Тайная жизнь Ребекки Парадайз

Тайная жизнь Ребекки Парадайз Педро Маньяс На связи Ребекка Парадайз – агент под прикрытием. Личность Ребекки тщательно засекречена, но она рядом, в этом можете не сомневаться! Юная шпионка раскроет все тайны одноклассников и выведет на чистую воду подозрительных личностей. Слава о Ребекке уже вышла за пределы школы. Сверстники, затаив дыхание, следят за потрясающе интересной жизнью девочки-спецагента! Сможет ли кто-то ее вычислить? Никто, конечно, не догадывается, что под этим именем скрывается девочка в очках с толстыми, как бутылочное донышко, стеклами. «Здравствуйте. Меня зовут Урсула Дженкинс, и я ненавижу волшебников», – вот что, вероятно, вы услышали бы при знакомстве с ней. Хотя так начинать не принято, поэтому чаще ей приходится рассказывать о себе какие-то скучные вещи: «Мне одиннадцать лет и пять месяцев, я живу на шестом этаже в очень маленькой квартире». Но в интернете можно создать любой образ – а с фантазией у Урсулы все в полном порядке! Впрочем, реальная жизнь все равно оказывается лучше воображаемой: в ней есть люди, которые любят не того, кем ты очень хочешь казаться, а именно тебя, каким бы нелепым ты себя ни считал. Педро Маньяс (родился в 1981 году) – испанский детский писатель, лауреат многочисленных премий в области детской литературы, среди которых El Barco de Vapor – ее вручают за лучшую детскую книгу, написанную на испанском языке. Рано научившись писать, в детстве он выбирал между профессиями садовника, таксиста и художника, не подозревая, что так и останется ребенком. Ну, или детским писателем. Педро Маньяс отлично понимает детскую психологию, поэтому ему свободно удается говорить от имени Урсулы-Ребекки, не перегибая и не утрируя. Педро Маньяс Тайная жизнь Ребекки Парадайз Посвящается Хесусу, Мигелю Анхелю, Элою, Лусии, Луне, малышу Хави… и тем, кто еще придет. Ах да! И всем на свете Урсулам. 1. Ящик и семь замков Ненавижу фокусников. Не просто не люблю, не выношу, терпеть не могу. Я их Ненавижу. С большой буквы «Н». Их интересуют только три вещи. Какие? Кролики, игральные карты и цилиндры. Никак не пойму, почему именно эти три. Кролики такие противные – на первый взгляд мягкие, совсем плюшевые, но это только на первый взгляд. Чуть что, сразу хвать за палец, как будто это морковка, или обнимешь покрепче, а они гадят прямо на платье. Игрушки лучше, под ними не бывает вонючих шариков. Игральные карты нравятся в основном старушкам и крупным мошенникам. Колоду кладут на зеленое сукно рядом с горсткой настоящих бобов и фальшивых купюр. Если задуматься, глупо ставить кучку бобов против фальшивых денег и ждать, что козырь достанется тебе. На кону хоть и ненастоящие, но всё-таки деньги. Цилиндры – это такие древние шляпы, которые исчезли с лица земли давным-давно, а те немногие, что выжили, поселились на головах у фокусников. Это охраняемый вид шляп, поэтому охотникам запрещено стрелять в голову иллюзионистам. Вот почему вражда между фокусниками и охотниками не утихает по сей день. Кажется, я не всегда ненавидела иллюзионистов. По-моему, всё началось, когда один фокусник заставил исчезнуть мою маму и не вернул ее обратно. Как-то раз вечером родители поехали развеяться в Портсмут. Объясняю: Портсмут – это город в четырнадцати километрах от моего дома. Просто, если верить картам, во вселенной есть и другие города с таким названием. Слушай, когда я говорю «город в четырнадцати километрах от моего дома», я считаю прямо от двери, потому что, если считать от кабинки в школьном туалете, когда ты внутри занят своими делами, получится и того больше. Кстати, когда я говорю «занят своими делами», я не имею в виду, что ты там решаешь кроссворд или вяжешь крючком, я… Короче, ты понимаешь. Так о чём это я? Ах да. Тем вечером родители поехали повеселиться. Как взрослые. То есть никаких экспериментов с кремами в ванной, никаких червей, выкопанных в саду. Они просто поехали в Портсмут на машине. Там съели на ужин омара под майонезом и решили сходить в театр, или в кино, или даже на выступление фокусника. Папа не любит говорить о том трюке с исчезновением, ну и ладно. Я его прекрасно себе представляю. Как будто видела всё своими глазами. В зале полно мужчин и женщин. Почти все пришли парами, как мама и папа. На столах красные скатерти и зеленые лампы. Зрители смеются, пьют вино и перешептываются, а в небе над Портсмутом гремит гроза. Зажглись огни, и на сцену вышел фокусник. Его звали Антонини, или Викторини, или еще как-нибудь по- дурацки, но обязательно с окончанием «ини». Его жесткие усы смотрели четко вверх. Как-его-там-ини немного поиграл с цилиндром и засаленной колодой, подошел к краю сцены и пригласил добровольца из зала. А лучше – девушку. Жаль, что он так сказал. Не пригласи он девушку, мама бы не вышла на сцену, осталась бы с папой за столом, и домой они вернулись бы вместе, и сейчас она бы ругала меня за то, что я до сих пор не выключила свет в комнате, а я бы попросила еще десять минут, а она бы сказала – пять. Но фокусник пригласил девушку. И мама поднялась на сцену. «Фру-фру-фру», – скрипели ее чулки, когда одна нога касалась другой при ходьбе. «Цок-цок-цок», – стучали ее каблучки между столиками. «Бух-бух-бух», – билось ее сердце, так она волновалась. Зажегся фиолетовый свет. Иллюзионист попросил маму залезть в черный ящик, который стоял за ширмой. Он закрывался на семь замков, а на крышке была нарисована серебристая змея. Мама забралась в ящик, улыбнулась и потерла глаз. Она всегда так делала, когда волновалась. Как-его-там-ини закрыл крышку на все семь замков и поводил руками. Зрители сглотнули. Раздался хлопок. Ящик открылся, но мамы там не было. Зрители зааплодировали, не жалея ладош. Вот олухи! Фокусник поклонился, закрыл ящик и снова поводил руками. На сей раз он даже заклинание произнес. Зрители опять сглотнули. Ящик открылся, но там по-прежнему было пусто! И это не шутка и не розыгрыш! Что-то пошло не так. Под цилиндром проступили капли пота и покатились по лицу до самых усов. Маг снова произнес заклинание, и опять ничего. У зрителей пересохло в горле. Папа забарабанил пальцами по столу. Как-его-там-ини обтер лоб полой плаща. Не люблю рассказывать, как он еще сто раз напрасно повторил заклинание. Мама не появилась ни в ящике, ни за столом, ни дома. Она осталась где-то там, среди голубей, кроликов, тузов червей и цветных платочков, которые фокусники заставляют постоянно появляться и исчезать. Не веришь? Да это чистая правда! Вот почему сейчас я живу с папой. Кстати, забыла представиться, меня зовут Урсула. На самом деле я Ребекка. Нет, Урсула. Ребекка! 2. Сказка – ложь Я знаю, что? с самого начала сделала неправильно. Ну кто же так представляется: «Ненавижу фокусников»? Только представь. Заходишь в кабинет к новому начальнику или врачу, протягиваешь ему руку и говоришь: – Здравствуйте. Меня зовут Урсула Дженкинс, и я ненавижу волшебников. Да это было бы гениально! Собеседник пожал бы тебе руку и ответил: – Рад знакомству. Я Джек, и я терпеть не могу комочки в пюре. Увы, так не бывает. Скорее всего, начальник тут же тебя уволит, а врач выпишет направление на какие-нибудь анализы. Видимо, первым делом нужно наговорить друг другу кучу глупостей и только потом переходить к делу. Надо узнать, сколько человеку лет, где он живет, сколько зарабатывает, какая у него машина и в котором часу он встает по утрам. Ответы на эти вопросы вылетают у меня из головы, как только я захочу с кем-нибудь поболтать, поэтому я переписала их на желтую картонную карточку. Раз уж эти глупости так важны, то не будем терять времени. Вот что тебе нужно обо мне знать: Привет, меня зовут Урсула. Сколько мне лет? Одиннадцать лет и пять месяцев. Где я живу? В очень маленькой квартире на шестом этаже. Сколько я зарабатываю? Нисколько, ноль, ничего, дырку от бублика. Какая у меня машина? У меня нет машины. Я езжу на метро, но оно не мое. Во сколько я встаю? С понедельника по пятницу в 7:30. По выходным – как только сработает будильник (иногда я опять засыпаю). Приятно познакомиться. Поговорим о чём-нибудь важном? Одно плохо: едва ли по этой карточке ты составишь обо мне правильное впечатление. А может, я и не хочу, чтобы ты по-настоящему узнал меня. Сначала послушай, что обо мне думают другие. Меня зовут Урсула (пока забудь про Ребекку), это я тебе уже рассказала, но тут можно добавить кое-что еще. Если хочешь обратиться именно ко мне, а не к любой другой Урсуле на планете Земля, можешь называть меня Урсула-врушка. Или Урсула-тупица, если тебе нравится. Или даже Урсула – четырехглазая малявка. Такая у меня коллекция прозвищ. Одни собирают марки или бабочек. Другие коллекционируют сувениры из путешествий. Решит такой коллекционер привести в порядок счета или завести будильник, наткнется в ящике стола или на полке на какую-нибудь безделицу из поездки и тяжело вздохнет. Вот и у меня с прозвищами так же. Из каждой школы, в которой училась, я прихватила на память по одной кличке. Их уже три. По поводу четырехглазой. Два глаза стопроцентно мои, маленькие и блестящие, как угольки. Два других – это очки, большие и круглые, как бутылочное донышко. Без этих донышек от угольков толку нет – у меня близорукость. Сверху, на голове, хвост. Снизу слишком короткие ноги (почти как руки) и слишком длинные руки (почти как ноги). Наверняка что-то пошло не так, когда меня собирали по частям. Между руками и ногами – круглый живот и пупок, который похож на кнопку стиральной машины. Только нажимай не нажимай, ничего не произойдет. Жаль, что ты не можешь рассказать о себе. Если бы мы сидели друг напротив друга или говорили бы по телефону, всё было бы иначе. Наверное, поэтому телефоны людям нравятся, а книги нет: книги работают только в одном направлении. Всё-таки есть вещи, о которых лучше рассказывать на бумаге. Говори что хочешь – никто не перебивает, не пристает с глупыми вопросами. Иной раз собеседник спросит: «Так ты Ребекка или Урсула?» «У тебя правда такие огромные очки?» «Полицейские не задержали того фокусника, который заставил твою маму исчезнуть?» «Какие именно движения руками он делал?» «А это сработает с моей училкой по физре?» «Ты что, издеваешься?» Что касается «врушки», «тупицы» и «малявки», всё это неправда. То есть правда, но не совсем. А может, и совсем. Может, я и правда просто врушка. Иногда если я сильно волнуюсь, то начинаю сочинять не очень правдивые истории, как та, про фокусника и маму. Только, по-моему, это не вранье. Я понимаю разницу между враньем и сказками. Когда укладываешь ребенка спать и рассказываешь, как в лесу жил-поживал зайчонок и выращивал на грядке морковь, – это сказка. А когда признаёшься учительнице, что зайчик съел твою домашнюю работу, – это ложь. И всё-таки разница не всегда очевидна. Куда там! К тому же я тебе уже говорила: ненавижу кроликов. Пойми одно: я всегда стараюсь говорить правду. Вместо истории о том, как фокусник Как-его-там-ини заставил исчезнуть мою маму, я хочу рассказать, как всё произошло на самом деле. Потом стою перед огромной толпой ребят, они разглядывают меня, очки, розовую резинку для волос, а я слова правдивого сказать не могу. Тогда история про фокусника получается сама собой. Она более захватывающая и менее грустная. Тут-то все и начинают считать меня лгуньей, но хотя бы не жалеют. И так всегда. Я могу говорить правду, но она вообще не заслуживает внимания: «У меня очки как донышко стакана». «Я получаю одни двойки по французскому». «Наша новая квартира гораздо меньше прежней». Ну как? Кому захочется слушать такую правду, если можно выдумать кое-что в сто раз интереснее? В конце концов, в собственную ложь можно даже поверить. Да, я прекрасная лгунья! И зовут меня Ребекка! 3. Обратный отсчет Опять всё неправильно! Хватит уже рассказывать эту историю! Не помню, говорила ли тебе, но папа ужасно рассердился, узнав, что я всем разболтала про фокусника. Правда, страшно разозлился. Особенно когда я в сердцах заявила, что, будь я тогда с ними, ни за что бы не позволила засунуть маму в ящик, а папа закричал, чтобы я никогда больше не повторяла эти слова, но я повторила, и он со всей силы ударил ногой по двери кухни и проломил ее. Сейчас в квартире, где дверь с дырой, живет другая семья. Так что теперь новым жильцам придется терпеть козни противной Скруч. Она всё время ворчит, будто из-за дерева между нашими домами у нее в саду развелись паразиты и пора бы его наконец срубить. Папа сказал, тот дом слишком большой для нас двоих. Ну не глупости? Дом может быть слишком маленьким, а слишком большим – никогда! Если кому-то кажется, что его дом слишком большой, пусть тогда живет на кухне или в столовой. Почему взрослые этого не понимают? К тому же, хотя папа и не догадывается, в квартире мы не одни. Всего нас семеро: папа, я и пять червяков, которых я держу в игрушечном сейфе с землей. Я выкопала их в саду в день, когда мы переехали, хотела спасти от страшной участи – Скруч всё равно бы их раздавила. Лучше бы у меня жила змея. Или тутовый шелкопряд. Или змея-шелкопряд. Но червяки тоже сгодятся. Я дала каждому имя, и они выползают, как только я их позову. Не веришь? Да это чистая правда! Раньше у нас жил кот по кличке Астронавт – он мяукал, глядя на звезды. Как-то раз он убежал и больше не вернулся, а может, и вернулся, но мы об этом не узнаем, потому что уже не бываем в нашем старом районе. Червякам пришлось привыкать к новому дому. Мне тоже. Наша квартира, конечно, больше, чем игрушечный сейф, но не намного. Мы живем на шестом этаже, в доме на перекрестке двух шумных улиц. Квартира заставлена коробками, и она слишком далеко от моей прежней школы. Теперь я буду учиться в другой школе; она желтая, а когда идет дождь, горчичная. Это моя четвертая школа. Между ней и домом большой парк с маленьким прудом, каждую ночь там кричат птицы. А днем визжат машины. Особенно если огромный грузовик с твоими вещами из старой квартиры встанет перед подъездом. Папе не нравятся звуки с улицы, а мне становится по-настоящему жутко от звуков, которые я слышу внутри. Например, если вот-вот произойдет что-то, чего я совсем не хочу, чувствую, будто в голове у меня часовая бомба. Секунда за секундой идет обратный отсчет до взрыва. Так случилось и в первый день в новой школе, в четвертой. «Тик-так, тик-так», – застрекотало в голове утром в пятницу, когда я кормила червяков. «Тик-так, тик-так», – вечером в субботу затикало еще громче. «Тик-так, тик-так», – вечером в воскресенье бухало так, словно кто-то колотил молотком мне по макушке. Папа готовил котлеты из шпината. Он брал пригоршню зеленой массы, разминал ее в ладонях, смотрел на меня, опускал руку в кастрюльку со взбитым яйцом, перекладывал шарик в другую руку и опускал его в тарелку с панировочными сухарями, снова смотрел на меня, качал головой и вздыхал. Я сидела на полу, среди неразобранных коробок, в глубокой задумчивости. Я слушала «тик-так». – Завтра в школу, – сказал он, слепив четвертую котлету. Когда взрослый хочет заговорить с другим взрослым, он рассуждает о погоде: она либо хорошая, либо плохая. Если взрослый хочет заговорить с ребенком, он скажет что-нибудь про школу. – Я знаю. – Как настрой? – не унимался папа. – Хороший. – Правда? – Правда, правда, правда! – буркнула я. – Тебе разве не нужно собирать рюкзак? – Нет. – Я соврала. – Не нужно или ты его уже собрала? – И то и другое, – опять соврала. Тогда я закрыла глаза и засунула руку в ближайшую коробку. После переезда там намешано много разных вещей, мне нравится на ощупь отгадывать, что внутри. Я узнаю? всё на свете: настольную лампу, коврик томатно-красного цвета из прихожей, тубы из-под аспирина, папину форму… На дне коробки я нащупала стеклянный флакончик, он был очень холодный, я не могла понять, что это. Открыла глаза: мамин лак для ногтей зеленого цвета. Теперь он мой, но что толку? Мне всё равно не разрешают красить ногти… Я крепко сжала флакончик в левой руке. Папа вмешался в мою игру – он не понимает, когда я играю. – Директор школы очень симпатичная женщина. – Отлично, – равнодушно отозвалась я. В голове оглушительно тикало. – Она сказала, твоя учительница тоже очень симпатичная. – Угу, – я сжала в кулаке лак для ногтей. Симпатичные. Симпа-тик-тактичные. Симпа-тик-так-тик-так. Тик-так. – И одноклассники, говорят, симпатичные. Как же надоели этот шум и это слово! – Даже консьерж наверняка симпатичный! – закричала я. – И учитель французского! А психолог симпатичнее всех! Спорим, он супер-пупер-мега-симпатичный?! – Перестань кричать, Урсула! – Сам перестань! – Я набрала побольше воздуха. – Откуда тебе знать, что они симпатичные? – Потому что большинство людей такие. Тебе это, конечно, не понравится. – Наверное, это с тобой они милые. – Или ты сама не даешь им быть милыми. – Просто ты им нравишься, а я нет! Папина котлета повисла в воздухе. – Почему ты думаешь, что не нравишься людям? Я не ответила. – Урсула, почему ты думаешь, что не понравишься им? Тишина. Почти гробовая. Даже тиканье прекратилось. – Думаешь, тебя за что-то можно не любить? Я молчала, к горлу подступил комок. – Ты ничем не хуже остальных. Слышишь меня? Я легла на пол ничком, чтобы папа понял: не хочу больше разговаривать. Тогда я заметила, что всё еще сжимаю в руке лак для ногтей. Я втиснула его в карман джинсов и прижалась лицом к ковру. Запахло пылью. Папа отвернулся и сделал еще пару котлет, а может, три или одну – я уже не видела. Наконец он спросил: – Ты не задохнешься? Я хотела сказать «нет», а получилось «дет». – Я не сержусь на тебя. Хотела сказать, что знаю, а получилось «я здаю». – Урсула, – позвал папа. Воцарилась тишина. – Веди себя завтра хорошо. Обещаешь? Хотела сказать «обещаю», но ничего не получилось. 4. Кот в космосе Бомба взорвалась в назначенное время. Хотя всё пошло наперекосяк намного раньше, гораздо раньше. Как только я открыла глаза-угольки и надела очки – бутылочные донышки. Ноги лежали на подушке, а там, где оказалась голова, пахло ногами. Потом я пролила молоко на новую тетрадь, которую купил папа; он дал мне другую, одновременно старую и новую, с надписью «Метрополитен-музей». Она была новая, потому что в ней никто ничего не писал, а старая, потому что ее купили, когда я еще не родилась. В Метрополитен-музее работала мама. Дальше я почистила зубы гелем для волос, а волосы уложила зубной пастой. Я была готова на всё, только бы вернуться в постель. «У меня ветрянка! Честное слово!» – так и хотелось сказать. Папа подгонял меня. Он девять раз повторил, что мы опоздаем, вытащил меня из дома, закрыл дверь, опять открыл, зашел в квартиру, надел ботинки, запихнул меня в лифт, вышел на улицу, вернулся в лифт за зонтом, вскрикнул, что его машину угнали, вспомнил, что в новом доме есть гараж, и отвез меня в новую школу. – Ты только не волнуйся, – то и дело повторял он, сжимая руль дрожащими руками. Мы приехали на девять минут раньше (по одной на каждое папино «мы опоздаем»). Пока он говорил с учительницей, я ходила туда- сюда по классу. Дождливым утром пустой кабинет пахнет по-особенному. Мокрым зонтом, деревянной стружкой из точилки для карандашей, крошками старого бутерброда и вымытым с хлоркой полом. Во дворе под дождем дрожали лужи. Я тоже дрожала, но старалась не подавать вида и разглядывала кипы скрепленных листов бумаги, которые висели на стене. «Классные новости, – значилось на первой странице каждой стопки. – Новости и слухи о нашей школе». И чуть ниже приписка: «Главный редактор: София Дж.» – Иногда с ней бывает немного… трудно, – прошептал папа. Учительница с улыбкой попросила его не беспокоиться, и он крепко пожал ей руку. Потом легонько потрепал меня по голове, пожелал удачи и ушел. Мою новую учительницу зовут Лианн, она невысокая, чуть выше меня. У нее растрепанная прическа, крупные кольца в ушах, яркий шарф, огромная сумка и высокие сапоги цвета кофе. Или кофе с молоком. Или эспрессо. Или черного кофе. Мне-то откуда знать? Кофе я не пью, модой не интересуюсь – и это как раз чистая правда. Я только хотела сказать, что в таком наряде она выглядела еще более хрупкой и отличить ее от учеников можно было с большим трудом. Разве что по широкой улыбке. У новой учительницы очень много зубов, поэтому она постоянно улыбается. И так широко, что кажется, будто она смотрит на тебя не глазами, а зубами. С одной стороны, это вызывает доверие, а с другой – пугает. – Урсула, мы начали заниматься несколько недель назад, тебе придется нагонять. Садись сюда, – сказала Лианн, – на первую парту. Тебе будет всё видно. Не люблю, когда такое говорят. Мне сразу кажется, что на мои здоровенные очки обратили внимание. Так не годится. Лучше бы учительница сказала что-нибудь вроде: «Привет, меня зовут Лианн, и я ненавижу свитеры с горлом». Начали собираться одноклассники. Их было очень много, сотни! Может, и тысячи! (Честное слово!) Они проходили мимо моей парты, как будто это был единственный путь к их местам. Я опустила глаза и сделала вид, что ищу очечник в рюкзаке. Как назло, он то и дело попадался мне под руку. Где бы я ни искала, тут же натыкалась на треклятый футляр. – Здравствуйте, дети! – пропела Лианн, когда все расселись. – Здравствуйте, Лианн! – ответили все, кроме меня. – Сегодня у нас появилась новая ученица. Урсула, встань, пожалуйста. Я ждала этого момента, я же эксперт по первым дням в новой школе. Поэтому я заранее обдумала свое поведение, чтобы не опозориться. На этот раз всё под контролем. Я собиралась обезвредить бомбу. – Ее зовут Урсула, – пояснила Лианн, будто это было непонятно, а потом обратилась ко мне: – У нас есть правило: в первый день новые ученики рассказывают немного о себе, чтобы все остальные могли получше их узнать. Расскажи нам что-нибудь интересное. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=65211242&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.