Смена

Смена Илья Александрович Анастас Вы отправляете своего «дорогого и горячо любимого» (с) ребенка в лучший лагерь мира со званием «Международного Детского Центра». Безусловно, для Вашего ребенка будет сделано все в лучшем виде. Но Вы знаете, чем занимаются вожатые в те моменты, когда их не видят дети? Вы знаете, что на уме у человека, которому Вы доверяете своего ребенка на три недели? Что Вы вообще знаете о том, что происходит в лагере, когда прошла «свечка», и для Вашего ребенка наступил отбой? Чем будет заниматься рыцарь, когда он спешится со своего белого коня, снимет свои сверкающие на солнце латы? Днем они улыбаются Вашим детям, устраивают им незабываемый отдых, стараются раскрыть весь их внутренний потенциал. Лицо лагеря – это его вожатые – профессионалы своего дела. Но когда наступает ночь – все обезличивается. Илья Анастас Смена Шум разбивающихся волн заполняет собой все пространство побережья, струясь меж кипарисов. Лучи солнца согревают промерзшее море. Каменистый берег умиротворенно дожидается суетливой возни сандалий. Скоро пляж наполнится смехом, влажными, небрежно брошенными полотенцами, вожатыми, деловито наблюдающими за плескающейся детворой. Первая летняя смена вот-вот начнется. С последних августовских игр здесь остались лишь камни, с которых не до конца смылись разноцветные гуашевые аляповатые надписи, оставленные с надеждой на возвращение. Сменяются поколения прибывающих на отдых детей, сменяются вожатые, но эти каменистые морские нерукотворные пейзажи вечны. Покидая пляж, поднимемся на выстеленную асфальтом набережную, растянувшуюся, словно окантовочная лента, вдоль лагеря. Зелень по сторонам, флагштоки, с развевающимися белыми флагами, на которых горит красным огнем название международного детского центра "Факел". Отсюда, как бы ни старались, Мы не увидим лагерь целиком. Всему виной то, что все строения, предназначенные для детского отдыха, будь то корпуса, столовая, дворец для культурных мероприятий, площадь Свободы для торжеств – все это раскидано по территории поодаль друг от друга, и даже на разной, относительно моря, высоте. К тому же, густо насаженная по обеим сторонам набережной растительность ограждает наш обзор. Направимся в сторону корпусов, которые отныне мы будем называть, как тут принято, "Дачи". Прогуливаясь, нельзя не заметить тот воздух, который далекому от жизни на побережье человеку, и очутившемся в нашем положении – то есть вот здесь и прямо сейчас столь резко, – может показаться тяжелым из-за высокой влажности и целого букета запахов от насаженных редких южных цветов, кустов, деревьев. Прямо скажем: дурманит и бьет в голову. Как-то неожиданно закончился асфальт, и мы оказались в сказочном лесу. Из-за деревьев виднеется седовласая голова богатыря, которую будить не стоит – все и так знают ее историю. Вокруг другие фигуры персонажей сказок Пушкина. Очевидно, что все здесь только для того, чтобы обеспечить детям яркие и незабываемые двадцать один день отдыха. Теперь становится яснее, почему так много на берегу камней с пожеланиями вернуться. Побывав в гостях у сказки, мы поднимаемся отсюда по узкой каменной лестнице, теперь уже напрямую ведущей к дачам. Перед нами поднимаются молодой человек и девушка, которая, в отличие от парня, внимательно осматривает – прямо как Мы – все, что ее окружает. Наверное, тоже здесь недавно. На них парадная вожатская форма: светлый верх, темный низ. Рукава рубашек подвернуты – оно и не удивительно, ведь солнце припекает, и чем сильнее день набирает обороты, тем жарче становится вокруг. На ногах темно-синие парадные шорты. Но отвлечемся от них. Всего дач здесь четыре: Весенняя, Осенняя, Летняя и Зимняя. Но это лишь названия. Они небольшие и предназначены на три отряда каждая. Внешне цвета у всех четырех одинаковые – нежно желтые – и отличаются лишь цветом букв на фасаде. На Зимней даче находятся младшие отряды и личный кабинет директора лагеря. В ней ничего особенного не происходит, но зато на ней самая строгая дисциплина. На Летней даче немного проще – там всего лишь комната для совещаний и смежные с ней кабинеты старшего вожатого и методиста. На втором этаже старшие отряды, которые уже не столько умеют себя прилично вести, сколько грамотно умеют скрываться. На Осенней и Весенней – все остальные отряды. Никого из членов администрации там нет, а следовательно уже можно предположить о том, какая там дисциплина. Хоть лагерь и пустует, из Осенней дачи сейчас доносятся непонятные разговоры: слышится то ли смех, то ли плач. Раз уж именно Осенняя дача привлекла наше внимание, то рассмотрим именно ее. Внутри каждой комнаты, бережно застеленные кровати. Полотенца на кроватях в комнатах девочек разложены в форме цветов, птичек. У мальчиков в комнатах – в форме кораблей, машин. Полы и полки блистают чистотой. Кондиционеры проветривают помещения от запаха моющих средств. Но в некоторых детских комнатах не хватает письменных столов… Как хорошо, что мы их быстро обнаруживаем в игровой комнате, где, составив из них один длинный стол, его окружили взрослые дяди и тети, сидящие на детских маленьких стульчиках. Уже знакомые нам с лестницы молодые люди, нашли себе места среди них и сейчас усаживаются поудобнее. Девушка не скрывает удивления, но повторяет все за своим спутником. Их колени выше локтей, но они не унывают – тянут руки выше, сжимая в руках пластиковые стаканчики. Именно отсюда исходил шум, привлекший наше внимание. Прошу прощения, я, рассказывая о дисциплине, имел в виду не детей, а вожатых. – Держите ровнее, сейчас вам будет счастье! – С широкой улыбкой на лице командовал мужчина, который был гораздо старше всех сидящих за столом, и разливал "беленькую" в стаканы новоприбывшим. Все сидящие за столом находились в крайней степени возбуждения от происходящего. Все слишком часто дышали, слишком много хохотали, дергали друг друга за рукава белоснежных рубашек, проливая на них сорокоградусные вина. Кто-то дергал четыре выживших струны гитары. Кто-то горланил "Батарейку". И абсолютно все, кроме нашей знакомой парочки, стремились переорать общий гул. Слишком много было народу в столь малом пространстве, а потому кондиционер не помогал, только раздражал парня, который сидел к нему спиной. – Он все равно не помогает! – палец кричавшего указывал на кондиционер. – Давайте его выключим! Я спину застужу! – пытался он перекричать водевиль, но водевиль был слишком увлечен удовлетворением этиловой жажды и требованием добавки. Парочка, только что усевшаяся напротив, обратила внимание. – Жень, встань и выключи, они все равно его не замечают, – преклонившись ближе к столу, посоветовал наш знакомый. Предположение на лестнице было верным: этот паренек действительно знал остальных вожатых, в отличие от его спутницы, а, значит, он проводил для нее экскурсию по лагерю. Девушка жадно впитывала каждое слово, которое произносил он, запоминая все, что может быть полезно. Теперь, кроме территории лагеря, она знала, как зовут худощавого вожатого напротив, который носил кепку, пристегивая ее к ремню, который также натягивал цветные полосатые носки почти до колена. Женя, оглядевшись, не смог найти пульт от кондиционера, и встал на стул, чтобы дотянуться и выключить вручную. – Эй, не выключай! – Донеслось с самого дальнего от наших друзей края стола. Там сидел толстый педагог, больше похожий на Шалтая-Болтая: пот, струящийся по его детской игрушечной пирамидке из колец, плотно сидящей на плечах и скрывающей шею, именуемой в дальнейшем «головой», моря-океаны, разливающиеся волнами и впитывающиеся в рубашку, образуя огромные влажные пятна по всему периметру шарообразного тела говорили о том, что до него вообще не долетало ни толики прохлады. – Иди, сядь сюда тогда сам! – Я вон как промок, простыть мне еще осталось! – глаза его не фокусировались на Жене, – Светлов, ну, скажи ему, нам тут всем жарко! – Толстяк потянулся за рукав разливающего. Глаза его уже не фокусировались, он жадно хватал ртом воздух. Светлов показал Жене жестом выключать скорее кондиционер и сесть на место, чтобы не привлекать внимание. Достав из сумки-холодильника бутылку пива, он отдал ее толстяку. – Антон, охладись, – он все улыбался всеми своими двадцатью шестью. Антон схватился за нее как за последнюю надежду, откупорив, жадно вылакал половину, и начал икать, прикладываясь лбом к стеклянным стенкам ледяной бутылки. – Когда уже будет вожатский? – Антона выводила из полудремы только икота, после каждого приступа которой он делал глоток жидкого золота. Страшно представить, во сколько он начал, если к концу первой половины дня, он был уже в таком состоянии. Рядом сидящий с Антоном подхватил и начал передавать в толпу этот вопрос. "Вожатый? Я вожатый! А, вожа-а-атский…", "Сейчас будет вожатский", "Наконец-то, чего тянули-то?" – переговаривался педагогический коллектив лагеря почти шепотом, потихоньку замолкая, обращая внимание на стоящего во главе стола Светлова. Тот как будто ждал только этой осознанной всеми тишины, чтобы уже можно будет начать. Теперь удостоверившись, что все внимают только ему, Светлов вдохнул поглубже, и, потихоньку, на выходе, почти шепотом: – И раз… и два… и три… – в этот момент экстаз поглотил присутствующих. Нам знакомая молоденькая вожатая все еще не могла понять, что здесь происходит. Она обегала глазами лица людей вокруг себя, и ей казалось, что она попала в секту. От слов Светлова некоторые девушки и юноши закатывали глаза от удовольствия. От побега с этого бала Сатаны ее удерживал лишь ее спутник, со смеющимся лицом, – он явно находил это забавным, – осматривающий своих знакомых, и пожимающий плечами, каждый раз, когда спутница в панических приступах смотрела на него. – Выпьем там и выпьем тут, На том свете не дадут, Ну, а если и дадут, Выпьем там и выпьем тут! – пока Светлов это произносил, все вставали с мест. – Отря-я-яд, равня-я-ясь, смирно! От себя, к себе – все послушно выполняли приказы. Об палобу, и в трюм Ешь вожатый больше масла, Чтобы сердце не погасло, Чтобы елось и пилось, Чтоб хотелось и моглось, Что бы в следующем годе Было с кем и было где-е-е… Работать на отряде Мы не сэры и не паны Не нужны нас рестораны! Мы за угол скоком-скоком И запьём томатным соком! – БУДЬМО – ХЭЙ! БУДЬМО – ХЭЙ! – резко начала скандировать толпа, испугав девушку. И головы беснующихся запрокинулись, впустив в себя этиловую амброзию. Светлов, казалось не пьяневший вовсе, быстрее всех оправился от отправленной в себя рюмки и обратился нашему знакомому, чью руку стискивала его спутница, которая еще не отошла от увиденного. – Ну, что, Лёха, думал просто отделаться? Не получится… Штрафную! Антон будто отрезвел: с какой точностью он переливал в импровизированный рог, скрученный из литровой пустой пачки сока, жидкость из пластиковой бутылки, на крышке от которой маркером было написано "Чача". Толпа снова заревела: "ШТРАФНУЮ! ШТРАФНУЮ!". Им явно доставляло удовольствие смотреть на то, как человек с каждым глотком теряет свои человеческие очертания, и все больше становится похож на них самих. Лёша послушно встал, но его руку не хотела отпускать спутница. – Пожалуйста, нет… – Лёшу пытался остановить шепот. – Аня, тише… – он разжал ее руку. – Может, не надо? – взмолилась Аня, – Пожалуйста! – она боялась потерять единственного адекватного, как ей казалось, человека в этом этиловом урагане и остаться здесь совсем одной, незащищенной. Чего можно от этих, окружающих ее бесов ожидать? Лёша не слушался. В отчаянии выдавила: – Я сейчас позову сюда директора, старших вожатых, всю администрацию! – слова вышли через силу, голос был сдавлен, ком мешал говорить. Шея ее покраснела, глаза налились слезами. Ну кто еще, кроме педагогов, может так напугать человека? – Не стоит, администрация уже здесь. Он заместитель директора. Лёша смотрел на Светлова. Светлов смотрел на него. Рука Антона уже протягивала рог изобилия. *** Все, что происходило далее, не нуждается в описании. Стандартная процедура: сперва люди пьют – затем ревут. Конечно, между двумя этими стадиями есть третья – веселье. Но веселье относительное, незапоминающееся, мимолетное, понятное только измененному сознанию. Все, кроме Ани, сидящие за столом, к примеру, видели, что девушка по имени Леся весело вспрыгивает на стол и стильно двигается под песню "Нон-стоп" группы "Рефлекс", завлекая парней движениями бедер. Magnifique! Самцы улюлюкали и свистели, поощряя и еще больше раззадоривая Лесю. Цветов на ее сцену бросать не нужно – она выше этого, лучший комплимент – тянущиеся к ней сальные дрожащие пальцы, стремящиеся уцепиться за нее, потные ладошки, жаждущие женского тела. Прелестная картина… Немного по-другому все это видела Аня: Леся, мягко сказать, не взлетела. Пока она вставала на свой стул, чтобы потом с него вскарабкаться на стол, она упала на трех сидящих рядом парней. Из них троих только Женя действительно пытался ей помочь встать, остальные пьяные морды хватались за все мягкие Лесины места. Следуя животным инстинктам, они старались извлечь максимальную выгоду от столь тесного контакта с женщиной. А та кошка, утопая в объятиях двадцатилетних прыщавых сосунков, закрывала глаза и театрально сопротивлялась, растягивая улыбку до ушей. Она не забывала, что ей нужно подняться – только благодаря усилиям Жени, кстати, – вырывавшего стройную антилопу из лап гнусных гиен, чтобы поставить ее, наконец, на стол, и посмотреть, какой же номер заготовила Леся. А творческая самодеятельность Леси оказалась стандартной авантюрой: шататься из стороны в сторону, словно неваляшка, которую алкоголь в голове пытается усиленно уронить. Нежно виляя бедрами, она опрокидывала со стола стакан за стаканом, на которые уже никто не обращал внимания, ведь они были пусты. Все, что в них когда-то содержалось, грело присутствующих изнутри. Словно лепестками роз, Лесины фанаты орошали ее чипсами. Роль конфетти отыгрывали отсыревшие сухарики. – МУ – ЗЫ – КА – ГРОМ – ЧЕ – ГЛА – ЗА… – подпрыгивая на столе, подпевала Леся. Кстати, музыки, если Вы еще не заметили, никакой не было. Наверное, магнитофон разрывался у нее в голове. Нам-то откуда знать? Но никакой хохот и свист не мог заглушить ее пения. Леша уже давно не сидел рядом с Аней, где-то потерявшись после штрафной. Поэтому Аня, слегка разочаровавшись в коллективе, решила покинуть сие культурное мероприятие. *** На улице оказалось несносно прохладно, особенно после тесной игровой, в которой даже окна запотели. "Еще курортом зовется" – подумала Аня, которая, казалось, разочаровалась сегодня абсолютно во всем: и в людях, и в природе. "Обещали горы золотые! "Там погода – сказка! Там лучшие вожатые страны! Учись, стремись, рвись – и ты окажешься в лагере своей мечты!" Обманщики! Эти, как их там… Обманщики одним словом! Они сами-то тут бывали?" – Аня осуждала всех, кто только надоумил ее приехать сюда, пиная со злости и досады камешки. Она, сама того не заметив, забрела на аллею, ведущую от корпусов до столовой. Эта аллея была расположена вдоль моря, но гораздо выше него, а потому камешки, проскользнув между перил ограждения, скатывались по утесу и пышно булькались в воду. Знаете, с таким приятным звуком. Если не знаете, то отсюда Вы бы его и не услышали. – Эй, иди-ка сюда! Помоги, по-товарищески! – Прервал кто-то Анины раздумья. Она осмотрелась и увидела парня, повернутого к ней голой мускулистой спиной, который стоял в нескольких шагах от нее, возясь возле стенда: – Вот здесь, да, подержи. – Он резко отпустил угол ватмана, что Аня едва успела ухватиться за него, не дав упасть. Достав из кармана шорт кнопки, ловко прошелся рукой по всему периметру, прикалывая плакат к стенду. Аня осматривала его с опаской. Вроде бы, он парень не плохой – всяко лучше тех упырей, что остались в корпусе, еще и полезным делом занят, но после сегодняшних впечатлений она уже не знала, кому можно верить. – Ты уже можешь отпустить, все готово, спасибо. Аня и незнакомец отошли от плаката и осмотрели его издали. Большие буквы гласили: «НАСТАНЕТ ЛЕТНЯЯ ПОРА…». Заголовок плавно переходил в стихотворение, которое Ане было не особо интересно, как и прочая информация с этого плаката. Аня услышала: "Вроде ровно". "Вроде ровно" – на выдохе, подтвердила Аня. – Меня зовут Никита, – паренек теребил футболку в руках с таким напряжением, чтобы рельеф туловища переливался на солнце. – Аня. – Отрезала девушка. Осмотрев Никиту теперь спереди, она спросила: – Почему ты голый? – Было бы тут что скрывать, – ответил Никита, сыграв накаченными грудными мышцами, и улыбнулся. Аня прищурилась и подумала: "Неужели это на кого-нибудь сработало бы?" "Да, ей точно понравилось!" – уловил Анин прищур Никита. Он развернул футболку. "Слава Богу, сейчас оденется" – Подумала Аня. "Раз уж ей понравилось, то не буду надевать" – подумал Никита и закинул футболку на спину, на манер плаща, и подвязал короткие рукава под подбородком. Аня закатила глаза. – Ты здесь уже везде бывала? – Меня Леша по набережной провел, показал еще пару мест. – Тебя с ним на отряд поставили? – Да. – Эх, жалко, что не со мной. – Никита подмигнул Ане. "Ага, ОЧЕНЬ" – подумала девушка, но промолчала, растерянно улыбнувшись. Они прогуливались по аллее в сторону столовой, общаясь дежурными, стандартными, глупыми фразами, как общаются все малознакомые люди. Вроде "какое небо голубое" и прочее. Подходя к столовой, они заканчивали общение про погоду. – Мне говорили, что здесь будет жарко, а мне в одной рубашке как-то зябко. – Так лето только в силу вступает, что ты хотела? Море еще холодное, с него и ветер промозглый. Но я сибиряк – мне не холодно. – Я заметила. Они подошли к столовой, и остановились напротив большой скульптуры. То была большая тарелка примерно три с половиной метра в диаметре, с сосисками, скрещенными на манер шпаг, и тефтелей сверху – похоже, что «Веселого Роджера» отправили на лето к бабушке. Было бы аппетитно, если бы эта тарелочка не была любимым насестом для голубей, со всеми отсюда вытекающими последствиями. После того, как Аня ее внимательно осмотрела, парочка уселась на скамейку возле скульптуры. – А ты как сюда попала? – Как будто много способов сюда попасть! – Немного оскорбилась Аня. – Я отличница по учебе, всегда все сдавала лучше всех, активистка! Прошла школу подготовки вожатых, победила в конкурсе и меня отправили сюда. – Ты молодец! – Никита похвалил Аню, от чего та расцвела. Она уже думала, что не выдастся возможности рассказать кому-то здесь о своих стараниях. Ну, ведь логично же, что если ей так сложно было сюда попасть, то и остальным тоже, а потому для них это далеко не заслуга – все здесь такие. – У нас в колледже конкурс очень большой был, человек двадцать на место! Я, конечно, не одна выиграла, там несколько путевок разыгрывалось, но остальные девчонки по другим лагерям разъехались, а меня вот к вам направили. Никита сел боком, повернувшись лицом к Ане, поставив локоть на спинку скамьи и подперев щеку кулаком. Он очень увлеченно слушал Аню, хотя, иногда, старался ненавязчиво зевнуть в кулак. Аня этого не замечала, потому что слишком была увлечена собственными речами. Было очевидно, что ей ужасно нравилось озвучивать собственные мысли вслух и слушать себя же – специфическая черта, позволяющая вычленить педагога из толпы. Пускай ей, по большому счету, было нечего сказать, и она часто повторялась, специально растягивая предложения, но будем честны – когда отсутствие смысла в словах человека, мешало ему открывать рот? Наоборот, это полезная черта, на котором базируется все в мире! Только благодаря ей студенты получают дипломы, ежегодно сочиняя курсовые, а политические деятели выигрывают выборы! – … И когда я рассказала Сереже, что есть возможность поехать на лето работать к морю, то он мне сразу сказал: "Аня, конечно, поезжай!" Никиту взбудоражило мужское имя. – Сережа? – Ну, да, мой парень. Не могла же я поехать сюда и с ним это не обговорить. – При упоминании своего парня в разговоре, у Ани засверкали глазки, голос стал тоньше, – Но он меня отпустил с легкостью, я думаю, еще и потому, что без него лето проводить в поселке скучно. А его еще долго ждать. – Твой Сережа в армии что ли? – Ну, почти. Там ситуация такая интересная. Он в тюрьме. Никита закашлялся. Не ожидал услышать такое от девочки-отличницы. – В тюрьме? – Да, что тут такого? Он не идеален, но он очень хороший. Тем более, что он не виноват. – Все мы верим в то, что наши близкие лучше, чем есть. Если честно, Аня… Так сказать, объективно: он точно не виноват? – Если объективно? – Аня задумалась. – Если объективно, то точно не виноват. – Расскажи мне, если не секрет, что с ним произошло? – Ладно, – Аня глубоко вдохнула воздух носом, – значит, случилось это прошлой осенью, когда только морозы первые пошли. Даже провода между столбами стали меньше провисать – ну, знаешь, от мороза они стягиваются. Да, ты это знаешь, если не глупый. Вот такие уже морозы наступали. Сережа отмечал со своей родней чей-то день рожденья. Чей точно, я не помню, это роли не играет. Тетка Сережина со своими детьми была, выпивала сильно. Любой ее все звали. А я ее Любовью Николайной звала. Она же мне не родня, как-никак. Пока не родня, точнее. – Никита слушал эти рассказы, не зевая, хотя раньше отвлекался и от более глубоких мыслей. – Выпивала гораздо сильнее Сережи. Хотя, ты не подумай, мой Сережа вообще не пьет. Так, по праздникам и выходным. Наши поселковские друзья вообще думают, что он закодирован. А я перед всеми хвастаюсь, что мой мужчина за здоровый образ жизни. Люблю его очень! Так вот, тетка Сережина, она женщина скандальная. Даже очень. От нее потому и муж ушел. Даже, по-моему, они и женаты не были, хотя тройню нажили. Недалеко ушел, правда, к соседке через стенку. Знаешь, у нас дома в поселке такие: с одной стороны одна квартира, а с другой – вторая. Дом, кстати, деревянный – очень теплый. Только канализации нет, на улицу приходится ходить. Никто, правда, не жалуется. Это я что-то уже совсем, как говорит батька, "зажралась" после своего общежития. Меня маманя не иначе, как "городской" зовет. Не беспочвенно, я, все-таки, уже третий год в райцентре живу – там, где колледж мой. – Так что там с Сережей? – Перебил Аню Никита. – С Сережей? Сидели они себе в теплом семейном кругу, как тетка давай скандалы закатывать. У нее такое бывало, склочная она женщина была. Пока своего не добьется – не успокоится. Начала она Сережу ругать, что ее с тремя детками не хочет довезти до соседнего поселка, где сестра ее живет – еще одна Сережина тетка. Там, наверное, продолжения банкета хотела. Сережа устал ее слушать и сдался, завел тачку и поехали. По проселочной дороге в осенние морозцы очень опасно ездить. Днем дождь пройдет, грязь вся поплывет, а к вечеру застынет. Так еще и тетка не могла никак угомониться, пилила Сережу за то, что не хотел с самого начала ее везти. Тот и выжал из машины все, что мог, лишь бы скорее довезти Любовь Николайну. Еще и дети разорались сзади. Две девочки-двойняшки и мальчишка на год старше. Он одну ущипнет из вредности, кричат обе. Так и он подключается, пытаясь перекричать, чтобы маме пожаловаться, что он только одну из них ущипнул, а то ведь получит за обеих. И в такой обстановке Сережа ехал не долго. До первого поворота. Там кювет, а пристегнут он один был. Жалко его. Я ведь его люблю, а теперь даже не знаю, сколько ему дадут. Мне звонит иногда, когда телефоны им дают. Говорит, что много светит. Четверых, говорят, угробил. А он не виноват, это все тетка, он парень хороший! Так еще и пьяный, говорят! А оно, может, не был бы пьяный, то и все погибли. Он когда пьяный, он себя очень аккуратно на дороге ведет, пристегивается всегда, даже не смотря на то, что у нас гаишников нет! – Если пристегнутый был, тогда все в порядке! – Подыграл Никита, нахмурив брови. – А я о чем! – Аня с надеждой на понимание смотрела на Никиту. Никита начал сомневаться в том, понимает ли он смысл слова "объективно". Но Я Вам скажу заранее, что Аня не была глупой, она просто наивная светлая душа. – Понятно, интересная ситуация, – резюмировал Никита. Они посидели в тишине несколько минут, наблюдая за игрой солнечных лучей в волнах. – А у вас большой конкурс был? – Спросила Аня. – Большой. Больше, чем у вас. Я же, все-таки в ВУЗе учусь, там гораздо больше народу. Аня немного расстроилась. Она так сильно гордилась своим попаданием сюда, даже, можно сказать, хвасталась этим перед человеком, которому было сложнее. Никита понял, что сказал что-то не то, когда заметил, что огонек в глазах Ани немного потух. – Нет, но парням легче намного, ведь парней в педагогическом ВУЗе не так много, как девушек, да, и вообще, парней в лагеря всегда ждут и ищут днем с огнем. Ане снова вернулась уверенность в том, что она действительно совершила поступок. Никита все это чувствовал и подмечал не только по глазам, но и по жестам, выражению лица. По тому, как выпрямилась Анина спина, вернулась осанка. Он был весьма неплохим психологом (по его собственному мнению, конечно), улавливал тончайшие изменения в человеке. Не всегда их правильно трактовал, конечно, но ошибался он только в случае с женщинами. Это простительно, скажу я Вам, ведь даже сама женщина не всегда сможет правильно назвать причину своих поступков. Поэтому-то женщины гораздо интереснее предсказуемых и примитивных мужчин. – Мы, кстати, с твоим напарником приехали вместе из одного города. Хоть я за всех сказать не могу, но, по крайней мере, чтобы из нашего ВУЗа попасть сюда, процедура, примерно, следующая… *** – Нихера для этого делать не нужно! Леша отправил топливо в глотку и звонко цокнул рюмкой об стол, за которым к этому моменту оставались лишь двое: он сам и Светлов. Рядом со Светловым, отодвинувшись от стола, эквилибрировал на задних ножках крохотного стула Антон. Тяжелое дыхание то выпячивало, то втягивало его живот, подобно мехам – и это стоило Антону недюжинных усилий. С такими мехами, должно быть, даже Гефесту было бы тяжело справиться, а что уж говорить об обычном смертном. Сознание его пылилось сейчас в самых дальних уголках черепной коробки – там его охранял этил, иногда тыкая в него копьем, чтобы оно окончательно не выключилось. Белки его глаз выглядывали из-под дрожащих век. В похожем состоянии находятся люди, когда отходят из своего тела, чтобы посмотреть на себя со стороны. Душа Антона уже готова была бы постучаться в лимб, если бы не знала, что Антон регулярно доводит себя до такого состояния. Придется еще голубке посидеть в клетушке. Кто-то из участников мероприятия были увлечены Лесей прямиком в соседнюю комнату до детских кроватей. Те, кто поскромнее, ушли, выкрикивая похабные матерные песни, шататься по лагерю в поисках приключений. Остальные, либо завалились в недрах дачи спать, либо переводили продукт в гостях у фаянсового друга. Наши же симпосиасты в интимной обстановке делились друг с другом деталями своих биографий. – Я пришел на пару, на которую давно не ходил. Психология, вроде. Еще я буду по пятницам на одну пару ходить! – Ты далеко живешь что ли? – Уточнил Светлов. – Так ведь нет, прямо рядом, в общежитии! Можно выйти за десять минут до начала занятия и потом еще в аудитории пять минут сидеть ждать. – А что тогда не ходишь? – Лень. Бывает, будильник откладываешь, откладываешь, откладываешь, а потом думаешь "двадцать минут до пары, не успею собраться". – Ну и опоздал бы, ничего страшного. – Некрасиво опаздывать вообще-то, тем более, если живешь в двух шагах! Так вот. Жду, значит, начала пары, преподавателя еще нет. И тут заходит староста, говорит: "Никто в Крым не хочет съездить на лето за счет педухи?". – Педухи? – "Педуха", "пед" – ВУЗ наш педагогический. Большинство его так называют и это еще по-доброму. Я ведь из маленького захолустного городка и, даже можно сказать, мечтал в пед поступить. А как поступил, переехал в большой город, пообщался с местными, так те его, оказывается, вообще не воспринимают как университет, "шарагой" его обзывают. Мне обидно, конечно. Я ведь, может быть, правда хотел здесь учиться, считал его хорошим учреждением. С детьми работать хотел, в конце концов. А мне потом говорят: "Так ты в шарагу поступил, было бы чем гордиться!". – В наше время педагогом быть не престижно, хоть это и странно. – Светлов сжимал и разжимал в кулаке пластиковый стаканчик, а потом рассматривал, во что он превращался. – Ага! Не говори! Ведь даже мои одногруппники так говорят! От них слушать такое обиднее вдвойне! "Я никуда не поступил, а сюда для страховки документы подавал, чтобы в армию не ходить"! Подумать только! – Леша схватил бутылку и сделал пару больших глотков. Светлов протянул ему тарелку с сухариками, которые не пошли на конфетти для Леси. Леша пожевал немного и выплюнул в чей-то стакан. – Да, это смешно даже. Сперва они говорят: "Педагогический для тупых", потом плачут: "Где же мне найти хорошего учителя для моих детей?" – Аминь! – Буркнул Антон. Понимал ли он о чем здесь говорят? – Я немного отошел от темы. Староста спросила, а я подумал: "Пускай это, скорее всего, какая-то афера, но хотя бы нужно узнать, что мне это будет стоить". Поднял руку, она дала мне контакты человека, говорит: "Свяжись с ним, тебе объяснят, что нужно делать". Леша замолчал, уперев лицо в сжатые кулаки, лежавшие на столе. Затем приподнял голову и начал растирать кулаками щеки. – Э-эх, что-то меня совсем развезло, – затем он зевнул и осмотрелся кругом. Его зрачки не реагировали на свет и не фокусировались. Сколько бы Леша не щурился, детали не поддавались его восприятию. – Ты связался? – Спросил Светлов. – С кем? – С кем тебе нужно было связаться? – А, да. Если я сижу перед тобой, ты еще спрашиваешь? Это не самое главное… После того как я связался, мне только сказали принести деньги на самолет. На этом моменте я хотел уже отказаться, но мне сказали, что нужно будет предоставить чеки в бухгалтерию и деньги вернут. Дальше меня отправили на медосмотр. Я снова хотел отказаться. Неделю терять, бегая по врачам! Но девочка, которая уже не раз сюда ездила, рассказала мне о местном Айболите, который всю медкнижку заполнил печатями всего за тысячу рублей. Даже зубного! – У Леши с отвращением поднялась верхняя губа. – Родители, отправляя детей в международный детский центр, рискуют тем, что дети могут заболеть от вожатых… Убогонько… – Так что же ты поехал тогда, если узнал, что тут настолько низкий порог попадания? Если уж все так убого? – Светлов скрестил руки на груди в ожидании ответа. – Потому что это не я один так легко сюда попал. Потому что система отлажена. Потому что сюда годами так приезжают. Всю систему не изменишь. Так почему же тогда я один должен лишать себя возможности целое лето провести у моря, м? – За систему не отвечай, ты за себя отвечай. Ты бы отказался. Кто-нибудь еще отказался. Вот вас уже двое, а там глядишь… – "Кто-нибудь"! – Леша с грохотом обрушил сжатую пятерню на стол. – Ты видел этого "кого-нибудь" когда-нибудь? Нет таких! У нас весь ВУЗ так ездит по лагерям страны! Нет, ведь я боялся показывать здесь на "приемке" свою медкнижку, но когда даже местный терапевт не увидел ничего преступного в том, что у десятка человек, которые приехали со мной, одинаковые печати, одинаковые подписи от одного врача… Там ведь даже дата стоит одна и та же везде! Всем плевать, на самом деле. Да, несомненно, тот, кто ставит такие печати – преступник, но тот, кто принимает эти печати – преступник вдвойне! А своей вины я в этом не вижу просто потому, что все так живут. – Если тебя это устраивает, то не жалуйся тогда. Ничем ты не лучше. – Ладно. Пускай. А как ты сюда попал? – Леша, как и любой пьяный в ноль, менялся в поведении за мгновение. Только что сидел и сетовал на систему. Секунда. Он растекся на кулаке, подпиравшем голову, периодически подбирая слюни, вытекающие из разинутого рта. – Так же как все. Я честно это заслужил своими стараниями. В этом году с отличием закончил колледж, тренирую детскую сборную по футболу у себя на Урале. – А сколько же тебе лет? – Двадцать пять. Слова Светлова очень сильно смущали Лешу, но почему именно он понять не мог. То сжимая, то разжимая пальцы, он с усилием проводил тяжелейшие расчеты. – Двадцать пять… Почему ты только закончил колледж? – Это долгая история. – Мы разве куда-то спеши-и-им? – изумился Леша. Он даже не понял, что Светлов, таким образом, просто хотел плавно перейти с этой темы на какую-нибудь другую. – Началось все тогда, когда мне было лет пятнадцать, – Светлов убедился, что вокруг никто не слушает, кроме Леши, да и тот не вспомнит завтра разговор, – друг детства привел меня в одну компанию, где все были старше нас. Они промышляли не совсем законными занятиями: вытаскивали аккумуляторы из машины, магнитолы, обносили квартиры летом, пока хозяева были в отпусках. Зарабатывали они этим делом очень неплохо. А мне что было делать? Я как узнал, что можно зарабатывать так, то к раздаче листовок возле торговых центров возвращаться мне не хотелось. Нашей семье нужны были деньги. Отца я никогда не видел, а мама болела. Я был полезен тем парням. Там, где они не могли пролезть, пролезал я. То, что не могли достать они, доставал я. Делились они со мной честно, никогда не смеялись надо мной, я себя чувствовал "в своей тарелке" в их кампании. Мы занимались этим около года. За этот год маме понадобилось удвоить количество лекарства, но я был способен ей их дать. Стал видеть ее реже из-за того, что мы увеличили количество краж. Я чаще был в чужих домах, чем в своем… Чем с мамой. Но из-за частоты краж, меня регулярно стали возвращать домой под конвоем. У мамы не было сил ругать меня, она лишь вздыхала. Эти вздохи разрывали мне душу, но я вновь убегал из дома, чтобы заработать на лекарства. Я верил, что вот-вот она пойдет на поправку. Это придавало мне сил. – Светлов говорил это с придыханием, еле слышно, шепотом. – Не редкий сон тогда восполнял мои силы, не энергетики, не адреналин от проникновения в чужие квартиры, а именно надежда на то, что скоро мы с мамой будем снова вместе гулять. Я верил, что скоро наступят времена, когда единственное, чем я буду огорчать маму, это то, что я не надел шапку, или за то, что я не забежал пообедать между уроками. Она бы тяжело вздыхала не от невыносимой боли, а от того, что у нее расклеилась туфля… В канун моего дня рождения, когда мне исполнялось шестнадцать, моя компания решила сделать мне подарок и вынести квартиру одного владельца магазина. У него, поговаривали, дома целые горы золотые. Все прошло как обычно: я залез ночью в окно, открыл дверь товарищам, и встал "на шухер" во дворе возле калитки. На что они там наступили, нажали или еще что, я не знаю, но сработала сигнализация и утро мы встретили в обезьяннике. На меня у ментов не было ровным счетом ничего, кроме того, что меня видели соседи, как я стоял "на шухере" возле калитки. Подельники объяснили, что они возьмут всю вину на себя, они не хотели мне жизнь ломать. Меня отпустили. Я побежал домой… В общем, я одумался после всего этого, в школу назад меня брать не хотели, устроился на автомойку, там до армии поработал, потом по контракту на три года остался, дальше вернулся и через одного хорошего знакомого, меня все-таки взяли в колледж, чтобы я хоть какое-то образование получил. Отучился с отличием… Как бы этого хотела мама… – Светлов утер нос рукавом рубашки. – Поработал тренером, хорошо у меня это получалось, меня вот сюда и позвали. – Ты что-то не договариваешь… Мама-то выздоровела? – Тебе нужно это знать? – голос Светлова стал серьезнее. – Я никому не скажу, поверь. – Смотря сквозь Светлова, пообещал Леша. – Утром меня отпустили. Я побежал домой. По пути захватил тортик. Он был еще теплым, свеженьким. Большие кремовые розочки, прямо как мама любит. Мне хотелось ее порадовать, это ведь ее праздник больше, чем мой. Дрожащими руками, стараясь не разбудить маму, я провернул ключ в замке, распахнул дверь. Было около девяти утра, я собрался идти будить маму в девять двадцать три – во столько я родился, именно в это время мама будила меня в детстве. Хватала меня на ручки, кружила, целовала в пухлые детские щеки. Мы, словно эскимосы, терлись с ней носиками. Она мне говорила: "сегодня главный мужчина моей жизни стал еще взрослее, вон какой тяжелый!" и с легкостью продолжала меня кружить. Потом мы шли к столу, она усаживала меня на колени. Мы задували свечи. Она думала, что я не понимал, как она помогала мне задуть их. Я чувствовал прохладную струйку воздуха маленьким ушком, когда она подносила свою голову к моему плечу. Я всегда загадывал всякую ерунду, как и все дети. Игрушку или машинку. Знал бы я, что через несколько лет мама заболеет, я бы из года в год загадывал только еще один годик ей пожить. Да, теперь я знаю, как бы я загадал. Как правильно загадывать. Сидя за столом перед тортом с тлеющими свечами, я понял, что слишком рано их зажег. Задувая их, чтобы позже повторить это с мамой, я случайно загадал желание. Нельзя их раскрывать, но оно уже исполнилось… Я загадал, чтобы мама больше не мучилась. Когда пришло время, я пошел к маме в спальню. Она лежала на простыни под одеялом. Утреннее солнце ярко светило ей на золотистые волосы, отчего ее голова, казалось, была залита благодатным светом. Она улыбалась. Она была сказочно красива. Я присел к ней. Затем прилег рядом на подушку и потихоньку подул ей на ушко. "Мамуля, просыпайся" – прошептал я. Она не отвечала. Она лежала такая невесомая, такая умиротворенная. Кружева ее пижамы не поднимались, потому что воздух не наполнял и не раздражал ее грудь. Мама лежала неподвижно. Ее нежные руки лежали поверх одеяла, едва удерживая самодельную открытку. "Моему сыночке" было выведено каллиграфическим почерком. Я осторожно взял ее из маминых рук. Я читал написанные внутри слова и смотрел на маму. Я представлял, что это она мне говорит. Сама. Сейчас. Такая красивая, такая безмятежная. Какой я не видел уже давно. Так я запомнил свою маму. *** – Иисусе! – Антон подскочил с закрытыми глазами и побежал прочь. Светлов и Леша едва успели оглянуться и побежали за Антоном. На улице солнце уже накаляло асфальт. При такой жаре и с таким промилле в крови, наши товарищи долго бы не пробегали. Леша бросился вдоль дач, Светлов же кинулся на лестницу, ведущую до спортивной площадки. Но не успели они сделать трех шагов, как услышали странное рычание, доносящееся со сказочного городка, откуда мы с Вами поднимались как раз к дачам. Перепрыгивая через две ступени, парни спустились к скульптурам и аркам. Рычание усиливалось – значит, уже ближе! Леша и Светлов, шатаясь от жары, которая усилила действие алкоголя, нашли Антона, который стоял, опершись на огромную фигурную каменную глыбу. – Анто-о-он, ты мог в туалете это сделать? – Размахивал руками Леша. – Что с ним теперь делать? И с этим всем делать? Он здесь все кругом обрыгал! – Ничего страшного, дождь все смоет, – Светлов наклонился к сгорбившемуся Антону. – Ну, что, дружок? Тебе легче? Антон начал рычать с новой силой. – Ну, ничего, подыши еще свежим воздухом, – Светлов похлопал Антона по спине и повернулся к Леше, – бедняга, и ему, наверное, сухарики не пошли. – Светлов, не мельтеши, меня из-за тебя мутит. – бубнил Антон. – Ах, ну, конечно из-за меня. А ты-то у нас парень хоть куда! Антон был сейчас похож на толстенного льва: кудрявые длинные волосы распластались по плечам, от рыка дрожала вся саванна. В очередной раз утерев рукавом белой рубашки губы, он ответил на иронию Светлова: – Может, не самый лучший, но точно не плохой. – Неплохой, только ссышься и кривой. Антон попробовал замахнуться на Светлова, но потерял равновесие и упал. Больше он ничего не хотел возразить. Светлов и Леша начали поднимать зверя, что сделать было довольно сложно. Их сил хватило только на то, чтобы снова затащить Антона к дачам и бросить на лавочку. – Сейчас я за ключами сбегаю, и поедем в ДПУ. Леша сидел на лавочке возле Антона, не позволяя ему растечься. Светлов забежал в игровую, где за столом сидела Леся со своими "друзьями", которые недавно "помогали" ей подняться на стол для танца. Она вернулась с ними из соседней комнаты, где продолжала развлекать их песнями и плясками. Правда, одного из двоих друзей, Леся явно обделяла вниманием. Но, может к счастью, может, к сожалению, Светлов не являлся вуайеристом, а потому выбежал, как только забрал то, что ему было нужно. Хотя, вернулся через пару секунд. – Так, Леся, чтобы убрали тут все! Утром приду с проверкой! – А почему это я должна убирать? – Приказы старшего по званию не обсуждается. Тем более, это дача твоего отряда, твоя игровая. Ее "друзья" старались незаметно выйти из-за стола. – А вы куда собрались? Артем, Влад! Ежели у нее в сердце вдвоем умещаетесь, или где вы там у нее умещаетесь, то будьте добры, помогайте ей! – Он пригрозил им пальцем, – приду – проверю! Затем Светлов и Леша начали погружать туловище Антона в электромобиль, который был очень красивым, чистеньким, маленьким. Гольф-кар с багажником. Недопикап, перевелосипед. Пользовался им только старший состав администрации, редко использовался обычными вожатыми – только в экстренных случаях. Передвижение на нем по лагерю вызывало глубокое чувство уважения и белой зависти. Поэтому сидящий в нем Леша чувствовал себя особенно важной персоной. *** Здесь нужно сделать небольшое отступление: так что же такое "Факел"? "Это международный детский центр для лучших детей всех стран и континентов. За путевку сюда бьются на престижнейших конкурсах самые талантливые и одаренные. Первые лица государств отправляют в него своих детей круглый год. Спустя долгие годы после пребывания в этом центре, дети возвращаются сюда народными артистами, учеными, политиками. "Факел" – это VIP-статус. "Факел" – это привилегия. "Факел" – это значит, что ты чего-то стоишь." Усредненное описание, которое можно услышать от детей, которые сюда приезжают. Только так они его и видят. Только так его видят и родители. Можно было бы взять для описания слова и формулировки с официальной брошюры, пестрящей морями цифр, но Вы же не те самые "взрослые", о которых писал Сент-Экзюпери? Конечно, если сюда стремятся все, то и центр должен быть огромным. Так и есть. Он состоит из нескольких лагерей, объединенных для одной цели – дарить детям незабываемые впечатления, радость, счастье, новых друзей, знакомства с популярными и известными людьми, которые приезжают сюда для реализации своих проектов. Наши с Вами друзья являются вожатыми лагеря "Блакитный" – одного из самых старейших лагерей центра "Факел". Они уважаемы, к ним прислушиваются. Блакитные вожатые – это люди, которые на "ты" с педагогикой. По крайней мере, так о них говорят, так их описывают все, кто с ними сталкивались. Что-что, а создать о себе впечатление вожатые такого престижного лагеря всегда умели. Вообще, "Факел", по большому счету, это целый детский городок. На его территории есть все: музеи, магазины, площади, памятники, даже заправки! Отдельное огромное общежитие для вожатых всех лагерей, называемое местными "ДПУ". Как расшифровывается – никто не знает. А может и знают, только не говорят. Леша пытался узнать, когда только приехал, но все в ответ пожимали плечами. Даже Светлов не говорил. Либо старожилы гениальные мистификаторы, либо беспросветные болваны, которые называют вещи словами, значения которых не знают. Но Леша, как и остальные более-менее "зеленые" вожатые придерживаются первого варианта. ДПУ далеко от Блакитного. Так далеко, что в конце дня ходит автобус от Блакитного до ДПУ. Утром – в обратную сторону. Пешком – около часа. Предугадывая вопрос "почему вожатые не пьют у себя в ДПУ?", отвечаю: в ДПУ доблестные охранники с алкоголем не пропускают и грамотно пронести не у всех получается. Вернемся же к Леше и Светлову. Представьте теперь, как себя чувствовал Леша, который от гордости даже надел солнцезащитные очки, чувствуя себя Раулем Дюком со своим доктором Гонзо. Пока Светлов крутил баранку и гнал по трассе со скоростью пятнадцать километров в час, Леша встречал надменным взглядом встречные машины. – Если нас остановят? Да, как в любом городке, даже самом маленьком, есть полиция, которая может нехило взгреть нарушителей порядка. – Кто нас остановит? Никто, кроме администрации не ездит на каре. Тем более, у меня глаза как капля росы чистые. Не пьянею же. – Ты думаешь, что привлечешь внимание своими глазами? – Я же водитель, чем я еще могу привлечь? Еду ровно. – А он? – Леша показал пальцем позади себя. Сзади в багажнике лежал Антон, выпячивая пузо к солнцу и сладко причмокивая. Из-за него весь кар выглядел как матка муравья, которая с минуты на минуту разродится. – Проскочим, тут один пост на пути, там как раз в это время смена караула. И там спуск с горы, разгонимся – как пули пролетим. Неплохая идея. С приближением к посту у Леши предательски сжималось кольцо ниже спины от страха. Светлов был уверен в себе на все сто процентов. Еще и Антон начал ерзать, колыхая транспорт из стороны в сторону. – Уймись же ты, бочка. – Бубнил шепотом Светлов. Светлов оказался абсолютно прав. Чтобы в этом убедиться, Леша даже снял очки. У него было отличное зрение, а потому, скорее всего, и кольцо сужалось. Ведь он видел уже издалека, но от страха молча смотрел на пост. Иногда он с завистью поглядывал на Светлова, ведь тот казался невероятно бесстрашным. Смена караула была, но немного не такая, какую себе представлял Светлов: один караул уходит, через некоторое время приходит другой. Нет, на посту стояло два отряда караульных. Четыре человека в погонах молча смотрели на приближающуюся бричку, которая, к тому же, замедлялась. И ведь со спуском Светлов тоже не ошибся. Только спуск должен быть, если ехать в обратную сторону. Леша ерзал на своем месте, перебирая в руках очки, и потной ладошкой приглаживая волосы. Когда они поравнялись с товарищами при исполнении, спидометр показывал три километров в час. Выстроившееся в ряд полицейские молча провожали взглядом гонщиков, рассматривая болид. Вдруг, один из полицейских направился в сторону кузова. Леша отвернул от него голову и уставился на дорогу. – Здравия желаю, бла-бла-бла? – Спросил полицейский. – Да, у нас все хорошо, офицер. – Ответил Леша в панике, не поняв вопроса. Этот ответ офицер принял за положительный, и позвал своих коллег. Светлова, казалось, здесь нет. Он одубел. Что-то, видимо, пошло не по плану и он это анализировал. Леша глубоко дышал ноздрями, теряя сознание от напряжения. Как вдруг спидометр показал шесть… Затем десять… Леша не успел отойти от столбняка, как заметил в зеркале заднего вида машущих полицейских. – Светлов, что сейчас произошло? – Тот не отвечал. – СВЕТЛОВ! – Леша ударил его в плечо. – Что? – Что произошло? – Мы проскочили, я же говорил. Моментально. Я просто задумался. – И подобрал рубашкой слюни. Леша уже видел похожее у не пьянеющих людей. Это был как раз тот момент, когда вроде бы трезвый человек отключается. – Ты белку словил, Светлов! Леша хорошо знал белку. Ну, белую горячку, хотя я не думаю, что кто-то о ней не слышал. Так вот у Светлова была еще мирная белка. Леша, однажды, встречал странную белку. Один его знакомый в университетской общаге пил и пил, все вроде было хорошо. Разговаривал адекватно, насколько мог судить сам изрядно окосевший Леша. Только когда все разошлись по комнатам спать, тот через двадцать минут после того как лег, аккуратно встал с постели, заправил ее, оделся, вышел в коридор и начал бегать из одного крыла общежития в другое. И все это с закрытыми глазами. Через несколько кругов, он спокойно зашел, разделся и лег спать. Причем он носился с такой скоростью, как будто от беса удирал, при этом даже дыхание у него не участилось. На утро он, естественно, ничего не помнил. Его соседи по комнате после обсуждения этого случая решили бросить пить. На неделю. Так после того случая Леша опасается белки, потому как, кроме спринтера, в человеке неизвестно кто может проснуться. – Херни не неси, я вообще не пьянею. – Ты не пьянеешь, потому что у тебя водка по венам чаще течет, чем кровь. Нас менты подтолкнули, вот мы и проскочили. – И это ты мне говоришь, что я белку словил? Кто из нас еще словил. – Светлов лишь посмеялся. После того, как они приехали к ДПУ и остановились, их ласточка зашаталась во все стороны. Из багажника вылезло нечто. – Антон! Ты очнулся? – изумился Светлов. – Конечно! С вами проснешься! Если бы не я, не знаю, где бы мы были сейчас! – Антон сплюнул на землю настолько тягучую слюну, что она, казалось, вытекая из рта, сейчас не дотянется до земли, а порвется где-нибудь по середине и шлепнет его по лицу, словно резинка. – Вы меня как мешок с говном закинули, даже накрыть не удосужились! Хорошо, что я под собой тряпку нашел и накрылся! Не, ну, дебилы же! – Антон вытер подбородок и поплелся вверх по лестнице. – Брезент верни! – Со смехом бросил Светлов. Антон по-королевски распахнулся. Его накидка сползла с плеч по спине и сложилась гармошкой. Истинный царь зверей. Леша поднял, свернул калачом и бросил в багажник. – Меня уже ломает, пошли, покурим. – Леша поманил за собой Светлова и двинулся к курилке. – Ты не мог покурить в лагере? – Я совсем дикий, по-твоему? *** – Бро! – Бро! Хлоп. Звон стоит в ушах, как звонко приветствуют друг друга учитель и полицейский. Один – учит гражданина, второй – его охраняет. Пока эти две инфраструктуры дружат именно так, гражданин может спать спокойно. – Как оно? – Да ничего, все вроде ровно. Сам-то как? – Бодрячком. Есть сига? – Для брата у меня всегда найдется. – Блюститель закона полез в карман за пачкой. Как раз к этому моменту подошел Светлов, блюститель брезгливо осмотрел вожатого с головы до ног – они не были знакомы, чтобы полицейский относился к нему как-то иначе, нежели как обычному гражданскому. – Это Валера. – Представил Леша своего коллегу своему товарищу. Они сцепили руки формально, так сказать, для приличия. Сержант достал из кармана и протянул одну сигарету Леше, Светлову даже не предложил. – Бдишь? – А что остается делать? Когда дети заезжать будут, сколько вам еще можно халтурить? – Кто бы говорил! – Леша ударил собеседника в плечо. – Мы только на пересменке халтурим, вы этим круглосуточно занимаетесь. Полисмен сдержанно ухмыльнулся, тут же кашлянул и скрючил серьезную мину, косясь на Светлова, который качался на пяточках, осматриваясь вокруг. – Как дело продвигается? – Уже серьезно спросил Леша, – ты про все узнал? С новичками договор есть? – Все есть, давай потом поговорим. У тебя мой номер записан? Леша только сейчас уловил напряжение вокруг. – Есть, я тебе сам позвоню. – Он наклонился к его уху, – если тебе номер незнакомый звонит – не пугайся. Я буду тебе, если что, с корпората звонить. – С чего? – Шепотом уточнил сержант. – С корпората. Вожатым телефоны выдают, чтобы отряды могли связываться. Я же не буду свои деньги тратить. – А его не слушают? – Кому это нужно? Все с него звонят то домой, то еще куда. – Леша выпрямился и сделал шаг назад, – только если ваш брат нас слушает, – и засмеялся. Не очень весело так. – Давай, удачи. – Давай, – они пожали друг другу руки. Затем полисмен перевел свой взгляд на Светлова и взял в правую руку рацию. Не отводя взгляда, он что-то начал говорить в нее, агрессивно вглядываясь в Валеру. Что поделать? Никто не запрещает смотреть на гражданского, как на грязного плебея. Тот просто отвернулся и последовал вместе с Лешей, спиной ощущая свинцовый взгляд. – Они никогда не меняются… – риторически изрек Светлов. – Кто? – Новые центурионы. – Ладно тебе, не все они одинаковые. Этот так вообще только, считай, на службу заступил. Еще вчера сидел за партой в своем училище. Он мой ровесник, ему двадцать один год только – вся служба впереди. Они остановились возле входа в ДПУ. Леша приметил в десяти шагах от себя урну. – Спорим, что попаду? – Он зажал окурок, словно дротик для дартса. Светлов не стал спорить, а лишь посмотрел на то, как промахивается Леша. – Кто-нибудь поднимет. – Я тебе про таких молодых и говорю. – Светлов продолжал. – Я здесь не первый год работаю, сейчас затишье, но раньше было не так: когда я сам сюда вожатым приехал впервые, у этих "кокард" начальник был другой. Такой, что им абсолютно все разрешал, а когда на них жаловались, то он их защищал. – А что конкретно-то было? – А конкретно здесь было так: если поздно девочки вожатые домой возвращались, то их обязательно сопровождали парни, иначе они могли стать жертвами приставаний. – Чьих? – Ты тупой? Мы о ком говорим? – Они? – У Леши глаза накатились на лоб, он пальцем показывал в сторону курилки, где они оставили представителя этой доблестной профессии. – Конечно! У нас чуть ли не война: легавые к нашим девочкам лезут, оскорбляют их, если те отказываются от ухаживаний. Мы жалуемся их начальству, а их начальник проверки нам посылает всякие: то СЭС натравят, то еще кого. А гнилые шавки, что поменьше, рапортуют, мол, девчонки сами пристают к ним, когда те на службе. У нас человек пять уволились по этой причине. Самый пик был тогда, когда сам начальник, уставший от наших жалоб и, обозлившийся как псина бешеная, начал поощрять приставания. Так и говорил: "Если день закончился без слез, хотя бы одной "вожатки" – день прошел зря". После того, как он открыто начал это пропагандировать среди подчиненных, долго не продержался. Я, конечно, презираю стукачей, но, скажу честно, впервые был рад, что у них в коллективе нашлась крыса, которая пошла выше и на самого начальника нажаловалась. Естественно, на него настучали не из-за этой ситуации, там все было проще – кто-то явно хотел его "подсидеть". Но заодно и это вскрылось, его не посадили, даже, думаю, не уволили, а куда-нибудь перевели. Хотя таких нужно под трибунал. – Да ладно, главное, что это больше не наша головная боль. – Леша махнул рукой. Светлов посмотрел на него сперва, нахмурив брови, потом мысленно сославшись на его молодость, не стал его строго судить. – Дело ведь не в начальнике. Дело ведь в них самих. Никто ведь поначалу не заставлял их лезть. Это хорошо, что нынешний начальник остро реагирует на подобное – моментально пресекает, человек честный попался, хотя я его лично не знаю. А придет такой же, как первый, так эти кролики опять во все тяжкие пустятся. Они как дети маленькие. Им говорят: "хватит есть козявки", а они все равно в нос пальцем лезут. Начальник, как воспитатель: по руке им раз ударит, два ударит – что это изменит? Изменит только то, что они при нем в нос лезть не будут. А сменится воспитатель? Новый не будет за этим следить. Так они соплей нажуются сами еще и соседа накормят. Леша улыбнулся. Светлов вопросительно на него посмотрел. – Просто пример смешной, а ситуация страшная. – В том-то и дела, Леша, что ситуация страшная. Вот эти соплежуи доводят молодых девчонок, им и так тяжело, а тут еще и жетоны при погонах суют свои члены куда только им вздумается, дикари. Стадо, которому дозволено абсолютно все. Знаешь, толпа никогда не отличалась умом, но вдвойне страшнее стадо с привилегиями. – Ничего мы с этим поделать не сможем. Ты слышал о Стэнфордском тюремном эксперименте? Не, как ты выразился, "жетоны" такие, это в принципе человек такой. Ты с тачкой что делать будешь? – У тебя виды на нее? – Ты можешь ее здесь оставить? Завтра утром на автобусе не хочется кататься. – Если даже я ее оставлю, – Светлов посмотрел на часы, которые показывали около восьми вечера – отсюда я буду выезжать в шесть. – Нормально, вместе уедем. – Планерка только в пятнадцать минут восьмого, ты будешь час сидеть? – Сидеть – не кули ворочать, посижу. А она будет? Что там планировать на въезде? – Посмотрим. Внутри здания Леша и Светлов расстались на лестнице. Каждый разошелся по своим комнатам. У Леши комната была роскошная: три койки, в то время, как в других комнатах было по четыре, кухня с барной стойкой в качестве стола возле окна, холодильник, плита, микроволновая печь, ванная комната с блестящим кафелем… Сказка. В спальне лежали двое: туловище упившегося Жени и Никита, читающий сообщения в телефоне. – Никитос, есть у нас что-нибудь поесть? – Только лапша, – не отвлекаясь от телефона ответил Никита. – Тебе запарить? Леша сходил в душ. Вода была ледяная – в ДПУ еще не везде доделали ремонт, и не все еще работало, как следует. Голова немного прояснилась, но самое веселое ждет парня утром. Леша вышел в одном полотенце, прикрывавшем причинные места и сел на высокий барный стул рядом с Никитой, решившим тоже культурно поужинать. – М-м-м, лапшичка. Песня! – Потирал руки Леша, намереваясь открыть пластиковую крышку, под которой томилась лапша быстрого приготовления. На столе также стояли пустые кружки. – Кружки поставил, а чайку даже не заварил. – Я тоже, Леха, об этом подумал. Потом подумал о другом… – Никита с ловкостью фокусника, вытащил откуда-то пластиковую бутылочку крымского вина. – О-О-О, вот это по-нашему! Погоди, ты же вроде за здоровый образ жизни? – Ты прав, – Никита разливал вино по кружкам, – когда вы бухаете дешевую водку, я пью натуральное винишко. Это и называется "здоровым образом жизни". Парни чокнулись и сделали по нескольку больших глотков. Словами не описать то удовольствие, которое испытываешь, пробуя этот нектар. Амброзия! Приобретается этот чудесный напиток только на ялтинском рынке, и только в импровизированных палатках. Никита и Леша познакомились с крымским винишком случайно. Однажды, в свой законный выходной, они решили выехать в Ялту – погулять, головушки непокрытые понапекать. Ялтинский рынок не самый выдающийся из рынков – видали и покруче, но только там на каждом шагу стоят бородатенькие смуглые дяди, предлагающие освежиться гранатовым и виноградным соком. Наши герои отказывались до последнего. Но на одном из поворотов, они резко натыкаются на здоровые мохнатые руки, тычущие в груди парней кулаками, сжимающими пластиковые стаканчики с красным золотом. – Пробуйте! – проревел великан. – Дядя, мы же не пьем! Мы вожатые! – глупые молоденькие вожатые, не отработавшие, на тот момент, еще своей первой смены, зеленые. Еще и детей за людей считают! Бред же. – Пробуйте! – Настойчивее проревел великан. Фреска Микеланджело "Сотворение вожатого". Желторотые вожатики, слабые, еще не рожденные, тянут немощные ручки к волосатым пальцам руки рыночного Диониса, обвитого виноградными лозами и обложенного гранатами. Вот он. Трепетный момент. Чудо. Теперь они, матерые педагоги, и сами плохо помнят тот день. Все деньги, что тяготили карманы, были отданы за бутылочки живительной влаги. Но это было так давно, что не стоит на нем заострять внимание. – Любимое, с гранатовым соком. – Крепленое! – С важно поднятым вверх пальцем дополнил Никита. Голова Леши сразу вернулась в привычное состояние – эффект ледяного душа испарился, как будто его и не было. – Аппетит разыгрался! – Леша оставил кружку с вином, потер ладони и открыл крышку от лапши. Он глубоко вдохнул, жадно глотая ноздрями чарующий аромат бич-пакета. Что-то было не так. И цвет не тот. – Никитос, это что такое? А где приправа? – Я без приправы всегда завариваю, потом засыпаю. – Фу, ну и извращенец же ты! – Норма, все чемпионы так делают. Делать было нечего. После еды, парни пропустили еще по кружечке вина. – Кстати, ты видел Эйса Ментуру? – Нет. – Я сегодня видел, на курилке тусовался. Я у него сигу стрельнул, мы парой слов перекинулись. – У тебя своих сиг нет что ли? Ты же только вчера покупал. – Так одно дело – свои курить, а другое дело – стрельнуть. Свои не вечные – заканчиваться имеют свойство. – Коммерсант хренов. – Какой есть. – Так что? Он про дело что-нибудь говорил? – Говорил, но рядом Светлов стоял, он не распространялся особо. Сказал лишь, что все есть, все готово. – Отлично. – Ты когда успел за вином уже сгонять? – Вы пока пили все утро, я доделал оформление стенда и поехал. Кстати, с твоей напарницей говорил. Она рассказывала, что она отличница, вся такая девочка-припевочка. – Значит, дружит с бумагами. Будет документацию оформлять, я уже задолбался из смены в смену все это оформлять, заполнять. Никому это все равно не нужно. Что еще рассказывала? – Говорила, что в задницу без мыла залезла, чтобы сюда попасть. Меня спрашивала, как мы сюда попали. – И ты рассказал? – Да. Рассказал, как обычно из нашего ВУЗа сюда попадают. Что все отличнички тоже, что все стараются, все стремятся. Только я не сказал, что мы по-другому попали. Друзья засмеялись и с размаху оглушительно чокнулись, после чего осушили кружки. – Шумите, будите только зря. – Из комнаты выплелся Женя, обернутый в одеяло. Изогнувшись в три погибели, он подставил потрескавшиеся губы к крану. Он включил полный напор и, впитывая словно губка, он стал без устали поглощать воду, забрызгивая, к слову, все, что было рядом с раковиной. Сполна напившись, он подошел к Леше и Никите. – По какому поводу собрание? – Бизнесы наши обсуждаем. Блюститель сказал, что у него все есть. – Пересказывал Лешины слова Никита. – А что "все"-то? – О чем мы с ним в прошлый раз говорили? О новичках в аэропорту. – Новички точно все устроят, заднюю не включат? – Женя зевал. – Точно. – Вступил Леша, – ОН бизнесмен со стажем, можно сказать. У него только проверенные люди. – Он чем-то еще занимается? – Да, он в нашем городе, как закончил учебу, со своей подругой из ГАИ, продавал права. Уж, не знаю, зачем этой девчонке понадобился он – могла бы сама и без посредников продавать. Мне кажется, что он ее на это и подбил. Не важно. Короче, у него опыт в делах таких есть. Плюс, все расходы, которые в первое время будут, он возьмет на себя. – Леша обратился к Никите, – Кстати, вот и поэтому тоже мне лучше у него сиги стрелять, чем самому покупать – у этого бизнесмена денег больше, чем у Эскобара. – Сибирь – родина величайших бизнесменов. Как так получилось, что самые меркантильные парни Новосибирска собрались именно здесь, именно в детском лагере, трое из них – учителя без двух минут, а четвертый – блюститель правопорядка? Пока Женя это говорил, Никита уже достал ему кружку, и наполнял ее вином. Парни были переполнены эмоциями. Уже завтра начнется новая смена. Первая летняя смена в этом году! Женя закинул голову, отправляя в себя вино. Никита закинул голову, с чувством, что культурно проводит время. Леша закинул голову, пытаясь запить накатывающую головную боль. *** Вы когда-нибудь ощущали, когда через глаз вам чешут череп? Когда спица входит у вас над глазом. Это страшнее, нежели так больно. Дискомфорт в глазу – не более. Больно – это когда врач уступает рабочее место интерну. Когда интерн, дрожащей рукой, неуверенно нанизывает твое веко на спицу, скоблит ею глазницу. Или то напряжение, то гудение всей черепушки, когда Вам долотом и молоточком, ломают носовую перегородку? Когда ты лежишь, прикованный кожаными ремнями за руки и ноги к кушетке, и не можешь пошевелиться. Голова зажата и запрокинута. Стенки носоглотки смазаны адреналином, чтобы не сужались. Носовая тяга такая, что дыханием можно втянуть птиц, пролетающих ниже высоты пятиэтажки. Стук. Скрип. Хрясь. Что-то в голове откалывается, откусывается, отбивается. И это не в носу, а где-то в глубине. Сложно оценить. У тебя есть только чувства. Голову сдавливает. Что-то вминает тебя в кушетку. Местная анестезия не спасает – от страха все чувства обостряются в несколько раз. Сколько длится эта операция? Час? День? Месяц? Ты ничего не знаешь, ты только чувствуешь. Чувствуешь, что время остановилось. Ты бы и хотел что-то увидеть, только ничего не получится. Некая медицинская материя накрывает твои глаза, закрывая обзор. Ты не можешь издать ни единого звука. Врач нем. Ничего, кроме света. В такие моменты примерно представляешь, что чувствуют покойники на приеме у патологоанатома. Звонкий звук металла. Врач что-то достал из тебя. Что-то, что всегда там было, но теперь тебе это не принадлежит. Это что-то было небрежно брошено врачом в медицинскую стерильную посудину. Это что-то врач, перед тем как бросить, провел этим над твоей рукой, пристегнутой к кушетке. Что-то капнуло. Что-то теплое. Ты это осознаешь с приличным отставанием. Реакция замедлена. Ты понимаешь, что твоя рука в чем-то липком, только когда оно остывает, когда начинает подсыхать и съеживаться на твоей коже, стягивая ее. Ничего кроме чувств. Ничего кроме тишины. Ничего кроме света. Ты – предмет работы мастера. Ты – сломавшийся автомобиль, у которого не спросили, будет ли ему лучше без двигателя. Что он чувствует, когда из него извлекают аккумулятор, когда откручивают гайки. Проверяют подвеску. Твой мир состоит из боли, немощности, страха. Оголены все чувства, сейчас будет еще больнее. Когда-нибудь обязательно станет легче. Но не сейчас. Больной на кушетке балансирует на грани. Он теряет сознание на том моменте, когда врач с инструментами внутри говорит: "Не дрожи. Я знаю, что ты боишься. Я тоже боюсь, но ведь не дрожу". Быть тем больным гораздо лучше. Чем быть в том положении, в котором находился сейчас Леша. Свет слепит. Свет причиняет боль. Весь организм в ужасе от происходящего. Глаза, которые сейчас хотелось бы извлечь, при каждом движении причиняют боль. Рот. Нос. Они стерильны. Утром после пьянки ты это ощущаешь. Когда до этого пил вечером – не ощущал. Почему так? Все вокруг пахло смесью дешевых сигарет и паленого пойла. Слух тоже против тебя. Больно, когда звонит будильник. Больно, когда сосед громко роняет что-то на пол. Еще и желудок сейчас потребует себя опорожнить. Хотя Леша всегда гордился тем, что никогда не переводит продукт. Но, наверное, лучше было бы вечером два пальца в рот, чем утром умирать, ведь так? Запах чего-то страшного вызывал рвотные позывы. Этот запах шел из далекого детства, когда ему на шею вешали самодельный желтый кулон, истыканный иголкой, и служившим препятствием для простуд. Шепот, кружившийся в комнате, оглушал Лешу и раздражал каждую клеточку воспаленного мозга. Ничего путёвого Леша разобрать не мог: слова сливались в одну длинную фразу. Кто говорил и что говорил – не понятно. "…Агату?… Войну… Быстрее, сейчас проснется… Сейчас перемотаю…" Леша стал ерзать на постели. Шепот утих. Только звук клавиш и щелканье мыши. – БОЛЬ – ЭТО БОЛЬ, КАК ЕЕ ТЫ НЕ НАЗОВИ! Стены завибрировали. Из колонок, почти над самым лешиным ухом, рвалась музыка. Никита и Женя подпевали, что было мочи. – Я НА ТЕБЕ, КАК НА ВОЙНЕ, А НА ВОЙНЕ, КАК НА ТЕБЕ! – ЗАТНИТЕСЬ, ПОЖАЛУЙСТА, ПРИДУРКИ! Леша перекрикивал беснующихся, танцующих вокруг кроват, соседей. – Вставай! Новый день за окном! – Никита не унимался и выдернул подушку из-под головы Леши. Голова зазвенела, ударившись о матрас, словно об камень. Включилась следующая песня, ее Женя исполнял один, пока Никита что-то делал на кухне. – ВСЕ – ЖИЗНЬ НОВАЯ, И НЕ УГОТОВАНА, А ПРЯМО – ВОТ ОНА! – Что вы делаете, изверги? – ПРОСНИСЬ И ПОЙ ВО ВЕСЬ ГОЛОС, ПУСТЬ СОЛНЦЕ УДИВЛЕННО ЗАМЕДЛИТ СКОРОСТЬ! Никита вбежал в комнату, тут же опорожнив содержимое стакана в его руках. – Ледяная! – Леша вскочил как ошпаренный. – Проснулся! – Сколько времени? – Глаза не фокусировались на циферблате часов. – Без двадцати шесть! Быстрее, солдат, пора в бой! Складывалось ощущение, что Никита и Женя еще не отошли от вчерашней попойки. Хотя, чему тут удивляться, они не отходили от пьянок вот уже несколько смен подряд. – Иди быстренько зубы чисти, если тебе это поможет, – Никита взялся заправлять постель Леши, – Жека, выключай музыку, выходим через пять минут. Пока Леша пытался выдраить промежзубные щели, изгоняя смрад изо рта, за дверью ванной не утихала возня. – Вот! Все готово, – Никита протягивал Леше наглаженную рубашку и парадные черные шорты. – Дыхни! Ух, вот это запашок! – Он сбегал до кухни, и вернулся с горстью растворимого кофе. – Рот открой! Не плюйся, перегарище твое отбить нужно ведь как-то! Жуй, жуй! Ты еще малой кровью отделываешься, Жека все утро чеснок жевал, вонь на всю комнату! Когда Леша оделся, нажевался кофе, обулся в избитые кеды, Никита осмотрел его с головы до ног. Зрелище было не из приятных. Он выглядел подобно шоколадной конфете, которую закинули в женскую сумочку и забыли. Месяцами она моталась из угла в угол, то тая, то замерзая. Придавленную, мятую, однажды, ее достают при генеральной уборке. Вроде бы снаружи она все еще манящая, сверкает своей оберткой, но срок годности уже давно истек, и кушать ее точно никогда уже не станут. Только на выброс. Но ведь вожатый – не конфета, его не выбросишь. А кто еще с детьми работать-то будет? – Белая рубашечка, шортики, красавчик. – И не говори, – ответил подошедшему Жене Никита, – хоть сейчас замуж такую невесту отдавай! Парни взяли Лешу под руки и повели на выход. – Что вы так рано подорвались? Не спится? – Будешь долго спать – быстро состаришься, – изрек Никита. – Вот ведь вас ничего не берет. Я умираю сегодня, а вы как огурцы. – Если ты слабенький, так зачем же вообще за бутылку берешься? Пить, дорогой мой, это тебе не спортом заниматься – тут здоровье нужно! – Перехватил Женя. Сегодня парни были особенно мудрыми, прямо-таки сыпали умностями – главный признак того, что они еще не до конца протрезвели. – Главное, чтобы Светлов без нас не уехал, – Женя посмотрел на экран телефона, – без двух минут шесть. – Слушайте, откуда вы узнали, что мы со Светловым договорились утром вместе ехать? – В смысле? Ты же сам вчера нам растрепал, – Никита переглянулся с Женей. – Нас зазывал с вами утром ехать. – Да?… – Леша задумался. – Ничего не помню. – Ничего такого и не было, что стоило бы запомнить. Упился ты вчера, начал рассказывать как вас менты толкали, еще что-то начал сочинять. Сказал, что со Светловым утром поедешь, что нам с тобой можно поехать. Пошел к Светлову предупреждать. Там пропал на час. Мы тебя искали, не нашли. Ты сам пришел. Где был – не рассказываешь. Просил, чтобы мы тебя разбудили утром. Все, в принципе. – А где же я был? – Леша почесал бы затылок, но не мог потому, что его вели под белы рученьки. Возле ДПУ уже стояла заготовленная бричка. Светлов, сидящий за рулем, щелкал семечки. – Здрасьте-мордасьте! Пацаны, я сейчас погибну! Чем от вас пахнет? – Светлов начал нюхать сидящих. – Женя, что за дурость? Лучше бы от тебя перегаром несло. Фу! Ты сегодня где? – На камере хранения. – Ты только рот при детях не открывай. Вот, – Светлов отсыпал семечек Жене, – лузгай. Никита, ты где? – Я на разводе. – Леша? – Светлов смотрел на сидящего позади себя Лешу через зеркало заднего вида. – Должен быть на душе, но мне так плохо, мне бы отлежаться дома. – Дома никто лежать не будет, – чем трезвее был Светлов, тем он был строже и принципиальнее, – но тебе сегодня повезло: воду в душе сегодня не включат потому, как трубы еще не отремонтировали. Будешь вместе с Женей на камере. Напарницу свою проинструктируй, как детей встречать. – Я все ей расскажу, – вызвался Никита, – как детей ей приведу, так и расскажу сразу. – Хорошо, тогда с тебя спрошу, если что. Будем считать, что для вас планерка прошла. Машина тронулась. *** Что происходит, когда Ваш ребенок попадет в "Факел"? Происходит следующее: сперва ребенок попадет в главный распределительный центр. Там определят, в какой лагерь отправить ребенка, проведут медицинский осмотр. Кстати, если у вашего ребенка обнаружат, допустим, педикулез, то там же проведут процедуру обработки волос. Да, конечно, международный детский центр – это престижно, туда попадают не "простые" дети. Я уже не буду ничего говорить про тех, кто заслужил путевку сюда – с ними все понятно. Я скажу пару слов о других детях – только о "лучших", родившихся в золотой соской в зубах. Это не исключает того, что они могут привезти вшей. Очень часто богатенькие родители кичатся, что дают они детям только лучшее. Покупают самое дорогое. В попу дуют. Но забывают заниматься детьми. Воспитание детей, приезжающих в "Факел", очень часто оставляет желать лучшего, как и их гигиена. Бывает, что дети в пятнадцать лет держат в руках гаджеты стоимостью несколько тысяч долларов. Только держат они их пальцами с грязью под ногтями. Родители кричат, что их дети самые красивые, победители конкурсов красоты, их головы созданы для того, чтобы носить диадемы. Только эти диадемы детки носят на засаленных волосах. Но их не изменишь, потому что их собственным родителям на них наплевать, они только откупаются от детей. Такие дети вроде как элитных коней с золотыми сбруями или собак в инкрустированных бриллиантами ошейниках. После того, как ребят распределят по их талантам, их отправят в лагеря разных степеней паршивости. На самом деле, конечно, не по их талантам, а по уровню заработка родителей. Один лагерь – для богатеньких. Второй – для чуть менее богатых. Ну и так далее. Нам с Вами повезло, ведь Блакитный лагерь – средний. Здесь можно встретить как богатых, так и обычных талантливых детей, попавших сюда через свои заслуги. Уже в лагере сначала детки идут на камеру хранения, чтобы сдать сумки, зачастую переполненными вещами, которые здесь никогда не пригодятся. Затем, они отдают свои документы заместителю директора, он говорит, кто в какой отряд, принимают душ, посещают медкабинет и только после этого разводящий ходит по дачам, отводя детей к их вожатым. *** В этот раз дорога между пунктами "ДПУ" и "Блакитный" заняла гораздо меньше времени. Вот уже в этот раз наши друзья с ветерком неслись с горочки мимо полицейского поста. – Я прилягу, – Леша притащил откуда-то три стула, расположил их в камере хранения, расстелил на них свое бренное туловище, – разбудишь, если будет нужна помощь неотложная. – Хорошо, – Женя усаживался за письменный стол. Камера хранения представляла собой две большие комнаты, где вдоль стен стремились ввысь металлические полки для сумок. В первую комнату входили дети, брали ярлыки и привязывали к своим сумкам. Они диктовали тому, кто там дежурит, свои имена и номера ярлыков. Дежурный, сидя за столом, записывал это все в журнал и отправлял сумку на полку в соседней комнате. Благодаря этой записи, когда вещи, оставленные в сумках, понадобятся детям, то они могут просто назвать свое имя. К концу дня сумки заполняли обе комнаты. – Только это… Жека, позовешь, если что съестное появится? – Нет, сам все съем. Ты либо спи, либо секи коробку. Коробка. Сколько родного и приятного в этом слове для вожатого "Блакитного". Когда родители отправляют детей в лагерь, они как будто не читают рекомендации, составленные далеко не глупыми людьми. В них написано по-русски, что не стоит давать детям в лагерь никакую еду: ни сладкую, ни соленую, ни любую другую. В лагере строгая диета с пятиразовым питанием. С прибытием в лагерь вся еда реквизируется. Но не думайте, что она отбирается. Нет. На камере хранения стоит огромная коробка. Над ней плакат с надписью: "еда, напитки, запрещены для проноса". Ребенок имеет право либо съесть здесь и сейчас все то, что ему собрали с собой, либо выбросить в коробку, подписанную как "мусор". Естественно, недельный запас сладостей в него не влезает, и он выбрасывает. Когда накапливается полная коробка, камера хранения закрывается на перерыв и все вожатые, работающие в радиусе ста метров от камеры, собираются внутри. Оттуда доносится свинячье хрюканье, чавканье и истошные вопли удовольствия. На десять минут лагерь замирает. Женя сидел за столом и расчерчивал столбики для записи в журнале. Леша посапывал на стульях. Уже приходил несколько раз Никита – от нечего делать он шатался по лагерю. Однажды, зайдя к Жене, он произнес: "Как-то мы раненько приперлись". Женя лишь кивнул. Никита снова ушел. Один раз заходил завхоз. Приносил пакеты, которые выдаются детям, чтобы те складывали в них необходимые вещи: зубные щетки, плавки, тапочки и прочее. Детям их должны выдавать бесплатно. Но дети этого не знают. Поэтому дежурный по камере продает пакеты по десять рублей за штуку. Это еще одна прелесть дежурства здесь. Но не стоит думать, что злые вожатые только и делают, что грабят детей. Нет. Есть у такого способа распространения пакетов свои плюсы. Раньше, когда пакеты детям выдавали бесплатно, они брали сразу по многу, даже если им не нужно. Они брали одни, рвали, брали другие. Через некоторое время все пространство перед камерой хранения было завалено пакетами, которые бросались детьми тут же. Когда кто-то из вожатых – видимо самый предприимчивый – придумал продавать пакеты, сразу решилась эта проблема. Дети думают, стоит ли им покупать? Стараются все засунуть в один пакет, вместо того, чтобы брать сразу десять. Это негласное правило о продаже передается из уст в уста, минуя слух старшего руководства, ведь если те узнали бы… Нет, они не запретили бы продавать, они бы требовали отдавать деньги им. Или процент стригли бы. С улицы донеслись разговоры. Прибыл автобус с вожатыми. "Сейчас припрутся" – думал Женя. Где-то снаружи слышался сперва приближающийся, затем отдаляющийся голос Никиты и какой-то девушки. Много других голосов. – Приве-е-ет! – Протянула Леся, улыбаясь Жене глуповатой улыбкой. За ней зашел парень худощавого телосложения в очках. Его плечи казались уже, чем его бедра. Он протянул Жене руку. – Привет, привет. – Встретил их Женя. Леся сходила в соседнюю комнату, бесцеремонно вытащила из-под спящего Леши стул, пришла к Жене и села напротив него с другой стороны стола, подперев щеки кулачками. – Убери, пожалуйста, локти с журнала, – Женя попробовал вытащить его из-под рук Леси. Но безрезультатно. Тогда он откатился на стуле подальше, потому что Леся так и норовила прижаться своим лицом к Жениному. – Как у тебя дела? – Леся с детской непосредственностью смотрела на Женю. – Хорошо, у вас как дела? – Он смотрел по переменке то на Лесю, то на парня, что пришел с ней, Артема. – У нас нор… – Нормально, – как бы невзначай перебила Леся Артема, при этом взглянув на Артема так ядовито, что Жене стало не по себе, – пришли к тебе в гости. Что выпытывала Леся, Женя не мог понять. Но она ждала, как будто Женя сам должен начать разговор. – Эм… А вы опять вдвоем на отряде? – Решил заполнить паузу Женя. – Конечно, куда он без меня-то? – Леся небрежно показала большим пальцем позади себя как раз на то место, где стоял Артем. Я думаю, что даже если бы в ту секунду Артем стоял где-то в другом месте, то он обязательно подбежал туда, куда указывала Леся. – А у вас, Женя, какие планы? – Я так же с Викой стою на отряде, как и в прошлый раз. У нас… – Я не про твой отряд спрашиваю. – А кого же ты имеешь в виду? – Ну, вас, бизнесменов. У Жени что-то упало внутри. – Каких еще бизнесменов? – Таких, доморощенных. Не отпирайся, я все знаю. Кое-кто из вашей компашки вчера мне все рассказал. – Теперь Леся оказала честь и повернула голову, обращая взор на проход из одной комнаты в другую. Отсюда было видно, как Леша сидел на двух стульях и крутил головой в попытках понять, куда делся третий. – Так что? Какой охват? Расскажи мне про эту схему подробнее, может, я чем-нибудь смогу помочь. Женя сглотнул слюну. – Что ты молчишь? Или мне пойти к начальству и все рассказать, что и где у вас спрятано? Про схемы ваши. Только я к вашему другу Светлову не пойду, я пойду выше. – Ничего я не знаю, этот пьяный пень чего только не наплетет! Я за каждый его треп буду отвечать что ли? Он вообще много говорит. Я уже скоро начну на него, как бык на красное, реагировать. – Вообще-то, – встрял в разговор Артем, – быки реагируют не на красный цвет, а на саму трепыхающуюся тряпку. – После этой фразы, он многозначительно поправил очки. Теперь он сам превратился в трепыхающуюся тряпку для Леси, которая гневно развернулась. – Что ты лезешь? С тобой разговаривают? Выйди отсюда вообще! – Она указала пальцем на дверь. Артем послушно поплелся. – Постой, – Женя остановил его, – если уж на то пошло, то это устоявшийся фразеологизм. – Тем более! – Добавила Леся. – Иди в угол встань, умник хренов! Артем виновато удалился. – Так-с, – Леся сцепила руки в замок, как какой-нибудь доктор наук, деловито продолжила, – Я знаю, что это правда. Я знаю того полицейского. Ну, того самого, вашего знакомого. Я у него не спрашивала, конечно, еще, но ведь могу. Думаю, что когда он узнает, что вы слишком много болтаете, он с вами ничего вести не будет. – Откуда ты его знаешь? – Угадай, – томно притупив взгляд и сделав губки бантиком, произнесла Леся. – И что ты хочешь? В долю? И почему ты меня решила шантажировать? Иди Леху шантажируй. – Мне он не интересен. И Никита. А вот ты бы мог мне помочь. – Чем же? Говори прямо. Ни один взгляд Леси не пробил брешь в Жениной броне. Сколько бы она не перекладывала ноги с одной на другую, Женя понять не мог. – Что же ты такой узколобый? Был бы ты раскрепощен, ты бы меня понял. Но надеюсь, после того, как мы сойдемся в общем знаменателе, ты станешь куда смелее, – Леся подмигнула Жене. – Тебе делать ничего не надо будет. Я сама все сделаю. Зато никому ничего не скажу. Забуду все. Ты говоришь, что это пьяный бред? Я и сама в это поверю. А ты думай, пожалуйста. – Леся вышла из комнаты, где-то с улицы донеслось: "Ты что, и правда в угол встал?" *** – Жень, я ничего не помню! Я не помню, чтобы ей что-то рассказывал! – Леша прыгнул на стул, все еще теплый после Леси. – Ты же знаешь, что я никогда бы не рассказал! Она, наверное, сама что-то подслушала или еще что-то! Может, это Никита ей рассказал! Надо у него спросить! Ух, этот Никитос, попадись он мне! Женя держался за голову. – Жека, ты мне не веришь? Женя, что ты молчишь? – Меня почти изнасиловали… – Пробормотал Женя. Звучало диковато, но до конца понять то, что испытывал Женя, может только тот, кто на себе ощущал похотливое вожделение женщины, которую ты не хочешь. Когда девушка, которую ты никогда в жизни не представил бы в своей постели, вдруг намекает на нечто большее, чем просто общение, и тогда от этого тебя непроизвольно передергивает. Любой членомыслящий парень с легкостью бы согласился и не увидел бы ничего зазорного в этом. Но Женя не из таких. Леся не была уродлива, не была горбата, у нее был полный комплект зубов во рту, не были ноги колесом, когда она открывала рот на ветру, она не свистела ухом – то есть в ней не было ничего такого, что могло бы напугать парня. К тому же, у нее был целый ряд преимуществ перед другими девушками: при своей миниатюрной комплекции и хрупкой наружности она с легкостью могла засунуть кулак в рот, а также элегантно могла закинуть ногу за голову. Часто она выигрывала пьяные споры, могла попасть с окна четвертого этажа бычком в урну – мечта, а не девушка. Жаль, конечно, ведь для девушки это, несомненно, минус, что она в свободное время пописывала рассказы и мечтала стать писательницей – сперва этот факт ее биографии может отпугнуть приличного парня, ведь никому не нравятся умные девушки. Но благо, что рассказики были паршивенькие. Но Жене она все равно была не по вкусу. Не его типаж. Да и он знал, что в Факеле с ней спали все парни от пятнадцати и до последнего плешивого охранника. Ему не хотелось присоединяться к этому легиону. – Жека, что ты молчишь? – Продолжал тормошить его Леша. – Твои причиндалы когда-нибудь брали в тиски? Мои только что взяли! – Женя почти стонал. – Она ведь теперь их просто так не отпустит! – Женя был меж двух огней: с одной стороны общее дело с парнями, с другой – собственное достоинство. Чтобы он не выбрал, его честь пострадает в любом случае. И пацанов подставлять нельзя, и пачкаться не хочется. Есть ведь, кстати, разница: подкатить к бабочке и переспать, или переспать, только когда уже сама бабочка подкатила к тебе. Фактически, конечно, никакой разницы, но если вдуматься, в первом случае ты пользуешься ею. Во втором случае уже она пользуется тобой. Хотя какая разница, Женя при любых обстоятельствах не подкатил бы к Лесе. – Что думаешь делать? – Из-за дрожи в ногах Леши ходуном ходил письменный стол. Дрожь передалась Жене, теперь и он начал дергать ногой. – Я? Я не знаю, что делать! – Он начал причитать, – меня практически изнасиловали и морально, и физически. Как ей теперь в глаза смотреть? – Ладно тебе, ты не один, кто ей в глаза не смотрит, ей все парни куда и смотрят, так это точно не в глаза. – Леша попытался разрядить обстановку, но по реакции Жени он понял, что шутка не смешная. Женя смотрел выпученными глазами впереди себя, сквозь Лешу, размышляя о природе межполовых отношений. Девочек с детства учат, что нужно быть аккуратнее с противоположным полом. Что любой мальчик, насколько бы хорошим он не казался, может напасть и попытаться силой их взять. Предупрежден – значит вооружен. Психологические тренинги для женщин, кружки самообороны от насильников, перцовые баллончики в сумочках. Но с мальчиками об этом не говорят вовсе. Они беззащитны перед похотливыми девочками. Их не предупреждают. Они даже не предполагают, что можно с таким столкнуться, потому подобное вводит в ступор, шокирует. Девочки, конечно, слабее, потому они нападают иначе. Как Леся. Шантаж, психологическое давление. Кому расскажешь – не поверят. Как это "меня изнасиловала девочка?» Ты шутишь?. Пойди в полицию да напиши заявление. Посмотрим, как долго и звонко они будут смеяться, бренча наручниками на поясе. – Ничего страшного не произошло, что ты так реагируешь? – Ничего страшного? – Со спокойной отстраненностью в голосе переспросил Женя. – Ты так считаешь? – Если я и правда проговорился, то что в этом такого? Я был в ауте, зачем вы меня из комнаты отпустили тогда? Это косвенно ваша вина вообще. – Зачем ты пытаешься найти виноватого? Это должен делать я, раз уж на то пошло. – Взгляд Жени все так же не фокусировался на Леше. – Какая разница, кто проговорился? Она знает, это факт. Просто нужно как-то из этой ситуации выходить. Раз уж она ставит меня в такие условия, мне приходится только выбирать. Ты за меня мою проблему не решишь. Леша уткнулся лбом в стол, чтобы не было видно, как краснеет от стыда его лицо. Сколько бы он не пытался отпираться и перекинуть свою вину на другого, он был уверен на семьдесят процентов, что проговорился именно он. Еще дров в топку стыда подкидывал Женя, который стоически переносил проблему по имени "Леся". Так они и просидели бы, одному только Богу известно, сколько времени, если бы до Леши не донеслись звуки топота целой дивизии. – Дети идут. Женя все еще пребывал в прострации. – Женя, Жека, дети идут! – Дети?… – Неизвестно какую мысль нейроны тягали по извилинам мозга Жени в данный момент, но слово "дети" напугали мыслителя. Скорее всего, он теперь вспомнил, что благодаря занятию, к которому он морально готовил себя, появляются дети, а совместных детей с Лесей ему очень не хотелось бы. Он еще пуще загрустил. Леша уже был на низком старте, ожидая, когда уже зайдут малыши с сумками. "Ребята! – этот голос снаружи был знаком обоим. Никита проводил инструктаж, – кому нужно, сейчас зайдут внутрь… Стой, куда? Сначала послушай, потом зайдешь. Еще не знает, зачем ему туда заходить, уже щемится. Так. Заходите внутрь, берете пакет для вещей, складываете то, что я скажу дальше. Сдаете сумку. В дачи вы целиком свои сумки не понесете, вы только возьмете из них самое необходимое, – началась возня, видимо не все были довольны таким положением дел, – только самое необходимое вам, а что конкретно я сейчас перечислю. – Пока Никита перечислял, поднялся шум расстегивающихся молний, – Футболки? Нет, они вам ни к чему, у вас будет форма. Брать сейчас только то, что я перечислил. Зачем тебе сейчас брать маску для плавания? Море не прогрелось, на этой смене никто купаться в море не будет, – звуки цоканья и стонов заглушили молнии, – не стоит возмущаться, это только для вашего блага. – Никита, видимо, вел с кем-то диалог, но слышно было только его, – Ну и что, что родители тебе разрешают купаться в проруби, здесь нет ни одной проруби. Двадцать один день за вас отвечают ваши вожатые, они для вас отец, и мать, и святой дух. Вожатым лучше знать, что хорошо для вас, а что плохо. Так, все приготовили, что я сказал? Можете в порядке очереди заходить за пакетами. Кстати, пакеты не бесплатные, поэтому приготовьте десять рублей". Толпа ввалилась в камеру хранения. – Так, по одному! Все, кроме одного вышли! – Леша пытался дисциплинировать детей. Но как оставить только одного, когда каждый из толпы считает, что первым зашел именно он? Толпа шумела, от чего Лешина голова готова была лопнуть. – Так! Успокоились! Вот ты, ты будешь первым, все остальные вышли и организовали очередь снаружи! Камера опустела, внутри находились трое. Перед Лешей и Женей стоял карапуз лет девяти. Подмышкой он держал чистенькое бельишко, за собой он тянул большую дорожную сумку на колесиках. Леша подобрел от его вида. – Все взял, что тебе сказал вожатый снаружи? – Да, – он отпустил ручку сумки, протер ладошкой сопли и снова взялся за ручку. Леша взял это на заметку, чтобы случайно не взяться за ручку этой сумки. Женя, продолжая смотреть сквозь все вокруг, приготовил ручку для записывания. – Как тебя зовут? – Данил Погхгебхеншинков. – Казалось, язык у мальчика толщиной со ствол березы, и это мешает ему по-человечески членораздельно говорить. Женя записал "Данил Погр" – Как? Еще раз, пожалуйста. – Данила Похебешиков. Женя посмотрел на Лешу, морщась. Леша тоже не понимал, как правильно пишется. Что там пишется, как правильно произносится, было не понятно. Женя решил зайти с легких вопросов. – Даниил, Данил или Данила? – Данил. – Уже стало легче, ведь очевидно, что без "а" на конце. Но все еще не понятно, с двумя "и" или одной. – "Данил" с одной буквой "и" или двумя? – Женя допытывался решительно и терпеливо. Мальчик задумался. – Пускай с одной, – прошептал Леша, – запиши уже так. – А фамилия? – Погхебенчегхков. – Мальчик вытер слюнявые губы. Леше становилось смешно. Женя начинал раздражаться – хорошо хоть от своей проблемы отвлекся. У детей снаружи начинало закипать. – Прости, но ты можешь по буквам продиктовать. У меня просто со слухом плохо. – Внешне Женя был абсолютно спокоен. – Пошмотгхите вот здешь, мне мама подпишывала шумку. Мальчишка подкатил поклажу к Жене. Тот взялся за ручку и расстегнул сумку. Наблюдавший за этим Леша поморщился, но промолчал. На внутренней стенке ярлычок "Данила Погребен." – полностью имя не влезло. Как было написано на ярлыке, так Женя и переписал. Мальчик протянул металлический червонец, взял со стола пакет и пошел восвояси. – В чем у них вечно вещи? – Спросил Женя, вытирая руку о шорты. – Может, сегодня не пойдем на репетицию? В журнале было записан не первый десяток имен, треть всех полок уже были заставлены, даже коробку уже приходили избавлять от всяких вкусностей. Дети заезжают в несколько заходов, и вот как раз подходил конец первой волны. Женя, поработав, отвлекшись и с уверенностью приняв очевидность того, что в эту секунду проблему с Лесей не решить – только лишний раз нервы себе потрепать – решил отложить мысль об этом в дальний угол и подумать ее перед сном. Парни, истекающие потом и слюной, ожидали обеда. Отбивные с картошечкой, салатики, компот… Добавочка… Обоих клонило в сон. Но безмятежность как рукой сняло, когда в дверях появилась она: девчонка лет двенадцати – четырнадцати, но потрепанная на сорок три, с глазами настолько жирно обведенными, что любого маляра хватил бы удар, знал бы он, насколько расточительно расходуется покрасочная эмаль. Облупившиеся ногти. Запах отдушек от дешевых духов, но въедливый, словно дым от костра. Все кругом, казалось, заражается и начинает источать эту скверну. – Где здесь пакеты брать? – Изо рта, жующего жвачку, хлюпающего чавканьем, донеслись слова. Голос был надменный, неприятный. – Десять рублей. – Женя осматривал девчонку и не мог понять: может, она что-то перепутала? Над дверью, вроде бы, не висела табличка с надписью: "прием на работу в бордель". Лагерь детский. Внешне она была настолько отталкивающей, что Жене даже Леся в сравнении с этой девочкой показалась Артемидой, хотя казалось бы… Может, мысль возлежать с Лесей – не так уж и плоха? – Не имеете права деньги брать. – Она взяла пакет со стола и внаглую пошла к выходу. – Стой! – Леша схватил ее за руку, – тебе сказали, что пакет стоит десять рублей. Или ты плохо понимаешь? – Отпусти! – Глаза ее округлились. – Ты не имеешь права меня так хватать! Ну-ка, отпустил, э! – Как ты со мной разговариваешь? С мамой будешь так разговаривать! Она продолжила вырываться. – Ты с мамой так же себя ведешь? – Границы не путай, ты вообще кто такой, чтобы себя с моей мамкой сравнивать? Я со всеми разговариваю так, как они этого заслуживают. Ты вообще никто! От такого хамства парни опешили, Леша разжал руку. – Что за шум, а драки нет? – В дверях стал Никита, круглой грудью загораживая выход. Малолетка выкатила глазки на Никиту, осмотрела его, примерзенько улыбнулась. – Ничего, все хорошо. – И бросила в Женю червонец. Никита освободил проход, но места казалось ей мало, поэтому она, выходя, как бы случайно, потерлась об его накачанную руку, которую Никита резко отдернул. Никита смотрел ей в след, одуревший от такой наглости, а она театрально покачивала бедрами. Никиту аж всего искривило. – Фу, дурость какая. – Пробормотал он себе под нос, затем обратился к парням. – Ну, что, пацаны, на обед пойдете? Это последняя была, я их сейчас поведу в медкабинет, мимо дач, а затем в столовую. Пойдем с нами? Даже Светлов сейчас свалит, когда заберет ее документы. – Что это за героиня своего собственного романа? – Шепотом спросил Леша, – она адекватная вообще? Женя лишь качал головой. – Не знаю, я пока все объяснял, она так вообще себя примерно вела, тише воды, ниже травы. – развел руками Никита. – Будем надеяться, что к нам в отряд не попадет. – вздохнул Леша. Парни подождали, пока оставшиеся дети занесут сумки, закрыли камеру хранения и пошли вместе с Никитой. На улице стоял покинутый хозяином письменный стол. За ним работал Светлов. Он стоял на достаточном расстоянии от камеры хранения, чтобы Светлов не слышал того, что происходило в камере хранения. Специально ли он там так стоит? Дети шли одной дружной шумной ватагой, прижимая к себе пакеты с вещами. Никита шел с Лешей впереди, а Женя молча шел замыкающим. Путь был не близким: "похудейка" – длинная каменная лестница, ведущая от остановки автобусов и, по совместительству, пункта приема детей к медкабинету, вход в который был с тыльной стороны Зимней дачи, с которой долго спускаться, затем от дач к аллейке – как раз на которой висел плакат, повешенный Никитой, затем очередная крутая лестница, преодолев которую можно было выйти непосредственно к столовой. Вся эта дорога занимала минут двадцать. Если одному идти бодрым шагом. А таким составом, как сейчас – все тридцать. Никита вел медленно, чтобы совсем маленькие детки не уставали. Какие-то девочки лет восьми – девяти, одетые в красивые цветастые платьишки, усердно перебирали ножками, кряхтя от тяжести своей ноши. – Давайте помогу. – Вызвался Никита, забрав у них пакеты. – Спасибо. – Пролепетали те. Леша забрал один пакет у Никиты. – Как вас зовут? – Никита обратился к этим девочкам. – Меня Кама, – ответила та, что была посмелее, – ее, – она указала на подругу пальцем, – Ава. Мы с ней подружки. Мы с ней давно уже дружим, мы с ней в автобусе познакомились. – Какие имена красивые. – Очень красивые вообще-то! Меня мама Камиллой назвала, потому что так зовут ее любимую актрису. – А как твое полное имя? – Обратился Никита к Аве. – Аврора. – А тебя почему так назвали? Наверное, тоже в честь кого-то? Девочка промолчала. Казалось, она находилась в каком-то полудреме. Никита не стал допрашивать ребенка, раз девочка не стала отвечать сразу. Опасное это дело – спрашивать то, чего ребенок не знает. Он может испугаться и заплакать. Этого не хотелось никому. – А можно мы вместе будем жить? – Висла на Никитиной руке Камилла. – Если ваш вожатый разрешит, – Никита знал, что запрещено селить вместе друзей – тонкости педагогики, связанные с формированием микрогрупп. Муть, в общем, не интересно. Запрещено и все. – Какой ваш отряд? – Нам сказали, что мы вместе будем в двенадцатом отряде! – Девочка сделала особый акцент на слове "вместе". – Вам крупно повезло, скажу я вам! – Сказал Леша, доселе молчавший. – У вас самый лучший в мире вожатый, это я вам по секрету говорю! – Леша шепотом сказал это Камилле. – А кто он? – Девочка заинтересовалась не шуточно. – Давайте, заходите. – Никита прервал беседу. Они подошли к медкабинету. Сперва пошли малыши на осмотр головы. – Идите, выйдите – я скажу. – Отправил девочек Леша. Маленькие дети внутри послушно организовали очередь. Те дети, что постарше, которых можно назвать подростками, остались на улице, дожидаясь своего черёда, сбившись в бесформенную кучу. Никита с Лешей сидели на скамейке среди них, разговаривая о своем. То об обеде, то еще о чем-то своем. – Эх, сегодня хоть выспимся без всяких мероприятий. Какая-то девочка из толпы подслушала и встряла в разговор. – Вы плохо спите? – С интересом спросила она. Это была красивая девочка с золотистыми волосами. Она источала молодость и непорочность, хотя уже имела все внешние самые аппетитные черты женщины. Леша сглотнул и продолжил. – Конечно, мы же с вами круглосуточно. – С нами? Вы? – С привычным для ее лица презрением, перебила девчонка, что устроила сцену в камере, перетягивая все внимание на себя. – Ну, мы – то есть вожатые. Не воспринимай так буквально. – Слава богу! – Выдохнула та, пытаясь как можно очевиднее проявить свое отношение к вожатым и лагерю в целом. Но получилось обратное – никто не оценил ее нигилизма и даже не повернулись к ней. Леша продолжил разговор со своей собеседницей. – Вы, наверное, еще не отошли от "Королевской ночи" предыдущей смены? – Она заулыбалась. Остальные заулыбались вместе с ней, кто-то даже захихикал. – Вот вы какие, еще первого дня здесь не прожили, уже о "королевской ночи" думаете. – Леша посмотрел на Никиту, и оба парня заразились теми улыбками, что распространяли между собой подростки. – Скажите, а дискотеки будут? – Конечно, каждый вечер, в который не будут проходить какие-нибудь другие запланированные мероприятия. Только у нас они называются «массовки». Девочки оживились, взгляды в толпе нашли себе партнера на уже воображаемые в головах танцы. Одна только девочка с золотыми волосами не отводила взгляда от Леши. – А много у нас будет мероприятий? – Она говорила, выражая все те вопросы, интересовавшие всех, потому все слушали, не отвлекаясь. Леша задумался, в это время Никита ответил: – Конечно! Очень много! Значит так, – он встал со своего места, оттеснив ребят вокруг себя. Та девочка, что все это спрашивала, стояла напротив Никиты, смотря на него снизу вверх, иногда поглядывая на сидящего Лешу. Тот старался на нее не смотреть, но куда бы он не посмотрел, он несознательно проводил взглядом по ней. Ему было некомфортно, жарко, во рту сушило, щеки краснели. Так казалось ему, что снаружи не было видно. – Наша смена будет посвящена вашим талантам абсолютно полностью. Будет несколько тематических дней: "день танцев". Мальчики сразу же отвернулись, изобразив полное отсутствие интереса. Никита не мог это не заметить. – Вы думаете, что это не для вас? Но, знаете, как красиво выглядят накаченные парни, выполняющие сложные поддержки? – Никита смотрел на здорового как он сам спортсмена. – Но если вас так это и не заинтересовало, то прошу обратить внимание на спартакиады. Также будут: "день поэзии", "день песни" и много чего еще! Каждый сможет проявить свой талант и удивить своих товарищей по отряду и по лагерю. – Здесь кормят? – Спросил кто-то из толпы. – Так, проснулись. Правильное питание – это основа успеха в любом деле! Здесь отличное питание, сбалансированное! Рацион был подобран с учетом возрастных особенностей, а также ваших предпочтений диетологами. Кто это спросил? Из-за спин детей показалось улыбающееся лицо Жени, который ужасно хотел есть, и его живот урчал так, что распугивал чаек, сидящих на прибрежных скалах. – Есть еще у кого-нибудь вопросы? – Обычно после этой фразы педагога, ни у одного ребенка не находится вопроса, пускай он и был до этого. Никита сел на свое прежнее место возле Леши, положив пакет на колени. На Лешу прощальным взглядом посмотрела девочка с золотистыми волосами. Не Никитиного ответа она ждала, задавая вопрос. Она продолжила беседу о чем-то своем с подругой, повернувшись к Леше спиной. Женя продолжал шнырять между детей. – Когда же они уже выйдут, – Леша положил голову на мягкий пакет с детскими вещами. Где-то в шагах двухстах от этого места плескалось море, лаская берег. Солнце припекало. Леша закрыл глаза. Сейчас он вновь почувствовал легкое головокружение – алкоголь еще склеивал эритроциты в венах. Над ухом жужжал Никита, отвечая на новые вопросы, которые созрели к этому времени у детей. Леша мысленно качался на волнах, все дальше отдаляясь от окружающих, словно лодка, уходящая вдаль от берега, начиная свое дальнее плавание. Море мурлыкало, убаюкивая. Сквозь веки пробивался солнечный свет. Леша сейчас был нигде иначе, как далеко в море, являясь для оставшихся на берегу крохотной точкой на горизонте. Ветер игрался у него в волосах. Нос обжигали солнечные лучи. Нет места лучше на свете, чем то, в котором находился сейчас Леша. – Выходят. – Разбудил Лешу Никита. Леша осмотрелся вокруг, где уже толпа из подростков была разбавлена малышами. Из медкабинета выходили последние две девочки, Никита уже вставал со своего места, готовясь давать команду старшим заходить. Но за девочками вышла медсестра, пальчиком подзывая вожатых к себе. – Из чьего они отряда? – Из моего, – с некой гордостью произнес Никита. Ему нравилось, что у него в отряде есть такая пробивная девочка, как Камилла. Да всем вожатым нравятся такие активные детки. До поры, до времени, конечно. – Сейчас я осмотрю старших, сводите их покушать, потом снова отправите ко мне этих девочек. Мы с ними съездим кое-куда. – А что случилось? У них что-то с документами? – Никита был из той породы вожатых, которому не важно, сколько ребенок находится у него в отряде: час или неделю. За своих он готов был, как говорится, порвать любого. Он уже сжал кулаки и готов был бежать к администрации выяснять обстоятельства дела. – Ничего страшного, просто у них… – она прошептала, – шу-шук. – Что? Женя, Леша и Никита наклонились ближе. Она совсем тихо прошептала: – Вши-и-и. Никита и Леша резко брезгливо выронили пакеты, а Женя машинально потер ладошки об футболку. – Мы поедем сейчас сделаем массаж головок. – Медсестра обратилась уже к девочкам. Именно так детям называют процедуру по обработке волос от педикулеза. Никита подобрал пакеты, а Леша в это время чесал голову. Ему казалось, что теперь все у него зудит и по нему кто-то ползает. Подростки зашли в медкабинет, вожатые остались с малышами. – А зачем нам массаж? – Вы не хотите массаж? – Никита ответил вопросом на вопрос Камиллы. – Его всем делают по приезду. Выяснилось, что вам не сделали. Это приятно и совсем не страшно. – Никита посматривал на пакет и думал, как бы самому не отправиться на "массаж". *** После обеда Леше стало гораздо легче, он развеселился немного. Хотя бы пропало чувство, будто у него не было пищевода, а вместо него стерильный белый кафельный больничный коридор – так сильно оттуда пахло спиртом и другими дезинфицирующими средствами. Все остальные были свежее росы, легче воздуха – как будто они и не пили вовсе. И аппетит у них был в норме, да и лица не такие отекшие. – Мы когда в общаге собирались, сидели так культурно, не шумели почти. Ну там все вообще шумят, поэтому относительно них, мы то и не шумели вовсе. Постоянно проверки шерстили пьянствующие комнаты. То есть все комнаты вообще. Но у нас был способ, как не попасться. Знаешь систему сигнальных огней? В древности так делали: через каждые несколько километров ставили вышки… – Ты меня за дауна держишь что ли? Знаю я, как сигнальные огни работают. – перебил Никита. – Да погоди ты, мне интересно же. – осадил Никиту Женя. – Так вот, это вышки, на которых зажигали костры в случае чего. Если, допустим, враг нападает у границ, то на самой границе зажигали костер, его видно было на следующей вышке. Те как заметят, то на своей зажигают, и так далее. Эта система быстрее любого гонца, которого, к тому же, могли перехватить и убить. Благодаря этому, в столице практически моментально узнавали, что где-то границу крысы прогрызли. У нас такая же система была. Коридор длинный и не побежишь ведь стучаться в каждую комнату, что проверка идет. На противоположных стенах комнаты были розетки, смежные с соседскими. Если в начале коридора засветилась комендантша, то первая комната подавала сигнала соседям. – Как? – Ну как-как. "Шухер", "Атас" и прочее вперемешку с матами. Как же тут не материться? Удовольствие все прервали. А если кто с дамой был? Я помню, сидел такой весь франт, девчонку обрабатывал. Тут проверка. Мы от страха аж протрезвели. Как комендантша ушла, так мы и прекратили посиделки. Она не такая уж симпатичная оказалась, даже напротив. – Как же ты так не заметил вначале вписки, что она не огонь? – Да я ее уже подбуханный зацепил, пошел с корешем на курилку после бутылочки, он там себе компашку нашел и свалил, а я эту девчонку зацепил и повел в хоромы. На самом деле, слава всему пантеону, что уберегли меня от той крокодилицы. Вообще, как напьюсь, так становлюсь слаб на передок, в этом моя проблема. – На задок слаб не становишься? – Никита ударил Лешу в плечо и засмеялся, вместе с подхватившим Женей. – Как ты? – Хорошо, спасибо, что спросил. Сам как? У Леши не получилось метнуть стрелку. – Иди в задницу. Про что я говорил? А, так вот. Что мы только в общаге не делали: по лестницам варанами ползали, через окна на простынях выпивку на четвертый этаж затаскивали. Даже в душ когда ходили, то все вентили оторвем и местами поменяем. Кстати, кто в душе в общаге не мылся – жизни не видел. Сказка, а не душ. Просто струя толстенная херачит по тебе с потолка, мойся как хочешь. Еще и коллективно моешься. Кабинки – просто разделенные стенками друг напротив друга. Дурь. Поворачиваешься, а на тебя волосатый дядька пялится, пока причиндалы моет. Как в тюрьме, ей богу. Но в мужском еще куда не шло. В женском страшнее ада, мне девчонки рассказывали. Заходишь в кабинку после какой-нибудь бабилы, а там прокладка использованная на стене прилеплена. Я думаю, что это не специально было прилеплено. Просто после использования ее обычно скручивают, чтобы выкинуть. Наверное, тут тоже самое, просто скрученную приклеили, забыли, а она из-за воды распрямилась. Никита и Женя смотрели на Лешу с улыбками до ушей, периодически выстреливая слюнями от смеха в кулак. – Вы тупые что ли? Вы с девушками никогда не жили? Они все так делают. – На стены в душе клеят? – Никита не унимался, доводя Женю до слез. – Скручивают! Долбанные девственники, ничего я вам больше не скажу. Никита и Женя шли, держась за животы. Через пару минут они успокоились. – В квартире, конечно, таких проблем нет. – Начал Никита. – У тебя вообще похожих проблем нет, ты единственный раз наедине с девочкой был еще в детском саду, когда вы с ней договорились друг другу свистелки-перделки показать. Только она тебя развела, ты ей показал, она над стручком посмеялась и убежала всем девчонкам рассказывать. – Ух, тупые девки! – Женя показал угрожающий кулак, пародируя Никиту в тот момент. – Смотрите все, проснулся юморист, – Никита с улыбкой ответил Леше. – Про девок раз заговорили, помню тоже историю. Собирались мы на квартире у одного моего товарища, по-моему, день рождения чей-то был, но не хозяина квартиры. Бутылочки пустеют, я винцо попиваю пакетное, все остальные уже растерялись где-то по периметру квартиры. Заметил я с начала вечера одну деваху, симпатичная вроде. Но только симпатичной она мне казалось всего первых несколько минут вечера, пока выпивать не начали, там она в такую киску превратилась, что поджилки при ее виде начинались трястись от желания. – Никита театрально прикусил кулак, закатывая глаза, – все при ней, все как надо. Я все к ней ближе, все ближе, даже имя ее узнал. Правда, сейчас уже не помню, но это сути дела не меняет. Замечаю, что не у меня одного на нее планы, товарищ мой тоже засматривается и пытается ее разговорить. Она уже плохо разговаривала. Она себе полный бак горючего уже заправила, пила почти полными стаканами водочку – а может и это тоже в ней привлекло, не знаю. Сейчас уже глазёнки ее на одной точке стояли, почти без сознания была. Товарищ мой говорит, мол, пойдем покурим. Естественно, курить я не собирался, но при этом думаю: "еще пять минут, она отключится, можно будет брать тепленькую". Это ведь как говорится: "мертвая женщина еще пять минут женщина". Выходим на балкон, он мне в лоб сразу: "брат, не будем же мы с тобой ссориться из-за какой-то шкуры, верно ведь говорю?". Все верно он говорил, братву ведь не меняют на подобное. "Давай вместе ее оформим по доброй старой схеме сунь-вынь?". А почему бы и нет? Выходим мы с балкона… – Кхм-кхм! Вожатые обернулись. – Мы все еще здесь, вообще-то. Доселе молчавшая ватага, которая плелась за педагогами, видимо устала слушать пламенные речи. – И что? – Спросил Леша. – Мы же в ваши разговоры не вмешиваемся. – Леша обратился к Никите, – продолжай. – Какие дети стали бесцеремонные, мы такими не были, конечно. – И не говори, чем кончилось-то все? – Слушать тираду о том, какие дети плохие, Леше слушать не хотелось. – Да ничем, мы выходим, а она вместо того, чтобы окончательно отрубиться, начала рыгать дальше, чем видела. Только и успевали с товарищем бегать тазы опорожнять. – отмахнулся Никита. – Ух, тупые девки! – Снова повторил Женя с тем же посылом. *** Дети были отведены в свои отряды, а девочки, которым был назначен массаж, уже покинули лагерь вместе с медсестрой, которая решила обернуться до прибытия следующей волны детей. Лагерь начал оживать. Из окон дач доносились детские голоса. Они знакомились друг с другом, с вожатыми, встречающими их на даче, располагались в своих комнатах, заполняли шкафы вещами. Начало смены словно весна, приходит нехотя, боязливо. Еще вчера стояли морозы и мир был пуст, земля нагой. Но сегодня цветы жизни потихоньку заполоняли местные клумбы. Все они одинаковы: поникшие, с крепко сжатыми бутонами. У каждого педагога, словно садовника, есть своя клумба. Он следит за ней, как умеет. Он поливает ее в жаркие, засушливые дни и укрывает от излишней влаги в дождливую пору. Задача каждого садовника состоит в том, чтобы обеспечить наилучшие условия для цветов, чтобы они, отогревшись заботой, словно лучами южного солнца, и напитавшись учением и воспитанием, словно влагой, распустили свои бутоны. Именно в тот самый момент, когда покажется самый первый лепесток, станет понятно, что собой представляет цветок, какой он. К середине смены, все клумбы начинают играть всеми цветами радуги, радуя глаз садовника. Но не все садовники – хорошие. Бывают и такие, которые могут затопить цветы, постоянно заливая их водой. Они льют столько, сколько могут, сколько считают правильным. Но не все цветы – болотные лилии, способные оставаться на плаву в таких условиях. Другой же тип садовников, напротив, только и делают, что бесконечно отогревают. Они так же, как и первые, не видят оттенков и с усердием следят за тем, чтобы их цветам было более вольготно. Носятся с ними, как с писаными торбами, забывая о том, что иногда все же нужно поливать. Это просто вылетает из головы, как что-то ненужное или малозначимое. Но не все цветы – кактусы, способные в таких условиях выживать. Как в первом, так и во втором случаях, цветы погибают. Очень жаль, что цветы – это лишь метафора на детей. Дети в таком случае не погибают. Они живут всю оставшуюся жизнь пересушенные, либо залитые воспитателями донельзя. Но получается такое далеко не специально. Всего лишь благими намерениями вымощена дорога. Первые позволяют слишком многое, чтобы дети не нуждались, чтобы им было абсолютно комфортно. Вторые же, наоборот, излишне строги, чтобы дети выросли "людьми" в их извращенном понимании. Все они, так сказать, работают на результат мгновенный, разовый и сию секундный результат. Видят, что ребенок хочет что-то – они либо дают, чтобы удовлетворить ребенка, либо бьют по руке, чтобы он больше не тянул руки. Но очень часто они забывают подумать в тот момент, что будет полезнее для ребенка. Что если какая-то данная вещь действительно не нужна? Что если та вещь, в которой отказали, действительно крайне необходима? Проходит время, приходит опыт. За плечами некоторых садоводов накапливается много смен. Они уже не впервые видят конец смены и прощаются со своими цветами, которые бесцеремонно срезают с клумбы и отправляют куда-то далеко, чтобы они радовали чей-то чужой глаз. Все старания педагогов отправляются псу под хвост. Какой смысл стараться, если плоды твоего труда все равно никогда не останутся с тобой? Какой смысл ублажать или излишне ругать? Для чего? Потому что мне так удобно? А чем поможет это ЕМУ в дальнейшей жизни? В тот момент, когда в голове воспитателя, педагога, вожатого, родителя впервые промелькнет эта мысль, он становится на путь истинный во взаимоотношении со своим подопечным. Только тогда он начнет соизмерять количество "пряников" и "кнутов". Вот с того момента он действительно будет думать о том, что лучше для человека, который растет. Именно уже для человека, а не для плода своих трудов. Это разное. Что-то мы уже долго разговариваем о ком-то, кто как бы умеет воспитывать и как бы не умеет. О том, кто учится. Давай поговорим о более личном. Осознавать, что тот, кто растет – это не что-то меньшее, что-то малозначительное, по сравнению с самим собой, а такое же как и ты, просто с меньшим опытом – очень тяжело. Это почти невозможно. Ну, ведь так же? Часто ли в ту же секунду, когда Вы не сходились во взглядах со своим ребенком, первая мысль, которая приходила Вам в голову: "он еще глуп, куда ему до меня-то, такого большого и умного"? Не стоит лукавить, именно так Вы и думали. Если я ошибаюсь, значит мне нечего о Вас сказать. Значит, Вам больше не стоит читать дальше. Если Вы продолжили – значит, где-то – хоть и на толику – я прав. Вы не задумаетесь о том, что Вы сами не способны оспорить, переубедить ребенка так, чтобы он понял. Вы не задумаетесь о собственном скудном запасе аргументов. Вы будете думать только о том, какие смешные аргументы у ребенка. Но не надо забывать, что ребенок находится в другой системе ценностей. Для него те аргументы, которые он противопоставляет Вашим, не менее значимы для него, чем Ваши для Вас. То, что для Вас очевидно и на поверхности, ему недоступно в силу возраста. Перенесите Ваше объяснение в иную, доступную для него плоскость. Иногда ведь дети бывают умнее, чем Вы о них можете подумать. Разберу на примере. Для нас с Вами, как и для окружающих в принципе, опасность – кредит в микрофинансовых организациях. Для ребенка опасность – розетка. И знаете, глупых взрослых, которые залазят повторно в эти кредиты – тысячи. Детей, которые однажды ударились, и повторно решили залезть в розетку – нет. В этом случае, даже маленький ребенок умнее большого, такого умного взрослого. Есть одна глупая вещь, которую можно услышать из уст взрослых людей, говорящих это с таким умным видом, чтобы поставить на место зарвавшегося юнца: "дорастешь до моих лет – поймешь" или "я вообще старше, мне лучше знать". Как-нибудь так. Формулировок много – смысл один и тот же. Конечно, звучит многообещающе. Как замечательно, что человек придумал измерять мудрость количеством прожитых лет, но с каких пор синяки на теле – это показатель умения человека защищаться от ударов? Много говорят о том, что написано кровью: правила на ЖД и т.п., но никто никогда не скажет – и преступно смолчит, конечно же, что все правила педагогики написаны кровью. В зависимости от того, сколько родители прольют крови своим детям, столько эти дети прольют крови своим. И этот бесконечный цикл никогда не завершится – по крайней мере до тех пор, пока есть дети и их родители. Самые великие гуманистические идеи воспитания были уже давным давно написаны, методы отполированы, но все до сих пор придерживаются золотого "кнута и пряника" – варварства и дикости. К чему я все это вел? К тому, что в отношении своего ребенка нельзя ставить себя выше. Родитель, воспитатель, учитель – это лишь помощник в становлении. Вечный конфликт отцов и детей заключается только в ребячестве старшего поколения, которое устаревает, но падает на землю, словно ребенок, и топотит дряблыми ножками, истекает слюнями и соплями в попытках доказать, что они лучше знают, как нужно делать, думать, жить. Но без опыта на одном только знании далеко не уедешь в воспитании. Именно тем и полезны цветы, которые из раза в раз срезают: на них ты сможешь отточить свои навыки воспитателя. Но самая большая беда во всем этом состоит в том, что оттачивая навыки, все чаще и чаще ты забываешь проявлять эмоции. Ты забываешь любить детей, ты забываешь сопереживать им, сочувствовать. Да, цветок, взращенный по идеальной отточенной формуле, будет самым сияющим, ярким, жизнеспособным, но он холоден как и тот, кто его выращивал. В этом состоит вся сложность воспитательного процесса для нас, как для учителей, воспитателей, родителей. Нет правильного и неправильного воспитания. Миллионы людей росли в достатке и любви, но становились преступниками. Не меньшее количество людей росло в нищенстве, но вырастало умным и становилось богатым, чтобы больше не возвращаться в нищенство. Опять же, не меньше родившихся в достатке и любви, вырастали такими же любящими и заботливыми. И та же ситуация с теми, кто родился в преступных кварталах, становились преступниками… И так комбинировать можно до бесконечности, ибо предугадать результаты этого процесса мы не в силах. Остается лишь верить и надеяться, что наши с Вами дети вырастут хорошими людьми. Я подчеркиваю, что не такими, как МЫ ХОТИМ, а именно хорошими добропорядочными людьми. *** Жара начинала спадать, день шел на убыль, но по-прежнему было душно. Даже редкий прохладный ветерок не спасал. – Сколько там времени? – Спросил Леша. Женя достал корпорат: – Уже почти пять часов. – Нам же, если что, Светлов позвонит? Когда следующая волна приедет? – Конечно, – уверил Никита, – он же там все автобусы встречает, у него и расписание есть. – Пойдемте, отойдем в "тенёчек". "Тенёчек" – золотое место для каждого курящего вожатого. Говорят, старый волшебник однажды заплутал в лесу, спасаясь от стаи разъяренных детей. Слюнявых, кричащих, с липкими ладошками. Страх-то какой! Бежал сломя голову. Под ноги не смотрел. Падал, царапался, плакал. Когда, наконец, истошные вопли остались далеко позади, он сел на пенек и закурил. Как же в тот момент ему было хорошо! Если бы Аполлон догнал Дафну, то не испытал бы и половину того удовольствия, что испытал в тот момент старец. Прошло много лет с увольнения того старца, но паломничество вожатых в это место не прекращается до сих пор. Свято место, как говорится, пусто не бывает. Почему тот вожатый был волшебником? А как еще назвать человека, который нашел где-то на территории лагеря старый диван и приволок в этом место за столовой среди кустов и прочей растительности? Сюда и так тяжело забраться, а еще и диван затащить! Великий был человек. Прометей! Оплот бездетности и сейчас не был пуст. На диванчике, укрытом от солнца, пузом кверху лежало туловище в черной форме, с кобурой под головой и кепкой на лице. – Огонь справа! – крикнул Никита. – С хренава. – пробубнил полисмен. – Давай, вставай, дай места, чтобы братва села, дабы жопа не висела. Нехотя, скрипя всеми членами, туловище село. – О-о, что это тут у нас? Какой значок красивый, – Никита нагнулся к груди полисмена, – "патрульно-постовая служба". Как красиво написано! 6655321 – это теперь твое имя? Так теперь тебя звать? – Никита рухнул справа от него, закинув мощную руку ему на плечо. – Так-с, давайте разберемся. "Служба". Кому служишь, товарищ? – Родине! – произнес сержант и все четверо прыснули от смеха. – Дай сигу, бро. – Леша сел справа от сержанта, бесцеремонно щупая товарища на наличие пачки сигарет в нагрудных карманах. – Пацаны, какие дела? Пришли, разбудили, я тут спал вообще-то. – Не возмущайся, ты должен нас защищать, а ты дрыхнешь как сурок. – Ладно, кроме него что ли не найдутся защитнички? – Леша продолжал шарить по чужим карманам. – Реально, нашего брата здесь больше, чем вашего. Скажите "спасибо" за то, что не спим, не едим – кары ваши толкаем в горочку. – В смысле? – Спросил Женя. – Да, расскажи, товарищ Жетон. – подхватил Никита. – Леха пускай все рассказывает. – А ты-то откуда знаешь? Я уже забыл про это. – удивился Леша. – Во-первых, это вчера было, а во-вторых, ты думаешь, у меня рация для красоты висит? – упрекнул Жетон Лешу. – Так он вчерашний день в принципе плохо помнит. – внес ясность Женя. – Это верно, тут не лукавишь. – поддержал Женю Никита. Леша все рассказал, включая ту часть, как Антон скрывался под брезентом. – Обожаю эту историю, не устаю слушать! Можешь спать спокойно, слуга народа. – Никита щелкнул по козырьку сержанта. Сержант поправил кепку. – Это тебе повезло, что вас не спалили, олухов царя небесного. Лично я, не будь ты моим знакомым, повязал бы вас за милую душу! – С каких пор ты начал радеть за дорожную безопасность? – Никита толкал в бок полисмена, словно игрушку. – Не за безопасность я, работа у меня просто такая. Мне же тоже хочется хлебушек с маслом кушать, а за таких клоунов, глядишь, что-нибудь от начальства перепадет. – Не просто так вас Светлов терпеть не может. Есть за что, конечно! – сказал Леша. – Опаньки! С чего это вдруг? Неужто кто-то из наших ему в утреннюю кашу нагадил? – Он говорит, что есть за что. Говорит, что когда-то, вся ваша братия к нашим девчонкам приставала, до слез доводили. Даже говорил, что вас поощряли за приставания. Оборзевшие вы, говорит. – А-а-а, слышал что-то похожее от коллег. – Неужто вы даже такими штуками друг с другом хвастаетесь? – Женя поднял брови. – Он сказочник, сразу мне не понравился. – Я, конечно, защищал тебя, говорил, что ты тогда еще не работал, так что на тебя бочку катить причины у него абсолютно никакой нет. Говорил, что кто-то на того начальника, что все это позволял, настучал, подсидел кто-то, потом нормальный пришел начальник, и он единственный, кто вас сейчас в узде держит. – Понятно, он все слухи собрал воедино и верит со всей силы. – А как было на самом деле? – спросил Никита. – Очень просто. И правда был в нашем отделе такой начальник, козлина редкостный. Так говорят. И сыночек у него такой же. Работал сыночек под своим папочкой, сколотил себе шайку-лейку таких же бестолочей как он сам. Вот они как раз шустрили по всему лагерю, да и не только. Ну, опять же, так говорят. Все близлежащие поселки гоняли только так. Сколько раз нас вызывали – и все сынок тот постарался. Кому из табельного всех кур пострелял, старикашек подзаборных только так лупили дубинками. В протоколах писали, что оборонялись от алкаша неадекватного. Только вот в отчете со вскрытия было сказано, что у него в крови алкоголя не было. Так им еще и премии ежемесячно выписывали. Смешно даже. – Много смешного в этом. – со злобой выпалил Никита. – Доигрались, короче, ребята. Жителей тех местечек, где сыночек тот с друзьями развлекался, это все изрядно допекло. Обратились они к ребятам более ответственным и честным, так сказать, чтобы управу найти. К блатным они пошли. Попросили «убрать» этого персонажа в погонах. Заплатили за работу, все как следует. Братки за дело взялись, только перед этим пахана оповестили, мол, тут же дело непростое, все-таки идут не барыгу какого-нибудь отлавливать. А пахан их оказался мужиком прагматичным. Пришел к начальничку нашему и рассказал, что на его сынка наводка есть. Рассказал, что деньги заплачены, по рукам с заказчиком ударили, но он пока своих псов на привязи держит. Дал ему несколько дней на выполнения фокуса с исчезновением, счет выдвинул, за то, что он его сынка не тронул и отпустил с богом. Трухнул дядька, сына в охапку и только пятки сверкали. Перевелся куда-то на Сахалин. Местные когда узнали, что мента «убрали», но не в том смысле, в котором они предполагали, даже больше обрадовались. Они ведь не животные. Люди честные, во Христе все живут. А тем товарищам сынка, что с ним бесчинствовали, темную устроили прямо в отделении мои коллеги, которые мне все это рассказывали. Те также потом уволились. А Светлову вашему я особо не верил бы, как что навыдумывает, сплетен соберет. – Так вы оба эту историю слышали из чужих уст. Он хотя бы современник тех событий, они при нем происходили. – Начал заступаться Леша. – И что? Слухи – есть слухи. У него связи есть с ментами? Нет, в этом я уверен. Если он всех под одну гребенку, значит даже тот человек, что ему рассказывал, считай, пересказывал чьи-то слова. Может слова тех, кто участвовал, а может и до того сарафаном дошло. Все переврали, все перефразировали, смысл терялся где-то. Кстати, про "подсидели". Подсидели вообще не того начальника, подсидели последнего, который после него был. Он был отличным человеком – опять же, по слухам. Сейчас не знаю даже, кого назначат, скорее всего, того, кто подсидел. Но пока его нет, надо ловить момент и расслаблять булки, а то потом не присядешь. – Если он был отличный, что же его подсидели? – Не унимался Леша. – Потому и подсидели. Каких еще подсиживают? Был плохой – все боялись гавкнуть в его присутствии, а как толковый – там на него можно и с высокой колокольни плевать. Нет, ну ты сам подумай, этот ваш сказал, что плохого начальника подсидели, а вместо него пришел хороший. Разве так бывает? Ты когда бежишь марафон и обгоняешь второго, ты первым становишься что ли? Нет, вторым. Тут так же. Если бы его подсидели, то вместо него пришел бы тот, кто подсидел. А хорошие люди не подсиживают других, насколько бы тот другой не был плохим. Ибо поступая с плохим человеком плохо, сам становишься плохим. – Что-то похожее говорил Бэтмен. – Никита, задумавшись, гладил подбородок. – Философия подъехала. – Женя, подобно Никите, начал гладить подбородок. – Короче, Леха, я понимаю, что этот ваш… – Светлов. – Вот он. Я понимаю, что он тебе старший товарищ, но ведь не все, кто старше – умнее. – Ладно-шоколадно. Ты мне сигу-то дай! Жетон достал пачку, поделился с Лешей сигаретой, они выкурили по одной. Затем еще по одной. – Слушайте, пацаны, курить – здоровью вредить, внатуре. Кончайте, дышать нечем. – Никита решил прекратить эти посиделки под дымок. – какой-то стрём дуете, тошто. – Ты пришел на курилку и удивляешься, что здесь курят? – Спросил Леша. – Я ничего умнее не придумал, – Женя вышел из своих раздумий, – как все вам рассказать. Леха уже все знает. – У Леши округлились глаза. – Короче… Сегодня приходила Леся. Она решила нашу контору прикрыть. – Какую? – спросил Жетон. – Такую. Как будто у нас их много. Она все знает. Сказала, что один из нас, – он указал глазами на Лешу, – все ей рассказал в интимной обстановке. Все трое, напряглись, вспоминая, не обращали внимания на того, на кого указал Женя. – Я не знаю, может это был я, а может и не я. Я не помню, чтобы вообще вчера выходил из комнаты! Никита и сержант с облегчением выдохнули. – Да, скорее всего, это ты сказал. Они оба скрестили руки на груди. – Так, парни, – Женя прищурился, – мне не понравилось, как вы отреагировали на мои слова. Я же вам намекнул, что это был Леша, почему вы задумались? Над чем тут можно задуматься? – Я не видел, чтобы ты намекал. – Сказал сержант. – Я не слышал, чтобы ты намекал. – Сказал Никита. Леша ладонями закрыл рот. – Я сейчас начинаю догонять… Когда Леся начала меня шантажировать, я сказал, чтобы она к вам лезла, но она сказала, что вы ей не интересны. Слушайте… Нет, вы правда что ли? Все трое? Он недвусмысленно похлопал раскрытой ладонью по кулаку. – А что тут такого? – Спросил Никита. – А то бы с чего я тусил на вашей курилке возле ДПУ, если я патрулирую лагерь? – Спросил сержант. – Я не знаю, серьезно, ну не помню я. – взмолился Леша. – Фу, пацаны, вашу же мать! – Женя не мог в это поверить. – А кто из нас был первый? – Никита завязал разговор с сержантом, от которого Женю начинало подергивать. – Я на часы не смотрел, но сразу, как от нее вышел на курилку, то Леха подошел. – Значит, я был первым. – Никита победоносно закинул руки за голову. – А не все ли едино? – Женин голос переходил местами на ультразвук, – какая разница кто первый ее в этот день пёр? До тебя, Никитос, ее сотню парней уже выпороли! Фу! В любом случае, это гадко! Как же противно, гадость какая! – Не в этот же день, да и ладно. – Никита был спокоен и удовлетворен. – Хорошо, что не с Аней, как бы я на нее смотрел после этого, – Леша обратился к Никите и дал ему "пять", – моя напарница – мое имущество, так сказать. За нее и двор – стреляю в упор. – Может, если бы с Аней не пообщался бы, то не возбудился бы. Как ее проводил до комнаты, как она дверь перед моим носом закрыла, так я сразу к Лесе двинул, она только из душа выходила. Эх, конфетка! А у Ани, кстати, парень же есть, ты знал? – Никита спросил Лешу. – Нет, буду знать теперь. Откуда ты об этом знаешь? – Она мне рассказала. Леша спросил, надеясь услышать, что он не приехал вместе с ней в "Факел", и не работает где-нибудь в соседнем лагере: – И где он? – В тюрьме! – Серьезно? – На полном серьезе! Трое разразились гомерическим хохотом. Женя слушал это все, не веря своим ушам. – Так в чем, собственно, шантаж? – решил вывести разговор в конструктивное русло сержант. – Погодите, – прервал Никита, – если Леся сказала, что кто-то из нас в интимной обстановке ей все рассказал, то я уже не уверен, что это Леша. – Он посмотрел на полисмена. – Ну, да-да, это я рассказал. – С тобой вообще дел нельзя вести? Как ты мог? – Никита зажал плечи сержанту. – Я думал, что это никакой не секрет. Она, по-моему, даже не удивилась. Будто знала уже. Я и думал, что кто-то из вас, наверное, уже рассказал. Я вообще ничего не знаю, отвалите от меня. – М-м-м… Ай, ладно, ничего страшного, прорвемся. Уладим все. – Как? – вмешался Леша, даже немного разочаровавшись. – Получается, если не я рассказал, так что? Значит, я у Леси не был вчера? У нас с Лесей ничего не было? Я уже привык к этой мысли вообще-то, мне нравилось ее думать! – Она же сказала, что ты ей не интересен, а интересен ей только тот, с кем она не спала. Значит, ты с ней спал. – рассудил Никита. – Ладно, успокоил… Хотя, я же и до этого с ней спал! Тогда где же я шатался вчера, если не у нее? – Леша задумался на мгновение, но тут же махнул рукой, – черт возьми! Уже мужиком себя лишний раз почувствовал, а тут такие неприятные новости! – Что-о? – У Жени сорвался голос и он закашлялся. Все трое строго глянули на Женю. – Так в чем, собственно, шантаж? – повторился сержант. – А вы поймете?! Я думал, что расскажу, и вы подскажите решение! А теперь я знаю, что вы ответите! Кобели! – Скажи, как она тебя шантажировала! – Леша знал, что Леся говорила Жене, но все же не решился озвучить, требуя, чтобы Женя скорее сам обнародовал суть проблемы. – Она сказала, что если я с ней не пересплю, то она нас заложит начальству. – Пф-ф-ф! Тю! Хах, вот проблему нашел! – Услышал Женя. – И не Светлову, – он замотал головой, обращаясь к сержанту, – а выше, – он устремил палец кверху. – Вы ее знаете – она еще та стерва, если она захочет, то устроит нам проблем. – Переспи! Раз так нужно для дела, тебе сложно что ли? – Начал уговаривать сержант. – Я же сказал, что вы меня теперь не поймете. Вы вообще в этом проблему не видите! Как с вами вообще можно таким делиться? Сложно! Животные что ли какие? И знаешь, – он тыкал пальцем сержанту в грудь, – не тебе меня уговаривать! Скажи, приятно было узнать, что ты пошел к Лесе после Никиты? Представь, перед ним она хотя бы в душе побывала, а перед тобой? – Конечно, не очень приятные ощущения… Примерно, как на теплый ободок унитаза после кого-то садиться… Но! Если сильно приспичит, то на это даже внимание не обратишь. – Жетон перевел стрелки на Женю, – это как раз тот случай. Это же на благо общего дела! – Если для тебя это все настолько поверхностно и просто, я не смогу тебя убедить в обратном! Я не могу! Я этому процессу гораздо большее значение придаю, нежели вы! – У тебя член маленький, что ли? – парни начали гоготать, словно пятиклассники, прочитавшие в учебники по биологии про пестики и тычинки. – Моральные принципы могут быть только у тех, у кого член маленький что ли? – Он схватился за голову. – Миллионы лет эволюции… Ради чего? Чтобы хохотать над размером гениталий? – Ладно тебе, всем нам было по десять лет, у всех у нас были морковки с наперсток, что уж там. Но, Жека, он ведь до двадцати пяти растет, так что у тебя еще есть время. – Они снова залились смехом. – Знаете что? Вы теперь не успокоитесь? Хорошо. – Он резко встал со своего места и сдернул шорты с нижним бельем. Через пару секунд он так же резко их надел. Парни молчали. – Ты правда настолько принципиален. Я тебя недооценивал. – Сказал сержант. – Слушай, что ты сразу не сказал, что это так серьезно для тебя? – поддержал Никита. Один лишь Леша, который смеялся громче всех, в мгновение замолк. – Надо что-то думать. – Никита размышлял вслух, нарушая тишину. Лица вдруг стали такие серьезные. – У тебя идеи есть, Женя? – Я думал, может от нее откупиться деньгами? – Предложил Женя. – У тебя денег столько нет, у нее родители то ли магазин держат, то ли еще какой-то бизнес. Ты думаешь, что мы циничные, а она по сравнению с нами тогда… Даже не знаю кто! Она же просто парней коллекционирует, потому что ей это нравится. Не знаю, зачем ей это. – Может, у нее на лобке что-то вроде одометра стоит? Может она надеется, что после "999999" дефлорация случится, чтобы мужу честь подарить. Парни прыснули. Засмеялся Никита. Жетон засмеялся от собственной шутки. Даже Жене понравилась шутка, от чего тот немного расслабился. Один только Леше сидел напряженно – до сих пор не отошел от увиденного. – Не заметил, – поддержал сержанта Никита, – но, знаешь, Жека, ты меня прости, но это даже хорошо, что Леся тебя хочет просто для галочки в коллекцию. Если бы она узнала, что ты такой аппарат хранишь в брюках, она бы от тебя только с мертвого слезла, и никаких других решений этого вопроса даже быть не могло бы. – Он прав, Жека, я как увидел, мне захотелось встать по стойке смирно, как в присутствии старшего по званию. – Ребят, может, вы уже прекратите? – проснулся Леша. – Ладно, кореш, не кипятись. – Жетон предлагал решение, – давайте воспользуемся старым проверенным способо… – Точняк! – Воскликнул Никита, – давай ты с ней переспишь, а потом заявление на нее напишешь за изнасилование. Парни удивились. – Это для тебя "старый проверенный способ"? – Нет, ну… Ладно, продолжай. – Можно ей просто что-нибудь подкинуть. Я не знаю. Синтетику какую-нибудь. У патрульных, что в поселке рядом, у них всегда полные карманы – шпана эту отраву курит чаще, чем воздухом свежим дышит. Я у них возьму пару пакетиков, повяжем ее как наркоманку и в обезьянник кинем. Предложим ей самой уволиться, не захочет если, то на пару суток с бомжами оставим – пускай коллекционирует мужичков, которые сами коллекционируют триппер. – Сразу уволиться? Не жестко? – Жене стало жалко Лесю, – она же вожатый неплохой, зачем сразу так? Я бы просто припугнул. – Она на этом не остановится же ведь. Правильно говорю, парни? – сержант уверился в своей правоте, увидев, как ему кивают Леша с Никитой. – Она скажет, что, мол, "все забыли, все хорошо", а сама побежит стучать. Это уже игра на опережение. Кто кого сцапает. И лучше уж, если мы ее. Лучше когда один человек останется без работы, чем вы трое, да и я могу попасть под раздачу. – Я с такой стороны не смотрел на этот вопрос. Не хочу я ее работы лишать, она плохого никому ведь не делала. Даже если так подумать, она, в конце концов, наоборот вам же удовольствие доставляла, а вы так ее… – Подумаешь, что тут такого? Она просто путана бесплатная. Ее не будет, найдется другая – их тут полно! Много ей значения не придавай. Рано или поздно, она все равно проболтается. Короче, я картину в общем обрисовал, рассказал, какое решение этой ситуации я вижу. Если вы согласны, то делаем именно так. Тут уже дело даже не столько твоей чести, сколько нашей общей, нашего дела, наших рабочих мест. Правильно говорю, пролетариат? – Давайте, я с ней сам поговорю. – Может, проще уже сделать так, как сказал Жетон? – Никита от простого поддакивания, переходил к стадии уверенности в действиях и необходимости такой крайней меры. – Ну, переспишь ты с ней, а что дальше. Захочет она еще чего-то. Мы будем вечно в страхе ходить от одной ее хотелки к другой. Нельзя таким шкурам доверять. Женя был уверен, что нужно решать проблему с Лесей. Но он ведь хотел не такого решения. Он просто хотел, чтобы от него отстали. Чтобы не лезли к нему. Он хотел просто делать дело, но так, чтобы не оглядываться. Он не ожидал, что решение может быть только такое радикальное. Облегчение, которого он ожидал от разговора, не последовало. Наоборот, какой-то новый груз свалился на его плечи. Ему казалось, что лучше бы он придерживался той точки зрения, которую озвучивал Леше в камере хранения: решать вопрос самому, без лишних советов и третьих лиц. – Ладно, сколько там уже? – Женя решил, что пора расходиться, пока они еще до чего-нибудь не менее радикального не дошли. – Пора идти. – Корпорат еще не звонил, детей нет. Посидим, что начинаешь? – Пытался остановить его Леша. – А толку здесь сидеть. Ладно, давай, сержант номер "раз, два, три, четыре, пять – вышей зайчик погулять". – Он встал и пожал руку Жетону. – Еще созвонимся, может, еще что придумаем. Все встали, распрощались и пошли к выходу. То есть к выходу среди кустов и кипарисов. Сержант вернулся на прежнее место, только уже отвернувшись лицом к спинке дивана, и захрапел. – Ребят, вы уверены, что другого решения нет? – Не унимался Женя, взывая к добросердечию парней уже без присутствия полицейского. – У тебя есть другое предложение? Зачем уже голову ломать? Пускай будет так. – смирился Леша. – Не знаю, появится идея лучше – озвучу. Пока, пускай будет так. – Никита придерживался той же "диванной" точки зрения. Издалека, только подходя к камере хранения, парни увидели, что кто-то очень тяжело, медленно спускается с лестницы, ведущей с остановки автобусов к камере хранения. Они не спешили, шли размерено, хотя Никита хотел уже кинуться помочь. – Пускай сам спускает. Опять родители собрали полную сумку. Для кого пишут в брошюрах: "Не давайте детям в лагерь много вещей". Сейчас помучается с сумкой, потом родителям скажет: "зачем столько вещей мне сложили, я умаялся тащить на хребте". В следующий раз подумают лучше. – выразил свое мнение Леша. Когда они подошли на расстояние, на котором можно было рассмотреть ребенка, Никита тут же бросился к нему. Женя ускорил шаг. Леша шел как и до этого. – Почему ты никого о помощи не попросил? – Никита отобрал сумку и взял ребенка за руку. Ребенку было лет одиннадцать. Большие зубы торчали во все стороны, когда тот, запыхавшись, тяжело дышал ртом. – Как тебя зовут? – Го-ша, – произносил тот, задыхаясь. Теперь, когда тот стоял перед Женей, он увидел, что мальчик был болен. ДЦП. Ноги ходят в раскоряку. Кисти рук выписывают пируэты в воздухе. – Пойдем, мы тебя запишем. – Женя пошел открывать камеру хранения. – Я шам! – мальчик попытался покатить свою сумку, но Никита этого не позволил и отобрал. Мальчик поплелся за вожатым внутрь камеры. Он плохо произносил свое имя, другие слова, потому что рот был похож больше на кактус – так сильно торчали зубы. Картавил, шепелявил. Как только он не искажал слова. Но. Слова были необыкновенны даже для здорового ребенка его лет. – С кем ты приехал. – Начал спрашивать Женя. – Меня шуда пхивез отеш. – Ты местный? – Нет, я живу в гоходе далеко отшуда. Но отеш пхиобхел шдесь дом, чтобы я дышал мохшким вошдухом, набихаяшь шдоховья. Мохшской вошдух вешьма полешен для такого болешненного хебенка как я. Даже здоровые не употребляют в своей речи подобных слов. Это не могло не удивить вожатых. Они не стали допрашивать его. Они приняли сумку, помогли собрать вещи и Никита повел его в вожатскую комнату на Летней даче, чтобы оповестить Светлова, который не ждал никаких детей, кроме тех, что прибывают по расписанию на автобусе, о прибытии нового ребенка. – Мда, – подумал Леша, – тяжело будет вожатому с таким ребенком в отряде. *1 день* Из Летней дачи с совещания, словно муравьи из подожженного муравейника, высыпались вожатые. Разбившись на парочки, они направились к своим отрядам. – Леша, она всегда такая? – спросила Аня. – Она всегда так бычит? Я же ей ничего не сделала, что она на меня так взъелась? Или она такая злая потому, что Леся бутылки заныкала в игровой? Но на меня зачем наезжать? – Кариночка? Она всегда такая. Ты привыкнешь. Должна была еще на репетиции понять, что она, кроме как криком, никак разговаривать не умеет. Ты видела, как Леся на нее реагировала? – Как? – Никак. И ты ее слова близко к сердцу не воспринимай. Ты молоденький вожатый, она тебя специально стращает, чтобы ты ответственнее относилась к своим обязанностям. До этого ведь обычным худруком была, помогала вожатым танцы детям ставить. Сейчас тем же самым занимается, только уже на должности старшего вожатого. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/ilya-aleksandrovich-anastas/smena/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.