Мальчик

Мальчик Рита Волкова Повесть «Мальчик» написана интересным, красочным языком в совершенно необычной манере. Это что-то среднее между белым стихом и прозой. Стоит отметить, что написание самого текста также необычно. Это даже не текст, а некий поток мыслей, записанный на бумаге. Автор дает читателю поразмыслить самому. В повести нет лишних растянутых описаний, что вовсе не обедняет ее. Здесь каждое слово «к месту» и наполнено глубинным смыслом. Эта книга предназначена для вдумчивого чтения и предполагает соответствующую обстановку… Рита Волкова Мальчик © Волкова Р., текст, 2013 ©«Геликон Плюс», оформление, 2013 Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. Посвящается отцу Антипову Александру Петровичу и брату Жене… нашей дорогой и любимой, милой и трогательной Манечке… Анечке Саперовой — безвременно ушедшей girl-friend… А также Андрею Лосюгину О себе я хочу собой остаться: джинсы, свитер, порох в банке из-под чая, и уже не чаю: утро! а в углу моя гитара ждет: ствол с вечера начищен, день событьями напыщен, вечер будет как бальзам рижский, пражский (все равно!), как с охотой повезет! эл. почта для отзывов и предложений [email protected] (mailto:%[email protected]) Предисловие Повесть «Мальчик» написана интересным, красочным языком в совершенно необычной манере. Это что-то среднее между белым стихом и прозой. Стоит отметить, что написание самого текста также необычно. Это даже не текст, а некий поток мыслей, записанный на бумаге. Автор дает читателю поразмыслить самому. В повести нет лишних растянутых описаний, что вовсе не обедняет ее. Здесь каждое слово «к месту» и наполнено глубинным смыслом. Эта книга предназначена для вдумчивого чтения и предполагает соответствующую обстановку. Ее нужно не просто читать, а прочувствовать, осознать, приложить воображение. В повести интересна и социальная тема, тонко затронутая автором, как явление немаловажное для истории страны: 80—90-е годы — разрушение «старого» и попытки становления «нового». Что касается психологической стороны — характеры героев изобилуют чертами обычных людей, которые не лишены высоких чувств и глубоких переживаний. Любовная тема проходит сквозь все произведение легкой мелодией, и лишь иногда её громкость возрастает и заглушает течение центральной мысли. Эмоции героев, безусловно, насыщенные и неотчужденные, но они не мешают книге иметь ровный и положительный тон. Любому человеку, интересующемуся интеллектуальной лирической прозой, которому близки психологические моменты, такие как любовь, оценка и переоценка ценностей, просто необходимо прочитать это новое, отличное от работ других современных авторов произведение!»     Б. Д. * * * Дом у дороги на перехлесте двух улиц — Липовой и Тополиной, с зелено-бурой крышей, которая вот-вот «зацветет» травой, с антенной-паутиной, с красной кирпичной трубой и беленым фасадом. Вот такой он, наш дом! Дом в котором железо называют колчеданом![1 - Из фильма «Дом в котором мы живем». (Здесь и далее примечания автора.)] Его построил мой дедушка, и я безгранично благодарна ему за все чудеса, которые он делает для меня, а для меня он делает многое, а для меня он не только дедушка, но и отец. * * * В этом доме есть комната — самая маленькая из шести. Это твоя комната, которая никогда по сути и не была моей! Я здесь, как гость. Под белоснежным потолком висит лампочка из фиолетового стекла, на стенах – портреты девиц-красавиц в исполнении художника Sara Moon. Зеленый гипсовый аллигатор купается в лучах желтого бра на противоположной стороне стены. Он уронил свою хрустальную голову в изголовье кровати и освещает прямоугольник атласного покрывала. За окном под майским солнцем нежатся «степные голландцы»: красные, с черным сердцем в глубине венчика. Как хочется нырнуть носом в душистую чашечку и целовать, целовать их шелковистые лепестки! Многие таяли от твоих зеленых глаз. Многие бывали в твоей спальне. Старая няня грела в котельной студеную колодезную воду, затем стирала на заднем дворике широкие полотна простыней. Охая и причитая, она отстирывала багровые следы, напоминающие о вчерашней ночи любви. * * * – Ангел мой, хранитель мой, спаси, помилуй! — стою я, наклонившись, над не то иконой, не то портретом, написанным каким-то древним мастером на трех досках, сколоченных позади крестом. Мой ангел – он в латах, со щитом и мечом, за спиной у него огромные крылья. Художник не следовал никаким канонам иконописи, кроме поста, разумеется. В лице ангела нет ничего от греко-латинского профиля. В его лице я вижу знакомые черты. Да-да, те же глаза на портрете в золоченой гипсовой раме, которые часто пугали меня, потому что следили за тем, как я играю на фортепиано! А ещё на моей шее твой крест из темно-зеленого камня, обрамленный в металл. Я его нашла среди других вещей и сразу поняла, что он твой! Няня сказала, что нельзя носить чужой крест, потому что возьмешь «лишние» грехи на себя и испытаешь судьбу человека, его носившего. Она по понятной причине мне такой доли не желала и велела мне снять и выбросить эту проклятую вещь. Мама поведала, что вы обменялись крестами со своим лучшим другом. Этот «названый братец» впоследствии совершил первый и самый тяжкий из семи смертных грехов — УБИЙСТВО. Ты же – мелкий, но более «карательный» со стороны людей — воровство чужих сердец. За что и был тягчайше наказан — насильственно лишен жизни своим лучшим другом. Но это уже не по Ефрону и даже не по Брокгаузу. И тем более не по закону Божьему! «Во всех преступлениях мира виновата любовь!» — вещает философ средневековья. Наталья так любила тебя, что не давала тебе проходу, а ты охладел к ней. «Как так охладел? Так легко?» — плакала в телефон Наташа. «Как у вас, у молодых, все просто!» — ворчала добрая няня. «Обиженная женщина готова на многое, сынок!» — остерегал тебя отец. Тут девушка проявила поистине женское коварство: шепнула твоему лучшему другу, мол, убьешь его – буду с тобой! Просил ли он время на раздумье? Испытывал ли муки совести? Или его глаза застлала безумная любовь к этой женщине и слепая ревность к другу? «Одному Богу известно!» — говорила няня. * * * Мальчик сказал: хочу быть героем И звезды чтоб только с неба хватать! На календаре март, восьмое число. Солнце плавит серый лёд, птицы льют трели, звенят весенние капели! «Весенний праздник! Кто же помнит о смерти?!» — восклицает древнекитайский мудрец. Ты ушёл из дома с самого утра, сказал, что скоро будешь, но что с тебя возьмёшь?! Ветреный мальчишка сбежал на свидание! Но случилось так, что ушёл навсегда. Вскоре пропала и твоя любимая кошка. Помню, что я совсем крохой залезала под стол и гладила её по чёрной лоснящейся шерсти. Кошка убегала, не вынося цепких детских рук. * * * Книжный шкаф. Боже мой, сколько интересного стоит на его пыльных полках! Книги в разноцветных узорных переплетах для меня пока делятся на «сказки» и «несказки». Твой отец лежит на старом диване и читает для меня сказки. Мне очень хочется, чтобы он почитал еще! У него от усталости слезятся глаза, он протирает очки в роговой оправе полой клетчатой рубашки. – Ольга! Ну хватит мучить деда! Он устал, а тебе пора спать! — вступается за него мама. – Ну еще одну сказочку на ночь! — начинаю канючить я. А еще я прошу деда нарисовать мне что-нибудь. Он берет ручку и рисует «оловянных солдатиков». Я так не умею, у меня выходят одни каляки-маляки. Иногда он учит меня игре в шахматы, хотя мама говорит, что в них играют только взрослые дяденьки! А мне забавно: вот король, вот королева, вот офицеры, лошади, пушки… солдатики! Все как в настоящей войнушке у мальчишек! А по телевизору другая война: Влад Листьев. Поцелуй в лоб контрольно. Стоп-кадр: пешка утеряна в лабиринте батареи центрального отопления. * * * Еще не закончилась эра «голубых» экранов, социалистически бумажно-красных гвоздик, искусственных елок с пластмассовыми овощами и космонавтами на ветках, сервантов с посудой из ГДР в нежно-августовские астры, люстр с «сосульками», с салатно-зелеными коробочками выключателей. Думаете, что за бред? А это целая эпоха бредовой мысли! Фаянсовые фигурки — тогда для меня просто красивые игрушки, но, как оказалось, они довольно хрупкие. Я грохнула одну из них, а она оказалась из мела. Все думали, что это фаянс, а она была сделана из мела! Склянки с мамиными духами. Еще тогда, в детстве, я питала страсть к французским духам! Я любила выпускать из этих флаконов ароматных «джиннов», а открывая, случайно проливала. Благоухающие капли предательски расползались по полировке шкафа и по паркету, оставляя удушливо липкие следы. – Fidgi[2 - Духи Fidgi Guy Laroche выпущены в 1966 году парфюмером Жозефиной Катапано.]! — узнавала по следам мама – Только не Ispahan[3 - Духи Ispahan Yves Rocher выпущены в 1977 году.]! — сокрушалась она. – Ольга! — кричит мама в праведном гневе. – Мама, я пробую мир на вкус! — оправдываюсь я. * * * Вот в глубине этого «сундука с сокровищами» я и обнаруживаю твой блокнот с терракотовой обложкой, если перелистать странички на максимальной скорости — мышка Микки побежит за мышкой Минни, но не это привлекло мой детский ум. «Кто-то кого-то кем-то как-то куда-то… Мир на вкус волокнист, как сладкая вата… Я надеваю шинель погибшего брата…»[4 - Из стихотворения «Ракенрол» Яшки Казановой.] Я плыву по волнам твоих строк и строф! Я читаю твой дневник… Богиня первая Манечка Громова — моя любимая нянюшка. Была она из семьи так называемых «раскулаченных». Соседи бросали косые взгляды. – Кулаки! – кричали им вслед. Манечка испуганно озиралась на мать: «Что же они им такое сделали?» Ставни заколотили гвоздями, со двора увели всю скотину. Особенно больно было смотреть на животину, когда гнали колхозное стадо мимо родных ворот. Коровушки рвались домой и получали от пастухов порцию кнутом. Василиса – её мать – красивая и статная женщина умерла, когда Манечке было лет восемь, говорят, сердце не выдержало такого горя. Старухи судачили наперебой. – Я ей кричу, надевай всю одёжу на себя! А Васёна-то стоит ни жива, ни мертва, как сажа бела, онемела, голубушка, язык отнялся совсем! – начала было баба Фима. – Так и помёрла в пути в Сызране! — продолжила баба Сима. – Ой, во чужой стороне у чужих людей, ой! – заголосила первая. – Да не причитай ты, дура-баба! — огрызнулась вторая. – Ой!.. – отозвалась Серафима. – А где Степан-то был? – вдруг спросила Евсимия. – Незнамо где! Неведомо! Да, и здесь он не кажется! За Манькой-то Суклетинья смотрит, — отвечает баба Фима. – Да не за Манькой, а Манька за Марусей ходит, нянькаеться! – разъясняет другая бабка. – А вчерась у Дуньки Манька полы мыла! — припоминает Серафима. Степан – ее отец – занялся подработками и был в вечных разъездах, потом сбедил где-то ногу и она запылала «антоновым огнем». Тот «огонь» и погубил его. Он не дал врачам отнять конечность. Манечку взяла к себе на воспитание тетка. Та помогала родственнице по домашнему хозяйству и няньчилась с ее маленькой дочкой. – За Марусей ходила, доченькой ихней, вроде как нянька. Полы мыла. Косорезом сначала скребла, потом полоскала тремя водами. Сижу, реву, слезы с лица полушалком утираю! — пускалась в рассказы Манечка. Потом, с достижением совершеннолетия и до пенсии, она работала в колхозе. Тяжело было видеть в колхозных оглоблях животину, которая содержалась в их родном доме. – Узнала я «своего» рысака, своего Соколика! Понурый, с седой гривой, стоял он, привязанный к столбу, и жевал узду, — говорила она, а по щекам текли скорые слезы. В матушкиных нарядах расхаживали жены начальства. – Таких шелковых кофт, шерстяных юбок, кружевных сарафанов и цветных полушалков не было ни у кого в округе! Господь все видел! Как эта «одёжа» не сожрала этих паскуд? — негодовала порой нянюшка. К нам в дом Манечка попала по совету хорошей знакомой в качестве няни для меня и моей младшей сестренки. Я любил слушать ее рассказы про «то время» еще при том «горошенном» царе. Нянюшка дарила свою любовь, заботу и ласку нам и… кошкам, которых, шибко осерчав, называла «полосатыми чертями». * * * Еще нянюшка рассказывала про свою сельскую жизнь. По вечерам она, бывало, сидела с прялкой на завалинке. В летнем, еще не остывшем от зноя воздухе кружилась мошкара, на окне «кудрявилась» розовая герань, приходила кошка и терлась о ноги своей мягкой шерсткой. Иногда наведывалась подруга Дунька. – Красивая, как пасхальное яичко! — смеялась Манечка. Девушка была видной, но неграмотной. Она считала, что «маленькие книги» — так в народе называли письма — пишут только «князья», и вместо подписи в «бюллетене» ставила крестик. Когда становилось тошно Манечка затягивала старинную русскую песню: Ты святая Варвара, молю я тябе. Ты нявеста Христова, услышь ты мяне. У делах моих блудных мяне обличи. И молиться ты Богу мяне научи. Научи ты молиться, избавь от сеты. И любить мне Бога, как любила ты. За Яго страдания, за Яго любовь Ты терпела муки, проливала кровь. Диаскор в то время правителем был. Он святую веру страшно не любил. За купца хотел ён Ваврвару отдать. Если нет, то дочь свою на муки отдать. Варвара сказала на яго вопрос: Мне никто не надо, только свят Христос. Он Создатель мира, Царь Он и Отец. Он мне даст нябеснай нятлённый вянец. Лишь Святую Троицу чту отныне я. И к зямному счастью непричастна я. Отец Диаскор жа тут от зла задрожал. Святую Варвару на муки отдал. Воловьими жилами раны выбивал. И жесткаю шерстью кровь он вытирал. Варвара тярпела и молила Христа, Чтоб Ён дал тярпения тярпеть до конца. Варвара охотно в тямницу пошла. Скоро утяшение в тямнице нашла. Христос своим светом ее озарил. Кровавые раны тотчас исцалил. За её страдания, за её любовь.»[5 - Старинная песня «Ты святая Варвара, молю я тябе», последнее упоминание – в исполнении Ольги Трушиной.] * * * Прихожу как-то домой, а Манечка сидит на кухне, «радиво» слушает и плачет. Из динамика доносится: Красивая девчонка, кричат мне вслед, красивая девчонка, а счастья нет…[6 - Из песни Т. Овсиенко «Игрушка».] Я спрашиваю: «Ты чего плачешь?» А она: «Красивая, а счастья нет, ну прям как я, в чужой сторонушке у чужих людей… Сииротинушка!» * * * «Белая гвардия – белая стая… здесь похоронены лучшие-лучшие… Кладбище Сент-Женевьев-де-Буа» — хрипит и трескает виниловая пластинка. Я повторяю за нянюшкой, как молитву, их имена: Акулина, Левонтий, Авдотья, Степан, Василиса, Саклетина, Матрена, Степанида. Она красит оградки в белый цвет. Только в белый, потому что если в какой иной, то мертвые не простят! Вдруг начинается гроза. Гром. Молния. Светопреставление. Кульминационно-театрально. Дождь из темно-фиолетовых туч сыплет на голову холодными свинцовыми пулями. Нянюшка просит у Бога пощады, читает «Богородицу», хватает меня за руку и мечется меж надгробий. Я-то знаю, как она боится грозы! Боится, что молния попадет в нее и убьет. Она выключает все электроприборы в доме, повязывает «полушалку» и садится подальше от окна. Мы ищем укрытие, но среди мертвых его не так просто найти! Вдруг нам попадается не то беседка, не то склеп. Пахнет сыростью, мокрой древесиной и смертью. Воцаряется мертвая тишина. И только дождь барабанит по крыше в такт сердцу, как будто, если он прекратится, и сердце тоже остановится и мы прекратим свое существование! И не будет ничего. Только белый цвет! Белый свет! Небытие. Богиня вторая Из пены родилась морской, Ступила на брег, Покорила навек Сердца людей! Ты, моя Любовь! Как известно из римской мифологии, Венера – богиня любви. Конечно, моя Венера не сошла с небес и не ходила по морским волнам. Повстречались мы, я бы сказал, волей случая! И земля не ушла из-под наших ног, как бывает у влюбленных с первого взгляда. Письма, километры строк к тебе, несу слова, несу улыбки, поцелуи несу, но как мне вынести прощание с тобой! – Сегодня ничего! — сочувствующе говорит мне почтальон. И завтра, и послезавтра тоже. Пишу на магнитную ленту слова, тебе должно понравиться, ведь ты так любишь мой «янтарный» голос! Но ответа не последовало. Молчание, как будто мои слова уходят в сливное отверстие канализации, как вода! У меня такая пустота внутри, и мне нечем ее заполнить! Я вою волком ночами! Я все решил, решился, хватит, устал! Сегодня был у тебя. Просто сел на электричку и поехал в неизвестном направлении. Вот так просто: измучил, истерзал себе душу, бросил все и порезал на мелкие кусочки расстояния. Под стук колес я несколько раз прокручивал в голове нашу встречу. Какая ты теперь? Как живешь? Чем дышишь? Но знал одно, что ты будешь рада, рада мне! В старом деревянном доме я застал лишь твою мать, которая была, конечно, не в восторге от невесть откуда свалившегося гостя. Но весьма благосклонно обмолвилась о тебе парой фраз и предложила остаться на ночь. Я, в свою очередь, поблагодарив, направился к выходу. Дверь оказалась неподатливой и тяжелой, словно она, сговорившись с тобой, не пускала меня обратно. Я шёл по узкой проселочной дороге, а из моих глаз дождем лились слезы. Сердце мое было переполнено отчаянием. Рядом со скамейкой на вокзале, где я дожидался поезда, сидел пес и жалобно смотрел на меня. Я выпотрошил внутренности своего рюкзака в поисках хлеба, зрелище голодных собачьих глаз для меня было невыносимым! А ты в Москве и ничего не знаешь… * * * Иногда моя память позволяет мне вспомнить тебя, но воспоминания всегда такие обрывочные. Они как осколки от снаряда в моей голове: Ты сидишь на скамейке в парке, я подхожу и сажусь рядом. «Привет!» – улыбаешься мне ты. Я хочу поцеловать тебя, но вокруг так много людей. Жаркий день, медленно переходящий в удушливый вечер. На твой вспотевший лоб налипли золотистые пряди. Ах, как ты прекрасна и похожа на «Данаю» Густава Климта! Мы разговариваем, смеемся и заранее грустим о том, что надо будет прощаться. В разговоре ты, жестикулируя руками, задеваешь сережку и теряешь ее в траве. Мы долго ползаем на четвереньках. Отчего ладони и коленки зеленеют, но так ничего и не находим. Ты, торопясь домой, огорченно бросаешь: «Ну и черт с ней!» Я остаюсь стоять на коленях, решаю не сдаваться и через битых полчаса, нахожу невесомый серебряный шарик, сотканный ювелиром, будто кружево. Это была моя маленькая победа! * * * Вчера встретил твою подругу Юльку. Та еще стерва, ну да ладно, речь сейчас не об этом! – Пойдем выпьем, Дорогой, за встречу! — раскокетничалась она. Юлька с жаром рассказывала, что была недавно в столице и видела тебя. Да в таком неприглядном виде, что ни в сказке сказать, ни пером описать! Меня распалила досада. Я с трудом сдерживал слезы негодования. Ты, моя любимая, — девочка на Тверской? Пили огненную воду, как полагается, студеной. Наутро я заболел ангиной. Я понимал, что это не болезнь сковала горло, а мое чувство, которое уже не может держаться внутри, а рвется наружу! Я ведь люблю тебя и поэтому ревную! Ревную тебя даже к воздуху, которым ты дышишь! «Кто не ревнует, тот не любит!» — вспомнил я изречение старой доброй няни. Но только сейчас понял, что не тогда человек ревнует, когда любит, а когда хочет быть любимым! * * * Спустя пару лет я по делам оказался в Первопрестольной, где меня встретил мой давний приятель и рассказал мне планы на вечер. Нагулявшись вдоволь по широким московским проспектам, мы решили скрепить дружбу крепкими напитками. Зашли в кафе-бар «Московские дворики» раздавить южные коньяки и вспомнить былое, а вспомнить, уж поверьте, было что! В завершение вечера друг предложил позвонить девочкам и поехать в сауну. Я тоже был не против, потому что был свободен, как ветер в поле. Пока мы спорили кто будет платить по счету, прозвенел дверной колокольчик, и в заведение под стук собственных шпилек продефилировали две гогочущие ночные нимфы. Передо мной предстала ты. Брюнетка с небрежными локонами, с ярким вызывающим макияжем, то ли в коротком платье, то ли в длинном свитере, в пошлых черных сапожищах. Мне почему-то представилась картина испанского художника Диего Веласкеса, изображающая полулежащую обнажённую Венеру. Она смотрится в зеркало, которое держит перед ней Амур. Если сказать точнее, то перед глазами появилось демоническое отражение в том зеркале. Меня передернуло, и эта судорога сознания отразилась на моем спокойном лице. Нет, любовная рана уже затянулась, остался только шрам от сигареты, которую я притушил о свою руку. Случилось это почти машинально. Раскуренная сигарета тлела у меня в руке, огонь жадно ел папиросную бумагу, пепельный снег падал мне на брюки. Я промахнулся, целясь сигаретным столбом в пепельницу, но ожог, который получило тогда мое сердце был болезненнее. * * * Неожиданный звонок посреди ночи спустя несколько дней. На заднем фоне орут «чурки», и твой смеющийся бархатистый голос в трубке: – Милый, это ты, милый? Я тебя сразу узнала! – Кто тебе номер мой дал? — как можно спокойнее говорю я. – Твой друг, с которым ты в «Двориках» сидел, помнишь? Ты так быстро ушел! Согрей меня, милый, у меня в душе сквозняки гуляют! Ты меня уже не любишь? — продолжаешь ворковать ты. – Не звони мне больше! — как можно холоднее говорю я. Потом достаю с верхней полки книжного шкафа белый конверт с надписью, сделанной когда-то твоей рукой: «С ЛЮБОВЬЮ, ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ!» Я разорвал конверт, и из него выпал цветок, но он был настолько хрупкий и ветхий, что рассыпался у меня в ладони. * * * И я не знаю кто ты мне! И слов обидных не бросай на ветер! Больней не будет! Все равно земля и небо, когда горит торф на болотах. И я не знаю кто ты мне! Ты тень из прошлого, прости, всего хорошего! Богиня третья Ага, вот и твой подъезд. Все парадные посадили на замки, запоры, засовы и захламили их. Пересекаю энное количество лестничных пролетов и… у тебя! Уже стою перед дверью и жму указательным пальцем на кнопку звонка. За дверью раздаются соловьиные трели и стук каблуков. Твоя мать в прозрачном белом пеньюаре, на высоких шпильках открывает дверь с видом хищной кошки, но осекается, бросая смущенные улыбки. Ты по обыкновению стоишь с радиоприемником у окна и ловишь волну. Песен так много и они, конечно, все о любви… * * * Ты пришла ко мне на день рождения и принесла горсть фейхоа. Маленькие, зеленые, с укропным вкусом больше похожим на фенхель. Хотя мне и понравилась эта пряность вкуса, но позже я познал истинный вкус фейхоа — Нежный, незрело клубничный, но полноценный в своей зеленой молодости. Ты говорила мне, что вы с матерью остались одни, что у тебя умер отец. А этот «новопреставленный» гуляет по вещевому рынку с какой-то молодой особой! Ты говорила мне, что тебя жестоко избили местные гопницы, а под бинтами и пластырем ни синяка, ни царапины! Ты говорила, говорила, и опять это были только слова. Слова, ничего не значащие! * * * «Всего одна осталась ночь у нас с тобой…» — плакала в динамике певица[7 - Из песни Т. Булановой «Не плачь»)]. – Я ревную тебя! — ты кидаешь мне в спину, словно дротиком в мишень. – Нет, не попала, сердце, оно только на одну четверть слева, задела, но не попала! — смеюсь я. Потому и смеюсь, что не попала! Ведь ты надеешься, что я кинусь к тебе в объятия. О, как это глупо! Ты хочешь погреть свои заледенелые руки на костре моей любви к ней! Нет, не дам, ни за что, не смей! Не смей! Не тронь! Не тронь! Гитара, моя гитара! Я же умру без нее! Нет! Нет! Можешь забрать все, гитару не тронь! * * * Моя любимая, проститутка, продажная женщина, Божия тварь! Стоит на морозе в короткой юбке, стоит и смотрит, но не в глаза, Я из машины за ней наблюдаю Больно мне, плохо, тошнота, отравление. Ты променяла меня на этих породистых сук на шелест купюр, на мыльный пузырь, звук. Богиня четвертая Ты такая кукольная! У тебя даже ресницы какие-то запредельно сказочные! Они, как крылья бабочки, трепещут. А цвет глаз уходит в глубокий адулярово-голубой. Не девочка, а Мальвина какая-то! И о любви мечтаешь сказочной. Непременно о принце на белом «мерседесе»! Мы с тобой немало соли съели, щеки от слез горели, грела мое сердце в своих руках и удивлялась мне и моей любви к ней. Я был для тебя каким-то космическим, нереальным, диковинным! И что бы я ни делал, все было для тебя эпатажным, причудливым, воспалением моей творческой натуры. Я жил в фиолетовом настоящем, ты – в романтично-кружевном прошлом и мечтательно-розовом будущем! Ты клялась мне в верности и неделимости расстояния! А что на деле?! Мамин запрет, табу на меня, двойное табу на всех моих чертиков из табакерки. * * * Не пускай чужих в свою постель! Не рви, не мни белья из синеглазого льна! Не вари чистотела из белого тела! Не гаси дыханием свечи, а поцелуями речи! Не подавляй сопротивляемость тела, чтобы стать единым целым! Не………………………………………… Не………………………………………… Не………………………………………… Да что я тут перечисляю? Сама можешь продолжить этот список! Богиня пятая Горячие точки. Армейская гать. Мой сапог утопает в вонючей грязи. Будь на связи, связист, будь на связи! С тобой нас повяжет красная нить. Мы столкнулись с тобой на теле войны так стремительно, что оказались в плену пылких чувств. Мы столкнулись с тобой на теме войны. Мы запутались в проводах. Мы упали на мартовский лед. * * * Дорогая, как мало я тебя, оказывается, знаю! Ты стремительно ворвалась в мою жизнь бумажным самолетиком в окно, неся на крыльях любовь! Твое имя для меня звучало, как мантра, как поток, рвущийся наружу! Я хотел достать до твоего звенящего Ом! Но… как много в жизни бывает этих «но»! Но словно сама судьба мчит тебе навстречу в колеснице, все больше и больше, понуривая лошадей: «Но! Но!» А ты, чтобы она тебя, не дай бог, не придавила, отстраняешься и обескураженно смотришь ей вслед. Ты испугалась меня, ты захотела домой! Маленькая девочка, пускающая пузыри в стакане. Янтарь, горсточка солнца в моих руках! Будет тошно – жги его ночами! Будет тошно – кричи! Море же рядом, оно тебя обязательно услышит и позовет! * * * Не рассказывай мне сказки о Кенигсберге, о янтарном бреге и соленом море. Синие реки заперты на небесах! Увидел небо в окно — ударил по стеклу молотком. Пошли круги по воде, и я чуть было не задохнулся! И что за дело юному телу сидеть в темнице и дуть на воду, Когда внутри парное молоко?! Богиня шестая Людмила, а для своих по-простому Милочка, Мила. Никто про тебя слова худого не скажет, ты нравишься всем абсолютно! Ты вошла в мою жизнь с откровенным признанием: «Я тебя люблю», совершенно не спросив меня о взаимных чувствах. Я, конечно, возмутился такому нахальству, но решил посмотреть на все это со стороны. Посмотрел, ничего не скажешь, живу уже с ней в съемной квартире, сплю в одной кровати. Вот сижу и думаю, что меня в ней так зацепило?! Что в ней такого особенного? Девушка вроде бы симпатичная, но сколько было таких! А ума не больше и не меньше, чем у других. Как примерная хозяйка, ждешь меня с работы, готовишь завтраки-ужины, зовешь меня Гением. И все вроде бы ничего, но семейная жизнь, видимо, не по мне. Как гром среди ясного неба! Ангел, ты по асфальту, как по небу, паришь, у тебя только крыльев за спиной не хватает! Меня развернуло на все 360 градусов! Наши глаза встретились, и между нами пробежал разряд электричества. Сердце мое завертелось волчком. – Салют, мое небесное создание! — строчу я письма тебе и не верю своим глазам. Я не верю всем своим пяти чувствам, когда тебя обнимаю. И радость моя не имела границ, потому что даже быв с ней, я представлял на ее месте тебя! Я потерял голову и вконец обнаглел. Не приходил домой сутками, а она металась по квартире, обзванивая друзей-знакомых в поисках меня! Мой «ключ» уже давно не подходит к этому «замку». И все же я возвращался к ней, сам не понимая зачем! Зачем? Ну зачем же? Я же ее уже не люблю! А любил ли? Может, просто привык, просто свыкся с тем, что она есть? И таврическая полынь больше не волнует мою кровь, я отправляюсь спать на диван. * * * Ты готовишь мне утренний чай с молоком. Нежные цветки жасмина и молодые листочки зеленого чая, которые только проснулись из серебристой пушистой почки. Ты бросаешь эти составляющие в кипящую нежно-сливочную жидкость, потом снимаешь горячую турку с огня и разливаешь по холодным фарфоровым чашкам. Ты называешь этот рецепт жасминового чая «египетским». Пар струится по озябшему утреннему воздуху. Так тихо, что кажется: я слышу, как стучит твое трепетное сердце. О Боже, ты прокалываешь палец тонкой иглой и кровь капает, капает в мою чашку! Ох! – взыхаю я как-то слишком громко для этой рассветной тиши. Ты пугаешься и, конечно, не ожидаешь, что я стою практически у тебя за спиной, и роняешь чашку. Она со звоном падает на кафельный пол и разбивается вдребезги. Я не требую от тебя никаких объяснений, ведь меня же предупреждали, что ты ведьма, что хожу я, словно сам не свой, как привороженный! Мне вспомнился рассказ старой доброй нянюшки: Бывало, девицы привораживали своих возлюбленных, добавляя им в питье свое мумие. А мумие это то, что сохраняет тело. * * * Утро туманное, утро осеннее, город чужой, приправленный ядом этой любви. Квартира. Темное, полуподвальное помещение, пропитанное запахом гниющих листьев, где я, просыпаясь, корчился в ломках по свободе! Ночью ты душила меня в своих объятиях, да так, что на шее оставались отметины цвета переспелой рябины. Я молча обматываю шею шарфом, пью вываренный чай с пряностями, и ухожу. и выхода больше нет, дороги давно закрыты, и самых не горьких слез Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/rita-volkova/malchik/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Сноски 1 Из фильма «Дом в котором мы живем». (Здесь и далее примечания автора.) 2 Духи Fidgi Guy Laroche выпущены в 1966 году парфюмером Жозефиной Катапано. 3 Духи Ispahan Yves Rocher выпущены в 1977 году. 4 Из стихотворения «Ракенрол» Яшки Казановой. 5 Старинная песня «Ты святая Варвара, молю я тябе», последнее упоминание – в исполнении Ольги Трушиной. 6 Из песни Т. Овсиенко «Игрушка». 7 Из песни Т. Булановой «Не плачь»)