Не надо стесняться. История постсоветской поп-музыки в 169 песнях. 1991–2021

Не надо стесняться. История постсоветской поп-музыки в 169 песнях. 1991–2021 Александр Витальевич Горбачёв «Книга «Не надо стесняться» рассказывает историю постсоветской поп-музыки через 169 хитов, определивших свое время. Каждая глава посвящена одной песне. Все главы устроены одинаково: редакторское описание песни, объясняющее контекст ее появления и ее феномен, и воспоминания ее создателей и/или исполнителей в форме монолога или интервью. Песни идут по годам. При этом читать книгу, конечно, можно с любого места. Впрочем, нам кажется, если читать главы подряд, можно обнаружить своего рода концептуальную арку книги: несколько ее сквозных героев, идей и сюжетов…» Александр Горбачев Не надо стесняться. История постсоветской поп-музыки в 169 песнях / 1991–2021 Институт музыкальных инициатив (ИМИ) – независимая некоммерческая организация, развивающая музыкальную индустрию в России. Мы работаем и с профессионалами индустрии, и с молодыми музыкантами, которые стремятся ими стать. ИМИ сфокусирован на создании инфраструктуры, доступной широкому кругу участников индустрии. Среди наших проектов – ежедневное медиа, онлайн-сервисы, образовательные события, исследования, издательская программа. http://i-m-i.ru (http://i-m-i.ru/) Все права защищены © Автономная некоммерческая организация поддержки и развития музыкальных инициатив «ИМИ», 2021 * * * Ответы на вопросы Как устроена эта книга? Книга «Не надо стесняться» рассказывает историю постсоветской поп-музыки через 169 хитов, определивших свое время. Каждая глава посвящена одной песне. Все главы устроены одинаково: редакторское описание песни, объясняющее контекст ее появления и ее феномен, и воспоминания ее создателей и/или исполнителей в форме монолога или интервью. Песни идут по годам. При этом читать книгу, конечно, можно с любого места. Впрочем, нам кажется, если читать главы подряд, можно обнаружить своего рода концептуальную арку книги: несколько ее сквозных героев, идей и сюжетов. Кто и зачем ее сделал? Книга «Не надо стесняться» – проект Института музыкальных инициатив (ИМИ). Она создана на базе вышедшего в декабре 2011 года в журнале «Афиша» материала об истории постсоветской поп-музыки. Автор идеи книги и ее редактор – редакционный советник ИМИ Александр Горбачев; он же как шеф-редактор «Афиши» курировал вышеупомянутый номер журнала в 2011-м. ИМИ – независимая некоммерческая организация, созданная для поддержки и развития российской музыкальной индустрии. Книга «Не надо стесняться» – структурно важный для нас проект сразу с нескольких точек зрения. Мы считаем одной из своих задач систематизацию знаний о российской музыке и сохранение ее наследия. Как ни странно, при всей доступности и общеизвестности поп-хитов узнать о том, как они создавались, «выстреливали», бытовали, зачастую неоткуда – по странной здешней традиции с эстрадными исполнителями принято разговаривать о чем угодно, кроме собственно музыки. Наша книга частично восполняет этот пробел. Мы стремимся рассказывать о музыке (в том числе эстрадной) как о сложном культурном феномене. Поп-хиты зачастую ассоциируются только и исключительно с исполнителями. Меж тем в производстве любого эстрадного успеха участвует множество людей; это всегда многосоставный творческий процесс. Продюсеры, композиторы, поэты, аранжировщики, издатели, режиссеры, операторы, менеджеры, промоутеры, звукорежиссеры – в силу специфики того, как устроен поп-контекст, все они зачастую остаются невидимыми. Нам хотелось показать, как работает постсоветская «машина песен»[1 - Термин американского журналиста Джона Сибрука. Его одноименная книга, вышедшая на русском языке в 2016 году, рассказывает, как производятся международные поп-хиты.]. Именно поэтому в этой книге вы найдете реплики далеко не только самих певцов и певиц, но и тех, кто создает их песни и образы. Мы хотим говорить о музыке серьезно, причем о любой. В этом смысле «Не надо стесняться» и другой исследовательский проект ИМИ – серия сборников «Новая критика»[2 - Первый сборник вышел в 2020 году; в него включены 12 статей, которые аналитически исследуют те или иные аспекты современной российской популярной музыки: от того, как она работает с ностальгией, до того, как устроен ее культурный экспорт. Второй том «Новой критики», посвященный звуковым образам постсоветской поп-музыки, будет издан в 2021 году.] – преследуют одни и те же цели, пусть и разными способами. С поп-музыкой в России особый сюжет – так повелось, что она здесь стигматизирована и вынуждена все время бороться с представлением о себе как о низкой, примитивной, пустой, не заслуживающей глубокого разговора. Наша книга – одновременно и история этой борьбы, и один из ее эпизодов. Мы считаем, что сделать хит, который надолго останется в массовом сознании, – творческое достижение не хуже любых других, и оно заслуживает такого же глубокого анализа, как, например, рок-музыка или работы академических композиторов. «Не надо стесняться» не предлагает разрушать существующие культурные иерархии – но может помочь взглянуть на них более информированным и более критическим взглядом. Как в книге участвовала «Афиша»? Материал «Афиши» рассказывал о 99 хитах постсоветской поп-музыки с 1991 по 2011 год. «Не надо стесняться» заимствует у «Афиши» формат глав; в книгу включены почти все песни, присутствовавшие в материале, и большинство интервью, опубликованных в журнале. Руководство «Афиши» поддержало идею книги; музыкальные редакторы «Афиши Daily» деятельно поучаствовали в ее создании. Для книги редакционная группа ИМИ расширила список песен почти вдвое, добавив в книгу как хиты, вышедшие после 2011 года, так и песни, которые появились раньше, но по тем или иным причинам не попали в материал «Афиши». Кроме того, многие интервью из журнала были значительно обновлены или сделаны заново. Полный список тех, кто работал над материалами книги в 2011-м и в 2019–2021 годы, можно найти тут (#Com). Как составлялся список песен, которые вошли в книгу? Какими были критерии отбора? Жестких критериев не было – и вряд ли они возможны в такой затее. Количественные показатели (вроде пребывания в радийных хит-парадах или просмотров клипов на YouTube) учитывались, но только в качестве одного из факторов. Нам хотелось, чтобы в книгу вошли песни, которые попали в коллективное бессознательное, стали частью общей культурной памяти. Нам также хотелось, чтобы эти песни могли что-то сообщить не только о музыке, но и о культуре в широком смысле слова; о своей эпохе и своей стране. Эта книга – история не только российской/постсоветской (о выборе определения см. ниже) поп-музыки, но и самой России; нам кажется, что 169 песен, попавших в книгу, эту историю рассказывают. Что касается собственно процедуры отбора, то список песен составлялся по итогам коллективного голосования журналистов, задействованных в работе над книгой. Чтобы исключить утомительные споры о вкусах, финальное решение о том, включать ли песню в итоговый список, принимал один человек – и в 2011 году, и в 2020-м им был редактор Александр Горбачев. Почему здесь нет песни такой-то? Она обязательно должна быть! Основных причин тут может быть две: либо эта песня не показалась нам обязательной, либо мы о ней не рассказали, потому что ее создатели не смогли дать нам интервью. Мы не стремились к тому, чтобы составить «объективный» список «главных» хитов, – и нам не кажется, что это реалистичная задача (даже если привлечь к ее решению профессиональных социологов): у каждого человека перечень будет своим – и каждый будет прав. Короче говоря, можно просто во всем винить редактора книги. Почему здесь нет интервью с тем-то? Как уже было сказано выше, то, что о песнях рассказывают не только те люди, которые их исполняют, а иногда и вообще не они, – последовательная редакционная стратегия. Но что скрывать – некоторые музыканты по тем или иным причинам не захотели дать интервью для этой книги. Кто-то сослался на то, что уже тысячу раз говорил с журналистами, и сказать больше нечего; кому-то не понравились наши вопросы или контекст, в который они попадут в книге; кто-то вообще не дает интервью практически никогда. Среди таких людей – Алла Пугачева, Ирина Аллегрова, Игорь Крутой, Игорь Николаев, Стас Михайлов, Григорий Лепс, Елена Ваенга, Тимати и другие. Мы надеемся, что кто-нибудь из них прочитает эту книгу и передумает. В этом случае просим написать нам на адрес [email protected] (mailto:[email protected]) – или связаться с нашими продюсерами, которые просили вас об интервью. Мы надеемся, что книга будет переиздаваться, – и в следующих изданиях появятся новые реплики. Как вы определяли, что является поп-музыкой, а что нет? Почему, например, здесь нет Земфиры и «Мумий Тролля»? Чтобы подробно ответить на вопрос о том, что такое поп-музыка и чем она отличается от других жанров, потребовалась бы отдельная книга (собственно, такие существуют). Если коротко, это делалось интуитивно. Противостояние между «роком» и «попсой» было одним из ключевых российских культурных конфликтов вплоть до конца 2000-х – и два этих музыкальных поля существовали как бы в разных мирах. У «ДДТ» или «Короля и Шута» были хиты не меньшего масштаба, чем у Филиппа Киркорова или «Иванушек», но ставить их всех в один ряд значило бы игнорировать контекст. Это, безусловно, возможный жест – но нам было интереснее не ломать стереотипы, а скорее описать «эстраду» как единую реальность (культурные, иерархические и генетические связи между разными героями книги – один из самых любопытных подспудных сюжетов «Не надо стесняться»). Земфира и «Мумий Тролль» в этом смысле – самые сложные случаи, поскольку это музыканты, которым удалось преодолеть разрывы контекстов и попасть всюду сразу. Но мы все-таки решили оставить их за скобками – в мире «рока». Еще сложнее делать этот выбор было в случае песен последних лет, когда интернет разрушил былые культурные границы, а хип-хоп, как казалось в какой-то момент, полностью подменил собой всю популярную музыку. Здесь есть Баста и T-Fest, но нет Оксимирона и ЛСП; есть Монеточка, но нет «Пошлой Молли»; есть «Мальбэк», но нет IC3PEAK. Тут тоже следует винить личный волюнтаризм редактора; конечно, эта выборка могла выглядеть иначе – и была бы не менее легитимной. Еще и потому, что хиты последней пятилетки пока не прошли проверку временем – фактически в этой книге мы делаем ставку на то, какие из них останутся в массовом сознании. Почему в названии стоит именно слово «постсоветский»? Что конкретно имеется в виду? Более правильной формулировкой была бы такая: «История постсоветской поп-музыки, как ее проживали российские слушатели» – но для подзаголовка это было бы, конечно, слишком громоздко. Нам показалось некорректным заявлять эту книгу как историю российской поп-музыки: здесь есть песни, сочиненные и исполненные людьми из Украины, Беларуси, Казахстана, Латвии, Азербайджана, Узбекистана и Кыргызстана. При этом ясно, что по совокупности геополитических и экономических причин Россия многие годы продолжала оставаться для других постсоветских стран важным центром культурного притяжения и рынком, на котором можно было получить самый большой доход. До некоторой степени это работает так до сих пор. Все песни, о которых идет речь в этой книге, были хитами в России; многие – не только в ней. Аналогичная затея, если бы ее осуществили люди из Киева, Минска или Тбилиси, в чем-то пересекалась бы с «Не надо стесняться» – но конечно, не полностью. (Одно из следствий того, что книга представляет именно российский взгляд на эстраду, – в ней почти нет песен не на русском языке.) Сходства и различия поп-культурных контекстов в бывших республиках СССР – тема, которая ждет своих исследователей, но мы решили, что «постсоветский» – наиболее корректное и понятное описание для того культурного пространства, о котором идет речь. Еще и потому, что поп-музыка – одна из немногих вещей, которая по-прежнему объединяет наши страны, несмотря на все остальное. Почему взят именно этот временной период? Почему здесь нет, например, перестроечной эстрады? Распад СССР показался нам самой железной точкой отсчета – и хотя понятно, что многие герои нашей книги выросли из перестроечных (а то и предперестроечных) времен, кажется, что значимые отличия все же есть. Грубо говоря, перестроечная музыка – одновременно советская и антисоветская, а та, которой посвящена эта книга, – именно что несоветская. Почему такая-то песня датирована этим годом? Я помню, что она вышла позже (или раньше)! Как неоднократно обнаруживали редакторы книги, личная культурная память – не то, на что можно всерьез положиться. В датировке песен мы ориентировались на официальные сайты музыкантов, результаты музыкальных премий за разные годы, информацию в базе данных discogs.com, а также на данные стриминговых сервисов, где выложены песни и клипы. В нескольких исключительных случаях песни датированы не годом, когда они были выпущены, а годом, когда вышел клип, – поскольку именно благодаря клипу они стали хитами: например, это касается «Лето пролетело» группы «СТДК» и песни «Небо» «Дискотеки Аварии». Последовательность глав внутри годовых блоков обусловлена исключительно редакторской логикой, а не помесячной хронологией выхода песен (тем более что восстановить ее зачастую крайне затруднительно). Почему песен именно 169? Ни почему. Изначально мы ориентировались на круглое число 150, но за время пути песен стало больше – и мы решили, что жертвовать содержанием ради символической красоты странно. В конце концов, в любом числе можно найти свою подоплеку: скажем, 169 – это чертова дюжина в квадрате. Почему выбрана именно эта песня? Мне кажется, у этого музыканта были хиты куда круче! Это снова вопрос редакторского решения. Как правило, мы старались выбирать песни, с одной стороны, безоговорочно общеизвестные и успешные; с другой – важные для творческих биографий авторов и исполнителей; с третьей – каким-то образом характеризующие свое время. Однако в итоге это все равно неизбежно дело вкуса. Есть, конечно, и значимые исключения, не вполне подпадающие под описанные критерии: например, «Облака» – точно не самая известная песня «Иванушек International», но мы выбрали именно ее (почему – можете понять, прочитав соответствующую главу книги). Почему некоторые музыканты представлены двумя песнями, а остальные – одной, хотя хитов у многих из них было гораздо больше? 169 песен – не так уж много для 30 насыщенных хитами лет. Мы старались следовать правилу «Один исполнитель – одна песня» за несколькими исключениями. Они возникали в тех случаях, когда со временем певец, певица или группа значимо меняли свой сценический образ. Собственно, этих исключений совсем немного, поэтому можно их просто перечислить: двумя песнями представлена Валерия (одна песня – эпохи Александра Шульгина, другая – эпохи Иосифа Пригожина); Валерий Меладзе и «ВИА Гра» (их дуэты – отдельный феномен); Натали («Ветер с моря дул» и «О Боже, какой мужчина!» – два внештатных суперхита, возникших на дистанции в 15 лет); Дима Билан (его вторая песня «Неделимые» рассказывает скорее о феномене музыкального олигарха Михаила Гуцериева); Филипп Киркоров («Единственная моя» и «Цвет настроения синий» – два очень разных модуса исполнителя, который почти 30 лет остается главным российским поп-певцом). Также дважды в книге появляются люди, которые добились успеха сначала в составе групп, а потом – сами по себе (например, Лолита Милявская и Ева Польна), либо участвовали в нескольких удачных поп-проектах (например, Алексей Романоф). Ну и разумеется, здесь многократно возникают интервью с теми, кто стоял за поп-хитами. Продюсеры, композиторы, поэты-песенники, клипмейкеры: как мы уже сказали, в каком-то смысле именно они – главные герои книги. Почему некоторые реплики подписаны одновременно 2011 и 2020 годом? Большая часть интервью, взятых для «Афиши» в 2011 году, актуальна и сегодня – поскольку речь в них шла главным образом о прошлом. Мы внесли в них минимальные редакторские правки и добавили сноски, поясняющие, что произошло после того, как эти интервью были взяты и опубликованы. Иногда, однако, существующие интервью казались нам неполными – или обнаруживалось, что с нашим собеседником за последние девять лет произошло столько всего, что оставлять старое интервью «как есть» было бы не очень корректно. В этих случаях мы разговаривали с нашими героями еще раз – и объединяли старый материал с новым. С точки зрения журналистского пуризма это не вполне бесспорная операция, поэтому мы осуществляли ее в считанном количестве случаев. В основном интервью для книги целиком взяты либо в 2011 году, либо в 2019–2020-м. Почему в некоторых главах есть фрагменты интервью, выходивших в других СМИ? Многие авторы книги – профессиональные журналисты, которые брали интервью с нашими героями для своих изданий. В ряде случаев мы использовали тексты этих интервью для книги. Иногда – потому что разговаривать с журналистами еще раз собеседники были не готовы. Иногда – чтобы ускорить процесс и не заставлять одних и тех же людей два раза разговаривать об одном и том же. Мы благодарны The Flow, The Blueprint и «Медузе», публикации которых цитируются в книге. В ряде случаев в книге также использованы интервью, выходившие в «Афише» и «ИМИ. Журнале» как отдельные материалы вне рамок «Не надо стесняться». Почему на фотографиях – далеко не все герои книги? Как их выбирали и кто это снимал? Поп-музыка – это всегда не только про послушать, но и про посмотреть. В этой книге мы публикуем три блока портретов эстрадных героев трех десятилетий – 1990-х, 2000-х и 2010-х. Сняты эти портреты тремя фотографами, эстетика которых отражает визуальную культуру каждой из эпох. Один из пионеров здешнего глянца Влад Локтев снимал главных российских поп-звезд еще в 1990-е; для книги мы отобрали несколько сделанных им тогда портретов. Героев 2000-х специально для «Афиши» в 2011 году снимал Алексей Киселев – возможно, самый знаковый российский модный фотограф 2000-х. Героев 2010-х специально для книги снимала Саша Mademuaselle – фотограф, которая точнее всех умеет фиксировать жизнь и энергию сегодняшней постсоветской молодежи. Героев для съемок выбирали редакторы проекта совместно с продюсерами съемок и фотографами. Разумеется, жизнь неизбежно вносила в этот выбор свои коррективы – кто-то отказался; у кого-то не нашлось времени; уже в 2020 году несколько съемок пришлось отменить из-за ограничений, связанных с пандемией коронавируса. Тем не менее нам кажется, три портретных блока достаточно точно показывают лица трех десятилетий постсоветской поп-музыки. Где все это послушать? Лучший способ читать эту книгу – под музыку, о которой она рассказывает. Плейлист всех песен, вошедших в «Не надо стесняться», можно послушать или посмотреть на любой удобной вам стриминговой платформе. Для этого отсканируйте QR-код. http://band.link/t9P2v (http://band.link/t9P2v) Команда Автор идеи, редактор, автор сопроводительных текстов: Александр Горбачев 2011 Редакторы: Илья Красильщик (главный редактор журнала «Афиша»), Елена Ванина, Роман Волобуев, Александр Горбачев, Екатерина Дементьева Авторы интервью: Тагир Вагапов, Елена Ванина, Егор Галенко, Александр Горбачев, Павел Гриншпун, Екатерина Дементьева, Наталья Кострова, Марина Перфилова, Григорий Пророков, Иван Сорокин, Мария Тарнавская, Даниил Туровский, Ольга Уткина Продюсеры: Ирина Инешина, Мария Никитина Фоторедакторы: Екатерина Браткова, Наталья Истомина, Александра Рожкова Продюсер съемок: Наталья Ганелина Фотографы: Алексей Киселев, Влад Локтев Менеджер проекта: Анна Быкова Дизайнеры: Татьяна Кочергина, Арина Махова Старшие корректоры: Венера Ветрюк, Лариса Звягинцева 2021 Авторы интервью: Александр Горбачев, Павел Гриншпун, Николай Грунин, Максим Динкевич, Владимир Завьялов, Илья Зинин, Андрей Клинг, Сергей Мудрик, Андрей Недашковский, Николай Овчинников, Евгения Офицерова, Марина Перфилова, Григорий Пророков, Николай Редькин, Иван Сорокин, Саша Сулим, Ольга Уткина Продюсеры: Сергей Мудрик, Мария Никитина Фотограф: Саша Mademuaselle Менеджер проекта: Анастасия Березкина Выпускающий редактор: Иван Сорокин Продюсер съемок: Екатерина Павлова Дизайнеры: Владислав Борисов, Вячеслав Житников, Максим Никаноров, Анастасия Сурьянинова Корректор: Александра Кириллова Наш друг, вместе с которым мы делали первую часть этой книги, погиб в июле 2018 года. Меломан, диджей, журналист, автор замечательного проекта WeirdRadio Тагир Вагапов был человеком исключительного кругозора и уникального вкуса; человеком, который бесконечно любил музыку и делился этой любовью с окружающими. Мы хотели бы посвятить эту книгу его памяти. Когда мы поём. От редактора Александр Горбачев 1. Мы все знаем, как это бывает. Большой домашней вечеринке еще рано подходить к концу – но кажется, еще чуть-чуть, и все разбегутся. Все уже знакомы, но темы для поверхностных разговоров исчерпаны; алкоголь скорее отягощает, чем бодрит; одних вот-вот заберет сон, другие отправятся искать варианты поинтереснее. И тут кто-то выключает незаметную музыку, открывает YouTube – и… Или – идет корпоратив на хорошей работе, или свадьба замечательной пары, или еще какая счастливая массовая гульба по особому поводу. Люди красивы; декорации тоже; есть что выпить и чем закусить; где-то рядом смеются; диджей играет что-то нераздражающе модное – все на месте, но чего-то не хватает, чтобы душа развернулась по-настоящему. И тогда диджей понимает все сам – или его меняет знакомый с телефоном, втыкает провод, нажимает на кнопку – и… Или – автомобильное путешествие своих людей куда-то вдаль. Едут не первый час: шутки иссякли, ноги затекли, сплетничать уже не о чем, строить планы еще рано, хочется то ли поспать, то ли помыться. В колонках по третьему разу играет один и тот же плейлист; водитель наобум включает радио, а там вдруг звучит наизусть знакомая песня – и… Как это работает? Почему какой-то знакомый набор звуков вызывает у людей коллективную эйфорию, эндорфиновый припадок, ощущение, что стремление к счастью не только право, но и осуществимая прямо здесь и сейчас цель? И что это, собственно, за набор звуков? Разумеется, песни, которые запускают подобную цепочку реакций, могут быть очень разными. Допускаю (и даже надеюсь), что среди читателей этой книги найдутся и те, для кого такую роль играют сонаты Дебюсси, и те, кого «включает» группа The Body. Однако кажется, что чаще всего в этой почетной роли оказываются именно те песни, о которых рассказывает эта книга. «Попса». Радиохиты. То, что играет из каждого утюга. Шлягеры со школьных дискотек и из телевизионных эфиров. Песни, которые в другой ситуации включить как бы неловко. Песни, которых нет в вашем плеере или в ежедневном плейлисте. Песни, которые как будто не свои – но и не чужие. В этом – один из любопытных парадоксов поп-музыки: она проявляет наши сложные отношения с другими, с человечеством как коллективом. Есть песни, что служат маячками, по которым опознают своих в окружающем мире, полном чудовищ (в моей жизни такого рода метками служили «АукцЫон», Егор Летов, группа Coil – да мало ли что). С ними все как-то более понятно: они причиняют боль, чтобы дать утешение; формируют смыслы; открывают что-то новое – о себе, о слушателе, о мире. Есть песни для своих – а есть песни для всех. Поп предполагает тотальность. Это ведь и не жанр даже, скорее интенция: если это знают не все, значит, это не получилось. Поп описывает и создает общность: его должно не присваивать себе, а делить с другими; чем больше количество копий, тем лучше. В этом, возможно, одна из причин столь сложного статуса поп-музыки именно в России, где ее исторически принято как минимум стесняться, а как максимум – публично презирать вплоть до открытой борьбы за цензуру. Мало у кого были вопросы к тому, что в британском музыкальном каноне, как он был зафиксирован на церемониях лондонской Олимпиады, Spice Girls соседствуют с Pink Floyd и Queen. Но у России особенная стать – здесь в том, чтобы быть вместе со своим народом, часто видят либо позу, либо патологию. Может быть, именно отсюда берется тот самый стыд, который намертво врос в разговоры о здешней эстраде – даже сами музыканты, тщась описать свою уникальность, отделяют себя от других эпитетом «нестыдный». Поп-музыка подразумевает больше сопровождение, чем содержание. Эта песня, которая именно что остается с человеком, даже если отношения оказываются безоговорочно токсичными. Как правило, и любовь эти песни признают только сильную, всесжигающую. Два основных типа отношений с «попсой» – это либо страстное до патологии фанатство (в силу странного стечения обстоятельств мне как-то пришлось почитать письма поклонниц к Валерию Леонтьеву – пугающие в своей болезненной иррациональности тексты), либо те самые описанные выше неистовые one-night stand. Мы или боготворим поп-звезд, или не воспринимаем их всерьез. Возможно, поэтому именно эстрадным артистам обычно как-то сходят с рук политические компромиссы и прямые подлости. Отношения сопровождения не предполагают вовлечения. Живой человек может вызывать уважение и может его потерять; поп-хиты и их лица – это всего лишь оболочки для наших фантазмов, экстазов и катарсисов. Поп – это прустовское печенье мадлен, съеденное не по доброй воле. Хиты, как вирусы, залезают внутрь клеток жизни – и умирают только вместе со своими носителями. «Серьезную» музыку (дурацкий эпитет, который уместен тут именно в силу своей возмутительной многозначности) принято хвалить за то, что она «ловит» или «оставляет» эпоху. Поп с эпохами ничего не делает, но след времени остается в этих песнях так же, как отпечаток зазевавшегося прохожего – в бетоне у подъезда. Эстрада физически – насколько это возможно для звука – встроена в свою окружающую среду: в ее медиумы (будь то ларьки с кассетами, магнитолы с «Русским радио» или топы чартов ВКонтакте), в ее приметы (помните песенки про пейджеры, рингтоны или «братву»?), в ее воздух. Удачная строчка БГ про 1990-е – «Через дырку в небесах въехал белый “мерседес”» – хорошо иллюстрирует положение поп-музыки по отношению к цайтгайсту: Гребенщиков смотрит на эту неловкую ситуацию со стороны – а в салоне этого самого белого «мерседеса» полулежит, как в клипе «Одинокая луна», Лика Стар. Есть музыка, которую ты впускаешь в свою жизнь сознательно; есть та, которая пробирается туда сама. Стоит где-то случайно заиграть песне «Без тебя» – и я, совершенно того не желая, обнаруживаю себя доедающим завтрак, чтобы идти в школу, в большой комнате родительской квартиры. В углу – расстроенное черное пианино; над ним – карандашный портрет покойного отца; рядом – доходящие до потолка очереди книжных полок; напротив маленького щербатого стола салатового цвета – телевизор, по которому идет телепередача с возмутительным названием «КлипSa»; и оттуда на меня оглядывается черно-белая Кристина Орбакайте. Стоит песне закончиться, и все исчезает. Таково свойство поп-музыки: она въедается в тебя, не оставляя следов. Я хотел кратко объяснить, что именно мы пытались поймать и описать в этой книге. Я не уверен, что у меня получилось. Попробую еще раз – чужими словами. Максим Семеляк однажды написал для журнала «Афиша» рецензию на третий альбом Бритни Спирс. В ней был такой пассаж: «Я видел, как солидный, талантливый, не очень молодой уже и вдобавок не очень пьяный человек танцевал под “Oops, I Did It Again”, при этом на голове у талантливого человека была огромная кастрюля, на теле – ночная рубашка малознакомой, в сущности, хозяйки квартиры; в руке стакан, полный сметаны, рассола, водки, сока, пива, вина, просроченного оливкового масла и яростно толченого лаврового листа, а в глазах – жгучая толика того мирового знания, ради которого одного и стоит жить». В эту книгу вошли 169 песен, которые вместе составляют краткую историю постсоветской поп-музыки за последние 30 лет; о каждой из этих песен рассказывают ее создатели. Большинство песен, как мне кажется, способны в верный момент дать открытому сердцу ту самую толику мирового знания. Объяснить, почему так происходит, – задача для совсем другого типа письма. Но я надеюсь, что «Не надо стесняться» хотя бы в какой-то степени объясняет, как они это делают. 2. Пока мои друзья организовывали революцию, я отпевал отечественную попсу. Это было в декабре 2011 года, когда делался номер журнала «Афиша», легший в основу этой книги.[3 - Подробнее о том, как соотносится опубликованный в журнале материал с книгой, читайте в разделе «Ответы на вопросы» (#x4_x_4_i0).] То было бодрое и странное время – единственное за последние 15 лет, когда всерьез казалось, будто что-то вот-вот изменится в лучшую сторону. Журналисты и продюсеры обнаружили, что лучше понимают, что делать с толпой из нескольких десятков тысяч человек, чем люди, многие годы имевшие дело просто с несколькими десятками, – и энергично вписались в создание максимально презентабельного политического опыта. Но сдачу номера никто не отменял – и накануне 11 декабря 2011 года, после которого Болотная площадь навсегда изменила свой культурный смысл, я сидел в редакции и кромсал на печатные полосы интервью с Сергеем Жуковым и продюсером «Блестящих». Работать было весело, выходить на площадь – тоже, но по-разному. Энергия митинга, казалось, была направлена в будущее; энергия поп-летописи – в прошлое. История России вот-вот должна была начаться заново; история эстрады, в общем, ощущалась как законченная. Разумеется, на деле все оказалось почти что ровно наоборот. Я вспоминаю об этом, потому что у тогдашней «Афиши» и нынешней «Не надо стесняться» много общей фактуры, но совершенно разные векторы. В 2011 году за российской эстрадой не ощущалось никакой культурной силы. Надуманное, но яркое противостояние «попсы» и «рока», определявшее динамику здешней массовой музыки на рубеже веков, к тому времени уже мало кого бодрило. «Рок» окончательно ушел в проект сбережения собственной аутентичности путем многократного воспроизводства одного и того же канона.[4 - Речь, конечно, прежде всего о проекте «Нашего радио». Подробнее об этом см. в статье Ивана Белецкого «Будущее в прошедшем. Три сюжета об утопии и ностальгии в постсоветской музыке» в сборнике «Новая критика» (М.: ИМИ, 2020) или в работе Полли Макмайкл о каноне «Нашего радио» в сборнике «Russian Culture in the Age of Globalization» (Taylor & Francis Group, 2019).] «Попса» же в полной мере соответствовала эпохе так называемой стабильности. На медийных потоках сидели все те же люди, что и 15 лет назад, продавая те же лица и те же приемы; искусство провокации уступило место искусству для корпораций и корпоративов; а самыми яркими новыми героями оказывались лидеры так называемого постшансона, которые, минуя турбулентные 1990-е, перекидывали мостик прямиком к позднесоветской эстраде в диапазоне от Игоря Талькова и группы «Автограф» до Елены Камбуровой. Все это вызывало скорее тоску, чем злость или раздражение. В этой области было куда интереснее заниматься археологией, чем критикой; жизнь песни, как мне тогда виделось, кипела в совсем других местах – в новой космополитической инди-музыке имени «европейского проекта»[5 - Подробнее об этом понятии см. в моей статье «Эпоха Земфиры и «Мумий Тролля» закончилась. Теперь все иначе» (meduza.io/feature/2019/01/02/epoha-zemfiry-i-mumiy-trollya-zakonchilas-teper-vse-inache (http://meduza.io/feature/2019/01/02/epoha-zemfiry-i-mumiy-trollya-zakonchilas-teper-vse-inache)).] да в русском хип-хопе, который, оставаясь покамест еще вещью в себе, на глазах растил и будущих звезд, и их аудиторию. А потом все изменилось. Точнее, менялось прямо ровно тогда – просто мы еще не слышали революционных позывных «Тихо-тихо, это Иван», просто до наших ушей еще не дошла песня, давшая в итоге название этой книге, и ее автор: Иван Дорн, человек, который вернул в поп-музыку молодость, радость и страсть – и тем самым дал старт новой эпохе. В 2011 году устная история местной поп-музыки ощущалась как эпитафия. В 2021-м она ощущается как ода. За последние годы поп вернул себе ту самую тотальность, которая его и легитимизирует. Он снова задевает всех – трогает; смешит; бесит. Он снова адресуется ко всем – в том смысле, что важнейшей его перформативной средой снова стали не частные вечеринки, но публичные: клубы, концертные залы, стадионы. Он снова становится предметом моральной паники – и большой рефлексии. Он умеет совмещать элитарность с массовостью; делать модно так, чтоб для всех. Порукой тому – и цифры подписчиков в соцсетях; и сотни миллионов просмотров новых хитов на YouTube; и тот факт, что самым обсуждаемым телеэфиром год от года становятся праздничные эстрадные спектакли «Вечернего Урганта», а государство впервые за долгое время обратило внимание на музыку (в запретительном, разумеется, ключе). Естественно, эстрада – далеко не единственная область здешней культуры (или даже музыки), где чувствуется жизнь и энергия. Сюжет в том, что десять лет назад казалось, что они здесь больше не обитают. Почему все изменилось? Я думаю, на то несколько причин. Во-первых, технологические. На смену сложной сети разнообразных медиумов, плохо связанных друг с другом, в середине 2010-х пришла новая монопольная среда – стриминги. Грубо говоря, там, где раньше был один сплошной телевизор, теперь – один сплошной интернет. Поп-музыке проще доминировать, когда это нужно делать на более или менее одном поле. К тому же и организовано это поле так, что поощряет погоню за количеством: все эти чарты и тренды вызывают справедливые упреки (вплоть до бойкота) у людей, для которых музыкальная индустрия – неизбежное зло, но для остальных это почти что откровение. В России никогда не было сколь-нибудь точных инструментов измерения музыкального успеха. Логично, что, когда они появились, у многих нашлось чем помериться. Во-вторых, это причины возрастные.[6 - Об этих поколенческих различиях я писал чуть более подробно в той же вышеупомянутой статье, опубликованной в «Медузе».] Первое в полной мере постсоветское поколение отстраивается от предыдущих в том числе через отказ от свойственных родителям культурных мифов. Одной из жертв этого отказа оказывается представление о «попсе» – вплоть до того, что и само это презрительное словечко уже не очень-то и употребляется. Поздние российские миллениалы и зумеры – поколение инклюзии на самых разных уровнях; в том числе – на культурном. Эстрада для них – это весело, дико, забавно, но уж точно не противно и низко; это не табу и не запретная территория, а напротив – предмет исследования и экспансии. Наряду с отказом от прежних культурных мифов, тут, конечно, играет важную роль новый – о 1990-х. Трактовать его можно по-разному – как сугубо ностальгический[7 - См. рассуждения Юрия Сапрыкина вокруг феномена «Старых песен о главном»: meduza.io/feature/2021/01/01/den-rozhdeniya-nostalgii (http://meduza.io/feature/2021/01/01/den-rozhdeniya-nostalgii)] либо как продукт более сложной тоски по наличию будущего, возникшей из времени, в котором это будущее отсутствует, – но очевидно, что поп-музыка 1990-х для нового поколения музыкантов заряжена по-особому. Силы этого заряда хватает на всю историю эстрады. Разумеется, это не означает, что постсоветская поп-музыка во всем ее специфическом колорите – органичная среда для людей, воспитанных интернетом. Но в этом и суть. Вот характерный в этом смысле диалог. «Не пугает ли вас близость глянцевого мира попсы?» – спрашивает[8 - Большое интервью с Cream Soda Об альбоме с Федуком, доходах со стримингов и хорошем вкусе: the-village.ru/weekend/weeknd-interview/cream-soda (http://the-village.ru/weekend/weeknd-interview/cream-soda)] у группы Cream Soda, песня которой замыкает эту книгу, корреспондент The Village, осознанно или нет используя риторический модус прошлого. «Мы – чуваки, которые хотят сделать небольшую революцию в поп-индустрии, проникаем туда, где им несвойственно быть», – отвечает один из музыкантов. Новое поколение чувствует себя на эстраде чужим; их завораживает ее блеск, но они чувствуют здесь себя странно (эта эмоция очень здорово поймана в тех самых новогодних выпусках «Вечернего Урганта») – и вместо того чтобы приспосабливаться, начинают менять ее под себя. Это логика не ассимиляции, но завоевания: именно за счет этого слома и рождается движение. Наконец, третья группа причин, которые обусловили эстрадный камбэк, – это причины политические. Как хорошо известно, на вышеупомянутую эйфорию зимы 2011–2012 годов власть отреагировала планомерной работой на разделение общества. Насколько это получилось – вопрос не для этого текста; существенно, что к этой внутренней программе по усилению раскола вскоре добавилась еще и внешняя – в том числе по отношению к ближайшим соседям (прежде всего Украине, но не только). В результате оказалось, что массовая культура – и в особенности поп-музыка – почти невольно превратилась в атрибут политики; в ненавязчивое, но доказательное напоминание о том, что мы по-прежнему одного культурного кода. Тут самое время вспомнить о слове «постсоветский» на обложке этой книги:[9 - Подробнее о логике его выбора см. в разделе «Ответы на вопросы» (#x4_x_4_i0).] общность, которую описывает здешняя эстрада, сложнее и проблематичнее национальной. История российской поп-музыки – во многом история украинской, белорусской, казахской и других поп-музык; и если до 2010-х такое положение дел казалось естественным последствием имперского прошлого, то в нынешнем десятилетии оно стало почти что политическим заявлением. Иван Дорн, Тима Белорусских, Макс Корж, Светлана Лобода, Jah Khalib, «Грибы»: эстрада продолжает объединять былых соседей по одной государственной жилплощади, пока официальные риторики их разъединяют, – и потому становится особенно ценной. Вопреки стереотипам, в последние годы вдруг оказалось, что рок с его декларативно-агитационной риторикой скорее оказывается инструментом распределения по разные стороны баррикад (см. идеологически противоположные, но сущностно близкие кейсы Юлии Чичериной и группы «Порнофильмы»), а поп, который таит, намекает и витийствует, – совсем наоборот. Внутри России этот объединительный потенциал, кажется, чуть менее заметен – отчасти из-за все тех же застарелых стереотипов, отчасти – из-за исторически официозного статуса эстрады, который нередко влечет за собой разные политические повинности, работающие на раздробленность. Тем не менее разглядеть его можно и здесь – особенно если перейти от общего к частному. В конце декабря 2020 года основатель студии документального кино «Амурские волны» Александр Уржанов написал в фейсбуке пост, в котором предложил сделать гимном России песню группы «Любэ» «Конь».[10 - В силу сложной истории составления списка песен, вошедших в эту книгу (см. все тот же раздел «Ответы на вопросы» (#x4_x_4_i0)), «делегатом» от «Любэ» у нас оказался «Комбат». Если бы список составлялся с нуля в 2021 году, на его месте, конечно, был бы «Конь».] Вот несколько из его аргументов: – Вместо обезличенного государственного масштаба ее масштаб абсолютно равен человеческому, личному. Она написана от первого лица, содержит очень чистый и трогательный сюжет. – Она заменяет бессмысленный концепт любви к России точнейшей формулой «Я влюблен в тебя Россия, влюблен». – Она содержит глубочайшее понимание России как территории («Али есть то место, али его нет»). – Она емко формулирует модус жизни в России с момента ее основания до сегодняшнего дня («Было всяко, всяко пройдет»).[11 - Полностью пост можно прочитать по ссылке: facebook.com/urzhanov/posts/10158119647101872 (http://facebook.com/urzhanov/posts/10158119647101872)] Текст Уржанова, конечно, до некоторой степени шуточный – впрочем, в нынешних культурных обстоятельствах, как известно, смешное и серьезное могут сколь угодно перевоплощаться друг в друга, мерцая в рамках одного высказывания (это еще называют постиронией). Так или иначе, перед нами очень точный case study того, как один конкретный эстрадный шедевр может объединять людей, разделенных по всем остальным направлениям. Опустив торжественный контекст гимна, примерно в таком же режиме мы можем разобрать и описать десятки вошедших в эту книгу песен: от «Бухгалтера» до «Рюмки водки на столе», от «Фаины» до «Евы», от «Нас не догонят» до «Розового вина». В конце концов, как говорилось в еще одном важном тексте с участием коней, когда умирают люди – поют песни. 3. Хронологическая арка – грубо говоря, от буйства 1990-х к стабильности 2000-х и к новому расцвету в 2010-х – вероятно, магистральный сюжет «Не надо стесняться»; хотя бы потому, что и структурно она устроена как путь из 1991-го в 2021-й. Однако выбранный нами подход – рассказывать устную историю поп-музыки через песни – дает 169 точек в системе культурных координат, которые при желании можно соединять в самые разнообразные фигуры. Здесь я бегло намечу несколько возможных сквозных сюжетов: мне кажется, они могут сделать чтение книги более занимательным. Это сюжет про движение. Русскоязычная поп-музыка все время куда-то бежит – и с точки зрения динамики песен, и с точки зрения их содержания. От кармэновской «Лондон, гудбай» до «Беги» диджея Смэша (песня, которая не вошла в книгу, хотя могла бы) через «Прованс», «Самолет», «Ты меня не ищи» и еще десятки номеров. Эскапизм повсеместен, он принимает разные формы, а главное – имеет разное направление. Если поначалу у этого движения как будто просматривается некая цель (то есть это бегство к чему-то), то потом вектор меняется, и важнее становится уже не цель, а отправная точка, которую хочется поскорее покинуть (бегство от чего-то). В этом сложно не усмотреть красивую параллель с общественными настроениями: сколь манящие, столь и смутные мечты постепенно утрачивают свое очарование и сменяются риторикой отказа, попытками возвращения к навсегда утраченному, а возможно, и никогда не существовавшему прошлому. Собственно, взаимодействие с Западом – как музыкальное, так и культурно-политическое – еще один сквозной сюжет нашей истории. Постсоветская музыка с самого начала оказывается очарованной заграницей и часто старается изобразить, «как у них» – и на уровне визуальных образов, которые становятся одним из основных элементов мифа о новой жизни,[12 - Об этих образах см. статью Дарьи Журковой в уже упомянутом сборнике «Новая критика».] и на уровне звука (набор самых частых референций тех времен – Стинг, Мадонна, полузабытая ныне группа Johnny Hates Jazz и т. д. – мог бы стать темой для отдельного исследования). В этом, возможно, одна из причин непреходящей привлекательности поп-музыки 1990-х: это очень яркая, почти утопическая фантазия, как стать Другим; от контраста между этой фантазией и тем фоном реального, на котором она вспыхивает, и сейчас немного слепит глаза. Это очень вызывающий контраст – наверное, отчасти поэтому в какой-то момент навстречу начинает двигаться иной, более почвеннический подход, как бы прививающий зарубежный звук к местным традициям (самый наглядный проект такого рода – «русский народный» R’n’B имени Сереги и Бьянки). Ну и так далее – вплоть до поколения 2010-х с его особенными отношениями с Западом, мерцающими между общностью цифрового культурного поля и невозможностью всамделишной интеграции. Еще один сюжет – это, конечно, гендер. Постсоветская поп-музыка – с одной стороны, почти тотально территория мужского взгляда (male gaze); с другой – ее ключевыми героинями зачастую оказываются именно женщины. Собственно, и одна из ключевых тем для постсоветского творчества безоговорочно главного человека здешней эстрады – Аллы Пугачевой – это именно мнимые и реальные трансформации гендерных моделей. Эти трансформации анализирует Мария Кувшинова в статье об АБП в этой книге, но сама проблематика, конечно, гораздо шире. Тут и лейтмотив «сильной женщины», которая, с одной стороны, как бы берет экзистенциальную инициативу на себя, а с другой – целиком определяет себя через мужчину: необъятный простор для рассуждений предоставляет, например, творчество Ирины Аллегровой – но эта линия упорно тянется и в современность, вплоть до «Мало половин» Ольги Бузовой или песен Светланы Лободы. Тут и тема форсирования традиционных женских ролей, которое нередко интересно сочетается с различными специфическими демонстрациями сексуальности, как бы обязательными в поп-музыке эпохи постсоветской эмансипации (вспомним Максим, Алсу, Наташу Королеву и многих других). Еще один, возможно, самый любопытный аспект проблемы – это гендерные взаимодействия внутри самой структуры музыкальной индустрии: например, едва ли не самые яркие и трансгрессивные женские поп-образы последних 30 лет – Линда, «Тату», Глюкоза – сконструированы мужчины-продюсерами или позиционировались именно так. Впрочем, бывало и наоборот – скажем, у Димы Билана или Алексея Воробьева; да и вообще: то, как устроена эстрадная репрезентация маскулинности и как она менялась на дистанции от Влада Сташевского и Богдана Титомира до Стаса Михайлова и Егора Крида, – отдельный самостоятельный предмет. К гендеру неизбежно примыкает сюжет о сексе и сексуальностях – один из немногих, о котором уже что-то всерьез написано.[13 - См., например, статью Андрея Шенталя «Преданная революция, или Девяностых не было» (colta.ru/articles/raznoglasiya/13743-predannaya-revolyutsiya-ili-devyanostyh-ne-bylo (http://colta.ru/articles/raznoglasiya/13743-predannaya-revolyutsiya-ili-devyanostyh-ne-bylo)) или статью Иры Конюховой об истории группы «Тату» в связи с российской биополитикой в сборнике «Новая критика».] Тем не менее и здесь хватает направлений для более пристального взгляда. Секс на эстраде появляется как самый наглядный символ разрушения прежних табу – как следствие, речь здесь про чистую механику плоти, почти очищенную от наслаждения или целеполагания (см., например, первые хиты «Мальчишника» или клип группы «На-На» на «Фаину»). Явившись как знак освобождения, сексуальность быстро становится элементом скорее закрепощающим: неким индустриальным стандартом, отказ от которого может быть только демонстративным, жестовым. Окончательно это закрепощение происходит с приходом эпохи глянца в конце 1990-х – начале 2000-х: в том, как подается сексуальность у Reflex или у Жанны Фриске, тоже заметна определенная механистичность – а феномен «ВИА Гры» во многом в той сложности, которую песни группы создают на контрасте с ее визуальным образом. Чем более интенсивной становится эта сексуальность, тем меньше шансов на оргазм: тело здесь скорее атрибут социального самоутверждения, нежели субъект чувства; наиболее сильно эта линия, кажется, проявляется в творчестве инстаграм-звезд вроде Инстасамки. Неудивительно в этом смысле, что с самого начале на эстраде возникает противостоящий мотив: тоска по потерянной невинности, по детству, по школьной поре, зимним снам и маленьким странам; и занятно, что к концу 2010-х и эта история совершает полный оборот, возвращаясь в новых формах с прежними смыслами (см. «Детство» дуэта Rauf & Faik). Еще один очевидный сюжет касается гомосексуальности: постсоветская эстрада оказывается ареной демонстрации многообразия сексуальных практик – и не сказать, что эта демонстрация становится менее яркой по мере того, как официальная риторика начинает склоняться к гомофобии. Зазор между публичным осуждением и культурными экивоками превращается в своего рода слепое пятно, в зону, которую видят, но не называют – перефразируя былой лозунг американской армии – don’t ask, don’t tell, but play and show. Еще один сквозной сюжет разворачивается вокруг денег: поп-музыка оказывается в центре культурного спектакля капитализма, который начинает разыгрываться даже раньше, чем прежний экономический строй формально отменяют. Одна из самых ярких и красноречивых сцен – клип на песню «Бухгалтер», в котором девушки из «Комбинации» фактически создают себе публику, демонстрируя непутевому герою-бухгалтеру, что для получения благ новой жизни ему придется совершить резкий классовый трансфер (хозяева новой жизни, состоятельные люди криминального вида, появляются в самом конце клипа). В дальнейшем эстрада многие годы существует в напряжении между демонстрацией успеха как богатства и стереотипным для поп-лирики романтическим тропом о том, что счастье вовсе не в деньгах; симптоматично в этом смысле, что гимн самой бесстыже сытой эпохи – «Moscow Never Sleeps» диджея Смэша – и вовсе практически лишен слов. В последние десять лет эта ситуация любопытно развивается сразу в двух направлениях. С одной стороны, самоутверждение через финансовый успех легитимизируется и даже становится клише благодаря вторжению на эстраду хип-хоп-культуры. С другой – сами трансформации российской версии капитализма приводят к сколь патологическим, столь и уникальным случаям, когда творческий успех становится результатом бизнес-транзакций, мало зависящим от таланта или реакции публики: примерно так, кажется, устроена карьера поэта-миллиардера Михаила Гуцериева, в 2010-е скупившего половину российских радиостанций. В этой связи трудно не упомянуть сюжет про наследственность, семейственность; в том числе и про непотизм, но далеко не только про него. С одной стороны, постсоветская поп-музыка оказывается преемницей советской эстрады, в том числе по сугубо родственным каналам: для Аллы Пугачевой семья в широком смысле слова становится одним из важнейших творческих проектов на позднем этапе карьеры. Есть и другие случаи, когда дети по-новому продолжают дело родителей (например, Леонид Агутин, Дмитрий Маликов или, если обратиться к более недавнему прошлому, Наргиз). С другой – новая эстрада нередко дублирует свойственную российской власти склонность к кровным связям. И если в 1990-е фабрикация звезд из ближайших родственников оказывается способом протестировать свой медиаресурс (как в случае Лены Зосимовой) или просто подарком с широкого родительского плеча (именно так начиналась история Децла), то в следующем веке продюсирование собственных детей оказывается просто наиболее надежной бизнес-стратегией (тут можно вспомнить историю Нюши, отец которой успел поучаствовать в «Ласковом мае»). Резкое омоложение поп-элиты в эпоху соцсетей дает все основания предсказать, что мы еще не раз увидим, как родственные связи используются в качестве ресурса успеха: вряд ли кто-нибудь удивится, если петь начнет, например, сын Яны Рудковской – Александр Плющенко. Разумеется, история постсоветской поп-музыки – это еще и история стиля. От кисточки, которая пудрит ягодицы Натальи Ветлицкой в клипе «Посмотри в глаза», и кожаных курток Богдана Титомира до сценических нарядов Светланы Лободы и кожаных курток группы «Мальбэк» через спортивные костюмы «Рук вверх!», маскарад Верки Сердючки и кислотные юбки «Блестящих». Все эти 30 лет поп именно что отсвечивает, то оборачиваясь эхом западных трендов, то переводя в ранг искусства диковинную российскую уличную моду. Наверное, отношения эстрады со всеми ее многочисленными источниками – от советских и подзаборных до западных и ультрамодных – можно описать именно через метафору костюма: поп-музыка примеряет их как одежду, которую при необходимости всегда можно снять. Однако и сами сугубо визуальные трансформации многое рассказывают и о музыке, и о нас – тут я не буду притворяться историком моды, а лучше отошлю читателя к фотографическим вклейкам в книге, которые эти трансформации показывают. Наконец, еще один сюжет касается обретения идентичностей – именно так, во множественном числе. Как и постсоветское общество, постсоветская музыка, лишившись опоры на прежнюю официальную эстетику, начинает искать себя заново. Эти поиски тоже разбиваются на массу отдельных линий. Одна из них – это консервативный поп-проект, который в 1990-е существует скорее в режиме фронды (офицерская лирика Газманова, белогвардейская ностальгия Александра Малинина, антилиберальные песни Михаила Круга и т. д.), а в следующие десятилетия постепенно кооптируется официальной культурой. Другая, гораздо более обнадеживающая, – формирование локальных культурных идентичностей и стилей как в бывших советских республиках, так и их отдельных регионах, которые отстраиваются на уровне звука, мелодики и языка от былой метрополии, не теряя при этом в аудитории. Эстрада тут оказывается, конечно, не столько средой, в которой они возникают и уточняются, сколько витриной, на которой они показывают себя. Одна из самых любопытных историй такого рода – про локальную поп-музыку юга России, которая поначалу выходит на поверхность мейнстрима только в качестве вирусов-курьезов, а к концу 2010-х предлагает одну из новых звуковых доминант, умудряясь даже изначально пейоративный термин «кальян-рэп» развернуть в нейтральную сторону. Пожалуй, здесь стоит остановиться. Этот список сквозных сюжетов можно было бы продолжить – скажем, темой переходящих друг в друга сиротства и пацанства (от «Божьей коровки» до «Грибов») или темой юмора (от Кабаре-дуэта «Академия» до Александра Гудкова). Люди, более склонные к символизму, чем к историзму, найдут в книге еще целый ряд сквозных мотивов уже сугубо поэтического рода. Небо; времена года; одиночество; смерть, в конце концов, – да, про нее тоже пели и плясали. Я не хотел здесь предложить исчерпывающий список способов читать эту книгу – я хотел только показать, что ее можно читать по-разному. 4. Когда я не обсуждаю с психологом свою сексуальность, я обсуждаю с ней свою мнительность: я каждому тайно завидую и в каждого тайно влюблен. Заканчивая работу над этой книгой, я слышу в своей голове два чужих голоса – они спорят друг с другом, но согласно осуждают меня. Один, приверженный традиционным культурным иерархиям, недоумевает, зачем вообще с таким размахом подходить к такому презренному предмету. Это же «попса», опиум для народа, коммерция, низкое искусство; в лучшем случае – пустяк, в худшем – орудие убийства настоящей культуры. Другой, напротив, относится к эстраде максимально трепетно и внимательно – и недоволен уже недостаточной фундаментальностью нашего метода. Здесь не так много подробностей о звуке, о непосредственных инструментах продюсирования, о конкретной студийной работе и прочих творческих деталях; вместо этого – байки о диком капитализме и гастролях за полярным кругом, разговоры за жизнь, беседы о духе времени. Первому я отвечаю так: по-моему, написать песню «Притяженья больше нет» – достижение не менее существенное, чем сочинить, допустим, «Звезду по имени Солнце» (или если угодно, «Воробьиную ораторию»); да и вообще расставлять искусство по ступенькам и отделять агнцев от козлищ – так себе затея, поскольку упрощает сложность окружающего мира, распихивая его по клеткам. Хорошая поп-музыка – это, как правило, хороший бизнес, но тот факт, что культура измеряется деньгами, скорее общее свойство (или проблема) капитализма, нежели конкретно культуры. Я убежден, на эстраде хватает и гениев, и бездарностей; и больших идей, и мелкого мошенничества – как и в любой другой музыкальной области. Другое дело, что эстрада больше на виду, а потому про нее как будто и так «все понятно» – но вот здесь-то и возникает вредная иллюзия. В процессе работы над этой книгой мы регулярно сталкивались с тем, что с авторами песен, записанных на нашей подкорке, почти никто и никогда не говорил про сами эти песни, про их происхождение, форму и смысл. Так уж сложилась история российских культурных медиа, что поп достался таблоидам, где принято обсуждать совсем другие материи. Среди всего многообразия того, что звучит в эфире, не так уж много песен, которые действительно остались в общей памяти, – а значит, они неизбежно что-то должны сообщать о музыке и о нас самих. Именно это «что-то» мы и пытались выяснить. Именно об этом – название книги, которое я позаимствовал у автора «Стыцамэна» с его любезного разрешения. Мы все знаем эти песни; мы все можем спеть их хором; мы все чувствуем в них что-то свое – и интересно разобраться, что именно. Не надо стесняться. Что касается второго аргумента – про недостаточную глубину анализа, – тут я снова прибегну к чужим словам. Мне очень нравится формулировка Даниила Жайворонка, которой заканчивается его текст в изданном ИМИ сборнике «Новая критика»: «Попса сама как бы говорит своей аудитории: “Не воспринимайте нас всерьез. Мы просто дурачимся, это же индустрия развлечений, не более того”. Но именно это шутовство, это искусство ускользания от серьезного и повседневного и конструирование утопических, нелепых, странных, воображаемых миров является, возможно, самым ценным элементом поп-культуры. ‹…› Другими словами, поп-культура дает нам шанс всерьез подурачиться, и не стоит этот шанс упускать». Так и есть – и работая над «Не надо стесняться», мы старались дурачиться всерьез. Готовиться к этим интервью, роясь в эстрадных легендах, скандалах и фантазмах, говорить с теми, кто придумывал, озвучивал и режиссировал эти песни, превращать эти разговоры в тексты и состыковывать их друг с другом – все это было по-настоящему весело. Мне хочется верить, что нам удалось передать это веселье. Чтобы читать эту книгу, придется снять с головы кастрюлю: иначе не увидишь буквы. В остальном рекомендуется сохранять то самое состояние духа, с которого мы начали. И пусть горит огонь навечно в ваших молодых глазах. 1991 Кар-Мэн Лондон, гудбай! Главный хит дуэта «Кар-Мэн» начинался с фразы «Говорит радиокорпорация “Би-Би-Си”» – она, по всей видимости, здесь служила своего рода гарантом качества: западное – значит фирменное. Дипломированный товаровед Сергей Лемох и будущий прародитель русского хип-хопа Богдан Титомир именовали свой стиль «экзотик-поп», но, по сути, переводили на русский зарубежное техногенное постдиско (его еще называли термином Hi-NRG). А еще – озвучивали мечту о новой жизни в глобальном мире: первая и главная пластинка группы называлась «Вокруг света» и полностью соответствовала заголовку, перенося слушателей то в Сан-Франциско, то в Японию. Лондон стал главным пунктом назначения этого путешествия. Может быть, из-за снятого пионером российского клипмейкинга Михаилом Хлебородовым видео, в котором Титомир и Лемох танцевали на британском флаге, а может – из-за двойственной натуры самой песни, которая с Лондоном прощается: в самом начале новой эпохи ее лирический герой открытым текстом сообщал своим стремящимся на Запад слушателям, что у них ничего не выйдет. Сергей Лемох певец, автор песни До начала 1990-х я работал и диджеем в ДК, и музыкантом ресторанным, и даже пел армянские, грузинские и арабские песни. Но при этом я никогда в жизни не занимался эстрадой в классическом советском понимании. Всегда только танцевальной музыкой. Чем отличались тогдашние рестораны от нынешних? Это был единственный жанр заведений, где народ отрывался по полной и без всяких сидячих залов. У нас в «Кар-Мэн» была сверхзадача – делать качественное шоу, транслировать энергетику со сцены. Это гораздо сложнее, чем просто играть концерт живьем. В 1980-е я очень много всего слушал: Alphaville, Duran Duran, Camouflage – тогда на Западе новая волна входила в мэйнстрим. Хотя я и не основывался на ней, когда писал свой материал. В общем, уже к концу 1980-х были одновременно готовы первые три хита: «Париж», «Лондон» и «Чио-чио-сан». Первым «Париж» исполнил Владимир Мальцев в 1989 году, мы с ним работали в коллективе с Дмитрием Маликовым. А с Титомиром мы познакомились позже, совершенно случайно на студии группы «Дюна», и тогда все завязалось. Но дуэтная версия просуществовала только год, и в это время было всего-то три известных песни. Тот период меня мало колбасит. «Кар-Мэн» – это мой собственный проект. Нам очень помог Аркадий Укупник – мы его зацепили именно потому, что наша музыка была совсем не похожа на то, что он делал. Благодаря Укупнику мы попали на «Рождественские встречи» Аллы Борисовны [Пугачевой], он помог нам записаться и выпустить диск на студии Gala – там мы со всеми и перезнакомились: с Машей Распутиной, с группой «Комбинация», с самой Аллой Борисовной. Помню, у нее тогда очень веселое все время настроение было. Что касается клипа на «Лондон, гудбай!», там все стихийно происходило: костюмы собирали по комиссионкам, по знакомым, которые в загранку ездили, что-то шили. Танцы сами придумывали – у нас еще не было ни хореографа, никого. На самом деле там и танцев особых нет, только несколько наборов движений. Клип ведь позволяет не ставить танец, а снять отдельные кусочки и потом синхронно соединить самые удачные. А сама идея клипа принадлежала режиссеру Михаилу Хлебородову – он уже тогда был очень известный человек в Москве и снял несколько вещей, которые впоследствии буквально иконами стали. Когда англичане слышали «Лондон, гудбай!», они говорили, что это похоже на нью-вейв, но нью-вейв, конечно, предполагает немного другую тембральную окраску. Я пел иначе, потому что до «Кар-Мэн» занимался роком. И «Лондон, гудбай!» написал еще в конце 1980-х. Просто я учился по программе спецшколы английского языка и очень неплохо историю Англии знал. Поэтому мне не составляло труда написать текст про Лондон. А вообще, я к тому моменту за границей успел побывать только в Чехословакии. Откуда такая охота к географии – «Сан-Франциско», «Caribbean Girl», «Париж, Париж» – ну это понятно: после перестройки открылись двери, информация стала просачиваться, хотелось путешествовать. Я в 1991 году уже практически всю Восточную Германию объездил с концертами – там очень много наших военных частей было. Вообще, 1990-е были для меня самым отвратительным временем. Это было беспросветное косилово по три-четыре концерта в день, причем за маленький ценник – да еще и с паровозом из администраторов, директоров и так далее. Приходилось работать очень много, чтобы заработать более или менее нормальное количество денег. Когда косилово было по Сибири, по Уралу, организаторы часто устраивали концерты и в двенадцать дня – буквально детские утренники, на которых были мамочки с детьми. Люди приходили неподготовленными: все привыкли к советским эстрадным концертам, где не принято было показывать эмоции, танцевать. А еще начало и середина 1990-х – это одни сидячие залы: филармонии, цирки. Мы в какой-то момент перестали выступать в таких залах, потому что у нас появились проблемы: люди ломали сиденья. В итоге это косилово меня не обогатило вообще, а в конце 1990-х денег практически не осталось, поэтому приходилось работать с Германией – туда уехало тогда большое количество русских, четыре миллиона примерно. Мы жили там по два – три месяца, давали много концертов. Если говорить о звукозаписи, в России в начале 1990-х музыканты были много чем ограничены. Сейчас выпускаются целые сборники звуков, лупов и так далее, тогда же ничего подобного не было, и приходилось играть вживую. Нам повезло, что на студии Gala уже появились первые сэмплерные инструменты – можно было использовать сэмплы. В этом, по сути, главное отличие: сегодня, если ты не попадаешь в мейнстрим по звукам, ты вываливаешься из коммерции, из радиоэфиров. Тогда можно было самому нарулить звук. Сейчас есть зависимость от лупов, от готовых электронных фраз – ими практически все пользуются. Многие топовые российские артисты используют западные болванки – выкупают в электронном виде уже готовый трек. В этом есть и плюс: наши команды стали очень модно и хорошо звучать. Вообще, мне нравится любая музыка абсолютно. Сейчас у меня помимо «Кар-Мэн» есть группа Carbonrock – это стиль металкор, там своеобразное построение по куплетам, по припевам и так далее. Еще я пишу музыку для одной оперной певицы из Питера, будет электроника с оперным голосом. И джазовый проект у меня есть – Double Jazzy. Точнее, это лаунж. Я считаю все-таки, что классический джаз – музыка взрослых людей. С чистым джазом, к сожалению, до молодежи не достучишься. А лаунж – это интересная хрень, которая играет везде: в кафешках летних, на верандах и так далее. У меня лично уже огромное количество скачиваний на мобильные звонки. То есть это хорошая тема.     Интервью: Екатерина Дементьева (2011), Марина Перфилова (2019) Михаил Хлебородов режиссер клипа В 1980-е, когда вы учились на режиссера, в стране еще не было никаких клипмейкеров. Как получилось, что вы им стали? Я начинал учиться в Институте культуры в 1985 году – на режиссера эстрады. Отучился год и ушел в армию. Пока был в армии, сюда стали доходить клипы, появилась вся эта видеокультура, стали передавать друг другу фильмы на кассетах. И вот, после фильмов на трехчасовые кассеты дописывали либо мультфильмы «Том и Джерри», либо какие-то программы. В 80 % случаев это были программы MTV, которое только-только запустилось на Западе. Хотя первый клип я посмотрел еще, наверное, году в 1982-м, – целую подборку хитов Queen. Там были и куски концертов, и «Bohemian Rhapsody». Queen одними из первых монтировали концертные видео, специально подснимали что-то. Сейчас это смотрится наивно, но на тот момент было нечто из ряда вон выходящее и надолго осталось в памяти. Уже в армии, когда я слушал музыку, в голове крутились какие-то склейки, какие-то представления о том, как камера летает. То есть мозг уже начал тренировать выполнение задачи по производству музыкального видео. Когда я вернулся из армии, воспользовался льготой и перевелся из Института культуры в ГИТИС – тоже на режиссера эстрадных представлений. Там были преподаватели со, скажем так, более открытым сознанием – но при этом давалось и практическое режиссерское обучение. Игорь Песоцкий, который в 1990-е снимал клипы «Ван Моо», первые ролики Наташи Королевой, тоже там учился. Он тогда был мужем [телепродюсера] Марты Могилевской, поэтому у него было много музыки, и к нему обращались. Еще студентами мы сами начали сочинять музыку: группа у нас называлась «Время Ч», даже какие-то вещи по радио крутили. От концертов у нас были какие-то деньги, и мы решили записать несколько песен. Тогда было очень много домашних студий, но самая модная была в гостинице «Орленок» на улице Косыгина.[14 - В конце 2018 года участок земли, на котором находится «Орленок» (с 2002 года гостиница называлась «Корстон»), выкупил «Яндекс». Здание снесли, на его месте построят новую штаб-квартиру компании.] У них был нормальный многоканальный магнитофон, поэтому там записывались практически все звезды, которые тогда работали. Это сейчас приходишь на студию, снимаешь ее на месяц, неделю и записываешь альбом. А раньше звонишь: «Какое время у вас свободно?» – «У нас свободно с трех часов дня до семи часов вечера». И вот в это время тебе нужно записать песню, потому что дальше в очереди стоит кто-то еще. Студия работала 24 часа в сутки: за день успевали записаться несколько исполнителей, которые приходили уже готовые и просто там подсоединяли свои инструменты, быстро пели, быстро сводили – и готово. Так вот, когда мы пришли записываться на студию, в очереди за нами стоял Игорь Саруханов – он с тех пор мой друг. И он говорит: «О, какая у вас прикольная музыка, а кто вы такие?» – «Мы актеры и режиссеры режиссерского-актерского факультета ГИТИСа». – «А клип можете снять мне?» И вот тут произошла судьбоносная вещь: я неожиданно для себя сказал: «Да». И через три дня мы уже снимали. К сожалению, не помню уже, на какую песню, но из моего любимого альбома Игоря – того, где «Слово в слово» и «Аисты». Мы поехали в Коломенский парк и там снимали по принципу «Утренней почты», только интереснее. Игорь клип принял, хотя ему не понравилось: ему казалось, что у него там пьяное лицо. А что такое принцип «Утренней почты»? Была программа «Утренняя почта», там музыканты на сцене выступали, но были и видовые съемки. В общем, у нас получилось довольно неплохо, в «Утренней почте» показали, и ко мне обратились мои друзья из группы «Рондо» – тогда они были очень модными, а их хит «Эмансипация» мы вместе буквально по строчке писали. С этой «Эмансипацией» мы уже сняли более серьезный ролик – с какой-то раскадровкой. Договорились со ВГИКовским оператором, чтобы он под себя забрал павильон бесплатно, как будто это его учебная работа – в нем и снимали. Там же мы снимали и Ольгу Кормухину, «А’Студио», «Бригаду С». Когда я стал много снимать, в институте начались конфликты, потому что приходилось пропускать. В этот момент пришлось сделать выбор, потому что съемки стали приносить деньги, небольшие совсем, но для меня, студента, просто огромные. Их же я тратил на производство. Это примерно какого порядка суммы были? 100–250 рублей за клип. Такую зарплату люди получали в месяц. И сколько уходило на производство? От половины до двух третей. Где-то надо было арендовать камеру, где-то еще что-то. Переломным клипом стал «Красный рок» группы «Диалог». Получилось снять очень задорно, показали в «Утренней почте» – и пошло-поехало: ко мне просто лавинообразно начали обращаться исполнители. Тогда же Игорь Саруханов предложил снять ему еще один клип, я встретился с Сергеем Козловым, сыном Алексея Козлова из «Арсенала», и в кафе Театра на Юго-Западе, в подвале, мы сняли на пленку «Barber» на английском языке. На тот момент он произвел взрыв. Никто не верил, что это снято здесь. Хотя на экране был Игорь Саруханов, никто не верил, что это Игорь Саруханов. Известные люди спорили на реальные деньги, что этот клип не русский, а фирменный, с MTV. Ощущение победы, которое пришло с этим клипом, двигало меня потом очень долгие годы и двинуло все производство клипов в стране. Люди поняли, что можно не слушать Запад, а делать самим. Вот, собственно, если вкратце, начало клипмейкерства. И это всего лишь 1989 год. А что изменилось в 1990-е? В 1980-е клипы снимали частники, а в 1990-е появились компании, которые начали заниматься рекламой и съемками. У меня была компания RED– Video, Федор Бондарчук параллельно организовал компанию Art Pictures, которая до сих пор существует. На тот момент телевидение было в упадке, просто провал: не было ток-шоу, не было ничего. Не было денег на декорации, простаивали павильоны. Клип «Лондон, гудбай!» мы снимали в том павильоне, где сейчас снимают «Пусть говорят». Это было очень быстро, буквально за пять часов снят весь клип. Без подготовки? Нарисовали задники с британским флагом, растянули на полу ковер – вот, собственно, и вся подготовка. Костюмы брали в аренду в каких-то театрах, тогда это можно было без проблем сделать. Ребята из «Кар-Мэн» пришли готовые, с поставленным танцем, как-то все быстро сложилось. А танцоры специально прилетели из другого города, чтобы сняться. И среди них же танцует тогдашняя жена Александра Иванова из «Рондо». Остальные актеры все – это мои друзья и сокурсники. Например, мой друг Саша Тюрин, который сейчас снимается в очень многих моих сериалах, – это была одна из его первых ролей. Он там сидит в женских очках: мужских не нашлось, и ему кто-то из женщин дал очки. Английская бабушка на скамеечке – это мой педагог; естественно, по английскому языку. Вначале так всегда происходило: снимались только друзья за какие-то копеечки. Все делалось на коленке, но было столько энергии, столько энтузиазма – и все получалось очень неплохо. Кто в 1990-е были вашими ориентирами? В какой-то момент очень большим стимулом стал фестиваль клипов Pepsi Cola – это был 1988-й или 1989-й. У меня были подборки с кассетами, я их даже оцифровал, но сейчас навскидку не могу вспомнить, что там было. Но вы ориентировались на какую-то западную картинку? Например, так, как выглядят ваши клипы «Мумий Тролля», могли бы выглядеть и видео Pulp или Blur. Бритпоп тогда был очень модным, и у Ильи [Лагутенко] получилось сделать очень похоже. Его музыка, конечно, немного русифицированная, но при этом она очень-очень-очень британская. Но у меня в этих роликах никаких сильных референсов не было. Просто мы работали с хорошим художником Кириллом Мурзиным. Он придумал этих тараканов [в клипе «Кот кота»], построил комнату в своем стиле – это совершенно оригинальная история, ничего не украдено. И «Дельфины» тоже – мне они до сих пор очень нравятся, потому что музыка невозможно крутая. Как с тех пор изменилась индустрия клипмейкерства? К середине 2000-х начался серьезный спад, а сейчас искусство полностью отсутствует в связи с отсутствием нормальной музыки. Ведь как раньше было: музыку делали те исполнители, которые не могли не писать. Была музыка, хотелось быть к ней причастным, мы горели. Вот, например, Богдану Титомиру клип «Москва, клубная пора» мы сняли совершенно бесплатно, и даже наша компания доложила денег каких-то – потому что так понравилось, так захотелось сделать. С первых клипов Лагутенко («Утекай» и «Кот кота») мы вообще все деньги пустили в производство. Сейчас работать, конечно, проще, но совершенно неинтересно. Сейчас нет музыки! Музыка стала в большей степени продюсерской, продюсеры стали собирать исполнителей в какие-то свои проекты – а сейчас они и этого не могут сделать нормально. Даже за границей интересных исполнителей появляются единицы! Я уверен, что есть большое количество очень талантливых, хороших авторов, исполнителей – но попасть куда-то совершенно нереально, потому что все места захвачены продюсерами, проекты которых неинтересны или набили оскомину. Поэтому я ни за кем не слежу, современную музыку популярную совсем не слушаю. Слушаю в большей степени джаз, старый рок, альтернативу. Но кого-то наверняка видели? Little Big, например. Little Big мне, конечно, очень-очень нравятся. Очень хорошие клипы и «Skibidi», и «Go Bananas», и то, что они для «Евровидения» сделали. Но они давно вышли за рамки России – даже не просто территориально, а по менталитету.     Интервью: Марина Перфилова (2020) Комбинация Бухгалтер Постсоветская эстрада в значительной степени была прямой правопреемницей позднесоветской – вот и «Комбинация» появилась как авторская версия группы «Мираж», встроившись в общий тренд на эстрадные шоу двойников (см., например, расхожую байку о нескольких составах «Ласкового мая», концертировавших по просторам страны под фонограмму с вокалом Юрия Шатунова). Здесь отличия бросаются в глаза уже с названия – где у «Миража» романтика, там у «Комбинации» реальная фактура женского нижнего белья. Главные песни «Комбинации» ценны именно этим умением поймать максимально конкретные приметы времени, будь то два кусочка колбаски, вишневая «девятка» или охота на иностранных мужчин, – да и альбом, на который попала песня «Бухгалтер», назывался очень буднично: «Московская прописка». «Бухгалтер» – в некотором смысле идеальная поп-песня 1991 года, поскольку она фиксирует сам момент перехода, трансформации: советский Акакий Акакиевич, маленький человек, безразлично считающий чужие деньги и плюющий на то, что «дебет с кредитом остался не сведен», вот-вот превратится в постсоветского бизнесмена или коммерсанта. В самой песне это предчувствие явлено прежде всего в игриво цокающем звуке, оттеняющим фаталистический текст, – но куда более наглядно оно дано в финале клипа на «Бухгалтера». Пьяно выкатившись из «Салона месье Жана», где он встретил поющих Алену Апину и Татьяну Иванову, бухгалтер-растяпа встречает на улице его следующих посетителей – мужчин криминального вида с пушками за поясом, – и уже понятно: чтобы выжить, ему придется стать как они. Алена Апина певица, авторка текста Я помню вечер в Саратове, когда сочиняла ее, – текст пришел как-то без усилия. Потом приехала в Москву и упрашивала нашего композитора положить текст на музыку. Первая его реакция была: «Ты что, с ума сошла? Давай про любовь, ромашки, мальчиков. Какой еще бухгалтер?!» Но через три дня он смирился и сказал, что вышло недурно. Почему бухгалтер? Сама не знаю. У меня ни одного родственника, ни одного близкого друга из финансовой сферы, сама я с деньгами обращаюсь так, что лучше и не рассказывать. У Парфенова эта песня в передаче мелькнула – дескать, «Бухгалтер» был знаком, что хозяевами жизни в новой России становятся вот эти люди. Я и сама, когда потом пела ее на закрытых вечеринках для бизнесменов, думала – друзья, вот это первый ваш образ, без него вы бы сейчас выглядели иначе за своими столами. Помню, как-то раз на дне города я пела «Бухгалтера» перед 70 000 людей, и они все знали наизусть. Прослезилась я тогда, конечно. На самом деле я то время вспоминаю с восторгом. Подрастет дочка, и я ей расскажу, как менялась страна вокруг, как нас эпоха будоражила и тревожила и как нам безумно повезло, что мы все это увидели.     Интервью: Егор Галенко (2011) Виталий Окороков композитор, основатель группы «Комбинация» появилась так. Мой приятель Саша Шишинин проводил концерты в Саратове. Однажды он привез «Мираж», притащил меня посмотреть и вдруг говорит: «Ну что, сделаем такую же группу, но лучше? Сможешь музыку писать?» Фишка у нас была такая: делать музыку в стиле ABBA, Baccara, с мелодиями красивыми. Я обеспечивал лучшие кадры. Папа Анжелики Варум был нашим аранжировщиком. А сама Анжелика три месяца работала на клавишах. Но девочкам она не понравилась: они были провинциалками, а она такая вся рафинированная, пришлось ею пожертвовать. Пели только Алена и Таня, остальные не знали ни нот, ничего, просто изображали. Когда появился «Бухгалтер», мы уже все переехали из Саратова в Москву и вовсю с концертами ездили. И вот как сейчас помню: в Омске, на гастролях, в семь утра мне в номер стучит возбужденная Алена Апина и читает текст про бухгалтера, который она только что написала. Я слушаю и понимаю, что это какая-то полная ерунда. «Что это? – спрашиваю. – Какой дебет, какой кредит, Алена, ты вообще о чем?» Ну вы представьте сами, что мелодии не знаете, а просто читаете текст о том, что дебет с кредитом остался не сведен. Алена говорит: «Не знаю, вот в голову пришло». Но вообще, у нее мама работала заведующей колбасного отдела в гастрономе и какое-то отношение к расчетам имела – может, это как-то связано. В общем, я решил что-то с этим сделать, раз уж разбудила. Буквально за десять минут подобрал мелодию – такая она, конечно, блатноватая получилась. До последнего сомневался, ставить ли эту песню в альбом, она же выбивалась ужасно из репертуара, это какой-то шансон, ни я к ней серьезно не относился, ни девчонки. Я часто говорю, что все бухгалтеры от Камчатки до Бреста должны раз в год мне отчислять по рублю как минимум. Шучу, конечно. Хотя бывает, когда есть вопросы с бухгалтерией, это помогает: «Ребята, – говорю, – так это же я про вас песню сочинил!» И они такие: «Да вы что!» – и все мне быстро делают.     Интервью: Мария Тарнавская (2011) Женя Белоусов Девчонка-девчоночка Уроженец Харькова и одна из первых кастинговых удач будущего продюсера «На-На» Бари Алибасова, неотразимый в своем студенческом обаянии Женя Белоусов стал большой звездой еще в годы перестройки – в его творческой биографии была и путевка в жизнь от Аллы Пугачевой, и девятидневный брак с Натальей Ветлицкой, случившийся, когда она еще не была певицей, а в стране еще не существовало таблоидов. Окончательно же место Белоусова в новом эстрадном каноне было закреплено, когда он спел «Девчонку». Написал ее будущий суперпродюсер Игорь Матвиенко – это один из первых его больших хитов, в котором уже (в 1991 году!) угадывается будущая эксплуатация советской ностальгии: «Девчонка-девчоночка» с ее гитарной основой, духовой секцией, представлением о дворе как о центре публичной жизни и немыслимым для радийных времен хронометражом в пять минут отсылает, конечно, к эстетике ВИА и безобидным легальным хиппи 1970-х. Через несколько лет Матвиенко, который сыграл в клипе на «Девчонку» того самого «хорошего» папика, и его постоянный поэт-соавтор Александр Шаганов снова используют похожие тропы в написанной для «Любэ» песне «Ребята с нашего двора». В том же 1997-м Женя Белоусов умрет от осложнений после инсульта, случившегося на фоне злоупотребления алкоголем, и навсегда останется в культурной памяти молодым и красивым. Бари Алибасов продюсер Имя «Женя Белоусов» я придумал. До этого он выступал просто как Евгений Белоусов. Женя долго работал в «Интеграле». И если уж на то пошло, из «Интеграла» он не ушел, а сбежал. Даже не так. Его украла [поэтесса и продюсер Любовь] Воропаева. Просто украла. Увидев, как ездят по стране «Комбинация» и «Ласковый май», я начал постепенно раскручивать Белоусова как солиста. И вот как-то звонит мне Воропаева и говорит: «Можно я твоего мальчика возьму записать песенку?» Тогда ведь никаких продюсеров не было. Все, как один, были сотрудниками филармонии. Поэтому, естественно, я Воропаеву воспринимал не как конкурента. Подумал – ну пусть записывают песню. А там еще, может, в «Утреннюю почту» пропихнут. Через какое-то время мы с «Интегралом» должны были ехать на гастроли в Великий Новгород. А Белоусов просто-напросто не пришел на вокзал. Такое в моей жизни было впервые. По советским законам, даже если артист уходил, он должен был подать заявление и еще два месяца отработать. Мы стояли на вокзале, а его все не было и не было. Звоню Воропаевой, спрашиваю: «Не у вас там Женя Белоусов?» Она отвечает: «Да. У нас». Я такой: «Как так?! Он же на гастролях должен быть! Поезд отправляется через восемь минут». Она говорит: «Да никуда он не поедет. Он больше у вас не работает». Я уже ору просто: «Как это “не работает”?! Он, что, с ума сошел?! Немедленно пусть выезжает». Она послушала-послушала и отвечает: «Да иди ты на хуй». И буквально через три месяца начался бешеный успех Белоусова, когда, имея три фонограммы, он собирал стадионы.     Интервью: Елена Ванина (2011) Игорь Матвиенко композитор Кажется, за Белоусова похлопотал Саша Шаганов: мол, Женя сейчас расстается с автором, который ему писал, может, ему какой-то новый образ придумать? Я стал размышлять про этот новый образ, и почему-то мне в голову пришло ретро. Оригинальная версия «Девчоночки» была записана как раз в ретрозвуке. И в клипе мы тоже изображали такую ретродискотеку. Эта дворовая тема, наверное, шла от Александра Шаганова. В нем это есть: с одной стороны, что-то такое народно-есенинское, с другой – такие «ребята с нашего двора», он все время воспевал московские улицы, какие-то дворики. Такая тема – чисто пацанская, подъездная. И в «Девчоночке» это тоже, конечно, есть – «Я ему морду набью» и все такое прочее. Женя уже тогда был суперзвездой. И кстати, очень смешно ездил на гастроли. Выступал-то он на стадионах, но программа у него была на 25 минут. И вот он эти 25 минут работал, рядом со сценой стояла машина, после него выпускали какой-то балет – а он в эту машину садился и сразу уезжал. Женя мне подарил магнитофон двухкассетный, «Соньку», на который я двадцать лет записывал демки. Вот как раз сегодня слушал какие-то наброски, которые на него напел. Что самое удивительное – до сих пор работает! И кстати, это единственная вещь, которую я от Жени получил. Просто подарок. Денег он мне никаких не платил, потому что я тогда считал так: вот есть мой проект – а тут меня просто попросили несколько песен написать.     Интервью: Александр Горбачев (2011) Александр Шаганов автор текста С этой песней была комедийная история. Игорь мне говорит: «Смотри. Вот там есть первая строчка – “Он не любит тебя нисколечко”. Пусть ее, скажем, поет Алла Пугачева. Вторую – “У него таких сколько хочешь” – Кристина Орбакайте. Третью – “Отчего же ты твердишь, девчоночка” – поют родители Володи Преснякова. А сам Пресняков, значит, завершает: “Он хороший, он хороший”». С этим я и предстал перед Пугачевой. Великая певица меня внимательно выслушала и сказала: «Вы с Игорем, конечно, популярные молодежные авторы, но…» Короче – запишите лучше с Женей. Мы с Женей давно знакомы были, еще до его популярности. И я ему говорю: «Женька! Чего ты все про девчонок-то поешь? Пора уже какой-то новый этап начинать. Вот давай такие строчки: «Распростился я с юностью вешней, / Но осталось похмелье весны, / Я гуляю веселый и грешный / По бескрайним просторам страны». Но записали в итоге все-таки «Девчоночку». А та песня с рефреном «Давай наяривай, гитара семиструнная» стала не менее популярной в исполнении Коли Расторгуева. Женя и до этой песни был уже топовым артистом. Помню, тогда только [фотоаппараты мгновенной печати] «Полароиды» появились – и Женя как раз себе купил. Сделали несколько снимков. На одном меня перекособочило, на втором у Матвея [Игоря Матвиенко] глаз такой… И на всех трех стоит Женя с ослепительной улыбкой: «Ребята! Да мне в день приходится фотографироваться раз сто!» В песне обязательно должна быть душевность, теплота. И наверное, она идет из наших детских ощущений и воспоминаний. Вот у Жени был этот образ парня из московского двора, в брюках клеш, который девушку ночью в незнакомый район провожает. В 1970–1980-е же это было нормально. На улице было привычно угостить кого-то сигаретой, одолжить две копейки на таксофон. Сегодня все куда более разобщенно, к сожалению. Общество сегодня заточено на получение удовольствия. Оттого и такое успокоение, сон глубокий и осознанный. И музыка в большей степени как фон. Видимо, мы северная страна. Чтобы мы в жизни шевелились, необходимо нас как-то подмораживать.     Интервью: Александр Горбачев (2011) Технология Нажми на кнопку Пионерами синтезаторной новой романтики на здешней эстраде еще в советские годы стала группа «Альянс». «Технология» выглядела как ее доппельгангер: черные рубашки, кожаные куртки, волосы торчком, взгляд с поволокой – и бесстрастный голос, плывущий по электронному звуку. Куда очевиднее, впрочем, был другой референс: к началу 1990-х в России уже вовсю ширился культ группы Depeche Mode, который среди прочего включал в себя массовые празднования дня рождения Дейва Гаана у памятника Маяковскому в Москве, случавшиеся каждый год 9 мая. Шанс увидеть кумиров своими глазами в те годы стремился к нулю – и «Технология» стала одной из первых групп, осуществивших необходимое музыкальное импортозамещение. Возможно, именно в этом была коммерческая стратегия продюсера-тяжеловеса Юрия Айзеншписа, который взялся за Романа Рябцева и его команду вскоре после гибели предыдущего своего подопечного – Виктора Цоя. Впрочем, сводить «Технологию» только к умелому копированию было бы несправедливо: песни они писали мелодически под стать оригиналу – и с совсем другим смыслом. «Нажми на кнопку» по сути не столько неоромантика, сколько антиромантика; и сейчас изложенную в тексте историю о технологическом гении, которому «больше не к чему стремиться», сложно не прочитывать как своего рода прощание с так и не сбывшимся советским футуристическим проектом. Роман Рябцев вокалист, автор песни Петь я стал случайно. Из «Биоконструктора», нашей предыдущей группы, ушел вокалист – и мы стали пробовать всех подряд. Даже наш будущий директор Андрей Маликов, он же будущий продюсер группы «Руки вверх!», пробовался. А у меня была уже пара своих песен – «Странные танцы», еще что-то, – ну и было решено записать сначала их с моим вокалом. И они стрельнули. Вообще, практика нашей постсоветской музыки показывает, что популярными никогда не становились искусственно созданные группы – за крайне редким исключением типа «На-На», у которых был мегамощный пиар. А все остальное шло из каких-то случайных вещей, совпадений. Музыкой тогда зарабатывать было невозможно: и мы, и наши друзья, и куча других музыкантов занимались перепродажей инструментов. То есть, грубо говоря, фарцовкой. И как-то существовали на этот навар. Соответственно, как-то раз таким путем у меня оказалась жуткая маленькая самоиграйка Yamaha, издававшая отвратительные звуки. Единственное, что там было приличного, – это барабаны. Я забил туда какой-то рисунок ударных, бас, наиграл какую-то темку – и она у меня крутилась в голове, пока я шел на репетиционную базу от метро «Добрынинская». И придумалась фраза «Нажми на кнопку, получишь результат». Даже помню, в каком именно месте моего маршрута – там был колбасный магазин. Мне казалось, что это песня о некотором злом гении, который с помощью компьютеров мечтает поработить весь мир. Основной посыл какой – когда все есть и все можешь, жизнь становится бессмысленной. Как там поется… Не могу вспомнить, как поется, текст существует отдельно от меня уже – когда поешь его двадцать с лишним лет, уже просто не понимаешь, о чем поешь, на самом деле. Но суть в том, что художник должен быть голодным. Вообще, толковать свои песни крайне сложно. Да и чужие. Я часто вспоминаю, как мы в школе с товарищем впервые услышали альбом «Аквариума» «Радио Африка». Он наши детские мозги поразил до глубины души, мы долго ломали голову, о чем там поется. А потом наш одноклассник Вася послушал и сказал: «Чего вы мучаетесь? Тут все понятно. Все песни про то, как трахаться». Насчет беспредела – у нас был буквально один эксцесс. Мы давали концерт в городе, который обслуживает большую зону – она еще знаменита тем, что за все время существования оттуда сбежал только один человек, и это был Феликс Дзержинский. Но жители города обычные, нормальные, никакой не криминалитет. А вот когда мы уже уезжали, на выезде из города наш автобус остановили бандиты. Мы приготовились к худшему. А они зашли и говорят: «Мужики, ну это самое, вы уехали, а мы с вами так и не выпили и не поговорили. Давайте чисто так полчасика побазарим». И они накрыли поляну, угощали нас – устроили пир горой прямо на трассе. Вот вам и беспредел. Ну или еще был в Тольятти случай – подошел какой-то местный бандит и сказал: «Ну это, вы мне денег должны». – «За что?» – «Ну это, на районе у нас выступаете, значит, должны». Наш директор приобнял его за плечи – пойдем, говорит, побазарим. Они вернулись минут через двадцать – и улыбающийся бандит получил от нас пластинку, плакат с автографами, сфотографировался с нами и был очень доволен.     Интервью: Тагир Вагапов (2011) Леонид Величковский клавишные, вокал Мы с Ромой изначально тяготели к техно-попу. В России широко известны три таких группы: Depeche Mode, Camouflage, ну и «Технология». Поэтому мы были обречены на сравнение с Depeche Mode. Многие говорят, что мы их копировали. Но это не так. Дело все в том, что этот стиль музыки изначально предполагает использование очень специфических звуков. Для меня, например, все металлические группы на одно лицо. Но специалисты – сто процентов – скажут, что нет, эта группа про одно, а та – про другое. Точно так же Depeche Mode и «Технология». Ритм жизни был такой: я утром вставал, завтракал и ехал на базу до поздней ночи. Мы репетировали и играли в компьютерные игры. Появились компьютеры «Атари», и мы убивались сутками. Сутками! Фактически у нас уже был готов первый альбом – «Странные танцы», «Нажми на кнопку», «Все, что ты хочешь», – когда мы стали выступать в клубе «Джамп» Игоря Селиверстова. Туда ходила продвинутая публика, там же и Лада Дэнс выступала. То есть у нас начиналась раскрутка, но не было связей. Я не мог прийти в «МузОбоз», и в передачу «50 ? 50» я попасть тоже не мог. Всех знал Юра Айзеншпис. Мы к нему ездили и я его упрашивал: «Юра! Ну возьми нас». Но он в нас не очень верил. Он, в принципе, не особо понимал эту музыку. Говорил: «Чего-то у вас не то. Вам бы взять двух трубачей». Я говорил: «Юр! Ну каких трубачей? У нас вообще другая тема». А он такой: «Да? Не знаю. Как-то скучновато». И я помню момент, когда мы собрали первый зал-тысячник на Украине, вернулись в Москву – и звонит Юра: «Ну что, ты куда пропал? Приезжай». По сути, он сделал два эфира: «50 ? 50» и «Утреннюю почту». Но нам именно вот этих двух эфиров и не хватало, чтобы стать популярными. Если попытаться описать могущество Айзеншписа в то время, то по музыкальной части он был даже не Сурковым,[15 - Владислав Сурков в 2011 году – первый замглавы администрации президента, ответственный за внутреннюю политику; один из самых влиятельных людей в российской политике. Впоследствии сменил еще несколько государственных должностей, до февраля 2020 года был помощником Владимира Путина.] а сразу Путиным – влиятельным человеком, которого все знали. Музыкой занимался с 1960-х, сидел за валютные операции. В связи с этим расходились мы с Юрой тяжело. Первый конфликт произошел из-за финансов, ну и потом из нас стали выжимать все соки. Нам же заниматься творчеством хотелось. А были одни гастроли. Он привлек людей – это называлось группировка «Мазутка», – и я получил по башке в подъезде. Выхожу из лифта, там стоит человек – как даст мне палкой в голову! А я тогда уже начал заниматься Ладой как артисткой и жил с ней. Лада вызвала ментов, они такие: «Вы кто? Музыканты? Ну это ваши дела, сами разбирайтесь». И ушел. А у меня кровь. Это вот было первое наше пересечение с криминалом. Итог расставания я не помню, но Юра нам вернул КамАЗ с плакатами «Технологии». Промоматериал, за который мы же заплатили. В любом случае я к тому времени стал интересоваться другими артистами и перешел в поп-музыку: стал писать Наталью Гулькину, сделал группу «Комиссар», помогал Лике Стар. Для меня стиль «Технологии» стал слишком узким: я за пять лет там все сделал, что можно было.     Интервью: Екатерина Дементьева (2011) Богдан Титомир Делай как я «Кар-Мэн» распались раньше, чем Советский Союз, – Богдан Титомир въехал в будущее на своем черном мотоцикле в одиночку, наглядно предъявив претензии на статус хозяина новой жизни. В снятом все тем же Михаилом Хлебородовым клипе на «Делай как я» Титомир и сотоварищи танцуют в заводском цеху под испытующими взглядами людей в дорогих костюмах – к недоумению рабочего в каске, который еще не знает, что промышленное производство стремительно уступает дорогу производству символического. Уже не эстрада, еще не хип-хоп, «Делай как я» – первый полноценный гимн нового поколения, четко обозначивший две ключевые его ценности. Во-первых, это был стиль: характерно, что в рефрене Титомир предлагает именно «смотреть» на него. Во-вторых, тусовка: хотя в тексте фигурируют и совковые лопаты, и деньги, и улицы, и рабочие районы, ключевыми словами кажется строчка «Здесь нет чужих, здесь только свои», а дерзко надменная интонация певца не оставляет сомнений в том, что он легко осуществит необходимый фейсконтроль. Высокая энергия первых записей Титомира на многие годы вперед гарантировала ему роль символа и обеспечителя элиты нового типа. И никто не думал ни о чем, что может кончиться плохо. Герман Витке автор текста По неизвестной мне причине, кроме слов «Эй, подруга, посмотри на меня, делай как я», народ ничего не запомнил. А там между прочим в куплетах социальный привет очень серьезный сидит: «Здесь нет чужих, здесь только свои, / Здесь нет тех уродов, что виноваты, / Здесь нет также тех, что всех довели / От любви и мечты до совковой лопаты». Социальный месседж там был – просто его никто не расслушал. Мы с Богданом познакомились на студии Gala в ДК автомобилистов. Был как раз тот момент, когда они с господином Лемохом, грубо говоря, развелись, и за Лемохом как бы остался лейбл «Кар-Мэн». Богдан искал, естественно, студию, искал продюсера. Но чтобы их найти, нужно иметь произведение. И произведение было для него написано. Я считаю, что именно я подсказал, в какую сторону музыкальную ориентироваться. В 1991-м еще мало кто у нас в стране MC Hammer слышал – он тогда только в Америке появился. Я показал Богдану пару клипов, где все эти широкие шелковые штаны, клубные куртки и прочая ерунда. Богдан этой темой загорелся. И мы записали песню, которая позволила ему спокойно прийти к господину [продюсеру Сергею] Лисовскому и получить бюджет на свой проект «High Energy». Через год он собрал «Олимпийский». В то время Богдан учился в Институте культуры вместе с Леней Агутиным: Богдан – на актерском, Леня – на режиссерском. Титомир всегда был раздолбаем и двоечником. Ни к чему не относился серьезно, кроме денег. Все остальное воспринималось так – на ха-ха: мол, на фиг эти лекции. Богдан был ориентирован на люмпенов, на людей с рабочих окраин. Интеллигентов он оттолкнул одним своим «йоу, камон». Он это сам придумал, это было частью его понтов, частью его имиджа. Никаких «камонов» у меня в тексте не было. Все, что сверху – междометия, прыжки, крики, – он сам придумал. Вообще, Богдан позиционировал себя как жлобствующего мачо, нагловатого, хамоватого парня такого. Какой он на самом деле? Ну, все зависит от настроения. Сегодня – хам, а через два дня – милейшей души человек. Хотя, в принципе, он всегда был слегка прижлобленный парень. Сейчас таких парней, каким когда-то был Богдан, много. Но их настолько много, что какой бы яркой личностью ты ни был, все равно находишься в одной горизонтали со всеми. Никто не выделяется. Богдану просто повезло – в то время он был один. И еще один фактор: тогда упал железный занавес. Вдруг – раз! – и все стало можно. И мы оторвались по полной. Я текст «Делай как я» писал прямо в студии. Честно говоря, на пустом пакете из-под молока. Или из-под кефира. Богдан почитал стихи и сказал: «Мне нужно именно это». Ну а что в то время еще было? С одной стороны, сладкий «Ласковый май», с другой – не утратившие еще статуса советские певцы. Ну и рокеры. Думаю, Богдан понимал, что эта песня позволит ему отдельную нишу занять. Ему все с самого начала понравилось, мы даже не переделывали практически ничего. И вместе сделали первый альбом «Высокая энергия». Там порядка пяти – шести песен моих: «Секс-машина», «Кайф», «Делай как я» – сейчас уже всего и не упомнишь. Требовались темы абсолютно свежие, то, что раньше не звучало ни по телевизору, ни по радио. Секс, например. Помните, прямой мост был с Америкой, где дама одна сказала, что у нас в СССР вообще секса нет? Надо же было это как-то опровергать. Были, конечно, мысли всякие: а может ли все это творчество чем-то для меня обернуться? Но я подумал – ну сколько уже можно бояться, уже пора говорить то, что думаешь, в конце концов. Многие люди, включая [ведущего музыкальной программы «МузОбоз»] Ваню Демидова, настороженно на меня смотрели: мол, во дурак. Но, кстати, именно Демидову надо отдать должное: первый мой телевизионный эфир был как раз в программе «МузОбоз». Все-таки смелые все тогда были очень.     Интервью: Наталья Кострова (2011) Мальчишник Секс без перерыва Русский рэп стартовал с места в карьер: с легкой продюсерской руки трое наглых пацанов в кепках и широких штанах, исходно пришедших в хип-хоп-культуру скорее из моды и брейк-данса, мигом превратились в самую скандальную группу страны. Начало 1990-х было временем, когда границы дозволенного на эстраде и в медиа определялись заново, и похожий одновременно на Beastie Boys и New Kids on The Block «Мальчишник» с его пубертатным напором был одним из главных инструментов этого тестирования. По расхожей легенде, редактора главного музыкального телешоу тех времен «50 ? 50» уволили за то, что он выпустил «Секс без перерыва» в эфир, – но было уже поздно: песня ушла в народ. Понятия «объективация женщины» в русском языке тогда еще не существовало – да и надо сказать, что современный русскоязычный рэп в этом смысле вполне может дать фору своим предкам. Так или иначе, первый выход хип-хопа в массы оказался даже слишком ярким: в следующий раз жанр всерьез заявит о себе в эстрадном контексте только к концу десятилетия – ну а история о том, как автор строк «Он гладил рукой ее упругую грудь, / И я видел по глазам, что он хочет ей вдуть» Дельфин в итоге стал лидером российской альтернативной музыки, выходит за тематические рамки нашей книги. Алексей Адамов продюсер, создатель группы Классика наша не меркнет. Скажу честно, мы песню эту сделали, когда в Москве происходил путч. Песню писали три дня. Вместе с Дельфином вышли из студии на Тверской на улицу покурить, смотрим и не можем понять: танки какие-то идут. Удивились так, типа: «Какие могут быть учения в центре города с танками?» Потом только выяснилось, что происходит. Припев песни долго не получался, а потом кто-то случайно напел: «Секс, секс без перерыва, секс, секс, как это мило». О сексе говорить – это было самое страшное тогда, но мы на это забили, и это стало нашим основным коньком. Вообще, по-хорошему, по сравнению с тем, что сейчас поют, это еще цветочки были. Но на дворе-то стоял 1991 год. Как исполнили ее – сразу гастроли на полгода вперед запланировались. Одного эфира в «МузОбозе» хватило, чтобы она везде крутилась. Мы в первый месяц продали 600 000 кассет. Ну еще умножьте на двадцать, учитывая пиратство. Никогда не было проблем ни с домами культуры, ни с милицией – были проблемы со зрителями. «Мальчишник» в то время разогревал «Сектор Газа». На «Сектор Газа» публика ходила своеобразная, и бедных наших парней закидывали бутылками и вообще всем, что в руки попадалось. Не понимал там никто, что они такое поют, – а они ведь у меня были яркие, красивые, модные для того времени. У нас сразу была идея, что «Мальчишник» – это хулиганы и сексуальные маньяки. Секс был основной темой, которую мы должны были разрабатывать. Группа создавалась на базе рэперских команд западных, а у них о чем песни? Наркотики и секс. Наркотики в России просто нельзя было брать и пропагандировать – сделали акцент на секс. И не ошиблись. Секс продается. Песня, кстати, реальная история абсолютно. Они так втроем и тусовались. Это правда все – «Он имел ее повсюду, он имел ее везде». Про это мало кто помнит, но «Мальчишник» участвовал в концертах в поддержку Ельцина «Голосуй, или проиграешь». Мы же в десятку групп входили по всем деревням. Что играли? Да те же песни и играли, люди заводились очень. Правда, с Ельциным вместе на сцене выступить не удалось.     Интервью: Даниил Туровский (2011) Михаил Хлебородов режиссер клипа Это было начало 1990-х, так что никакого особого удивления материал не вызвал, потому что чувство свободы окружающего мира без стен и барьеров уже витало в воздухе. Не удивляла никакая музыка, никакие тексты. Но ощущение, что эта песня взорвет, пожалуй, было. Когда мы сняли клип, его даже японское телевидение у нас запрашивало: там была целая программа о «Мальчишнике» – мол, в СССР секса не было, а сейчас он в России появился. И наш клип показали на всю Японию. Это был примерно пятый клип, который делала моя фирма RED – Video. С ним была интересная ситуация. Продюсер «Мальчишника» сказал: «У нас нет денег, но есть много радиотелефонов и микроволновых печек; если вы их возьмете, мы так с вами расплатимся». Помню, это были телефоны Panasonic, самый писк моды вообще. Потом мы их сами продавали: у всех наших знакомых появились микроволновки и радиотелефоны. Но это было нормально для 1990-х. Вообще, интересное было время. Помню, во время путча мы снимали «Делай как я» Богдана Титомира – на Трехгорной мануфактуре, прямо рядом с Белым домом.     Интервью: Марина Перфилова (2020) Андрей Котов (Дэн) участник группы Саму группу основал Адамов – он содержал журнал «Мальчишник». Вообще, изначально он хотел собирать бойз-бенд. Но удалось его уговорить сделать что-то современное и основанное на рэпе. А песни – такие же, как название. Ориентация на секс сразу была. Мы ехали на студию, восстания были, выстрелы, шумиха. Настроение тревожное, и вообще ничего не было понятно. Запись лихо прошла. Тупо поставили бутылку водки, за пять минут родился хит. Приехали и записали. Мы как-то спели «Секс без перерыва» в эфире программы «50 ? 50» – так ее директора сняли за это, а «Мальчишник» занесли в черные списки всех средств массовой информации, шлейф остался до сих пор. Девушки, как им свойственно, на концертах лифчики только так бросали. Ну и потом были полные гримерки алкоголя, полные гостиничные номера девушек и так далее. Да эта песня вообще про личный опыт.     Интервью: Даниил Туровский (2011) Андрей Лысиков (Дельфин) участник группы, автор текста Еще до создания «Мальчишника» было много хип-хоп-проектов на русском – просто они были в андерграунде. В этом смысле мы не были никакими пионерами. В чем мы были пионерами – так это в коммерческом использовании нового музыкального направления. То есть рэп коммерциализировали, скажем так, с нашим участием. Людям, которые вкладывали в коллектив деньги, очень хотелось успеха. Но мы смогли сойтись вот на чем: да, хорошо, пусть проект будет коммерческим, но пусть он будет тогда какой-то очень наглый, пусть он затрагивает темы, которые на тот момент считались непотребными. Можно ли сказать, что мы сели и решили, что будем делать песни про секс? Ну не буквально так, но грубо говоря – да. Что «Секс без перерыва» записывали во время путча – это выдумки. Я помню прекрасно этот день. Студия была в каком-то доме культуры в мрачном районе, где десятки Парковых улиц, – в Измайлово, кажется. И это была зима, так что это точно было не во время путча. Что касается самой песни – ну, у нас постоянно шел процесс сочинения нового материала, набрасывались какие-то заготовки; что-то использовали, что-то – нет, а что-то вообще дорабатывали уже в момент записи. При этом никаких специальных планов, что надо обязательно всех порвать и сделать хит, у нас не было – мы просто развлекались и были благодарны за то, что у нас есть возможность это воплощать. Тогда ведь мало кто мог позволить себе сделать запись на сколько-нибудь профессиональном уровне. Тогда нужно было иметь определенные навыки работы на студии – то есть это была не карманная ситуация, как сейчас, когда все инструменты под рукой в компьютере или вообще в телефоне. Тогда было относительно сложное оборудование; даже если ты пользовался драм-машиной, надо было уметь ее программировать и синхронизировать со всем остальным. Были разные варианты синхронизации – тогда появился такой формат ADAT: такие большие видеокассеты, на которые записывали музыку. У нас полсмены уходило, чтобы все начинало играть ровно. При этом, что я лично в то время очень плохо понимал, как устроена вся студийная история, в основном этим занимался Паша Мутабор: он был технически подкован и имел опыт записи. «Мальчишник» для меня был больше развлечением. И параллельно я делал другие вещи – казавшиеся мне более «серьезными». И пытался и от того, и от другого получить удовольствие, просто разных видов. Я считаю, что мне повезло, что я мог делать и то, и другое. В какой-то момент стало понятно, что мы стали популярной группой. Но был еще такой нюанс, что влияние телевидения на популярность было понятно всем. Музыкальные телепередачи тогда имели вес и влияние в так называемом шоу-бизнесе, и нам приходилось принимать участие в съемках. Помню, мы поехали на фестиваль «Голос Азии» в Алма-Ату и пели там свои странные песни – на нас все смотрели не лучшим образом. То есть приходилось попадать в неловкие ситуации просто из-за того, как устроена была система шоу-бизнеса: главное – оказаться в телевизоре. Грубо говоря, в то время можно было фонарный столб просто крутить, и он бы стал популярным. Поэтому я всегда немного со скепсисом небольшим относился к нашему успеху – хотя, конечно, это было здорово, приятно и обеспечивало некоторое финансовое благополучие. Первый тур у нас был по Беларуси с группой «Сектор Газа» – они тоже имели отношение к нашему продюсерскому центру, и было решено с их помощью немножко нас подраскрутить. Конечно, это был неудачный выбор. И путешествие было специфическое, очень суровый первый опыт. Люди, приходившие на концерты, кидали в нас всем подряд, кричали: «Валите отсюда, педики! Где “Сектор Газа”?!» Они просто не понимали вообще, что это за чуваки такие, в хоккейных майках, в высоких кроссовках 45-го размера, в цепях каких-то со знаком «мерседеса»? Что-то вообще непонятное – где Хой, где панки? Мы им казались какими-то космонавтами. Молодости вообще свойственны подобного плана загул-разгул [как в песнях «Мальчишника»]. Особенно когда ты уезжаешь на длительные гастроли – там тебя обстоятельства практически заставляют соответствовать твоему сценическому образу. Ну а так, конечно, в реальной жизни мы себя более спокойно вели и просто относились к этому как к актерскому амплуа.     Интервью: Александр Горбачев (2020) 1992 Наталья Ветлицкая Посмотри в глаза Ранняя Ветлицкая – главный оберег постсоветской эстрады, служивший ей оправданием и искуплением даже в те времена, когда слово «попса» употребляли всерьез. С ней как-то все совпало. Лукавая светловолосая красавица, в прошлом которой были танцы в балете Аллы Пугачевой, участие в группе «Мираж» и девятидневный брак с Женей Белоусовым, исполняла звонкие песни, от которых сложно было избавиться, но и не хотелось. В ее вокале странно и заманчиво сочетались гламурный эротизм, отстраненная самоирония (от лучших песен Ветлицкой всегда ощущение, что это, выражаясь ее же словами, поет именно что не ее душа) и легкая горечь. В «Посмотри в глаза» последняя слышнее всего в строчке «Твой голос звучит у меня внутри», что, кстати, может служить еще и неплохим описанием того, как Ветлицкая проникает в слушателя. Не менее тонко была сделана музыка – общий по эстраде синтезаторный звук тут сохранял свою эффективность, но внезапно терял вульгарность, то и дело забредая в самые увлекательные области: от карибской до ориентальной. Собственно, даже клип «Посмотри в глаза» – визуальная энциклопедия поп-тусовки начала 1990-х – при всей его номинальной простоте, в сущности, это вполне себе образец постмодерна: жанр музыкального видео в России еще не вышел из младенческого возраста, а Федор Бондарчук уже выворачивает его наизнанку, превращая бэкстейдж в основную картинку; показывая, как работает взгляд оператора, гримера и режиссера. В общем, если Титомир диктовал стиль, то Ветлицкая его именно что демонстрировала – всегда оставаясь одновременно неотразимой и неприступной. Почти идеальная по продолжительности карьера – певица ушла со сцены в начале 2000-х, не успев застать смену поколений, – в 2020 году внезапно возобновилась с неясными перспективами. Впрочем, по дискотекам, на которых люди, рожденные в год выхода «Посмотри в глаза», теряют голову под «Золотые косы» и «Но только не говори мне», уже ясно: Ветлицкая – навсегда. Игорь Матвиенко продюсер Этот модный стиль – он конструировался вполне сознательно. Дело в том, что мы живем в исторически закомплексованной стране. Естественно, что и кино, и музыка все время смотрят в сторону Запада. Мы всегда за ними повторяем. И почти каждый новый проект начинается с такого – «А вот давайте сделаем как у них». И Наталья не была исключением. Но при этом с такими настроениями обычно ни у кого ничего не получается – а у Натальи получилось. Она прямо с первой песни взлетела. «Посмотри в глаза» написал Андрей Зуев, а я спродюсировал припев. Был такой Малкольм Макларен, знаете? Он Sex Pistols продюсировал – а где-то как раз в то время у него вышел сингл «Deep in Vogue». Очень модный. Какие-то элементы оттуда в «Посмотри в глаза» присутствуют. Что касается образа Ветлицкой – он, конечно, собирательный: и Мадонна, и кто только не. Хотя мы об образе тогда особенно не думали. Ветлицкая – девка-то красивая. И была, и есть. И поэтому там уже ничего особенно изображать не надо было. К тому же режиссером клипа выступил Федя Бондарчук – тоже очень модный персонаж тусовочной Москвы 1990-х. У них тогда была целая компания таких лысых пацанов в черных майках. Поэтому все само по себе было очень стильно.     Интервью: Александр Горбачев (2011) Андрей Зуев автор песни Я из Новосибирска – это там, где иногда бывает холодно. И там я начал заниматься музыкой – играл в группах, работал в ресторанах, учился в музучилище (правда, недолго). Слушал все модное – новую волну, «Кино», Johnny Hates Jazz, Duran Duran, певицу Нену, которая спела про 99 воздушных шаров, Питера Гэбриела, Fine Young Cannibals, да много чего. Потом перебрался в Москву и попал в группу «Класс», где художественным руководителем был Игорь Матвиенко. Но «Класс» в итоге распался – появилось множество групп вроде «Ласкового мая», и они нас перебили. Плюс начались конфликты между участниками группы. Написанием песен я тогда не занимался, написал только одну песню – она называлась «Я сгорю, как бумага». Я уже плохо ее помню, но припев был именно такой: «Я сгорю, как бумага». Это было некое подражание группе Depeche Mode и их композиции «Black Celebration». Тогда мне очень нравился тот депрессивный период их творчества. Игорь посмеялся немного над ее суицидальностью. После распада группы «Класс» я работал на студии у Александра Кальянова – там тогда записывались все наши знаменитости типа Пугачевой, а потом Игорь Матвиенко привел меня на проект с Натальей Ветлицкой. Мы на тот момент были уже знакомы, они с Игорем тогда дружили. В этот проект привлекли еще несколько человек: кто-то финансировал, кто-то руководил, а я занимался непосредственно музыкой. Мне несколько человек говорили: «Ну что это такое? Зачем ты этим занимаешься?» – а мне нравилось. Мне казалось, что Наталья может выстрелить. Матвиенко ей помогал, но до определенного момента относился немного скептически – он уже тогда был авторитетом, со своим видением, как и что надо делать. И мне, и Наташе хотелось создавать что-то, отличающееся от существовавшей тогда российской поп-музыки, потому что она была совсем простая – ну совсем. Мне казалось, что нужно делать что-то другое. При этом я был уверен, что наши песни будут понятны – они же не какие-то там заумные. Если рассматривать музыку как продукт, то можно сказать так: люди видят, что это тот же шоколад, такой же съедобный, просто лучше оформленный. При этом я был уверен, что это станет популярным – в молодости всегда стараешься верить в хорошее. Но на самом деле нам, конечно, повезло. В таких ситуациях должны совпасть разные факторы. Во-первых, если хочешь написать популярную музыку, ты должен попасть в общественные ожидания. Но и этого мало – кто-то должен услышать, оценить, помочь с продвижением. Так это и получилось, когда Федор Бондарчук снял клип: все сразу закрутилось, завертелось. Нам повезло. Я знаю, что на песни с этого альбома часто делают каверы. Как правило, эти люди приходят ко мне за юридической очисткой прав. Хотя некоторые просто воруют. Это смешно, но одну мою песню украла группа «Воровайки» (правда, это была песня не Ветлицкой, а моего проекта – «Цветомузыка»). Кавер Луны на «Посмотри в глаза» был хороший, Баста с Паулиной Андреевой – мне тоже понравилось. Да мне все нравится. Почему это слушают? Ну ведь так бывает – музыка сначала забывается, а потом, через 20 лет, звучит свежо. Что я тут могу сказать? Хорошая музыка, наверное. У нас Натальей Ветлицкой в альбоме – две одинаковые песни с разными припевами: «Магадан» и «Василек». Песня про Магадан оказалась более востребованной, чем непонятный «Василек», потому что Магадан – это все-таки бренд: север, лагеря, романтика. А «Василек» – просто песня про то, как девочка сделала татуировку. Тоже такая суицидальная песня немножко, грустная, мрачная. Трип-хопа тогда еще не было, но вот эта песня – в каком-то плане первый российский трип-хоп. Включить обе песни в альбом решила сама Наталья – а почему бы и нет? Она же переделала там не только припев, но и музыкальную часть. Тем более без этой песни не хватило бы хронометража, а так 40 минут получилось. Я бы мог сказать, будто тогда понимал, что ухожу в бессмертие (смеется), но это, конечно, не так. Я уже сказал выше, что когда ты молод, ты просто веришь в себя. Ты уверен, что небо в алмазах и тебе обязательно повезет – ты всех победишь, а еще будешь вести здоровый образ жизни, вставать на рассвете, учить китайский язык и так далее. Но жизнь все расставляет по своим местам.     Интервью: Евгения Офицерова (2020) Сергей Козлов оператор клипа Все, кто так или иначе был связан с музыкальными видео, тусовались вместе. Я, Федя Бондарчук, Тигран Кеосаян, все остальные. Ветлицкая была тоже с нами. И вот однажды мы засели – и решили снять Наташе клип. Бесплатно договорились с единственным приличным павильоном во ВГИКе; я бесплатно достал с телевидения единственный, по-моему, на всю страну кран; камеру тоже достали бесплатно. Огромное количество будущих манекенщиц почли за честь приехать на съемки – конечно же, тоже бесплатно. Клип мы сняли за какие-то копейки. И он мне очень нравится. Сплошная импровизация и никаких раскадровок. Кто-то решил залезть на рояль, охранник стукнулся головой об лампу – мы не ставили эти сцены, все было случайно. У нас был длинный съемочный день, уходящий в ночь. Я всех постарался снять. Самого себя и Федю – он там смотрит в камеру и закрывает ее рукой. Про саму Наталью Ветлицкую тогда еще мало кто знал. Это был первый ее клип. До этого она снималась на подтанцовках – двигалась она прекрасно! – а тут вдруг решила спеть. Она очень эмоциональный человек – и по-моему, такой до сих пор и осталась. Помню, постоянно из-за чего-то переживала. Были такие моменты, когда ей вдруг что-то не нравилось в самой себе, она уходила, плакала, а потом возвращалась и была уже веселой. Мы были молодыми, наглыми, модными, делали что-то абсолютно новое – и делали это совершенно по-другому, нежели кто-то до нас. Нам очень хотелось отличаться от всего того, что показывали в «Утренней почте». Еще в 1980-е, учась во ВГИКе, я пересмотрел все клипы Thompson Twins, The Human League. То есть весь нью-вейв английский. Спасибо папе, который все это доставал, будучи музыкантом.[16 - Отец Сергея Козлова – Алексей Козлов, лидер джаз-роковой группы «Арсенал».] Кассеты VHS, привезенные из-за рубежа, еще считались полузапрещенным товаром, но за просмотр клипов уже не сажали. Видео типа «Crying in the Rain» a-ha были самыми передовыми, их снимали, как кино, на пленку. И мы шли их путем. И считали себя новаторами. И были ими, наверное, на тот момент. Я с удовольствием вспоминаю те сумасшедшие времена. В частности то предчувствие свободной страны, которая таковой, к сожалению, не оказалась.     Интервью: Григорий Пророков (2011) Наталья Ветлицкая певица Я прошла большой путь. Была танцовщицей и хореографом в балете Аллы Пугачевой «Рецитал». Затем была работа в качестве бэк-вокалистки и танцовщицы в группах «Рондо» и «Идея фикс». Затем я стала солисткой группы «Мираж» и проехала с ними всю страну. Кстати, первый видеоклип «Миража» снят с моим участием, а «поппури» из трех хитов группы записано моим голосом. После такого долгого пути продюсер Игорь Матвиенко предложил мне записать сольный альбом на песни композитора Андрея Зуева. Ощущение, что «Посмотри в глаза» – это хит, появилось сперва у моего окружения. Федор Бондарчук и вся тусовка, снятая в клипе, затерли демо песни на кассете до дыр. После этого Федор (вместе с Тиграном Кеосаяном) и предложил мне снять на нее клип. Когда он был уже смонтирован, я его сама посмотрела – и такое же ощущение появилось у меня. Я просто заплакала. Я была счастлива. Это был прорыв. Первое по-настоящему музыкальное, глянцевое и стильное видео получило всевозможные награды в нашей стране и было даже высоко оценено за рубежом. Работники телевидения настолько полюбили этот клип, что в количестве его эфиров недостатка не было. Наверное, и песня, и клип стали глотком свободы, свежего воздуха в то непростое время. Все наши друзья приняли участие в съемках бесплатно – for fun, как говорится. В клипе можно увидеть многих культовых и талантливых людей – Федора Бондарчука и Тиграна Кеосаяна, ставших впоследствии знаменитыми режиссерами, а еще, например, [будущую звезду российского бодибилдинга и силовых видов спорта] Динамита (к сожалению, уже покойного, царствие ему небесное!). До съемок он работал охранником у нас с Димой Маликовым. Единственный кавер на «Посмотри в глаза», который мне понравился, – это вариант группы «Моя Мишель». Но мы никогда ничего никому не запрещали. Песня является «градообразующим предприятием» для ее автора – за правами на переработку и использование обращаются почти каждую неделю, я уже не могу посчитать количество использований этой песни и ее ремейков. Зарабатывали мы тогда в основном концертной деятельностью. Разумеется, никаких бытовых условий не существовало. Отсутствовало понятие «райдер», часто приходилось жить в гостиницах без горячей воды, передвигаться на старых продавленных автобусах. Сейчас артисты летают бизнес-классом, пользуются услугами VIP-сервиса в аэропортах, перемещаются на иномарках представительского класса, живут в отелях международных сетей, пришедших почти в каждый город. Но концерты и сейчас – основной источник заработка. Мы в нашей стране не успели прочувствовать положительные результаты легальной музыкальной дистрибуции из-за большого распространения пиратства. Цифровая дистрибуция, к сожалению, не позволяет даже западным артистам top of the line отдыхать и не гастролировать – посмотрите на постоянные туры Мадонны, Bon Jovi, The Rolling Stones. Стоимость цифрового сингла и альбома в разы меньше, чем сингла и альбома на физическом носителе. В моей карьере был опыт создания альбома с одним композитором и поэтом – это альбом 1996 года «Раба любви», который по-своему получился цельным.[17 - Большинство песен на этом альбоме написаны композитором Ильей Духовным и поэтом Кириллом Львовичем.] На остальных альбомах всегда работало несколько авторов. Мне по сей день приходит огромное количество нового материала. Я тщательно отслушиваю весь объем присланного и иногда нахожу среди большого количества песен одну – ту самую, которая призвана стать настоящим хитом. Я всегда работаю с текстами песен, с аранжировками, добиваясь того самого звучания, которое устраивает в первую очередь меня саму. Я музыкальный продюсер всех своих хитов. Почему я вернулась? Появилось определенное творческое настроение, хочется им поделиться со слушателем. Появились песни, тексты и музыка к которым мне пришли сами. То есть я в данном случаю выступаю автором и текста, и музыки, делаю основу для аранжировок. Плюс мы с моей командой отобрали 20 песен для переработки. Пришлось нелегко, так как вкусы у всех разные, а выбор, как показало время, большой. Я хочу вдохнуть в них модное, актуальное звучание; естественно, я переосмыслила все тексты и пою их зачастую с другим настроением. Ну и кроме того, моя дочь Ульяна выросла, она заканчивает школу в этом году и поступает в колледж. Стало больше свободного времени.     Интервью: Николай Овчинников (2020)     Ветлицкая отвечала на вопросы письменно Лада Дэнс Жить нужно в кайф Значительная часть поп-музыки первой половины 1990-х носила почти что соцреалистический характер – и славила не ту жизнь, что есть, но ту, которая будет (или во всяком случае обещана). Расслабленный шлягер Лады Дэнс, эстрадная карьера которой началась с подтанцовки у «Кар-Мэн», а певческая – с выступлений в шоу Филиппа Киркорова, – один из самых ярких в этом смысле примеров. Тут и грув на слабую долю, и текст со всеми положенными тегами красивой жизни (море, песок, яхта, бар, вино), и клип, где певица в одной комбинации отдыхает на водах в компании блондинок и солидных мужчин… Наверное, так могло бы выглядеть послесловие к фильму «Ширли-Мырли», в котором все население России и правда переехало жить на Канарские острова. Почувствовать флер избранности в этой картинке во времена, когда отдых на Средиземном море – не роскошь, а часть обычной программы среднего класса, не так просто, зато сейчас проще оценить тщательно сделанный звук, явно вдохновленный ямайской поп-музыкой в британской интерпретации. Интересны и приключения слогана-заголовка: то, что у Лады Дэнс в 1992-м было утопическом императивом («Жить нужно в кайф»), в середине 2010-х в устах Макса Коржа стало потребительским выбором. Лада Волкова (Лада Дэнс) певица Наш друг, нефтяник, пообещал нам снять клип, если мы запишем музыку в стиле регги. Он был страшный фанат Боба Марли, и у него были деньги. А у нас, кроме желания и образования, ничего не было. Мы две недели слушали Боба Марли, и в итоге родилась песня «Жить нужно в кайф». Саму эту фразу мы добавили в самом конце, потому что были очень довольны записью. А она обернулась девизом конца 1990-х в итоге. У нас не было задачи буквально повторять стиль Боба Марли, потому что тогда надо было бы ехать на Ямайку, а это никто бы не оплатил. Поэтому мы должны были оставить стиль Лады Дэнс – но с музыкой регги. Я всю жизнь сама ставлю танцы в своих шоу и клипах, сама делаю костюмы. Вечеринку на лодке для клипа «Жить нужно в кайф» я тоже полностью спродюсировала сама. Мы надели все, что у нас было. Я была большой поклонницей Уитни Хьюстон, Мадонны и Полы Абдул и к тому же ездила за границу с Киркоровым – я у него работала год. Да и вообще выросла в достаточно западном городе Кенигсберге, то есть немножко в моде понимала. Возвращаясь к Уитни Хьюстон. Мне очень нравилась ее песня «I’m Your Baby Tonight», и мы украли у нее фразу для песни «Девочка-ночь». А еще я обожала манеру Си Си Кэтч в конце музыкальной фразы уходить наверх – и эту фишку тоже использовала. Хотя tonight – это же, вообще говоря, вечер. Следовало бы перевести: ты моя девушка, мой романтичный вечер. Но по-русски же как: «найт» и «бейби» – вроде все понятно. Значит, «девочка-ночь». И дело было не в том, что я тусовалась. Ночами я работала – по 30 концертов в месяц, – и я не могла тусоваться никак, потому что я все время была на гастролях. Это всего лишь игра слов. Если посмотреть на шоу топовых артистов того времени – «Кар-Мэн», Валерия Леонтьева, Кристины Орбакайте, Светланы Владимирской, Лики Стар, мои собственные, – то нынешние группы им в подметки не годятся. Все очень серьезно относились к своей профессии, они были личностями, они были артистами. Люди тренировались, работали, не вылезали из танцклассов! Это было видно и по уровню хореографии, и по костюмам. А сейчас один и тот же балет выступает у десяти артистов. Все поставлено на конвейер по зарабатыванию денег.     Интервью: Екатерина Дементьева (2011) Кирилл Крастошевский автор текста С «Жить нужно в кайф» произошла смешная история. Был жуткий день. Золотая осень – глубокая, грязная. У Лени [Величковского, продюсера Лады Дэнс] в одном московском закоулке стояла машина, я пришел туда весь мокрый и сел к нему. Величковский поставил мне музыку на кассете. Лил беспрерывный дождь. Включили мотор, а газ туда шел, в машину. Еще у нас была бутылка портвейна «Три топора» и сырок «Дружба». И в этом осеннем ужасе мы за час написали «Жить нужно в кайф».     Интервью: Евгения Офицерова (2020) Леонид Величковский продюсер Когда мы с Ладой встретились, у нее была эффектная внешность, яркий голос и довольно лоховская группа «Женсовет». Даже по тем меркам это было просто ужасно. А познакомил нас основатель студии Gala Сергей Кузнецов. Тогда еще это была не Gala Records, а чистой воды кооператив. Дома-то было не записаться, а хороших студий – раз – два и обчелся. И на студию еще попасть надо было – это стоило денег, связей и знакомств. Сейчас миллион артистов – все пишутся на домашних студиях, уже все придумано. Закачал в интернет, слушатель тут же все послушал. А тогда все было в новинку. Главное – чтобы был некий внутренний кайф! Собственно, про «Жить нужно в кайф»: мы познакомились с хорошим человеком, ему нравилось регги, он предложил помочь сделать клип. Это был Алексей Небольсин, он сейчас в московском правительстве заведует топливным комплексом.[18 - Алексей Небольсин с 1992 года занимался нефтяным бизнесом; с 1997 года возглавляет собственную компанию «Трансэнергоснаб». Также является членом президиума общественной организации малого и среднего бизнеса «Опора России». Сведений о его работе в правительстве Москвы найти не удалось.] И в этой песне, наверное, и правда было уже предчувствие пресловутых тучных лет. Есть в ней какой-то глянец, какая-то мажористость. Когда артист становится звездой, он быстро начинает понимать, что это на него пришли. А кто такой продюсер? Да никто! Вот и Лада, когда мы расходились, мне конкретно сказала: «Ты никто!» Со стороны артиста, по сути, так оно и есть – я живу, работаю на благо артиста, а меня никто не знает. Но в чем вообще функция продюсера? В том, чтобы угадать, что артисту будет нужно завтра. Какая песня, какая история, какой скандал. Все считают, что продюсер кому-то забашлял – и на этом решил вопросы. Но мы знаем миллион случаев, когда вкладывались огромные деньги, а проект не шел. Вот Жасмин – я к ней очень хорошо отношусь, но то количество денег, которое вложил продюсер, тоже, кстати, мой хороший друг, – это за гранью. Ну и что получилось? Сами знаете. У нас людей, которые хорошо и даже замечательно поют, – миллион. И только малая часть из них становится большими артистами – именно те, кто не теряет разума в лучах своей звездности. Вот такая нелегкая судьба у продюсеров.     Интервью: Екатерина Дементьева (2011) Кабаре-дуэт «Академия» Тома «Жанр, в котором они работают, – искрометный, с тонким красивым юмором, с нежностью и трогательностью», – так «Академию» представляли в 1992 году в эфире телепередачи «Хит-парад Останкино». Александр Цекало и Лолита Милявская – певец и певица, а также муж и жена – и правда даже в названии обозначали, что жанр у них особый: не просто группа, но «кабаре-дуэт». «Академия» – собранный почти по цирковому принципу альянс маленького смешного мужчины и высокой красивой женщины – занималась эстрадным искусством в классическом понимании этого слова: каждая песня тут понималась как сценка, спектакль, пантомима с музыкой, танцами, костюмами и париками. В результате участники кабаре-дуэта стали еще и пионерами нового конферанса: вели церемонии и телепередачи, снимались в рекламе и в комических шоу, а также изобрели приветствие «Доброе утро, страна!». В следующем веке, когда дуэт и брак развалился, Александр Цекало переключился на более широкое культурное программирование, оказавшись одним из успешных российских продюсеров, – а с Лолитой мы в этой книге встретимся. О том, что в песнях «Академии» вообще-то были те самые нежность и трогательность, легко забыть, если обращать внимание только на их главные хиты – секс-анекдотец «Зараза» или байку про адюльтер «За пивом». Не такова «Тома» – романтический боевик от лица того самого маленького смешного мужчины, у которого много любви, но мало возможностей. Александр Цекало вокалист Особенность Кабаре-дуэта «Академия» была в том, что мы пытались делать номера, а не просто песни петь. Получилось так из-за того, что я и Лолита театральные люди. Ну, я из циркового училища, но я не крутил колесо на концертах и не жонглировал горящими булавами. Нам было интересно петь. Примеры, на которые мы равнялись, если говорить об отечественных артистах, – Мария Миронова и Александр Менакер, родители Андрея Миронова. У них был дуэт, и они разыгрывали интермедии, сцены, скетчи, пели вдвоем. И в этих сценах использовались иногда отношения склочничающих мужа и жены. Про второй пример мы узнали уже после того, как сделали «Академию». Выяснилось, что у Шер до сольной карьеры был дуэт с первым мужем – Сонни и Шер. Это тоже было похоже, и он тоже был чуть пониже ее, и они тоже потом расстались. Он стал мэром какого-то маленького города в штате Невада,[19 - На самом деле города Палм-Спрингс в Калифорнии.] она – звездой. Нам на все на это указали американцы, когда мы показывали им свои записи. Кроме того, примерами для нас были Лайза Миннелли и Барбра Стрейзанд, в номерах которых использовались реквизит, костюмы и не просто балет-подтанцовка, а актеры. Сейчас это кажется таким банальным, но 20 лет назад у нас ничего этого не было. И когда Лайза Миннелли пела песню, посвященную своему отцу, лицо которого было на экране, стоя спиной к залу, – это просто офигенно было. Я был на ее концерте в Москве – и это был шок. Все увидели, что можно по-другому преподносить песни. Делает ли сейчас кто-то что-то, подобное «Академии»? Я за этим не слежу. Мне сейчас этот вид шоу-бизнеса не очень интересен – другим занимаемся. Но по тому, что до меня доходит, я могу судить, что мало кому это интересно. На самом деле история эстрадных номеров была продолжена впоследствии в «Фабриках звезд» – потому что там работал режиссером Андрей Сычев. Но все равно все эти юные артисты, выпустившись из «Фабрики», начинали петь свои песни так же, как все.     Интервью: Наталья Кострова (2011) Лолита Милявская вокалистка Мы сначала хотели назваться группой «Класс», но однажды пришли на какой-то сборный концерт в Зеленый театр, увидели много крутых групп, и одна из них, с Наташей Ветлицкой, уже носила такое название. Мы с Сашей кусали локти и думали, что с этим делать. И тогда он сказал: «А что выше класса есть? Институт? Не звучит. Во, академия!» Так мы стали «Академией». Время нашего старта было золотым: музыкальные редакторы радиостанций и телевидения не боялись любых экспериментов и готовы были ставить, например, блюзовую гитарную вещь от «Академии» среди громкой поп-музыки. У слушателя был выбор, это было абсолютной нормой. Тогда песни рождались так: Саша был композитором и к придуманной музыке брал какую-то очень хорошую поэзию – он отлично ее знал. Я была далека от этого – мне больше нравится драматургия, я режиссер по образованию, – так у нас с ним шел творческий обмен. Он меня познакомил со стихами Уильяма Джея Смита, с Юнной Мориц, с Юрием Ряшенцевым, так что я ему обязана хотя бы элементарными знаниями помимо Шекспира и Шекли. В «Академии» не было каких-то математических подходов к творчеству. Я в жизни не платила ни за одну накрутку, меня устраивает любое количество просмотров, потому что оно объективное. Мы безостановочно репетировали и придумывали, не подстраивались под публику, а думали в первую очередь о том, как сделать что-то классное, что будет нравиться нам. Это было чистое творчество. Мы искали интересные реакции зрителей и слушателей, и когда понимали, что что-то поймали, активно это развивали. То, что сейчас называется стендапом, тогда называлось просто «разговорный жанр», и это была неотъемлемая часть «Академии». Когда мы выехали на первые в жизни зарубежные гастроли в Польшу, нам все сказали: «Вы же stand-up comedians!» Кстати, именно в Польше нам дали приставку «кабаре». Мы думали, что кабаре – это обязательно «Мулен Руж», а оказалось, что нет: это как раз стендап, причем политический, потому что мы выехали по приглашению Ягеллонского университета в Кракове, а там, например, был организован первый польский независимый студенческий профсоюз, и движение «Солидарность» тоже во многом пошло оттуда. Нас передавали от человека к человеку, показывая значки за лацканом, и такой же значок «Солидарности» сейчас лежит у меня дома. В Польше мы заработали первые приличные деньги, хотя не думали, что это вообще возможно. Конечно, тогда было немало дорогих артистов, которые того стоили – естественно, Алла Борисовна во главе, потом Сережа Минаев, [Александр] Барыкин, [Владимир] Кузьмин… Это те, на кого уже наезжали бандиты, потому что они считали, что с них было, что брать. С нашей же братии брать было нечего. Мы гастролировали под эгидой дискотеки Сергея Минаева, который был мегапопулярен – играл по два стадиона в один день и по шесть стадионов подряд в одном городе. Выступали за 50 долларов и были счастливы, на это уже можно было жить. Мы вообще не были заточены под слово «популярность». Когда мы в 1987 году приехали в Москву, то вместо сигарет я собирала окурки, обжигая их на свечке, а основной заработок у нас был простой – сдавали бутылки. Богатые дядьки на «Волгах» (это как сейчас «кадиллак»), которые эти бутылки принимали, все равно пытались нас жучить и проверяли, не битое ли горлышко – за битые давали меньше копеек. По-настоящему «Академия» выстрелила с песней «Тома» на «Рождественских встречах». Алле Борисовне нас показали мощные журналисты, работавшие на популярном канале «2 ? 2» – тогда он был музыкальным и крайне влиятельным. Все было демократично: ты реально мог дать кому-то свою кассету, и был шанс, что она попадет в дом к Алле Борисовне Пугачевой. Но «из подполья» на «Встречи» никто не попадал – все должны были как-то для начала себя зарекомендовать, пробиться. Это шоу было такой мощной, жирной красной линией, означающей, что самый главный ОТК [отдел технического контроля] мы уже прошли. А до этого был еще один ОТК, который назывался «Утренняя почта»: после эфира там многие просыпались знаменитыми. Один знакомый приятель-киевлянин, который работал в «Останкино», сделал нам туда пропуск. У меня как у провинциалки было ощущение, что как только я войду в здание, меня тут же начнут снимать… Мы нашли кабинет, где сидела редакция «Утренней почты», Саша был с гитарой. Сотрудники выходили после худсовета, среди них все были возрастные, грамотные, все знали нотный стан, сольфеджио – они открыли многие имена и не просто так там сидели. Мы говорим: «Вы знаете, а мы вот такой-то дуэт». – «Ну ладно, спойте». Нас послушала одна из редакторов, Марта Могилевская, самая продвинутая, с глубочайшим знанием классической музыки, и сказала: «Знаете, поющих-то у нас сейчас много. Вот сценариев у нас для “Утренней почты” не хватает». Саша сказал: «А я напишу». И писал сценарии год, пока мы не заслужили свое право появиться в программе. Мы с Юрием Николаевым провели вместе одну «Почту», для чего была написана очень плохая песня «Мой милый, как тебе я нравлюсь», не забуду это никогда. Но зато нас показали, и многое с этого началось. Потом мы вели нашу собственную программу «Доброе утро, страна». Мы были молодыми и наглыми, шутили так, как сейчас шутят на ТНТ, но делали это поизящнее. По степени свободы юмора и музыки это было золотое время. Можно было все: ты придумал, сделал, напрямую зашел к руководству центрального канала, тебя никто не задерживал. В этом не было блата, и человек, который обременен властью со всеми вытекающими последствиями, смотрел эти кассеты и говорил: «Это клево, давайте в эфир». Об этом сейчас можно только мечтать, пока через эти сто секретарш прорвешься.     Интервью: Сергей Мудрик (2020) Империя Поезд на Ленинград Интеллигентный шлягер со странной судьбой: сиротливый синтезаторный романтизм «Поезда на Ленинград», кажется, родом прямиком из 1980-х, но на деле вышла песня в 1992-м, когда и Ленинграда никакого уже не было (что, конечно, придает припеву незапланированный оттенок смысла – любимая уезжает от лирического героя на поезде, который идет в прошлое). «Империя» – типичный пример постсоветского one-hit wonder: навсегда оставшись в радиоэфирах с «Поездом», сама группа к новому тысячелетию прочно пропала со всех радаров, что уже в 2000-х даже спровоцировало появление фальшивых авторов, утверждавших, что федеральный шлягер исполняли именно они. Один из таких людей – карагандинец Евгений Шахрай – в 2011-м году рассказывал журналисту «Афиши», что все остальные участники группы давно умерли. Настоящего автора песни «Поезд на Ленинград» зовут Дмитрий Жаворонков, он живет в Москве и работает звукорежиссером в кино. Дмитрий Жаворонков вокалист, автор песни Официальная дата рождения группы – 1 апреля 1990 года: в тот день мы начали записывать первые песни на «Студии 8» города Екатеринбурга. До этого мы играли с разными людьми, спорили, у каждого были свои идеи, свои песни; а вот с того дня состав группы уже не менялся. Мы записали четыре вещи, среди них «Поезд на Ленинград», и с этими песнями поехали в Москву. «Поезд на Ленинград», кстати, был написан мной намного раньше – где-то лет за пять до этого, когда я заканчивал или только-только закончил школу. В Москве волею судеб песня попала на радиостанцию «Маяк». У них был хит-парад, и «Поезд на Ленинград» в десятке этого хит-парада продержался два месяца – единственным серьезным конкурентом на тот момент была «Осень» группы «ДДТ». После этого песня пошла в народ, зажила собственной жизнью. А мы начали записывать альбом. Делали его в Екатеринбурге, на Свердловской киностудии, там в основном записывались участники еще существовавшего тогда Рок-клуба: «Агата Кристи», «Чайф», «Наутилус», Настя Полева. К тому же нам Вадим Самойлов из «Агаты Кристи» в записи помогал – очень большой вклад внес в аранжировки, фактически был саунд-продюсером, за что ему большое спасибо. По большому счету, если послушать наш первый альбом «Мой сон» целиком, на нем слышно очень большое влияние рок-музыкантов; хоть мы и были попсовой группой, у нас получился некий симбиоз. Клипов у нас никогда не было, но были всякие телевизионные съемки в «Утренней почте», фестивальные эфиры и так далее. В те времена среди наших, скажем так, бизнесменов было модно спонсировать спортивные команды, музыкальные коллективы, все такое – нас вот тоже спонсировали. Правда, в какой-то момент все прекратилось, поэтому мы не успели себе сделать какой-то серьезный пиар. Тем не менее мы много ездили на гастроли по России, в Новосибирской области особенно много играли. Вторая вылазка в Москву у нас случилась в 1996 году, там мы записали на частной студии альбом «Дом на заре». С ним тоже помогал Вадим Самойлов – сыграл партию на гитаре, помогал с аранжировками, давал какие-то советы. Альбом вышел только на кассетах, диски тогда еще были не особенно популярны. Из-за отсутствия финансирования у нас не получилось никакой раскрутки, и участники коллектива начали потихоньку расходиться – кто-то обзавелся семьей, кто-то еще чем-то. В общем, не хватило терпения, и «Империя» перестала существовать. Позже, в 2000-м, я в одиночку пытался реанимировать группу, но успеха это не принесло, и попытки пришлось прекратить. Сейчас я музыкой занимаюсь только для себя, а работаю звукорежиссером в кино. По поводу «Поезда на Ленинград» со мной как с автором до сих пор периодически связываются. Иногда присылают кавер-версии, но мне они не нравятся. Как можно перепеть, например, «Отель “Калифорния”»? Это, конечно, помпезно, но у нашей песни похожий статус. «Поезд на Ленинград» до сих пор крутится на радио, хотя сколько лет уже прошло.     Интервью: Григорий Пророков (2011) Владимир Пресняков Стюардесса по имени Жанна 1990-е – последняя эпоха в истории России, когда в гражданской авиации еще сохраняется какая-то романтика: летать самолетами пока могут только те немногие, у кого есть деньги. В поп-музыке эту тему так или иначе эксплуатировали самые разные люди – от Валерия Сюткина до Ларисы Черниковой, – но интереснее и ярче всех, пожалуй, получилось у Владимира Преснякова, который переключил лирический фокус с пилотов на стюардессу. Сын аранжировщика ансамбля «Самоцветы» и будущий бывший муж дочери Аллы Пугачевой, Пресняков начинал в 1980-е как звезда подросткового кино и исполнитель интеллигентных лирических песен в духе, например, Стинга или Шаде, жанр которых хочется обозначить как (советский) софисти-поп. В некотором смысле его можно считать предтечей Агутина и Меладзе – правда, к тому моменту, когда они появились, Пресняков уже был другим. Кокетливая побасенка «Стюардесса по имени Жанна», спетая под резвую гитару и синтезированный баян, изменила траекторию карьеры человека, который сочинил «Странника» и «Замок из дождя»: именно после «Стюардессы» уточнять, кто тут старший, а кто – младший, пришлось уже отцу, а не сыну. Пресняков принял новое амплуа – и в 1996-м выпустил альбом под названием «Слюньки». Владимир Пресняков певец, композитор После какого-то концерта у нас был очень серьезный, долгий перелет – а в самолете была некая Жанна, стюардесса. Все были мрачные, грустные, жуткие, усталые – а она ходила, улыбалась, и ее… Ну, короче, ее вставляло не по-детски. Она как солнце была. Сама с собой смеялась, что-то такое. Жан-на подарила всем потрясающее настроение, в нее все влюбились. Она настолько обаятельная была, что сразу после приезда я сочинил вот эту самую строчку про стюардессу – и позвонил Резнику. Вы знаете, что такое рыба? Когда слова какие-то даешь текстовику, чтобы был понятен размер. Например, «Ехала-бежала-ехала-бежала». (Поет:) «Е-е-е-ехала, бежа-а-ала, е-е-е-ехала, бежала». А музыку Резник не слышал. И ровно через минуту он мне перезвонил и говорит: «Малы-ы-ыш, записывай». Вошел в образ и стал читать стихотворение очень душевно, думая, что это лирическая песня. (Декламирует:) Ночь безмолвною была, Тихой, как погост. Мне навстречу ты плыла В окруженье звезд… Ну и так далее. Я очень смеялся! А музыку я уже придумал к тому моменту. Сначала я промолчал, но в голове у меня совершенно не стыканулось ничего по поводу того, как все это вместе может лечь. А на следующий день вдруг легло – и получилась такая песня, где ничего в итоге не исправляли. Но Резник и вправду думал, что это будет такой романс. На самом деле песню мы писали пьяненькие, веселые, чисто по приколу – а в итоге она повлияла на всю мою судьбу. Я думал, что для нас это такая проходная песенка: полублатная стилистика, полурок. До этого я вообще другую музыку сочинял – был болен Стингом. После «Жанны» было тяжело вернуть людей к балладам вроде «Странника» – к тому, что мне действительно близко. Но я привык и сейчас уже горжусь – потому что на любом концерте, каким бы он ни был, в конце все выкрикивают: «Стюардесса!» И поют сами, мы ее не играем. Начинаем – а дальше уже допевают. Мне не кажется, что любая Жанна в стране теперь ассоциируется с этой песней и стюардессами. Иногда Жанна – это Фриске! А что касается персонажа, то он не такой уж плохой, согласитесь. Это нежная девочка, которая дарит тепло окружающим. Заботливая такая. Даже в чем-то мама. Мама-самолет. Мама полета! Единственное, чего я не понимаю, – того, что мы ничего не заработали на песне, которая звучала по всей стране. Представляете, сколько пираты сделали на этом? Какое состояние? Была очень смешная история: ко мне подошел человек и говорит: «Володя, здравствуйте, у меня есть ресторан. Я бы хотел, чтобы вы все время ходили к нам бесплатно». Я спрашиваю: «Почему?» И он такой: «Ну, я вас очень уважаю. Дело в том, что я весь свой бизнес – включая этот ресторан – сделал на продаже вашей песни “Стюардесса по имени Жанна”». Реальная история.     Интервью: Иван Сорокин (2011) Лесоповал Я куплю тебе дом Первые постсоветские годы – время формирования нового канона русского шансона (собственно, именно тогда и появляется сам термин): синтезаторный звук, тюремные темы, консервативный пафос. Для мейнстрима эта музыка, как правило, была диковатой, но случались и исключения. В случае «Лесоповала» главную роль сыграла фигура худрука: группу придумал, собрал и направлял поэт Михаил Танич, после войны просидевший шесть лет в сталинских лагерях, а потом много лет сочинявший советские шлягеры вместе с Яном Френкелем, Юрием Саульским, Владимиром Шаинским и другими композиторами. К карьерам Алены Апиной, Владимира Кузьмина и Ларисы Долиной Танич тоже имел отношение – в общем, был полноценным эстрадным тяжеловесом. «Я куплю тебе дом», которую куда лучше знают по припеву про «белого лебедя на пруду», – вечный хит алкогольных караоке и классика жанра в его самом стереотипном изводе. При этом никакого «блатняка» конкретно в этой песне нет – и возможно, в этом одна из причин ее массового успеха. «Я куплю тебе дом» – это вообще-то о том, что никакого дома никому лирический герой не купит, а единственная его надежда на благополучие – выигрыш в уличную лотерею; не тюремная лирика, но исповедальная баллада о постсоветской нищете от первого лица. Лидия Козлова-Танич вдова автора песни Михаила Танича, художественный руководитель группы «Лесоповал» Танич задумывал эту песню как одно из главных объяснений того, зачем и для чего существует «Лесоповал». Любой человек мечтает о счастье, потому что его не гарантирует даже богатство. Сегодня ты богат – а завтра попал в тюрьму. А счастья все нет. Но в этой песне человек осознал смысл жизни, и он хочет исправиться, хочет найти любимую, которая будет ему доверять, а он постарается сделать ее счастливой. Эта песня писалась в 1990 году. Народу жилось трудно, его часто обманывали, он часто разочаровывался в своих надеждах, но в общей массе все хотели жить по-человечески. Жить по понятиям – по тем, что дали нам заповеди Христовы. Поэтому все нормальные люди мечтали и мечтают о том, что у них будет красивая верная жена, дети, близкие им родители. И вот это простое народное желание – жить по-человечески – Танич ухватил в этой песне. Если мы выйдем за МКАД, углубимся дальше в Россию, мы увидим неблагополучный народ, который обманут, обворован, который не может угнаться за постоянной коммерциализацией жизни. Обычные люди, не преступники, в глубинке просто не в состоянии разобраться со всеми этими интернетами и коммерческими делами. Вы знаете, на каком мы месте в мире по уровню жизни? Это же страшная вещь! Народ, победивший в великой войне, живет чуть лучше разве что каких-нибудь нигерийцев! И вот этот несчастный народ сразу полюбил эту песню, потому что она о том, что у народа на сердце, о том, о чем у него душа болит.     Интервью: Ольга Уткина (2011) Вячеслав Величковский бас-гитарист «Лесоповала» Многие говорили, что словосочетание «белый лебедь» – это намек на зоны строгого режима, которые так и назывались и в которых содержали самых опасных преступников. Но Михаил Исаевич всегда говорил, что это не так. У Танича есть такие стихи: «О чем поет “Лесоповал”? / Да обо всем – про то, про это… / А не про кто чего сказал / На сходняке авторитетов. / О том, как плохо воровать / И деньги краденые тратить. / И как бы жизнь не прозевать, / И как ее перелопатить». То есть мы поем не о том, как надо воровать, а о простых людях, которые оступились случайно и попали в тюрьму. Кто из нас не хулиганил в детстве? Ограбили ларек, украли две бутылки пива, а взамен получили срок – и о каком тут исправлении может идти речь, когда за решеткой люди только хуже становятся? Вот об этом песни у Михаила Исаевича. В блатном мире… Хотя что значит «блатной мир»? Это такие же люди, как и мы с вами, с теми же мыслями, эмоциями, желаниями. Так вот, в блатном мире «Лебедя» воспринимали как лучшую и лирическую песню о любви. Мы ездили (и сейчас иногда ездим) на корпоративы известных авторитетов, они всегда нас благодарят, Михаила Исаевича блатные всегда очень уважали. Он ведь и сам шесть лет по наговору отсидел на зоне. Он нас учил, как надо себя вести на сцене, чтобы максимально за своих сойти. Танцорам показывал, как танцуют блатные, а нас всегда просил улыбаться. Мы-то серьезные, мрачные – стоим, блатных изображаем. А он говорит: «Вы что, серьезно думаете, что там все такие страшные?» Нужно было голову поднять, руки раскрыть и улыбаться. На корпоративах у авторитетов всегда все очень мирно происходило. Как правило, если мероприятие серьезное – то мужчины только за столом, женщин не брали. Никто не напивался, не матерился, наколки, как правило, рукавами тщательно скрыты. Разговоры все больше об общем или о бизнесе. Как-то еще давно, в ельцинское время, в ресторане я краем уха на такой вечеринке услышал, как блатные обсуждали, что скоро Россия будет поделена на кусочки. Это были люди, приближенные к тогдашней власти, и конечно, какие-то слухи и до них доходили. Что России больше не будет, Дальний Восток отойдет Японии, Сибирь достанется Америке. Вскоре после этого, кстати, появилась партия «Единая Россия». Думаю, она неслучайно так называлась, Россию они хотели спасти. Мы стояли на грани распада, но, слава богу, этого не случилось.     Интервью: Ольга Уткина (2011) На-На Фаина Непрезентабельный очкарик Станислав Садальский приходит домой с цветами, получает от жены записку о том, что она ушла, засыпает в дырявом носке – и попадает на оргию в древнеегипетском храме с участием обнаженных женщин, змей, каннибалов в котелках, вооруженного спецназа и двойника Виктора Цоя. Посреди всего этого четыре красивых молодых человека причитают свое «Шинанайда-опа-опа-шинана». Сюрреалистический порноклип на «Фаину» (его неподцензурную версию и сейчас можно посмотреть только в «ВК», отключив соответствующие фильтры) похож на грезы посетителя видео-салона. Все штампы низовой поп-культуры здесь собраны вместе и поданы в максимально кричащем и мемоемком виде – сейчас такое мог бы снимать Александр Гудков, если бы окончательно пустился во все тяжкие. В какой-то момент в клипе на «Фаину» камера снимает музыкантов «На-На» так, что они как будто занимаются сексом непосредственно со зрителем. Этот ракурс, кажется, неплохо описывает продюсерскую интенцию основателя группы. Бывший худрук презентабельного советского джаз-ансамбля «Интеграл» и один самых эксцентричных деятелей постсоветской эстрады Бари Алибасов кроил «На-На» по лекалам первых западных бойз-бендов – но наполнял эту форму уникальным содержанием российских 1990-х. Собственно музыка – синтезаторный попс в его самом простецком изводе – тут была менее важна, чем, скажем так, культурный проект (хотя и хитов у «На-На», конечно, тоже хватало). Четверо красавцев – Политов, Жеребкин, Левкин и Асимов – ездили в Чечню и Чернобыль, выступали перед королем Таиланда, выводили на сцену военную технику и даже в космос собирались полететь. Или нет: распространять придуманные новости шума ради во времена отсутствия интернета было даже проще. Бари Алибасов продюсер В «На-На» сначала солисткой была Марина Хлебникова. Куда она делась? Это, знаете, такое заблуждение, что я заранее все тщательно спланировал. Группа сформировалась в таком составе случайно. Сначала было два солиста – Валера Юрин и Марина Хлебникова. Но Марина ушла. Решила заняться сольной карьерой. И тогда я подумал: чего искать-то второго солиста? Вот он, прекрасный мальчик, Володя Левкин. Так и получилось – один беленький, другой черненький. Вы же до «На-На» делали «Интеграл», были таким контркультурщиком. Зачем вам понадобилась попса? Тогда совершенно неожиданно появилось решение ЦК КПСС о том, что отныне можно заниматься частным предпринимательством. Первые, кому разрешили делать бизнес, были шашлычники и артисты. Поэтому за теми и другими тут же начали гоняться бандюганы. И в первых рядах по отъему денег были как раз выпускники «Интеграла» – Андрей Разин, например, с «Ласковым маем». Потом я помог Сашке Шишинину создать женский аналог «Ласкового мая» – группу «Комбинация». Шишинин до этого вообще был майором ОБХСС по экономическим преступлениям. А в один прекрасный день пришел ко мне и сказал: «Хочу стать продюсером». То есть вы просто захотели заработать денег? Вообще-то, у меня было две цели. Все, что я видел тогда, было абсолютно беспомощно. «Ласковый май» – это вообще позорище! Выходят люди на сцену с нарисованными клавишами на картонке! А публика висит на люстрах! Но «Ласковый май», «Комбинация», Белоусов и еще Дима Маликов катались по стране и срубали бешеное бабло, просто невообразимое по нынешним меркам. И я решил сделать что-то подобное. Получилось несколько радикальнее. Ни Белоусов, ни Маликов на сцену все-таки голыми не выходили… Это чистая правда – до сегодняшнего дня никто не выходил на сцену так, как «На-На» вышла в первый раз. Даже мне было страшно. Это была песня «Эскимос и папуас». Прямо перед их выходом на сцену приходит художник по костюмам, я говорю: «Где костюмы папуасов?» Он достает банан и говорит: «Вот». Тряпочный банан. Я говорю: «А остальное где?» Он смотрит на меня и пожимает плечами: «Все. Больше ничего нет». То есть им буквально с голой жопой нужно на сцену выходить. Я как заору: «Как они пойдут?! Ты с ума сошел, что ли?!» Но делать было нечего. Это же все-таки требовало невероятной смелости. По голове легко дать могли… Честно говоря, я сам трясся. Но этим было хоть бы что. Что называется – ссы в глаза, все божья роса. Все парни пришли ко мне с каким-то опытом. Политов торговал в электричках, Асимов торговал на вокзале, Славка [Жеребкин] где-то уже работал металлургом, но какие они металлурги и торговцы? Им по 19 лет было. Они ничего не боялись, им нечего было терять. В итоге был просто шквал аплодисментов. Их не отпускали со сцены минут двадцать. Тогда я и понял – это успех. И раз публике это нравится, пусть работают с голыми жопами. Это же был продюсерский проект от и до. Вы точно должны были себе отвечать на вопрос, для кого эти голые парни скачут по сцене, кто их публика. Они геи или гетеросексуалы, например? Если солист эксплуатирует в своем творчестве молодость, сексуальность и эротичность, он прежде всего не должен быть женатым. Тогда все – вы на себе ставите крест! Количество поклонников, особенно женщин, уменьшается. Они понимают, он при бабе – его уже не получить. Как девушка может представить, что рядом с ее кумиром развалилась какая-то баба? Так что это было мое условие. Любая фанатка думает: «Пусть он лучше будет голубой, чем женатый». Как-то я сказал эту фразу в программе у [Александра] Горожанкина [музыкального редактора «Взгляда»]. Так они ее вырвали из контекста и 19 раз в сутки крутили. Меня даже Пугачева спрашивала: «Неужели ты это правда сказал?» Я, конечно, мог остановить эту рекламу, но я не остановил. Эта фраза очень важна для концепции продвижения бренда. Да, гей-подтекст в группе был довольно мощный. Нет, в группе был всегда другой подтекст. Они унисекс. Все, кто хочет секса, могут мечтать об этой группе. Неважно: бабушка, дедушка, мужчина, женщина, кошка, собачка – их должны хотеть все! Их любили и те, кому 95 лет, и те, кому 4 года. Стихи писали. Бабушки с дедушками тоже? Где-то валяются эти мешки писем. Дедушка пишет: «Мне 95 лет, моей бабусе – 87. Мы так любим вашу группу». Ну а как так, что случилось с советскими бабушками и дедушками? Как получилось, что они вдруг перестали видеть на сцене оскорбительно голых мужиков, а начали видеть каких-то бесполых куколок? Да, эти старички в письмах так сюсюкались: «У-тю-тю-сю-сю, какие мальчики хорошенькие». Меня даже американцы спрашивали: «Как ты этого добился?» А это очень просто – я ведь работаю не для интеллектуалов, я действую на подсознание. Ну вот, например, если человек голый, но делает при этом что-то смешное на сцене, все: бабушке уже все равно – голый он или одетый. Когда клоун показывает жопу, это никого не смущает. Я думаю, старики воспринимали «НаНа» именно как голых внуков в пеленках. Писька есть, но, знаете, только для того, чтобы пописать. И все было хорошо, пока не появился клип на песню «Фаина». Да, посыпались угрозы. Нам писали: «Мы уничтожим ваши кассеты, никогда больше не будем вас слушать». Было все то же самое, как в Америке с рок-н-роллом, когда все эти святоши и христианские общины ругали Элвиса Пресли за то, что он водит непотребно тазом, и сжигали его пластинки. Но клип-то и правда запредельный. Я считаю, что предела сексуальности не существует. Но тогда я решил, что зашел слишком далеко, что даже для меня это слишком. Мы не стали ротировать этот клип. Показали пару раз по телевизору и засунули куда подальше. А как вообще эта песня появилась? «На-На» к тому времени уже была популярна настолько, что нас пригласили на концерты в Стамбул. А традиция была такая: в конце выступления все артисты вместе – турки и наши – исполняли какой-то один номер. Я начал искать турецкую песню, чтобы использовать оттуда фрагмент. Перелопатил кучу материала, переслушал всех турецких артистов. Время выступления было уже близко, а песни все не было. Случайно на показе у Егора Зайцева мне понравилась одна мелодия, явно турецкая. Я говорю: «Что за песня?» А он: «Не знаю, но в Турции вроде очень популярная». Ну я и решил, что возьму оттуда фрагмент припева. Но честно вам признаюсь, я вообще не думал, что эта песня когда-то будет кому-то нужна. Мы уехали из Турции и забыли про эту песню навсегда. У нас куча таких песен. Мы же гастролировали с утра до ночи ежедневно. А потом как-то пришли на рынок, и там везде играет «На-На». И везде – «Фаина». Притом что продвижением никто не занимался. Но вы же наверняка как-то программировали эту сверхпопулярность? Здесь понадобился талант и дар Сергея Пудовкина. Ему было 17 лет, и он пришел пробоваться солистом. После того как я послушал его пение, я подумал, что он просто идиот. Ни одной живой ноты! Я до сих пор не слышал, чтобы кто-то пел хуже. Как-то он и еще один мой администратор решили спеть на дне рождения у Алены Апиной, там междусобойчик был, человек десять, Алла Пугачева за столом сидела. И когда эти два урода запели и еще начали пританцовывать, Алла закричала: «Остановите их! Остановите! Я не могу! Я сейчас умру от смеха». Певцом он был никаким, зато наглый-наглый. Я думаю: «Дай-ка я попробую из него сделать пиарщика». Такого слова, наверное, и не было тогда. И слова «промоутер» тоже. Я как-то распечатал журналистам памятку – «Кто есть кто в музыкальном мире». Кто такой промоутер, агент, менеджер и продюсер. Потому что тогда журналисты всех называли продюсерами. И заголовок был: «Памятка для СМИ». Юрка Айзеншпис увидел эту хрень и говорит: «Бари, а чего такое СМИ?» Такое было время. Но Пудовкину функции пиарщика вы, похоже, объяснили довольно неплохо. Он оказался таким болтуном, вруном и аферюгой, что просто был рожден для этой профессии. Мы сделали ему визитку, на которой было написано «промоутер группы “На-На” Сергей Пудовкин». Все спрашивали: «Что это означает?» Он ходил в газеты, на радиостанции и на телевидение и везде врал. Например, о том, как испанцы украли диск, на котором хранились тайные фотографии голых солистов «На-На». И дальше выпустили жвачку с этими фотографиями. Так вот, пустили слух, что на некоторых жвачках можно было даже рассмотреть члены. Жвачка-то правда была, только невинная. Но как ее после этого сметали… То есть все скандальные истории, которыми были окружены «На-На», придумывал Пудовкин? Да, но мотивировал его к этому я. Я придумывал, он исполнял. И делал это безупречно. Была одна история, которую все запомнили. Ко мне пришел Володя Некрасов, который запускал [сеть магазинов парфюмерии] «Арбат Престиж», и попросил придумать рекламу. Поскольку они занимались парфюмерией, я решил, что «На-На» должны создать такой образ противоречивый. Солисты были одеты в вечерние строгие костюмы, галстуки, блейзеры, лацканы, а брюки при этом спущены до колен. А ниже надпись: «Нюхаем вместе. “Арбат Престиж”. Парфюмерия». Мэрия начала кричать, что надо чуть ли не в тюрьму всех посадить, что это пошлость и порнография. Город поделился на две части – одни были за акцию, другие против. Случались драки. Одни залезали на лестницу и гвоздями приколачивали штаны прямо поверх плакатов. Другие возмущенно срывали их: «Зачем?! Это искусство!» Все эти «сосем за копейки» потом были просто повторением нашей акции.[20 - Имеются в виду появившиеся в Москве в начале 2000-х билборды с рекламой супермаркета «Эльдорадо», на которых был изображен пылесос и написан слоган «Сосем за копейки».] Многие интеллектуалы пренебрежительно относились к группе «На-На». Они просто не понимали, что я провоцирую их глупость и тупость. Я их обувал. Если бы они копнули глубже, наверняка бы поняли, что стоит за этим проектом. Знаете, какое чувство главное в российском сознании? Зависть. Русская журналистика устроена так – она строит пьедестал из говна и потом на него поднимается. Не очень-то основательный фундамент для возвышения, но им кажется, что, если удалось залить Киркорова или Пугачеву дерьмом, это успех. Все это свора оголтелых придурков. Человека два или три из них, может быть, разбираются в музыке. Зато в чем была Ксюша [Собчак], трахнул ее этот хахаль или это смонтированный трах, вот в этом они понимают хорошо. Сейчас многим кажется, что в 1990-е поп-музыка была куда разнообразнее. Конечно. Была конкуренция. Лейблы искали оригинальных артистов и сражались за них. Начиналось все с советской песни, и вдруг появились все эти «Кар-Мэны», «Мумий Тролли», Земфиры, «Технологии», Шуры, «Хуй забей». Радикальный музыкальный язык. Да та же [Вика] Цыганова, шансон. Дошло до того, что к 1997 году лейблы стали платить огромные по российским меркам деньги за альбомы. Мы за «Прикинь, да» получили 450 000 долларов. Немыслимо! Обычно такие истории заканчиваются фразой «А потом грянул кризис». Дефолт подкосил всех. Компания «Союз», лидирующая в этом бизнесе, перестала существовать.[21 - На самом деле компания «Союз» существует и сейчас.] Сдохли все лейблы. А дальше появился первый бесплатный файлообменник – Napster, который обвалил всю музыкальную индустрию, во всем мире. Некоторые устраивали бойкоты. Сумасшедшие! Это все равно что пытаться остановить изобретение колеса или огня. Все минуло. Вы с группой тогда уже делали карьеру в Америке? Да. Нами занимался [популярный продюсер и телеведущий] Дик Кларк. Ни один американец, которому исполнилось хотя бы два года, не представляет себе Америку без Дика Кларка. Это человек, который отсчитывает последние десять секунд Нового года. Это человек, с которого началась музыкальная индустрия современная. С которого начался рок-н-ролл. Мне тогда говорили: «Если вами занимается Дик Кларк, вам даже петь не нужно!» А он серьезно прямо вами занимался? Он сказал: «Я хочу сделать последнюю революцию в своей жизни. Я хочу продвинуть на американский рынок русскую группу». Он ходил постоянно к нам на репетиции. И все не мог научить ребят петь слово beautiful. Как-то не так у них получалось. Я языка не знаю, зато у меня есть слух. Я говорю: «Вы понимаете, он думает, что он произносит букву “т”, а на самом деле произносит букву “р”. Обманите его! Не говорите “бьютифул”, скажите “бьюрефал”». Они так и произнесли. Он так обрадовался: «Вот! Что он вам сказал? Я 15 минут бился – не мог вас заставить!» Короче, мы были в шоколаде. Пять компаний готовы были подписать с нами контракт. И тут хоп – и музыкальная индустрия полностью рухнула. Никто не хотел записывать альбомы. Мы там еще потыркались и поехали домой. Вы понимали, что былой популярности уже не вернуть? Мы понимали, что у нас больше нет того будущего, в котором мы жили. Я в этот проект вложил все свои деньги. У них было 19 педагогов. Один час занятий стоил 2000 долларов. Каждый день 14 часов занятий. Я туда вложил все, что у меня было, и я был на сто процентов уверен, что мы победили. Когда мы возвращались в Москву, был еще один шанс… Вы собирались лететь в космос. Проект был очень простой: кто-то из наших ребят должен был полететь в космос и записать там гимн планеты, выйти на связь с Землей, чтобы все главные мировые звезды вместе с ним спели по одной строчке. Финансировал проект Фредди Хайнекен, тот самый, который пивной магнат. Так вот – неожиданно он взял и умер. Это случилось через несколько месяцев после того, как мы несолоно хлебавши вернулись из Штатов. А космическая отрасль в России была уничтожена. Там крутилась куча аферистов! Чтобы найти другого инвестора, мне нужно было, чтобы Путин встретился со мной и сказал: «Ребята, счастливого пути. Я вас поздравляю, летите!» И это было бы гарантом. Но я не смог добиться этой встречи. Потом проходимец Лу Перлман сообщил, что его группа ’N Sync летит в космос первая. Этот кретин никуда не полетел. Но право первой ночи было украдено. Говорили, что вы еще активно на китайский рынок пробивались. Пробивались, но ничего не получилось. Это уже наши проблемы внутренние, административного управления группы. У меня был депресняк тяжелый после этого космоса. Пару лет было только одно желание: покончить с собой. Я лечился постоянно: психиатры, психоаналитики. Ведь ты уже видел цель, к которой шел всю жизнь: стать мировой звездой. Она в руках у тебя уже, эта цель! Ведь если бы эти грандиозные планы осуществились, я бы стал круче Брежнева, Сталина. Я бы стал легендой на века. Первый в истории гимн планеты, записанный из космоса! Он будет первый до тех пор, пока будет существовать человечество. И это рухнуло. И наша возможность выбраться в Америку. Все рухнуло в один день. Абсолютно не было никакого смысла жить. Но я выбрался. «На-На» для вас теперь – пройденный этап? Ну как – пройденный этап? Это для меня как левая или правая рука. Это мое. Рука может онеметь. Значит, нужно лечить, чтобы двигалась. «На-На» для меня – это часть тела.     Интервью: Елена Ванина (2011) 1993 Анжелика Варум Городок Анжелика Варум (вообще, ее зовут Мария, но сценический псевдоним решили сделать более благородным) – возможно, самая лиричная поп-певица 1990-х. На большой сцене она оказалась благодаря отцу – украинскому композитору, который руководил группой Валерия Леонтьева и аранжировал песни Пугачевой, – и поначалу репертуар певицы довольно сильно шатало: не так просто уложить в голове, что «Человек-свисток» и «Городок» спеты одним человеком в одно время. В творческой биографии Варум были и софисти-поп («Художник, что рисует дождь»), и рейв («Зимняя вишня»), и взрослый рок («Другая женщина»), и благородная эстрада («Февраль» и другие песни эпохи Леонида Агутина), но как бы ни звучали ее песни, сама она сохраняла мгновенно узнаваемую манеру – вкрадчивую, деликатную и всегда как будто отрешенную. В лучших вещах Варум всегда есть некая тайна, потому что, не отказываясь от чувствительности, Анжелика поет так, словно находится где-то не здесь. Возвышенно-трагический «Городок» – один из таких номеров и песня странной судьбы, которая благодаря одноименной юмористической телепередаче оказалась одним из символов эпохи. Впрочем, вполне заслуженно: избегая надрыва в духе ранней Булановой, «Городок» очень изящно переводит в звук ощущение потерянности, бесприютности, тоску по (хотя бы внешнему) равенству и братству – и тогда, и сейчас эта песня звучит как скорбное прощание не только с детством, но и со страной, которой не стало. Кирилл Крастошевский автор текста В конце 1980-х я писал мюзикл для театра «Современник» с композитором Максимом Дунаевским. Ему принадлежала одна-единственная коммерческая студия, которая тогда была в Москве, – Gala. Я до этого не работал в поп-музыке, но в этой студии познакомился с множеством людей. Юра Варум там работал аранжировщиком: он услышал мои стихи, написанные для мюзикла, и предложил сотрудничать. Я тогда был нарасхват – писал группам «Технология», Богдану Титомиру, Ларисе Долиной, Валерию Леонтьеву. Я был дипломированным поэтом, но стихи порой отличаются от текстов песен. К сожалению, многие мои стихи не годились для поп-музыки, а ребята-композиторы из этой тусовки меня научили правильно писать шлягеры. В песенных текстах не должно быть перегрузки, в них присутствует своеобразная ритмика. В русском языке огромное количество непоющихся слов, которые не стоит использовать в песнях. Написание шлягера – это большая наука. Стихи у меня были качественные. Для Варум я писал не так много нового – в основном мы вынимали из моих запасников. Юра был одним из немногих композиторов, которые умели слышать поэзию – это очень важно. Изначально мы писали Алле Пугачевой, Маше Распутиной, Ирине Аллегровой, а Маша Варум напевала демо. Эти записи услышал кто-то из продюсеров и предложил отдать их ей на пробу – «Художник, что рисует дождь», «Городок», еще «Человек-свисток», по-моему. За это нас подвергли страшнейшей обструкции. Но звезды слишком долго думали – у нас не было столько времени. Юра нашел простой выход и сделал проект, а я его поддержал. Алла Борисовна работала в этой же студии, Gala. Она не проявляла интереса к этим песням, пока они не вышли. Но она не перекрывала нам кислород, как многим. Брала Анжелику на «Рождественские встречи» – но порой со странным репертуаром. Такая у нее была логика – брать артистов с нераскрученными песнями. Варум Пугачева взяла с песней «Соседский паренек», которую знали в то время, наверное, только мы с Юрой. Сценический образ Анжелики Варум отталкивался от нее самой. Мы сыграли на том, что это была более интеллигентная музыка, чем у группы «Комбинация», например. Конечно, когда Анжелика взрослела, образ менялся. Сначала у нее были детские песни вроде «Барабашки», но мы быстро ушли от этого образа. Те же «Ля-ля-фа» и «Гудбай, мой мальчик» уже не были подростковыми, а «Городок» – тем паче. Стали делать из Маши молодую интеллигентную женщину. Юрий Варум был одним из лучших аранжировщиков в Советском Союзе и на постсоветском пространстве. У него музыка неровная, но при этом мелодичная. И песни не похожи друг на друга. Кроме того, у нас была очень хорошая аппаратура в те годы. Нам из Германии привезли комплект, который стоил страшные деньги; в России больше нигде не было такого фирменного звука. Ребята из 1990-х подарили, честно скажу. Я родился в Москве, и многие мои одноклассники из достаточно элитной школы стали серьезными авторитетами. Они нам помогали деньгами, но взамен ничего не требовали. Я знаю певиц, которые вообще не умели петь. Это Кристина Орбакайте, которая не могла точно в ноты попасть, но потом она научилась прекрасно петь благодаря своему огромному трудолюбию. Ира Салтыкова сейчас вживую может петь, хотя раньше тоже не отличалась серьезным вокалом. Анжелика тоже не сразу стала петь вживую. Она проделала огромную работу, трудилась день и ночь над своим голосом. Это не человек, на которого талант упал с неба. Кроме того, тогда не было возможности тюнинговать голос, как сейчас. А еще не было рэпа, который любого может сделать артистом. Я, кстати, автор первого рэпа в России – «Девочки в красном», которую исполнял Богдан Титомир. Самая любимая моя песня. Я не пытался писать для Анжелики грустные песни специально. Просто они женские. У нас в России все шлягеры на миноре вообще – только гимны Советского Союза и России в мажоре. И «Зайка моя». У нас даже если мажор в музыке, то обязательно минор в тексте. Это принцип поэзии: лирика всегда стоит на осенней грусти, на определенном декадансе. «Городок» я написал легко. Я родился на площади трех вокзалов, когда там была старая деревянная Москва: маленькие-маленькие переулочки, домики, магазинчики, огромный мир. Потом эту Москву стали сносить. Тогда я работал артистом в «Современнике» – и на каких-то гастролях я очень быстро написал эти стихи. «Городок» сразу понравился и Юрию, и Марии. Под нее даже спонсоры денег дали, которые за Машей ухаживали. Я тоже понимал, что это хитовая песня – я ведь до этого много лет работал как бард и пел и ее, и «Художник, что рисует дождь». Мы ездили на гастроли с Валентином Иосифовичем Гафтом и другими артистами, объездили весь мир: от Индонезии до Америки. Название юмористической передачи «Городок» появилось, когда песня уже вышла. В те годы никто никого не спрашивал – просто мы с Юрой в один прекрасный день услышали ее на заставке. Нас и в титрах не было, только надпись: «Спасибо Анжелике Варум за песню».[22 - Как легко удостовериться на YouTube, в титрах передачи «Городок» указывалось, что текст песни написал Крастошевский.] Потом появилось и его имя, но меня не указали. Юра сделал из дочери звезду; интеллигентную артистку на фоне вакханалии, которая царила в 1990-е (он потом меня упрекал за то, что я пишу группе «Стрелки»). А с Леней Агутиным она стала петь намного меньше. Когда он пришел к ней, мы не вылезали с гастролей – а у него был один концерт в месяц. Женился он вовремя (смеется). Когда Леня стал работать с Машей, Юра перестал писать ей песни. Он потерял единственное, над чем работал. Это сильно его подорвало, что-то сломалось. Я приезжал к ним на дачу, мы долго работали – но так ничего и не написали для Анжелики. А потом Юрий тяжело заболел, его стали спасать – и увезли в Майами.[23 - Юрий Варум умер в Майами 5 июня 2014 года.] Сейчас песни стали никому не нужны. Так считают [другие эстрадные поэты] и Карен Кавалерян, и Саша Шаганов, и Лариса Рубальская. По большому счету сейчас идет молодняковый самопал. Ну и дай бог. Нашим звездам ничего не надо, мы и не предлагаем. Никто ничего не пишет уже давно. В лучшем случае – мюзиклы; вот у меня опера вышла – «Продавец игрушек». Премьера была в «Новой опере».     Интервью: Евгения Офицерова (2020) Кай Метов Position № 2 Тему секса в начале 1990-х развивали не только рэперы – можно стало всем, и многие этим воспользовались. Уроженец Казахстана Кай Метов обладал абсолютным слухом и музыкальным образованием, одно время служил пианистом в Тамбовской областной филармонии, а пел при этом так, будто просил закурить. В первой строчке «Position № 2», кажется, впрямую говорилось об онанизме, но это никого не смутило. Песня, которая привычно для тех времен совмещает синтетический ритм с электрогитарными запилами, даже была использована в рекламе новой модели автомобиля «Лада» – там ее исполняет хор солдатов-призывников. Кай Метов певец, автор песни Никаких четких вещей, на которые бы я прям ориентировался, создавая первые хиты, у меня не было. Зато была очень мощная энергия вокруг. Это было время больших перемен, когда рушилось многое из того, что представляло для меня обычную человеческую жизнь: институты власти, социальные законы, основы мировоззрения. Создавались новые приоритеты, новое ощущение реальности. Я не могу назвать это референсом, не могу сказать, что я на это ориентировался, – но это абсолютно точно сыграло большую роль в моем дебютном альбоме. Когда формировалось мое звучание, у меня не было денег на живых музыкантов и дорогие студии. Я исходил из того, что было под рукой. А под рукой был тогда сэмплер EPS 16 plus фирмы Ensoniq. Он и определял звучание. Там внутри уже была прошита обработка и сумматор каналов. Двух мегабайтов оперативной памяти хватало, чтобы прописать большую часть музыкального произведения. Чем богаты, тем и рады. Но в этом были свои плюсы. Это был такой минимализм: не было ничего лишнего, даже обработка использовалась по минимуму – в этом было свое очарование. И поскольку этот звук пришелся по вкусу не только мне, но и большому количеству людей, я от этого не уходил. Но на концертах другое звучание, там много живого. Что касается голоса, я ничего особого не делал, скажем так. Как-то так получилось… Есть же много всяких разных красок: можно голосить, а может быть более интимная подача – и вот моя подача людям пришлась по вкусу. В этом есть, с одной стороны, интимная близость, а с другой стороны, брутальность. Такой замес, наверное, и сыграл свою роль. Первый мой эфир на центральном канале случился в передаче «Музыкальный обоз». Причем была такая история: в эту передачу пришел директор студии «Звук» Андрей Лукинов и сказал, что к нему приходил юноша Кай Метов, принес песню и не оставил ни телефона, ни адреса. И теперь он меня разыскивает. Мне позвонили друзья, об этом рассказали. В наше время я не могу себе представить, чтобы такое было возможно. Клип на «Position № 2» был, по-моему, снят в 1994 году. К этому моменту песня уже везде звучала. У меня в связи с этим была возможность потихонечку погрузиться в популярность. Я слышал везде и эту песню, и другие песни свои, но видеоряда еще не было. А потом мне предложили снять клип. Я говорю: «А про что будет клип, как мы будем снимать?» На что ответ: «Да никак, приедет много красивых девушек, и что там будет происходить, то и будем снимать, потом все это намонтируем». Примерно так все и получилось (смеется). Я всегда обходился без спонсоров. У меня не было продюсеров – никаких людей, которые давали бы на творчество деньги. Главный спонсор в моей жизни – любовь народа. К сожалению, мне кажется, что сейчас творческим людям сложнее достучаться до чувств слушателей. В 1990-е это было просто – люди были более открытыми, не шарахались от нового. Все стали осторожно относиться к тому, что им предлагают. Мы стали более зависимы от тех стандартов, форматов, которые нам навязаны. Мой старший брат – рояль. Для меня это симфонический оркестр, в котором есть абсолютно все краски. Все звучит внутри меня, и рояль – подспорье для того, чтобы это все проверить и потом уже переложить на сэмплы, на звуки, которые есть у тебя в распоряжении. В минуты каких-то эмоциональных потрясений я всегда садился за рояль. Это помогало мне сублимировать какие-то негативные эмоции в позитивные творческие вещи. Вселенная слышит новое произведение, а ты превращаешь то, что тебя гложет, в то, что тебя радует. В своем музыкальном бэкграунде я ничего необычного не вижу – профессиональное музыкальное образование, по моей логике, должно быть у музыканта. На одном из поворотов жизненных так получилось, что я ушел в эстраду. Но академическое образование, которое у меня в полной мере есть, – это мой надежный базис. В нас всех прописана на генетическом уровне связь с предыдущими поколениями. У нового поколения уже где-то внутри прописаны основные постулаты того, что было до них, до того, как они родились, – и им легко воспринимать музыку 1990-х, она в них практически на генетическом уровне. Когда происходят какие-то домашние торжества, поются довольно древние песни. Почему? Да потому что они нас всех объединяют.     Интервью: Григорий Пророков (2011), Николай Овчинников (2020) А’Студио Солдат любви Если посмотреть на заголовок песни и на клип с париками, мечами и пышными манжетами, легко счесть это взбалмошное барочное диско просто попыткой перевести на русский эстетику будораживших Европу в начале 1990-х Army of Lovers. На деле все сложнее: от проекта Александра Барда тут – разве что образ, вынесенный в заголовок, да заигрывания с оркестром. В остальном «А’Студио» – совершенно самостоятельная творческая единица и прямые наследники советских эстрадных лабораторий: до того как стать отдельной группой, алматинский ансамбль Байгали Серкебаева аккомпанировал певице Розе Рымбаевой. В конце 1980-х «А’Студио», как и многим другим, дала путевку в жизнь Алла Пугачева – и уже в начале 1990-х группа доказала, что не зря: Серкебаев одинаково успешно сочинял и дискотечные гимны вроде «Солдата», и слезные баллады вроде «Нелюбимая», во всех случаях сохраняя заметный невооруженным ухом аранжировочный профессионализм. Дальнейшая карьера группы только доказала умение ее худрука встраиваться в любые рамки: из героев этой книги, царивших в начале 1990-х, «А’Студио» – одни из немногих, кто успешны до сих пор, хоть и сменили в какой-то момент вокалиста на вокалисток. У них даже была совместная песня с группой Centr. Байгали Серкебаев продюсер, автор песни, клавишник Это был мой первый эксперимент в плане дэнс-культуры – тогда она только нарождалась. В первую очередь речь о ритм-секции: прошла эра Boney M, «Sunny» и всего такого прочего. И началась именно танцевальная музыка. Потому и ритм-секция такая – вроде и диско, но и клубное движение. Хотя это смешанный стиль, конечно. Тут гармония развитая, а в клубной-то музыке обычно два – три аккорда. В этой песне есть что-то от гармонических последовательностей ABBA. А гитарная партия напоминает… Вылетело из головы, старая группа. А, Londonbeat! В общем, это такой классик-дэнс. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66381206&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Сноски 1 Термин американского журналиста Джона Сибрука. Его одноименная книга, вышедшая на русском языке в 2016 году, рассказывает, как производятся международные поп-хиты. 2 Первый сборник вышел в 2020 году; в него включены 12 статей, которые аналитически исследуют те или иные аспекты современной российской популярной музыки: от того, как она работает с ностальгией, до того, как устроен ее культурный экспорт. Второй том «Новой критики», посвященный звуковым образам постсоветской поп-музыки, будет издан в 2021 году. 3 Подробнее о том, как соотносится опубликованный в журнале материал с книгой, читайте в разделе «Ответы на вопросы» (#x4_x_4_i0). 4 Речь, конечно, прежде всего о проекте «Нашего радио». Подробнее об этом см. в статье Ивана Белецкого «Будущее в прошедшем. Три сюжета об утопии и ностальгии в постсоветской музыке» в сборнике «Новая критика» (М.: ИМИ, 2020) или в работе Полли Макмайкл о каноне «Нашего радио» в сборнике «Russian Culture in the Age of Globalization» (Taylor & Francis Group, 2019). 5 Подробнее об этом понятии см. в моей статье «Эпоха Земфиры и «Мумий Тролля» закончилась. Теперь все иначе» (meduza.io/feature/2019/01/02/epoha-zemfiry-i-mumiy-trollya-zakonchilas-teper-vse-inache (http://meduza.io/feature/2019/01/02/epoha-zemfiry-i-mumiy-trollya-zakonchilas-teper-vse-inache)). 6 Об этих поколенческих различиях я писал чуть более подробно в той же вышеупомянутой статье, опубликованной в «Медузе». 7 См. рассуждения Юрия Сапрыкина вокруг феномена «Старых песен о главном»: meduza.io/feature/2021/01/01/den-rozhdeniya-nostalgii (http://meduza.io/feature/2021/01/01/den-rozhdeniya-nostalgii) 8 Большое интервью с Cream Soda Об альбоме с Федуком, доходах со стримингов и хорошем вкусе: the-village.ru/weekend/weeknd-interview/cream-soda (http://the-village.ru/weekend/weeknd-interview/cream-soda) 9 Подробнее о логике его выбора см. в разделе «Ответы на вопросы» (#x4_x_4_i0). 10 В силу сложной истории составления списка песен, вошедших в эту книгу (см. все тот же раздел «Ответы на вопросы» (#x4_x_4_i0)), «делегатом» от «Любэ» у нас оказался «Комбат». Если бы список составлялся с нуля в 2021 году, на его месте, конечно, был бы «Конь». 11 Полностью пост можно прочитать по ссылке: facebook.com/urzhanov/posts/10158119647101872 (http://facebook.com/urzhanov/posts/10158119647101872) 12 Об этих образах см. статью Дарьи Журковой в уже упомянутом сборнике «Новая критика». 13 См., например, статью Андрея Шенталя «Преданная революция, или Девяностых не было» (colta.ru/articles/raznoglasiya/13743-predannaya-revolyutsiya-ili-devyanostyh-ne-bylo (http://colta.ru/articles/raznoglasiya/13743-predannaya-revolyutsiya-ili-devyanostyh-ne-bylo)) или статью Иры Конюховой об истории группы «Тату» в связи с российской биополитикой в сборнике «Новая критика». 14 В конце 2018 года участок земли, на котором находится «Орленок» (с 2002 года гостиница называлась «Корстон»), выкупил «Яндекс». Здание снесли, на его месте построят новую штаб-квартиру компании. 15 Владислав Сурков в 2011 году – первый замглавы администрации президента, ответственный за внутреннюю политику; один из самых влиятельных людей в российской политике. Впоследствии сменил еще несколько государственных должностей, до февраля 2020 года был помощником Владимира Путина. 16 Отец Сергея Козлова – Алексей Козлов, лидер джаз-роковой группы «Арсенал». 17 Большинство песен на этом альбоме написаны композитором Ильей Духовным и поэтом Кириллом Львовичем. 18 Алексей Небольсин с 1992 года занимался нефтяным бизнесом; с 1997 года возглавляет собственную компанию «Трансэнергоснаб». Также является членом президиума общественной организации малого и среднего бизнеса «Опора России». Сведений о его работе в правительстве Москвы найти не удалось. 19 На самом деле города Палм-Спрингс в Калифорнии. 20 Имеются в виду появившиеся в Москве в начале 2000-х билборды с рекламой супермаркета «Эльдорадо», на которых был изображен пылесос и написан слоган «Сосем за копейки». 21 На самом деле компания «Союз» существует и сейчас. 22 Как легко удостовериться на YouTube, в титрах передачи «Городок» указывалось, что текст песни написал Крастошевский. 23 Юрий Варум умер в Майами 5 июня 2014 года.