали мягко и элегантно даже на столь длинных каблуках. – Сорри, парни! Опять с бумагами заставил меня возиться… старый пердун, мать его! – к ним подскочил ещё один полицейский, сержант Шон Зальцбик. – Не понимаю, то ли он в меня влюбился, то ли в того аутиста. Но в любом случае страдаю я. Он, даже не спросив разрешения у соседнего столика, пододвинул к напарникам такой же высокий барный стул и в тот же момент плюхнулся на него. – Эй! Официант! ОФИЦИАНТ! – звучно гаркнул он, повернувшись к барной стойке. Бармен Эрни, по совместительству владелец паба, увидев его жестом извинился и тут же заорал на ту самую официантку, которой весь вечер любовался Рой. Девушка вмиг покраснела, и лицо её приняло обиженный вид, ни чуть не потеряв в симпатичности и миловидности. Ничего не ответив, она направилась к сидевшим за столом полицейским. – Простите за ожидание, что бы вы хотели зака… – Меню мне. Не со столешницы же мне заказ выдумывать, – недовольным тоном высказал ей Шон. – Да, сейчас. Простите. Официантка уже повернулась к барной стойке, как подал голос Том: – Нет, девушка, это вы простите моего друга. Он сегодня не в духе – проблемы на работе. Не могли ли бы вы дополнительно к меню принести нам четыре светлых пива? Надеюсь, это расслабит… моего друга. – Мне не надо, – тихим голосом сказал Рой и добавил в ответ на удивлённые взгляды напарников. – Мне на дежурство же потом. – Тогда девушка, нам три пива, – изменил заказ Том. – И ещё раз просим прощения. Официантка кивнула, поблагодарила их за заказ и поспешила к барной стойке. По опыту они понимала, что с этими клиентами, вернее с добавившимся к их компании последним участником компании, лучше не затягивать. Такие всегда были всем недовольны и стремились закатить скандал по любому пустяку – а если ещё учесть и полицейскую форму, что была на него надета… В общем, вечер ожидался не из лёгких. – А ты что, Том, немец что ли? – неожиданно спросил Шон. – Чего? Шон, ищи себе другую цель для подцепов. Мне на твои шутки – что твоей матери до члена твоего отца. Никогда не цепляли. Брэд довольно хрюкнул. Не испортил ему настроение даже сощуренный и полный злобы взгляд Шона, кинутый в его сторону. – Ну вот, назвал меня ублюдком, а я всего лишь удивился твоему жесту. И хотел спросить. Вот спрашивай после этого нормально хоть что-то, – то ли в серьёз обиженно, то ли всё же шутливо, ответил он. А возможно, и всё разом. – Ты не пытайся меня разжалобить тут. Чем жест то мой не понравился? – Да не не понравился! Блин, задолбал. Короче, ты «три» показал, используя большой палец, указательный и средний. Так немцы показывают же, «Бесславные ублюдки» смотрел же ж? – Ну так, давненько было дело. Не помню уже, что там было. И? – Давненько? Он всего год назад вышел! Короче, не суть – так там в пабе на немецкой территории английского шпиона раскрыл гестапо, когда он «три» по-нашему показал, – пояснил Шон. – Указательным, средним и безымянным. – Что ж, отличная история, но мне всё равно насрать. Показываю как и что хочу, – отмахнулся Том, пододвигая к себе поднесённое только что официанткой пиво. Пока его напарники общались и подкалывали друг друга, Рой чувствовал себя будто в ином пространстве. Он не мог воспринимать их слова, шутки и голоса. Целиком и полностью его разум, да и весь он сам, были подчинены незнакомой ему официантке, которая словно изящный и прекрасный белый лебедь проплывала между столами и людьми, которые, по мнению Роя, не стоили и её ногтя, какого уж внимания с её стороны. Тем не менее, это самое внимание она была обязана проявлять к каждому представителю собирающегося здесь изо дня в день отребья. Каждое её движение, каждый взгляд и шевеление губ заставляли что-то вспыхивать в груди у Роя, перетекая после мягким теплом по сосудам и венам по всему его телу. Разумеется, он, как довольно частый гость всеразличных баров, пабов и ресторанов этого города, видел и раньше эту прекрасную беловолосую официантку, нередко кидал на неё и взгляды полные желания, подогреваемые лишними порциями алкоголя – но сегодня она просто-напросто околдовала его, заставляя не видеть ничего в этом мире кроме неё лишь одной… – Эй-й! Ты чего, красавчик? Зырь, ещё чуть-чуть и слюна потечёт! Рой встрепенулся, выдёргиваемый чьими-то смешками на самое ухо и толчками из обволакивающего его наваждения. Разумеется, как только он вернулся к реальности, то увидел зубоскалящегося во все тридцать один имеющийся у него зуб, узколицего и целиком тонкого и такого же склизкого по характеру, словно угорь, Шона. – О, очнулся походу. Хэй, Рой, дам тебе двадцатку, если отымеешь её прямо сейчас в туалете. Уверен, она не устоит перед твоим обаянием и полицейской формой. Ты ж у нас красавчик. Ну а если что не так пойдёт – ну накинешь ей доллар. Два, если решит, что ты слишком похож на овощ сегодня. С этими словами он загоготал, ему аккомпанировал смешками, переходившими на вскхрюкивания, Брэд. Рой же, ещё не окончательно придя в себя, отвечал им смущёнными улыбками, хоть глаза и не выражали ни капли веселья. – Всё сказал, Шон? – неожиданно грубым недовольным тоном, вскинув одну из нахмуренных кустистых бровей, поинтересовался Том. – Да что ты такой напряж… – после секундной паузы, удивлённо попытался парировать Шон. – Если всё, то завались теперь. Эта девушка тебе не даст и за тысячу баксов, поэтому не старайся скрыть свою импотенцию в этом деле, правда, как и в любом другом, за россыпью шуток, – железным голосом перебил его Том. – Да ладно тебе, мы же просто отдыхаем и шутим! – влез в разговор Брэд. – Оба рты закрыли! – увидев приближавшуюся к их столику официантку, командирским тоном приказал Том. – Вы готовы сделать заказ? – слегка усталым и осипшим, но всё же столь же милым голосом, задала вопрос официантка, приготовив блокнотик и карандаш. Том назвал выбранные закуски первым, давая тем самым время своим напарникам, отвлечённым от меню той или иной причиной, правда, обязательно сходившейся к ничего не подозревавшей официантке, хоть что-нибудь выкроить из меню, хорошо ещё, что они знали его почти наизусть. Разумеется, они могли бы попросить официантку подойти ещё попозже, но по какой-то причине, будто стая, признавшая вожака, они повиновались настрою Тома и принялись судорожно делать каждый свой заказ. – Так а чего ты взбеленился то так? – спустя пару минут тяжёлого молчания после того, как официантка отошла от их столика, озадаченно спросил Шон – реакция Тома явно не давала ему покоя. – Ты реально такой тупой или просто прикидываешься? Окей, как ты думаешь, каковы будут шансы нашего Роя познакомиться с ней, если она хотя бы краем уха услышит то, что вы устроили тут и орали во всё горло? И да, шансы ей услышать, как Рой доблестно заступается за неё, равны нулю – уж без обид, дружище. Лейтенант густо покраснел после этих слов Тома и что-то пробормотал невнятное, напоминавшее отдалённо нелепое оправдание. Вновь за столиком образовалась гробовая тишина, нарушаемая лишь нервными отхлёбываниями пива из огромных стаканов. Только сам Том сидел насупившись, ковыряя пальцем уже разорвавшуюся салфетку и сосредоточенно буря её взглядом, так что из-за чего именно образовались рванины, от взгляда или же от пальца, оставалось загадкой. – Ладно, не обижайся, Шон, – неожиданно прервал молчание Том и угрюмо добавил. – У меня просто была ситуация такая, в школе ещё. И главным участником был я сам. Теперь как чувствую, что нечто подобное приближается, меня прямо воротить начинает. – Ты же у нас почти святоша по правильности, как же так? – зацепился за ниточку Шон. – Ей Богу, ты как бабка на лавочке у подъезда. Где какая сплетня или история чьей неудачи тут же вынь ему да положь. – Ну, зато я не занимаю первое место по ворчливости и всемнедовольности, – кольнул в ответ уже столь много раз уязвлённый в этот вечер Шон. – Слушай, Рой, – не обратив внимание на последнюю фразу, повернулся Том в лейтенанту, – это дело надо решать. Нельзя вот просто так оставлять. Том сделал глоток пива и протёр рукой рот, стряхнув пену со своих буйных усов. Немного помолчал, выискивая пассию напарника взглядом в зале и, как только убедился, что она находится в этот момент далеко от их столика, то продолжил. Всё это время Рой недоумённо смотрел на него в оба глаза, не моргая и пытаясь сообразить, к чему же тот клонит. – Короче, план таков: мы тебе все деньги за заказы скидываем в общак. И уходим. Будем на улице ждать, не бойся – всё равно ты единственный из нас, получается, кто подкинуть по домам может. Шон ж я так понимаю сюда на служебной приехал, иначе никак, уверен, – Том посмотрел на Шона и, не получив отрицательного ответа, поковырялся в зубах и принялся излагать план дальше, поглядывая на всё время перемещающуюся по залу официантку. – Расплачиваешься, значит, с ней, ну и зовёшь на свиданку. Вот и всё. И не смотри на меня такими глазами, мальчик большой, уж выговорить «не против как-нибудь сходить куда-нибудь вдвоём?» сможешь. Или придумай фразу получше, дело твоё, в конце концов. Время шло, компания уже расправлялась с последними остатками пива и съестными припасами, и Рой чувствовал, что чем ближе конец их застолья, тем сильнее у него подсасывает под ложечкой и отдаёт куда-то в руки и ноги, делая их слабыми и даже какими-то чужими. Он понимал, что его напарники по работе и по столу не отступятся. Не дадут ему просто так выйти с ними вместе. Да и выглядеть это будет не особо хорошо – четверо полицейских в форме со всеми опознавательными знаками разом встают из-за стола и, не оплачивая свои заказы, уходят восвояси. Не просто будет плохо выглядеть, грозит ещё и проблемами, вплоть до потери работы. Это означало, что ему в любом случае придётся переброситься с официанткой парой слов. Но вот сможет ли он сказать ту самую заветную фразу? А если у неё уже есть парень? В конце концов, а если он ей на самом деле мерзок настолько, что услышав эту фразу, она при всех вмажет ему по лицу и убежит жаловаться к владельцу паба о приставаниях? Все эти мысли, словно маленькие червячки, разъедали сознание Роя, при этом они росли и усиливались с каждой утекавшей в прошлое минутой. – Ну, всё, парень. Ни пуха, ни пера! Том тяжеловато соскочил с барного стула и, покачиваясь, направился к выходу. За ним последовали и Шон с Брэдом. Единственная заминка случилась в связи с тем, что, не услышав принятые обычно в ответ на фразу «ни пуха, ни пера» слова «к чёрту!», Том обернулся через плечо и посмотрел на оцепеневшего Роя. Хотел напомнить тому, что он должен сказать пресловутое «к чёрту», но внезапно передумал и продолжил свой путь к выходу, цепляя нечаянно широкими плечами через одного других посетителей и бросая за это обращённое в пустоту «извиняюсь!». – Мэм… не могли ли бы вы рассчитать меня и моих друзей? – понимая, что деваться некуда, вовремя третьего прохода мимо официантки, надтреснутым голосом попросил Рой. – Да, конечно. Наличными или картой? – Наличными… – Хорошо, буквально одна секундочка! Сказать или не сказать? Стоит ли? Может быть, лучше просто расплатиться и пойти к выходу? А там просто сказать парням, что она отшила его? Или всё же попробовать? Словно пульсировали в голове Роя все эти вопросы, что та у него аж начала понемногу закипать, перетекая в тянущую боль в районе висок. А ведь впереди ещё целое ночное дежурство, при том в роли старшего в участке, так какого чёрта он уже позволил себе из-за дурацкого волнения чуть ли из строя себя не вывести. – Ваш чек, – официантка принесла ужа давно принятый стакан, в котором лежал чек и в котором, по желанию клиента, могли быть оставлены чаевые. В этот момент один из посетителей пьяным голосом гаркнул «ОФИЦИАНТ!». И девушка, извинившись, всё тем же мягким и изящным шагом направилась к тому орущему. Коря себя на чём свет стоит – за свою нерасторопность, тупость и вообще никчёмность – Рой положил нужную сумму с довольно неплохими чаевыми сверху и уже собирался раздосадованный уходить, как ему в голову пришла гениальная, как Рою в тот момент показалось, идея. Из грудного кармана он извлёк обыкновенную шариковую ручку и написал на салфетке следующее: «Хотел сказать лично, но тебя отвлекли, даже имя не успел узнать – может быть, сходим куда-нибудь вдвоём, когда у тебя будет время?» Ниже аккуратно вывел цифры своего номера телефона и подписался: «Лейтенант Рой, человек, отказавшийся от кружки пива». После чего сунул салфетку в стаканчик вместе с оплатой и чаевыми, и быстрым шагом выскочил из паба, где его уже ждали напарники. Разумеется, они не очень обрадовались принятому Роем решению, Том по-доброму, тогда как Шон и Брэд засмеяли его нерешительность, хоть Рой и пытался оправдаться неудачно сложившимися обстоятельствами. Теперь Рой ждал сообщения на телефон, проверяя экран телефона, когда они шли к машине, когда садились в неё и даже когда выезжали с парковки паба. Шутки напарников и недовольное бурчание Тома продолжались, Рой уже и сам был уверен, что поступил по-идиотски и совершенно глупо. Вера в то, что она ответит, угасала в нём с каждым биением всё ещё надевшегося сердца. Вот они подъезжают к дому Шона, Рой тормозит у самого подъезда и Шон уже открывает пассажирскую дверь, как телефон Роя разносит по салону автомобиля долгожданное «бзынь». Быстрым движением Рой разблокирует дисплей телефона и читает слегка дрожащим голосом вслух сообщение с незнакомого номера: «Да. Только куда? И когда можете вы? Кстати, меня зовут Сьюзи». И в конце улыбающийся смайлик, повторяющий эмоции счастья, взрывающиеся в душе лейтенанта Роя Лонга, словно новогодний фейерверк. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67031536&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.