Епістолярій Тараса Шевченка. Книга 1. 1839–1857

Епiстолярiй Тараса Шевченка. Книга 1. 1839–1857 Сергiй Анастасiйович Гальченко Галина Володимирiвна Карпiнчук Бiблiотека украiнськоi лiтератури У виданнi листи Тараса Шевченка i його адресатiв уперше зведено у хронологiчному порядку в цiлiсний корпус. У листах розгорнуто низку цiкавих епiзодiв iз життя митця i його оточення, зафiксовано промовистi побутовi та настроевi подробицi тощо. Перед читачем епiстолярiю постають живi постатi тих, кого поет любив i перед ким мiг вiдкритися, Шевченко виповiдае найсокровеннiшi переживання, дiлиться задумами та мрiями. Перша книга мiстить 207 листiв Тараса Шевченка та до нього за 1839–1857 рр.: вiд найранiшого вiдомого листа поета до останнього з Новопетровського укрiплення. Епiстолярiй дае змогу глибше пiзнати життя Шевченка пiд час навчання в Академii мистецтв, його подорожей Украiною, розкривае духовнi страждання митця на засланнi. Листи – часом едине джерело вiдомостей про окремi гранi Шевченковоi бiографii та творчостi цих рокiв. Епiстолярiй Тараса Шевченка Книга 1: 1839–1857 © С. А. Гальченко, Г. В. Карпiнчук, упорядкування, 2020 © М. Х. Коцюбинська, передмова, 2020 © В. С. Бородiн, В. П. Мовчанюк, М. М. Павлюк, Т. М. Рiзниченко, В. Л. Смiлянська, Н. П. Чамата, В. Є. Шубравський, коментарi, 2020 © Т. О. Калюжна, художне оформлення, 2020 © Видавництво «Фолiо», марка серii, 2019 * * * Шевченковi листи Шевченко любив писати листи – це видно з його готовностi розкрити друговi-спiвбесiдниковi душу, виповiсти почуття i найсокровеннiшi переживання, подiлитися задумами, вiдтворити своi буднi й свята. Знав тривогу очiкування i радiсть одержання листа, особливо в «незамкнутiй тюрмi» солдатчини, коли лист ставав вiкном у свiт, единою ниткою, що поеднувала з друзями i рiдним краем. З огляду на смак поета до епiстолярних занять, широке коло знайомств, безсумнiвну популярнiсть вже за життя його iменi, особи i творчостi, можна твердити, що Шевченкове листування мало бути дуже велике. С. Єфремов у статтi «Шевченко в своему листуваннi» на базi наявного на 1920-тi епiстолярiю констатував слiди не менш як сотнi листiв, якi до нас не дiйшли[1 - Єфремов С. Шевченко в своему листуваннi // Шевченко Т. Г. Повне зiбрання творiв. Т. 3. Листування / Текст, комент., ред., вступ. сл. С. Єфремова; комент. М. Новицького, В. Мiяковського, П. Филиповичa та iн.; Всеукр. акад. наук; Комiсiя для видавання пам’яток новiт. укр. письменства. – К.: Держвидав Украiни, 1929. – С. XXVI.]. Коли ж додати згадки в Щоденнику, в iнших бiографiчних матерiалах i листах до поета, то гiпотетичну кiлькiсть треба набагато збiльшити. Публiкацiя епiстолярноi спадщини Шевченка почалася одразу пiсля його смертi. В 1861–1862 роках у журналi «Основа» було надруковано 66 листiв. У 1870—1890-х роках Шевченковi листи з’явилися в багатьох украiнських газетах та журналах, зокрема у журналах «Правда» (1875, 1889), «Киевская старина» (1883, 1885, 1889, 1890, 1893, 1895, 1897, 1899 та iн. роки), «Зоря» (1894, 1895, 1896), у книзi М. Чалого «Життя i твори Тараса Шевченка» (К., 1882), у спогадах про поета тощо. Частину кореспонденцii поета було видруковано в росiйськiй перiодицi: газетi «Московские ведомости» (1862), «Южный край» (1887), «Кубанские обласные ведомости» (1899), журналi «Древняя и новая Россия» (1875), «Русская старина» (1877, 1880, 1883), «Русский архив» (1898), «Русский библиофил» (1914) тощо. Наприкiнцi 1890-х О. Кониський пiдготував корпус Шевченкового епiстолярiю: вiн складався з 155 рукописних копiй, зроблених рiзними особами, зокрема деякi самим упорядником, i лишився невиданим (рукопис зберiгаеться в ІЛ. – Ф. 77. – № 4). Перше зiбрання листiв Шевченка – 157 текстiв – побачило свiт 1911 року у виданнi В. Яковенка[2 - Шевченко Т. Твори: В 2 т. Т. 2. – СПб.: Вид. В. І. Яковенка, 1911. – IV, 481 с.]. Майже без змiн це зiбрання передруковано у виданнi за редакцiею Б. Лепкого[3 - Шевченко Т. Повне видання творiв: У 5 т. Т. 1.– К.; Лейпциг; Коломия: Украiнська накладня; Галицька накладня; Вiннiпег: Man. Ukrainian Publischeng, 1919. – 480 с.]. Першим науковим i найповнiшим на той час виданням Шевченкового епiстолярiю став третiй том «Листування» (1929), пiдготовлений за редакцiею С. Єфремова Комiсiею для видавання пам’яток новiтнього украiнського письменства при Всеукраiнськiй академii наук. Том мiстить 222 листи поета до рiзних осiб та офiцiйних установ; в окремому роздiлi подано 198 листiв рiзних кореспондентiв до Шевченка. Ряд листiв опублiковано уперше, значну iх частину перевiрено за автографами. Великий енциклопедичний коментар охоплюе питання бiографii i творчостi Шевченка, численнi факти й реалii мистецького й суспiльного змiсту й за своею повнотою i докладнiстю лишаеться неперевершеним. У пiдготовленому на основi «Листування» зiбраннi Шевченкових листiв за редакцiею П. Зайцева[4 - Шевченко Т. Повне видання творiв: [у 16 т.]. Т. 11. Листи / Ред. П. Зайцева. – Варшава – Львiв: Украiнський науковий iнститут; Друк. НТШ, 1935. – 400 с.] умiщено 13 офiцiйних листiв та дiлових паперiв, 223 листи до рiзних осiб, листи, писанi росiйською мовою, перекладено украiнською. Корпус листiв Шевченка поповнювався новознайденими матерiалами у вiдповiдних томах усiх трьох видань спадщини поета, здiйснених од 1950-х[5 - Шевченко Т. Г. Повне зiбрання творiв: У 10 т. Т. 6. Замiтки, статтi, листи. Записи народноi творчостi. «Буквар». 1839–1861 / Ред. кол.: О. І. Бiлецький, Д. Д. Копиця, М. Т. Рильський та iн.; вiдп. ред. М. К. Гудзiй; ред. М. С. Грудницька; ред. прим. та комент. Є. П. Кирилюк; АН УРСР, Ін-т укр. л-ри iм. Т. Г. Шевченка. – К.: Вид-во АН УРСР, 1957. – 602 с.; Шевченко Т. Г. Повне зiбрання творiв: В 6 т. Т. 6. Листи. Нотатки. Фольклорнi записи / Голова редкол. М. К. Гудзiй; упоряд. Л. Ф. Кодацька, В. С. Бородiн, С. Д. Попель; ред. тому М. К. Гудзiй; АН УРСР, Ін-т лiтератури iм. Т. Г. Шевченка. – К.: Вид-во АН УРСР, 1964. – 644 с.; Шевченко Т. Г. Повне зiбрання творiв: У 12 т. Т. 6. Листи. Дарчi та власницькi написи. Документи, складенi Т. Шевченком або за його участю / Голова редкол. М. Г. Жулинський; упорядкув. та комент. М. М. Павлюка, В. Л. Смiлянськоi, Н. П. Чамати та iн.; ред. тому В. С. Бородiн; НАН Украiни, Ін-т л-ри iм. Т. Г. Шевченка. – К.: Наук. думка, 2003. – 632 с.]. В останньому названому виданнi – 237 листiв Шевченка до рiзних осiб, 4 колективнi, 15 офiцiйних. У листуваннi Шевченка можна видiлити три перiоди: до арешту, на засланнi та пiсля повернення iз заслання. Найбiльше – майже три чвертi – збереглося листiв останнього перiоду, найменше – першого. Втрачено поетовi листи до таких адресатiв, як К. Брюллов, В. Штернберг, Е.-В. Желiговський, К. Герн, М. Остроградський, Р. Штрандман, В. Даль, В. Забiла; лише по одному збереглося з листiв до В. Жуковського, Т. Вернера, М. Костомарова, О. Плещеева, Марка Вовчка та iн. Багато iх загинуло пiсля арешту Шевченка – в атмосферi страху перед можливими обшуками його кореспонденцiю адресати нещадно нищили. Є свiдчення очевидця про те, що Шевченко напередоднi арешту в Оренбурзi 1850 року спалив велику кiлькiсть адресованих йому листiв од рiзних осiб, зокрема од В. Репнiноi, С. Левицького, М. Александрiйського, братiв Лазаревських[6 - Спогади про Тараса Шевченка / Упоряд. i прим. В. С. Бородiна i М. М. Павлюка; передм. В. Є. Шубравського. – К.: Днiпро, 1982. – С. 182–183.], щоби не наражати своiх кореспондентiв на неприемностi. Але навiть у неповному виглядi масив Шевченкових листiв мае колосальне iнформативне й мистецьке значення. Вони лишаються чи не единим джерелом iнформацii про деякi аспекти поетового життя i творчостi. Так, за посланнями Шевченка до Бр. Залеського, М. Лазаревського, П. Кулiша, М. Осипова, С. Аксакова та iн. можна простежити долю його росiйських повiстей, значення iх у доробку поета: задуми, намiри «одолеть великорусский язык», мiстифiкацiю з Дармограем, спроби опублiкування, авторський погляд на iхню лiтературну вартiсть й зумовлене суворим присудом С. Аксакова (лист до Шевченка вiд 19 червня 1858 року щодо «Прогулки с удовольствием и не без морали») рiшення «отложить всякое писание в сторону», висловлене в листi до названого письменника вiд 15 липня 1858 року. Тiльки листи дають змогу по-справжньому вiдчути духовнi муки поета на засланнi, зрозумiти шлях його оновлення, повернення до поетичноi творчостi. Слушно твердив С. Єфремов у згаданiй статтi: «Листи Шевченковi – це органiчна частка його творчости й невiдлучний додаток до творiв, для громадського вжитку призначених»[7 - Єфремов С. Шевченко в своему листуваннi // Шевченко Т. Г. Повне зiбрання творiв. Т. 3. Листування / Текст, комент., ред., вступ. сл. С. Єфремова; комент. М. Новицького, В. Мiяковського, П. Филиповичa та iн.; Всеукр. акад. наук; Комiсiя для видавання пам’яток новiт. укр. письменства. – К.: Держвидав Украiни, 1929. – С. ХXXVI.]. Цей своерiдний автопортрет, iнтелектуальний та емоцiйний, виявнюе всi найважливiшi константи Шевченка – iдейнi, естетичнi, особистiснi. Тут чи не найвиразнiше постае справжня, «нередагована», за висловом Ю. Луцького, Шевченкова особистiсть: «Шевченко-поет промовляе своiми вiршами, Шевченко-людина – своiми листами»[8 - Luckyj G. Correspondence // Luckyj G. Shevchenko’s Unforgotten Journey. – Toronto: Canadian Scholar’s Press, 1996. – P. 93.]. Епiстолярiй поета – яскраве свiдчення особливоi цiлiсностi його натури, едностi «внутрiшньоi» й «зовнiшньоi» людини. Листи Шевченка охоплюють ширший життевий простiр, нiж його Щоденник, i не лише хронологiчний. Якщо у Щоденнику вiн розкриваеться передусiм як людина в собi, то в листах – у взаемодii з оточенням, з людьми найближчими й тими, що на офiцiйнiй вiдстанi. Звiдси – повнота i вписанiсть в iсторичний контекст. Десятки людей i стосунки з ними, подii й реакцii на них у нюансах, сюхвилинних враженнях, обертонах настроiв, вельми цiнних тим, що забезпечують правду моменту, достеменнiсть подiй. Особливо якщо збагатити, оживити текст докладним коментарем – бiографiчним, iсторичним, текстологiчним. Недаремно Єфремов говорив про «дрiбну мозаiчну роботу», коли з окремих клаптiв маемо «реконструювати цiлий образ»[9 - Єфремов С. Шевченко в своему листуваннi // Шевченко Т. Г. Повне зiбрання творiв. Т. 3. Листування / Текст, комент., ред., вступ. сл. С. Єфремова; комент. М. Новицького, В. Мiяковського, П. Филиповичa та iн.; Всеукр. акад. наук; Комiсiя для видавання пам’яток новiт. укр. письменства. – К.: Держвидав Украiни, 1929. – С. XXVIII.], i слушно пiдкреслював ту невимушену природнiсть, з якою Шевченко «несе свою генiальнiсть i осявае нею людей» – своiх адресатiв. Перед нами постають тi, котрих поет любив, – Я. Кухаренко, О. Бодянський, М. Щепкiн, А. Козачковський, В. Репнiна, С. Аксаков, А. Лизогуб, С. Гулак-Артемовський, Бр. Залеський, М. Лазаревський, В. Шевченко… Листи дають змогу осягнути всеохопнiсть, органiчнiсть духовного зв’язку поета з вiтчизною. За кожним помислом – Украiна як його друге я: головне джерело творчостi, пам’ять вiкiв, святиня. Ось зворушливi першi листи з Петербурга в Украiну до брата Микити – неповторна автентична iнтонацiя, духовна невiддiльнiсть од рiдного краю. Шевченко просить Г. Квiтку-Основ’яненка (лист вiд 19 лютого 1841 р.) прислати «дiвочу сорочку», бо мае намалювати «нашу чорнобриву дiвчину». Дiлиться з Я. Кухаренком (31 сiчня 1843 р.) своiм задумом намалювати А. Головатого коло Зимового палацу – «позаду Нева, а за Невою крепость, де конав Павло Полуботок». У листах до О. Бодянського, М. Цертелева й iн. оживають намiри i справи, пов’язанi iз задумом серii «Живописная Украина». Шевченко зiзнаеться П. Кулiшевi: «З „Чорноi ради” тепер не нарисую тобi нiчого: нема моделi, нема нiчого перед очима нашого украiнського, а брехать на старiсть не хочеться» (4 сiчня 1858 р.). Бажае М. Максимовичу (4 сiчня 1858 р.) довголiття i здоров’я «на славу нашоi преславноi Украiни». В усьому вiдчутний патрiотичний «нерв» поета – невiдокремлюванiсть iнтересiв, задумiв, мрiй од Украiни. Це виявляеться, зокрема, у його непримиренностi до шовiнiстичного присмаку слов’янофiльства. У листi до М. Максимовича 22 листопада 1858 р., написаному за листом П. Кулiша (№ 307, 309 нашого видання – Ред.), Шевченко висловлюеться проти публiкацii своiх поезiй у газетi «Парус», бо не згоден iз позицiею цього органу, який «у своему унiверсалi перелiчив всю слав’янську братiю, а про нас i не згадав» (iдеться про оголошення І. Аксакова про видання ним з 1859 р. названоi газети слов’янофiльського спрямування). До того ж І. Аксаков у газетi «Московские ведомости» (1858. – № 130) виступив на захист князя В. Черкаського, який у статтi «Деякi спiльнi риси майбутнього сiльського управлiння» (Сельское благоустройство. – 1858. – № 9) обстоював право сiльських старост застосовувати до селян тiлеснi покарання. «Не доводиться менi давать пiд парус своi вiршi i того ради, – писав Шевченко, – що парус сей надувае заступник того вельможного князя, любителя березовоi кашi. Може, воно так i треба московськiй натурi. Та нам-то се дуже не вподобалося. Отак-то! Не здивуйте, добродiю, що не вволив я вашоi волi, дiло се не жарти; самi маете розум». Здавалось би, повернувшись пiсля заслання до бiльш-менш нормального творчого життя, поет мусив ухопитися за кожну нагоду публiкацii своiх творiв, але нi, вiрнiсть своiй громадянськiй позицii, вiдповiдальнiсть за свое слово – над усе. Листи засвiдчують, як постiйно Шевченко переймався iдеею визволення селян iз крiпацтва: «Занимает теперь всех самый животрепещущий вопрос о том, как освободить крестьян от крепостного состояния» (до І. Ускова вiд 12 листопада 1857 р.), «О людськiй волi я розпитував; але нiхто нiчого не знае, коли, як i що з того буде» (до В. Шевченка вiд 7 грудня 1859 р.). Поет неодмiнно наголошуе на тому, щоб родичi й земляки «не квапилися на волю без поля i без грунту. Нехай лучче пiдождуть» (до В. Шевченка вiд 28 березня 1860 р.). Схвалюе, коли сестра Ярина та брати не погоджуються «на волю без грунтiв i без землi безплатно, <…> вони не беруть такоi поганоi волi – i добре роблять» (до В. Шевченка вiд 29 червня 1860 р.). Шевченко стежить, як тiльки може, за помiтними явищами в украiнськiй культурi й захоплено на них реагуе. Дякуе П. Корольову (22 травня 1842 р.) за збiрник «Запорожская старина» – «добра книжка, спасибi вам i Срезневському. Я думаю дещо з неi зробить». Висловлюе захват од «Граматки» Кулiша та його «Записок о Южной Руси»: «…дуже розумна i щира книга», «Тут живо вилитий i кобзар, i гетьман, i запорожець, i гайдамака, i вся старожитна наша Украiна як на лодонi показана» (до Я. Кухаренка вiд 22 квiтня 1857 р.), «Такоi розумноi книги, такого чистого нашого слова я ще не читав» (М. Лазаревському вiд 22 квiтня, 8 травня 1857 р.), «Спасибi йому, вiн мене неначе на крилах перенiс в нашу Украiну» (до А. Маркевича вiд 22 квiтня 1857 р.). Шевченко чекае вiд своiх кореспондентiв (П. Кулiша, М. Лазаревського) оповiдань Марка Вовчка, вдячний iй «за ii сердечные, щирii оповiдання» (до М. Лазаревського, 22 лютого 1858 р.), а згодом у листi до письменницi називае ii своею «донею любою» (25 травня 1859 р.). Просить А. Маркевича (22 квiтня 1857 р.) подякувати перекладачевi «Слова о полку Ігоревiм» М. Гербелю («хоч i зоветься Гербель, а такий же сiрий хохол, як i ми з тобою, молодий мiй друже») за його «перевод „Малоросiйськоi думи“, надрюкованоi в „Б[иблиотеке] для чтения“» (iдеться про Шевченкову поезiю «Думка – Нащо менi чорнi брови…»). Знае Максимовичiв переклад «Слова» – «сiеi невеличкоi, но премудроi книги», хоче й сам ii перекладати. «Вонми гласу моления моего, – пише А. Козачковському (14 квiтня 1854 р.), – друже мiй единий, пришли менi текст „Слова о полку Ігоря“, а то на твоiй душi буде грiх, як не буде воно, те „Слово“, переведено на наш задушевний, прекрасний язик». Шевченко не тiльки сам тiшився новинками украiнськоi лiтератури, а й пропагував iх i поширював, що мiг, роздаровував. З Нижнього Новгорода вiн просить М. Лазаревського прислати 2-й том Кулiшевих «Записок», та й 1-й також, бо свiй примiрник подарував землякам в Астраханi (лист вiд 18–19 жовтня 1857 р.). Рекомендуе Я. Кухаренковi читати оповiдання Марка Вовчка (17 сiчня 1859 р.), посилае «к Великодню замiсть писанки» альманах «Хату» (25 березня 1860 р.), зазначивши, що це попередник журналу «Основа», який почне виходити з наступного року, i закликае: «Збирай, батьку, чорноморську запорозьку старовину та присилай на мое iм’я, а я передаватиму в редакцiю». В. Шевченковi (15 травня 1860 р.) доручае надiслати один примiрник «объявления об „Основi“ П. Ф. Семеренку», збираеться надiслати таке ж оголошення Д. Трощинському. Листи останнього перiоду, зокрема до В. Шевченка, засвiдчують, як активно займався поет розповсюдженням свого «Кобзаря» серед освiтян (наприклад, 7 серпня 1860 р. вiн просить В. Тарновського переслати для недiльних шкiл 50 примiрникiв «Кобзаря» до Чернiгова i стiльки ж – до Киева; iз таким же проханням звертаеться й до М. Чалого), надсилае також «Букварь южнорусский» – для «наших убогих воскресных школ» (лист вiд 4 сiчня 1861 р.). Тут же пише про своi дальшi плани просування популярно-навчальноi лiтератури для народу: видати «лiчбу (арифметику)», етнографiю, географiю, а також: «iсторiю, тiлько нашу, може, вбгаю в 10 копiйок. Якби Бог помiг оце мале дiло зробить, то велике б само зробилося». Сповiщае про цi плани також П. Симиренка, Ф. Ткаченка. У тi роки Шевченко просто-таки жив надiею оселитися на рiднiй землi й одружитися, брався й за практичну реалiзацiю своiх мрiй. Дiлиться з Кулiшем, зокрема, цими задумами (26 сiчня 1858 р.), доручае Варфоломiевi: «…дбай о клаптi землi, чи по сiм, чи по тiм боцi, тiлько щоб над самiсеньким Днiпром. Та дбай так, щоб нам укупi оселиться» (15 травня 1860 р.); «купить у Вольського дубiв 40 лiсу, вирубать, та й нехай би собi сохне. А скласти його можна коло Пекарiв, на Росi» (2 листопада 1859 р.). Посилае план хати, пiдказуе Варфоломiевi, яке саме дерево потрiбне «на одвiрки», «на помiст» i «на надвiрню комору». Лейтмотив усiх листiв, де мовиться про омрiяну iдилiчну хату: вона мае бути бiля Днiпра – як символ рiдноi оселi в Украiнi, «тихого раю». Бiдкаеться, що нiяк не може знайти вiдповiдноi мiсцини, бо: «Максимович у Прохорiвцi уступае менi таке саме добро, як i у Парчевського, тiлько що не коло Днiпра, от мое лихо! Видно Днiпро, та здалека, а менi його треба коло порога» (до В. Шевченка, 2 листопада 1859 р.). Особливо важливими для Шевченка були листи на засланнi. Кореспонденцii до друзiв i знайомих дають змогу в усiй повнотi вiдчути стан поета в неволi: «Я оце вже третiй рiк як пропадаю в неволi <…> тяжко менi, друже! дуже тяжко!» (до О. Бодянського, 3 сiчня 1850 р.), «Бога ради и ради прекрасного искусства сделайте доброе дело, не дайте мне с тоски умереть!» (до В. Жуковського, 10 сiчня 1850 р.), «В этой широкой пустыне мне тесно – а я один» (до А. Лизогуба, 16 липня 1852 р.). «А покойный Данте говорит, что в нашей жизни нет горшего горя, как в несчастии вспоминать о прошлом счастии», – пише вiн Бодянському 15 листопада 1852 р. (як тут не завважити текстуального збiгу iз початком вiрша «Г. З.» – «Немае гiрше, як в неволi / Про волю згадувать») i мiркуе: «Хоть тоже, правду сказать, в моей прошлой жизни не много было радостей, по крайней мере, все-таки было что-то похоже немного на свободу, а одна тень свободы человека возвышает». А. Козачковському описуе (16 липня 1852 р.) свою недугу, з болiсним гумором малюе свiй портрет: «…одно слово, солдат, да еще солдат какой! Просто пугало воронье. Усища огромные. Лысина что твой арбуз». Лист до А. Толстоi з Нижнього Новгорода (12 листопада 1857 р.) свiдчить про поступове адаптування поета до волi, що вiдбувалося в «промежуток между Северной Пальмирой и киргизской пустыней»: вiн допався до книжок, «прочитал уже все, что появилось замечательного в нашей литературе в продолжение этого времени», малюе старовиннi церкви, портрети олiвцем i – «бесконечно доволен». У листах розгорнуто безлiч живих епiзодiв, зафiксовано промовистi нюанси – побутовi й настроевi. Самоаналiз утверджуе самооцiнку, згадаймо автодекларацiю в листi до Г. Тарновського (25 сiчня 1843 р.): «…нехай я буду i мужицький поет, аби тiлько поет…». У психологiчнiй автохарактеристицi увиразнюеться культ чуття; прикметнi контрасти в оцiнках однiеi й тiеi ж особи, вияви симпатii та антипатii до неi (таку амплiтуду почуттiв до А. Усковоi – вiд обожнення до розчарування, висловлено в листах до Бр. Залеського вiд 9 жовтня 1854 р. та 10 квiтня 1855 р.). Мотив шукання пари пронизуе багато якi листи останнiх рокiв, передусiм до В. Шевченка, – «неначе цвяшок, в серце вбитий» («Марина»). Поет обгрунтовуе своi плани, докладно аргументуе своi смаки й побажання: «…може, Харита скаже, що вона вбога сирота, наймичка, а я багатий та гордий, то ти скажи iй, що в мене багато дечого нема, а часом i чистоi сорочки; а гордостi та пихи я ще в моеi матерi позичив, у мужички, у безталанноi крiпачки» (до В. Шевченка, 2 листопада 1859 р.), – помiтна тут постiйна Шевченкова опозицiя пани/люди, яка пронизуе всю його творчiсть. Пiсля вiдмови Харитини просить родичiв та знайомих, щоб i надалi пiдшукували йому наречену, сподiваеться на згоду «кирпатенькоi чорнобривки» (ii обiцяв висватати Ф. Ткаченко), невiдступно вiрить у реальнiсть цих ефемерних мрiй i заходiв. Освiдчившись Л. Полусмак, повiдомляе В. Шевченковi у листi вiд 22, 25 серпня 1860 р. як про щось цiлком певне: «лiтом ми з жiнкою прибудемо та вкупi порадимося, що нам робить». Зворушують романтичнi iлюзii поета в останнiх листах, огорнутих незбутнiми мрiями про «тихий рай» всупереч нещаднiй реальностi, – оте, писав Єфремов, «гарячкове, чисто рефлекторне добирання собi пари, щоб застрахуватись перед перспективою самотньоi старости»[10 - Єфремов С. Шевченко в своему листуваннi // Шевченко Т. Г. Повне зiбрання творiв. Т. 3. Листування / Текст, комент., ред., вступ. сл. С. Єфремова; комент. М. Новицького, В. Мiяковського, П. Филиповичa та iн.; Всеукр. акад. наук; Комiсiя для видавання пам’яток новiт. укр. письменства. – К.: Держвидав Украiни, 1929. – С. XXXІI.]. Шевченко пiклуеться про наречену – пiдшукуе iй легшу роботу, купуе теплi чобiтки, захоплюеться нею, явно переоцiнюючи. Тим болючiше розчарування: «Душi своеi не шкода було для Ликери, а тепер шкода нитки!», i тут же сам собi дивуеться: «Чудне щось робиться зо мною» (до Н. Забiли, 18 вересня 1860 р.). Доручае М. Макарову (лист вiд 9 листопада 1860 р.) спалити подарованi ним речi «при ii очах», наполягае: «…треба, щоб вона заплатила за квартиру 14 руб., за ключ, ею потерянный, 1 руб.» Побутовi подробицi забарвленi живою iнтонацiею непогамованого болю, образи, зруйнованоi (вкотре!) мрii. У листах бринить трепетна невтолена поетова любов до дiтей. «Жаль i дуже менi вашоi маленькоi, – щиро спiвчувае вiн А. Лизогубовi з приводу смертi його доньки Лiзи, – згадаю, то так, неначе бачу, як воно манюсiньке танцюе, а Ілья Іванович грае i приспiвуе… не скорбiть» (11 грудня 1847 р.). Завжди цiкавився дiтьми Варфоломiя: «Чи приiдуть твоi хлопцi i дiвчата на святки додому? Для Прiсi есть у мене гостинець, та нехай перше прочитае добре Робiнзона Крузо. Чи Вася вже вчиться письму?» (23 березня 1860 р.). Небогу Прiсю, яка вчилася в киiвському пансiонi, згадуе мало не в кожному листi, посилае iй книжки й подарунки. Очевидно, дiвчинка писала дядьковi по-украiнському, бо вiн протиставляе ii своiм братам, якi пишуть «чортзна по-якому!». Постiйно дбае про своiх рiдних, розпитуе про них, намагаеться полегшити iхню долю. 3 сiчня 1860 р. звертаеться до П. Симиренка з проханням прилаштувати «во iмя Божiе мого брата коло свого завода» (йдеться про Варфоломiя Шевченка. – Ред.) й не тiльки заради роботи, а й «во iмя святого просвiщенiя», – у школi при заводi Варфоломiевi дiти могли би вчитися. Поет живе у сферi, де панують iнтереси духовнi – спогади, мистецькi переживання, враження од книжок, – передусiм усе, пов’язане з Украiною, але не тiльки. Обсяг його мистецьких зацiкавлень дуже широкий. Показове, зокрема, коло читання – просить надiслати «Одiссею» Гомера, твори В. Шекспiра, М. Гоголя, «поезii святоi ради» М. Лермонтова й О. Кольцова (до А. Лизогуба, 1 лютого 1848 р.), «ради самого Аполлона» автобiографiчний роман С. Аксакова «Дитячi роки Багрова-онука» (лист до автора вiд 16 лютого 1858 р.). Чекаючи на засланнi книжок, обiцяних В. Репнiною, пише А. Лизогубовi: «Як пришле, то тойдi я i тяжкого походу, i Аральського моря, i безлюдного степу киргизького не злякаюсь» (7 березня 1848 р.). Стурбованiсть великою матерiальною скрутою проймае всi листи засланця. Вiн такий вдячний друзям за тi, хоч i невеликi, грошi, що зрiдка пересилалися йому; намагаеться продати своi малюнки. Та найдошкульнiший для Шевченка – голод духовний. Нарiкае в листi до О. Бодянського: все вже прочитав, а купити нового нема за що, – «не имею, наконец, бедного рубля денег, чтобы хоть святцы выписать, не говорю уже о журнале, вот какое горе одолело!». І просить: «…поиздержись немного узника ради и пришли мне летопись Конисского или Величка, великое скажу тебе спасибо» (15 листопада 1852 р.). Поет потерпав од нестаткiв i на волi. 13 листопада 1858 р. вже з Петербурга гiрко скаржився М. Щепкiну: «„Гугеноти“ нi на що послухать – таке лихо!». Людина, позбавлена вiдчуття прекрасного, викликае в Шевченка жаль. «Великая вещь – сочувствие ко всему благородному и прекрасному в природе, – читаемо в листi до Бр. Залеського вiд 9 жовтня 1854 р., – и если это сочувствие разделяется с кем бы то ни было, тогда человек не может быть несчастлив». Над усе поет цiнуе в людинi мистецьку натуру; на грунтi зацiкавлення малярством вiн сходився iз рiзними людьми (А. Головачов, К. Бюрно). Залеському, який займався малюванням, висловлював фаховi спостереження й поради: передусiм «не копируй, а всматривайся». Радить друговi якомога бiльше писати етюди, зокрема – iз дерев, не квапитися переходити вiд рисунку до фарб, викладае цiкавi мiркування про фотографiю i малярство (лист вiд 10 червня 1855 р.). Один iз основних мотивiв у перших листах iз заслання: «…смотреть и не рисовать – это такая мука…» (лист до В. Репнiноi вiд 24 жовтня 1847 р.). У всьому помiтний погляд маляра, естетичнi уподобання, мистецьке бачення адресанта. Висловлено тонкi спостереження над манерою словесного живопису Е. Сю («Эффект и больше ничего!»), порiвняння його з майстернiстю М. Гоголя (до В. Репнiноi, 7 березня 1850 р.). Проникливий художник спостерiгае довкiлля й себе самого: «Все спит, казармы освещены одной свечкой, около которой только я один сижу и кончаю нескладное письмо мое, – не правда ли картина во вкусе Рембрандта?» (лист В. Репнiнiй вiд 25–29 лютого 1848 р.). Погляд митця легко пiзнати i в описах типажiв, i в переповiданнi своiх снiв, у вiдтвореннi настроiв i переживань: «…как будто глаза переменились: ни линий, ни красок, ничего не вижу. Неужели это чувство прекрасного утрачено навеки?» (там само). В епiстолярii представлено широту мистецьких уподобань Шевченка, iнтерес до нових образотворчих технiк. Вiн цiкавиться гальванопластикою, дiлиться з С. Аксаковим (лист вiд 15 липня 1858 р.) та iн. кореспондентами своiм намiром серйозно освоiти гравiрування. Листи Шевченка – чи не едине свiдчення його занять скульптурою: С. Гулака-Артемовського вiн сповiщае про свiй перший барельеф з гiпсу, просить надiслати форму для невеликих фiгурок, цiкавиться дослiдами Ф. Толстого над гутаперчею, згадуе своi першi скульптурнi спроби, здiйсненi в Новопетровському (зокрема, один iз вiдливiв був пересланий щойно згаданому адресатовi, – див. листи вiд 15 червня та 6 жовтня 1853 р.). Про багато якi малюнки Шевченка вiдомо також тiльки з листiв («Панна сотникiвна», «Бакса», «Дочка хiоського гончаря» та iн.). У стилiстицi Шевченкового епiстолярiю помiтно виразну орiентацiю адресанта на адресата. Присутнiсть достойного, здатного до розумiння й спiвпереживання адресата безперечна, зокрема, у листах до В. Репнiноi: тут вiдчутна особлива мистецька i настроева витонченiсть, спорiдненiсть душ, високий iнтелектуальний модус. Те ж стосуеться i дружнiх послань до Бр. Залеського, з яким поета поеднувала – крiм iнтересiв, фахового зацiкавлення малярством, близькостi мистецьких смакiв, – ще й спiльнiсть долi. Зовсiм iнший Шевченко – iнтонацiйно й лексично, – коли звертаеться, примiром, до Я. Кухаренка чи С. Гулака-Артемовського. У листах украiнських мовою, зокрема у раннiх дружнiх посланнях, домiнуе стиль простацько-бурлескний (вигуки, специфiчнi вставнi слова, примовки, навмисний огрублено-знижувальний тон – «матерi його ковiнька», «чорти б убили його батька», «та цур йому, минуло, бодай не снилося»). Та й у пiзнiших листах цей тон чуеться, а то й домiнуе у зверненнях до близьких друзiв як вияв дружнього панiбратства. Простомовне забарвлення подеколи дiстають i серйознi оцiнки та роздуми, як-от вiдгук на оперу «Руслан i Людмила» в листi до Г. Тарновського (25 сiчня 1843 р.): «Та що то за опера, так ну! а надто як Артемовський спiва Руслана, то так, що аж потилицю почухаеш», або мiркування про пiдсвiдоме в листi до Кухаренка (30 вересня 1842 р.): «Лихо, брате отамане, ей-богу, лихо. Це правда, що окроме Бога i чорта в душi нашiй есть ще щось таке, таке страшне, що аж холод iде по серцевi, як хоч трошки його розкриеш, цур йому». Деякi дослiдники (С. Балей, Г. Грабович та iн.) трактують цi рядки як спробу осмислити глибини пiдсвiдомостi. Двомовнiсть Шевченкового епiстолярiю натодi була цiлком природною. Це закономiрний етап в освоеннi украiнською мовою рiзних стилiв i сфер уживання. Листи Шевченка та Кулiша мали велике значення у становленнi повновартiсностi украiнськоi мови, зокрема у виробленнi нею стилю письмового iнтелектуального спiлкування. Із самого початку Шевченко прагне повноправно ввести украiнську мову в епiстолярний вжиток. Уже в перших листах до Микити Шевченка (1839, 1840) просить брата писати «по-своему, щоб я хоч з твоiм письмом побалакав на чужiй сторонi язиком людським» (2 березня 1840 р.). Украiнська i росiйська мови функцiонують у Шевченкових листах не вiдокремлено. Та й бiльшiсть Шевченкових адресатiв була двомовна в усному спiлкуваннi, а в письмовому украiнська мова спершу сприймалася навiть як певна екзотика. У росiйський текст листiв Шевченка вкраплено окремi украiнськi слова й цiлi пасажi з вiдповiдним граматичним оформленням. Є листи двомовнi, зокрема до Г. Тарновського (26 березня 1842 р.), Гулака-Артемовського, братiв Лазаревських. Сфери вживання тiеi чи тiеi мови визначаються насамперед адресатом, а також змiстом листа, його стилем i навiть настроем. Листи офiцiйнi й тi, в яких заторкуються переважно життьовi справи, турботи й негаразди, писанi здебiльшого росiйською (примiром, до М. Лазаревського 8 жовтня 1857 р.). Та в листi до нього ж вiд 18–19 жовтня 1857 р. раптом прориваеться подих рiдноi мови («А тим часом живу собi добре i весело отут меж добрими людьми»), призабутий присмак бурлескно-простомовноi стилiстики товариського спiлкування чуеться у захопленому вiдгуку про монографiю «Богдан Хмельницкий» М. Костомарова (СПб., 1857. – Т. 1.): «От ще вчистив книгу, так-так!». Листи до А. Лизогуба, з яким поета еднали товариськi стосунки, писанi украiнською, а от останнiй вiдомий нам лист вiд 16 липня 1852 р. пiсля трирiчноi, не зрозумiлоi Шевченковi вимушеноi мовчанки адресата, – вже росiйською (Шевченко не знав, що 1850 р. Третiй вiддiл заборонив Лизогубовi, як i В. Репнiнiй, листуватися iз засланцем). Певне вiдчуження, дистанцiя мiж кореспондентами вiдразу позначалися на виборi мови листа. Шевченкiв епiстолярiй – своерiдний iндикатор письменницького стилю, одне з джерел його формування. Листи росiйською (зокрема до М. Осипова вiд 20 травня 1856 р.) стилiстично близькi до сентиментально-романтичного побутописання в дусi О. Бестужева-Марлiнського (неквапне, нiби «старосвiтське» письмо, абстрактно-романтична лексика, дещо афектована чуттевiсть) i до росiйських повiстей самого Шевченка та його росiйських поем «Тризна», «Слепая» (листи до В. Репнiноi, А. Толстоi, Бр. Залеського та iн.). Тут помiтнi романтична афектованiсть почуття («Я застонал, как в кольцах удава – „он очень хорошо стонет“ – сказали они» – лист В. Репнiнiй вiд 29 листопада 1843 р.), численнi iнверсii, вигуки, риторичнi запитання, рефлексii та сентенцii з нахилом до моралiзування: «Самая горькая отрава нашего морального бытия – безнадежность, и эту жестокую отраву я вполне теперь чувствую. Прочь! прочь! змия лютая, ненасытная» (з листа Бр. Залеському вiд 6 червня 1854 р.). Лист до цього ж адресата 10, 15 лютого 1857 р. – зразок високих романтико-iдеалiстичних рефлексiй i самооцiнок, зокрема щодо своеi здатностi будувати «воздушные замки» – «на высшем градусе моей сердечной фантазии». Украiнським листам притаманний широкий стилiстично-жанровий дiапазон: тут i жартiвлива цидулка, i поважнi рефлексii, i лiричнi мiнiатюри – вiршi в прозi тощо. Наявне вiдштовхування вiд бурлескноi традицii, орiентацiя на вироблення бiльш нейтральноi iнформативноi манери. В украiнських листах присутнi яскравi ознаки ранньоi романтичноi лiрики поета, – зокрема у перших листах з Петербурга до брата Микити, сповнених туги за рiдною землею: елегiйний серпанок раннiх «Думок», вiдповiдна фразеологiя i тональнiсть («…бачу во снi, <…> Керелiвку, та рiдню <…>; весело стане, прокинусь, заплачу» – лист вiд 15 листопада 1839 р.); «…опрiч нудьги, що в серце впилася, мов люта гадина…», – з листа до М. Лазаревського вiд 20 грудня 1847 р.). Помiтна виразна схильнiсть адресанта до упостiйнення певних поетичних формул типу «дiти малi» чи «друже единий» (це звертання – панiвне у всiх його листах незалежно вiд мови написання). Цiкаво порiвняти два листи одного року – росiйською мовою до Бр. Залеського 10, 15 лютого й украiнською до Я. Кухаренка 22 квiтня 1857 р. Обидва написанi в сентиментально-романтичному ключi, але забарвленi образно-iнтонацiйним колоритом, ароматом слова двох рiзних мов. Домiнуе в украiнському епiстолярii Шевченка iнтонацiйний колорит «Кобзаря» з його неповторним лiризмом, що поеднуеться з гостро «натуральними» штрихами, з питомими для поета емоцiйними гiперболами, наприклад: «Не знаю, чи зрадiла б так мала ненагодована дитина, побачивши матiр свою, як я вчора, прийнявши подарунок твiй щирий…» (до А. Лизогуба, 7 березня 1848 р.), або: «Менi здаеться, що якби сам Рафаель воскрес отут, то через тиждень умер би з голоду або найнявся б у татарина кози пасти» (до нього ж, 29 грудня 1849 р.). Шевченковi притаманне поеднання екстрем, що водночас i взаемовиключають, i доповнюють одна одну. Це, власне, той же тип екстремальноi образностi, що й у славнозвiснiй формулi «За шмат гнилоi ковбаси / У вас хоч матiр попроси, / То оддасте» («П. С.»). Великий естетичний потенцiал Шевченкових послань – незаперечний, i iх належить розглядати як мистецький феномен, художнiй текст, котрий мiстить поетичнi миттевостi, пейзажнi мiнiатюри, перлинки спогадiв i настроiв, хвилини intermezzo в суворому плинi життя. Прогулянка в урочище Ханга-Баба, пам’ятне величезне дерево викликали рефлексii, спомини, гру уяви: «…мне показалось, будто бы ты сидишь здесь за деревом и рисуешь; я тогда только опомнился, когда позвал тебя и ты не отозвался» (до Залеського, 25–26 вересня 1855 р.). Вечiр у Переяславi, прогулянка до Андрушiв i за Днiпро навiяли настроi, висловленi в листi до А. Козачковського вiд 16 липня 1852 р. Епiзод з вербовою гiлкою, посадженою в Новопетровському укрiпленнi, й легенда про розбiйника, що згадалася у зв’язку з цим поетично осмисленим життевим випадком, виокремлюють лист унiкальний за змiстовою та настроевою наповненiстю (до М. Осипова вiд 20 травня 1856 р.). У листi до Кухаренка вiд 22 квiтня 1857 р. з Новопетровського бачимо текстуальнi збiги з вiршем Шевченка «Чи то недоля та неволя» (1850): «Десять лiт неволi, друже мiй единий, знiвечили, убили мою i вiру i надiю, а вона була колись чиста, непорочна, як те дитятко, взятее од купелi, чистая i крiпкая, як той самоцвiт, камень ошлiфований!» – «Чи то недоля та неволя, / Чи то лiта тi, летячи, / Розбили душу? <…> ви ж украли, / В багно погане заховали / Алмаз мiй чистий, дорогий, / Мою колись святую душу!». Свого роду шедевр епiстолярного жанру – послання Марii Максимович 22 листопада 1858 р., яке своею iдилiчною тональнiстю нагадуе поезiю «Садок вишневий коло хати…». Шевченковi листи – вельми своерiдне явище в украiнськiй культурi за глибиною й безпосереднiстю поетового самовираження, за фактографiчною наповненiстю. Цей правдивий автопортрет письменника й художника становить безцiнний документ доби й водночас – мистецький феномен.     Михайлина Коцюбинська Листи Т. Г. Шевченка i до нього(1839–1857 рр.) 1839 1. Т. Г. Шевченка до правлiння Академii мистецтв 3 червня 1839. С.-Петербург В Правление Императорской Академии художеств Из вольноотпущенных постороннего ученика Императорской Академии художеств Тараса Шевченки покорнейшее прошение Получив свободу от помещика своего, вот уже год посещаю рисовальные классы Императорской Академии художеств. Не будучи приписан еще ни к какому званию, числясь только посторонним учеником Академии, прошу покорнейше Правление Императорской Академии художеств в таковом качестве выдать мне на свободное жительство в С.-Петербурге билет, какой по положению выдается для вольноприходящих учеников Академии. Июня 3 дня, 1839 года. К сему прошению руку приложил Тарас Шевченко. 2. Т. Г. Шевченка до М. Г. Шевченка 15 листопада 1839. С.-Петербург Микито, рiдний брате! Минуло вже бiлш як пiвтора року, а так трапилось. Скажу щиру правду, не те, щоб нiколи було або що, а так собi, нi се нi те, ще раз вибачай; я так собi думав – що ж, що я напишу письмо, хiба iм буде легше? Твого я лиха не возьму на себе, а свого тобi не оддам. Так що ж з тих писем? Папiр збавлять та й годi. Воно, бач, i так i не так, а все-таки лучше, коли получиш, прочитаеш хоч одно слово рiдне. Серце нiби засмiеться, коли знаеш, що там дiеться. Так отаке-то, мiй голубе, нудно менi стало, що я не знаю, що у вас робиться. Та й ти таки не без того, щоб не згадав свого брата Тараса, школяра, – бо вже дуже давно, як ми з тобою бачились, та що ж робить ма[е]ш, коли Бог так хоче, потерпим ще трохи, а там, коли живi та здоровi будем, – то, може, i побачимось. Ну коли то ще те буде, чи побачимось, чи нi, а тепер про себе скажу от що: слава Богу милосердному, жив i здоров, учуся малювать, коли трапиться, заробляю грошi, оце на тiм тижнi заробив трохи, то й тобi посилаю (25 руб[лiв] асигн[ацiями]). А коли буде бiлш, то й ще пришлю. Так от, бач, живу, учусь, нiкому не кланяюсь i нiкого не боюсь, окроме Бога – велике щастя буть вольним чоловiком, робиш, що хочеш, нiхто тебе не спинить. Поклонися усiм родичам од мене, а надто дiдовi, коли живий, здоровий. Скажи, нехай не вмира, швидко побачимось, поцiлуй брата Йосипа так, як би я його поцiлував, i сестер Катерину, Ярину i Марусю, коли жива, та скажи, будь ласкав, як i де вона живе, чи одягнена, чи обута. Купи iй що-небудь к святкам з оцих грошей, що я тобi посилаю – поки що, а то я буду iй присилать окроме, коли трапляться у мене грошi. Та ще скажи зятям нашим Антоновi i Федоровi, щоб i вони до мене коли-небудь написали хоч одно слово. А сам, як тiльки получиш мое оце письмо, зараз до мене напиши, щоб я знав. Та, будь ласкав, напиши до мене так, як я до тебе пишу, не по-московському, а по-нашому, Бо москалi чужi люди, Тяжко з ними жити; Немае з ким поплакати, Нi поговорити. Так нехай же я хоч через папiр почую рiдне слово, нехай хоч раз поплачу веселими сльозами, бо менi тут так стало скушно, що я всяку нiч тiлько й бачу во снi, що тебе, Керелiвку, та рiдню, та бур’яни (тi бур’яни, що колись ховався од школи); весело стане, прокинусь, заплачу. Ще раз прошу, напиши менi письмо, та по-своему, будь ласкав, а не по-московському. Коли напишеш письмо, то проси Івана Станiславича Димовського, щоб послав до мене, бо вiн знае, де я живу. Оставайся здоров – лягаю спать, уже пiвнiч, може, во снi й тебе побачу. Добранiч. Твiй рiдний брат Тарас Шевченко. Ще, письмо, которе найдеш у моему письмi запечатане, оддай Івану Станiславичу Димовському i поклонись йому од мене та попроси, щоб i вiн написав до мене що-небудь, та вкупi i пришлiть, як я вам посилаю, оставайся здоров. Не забудь же, зараз напиши письмо – та по-своему. 1839, ноября 15-дня. С.-Петербург. 1840 3. Т. Г. Шевченка ДО М. Г. ШЕВЧЕНКА 2 березня 1840. С.-Петербург Санкт-Петербург. Марта 2 – 1840. Брате Микито, треба б тебе полаять, та я не сердитий. Нехай буде так, як робиться. Бач за що я тебе хочу лаять, чом ти, як тiлько получив мое письмо, до мене не написав, бо я тут турбувався. Трапляеться, що письма з грiшми пропадають, – а вдруге за те, що я твого письма не второпаю, чортзна по-якому ти його скомпонував, нi по-нашому, нi по-московському – нi се нi те, а я ще тебе просив, щоб ти писав по-своему, щоб я хоч з твоiм письмом побалакав на чужiй сторонi язиком людським. Ну, та й за те спасибi, а тепер ще ось що. Просиш грошей бiльш-менш – чи багато тобi iх треба? Ну, та грошi така рiч, що хоч i сто рублiв, то не пошкодить, а поки iх у мене не трапилось – то возьми поки що 50 руб[лiв] асигнацiй, а коли треба буде ще, то напиши. Та знай, що менi грiх позичать братам грошi – коли трапляться, то так дам, а коли нi [?], то вибачайте. Що-то як маляр, то вже скрiзь понамальовуе всякоi всячини. Ти вибачай, забув, що письмо до тебе, та й ну малювать – задумую[сь] iнодi, не тобi кажучи. Поцiлуй старого дiда Івана за мене i поклонись всiй рiднi нашiй, яка есть, доглядай сестру Марусю та, коли можна, помагай i бiднiй Яринi – а маляровi поганому скажи, коли вiн не схаменеться, то опиниться там, де йому i не снилось. Кланяйся сестрi Катеринi i Антоновi, братовi Йосиповi i всiм, хто мене не забув. Може, я лiтом приiду побачиться, коли матиму час, та навряд, треба перш добре вивчиться малювать. Скажи Івановi Федьорцi, нехай вiн до мене напише письмо окроме – та тiлько не по-московському, а [то] i читать не буду. – Кланяйся йому. Оставайся здоров. Твiй брат Тарас Шевченко. Як тiлько получиш мое письмо, зараз пиши до мене – та поклонися Івану Станiславичу Димовському. 4. Г. Ф. Квiтки-Основ’яненка до Т. Г. Шевченка 23 жовтня 1840. Основа 23 октября [18]40 г. Основа. Десь, я думаю, нi з одним чоловiком i нi з яким письмом не було того, що менi було з Вами, мiй коханий пане, Тарас Григорьевич. Щось дуже не просто почалося i до чого то воно дiйдеться – побачимо. А почалось iз почину, що Вас я крiпко улюбив, знайшовши таке м’якесеньке серденько i душу чисту, мов хрусталь. Улюбив, кажу Вам, та не знаю кого, i хто вiн, i де вiн, i як його назвати. Хтось такий – а люблю крiпко; хоч би i у вiчi побачив, то не пiзнав би, бо зроду не бачив, i не знаю, хто такий е. Ось слухайте, батечку, як нас з самого першу зводило докупи. Сидимо ми удвох з моею жiночкою та де об чiм базiкаемо, аж ось i примчали нам книжок, знаете, тих, которими нас, дурникiв, обдурюють, – грошики попереду злуплять, та й пишуть i дрюкують московську нiсенiтницю, як яка разляпушка вбивалася об своему бахуровi або як який живжик одурив джинджигилясту панянку, що боялася i на людей дивитись, а тут… треба колиску дбати… От таке усе пишуть, звiсно – москаль: вiн по своiй вiрi так i пише. Отаких-то книжок нам нанесли, а тут i письмечко… не вiдгадаю вiд кого. Я узяв та гарненько i розпечатав… Господи милостивий! Се ж по-нашому!.. Читаю… ну! ну! Смiемося з жiнкою, як у Вас там поводилося з панею, що усе каже: pardon… А далi як почали вiршi читати… так ну!.. Бодай Ви мене не злюбили, коли брешу: волосся в мене на головi, що вже його i не багацько, та i те навстопужилося, а бiля серця так щось i щемить, ув очах зеленiе… Дивлюсь… жiночка моя хусточкою очицi втира… «Отсе так, – кажу, – хтось мудро написав i живо усю правду списав… хто ж такий?.. Перебендя… Вгадуй же його, що i хто воно таке е… не знаемо. Послали до мого брата, що край нас живеть, i що то за чоловiк: бував не тiльки у Москвi, у Киевi, та у самому Петенбурсi бував, i зайцiв добре стрiля, та й лисиця не попадайся, – так i вшкварить; так i той, прочитавши, поплямкав та й сказав: «Хто такий писав – не звiсно, а дуже розумно написано». Нуте. Що ж нам робити? Як до «Перебендi» звiстку подати, що його думка пала нам на душу i так полискотала ii, мов чорнява дiвчина з карими очицями бiленькими пальчиками пошурудурила за шиею. Як обiзватись? Куди? Через кого? – Отак сумуемо, а думкою Вашою частенько потiшаемося… Аж ось у однiй книжцi читаемо звiстку, що, каже, е написаний «Кобзарь» от з такими думами i пiснями, та i списав одну… а ми з жiнкою так i вдарились об поли i кажемо: «Се Перебендя, непремiнно Перебендя!». Ну, тепер знаемо, що списав сii думки пан Шевченко. Та хто вiн? Та де вiн? Як до нього вiдiзватись? Невже ж зробити, як Євгенiй Павлович зробив, що написав Грицьку Основ’яненку та так i пустив. Так добре ж, що поштарi нашi уторопали, де мене знайти; а у Вас, кажуть, город трохи чи не бiльш i самих Кобелякiв, i вулиць бiльше: де ж там знайти без iмення? Отак i розсуждаемо i думаемо написати до пана Шевченка та й послати у журнал який-небудь. Так що ж бо? Треба написати по-нашому, а москаль, що журнал компонуе, закопилить губу та й не схоче дрюковати. Не приходиться. А, головонька бiдна! Так собi сумуемо i таки пiджидаемо, чи не озоветься сам пан Шевченко до нас… i усе ждемо, не знаючи, що робити… Аж гульк! Тiльки що позавчора несуть з пошти письмо i книжечку. А письмо пише Петр Иванович Мартос та й пише слово у слово так: «Посылаю „Кобзаря“, сочинение такого-то. Оно было поручено автором одному из его товарищей, ехавшему в Малороссию, для доставления Вам (мне бы то), но как он ехал не через Харьков, то книга поступила ко мне (к г. Мартосу); при книге было и письмо к Вам (ко мне) от автора, но оно затеряно его товарищем». Отака-то кумедiя лучилася з Вашими письмами! А книжку, як розгорнув, дивлюсь – «Кобзар», та вже дуже вичитаний. Дарма! Я його притулив до серця, бо дуже шаную Вас, i Вашi думки крiпко лягають на душу. А що «Катерина», то так що «Катерина»! Гарно, батечку, гарно! Бiльш не вмiю сказати. От так-то москалики-военнi обдурюють наших дiвчаток! Списав i я «Сердешну Оксану», от точнiсiнько, як i Ваша «Катерина». Будете читати, як пан Гребiнка видрюкуе. Як то ми одно думали про бiдних дiвчаток та про бузовiрових москалiв… Нi, вже так, що Вашi думки! Прочитаеш i по складам, i по верхам, та вп’ять спершу, а серце так i йока! Що б то, паночку-голубчику, як Ви так гарно складаете вiршi, що б то, якби Ви мою «Панну Сотникiвну» (в 3 кн. «Современника» сього, 1840, года) та розказали по-своему, своiми вiршами: тогдi б вона була дуже гарно розказана, i яка була добра, i як постраждала. Та ще б i змальовали ii патрет, бо чую, що Ви лучче малюете, чим Борисiвський iконописець, що салдата колись списав. Не здивуйте на мое письмо i вибачайте, що тут е. Єй, iстинно! Вiд серця я дякую i прошу: утнiть iще що. Потiште душу, мов топленого маслечка злийте на неi, а то вiд московських побрехеньок щось дуже вже до печiнок доходить. Вiрте, що шаную Вас дуже i повiк Вам щирий на услугу. Григорiй Квiтка або Основ’яненко. P. S. Коли ласка Ваша буде що написати до мене, то спишiть i те письмечко, що пропало, коли усе згадаете. Та ще що припишiть. 5. Комiтету товариства заохочування художникiв до Т. Г. Шевченка 25 листопада 1840. С.-Петербург № 272 25 ноября 1840 г. Пансионеру Общества поощрения художников Шевченке Известясь о том, что Вы, за первый опыт в живописи, удостоились награждения от императорской Академии художеств серебряною медалью 2-й степени Комитет Общества поощрения художников поставляет себе приятною обязанностию изъявить Вам, сколь радостны для него успехи, оказываемые Вами на избранном Вами поприще, и если в дальнейших Ваших занятиях по живописи Вы будете продолжать оказывать то же прилежание и ревность к искусству, то бессомненно всегда найдете в членах Комитета самых усердных постоянных ободрителей. Вице-председатель Общества поощрения художников Ф. Прянишников. 6. Т. Г. Шевченка до ради Академii мистецтв 10 грудня 1840. С.-Петербург В Совет Императорской Академии художеств постороннего ученика Академии Тараса Шевченко Прошение Желая посвятить себя изучению живописи под руководством г. профессора К. Брюллова и с сею целию посещать художественные классы императорской Академии и представляя при сем выданный мне от сей Академии на жительство билет и рисунки с натуры – прочих же документов никаких не имею, покорнейше прошу Совет Императорской Академии художеств принять меня в число вольноприходящих учеников, посещающих художественные классы, причем обязываюсь ежегодно вносить следующую плату за билеты для входа в рисовальные классы и в точности исполнять все, что о вольноприходящих учениках постановлено; а равно посещать и классы наук по избранному мною роду художеств, в Академии преподаваемых; в случае же неисполнения сего, подвергаюсь строгой ответственности. Тарас Шевченко подписался 10 декабря 1840 года. 1841 7. Т. Г. Шевченка ДО Г. Ф. Квiтки-Основ’яненка 19 лютого 1841. С.-Петербург С.-Петербург – февраля 19. 1841. Або проклятi поштарi не довезли мого письма до вас, або ви його прочитали та розсердились на мене. Що-небудь та е. Нехай же що е, то те й буде, а я таки знову буду просить вас, щоби ви, коли буде ваша ласка, прислали менi дiвочу сорочку, гарно пошиту, плахту, стрiчок зо двi, та й годi. Пришлiть, будьте ласкавi. А коли прислать не можна – то ради великого Бога, й високого неба, й широкого моря, не сердьтесь на мене, хоч воно й справдi е за що. Як-таки нi з сього нi з того, зроду чоловiка в вiчi не бачив, – а прошу того, що треба купить за грошi, та, може, ще й не за малi. Що ж маю робить!!! Наймав прокляту московку – i дуже делiкатну мадам, щоб пошила менi дiвочу сорочку, – не втне та й годi, хоч кiл на головi теши, вона таки своеi. Що тут на свiтi робить! Попросив би батька, матiр, щоб прислали, та ба, де iх взять, i на Украiнi Я сирота, мiй голубе, Як i на чужинi. Тiлько й рiднi, що ви днi… Не цурайтеся ж, любiть мене так, як я вас люблю, не бачивши вас зроду. Вас не бачив, а вашу душу, ваше серце так бачу, як, може, нiхто на всiм свiтi. Ваша «Маруся» так менi вас розказала, що я вас навилiт знаю. Далебi правда, частенько сижу собi один в чужiй хатi та й думаю – гора з горою не сходиться, а чоловiк з чоловiком спiткнеться. Що-то якби благословив милосердни[й] Бог нам з вами зострiнуться. Ото б побалакали! ух, аж душно!! Авжеж, коли не вмремо, то дiждемо, хоч i не швидко, матерi його ковiнька, а колись-то буде. Я, не вам кажучи, пустився в малярство. Трошки пiзненько, а коли, каже, взявся, то вези до краю. Не хочеться, щоб москалi насмiялись. Ради цього самого я академiю не швидче покину, як через два годи. Через два годи як прочитаете в якiм-небудь журналi, що якийсь-то Шевченко намалював картину дуже до ладу! а за таке малювання академiя його (мене б то) посилае в Італiю в самий Рим. Весело, батьку, дуже весело! Тойдi запряжу конi – та прямiсiнько в Харков. А поки те буде… я сього лiта повинен намальовать для академii картину, як наша чорнобрива дiвчина молиться Богу, лягаючи спать. Так от, бачите, лебедику, все е: i модель – чи по-тутешнему натурщиця – i справа всяка, – а одежi нема. Та й де ii тут взять? Кругом москалi та нiмота, нi одноi душi хрещеноi. Просив би кого-небудь, щоб прислали з Украiни, так, ей-богу, окроме вас не знаю нiкого, пришлiть, будьте ласкавi. Тiлько сорочку, плахту i стрiчок зо двi, а я вам за те намалюю яку зумiю картину, звичайне нашу – або Марусю, або Сердешну Оксану (ii вже дрюкують), або панну Сотникiвну, як вона богобоязлива, сидя у вiкна, орарь лагодить, намалюю, ей-богу, намалюю! І дуже буду дякувать. Написав би до вас ще що-небудь, та нема паперу, i перо зопсувалось. Так, як я вас люблю, любiть i ви мене, хоч половину, коли е за що. А коли будете мать час написать менi що-небудь – то адрес мiй отак – в Императорской Академии художеств – звичайне в С.-Петербурге. На квартиру профессора Карла Брюллова ученику Т. Шевченку. 8. Г. Ф. Квiтки-Основ’яненка до Т. Г. Шевченка 22 березня 1841. Основа Ой мiй милий, мiй любезний паночку, Тарас Григорьевич. Я ж кажу, якби в тебе та були довгi руки, щоб досягти аж сюди, то узяв би добру палюгу та попобив би мене, скiльки душi завгодно, або за патли вискуб би гаразд, що я против тебе, за твою ласку, щирую душу, був такий не звичайний, не писав до тебе мiсяцiв з двадцятеро. Тривай лишень, голубчику, не сердись, а розпитай перше, а я перед тобою, друже мiй, висповiдаюсь, як е перед панотцем, що от люди ходють та возють його. Слухайте ж, пожалуйте, що тут було. Прочитав Ваше перше письмо та й голову повiсив. Думаю собi: гай, гай! Отже справдi позабував козак наших усiх! Хотiв парубка змальовать, а вийшов дiд, або ще пiвдiда, вже згорбився, на старiсть закандзюбився. Та й дiвчина наряжена щось не по-нашому. Треба йому помочi подати, послати християнськоi одежi, щоб надивився на неi та щоб не обмоскалився овсi. «А нуте, – кажу, – хлопцi, дiвчата! Мотнiтеся швиденько, зиськайте менi плахту, дiвочу сорочку з ляховками, стрiчки, ленти, давайте усього…» Бiгають моi, повисолоплювавши язики, а я взяв та й занедужав собi гарненько, лежати не лежав, а так свiтом нудив, усе менi остило та опоганiло, нiчого i не робив. Що спитаюсь хлопцiв: «А що, е?» – «Нема», – кажуть. – «Шукайте, – кажу, – щоб ви показились». Та й лаю таки. Ось-ось вже трошки очуняв у пiст, iще, далебi, не було Вашого другого письма, а я принявся пильно за Вашее дiло. «Нема, – кажуть, – хоч з собаками ськать, так нема». – «Як таки нема? Адже не голi дiвчата ходють, чим-небудь прикривають i се, i те, i усяке грiшне тiло». – «Еге, – кажуть, – нема вже в них такой моди, щоб у плахтах ходили, понадiвали ситцьовi юпки (себто по-нашому спiдницi) та холстинковi копоти; сорочки вже без ляховок носять, бо не подоба виставляти сорочку iз-пiд копота; на головах лент не покладають, а, пов’язують платком, по-модному, по-дiвочи, бо вже й мужичка хоче, щоб думали, що вона е панночка». – «А щоб ви, – кажу, – ошкурились з вашими модами. Нехай вже панii дурiють з модами, а то вже i нашi туди ж. Де ж найду я такого добра, якого менi треба?» – «Треба, – кажуть, – посилати по селам, у глуш, де ще не чули про сii моди». Нехай i так. Так от, батечку! Бач, який наш Харкiв став модний собi на лихо! Так ми, поки знайдемо те, що Вам треба, ось що з жiнкою моею сконпонували. Нехай лишень отце зiйде повiдь, що можно буде допхатися у наш город, що й близенько вiд нас, i бачимо по усяк час, так вода залила, нiкуди переiхати, так тодi купимо куклу та i вберемо ii у плахточку, i у запасочку, i льолечку дамо, яку треба, i коси заплетемо, i скиндячки положимо та й пошлемо до Вас на женихання, поки достанемо справжню справу. А другу рiч поведши, хоч i поставимо Вам настоящу плахту i усе, як треба, то чи зумiе ж хто у Вас нарядитись по-чоловiчому? Еге! Глядiть, щоб плахти задом наперед не надiли! Та й голови не вбере нiхто, коли не хрещений по-нашому; а на куклi лучче буде усе видко. А ще i те скажемо: що Ви знайшли грацiозного, як письменнi кажуть, коли дiвка Богу молиться? Вона не буде у своiм нарядi молитися. Вона усе з себе познiма, гарненько посклада та у однiй льолi i стане молитись. Бог, каже, простить, а так легше, та й стане знай хреститись, поки чита своi молитви, а поклона не вдарить. Як знаете, се Ваше дiло; а чи не грацiознiше було б, якби наша дiвка та йшла з вiдрами з водою, вже чи в пам’ятку Вам, як то вона манiрно iйде, як вихилiться, з ноги на ногу переступа, як понурила головку, а iзпiдлоб’я позира, чи дивляться на неi люди. Або стоiть бiля криницi та розговорюе з ким, вiдра поставивши, або пiдперлась рукою та зажурилась об чiм. Ну, та Ви усе лучче знаете. Менi Вас не учить. «Гайдамаки» вашi добра штука буде. Читав я декому з наших. Поцмакують. А що вже Гулак-Артемовський, коли знаете, той дуже Вас улюбив за «Кобзаря». Дрюкуйте швидше, лишень. Нехай Вам Бог помага. А що наш Евгений Павлович з своiм альманахом? Чи воно ж буде що? І швидко? Нiчого до мене вже давно не пише. Коли ще не опiзнюся, то от посилаю йому двi гарненькi штучки у його альманах, нехай притулить, як зна. Вони вже були раз у Петенбурсi, та пан Лобасов, що iх сконпоновав, не так написав до пана Гребiнки, не у тую хату надписав, так йому i вернули, а вiн до мене вже прислав та й просив вiдiслати. Будьте ласкавi, вiддайте йому, попросiть, щоб притулив де у альманасi. Коли ж вже пiзно, що альманах оддрукований, то нехай ткне або в «Лiтературну газету», або у «Маяк». Там наше приймаеться. Та якого гаспида вiн надувся та нi словечка до мене не напише? І чому се так завередував? Нуте, тепер ось яке дiло. Александр Павлович Башуцкий друкуе дуже мудру книжку. Там будуть усякii народи: i школярi, i купцi, i ковалi, i усякi. Я списав нашого «Знахаря». І як треба до нього картинки, то я ваших вирiзав та й послав йому, бо на виду вiн настояще так дивиться, як треба знахарю, що обдурюе народ i мошеннича; та й вона дивиться на нього теж лукаво. Припадають вони обидва до моеi казки, тiльки не знаю, щоб хто йому обдiлав як треба iх по-нашому, так я i указав на Вас i прохав його сее письмо вiдiслати до Вас. Коли проситиме Вас об сiм, то, будьте ласкавi, учешiть наших так, щоб пальцi знати було, щоб нашi на славу пiшли. Як знаете, так з ним i сконпонуйте, бо й вiн также штука на усяке дiло. Прощайте ж. Бувайте здоровi з празником, з Великоднем; нехай Вас самi найлучшi дiвчата тричi по тричi поцiлують. Ждiть вiд мене скоро звiстки. Щиро Вас кохаючий Гриць Квiтка. 22 марта [18]41 Основа. 9. Г. Ф. Квiтки-Основ’яненка до Т. Г. Шевченка 22 листопада 1841. Основа 22 ноября [18]41. Основа. Будьте з пилипiвкою здоровi, мiй любезний паночку! Спасибi Вам за Ваше письмо i усяку добру мову, написану там. Читав у «Лит[ературной] газете», що Ваша дiвчина, що через тин ворожила у циганки, придалась, та й зрадовався, бо я так i надiявся. Спасибi Вам, що не дивитесь у вiчi отим дурням, кацапам, що, не вмiвши нашоi мови i не розiбравши у неi нiчого, кричать, мов жиди у шабаш: «Штьо да штьо эта навернякано? Мы не понимаем-ста ничаво!». Спасибi, що плюете на се та не перестаете писати. Пишiть, пишiть; нехай Вам Господь поможе. Велике спасибi скажу, коли пришлете хоч подивитись, а вже не втерплю, прочитаю. Та де ж Вашi бiлети? Пишете, що посилаете есте, та й нема. Чурхнiть кете iх до нас. Може таки який-небудь десяток збудемо. Аж тричi спасибi попереду кажу за обiцянку намальовати мою сотникiвну; се як змалюете та пришлете, то ще дужче дяковати буду за добру Вашу пам’ять i, дивлячися i любуючися на неi, буду завсiгда дяковати Вам. А нуте, тепер е пильнее дiло до Вас. Глядiть же, зробiть по-нашому, а не по-кацаповському, скажiть: «Добре» та й зробiть хутенько. Знайшовся i в нас парень-друзяка, до дiла штепний, та й хоче збити збiрник, по-панському «альманах», i дав йому iмення «Молодик», i хоче назбирати усяких штучок, i по-московському i по-нашому написаних. Московськi штучки i вiршi е преотменные-ста, а з правди, усi перших писачок, усi шлють йому, так наських ще трошки. Будьте ласкавi, пришлiть йому яку думку Вашу або вiдiрвiть вiд готового чого який шматочок та й пришлiть на мое iм’я аж у самiсiнький Харкiв. Велике Вам спасибi скаже! Об сiм попросiть вiд мене i вiд усiх, люблящих читати усе добрее, нашого Евгения Павловича Гребенку, нехай утне яку приказку наську. Не будете жалковати, у чеснiй кампанii та мiж добрими людьми будете. Та коли б хутенько, бо вже скоро вiдошле у цензуру. Здiлайте милость, iще скажiть пану Гребенке, що його бiлети не дуже повзуть з рук. Тiльки скажеш кому, то зараз i втнуть: «Знаем ми сю; се петербуржцi. А де iх “Історiя руського народу”? А де п’яте, десяте?». То й кажеш: «Та нi, батечки! Се вже не… се добра, чесна, правдива душа, не збреше». Так нi: «Подай книжку, озьму i грошi знесу». От якоi спiвають. Та коли хоче i наш край надiлити своiм «Богданом», то нехай присила, зараз збудемо. А «Ластiвки» його нема тут овсi. Покланявся Вам пан Артемовський. Я йому казав, що Ви писали про нього, а вiн сказав: «Нi, я тiльки прочитав його “Кобзаря” та й знаю, яку вiн мае душу, i яке серце в нього, i знаю його думки». Отак казав. А пан Корсун троха сам не писав до Вас. От i усе. Бувайте здоровi i не переставайте любити i не забувайте щиро Вам преданного Григор[iя] Квiтки. 10. Т. Г. Шевченка до Г. Ф. Квiтки-Основ’яненка 8 грудня 1841. С.-Петербург С.-Петербург. 8 декабря 1841. Вибачайте, батечку, що найшлося, те i посилаю, а «Ганнусю» сьогодня нашвидку скомпонував, та i сам не знаю, чи до ладу, чи нi. Подивiться ви на неi гарненько та й скажiть щиру правду, як побачите, що вона вже дуже безецна[11 - Похабна.](бо вона менi так здаеться), то не давайте й дрюкувать. Нехай iде вiдкiль взялася. Ще посилаю вам кацапськi вiршi своеi роботи. Коли доладне що, то дрюкуйте, а коли нi, то закурiть люльку, коли люльку курите. Це, бачте, пiсня з моеi драми «Невеста», що я писав до вас, трагедiя «Никита Гайдай». Я перемайстрував ii в драму. Я ще одну драму майструю. Назоветься «Слепая красавица». Не знаю, що з неi буде, боюсь, щоб не сказали москалi mauvais sujet, бо вона, бачте, з украiнського простого биту. Ну, та цур iм, москалям. Посилаю вам билеты на «Гайдамаки», роздай[те], будьте ласкавi, як умiете, вони вже надрюкованi. Та… ей-богу, сором сказать, нема чим викупить з дрюкарнi. Малюю вашу панну Сотникiвну. Хотiв кончить до Рiздва, та й не знаю, бо тут тепер нi день, нi нiч, так, чортзна-що. Прокинешся рано, тiлько що заходишся малювать, дивишся, вже й нiч. Отаке-то лихо. Тiлько пензлi миеш, бiлш нiчого. Спасибi вам i пановi Артемовському за ласкаве слово. І спасибi всiм тим, хто пише по-нашому або про наше. Покланяйтеся iм, кого знаете i хто чув про мене. Оставайтеся здоровi, не забувайте, а вас нiколи не забуде Т. Шевченко. 1841–1842 11. Т. Г. Шевченка до Г. Л. Ткаченка 1841 – вересень 1842. С.-Петербург Спасибi вам, Григорiй Леонтьевич, що ви таки не забуваете того нечепурного Тараса, що колись, колись-то… та цур йому, минуло, бодай не снилось. Тепер, слава Богу, i чепурнiший, i розумнiший, i щасливiший, як перше було. Ви, спасибi вам, до мене пишете, щоб я сказав вам, чи справдi Федот здоров так, як вiн до вас пише… здоров. Далебi здоров. Як бугай. А як буде мене слухать, то ще здоровiший буде. Щира правда! Я, бачте, хочу його вивести в люди, як кацап сказав; хочу всему доброму його навчить, сирiч – горiлку пить i прочая; вибачайте, будьте ласкавi, за щиру [мову]. І по цiй мовi бувайте здоровi, спасибi за пам’ять i ласкаве слово. Т. Шевченко. 1842 12. Т. Г. Шевченка до О. О. Корсуна 11–12 сiчня 1842. С.-Петербург Отак зачинаеться моя «Черниця» – а що дальше буде, то я i сам не знаю. Здаеться, i люльки не курю, а шматочки паперу, що була написана «Черниця», розгубилися – треба буде знову компонувать. А поки що буде, надрукуйте хоч це, що маю, – тiлько дрюкуйте своею граматикою, бо вона менi дуже полюбилась. Т. Шевченко. 13. Т. Г. Шевченка до Г. С. Тарновського 26 березня 1842. С.-Петербург С.-Петербург – 1842, марта 26. Григорий Степанович! Я думаю, вы меня хорошенько побранили за «Гайдамаки». Было мне с ними горя, насилу выпустил цензурный комитет, возмутительно да и кончено, насилу кое-как я их уверил, что я не бунтовщик. Теперь спешу разослать, чтобы не спохватились. Посылаю вам три экземпляра, один возьмiть собi, другий оддайте Н[иколаю] Андреевичу maestro Маркевичу, третiй Вiктору Забiлi на заочное знакомство. По вашему реестру я поручил И. М. Корби раздать экземпляры. Прощайте, желаю вам встретить весну весело. А у нас еще зима. Ваш покорный слуга Т. Шевченко. P. S. Трохи-трохи був не забув. Я чув, що в вас е молоденькi дiвчата. Не давайте iм, будьте ласкавi, i не показуйте моi «Гайдамаки», бо там е багато такого, що аж самому сором. Нехай трошки пiдождуть, я iм пришлю «Черницю Мар’яну», к Великодню думаю надрюковать. Це вже буде не возмутительное. Ще раз P. S. Поправляйте, будьте ласкавi, самi граматику, бо так погано видержана коректура, що цур йому. 14. Т. Г. Шевченка до Г. Ф. Квiтки-Основ’яненка 28 березня 1842. С.-Петербург С.-Петербург. 28 марта 1842 г. «Надрюковав, бодай йому очi повилазили», – отак ви скажете, як зачнете читать моi «Гайдамаки»; а що скажете, як прочитаете, не знаю. Не лайте дуже, коли найдете що-небудь не до ладу, бо i написано i надрюковано навмання, – та я ще i досi не знаю, чи получили ви мою «Утоплену», що я послав вам через Корсуна, i бiлети на «Гайдамаки». Коли маете субскрибентiв, то напишiть до мене швидче, бо вже тiлько сто екземплярiв осталось. Та якби ви не полiновались прислать менi своi сочиненiя хоч пiвекземпляра, так – на пам’ять, то велике спасибi вам сказав би. Т. Шевченко. Поцiлуйте любого Гулака-Артемовського i отдайте йому книжку, а другу не цiлуючи отдайте Корсуну. 15. Г. Ф. Квiтки-Основ’яненка до Т. Г. Шевченка 29 квiтня 1842. Основа 29 апреля [18]42. Основа. Милий i добрий мiй паночку Тарас Григорович. Ну, вже так що порадували Ви нас своiми «Гайдамаками»! Я ж кажу: читаеш та й облизуешся. Якраз к Великодню прислали Ви нам сюю писанку, а я зараз i розiслав по рукам. Пан Артемовський аж пiдскакуе та хвалить. Як такого добра не хвалити? Пишiте ж, паничу, у усю руку; напишiте нам ще таке, дайте вiддохнути вiд московських брехень, що читаеш-читаеш та або заснеш гарненько, або на животi затошнить, а на зуби паде оскома, що три днi не хочеться дивиться на книжку. Артемовський сам хотi[в до Вас п]исати – i не збреше, напише, [бо дуже похваляе. Кор]суна пiсля того не ба[чив]. …пiсля такого добра. Бiлети Вашi усi цiлi лежать у мене, нiхто не взяв нi одного, кажуть: «Нехай книжки пришлеть». Бiсова Москва провчила: грошики зчистить, а книжки – овва! Записалося у мене душ з п’ятнадцять, що певно дадуть грошi; пришлiте десяткiв зо два, то грошi зараз i вишлю Вам, певно, вишлю. Писав i про «Богдана» Є. П. Гребiнки. Кажуть, давай, кажуть, книжки – тодi i грошi. А де вiн? Вже я писав-писав до нього – знай мовчить, так я i годi сказав. Може, сердиться за що? А щоб його Бог любив! Або, нехай Бог боронить, обмоскалився, у iх вiру уступив. А спитайте його вiд мене, коли побачите: що вiн дума? Послав би я, батечку, Вам i десять своiх книжок, так нема iх у мене. Усi у москалiв: нi грошей, нi книжок не бачу. Обдурили добре. Коли хочете, то от писулька: по нiй дадуть Вам. Пишiте ж, пишiте ще, потiшайте нашi душi таким смашним, та «Гайдамакiв» шлiть до мене, я Вам грошики вишлю. Та не розлюбляйте щиро Ва[с] кохаючого [Григорiя Квiтку]. Сейчас прочитал Евгения Па[влович]а «Сеню», и мы обое с женою хохотали очень. Чудесна штука. «Утопленницу» Вашу i усе гарнее получили, як треба. Буде у «Молодику», нашому альманасi. 16. П. М. Корольова до Т. Г. Шевченка 2 травня 1842. Харкiв Харьков, 2-го мая 1842. Брате! (Чи можна тебе так звать?). Бо я тебе полюбив, дуже полюбив – так, як брата, та нi, ще бiльш, – як того, хто первий заспiвав про ту славу козацькую, що голосна та правдива, як Господа слово, про ту волю, що минулась, про степи та про могили, що на Украiнi, над котрими орел чорний сторожем лiтае – не так, як кавун у спасiвку, та хiба тiльки й е, що кавуни на нашiй Украiнi або хрiн… Гай-гай! Нехай би вже москалi, а то… не найшли бiльш нiчого, як карасiв, та ще дечого, що всюди; е у нас, е таке дещо, що чи й е воно у кого другого – кожна могила, кожний байрак що-небудь скаже, була б тiлько охота з ним побалакать, та скаже таке що-небудь, що довго б, довго б слухав… аж не одiрвешся. От давно вже я сумував сам собi – не чуть нiчого, нiхто нiчого не скаже, не заспiва так, щоб серцю полегшало, заспiвав би й сам… та ба, не вмiю. Аж ось Кобзар заспiвав. Як менi тодi було легко! Бачив я «Кобзаря» часов з чотири, а не чотири… то що й казать – i жiнки, i дiвчата, всiм прийшовсь «Кобзар» по серцю. Душ з пiвдесятка вже я бачив, що вони, як прочитаеш «Мар’яну», що прислав ти Корсуновi, так i слова не виговорять. Спiвай же, мое серце, бо грiх не спiвать тому, хто вмiе, тiльки, хай тебе Бог боронить, не по-московськи. Коли нiнавiщо буде надрюковать, присилай нам бiлетiв, а ми тобi будем грошi та ще… не багатий я чоловiк – трудова у мене копiйка, а, iй-богу, з тобою подiлюсь послiдньою. Дрюкуй «Дорошенка» i все, що у тебе е. Узяв я у Корсуна десяток бiлетiв, роздав скiльки було можно, i от тобi 30 рублiв. Може б i бiльше, та, ей-богу, i в мене багато роботи, та ще гiрше те, що мало е в мене знакомих у Харковi, а на селi й того менше. Посилаю тобi «Запорозьку старину», чим багатi, тим i радi. Прощай, твiй Пилип Корольов. Пришли книжок, що каже Корсун, та i я прошу, бо зараз i грошi будуть, уже я за се берусь. Мiй адрес: Филиппу Николаевичу Королеву в Харьков, спросить в университете. Та ще прошу виповни просьбу Корсуна, прошу одну книжку «Кобзаря». 17. О. О. Корсуна до Т. Г. Шевченка 2 травня 1842. Харкiв Харкiв, 2 мая 1842 року. «Хоч круть верть, хоч верть круть» – як там кажуть. Надрукував був 600 книжок, думав: от добро! Купуватимуть та читатимуть наське слово! А я iще скомпоную другий, там третiй… Та ще з картинками, та з… Афю-тю-тю! – Цур дурня!!! – Надрукував 600, продав 50, роздарив 200, а 350 не знаю, куди й дiти. – Пани кажуть: «Нащо нам?! Хiба ми школярi, чи що?» – А панi кажуть: «Нет, не чытаю такых кныжок. Я тэрпэть не можу малосерыйського языку!.. Дiвчино! Подвинь лишень коць! Ледащо!» Се одно, а отце друге: Вам ще досi не писав, бо думка була, щоб послать укупi з папером фабричним i банкового… Та бачите, що й досi, та й то, поздоров, боже, пана Короля, тiльки тридцять; кажуть сучi сини: «Хай пришле книжки…» І так-таки: пришлiть, будьте ласкавi, книжок: «Гайдамакiв» штук 20 та «Кобзаря» так з 15, чи що – як знаете; а таки опрiче того, – менi один такий екземпляр «Кобзаря», як ви дали старому, бо сором сказати, у мене нема нiякого!!! Та не забудьте свiй та Гребiнкин портрети, та й ще що-небудь таки черкнiть Вашому А. Корсуну. Кiнчайте «Мар’яну». Ось-ось одправимо до Вас у Петербург другий «Снiп». Дописка на першiй сторiнцi: Ради родини пишiть бiльш… Аркушiв зо два, зо три: пишiть брате! 18. Т. Г. Шевченка до П. М. Корольова 22 травня 1842. С.-Петербург СПБ. 22 мая 1842. Спасибi тобi, добрий чоловiче, за ласкаве слово, за грошi i за «Старину запорозьку», спасибi i тiлько що спасибi, а бiлше нiчого я не маю. Прийми не гнiваючись «Гайдамаки», а на «Кобзаря» вибач. Нема нi одного. Як надрюкую вдруге, то пришлю не один екз[емпляр]. З дякою шлю вам 6-ть екз[емплярiв] «Гайдамаки» – i сьомий вам на пам’ять, не забувайте мене, коли маете чим поминать. Лежу оце п’ятi сутки та читаю «Старину», добра книжка, спасибi вам i Срезневському. Я думаю дещо з неi зробить, коли здоров буду, там багато е дечого такого, що аж губи облизуеш, спасибi вам, – напиши, будь ласкав, земляче, коли будеш мать час, як там у вас, у Харковi, привiтали моi «Гайдамаки», чи лають, чи нi, напиши щиру правду, i за щиру правду скаже щире спасибi Т. Шевченко. 19. В. І. Штернберга до Т. Г. Шевченка Липень 1842. Рим Рим, 1842 г. Июля, не знаю котрого. Здравствуй, любезный Шевченко! Давно, брат, очень давно мы с тобою не видались. И время-то и не так велико – 2 года, а многое с тех пор переменилось, того уже не стало, та замужем, другой овдовел, а там дома все старая песня. Это уже в порядке вещей. Боже мой! Хоть бы заглянуть туда, что там у вас поделывается. Ты вообрази, что, кроме твоего письма, я никакого известия из Петербурга не имел, правда, я сам виноват: ленив писать, но все-таки я писал, меня более всего удивляет, что дядько мне не пишет, уж я и не знаю – писать опять, письма там, ведь, дороги. Только прошу тебя, любезный Шевченко, не думать, чтобы я мог забыть друзей моих, это было бы так же неблагодарно, как забыть человека, который мне сделал добро. Это еще более, добро можно сделать по какому-нибудь постороннему внушению, а быть другом человеку, делить с ним горе и радость, для этого надо иметь истинно добрую чувствительную душу. Да, рассуждать-то мы умеем, но ведь надо и на деле доказать; кто ж делом виноват, помилуй! Благодарю тебя от души за письмо, которое ты мне прислал с Орловым, – оно меня очень обрадовало, я живо вспомнил нашу петербургскую жизнь и милое семейство Шми[д]та, которое ты в малых чертах так живо представил. Но жаль очень бедную Наташу, милое было дитя. Когда будешь у них, не забудь сказать им, что я их люблю по-прежнему, Иллариону Ивановичу и Фицтуму я непременно на днях напишу. Много, много хотел бы тебе сказать, да вот уже Василий Иванович сбирается итти. Прощай, любезный Шевченко, будь здоров, и дай Бог тебе успеха, чтоб скорее быть к нам. Василий Иванович тебе все расскажет. Ставассер тебе шлет поклон и все, кто тебя знает. Прощай. Твой Штернберг. Мокрицкий, который занимается искусством с необыкновенной яростью, хотел тебе приписать, но уже поздно теперь, надо отправиться прямо к дилижансу, едем провожать Василия Ивановича. При первом случае напишу тебе еще. Если увидишь Иоахима, расцелуй его. На четвертiй сторiнцi: Любезному Тарасу Шевченко от Штернберга из Рима. 20. В. С. Семененка-Крамаревського до Т. Г. Шевченка Лiто 1842. С.-Петербург Почтенный Тарас Григорьевич! Вы уже, вероятно, на меня сердитесь, полагая, что я об Вас совершенно забыл, но Вы извините меня ради хлопот, которые я имел в продолжение этого времени. Вот вам объяснение на Ваши рисунки. 1) Денис Давыдов виделся с Суворовым на поле; прилагаю книжку, которая объяснит Вам все. Старайтесь однако же, чтобы в этом рисунке фигуры не были карикатурны! 2) Портрет Репнина прилагаю. 3) Депутаты явились к Суворову без всего – с голыми руками. Все эти рисунки должны быть готовы к 1-му числу августа непременно. Не нужно ли Вам денег? Ежели нужно, то можете получить в понедельник. Ваш В. Сем[ененко]-Кра[маревский]. 21. Т. Г. Шевченка до Я. Г. Кухаренка 30 вересня 1842. С.-Петербург С.П.Б. 1842 – 30 сентября. Сидимо оце вдвох з Кiндратом, п’емо чай та сумуемо, прочитавши ваше письмо, думаемо собi вдвох, де-то тепер наш добрий, наш щирий кошовий, чи ще в Тулi, чи вже за Тулою, чи, може, вже дома, та вже нехай де хоче буде, аби був здоров. Спасибi тобi, мiй сизий голубе, що не забуваеш мене на чужинi одинокого, i всi нашi щирi приятелi дуже дякують, i Гулак, i Елькан, i Семененко, я всiх iх сьогоднi бачив i всiм разiв по двiчi читав твое письмо, а прийшовши оце додому, ще раз прочитали ми вдвох собi з Кiндратом, удвох кажу, бо третього нема, нема вже Хтодота меж нами, учора поiхав сiромаха в Киев служить Богу i государю, як той казав, а ми пропадаемо в цьому проклятущому Пiтерi, щоб вiн замерз навiки, тут тепер 10° морозу, не вам кажучи, а кожуха нема, чорти б убив його батька, i купила нема. Ну, та нехай стара в’язне – бiльше м’яса буде, роздобудемо як-небудь, а поки що ось що: Чорноморський ваш побит у цензурному комiтетi, цензор Корсаков говорить, що нiчого не вимараемо, коли хочете, каже, то не читаючи подпишу. Моторний, спасибi йому, не знаю, що скаже театральний, як до його дiйде, але, здаеться, що й той моторний, побачимо, як тiлько все кончиться, то дам звiстку. Переписав оце свою «Слепую» та й плачу над нею, який мене чорт спiткав i за який грiх, що я оце сповiдаюся кацапам черствим кацапським словом. Лихо, брате отамане, ей-богу, лихо. Це правда, що окроме Бога i чорта в душi нашiй есть ще щось таке, таке страшне, що аж холод iде по серцевi, як хоч трошки його розкриеш, цур йому, мене тут i земляки, i не земляки зовуть дурним, воно правда, але що я маю робить, хiба ж я винен, що я уродився не кацапом або не французом. Що нам робить, отамане-брате? Прать против рожна чи закопаться заживо в землю – не хочеться, дуже не хочеться менi дрюковать «Слепую», але вже не маю над нею волi, та цур iй, а обридла вже вона менi. Присилайте, будьте ласкавi, що ви там маете доброго, та не журiться, компонуйте, нехай вам Бог помага. Скомпонував я ще драму чи трагедiю в трьох актах, зоветься «Данило Рева». Не знаю, що ще з неi буде, бо ще i сам не читав, прочитаемо вдвох, як приiдете, бо я таки вас зимою сподiваюся, а весело б було, матерi його ковiнька. Кiндрат каже, що iз хати б не виходили, все б сидiли та балакали, та галушки б та всяку всячину варили, та спiвали б, та танцювали. Приiзжайте, голубчику, коли можна буде, а поки що поклонися своiй любiй жiнцi. На сiм тижнi побачу ваших дiточок, бо поiду в Царське] С[ело]. Бувай здоров, мiй щирий рiдний брате отамане, згадуй, коли будеш мать час згадать, сiрому Т. Шевченка. 22. Т. Г. Шевченка до П. М. Корольова 18 листопада 1842. С.-Петербург Ноября 18 – 1842. Спасибi тобi, мiй голубе, що хоч ти мене не забуваеш: прочитав я твое ласкаве письмо тiлько позавчора, бо позавчора вернувся в Петербург. Мене носив проклятущий пароход у Шведчину й Датчину. Пливши в Стокгольм, я скомпонував «Гамалiя», невеличку поему, та так занедужав, що ледви привезли мене в Ревель, там трошки очуняв. Приiхав у це прокляте болото та й не знаю, чи вже й виiду. Хоч лiкар i говорить, що ничево, одначе так кивне головою, що аж сумно дивиться. Сьогоднi оце трошки легше стало, можна хоч перо в руках удержать. А, лебедику, як не хочеться кидать землю, хоч вона й погана! а треба буде, хоч воно ще й рано. Молю тiлько милосердного Бога, щоб помiг менi весни дiждати, щоб хоч умерти на Украiнi. Заставили мене злиднi продать своi компоновання всi – i дрюкованi i не дрюкованi. Як побачите Корсуна, то скажiть йому, що «Мар’яна» продана, коли дрюкуе вiн тепер, то нехай, а коли нi, то щоб i не зачинав, бо з перших чисел декабря купець зачинае дрюковать. Хоч би Бог привiв подивиться на своi сльози, докупи зiбранi. Поклонiться старому Грицьковi, як побачите, i Петровi Гулаку. Скажiть Грицьковi, що я змалював його панну Сотникiвну i, може, на цiм тижнi пошлю йому, як здужатиму письмо написать. Не забувайте мене, будьте ласкавi, напишiть, коли матимете час, швиденько до мене, бо вже з пiвроку, як не чую нiчого iз рiдноi моеi Украiни, може, вже й нiколи не почую. Прокляте море, що воно менi наробило. Бувайте здоровi, не забувайте мене. Щирий ваш Т. Шевченко. Поклонiться, будьте ласкавi, Метлинському, спасеть його Бог за його «Думки i ще дещо», тiль i полегкостi, що вони. 1843 23. Т. Г. Шевченка до Г. С. Тарновського 25 сiчня 1843. С.-Петербург С.-П.бург, 25 января 1843. Спасибi вам, Григорiй Степанович, що ви мене таки не забуваете, ще раз спасибi. А я вже думав, що мене всi одцурались, аж бачу – нi, есть ще на свiтi хоч один щирий чоловiк. Чув я, що ви нездужали, але думав, що так тiлько, звичайне по-панському. Аж як розказав менi Дараган, то я аж злякався. Слава Господовi, що минуло, цур йому, щоб i не згадувать. А ось що, шкода, що ви сю зиму не приiхали, у нас була виставка в Академii i дуже добра. А тепер через день дають «Руслан[а] и Людмилу». Та що то за опера, так ну! а надто як Артемовський спiва Руслана, то так, що аж потилицю почухаеш, далебi правда! добрий спiвака, нiчого сказать. От вам i все, що тут робиться. Василiй Іванович вернувся iз Італii ще товщий, як був, i розумнiший i добрiший, дякуе вам i кланяеться. Карл Павлович байдики б’е собi на здоров’я, а «Осада Пскова» жде лiта. Михайлов кончив вашу картину добре. Штернберг пише менi, що вiн нездужав, але тепер вичуняв i вам кланяеться, бо вiн дума, що ви в Петербурге. А я… чортзна-що, не то роблю що, не то гуляю, сновигаю по оцьому чортовому болотовi та згадую нашу Украiну. Ох, якби-то менi можна було приiхать до солов’я, весело б було, та не знаю, спiткали мене проклятi кацапи так, що не знаю, як i випручаться. Та вже ж як-небудь вирвусь хоч пiсля Великодня i прямiсiнько до вас, а потiм уже дальше. Ще ось що, намалював я се лiто двi картини i сховав, думав, що ви приiдете, бо картини, бачте, нашi, то я iх кацапам i не показував. Але Скобелев таки пронишпорив i одну вимантачив, а друга ще в мене, а щоб i ця не помандрувала за яким-небудь москалем (бо це, бачте, моя «Катерина»), то я думаю послать ii до вас, а що вона буде коштувать, то це вже ваше дiло, хоч кусок сала, то й це добре на чужинi. Я намалював Катерину в той час, як вона попрощалася з своiм москаликом i вертаеться в село, у царинi пiд куренем дiдусь сидить, ложечки собi струже й сумно дивиться на Катерину, а вона сердешна тiль не плаче та пiдiймае передню червону запащину, бо вже, знаете, трошки тее… а москаль дере собi за своiми, тiлько курява ляга – собачка ще поганенька доганя його та нiбито гавкае. По однiм боцi могила, на могилi вiтряк, а там уже степ тiлько мрiе. Отака моя картина. Коли вподобаете, добре, а нi, то на горище, поки я приiду, а вже коли приiду, то не виганяйте мiсяць або другий, бо в мене i на Украiнi, окроме вас, нема пристанища, а я вам що-небудь намалюю. Спасибi вам i за ласкаве слово про дiтей моiх «Гайдамакiв». Пустив я iх у люди, а до цii пори ще нiхто й спасибi не сказав. Може, й там над ними смiються так, як тут москалi зовуть мене ентузiастом, сирiч дурнем. Бог iм звидить, нехай я буду i мужицький поет, аби тiлько поет, то менi бiлше нiчого i не треба. Нехай собака лае, вiтер рознесе. Ви, спасибi вам, боiтеся менi розказувать про людей – цур iм, покоштував уже я цього меду, щоб вiн скис. Бачив я вчора вашого хлопця рисунки, добре, дуже добре, тiлько треба йому другого майстра, бо вiн тiлько яблука та огiрки i малюе, а це така рiч, що серце не нагодуеш. А з його був би добрий маляр, бо воно хлоп’я до всього беруче. Обiцянку пришлю вашим дiвчатам к Великодню, а може, й раньше, коли впораюсь. Тiлько не ту, що вам писав, а iншу, по-московському скомпоновану. Щоб не казали москалi, що я iх язика не знаю. Бувайте здоровi, нехай з вами дiеться все добре, i не забувайте щирого вашого Т. Шевченка. 24. Т. Г. Шевченка до Я. Г. Кухаренка 31 сiчня 1843. С.-Петербург Отамане! Шкода, що в тебе руки не такi довгi, щоб досягти до моеi чуприни, а воно б добре було. Якби нiколи, або нездужав, або що-небудь таке, то ще б нiчого, а то все так як треба, та ледащо, не вам кажучи, хоч i сором, та що маю робить – такий уже вдався. Тепер зачну: спершу. Як будете ви менi розказувать про вареники та проче, то я вас так вилаю, як батька рiдного не лаяв. Бо проклятуща ота страва, що ви розказували, недiль зо три снилась. Тiлько що очi заплющу, вареник так, так тобi i лiзе в очi, перехрестишся, заплющишся, а вiн знову. Хоч «Да воскреснет» читай, таке лихо. А вдруге, чом ви менi не присилаете костюма для Головатого. Ваш кошовий, здаеться, тут, але я його не бачив. Я ось що думаю: замiсть того, щоб малювать Головатого для вас одного, то я лучше зроблю лiтографiю в 200 екземплярiв, i то тойдi тiлько, як буду мать грошi, бо це таке дiло, що без грошей не втнеш. А коли хочете, щоб швидче, то ви спитайте у своiх, чи багато iх найдеться таких, що хотять мать у себе Головатого. Я зроблю рисунок i пошлю в Париж лiтографiровать, бо тут не зроблять так як треба. А коштувать се буде 1000 руб. асигна[цiями]: так воно, бачите, грошi хоч i не нашому братовi сердешному. Так я думаю, щоб у мене все це не сiло на потилицi, зробiть ви подписку меж товариством на 100 чоловiк або як знаете. Коли все це, що я говорю, зробить можна, то ви й напишiть менi i пришлiть одежу, а я вам пришлю ескiз. Я думаю його нарисовать, що вiн стоiть сумн[ий] коло Зимнього дворца, позаду Нева, а за Невою крепость, де конав Павло Полуботок. Помiркуйте самi, як це лучше зробить, бо менi й самому дуже хочеться кликнуть на свiт Головатого, на Украiну я не надiюсь, там чортма людей, нiмцi проклятi – бiлш нiчого. «Чорноморський побит» вийшов з цензури так як треба. Театральний цензор сказав, що йому не треба пiдписуваться, коли воно буде надрюковано. Я в мартi мiсяцi iду за гряницю, а в Малоросiю не поiду, цур iй, бо там, окрiм плачу, нiчого не почую. То ви напишiть, що менi робить з «Чорноморським побитом». Скомпоновав ще я маленьку поему «Гамалiя», дрюкують у Варшавi. Як видрюкують, то пришлю. І «Назара Стодолю» – драма в трьох актах. По-московському. Буде на театрi пiсля Великодня. Хтодонт умер у Киевi. У Гулака вчора був концерт, i вiн вам кланяеться. Елькан джеркоче на всiх язиках так, як i перше, теж кланяеться. Семененко оженився. Кiндрат рисуе та сумуе, та згадуе вас. А я гуляю собi на безголов’я. Бувайте здоровi. Т. Шевченко. 25. Т. Г. Шевченка до П. О. Корсакова 15–19 лютого 1843. С.-Петербург Петр Александрович! Потрудитесь подписать на «Кобзаре» позволение для второго издания. Преданный вам Т. Шевченко. 26. П. О. Кулiша до Т. Г. Шевченка 20 жовтня 1843. Киiв Милостивый государь Тарас Григориевич! Писал я к Вам два раза из Украины, но, верно, Вы не получили ни одного моего письма. Я написал первую часть «Украины». Это составит отдельную малороссийскую поэму до Богдана Хмельницкого. Хмельницкий составит вторую, междоусобия третью, Мазепа и шведчина четвертую. Знающие люди восхищались первою частью и уговорили меня скорее печатать, что я и сделал. «Украина» печатается в Киеве и скоро выйдет в свет. Посылаю Вам 30 билетов. Раздайте, пожалуйста, в Петербурге, а я Вам экземпляры немедленно вышлю. Из своей поездки извлек я величайшие результаты. Вы это со временем увидите. О гайдамаках я записал прекраснейшие рассказы, которые вместе с другими составили том и будут изданы под заглавием «Малороссийские предания» etc. Вашего дiдуся я не нашел в Чигирине. Напишите, пожалуйста, что хорошего видели и слышали Вы в Малороссии. Шкода, що не будете в Киев. А мне бы очень пригодилось поговорить с Вами кой о чем. С истинным уважением имею честь быть Вашим покорнейшим слугою П. Кулеш. 1843, окт[ября] 20, Киев. P. S. Пишу это письмо прихватком. По получении от Вас ответа напишу Вам кой о чем подробно. 27. Т. Г. Шевченка до В. О. Закревського 10 листопада 1843. Яготин Великий мiй i щирий друже Вiкторе Олексiйовичу! Постигла мене долоня судьби, або побила лиха година. Як хочеш, а воно однаково; ось що, у мене оце з тиждень уже буде, як я од якоiсь непотребницi або блудницi нечестивоi купив за три копи меди, i знаеш, яку я цяцю купив? Ой братику-лебедику! Отакий зелений, як оцей сучий папiр… Аж сором вимовить, ху…ху… хуярик!!! Ох, аж страшно! Лежу оце, братику, стогну та проклинаю все на свiтi! А поцьку забув уже, як i зовуть. Мене оце аж трясця затрясла, як прочитав твою цидулу. Чого б ми оце з тобою не сотворили, та ба, у мене така суха морда, що аж сумно. Думав, щоб окутаться у три кожухи, так перше те, що нижче пупа лихо, а друге те, що чортма нi одного кожуха, мiркуй як сам здоров знаеш. Намочи, серце, морду, та намочи не так чортзнаяк, а так як треба. Та пом’яни во псалмi Бахусовi щирого жерця спиртуозностей Т. Шевченка. Всiм вашим родичам низенько кланяюсь. У кого есть чада, то i со чади, а в кого нема, то тiлько так. А Ганнi вродливiй скажи, що як тiлько очуняю та кожух пошию, то зараз i прибуду з пензлями i фарбами на цiлий тиждень; скажи iй, що я аж плачу, що проклята хурт[ов]ина на цей раз зо мною так пожартувала. Прощай, голубчику, нехай тобi Бахус помага тричi по тричi морду намочить. Амiнь. Нудьгою i недугою битий Т. Шевченко. У Яготинi, року Божого 1843, ноября 10. 28. Т. Г. Шевченка до В. М. Репнiноi 29 листопада 1843. Яготин Я как мастер, выученный не горем, а чем-то страшнее, рассказываю себя людям, но рассказать вам то чувство, которым я теперь живу, все мое горе – мастерство бессильно и ничтожно. Я страдал, открывался людям, как братьям, и молил униженно одной хотя холодной слезы за море слез кровавых – и никто не ка[п]нул ни одной целебной росинки в запекшиеся уста. Я застонал, как в кольцах удава – «он очень хорошо стонет», – сказали они — И свет погас в душе разбитой! О бедный я и малодушный человек! Девушка, простая девушка (камни бы застонали и кровью потекли, когда бы они услышали вопль этой простой девушки); но она молчит, гордо молчит, а я, о Господи! удесятери мои муки, но не отнимай надежды на часы и слезы, которые ты мне ниспослал чрез своего ангела! о добрый ангел! молюсь и плачу перед тобою, ты утвердил во мне веру в существование святых на земле! 29. Р. Р. Штрандмана до Т. Г. Шевченка 14 грудня 1843. Яготин Яготин. 14 декабря. Необыкновенные вещи, просто чудеса на свете делаются! Вообрази, Тарас Григорьевич, носятся слухи, что я еду в Петербург, а сам я о том сведущ столько, как и Вы, бачуть даже, что еду не далее, как в субботу… Впрочем, вероятно, в Ковалевке будут говорить о том обстоятельнее и внятнее. Приезжай, Бога ради, в Яготин хоть на денек, как-то больно расстаться, не простясь, при том, кто знает, когда свидимся. Хотелось бы много, много побеседовать с Вами, удалый поэт, добрый дружище, остатний из козаков! Но время спешное, да и переписываться из Яготина в Ковалевку как-то негоже. Право, приезжайте в Яготин! Не поминай лихом. Роман Штрандман. Если разбогател, так пришли грошей рублив 30, бо жутко приходится. На зворотi: Тарасу Григорьевичу Шевченку от Штрандмана. 30. Т. Г. Шевченка до В. I. Григоровича 28 грудня 1843. Яготин Яготин. Батьку мiй рiдний, порай менi, як синовi, що менi робить? Чи оставаться до якоi пори, чи iхать до вас. Я щось не дуже ударяю на Академiю, а в чужоземщинi хочеться бути. Я тепер заробляю грошi (аж дивно, що вони менi йдуть в руки!), а заробивши, думаю чкурнуть, як Аполлон Нiколаевич. Думаю, що так лучше, а може i помиляюсь. Порайте, будьте ласкавi! Якраз на Святвечiр був я у Пирятинi у староi матерi вашоi, батьку мiй. Рада, дуже рада була старенька, спасибi iй. Тричi заставила мене прочитать вслух письмо, що ви писали о Ваничке. Єй-богу, i я заплакав, хоч я i не дуже сльозоточивий. Батечку мiй! Пишiть до староi частенько, бо вона чита всяке ваше письмо, аж поки не получить другого. І це вся ii радiсть. З плачем нарiкае на меншого сина, що вiн до неi не iде. Перехрестила мене, поблагословила, i я пiшов до брата вашого через улицю снiдать, взявши у старенькоi цвiти оцi. Навдивовижу i на радiсть вам посилаю, батьку мiй! Од сентября я не бачився з Григорiем Степановичем, а побачуся швидко. Я тойдi просив у вас вида, i як ви його прислали, то я його ще й не бачив. А тепер ось чого прошу. Коли побачите, що менi треба вернуться до вас, то, будьте ласкавi, пришлiть ще на два мiсяця; а коли менi не треба вертаться в Академiю, хоч менi й дуже хочеться, то пришлiть, батьку мiй, безсрочний атестат на iм’я Григорiя Степановича. Страшно дивиться менi на грядущее, бо воно погане. А тепер менi добре, дуже добре. Порайте, що менi робить. Коли не зберу грошей, щоб поiхать за границю, то зберу так, щоб приiхать в Академiю, бо ей-богу, хочеться вчиться. Багато, багато треба б менi написать до вас, та нiколи, бо вже сiдають, а я дописую. Нехай вам Бог пошле того, чого ви самi собi просите. Щирий син ваш Т. Шевченко На зворотi: В Яготин местечко, Пирятин[ского] уезда, Варваре Николаевне княжне Репниной, писать мне. 1844 31. О. В. Капнiста до Т. Г. Шевченка 18 сiчня 1844. Ковалiвка 18 января 1844, с. Ковалевка. Крайне сожалею, что не имел удовольствия видеться с Вами, любезный Тарас Григорьевич! 13-го поджидал Вас в Ковалевке, 15-го думал найти Вас у себя, возвратясь из Яготина. Но Вы проскользнули, як вьюн скризь вершу. Что ближе у меня на душе, о том поведаю Вам. Мне поручено просить Вас – не заезжать, как Вы предполагали, а главное, не писать ни под каким предлогом. Я знаю Вас и совершенно уверен, что Вы свято и ненарушимо это исполните. Не огорчитесь, добрый Тарас Григорьевич, моею откровенностию. Она не из дурного источника. Ежели вспомните мои слова, то признаете меня вправе говорить Вам с искренностию. Душа способна развиваться в истинно возвышенных чувствах. Эгоизм не должен иметь места между ими. Временное увлечение исчезает, как дым, но нередко пятна остаются невыводимые и помрачают душу, отзывающуюся в совести. Я считаю на твердость Вашего характера и думаю, что Вы исполните просьбу мою не для меня. Ежели Вы приняли ее с такою же искренностию и не огорчились ею, то Вы доставите мне душевное утешение, писавши мне о всем, что относится к успехам Вашим на поприще Вашем, о всем, что встретите Вы на пути жизни; будьте уверены, что всегда и во всяком случае Вы найдете во мне искренного человека, с живым желанием Вам существенного добра. Благодарю Вас за труд, который Вы для меня приняли; он будет мне напоминать душею уважаемого старца и вместе доброго моего земляка. Бог да благословит путь Ваш и венчает добрым успехом начинания Ваши. Примите прилагаемое приношение и верьте искренним чувствам душею Вам преданного Алексея Капниста. Все мои домочадцы семейным хором свидетельствуют Вам их преданность; Ульяна Дмитриевна особенно благодарит Вас за добрую память. Пишите из столицы. Ежели что не помешает мне быть в Харькове, то я исполню все Ваши поручения и оттуда же буду писать Вам в Петербург. 32. Т. Г. Шевченка, І. М. Корбе, В. О. Закревського, Я. П. де Бальмена до М. А. МАРКЕВИЧА 22 сiчня 1844. Вейсбахiвка Ми, по милости Господней, гетьман, повелiваемо вам – деркач в сраку! – щоб ви – генеральний обозний! – прибули до нас сьогодня, коли можно, а не то завтра – у Безбуховку – до гетьмана. Т. Шевченко рукою власною Полковник компанiйський – Корба. Января 22-го дня, року 1844-го Генеральний старшина Вихтор Мочеморденко. Вiйськовий iесаул Якiв Дибайло. На першому аркушi: Великоможному пановi генеральному обозному Маркевичу добродiевi Унiверсал в Туровку. 33. М. А. Маркевича до Т. Г. Шевченка Близько 22 сiчня 1844. Турiвка Не дуже гетьмануй, А бiльше кабануй, Мiй навiжений чоловiче, Горiлочку лигай, Да в пузо сало бгай, Да, й годi! А як чорт пiдтиче Тебе гетьмановать Да на старшин гукать З Мазепинською булавою, Тогдi, Тарас, не плач: Бо не один деркач Московськой дужою рукою На срачецьцi поб’ють Ще й плакать не дадуть. Смотри ж, Тарасе, схаменися: Горiлочку лигай, Да салом заiдай, Да як нап’ешся – спать ложися.     Н. Маркевич. 34. В. М. Забiли до Т. Г. Шевченка Початок лютого 1844. Борзна 1844 по получении Записки, в тот день написано, а отправлено 21 Июня. За що ти лаешся, Тарасу, Що не найшов в Борзнi припасу, Якого ти тогдi бажав? Сам ти такий, як мене лаеш. За що? ти, може, попитаеш: За те, що в хутор не забiг. Який же ти земляк? Який же ти писака? Неначе гнав тебе собака, Боявся день подаровать, Щоб побувать у мене в хатi, Щоб пiсень вмiстi заспiвати, Якii серце нам гризуть. Ми б на бандурцi забринчали, А циганчата б танцьовали, Хоч би вже з лихом пополам. Я б рад би був тобi, як брату, Якби забiг до мене в хату, Неначе б сваху шановав!!! В мене худоби дуже мало, Да ще б найшов горiлку, сало! Із’iли б трошки й запили! Да розказав би дещо гарне: Про землякiв, не iностранне, Бо я до язикiв невдавсь. Дак нi!.. Зазнався, бач, з панами, А земляка дак i забув. Бодай тобi за сюю штуку Послали вiдьми отцю муку, Послухай, зараз iскажу: Борщу, вареникiв, ковбас, литiвки, Сеньгi, чахонi i скумбрiйки, З пiвгоду щоб не коштував. Щоб цiлий день не пив горiлки, Не довелось щоб i наливки Хоч раз один ковтнуть насмiх, Да щоб приснилось: бужанина, В’юни, лоскiрка i свинина З сметанкою, да iз хрiнком!!! Отii щi щоб iв ти руськi! Отii совуси хранцюзькi!!! Що тiльки в животi бурчать. Лютую я на тебе дуже, Тобi ж дак, може, i байдуже, Мене ж за серце зачепив!!! ………………. Іще скажу словце, Тарасу, Бiда жить в свiтi без запасу, Грошима люде що зовуть. Я б ще побув у Петенбурсi І побував би в вашiй бурсi, Що, Академiей зовуть. Побачив би тебе, Тараса, Того, що написав Торквато Тасса, Того, що славний медальер!?? Там Григорович е, добряга, Да ще б найшовся б чолов’яга, І серце б трохи пожило. Там Глинка, той, що добре грае, Що пiсень всяких вiн спiвае, Як би весною всi птахи. Дак що ж робить, не маю долi, Живу у свiтi, як в неволi, Як пташка в клiтцi, так i я! Спiвають пташки i в неволi, Да все не так, як би на волi, Що аж звiрi танцюють iм. Прощай! Не хочу бiльш писати, Паперу бiльш щоб не псовати, Нехай судовики псують!!!     Вiктор За[бiла]. Прошу покорнейше ответа, а лицам, здесь помянутым, мой усерднейший поклон, равно и себе прошу засвидетельствовать. Довольно трудное обстоятельство, но надо исполнить. Погано без грошей. 35. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка 2 лютого 1844. Яготин Шевченке. Сестра моя, умирая, произнесла трижды слова: «Выше, выше, выше!» О, возьмите себе девизом эти таинственные слова; я Вам их приношу в дар как избранному брату души моей. Выше душою, выше гением, выше сердцем. Вот цели, которые Вы должны достичь. Свобода, родина, самоотвержение, любовь воспеты Вами! Воспойте их вновь и выше! Пойте неутомимо, чувства вечно новы! Не выпускайте лиры из рук Ваших, не кладите ее на ступенях, ведущ[их] к обману, к лести, к предательству. С лирою молитесь, ударьте в струны ее величавыми аккордами, воспойте славу творца, милосердие Спасителя, прикоснитесь к ней с смиренным воплем, оросите струны дивной лиры Вашей слезами раскаяния, ибо все грешны, Вы и все, ударьте еще в них восторженным гимном благодарности за все, за все – за слезы и милости, за страдания и за озолоченные дни, за гений и за доброту, с лирою любите, с лирою гласите правду, с лирою будьте заступником бедности, страдания, невинности, с лирою будьте благотворителем впавших в ошибку, зовите всех и счастливых и терпящих, богатых и убогих, и семейных и сирых, и вельмож и малых, и чистых и уронивших в грязь разврата свою белую одежду, зовите всех на простор, на свободу, на чистый воздух, на солнце, на радость для услышания великой и славной песни. Пойте, пойте выше, выше, выше. Яготин, 2-е февраля 1844 года. 36. Т. Г. Шевченка до С. О. Бурачка Мiж 22 i 24 березня 1844. С.-Петербург Дайте менi, будьте ласкавi, коли маете дома, «Историю» Маркевича. Бо я нездужаю, не вихожу з хати, а нiчого читать. А коли нема «Истории», то дайте «Маяка», бо я його ще i в вiчi не бачив з нового року. Щирий ваш Т. Шевченко. 37. Т. Г. Шевченка до С. О. Бурачка Мiж 26 березня i 4 квiтня 1844. С.-Петербург Христос воскрес! Спасибi вам за оцей «Молодик». Коли маете ви ще остатнi книжки цього «Молодика», то дайте, будьте ласкавi, прочтенiя ради. Окроме малоросiйського, цей я маю, та ще коли е зайвий новий «Ма[як]», то теж дайте. Та [дайте ще], коли готова коректура, що для мене; бiлш нiчого. Бувайте здоровi. Я щось трохи недомагаю. А може, увечерi зайду, як трохи полегша. Щирий ваш Т. Шевченко. На зворотi: Его высокородию Степану Онисимовичу Бурачку. В 14 линии, в доме Мальгиной. 38. Т. Г. Шевченка до О. М. Бодянського 6–8 травня 1844. С.-Петербург Мабуть, такого ледачого до письма чоловiка i на свiтi нема, як я. Третiй тиждень лежать оцi книжки у мене, i я всякий день думаю писать до вас, потурбуйтесь, будьте ласкавi, оддать iх у ту контору, що ви говорили, бо я ii не знаю адреса, а в вас тойдi не спитав. Оддайте «Тризну» по копi, а «Гамалiю» по пiвкопи серебром, проценти такi, якi вiн положить. «Гамалiя» не поправлений, як ми з вами тойдi поправляли, бо без мене надрюкований полукацапом. Ще ось що, чи я вам розказував, що я хочу рисовать нашу Украйну, коли не розказував, то слухайте. Я ii нарисую в трьох книгах, в першiй будуть види, чи то по красi своiй, чи по iсторii прикметнi, в другiй теперiшнiй людський бит, а в третiй iсторiю. Три естампи уже готовi – «Печерська Киiвська криниця», «Судня в селi рада» i «Дари Богдановi i украiнському народовi». У тiм мiсяцi пришлю в Москву з бiлетами на подписку. В год буде виходити 10-ть картин. На види i на людський бит текст буду сам писать або Кулiша проситиму, а на iсторiю потурбуйтесь, будьте ласкавi, ви писать три листочки в год. Тiлько по-нашому – щоби тямили безглуздi кацапи. Текст думаю випускать раз в год, а картини тричi. Послав би вам «Кобзаря» свого i «Гайдамакiв», та, ей-богу, i в себе не маю нi одного екз[емпляра]. Не здивуйте, що я так мало пишу вам, далебi нiколи, iду в Академiю малювать, а коли матимете час i охоту, то пишiть до мене в С.П.Б., в Импер[аторскую] Акаде[мию] худож[еств] Тарасу Григоровичу Ше[вченку]. Бувайте здоровi, згадуйте iнколи щирого до вас Т. Шевченка. 39. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка 17 травня 1844. Яготин Яготин, 17-го мая 1844. Благодарю Вас за поручение Ваше. Оно доказывает мне, что Вы нас не вовсе забыли. Душевно приятно мне было читать, что Вы занимаетесь, и то с успехом. Я надеюсь со всеми, читавшими Ваши произведения, что и перо не лежит у Вас в бездействии: это было бы ужасное преступление. Вашим же стихом я выскажу Вам добрый совет: «Не погасай твое светило». Никто из нас не едет за границу; мы все это лето на старом месте, а что будет? Бог один знает. Я на него единого уповаю и для себя и для других. Лишь письменно передать могу поклон Ваш нашему другу, которого имя Вы уже забыли!!! Вы его назвали Василием Алексеевичем!!! Он неделю тому назад оставил Яготин, отправляясь уже за границу. Да благословит Господь путь его и да возвратит он всем нам этого редкого человека! Он ожидал от Вас ответа и не дождался. Родители мои и Глафира шлют Вам душевный поклон. Прощайте, Тарас Григорьевич; Вам также желаю от искреннего сердца счастия и успеха и благодати! Варвара Репнина. На четвертiй сторiнцi: Милостивому государю Тарасу Григорьевичу Шевченке в Академию художеств в Петербург. 1844 40. П. О. Кулiша до Т. Г. Шевченка 5 червня 1844. Киiв Коханий земляче! Спасибi за книжечку – «Тризну». Дещо в iй промовляе до самого серця. Ще жду «Гамалii», «Кобзаря» i «Гайдамак». Де хоч бери, а не пришлеш, то й на очi мiнi не показуйсь. Ой як же я зрадiв, довiдавшись з твоеi суплiки, що ти не мариш дармо часу у тiй Петровiй бурсi! Нехай тобi, приятелю, Господь помагае на все добре, а об менi будь певен, що вже я не грiтимусь даром коло твого куреня; чи дровець, то й дровець принесу; чи пшона на кашу, то й пшона придбаю; сказано – що Бог послав! Аже ж недурно ведеться помiж людьми та гуторка, що колись Бог посаджав людей кругом ваганка з кашею, да й подавав такii ложки, що держа[л]но довше руки (а треба за самий кiнець держати); то премудрий Салимiн i сказав: «Будете, – каже, – ви всi голоднi, як кожен об собi тiльки промишлятиме; а годуйте один одного сими ложками, то не загинете з голоду».[12 - Се вже опiсля перевернули його старосвiтську гуторку на запорожцiв, що буцiм iх так годувала матушка.] Розумнi були стародавнi люде! Багацько в iх було таких приказок, що буцiм так собi, витребенька, а розмiзкуй лиш, до чого воно йде, так ой, ой, ой! Отак же й нам, що взялись протирать очi своiм землякам, треба один одному пособляти, один одному радити; а то не буде добра з нашого писання. І латини добре знали, що робиться од конкордii,[13 - Згоди.] а що од дискордii; да й батько козацький, старий Хмельницький, не згiрше того латиша Саллюстiя промовив, умираючи: «Тим i сталась, каже, страшенная козацькая сила, Що у вас, панове молодцi, була воля й дума едина!». Тепер не така вже година настала, щоб брязкотать шаблюками. Ляхiв i татарву мов дiдько злизав, усе втихомирилось; прийшла пора поорудовать ще головою. Нуте ж, робiть усе так, щоб i Богу була хвала зате, що дав нам розум, i людям темним було видно кругом, як од свiчки, що стоiть на високому лiхтарi. Не протiв чого ж то й читаеться в Євангелii: «Тако да просветится свет Ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, иже на небесех». Їду знов на три мiсяцi на Вкраiну. Присилайте Вашi картинки в Чигирин з надписом: «Михаилу Грабовскому». Я в його буду, i вiн знатиме, куди мiнi iх переслать, да розтолкуйте мiнi хорошенько, що i як Ви хочете робить; а то не второпаю, що для Вас компоновати. Бувайте ж здоровi! Щирий земляк П. Кулiш. Рука власна. «Р. Б. 1844, Іюня 5 дня, зъ Кiева». Їду через три днi. 41. Т. Г. Шевченка до В. М. Репнiноi 8–10 червня 1844. С.-Петербург Будущей весною, коли Бог поможет окончить дело с владельцем братьев, тогда-то приеду в Малороссию. А коли нет, то и сам не знаю, куда я поеду. Теперь же, кроме льстивых, подлых писем помещику моих родственников, я ничего не пишу, искусство оставил в прошлом, а в Академию прихожу как на покой; горько, ужасно горько, но быть так, коли иначе не делается. 42. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка 19 червня 1844. Яготин 19 июня 1844. Яготин. Да, да, мой добрый Тарас Григорьевич, я, бу[дучи] родною сестрою, я не хотела Вас огорчать… не могла не удивиться молчанию Вашему… папенькой, к которому Вы непременно хотели… с Алексеем Васильевичем, от которого… получили, я уверена, дружеские отзывы… не взялась за перо, чтобы бранить Вас, а, напротив, чтобы стараться утешить Вас хоть сколько-нибудь; от грустного Вашего письма навернулись слезы у меня на глазах. Я так понимаю, [что] в Вас происходит, я так много думала о том, что Вас так теперь болезненно занимает… переносите ужасные испытания – да поможет Вам Господь! Никто, я думаю, как я, так горячо не присоединяет своих желаний к Вашим, дабы Вам во всем был успех! О, не откажите уведомить меня, когда Вы совершенно будете спокойны насчет братьев Ваших; я ник[огда] не смела Вас о них спрашивать, [хоть не] раз собиралась, но всегда слова з[амирали] на устах моих. Я хотела… благодаря доказательст[вам] веры Вашей в моей дружбе, я могу… о скором совершении такого… доля Ваша плачевна, но вместе так восхи[ти]тельна! Оставьте людей, живите и действуйте [для] друзей Ваших и для возвышенных сердец, [ко]торые всегда Вас поймут! И здесь мало кто [о]ценил, как должно, «Тризну». Один экземпляр я [по]слала в Одессу Стурдзе, умному, благочестивому, с восточным [во]ображением человеку; с нетерпением ожидаю ответ его; надеюсь вскоре переслать к Вам итог моей продажи. Николай Андреевич Маркевич, которому я отправила 10 экзем[пляров], вскоре послал мне должные деньги и написал мне насчет Вас и поэмы так миленько, что я ожидаю его с удовольствием. От других комиссионеров нет еще отзывов. Сама же я отдавала «Тризну», где только могла. В моем экземпляре, в котором вы мне писали, я возобновила все то, что было пропущено, также и в том, который послан в Одессу, дабы Стурдза Вас бы узнал всего. Недавно я была в Полтаве, ровно десять лет после последнего моего в ней пребы[вания]. В Полтаве… мы с Глафирой восхищались прекрасными [видами], стоящими внимания художников. [Жаль, что она] доселе не может никуда [двинуться]; не в моей [власти] расторгнуть препоны, препятствующие [ей переселиться] в такое место, где бы она могла [заняться] обрабатыванием драгоценного дара своего, но я не унываю и все надеюсь. О, если я когда-нибудь желала пламенно, богатства, [то это] теперь, мой добрый поэт, теперь, что я… прочла еще раз унылое Ваше письмо. С какою чистою радостию я воспользова[лась бы] правом сестры предложить Вам мое, чт[обы окончить это] ужасное дело, Вас ныне занимающее; [но] нет моего, нет ничего драгоценного, и [что] продала, все было бы Ваше. Помните, я говорила однажды, что одно из ужа[сных испытаний] сердца – это немощь дружбы. Рад бы [помочь другу] – и должен стоять на равне с… Остается одна молитва, средство в[сего более] действительное, если только будет… гореть истинная вера! Прибегните [к ней], добрый брат, не называйте судьбу… Что такое судьба? – Вы сами ск[азали], что все в руках Божиих: самые строгие… имеют свою благую цель, которую мы [можем] всегда понять, но зная, что сие зависит от [все]благого отца, который дал нам сына возлюбленного, чтобы мы были живы, подк[репляя] себя его мыслью в судоргах страдания воз[звал] к нему, дабы не допустить сердец наших к ропоту и со смирением носить крест наш. Вам тяжело до нельзя, если бы Вам носить одному, обратитесь к Богу, он простер Вам руку свою святую и сильную, Вы [к нему] пойдите, он Вас благословит что… настанут дни отрадные, настанут часы прохлады и вдохновения! Итак, Вы решаетесь печатать «Слепую», – как я рада! [По]лагаю, что Вы кое-что изменили: я нахожу, [что] там, где говорится о любви атаманского сына… есть какая-то темнота. В начале [Оксана] как будто бы не знает, что такое любовь, [мать] предсказывает ей, выслушав сон ее, что [приходит] пора любить и страдать – а когда [она жила] у пана-отца, то упоминается о какой-то [прежней] любви, о которой она вспоминает? Потом [не совсем] кажется ясно и то, отчего стреляют… и тут тоже как бы дело идет о каком-[то] прошедшем, неизвестном читателю. [Когда] Вы были у нас, я еще не хорошо разобрала [своего] впечатления, и сочувствие, возбужденное красотами [чувством], драматическим концом прекрасной поэмы Вашей, помешало мне ясно отдать себе отчет в том, что казалось недоступно понятиям моим; теперь же передаю Вам мои замечания довольно запутано, но я полагаю, что Вы меня поймете. Посвящение прекрасно и гармонирует с содержанием милой Оксаночки; я непременно примусь за малороссийский язык; я хочу наслаждаться всеми Вашими цветами; я представляю себе, как будет грудь болеть от чтения «Совы». Вы избрали один из тех случаев, из [которого] поэт, и такой как Вы, может извлечь… глубокое, раздирающее, что от… таких… Дописка на полях третьоi сторiнки: …там, в вечности, будет царство радости, а здесь блаженные плачущие. Но пора мне, добрый брат, оставить это послание; от нашего друга я ничего не получила, но он из Кракова писал к папеньке, что путешествие их благополучно совершается. Всю зиму папенька был болен, много ночей я провела у него в кабинете – именно в день Вашего рождения я записала к Вам письмо, которое после не послала. 43. Т. Г. Шевченка до О. М. Бодянського 29 червня 1844. С.-Петербург 29 июня. Чи ви на мене розсердились, чи недобра вас знае, уже другий мiсяць як жду од вас звiстки хоч якоi-небудь, нема та й годi, чи получили ви «Тризну» i «Гамалiя», чи нi, i як там у вас iх привiтали, скажiть менi, будьте ласкавi, я рисую тепер Украiну – i для iсторii прошу вашоi помоги, я, здаеться, тойдi вам розказував, як я думаю це зробить. Бачте, ось як. Нарисую види, якi есть на Украiнi, чи то iсторiею, чи то красотою прикметнi, вдруге – як теперiшнiй народ живе, втрете – як вiн колись жив i що виробляв; iз теперiшнього биту посилаю вам одну картину для шталту, а ще три будуть готовi у августi, а в год буде виходить 10-ть з текстом, а текст исторический будете ви компоновать, бо треба, бачте, по-нашому або так, як есть в лiтописях. А ви, як що-небудь начитаете таке, що можна нарисовать, то зараз менi i розкажiть, а я й нарисую. Будкова й Стороженка я теж оцим турбую, а Грабовський буде менi польськi штуки видавать, а Кулiш буде компоновать текст для народного теперiшнього биту, так отаку-то я замiсив лемiшку, якби тiлько добрi люде помогли домiсить, а потiм i виiсти. Бувайте здоровi, пишiть швидче, бо лаятиму. Щирий ваш Т. Шевченко. 44. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка 3 липня 1844. Яготин При сем посылаю Вам, любезный Тарас Григорьевич, 25 целк[овых] за 50 экз[емпляров] «Тризны», и с радостию пользуюсь этим случаем, чтобы немного покалякать с Вами. По получении письма Вашего я часто молилась за Вас или, лучше сказать, за успех Вашего дела. С каким нетерпением буду ожидать известия от Вас; я надеюсь на дружбу Вашу и уверена, что Вы поспешите обрадовать меня письмом, коль скоро только Вы сами будете покойны. Что сказать Вам про нас всех? Папа уехал в Седнев с Глафирой на прошлой неделе. Мы здесь все здоровы, исключая бедной Тани, которая ужасно страдала: сегодня первый день, что ей легче; она Вам кланяется. Мы живем уединенно, никого не видим, ни о ком ничего не слышим. Когда увижусь с Мариею Даниловною Селецкой, спрошу у нее, все ли проданы эк[земпляры]; если нет, то предложу их взять под свое крыло; может быть, в Петра и Павла день она у Тат[ьяны] Густ[авовны] успела поместить довольно большое количество их. Мосевка напоминает мне грустные минуты, в которые искренняя моя к Вам привязанность давала мне и желание и даже право говорить Вам правду, – что я, однако, не приводила в исполнение, потому что я Вас большею частию в те именно минуты находила и неискренним и не настроенным на мой лад, но больше показывающим вид, что я Вам надоела, как горькая редька, и что роль совести Вашей, которую я себе присвоила, Вам казалась непозволенным завоеванием или просто присваиванием. И сколько раз святая истина, которую я никак не могу согласиться назвать суровою, хотя б и была очень строгою, сколько раз она рвалась из души моей на уста, желая, надеясь иногда, что будет доступна душе Вашей, что будет принята как лучшее доказательство сестриной попечительности, что несмотря на орудие, напоминающее Вам о цели жизни нашей и о надеждах вечных, орудие слабое и грешное, Вы бы с молитвою в сердце и с сильною волею принялись за перевоспитание свое, – улучшив, освятив с помощию благодати Господней все прекрасное, все святое, все высокое, дарованное Вам столь щедро, и искоренив пагубный порок, который клонит Вас к долу! О, не говорите, что на Вас нападают люди: здесь не завистники, не подлецы, обвинители Ваши – я, я сестра Ваша, Ваш искреннейший друг, Ваша обвинительница. Я не сужу о Вас по рассказам; я не осуждаю Вас, но я с смелостию, которую должна бы иметь гораздо прежде, ибо давно уже Вы в числе друзей моих, говорю Вам, как брату, что не раз, что слишком часто я Вас видела таким, как не желала бы видеть никогда. О, сколько раз часовня освещалась грешным огнем; простите моей искренности, простите моей докучливости и поймите бескорыстное чувство, которое водит моим пером. Но довольно. Забыла в предыдущем письме сказать Вам, что я очень обрадовалась Вашему доброму расположению к моей «Девочке». Если будете весною к нам, я, может быть, дам ее продолжение. Не пугайтесь частым моим письмам; вперед я, может быть, очень долго не буду к Вам писать. Завтра надобно к Вам послать деньги, и этот случай – причина моему письму, которое будет, я надеюсь, принято Вами, как оно написано, т. е. с чувством братского радушия. Прощайте, да будет благодать святая над Вами. Вам искренно преданная Варвара Репнина. 3-го июля 1844-го года, Яготин. 45. О. М. Бодянського до Т. Г. Шевченка 9 липня 1844. Москва Не сердився та, здаеться, i не сердитимусь на такого щирого козака, як пан Шевченко. І за що ж, i про що ж? А що я й досi мовчав на Ваше письмо, котре достав ще аж в половинi мая, то, бачите, на те були деякii причини, мiж которими найбiльша i найгiрша – збори на Украiну. От, думав собi, не сьогоднi-завтра можна буде полинути на свою землю. Уже i свитка у мiшку, i чобiт лишня пара на вiрьовочцi, i кобеняк витрушений, бриль вивiтрений, а кийок з новим набалдашником. Тiльки й дiла стало, щоб то сiсти та дмухнути: ан ба! Не можна да не можна, хоч собi трiсни, як кажуть то, а все завiзнi. Ну, коли не можна, то ми й не турбуемся. Зiстанемся до другого лiточка, а мiж тим, пока воно надiйде (бо, бачите, ще сьогорiчне не сховалось), напишемо дещо тому завзятому Петембурцю, як якого дразнять, Кобзарю, чи поводарю усiх нас. От вже й година вiдложена пiсля обiда у недiлю щонайближчу. Аж ось вам, як з неба впало, Ваше друге письмо. От тобi й на, думаю собi, i хлоста з Петембурга! Читаю – нi, нема, а тiльки збираються ще дати. Швидчiше ж за каламар та одписуйсь, поки сонце не закотилось, а березова каша не зварилась… Дякую дуже Вам, добрий мiй земляче, козаче, за Вашу ласку, i гостинець «Гамалiю» i «Тризну». Жаль, що первий вийшов таким чумарзою: бодай вже тому москалю легенько тикнулось, як вiн його нам нарядив у свiй армячок. Ну, та не вiчно ж бути йому пiд москалем; прийде час, що вiн вивернеться i сизим соколоньком зiв’еться да стане iх козакам-орлам братом iх рiдним, запорожцем щирим. Друга («Тризна») – нестеметна тризна: так i тягне тебе на могилки та на гробки. Москалям тутейшим дуже по нутру; але нелегкий iх знае, що нi один з iх досi нiчого не скаже об iй. Може, нiколи за косовицею та за жницею; пiдождемо ж до осенi, що вона нам скаже. Книжки я всi, що Ви iх менi ни послали, дiстав справно i зараз однiс першого цiлу дюжину, а другоi двi у контору москаля, i казав продавати iх хрещеному миру по тiй цiнi, що Ви написали менi. Коли випродаються, зараз дам i вдруге стiльки ж, а там, коли знову дасть Бiг теж, i втрете, аж до остатньоi. Тепер же оддати разом усi не радять бувальцi; може, кажуть, усе статься, а там шукай вiтра в полi. Чи, може, лучче буде, щоб я переслав Вам оттее все, що у мене маеться Вам? Тiльки напишiте, i не стямитесь, як його зуздрите у себе пiд боком. Теперечки об Ваших кунштах. Нi, Ви менi нiчого об iх не розказували нiколи. Лучче придумати i, як бачу з першого куншту, що його Ви послали менi, кращого не можна й придумати, як оце тее, що Ви робите. Помагай Вам, Боже, на щастя i на славу нашому козацтву! Та й хто ж найздольнiший зробить сее нам, як не Ви, що й пером i палiтрою однако[во] вертите? Щасти ж Вам, Господи, на все добрее! Робiтникiв, здаеться, матимете досить; я теж не цураюсь зусiм, тiльки i не зусiм вiддаюсь. Бо Ви самi здоровi знаете, кiльки працi у мене, неборака, на в’язях. Воно б то i не багацько, три листочки на рiк, але iх треба вичитати, може, з тридцяти книжок або лiтописей, для чого тiльки подавай часу. А його-то у мене найменше всього! Дак, як бачите, не вiдхиляюсь, i не пiддаюся зусiм; але буде так, як Бiг святий дасть, а час укаже. Найлучче буде воно, як почну печатати Украiнськi лiтописи по налозi нашого Товариства Історii, або свiй запас наських пiсень. Тодi, коли що вичитаю гарного, прикметного з батькiвщини, зараз напишу i пiсля того перешлю Вам. Щоб же нарочне риться де, далебi, як кажуть, часу не маю! А тодi воно само йтиме у голову i з голови. Отак то, пане козаче, буде тее робиться, коли Бiг дасть!.. Дякую Вам за «Судню Раду». Нестеметна вона, от як бувае на святiй Украiнi! Дивлюсь разiв по п’яти, по десяти в одну годину i не надивлюся: таке ласе i солодке, бо наше, не чужее. Що за лиця у пiдсудимих! Тай от Вам кривда, що совiсть тягне крючком у землю глядiти, але вмiстi з тим i святая покора приговору старого з цiпком: а от i правда, з прямою, одкритою, ясною головою, що не жде, а сама лiзе на слова суддi. Гарно, козаче-земляче, дуже гарно! Одного тiльки не второпаю, де оце все робиться: чи в хатi якiй, чи в хлiву, чи пiд стрiхою, чи в шинку. Бiг його святий знае, а я, далебi, ж не второпаю, да й тiльки! Бачся що… але ятка не така, хоч там двое i частуються собi горiлочкою тихенько, але он там пара окон… далебi ж не второпаю… Затим, бувайте живенькi-здоровенькi та не поминайте лихом щирого до Вас серцем земляка Вашого Іська Бодянського. 9 iюля 1844 року, Москва. 46. О. К. БОДИСКО до Т. Г. Шевченка 21 липня 1844. Нiжин Милостивый государь, Тарас Григорьевич! Тетенька Марья Васильевна, уезжая в деревню, поручила мне передать ее благодарность за прекрасную вашу «Тризну» и следуемые за 20 экземпляров деньги 10 рублей серебром присоединить к этому письму, пользуюсь случаем, чтобы поблагодарить Вас и за свой экземпляр и вместе изъявить Вам свое сожаление, что Вы, Тарас Григорьевич, пример всем, более, чем пример всем, восхитивши меня своим прекрасным талантом малороссийской поэзии, если же разочаровала меня, то очень черта, которую я всегда считаю принадлежностью благородного малороссийского характера, это исполнение и цену, которую он придает данному раз слову; отступление от этого в Вас было без сомнения неожиданнее и удивительнее, чем от кого другого, и вынудило меня сказать вам нелюбезность, в которой, однако, Вы должны видеть новый фимиам Вашим дивным творениям, ибо они есть следствие непременного желания иметь их по обещанию от Вас и его автора; прошу же этого последнего помнить, что я все еще в ожидании, имея его слово, и поторопиться исполнить его поскорее. При желании Вам много вдохновения только на национальном языке, а нам всем через это много часов истинного удовольствия пребудет, милостивый государь. Готовая к услугам Е. Бодиско. Адрес наш все по-прежнему: в г. Нежине. 1844, 21 июля. 47. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка Серпень 1844. Яготин Надобно непременно Вам прислать мне две программы Вашей «Живоп[исной] Укра[ины]», дабы возможно было произвесть подписки во время выборов в Полтаве и в Чернигове в сентябре и октябре. Алексея Васильевича еще нет, но я писала о намерении Вашем к Глафире, которая находится в Седневе у Лизогубов близ Чернигова: они одобряют Вашу мысль и надеются на выборы, но программа непременно нужна. На будущей неделе, папа и Глафира воротятся, я надеюсь; соскучилась я без Глафиры; здесь у нас все больные: маменька, невестка, Таня да еще добрая и милая Василиса Егоровна Бабанина, с которою я бы очень желала Вас познакомить; я ее назвала ландышом; та же белизна, то же благоухание, та же прелесть, та же величавость, та же неизвестность, та же тенистая и уединенная жизнь. Она читала «Слепую» Вашу и оценила ее, истинно поэтическое существо. Она здесь по случаю болезни; ее лечит м. Фишер. О, как искренно я желаю Вам успеха для Вашего святого подвига, не унывайте, трудитесь, приложите все Ваше старание, мы здесь будем стараться Вам помогать, сколько будет возможно. Сколько недель, как это письмо начато, и все мне никак нельзя было его окончить. Яготин превратился в совершенный лазарет, в котором я, однако, не участвую и по этой причине я не имею свободного времени, потому что ночевала то у невестки, то у маменьки, последняя теперь же не на шутку больна. Слава Богу, что доктора не находят никакой опасности. На днях мы получили плачевное известие, что зять мой Кривцов скончался. Бедная моя милая сестра одна в Тамбов[ской] губер[нии], и мне нельзя к ней поехать, потому что нездоровье маменьки меня здесь приковывает. Я не хочу более откладывать отправление этого письма, чтобы Вы спешили с высылкою программы, которая, к несчастью, опоздает к Полт[авским] выборам, но будет нам полезна на Черниговских. Капниста скоро ожидают. Если только будет свободная минута, то буду писать к Галагану насчет «Живо[писной] Украины». От Закревских ничего не получила. Ваше несчастье, что Вы связались с этими пустыми, полуобтесанными (?) людьми. Куда бы лучше для духовного Вашего человека сблизиться с Кап[нистом] и с его женою, так богато одаренных и умом, и истинным просвещением, и душою. Нельзя ли понять изречение: «вино веселит сердце человеческое» в духовном смысле? О да, малодушие есть ужасное несчастье, но и это уже много, что Вы себя знаете: остается не лелеять признанную слабость, а вооружиться против нее. Орудия: вера, полезные занятия и общество чистое, святое, изящное. Отчего Вы всегда упоминаете о Мосевке? Скажите, не называет ли Вам совесть и других мест, где Вы малодушно увлекались недостойным и недостойными? Не сердитесь на вечные мои проповеди, я Вас слишком искренно люблю, чтобы не говорить Вам правды. Но простите, вот Вам письмо от Федора, которое у меня залежалось. Да будет в душе Вашей свет, дарованный свыше. Аминь. В. Репнина. 48. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка 22 вересня 1844. Яготин 22 сентября 1844 года. Несколько дней тому назад я получила от Закревских через Марию Даниловну Селецкую 3 гравюры. Честь и слава, добрый труженик, да благословит Господь Ваш подвиг. Сегодня получила маленькое письмецо Ваше, за которое благодарю. Больно мне, что так часто покушаются люди пошатнуть в Вас веру в доброе и светлое: не дай Бог, чтобы им удалось! На будущей неделе ожидаем Алек[сея] Вас[ильевича]. С ним буду говорить об Вас и буду писать подробно. Прощайте, добрый поэт, не покидайте ни пера, ни кисти, идите чистой, святой тропой, и да осенит Вас благодать Господа и Спасителя нашего. Вам искренно преданная Варвара Репнина. На четвертiй сторiнцi: Милостивому государю Тарасу Григорьевичу Шевченке в Академию Художеств в Петербурге. 49. Т. Г. Шевченка до М. А. Цертелева 23 вересня 1844. С.-Петербург Князю мiй сiятельний! Якби менi Бог помiг докончить те, що я тепер зачав, то тойдi склав би руки та й у домовину. Було б з мене: не забула б Украiна мене мiзерного. Так ось що! зачав-то я зачав, а вже кончу, не знаю як, бо без людей i грошей не втну нiчого. Та здаеться, що ще нiхто нiчого не зробив без цього товариства. На те вони люди, на те вони грошi, будьте ласкавi, помагайте менi, ви маете i силу, i славу, i любите ту краiну, що я тепер заходився рисовать. Ось як я ii рисую. Спершу види, чи то iсторiею, чи то красотою прикметнi, вдруге, народний бит так, як вiн тепер есть, втрете, iсторiю, все те, що робилося на нашiй Украiнi колись-то. Тепер уже три картини готовi, а ще три вийдуть к Новому року. Посилаю вам оцi три i вельми прошу: наберiть менi субскрибентiв у Харковi, коли вам Бог поможе, i шлiть до мене з грiшми за квит[к]ами i картинами. За 6-ть картин три карбованцi. Спасибi, сiятельний наш генерал-губернатор узявся менi помагать. Та ще як ваша мость та iншi добрi люди скинуться та поможуть, то тойдi оживе наша краiна хоч на паперi. Шлю вам оцi три картини i квит на шталт, а ви, якщо там зберете, то шлiть до мене в С.-П.бург, в Академiю художеств, на iм’я Тараса Григоровича Шевченка. На той рiк, як доживемо, то, дасть Бог, побачимось, я буду в вашому Харковi. А поки що приймiть милостиво мою просьбу i не осудiть щиро почитаючого вас Тараса Шевченка. С.-П.бург, 1844, сентября 23. 50. Т. Г. Шевченка до С. М. Муханова 25 вересня 1844. С.-Петербург Ваше превосходительство милостивый государь Сергей Николаевич! Во время пребывания моего в Малороссии я нарисовал много этюдов с натуры. И теперь предпринял издать под названием Живописная Украйна. В состав издания входят предметы следующие: 1-е – виды, 2-е – народный быт и 3-е – история. Его сиятельство князь Николай Андреевич Долгоруков принял живое участие в моем деле. Ободренный его вниманием, я осмеливаюсь утруждать Ваше превосходительство как начальника вверенной вам губернии представить труд мой почтенным землякам моим, труд, для которого крайне искреннее мое желание издать как нельзя лучше, недостает собственных моих средств для расходов, в таком случае неизбежных. Льщу себя надеждою, что Ваше превосходительство удостоите внимания мою просьбу и влиянием вашим дадите возможность осуществить цель моего предприятия. Первый выпуск уже готов, и при сем имею честь поднести Вашему превосходительству. Второй выйдет в конце декабря текущего года. Цена за 6-ть картин, на меди гравированных, 3-й рубля серебром. Требование ваше благоволите адресовать в канцелярию его сиятельства военного генерал-губернатора Черниговского, Полтавского и Харьковского или в С.-Петербург в Императорскую Академию художеств на имя Тараса Григорьевича Шевченка. Имею честь быть Вашего превосходительства покорный слуга Т. Шевченко 1844 сентября 25. С.-Петербург. 51. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка 25 вересня 1844. Яготин Ах какие Вы несносные, Тарас Григорьевич: вот пришли две почты и не привезли мне обещанных билетов насчет Вашего дела. А все желают программы. В Полтаве взялась начальница Института сделать подписку и так как ее зять один из начальников корпуса, то есть надежда что это дело пойдет там хорошо. Об этом будут хлопотать и в Одессе где находится знакомый Вам граф де Бальмен. Сегодня же писала к одному знакомому Писаревых, чтобы он их употреблял в Киеве; то же самое поручение даю в Харькове Осинскому. Вот подъедет Алексей Васильевич, он нам поможет. Бедный Ал[ексей] Вас[ильевич], его ожидает большая горесть: брат его Семен Василь[евич] почти скоропостижно скончался в Полтаве, оста[ви]в огромное семейство! О, если бы не было будущей жизни, как горько было бы здесь! Но эта мысль что дольная жизнь лишь дверь вечной, что смерть есть начало нескончаемой жизни, мирит душу с горестями и укрепляет колеблющиеся сердца! Прощайте, добрый Тарас Григорьевич, не медлите с высылкою билетов, если Вы их еще не отправили. Сегодня я только о том и могу к Вам писать. Поздно, пора ложиться, да будет господь с Вами! Варвара Репнина. 25-го сентября 1844 года. Неужели это Григорович так дурно поступил с Вами? 52. Т. Г. Шевченка до П. I. Гессе 1 жовтня 1844. С.-Петербург Ваше превосходительство милостивый государь Павел Иванович! История Южной России изумляет каждого своими происшествиями и полусказочными героями, народ удивительно оригинален, земля прекрасная. И все это до сих пор никем не представлено пред очи образованного мира, тогда как Малороссия давно имела своих и композиторов, и живописцев, и поэтов. Чем они увлеклись, забыв свое родное, не знаю; мне кажется, будь родина моя самая бедная, ничтожная на земле, и тогда бы она мне казалась краше Швейцарии и всех Италий. Те, которые видели однажды нашу краину, говорят, что желали бы жить и умереть на ее прекраснейших полях. Что же нам сказать, ее детям, должно любить и гордиться своею прекрасне[й]шею матерью. Я, как член ее великого семейства, служу ей ежели не на существенную поль[зу], то, по крайней мере, на славу имени Украины. Обладая в мале искусством в живописи, предпринял я издание, названное мною «Живописная Украина». Издание разделяется на три части. 1-е виды, примечательные или красотою, или историческими воспоминаниями. 2-е народный быт настоящего времени и 3-я история. В настоящее полугодие выйдет 6-ть картин. 3-и уже готовы, которые и имею честь при сем препроводить Вашему превосходительству, а оста[ль]ные три выйдут в декабре месяце. В последующие годы будут выходить по 12-и картин в год, гравированных на меди а l’eau-forte. Его сиятельство князь Николай Андреевич принял живое участие в моем предприятии, ободренный его вниманием, я осмелился утруждать Ваше превосходительство своею покорнейшею просьбою представить труд мой почтенным землякам моим, труд, для которого крайне искреннее мое желание издать как нельзя лучше, недостает собственных средств для расходов, в таком случае неизбежных. Я льщу себя надеждою, что Ваше превосходительство удостоите вниманием мою просьбу и влиянием вашим дадите возможность достигнуть цели моего предприятия. Первые два выпуска, состоящие из 6-ти картин, стоят 3-и рубля серебром. Требования ваши с именами подписчиков благоволите адресовать или в канцелярию военного генерал-губернатора князя Николая Андреевича Долгорукова, или в С.-Петербург на имя Тараса Григорьевича Шевченка в Академию художеств. С истинным почтением имею честь быть Вашего превосходительства покорный слуга Т. Шевченко. 1844 года, октября 1 дня. С. Петербург. 53. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка 10 жовтня І844. Яготин Наконец билеты и гравюры в руках моих. Сегодня же отправляю 10 в Полтаву и 3 гравюры; 10 в Чернигов и 3 гравю[ры]. С будущею почтою отправлю 10 остальных к Галагану. Но что такое 30 билетов! Надобно было прислать их сотнями. Какие Вы несносные, и что это за перемена, на место 10 экз[емпляров] только 6 и на место 10 руб[лей] – только 3 руб[ля]!!! Что это Вы сделали, а я всем писала собирать по пяти руб[лей] с выпуска. Пишите же и растолкуйте мне эту путаницу. Нет Капниста; право, я боюсь, чтобы с ним что-нибудь бы не случилось. Нет и сестры моей и брата также нет. Маменька все больна, папа слаб и часто страдает. Мрачно, грустно у нас. Хоть бы удалось для Вас сделать что-нибудь. В Полтаве мисс Засс и Белавин, хороший мне знакомый, обещаются хлопотать; в Одессе также будут. Из других мест не имею еще ответов. В пятницу буду писать графу Головкину, любителю хорошего. Прощайте, добрый, спешу, поздно, все спят, ветер свищет. О, если бы была поэт, написала бы Вам песнь, но так как я прозаик и плохой (кажется, женщин лишили [права] быть и тем и другим, ибо нельзя в женск[ом] роде сказать эти два слова), то я протягиваю Вам запросто дружескую руку и молю Бога о ниспослании на Вас святой благодати. Верьте неизменной дружбе к Вам Варвары Репниной. 10-го октя[бря] 1844 г., Яготин. На четвертiй сторiнцi: Милостивому государю Тарасу Григорьевичу Шевченке в Академию Художеств в Петербурге. 54. О. М. Бодянського до Т. Г. Шевченка 25 жовтня 1844. Москва Еге, ж еге! То дуже погано, коли чоловiк почне хату ставити, а глядь, чорт-ма матерiялу. Так i тута, пане добродiю! Без грошенят та ще в Петенбурзi що-небудь робити дуже погано, а як кажуть, часто i зусiм не можна. Послав би я Вам що-небудь за Вашi книжки, але ж коли б то вони продалися. А тож сьогоднi був у того книжника, котрому iх вiддав на продаж, а вiн каже, що нiхто нiчогiсiнько не питае по цiм товару. Тiльки би то i продано, що штук сiм-вiсiм усього гуртом. Не спитав котрих: чи тих, що по копi срiблом, чи що менше. А коли й по копi, то не дуже багацько того дива. Напишiть менi, чи нiчого то, щоб тiлько iх вислати, чи може, пiдождати до Вашого приiзду сюди, як Ви то кажете. Тодi вже вiзьмете самi iх, кiльки iх не буде, чи то з приплодом, чи без приплоду. А щодо лiтописi, то ii я вже не маю теперечки у себе. Навiсний хазяiн взяв ii iк собi, побачивши, що з нею не можна нашого брата так одурити, як би йому хотiлося. Не знаю, що i як з нею започне, знаю тiльки, що за дурницю нiхто нiкому не стане робити, а тим бiльше у Московщинi. По сiй мовi бувайте, пане добродiю, живi та здоровi! До бачення зо мною, як то кажете, у Москвi. Ваш щирий земляк І. Бодянський. 25-го окт[ября] 1844 року, Москва. Стороженка, чую, немае у Варшавi, а там, десь на Украiнi блукае. 55. Т. Г. Шевченка до Товариства заохочування художникiв Жовтень 1844. С.-Петербург В Общество поощрения художников от ученика Императорской Академии художеств Тараса Шевченка Прошение Будучи покровительствуемый Обществом поощрения художников в продолжение нескольких лет, и средствами которого по мере моих способностей образовался в избранном мною художестве, и получивши за первый опыт в живописи лестное для меня одобрение, решился вторично прибегнуть с покорнейшею моею просьбою. В пределах моей родины Южной России уцелели до сего времени многие следы вековых потрясений, испытанных некогда этим краем в беспрерывной борьбе за веру и независимость с иноплеменными хищными соседями. Там в памяти народной живы еще бесчисленные поэтические предания старины, свидетельствующие о доблестных подвигах предков; там разнообразные красоты природы или особенность местных нравов и обычаев, издревле перешедших к потомкам, на каждом почти шагу останавливают внимание. Желая более сделать известными достопримечательности родины моей, богатой воспоминаниями историческими и резко отличающейся от других народным бытом настоящего времени, я предпринял издание, названное мною «Живописная Украина», которое разделяю на три следующие части: 1-ое. Виды, примечательные по красоте или историческим воспоминаниям. – 2-ое. Народный быт настоящего времени. – 3-е. Исторические события. Издание будет выходить отдельными выпусками в количестве 12-ти эстампов ежегодно. Три эстампа, по возможности конченые, представляю на благоусмотрение Общества, и ежели удостоюсь благосклонного внимания и одобрения, то, не имея собственных средств для расходов, в таком случае неизбежных, беру смелость просить о помощи в предпринятом мною деле. И почту себя счастливым, ежели Общество благоволит мне дать возможность отпечатать первые два выпуска, состоящие из 6-ти эстампов, в количестве 600 экземпляров и соизволит принять от меня 100 или более экземпляров моего издания. Императорской Академии художеств вольноприходящий ученик Тарас Шевченко. 56. Я. Г. Кухаренка до Т. Г. Шевченка 2 листопада 1844. Станиця Уманська Брате! курiнний товаришу, Тарасе Григоровичу! Де ти в Бога взявся? Год цiлий, як я прошу письменно своiх Черникiв, щоб дали менi про тебе звiстку: де ти дiвся, або де живеш? Але хоть би одно слово об тобi од iх получив. Тепер бачу, що ти живий i що в Пiтерi обритаешся. Спасибi тобi, брате рiдний! що згадав еси мене. Скажи менi про себе трохи бiльше: як ти тепер живеш i при чому? Чи ви вже з’iздили з Бориспольцем на бiлому коневi в дрiжках до чужоземцiв? А я мiж тим порадую Харкiвську громаду: що ти охляп, незанузданою бiдою приiхав з того свiта в Пiтер. Що ти, брате, думаеш, з «Побитом» – напиши менi по правдi, а я не тiлько «Побит», готов i душу свою послать до тебе. Ждучи од тебе письма, на дозвiллi напишу ще. Поклонись вiд мене панам: Тихорському, Елькановi i Гулаковi. Напиши, де Тихорського хватер, може, прийдеться писнути й йому коли-небудь. Прощай, брате! Смашно цiлую тебе. Твiй поки свiт-сонця Яцько Кухаренко. 2 ноября 1844, с. Умань. Пишiть до мене: в с. Щербиновскую Войска Черноморского. 57. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка 8 листопада 1844. Яготин 8-го ноября 1844 г., Яготин. Как давно мне хочется к Вам писать, мой добрый и любезный Тарас Григорьевич, и все не удается. Днем мне никак нельзя и думать присесть к своему столу, а ночью не всегда свободна голова от одуревающей боли. Наш друг приехал, все такой же милый и добрый, он будет стараться для нашего дела. Я ожидаю с нетерпением его возвращения из Полтавы, куда он поехал по несчастному случаю смерти его старшего брата. Да присылайте же билетов побольше. Я и не хочу и думать, чтобы нам была неудача, хотя дело идет медленно. Надеемся на Бога, не станем унывать, того советует Вам через меня Алексей Васильевич, и все пойдет хорошо. Последнее Ваше письмецо меня очень обрадовало и тронуло. Вы знаете, как я всегда расположена была радоваться всему хорошему в Вас; удесятерите же мою радость, соделавшись совершенно таким, каким Вы можете быть с помощью благодати. О, зачем Вы не были в Риме при сестре моей и при покойном ее муже. Как хорошо они жили с русскими артистами. Как бы Вашей доброй, благородной душе светло и благодатно бы было в их обществе. Сестра моя принадлежит к тем существам, которые не запятнали своей руки! Она проходит жизненный путь не с толпою и при этом так доступна для всех; она свежит и возвышает приближающихся к ней! О, она редкая женщина! Я перед нею благоговею! – Маменькина болезнь, папа расстроенное здоровье; много того и другого совершенно расстроило наше житье. Были ужасные перестройки, Глафира без рабочей, она рисует, но не пишет масляными красками, негде; но я надеюсь ей устроить рабочую, и она опять примется за кисть. Весною, если приедете, то надеюсь, что увидите чудеса, ею сотворенные. Прощайте, мой добрый Тарас Григорьевич, да благословит Вас Бог. Вам душею преданная Варвара Репнина. На четвертiй сторiнцi: Милостивому государю Тарасу Григорьевичу Шевченке в Академию Художеств в Петербурге. 58. Правлiння Харкiвського унiверситету до Т. Г. Шевченка 13 листопада 1844. Харкiв Министерство Народного Просвещения из правления Императорского Харьковского Университета Господину Издателю «Живописной Украины», Шевченку. Ноября 13 дня 1844 года, № 2613, Харьков. Правление Императорского Харьковского Университета, желая приобрести для Университета издаваемую Вами в картинах «Живописную Украину», покорнейше просит Ваше Высокоблагородие, по выходе в свет сказанных картин, доставлять таковые в правление Университета в двух экземплярах, за каковое издание следующие деньги будут к Вам высылаемы за картины сего года – по получении оных, а за продолжение издания в следующие годы – по получении годового издания. Синдик Университета Голубинов Секретарь Иосиф Якубинский. 59. Т. Г. Шевченка до Я. Г. Кухаренка 26 листопада 1844. С.-Петербург Друже мiй! ей-богу, й досi не знаю, що я за погань на сiм свiтi. Сказать би ледащо, так же нi, бо б’юсь, як овечий хвiст по… Сказать гордий, так ти ж мене знаеш. Та й пiсля чого менi кирпу драть? далебi я чортзна-що. Оце другий рiк, як я з тобою не балакаю, друже мiй, а чому? i сам не знаю. Вертишся ти у мене всякий день на думцi i на серцi, а ти, може, думаеш?.. Та цур йому, не думай, братику, про мене нiчого поганого. Далебi я не поганший меж людьми. Єй-богу, не знаю, з чого й начинать i що тобi розказувать. Був я уторiк на Украiнi – був у Межигорского Спаса. І на Хортицi, i скрiзь був i все плакав, сплюндрували нашу Украiну катовоi вiри нiмота з москалями, щоб вони переказилися. Заходився оце, вернувшися в Пiтер, гравировать и издавать в картинах остатки нашоi Украiни. На тiм тижнi вийде 6-ть картин, i тобi пришлю. Я на те лiто буду у Таганрозi, напиши, будь ласкав, як там найти шлях до тебе, от набалакаемось! На Рiздвяних святках нашi земляки отут компонують театр у Медицинськiй академii. Так я думав, щоб ушкварить твiй «Чорноморський побит», але тепер уже пiзно, а якби ти його звелiв переписать гарненько та прислав к Великодню, то б це так. А тепер вони розучують «Москаля-чарiвника», «Шельменка», «Сватання на Гончарiвцi» i мого «Назара Стодолю». З поганими отими черкесами я частенько отут зострiчаюсь, але про тебе вони нi один нiчого менi не казали, хоч я iх i розпитував. Шамрай собi хлопець, як того треба. Але воно, здаеться, сирота i не пащекуе собi на лихо. Оставайся здоров, друже мiй. Низенько кланяюсь твоiй жiнцi. Гулак i все товариство здравствуе. Хтодот, нiвроку йому, в Полтавi оженився та й байдуже, а я тим часом бурлакую. Чого ти сам собi хочеш, то й я тобi того желаю. Т. Шевченко. 1844, ноября 26, С.П.б. Чом ми не зострiлися в Москвi ту зиму? Я там проживав той самий тиждень, що й ти. Цур йому, аж нудно згадувать. 60. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка 13 грудня 1844. Яготин 13 декабря 1844 года. Бога ради, пришлите мне на первый случай хоть 100 экземпляров Вашей «Украины». Я уже получила за несколько денег, другие желают их, и время проходит без удовлетворения. Я получила вчера грустные Ваши письма; да, конечно, я не забыла 9 ноября. Грустные письма сжали мое уже сжатое сердце опасною болезнью папеньки. С будущей почтою я буду писать к Вам подробно. Пришлите «Украину», молитесь, не унывайте, верьте в меня, не увлекайтесь дурными Вашими знакомыми, да будет над Вами и в душе Вашей благодать святая. Искренно преданная Вам Варвара Репнина. На четвертiй сторiнцi: Милостивому государю Тарасу Григорьевичу Шевченке в Академию Художеств в Петербурге 61. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка 20 грудня 1844. Яготин Не знаю, удасться ли мне написать к Вам хоть немного подробно, мой добрый Тарас Григорьевич. Я сижу у папа, который все еще болен, однако ему легче. Как я уже Вам сказала в последнем моем письме, Ваши листы произвели на меня печальное впечатление: я так радовалась Вашему полету, но вот Вы уже опять сложили крылышки и упали всею тяжестию Вашего малодушия (не сердитесь, все позволено искренной дружбе) на землю. Оставьте злых, глупых, гадких в покое, отводите душу, во-первых, тем, что Бог никогда не оставляет уповающих до конца на него и призывающих его во имя Иисуса Спасителя, во-вторых, что если Вы имеете много недоброжелателей в Петербурге и, может быть, и здесь, то Вы сможете считать себя счастливым, что многие честные и теплые души желают Вам добра. Наконец, цель Ваша должна живить Вас, должна соделать Вас скупым, рассчетливым до ее достижения. У меня рублей 800! Что это такое – капля воды в море. Не спите, пришлите мне как можно скорее 100 эк[земпляров], а потом с помощию Божию можно мне будет еще и еще от Вас потребовать. Я с неудовольствием слышала от брата моего, что на днях был у него В. З[акревский], который от Вас получил письмо. Я надеялась было, что Вы уже не в переписке с ним, я этого знакомства очень боюсь для Вас: любите, сколько Вам угодно Кап[ниста], Бурковского, Галагана, Влад. Лукашевича: с ними все хорошее, благородное, находящееся в Вас, разовьется более и более, Вам будет хорошо и всем Вашим искренним друзьям радостно. С каким благоразумием и вместе с теплым сочувствием ценил Андрей Лизогуб Ваши малор[оссийские] поэмы, и как я сожалею, что Вы не знакомы лично с ним. Обрадуйте его и всех любителей малороссийского языка Вашей «Совой». Что сказать Вам об Капнисте? Я его видела только мельком. Он по случаю смерти брата своего все жил в Полтаве и на днях приехал к нам, и хотя он пробыл здесь два дня (он сегодня уезжает), я почти что его не видела: я надеюсь, потому что надежда меня никогда не оставляет, что может быть при первом его посещении в Яготине мне удастся с ним беседовать о многом, в числе которого и Вы не будете из последних тем. Но пора мне оставить эти строки. Прощайте, не унывайте, Бога ради, и ради душевного Вашего спокойствия Вы должны достичь Вашей цели. Вперед же, и да поможет Вам Господь. Вам душевно преданная Варвара Репнина. 20-го декабря 1844 года. Поздравляю с наступающим новым годом и желаю Вам от искреннего сердца все, что может только быть для Вас хорошо и благодатно. На четвертiй сторiнцi: Милостивому государю Тарасу Григорьевичу Шевченке в Академию Художеств в Петербурге. 62. Канцелярii Чернiгiвського, Полтавського i Харкiвського генерал-губернатора до Т. Г. Шевченка 29 грудня 1844. Харкiв 29 декабря 1844. № 4963 Харьков. Господину классному художнику, состоящему, при Императорской Академии художеств, Шевченку Канцелярия Черниговского, Полтавского и Харьковского генерал-губернатора, препровождая при сем к Вашему высокоблагородию 18 р. сер[ебром], покорнейше просит Вас, м[илостивый] г[осударь], выслать ей 6 экземпляров издаваемых Вами эстампов под названием «Живописная Украина» для вручения оных г. г. подписчикам. При сем канцелярия генерал-губернатора прилагает также у сего и билет, присланный от начальника Харьковской губернии, на получение от Вас второго выпуска изъясненных эстампов. Подписал: Управляющий канцеляриею С. Танский. Верно: Правящий должность помощника секретарь [пiдпис]. 63. П. О. Кулiша до Т. Г. Шевченка 31 грудня 1844. Киiв Милостивый государь Тарас Григорьевич! Вы получили бы ответ гораздо скорее, если б я не отлучался из Киева. Теперь опять выезжаю и возвращусь в Киев в первых числах февраля. Михайло Владимирович довольно охотно раздал Ваши билеты и если Вы не получили денег, то это потому, что он не знал Вашего адреса, о котором спрашивал как-то у меня, да, верно, и забыл. Вы можете прислать часть на его имя, а часть (назначенную для передачи книгопродавцам) на имя Алексея Фроловича Сенчиллы-Стефановского или лучше на имя Осипа Дмитриевича Иванишева для передачи Сенчилле. Иванишев – смотритель училища. Этот же адрес может Вам служить и для сношений со мною. Мне досадно, что Вы, не списавшись со мною, объявили мое имя в числе сотрудников, тогда как я понятия не имею о Вашем литературном предприятии. Объявление Ваше пахнет так сильно спекуляциею, что я решился было, как только выйдет в свет Ваша «Украина», написать рецензию и указать все ошибки, каких, без сомнения, будет бездна в тексте Вашей скороспелой книжки. Но время уменьшило мое негодование. Вы, господа, принимаясь с ребяческим легкомыслием за Малороссию, без советов людей, серьезно занятых этим предметом, вредите во мнении публики самому предмету и компрометируете нас. Выбачайте за сю мову! В Харькове предположено издавать «Записки о Южной Руси» по славянах. Издатели: Н. Костомаров (он же и I. Галка), П. Кулеш, А. Метлинский (он же и Могила) и И. Срезневский. Там будут помещаться, кроме статей ученого содержания, и статьи в прозе и в стихах по-малороссийски. Неизвестно, сколько издадим в год книжек. Если Вы имеете что-нибудь новое, просим до гурту. Ваше имя также поставим в числе издателей на заглавном листке. Присылайте в Киев на мое имя, по известному адресу. Чи в Вас там на столицi всi такii дурнi, як Подберезький? Разом з Вашим и от него получил я письмо. С должным уважением Ваш покорнейший слуга П. К[улиш]. 1844, дек[абря] 31, Ки[ев]. В Киеве обо мне можете справиться в Училище. Вместе с картинками пришлите Сенчилле для меня «Кобзаря» Вашего. Это одно из Ваших сочинений, которое я уважаю. Не купит ли какой-нибудь книгопродавец у меня рукописи под заглавием «Повести П. Кулеша». Тут помещены напечатанные некогда в «Киевлянине» и одна нигде не напечатанная, под заглавием «Самое обыкновенное происшествие». Том этот составит около 250 страниц. in-8. Цена рукописи 80 р. серебр[ом]. Я желал бы, чтоб эта книжка предшествовала моему новому роману, которым я, наконец, благополучно разрешаюсь от бремени. Упомянутая рукопись уже процензерована киевским цензором. 64. Т. Г. Шевченка до Я. Г. Кухаренка Грудень 1844. С.-Петербург Отамане! Будьте ласкавi, пришлiть «Чорноморський побит» до мене в Академiю. Отамане, якби ти знав, що тут робиться. Тут робиться таке, що цур йому i казать. Козацтво ожило!!! Оживуть гетьмани В золотiм жупанi, Прокинеться доля, Козак заспiва: Нема в краю Нашiм нi нiмця… 1845 65. Т. Г. Шевченка до М. А. Долгорукова 16 сiчня 1845. С.-Петербург Сиятельнейший князь! Ваше сиятельство соизволили, в пребывание свое в Петербурге, осчастливить меня дозволением поднести вам первые три эстампа издаваемой мною «Живописной Украины». Милостивое внимание высокой особы вашей к труду моему, предпринятому с целию сделать известными памятники древности, предания и существующие обычаи жителей края, коего обширнейшая часть вверена главному вашему начальству, внушает мне смелость представить при сем вашему сиятельству продолжение моего издания с покорнейшею просьбою удостоить благосклонно принять сие слабое приношение. С глубочайшим уважением и преданностью честь имею быть Вашего сиятельства всепокорнейшим слугою Т. Шевченко. 1845, Генваря 16. С.-Петербург. 66. Канцелярii Чернiгiвського, Пполтавського i Харкiвського генерал-губернатора до Т. Г. Шевченка 17 сiчня 1845. Харкiв 17 января, 1845 г. № 38, г. Харьков. Г[осподину] классному художнику, состоящему при Императорской Академии художеств, Шевченку. В дополнение отзыва канцелярии Черниговского, Полтавского и Харьковского генерал-губернатора к Вашему Высокоблагородию от 29-го декабря минувшего 1844 г. за № 4963 канцелярии его сиятельства имеет честь препроводить к Вам, м[илостивый] г[осударь], еще три руб. сереб[ром] и покорнейше просить выслать на имя ее 1-й экземпляр издаваемых Вами эстампов под названием «Живописная Украина» и уведомить ее о получении как сих, так и прежде отправленных денег. Подписал: Управляющий канцеляриею С. Танский Верно: Столоначальник [пiдпис] 67. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка Мiж 10 сiчня – 22 лютого 1845. Яготин Мой добрый и грустный певец, выплачьте песню в память человеку, которого Вы так умели уважать и любить! Моего доброго отца нет уже между нами! После долговременной и тяжкой болезни, изнуренный ужасными страданиями, он отдал душу свою Богу 7-го января. Вы поймете пустоту Яготина. Я начала было писать с дороги в Прилуку, куда мы повезли священные останки его, т. е. в Густынский монастырь. Это было его желание: там возобновляются церкви, и одну хочет маменька возобновить над ним. Сестра оставалась при маменьке, я же с Глафирою и братом да еще с несколькими друзьями повезли труп милого доброго папеньки в последнее его жилище. О Тарас Григорьевич, мой добрый друже, как передать Вам все эти вековые минуты, через которые мы прошли в эти дни. 22-го фев[раля]. Более месяца, как это письмо начато и все не удалось мне окончить его: хотела было рассказать Вам подробно болезнь папеньки, его последние дни, его тихую, спокойную, святую смерть, благодатное выражение его истинно ангельского лика, когда он уже лежал без жизни для всех, но для нас еще так исполнен жизни, потому что все, принадлежащее любимой душе, наполнено для сердца жизнью таинственною, красноречивою! Я хотела сказать Вам, как земляки Ваши показали себя по всей дороге, как в Прилуке добрый народ отпряг лошадей и на себе в ужасную метелицу повез сани, на которых стоял гроб, через весь город: хотела многое Вам сказать, но некогда, к тому же я как бы замерзла от всего происшедшего, я чего-то жду и чего-то страшусь! Глафира осенилась благодатью, развившей ее чувства, в этом случае, как обыкновенно не бывает в столь юных летах, удивительно удачно схватила выражение папа лица и, к великому нашему утешению, нарисовала его портрет в натуральной величине, а на днях приступит к живописи, ибо она хочет его сделать масляными красками. Она же будет делать образ в церкву. Ей нужны материалы, и мы адресуемся к Вам, чтобы Вы были нашим комиссионером, прилагаю и реестр. Она просит насчет кистей, чтобы Вы сами их выбирали, дабы она могла положиться на их доброту. Деньги Вы получите от Степана Васильевича Василевского, к которому пишу, что на требование Ваше он вручил бы Вам сколько Вам нужно будет денег. А жительствует С. В. Василевский в… Я получила доброе Ваше письмо, получила также «Украину» – есть у меня Ваших денег 105 ассиг[нациями] и 30 руб[лей] сереб[ром]: прислать Вам их или ждать большего прихода? Сколько я могла понять Вашу «Хустину», она очень мне понравилась, землякам же Вашим – очень. Прощайте, в другой раз буду писать больше: да хранит Вас Господь, да осенит он Вас благодатью своею. Полюбите с помощью молитвы правду – это единственный якорь спасения для нас, бедных. Правда озаряет совесть, научает, какой путь избирать, какую язву исцелять, от чего отказываться и к чему прилепляться. Правда – Бог! Да будет он в душах наших. Преданная Вам Варвара Репнина. Нет, не от Василевского Вы получите деньги, а от Варвары Осиповны Балабиной, матери моей невестки. Сегодня я не могу к ней писать, потому что мама нездорова и она имеет к ней порученности, но с будущей почтой я ее извещу, что мы ее просим заплатить Вам за покупки, а покупки, пожалуйста, отправьте от себя на мое имя. 68. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка 6 березня 1845. Яготин Что с Вами, что от Вас ни словечка нет, тогда когда Вы, наверное, давно знаете, что нет уже между нами моего доброго папа! Налету к Вам пишу. Я надеюсь, что Вы получили мое письмо, в котором просила Вас о покупке красок для Глафиры. Сделайте одолжение, отправляйтесь к Варваре Осиповне Балабиной в собственный ее дом на Английской набережной и представьте ей свой счет, дабы она могла бы Вам заплатить, что я Вам должна; благодарю за дружескую услугу. Нет времени больше писать, я не очень здорова и спешу, чтобы не опоздать на почте. Прощайте, да будет с Вами Господь. Преданная Вам душою Варвара Репнина. 6-го марта 1845-го года, Яготин. 69. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка 20 березня 1845. Яготин Что с Вами, Тарас Григорьевич? Я не понимаю Вашего молчания или я его понимаю грустно. Здоровы ли Вы, на хорошей ли дороге? Пишите ко мне. Наверно, и на Ваших глазах навернулись слезы, услышав, что нет уже папеньки, и Вы вспомнили об Яготине, где теперь заветное место доброго старца пусто и ничем не заменится. О, наверное, и Вашей душе захотелось сказать моей слово дружбы и сочувствия. Живы ли Вы, я не понимаю Вашего молчания! Всегда, во всяком случае, молитва моя будет проливаться перед престолом Всевышнего за Вас. Простите. Душею преданная Вам Варвара Репнина. 20 марта 1845, Яготин. 70. Т. Г. Шевченка до Ради Академii мистецтв 22 березня 1845. С.-Петербург В Совет Императорской Академии художеств ученика г. профессора К. П. Брюллова Тараса Шевченки Прошение Обучаясь живописи исторической под руководством г. профессора К. П. Брюллова и желая получить звание художника, почему представляю при сем свои работы, прошу удостоить меня просимого звания. Тарас Шевченко. 22 марта 1845. 71. Т. Г. Шевченка до Правлiння Академii мистецтв 22 березня 1845. С.-Петербург В Правление Императорской Академии художеств вольноприходящего ученика Тараса Шевченко Прошение Имея надобность по художественным моим занятиям ехать в Малороссию, всепокорнейше прошу Правление Академии о выдаче мне билета на проезд как туда, так и обратно, равно и на беспрепятственное на месте пребывания жительство. Т. Шевченко. 1845 года марта 22 дня. 72. Т. Г. Шевченка до Я. Г. Кухаренка 23 березня 1845. С.-Петербург Отамане! Я сьогодня Петербург покидаю. Буду лiтом у Таганрозi, то, будь ласкав, напиши до мене, як там шлях найти до твого гнiзда. Бо менi дуже треба побачиться з тобою. Я якось оце писав до тебе, та, мабуть, не дiйшло. Або запишався, або тобi нiколи, або, може, ждеш пiвтора року, щоб заплатить менi так, як [я] за твое сало, ласку i добре слово заплатив. Не згадуй злого, а пом’яни добре i напиши менi хоч де ти живеш, щоб я знав, як долетiть до тебе. Бувай здоров. Отамане, пиши, коли матимеш час, до мене. В Полтавскую губернию, в Миргородский повiт, в село Мариенское. На iм’я Александра Андреевича Лукьяновича с передачею щирому твоему Шевченковi. 23 март[а] 1845. Академ[ия]. 73. Я. Г. Кухаренка до Т. Г. Шевченка 25 травня 1845. Станиця Уманська Стан[иця] Уманська. 25 мая 1845 года. Курiнний товаришу! Брате! Тарасе Григоровичу! Із Таганрога двi дороги на нашу Вкраiну, перша: прямо через море байдаками на Єйську косу (як я вже писав тобi); друга – на Ростов i Кущiвку (140 верст). Од Ростова до Кущiвки приiдеш на iзвощиковi, а з Кушiвки курiнний отаман Моргун, до якого ти прямо i iдь, домчить тебе до мене чим знатиме, бо йому вже сказано. Коли ж iхатимеш на Єйську косу, то питай пана Лiтевського – той тебе прийме i домчить до мене. Моя резиденцiя в Уманськiй, а якщо тут мене не застанеш, то питай мого отютанта (бо тут мiй штаб), то i будеш там, де i я. З Таганрога пиши, брате, до мене. Таганрозька трупа грае мiй «Побит». Приiзди, будь ласкав, до нас подивитись на тих потомкiв, котрi два вiки рiзались з ляхами, а третiй з черкесами. Нiчого бiльш тобi не скажу, надiюсь балакати побачившись, а до того часу будь здоров, як вода, багатий, як земля: бий лихом об землю, як швець мокрою халявою об лаву, а я поки свiта сонця Тобi, брате! Буду щиро слуговати. Я. Кухаренко. 74. Канцелярii Чернiгiвського, Полтавського i Харкiвського генерал-губернатора до Т. Г. Шевченка 8 вересня 1845. Харкiв Сентября 8-го дня 1845 года № 805 Харьков Г[осподину] классному художнику, состоящему при Императорской Академии художеств, Шевченку Канцелярия Черниговского, Полтавского и Харьковского генерал-губернатора, препровождая при сем к Вам, милостивый государь, сто два рубля шестьдесят одна коп. сереб[ром], за вычетом из них в пользу почт, покорнейше просит Вас выслать на имя ее 34 экземпляра издаваемых Вами эстампов под названием: «Живописная Украина» и уведомить о получении сих денег. Управляющий канцеляриею С. Танский 75. I. В. Гудовського до Т. Г. Шевченка 22 вересня 1845. С.-Петербург Санкт-Петербу[рг]. 1845-го сент[ября] 22. Дай Боже здравствовать, Тарас Григорович. Аж ось коли пришлось iз Вами побалакать попереду ось об чiм. Получив я вiд Вас двадцять п’ять карбованцiв, отдав Служинському 35 руб. 60 коп., зовсiм розщитавсь, а печатать ему нiколи, дак я ледве отдав Долгову, да не знаю, чи так зробив. Ви менi пишете, щоб прислать 35 екз., дак я щитаю усякий екземпляр iз 6-ти картин, дак так i розсилать буду, та ще купив 10 арш[ин] полот[на] по 1 руб. 40 коп. за арш[ин], 12 листов бумаги за 3 [руб.] 50 коп. Посилаю Вам «Дiвчину» i кар[тину] Рембранта, да, мабуть би, пропала, якби ми з Карпом не були на iменинах у старухи, глядь, а вона на стiнi прибита, да я ледви видурив. Єзучевський i Галуза Вам кланяються. Картина ще не розiграна, я взяв у Єзучевського 30 карб. i оддав Кузьмi, которi ви були виноватi, а останнi, – вiн каже, – чи й зберу, бо обiщаються багато, а дають мало. Я хотiв у его попросить для Вашого дiла, да якось совiсно, у його у хатi усе болiзнь – то дiти, то жiнка, дак i вiн невеселий. У Григоровича я двiчi був, i вiн обiщався усе зробить як треба. Одiславши до Вас посилку, да розплачусь iз печатником. У мене для розсилки нiчого не останеться, а у мене своiх нема, е заробленi, да не получив. Коли до присилки од Вас [не] получу, то на своi розiшлю. Пришлiть карбов[анцiв] 10. Долгов бере по 10 руб. от сотнi картин. Спасибi Вам, що не забули побачиться з моею матусею i сестричкою. Хiврич Вам низенько кланяеться, вiн гарно рисуе, да учиться погано, да ему треба непремiнно ходить учиться куди-небудь, щоб давали чубковоi. А батько его чуднi чоловiк, до мене нiчого не пише, а пище стороннiм, щоб дивились, за що вiн грошi платить, та й его у письмах балуе. Попова ще нема у Петербурсi, а Кузьма вiд нас одiйшов до Кунiлакiса, да й там не вжився, уже на третю перейшов, нiкого не слухае. Григорiй Кондратович Вам кланяеться, а ми тож перейшли на другу квартиру, живемо собi усяк, а при чарцi i Вас згадуемо. Здаеться, усе. Бувайте здоровi, пийте вишнiвку, iжте ковбаси, той ми ситi будем. Дуже щирий Вам услужувать. Іван Гудовський. 76. М. М. Карпа до Т. Г. Шевченка 22 вересня 1845. С.-Петербург Отамане наш, Тарас Григорович! Дуже дякуем Вам за те, що Ви не забули до нас написать, та й довго ж дожидали вiд Вас письма, та й така була думка, що, може, Ви про нас забули зувсiм, аж нi. Ми Вас дожидали, що приiдете та опять кутю вмiстi справлять будемо, та, мо, Ви будете краще вiд нас бенкетувать. Ми на ква[р]тирi у Матвеева, у того молоденького кацапчика, що Ви колись з ним балакали про теорiю iзящних. Зима пiдходить, та холодно, а топить нiчим, про [?] грошей нема. Як будете у Харковi зимувать, то не кажiть Панi Матусi про те, що знаете про мене, бо Бог що подума. Дудирев ще ходе до нас, ми об Вас часто балакаем, вiн приказав Вам низенько кланяться, Кузьма пресвята – теж. Остаюсь до вiку любящий Вас Михайло Карпо. Та й усi знающi Вас велiли Вам кланяться. 77. Т. Г. Шевченка до А. Г. та Н. Я. Родзянкiв 23 жовтня 1845. Миргород Добрые мои Аркадий Гаврилович и Надежда Акимовна. Как я теперь раскаиваюсь, что оставил ваши места. С того времени, как приехал я в Миргород, ни разу еще не выходил из комнаты, и ко всему этому еще нечего читать. Если бы не Библия, то можно бы с ума сойти. Я страшно простудился, едучи с Хорола, и верите ли, что знаменитый Миргород не имеет ни врача, ни аптеки, а больница градская красуется на главной улице; в отношении Миргорода Гоголь немножко прав, странно только, что такой наблюдательный глаз не заметил одной весьма интересной строфы. Чиновники, оконча дневное служение в судах земском и уездном, отправляются компанией за десять верст на вольную (то есть вольную продажу водки) и, выпив по осьмушке, возвращаются по домам обедать. Не правда ли, это оригинально? Много бы я дал хоть за один час беседы с вами, но, увы, настали дни, дни испытаний. Попробовал было стихи писать, но такая дрянь полезла с пера, что совестно в руки взять… Дочитываю Библию, а там… а там… опять начну. На скорое выздоровление не надеюсь. В той комнате, из которой я бежал, на полке забыл я тетрадь. Ту самую, что давал Мечеславу Вячеславичу, то и прошу вручи[те]лю сего вручить оную, оно хоть дело и неважное, но все-таки нужное. Коли увидите Фанни Ивановну и Осипа Ивановича, то пожелай[те] им от меня того, чего они сами себе желают. Писал я в Киев к тому художнику, о котором я вам говорил, но не получил еще ответа. Как только получу, то немедля сообщу вам. Прощайте, целую весь дом ваш. Аминь. Искренно желающий вам всех благ Т. Шевченко. 1845, октября 23. На зворотi: Его высокоблагородию Аркадию Гавриловичу Родзянко. В селе Веселом Подоле. 78. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка 9 грудня 1845. Яготин Мы так бедны и литературными и искусственными запасами, что посылка моя будет очень неудовлетворительна: вот два номера «Отечественных записок», которых и не читали, я думаю: краски Вам какие; да, это правда, что Бог благословил Глафиру: жених ее Вам знаком, это Пьетр Дмитриевич Дунин-Борковский, которого Вы видели у нас. Вы видите, что быть женой и артисткой не удобно по состоянию Глафиры-красотки. Сожалею, что не могу прислать Вам чего-нибудь поприятнее для чтения. Но я совершенно ничего не читаю, а очень бы желала прочесть Ваши новые произведения. Жаль очень, что Вы так легкомысленно отказались от доброго дела для родных Ваших, жаль их и совестно перед всеми, которых я завлекла в это дело. Но то хорошо, что у Вас есть занятие; пора Вам в самом деле отказаться не от поэзии, но от того, что Вы называете поэтической жизнью. Но прощайте, пора мне возвратиться к своему делу, состоящему в убирании бумаг. Все у нас так и сяк. Да хранит и наставит Вас Господь. Варвара Репнина. 9-го декабр[я] 1845 года. На зворотi: Милостивому государю Тарасу Григорьевичу Шевченке. 1846 79. В. Г. Шевченка до Т. Г. Шевченка 5 липня 1846. Кирилiвка Достойнейший Тарас Григорьевич! Ну! Як писати: чи так, як до чоловiка, созданого Богом i надiленого при созданii розумом – чи як до чоловiка, iзбалованого щастям: нi, мабуть, перше напишу до Петербурзького академiста, а там, як пiзнаю, що вiн мiй родич, то напишу по-братськи. Я чув, що Ви гаразд писати i мальовати, тiлько як не розсердитесь, то приймiть i мою раду; он бачите що: кажуть, що Ваше писання вподобали розумнi люди, а декоторi сказали, що так не годиться, то, бачте, треба б якось помаленьку, щоб стару пiймати; воно все нiчого, та ба, шкода буде менi родича, а, може, кому доброго товариша або що. Часом на свiтi бувае, що правди не люблять, i бувае, що за правду принудять за дев’ятими воротами гавкнуть – ця пословичка у нас пiшла iз того, що судейськi крючки квапились на бал до генерала Рота i були з ним трохи побратались, а один розумний чоловiк пристав iз москалiв, вiн тепер у Бiлiй Церквi, Палiенко – iм оту пословицю сказав, каже: «О! якби це генерал, та не Рот, то вiн би вам дав такого од лукавого, що которийсь би аж за дев’ятими воротами гавкнув». То бачте, як я почув, що Вам щось там сказано не пускать меж люди писання якогось, що колюче, то я аж затрусився, думаю, може справдi: чоловiк на чужинi, порадиться нi з ким, то як iзбився з пантелику, не диво – хоч то я нiчого не поможу, але добро сказать, як то кажуть: чи зроблю що, чи нi, а що накиваю, то пропаде. Отже ж так нехай Вам не здаеться, що то радить той, що вирiс в Карелiвцi, бо часом в Карелiвцi родиться такий, як i в Вiльшанiй, а може ще й гiрше, як в Лисянцi. Якщо до правди Ваша робота гостренька, то кiнчиками об землю погартуйте, вона зараз витупиться. Про вашi «Гайдамаки» я частенько читаю. Якби-то Ви були такi добрi, та, ще менi iз Вашоi працi вдiлили що-небудь, то я б Вам гарне спаси Бог сказав. Коли напишете до мене, будете такi ласкавi, то може i я ще паперу листок не пожалую – а якже нi, то Бог з Вами. Як дiждем контрактiв тих, що мають буть, та будем живi, надiюсь буть в Киевi; може, зайду до Вас, хоть табаки понюхаем i дещо потолкуем. Прощайте, бувайте здоровi, я оце швидко поiду в Одесу. С глубочайшею преданностию остаюсь навсегда покорным слугою Варфоломей Шевченко. P. S. Всi Вашi i моi, слава Богу, здоровi, жнуть та косять – хлопцi, а кладуть в копицi дiвчата i молодицi. 5 iюля 1846 Кирилiвка. 80. П. О. Кулiша до Т. Г. Шевченка 25 липня 1846. С.-Петербург Милостивый государь Тарас Григорьевич! Перечитывая несколько раз здесь в Петербурге Вашего «Кобзаря» и «Гайдамаки», я от души восхищался ими и многие места заучил наизусть; но в то же время заметил осязательнее, нежели прежде, и их недостатки. Одни из этих недостатков происходят от Вашей беспечности, небрежности, лени или чего-нибудь подобного; другие от того, что Вы слишком много полагались на врожденные Ваши силы и мало старались согласить их с искусством, которое само по себе ничтожно, но в соединении с таким талантом, каким Бог одарил Вас, могло бы творить чудеса еще поразительнее, тех, какие оно творило в соединении с талантом Пушкина. Ваши создания принадлежат не одним Вам и не одному Вашему времени; они принадлежат всей Украине и будут говорить за нее вечно. Это дает мне право вмешиваться в семейные дела Вашей фантазии и творчества и требовать от них настоятельно, чтобы они довели свои создания до возможной степени совершенства. Вы можете мои замечания принять и отвергнуть; по крайней мере, я исключу себя из общества толпы, которая восхищается Вами безусловно и которой восхищение для сознающего свое достоинство поэта должно быть также ничтожно, как и «гоненье низкого невежды». Самое мужественное из Ваших произведений в «Кобзаре», самое оконченное и самое народное по складу и простоте есть «Тарасова ночь» (без пропусков). С ним могут поспорить «Тополя» и «Думка», но здесь история важное дело! – Потом нужно поставить «Перебендю», как превосходную характеристику поэта вообще и украинского в особенности. Оба Ваши введения к «Кобзарю» и к «Гайдамакам», как бы ни противоречили тому другому, но это, по живости чувств и речи, такие огненные создания, на которые ни один эстетик не осмелится наложить руки. Я только замечу, что начало введения к «Гайдамакам» до стиха: «И про вашу долю любила спiвать» следовало бы поставить эпилогом после «Гайдамак», два следующие стиха уничтожить, а начать просто: «Сыны мои гайдамаки!» и пр. Первая часть «Ивана Подковы» пришлась бы введением к «Гамалее», вторую же часть нужно уничтожить, потому что в ней и отдельно нет поэтических красот (кроме стиха, нигде Вам не изменяющего; но вспоминая великого Пушкина, не щадите стиха для целости создания), а после «Гамалии» она совсем становится неинтересною? – В послании «До Основьяненка» нужно исправить на стр. 92 стих: «На степi казачiй». К рифме плаче придется и украинский род: на степу казачiм. Далее на 93 стр. Вы превозносите Головатого, – лицо не очень важное и мало известное народу и историкам. Не лучше ли напечатать: Наша пiсня, наша дума Не вмре, не загине; От де, люди, наша слава, Слава Украiни! (N. B. На стр. 8 нужно переправить стих 19 так: Тiлько сльози за Вкраiну, а не за Украйну). Добираюсь тепер до двух самых трудных для Вас переделок «Катерины» i «Кобзара». Если Вы возможете пересоздать вторую половину «Катерины» совсем, да поможет Вам Бог; если же нет, то ее можно усилить только исключениями. По-моему, следовало бы затереть следующие стихи: на стр. 45–46 от стиха: Правда ваша, правда, люди! до ст[иха] З Івасем мандруе. Эти стихи ослабляют то чувство, какое вложено в душу читателя предыдущими. Пушкин в этом отношении должен служить всем нам образцом. Как только он тронул в душе читателя желанную струну, тотчас останавливает себя с удивительною властью над своею фантазиею: иногда он бросит только зерно в наше сердце и отходит к другим трудам, уверен будучи, что собственные наши силы его раскроют и возрастят в мысль или образ. На том же основании нужно исключить на стр. 48–50 от стиха: Люди гнуться, як тi лози до стиха: Де ж Катруся блудить? (везде нужно разуметь включительно). А следующие за тем стихи написать так: Попiдтинню Катерина Не раз ночувала. Стихи, осужденные здесь на исключение, могли бы сделать честь иному поэту; но Вы, Тарас Григорьевич, должны быть подобны богачу, который, наслаждаясь только лучшим в яствах, бросает то, что другие охотно бы съели. На стр. 50–56 исключить от стиха: Полетiла, зострiлася до стиха: Що москаля кличе. Тут есть некоторые частности, годящиеся к делу, но вообще эти страницы замедляют драматическое движение, потому что нет здесь равносильных предыдущему черт, а слов много. Шекспир так умел располагать заманчивейшие вещи в своих пьесах, что нигде они не навалены грудою в ущерб другим местам, и новые впечатления у него следуют в скрытом механизме драмы со скрытою рассчитанною последовательностью. На этом основывается равновесие частей, целость, единство впечатления и вообще гармония во всяком эпическом и драматическом произведении. – После означенного пропуска нужно на 57 стр. переправить 3-й стих так: Зупинилась серед шляху. – Чтоб усилить сцену между любовниками, нужно выпустить на стр. 58 стихи: 1–4, и на стр. 59 стихи: 11–18, а 20 стих переправить, так: Куди ж ти помчався? На стр. 62–63 Вы скажете больше, если исключите стихи 9–12 и потом от стиха: Що осталось? до конца главы. Глава V превосходна! Теперь «Гайдамаки». О введении я уже сказал. На стр. 26–27 исключить от стиха: Вибачайте, люди добрi до стиха: Що там робиться. Из последнего стиха слово жидюга должно остаться; чтоб составить полный стих, вы что-нибудь к нему прибавите. На стр. 40–41 исключ[ить] от ст[иха] Аж обридло слухаючи до стиха: Обнявшись сумуе. На стр. 42 в стихе 23 вместо в углу нужно напечатать: в кутку. На стр. 50 исключ[ить] от начала до песни Волоха. Оставить только в скобках слова: Кобзар спiвае. – На 51 стр. уничтожить стихи: 7–11. На 54 уничтож[ить] от начала до слов: Ляхiв, бачиш, рiзать. Потом написать так: Гайдамак. Добре, ей-богу добре! и пр. В словах этого гайдамака исключить темную пословицу: нехай стара в’язне и пр. – На 72–73 исключ[ить] от ст[иха] Кругом пекло; гайдамаки до ст[иха] Гайдамаки; йде Ярема. На 78 исключ[ать] от ст[иха] А Залiзняк гайдамакам до конца страницы. Потом уничтожить всю главу Гупалiвщина. Повесть любви в ней не развивается, а драма Колiiвщини не выигрывает ни одной новой черты. Вам хотелося сохранить предание о червонце Залезняка. Такие вещи нужно говорить мимоходом или основать на них часть драмы, а делать эпизод во вред драматическому ходу не нужно. Вообще она слаба, и ее не жаль уничтожить. Освобождение Оксаны весьма слабо и темно. Нужно переделать, если можете. А мотив тут прекрасный, и во 1-х: Шкода муру! старосвiтська штука; во 2-х, противоположность веселости с бедствием ляхов и мучением Галайды за свою Оксану; в 3-х, опасение читателя, чтоб козаки не вздумали рано пойти на приступ; в 4-х: через греблю повалили. Воспользуйтесь переходом через греблю в моем переводе с польского; заставьте ляхов, не выпросивших пощады, решиться на отчаянное предприятие пробиться. Заставьте Ярему найти свою Оксану или на мосту в руках ляха, или в пылающей крепости. Это будет лучше. А то, ведь, заметьте, что в Вашей драме нет борьбы сил; ляхи везде трусы, никакого отпору, везде гибнут. От этого читатель не сочувствует торжеству победителей, ибо это торжество мясников, а драма Ваша – кровавая бойня, от которой поневоле отворачиваешься. Вспомните стих: «На беззащитные седины не поднимается рука» – У кого же? У разбойника по ремеслу! Следовательно, кровь здесь должна быть только следствием борьбы; а не предметом жажды. Дайте побольше человечества вашим гайдамакам. Посмотрите у Шекспира: одно лицо в слепоте зверской ярости проливает кровь своих врагов, а другое говорит голосом человечества; иногда то же самое лицо содрогается и тем доказывает истину, что человеческое начало никогда не подавляется зверским. Постигните, Тарас Григорьевич (не в гордости мнимого превосходства это говорю, а в простоте сердца художника-брата), постигните соотношение между созданием поэта и душою читателя; тогда Вы будете истинно великим! Не полагайтесь на природные силы. Задача всякого смертного – заслужить наслаждение совершенством. Вам много дано от природы; нужно много и потрудиться; а Вы часто впадаете в совершенно ошибочные мнения о творчестве. Не одни книги даю я Вам в руки: читайте целый мир, но пусть Ваша душа беспрестанно бодрствует. (N. B. Для этого нужно отвергнуть многие знакомства или, лучше сказать, препровождение времени с людьми будто бы образованными). Но это другое дело. Обратимся к «Гайдамакам». Если Вы не возгорите желанием переделать эту часть поэмы, то исключите по крайней мере на стр. 86 стихи: 15–18, на стр. 87 стихи: 2–5; на стр. 95–97 от стиха: Як була я молодою, приподобницею до ст[иха] Да пошукай броду, броду; на стр. 104 исключить ст[ихи] 12–23; на стр. 106–107 от ст[иха] Пекла мало! Люди, люди! до стиха: Лягли ляхи трупом. На стор. 124 конец от ст[иха]: Тiлько часом увечерi. После торжественного стиха: На те Божа воля никакой стих не годится. (N. B. Если не до ладу. Вам покажется поставить эпилогом начало введения, – как эпилог уже, можно сказать, есть, – то можно оставить это поэтическое мечтание особою думою; но в начале введения она не идет ни к делу, ни к тону). Вот Вам голос человека, от всей души желающего, чтоб Украина имела поэта, который бы всему свету сказал за нее свое могучее, гармоническое слово. Примете Вы его или нет, по крайней мере надеюсь, что Вы не усомнитесь в благородстве моих побуждений к строгой рецензии Ваших несравненных созданий и к решительному тону советов. Прошу Вас не уничтожать этого письма, а спрятать его, так чтоб оно Вам могло попасть в руки лет через 5, когда Вы насытитесь курениями всеобщих похвал и внутренний Ваш человек возжаждет иных наслаждений поэтических, наслаждений глубоким сознанием красоты творчества, недоступной для публики. Может быть, тогда они наведут Вас на такие мысли, которые мне никогда и не приснятся! Если же Вы согласитесь теперь исправить «Кобзаря» и «Гайдамаки», то я бы желал во время моего пребывания за границею напечатать их для Славянского мира с немецким переводом, со введением и комментариями на немецком языке: да славится украинское имя во всех языках! А Ви б намальовали свою персону, то и персону Вашу, я б штихом нiмецьким iзобразив. Грошi на iзданiе я знайду, коли захоче Н. Ів. да ще дехто; а коли й нi, то от Вам козацьке слово, що своiм власним коштом надрукую, хоч би не виручив опiсля нi копiйки! Як же б якому нiмцю продав, то не взяв би собi й копiйки, а доставив би Вам. Року 1846, iюля 25 дня. З С.-Петербурга. П. Кулiш, рука власна. Я желал бы, чтоб это осталось между нами, так чтоб дома и не знали, каким образом явились Ваши сочинения в Нимеччини! 81. Правителя канцелярii Киiвського, Подiльського i Волинського генерал-губернатора до Т. Г. Шевченка 3 вересня 1846. Киiв 3 сентября 1846. № 6651 От Прави[теля] канцеляр[ии] Г[осподину] свободному художнику Шевченке 28 ноября 1845 г. выдано Вам из канцелярии г. генерал-губернатора сто пятьдесят рублей серебром, вместе с расходною тетрадью для некоторых разысканий в Полтавской губернии, но отчета в израсходовании сих денег Вами не доставлено. Почему имею честь просить Вас поспешить доставить отчет, нужный для обревизования. 82. Канцелярii Чернiгiвського, Полтавського i Харкiвського генерал-губернатора до т. г. шевченка 7 вересня 1846. Харкiв Г[осподину] классному художнику Императорской С.-Петербургской Академии художеств Шевченку 7 сентября 1846 г. № 998 Канцелярия Черниговского, Полтавского и Харьковского генерал-губернатора, получив от некоторых гг. подписчиков требования на выписку издаваемых Вами эстампов под названием «Живописная Украйна», покорнейше просит Вас, м[илостивый] г[осударь], уведомить ее в непродолжительном, по возможности, времени о том, куда именно следует адресовать к Вам деньги на получение помянутых эстампов. Подписал: Управ[ляющий] канц[еляриею] С. Танский Верно: Столона[чальник] [пiдпис] 83. Т. Г. Шевченка до Киiвського, Подiльського i Волинського генерал-губернатора Д. Г. Бiбiкова 20 вересня 1846. Киiв Его высокопревосходительству господину киевскому военному, подольскому и волынскому генерал-губернатору генерал-адъютанту и кавалеру Бибикову Свободного художника Шевченка Рапорт Из числа выданных мне 28 ноября 1845 года из канцелярии вашего высокопревосходительства ста пятидесяти рублей серебром, для некоторых разысканий в Полтавской губернии, издержано мною: на прогоны тридцать один рубль тридцать шесть копеек и кормовых шестьдесят четыре рубля восемьдесят копеек серебром, оставшиеся за сим пятьдесят три рубли восемьдесят четыре копеек серебром и расходную тетрадь вашему высокопревосходительству при сем имею честь представить. Свободный художник Т. Шевченко. 20 сентября 1846 года Киев. 84. Киiвського, Подiльського i Волинського генерал-губернатора Д. Г. Бiбiкова до Т. Г. Шевченка 21 вересня 1846. Киiв Г[осподину] сотруднику Временной комиссии для разбора древних актов Шевченке № 7247 21 сентября 1846. Поручаю Вам отправиться в разные места Киевской, Подольской и Волынской губерний и постараться собрать следующие сведения, 1-е. О народных преданиях, местных повестьях и сказаниях, и песнях, и всему, что Вы узнаете, составить описание, а песни, рассказы и предания, сколько можно списать в том виде, как они есть. 2-е. О замечательных курганах и урочищах, где и в каком месте они есть и какие насчет собственно их существуют на месте предания и рассказы, а также и исторические сведения. С этих курганов снять эскиз насчет их формы и величины, и списать каждый по собранным сведениям. 3-е. Осмотреть замечательные монументальные памятники и древние здания и составить им описание, чтобы можно было распорядиться снять с них в будущем году рисунки. Если бы где Вы имели возможность достать какие-либо древности, письменные грамоты и бумаги, то таковые доставить ко мне или узнав, где они находятся, и о том донести. 4-е. Кроме сего, отправитесь в Почаевскую Лавру и там снимите: а) общий наружный вид Лавры, б) внутренность храма и в) вид на окрестность с террасы. Все собранные Вами сведения, описания и рисунки, по возвращении Вашем в Киев, представить ко мне. Подорожную и примерно на прогоны и кормовые 150 руб. сереб[ром] при расходной тетради Вы получите из моей канцелярии. 85. Т. Г. Шевченка до канцелярii Чернiгiвського, Полтавського i Харкiвського генерал-губернатора М. А. Долгорукова 13 листопада 1846. Киiв Канцелярии черниговского, полтавского и харьковско[го] генерал-губернатора Имею честь уведомить о постоянном моем местопребывании в г. Киеве и прошу покорнейше адресовать требования на издаваемые мною эстампы под названием «Живописная Украйна» в город Киев, в Киевскую археографическую комиссию на мое имя. Имею честь быть покорнейший слуга Т. Шевченко. Киев, 1846 года ноября 13 86. Т. Г. Шевченка до куратора Киiвськоi шкiльноi округи О. С. Траскiна 27 листопада 1846. Киiв Его превосходительству господину попечителю Киевского учебного округа свиты Его Императорского Величества генерал-майору Траскину От художника Академии Тараса Григорьева сына Шевченка Прошение Окончив курс учения в Императорской Академии художеств в классе профессора истории Карла Брюллова и посвятив себя преимущественно изучению художественной стороны нашего Отечества, я бы желал употребить приобретенные мною в искусстве сведения на образование в оном молодых людей по тем самым началам, какие я усвоил себе под руководством знаменитого моего учителя. А потому осмеливаюсь всепокорнейше просить Ваше превосходительство определить меня на открывшуюся вакансию учителем рисования в университете св. Владимира, где я, кроме преподавания живописи, обязываюсь исполнять безвозмездно все поручения начальства по части литографирования в состоящем при университете литографическом заведении. При сем имею честь представить аттестат Императорской Академии художеств. Художник Т. Шевченко. 27 ноября 1846 года. 87. Т. Г. Шевченка до Киiвського, Подiльського i Волинського генерал-губернатора Д. Г. Бiбiкова 10 грудня 1846. Киiв Ваше высокопревосходительство милостивый государь Дмитрий Гаврилович! Окончив воспитание в С.-Петербургской Академии художеств, в которой я был одним из первых учеников профессора Карла Брюллова, я по прибытии в Киев принял на себя сотрудничество в Киевской археографической комиссии, поручения которой исполняю в течение года. Ныне, по случаю открытия вакансии учителя живописи в Киевском университете, я вступил с прошением к г. попечителю Киевского учебного округа об определении меня в эту должность; но как с тем вместе я желаю оставаться сотрудником Археографической комиссии, то дабы со стороны ее не могло встретиться препятствия, я, по состоянию комиссии под высоким начальством Вашего высокопревосходительства, имею честь всепокорнейше испрашивать Вашего благосклонного разрешения и содействия к определению меня на вакансию учителя рисования в университете св. Владимира. Художник Т. Шевченко. 10-го декабря 1846 года. 88. Т. Г. Шевченка до Киiвського, Подiльського i Волинського генерал-губернатора Д. Г. Бiбiкова 31 грудня 1846. Киiв Его высокопревосходительству господину киевскому военному, подольскому и волынскому генерал-губернатору Художника Шевченко Рапорт Честь имею почтеннейше представить при сем Вашему высокопревосходительству шнуровую тетрадь о расходе отпущенных мне денег при исполнении возложенного на меня поручения и значущиеся по оной остаточные деньги тридцать четыре рубли шестьдесят девять копеек. Художник Т. Шевченко. 31 декабря 1846. 1847 89. П. О. Кулiша i Т. Г. Шевченка до О. М. Бодянського 10 сiчня 1847. Борзна Осип Максимович! Сей панич суть предобрий i предорогий наш земляк; дак будьте ласкавi – примiте його так, як i мене самого. П. Кулiш, рука власна. 1847, ст[ичня] 10. Борзна Істинно. Т. Шевченко. На зворотi: Його високоблагородiю Осипу Максимовичу Бодянському против арбатского съезжего дома, в доме Дзюма, Дзыма albo cos podobnego. Узнать в лавке «Москвитянина» или на обертке «Чтений». От П. Кулиша. 90. Т. Г. Шевченка до М. I. Костомарова 1 лютого 1847. Борзна 1847 года 1 февраля. Борзна. Друже мiй великий Миколаю. Я оце й досi в Борзнi i не роблю нiчогiсiнько, лежу собi та й годi. У Киiв страх iхать не хочеться, а треба. Коли б то ви були такi трудящi i добрi, щоб розпитали в унiверситетi (хоть у Глушановського, вiн усi дiла знае), чи я утвержденный при унiверсит[етi], чи нi; та й напишiть до мене у славный город Борзну на имя Виктора Николаевича Забелы з передачею менi. Та ще ось що, пошлiть Хому до мого товариша, нехай вiн возьме у його портфель, ящик або скриньку з красками i Шекспiра, та ще й брилi, i все сiе сохраните у себе, бо товариш мiй хоче iхать iз Киева. Як побачите Юзефовича, то поклонiться од мене. О братстве не пишу, бо нiчого й писать. Як зiйдемось, то поплачем. Кулiш блаженствуе, а Василь Бiлозер поiхав у Полтаву одказуваться од учительства. А я i кругом мене дiеться нi зле, нi добре. Подвизаюсь потроху-то коло чарочок тощо. Коли б то Бог дав менi притулиться до унiвер[ситету], дуже добре було б, напишiть, будьте ласкавi, як що добре почуете. Своi композицii з грiшми або сам привезу, або пришлю iз Чернiгова. Оставайтеся здоровi. Не забувайте ж щирого брата Т. Шевченка. 91. М. I. Костомарова до Т. Г. Шевченка 13 березня 1847. Киiв Киев / ст[арый] гор[од] д[ом] Монькина близ ц[еркви] Андр[еевской] Марта 13. 1847. Тарасе! Доки ти, братiку, сидiтимеш у тiй Цареградськiй гостиницi? Приiзди у Киiв, я запевне дiзнався, що тебе вже наставлено наставником малярського iскуства в Унiверс[итетi] св. Влад[имира], у видi опита, як кажуть. Іваниш[ев] тобi кланяеться i каже, щоб ти приiздив у Киiв. Твiй Сажин не дав твоiх вещей, чотири рази ходила дiвчина: вiн уiхав кудись. А вiршей чом нема? Швидше присилай друковати. Ник. Костомаров. Ще раз кажу тобi, щоб ти не гуляв у Чернiговi, коли нема пильного казенного дiла, а приiздив до г. Киева. 92. Т. Г. Шевченка до І. І. Фундуклея 16 липня 1847. Орська фортеця Ваше превосходительство! Оставленные вами у себя мои вещи прошу вас покорнейше велеть переслать мне, через почту, в Оренбургскую губернию, в крепость Орскую, на имя Тараса Григорьева Шевченка или передайте моему приятелю, сотруднику археографической комиссии Алексею Сенчилу для отправки ко мне. В портфели между рисунками есть оригинальный рисунок известного французского живописца Ватто. Ежели угодно будет вашему превосходительству приобресть его, то я охотно уступаю за цену, какую вы назначите. Предложил бы вам виды Киева, но они не окончены, а во-вторых, хотя неясно, они мне будут здесь напоминать наш прекрасный Киев. Вашего превосходительства покорнейший слуга Т. Шевченко Крепость Орская. 1847, июля 16. 93. В. М. та Ф. М. Лазаревських до Т. Г. Шевченка Липень-серпень 1847. Оренбург Де тебе орудуе твоя гiрка година, мiй любий, мiй добрий, мiй бiдний земляче!?. Спiткала лихая доля, одiрвала от Божого свiту, от живоi людини, от вольноi думки, от волi-голубки… Коли вже у мене, на сiм краю свiта, бувае, сльозами нудьга iз серця збiгае, що ж дiеться з тобою, що дiеться з твоею думкою, коли ти знаеш, що не збiгать iй нiколи на простор Божий?.. Уперве веду речi з тобою, а вiддав би я i не знаю що, щоб отдать тобi хоть що-небудь iз того, що у чоловiка свое… Брате мiй, брате, голубе сизий, що сказати тобi? Покiль iще нiчого. Да може полегча твоему серцю, коли почуе воно, що есть iще один чоловiк, що нудиться твоею годиною, як би рiдною своею. Далi рукою Ф. М. Лазаревського: (Се писулька брата Василя). Добрий мiй Тарасе Григорьевич! Трохи забарився отвiчать Вам, да що станете робить! Нездужав i теперичка хвораю. (Приiхавший iз Петербурга Василь), брат хотел Вам много писать, но пропасть дела по холерному комитету, которого он делопроизводитель, решительно отнимают от него свободную минуту. Посылаем Вам 6 тетрадок бумаги, 2 палочки сергучу, облаток и стальных перьев и 2 пачки конвертов – о грошах Вам грiх би i заiкаться… если считаться в 5 копейках, дак на що ж ми i земляки?.. Грiх, грiх – признайтесь, що грiх. Извините, что я вопреки Вашей просьбе адресую посылку и письмо на имя нашего попечителя Александрийского, – он очень добрый и благородный человек, – а об Б… я чув не все добре – кат би його взяв, од його б подальше… Не сердьтесь, що я не в свое дiло мiшаюсь. Один Ваш добрий петербурзький знакомий не забув Вас – прислав iз Петербурга через брата ящик сигар, который при сем и препровождается. С Бессребренником я вже давно розiйшовся – бiльш одного мiсяця нiяк не витерпiв, – да так разошлись, що тепер i не бачимся нiколи. Холера пiдсуваеться i до нас; але уже дуже близько i дуже за 190 верст страшна – iз 43 занедужавших умерло 39. Брат до вас скоро, скоро заiде. Прощайте, мiй найлюбий земляче. Да поможе Вам Бог! Будьте здоровы и счастливы. Весь Ваш Ф. Лазаревский. Брат каже Вам, що Даль уiхав в iюле на 3 м[еся]ца в Одессу i он з iм не бачився, а Дзюбин Вам кланяеться и желает всего хорошого. Коли прочитаете «От[ечественные] Зап[иски]», дак пишiть, ще пришлю. Чернышев выедет в Питер по санной дороге. Вгорi останньоi сторiнки дописка М. С. Александрiйському: Вручите, будьте милостивы, добрейший Михаил Семенович, это письмо г. Шевченку. 94. А. І. Лизогуба до Т. Г. Шевченка 21 жовтня 1847. Чечельник 21 октября 1847. Був я сего року у Киевi i вельми зрадувався, як прочитав Ваш лист, коханий Тарасе Григоровичу; Сажин дав менi прочитать той лист. Дякую Господа, що надiлив Вас терпiнiем. «Блажен раб, его же Господь обрящет бдяща! Недостоин, его же обрящет унывающа». Молюсь Господевi за Вас, щоб Вiн пiддержав Вас, щоб дав i силу i волю нести крест, хоч дуже важкий, що Вам послав, без жалю на Господа i на людей, а кохаясь у карi, якою Вас iспитуе. Коли виноват – терпи, що Бог послав, i дякуй Господа; коли здаеться, що й не виноват, а Бог карае, усе-таки дякуй Господа, писано бо, кого люблю, того й караю; а кара i iспитанiе Божiе завсегда добро нам суть, бо роблять нас лучшими, до бiдних милостивими, до терплящих жалостливими; тогда ми i самi лучше шануемось, i других бiльше шануемо, i усякого чоловiка за брата маемо; а коли робимось лучшими, то й до Бога нам ближче, а при Бозi спасенiе, мир i люби. Не знаю хто, а тiльки хтось колись десь писав i дрюковав, а я читав тож колись да гдесь: «Нещастя, каже, таке страшило, що мае голову свiтлу, як сонце, а ноги циновi, коли хто, страшила злякавшись, упаде на землю, то воно його розтопче своiми важкими ногами; коли ж, не злякавшись, зирне йому в вiчi, тодi лихо зробиться чоловiковi добром»; воно й правда. Тер[п]iть же i Ви, коханий Тарасе, i дякуйте Бога; i Бог Вас помилуе, дасть покiй i тихую радость серцю, щастя на небi i пошле прощенiе i милость на землi. І менi, коханий друже, не без лиха було; лiкар, наш добрий Шраге, казав, що треба моiй жiнцi у морi купаться, от ми i стали збиратися до Одеси, але з мая зараз я занедужав, а там жiнка, а там малую доньку мою попала трясця, та тiльки о пiвiюля покинула. Отож ми рушили з господи 1-го августа, доiхали до Киева, дяка Боговi, здоровi усi, у Киевi моя доня, Лiзочка, ви ii знаете, знову занедужала, а тим часом стали розказувать, что в Одесi холера, ми i поiхали iз Киева у Яготин, у Яготинi жили цiлий мiсяць, бо наша дитина вельми недужа, була, i 5 сентября вернулась до Бога таким же ангелом, як i нам дана була. Бог дав, Бог i взяв – буди имя Його благословенно вовiки. Тепер ми знов тягнемось у Одесу, але недалеко од Бiлоi Церкви брат мiй Ілля крiпко був занедужав, да тепер, дяка Господу, поправивсь. Важко, сумно ховати дитя свое, але Його свята воля усюди i завсiгда: В його руках усе на свiтi, Його свята воля! Нехай буде, так як буде. Така наша доля. Як проiздив я Киiв уже з Яготина, то й бачив Сажина, вiн менi показував Ваш лист, де Ви просите переслать до Вас рисунки, альбом i ще дещо, да й казав менi, що вiн подавав i докладную записку об тих рисунках, щоб йому iх отдали, але, кажуть, iх немае, кудись буцiм вони повтiкали, чи що, тiльки вже нiчого нема, послали, кажуть, у Петербург, – шукай де знаеш. З того листа я бачу, що Вам можна i що Ви думаете не кидать малювання – благо ти есть; чого нема, того не знайдеш, так i тiеi Вашоi худоби, що по листу доправляете; але напишiть менi у Одесу, коли Вам можна мальовать, то я зроблю, що змогу, щоб Вам переслать акварельнii краски, знаете мiй маленький ящичок, где усе е. Вам буде на пам’ять; у мене е i пензлi Шарiона, прямо з Парижа, то i Вам пару перешлю. Напишiть тiлько швидко, i як Вам посилать, чи просто на Ваше iм’я, чи, може, треба посилать через коменданта, то напишiть, як його величають i хто вiн такий; напишiть гарненько i толковно Ваш адрес, то я зараз i пришлю Вам акварелi i альбом чистий аглицький, а там, коли треба, i олiйние краски; що тiлько можна Вам получать, а менi посилать, скiлько по силам – усе зроблю, а доти цiлую Вас i, молясь за Вас, зостанусь поки жив щирий до Вас Андрей Лизогуб. Адрес: в Одессу. На Гулевой улице, близ собора, в Доме наследников Жуковского, в квартире г-на Самарского-Быховца. 95. Т. Г. Шевченка до А. І. Лизогуба 22 жовтня 1847. Орська фортеця Крепость Орская. 22 октяб[ря] 1847. Добродiю i друже. На другий день, як я од вас поiхав, мене арестовали в Киевi, на десятий – посадили в каземат в Петерб[урзi], а через три мiсяцi я опинився в Орской крепости в салдатськiй сiрiй шинелi, чи не диво, скажете! Отже воно так. І я тепер точнiсiнький, як той москаль, що змальовав Кузьма Трохимович пановi, що дуже кохався в огородах. От вам i кобзар! позабирав грошики та й шморгнув за Урал до киргиза гуляти. Гуляю! бодай нiкому не довелося так гуляти, а що маемо робить! Треба хилитися, куда нагинае доля. Ще слава Богу, що менi якось удалося закрепить серце так… що муштруюся собi та й годi. Шкода, що я не покинув тойдi у вас рисунок киiвського саду, бо вiн i всi, що були при менi, пропали. У І. І. Фундуклея. А тепер менi строжайше запрещено рисовать i писать (окроме писем), нудьга та й годi; читать – хоч би на смiх одна буква, i тii нема. Брожу понад Уралом та… нi, не плачу, а щось ще поганше дiеться зо мною. Одiшлiть, будьте ласкавi, мое письмо i адрес мiй княжнi В[арварi] Миколаевнi, а адрес ось який. В город Оренбург, в пограничную комиссию. Его благородию Федору Матвеевичу Лазаревскому с передачею. А цей добрий земляк уже знатиме, де мене найти. Бувайте здоровi, низенько кланяюсь Ілii Івановичу i всьому дому вашому, не забувайте безталанного Т. Шевченка. Поклонiться, як побачите, од мене Кiкуатовим. 96. Т. Г. Шевченка до В. М. Репнiноi 24 жовтня 1847. Орська фортеця Крепость Орская. 24 окт[ября] 1847. По ходатайству вашему, добрая моя Варвара Николаевна, я был определен в Киевский университет, и в тот самый день, когда пришло определение, меня арестовали и отвезли в Петербург 22 апреля (день для меня чрезвычайно памятный), а 30 мая мне прочитали конфирмацию, и я был уже не учитель Киевского университета, а рядовой солдат Оренбургского линейного гарнизона! О, как неверны наши блага, Как мы подвержены судьбе. И теперь прозябаю в киргизской степи, в бедной Орской крепости. Вы непременно рассмеялись бы, если б увидели теперь меня. Вообразите себе самого неуклюжего гарнизонного солдата, растрепанного, небритого, с чудовищными усами, – и это буду я. Смешно, а слезы катятся. Что делать, так угодно Богу. Видно, я мало терпел в моей жизни. И правда, что прежние мои страдания, в сравнении с настоящими, были детские слезы: горько, невыносимо горько! и при всем этом горе мне строжайше запрещено рисовать что бы ни было и писать (окроме писем), а здесь так много нового, киргизы так живописны, так оригинальны и наивны, сами просятся под карандаш, и я одуреваю, когда смотрю на них. Местоположение здесь грустное, однообразное, тощая речка Урал и Орь, обнаженные серые горы и бесконечная киргизская степь. Иногда степь оживляется бухарскими на верблюдах караванами, как волны моря зыблющими вдали, и жизнию своею удвоевают тоску. Я иногда выхожу за крепость, к караван-сараю или меновому двору, где обыкновенно бухарцы разбивают свои разноцветные шатры. Какой стройный народ, какие прекрасные головы! (чистое кавказское племя) и постоянная важность, без малейшей гордости. Если бы мне можно рисовать, сколько бы я вам прислал новых и оригинальных рисунков. Но что делать! А смотреть и не рисовать – это такая мука, которую поймет один только истинный художник. И я все-таки почитаю себя счастливым в сравнении с Кулишем и Костомаровым, у первого жена прекрасная, молодая, а у второго бедная, добрая старуха мать, а их постигла та же участь, что и меня, и я не знаю, за какое преступление они так страшно поплатились. Вот уже более полугода я не имею никакого понятия о нашей бедной новой литературе, и я просил бы вас, добрая Варвара Николаевна, ежели достанете последнее сочинение Гоголя «Письма к друзьям», то пришлите мне, вы сделаете доброе дело, и, если можно, «Чтение Московского археологического общества», издаваемое Бодянским. Я мог бы выписать все это сам, но… пришлите, добрая Варвара Николаевна, это будет вернее, и Бог вам заплатит за доброе дело. Адрес мой сообщит вам Андрей Иванович. Моя сердечная благодарность княгине Варваре Алексеевне и всему дому вашему моя любовь и уважение, прощайте, желаю вам всех благ и иногда вспоминать бесталанного Т. Шевченка. Княжне Варваре Николаевне. 97. О. П. Чернишова до Т. Г. Шевченка 2 грудня 1847. Оренбург 2 декабря 1847. Оренбург. Любезный друг г[осподин] Шевченко! Простите меня за мое столь долгое молчание, причин тому решительно никаких не было, кроме лени, которою я могу гордиться перед всеми лентяями. Письмо ваше от 24 октября с[его] г[ода] я получил, за которое весьма, весьма Вас благодарю – приложенные же письма, по приезде моем в Петербург, будут отданы по принадлежности. Вручитель этого письма Лев Иванович д’Андре, с которым я хорошо знаком, прошу и Вас последовать моему примеру, он прекрасной человек и большой любитель до изящных искусств – даже сам немного занимается живописью – он брал уроки в Петербурге у нашего общего знакомого Ник[олая] Иван[овича] Тихобразова (который теперь уже находится в Риме). Генс Вам кланяется, он целое лето жил во внутренней Орде киргизов и недавно только что приехал. Много рассказывал мне про живописность тамошних киргизов, которые отличаются от здешних тем только, что одеваются гораздо богаче. Теперь скажу Вам, что я воспроизвел в течение лета; совестно даже говорить, потому что очень мало, а все это потому, что я страдал ужасно глазною болью, так что и теперь еще у меня глаза чрезвычайно слабы, в день 5 часов работ, никак не больше. Написал 2 этюда с натуры, один в здешней роще, другой за Прорвою (верстах в 5-ти от Оренбур[га]) и еще вид киргизской степи, за Меновым двором. А потом несколько рисунков акварелью и сепиею, более сцены: киргиз и бухарцев. Будьте осторожны, милый мой Тарас, в отношении рисования, т. е. не рисуйте, не нарушайте волю Государя – в Орской креп[ости] есть какой-то арестант из сенатских чиновников, который имеет страсть писать доносы, черт его знает, как он это умеет делать, за ним строжайший надзор имеют, и при всем этом он доносит разные пасквили; так не желая Вам более несчастия, прошу Вас остерегаться. Прощайте, любезный сотоварищ, желаю Вам быть здоровым; будьте тверды духом и уповайте на Бога. Вам предан[ный] Алексей Чернышев. Отец мой свидетельствует свое глубочайшее почтение, брат Александр тоже, и мой младший брат с Олею кланяется. 98. Т. Г. Шевченка до А. І. Лизогуба 11 грудня 1847. Орська фортеця К[репость] Орская, 1847. Декабря 11. Великим веселiем звеселили ви мене своiм добрим, християнським листом у цiй бусурманськiй пустинi. Спасибi вам, друже мiй добрий, я з самоi весни не чув рiдного, щирого слова. Я писав туди декому. А вам першим Бог велiв розважить мою тяжку тугу в пустинi щирими словами. Спасибi вам. Не знаю, чи дiйшов мiй лист до ваших рук (бо я послав у Седнев 24 октя[бря], не знаючи, що вас Бог занiс аж у Одесу). Жаль i дуже менi вашоi маленькоi, згадаю, то так, неначе бачу, як воно манюсiньке танцюе, а Ілья Іванович грае i приспiвуе… не скорбiть, може, воно добре зробило, що перейшло на той свiт, не мучене страстьми земними. Були ви у Яготинi лiтом, що там дiеться? Де тепер живуть яготинськii анахоретки? Я писав через вас до В[арвари] Н[iколаевни], не знаю, чи дiйшло. Що вона, сердешна, поробляе? Скажiть iй, як побачите, або напишiть, нехай до мене напише хоч одну стрiчечку, ii прекрасная, добрая душа мене частенько навiдуе в неволi. Бодай i вороговi моему лютому не довелося так каратись, як я тепер караюсь. І до всього того треба було ще й занедужать, восени мучив мене ревматизм, а тепер цинга, у мене ii зроду не було, а тепер така напала, що аж страшно. Холера, благодарить Бога, минула нашу пустиню, а ходила близько. Сажин менi нiчого не пише, не знаю, де вiн дiв мою портфель з рисунками дрiбними, там цiлий жмут iх було. Як побачите його, то спитайте, та й возьмiть до себе, а ящик з олiйними фарбами нехай собi оставить. Ви питаете, чи покину я малювання. Рад я його покинуть, так не можна. Я страшно мучуся, бо менi запрещено писать и рисовать. А ночi, ночi! Господи, якi страшнi та довгi! – та ще й у казармах. Добрий мiй друже! Голубе сизий! Пришлiть ящичок ваш, де е вся справа, альбом чистий i хоч один пензель Шарiона. Хоч iнколи подивлюся, то все-таки легше стане. Просив я В[арвару] Н[iколаевну], щоб менi книжечок деяких прислала, а тепер i вас прошу, бо опрiче Бiблii, нема й однii лiтери. Якщо найдете в Одесi Шекспiра, перевод Кетчера, або «Одиссею», перевод Жуковського, то пришлiть ради розп’ятого за нас, бо, ей-богу, з нудьги одурiю. Послав би вам грошей на все сiе, так дасьбi, до шеляга пропали. А може, Бог пошле, що я вам коли-небудь оддячу. Як будете посилать, то шлiть на мое iм’я. Та, Бога ради, напишiть що-небудь про В[арвару] Н[iколаевну] i про Глафiру Івановну та поклонiться од мене Ілii Івановичу, Надеждi Дмитрiевнi i всьому дому вашому. Бувайте здоровi, не забувайте щирого свого i безталанного Т. Шевченка. Адрес: В Оренбургскую губернию, в крепость Орскую. 99. Т. Г. Шевченка ДО М. М. ЛАЗАРЕВСЬКОГО 20 грудня 1847. Орська фортеця 20 декабря 1847. К[репость] О[рская]. З новим годом будьте здоровi, любий i щирий мiй земляче, де вас Бог носить, чи ви вже во Пiтерi, чи ще й досi во Одесi? Нехай де хоче носить, та тiлько шляхи таланом стеле, та не любить вас, бо сказано, кого любить, того i карае. Тяжко, брате мiй добрий, каратися i самому не знати за що. Отже, так зо мною трапилося, спершу я смiливо заглянув лиховi в очi. І думав, що то була сила волi над собою, аж нi, то була гордость слiпая. Я не розглядiв дна тii бездны, в котору впав. А тепер, як розглядiв, то душа моя убогая розсипалась, мов пилина перед лицем вiтра. Не по-християнськiй, брате мiй, знаю, а що ж дiяти? Опрiче того, що нема з ким щире слово промовити, опрiч нудьги, що в серце впилася, мов люта гадина, опрiче всiх лих, що душу катують, – Бог покарав мене ще й тiлесним недугом, занедужав я спершу ревматизмом, тяжкий недуг, та я все-таки потроху боровся з ним, i лiкар, спасибi йому, трохи помагав, i те, що я прозябав собi хоч у поганiй, та все-таки вольнiй хатинi, так бачите, щоб я не зрисував (бо менi рисувать заказано) свого недуга (углем у коменi), то i положили за благо перевести мене в казарми. До люльок, смороду i зику став я потрохи привикать, а тут спiткала мене цинга лютая, i я тепер мов Іов на гноiщi, тiлько мене нiхто не провiдае. Так менi тепер тяжко, так тяжко, що якби не надiя хоч коли-небудь побачить свою безталанную краiну, то благав би Господа о смертi. Так Днiпро крутоберегий І надiя, брате, Не дають менi в неволi О смертi благати. Інодi так мене нудьга за серце здавить, що (без сорома казка) аж заплачу. Якби все те розказувать, що я терплю тепер по любовi i милостi милосердого Бога, то i за тиждень не розказав би. Цур же йому. Нехай воно сниться тому, хто людям добра не хоче. Поклонiтесь гарненько од мене Дзюбину, як побачите. Добряга чоловiк. Нагадайте йому про Ізлера i ростягаi, про Адольфiнку й прочii дива. Скажiть, що я його частенько згадую. N. N. Плетенев повинен мене знать, тiлько нагадайте йому П. Бориспольца та, будьте ласкавi, побачтесь з Чернишовим, вiн тепер уже в Петербурзi (спитайте в А[кадемii] художеств, де вiн живе), а як побачитесь, то розпитайте його, чи вiн пооддавав моi письма, що я посилав через його, i що йому сказано на тi письма, та попросiть його од мене, щоб вiн докучав моею просьбою надто Карлу Павловичу, а з Дубельтом щоб притьмом побачився. Як побачитеся з В. І. Далем, то, поклонившися йому од мене, попросiть його, щоб вiн ублагав В. Перовського, щоб той визволив мене хоч iз казарм (сирiч випросив менi позволенiе рисовать). Даль чоловiк добрий, розумний i могущий, вiн добре знае, як тут ми пропадаемо, то тяжкий грiх йому буде, як вiн не схоче промовить за мене хоч одно слово. Докучаю я вам, добрий мiй земляче! та що ж я маю робить? Якби менi тiлько рисувать було можна, то я i не журився б, ходив би собi в сiрiй шинелi, поки дiйшов би до домовини, та все б таки хвалив Бога, а тепер!.. ой лишенько! i вимовить не хочеться!.. Напишiть до мене, коли матимете час, хоч малесенький листочок, нехай хоч трошки я заплачу добрими сльозами. Будьте ласкавi, розпитайте гарненько, де тепер живе Василий Андреевич Жуковский, вiн перше жив у Досельдорфi на Рейнi, а тепер не знаю, та й пришлiть менi його адрес, а коли надрюкована його «Одиссея», то i ii пришлiть. Прочитавши, я отдам вам або Ф[едору] Матвеевичу, бо, ей-богу, окроме Бiблii, нема в мене нi однiсiнькоi книжечки. Та вже чи раз батька по лобу вдарить, чи двiчi – однаково, хоч воно трохи i не до речi просить, мов той старець. Та що ж робить, коли нiгде взять, пришлiть ради поезii святоi Лермонтова хоч один том, велику, превелику радiсть пришлете з ним вашому удячному i безталанному земляковi. Т. Ш. Здаеться, ви знакомi з Василем Єзучевським. Коли вiн вернувся з дому, то, як побачитесь, гарненько вилайте його за мене за його щирость i добрiсть i Галузу, свояка його, добрi й щирi люде, щоб ти знав, земляче. Не здивуйте, Бога ради, що на такому клаптиковi пишу до вас, бо в цьому Божому краi папiр почтовий навдивовижу. 100. А. I. Лизогуба до Т. Г. Шевченка 31 грудня 1847. Одеса Одесса. 1847. Декабря 31. Нi, я не мовчав, коханий друже, мiй бiдний Тарасе; не дожидаючись Вашого листа, я писав до Вас, не згадаю тепер якого числа, але повинно буть от 15 до 28 октября, i у тiм моiм листi давав Вам i мiй адрес у Одесi, але менi здаеться, що Ви того мого листа не получили, я писав просто у Орскую крiпость. Сьогодня я получив Ваш лист от 22 октября, що Ви писали у Седнев, а з Седнева менi переслали сюди; зараз i одвiт готов. У сiм письмi скажу Вам усе тее, що казав i у тiм. Я знав, що Вас потягли до Петербурга, але довго не знав, що з Вами опiсля зробилось. Ми з жiнкою поiхали у Одесу, i у Киевi я бачив Сажина, вiн менi розказав, що Ви у Орськiй крiпостi, i показав Ваш лист до якогось незнакомого менi пана; у тiм листi Ви його просите прислать Вам палiтру i пензлi, i краски, i пiстолi, чого йому i зробить було не можна, бо все тее попропадало. Приiхавши у Чечельник (Ольгополь) коло Балти, я до Вас писав ось що (або хоч i не зовсiм так, але близько): молись Богу, коханий Тарасе; Бог тебе карае за грiхи, дякуй Його; коли винен, терпи кару i дякуй Бога; коли не винен – терпи i дякуй Господа за iспитанiе; приймай кару Божiю мало того що з покiрностiю Його святой волi, а ще бiльше, кохайся у горi, радуйся, що Господь Отець наш милосердний учить нас; i Господь наградить за терпiнiе, за покiрность, за любов нашу, i пошле мир серцю i розуму, i змягчить, а може, перемiнить гнiв на милость, проти кого провинився. Горе, бiда, напасть, а чоловiковi найлучшая школа: се батькiвський поцiлуй Бога свому творенiю. Горем да бiдою Господь очищае нас, приближае до себе, робить нас лучшими; не жалковаться, а радоватись треба Божiiй карi. Ось що я Вам казав. Господь дав Вам нести крест вельми важкий, несiть i не журiтесь, i все буде добре, тiлько молiтесь Богу от серця, i молiтесь не об тiм, щоб перестав Вас карать, а щоб дав силу i волю переносить кару без ропота i жалю. Іще я до Вас писав, що коли Вам можна мальовать, то напишiть гарненько адрес, i що я зараз Вам пришлю акварельные краски, мiй маленький ящичок, где е i краски, i карандашi, i циркуль, i все належное до мальовання. Ще писав i об собi, i мене Господь поцiлував, як батько, одняв у мене мою маленькую дочку Лiзу, Ви ii знали. Але я дякую Господа за його милость; а милость його великая до мене тая, що вiн дав менi силу перенести мое горе без жалю, хоч вельми, вельми важко ховать дiтей. Я сказав: Бог дав, Бог взяв – буди имя Господне благословенно вовiки. Ангела я прияв от Господа, Ангела i вернув Господу; правда, дитятко сее було нам великою утiхою, але я не жалкую о тiм, що вже ii нема, а дякую Господа за те, що вона у нас була; за те, що вона, по милостi Божой, три года нас радувала; пам’ять нам зосталась не гiркая, а хорошая; а все-таки iнодi я плачу, як згадаю про мою дитину. Бог простить менi моi сльози; серце часом не слухае розуму, треба б, щоб не тiлько розумом, щоб i серцем i душею кохатись у Бозi, радуваться горю, тодi б, запевно, були б ми щасливi i на сiм свiтi i благословив би нас Господь i на тiм. До другого разу, коханий друже, напишiть, коли Вам чого треба: може, краски, може, грошi, i коли по сьому адресу, то як тiлько зберусь, що матиму – пришлю. Княжна тож до Вас писала, але, видно, Ви наших листiв не получили. Да укрiпить вас Господь, да дасть Вам силу нести важкий крест i дякувать Бога за бiду серцем i розумом. Пишiть до мене, i пишiть часто, тiлько щоб я знав, що Ви моi листи получаете i що з Вами дiеться; а я буду до Вас писать часто. – Да благословить Вас Господь. Щирий до Вас Андрей Лизогуб. Мiй адрес: В Одессу. В Садовой, в доме Гацук, бывший Шостак. 101. О. П. Чернишова до Т. Г. Шевченка Грудень 1847. Оренбург До сих пор я еще не уехал из Оренбурга, потому что не было попутчиков, да и притом дорога никуда не была годна, снегу совсем не было, сегоднишнюю ночь выпал снег, и довольно порядочный, есть надежда, что на этих днях я отправлюсь в путь с генералом Жуковским, который обещался меня взять с собою. Буду кланяться от Вас всем Вашим товарищам и знакомым. 1848 102. А. І. Лизогуба до Т. Г. Шевченка 7 сiчня 1848. Одеса 7 генваря 1848. Одеса. Лист Ваш, коханий друже, я получив на самiсiнький Новий год. Превеликая Вам дяка i за лист, i за Вас, тiльки важко на Вас дивитись. Що маемо робить: будемо молиться Боговi, се найлучше. Як менi привiтать Вас, нового года ради? Да пошле Вам Господь милосердний здоров’е, бо без його i у долi погано, а у недолi ще гiрше, да пошле здоров’е, терпiнiе i силу тягти Вашу недолю; нести ii i не жалiться, а дякувать Бога, начальство слухать, товариство любить i жить, як Бог дае, поки Боговi угодно. Ось чого я молю у Господа Вам, коханий друже. Да послухае Спас наш милостивий моеi грiшноi, але щироi от серця молитви. Дякуйте Господа i за те, що Вам зосталося; Вам зосталось те, що е люде, що Вас кохають i жалують. Хоч недоля от сього i не поменшае, а все-таки трохи легше, як знаеш, що е такiе люде, що жалкують. Ваш перший лист от 22 октября я получив 29 декабря i одвiчав 31 по адресу, там написаном у Оренбург до Лазаревского с передачею; а сей лист получив, як казав уже, на самiсiнький Новий год. Вашу цидулку до В[арвары] Н[иколаевны] послав по адресу. Вона хотiла до Вас писать, як тiлько прочула, где Ви живете, та, мабуть, що-небудь iй помiшало. Глафiра, дякувать Господа, здорова, а сестра ii Татьяна Івановна усе недужа, i тепер стало iй гiрше, живе вона у Киевi, Цецурiн лiчить, та все нема лучче. Видно, Богу угодно, щоб вона, бiдна, страждала; така Його свята воля, нехай так i буде. Я такоi вiри, що Бог усе робить iк луччому. Важко, вельми важко менi було, i тепер ще плачу, як згадаю, як моя манюсенька донька Лiзочка отходила до Бога, да страждала аж двое суток, а тодi, благодаренiе Богу, дав менi силу i розум дякувать Його за мое горе; бо не радостi, а туга да недоля робить чоловiка луччим i зближае його до нашого Отця небесного. Шукав я книг, що Вам хочеться – «Одiссеi», перевод Жуковського, печатноi ще нема, i нiхто ii не знае i не читав, опрiч Гоголя, що пом’янув у своiх письмах. Коли покажеться – то пришлю; Шекспiра найшов i скоро пришлю; пiджидаю грошей з дому, бо тут зовсiм процвиндрився, а як тiльки роздобуду грошенят, то зараз усе укупi: i ящичок, i Шекспiра, i все пришлю. Ви знаете, що я не вельми заможний, але готов дiлитись чим маю. Що Вам треба, да коли у мене е – то зроблю. Да не скаже менi Господь у день судний: бых болен я в темнице и не посетисте мене. Не могу посiтить персонально – привiтаю словом, i вельми, вельми б радувавсь, якби мое слово та Вам приносило покой i закрiпляло б Ваше серце на недолю. О, щасливий би я був тогдi. Будьте ж здоровi i пишiть до мене. Щирий до Вас Андрей Лизогуб. Адрес: В Одессу. На Садовой, в доме Шостак. 103. В. М. Репнiноi та Г. І. Дунiн-Борковськоi до Т. Г. Шевченка 13 сiчня 1848. Яготин 13 января 1848-го года. Яготин. От души благодарю Вас, мой добрый и незабвенный Тарас Григорьевич, что Вы меня вспомнили в далекой стороне! И здесь мы Вас не забываем и очень часто речь идет о Вас: нет, я бы не рассмеялась, а зарыдала, бы, если бы Вас увидела теперь, и молила бы Бога дать языку моему красноречие, чтобы утешить Вас, возвесть дух Ваш выше горькой участи Вашей, смягчить сердце Ваше; говорю с Вами о милосердии Господнем, который не хочет смерти грешника, а чтобы он был жив! Если б это зависело от меня, разворотив мое письмо, Вы бы наполнились благодатью, она бы Вас освежила, освятила, укрепила, Вы бы бодро и с покорностию носили крест Ваш! Но, увы, что могу я, бедная, бессильная, для Вас, мой добрый Тарас Григорьевич – молиться! Да, молиться как можно чаще, как можно теплее, чтобы Бог подкрепил Вас в настоящем испытании, чтобы он вложил милосердие в сердца окружающих Вас, чтобы направил тех, от которых зависит земная участь Ваша, к помилованию! С какою радостию все Ваши здешние друзья помогали бы Вам нести крест. Как все обрадовались от Вашего письма! – Оно долго странствовало, ибо Андрей Иванович в Одессе; в очень непродолжительном времени я пришлю Вам книги, не хочу отложить ни одною почтою отвечать Вам на письмо Ваше, которого я встретила с таким благодарным теплым чувством! Вот уже мы перешли в новый год! Каково было Вам встречать его на чужбине; я никогда не забуду, как папенька накануне нового года, тому, кажется, 5 лет назад, открыл Вам объятия свои и как Вы сыновно припали на грудь его! Вечная память этому истинно доброму человеку! Вот 3 года, как его нет между нами; в Яготине все идет по-прежнему; общество наше то же самое, исключая Тани, которая все болеет и лечится в Киеве. Мы имеем прибавление весьма драгоценное к нашему кругу; это бывший киевский студент, которого Вы видели у меня в Киеве – и у других также: чистая святая душа, желающая Вам, как и многие, другие, силы упования и терпения! Как понятно мне Ваше мучение – не рисовать! Это настоящая пытка! Но не будем роптать: Бог даст, это переменится! Услышьте мой дружеский совет и последуйте ему. Предайтесь Вашей настоящей обязанности как можно усерднее, облагораживайте ее примерной исправностию, видя в ней испытание, посланное Вам самим Богом для очищения души Вашей, воспитывайте ее, очищайте молитвою; вспоминайте, что многие молятся за Вас, что хоть отдалены телом, но душею бодрствуют за Вас! Не унывайте, носите крест, молитесь и надейтесь! К великому моему сожалению, письмо мое не было готово для вчерашней почты и надобно отложить его до будущей, а как давно Вы его ожидаете, мой добрый Тарас Григорьевич; я по собственному опыту знаю, сколько может быть горести в ожидании! Да подкрепит Вас Господь, да даст Он душе Вашей Любовь и Веру, тогда Вы поверите что тот, который нас полюбил, даже до смерти неизменен! Не так, как люди; людей должно любить, ибо они братья наши и дети небесного Отца – а верою во Спасителя усыновленные для жизни вечной, должно их любить, и это обязанность иногда так легка, что мы в эти минуты понимаем ее – но Христос сказал: «Будите убо вы совершени, якоже Отец ваш небесный совершен есть», т. е. исполняйте Ваш долг всегда и во всех отношениях, не ожидая взаимности – но делая добро везде и всем. В нынешних обстоятельствах Ваших Вы можете делать добро, видимое только Богом, но которое для того не будет им отвергнуто, напротив: освящайте душу Вашу молитвою, очистите ее от всего затмевающего[14 - Було: затмевающую.]ее, и да благословит Вас Господь в этом трудном и святом подвиге! Есть ли у Вас Евангелие? Я обещаюсь писать часто к Вам и еще раз, мой добрый Тарас Григорьевич, благодарю Вас от души за Вашу дружескую память, Передаю перо Глафире, которая также хочет приветствовать Вас. Прощайте, да осенит Вас благодать святая; Вам душею преданная Варвара Репнина. Дописка Г. І. Дунiн-Борковськоi: Вы, конечно, поверите, когда скажу Вам, что грустные строки Ваши к княжне меня сердечно обрадовали. Наконец Вы отозвались, Тарас Григорьевич, и дали нам средства сказать Вам хотя малую часть того живого искреннего сочувствия, которым полны все Ваши здешние знакомые и други. Чего могу пожелать Вам на новый год? Благодати Божией, терпения и слез; чтобы освежить и растворить духовную пустыню Вашей жизни. …Вiд сльоз дрiмае нудьга невсипуча, Змочи наше сердце, як лiтнiм дождем, І зiйде молитва, мов квiтка пахуча, І обвiе душу миром та теплом. Прощайте, Тарас Григорьевич, бумага не позволяет распространяться более. Не забывайте нас: я же с благодарностию, припоминаю Ваше доброе посещение к моему мужу в Киеве. Да благословит Вас Господь. Г. Д[унин]-Б[орковская]. 104. Т. Г. Шевченка ДО А. І. ЛИЗОГУБА 1 лютого 1848. Орська фортеця К[репость] Орская. 1848, февраля 1-го. Всяк друг речет: содружихся ему и аз: но есть именем точию друг. – Отак тепер i зо мною сталось, було, на собаку кинь, то влучиш друга. А як прийшлось до скруту, то святий iх знае, де вони подiлись! чи не вимерли, крий Боже? Нi, здравствують, та тiлько одцурались безталанного свого друга. Бог iм звидить. Якби вони знали, що едине слово ласкаве тепер для мене паче всякоi радостi. Так що ж, недогадливi. З превеликою радостiю i дякою прийняв я лист ваш, уже другий, написаний 31 декабря. Бог вам заплатить за вашу щирость i за вашу ласку. Лихо дiеться зо мною, та не одно, а всi лиха упали на мою голову, одно те, що нудьга i безнадiя давить серце, а друге, нездужаю з того дня, як привезли мене в цей край, ревматизм, цингу перетерпiв, слава Богу, а тепер зуби i очi так болять, що не знаю, де дiтись. І чи не чудно, скажете, як принесли ваш лист, менi полегшало, так що на третiй день менi вже можна було написать оцей лист до вас. Вибачайте тiлько, що коротенький, одно те, що боюся очi натрудить, а друге, сказавши правду, таки й паперу недостача i купить нема де, звичайне, як у степу. Як будете посилать вашу обiцянку, то пришлiть, будьте ласкавi, i паперу почтового i брiстольського, коли найдете в Одесi. Вибачте, Бога ради, що я так вередую, за грошi спасибi вам, единий мiй друже, у мене ще осталося трохи, а як матиму малярську справу, то, може, зароблю, а якщо пошлють весною в степ на Раiм,[15 - Коло Аральського моря крепость.]бо е така чутка, то тойдi вже проситиму, та може, Бог дасть, що тут остануся. Ще, чи не найдете в Одесi сочинений Лермонтова и Кольцова, пришлiть поезii святоi ради. А як будете писать, то пишiть на мое iм’я просто в К[рiпость] О[рську], бо я другий лист ваш прийняв уже з третiх рук, хоч воно i з добрих рук, та все-таки з третiх. Прочитав я вдруге вже о скорбi вашiй, о вашiй Лiзi, що маемо робить, коли того Бог хоче. Давид добре сказав: «Кто возглаголет силы Господни; слышаны сотворит вся хвалы его»; звичайне, не можна i без того, щоб iнколи i сльозам не дать волi, бо хто не журиться, не плаче, то той нiколи й не радiе. Цур йому такому. Будемо плакать i радiти, i за все те хвалить милосердого Бога. 1 февра[ля]. На самому цьому словi одчинилися дверi i почтальон подав менi третiй лист ваш, написаний 7 января. Не знаю, чи зрадiв би я так батьковi або матерi, як вашому щирому слову. Да воздаст вам Господь и дому вашому, що посiтили есте невольника i тяжку його тугу розважили. Як будете писать до В[арвари] Н[iколаевни], то од мене iй низесенько поклонiтеся та накажiть, щоб хоч одно слово написала, тiлько не в Оренбург, а просто в к[репость] О[рскую]. Коли маете «Свячену воду», то спишiть та пришлiть менi, бо та, що ви менi передали, утрачена. А Татьянi Івановнi як будете писать, то iй i Федоровi Іваненковi од мене гарненько поклонiтеся. Нiкому в свiтi я тепер так не завидую, як малярам i Глафiрi Івановнi, а може, вже вона покинула, крий Боже, малювать! Бога для, пришлiть малярську справу i паперу. Що у вас робиться у Седневi? Що поробляе І[лля] І[ванович], поклонiться йому од мене. За Н[адiю] Д[митрiвну] i вас, i весь дом ваш молюся Господевi милосердому i благаю його, щоб ви не забували Т. Шевченка. 105. А. I. Лизогуба до Т. Г. Шевченка 7 лютого 1848. Одеса 7 февраля 1848. Одесса. Не жалкуйте на мене, коханий друже, за те, що не швидко сполнив те, що вже давно пообiщав. Сьогоднi ровнiсiнько мiсяць, як я писав до Вас, дякував за Ваш лист, що менi принесли з почти на самiсiнький новий год, писав Вам, що «Одiссеi» Жуковського ще нема друкованоi, а що «Шекспiр» Кетчера е i що я усе, що Вам треба, пришлю, як тiльки зберусь з грошенятами. От тут-то i вся кавика. Волi зробить Вам що-небудь пригоднее у мене доволi, але робила iнодi зовсiм немае; то Ви сее собi на ус намотайте, та й ждiть терпеливо; коли що трапиться, – зроблю, добуду й пришлю, коли ж нi, – вибачайте i майте мене за найщирого собi приятеля. Тепер з ласки Божоi, що змiг, те й посилаю; а iменно ось що: Шекспир, перевод Кетчера, 13 випусков, тiльки i е друкованого; я iх у двi книжки переплiв, бо так крiпче буде. Паперу, щоб було на чiм до мене писать, двох сортов – тонесенькоi i трошки товщоi; паперу Ватмана одна десть; карандашей дванадцять; i мiй ящичок, де е уся справа; там пензлiв великих чотири, та з iх тiльки один пензель настояще Шарiона, я його надписав; а три другii я тут купив, вони хоч трошки поганшi од Шарiона, одначе годящi, а альбома чистого не посилаю, бо треба платить пошлiни бiльш, чим вiн сам стоiть, нехай на другий раз, коли розживусь. Зараз, як получите цей мiй лист i посилку, то розглядiвши усе гарненько, менi напишiть не барячись, чи все справно дiйшло, чи не поламалось що, чи хорошi пензлi. Да, будьте ласкавi, зараз напишiть. Що сказать про себе доброго – не багато, живу собi, дякую Господа за все; жiнка моя не овсi здорова, ждемо лiта, може, море поможе, як купатиметься. Я привiз з собою великий патрет, що у Седневi почав, Ви бачили, уся моя сем’я там намальована, але дорогою грунт облiз, паскудне полотно попалось, да так облiз, що треба кинуть, то я тiльки копiрую мою дочку, що тепер у Бога за нас молиться, да коли можна, то ii фiгуру вирiжу та й перетягну на другу раму. Отака оказiя. До другого письма, я незабаром – писатиму, а до того нехай Господь наш милосердий Вас шануе, жалуе, пiддержуе i сохраняе; нехай Вам дае здоров’е i терпiнiе, а Ви дякуйте его за все, i за радiсть, i за горе, i не забувайте щирого до Вас Андрея Лизогуба. 106. М. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка 12 лютого 1848. С.-Петербург 12 февраля 1843. Важко менi було, мiй щирий, мiй бiдний земляче, i, Бог зна, як важко читать твое писанне. Що зробиш проти лиха, коли один не хоче, а другий не вмiе повернути його. Карл Павлович тiльки двинув плечима, кажуть, да певно вже забув i про те, що двинув. Жуковський i досi на Рейнi в Дюссельдорфi, – сей може б двинув i не одними плечима, так горенько, що дуже далеко. «Одiссея» його ще не печаталась, да й чутки промiж письменними людьми про неi щось немае. У Дубельта i Даля Чернишев ще не був – що скажуть вони йому, зараз до тебе одпишу. Сам я за каторжним дiлом не бачився нi з Далем, нi з Дзюбиним, да i в Єзучевського давно вже був. З Василем приiхав тепер з Украйни i Іван. В Одесi, братику, не був я, дальш Киева не iздив, – балакали про тебе i тамечки, – та я всього й зоставався там пiвдня тiльки i не бачив нiкого з твоiх щирих, опрiч Глушановського. Тiльки що ввiйшов вiн у мою хату, як зараз i крикнув: «У самiсiнькiй сiй хатi жив бiдний Тарас», – се в трахтирi коло станцii. Балакали ще багацько про тебе i в нас у Конотопi. Шлють тобi низенькi поклони i моляться за твое горе Кандиба Петр[о], Єзучевський Тимофiй, Гамалiя Петро Петрович дуже нездужа, бiдний, мабуть, чи й одужа, Юркевич Михайло, Вiктор, Петро Острянський, – а Нiколай, бiдний, вмер навеснi, i його чудесна молодиця вже за другим; трохи-трохи я не поспiв на весiлля. Може, ти знаеш i Часника – я бачився з ним у Киевi у Глушана. Посилаю тобi Лермонтова – да сержусь я на тебе, що не прописав нiчого бiльш; поки я тут iще (мабуть, до марта), пиши про все, що тобi треба iз такого, чого нема в Оренб[урзi], а що е там, то все тобi буде од Федора – ради Христа пиши про все, все, чого забажаеш. Уже чи гнiвавсь би, чи нi, а послав би я тобi сигар, та боюсь i то посилать прямо на твое iм’я, бiльш од того боюсь, щоб петербургский штемпель не кинувся в очi, щоб у тебе не одобрали всього, да щоб ще не запретили i зовсiм писать i тобi, i до тебе. Сiе письмо получиш iз Оренб[урга]. Сьогоднi менi сказали, що нiчого i хлопотать тут, – нiхто нiчого не схоче, а що можна буде (що обiщали) визволить тебе iз казарм i перевести в Оренб[ург], похлопотавши там, дома… дай то Господи! Чернишов дав менi строку до вiвторка – до завтра, i немае нiякоi чутки. Або не був, або нiчого доброго нема. Що скаже, зараз буду писать. Кланяються тобi обидва Єзучев[ськ]i. Дай тобi Боже здоров’я, хоч одного здоров’я… Да не забувай i на мене. Прощай, братику-соколику. Може, ще i в iншiй долi прийдеться обiгти тебе. 107. А. І. Лизогуба до Т. Г. Шевченка 23 лютого 1848. Одеса 23 февраля 1848. Одесса. Позавчора одiбрав я третiй лист Ваш, коханий друже, вельми Вас за його дякую, радiю i хвалю Господа, милосердого нашого Спасителя, за те, що вiн Вас пiддержуе, кохае i шануе. Кохае, скажете, може, а наслав таку годину, у якiй Ви тепер, i нудьга i болiзнь, а я все-таки кажу – кохае. Не един хлiб есть на потребу чоловiку, но i всяк глагол Господень. Не о едином тiлi маемо думать i трудитися, треба i за душу мiркувать; а я вже це добре знаю, на собi бачив, що в знегодi чоловiк лучший серцем, легше прощае свого ворога, швидче помагае тому, хто помочi просить, а коли чоловiк душою лучший, то й до Бога йому ближше, тодi вiн душу свою спасае; тим-то й Господь наш милосердий кого жалуе, того до себе привертае сльозами да знегодою, i благо чоловiковi тому, коли зумiе почуть голос Спасителя, i коли не з скорбiю, а з радостiю при[й]ме лобзанiе Господне. З Вашого листа, з того, що Ви менi кажете про мою тугу, менi здаеться, що Ви недолю свою несете, як треба християнину, i за цее-то я дякую Господа; бо покорность Його святой волi е настоящее щастье чоловiку на землi. – Об собi скажу, що я не жалкую на Бога за те, що Вiн взяв до себе мою Лiзу, а дякую i хвалю. А писав Вам про се удруге, бо не знав, чи ви при[й]няли мiй перший лист, писаний у октябрi. Не без того, що як згадаю про мою доньку, то й сльози покапають, але не за ii, i не за себе, а так собi вони ллються. За ii не жалкую, бо вона коло Бога, iй лучше, а за себе не жалкую, бо цее лобзанiе Господне зробило мене трохи лучшим, чим я був. Я маю гадку, що Ви вже получили мiй четвертий лист i справу малярську, i папiр рисовальний i поштовий, i карандашi, i Шекспiра. Про брiстольський папiр не згадав, винен. Почекайте трохи, коли роздобудусь, то пришлю, i книги тож; але не зараз: не все то тее робиться, що хочеш; тiльки у однiм Вас завiряю – у добрiй волi служить Вам, чим Бог послав. В[арвары] Н[иколаевны] тепер нема дома, вона iздила до сестри своеi аж у Орловскую губернию; як вернеться, то писатиме. Вона не така, як тii другi, що Ви розказуете, та й тих не треба лаять, а тiльки не всякiй дружбi треба вiрить. Ви писали, щоб я взяв у Сажина Вашi дрiбнii рисунки, тiльки я сього не зроблю, раз за тим, що я того Сажина, може, й не побачу, а друге за тим, що якби i побачив, то вiн менi iх не отдасть. Жiнка моя i брат Вам кланяються, а я молю за Вас Бога i остаюсь щирий до Вас Андрей Лизогуб. Напишiть, чи получили те, що я Вам послав, чи не поламалось що? 108. Т. Г. Шевченка до В. М. Репнiноi 25–29 лютого 1848. Орська фортеця К[репость] О[рская] 1848. 25 февраля. Тринадцатый день уже читаю ваше письмо, наизусть выучил, а сегодня только нашел время и место (в казармах) ответить вам, добрейшая и благороднейшая Варвара Николаевна. Я как бы ото сна тяжелого проснуся, когда получу письмо от кого-нибудь не отрекшегося мене, а ваше письмо перенесло меня из мрачных казарм на мою родину – и в ваш прекрасный Яготин, – какое чудное наслаждение воображать тех, которые вспоминают обо мне, хотя их очень мало; счастлив, кто малым доволен, и в настоящее время я принадлежу к самым счастливым, я, беседуя с вами, праздную 25 февраля. Не шумно, как это было прежде! но тихо, тихо, и так весело, как никогда не праздновал. И за эту великую радость я обязан вам и Г[лафире] Ивановне. Да осенит вас благодать Божия, пишите ко мне так часто, как вам время позволяет. Молитва и ваши искренние письма более всего помогут мне нести крест мой. Евангелие я имею, а книги, о которых я просил вас, пришлите, это для меня хотя малое, но все же будет развлечение. 26 февр[аля]. Вчера я не мог кончить письма, потому что товарищи солдаты кончили ученье, начались рассказы, кого били, кого обещались бить, шум, крик, балалайка выгнали меня из казарм, я пошел на квартиру к офицеру (меня, спасибо им, все принимают как товарища). И только расположился кончить письмо, и вообразите мою муку, хуже казарм, а эти люди (да простит и им Бог) с большой претензией на образованность и знание приличий, потому что некоторые из [н]их присланы из западной России. Боже мой! Неужели и мне суждено быть таким? Страшно! Пишите ко мне и присылайте книги. 27 фев[раля]. Только сегодня, и то может быть, кончу давно начатое письмо. Что делать! Теперь самое тихое и удобное время – одиннадцатый час ночи. Все спит, казармы освещены одной свечкой, около которой только я один сижу и кончаю нескладное письмо мое, – не правда ли, картина во вкусе Рембрандта? Но и величайший гений поэзии не найдет в ней ничего утешительно[го] для человечества. Со дня прибытия моего в к[репость] О[рскую] я пишу дневник свой, сегодня развернул тетрадь и думал сообщить вам хоть одну страницу, – и что же! так однообразно-грустно, что я сам испугался – и сжег мой дневник на догорающей свече. Я дурно сделал, мне после жаль было моего дневника, как матери своего дитяти, хотя и урода. 28 ф[е]в[раля]. Вчера просидел я до утра и не мог собраться с мыслями, чтобы кончить письмо; какое-то безотчетно[е] состояние овладело мною (приидите все труждающиеся и обремененные, и аз упокою вы). Перед благовестом к заутрени пришли мне на мысль слова распятого за нас, и я как бы ожил, пошел к заутрени и так радостно, чисто молился, как, может быть, никогда прежде. Я теперь говею и сегодня приобщался святых таин – желал бы, чтобы вся жизнь моя была так чиста и прекрасна, как сегодняшний день! Ежели вы имеете первого или хоть второго издания книгу Фомы Кемпейского «О подражании Христу», Сперанского перевод, то пришлите, ради Бога. Предстоит весною поход в степь, на берега Аральского моря, для построения новой крепости. Бывалые в подобных походах здешнюю в к[репости] О[рской] жизнь сравнивают с Эдемом. Каково же должно быть там, коли здесь Эдем! Но никто как Бог. Одно меня печалит: туда не ходит почта, и прийдется год, а може быть, и три, коли переживу, не иметь сообщения ни с кем близким моему сердцу. Пишите, еще март месяц наш, а там – да будет воля Божия! Пугает меня настоящая моя болезнь, скорбут. А в степи, говорят, она ужасно свирепствует. Да заменим уныние надеждой и молитвой. Странно! прежде, бывало, я смотрел на природу одушевленную и неодушевленную, как на совершеннейшую картину, а теперь как будто глаза переменились: ни линий, ни красок, ничего не вижу. Неужели это чувство прекрасного утрачено навеки? а я так дорожил им! так лелеял его! Нет, я, должно быть, тяжко согрешил пред Богом, коли так страшно караюсь! Ежели будете писать Андрею Ивановичу, просите его о том, о чем я его просил. И если можно, чтобы он поторопился, боюсь, ежели его посылка не застанет меня здесь. И вас прошу о том же. Одно спасение от одеревенения – книги. 29 фев[раля] высокос[ного]. Читая и перечитывая ваше письмо, я только сегодня заметил слова «Вы меня вспомнили в далекой стороне». Не вспомнил, добрая, благородная Варвара Николаевна, а помнил со дня или вечера, когда я вам жаловался на соседа вашего П[латона] Л[укашевича] (да простит ему Господь), и буду помнить вас, пока угодно будет Богу оставить во мне хоть искру чувства доброго. Молитеся, молитеся, молитва ваша угодна Богу. Она меня оградит от этого страшного бесчувствия, которое уже начинает проникать в мою расслабленную душу. Мир праху доброго человека, который приветствовал меня в Новый год не как бесприютного скитальца, а как родного сына. Как это недавно было, мне кажется вчера, а сколько надежд моих не сбылося! Вы говорите, что у вас в Яготине все идет по-прежнему, общество то же самое, исключая Татьяны Ивановны, да исцелит ее Господь. Сердечно рад, что добрый человек, бывший киевский студент, между вами, благодарю его за память обо мне и всех, кто не забыл меня. Князю В[асилию] Н[иколаевичу] и княгине мое глубочайшее почтение, прощайте и молитеся за несчастливого и душею вам преданного Т. Шевченка. Благодарю вас, Глафира Ивановна, за ваши немногие, но искренние строки, не пеняйте, что я поздно отозвался, так было угодно Богу, и это письмо не знаю, когда придет к вам! Когда бы не пришло, передайте его доброй вашей тете. И вспоминайте хоть изредка не забывающего вас Т. Ш. Т[атьяне] И[вановне] мое глубочайшее почтение; пришлите, ежели имеете, «Свячену воду»; она оросит мое увядающее сердце. Братьям и сестрам вашим поклон. Скажите им и просите, ежели не забыли меня, да помолятся обо мне. 109. Ф. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка Лютий 1848. Оренбург Мiй коханий Тарас Григорович! Посылаю Вам письмо, присланное из Одессы на мое имя… извините, що распечатал его, а распечатал потому, что неудобно было пересылать, впрочем – честное слово – я его не читал. Как Вы поживаете? Брат, который теперь в Петербурге, просит, чтобы Вы писали к нему (через мене), о чем треба. Коли Вам не треба уже «Отеч[ественных] записок» и «Русской истории» – будьте ласкавi, пришлiть, бо «Отеч[ественные] зап[иски]» треба переплетать, а «Русская история» нужна для маленького моего учащегося брата. Да пишiть же i Ви що-небудь. Всем Вам преданный Федор Лазаревский. 110. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка Початок березня І848. Одеса Тарас Григорьевич! Да поможет Вам Господь всемогущий понести до конца тяжелый крест Ваш той узкой и скорбной стезей, которую Он проложил нам любовию и кровию своею! За Вас много, много молитв – а молитва даром не пропадет. Когда Вам делается слишком грустно – вспоминайте об смерти. Когда б Вы знали, как эта мысль угнетает, за нею следует мысль о воскресении – и жизни нестареемой, безгрешной – вечной! Христе, свете истинный, просвещающий и освящающий всякого человека, грядущего в мир, да знаменуется на нас свет лица Твоего, да в нем узрим свет неприступный, молитвами пречистыя Твоея Матери и всех Святых, аминь! Вот Вам молитва, которая содержит в себе все, что желаю Вам от глубины души моей, в замену всех утрат и скорбей Ваших. Да пребудет с Вами благодать и дар Святого духа. Прощайте или лучше до свидания радостного, общего. 111. О. I. Псьол до Т. Г. Шевченка Початок березня 1848. Одеса Я уверена, много, много уважаемый Тарас Григорьевич, Вы не найдете странным, что я пишу Вам, хотя в обществах, где мы встречались иногда, я ни разу не говорила с Вами. Отдаление делает меня отважнее; при том я имею тройное право быть вовсе не чужою, [рядки 7–10 закреслено. – Ред.]. Протягиваю Вам руку, прошу Вас, добрый Тарас Григорьевич, считайте и меня старой знакомой. Дай нам Боже увидеться в свете Его! Бог знает, как бы я желала, чтобы Вас по крайней мере не исторгали из Эдема, но что бы ни случилось, да пребудет Он всегда с Вами и не допустит Вас охладеть, умереть для высокого и прекрасного! Нет, не может быть, чтобы в душе Вашей, служившей алтарем, на котором совершался дар чистой поэзии, где раздавались такие торжественные гимны, не может быть, чтоб в ней воцарилась когда-нибудь мерзость запустения. Не бойтесь этого, Тарас Григорьевич, за Вас так много молится сестер ваших по Христу и по кресту; в числе последних назову только сестру Таню; да поможет Вам Господь нести Ваш крест так, как она несет свой! Пригвожденная к одру неописанными страданиями, для окружающих она находит и приветливое слово и улыбку; она Вам дружески кланяется, благодарит за поклон, и за добрые Ваши желания – воздает Вам такими же искренними желаниями. Прощайте, добрейший Тарас Григорьевич, да сопутствует Вам всегда везде благодать Христа Спасителя! Глубоко уважающая и преданная Вам Александра Псел. 112. Т. Г. Шевченка до А. І. Лизогуба 7 березня 1848. Орська фортеця 7-го марта 1848. К[репость] О[рская]. Не знаю, чи зрадiла б так мала ненагодована дитина, побачивши матiр свою, як я вчора, прийнявши подарунок твiй щирий, мiй единий друже, так зрадiв, що ще й досi не схаменуся, цiлiсiньку нiч не спав, розглядав, дивився, перевертав по-тричi, цiлуючи всяку фарбочку. І як ii не цiлувать, не бачивши рiк цiлий. Боже мiй! Боже мiй! Який тяжкий та довгий рiк! та дарма. Бог помiг, минув-таки. Я, взявши в руки скриньку, подивився i неначе перелетiв у малярню, в Седнев. Чи згадаете, як ви менi ii вторiк показували недороблену? Ще й радились зо мною, як би ii химернiше улагоди[ть], чи сподiвався я, що через рiк та сама скринька звеселить мене, неначе мати дитину, при лихiй моiй годинi! Благий i дивний еси, Господи! Сьогодня недiля, на муштру – не поведуть. Цiлiсiнький день буду переглядать твiй подарунок, щирий, мiй единий друже, переглядать i молитись, щоб Бог послав на довгi днi тобi такую радiсть, як послав вiн менi через тебе. Перелiчив, передививсь, все, все до крихотки, цiле. І Шекспiр, i папери, i фарби, i цизорик, i карандашi, i пензлi – все цiлiсiньке. Не утрачайся на альбом, друже мiй! буде з мене i цього добра поки що. Недавно з Яготина прийшов лист до мене. Спасибi iй, добрiй В[арварi] Н[iколаевнi], що не забувае мене, хоче менi, як сама достане, прислать книжок. Як пришле, то тойдi я i тяжкого походу, i Аральського моря, i безлюдного степу киргизького не злякаюсь. Одна тiльки туга гризе мое серце, як заженуть у степ, то не доведеться нi од кого листа прийнять, нi самому послать, бо туда почта не доходить, от мое горенько! а може, доведеться рiк або й другий простерегти нiкчемне оте море. Не будемо журиться, а будемо молиться, ще те лихо далеко, а всяке лихо здалеку страшнiше, як-то кажуть розумнi люде. Цей i апрiль мiсяць я ще буду в О[рськiй] к[рiпостi], то напишiть до мене хоч стрiчечку, бо тiлько Бог святий знае, як я радiю, коли дiйде до мене хоч одно ваше слово з моеi бiдноi краiни! Я тепер (поздоров Боже вас) хоч i багатий на папiр, а все-таки на клаптику пишу, бо, сказано, пустиня, де я возьму, як потрачу, та таки i удiлить декому треба хоч по аркушику. Вибачте, голубе сизий, що так нашвидку пишу до вас, бо одно те, що сьогодня почта, а друге те, що коло десятоi години треба виступить у караул! Молюся Богу, щоб послав здоров’я Н[адii] Д[митрiвнi] i радiсть всьому дому вашому, спасибi вам, бувайте здоровi та напишiть хоч стрiчечку до мене, до удячного вам Т. Шевченка. 113. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка 19 березня 1848. Яготин Извините меня, мой добрый Тарас Григорьевич, что я так долго медлила с присылкою книги «Избранные места»; наконец, я их отправляю, другую же книгу не посылаю не от забывчивости, а от того, что лучше так. Можно ли Вам посылать «Отечественные записки»? – Я надеюсь, что эти строки к празднику придут к Вам. Да воскреснет Христос в душе Вашей, мой добрый Тарас Григорьевич, да освятит он душу Вашу; да просияет в Вас благодать святая! Вот мои желания, завтра я за Вас выну часточку и надеюсь удостоиться причащения святых таин: я всегда об Вас молюсь; я Вам желаю так много хорошего, лучшего. – Прошу Бога, чтобы Он привел меня увидеть Вас еще в сей жизни, но покоряюсь Его воле, и от души прошу Его, чтобы Он помянул Вас во царствии своем! Там все будет ясно, свято, блаженно! О, устремите туда взоры души Вашей, не забывайте, что у Вас здесь есть друзья искренние, желающие Вам того, чего желают себе! Глафира уехала в Киев к больной сестре, которая готовится к вожделенному концу! Какая очищенная, благословенная душа у Тани. Маменька Вам кланяется. – Сегодня не могу много писать, – готовлюсь к исповеди, простите мне все то, в чем я не исполнила к Вам долга христианства, делать добро душе брата – обязанность, которую мы слишком часто выпускаем из виду. Да покроет милосердие Господне и Его благость все наши упущения. – Прощайте, мой добрый Тарас Григорьевич, да почиет на Вас мир Христа Спасителя! – Вам душею преданная Варвара Репнина. Яготин, 19-го марта 1848 года. 114. Ф. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка Березень 1848. Оренбург Насмiшили Вы мене – нехай Вас Бог милуе – Тарас Григорович, своею писулькою; а солдату «Русская история» здасться: не прочитае, дак проп’е або продасть. Дуже негарно Ви зробили, що написали у Москву вислать ii менi; що з воза упало, то пропало – значить, така ii доля, а коли по Вашому листу пришлють менi «Историю» iз Москви, то уже хоч лайте, хоч не лайте, а я вишлю Вам – що буде стоять – грошi. Що получив, то й посилаю Вам; а що пишуть, що посилають Лермонтова, то сього ще не получив, або в письмi поклепали, або важка пошта опiзнилась; коли получу, то гаяться не буду i зараз пришлю. Адрес брату: Василiю Матвiевичу, [в] Большой Милионной дом Эрнста; квартира № 5. Прощайте, служба, мiй милий земляче. Пишiть почаще; та, будьте ласкавi, чи не треба Вам чого-небудь; после сочтемся. Левицкому закажу писать Вам; а з Безсребреником розiйшовся з лiта i досi не бачився. Весь Ваш Ф. Лазаревский. 115. А. І. Лизогуба до Т. Г. Шевченка 7 квiтня 1848. Одеса 7 апреля 1848. Одесса. Христос воскресе! Сим почну писульку мою до Вас, коханий друже; да i що матиму лучшого, як привiтати друга цiлованiем святим: Христос воскресе! Нашi дiди добре вигадали, що з сим празником поздравляють; сей найбiльший празник християнам, не даром казано: велик-день. Далебi що так: цей день – закiнчанье жизнi чоловiка-Христа, початок Бога; за сим днем уся жизнь Спаса нашого на землi лежить тропою i нам грiшним; цею тропою i нам треба шкандибати, щоб у царство небесное попасти; кажу шкандибати, бо з нашими немощами хоч би дошкандибать до Бога; що ж маемо робити? – Те саме, що робив Спаситель наш на землi: прощай ворогам, добро роби дiющим тобi напасть, молись за лютих, не жени бiдних, не одвертайся от просящих. От i все; помолимся ж Господевi, щоб дав нам i волю i силу усе це дiять во славу iменi Його святого на добро людям, братам нашим. Дякую я вельми милосердного Спаса наша, що сподобив мене милостi хоть трохи розiгнать тугу Вашу, коханий Тарасе; радiю, читаючи листи Вашi, i молюся Боговi, щоб вiн осiнив Вас Своею благодатiю; а ще Господь зо мною, кого убоюся? Посилаю Вам писанку, трохи паперу бристольского, малюй на здоров’е та мене згадуй. А степу безлюдного нiчого лякаться, може таки i туди будуть доходить листи; хоч не так швидко, аби яка чутка була. Коли вже потягнетесь на те Аральське море, то як можна пильнуйте, щоб менi дать знать, куди i як писать; то я зараз i озовусь i В[арвара] Н[иколаевна] тож. Бувай здоров, коханий друже, дякуй Господа i терпи, поки Його свята воля того схоче. Щирий до Вас Андрiй Лизогуб. Папери посилаю 18 штук бiлоi i 6 штук з одного боку жовтоватоi, напишiть, чи хороша i годяща. P. S. На своiх адресах тепер надписуйте тiльки: В Одессу. Бо поки я у городi, то знають вже, где я живу, а у маi, у половинi або пiд кiнець, я з жiнкою житиму на хуторi, а за письмами приiздитиму у город на почту. Тут, коли дасть Бiг, пробавлюсь цiле лiто, а на осiнь додому, у Седнев. 116. Ф. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка 20 квiтня 1848. Оренбург Христос воскрес! дорогой Тарас Григорьевич, посылаю Вам письмо княжны; «Выбранные места из писем» Гоголя также получены, но я не посылаю их, потому что с ними нужно послать еще Лермонтова и еще кое-что, а укупорить все это, право, не успею… Кругом виноват перед Вами, любый Тарасе, но коли правду говорить, так виноваты праздники. К чему Вам проситься в экспедицию, к чему Ваше отчаяние? Потерпите – Бог не без милости, козак не без доли. Читайте сердцем прекрасные письма княжны; молитесь и надейтесь; а я хоть редко и за себя положу крест, но ей-богу искренно молюсь, да улучшится Ваша горькая доля, да пошлет Вам судьба лучшее общество, лучшего начальника. Прощайте. Даст Бог увидимся. Не забывайте Вашего Ф. Лазаревского. 20 апр[еля]. На зворотi: Его высокоблагородию Михаилу Семеновичу Александрийскому. Покорнейше просят передать Тарасу Григорьевичу Шевченке. Внизу дописано Шевченковою рукою: «Пилюли Морисона в Одеси». 117. Т. Г. Шевченка до Ф. М. Лазаревського 22 квiтня 1848. Орська фортеця 22 апреля. Чи не розсердилися ви на мене часом? Або, крий Мати Божа, чи не забули мене безталанного, що пишу, пишу до вас, а ви хоть би словечко, – думав спершу, що листи моi не доходять до вас, так же купець, що привiз вам оту живущу «Историю» Устрялова, що i в салдатських руках не згинула, забожився менi, що притьмом у вашi руки власние оддав, – а iз ваших рук (також власних) хоть би клаптик паперу, а то й того не добув. Що б це сталося з моiми добрими та щирими земляками? Мiркую, мiркую i гадки не дам, що воно таке! До В[асиля] М[атвiйовича] писав аж двiчi у Мiлiонну улицю, а од його хоч би слово, iз Михайловськоi анiтелень, од вас… та, може, вам нiколи? А як е коли? То грiх вам великий забувать хоть i ликом шитого, та все-таки земляка вашого. Ох, якби-то так жартувало мое серце, як я оце з вами словами жартую. Якби i йому, як рукам, можна було дать клапоть паперу та перо з каламарем, та й годi. То воно дуже добре було б, так що ж! таким добром його не нагодуеш. Йому треба нудьги, тяжкоi, невсипущоi нудьги! Цур йому, тому лиховi, а то ще щоб не заплакать, а iнодi далебi доходить до того, аж самому сором, та що ж, нiчого не вдiю з проклятущою нудьгою. Чи вернувся Василь iз Пiтера? Чи привiз вiн менi ту справу, що я його просив (бо менi затого можна буде рисовать). Нехай до мене хоч словечко напише. Напишiть, Бога ради, чи получили ви «Историю» Устрялова, бо вона найшлась, i я послав вам через тутешнього купця. Та ще, коли получили Лермонтова од В[асиля], [так пришлiть], бо, може, доведеться поплентать на Раiм, то я там здохну без книжок. Та ще поскубiть за чуб отого ледачого Левицького i поклонiться землякам моiм, в Оренбурге сущим. Бувайте здоровi та не забувайте безталанного Т. Шевченка. Напишiть, будьте ласкавi, швиденько. 118. Ф. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка 27 квiтня 1848. Оренбург 27 апрел[я]. Христос воскрес! Що оце Ви? – Бог з Вами, Тарас Григорович! І за що б таки менi на Вас сердиться, або – ще того гiрше – забути Вас? Писали Ви до мене – правда; а хiба ж я до Вас не вiдписував? Тiльки на послiднiй лист нiчого не сказав, та й то виноват поганий москаль, чрез которого Ви передали «Историю» Устрялова; сказав вiн Вам, що «Историю» отдав в моi руки, да i збрехав, скурвий сину; перш наказував вiн зайти у якуюсь лавочку, менi не було часу по лавочках заходить, я гаявся, все вiдкладував, а тим часом вiн, чи може вже i не вiн, через солдата прислав ii менi перед самiсiньким велик[о]днем… Самого купця я i в очi не бачив, я тiльки збирався вiдвiчать на Вашу писульку, аж тут поспiв i Ваш послiднiй лист. Коли Вам Бог приведе побувать на Раiмi, то, будьте ласкавi, Тарас Григорьевич, передайте мiй низесенький поклон лiкарю Белеву – гарний парень i щирий приятель моего брата, а трохи й мiй. Порозвiдаю, коли вiн останеться ще на Раiмi, то буду писать до його особо; коли ж не останеться, то там буде чиновник нашоi Комiсii Субханкулов; в нуждi – нехай ii Бог мимо несе – обратитесь до його… через його можна буде до мене пересилать листи; чого треба буде, а може й тепер треба, пишiть. Брат Василь зовсiм остався у Петенбурзi i в Оренбург уже не вернеться; таке лихо, приiхав на годину – я i зрадiв було, аж тут нелегкая мати понесла його у той Пiтер… вiн служить секретарем у министра внутр[енних] дел. Справи вiн Вам не присилав; з сим вмiстi прошу його прислать ii; коли Вам можна буде переслать ii (розумiю, що Вам позволено будет рисовать), то вона Вас найде i на Раiмi, коли вже Вам забажалось так далеко забраться. З Безсребреником скоро побачитесь; його посилають в Николаевское укрепление, так по дорозi вiн заiде i у Вашу Орську. Прощавайте, любий Тарасе Григорович. Нехай Вас Бог i добрi люди милують i шанують. Всiм сердцем i душою щирий до Вас Ф. Лазаревський. Левицького я дуже поскуб – може, пожалуеться i напише. Здаеться, Бог Вас знов зведе з Почешовим; i вiн потелепавсь на Раiм. Поклонiтесь йому. Од Михайла Семеновича получите Лермонтова i Гоголя – «Выбранны[е] места». На Раiмi ще буде безпутна голова – прапорщик Беляковський: вiд його подальше. 119. Ф. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка 3 травня 1848. Оренбург Любий Тарасе Григорьевич! На Раиме, где, конечно, я не предполагаю для Вас лишних удовольствий, я компаную для Вас товариство… Податель сего возник Иван Фаддеевич Петров; познакомтесь с ним – хороший чоловяга. До свидания; пишите мне еще из Орской крепости, останетесь ли Вы на месте или потянетесь на Раим. Весь Ваш Ф. Лазаревский. На зворотi: Тарасу Григорьевичу Шевченке. В Орске или Раиме. 120. Т. Г. Шевченка до А. І. Лизогуба 9 травня 1848. Орська фортеця 9 мая 1848 г. К[репость] Орская. Воiстинно воскрес! Спасибi тобi, щирий мiй друже, i за папiр, i за лист твiй, ще кращий паперу. Папiр менi тепер дуже став у пригодi, а лист ще дужче! i тим самим, що менi тепер треба було молитви i щирого дружнього слова, а воно якраз i трапилось. Я тепер веселий йду на оте нiкчемне море Аральське. Не знаю, чи вернуся тiлько!.. А iду, ей-богу, веселий. Спасибi тобi ще раз за писанку; дiйшла вона до мене цiлiсiнька, i в той самий день прийшло менi розрiшенiе малювать, а на другий день приказанiе у поход виступать. Беру з собою усю твою малярську справу; не знаю тiлько, чи доведеться малювать! Вибач менi, ей-богу, нiколи i сухар той з’iсти, а не те щоб лист написать до ладу. До В[арвари] Н[iколаевни] напишу вже хiба з Раiму. Як будеш писать до неi, подякуй за книжку Гоголя. Адрес мiй: в К[репость] Орскую. Его высокоблагородию Михайлу Семеновичу Александрийскому з передачею менi. А цей чолов’яга буде посилать до мене через коменданта. Не забувай мене, единий мiй! Коли не побачимося на сiм свiтi, то вже певне зострiнемося на тiм. До свидания! Щирий твiй Т. Шевченко. 121. А. І. Лизогуба до Т. Г. Шевченка 15 липня 1848. Хутiр поблизу Одеси 15 iюля 1848. Хутор коло Одессы. Лист Ваш, коханий друже Тарасе, що до мене писали ще 9 мая, я получив, i цей лист мене дуже зрадував. Дяка Господевi милосердому, що Вiн змиловавсь над Вами i дав Вам покой i покорнiсть Єго святiй волi. Я казав: терпи, друже, i дякуй Господа Спаса нашого, то Вiн наградить – i душу заспокоiть, i, може, гнiв на милость оберне. От тобi поки разрiшенiе мальовать, одно це чого-небудь да стоiть. Дякуй же Спаса нашого милостивого, терпи, пильнуй, шануйся, може, Господь бiльш наградить за терпенiе; може, i кара, ею же посiтив Вас, у добро обернеться; а поки що мое слово, мое щирее слово побiжить за Вас на край свiта, знайде i на Раiму, i на берегу Аральського того моря i лоскотатиме во ушiю твоею рiдною мовою, i утiшатиме серце твое щирою дружбою. Мабуть, не скоро добiжить до Вас оцей мiй лист, але думка така, що вiн таки добiжить, i зрадiе Тарас, як почуе на степу безкраему голос з Украiни. Що об собi сказать, доброго мало, у Одесi холера; посiтив Господь нас карою за грiхи нашi, да буде имя Єго благословенно. Але купаться у морi не можна, лiкар не велить, то я мiркую, як би швидче додому потягти, i коли дасть Бiг, то у ту пору, як цей лист поспiе до Вас на Аральське, я вже опинюсь у Седневi. Скучив я без Седнева, тут усе-таки на чужинi, а у Седневi якось-то веселiше. Як тiлько доберусь до господи, то зараз напишу до Вас; i Ви до мене вже пишiть у Седнев. – В[арваре] Н[иколаевне] я напишу про Вас, що знаю; уосiнi вони хочуть приiхать у Одесу, тут i зимоватимуть. Як що про iх прочую або що вони менi напишуть, про все тее я й Вам розкажу, а поки отдаю Вас, друже мiй, на ласку Божiю, нехай сохраняе Вас i держить у своiй благодатi Господь i Спас наш милосердий Іiсус Христос, Єго же милости и любви несть мiри, нi кiнця. Щирий до Вас Андрей Лизогуб. 122. М. С. Александрiйського до Т. Г. Шевченка 16 серпня 1848. Орська фортеця Креп[ость] Орская, 16 августа. Свидетельствуя мое усердное почтение любезному Тарасу Григорьевичу, препровождаю присланное из Одессы на имя мое письмо к Вам от неизвестного мне г. Лизогуба. Каково то поживает пан; лучше ли, удобнее ли Вам здесь, чем в Орской? – Надеюсь, что ответы будут утвердительные; а о веселостях не спрашиваю – в полной уверенности, что в кругу добрых походных товарищей их всегда бывает больше, чем в провинциальном местечке, где сплетни и проявления самого мелочнова эгоизма не дают никому покоя. Новостей много, очень много: но так как они отнюдь не орские, а политические, и вдобавок европейские, а не российские только, то излагать их со всеми подробностями я не берусь; скажу однако ж главную тему их: хочется лучшего!.. Это старая песня, современная и ч[е]л[ове]ку и человечеству, – только поется на новый лад – с аккомпаниментом 24-х фунтового калибру! Впрочем, Вы знаете, вероятно, все затеи европейской политики в настоящее время! Прощайте! Желаю Вам всего доброго. Ваш покорнейший М. Александрийский. 1849 123. Т. Г. Шевченка до О. І. Макшеева 26 березня 1849. Раiм Я уже два месяца как оставил свою резиденцию Косарал, почему и не могу вам сообщить ничего нового о тамошнем житьи-бытьи любезного А[лексея] И[вановича], а о Раиме и говорить нечего – неизменяемый! В воспоминании вашем о плавании по морю бурному Аральскому оставьте уголок для незабывающего вас Т. Шевченко. 124. Т. Г. Шевченка до А. І. Лизогуба 8 листопада 1849. Оренбург Оренбург. Ноября 8. 1849. Друже мiй единий! позавчора вернувся я iз того степу киргизького та моря Аральського до Оренбурга та й заходився оце писать до тебе. Пишу, а ще i сам добре не знаю, чи живий ти на свiтi, чи здоровий, бо вже оце трохи чи не пiвтора року, як ми не переписались з тобою анi одним словом, а за таке время багато води у море утекло. Може, i у вас кого не стало, бо холера, кажуть, здорово-таки косила. Коли живий ти та здоровий, то напиши до мене, друже мiй, не гаючись, то я тойдi вже i одпишу до тебе, геть усе порозказую, як мене носило по тому морю, як я у степу отiм безкраiм пропадав. Геть усе розкажу, нiчого не потаю. А тепер поки що поклонись од мене всему дому вашему i добрiй В[арварi] Н[iколаевнi], скажи iй, що я живий, здоровий i коли не дуже щасливий, то принаменi веселий. Оставайся здоров, не забувай на безталаннi Т. Шевченка. На зворотi: Адрес. В г. Оренбург, его благородию Карлу Ивановичу Герну в Генеральный штаб с передачею. 125. Т. Г. Шевченка до В. М. Репнiноi 14 листопада 1849. Оренбург На днях возвратился я из киргизской степи и из Аральского моря в Оренбург. И сегодня Лазаревский сообщил мне письмо ваше, где вы именем всего дорогого просите сообщить обо мне хоть какое-нибудь известие. Добрый и единый друг мой! Обо мне никто не знал, где я прожил эти полтора года, я ни с кем не переписывался, потому что не было возможности, почта ежели и ходит через степь, то два раза в год. А мне всегда в это время не случалось бывать в укреплении. Вот причина! и да сохранит вас Господь подумать, чтобы я мог забыть вас, добра[я] моя Варвара Николаевна. Я очень, очень часто в моем уединении вспоминал Яготин и наши кроткие и тихие беседы. Немного прошло времени, а как много изменилось, по крайней мере со мною; вы бы уже во мне не узнали прежнего глупо восторженного поэта, нет, я теперь стал слишком благоразумен; вообразите! в продолжение почти трех лет ни одной идеи, ни одного помысла вдохновенного – проза и проза или, лучше сказать, степь и степь! Да, Варвара Николаевна, я сам удивляюсь моему превращению, у меня теперь почти нет ни грусти, ни радости, зато есть мир душевный, моральное спокойствие до рыбьего хладнокровия. Грядущее для меня как будто не существует. Ужели постоянные несчастия могут так печально переработать человека? Да, это так. Я теперь совершенная изнанка бывшего Шевченка, и благодарю Бога. Много есть любопытного в киргизской степи и в Аральском море, но вы знаете давно, что я враг всяких описаний, и потому не описываю вам этой неисходимой пустыни. Лето проходило в море, зима в степи, в занесенной снегом джеломейке вроде шалаша, где я, бедный художник, рисовал киргизов и между прочим нарисовал свой портрет, который вам посылаю на память обо мне, о несчастном вашем друге. Проживая в Одессе, быть может, встретитесь с Алексеем Ивановичем Бутаковым, это флотский офицер и иногда бывает в Одессе, у него в Николаеве родственники и родные; это мой друг, товарищ и командир при описании Аральского моря. Сойдитесь с ним. Благодарите его за его доброе братское со мною обращение, он, ежели встретитесь с ним, сообщит все подробности о мне. Прощайте, добрая моя Варвара Николаевна, кланяюсь Глафире Ивановне, князю Василию Николаевичу и всему дому вашему. Т. Шевченко. 14 ноября 1849 – Оренбург. 126. Т. Г. Шевченка до А. І. Лизогуба 29 грудня 1849. Оренбург Оренбург. 1849. Декабря 29. На самий Святвечiр сижу собi один-однiсiнький у хатинi та журюся, згадуючи свою Украiну i тебе, мiй друже единий. Думаю: от Бог дае i свято свое велике на радiсть добрим людям, а менi нема з ким слова промовить. Аж гульк! входить в хатину добрий Герн i подае менi ваш лист. Господи милостивий! Як я зрадiв! Неначе батька рiдного побачив або заговорив з сестрою на чужинi! А надто як прочитав, що вас всiх, мов праведних, минула кара Господня, то аж заплакав, так менi любо стало! Ви пишете, друже мiй добрий, що шлете альбом iз papier torchon, – спасибi вам, пришлiть. А фарб сухих не посилайте, бо тут олii достать не можна, та ме[не] ще знову весною поженуть у степ! Такий мiй талан поганий! Що ж менi вам послать, коли в мене нема нiчого; послав би вам вид Аральсько[го] моря, так таке погане, що крий Боже! нудьгу ще наведе прокляте. Ще ви пишете, друже мiй единий, щоб я виставляв цiну на моiх будущих рисунках; велике вам спасибi! бо тут без грошей ще поганше, як меж жидами. Я, нарисовавши дещо, оддавав за самую убогую цiну, так що ж – смiються! Менi здаеться, що якби сам Рафаель воскрес отут, то через тиждень умер би з голоду або найнявся б у татарина кози пасти. Отакi тут люде! Шлю вам киргизького Баксу, або по-нашому Кобзаря. Коли найдеться яка добра душа, то нехай купить, зробить добрее дiло, а цiну я йому кладу 50 карбованцiв; може, задорого, то збавте як знаете. Буду посилать до вас усе, що зроблю вартого послать, а ви вже робiть з ними, що хочете. Ще посилаю вам оцього гарнадера (це я); згадуйте мене, дивлячись на його, друже мiй добрий! Ще ви пишете, щоб розказать вам, що зо мною дiялось на Аральськiм морi два лiта, – цур йому! бодай не дiялось того нi з ким на свiтi! Опрiч нудьги, всi лиха перебували в мене, навiть i нужа, – аж згадувать бридко! Адресуйте вашi листи на iм’я Герна, а мого iменi не пишiть: вiн знатиме по штемпелю. Бувайте здоровi! Як будете писать В[арварi] Н[iколаевнi], то поклонiться iй од мене. Всьому дому вашому низенько кланяюсь. Щирий до вас Т. Шевченко. 1850 127. Т. Г. Шевченка до В. М. Репнiноi 1 сiчня 1850. Оренбург 1 января 1850. Оренбург. Поздравляю вас с Новым годом, молю Господа о ниспослании вам всех благ. Я теперь сижу один-одинешенек и вспоминаю то прошлое, когда мы с вами в первый раз встретились в Яготине – многое пришло в мою грустную бесталанную голову – ужели и конец моей жизни будет так же печален, как настоящий день? В нещастии невольно делаешься суеверным – я теперь почти убежден, что мне не видеть веселых дней, и сердцу дорогих, и милой моей родины! Для Нового года мне объявили, что следующей весною я должен буду отправиться опять на Аральское море, верно, мне оттуда не возвратиться! За прошедший поход мой мне отказано в представлении на высочайше[е] помилование! – и подтверждено запрещение писать и рисовать! Вот как я встречаю Новый год! Не правда, весело? Я сегодня же пишу Василию Андреевичу Жуковскому (я с ним лично знаком) и прошу его о исходатайствовании позволения мне только рисовать. Напишите и вы, ежели вы с ним знакомы. Или напишите Гоголю, чтобы он ему написал обо мне, он с ним в весьма коротких отношениях. О большем не смею вас беспокоить. Мне страшно делается, когда я подумаю о киргизской степи – с отходом моим в степь я должен буду опять прекратить переписку с вами и, может быть, на много лет, а может быть и навсегда! Не допусти Господи! Я недавно вам писал; не знаю, получили ли вы? потому что адрес не тот, который мне прислал на днях Андрей Иванович. Ежели будете писать ко мне, то сообщите свой настоящий адрес – и сообщите адрес Гоголя – и я напишу ему по праву малороссийского виршеплета, я лично его не знаю. Я теперь, как падающий в бездну, готов за все ухватиться – ужасна безнадежность! так ужасна, что одна только христианская философия может бороться с нею. Я вас попрошу, ежели можно достать в Одессе – потому что я здесь не нашел – прислать мне Фому Кемпейского «О подражании Христу». Единственная отрада моя в настоящее время – это Евангелие. Я читаю ее без изучения, ежедневно и ежечасно. Прежде когда-то думал я анализировать сердце матери по жизни святой Марии, непорочной Матери Христовой, но теперь и это мне будет в преступление. Как грустно я стою между людьми! ничтожны материальные нужды в сравнении с нуждами души – а я теперь брошен в жертву той и другой! Добрый Андрей Иванович просит меня присылать все, что бы я ни нарисовал, и назначать сам[ому] цену – что я ему пошлю? когда руки и голова закованы! Едва ли кто-нибудь терпел подобное горе! Я вас печалю для Нового года, добрая Варвара Николаевна, своим грустным посланием – что делать! у кого что болит, тот о том говорит. И мне хотя немного отраднее стало, когда я выисповедался перед вами! Кланяюсь Глафире Ивановне и всему дому вашему. Пишите ко мне в г. Оренбург на имя его благородия Карла Ивановича Герна в генеральный штаб, не надписывая моей фамилии – он узнает по штемпелю. Прощайте, Варвара Николаевна; не забывайте бедного и искреннего к вам Т. Шевченка. 128. Т. Г. Шевченка до О. М. Бодянського 3 сiчня 1850. Оренбург Оренбург. Генваря 3. 1850. Поздоровляю тебе з цим Новим роком, друже мiй единий! Нехай з тобою дiеться те, чого ти у Бога благаеш, – давно, давно ми не бачились, та не знаю, чи й побачимося швидко, а може, вже й нiколи – крий Мати Господня! а думаю, що так, бо мене дуже далеко запровтор[ил]а моя погана доля та добрii люде! Я оце вже третiй рiк як пропадаю в неволi – в цiм Богом забутiм краi! тяжко менi, друже! дуже тяжко! та що маю робить? Перейшов я пiшки двiчi всю киргизькую степ аж до Аральського моря – плавав по йому два лiта, Господи, яке погане! аж бридко згадувать! не те що розказувать добрим людям. Ось бач, як зо мною дiялось. Поiхав я тойдi в Киiв iз Петербурга, тойдi, як ми з тобою в Москвi бачились, i думав уже в Киевi ожениться та й жить на свiтi, як добрi люде живуть, – уже було й подружiе найшлось. Та Господь не благословив моеi доброi долi! – не дав менi докончить вiку короткого на нашiй любiй Украiнi. Тяжко! аж сльози капають, як згадаю, так тяжко! Мене з Киева загнали аж сюди, i за що? За вiршi! i заказали писать iх, а що найгiрше… рисовать! І отепер бачиш, як я отут пропадаю, живу в казармах меж солдатами – нi з ким слово промовить, i нема чого прочитать – нудьга! нудьга така, що вона мене незабаром вжене в домовину! Не знаю, чи карався ще хто на сiм свiтi так, як я тепер караюсь? І не знаю за що. Оцей, що привезе тобi лист мiй, наш земляк – Левицький, привiтай його, друже мiй добрий! добра, щира душа! вiн менi в великiй став пригодi на чужинi! – дай йому мою «Тризну» i «Гамалiя», коли вона ще жива, а менi, коли буде твоя ласка, пришли Кониського, добрее зробиш дiло, нехай я хоч читатиму про нашу безталанную Украiну, бо я вже ii нiколи не побачу! Так щось серце вiщуе! Пришли i напиши, коли буде ласка, по адресу: в Оренбург Карлу Івановичу Герну – в генеральний штаб, – а мене на адресi не упоминай, цур йому, вiн знатиме по штемпелю. Оставайся здоров, друже мiй единий! нехай тобi Бог посилае, чого ти в його просиш. Згадуй iнколи безталанного Т. Шевченка. А щоб не оставалося гулящого паперу, то на тобi вiрш з десяток своеi роботи: Як маю я журитися, Докучати людям. Пiду собi свiт-за-очi — Що буде, те й буде. Найду долю, одружуся, Не найду – втоплюся, А не продам себе людям, В найми не наймуся. Пiшов собi свiт-за-очi — Доля не спiткалась… А воленьку добрi люде І не торговали, А без торгу закинули В далеку неволю! Щоб не було свободного На нашому полю! 129. Т. Г. Шевченка ДО керiвника III вiддiлу Л. В. Дубельта 10 сiчня 1850. Орська фортеця Ваше превосходительство! Поход в киргизскую степь и двухлетнее плавание по Аральскому морю дают мне смелость вторично беспокоить ваше превосходительство моею покорнейшею просьбою. Я вполне сознаю мое преступление и от души раскаиваюсь. Командир мой, капитан-лейтенант Бутаков, ежедневный свидетель моего поведения в продолжение двух лет, подтвердит истину слов моих, ежели будет угодно вашему превосходительству спросить у него. Я прошу милостивого ходатайствования вашего перед августейшим монархом нашим. Прошу одной великой милости, позволения рисовать. Я в жизнь мою ничего не рисовал преступного. Свидетельствуюсь всемогущим Богом! Умоляю вас! Вы как слепому откроете глаза и оживите мою убитую душу! Лета и мое здоровье, разрушенное скорбутом в Орской крепости, не позволяют мне надеяться на военную службу, требующую молодости и здоровья. Прошу вас, примите хотя малейшее участие в судьбе моей, и Бог вас наградит за доброе дело. Возлагающий единственную надежду на Бога и на ваше превосходительство Т. Шевченко. Оренбург. 1849. Декабря 29. 130. Т. Г. Шевченка до В. А. Жуковського Мiж 1 i 10 сiчня 1850. Оренбург Я три года крепился, не осмеливался вас беспокоить; но мера моего крепления лопается, и я в самой крайности прибегаю к вам, великодушный благодетель мой. Я писал еще в первый год моего изгнания К[арлу] П[авловичу] Б[рюллову], и никакого результата; бедный он, великий человек! При всей своей великости, самой малости не хочет сделать; говорю не хочет, потому что он может; позволяю себе думать – и первое добро (написание вашего портрета) было сделано случайно. (Простите мне подобное нарекание на великого человека. Печально, что с великим гением не соединена великая разумная добродетель). Был я по долгу службы в киргизской степи и на Аральском море, при описной экспедиции, два лета; видел много оригинального, еще нигде не виданного, и больно мне, что ничего не мог нарисовать, потому что мне рисовать запрещено. Это самое большое из всех моих несчастий! – Сжальтесь надо мною! Исходатайствуйте (вы многое можете!) позволение мне только рисовать – больше ничего и надеяться не могу и не прошу больше ничего. Сжальтесь надо мной! Оживите мою убогую, слабую, убитую душу! Ежели вы (в чем я не сомневаюсь) напишете графу Орлову или кому найдете лучше, то, Бог милостив, и я взгляну на Божий свет хотя перед смертью, потому что казарменная жизнь и скорбут разрушили мое здоровье. Да, я теперь мог бы описать быт русского солдата не хуже всякого нравоописателя. Печальный быт!.. Что делать?.. Таковы люди вообще, а наши особливо. И скорбут, и казарменная жизнь совершенно разрушили мое здоровье. Для меня необходима была бы перемена климата; но я на это не должен надеяться: рядовых таких, как я, не переводят. Мне бы хотелось в Кавказский корпус, и врачи тоже советуют; а меня посылают опять на Сырдарью потому только, что там расположен баталион, в котором я записан. Для моего здоровья этот поход самый убийственный: новые укрепления еще не совсем устроенные, плохая вода и жизнь самая однообразная. Если б можно было рисовать, я мог бы ее разнообразить, хоть самому грустно. Бога ради и ради прекрасного искусства сделайте доброе дело, не дайте мне с тоски умереть! Я постараюсь, ежели мне будет позволено, нарисовать для вас все, что есть интересного в этом неинтересном, но пока таинственном крае. Тарас. 131. Т. Г. Шевченка до О. І. Бутакова Сiчень 1850. Оренбург Веневитинова и Кольцова, в одном переплете. 132. С. П. Левицького до Т. Г. Шевченка 6 березня 1850. Петербург 1850 г. Марта 6. С.-Петербург. Осьде вже третiй мiсяць, як ми не бачились з Вами, мiй дорогий земляче! Неначе третiй рiк тому пiшов, так давно менi показалось се время; вибачайте, будьте ласковi, за те, що я до сих пор не писав к Вам, бо менi совiсно i в руки пера взять, для того щоб сказать, що я ще досi не бачився нi с Остроградским, ни с Чернышовым, в которих у каждого був раз по 5 i нi разу не заставав дома, а менi хотiлось разом сказать Вам об усiх, к которим Ви писали, да поки скажу хоч те, що знаю. Доiхавши до Москви, письмо Ваше к Р[епнин]ой я отправив i пiшов до Бодянского, насилу достукався, да вже ж зато як сказав, що я вiд Вас i ще маю писульку, то iз его зробилось щось таке, як буцiм вiн чуе об братi, або об кiм-небудь дуже близькiм його щирому серцю; довго балакали про Оренбург, як жить там усiм, i як жить Вам, бiдковали i горювали вмiстi, да пiсля, поговоривши, як родичi, розiйшлись i чи зiйдемося знову, – святий знае; вiн на прощаннi дав менi бiлетикiв до Редькiна, що вмiсто Даля при Перовском, i той, спасибi йому, привiтав добрим словом i тож розпрошував, як живете Ви, да тiлько менi кажеться, що се вже не то, що Бодянский, видно, що воно чи боiться чого, чи вже, мабуть, так набрався того кепського духу петенбургского i дивиться, як би собi гарно, а не до других. Бачився на сих днях iз Бутаковим, казав вiн менi, що – начав дiло i двинув баб за Вас, да не знаю, каже, що буде. Багацько есть тут наших, да, кажеться, люде такi, що промiняв би iх на нiмця, не тiльки що на хрещеного, а есть мiж iми поки, конешне знаю, один – се Николай Алексеевич Головко, магистр математических наук из Харькова; от де правдива душа, i як зiйдемось, то перве слова його об Вас, вiн сотрудником у некоторых журналах i хлопець дуже розумний; жаль тiлька, що своею правдивостю чи не наробить того, щоб не запронторили i його куди, бо вже i тепер под надзором полиции, часто вiн бувае у Остроградского, i я помандрую коли-небудь з iм до його; багацько есть тут таких, що згадують Вас, а Головко каже, що Вас не стало, а на мiсто того стало бiльш людей – аж до 1000, готових стоять за все, що Ви казали i що кажуть люде, для котрих правда – така голосна i велика iстина, що хоч би ii казати и при самом Карле Ивановиче, то не спугавсь би… Прощавайте ж, мiй друже, Ваш Сергiй. P. S. Казали менi, да я не вiрю, що буцiм Остроградского, которий тепер тiльки академiк, не захотiли здешнii професори унiверситета, щоб вiн був iм товарищ, бо, кажуть, вiн безпокойний чоловiк. Гарному i щирому нiмцю Карлу Івановичу мiй низесенький поклон, скажiть йому, що я був у Адольфа Івановича i що воно такее щире да добре, як i вiн сам. 133. Т. Г. Шевченка до В. М. Репнiноi 7 березня 1850. Оренбург Оренбург, 7-го марта 1850. Все дни моего пребывания когда-то в Яготине есть и будут для меня ряд прекрасных воспоминаний. Один день был покрыт легкой тенью, но последнее письмо ваше и это грустное воспоминание осветило. Конечно, вы забыли? вспомните! Случайно как-то зашла речь у меня с вами о «Мертвых душах». И вы отозвались чрезвычайно сухо. Меня это поразило неприятно, потому что я всегда читал Гоголя с наслаждением и потому что я в глубине души уважал ваш благородный ум, ваш вкус и ваши нежно возвышенные чувства. Мне было больно, я подумал, неужели я так груб и глуп, что не могу ни понимать, ни чувствовать прекрасного. Да, вы правду говорите, что предубеждение ни в каком случае не позволительно, как чувство без основания. Меня восхищает ваше теперешнее мнение – и о Гоголе, и о его бессмертном создании! я в восторге, что вы поняли истинно христианскую цель его! да!.. Перед Гоголем должно благоговеть как перед человеком, одаренным самым глубоким умом и самою нежною любовью к людям! Сю, по-моему, похож на живописца, который, не изучив порядочно анатомии, принялся рисовать человеческое тело, и чтобы прикрыть свое невежество, он его полуосвещает. Правда, подобное полуосвещение эффектно, но впечатление его мгновенно! – так и прозведения Сю, пока читаешь – нравится и помнишь, а прочитал – и забыл. Эффект и больше ничего! Не таков наш Гоголь – истинный ведатель сердца человеческого! Самый мудрый философ! и самый возвышенный поэт должен благоговеть перед ним как перед человеколюбцем! Я никогда не перестану жалеть, что мне не удалося познакомиться лично с Гоголем. Личное знакомство с подобным человеком неоцененно, в личном знакомстве случайно иногда открываются такие прелести сердца, что не в силах никакое перо изобразить! Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=57606051&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Єфремов С. Шевченко в своему листуваннi // Шевченко Т. Г. Повне зiбрання творiв. Т. 3. Листування / Текст, комент., ред., вступ. сл. С. Єфремова; комент. М. Новицького, В. Мiяковського, П. Филиповичa та iн.; Всеукр. акад. наук; Комiсiя для видавання пам’яток новiт. укр. письменства. – К.: Держвидав Украiни, 1929. – С. XXVI. 2 Шевченко Т. Твори: В 2 т. Т. 2. – СПб.: Вид. В. І. Яковенка, 1911. – IV, 481 с. 3 Шевченко Т. Повне видання творiв: У 5 т. Т. 1.– К.; Лейпциг; Коломия: Украiнська накладня; Галицька накладня; Вiннiпег: Man. Ukrainian Publischeng, 1919. – 480 с. 4 Шевченко Т. Повне видання творiв: [у 16 т.]. Т. 11. Листи / Ред. П. Зайцева. – Варшава – Львiв: Украiнський науковий iнститут; Друк. НТШ, 1935. – 400 с. 5 Шевченко Т. Г. Повне зiбрання творiв: У 10 т. Т. 6. Замiтки, статтi, листи. Записи народноi творчостi. «Буквар». 1839–1861 / Ред. кол.: О. І. Бiлецький, Д. Д. Копиця, М. Т. Рильський та iн.; вiдп. ред. М. К. Гудзiй; ред. М. С. Грудницька; ред. прим. та комент. Є. П. Кирилюк; АН УРСР, Ін-т укр. л-ри iм. Т. Г. Шевченка. – К.: Вид-во АН УРСР, 1957. – 602 с.; Шевченко Т. Г. Повне зiбрання творiв: В 6 т. Т. 6. Листи. Нотатки. Фольклорнi записи / Голова редкол. М. К. Гудзiй; упоряд. Л. Ф. Кодацька, В. С. Бородiн, С. Д. Попель; ред. тому М. К. Гудзiй; АН УРСР, Ін-т лiтератури iм. Т. Г. Шевченка. – К.: Вид-во АН УРСР, 1964. – 644 с.; Шевченко Т. Г. Повне зiбрання творiв: У 12 т. Т. 6. Листи. Дарчi та власницькi написи. Документи, складенi Т. Шевченком або за його участю / Голова редкол. М. Г. Жулинський; упорядкув. та комент. М. М. Павлюка, В. Л. Смiлянськоi, Н. П. Чамати та iн.; ред. тому В. С. Бородiн; НАН Украiни, Ін-т л-ри iм. Т. Г. Шевченка. – К.: Наук. думка, 2003. – 632 с. 6 Спогади про Тараса Шевченка / Упоряд. i прим. В. С. Бородiна i М. М. Павлюка; передм. В. Є. Шубравського. – К.: Днiпро, 1982. – С. 182–183. 7 Єфремов С. Шевченко в своему листуваннi // Шевченко Т. Г. Повне зiбрання творiв. Т. 3. Листування / Текст, комент., ред., вступ. сл. С. Єфремова; комент. М. Новицького, В. Мiяковського, П. Филиповичa та iн.; Всеукр. акад. наук; Комiсiя для видавання пам’яток новiт. укр. письменства. – К.: Держвидав Украiни, 1929. – С. ХXXVI. 8 Luckyj G. Correspondence // Luckyj G. Shevchenko’s Unforgotten Journey. – Toronto: Canadian Scholar’s Press, 1996. – P. 93. 9 Єфремов С. Шевченко в своему листуваннi // Шевченко Т. Г. Повне зiбрання творiв. Т. 3. Листування / Текст, комент., ред., вступ. сл. С. Єфремова; комент. М. Новицького, В. Мiяковського, П. Филиповичa та iн.; Всеукр. акад. наук; Комiсiя для видавання пам’яток новiт. укр. письменства. – К.: Держвидав Украiни, 1929. – С. XXVIII. 10 Єфремов С. Шевченко в своему листуваннi // Шевченко Т. Г. Повне зiбрання творiв. Т. 3. Листування / Текст, комент., ред., вступ. сл. С. Єфремова; комент. М. Новицького, В. Мiяковського, П. Филиповичa та iн.; Всеукр. акад. наук; Комiсiя для видавання пам’яток новiт. укр. письменства. – К.: Держвидав Украiни, 1929. – С. XXXІI. 11 Похабна. 12 Се вже опiсля перевернули його старосвiтську гуторку на запорожцiв, що буцiм iх так годувала матушка. 13 Згоди. 14 Було: затмевающую. 15 Коло Аральського моря крепость.