Чаща

Чаща Анна Александровна Щебуняева Чаща – это необычная сказка. Автор произведения погружает нас в атмосферу славянской деревни, где в привычный жизненный уклад самых обычных и хорошо понятных каждому из нас персонажей вторгаются давно позабытые древние боги. Что хорошо, а что плохо? Действительно ли вы хотите того, ради чего так стараетесь? Что на самом деле у вас на уме?.. Чего стоит бояться больше – жизни или смерти? Читая эту книгу, вам придется задать себе эти вопросы, а отвечать на них или нет – решать только вам… ЖИЛ-БЫЛ МАЛЬЧИК Обычная это была деревня. Раскинулась посреди леса, выкорчевав из него кусок под свои нужды. Отняла, переварила и выплюнула наружу осколок цивилизации, пригодный для жизни людей. Лес не хотел отдавать свои владения, старался вернуть то, что раньше принадлежало ему. Он наступал каждый год снова и снова, и снова и снова его вырубали, выкорчевывали, уничтожали. Останки использовали для строительства домов, для разжигания печей, для мебели. Людей можно понять, они хотят жить, добывать еду, создавать комфорт, рожать и воспитывать детей. Ради этого они готовы пожертвовать интересами леса, да и любыми чужими интересами. Это вопрос выживания человеческого рода. Все, что подходит, идет в дело. Все, что не подходит, уничтожается. К сожалению, иногда в разряд того, что должно быть уничтожено, попадает не только лес. Ну что ж, лес рубят – щепки летят. В деревне посреди леса жил-был мальчик. Рос он не как все остальные мальчики, потому что остальные были крестьянские дети, в лучшем случае купеческие, а Микола был сыном деревенского Главы. И это накладывало определенные ожидания, зато любви не приносило. Кто же будет любить того, кому в жизни повезло сильно больше, чем тебе? Миколу любила мама, у которой он был единственным ребенком. И об этом другие ребята тоже догадывались. Где ж это видано, чтобы мама так сильно заботилась о своем ребенке? Обычно в семьях было очень много детей, и родители не всегда знали даже где находится каждый из них. А мама всегда знала, где Микола. Она знала все, что он делает. Он и сам ей все рассказывал. Поздно вечером, когда он возвращался домой, ждала его на крыльце, грустная, но добрая. Она никогда его не ругала. Возможно, не было за что, но так всегда можно найти. Ищущий да обрящет. Мама рассказывала ему в детстве сказки. Знала она их великое множество. Среди них про ведьм, гномов, домовых, и даже драконов, которые живут не здесь, а в далеком Китае, где все настолько необычное, что даже глаза у людей узкие, как щелочки, а кожа отдает желтизной, потому что они молятся Солнцу. И конечно, много сказок было про лес, особенно про Чащу, в которую ни в коем случае нельзя входить из-за чудовищ, которые поджидают там на каждом шагу и хотят сцапать тебя и съесть. Микола всегда хотел сходить в Чащу и увидеть всех этих чудовищ, но боялся и не хотел расстраивать маму. – Микола, – говорила она, когда он ложился спать. – Я расскажу тебе сказку. – Я уже слышал все, – отвечал мальчик. – У меня есть новые. У меня их много-много. – А зачем нужны сказки? – спрашивал Микола. – Ну как зачем? Они учат правильно жить. – А как это – правильно? Как определить, что правильно, а что нет? – Очень просто. Жить нужно так, чтобы не попасть ни в какую беду. Жить нужно долго и не вмешиваться в естественный ход вещей, покуда есть такая возможность. И стремиться к добру, к тому, что делать хорошо. Этому и учат сказки. – А остальные так же живут? – не унимался в тот вечер Микола. Он был еще совсем маленький, но уже хотел все знать. – Остальные по-разному живут, но в основном стараются все делать правильно. – Даже дети? – Нет, родной, только взрослые. Малыши только учатся правильному, часто совершают ошибки. Ты не смотри на детей, они порой делают опасные вещи. Думай своей головой, не ввязывайся в плохие истории и смотри больше на взрослых. – Но взрослые такие грустные! Мама опешила: – С чего ты взял? – Я вижу лица. Все лица взрослых – грустные. – Ты потом перестанешь это видеть. А пока слушай сказку. Жила-была в лесу девочка. Девочка жила в лесу почти совсем одна, потому что мама ее была злая ведьма, пожирающая людей, и звали ее мать Остара. – А откуда ты знаешь про эту девочку, если она живет одна в лесу? Ее кто-нибудь видел? – Видели. Давным-давно, когда я еще не родилась. Из историй тех, кто видел, и рождаются сказки. Один пересказал другому, другой третьему, и так далее, каждый дополнил что-то от себя, чтобы получилась целая история. И когда лучше уже не скажешь, появляется сказка. Ее потом и пересказывают в неизменном виде. Итак, слушай. Злая ведьма Остара ненавидела людей лютой ненавистью. Они-де беспокоят ее покой, бродят по ее Чаще, будят старую ведьму. Как только кто в Чаще заблудится, ему лучше уносить оттуда ноги подобру-поздорову, потому что ведьма ищет своих жертв днем и ночью. Она всегда голодна. Она не может есть ничего, кроме плоти. Всякие коренья и ягоды – не для нее. Из них она делает только таинственные зелья, которые использует в своих темных целях, чтобы творить зло. В Чаще всегда ночь. Никто не знает, почему, но ты можешь ходить по лесу утром, заблудиться и оказаться сразу в ночи, одинокий и напуганный. А Остара тут как тут. Дом ее на курьих ногах стоит посреди болота. Оттуда не сбежишь, если не знаешь тропу – увязнешь в болоте и погибнешь. Окружает ее дом забор из человеческих костей, которые она собственноручно вытаскивает из убитых ею людей. Во дворе у нее стоит алтарь, на котором она сама себе приносит человеческие жертвы. А дочка ее, которая живет одна в лесу, ей помогает. Она не умеет отличить добро от зла, и поэтому не знает, что ей нужно спасать свою душу, а не свою мать. Ибо Господь не спит и видит все, что творится даже в самой темной Чаще. И когда придет час Великого Суда, души грешников попадут в Ад, и сгорит Остара в вечном огне, и будет гореть бесконечно, а малышка вместе с ней. Ибо говорят, что и она ела человеческую плоть, оттуда и получила свою силу. Никто не может сказать ей «Нет». Она посмотрит тебе в глаза, скажет слово и вот ты уже на все соглашаешься. Нет больше твоей воли. Так она и заманивает путников в Чащу. Много охотников так пропало, сильных мужчин. Глаза у нее голубые, как небо, как васильки. Смотрит она ими на человека и говорит: «Пойдем». И идешь ты за ней, глаз не отводишь, про семью и долг забываешь. Только и хочешь прижаться к ней и чтоб она бесконечно смотрела на тебя своими васильковыми глазами. – Мама, а сколько ей лет? Девочке этой? – Ей столько лет, сколько она захочет. Сначала ей было десять, потом пятнадцать, потом двадцать пять, а потом, наверное, и не становилось больше. Как-то ведьмы это делают, чтобы время для них не шло. – А зачем охотники ходили за ней, когда ей было десять? Зачем им обнимать десятилетних девочек в лесу, если ее надо отвести к родителям? – Не знаю, – опешила мама. Она сама об этом не думала, а теперь задумалась. И правда, зачем? – Наверное, в сказках все переиначено по-своему, да и не это важно. Важно, что больше тех, кто за ней шел, никто не видел. Об этом рассказывали те, кто отказался идти. У них хватило воли не поддаться чарам. Так вот, девочка жила в лесу, не в Чаще. Точно нельзя сказать, где. На ее дом никто не натыкался. Или натыкались все. Потому как все говорили, что он есть, но никто толком не мог объяснить, где именно. Девочка собирала грибы и ягоды, охотилась с луком. Все сама, все сама. А мама только ждала ее у себя разделить кровавый пир. Постепенно в девочке пропало все человеческое. Да и была ли она когда-нибудь человеком? Зло и кровь сделали свое дело. Она ненавидела людей и не желала им ничего хорошего. А когда она выросла во взрослую женщину. Она начала творить зло по-женски – блудить, семьи разбивать. Кто только ни ходил к ней в лес – и богатые, и бедные, и зрелые, и совсем молодые. Искали они там утешение, а она их всячески использовала в своих корыстных целях. – В каких? – уточник Микола. – Во всяких. Откуда мне знать, я ведь там не была, мне рассказывали. Но это все завязка истории, сама же история в том, что однажды священник, звали его Тимур, забрел в лес, прямо в лапы к дочке Остары. Он был очень добрым, всегда всем помогал и служил Богу с таким рвением, которому бы каждому из нас поучиться. Он не завел жены и детей, жил в бедной келье, не имел слуг. Он молился рано утром, и в обед, и вечером. Не было человека, который бы столько молился. Шел он по лесу, наслаждался природой. Тимур очень любил природу, так как считал, что она приближает его к Богу, что в ней – все его проявления. Его слезы проливаются дождем, его гнев сверкает молнией, а гром – это его голос, наставляющий детей на путь истинный. Когда все в мире в гармонии, светит солнце. Когда люди слишком много грешат, он обрушивает засуху или ливни на урожай, дает холодную зиму, насылает саранчу на посевы и болезни на животных. Тимур любил природу. Здесь голос Бога был тихий и спокойный – шелест листвы, дуновение ветра. Наверное, голос Бога был слишком тих в том лесу, раз он дал священнику пропасть в лапах злой ведьмы. А может, это было его испытание, которое он не прошел. Только он задумался, а очнулся оттого, что столкнулся нос к носу с синеглазой девушкой. – Ой! – крикнула она, потирая нос. – Ай! – сделал то же самое священник. Он поднял лицо и утонул. Утонул в ее глазах, в ее черных, как ночь, волосах, в ее запахе, в ее улыбке. Она показалась ему ангелом во плоти, ибо зло часто предстает нам в самом невинном обличье. Зло лживо и принимает любую личину, которую нам было бы приятно созерцать. Люди рассказывают, что была это очень молодая девушка, поэтому никто сразу и не понял, что это та же самая дочка Остары, ведь с тех пор, как девчонка уводила мужчин в лес, прошло много лет, и маленькая ведьма должна была превратиться в отвратительную старуху. Да и истории быстро забываются, им на смену приходят новые. Все помнили, что в чащу соваться нельзя, и не совались, а почему… Да какая разница? Нельзя и все тут. А это была не Чаща. Это был жизнерадостный подлесок. Мимо бежала река Быстрица. Далее она разливалась в широкую полноводную реку, медленно несущую свои воды мимо деревни, дающую влагу для жизни и работ. Та часть реки не была похожа на этот жизнерадостный ручеек. Но все мы в зрелости не похожи на себя в молодости. Мы становимся медленнее, рассудительнее, а до этого мы бегаем и радостно виляем хвостом, как щенки, нас несет во все стороны, мы не знаем, куда мы хотим попасть, и просто носимся туда-сюда в поисках счастья. Священник утонул. Он не мог вымолвить ни слова. Они просто стояли и смотрели друг на друга. А потом начали говорить, да так и не могли замолчать до самого заката. Первые звезды намекнули Тимуру, что пора возвращаться домой, заняться делами церкви и лечь спать. Грустно ему было расставаться, но они уговорились на следующий день встретиться здесь же. Так и перестал Тимур служить Господу с тем же рвением, как раньше. Да, он выполнял свои основные обязанности, но спустя рукава. Он часто пропадал в лесу, и вся деревня знала, что с девушкой. Это разочаровывало людей, привыкших воспринимать священника как пример для подражания. Если даже он поддался земному и человеческому, куда уж им блюсти чистоту. Старшие священники начали замечать, что дисциплина в деревне упала. Раньше никому и в голову не приходило, как много держится на плечах этого молодого человека. Даже иерей Игнатий стал делать ему замечания: – Когда-нибудь ты можешь занять мое место, и тогда на твои плечи ляжет тяжкое бремя поддержания нравственности и спасения душ этой деревни. А также все хозяйственные махинации… Ой, дела. Дела по хозяйству. Это и десятина, и издольщики, и барщина, и оброк. Много всего. Так что либо женись на этой девице, с которой ты встречаешься, создай семью, остепенись и дело с концом. Либо, если девушка эта тебя недостойная, делай уже с ней, что собирался, и прекращай общение. – Да что ж вы такое говорите! – возмутился Тимур. – Так с девушками поступать. Мы любим друг друга. Только не знатная это девушка. Я так думаю, что не знатная, потому что живет она одна в лесу и про родителей своих наотрез отказывается рассказывать. – Ты должен принять правильное решение, сын мой. Я верю в тебя, – подвел итог иерей. И на следующий день Тимур решил обсудить с девушкой из леса сложившееся положение. – А как ее звали, девушку эту? – спросил Микола. – Ты еще не спишь, малыш? Да никто не знает, как ее звали. Священник никому об этом не рассказывал ни тогда, ни после. А только я знаю, что это дочка Остары. Итак, встретились они все так же у реки, и попросил Тимур ее рассказать о себе больше – кто она такая, кто ее родители. А вместо этого она показала ему свой дом и склонила его к греху. Вопросы сразу отпали. Мужчины не могут одновременно думать и впадать в грех, и женщины этим пользуются. Ничего о ней не узнал священник, но с той поры ходил сам не свой, стал огрызаться на людей, злиться, перестал быть тем светлым и добрым человеком, который для всех пример. Иерей Игнатий снова вызвал его к себе, чтобы наставить на путь истинный, на что услышал: – А не хочет она замуж! Так и сказала, дословно: «На хрена мне ваше замуж и ваши дети, если мне и так жить хорошо. Я радуюсь каждому дню и свободна, а ты меня хочешь дома закрыть, с грязными пеленками, стирками и уборками». Но ведь все женщины этого хотят! Что мне делать? – Все человеческие женщины этого хотят, а ну как эта – ведьма? – задумался иерей. – Останься у нее ночевать. Как она заснет, внимательно осмотри ее дом, ищи все подозрительное, и, если найдешь, неси сюда, вместе разберемся. Так Тимур и сделал. Он верил, что его синеглазая девушка никакая не ведьма, и поэтому облазил весь ее дом, когда она легла спать. Сначала он не нашел ничего особенного – в шкафчиках лежали связки трав, бутыльки с разноцветными жидкостями, порошки, назначения которых он не знал. Он бы и не обратил внимания эти находки, если бы в углу под кучей дров не нашел мужскую охотничью куртку, за сундуками – арбалет. Эти вещи не могли принадлежать женщине. Но с другой стороны, это могло остаться от ее прежнего друга. Это объясняет ее нежелание выходить замуж. Возможно, он умер, она тоскует по нему и пока не готова к настоящим отношениям с новым мужчиной. Но тогда что между ними? Он не знал. Похоже, ей и вправду наплевать на правила приличия, на то, как должна вести себя девушка. Он все еще не верил, что она ведьма, но захватил с собой немного ее снадобий и в ночь покинул дом. А утром случилась то, чего Тимур меньше всего хотел. Когда иерей дал попробовать снадобья собаке, кошке и свинье, одна из них умерла, другая превратилась в крысу, третья поменяла пол. – Ведьма, – с уверенностью сказал Игнатий. – И ты должен помочь нам ее уничтожить. Тимур стоял с понурой головой. Он не хотел верить в то, что увидел своими глазами, но как было не поверить, если все доказательства налицо? Он любил ее, но должен был выполнить свой долг. – Я сам. Дай мне четыре человека, и я сделаю это сам, – решительно произнес священник. На том и порешили. Стоял пронзительно солнечный день, а значит Господь на его стороне. Он шел исполнять свой долг. Он был уверен, что сможет это сделать. Когда они подошли к ведьминому дому, то обнаружили дверь широко распахнутой, а на ступеньках крыльца сидела грустная девушка в голубом платье и ярко синими глазами смотрела на Тимура. Он видел слезы, он видел согбенную спину. Он решил, что ей стыдно и она хочет исправиться или вообще произошла ошибка. Ну какая с нее ведьма? Ведьмы все старые и некрасивые и не умеют вести такие теплые беседы, и не умеют нравиться священникам. Он не подумал, как так вышло, что она все знает. Не подумал и зря. – Поцелуй меня в последний раз, – пропела дева. – А потом делай то, зачем пришел. Она капитулировала, она сдалась. Священник подошел к ней близко-близко, смотрел на нее пристально-пристально, но смотрел не туда. Внезапно она схватила его крепко за руку и приказала: – Убей всех своих товарищей, а потом засни. И был бой. В священника вселилась какая-то потусторонняя сила, и он дрался как зверь, сокрушая своих врагов, которые еще недавно были его друзьями. Ничего он не мог с собой поделать, воля ведьмы была превыше его. Он убил их всех, кроме одного. Один сбежал обратно в деревню, чтобы рассказать эту историю. Он же описал местоположение дома, но, когда спустя два дня люди решились туда прийти, он оказался пустой, и ни единого признака жизни в нем его бывшей хозяйки найти не удалось. Зато на дворе они увидели алтарь: на камне лежали остатки человеческого сердца, земля вокруг него была вся в крови и ошметках мяса, из костей была сложена фигурка человека. Тому, кто ее увидел первым, даже показалось, что он слышал противный ведьмин смех из леса. Вот и конец истории. Спи, мой маленький, и не доверяй лесу. А еще больше не доверяй Чаще. Никогда не ходи туда, ибо там – первобытное зло, справиться с которым не под силу простому смертному. Сказку эту Микола запомнил, но как отличить синеглазую ведьму от синеглазой хорошей девушки так и не понял. Так получилось, что он вообще не общался с девчонками, получилось само, он уже и сказку ту забыл. … Микола рос и достиг десятилетнего возраста. Самого опасного в жизни мальчика. Это те годы, когда нужно доказывать всем окружающим, что ты чего-то стоишь, а любая ошибка, любая трусость, проявленная в эту пору, может испортить тебе всю оставшуюся жизнь. Людская память короткая, когда дело касается твоих хороших поступков, и вечная, когда речь идет о твоих слабостях. И вот Микола совершил свою самую главную в жизни ошибку. Он играл с друзьями, силясь понять, что хорошо, что плохо. Он опирался в своих познаниях на пример отца, который был самым сильным, самым смелым, самым главным. Он пытался быть на него похож, но у него не было конкретных инструкций, как все это делать правильно. Отец всегда был занят, ему было не до сына. Но все равно Микола надеялся, что когда-нибудь, когда он станет таким же сильным и смелым, отец наконец обратит на него внимание и научит всему, чему отцы учили своих сыновей. Крестьяне учили их пахать землю, сапожники – починять обувь, купцы – считать и совершать правильные сделки, книгочеи всяким наукам, только таких в деревне было раз два и обчелся, в основном церковные служащие, но у них почти никогда не было детей. Микола тоже хотел, чтобы его всему научили, но как это было возможно? Его отец был Главой, и он не мог научить ребенка управлять деревней. Как это можно было сделать? Раньше его отец был известным воином, но теперь, достигнув определенного возраста, он перестал интересоваться войной. Ведь он не мог уйти, бросить свою деревню. Он мог бы научить Миколу стрелять из лука и орудовать мечом, но ему было все некогда. Много дел надо было сделать, внимательно следить, чтобы все шло так, как надо. Поэтому мальчик рос в мечтах и сам по себе. Но тогда у него были друзья. В тот вечер они лезли по скале, что была частью горной гряды чуть севернее деревни. Горы те были непримечательные, не очень высокие, но все-таки с них был виден лес на многие километры вокруг. Лес, лес, лес. Сплошной лес. Где-то далеко располагались еще деревни, а еще дальше, вне зоны досягаемости, и города. Микола никогда не был в городе, и его друзья тоже, но он когда-нибудь хотел бы посмотреть на каменные здания и булыжные мостовые, и на людей, одетых совсем не так, как здесь, и занятых совсем другими делами. А пока он с друзьями мог только смотреть на бесконечный лес, и это было все, что он мог увидеть за рамками своего мира. Скала не была отвесной, но камни часто сыпались, угрожая утянуть человека с собой и размозжить о землю. Можно было подняться по обычной дороге, но там они поднимались множество раз, и это путь для девчонок, стариков и слабаков. А ведь они не такие, и они лезли. Впереди всех был Иван, их заводила. Он не зря считался главным, он и правда был самым сильным из них, ничего не боялся и всегда знал, чем заняться. Он придумывал все игры, в которые они будут играть, и был зачинщиком всех проделок. За ним тянулись остальные ребята и никто не оспаривал его первенство, а если бы оспорил, сразу бы получил. За Иваном дело не стояло. Однажды он поссорился с богатым сынком купца. Поссорились вроде бы из-за мелочи, из-за найденного в лесу ножа. Кто-то обронил его, и он провалялся там изрядное количество времени. Он не представлял собой особой ценности, но конечно, каждому мальчишке хочется иметь нож. Каждый представлял себя в будущем не каким-нибудь крестьянином, а известным воином, покорителем городов, или царем, предводителем государства и армии. Мечтам этим не суждено сбыться, как и любым мечтам мальчишек, но они об этом еще не знают. Даже если ни у кого не получилось, у него обязательно получится. Да и кто запрещает просто мечтать. Нож этот приглянулся и Ивану и богатому сынку купца, остальные в битву не вступали, потому что прекрасно знали Ивана, и что победа останется за ним. Но купеческий сын привык получать все, что захочет. – Отдай, – спокойно сказал Иван. – Но я его первым нашел, – возразил мальчишка. – Тебе отец новый купит, а мне отец ничего не купит, это всем известно. – Значит, не судьба. Нож мой, попробуй забери. Он забрал, а купеческий сын побрел домой в ссадинах и синяках. Только он никому не рассказал о произошедшем, потому что мальчишки не любят рассказывать о своих проигрышах. Лучше получить от крестьянского сына и забыть, чем рассказать всем, и особенно отцу о позорно проигранной драке. Итак, Иван придумал, что они полезут по скале, с которой сыпались камни, и все полезли по скале. Потом лез молчаливый Кирилл. Он никогда не спорил и просто делал, что ему говорят. Какие мысли роились в его голове, никто не знал, да никому и не было интересно. Потом двигался Микола, и замыкал банду верхолазов Семен. Семен был довольно неуклюжим мальчишкой, но упорным. Он спотыкался на каждом шагу и часто падал. Но Ивану было плевать на эти его особенности. Он хотел долезть до верха. Даже и сейчас камни сыпались из-под его ног чаще, поэтому он и лез последним, чтобы не убить камнем товарищей. Солнце припекало, хоть был уже почти вечер. От этого было еще тяжелее ползти вверх. Микола страдал. Семен пыхтел сзади. Этому аду почти подошел конец, Иван взобрался на ровную площадку, забрался и Кирилл. И когда Микола уже готов был вздохнуть с облегчением, Семен заорал. Огромный валун ушел из-под его ноги, он потерял равновесие и уцепился за что было можно, перебирая ногами и создавая еще больший поток камней. – Лови его! – закричал Иван. Но Микола не знал, как ловить. Он вообще мало что в жизни знал, а тем более, что делать в таких ситуациях. Поэтому на мгновение он просто застыл на месте, силясь понять, как поступить дальше. Иван сплюнул и полез вниз по скале, но было уже поздно. Семен улетел вниз, по пути хватая камни, которые оставались у него в руках, а он летел дальше. Тело его нашли. Оно лежало внизу и очень мало напоминало Семена. Пришлось звать взрослых. Они орали на детей. Зачем они туда полезли? Как им пришло это в голову? Про то, что это пришло в голову Ивану, никто не признался, равно как и про то, что Микола не подал руку. Все это осталось между ними, но больше они не были друзьями. И ни с кем Микола больше не был друзьями. … – Давай поедем в город. – Нечего нам там делать, среди всех этих людей. – Ну пожалуйста! Я хочу поглядеть, как выглядят каменные дороги! – Нечего на них смотреть. Отвратительные дороги. Земля лучше. На земле растет урожай, а из каменных дорог ничего не растет. – Я хочу увидеть каменные здания. – Чем тебе деревянные не по душе? – Их я уже видела, а каменные – нет. – Может тебе просто подарить камней? Раз ты хочешь посмотреть все каменное. – Не надо мне камней… Я хочу тетю увидеть. – Тетю… Она очень занята. Ей надо обниматься со своими любимыми людишками. – И еще со мной! Она бы и со мной обнималась. – Она со всеми готова обниматься, будто никогда не видела зла. Ничего не помнит. – А разве люди – это плохо? – Люди разные бывают, но по итогу все сводится к одному. – К чему? – К тому, что все катится ко всем чертям. – А мы куда катимся? – А мы – куда кривая выведет. … Микола шел к полю. День был жаркий, хотя лето еще не вступило в свои права. Был май, но лето забежало проведать людей, показать им, что их ждет – ласковое тепло и изнуряющий жар, яркое радостное солнышко, хватающее тебя за горло в полдень и отпускающее смертельную хватку только к вечеру, зеленая травка, ласкающая глаз, но через сто шагов превращающаяся в заросли, полные змей, разрывающие кожу на ногах. Мир полон разных явлений – плохие они или хорошие, решать только тебе. Бывает, идешь в хорошем настроении, и мир прекрасен. А в другой день идешь злой, как собака. И тот же самый мир кажется тебе совсем другим. Только никогда ты не поймешь, что дело в тебе. Всегда кажется, что это природа, погода, люди портят тебе жизнь, а ты каждый день прежний. Поле. Крестьяне работали кое-как. Другие вовсе лежали на земле. Кто болтал, кто обмахивался лапухом, кто спал. Глава выехал из деревни на два дня, а с его охранниками всегда можно договориться. Охрана поголовно пьянствовала, но крестьяне ничего такого конечно же не видели. Все на своих местах. Все как надо, шеф. – Слышь, хватит валяться! – раздалось с одного края поля. Микола затаился за деревом и превратился в слух. – Отвали, ты сам особо не напрягаешься! – послышалось в ответ. – Работу все равно надо сделать. Хоть абы как. Иначе что хозяину скажешь? Хочешь десять лет на него батрачить? – Это ты батрачишь, потому что все, что мог, пропил, и влез в долги так, что просвета вверху не видно. А я за деньги. – Конечно, ты ничего не пропил. Твой батя все пропил за тебя, а ты сразу с голой жопой родился! – Харе спорить! – вмешался новый собеседник. – Я еще не отдыхал, а вы оба вперед и с песней. – Ну Свят! – Что – Свят? – Тебе вообще без разницы должно быть. Ты отсюда никогда не освободишься. – Освободится. Когда-нибудь он договорится до того, что его забьют батогами до смерти, и мы от него избавимся, – рассмеялся один из работяг. – Я ради вас страдаю, – обиженно произнес Свят. – Вы ничего не делаете, когда попирают ваши базовые права и свободы. – Попирают что? Свят, ты говоришь все время непонятно, а потом удивляешься, почему никто не на твоей стороне. Свят всегда говорил непонятно, и все над ним подшучивали, а Микола откровенно не любил, потому как все, что следовало из его речей, это то, что Глава и все, кто с ним рядом, плохие, а такие, как Свят, хорошие. Непонятно только, какие такие. Никто не понимал, понимал только сам Свят, и из-за этого между ним и остальными все росла и росла стена, которую он упорно не замечал. – Мы на одной стороне – стороне угнетенного класса, – начал Свят свою привычную речь, упорно объясняю свою позицию, будто все вокруг дети. – Глава, церковь и богатые землевладельцы сами ничего не делают, а только присваивают результаты нашего труда. Вы хоть раз видели, как они сами поля вспахивают, картошку сажают, урожай собирают? – Так они и не должны. Так уж устроено – они командуют, а мы работаем. – Когда они смотрят! – заржал крестьянин. – А когда как сейчас, мы работаем абы как и тем самым выражаем твой, Свят, протест, максимально эффективными методами. – Мы могли бы забрать всю землю! – повысил голос Свят. – Она принадлежит нам всем и мы все имеем на нее право. А обзывать нас и бить вообще никто права не имеет, потому что мы люди, мы личности. – Тебя батька бил? – Да. – Имеет он право? – Нет конечно! Но я тогда был ребенком и не знал этого. – А кабы и знал, чтоб ты сделал? Кто сильнее, тот и прав. – Но теперь мы не дети, – возразил Свят. – И мы сильнее, потому что нас много. – Но у нас нет оружия. – Чувства собственного достоинства у вас нет! – гаркнул Свят и пошел работать. Не хотелось ему уже отдыхать. Зато остальные его уходу были только рады. Они снова погрузились в полудрему и праздные разговоры про баб, погоду и природу. И все текло своим чередом. … Микола ушел. Настроение было паршивое. Хотелось рассказать все отцу. И про ленивых крестьян, и особенно про Свята. Несколько лет назад он служил в армии, и так вышло, что они участвовали в мелкой потасовке на границе с каким-то европейским государством. Микола даже не запомнил, с каким. Но суть в том, что Свят общался с жителями той страны, и они ему рассказали про какую-то демократию. Микола не знал, что это такое, но понял так, что это какое-то мироустройство, отличное от того, к которому они тут в деревне привыкли. Там было что-то про права и свободы каждого, даже самого паршивого крестьянина. В общем, сказки. Какие у крестьян могут быть права? У них одни только обязанности, да и то, они их выполняют нехотя. Свят считал, что люди равны. А отец считал, что некоторые люди ровнее, чем другие. Например, их семья. Они – повелители этой деревни, вся власть сосредоточена у них. И пусть формально Главу должны переизбирать каждый год, на самом деле так не получается. В выборах участвует только верхушка общества, а она всегда голосует одинаково. Поэтому нет никаких сомнений, что все будет оставаться по-прежнему из года в год, и никакая демократия им тут не нужна. Священники переводят волю Господа простым смертным, и за это получают десятину. Купцы торгуют и наживают капитал. Землевладельцы владеют крестьянами и землей. Крестьяне ничем не владеют, за редким исключением. У некоторых есть свое хозяйство, но многие быстро его лишаются. Ну а что вы хотели от безалаберных много пьющих бездельников? Земля все больше уходила богатым. Бедные становились все беднее. Это и есть справедливый миропорядок, в котором всем живется привычно, и незачем что-то менять. Так размышлял Микола. И хотя он был уверен, что все идет своим чередом, он злился, потому что сквозь все его доводы проступало воспоминание, когда Иван, сын сапожника, оказался на коне, а он, сын Главы, оказался трусом. Микола задумался и поэтому уходил он все дальше и дальше в лес, пока лиственные деревья не стали расти все реже, зато хвойные все чаще. Хвойный запах стоял повсюду, птицы как будто пели реже и как-то грустнее, под ноги лезли корни. Микола стал уставать и спотыкаться. Ударив ногу об очередной корень, не понять откуда выросший на его дороге, он огляделся по сторонам и понял, что никогда тут не бывал. С чего бы это? Он ведь не раз проходил и большие расстояния. И не уставал он так раньше никогда, потому что часто бродил от безделья один по полям и лесам. – Ой! – очередная сосна специально подставила ему подножку и Микола кубарем полетел в овраг, по пути сшибая камни, ударяясь о землю, царапаясь о колючие кусты. Когда падение прекратилось, Микола оказался на берегу речушки, вроде знакомой. Была же в лесу река, мелкая такая, быстрая. Возвращаться надо, решил идти по реке. Если река идет в деревню, значит, идти надо по течению, и придешь куда надо. Микола пошел. Только река не расширялась, а наоборот, сужалась, мелела, пока не превратилась в ручей, затем тонкую струйку, а затем полностью исчезла в груде камней. Микола в недоумении смотрел на камни, куда утекла река, пока из них снова не забил ключ. Исток, а не конец реки. Исток. А ему показалось, что река течет в эту сторону. Как ему могло это показаться? Не сошел же он с ума, он же ясно видел направление. Ну да делать нечего. Пошел Микола обратно. Становилось темнее. Хвойный лес полностью поглотил лиственный. Ни единого звука не доносилось ни справа, ни слева от мальчика. Гробовая тишина. Гробовая. Микола поежился. Ветер тоже стих. Все стихло. А река? Где шум воды? Где река? – Исчезла, – прошептал Микола, испуганно оглядываясь. – Потерял. Задумался. Идиот! Как теперь назад возвращаться? Искать его станут только ночью, ведь все парни его возраста пропадают где ни попадя целыми сутками. А где искать? Начнут с самой деревни. Про лес только к утру додумаются. А там и еще день потратят. Как быть, как быть. Сел Микола на поваленное дерево и загрустил. Мама расстроится. Мама всегда расстраивается и из-за более незначительных вещей. А тут… Он никогда не терялся, на него можно было положиться. Отец так и говорил матери, когда она расстраивалась: «На парня можно положиться, что ты за него трясешься, как будто он маленький». А выходит так, что отец был не прав. К грусти и страху добавился стыд. В трех соснах заблудиться. Рядом с рекой заблудиться. Ей-богу, как маленький. И позор будет такой, когда его найдут. И потом месяц из дома не выпустят. А мама будет ходить мимо, смотреть на него печальными глазами и ни словечка не вымолвит. Надо придумывать, как самому отсюда выбираться. Лег Микола на траву, заложил руки за голову, задумался. Сквозь кроны едва проступало небо, и она становилось фиолетовым прямо на глазах. Скоро стемнеет, совсем стемнеет, а может, даже придут волки. Или медведь. Думал Микола, думал, пока не уснул. … Снилось ему, что он маленький и несчастный. Мама оставила его посреди рынка и ушла по своим делам. Вокруг проходили люди, которых он совсем не знал, но они не обращали на него внимания. Он плакал и звал ее: «Мама! Мама!» Но мама все не приходила. Никому он был не нужен, никому. Другие родители вели своих детей за руку, ни на минуту не выпуская. А он все стоял, стоял, не зная, что делать. Он не хотел потеряться. Вдруг мама вернется за ним и не найдет его на месте. Потом он ее увидел. Оказывается, она не ушла далеко, просто из-за паники он ее не разглядел. Она стояла в трех прилавках от него, наполовину скрытая корзинами с овощами, видно было только ее лицо и темные каштановые волосы, как всегда аккуратно уложенные вокруг головы. Никогда мама не выходила на люди в растрепанном виде. А теперь всегда идеальная мама плакала посреди площади. Плакала и орала на отца, который стоял тут же, рядом с ней, понуро опустив голову и теребя в руках край куртки. – Зачем, зачем ты к ней ходишь? Я не понимаю. Я просто не понимаю происходящего. Он ответил ей, но не очень уверенно: – Не твое дело, с кем я провожу свое время. Твое дело – заниматься домом и детьми. И с тем, и с другим ты не очень пока справляешься. – Что?! – завопила мать. – Да как ты смеешь говорить мне об этом! Я прекрасно воспитываю нашего сына. Он хорошо образован, у него манеры, он сытый и чистый. Чистый, в отличие от твоей душонки! Одно дело твои шашни с прислугой или пьяные пирушки с друзьями, оканчивающиеся в постелях, весьма отдаленных от постели твоей супруги. Я все могу понять, все вы мужчины кобели еще те. Но ходить в лес к какой-то потаскушке, регулярно ходить… Сколько ты это уже делаешь? Сколько времени прошло, прежде чем ты решился мне про все рассказать? Месяц? Два? – Год, – отец покраснел. Микола видел это даже со своего места. А потом побагровел и поднял глаза, больше не смотрел в землю. – Год? Целый год? Да если бы я могла от тебя уйти, если бы только было можно, я бы непременно это сделала сию же минуту. – Не сделала бы. – С чего ты такое взял? – Куда ты пойдешь? Вернешься к своим бедным родителям? Или ты забыла, откуда я тебя вытащил? – Я ничего не забыла! Я была самой красивой девушкой во всей деревне. Любой был бы счастлив жениться на мне. – Была. Но что-то изменилось. Тебе уже не шестнадцать лет, и ты никакая уже не девушка. Мать замахнулась. Первый раз в жизни замахнулась. Она не била даже своего сына. Никогда. И слуг не била, хотя могла бы. Она никого бы в жизни не обидела. Она замахнулась, но опустила бессильно руку. – Я могу содержать тебя полностью до конца твоих дней. Построить тебе дом. Ты не будешь ни в чем нуждаться. – А сам ты будешь жить со своей этой шлюхой? – Не знаю. Наверное. Может быть и нет. Ты согласна? Я взял за тебя ответственность и я позабочусь, чтобы ты не умерла от голода. – Я никогда в жизни не соглашусь на то, чтобы вся деревня судачила о том, что Марья не живет вместе с мужем, что он ее бросил. Никогда никто обо мне такого не скажет. – Так что же будем делать? – Брось ее, вернись в семью, давай все забудем, – взмолилась мама. – Все будет как раньше. – Чтоб родилось что-то новое, что-то должно умереть. Я больше не люблю тебя, Марья, и никто из нас ничего не сможет с этим поделать. Если я и любил тебя раньше… – Замолчи! Замолчи и никогда больше мы не вернемся к этому разговору. Скажи только…. Скажи только, как ее зовут. – Моргана. И тут земля затряслась, еда с прилавков посыпалась на грязную землю, люди падали и исчезали. Микола упал на бок. Его продолжало трясти. … – Эй! Мальчик! Мальчик! Микола приоткрыл один глаз. – Мальчик, ты живой? – до сознания доносился приятный девичий голос. – Ты что здесь спишь? Почему не дома? Мальчик, мальчик! Микола вырвал руку из непрошенных объятий: – Отстань! Кто ты такая? Открыл оба глаза, повернулся на голос и обомлел. Перед ним на коленках сидела очень молодая девушка. Лет шестнадцати, с волосами такими темными, как крылья у ворон, в деревне таких не встретишь, с бледным лицом, и яркими, голубыми, как кусок неба, глазами. С обеспокоенным выражением лица она наклонилась к Миколе и трясла его, пытаясь разбудить. – Я Моргана, и я тебе уже представилась и не раз, пока ты отбивался от меня и кричал. А ты кто? – Я Микола. Гулял по лесу, прилег на траву и нечаянно заснул. Девушка вскочила на ноги и давай смеяться: – Ты заблудился, заблудился! Заблудился в трех шагах от деревни. Микола тоже вскочил на ноги и сжал кулаки: – Ничего не в трех шагах, в километре от деревни растут осины и клены, а тут кругом сплошные сосны или что это такое. И не заблудился я! Я знаю дорогу! – Хорошо, не заблудился, так не заблудился. Тогда я пойду, – и она начала удаляться между деревьев, озорно пританцовывая. – Погоди! Да, да, я заблудился. Я не знаю, как вернуться домой, а уже наверное ночь. Ты знаешь, как вернуться в деревню? Если знаешь, скажи. Я сын деревенского Главы. Мои родители что угодно тебе за меня дадут. – Двадцать ударов розгами они мне дадут, знаю я этих деревенских глав. Провожу тебя до опушки, а дальше сам. И помчалась в лес, как лань, быстро и легко перебирая ногами, скрытыми в складках темно синей юбки. – Синий идет к ее глазам, – зачем-то подумал Микола и побежал следом, боясь упустить ее из виду и остаться в лесу на веки вечные. – А ты где сама-то живешь? – у Миколы сбилось дыхание, так быстро они шли, но он старался сделать вид, что все в порядке. – То там, то здесь. Сейчас там, – и неопределенно махнула влево. – Там – это где? В соседней деревне? Куда мой отец сегодня поехал? – Ага, ага, – пропела девушка. – А расскажи мне про своего отца. Каков он из себя? Микола не заметил, как ловко она переводит тему. Он очень любил рассказывать про себя: – Ну, он строгий, но справедливый. Смелый, ничего не боится. И самый главный, его все уважают. – Ой ли? – Точно тебе говорю. У него знаешь, сколько крестьян и слуг? Они делают все, что он им говорит. – Иначе что? – Что? – Иначе плетью по спине, вот что. Знаю я твоих деревенских глав. – Да откуда тебе что-то знать, ты и не живешь в нашей деревне, и никого оттуда не знаешь. – Главные везде одинаковые, они всегда бьют неглавных розгами, чтобы те их слушались, а без розг никто никого слушать не станет. – Тебя били хоть раз? Девушка резко остановилась и Микола чуть в нее не врезался с размаху. Вовремя остановился, но все равно оказался очень близко. От нее пахло полевыми травами и цветами, а вблизи она оказалась еще лучше, чем издалека, когда он пытался ее догнать, а она убегала. Внезапно очень зло она произнесла: – Еще бы меня кто-то бил, пусть попробуют. Микола вдруг понял, что ей не шестнадцать. Он увидел это в ее глазах, вспыхнувших в последний раз голубым и превратившимся в бледно серые, грустный, мудрые. Старые? Она смотрела на него, как будто прошла через все и все знала. Знала, что было и что будет. Знала, что творится у него в голове. Знала, что она ему понравилась, и знала, что сам он этого еще не понял. – Пусть попробуют, – повторила она еще раз, стиснув зубы с такой ненавистью, что эмаль на них хрустнула. Затем развернулась на каблуках и молча пошла дальше. Микола побрел за ней, не понимая, что он такого сделал, чтобы вызвать столь сильную реакцию. Думалось ему тяжело, не готов он еще был разбираться в хитросплетениях человеческих мотивов. Обычно он просто смотрел, как поступают взрослые, мнение которых он считал важным. В основном это был отец. Иногда – мама, но мама была женщиной, их реальности соприкасались лишь чуть, и проблемы в них были совершенно разные. Но ни в какой реальности не было ответа, почему девчонка разозлилась после одной фразы и, главное, что теперь с этим делать. – Пока я спал, мне мама с папой приснились, – произнес он внезапно, сам не зная, зачем ему понадобилось делиться с девчонкой своими снами. – Что делали? – вдруг заинтересовалась она. – Ругались из-за какой-то женщины. Не помню, как ее звали, как-то на «М»… Моргана… Хотя это же ты Моргана. Ты меня разбудила и сон смешался с явью, и теперь я не помню, как ее звали. – В соснах снится только прошлое, в осинах снится будущее, а в самой Чаще снятся последние в жизни сны. Не забредай так далеко. – Это было прошлое, это было, я знаю. – Было да прошло, да? – А откуда тебе знать, что там в Чаще? Сама-то ты там ни разу не была. Там никто не был из живых. Все знают, что оттуда не возвращаются. Другое дело, что ее еще найти надо. – Ты почти нашел. – Слава богу, что почти. – Трус, – твердо заявила Моргана. – Трус – потому что я не хочу умирать в Чаще?! – Микола тоже вспыхнул. – Да. Тебе же интересно узнать, что там. Так почему бы не проверить, вместо того, чтобы верить бабкиным сказкам? – Мне мама рассказывала… Там изба с забором из человеческих костей. А кто туда войдет – назад не воротится. Там живет злая ведьма, поедающая людей живьем. Она ненавидит все живое. – Остара, – поправила Моргана. – Что? – не понял Микола. – Ее зовут Остара, и она не ведьма. Она создает жизнь из смерти. Забирает то, что уже отжило, и выплевывает из себя то, чему пора родиться. Она никого не убивает. – Но мама мне по-другому рассказывала. – Мало ли что тебе мама рассказывала, она и сама там не была, и все, кого она знает, тоже там не были. – А ты что ли была? – Может быть и нет, а может быть… О! Мы почти пришли. Они вышли на опушку. Ночь действительно настала. На небе сияли звезды, огромные, как часто бывает в деревне в майские ночи, если в день перед тем не было ни облачка. – Я дальше не пойду. Деревня – место не для меня. Хочешь – приходи завтра, как стемнеет, на это же место, расскажу тебе про Остару, мать смерти и жизни. Не захочешь – не приходи. Я долго ждать в любом случае не буду. Микола засмотрелся на звезды, как и все подростки, восхищаясь безграничностью неба. Это потом, когда вырастаем, мы не замечаем неба, все больше смотрим в землю. На земле находится все, для нас важное – растет зерно, пасется скот, лежит поверженный враг. И вообще смотреть прямо с каждым годом становится все более опасно, не дай Бог примут за чрезмерное высокомерие власть имущее. А уж вверх, на небо, еще опаснее. Неизвестно до чего можно домечтаться, а работа не ждет. Когда же Микола повернулся, девушки уже не было. Пожал он плечами и пошел домой, наказание получать за столь долгое отсутствие. … Он не получил. Его даже никто не искал. Мама просто плакала. Все работники, воспользовавшись отсутствием отца, ушли в кабак пить пиво и петь песни. Из слуг осталась только пожилая Марфа, а она совсем не помощник в поисках маленького мальчика. Мама не знала, что делать, а пока думала, Микола явился сам. Она была так рада, что даже не стала его наказывать. Они посидели немного на крыльце, поболтали. Микола рассказал ей, что с ним случилось. Мама погладила его по голове. – Так далеко забрался, маленький. Не делай так больше. А если бы ты дошел до Чащи? Это очень опасно. А как звали ту девочку, которую ты встретил? – Не помню точно. Имя чудное. Моргана, что ли… – Как? – побледнела мать. – Да не помню я, вроде так. А что? – Моргана… Не может девочку звать Моргана, потому что Моргане сейчас должно быть лет тридцать. – Я не понимаю, мама. – И нечего здесь понимать. Нет больше той Морганы. Наверное, просто имя похожее. – А что там в Чаще, мама? Почему все боятся туда ходить? – Я же рассказывала тебе, помнишь? – Помню, но ведь все это враки. Есть кто-нибудь, кто там действительно был и видел хоть что-то страшное? Не сто лет назад, а недавно. – Есть. Но он не будет ни с кем разговаривать про это. – А кто он? – Один из охотников. Но он с тех пор, как вернулся, ни с кем не разговаривает. Только приносит дичь бабам на рынок, на продажу, и уходит к себе. А живет он на том краю деревни, который от Чащи дальше всего. «И то это слишком близко», – говорит он. Но все равно каждый день ходит в лес охотиться. Ненавидит его и любит. Но он тебе ничего не расскажет, говорю же тебе. – А расскажи еще про Чащу. Откуда она взялась? Что там, кроме ведьмы этой, Остары? – Ну, слушай, малыш. Раньше на месте нашей деревни было всего десять домов. И жили в них десять семей. Они совсем недавно поселились здесь, и не знали ничего ни о лесе, ни о Чаще. Их выгнала с прежнего места война. Лишившись дома, они пошли, куда глаза глядят, прихватив с собой мотыги и топоры. И вот они наткнулись на реку. На нашу Быстрицу. Вырубили лес, засадили пшеницу и гречку. Построили загоны для скота и начали жить. Жили они жили, а спустя три года, как снег начал таять, из деревни стали пропадать люди. Сначала пропал старик. Но кто станет искать старика? Он не приносит пользу деревне, а является обузой. С ним нужно делиться едой и одеждой, а он ничего не может отдать взамен. Когда-то мог и отдавал, но кого интересует история? Потом стали пропадать охотники, из тех, кто уходил в лес на несколько дней и искал по-настоящему трудного зверя. Например, медведя. Из его шкуры можно делать зимнюю обувь и шкуры, чтобы под ними спать зимой. А человек, сумевший справиться с медведем, пользовался особым уважением в деревне. Молодые горячие охотники ходили совершать свой подвиг. Ходили все три года, а теперь не возвращались. А когда подул теплый весенний ветерок, тот, который обещает обновление и зовет, зовет вдаль, отчего оставаться на месте становится тоскливо, зато идти куда угодно хочется нестерпимо, пропало несколько девушек. Не выдержали жители деревни. Слишком большие потери несло их общество, надо разобраться, в чем дело. Поэтому снарядили они группу из двадцати человек – прочесать лес вдоль и поперек и найти людей или их трупы. Рано утром добровольцы направились в самую глубину леса. А где еще искать пропавших людей? Не на опушке же. Шли они и шли, вдоль реки, чтоб не потеряться. Сначала весело переговаривались, смеялись и пели песни, но когда попали в зону тишины, разговаривать перестали. Если весь лес молчит, то и им привлекать к себе излишнее внимание не стоит. – Слышь, Макар, почему тихо так? – спросил самый младший из группы, Ярослав. Макар был самый опытный из них, всю жизнь охотился и собирал грибы, в жизни поля не пахал. – Потому что звери боятся. – Кого? Нас? – С чего им тебя-то бояться? – рассмеялся Макар, но осекся и огляделся по сторонам. – А кого? – А кого-то. Мне откуда знать? Но если природа молчит, значит кто-то тут есть… Не очень природный. Так и шли дальше. А потом река потекла в обратную сторону. И все это заметили, но никто не сказал остальным. Мало ли, что могло показаться. Не мог ты идти против течения, а потом внезапно пойти по нему. Через полчаса Ярослав дернул Макара за рукав и прошептал: – Река не туда текла. – Я знаю, – тихо ответил Макар. – Другим скажем? – Они разбегутся по лесу, кто домой сбежит, а кто заблудится от страха и потеряется. А у нас задание. Так что пошли. Стало темнеть, хотя они шли всего несколько часов. Не видно было дальше двух шагов. Навалившаяся откуда ни возьмись усталость заставляла мужчин поминутно останавливаться и восстанавливать дыхание. Они удивлялись, ведь все они были сильные и выносливые, но садились на землю и поваленные деревья и переводили дыхание. – Я отлучусь, – сказал один из них. – Ненадолго. – Смотри, чтоб тебя не схватило чудовище, – заржал его товарищ. – Да иди ты. Какие тут чудовища? – Темно… – протянул Макар. – Ни зги не видно. – Ну и что мне теперь, под себя ходить? – психанул мужик и ушел. Сначала слышно было, как кусты скрипят под его ногами, потом звук стал стихать, пока снова не наступила полная тишина. – Где он? – спустя пять минут спросил Ярослав. – Счас придет, – ответил Макар, мастеря очередную самокрутку. Он казался полностью сосредоточен на этом деле, хоть и можно было заметить, если приглядишься, что пальцы его слегка тряслись. – Не приходит че то, – буркнул один из спутников. – Нам дальше идти надо, – отозвался другой. – Эй! Алексей! Возвращайся уже, у тебя там что за важные дела? В штаны от страха наложил что ли? Раздались короткие смешки, но быстро прекратились. Смеяться не хотелось. Вообще находиться здесь не хотелось, но они сами вызвались, и просто вернуться назад было бы смешно. Алексей не откликался. – Эй! Не смешно. – Пойду посмотрю, – сказал Макар, хоть в его голосе и не слышалось большое желание. – Я с тобой, – ответил один из группы. Он просто не хотел выглядеть трусливым. Идти он, конечно, не хотел. Они прошли в том же направлении, ломая те же кусты, спотыкаясь о те же ветки. Все повернули головы в их стороны и пытались расслышать любое движение. Звуки шагов оборвались, наступила минутная тишина, разорвавшаяся криком Макара. – Ни хрена себе! Все повскакивали со своих мест и побежали на голос. Алексей сидел, облокотившись о дерево. Ноги его расслабленно растянулись на земле, руки свесились, глаза были закрыты. Можно было бы подумать, что он спит, если бы не отсутствие одной детали. В Алексее отсутствовало сердце. Ребра были аккуратно отделены от грудины, грудная клетка раскрыта, а на месте сердца зияла пустота. – Пошли. Нахрен. Отсюда, – раздельно проговорил один из мужиков, самый коренастый и угрюмый. – А нахрена мы тогда сюда шли, если сейчас уйдем? – спросил Макар. – Я на такое не подписывался. – А кто подписывался? Разве кто-то знал, что тут творится? Однако вопрос этот надо решать. Как мы будем жить под боком у какого-то чудовища? Как будем охотиться? От нашей деревни за год ничего не останется, если люди продолжат пропадать. Нам надо найти это чудовище и уничтожить. – Вы как хотите, а я ухожу, – отрезал коренастый. – Тебе будет стыдно всю оставшуюся жизнь, – Макар пытался его остановить. – Я справлюсь. Это лучше, чем подпирать дерево своим растерзанным трупом. Вы что ли не видите, что это не зверь? Звери не умеют разделывать трупы и не питаются отдельными частями человека. Это какое-то первобытное зло. Не нам, людям, с таким связываться. – Останься. – Нет, – коренастый ушел в лес, ни разу не обернувшись. Больше его никто не видел. Что с ним было, никто не знал, да только до деревни он не дошел. Группа двинулась дальше. Останавливаться больше не хотелось, поэтому усталость они старались не замечать. Они шли и шли, никого не встречая на своем пути. Усталость давила все сильнее – ложилась грузом на плечи, подгибала ноги. Они сами не заметили момента, когда сил идти больше не осталось, и они просто заснули на земле. Ярослав проснулся от запаха. Он был кисловатый, но одновременно аппетитный. Они давно не ели. Кто-то жарит мясо на ужин, подумал Ярослав, и радостная улыбка разлилась по его лицу. Он приподнялся на локте и огляделся вокруг. Он лежал в кустах, его товарищей рядом не было, а неподалеку едва различался свет между деревьев. Ярослав встал и побрел туда, где могли быть его друзья. Он еще чувствовал сонливость, но уже не падал от усталости. Он дошел до забора, окружавшего одинокий дом в лесу. Запах исходил оттуда. Он хотел войти и даже дотронулся до калитки, как вдруг внимание его привлек материал, из которого был сделан забор. Это были кости! Огромные кости. Почему-то ему пришло в голову, что они были человеческими. Он обходил забор вкруг, пока ему не попался зазор между костями, чьими бы они ни были. Он заглянул внутрь этого страшного мира и больше в жизни своей не мог говорить ни о чем другом. Когда он добежал до деревни, а он сам не мог понять, как ему это удалось, он повторял только несколько фраз: – Дом с забором из человеческих костей. Страшная ведьма поедает человеческие сердца. Алтарь. Алтарь. На нем лежит Макар. Его грудная клетка раскрыта. Ведьма облизывается. Ведьма радуется. Она ест Макара. А рядом лежат тела остальных. Она смотрим мне в глаза, прямо в самую душу. «Остара», – шепчет ветер. «Остара! Остара!» – кричат вороны. «Остара», – слышу я в своей голове. – «Иди и расскажи про меня». Спустя неделю он смог рассказать всю историю их похода, а потом ничего больше не говорил. Не мог ни есть, ни спать, пока не умер. А когда его тело нашли, в нем не хватало сердца. С тех пор то место прозвали Чаща, и никто туда не ходит, кроме тех, кто ищет смерть – старики, несчастные в браке женщины. Странное дело, но когда Чаща принимает свою очередную жертву, урожай задается на славу, а скот плодится пуще прежнего. И чем больше умерло людей, тем больше выросло пшеницы и больше родилось телят. Так и живем. Но ты в Чащу не ходи. Не нужно оно тебе. Даже не приближайся. ЖИЛА-БЫЛА ДЕВОЧКА Микола пришел на встречу на опушку леса как договаривались, как только стемнело. До этого весь день он ходил сам не свой и не понимал, что с ним происходит. Он прожил пятнадцать ничем не примечательных скучных лет. Он подозревал, что не у всех так и даже был в этом уверен. Другие ребята находили смысл в каждом дне, в каждом событии. Они спешили жить, как будто жизнь – это скоропортящийся продукт, и, если не проглотить ее целиком и прямо сейчас, потом глотать будет уже нечего. Микола жил не так. Он безучастно брел сквозь жизнь, ощущая ее скорее как воздух, который всегда был, есть и будет. Воздух был безопасен и не менялся. Был безопасен и спокоен. Был безопасен и предельно скучен. Единственными яркими моментами в его жизни были сказки. Он не боялся слушать страшные истории, ведь любая такая история – не только про страх, но и про победы. Всегда в них находятся сильные и смелые герои, которые преодолевают свой страх и пытаются справиться с трудностями. Он представлял себя на месте героев и вместе с ними рвал опасности в клочья в своей фантазии. А в жизни он ждал подходящего дня и повода, чтобы проявиться во всей красе, только день не наступал, а повод не предоставлялся. И вот сказка пришла в его жизнь. Вряд ли кто-то из мальчишек встречал в лесу таинственную незнакомку, которая не жила ни в одной деревне, а казалось, вышла прямо из леса и туда же и ушла. Даже если она окажется злой ведьмой, он все равно был раз. Хоть бы, хоть бы она оказалась ведьмой или лесной феей. Только вряд ли ведьмы и феи существуют, но лучше незнакомка из леса, которая никакая не ведьма, чем ничего. Она не ждала его. Никого не было на опушке. Микола походил взад вперед вдоль деревьев и принялся кидать в них камешки, унимая досаду. Не пришла. Обещала и не пришла. Он решил подождать еще немного и уйти. Если ей это не надо, то ему тем более. Он присел на дерево, упавшее под давлением какой-то погодной стихии или старости. А потом проснулся, потому что та девушка трясла его за плечо. – Просыпайся. Вечно спишь. Такие, как ты, не выживают в лесу. А ну как дикий зверь нападет во сне, а ты даже пискнуть не успеешь? – это была она и она снова смеялась над ним. – Я не спал, – буркнул Микола. – Просто задумался. Тебя не было, и я собирался уйти домой. – Да была я, была, – смеялась Моргана. – Просто ты меня не заметил, потому что крепко спал. – Ничего я не спал. Что делать будем? – спросил Микола. – Обычно парни предлагают что-то делать. И чаще всего ничего хорошего они не предлагают. – Откуда у тебя такой обширный опыт общения с парнями? Тебе же мало лет, столько же, сколько и мне. – Столько же, да не столько же. – Сколько? – Не задавай вопросы, на которые не хотел бы слышать ответы. – Ну и ладно. Я и так знаю, что ты моего возраста. А где твои родители? – Отец не знаю, мама говорит он был не очень значительной и долгой частью ее жизни. А мама – у себя дома. – И где же ваш дом? – Не наш – а ее. Мой недалеко, чуть дальше в лес. – Так ты живешь одна? И как ты со всем справляешься? – С чем – со всем? – Ну еда, одежда, дом… – Да что там справляться. Ты бы не справился что ли? – Я – нет. Я не очень привык что-то сам делать. За нас все делают слуги. – А мне разные парни иногда помогают. Только не такие, как ты, а взрослые. – Ты что ли гулящая? – Ну, бывает иногда гуляю – то вдоль реки, то в Чаще. – Я не про это. Зачем ты гуляешь в Чаще? Там же ведьма эта, как ее, Остара. Моргана рассмеялась очень громко: – Ведьма! Сам ты ведьма. Она гораздо более важное создание. Ведьмы – это такие, как я, – добавила она грустно. – В целом бесполезные, но кое-что умеем. А она – богиня. – Она ест людей. – Волки и медведи тоже едят людей, а ты ешь коров, а коровы едят траву – какая разница, чем ты питаешься. – Людей едят только звери или злые силы. – И как определить – ты зверь или злая сила? – Звери едят, когда они голодны, а зло ест просто так, для своего удовольствия и темных делишек. – Получается, Остара зверь. Она ест, потому что она голодна. – Откуда ты про нее все знаешь? – Знаю – и все. Не спрашивай. – Ну так и почему бы ей не поесть чего-нибудь другого? – Она ест смерть. Самая вкусная для нее – достойная смерть, она же подвиг, или смерть невинных и чистых на крайний случай. Но ведь и ты не предпочтешь мясо с гнильцой, когда есть свежее. – И все-таки, я ее осуждаю, – отрезал Микола. – Не знаю, но осуждаю. Это так типично для людей. – Ты, вообще-то, тоже человек! – Да? – рассмеялась Моргана. Они шли вдоль реки и снова забредали все дальше в лес. Миколе становилось не по себе. – Куда мы идем? – спросил он. – Куда угодно. А для тебя есть разница, куда идти? Я по тебе такого не заметила. – Откуда тебе что-то про меня знать? Мы почти не знакомы. – Тебя выдают твои грустные глаза. Так что ли плохо жить в доме у Главы? По-моему, он весьма интересный человек. – Конечно не плохо. Он замечательный отец, всегда придет на помощь… – Микола осекся, осознав, что он врет. – В любом случае, я хочу стать таким, как он. – Но не станешь. Эти слова ему запомнились больше всего. Оставшееся время они гуляли то туда, то сюда, разговаривали на отвлеченные темы. Она была милая, хоть и вредная. Красивая. На самом деле, она просто была первой девушкой, с которой Микола общался так близко. И он мог бы понять причину своих чувств, если бы хоть чуть-чуть разбирался в людях и себе. Да только он не разбирался. … Свята как всегда выпороли. Он стоял, привязанный к воткнутому в землю бревну, и спокойно, как и прежде, сносил наказание. Микола видел все, потому что с утра вышел во двор смотреть на представление. Глава вернулся в деревню, и Свят сам пришел к нему поговорить. С ним пришли другие крестьяне, но скорее чтобы повеселиться, а не потому, что разделяли его убеждения. Ну какие у крестьян могут быть убеждения? – Ты не прав, Глава. – И в чем на этот раз я не прав? – он стоял, высокий, могучий, сложив руки на груди, на ступенях крыльца своего дома. Он смотрел сверху вниз на пришедших и ухмылялся, так же как ухмылялись его охранники. – Ты не должен заставлять нас работать каждый день. У нас должны быть выходные. – А как вы тогда рассчитаетесь со мной по всем долгам? За сто лет, что ли? Я столько не проживу. Есть работа – работай. Нет работы… Ну так не бывает. Все равно, когда вы не работаете, вы пьете водку. Я что ли вас не знаю? Крестьяне захихикали и закивали. – Я не пью, – возразил Свят. – Ну и зря. Попробуй. Может поумнеешь. Охранники загоготали. – Мы объявим забастовку! – громко сказал Свят. – Против чего бастовать будете? – Глава не торопился утихомиривать Свята, все-таки не так много развлечений в деревне, а таких – еще меньше. – Против произвола! Твоего и твоих прихвостней. Ты не можешь постоянно нас штрафовать. Мы так никогда на свободу не выкупимся. – Не хочешь, чтобы тебя штрафовали, не нарушай правила, – пожал Глава плечами. – Ты же все правила знаешь? – Ты берешь правила из головы. – Например, знаешь ли ты, что этот наш разговор закончится очередными розгами и удлинением твоей работы на месяц? Ведь знаешь? – Недолго быть твоей власти. Народ поднимется! – Какой народ? Тот, которой кучкой столпился у тебя за спиной? Он поднимается в своих глазах только когда пьяный вдрызг, да только сделать ничего не может, по той же причине, что пьяный и руки плохо слушаются. Свят, ты мне нравишься. Ты развлекаешь меня своими сказками из тех мест, где ты был. Первый и последний раз тебе предлагаю – давай станем друзьями. Будешь вечерком заходить ко мне, выпьем, посидим, ты мне свои истории расскажешь про демократию. Видишь, я даже слово твое заморское выучил. – Так раз выучил, может начнешь применять? – Ну как я могу применять? У нас ведь совершенно другая местность. Совершенно другие нравы. У нас так и не положено, и невозможно. Ну что я скажу купцам и землевладельцам? Чтоб они сами в поле шли? Да они и при желании не справятся. Там много людей надо. Будь логичен. – Ну пусть они нанимают людей и платят им достойное вознаграждение. – И была бы твоя правда, ежели бы крестьяне стали работать за плату. Только никто еще не нанялся на таких условиях. Все приходят, когда по уши в долгах и жрать нечего, потому что все пропили. Просят денег, обещают вернуть. А как им возвращать? Только так. И никто тут за плату не останется. Поправят финансовое положение – и снова пить. – Если раздать землю крестьянам, они для себя будут работать. Это они для тебя работать не хотят. – Тут есть два нюанса. Как видишь, мне тоже не чужда логика. Готов играть на твоем поле боя по твоим правилам. Первый нюанс – с каких это хренов я должен свою личную землю, которая моя по праву, твоим крестьянам раздавать? Второй – так была земля у твоих крестьян – у них самих или их отцов. И где она? Вся перезаложена таким, как я. И в чем наша вина? В том, что русский мужик пьет и работать не хочет? Скажи мне, в чем? Свят стоял, понурив голову. Он не знал, что сказать. Не знал, но должен был. Он понятия не имел, как решить проблему, но чувствовал, что решить ее необходимо. – Надо пробовать, пока не получится. Когда-нибудь обязательно все будет хорошо. Ведь у тех, из далеких стран, все получилось. – Нравишься ты мне, Свят. Ты романтик. Однако, ежели я тебя не выпорю, у меня тут каждый работяга будет под окнами сидеть и про демократию рассказывать, лишь бы не работать. А посему – тридцать розг и продление работ на месяц тебе, и по неделе всем, кто пришел с тобой. Толпа загалдела. – Ну а что вы хотели? Вы сейчас вместо того, чтобы работать, стоите тут, уши греете. Не по правилам. Нет правил – начнется беспорядок. И вам же самим от этого будет только хуже. Вы ж с голоду поумираете или сопьетесь вусмерть без правил. Так что селяви, как говорят твои любимые иноземцы. А может, и по-другому они говорят, откуда мне знать. … Моргана начала свой рассказ: – Я скажу тебе, как на самом деле все было. А было оно не совсем так, как тебе кажется. Однажды Остара проснулась. Ее разбудили звуки пил и топоров. Они кромсали ее лес в клочья, и сердце ее стало обливаться кровью. Но пока ей было лень просыпаться, она открыла только один глаз, сама же продолжала видеть сны. Потом люди, а это были они, принялись убивать ее зверей. Не всех они ели. Как ты понимаешь, это было бы для Остары хорошим оправданием, она и сама была любительницей разных блюд. Они делали из них одежду, и это тоже можно было понять. Поэтому Остара все еще не просыпалась, а только открыла второй глаз, чтобы лучше наблюдать за происходящим. А потом деревня стала огромной, в ней завелись крысы, Главы и священники. Охота стала не только источником пропитания, но и чистым удовольствием. Некоторые туши животных так и оставались лежать там, где их подстрелили, если животное оказывалось слишком маленьким, чтобы с ним возиться и нести домой, или слишком старым и жестким, чтобы его готовить. Остара разозлилась и по-настоящему проснулась. И начала творить. Сначала она сотворила огромных медведей, просыпающихся зимой от спячки и в приступах голода нападающих на людей. Потом она создала ядовитых змей, которые бросались людям под ноги и кусали их насмерть. Еще она создала разные растения, наподобие чемерицы и лютика, чтобы люди ели их и умирали от отравления. Много людей полегло, была у Остары пища. Только их становилось все больше и больше. Не знала она, что делать. Нельзя же вот так пойти и уничтожить всю деревню. Есть у Остары сестра, Зоря. Зоря любит людей и всячески им помогает. Она приходит к ученым, художникам, поэтам, правителям и раздает им советы, что да как лучше сделать. Из этого рождаются великие шедевры и открытия. Зоря обожает всех людей за то, что ее муж, от которого она была без памяти, когда он был жив, был одним из них. Но время людей быстротечно, и ее муж умер от старости, как и должно было случиться, а Зоря осталась одна. Горе ее было безгранично, но что она могла сделать? Полюбить дважды никому не под силу. – Но ведь люди любят и два, и много раз, – возразил Микола. – Они расстаются с любимыми по разным причинам, а потом снова счастливы с кем-то другим. – Это то, что у вас, людей, называется любовью. Вы все делаете на половину, даже живете наполовину. Когда ты кого-то любишь, это никогда не заканчивается. И не тебе решать. Это судьба. Итак, Зоря нашла способ пережить трагедию. Она стала помогать людям, так же, как раньше помогала своему мужу – талантливым, умным, смелым. И так она оплакала своего мужа и обрела новый смысл в жизни. Людям повезло. Ведь Зоря – сильная богиня. И когда такие умирают, даже солнце может погаснуть. Поэтому вы глупцы. Если с Остарой что-то случится, весна больше не придет, потому что не придет зима, а только после стужи настают ясные дни. Будет царить вечная осень, ничто не будет умирать и ничто не будет рождаться. Довольно жалкое существование, согласись. Остара не могла навредить людям так сильно, ведь сестра была ее единственным другом. А она бы узнала, она бы все узнала. Дело в том, что боги умеют общаться на расстоянии, все видят, все знают. Поэтому Остара притаилась и стала ждать. Была у Остары дочь. Появилась она от совершенно обычного человека, а поэтому сильная кровь размешалась со слабой, и дочь родилась с некоторыми способностями, но весьма посредственными. Жили они раздельно, ведь малышке нужно было общаться с людьми. И, десяти лет от роду, поселилась она совершенно одна близко к опушке. С ней ничего не могло случиться, ведь некоторыми способностями она все же обладала, и всегда могла обеспечить себя теплом и едой. Она не пошла сама в деревню, ведь была еще слишком мала. Первых людей она встретила в лесу. Они были добрые и кормили ее сладостями. А потом они хотели причинить ей боль, но вместо этого причинили ее себе. Когда малышка приказала им сделать друг с другом ровно то, что они собирались сделать с ней. А кто выжил, те от стыда повесились. Остара хотела забрать ребенка обратно к себе в дом, но та отказалась. Теперь она уже сама искала встреч с людьми. Они ей были непонятны. Почему им не понравилось то, что они припасли для нее? Удивлению ее не было предела. Внутреннее чувство ей подсказывало, что другому всегда желаешь того же, чего и себе. Когда было холодно, малышка нашла маленького волчонка. Он весь продрог и был без мамы. Она забрала его к себе, подумав, что ей на его месте хотелось бы попасть в тепло. Наверное, все должны поступать так же. Потом она встречала еще людей, в основном взрослых мужчин. Женщины относились к ней с недоверием, особенно в сумерках, особенно когда она говорила, что живет без родителей в лесу. Они тихо уходили и не общались с ней. А мужчины общались. Но некоторые хотели забрать ее в деревню и препоручить каким-нибудь взрослым, и тогда она убегала, а другие ухмылялись и пытались увести ее в кусты, этих она решила уводить к матери. Мать брала, что есть, и ела. Малышка взрослела, мать питалась, и все бы ничего, но произошла одна история, про мужчину. Малышка превратилась в молодую ведьмочку. Она и дальше жила в лесу, и было все, как прежде, но кое-что изменилось. Она стала чувствовать некие импульсы, которые тянули ее к людям. Тонкие нити, растущие из ее живота, начали соединять ее с миром людей. Мужчины стали ей интересны. Раньше она просто болтала с некоторыми, у кого не было плохих намерений, а теперь ей хотелось смотреть им в глаза, наблюдать за движениями рук, слышать тембр голоса, чувствовать его. Она понятия не имела, что это такое. Но когда мимо ее дома, совсем близко, проходил священник, которого звали Тимур, она вышла его встречать. – Привет, – сказала она. – Привет, – улыбнулся он. – Зачем ты бродишь один в лесу и без оружия? – Я люблю природу, она успокаивает меня. Я просто хожу и думаю. – О чем ты думаешь? – О многом. О людях, о Боге, о себе. – А кто такой Бог? – спросила ведьмочка. – Ты разве не знаешь? Все знают, кто такой Бог. – Я – нет. – А ты знаешь, что я священник? – Нет, а кто такой священник? Тимур посмотрел на нее очень удивленно. – Ты откуда такая взялась? – Оттуда, – ведьмочка махнула рукой в сторону своего дома. – Ты живешь одна? Ты не ходила в деревню или в какой-нибудь город? Там все знают про Бога и священников. – Нет, я просто живу тут. Иногда мимо меня проходят люди, и я общаюсь с ними. Но некоторые почему-то очень злые или напуганные. – Ну хорошо. Я расскажу тебе. Бог – это не человек, а тот, кто создал людей и все вокруг. Он управляет всем с неба. Поощряет за хорошее поведение и наказывает за плохое, но уже после смерти. – После смерти? – Да. Добрые попадают в Рай, а злые – в Ад. – Но ведь тогда очень много людей попадет в Ад! – Бесспорно, так может случиться и скорее всего случится. Но это их выбор. Ведь они сами выбрали темную сторону. – А в Аду что? – Геенна огненная и всякие ужасы. Тот, кто при жизни много грешил, будет гореть в Аду и страдать до скончания веков. – А когда у этих веков скончание? – Не знаю. Может и никогда. Ведь мир, созданный Богом, вечен. А может нет. Никто не знает. Не наше это дело – судить о таких вещах. Наше дело быть праведными и жить по совести. Они гуляли вдоль реки, он рассказывал ей про Иисуса и про добро, про мир во всем мире, про Рай. Ведьма хотела спросить потом у матери, есть ли Рай, она же все знает. А еще девушка начала сомневаться в историях, которые ей рассказывала Остара: что люди все жестокие, эгоистичные и трусливые, думают только о сиюминутных удовольствиях, среди которых не последнее место занимает подавить и уничтожить морально ближнего своего. Но Тимур был не такой! У него были добрые серые глаза, спокойный голос, который он никогда не повышал. Так тянулся месяц за месяцем. Священник приходил, они гуляли, он рассказывал про свою жизнь в деревне, она не рассказывала почти ничего, ведь ей нечего было рассказать. Не будешь же делиться тем, как твоя мать ест людей. Пусть иногда. Пусть при определенных обстоятельствах, но все же. А потом они внезапно оказались в ее доме. Она сама его позвала, а он не отказался, хотя должен был, ведь священникам не положено заниматься прелюбодеяниями. Если даже святые люди будут грешить, то что же остается простым смертным? Он мог бы и жениться. Ведьма узнала об этой человеческой традиции. Сначала ты понимаешь, что любишь кого-то, потом тебя венчают в церкви, и потом вы живете долго и счастливо и рожаете детей. Проблем было две – ведьма не хотела жить в деревне с людьми и не хотела детей. Священник понимал, что надо развернуться и уйти, но он этого не делал. Тимур начал задавать вопросы, но не про личную жизнь, как ведьма того ожидала, а про назначение всяких трав и снадобий у нее дома. – Зачем ты интересуешься этим? – смеялась ведьма. – Божьим людям даже знать о таком не положено. – Мне просто интересно узнавать как можно больше об окружающем меня мире. Это разве плохо? И она рассказывала ему обо всем, что знала. Тимур не был главным в своей церкви. Главным был иерей Игнатий. Несмотря на это, он вел себя так, будто к церкви не имеет никакого отношения. Каждый день он устраивал пьяные посиделки с купцами, лапал молодых служанок за всякие неприличные места, гоготал при этом, как обезьяна. Смотреть на него Тимуру было противно. Он по-прежнему верил, что пути господни неисповедимы, и что все идет своим чередом и так, как должно быть. Если Господь выбрал Игнатия на это место, значит так и должно быть. Дьявол искушает каждого из нас, и наша задача – не поддаться искушению, а стойко идти к своей цели – освобождению тела и души от греха и разврата. Наверное, Игнатий борется по-своему, но силы зла одолевают его. А кто это зло? Где оно скрывается? – Зло скрывается в женщинах, – говорил иерей. – Бог не равно разделил ум и глупость, похоть и чистоту, добро и зло. Одно он отдал мужчине, как плоть от плоти его и первому его величайшему творению. То же, что осталось, взяла женщина, сотворенная всего лишь из ребра Адама. Добро находится в сердце, а сердце находится явно в не ребре. Ребро – это самая ненужная часть. У человека вон их сколько. Поэтому и женщин у человека может быть превеликое множество, а у женщины может быть только один мужчина, ее хозяин и повелитель. – Но ведь прелюбодеяние – это грех со всех возможных сторон, – возразил Тимур. – Никто, ни мужчина, ни женщина, не должны возжелать чужой жены или чужого мужа, а таинство деторождения совершается только в законно освещенном браке. – Так и не надо деторождения этого твоего. Бабы знают кучу ухищрений, чтобы грех не появлялся на свет. К тому же, это они являются источником твоей похоти. Все они ведьмы, и ты не можешь устоять. День за днем они ходят мимо тебя, улыбаются, смеются. Они зовут тебя к себе. И что тебе остается делать? Тимур молчал. – Кстати, к кому ты ходишь по вечерам в лес, а иногда и весь свой день там проводишь? Оставил все свои дела, не присматриваешь за служками, работа идет наперекосяк, и ты мне хочешь сказать, что я делаю что-то неправильно? – Я ничего не хочу сказать, иерей, я лишь уточняю, как так происходит, что мы людям говорим одно, а делаем другое. – Пути господни неисповедимы. Раз он поставил Игнатия, пьяницу и развратника, над своей паствой, значит так и должно быть. Или ты сомневаешься в воле господней? – Никак нет, Игнатий, ты должен быть прав, ведь ты старше меня и опытнее. – Вот то-то и оно. Так к кому ты ходишь в лес? Донесли мне соглядатаи, что живет там одна шлюшка. Что кто только к ней не ходил. Но от тебя я такого не ожидал. Стало Тимуру стыдно. А как стало стыдно, так и пошло у него все с ведьмой наперекосяк. Он пытался говорить о священных узах брака, она отпиралась, утверждая, что верит не в тех богов, хотя и его Иисус, и Господь весьма интересные создания. И что не принято в ее вере замуж ходить. Он приходил к ней и дальше, но скандалы становились все чаще. А потом он начал разбираться в травах и снадобьях. Она пожимала плечами, не стараясь понять, зачем ему это надо. Она верила ему и хотела порадовать. Он ведь любит все таинственное, науки всякие. – Ландыши растут весной. И они для последнего салата. Ни в жизнь больше человек ни одного салата не испробует после него. – Он такой вкусный и человек захочет есть только этот салат? – Может только по ту сторону. Там он может есть что угодно, и даже такой салат, если ему вообще захочется есть. Но не все попадают на ту сторону. Многие застревают между мирами Одна часть, очень привязанная к этому миру, остается блуждать неприкаянная. Туда-сюда. От кладбища к дому. От дома к месту своей смерти. И так бесконечно. Ты видел приведений? – Нет, никогда. – Потому что вам повезло. Вы живете рядом с Остарой. Она съедает ненужную часть души, которую вы приобрели здесь, а там она совсем не нужна. Она не подходящая, и поэтому никак не может туда попасть, как ни крути. И ведьма рассказала Тимуру про Острару. И все, о чем он потом мог думать – это о ее великой магии, и как этой магией овладеть, чтоб занять место иерея и все стало прекрасно и хорошо в церкви и в деревне. Тимур руководствовался благими намерениями, он честно думал о себе таким образом, но разве часто мы говорим самим себе ту самую правду, которую и слышать-то неприятно. Почти никогда. Так и Тимур. Злился на ведьму за то, что она делает его таким же, как Игнатий, тащит во грех, но внимательно слушал, когда она рассказывала про свои магические зелья. А ведьма его любила. Она знала сказку Зори про любовь, которая бывает только раз, и ты всегда ее почувствуешь и не перепутаешь ни с чем. И она считала, что не перепутала. Иерей Игнатий умер ранний летом в своей кровати, в лужах разлитого накануне пива и блевотине. Все решили, что с перепоя, и только местный лекарь усомнился и начал вскрывать его желудок в поисках чего-то еще. И он бы нашел, если бы совершенно случайно вечером не поскользнулся и не упал головой о камень, расшибив ее насквозь. Тимур стал иереем. С тех пор ведьмочка его долго не видела, пока однажды он не пришел с ней с группой вооруженных солдат. – Выходи, ведьма! – кричал он, стоя рядом с ее домом. – Я знаю про твои злодеяния. Это ты отравила нашего прошлого иерея. Твои темные делишки зашли слишком далеко. Мне было видение, что ты повинна в его смерти. Ведьма все поняла. Она была единственным свидетелем произошедшего. Она легко могла догадаться, чьих это рук дело, и кому-нибудь рассказать. Как просто одним поступком избавить себя от двух опасностей – разоблачения и греха. Он не мог совладать с собой, когда видел ее, и делал это с ней снова и снова. И только смерть разлучит любимых. Смерть одного из них. Ведьма вышла, не таясь. Он протянула руки вперед, будто сдается. А потом щелкнула пальцами, и все уснули, чтобы проснуться в логове Остары. Остара всегда рада таким угощениям. Остара хорошо их приготовила. Мяса хватило и ей, и дочери, и местным псам и медведям. А сердце Тимура они сложили на алтарь и Остара принесла его в жертву сама себе. Счастлива она после этого была очень долго. А в деревне другую историю по этому поводу рассказывали. Похожую, но суть совсем не та. Вот и думай, Микола, кому верить. Решай сам. – И как ведьма пережила эту историю? – А она не знает,– ответила Моргана. – Есть в нашей жизни истории настолько запутанные, что лучше и не разбираться. Знаешь, бывают такие оказии, когда ты дерешься с кем-то, тебе вроде бы должно быть больно, но ты из-за злости этого не замечаешь. Проходит время и боль приходит, но ты не хочешь ее чувствовать и находишь новые дела. Так же и ведьма, нашла себе новые дела. В конце концов, мужчин вокруг было превеликое множество. Любви конечно от них не дождешься. Зато все остальное – пожалуйста. Есть такой главный принцип в природе: дают – бери, бьют – беги. Так она и жила – приходили мужчины, одни, другие. Кто-то ей нравился, она их оставляла на время. Потом они ей надоедали, она их выгоняла. – Разве они не просили, чтобы она их оставила? – Они? – рассмеялась Моргана. – Для них это было лишь развлечение. Это же так необычно – дикарка из леса, да еще и симпатичная, живет в своем доме, не интересуется жизнью в цивилизованных поселениях. И знаешь, что в этом самое прекрасное? – Что? – Такая ничего не расскажет твоей жене или другим женщинам, которые тоже тут же побегут к твоей жене. – Но иногда правда становится явью, – возразил Микола. – Становится, но уж точно не ее в этом вина. – Мой отец рассказал матери, что любит женщину из леса и хочет жить с ней. – О, этот самодовольный выскочка, глава деревни… Интересный экземпляр. – Ты знаешь его? – Как же не знать. – Я посчитал. Эта история произошла более 10 лет назад. Ты знаешь ту ведьму, о которой говоришь? Это может быть она? Как мне с ней встретиться? Из-за нее вся моя семья начала разваливаться. – Почему из-за нее? – приподняла бровь Моргана. – Ну ведь она хотела разлучить семью, как ты не понимаешь! – Но ведь ты же говоришь, что не хотела. Она ведь отказалась жить с твоим отцом. – Я этого не говорил. Я вообще не знаю, что произошло. Я был маленький. Отец рассказал матери эту историю, и потом они ссорились, а потом возникла какая-то пропасть, которую невозможно преодолеть, и с тех пор все пошло наперекосяк. Я бы хотел увидеть ту женщину и поговорить с ней, зачем она так поступила. Она ведь знала, что у него семья. – Мужчины часто заставляют женщин отвечать за свои поступки. Как например тот священник. Он ведь совершенно искренне верил, что та женщина в сговоре с дьяволом и она его соблазняет делать то, что ему совсем не свойственно, но он не может сопротивляться искушению. И он избавился от искушения. И так решил свою проблему. – Так что с той женщиной? Где я могу ее найти? – Иди в Чащу. В Чаще ты найдешь все. Скорее всего раньше ты найдешь там Смерть, но тебе может повезти, и ты найдешь дары Остары. ИНИЦИАЦИЯ Свой день рождения Микола праздновал в конце мая. В самый его последний день. Это был важный день в жизни деревни, все любили лето. И то, что день рождения мальчика выпадало на такое событие, все считали знаком свыше. Никто не любил Миколу весь год и только в этот день он становился центром мироздания. Он просыпался, его собирали, наряжали, вели на площадь. Он скулил и пытался намекнуть, что сначала неплохо бы было поесть, но какое дело людям до твоих потребностей, когда ты не живой человек, а символ. Символу положено украшать площадь и напоминать, что за тяжелой и холодной зимой приходит промозглая, но все-таки сносная весна, ну а потом конечно же благодатное лето. Сколько свадеб будет сыграно! Сколько новых домов построено! Сколько запасов на зиму сделано! Люди предвкушали все это, пока Микола как дурак стоял посреди площади, разодетый, как король, и принимал поздравления и подарки, совершенно ему не нужные, никак не соотносящиеся с его личностью и предпочтениями. Миколу в деревне знали все, но никто его не знал, разве что кроме матери. Свят подарил ему то, что он хотел. Он удивился. Откуда простой работяга может знать, что нужно шестнадцатилетнему мальчику без друзей? Да и откуда ему знать, что у него нет друзей? Неужели об этом судачит вся деревня? Он держал щенка в руках, он был теплый и ласковый и льнул к нему. Это было необычно и приятно, но одновременно пугающе. Чем счастливее ему становилось, тем сильнее хотелось скинуть псину прочь. Но он не мог, потому что должен был стоять на всеобщем обозрении и делать вид, что он страшно счастлив. На площадь ввалился пьяный в стельку Глава. Он бормотал поздравления, стараясь не упасть, придерживаемый двумя крепкими ребятами. – Сын! Ты наконец стал взрослым! Пришла пора тебе стать настоящим мужчиной и не хвататься за мамкину юбку. Поэтому бросай бесполезный комок шерсти, который ты зажимаешь своими хлипкими ручонками, и на охоту! На охоту с настоящими мужчинами! – Охота! Охота! – кричали все. И только мать грустно смотрела в сторону леса, не произнося ни слова. Никем не замеченная, прекрасная и таинственная, как всегда. Спроси кого, что она за женщина, каковы ее чаяния и надежды, никто и не скажет. Просто она родилась красивой девочкой, превратилась в красивую девушку и стала женой самого влиятельного человека в деревне. Как и должно было быть. Странным было лишь то, что у нее был только один единственный сын. Обычно бабы в деревнях, и богатые, и бедные, и какие угодно, плодились быстрее, чем скот. Одни дети умирали, другие выживали, по итогу деревня постепенно росла, а не уничтожалась. Так и жили. – Я хочу на охоту, – пробормотал Микола, хоть и не очень решительно. – Я хочу стать мужчиной. Мне уже шестнадцать. – Ура! – кричали мужчины. Отец обнял его первый раз за всю жизнь. И как началась катавасия. Впрягали лошадей. Выгоняли гончих. Маленький щенок, подаренный Миколе Святом, забился в дальнем углу двора и жалобно скулил, но никто не обращал на него внимания. Микола бросил на него беглый взгляд, но сразу умчался прочь, ко взрослым, которые наконец приняли его в свою кампанию. А маленький комок остался один. Сборы шли полным ходом. А чтобы собираться было не так скучно, люди ели и пили со столов, заранее накрытых женщинами на деревенской площади. Они ломились от еды, а горячительные напитки заливали все вокруг – столы, землю, слуг, самих выпивающих. На охоту выехали в обед, пьяные в стельку, с матами, криками, злые, отчаянные, веселые. Эмоции били через край. Микола и сам наполнялся этими эмоциями. Он чувствовал азарт, боевой дух, смелость. Он знал, что сегодня он – король мира, и непременно убьет самое большое и свирепое животное в лесу, и это принесет ему неувядающую славу в веках и умах потомков. Они ринулись в лес, сметая все на своем пути – свежепостроенные заборы крестьян, людей, которые в страхе прыгали с дороги в грязь, кусты, животных. Они мчались и мчались, и ветер пел им свои древние песни про дикую охоту, про победу над драконами и чудовищами, а иногда даже над мирными жителями соседних поселений. На краю деревни располагался дом девушки-сироты, отец которой рано умер, пришибленный деревом на лесоповале, а мать скончалась от легочной болезни. Они жила одна, стараясь заработать, как могла, то шитьем, то уборкой в домах более успешных сородичей. Была она маленькая и хрупкая, зеленоглазая и невероятно добрая. Всегда ласково здоровалась и рада была любой встрече. После этого дня она больше не была рада людям. Закрылась в своем доме, принимала заказы, чтобы хоть как-то жить, а через девять месяцев чтобы еще и кормить неизвестно откуда взявшегося ребенка. Чей он? Никто не знал. Но все поучаствовали в этом действии, включая шестнадцатилетнего Миколу, которому, по мнению отца и его друзей давно было пора повзрослеть. Что он делал? Как он делал? Он не помнил? Он просто старался не отставать от остальных, и не обращать внимания на кровь и слезы, причиной которых он был. Причиной которых были они все. Нет жалости в мире, которого едва коснулась цивилизация. Да, новый мир был повсюду – на Западе и Востоке, на Юге и даже немного на Севере, но там явно меньше. Север – особый край. Когда не всегда точно знаешь, сколько тебе дней осталось, не до сантиментов. Берешь то, что дает тебе жизнь, а если не дает, то отбираешь, а если не можешь отобрать, умираешь. Так живут люди в диких местах. И так живут люди в местах, которых коснулась цивилизация лишь чуть, чтобы в особенные дни, такие, как сегодня, отступить и дать жизни развернуться в своей первозданной ипостаси. Потом был лес. И лай собак. И топот копыт. И все тот же ветер. Он рвал волосы и кричал: «Вперед!» И все кричали «Вперед!» Они не собирали добычу. Они не собирались это есть или как-то использовать. Они хотели разрушить как можно больше. – Остара, – вспомнил вдруг Микола. – Это ее праздник. Она собирает кровавую жатву, чтобы насытиться. Она очищает мир от ненужного, чтобы нужному появилось место в этом мире. А кто решает, что нужное, что не нужное? Кто выносит приговор? Выживает сильное, умирает слабое? Умирает… Умирает… Пусть умрет как можно больше. Пусть умру я. Пусть умрет то, что во мне было. Оно мне больше не нужно. Я больше не хочу быть тем же самым. Я другой. Я новый. Я взрослый. И он бежал сквозь деревья и кусты. Резал ножом, стрелял из лука. Кричал. Плакал. Смеялся. А когда совсем устал, рухнул в каких-то камышах. Дикая охота летела дальше, уничтожая все на своем пути, а он лежал в траве, силясь восстановить дыхание, и смотрел в темно-синее небо. Такое же синее, как глаза Морганы, такое же темное, как ее непонятная душа. Он остался один. Один в незнакомой части леса. Рядом раскинулось болото. Цапли ходили по нему, высоко задирая ноги. Иногда они проваливались слишком сильно, но им удавалось выбраться. А что если у одной из них не получится и она останется в болоте навсегда? Что с ней будет? Она будет ходить по дну и искать себе пищу, не в силах никогда увидеть солнечного света? Или она попадет в Рай? Есть Рай для цапель, или он есть только для людей? Есть ли Рай? И что такое смерть? И как отличить, что смерть, а что жизнь? Вдруг он давно умер, а ему кажется, что он жив, и он ходит среди людей, никем не замечаемый. А ведь он и правда не замечаем. И только раз в год, в свой день рожденья, он становится центром вселенной. А в этот день, день своего совершеннолетия, он был самым замечаемым членом этого общества. Был, но снова нет. Снова его нет. Есть только болото, темно-синее небо, эти проклятые цапли, которые ходят на грани, но никак не хотят умирать. – Эй, мальчик! – услышал он незнакомый низкий мужской голос, но не смог откликнуться, потому что его мысли бежали быстрее ветра, а может, они и были ветром, зато язык не шевелился. Где его мысли, а где ветер? Хорошо бы узнать. – Мальчик! – голос раздался ближе. – С тобой все в порядке? С ним не было все в порядке. Ему было хорошо, тепло, но он явно осознавал, что весь промок, и скорее всего, позже он сляжет с простудой. Но это не имеет значения, потому что такой прекрасный день вряд ли повторится. – Мальчик, – высокий крепко сложенный мужчина лет сорока, а может пятидесяти, тряс его за плечо. Не разберешь. Лицо его было обветрено, куртка потерта, говорил он резко и отчетливо, двигался легко, но глаза… Глаза были выгоревшие. Некогда, вероятно, голубые, а может даже синие, как у Морганы, а теперь бледно серые и водянистые. – Похоже, ты надышался болотной травы. Я не знаю, как она называется, да и не на всех болотах водится, но здесь ее огромное количество. Нельзя спать на болоте, ты можешь никогда не проснуться. И вообще спать в Чаще – плохая затея. – В Чаще?! – Микола испугался и вскочил на ноги. Сонливость как рукой сняло. – Как ты тут вообще один оказался? – Я охотился! – с гордостью и вызовом произнес он. – Один? Я не вижу по тебе, что ты умеешь охотиться. Ты совсем ребенок. – Ты что, не знаешь, кто я? – взъелся Микола. – Откуда мне знать? Много разных людей на свете живет, и некоторые малыши думают, что они охотники. – Я не малыш! Сегодня я стал взрослым. В деревне праздник. – Так это ты что ли источник всей этой беготни и криков, которые мешают нормальным людям наслаждаться тишиной и спокойствием? – Завтра насладишься. А сегодня мой день и все для меня. – И где это все? Я вижу только болото. И перепуганного юнца, который запутался в мамкиной юбке. Как ты пойдешь домой? – Пойду и пойду, и рано или поздно выйду из леса. – Ты знаешь, что лес большой? – в глазах человека промелькнула тень улыбки, но снова погасла. – У всего есть начало и конец. Что-то кончается, чтобы что-то могло начаться. Лес кончится, и появится моя деревня. – С ведьмами из леса что ли переобщался? – Что? – Ну с этими, которые любят смерть. – Откуда знаешь? И вообще она не ведьма, она подросток, как я. Просто выскочка и больно умная. – И живет одна в лесу. Прямо посреди леса. И живет она там дай бог лет двадцать точно. Потому что еще тогда я ее там встречал. – Моргану? – Ее самую. – Это другая Моргана. Этой шестнадцать, ну может двадцать, с женщинами не разберешь, они же постоянно пользуются своими примочками и разными штуками, чтобы выглядеть красивее. – Я думаю так, что ее и до двадцати лет, о которых я знаю, встречали, и довольно многие. – И где они все? – По-разному. Кто-то живет в двух домах от тебя, а ты даже не знаешь, кто-то умер давно. – Она старая??!!!!! – Смотря что ты подразумеваешь под старостью. Черепахе двадцать лет и волку двадцать лет, но черепахи живут столетия, а волки совсем чуть-чуть. Они оба старые? Или кто-то из них старый, а кто-то нет? – Моргана черепаха? – Моргана не черепаха, а ты идиот. Есть существа, несущие важную функцию для нашего мира. Без них наш мир продолжал бы существовать, но все больше топтался на месте. А есть трикстеры. Они сами по себе ничего не делают и просто живут в свое удовольствие, а все вокруг них меняется, в ту или другую сторону. Они сами не знают, в какую, да им и все равно. Просто все меняется. – И какой она трикстер? Если я готов допустить, что ты не врешь, потому что вид у тебя странный, и ведешь ты себя странно, и вообще я о тебе не знаю ничего, -Микола подуспокоился и сел на землю. Он уже и так был весь в грязи, так что сохранять чистоту одежды не было уже никакого смысла. – Она показывает тебе противоположное. Ты видишь одно, а на самом деле существует и другое. Мир дуален. Я раньше и сам не знал этого слова, так что сомневаюсь, что его знаешь ты. Но я узнал много слов. Итак, мир дуален. Ты одновременно мальчик, которого ты знаешь, ты с собой знаком, и одновременно ты мальчик, совсем не такой, каким ты себя знаешь. Другой. Лучше, хуже, не важно. Она не мыслит такими категориями. Она вообще особо не мыслит. Она говорит первое, что приходит ей в голову, а приходит оно как-то само. И делает она тоже первое, что захочет. Долго думать и выбирать лучший вариант – не ее конек. Да и кому судить, что лучше, что хуже? Ты всегда рассказываешь ей свои истории. Хочешь или нет – рассказываешь. А она слышит не то, в чем ты хочешь ее убедить, а как будто между строк. И отвечает тебе на вопросы, которые ты не задавал. И ты меняешься. Сначала она тебя страшно раздражает, но ты все равно приходишь. Потому что тебя зовет ветер. Ты не слышишь его слова. А потом слышишь. И кажется тебе, что ты сходишь с ума. Но сумасшедшим ты был раньше, когда думал про себя и жизнь так, как думал, хотя на самом деле все было совсем по-другому. – Ты сумасшедший. – уверенно сказал Микола. – Станешь тут сумасшедшим. Я был в самой что ни на есть Чаще и говорил лично со Смертью. – С Остарой? – заинтересовался мальчик. – Со Смертью. Она представилась так. – И ты не умер? – Почему-то нет. Или да. Я теперь не знаю, что считать смертью. Я умер, если считать того человека, которым я был. – Мама говорила мне, что на краю деревни живет человек, ходивший в Чащу и вернувшийся, и после этого он ни с кем не хочет общаться. Я так хотел с ним познакомиться, потому что Моргана постоянно твердит про какую-то Остару, которая живет в Чаще, и что без нее не будет весны, хоть она и ест человеческую плоть, но это хорошо. – Ну значит здравствуй. Ты меня нашел. – Правда?! – обрадовался Микола. – Я Микола, сын деревенского Главы. А тебя как зовут? – Твоя мать была права, много говорить я не буду. Поэтому расскажу тебе историю. Про Охотника. Вот и зови меня Охотник. Я с вашей братией контачить все равно не намерен. Мне и так хорошо. Живу себе, жду Ее. Очень Ее жду, – Охотник опустил глаза вниз и показалось, что глаза его стали чуть влажными. Но, наверное, просто показалось. – Итак, слушай. Был я молод и горяч. Быстрый и смелый. Попадал оленю в глаз со ста метров. И конечно встретил в этом чертовом лесу эту твою чертову Моргану. Но тогда она показалась мне самым прекрасным созданием на земле. Никакого бабского жеманства, никаких разговоров о браке. О себе правда, лярва, ничего не рассказывала, все больше подшучивала надо мной. И постепенно убедила меня в том, что не такой уж я и парень хоть куда. Обычный охотник. Живу от одной удачной охоты до другой. А мне так хотелось ей нравиться. Я ей кроликов таскал, и шубы из мехов, самые разные. Она все брала. Только она одна решала, когда мне приходить, а когда нет. Присылала своего ворона. Он в клюве зажимал записку. А там каллиграфическим почерком день, время и место нашей встречи. Один раз я специально опоздал, хотел посмотреть, что будет. Так ее и не застал. И потом искал ее по всему лесу неделю. Вроде вот же ее дом, по одним и тем же приметам находишь. Ан нет. Не хочет она, чтоб ты его нашел, не найдешь ни в жизнь. Потом она меня простила и пустила снова. Но играли мы по ее правилам. – Так зачем ты к ней ходил? – удивился Микола. – Тебе не скучно жить? – вопросом на вопрос ответил Охотник. – Ну как сказать… – Так и скажи. Скучно. Крестьянам не скучно. Они работают в поте лица и некогда им о высоком думать. Им Моргана и не попадается. А таким как я – скучно. Я подстрелил пару зверят, разделал, продал, можно ничего не делать потом пару дней. Скучно. А бабы… Ну, на них жениться надо и детей делать. А это не то, чтобы весело. Это трудно. А человек хочет вместо скуки не труд и усталость, а радость и счастье. Ну а радости с Морганой хоть отбавляй. Разной. Она и в постели не такая, как деревенские. Правда, ее мало волнует, что там нравится тебе. Делать будешь, как ей надо. Но все равно. Интересно это все. И еще разговоры эти бесконечные. О том о сем, а в оконцове о твоем самом темном и сокровенном, о чем другим сказать не можешь, а уж себе и подавно. И раскусила она меня. Скучно мне. И ничего я из себя не представляю. А так хотелось подвиг совершить. Такой, чтобы ах. Чтобы даже если никто про мой подвиг не узнает, чтоб кровь кипела, чтоб на грани, по острию. Ну и сказала она мне, что про Чащу все предания – детские сказки. И живет там не чудо-юдо какое, а форменная смерть. Смерть. И если с ней повстречаться, можно конечно умереть, и скорее всего так и будет. А я так хотел знать, что там, после жизни, как смерть эта выглядит. Я ж потому и охотник. Смотрю им в глаза, когда они умирают, хочу по глазам увидеть, что за штука такая – смерть. Они ведь с ней познакомились, вдруг подмигнут мне или еще какое движение сделают и я все пойму. А пойдем прогуляемся. Стоять надоело, а на месте не усидеть. Тема волнительная. Никому особо про ту историю не рассказываю. Тебе расскажу. Последнему. Потому как вижу – вляпаешься ты по самое не балуй. Остальные тоже к Моргане захаживают, но у них другие проблемы. А ты как пить дать вляпаешься. Молодой ты, от и весь сказ. Пошли они вдоль болота. Цапли продолжали свои смертельные игры. Наверное, они пытались добыть в болоте пищу, а иначе зачем им туда лезть, если там холодно, грязно и утонуть можно? Темнело. Синева покинула небо, зато звезды засияли ярко-ярко. Они как будто отсылали послания, то ярче загораясь, то потухая, но Микола не мог понять ни одного. Поэтому он просто брел за Охотником, как завороженный, сам не замечая, что все дальше углубляется в проклятую Чащу. Хотя если бы и заметил, ему было бы все равно. Тишина длилась и длилась. Ни травинка не шелохнется, ни ветка не треснет. Пока Охотник внезапно не прервал молчание: – И вот захотел я увидеть Смерть своими глазами, собрался да и пошел в самую Чащу. Идти туда долго, когда тебе туда рано, и довольно быстро, когда время настало. Встретил я ее внезапно и вдруг. Буквально нос к носу столкнулся. Сидела она на земле, скрестив ноги по-турецки, перед большим плоским камнем. Огромным таким. А на нем распростерлось тело девушки. Молоденькой совсем, только больно израненной. Лицо в порезах, вся в синяках. Худая. Истощенная. Почему-то я на это вначале обратил внимание, а только потом на то, что у нее сердца нет, потому как его старуха в руках сжимает и периодически оттуда откусывает. – Ты что, старая, делаешь? – заорал я на нее. – А что я собственно такого делаю? – не поняла она. – Ты ешь! – А ты не ешь? Вон я смотрю щеки какие наел. Ни одного дня не пропустил поди. – Ты ешь человека! – Она уже давно не человек. Как ее тупая мамаша после смерти отца решила найти нового мужа, она перестала быть человеком. – В чудовище превратилась что ли? Колдовство? – опешил Охотник. – Никакое не колдовство. Совершенно обычная жизнь. Ты по сторонам-то почаще оглядывайся да в глаза, глаза людям смотри. Живых увидишь куда как меньше, чем мертвых. – Не понимаю я тебя, старая, но если не перестанешь творить свои дикие ритуалы, я тебя убью. – Да как же ты меня убьешь? – расхохоталась старуха так, что земля задрожала, ели зашатались, а все птицы в округе спорхнули со своих мест и улетели подальше от этого места. – Я ж Смерть. – Ты? – Я ты не меня искал? Дочурка сказала, что ты очень любопытный экземпляр. Тянет тебя на приключения. Ну так добро пожаловать к столу. – Не буду я с тобой есть эти гадости, – Охотник сплюнул и отошел на два шага назад. – Можешь и не есть. Тогда проваливай. А если съешь, узнаешь то, что давно хотел знать, а заодно и почему я с этой девушкой ничего плохого не делаю. Охотник встал и пошел туда, откуда пришел. – Если уйдешь – меня больше не встретишь, хоть всю жизнь сюда приходи. Он в нерешительности остановился. – Ничего не случится, если ты попробуешь в своей жизни что-то новое. Совсем чуть-чуть. Ты же ешь дичь, которую подстрелил. – Они животные. – А ты? – А я человек. – И чем ты от них принципиально отличаешься? Ты хочешь есть, спать, пить, спариваться. Ты же спаривался с моей дочуркой? – Я бы не хотел с тобой об этом разговаривать. – Моя дочурка именно так заводит друзей, так что можешь и не рассказывать. Телесный контакт – этого так не хватает всем людям. Ну да не суть. Все животные хотят жить. Растения, например, нет. У них нет души, и им плевать, будут ли они съедены или погребены под толщей снега зимой навсегда. А животные хотят жить. Но ты их убиваешь. И плевать тебе на их душевные терзания. А с этой девушкой все иначе. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=59987283&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.