Пробуждение от реальности

Пробуждение от реальности Александр Юрьевич Некрасов Эта книга – возможность узнать, как там, по ту сторону человеческих глаз. Увидеть, куда отправляется разум, когда двери глаз – веки – закрыты. На страницах этой истории блуждают те, кто не смог открыть эти двери и остался по ту сторону. Как найти выход из такого места, в котором хочется остаться? Как не потерять себя для мира, в котором тебя больше нет? Эта история, возможно, ответит на такие вопросы и покажет тех, кто ответил на эти вопросы самостоятельно. Часть первая Глава первая Дом, стоящий на одном из одиноких холмов, смотрел на туман у подножия склона. Что было в доме? Это не столь важно, сколько окружающее его царство тумана. Мутная сонная пелена скрывала гораздо больше, чем окна и двери в белых обшарпанных стенах. Окружающий пейзаж будто бы спал еще глубже, чем дом на холме. Возможно это из-за того что стоял дом выше других строений, которые лежали у подножия склона, среди тыквенных огородов, и совсем ушли в свои мысли. Трезво мыслил в зоне видимости лишь один человек, и он один не спал (впредь он будет называться М). Лет ему было двадцать пять – тридцать, аккуратная щетина подчеркивала скулы. Он с напряженным лицом отмерял шаги по влажной траве, скрипя кожаной курткой. Возможно его бодрил тёплый холод этих холмов, а возможно он не спал из-за мыслей в аккуратной голове, которую украшали темные, недлинные волосы. Собирая влагу тумана на себе, он ходил возле дома в поисках одного силуэта, который сидел в его голове и представлял из себя девушку. Она, так же как и он, мелькала тенью где-то далеко отсюда в тумане. Держа в мыслях темные волосы до плеч и черное платье, он бросал частые взгляды в туманную даль леса. М знал ее будто бы недавно, и будто бы вечность. Он видел ее во сне. Настолько далеко и смутно он слышал стук колёс поезда по рельсам, что можно было решить, будто стучит из космоса, или как минимум с неба. Но это доносилось из леса. Из-за угла дома появилось старое лицо с молодыми глазами, один из которых был чуть впалым. – На поезд? – глухо раздалось рядом с домом. М повернул голову и увидел человека, походившего на горного егеря. Обшарпаная тяжёлая дублёнка не поддавалась порывам ветра, и выглядела, как наследство от далёких предков Деда Мороза. – Здесь есть станция? Далеко до неё? – Ты уже на ней, – старик улыбнулся, окружив морщинами глаза. – пойдем. Несколько изменившись в лице, но не во взгляде, мужчина пошел за стариком с гривой. Они обошли дом, поднялись по ступенькам ко входной двери, которые жалобно скрипнули. Когда М оказался в холле, то из угла на него уставились черничные собачьи глазки. В углу, в небольшой рамке висел портрет белого пса с рыжими пятнами и острыми ушами, и деловито сложенными на груди лапами. Какое-то неестественное освещение царило спокойно в доме, и отразилось холодными бликами на глазах вошедшего мужчины и старика. Будто свет был не в доме, а за много тысяч километров от него. Тем не менее, сверкало из ближайшей комнаты, с пыльного хрусталя люстры, со стекла шкафчиков и ручки кофейника. Вся комната надменно смотрела на вошедшего. Но вот старый лев то знал, что дом смотрит так лишь на гостя, а на своего старого хозяина эта рухлядь поглядывала с доверием и заинтересованным безразличием. Старик открыл с грохотом белую дверь в конце коридора, и грузно затопал вниз, в темноту. – Куда мы идём? – поинтересовался М. Старик посмотрел на него так, словно услышал глупый вопрос ребенка. – На поезд, самой собой. Ты ведь на него хочешь? – Вы не представляете, как. Именно на тот, что ездит по периметру леса. Я видел его раньше, но он никогда не останавливается. – На него и идём. – Я не понимаю, ты пригласил меня в дом. Все с головой в порядке? Только М это сказал, тут же споткнулся на лестнице, ведущей вниз, будто споткнулся о собственные слова. Старик обернулся. – Осторожнее, дом слышит. Эта развалина не допустит, чтобы кто-то злословил ее старого хозяина. – пробормотал он, и неторопливо провел сухой ладонью по стене. М посмотрел во тьму подвала, и обернулся назад, к свету. – В свой адрес наверное тоже ничего не потерпит? – Смейся, смейся. Но не советую проверять. Был у меня тут как-то гость, так он и помер здесь, занавеской его задушило. Жалко. Свет в этом доме был не менее неуютный, чем сумрак. Чем ниже они спускались, тем более страстно сырой холод целовал лица двух людей, которые выглядели сейчас, словно расхитители гробниц. Старик провел своего посетителя на несколько метров в бетонный коридор мимо нескольких металлических дверей, внушающих такую тоску и уныние, что настроение начинало весить больше, чем эти двери. А весили они очень много. Тупик встал перед М и стариком без предупреждения, будто замыслил что-то недоброе. Шепот поезда донесся из стен. Камень и земля. Откуда здесь эти звуки? Старик громыхнул люком, квадрат света открылся на потолке и бликами очертил на стене лестницу. – Да будет свет, и да будет тебе поезд, молодой человек. Вперёд. М взялся за поручни и, ничего не понимая, оказался наверху. Невесомая, плотная и прозрачная влага заполнила дыхательные пути, ветер начал толкаться и трепать волосы. Грузовой вагон, в котором оказался М, сотрясался и не позволил бы никому высокомерно стоять. Металлические стенки скрипели, и, как могли, поблескивали в матовом свете белого неба. Верха у вагона не было, и он сам по себе был более схож с платформой, чем с вагоном. М выбрался полностью на поверхность, люк под ним со скрипучим вздохом закрылся, и перед глазами появилась долгожданная юная леди, которая никак не оставляла его мысли. С ней была маленькая девочка. Девушка стояла у стенки вагона, чуть наклоняясь за край, будто порывалась улететь. Да, именно улететь, а не броситься вниз. Даже кукольный профиль ее лица цеплял радостью, покоем и светлой задумчивостью, ну а когда она повернулась неторопливо взглянуть на М, то на душе от ее взора у него тут же потеплело, и захотелось жить. Ее темные волосы пытался унести ветер, словно хотел такие же, а черные длинные одежды, как вороньи крылья, колыхались в порывах воздуха. Она хихикнула, отправив свою трель по ветру, и снова устремилась мыслями в лес. – Я себя иногда так чувствую, будто прошлого совсем нет. Он подошёл к ней, споткнувшись о лежавшую на полу цепь, встал рядом и стал думать о том, что там за мысли она нашла в этом сером лесу. М посмотрел на ее затылок, находившийся чуть ниже его лица, и отметил про себя, как приятны ему эти колкие и мягкие прикосновения ее волос на ветру. Они пахли по-детски. – Это значит, что ты счастлива. Она посмотрела вниз, чуть улыбнулась, будто увидела на полу кролика или котенка. – Ну да. Счастлива. Хотя… Наверное не должна бы, учитывая, что это прошлое было совсем не счастливым. – Хочешь – не хочешь, а оно есть. Девушка посмотрела ещё раз на лес, а потом на М. – Видишь эти домики? М о них совсем не думал, но легко переключился с мыслей о ее запахе на мысли о тех точечных руинах, которые где-то совсем далеко, в лесу, пытались акцентировать на себе внимание своим тусклым белым цветом, среди пастельно-черных стволов и ветвей. Она продолжила. – Мы в одном из таких с семьёй жили. Много лет назад. А я даже и не могу сказать, сколько времени прошло. Год или сто лет? Кристина чуть закусила нижнюю пухленькую губу. – Я помню только отрывками. Пса помню, черного бультерьера. Представляешь, мы жили с ним в одном помещении. Спал он на бордовом коврике, который, впрочем, потускнел и стал просто красным со временем. Мы этого пса так и звали – Пёс. Полы у нас были обшарпанные.. но гладкие, до сих пор слышу стук его когтей о доски. У нас было много одеял.. и много смертей. Пёс одним из первых помер, сорвался со склона на шоссе в горах. Вон там вроде бы. Она протянула руку, указывая на гористые возвышения где-то очень далеко. Извилистая дорога читалась размыто. – Я все не понимаю… Как он мог? Собаки ведь такие ловкие, они даже не спотыкаются. – Ты потеряла кого-то из родных? – Брата, маленького. – Что с ним случилось? Девушка с грустью опустила глаза, то ли улыбаясь, то ли кусая губы. – Они так любили цветы. Мои родные. А я ходила с ними за цветами, потому что любила их, а не цветы. Я вообще боюсь растений, хотя только они нас и окружают. Посмотри на это… Разве в таком месте можно найти что-то красивое? Ничего кроме деревьев и травы. Но мы знали одного человека, у него был большой дом и маленькая душа, отец так о нем говорил. Этот человек выращивал подсолнухи у себя во дворе. Такой же дом, как у нас, выбеленные стены, черные глаза окон и осыпающаяся крыша. Но большой. Двор тоже был немаленький. Участок в лесу, огороженный забором. – Он убил твоего брата? – Нет, вовсе нет. Но, все же, он причастен к этому. Ведь мы воровали его цветы, не только подсолнухи. Были ещё какие-то, розовые. И пышные, прям как его седые волосы. Не понимаю, как он все это вырастил в таком гадком месте. Так, о чем же я… Да, мы воровали эти цветы, и он очень злился. И однажды мы пришли вновь, а забор другой. Металлические столбики, и проволока. Брат сразу же хотел перепрыгнуть через него, но только коснулся проволоки, его ударило током. Не хочу больше об этом. – Давай решим, что прошлого и в самом деле нет. Или тебе приснилось все это. – И то верно. Не могу исключить того, что я все это придумала. М взял ее за плечи и прижал к себе. Она ткнулась холодным носом в его шею, и закрыла глаза, будто боялась, что из них потечет прошлое. М услышал детский голос, и очнулся. – Мам. Он не обнимал ее. Девушка стояла на расстоянии, а он замечтался о том, как держит ее в объятиях, тем более это было сейчас очень уместно. Хотел обнять и замечтался об этом. Но М не умел обниматься, ведь всякий, кого он обнимал, ощущал в лучшем случае – ничего, а в худшем – холод. – Это Кассандра, – сказала девушка, обнимая светловолосое создание, которое прижималось к ее ногам и смотрело на М. Тот улыбнулся Кассандре, как мог естественно и искренне. Эта девочка выглядела очень знакомой. – А ты? Ты ведь Кристина? – спросил М. Девушка запустила пальцы в волосы хлопающей ресницами Кассандры. – Ну конечно, М. Я уверена. Ты М. Тоже видел сон? – Я тебя видел. Видел в этом сне. Ты столько всего говорила, а я ни черта не запомнил. А наверное должен был. Помню ещё свою девушку. Вроде я заснул с ней вместе, но не помню, какая она. Что вообще происходит? Кристина вздохнула. – Ты утонул. – Что ты имеешь ввиду? – Я имею ввиду то, что ты утонул во сне. Такое редко бывает. Как видишь, людей здесь не много. Но вот с некоторыми неудачниками, вроде нас, это произошло. – Что-то вроде сонного паралича? Она опускала глаза то вниз, то поднимала наверх, словно брала правду из воздуха, а не из головы. Кристина будто хотела вспомнить то, чего не знала. – Совсем нет, М, это не то. Мы заснули и попали в подсознание, как и все люди, а потом сновидение затянуло нас глубже, намного глубже, чем в подсознание. Мы в ментальном мире, если угодно. В мире, параллельном с реальным. Если не проснемся, то мы здесь очень на долго. – А впрочем, это мои домыслы, – продолжила Кристина – все это я лишь слышала от других. Может быть они говорят правду, а может просто придумали ее для собственного успокоения. Поезд проехал крутой поворот, и их троих чуть не повалило в хлам на полу, состоявший из веревок, брезента и мелких металлических предметов. Пейзаж начал крадучись меняться, словно не хотел становится другим. Небо засветилось чистотою, тучи лениво уходили. Колеса неумолимо стучали по рельсам и наматывали расстояние. – Кристина, ведь не можем мы спать вечно. – Нет конечно, но здесь нет ограничений. Завтра утром ты скорее всего будешь варить кофе со своей девушкой, в реальном мире, но сейчас… Сейчас ты обречен прожить целую жизнь здесь. Если не больше. И это не скажется на времени в реальности. Надеюсь. М отвел решительный, но чуть рассеявшийся взгляд от лица Кристины, посмотрел на свои руки, потом на Кассандру. Та прикрывала кулачком губы, будто греясь о них, как о самое теплое, что могла найти. Она бросила серый светлый взгляд больших глаз на М, отметила про себя то, какой он непонятный, и опустила глаза на свою розовую кофту с капюшоном. М подошел к Кристине вплотную. – Что мне делать? – Заснуть. Она улыбнулась и закуталась глубже в объемный воротник. М впервые за долгое время ощутил тяжесть век. Она была ненавязчивой. Словно это было естественно для него – ходить с чуть прикрытыми глазами, словно он задумался над каким-то глубоким вопросом. Все время, пока он здесь находился, не спал ни минуты. М протер глаза. – Да, – вздохнула Кристина, – здесь не спят. Никто не спит. Глава вторая Окутавшее сознание тепло стало исчезать, стало появляться тепло физическое, темнота стала вдруг красной, веки задрожали от тихих, но настойчивых лучей солнца, и просыпающаяся Анна поприветствовала глубоким вздохом размытые очертания спальни. Той спальни, в которой они с М вчера заснули. Она сейчас проснулась настолько, что могла осознать себя в кровати, и растворится в мягкости уходящего утра, но не настолько, чтобы встать с постели. То, что ждало ее за пределами одеяла, ей совсем не улыбалось. Скорее она сама хотела бы улыбнуться злорадно всей своей жизни, оставляя ее, и начиная какую-нибудь новую. Она взглянула на кофе, который молчал себе скромно на тумбочке, рядом с кроватью, и уж точно остыл, иначе не выглядел бы таким равнодушным. Его приготовил М, ещё утром, когда уходил на работу, на велосипедный завод. Поцеловал ее в лоб и исчез. Анна свесила голову с края кровати, и посмотрела на пол. Снова он накапал. М всегда расплескивал кофе или чай. Всегда не больше двух – трех капель, но никак не меньше. Она решила наконец вставать, ведь на столе находился ноутбук в открытом виде. Погасший, чернеющий экран укорял Анну за то, как мало она вчера написала. Она должна была закончить сценарий к рекламному ролику. Вчера сделала меньше половины, и ко всему прочему ещё ноутбук оставила открытым. В лучах солнца на нем видна эта ужасная пыль. Анна хотела бы жить в вакууме, в котором нет этой пыли. Девушка собралась было сместить податливое сонное тело на край, чтобы свалиться на пол, как она любила делать по утрам. Когда шлепаешься с хоть какой-нибудь высоты, проснуться гораздо легче. Она остановила себя, посмотрев снова на капли кофе на полу. Из-за этого она не станет падать на пол. Ох уж этот М. Анна встала по-человечески, ощутила тяжесть тела, и тяжесть дня, выпрямившись на неуютном полу. Уже долгое время ее мучал вопрос, что делать с М. Первые пару недель она жила с ним, будто беззаботная рыбка в розовом море, золотеющем в закате. Блуждала среди волшебных коралловых рифов, не думая ни о будущем, ни о прошлом, а теперь ее что-то тянет на дно. В холодную, пустую глубину. Она уже не радовалась ни новому дому, ни работе, ни тому, как М о ней, о Анне, заботился. Почему в прошлом это все рисовалось таким лёгким, радостным и эфирным? Почему не стало лучше, и почему она охладевает к М? Лучше не думать, ни то сейчас побежит волна меланхолии, и работать снова будет трудно. Нужно поесть, и… Вылить кофе. Жалко. Черт с ним, остыл ведь. Это просто чашка кофе. Анна взяла ее, понесла на кухню, по дороге ощущая жжение от этой чашки, но не потому, что та была горячей, а потому что в ней был кофе, приготовленный М, а она намеревалась от него избавиться. Все же она вылила в раковину и кофе, и неприятные мысли туда же. Она взглянула на остывший завтрак на столе. – Я ж сказала ему, что не встану раньше десяти. И только сейчас она вспомнила о существовании часов. Одиночество нарушил упрямый звук тиканья стрелки. Все, пора работать. На Анну всегда давили эти надвигающиеся дела, в этих надвигающихся стенах комнат. Даже дворы были тесны для нее. Ну уж нет, сценарий она закончит где угодно, но не в этой квартирке. Через час ее пыталась погрузить в медитативное состояние электричка, на которой она решила доехать до центра города. Но ни о какой медитации речи быть и не могло, ведь когда Анну устраивало окружение, то она могла горы свернуть, и этим она планировала сейчас заняться. Желание воротить горы редко посещало ее маленькую головку, по всей видимости запутываясь в длинных русых волосах. Чаще она сворачивала листки с написанным черновым текстом, чем горы, и нещадно наполняла ими корзину для бумаг. Иногда ее кот думал о том, что вот бы и его кормили так же обильно, как эту корзинку под письменным столом. Анна знала, что этот комок шерсти думает на счёт частоты его кормления. Они, бывало, переглядывались, метая молнии друг в друга. Кот укорял Анну за то, что та его мало кормит, а она укоряла кота за его эгоцентризм и обжорство. А потом оба могли лежать в одном кресле, грея друг друга. Особенно коту нравилось спать на бедрах Анны. Девушка оторвала взгляд от почти законченного сценария, прикрыла ноутбук, приоткрыла глаза пошире, впуская в сознание пейзаж за окном, выкидывая из головы работу, прямо в залив, который бежал во все стороны: и за электричкой, и за горизонтом, и даже умудрялся убегать назад. Всюду он успевал, и Анну это успокаивало. Нравились ей так же ослепляющие блики, наверное потому, что их сияние затмевает все вокруг, и кроме воды ничего толком было не видно, и даже тот неприятный мужик в углу вагона уже не мешал своими ползающими глазками. Горизонт был неестественно гладкий, его прямую линию подчеркивали бесконечно далекие облака, которые белели на краю мира, и делали небо голубее, чем оно есть. Она потянулась плечами навстречу солнцу и тому далекому облачному холмистому городу в небе, решила позволить себе улыбнуться до неприличия искренне, и отложила ноутбук вовсе. Лучи солнца выжгли последние холодные мысли Анны, оставив лишь немного озадаченности, дабы она не решила, что попала в сказку. Электричка несла ее на предпоследнюю станцию, где заканчивался залив и начинался городок. До конечной же станции поезд ехал через промышленный район, в который Анна поехала бы, если б томилась в луже депрессии, но это состояние она оставила в прошлом, и его отголоскам не удавалось заманить девушку в какое-либо мрачное и неуютное место, подобное тем местам, где она боролась с душевной болью, ища общества теней и серых стен. Чуть не забыв ноутбук от не часто свойственного ей спокойного и светлого расположения духа, она выпорхнула из вагона, споткнулась о тактильную разметку для слепых на краю платформы, и зашагала в библиотеку, которая и являлась основной целью ее поездки. Это вселенское здание перекрывало собой солнце, создавая у своего подножия холодный и мрачный мир, где жаждущие знаний или прохлады люди, прятались от пристального солнечного взгляда и что-то отчужденно читали. Анна слышала не раз, что этой библиотеке три сотни лет. Хотя она бы дала минимум тысячу, уж очень бесконечными казались коридоры и бесчисленны были комнаты в этом здании. Девушка навалилась на огромную входную дверь, прошла по бордовому ковру и оказалась в зале. Тут свободно поместился бы целый дом. Все внутри было отделано темным деревом, местами со скульптурной резьбой. Где-то там, в поднебесье, висели четыре люстры на весь зал. Анна всегда строила догадки о том, каким образом с них протирают пыль, и за всю жизнь так ответа и не нашла. Высокие стены были пронизаны манящими коридорами, устремлявишимися в глубину этого храма знаний. Один раз в своей жизни Анна зашла в заднюю часть здания, конечно не специально, а потому что заблудилась. Мать долгое время ее искала, хотя не так долго, как это показалось самой Анне. Ведь для маленькой девочки минуты там длились вечность. Коридоры с расстоянием тускнели, становились холоднее и бесцветнее. Одинокие фигуры людей старели, блуждали все реже и наконец совсем исчезали, в то время как "зал" был эпицентром тепла, жизни, молодых голосов. Там, в глубине, не было совершено ни души. И когда маленькая девочка осталась там одна, ее ноги, лишенные конкретного направления по причине возраста, понесли ее по пыльным лестницам, проходам, закрытым балдахинами, и запутали в лабиринте сводов и теней. Анна после того случая больше не ходила в библиотеку ни при каких обстоятельствах, и лишь только во времена ее обучения в школе ей пришлось нанести туда ещё один визит. Страх завалить литературу был сильнее страха перед сумраком коридоров, и когда она убедилась, что ей там уже ничего не грозит, и что она уже достаточно взрослая, чтобы не потеряться в лабиринте, то стала часто бывать в библиотеке. Анна окинула взглядом двухсторонние, обитые кожей, скамейки, стоящие в ряд по середине зала. На них не бывало много места, всегда сидели люди с кучей вещей. Почему их никто не выгонит с этим их хламом? Они ведь даже не читать пришли, а дождаться своего поезда или ещё чего-нибудь. Она, как обычно, не нашла взглядом места, которое бы ее устраивало, и забралась на мраморный подоконник неподалеку от какой-то конторки. Подоконник хоть и был холоден, но тут не было этих сволочей с кучей пакетов. Только она достала свои вещи, перед ней появился снежно-белый свитер ее подруги и глаза из под чёлки. Почти все ее звали малышкой Лиззи. От нее веяло детской наивностью, не очень умело скрытой под взрослой рассудительностью, а когда ей что-то было нужно, она и вовсе превращалась в поблескивающего глазами ребенка. Прямо как и сейчас. – Привет. Ты снова сюда без М пришла? – Здравствуй. Он на работе, ты прекрасно знаешь. – Смотри не заблудись. Малышка Лиззи улыбнулась, замялась, и стала поглядывать в окно, для того, чтобы боковым зрением заглянуть в глаза своей подруги. – Ну? Говори уже. – Мне… Нам задали снять фильм, и я вот снимаю о мебели, что-то вроде документалки. Ты не могла бы мне дать своего кота на день? – Что? Зачем тебе кот?. – У меня есть чудесная идея, а с котом все будет смотреться живее и уютнее. У тебя у одной такой пушистый есть, а у меня вообще мало знакомых кошатников… Ой, извини, я не имею в виду что ты кошатница. Так вот, мало таких знакомых, а если и есть, то их коты не подходят. Они все дикие. А этот твой ведь такой аристократ. Ты его манерам учишь? Он мне очень нужен, всего на день. Сзади на них набросился ураган из твида, жестикулирующих рук и широко открытых глаз. Это был преподаватель малышки Лиззи, который заглянул в библиотеку за какими-то глупыми книгами, которые выпадали из него, пока он пытался устоять на месте, но никак не мог. Его мутные очки всегда создавали ощущение, что он смотрит не на человека, а сквозь него. И таким взглядом он смотрел на каждого, как на что-то неприемлемое, и словно видел впервые, даже ли вы были знакомы с ним сто лет. Подруга посмотрела на Анну. Преподаватель хотел было что-то сказать, нагнулся за упавшей книгой, на обложке которой было изображено два воробья в цилиндрах и с трубками в клювах, сунул книгу под пиджак и схватил плече малышки Лиззи своей жилистой рукой. – Вот ещё что… Последнее… – Ну мы ведь с вами все решили! – Нет послушай, в.. важно, чтобы ты обязательно показала мебель с той стороны, с какой никто еще не смотрел на нее, ну я тебе потом все п..п.. подробнее, все объясню. Говорил он сбивчиво, поэтому что не всегда мог выговорить первую букву слова. Анна поспешно встала с подоконника, и пошла по коридору, ведущему к отделам с французской и английской литературой. Малышка Лиззи побежала за ней, попрощавшись со своим преподавателем в какой уже раз. – Так достал, мы уже сегодня раза три попрощались. А, так что на счёт… – Дам я тебе кота, дам. Только будь с ним осторожна, он не любит резкости. Царапать не станет, но спрячется где-нибудь и с места не сдвинется. Малышка Лиззи просияла, укрепившись в мысли, что они – лучшие друзья, в то время как Анна хотела выкинуть ее в одно из этих огромным окон в коридоре. Ее подруга получила свое (завтра обязательно явиться за котом в самое неподходящее время, это уж точно), забыла про робость, и с видом профессионала стала болтать о тонкостях своего фильма, а потом и о мебели, выбирая такие слова, которые никто не знает, и выговаривая их с вызубренной небрежностью. Шли они минут пять, то останавливаясь посидеть, то стояли у какого-нибудь окна, и все это время Анна молчала и лишь пыталась слушать. К ним ещё раз подошёл, точнее, налетел на них учитель малышки Лиззи, в лицо ей заявил (в самый-самый последний раз), что бы она ни в коем случае не использовала в фильме слова "прекрасно", "удивительно", потому что зритель сам должен прийти к выводу о том, что показанное в фильме прекрасно и удивительно. Попрощался и улетел в отдел с поэзией. Они зашагали все дальше, Анна ушла в себя, а ее подруга ушла в самые дебри терминов. Вскоре последняя остановилась, взглянула на часы, лучезарно улыбнулась и исчезла, извинившись. Анна стояла одна. Она обернулась. Далеко-далеко скрылась в жёлтом квадрате проема темная фигура. Мелькнула ещё одна, в конце коридора справа. И все. Ни души. Подруга завела ее своей болтовней туда, где Анна в детстве потерялась и где больше ни разу не ходила. Девушка сделала шаг, звук которого глухо улетел в бесконечность заднего крыла здания. Впереди синяя пустота. Окна здесь мутные и пыльные, кроме серых отсветов на полу и стенах они ничего не дают. Сзади… Так, сзади ведь был какой-то свет, в конце. Теперь и его нет. Куда Анна ни устремляла взгляд расширенных зрачков, ничего не подсказывало, как ей выйти отсюда. Пальцы непроизвольно сжались. Ноги несли ее в неизвестное, как и когда-то. Лишь бы не стоять под гнетом этих черных коридоров. Нет. И идти нельзя, эти лестницы точно уведут глубже, но не к выходу. Шаги ее тихо нарушали сон теней и забытых всеми картин. Пылинки воздуха в серых нитях света были вынуждены танцевать быстрее, чем обычно, из-за дыхания Анны. Она остановилась в конце одного из коридоров, перед спуском на лестницу. Кто-то смотрит сзади. Теплое ощущение тревоги ползет по ногам и спине. Побежать вниз нельзя, да и обернутся тоже. Но бездна лестницы – наибольшее из зол. Анна обернулась, и ее встретил взгляд тысяч сломанных жизней. С картины тускло, но пронзительно взирал какой-то мужчина, с длинными черными волосами, и в доспехах, из под которых удушающе выглядывал кружевной воротник. Мужчина улыбался, но не глазами, а только ртом, искусственно. Можно было бы предположить, что это давно забытый художник не умел передать эмоции на портрете, но все же глаза казались живыми. И даже мертвая улыбка умудрялась жить, хоть и не сочеталась со страданием во взгляде. Вся эта его одежда, неудобная, красивых, но неестественных форм будто держала его в плену устоев и формальности его времен. Снаружи он смирился со своей этой жизнью, о чем говорила его улыбка, но внутри мучился бесконечно невыносимо, и это мучение нашло выход во взгляде. Анна вдохнула носом, похолодела, и побежала прочь, задев ногой на пыльном полу какую-то черную книгу. Та поплыла вперёд по инерции, и вскоре остановилась в дверном проеме, который девушка заметила только сейчас. Где-то далеко мелькнула стайка детей со сгорбленной фигурой взрослого во главе, и скрылась в одном из квадратов теплого света. Легкие Анны раскрылись очень широко, впуская в себя пыль коридоров и желанное чувство освобождения. Она схватила, непонятно зачем, черную книжку с пола, и понеслась навстречу спасительному свету и суете. Глава третья Свист ветра стихает, пронесся в уходящую даль. Поезд теряет скорость. Ландшафт смешанного леса, через который плыли вагоны, проносится все спокойнее. М попытался заснуть после разговора с Кристиной, в надежде, что станет исключением среди одиноких правил этого мира. Но как ни пытался – глаз не сомкнул. Эта девушка с кукольным личиком была права, здесь никто не спит. М оставалось только лежать на жестких мотках верёвок, и смотреть за сменой пейзажа, в котором была единственная отрада. Отсутствие сна этот мир компенсировал наличием бесконечного наслаждения для вечно открытых глаз. Свет в небе постоянно играл бликами, мягко и незаметно. Будто светил в небе было несколько, и разных оттенков. Тем не менее, ни одного М так и не увидел, даже элементарного солнца или луны. И форму ландшафта он не мог понять, она постоянно менялась. В одном месте все было так, как на земле, и ощущалась шарообразность формы планеты, а в другом месте все могло стать плоскими и настолько далеким, что мир этот представлялся вселенской картой, или картинкой, парящей в космосе. В лесу стали показываться озера, которые спали в объятиях деревьев. Вскоре водоемов стало больше, и чем дальше ехал поезд, тем меньше было земли. Через несколько минут они неслись по водной глади, лес остался позади и только полоска суши, по которой тянулись рельсы, связывала их с удаляющейся землей. Кристина снова стояла у края аккуратной фигурой, с тёплыми контурами на лице от света горизонта. Горизонта, которого и видно то не было, там сияло только розово – желтое пламя. М приподнялся на локтях, поискал глазами Кассандру, и обнаружил ее лежавшую у себя под боком, она что-то царапала на полу шурупом. Он поднялся так, будто проснулся среди фарфоровых ваз, и встал рядом с Кристиной, тщательно стряхнув пыль с плеча. – Куда мы сейчас едем? – Отведу малышку на занятия. – Похоже учёба детей не оставляет даже во сне. – Да нет, это не школа. Там просто не дают им забыть о настоящем мире, ни то совсем превратятся в призраков. Уйдут куда-нибудь совсем далеко, и не будут ничего знать ни о мире, ни о себе. И возможно станут опасны. – Ты училась там? Она улыбнулась, а он заключил про себя, что это подозрительно красиво. – Нет, не ходила. А мне и не нужно, у меня нет таких проблем. И тут я ощущаю себя гораздо осознаннее, чем другие люди. Будто я дома. Вообще то это нужно только детям, психика у них такая. Взрослым проще не потерять себя здесь. Колёса издали резкий звук, и поезд поехал совсем медленно. М заметил оранжевые блики в зрачках Кристины и посмотрел на горизонт. Смеркается. Небо из золотисто – голубого стало раскаленно – оранжевым, а к краю невидимого горизонта покраснело. Он повернул голову и увидел впереди высокие скалы, как стены. Еще дальше за скалами небо было сокрыто за тяжелыми тучами, которые выглядели живыми и не были статичны. Там было темно, и темнота это ползла по небу, приглашая в мир ночь. Поезд погрузился в тоннель, по началу черный внутри, как глазница обгоревшего черепа. Через некоторое время глаза привыкли, М и его спутницам стали видны пики сталактитов и сияние влажных стен. Пахло сыростью, и неизвестностью. Тоннель освещался белым мерцающим светом старых ламп, и изредка мелькавшими красными фонариками. Каменная прохлада прогнала их расслабленность, и М, ни разу не бывавший в пещерах, не открывал глаз от сталактитов и убегающих в глубину маленьких проходов в стенах, временами посматривая на Кристину, которая пыталась не дать Кассандре перевешиваться за край вагона. Она повернулась к нему. – Ты так всем этим восхищен, хоть и не подаешь виду. Большинство людей здесь привыкли ко всему этому, их теперь только насилие способно удивить. – Не знаю, как можно к такому привыкнуть. – М вздохнул, вспомнив о том, что многое из того что он видел здесь, было и в реальном мире, но ничего этого он не заметил. Поезд со скрежетом остановился, стены справа уже не было, и лишь столбы арок огораживали тоннель от света и жизни. М помог выбраться из вагона Кристине, и вытащил Кассандру. Все трое вышли из тоннеля, а поезд поехал дальше. Пещерный потолок был далеко наверху, и скрывался в тени. А вот в стенах было множество дверей и проходов, которые уходили вниз и наверх. Над каждым из проемов был прикручен фонарь, освещавший мелькавшие лица. По стенам пещеры ползли дощатые дорожки с перилами, на вид хрупкие, но выдерживающие людей, которые периодически беспокоили их своими частыми шагами. – Странно видеть здесь суету. – сказал М Кристине. – Наверное суета есть везде, где есть люди. Даже в таком месте, как сон. Но они меня этим часто успокаивают, как горный речной поток. М посмотрел на Кристину, и постарался вспомнить, с кем из людей он хоть раз ощущал себя так же, как с ней. Он не вспомнил никого. Действительно, они все слишком суетливые, так или иначе. Или она странная. Они поднялись, прошли в один из проходов в самом верху, который привел их в то место о котором говорила Кристина. М вышел за своими спутницами из тесного прохода в заставший его врасплох простор, и приостановился на выходе, чтобы дать глазам хоть какое-то время на подготовку к зрелищу из огромных столбов, поддерживающих целые острова платформ. Он словно смотрел на муравейник из строительных лесов огромных размеров и блоков бетона. Слева возвышалась вся эта масса в тёмно-синей тени, а справа открывался вид с обрыва на океанскую гладь, где уже окончательно умирал закат невидимого солнца, и дарил редким фигуркам людей длиннющие тени. – Тормоз, давай уже. – бросил кто-то сзади. М посмотрел вниз и назад. Мимо него прошла кудрявая голова с угольно-черными волосами, от которых несло старым шкафом и цветами. Длинные, по отношению к остальной фигуре, ноги ускорили шаг и человек скрылся в толпе. Тут же пронеслось молодое лицо с аккуратной седой бородой, задев М краем очков, и бросив на ходу: – Черт возьми, извините. Адам, а ну стоять! И этот тоже скрылся в людском потоке. Кристина обернулась. – Не спи, осматриваться будешь, когда отведу ее на урок. Хотя, какой урок. Знал бы ты, о чем они там болтают. Вообще у меня это все вызывает сомнение. Так, нам наверх. М посмотрел на металлическую лестницу, убегающую вглубь стального муравейника. – Я здесь останусь. – Но уже почти стемнело, нам не стоит разделяться. – Послушай, а зачем вообще нам эти совместные прогулки? Ты мне вряд-ли поможешь. А я тебе помочь могу? Сомневаюсь. Мне нужно заснуть, Кристина, и я хочу найти ответ. Мне нужно назад. Что, если время там идет, а я в какой-нибудь коме? Мне есть, к чему вернутся. Та взяла его за руку, подтолкнула вперёд Кассандру, и потащила за собой наверх. – Тебе бы понять кое-что. Я расскажу. М взял ее за плечи, приставил к стене на лестнице, и приблизился. Кассандра обернулась и посмотрела на него, будто ангел на дьявола. – Довольно тянуть. – выдавил М. Глаза нехотя поднялись к его лицу, она выдохнула. – Ты мне приснился, я уже говорила. Всем что-то снится, перед тем как утонуть. Вот и тебе я приснилась. Это значит, что в нас ответ. Ответ в сновидении, так у всех. Вот Кассандре снилась библиотека. Связаны мы с тобой, М, пойми. И черт знает, в чем заключается этот ответ, но ключ есть. – У вас все нормально? – донеслось сверху. Несколькими ступеньками выше стоял высокий мужчина в костюме-тройке и взирал через роговую оправу глазами, как двумя прицелами, на М. – Порядок, – сказал М, обращаясь к нему, и поправил пальцами прядь волос на лбу Кристины, обратившись уже к ней – прости меня, Кристина. – Это профессор… – сказала она. – Маркеллин Марен. – улыбчиво перебил профессор и протянул ладонь. – И вы поосторожнее с красавицей, друг мой. – Марен? Вы значит… – Француз? Да. Так, а ведь уже темнеет. Нам пора. Он осмотрел их и махнул блокнотом, приглашая идти за собой. Через некоторое время все четверо быстро шагали по коридору с металлическими стенами и мертвым светом, темп в основном задавал учитель, и постоянно посматривал на часы, прячущиеся под потрепанной манжетой. – Профессором меня называть – это уж слишком. Но звучит. На деле то я не учитель, но вот этих, – он кивнул на Кассандру, – детишек люблю. Ну и знаю кое-что о жизни. Знаете чем занимаюсь, да? То что мы тут делаем, очень важно, хотя не все разделяют эту позицию. Говорил он с прищуром и часто расплывался в улыбке от своих слов. Кассандра смотрела на его лицо и держалась рядом, а М безуспешно пытался поймать его взгляд. Кабинет, к которому они вскоре подошли, вмещал в себя небольшую стайку притихших детей. Сидели все полукругом, а в центре стояло большое кожаное кресло. С хлипкими ножками, но уютно-потертое настолько, что расслабиться в нем, как дома, наверное можно было даже на крыле самолета. Рядом с креслом стоял обычный стул, но в отличии от остальных в кабинете, этот имел узорчатую обивку, а царапины были затерты грецким орехом. На вошедшего преподавателя никто не обратил особенного внимания. М с Кристиной остались за дверью. Сразу за учителем откуда-то влетела растрепанная и неистовствующая мамаша, схватила за руку одного из детей, и выволокла из комнаты с криками о бесполезности, даже пагубности этих занятий, и о том что если ее сопляк ещё раз появится в этой лавочке мозгоправа, то его ждет судный день. Маркеллин Марен лишь вздохнул, прикрыл дверь, потрепал Кассандру по голове и усадил ее на место. Он взглянул на пустой стул рядом со своим креслом, повертел головой по сторонам и ещё раз вздохнул. Его удрученный взгляд в одно мгновение просиял, как только в комнате появился паренек, скрипнувший на входе ботинками и сильно хлопнувший дверью. Он поднял на детей и профессора глаза, один из которых был синий, к другой, как кусок угля. Кассандра в тот же момент отбросила черную книжку, которую пыталась подклеить скотчем, и уставилась на него, как собака в ожидании мячика. – Адам, ну вот наконец-то! Уж думал, не увижу, как и в прошлый раз. Почему, говоришь, тебя не было? – профессор вопросительно взглянул, приподняв массивные очки. – Да вот этот тип, как его… Пес его знает, тот что за поведение отвечает, психолог. В башку влез и не отстает. Хочет, чтоб я на индивидуальную программу перешел. Профессор сдвинул брови. – Ну, ну. Сам ведь понимаешь, мальчик мой, в этом нет необходимости. Без моего "ассистента" я здесь, как кофейник без ручки. Знания в башке варятся, а разлить по чашкам не смогу. – он кивнул на детей. – А если из-за него тебе еще раз придется пропустить, то так и знай, я от этого крота мокрого места не оставлю. – Его положение и без вас шаткое. Так, я еще ничего не пропустил? – Мы все здесь не в лучшем свете, не только он. А Кателя вообще перестали воспринимать. – Он шлепнул на стол у окна черную книжку, на торце которой почти стерлось – "Кей Катель. На задворках своих стремлений". – Профессор, отчасти они правы. Чтиво то не для детей. Хотя есть и смышленые. Адам посмотрел на Кассандру, которая жадно поймала его взгляд. – Эх, ладно. Пора начинать. Ну что, светлые головы, посмотрим на чуждый нам реальный мир через призму поэзии? Некоторые маленькие лица помрачнели, пару человек зевнули, а Кассандра придвинулась ближе, и открыла недоклеенную книгу. Адам пригладил свои кудри, и сел на тонко скрипнувший стул, рядом с креслом. Профессор подтянул брюки, кашлянул, вжался в кресло, и стал напряженно выискивать подходящую страницу. – Адам, а ты им пока найди, то что надо. Там про зверей что-то… или нет. Ах да, про Франциска. Сегодня это разберем. "Ассистент" профессора послушно встал и начал обходить детей. Когда у каждого была открыта нужная страница, он сел и стал кусать уголок блокнота, делая вид, что задумался. Кассандра посмотрела на пожелтевшую страницу. На ней, как обычно, был тусклый текст и картинка под ним – маленькая дверца, которая на всех страницах была разной. Эта была массивной, с куском складчатой ткани на ней. Обычно в этой книге писалось что-то холодное и тяжелое. А вот на этот раз Кассандра будто даже начала сама понимать смысл. Он прочла: Жил кто-то утром один человек, он пробуждался каждое утро целый нескончаемый век. Но вот сегодня дверь заперта. Человек не проснулся. Проснулась беда. Обняла человека в постели холодной, своей несущей беды рукой осторожной. Человек глаза приоткрыл, голос его в глубине мира застыл. Мир в глубине голоса человека в ночи, закричал ему – от беды не беги. Не бежал человек, ведь утром сложно сразу вставать. Остался с бедой. Лежать до конца жизни, все лежать и лежать. *** М с Кристиной шагали неторопливо на самой верхней платформе в такт порывам ветра, которого мучила бессонница. Должно быть он не спал из-за шума моря, хотя он сам и беспокоил волны своими нежными и навязчивыми касаниями. М все пытался выше задрать свой коротенький воротник, втягивал в него шею, и хмуро ловил взгляды бликов моря. Кристина чуть не летела, обнимаемая ветром, и довольно подставляла лицо под порывы, бежавшие из океанского горизонта. – М, а ты не помнишь, в реальном мире морской бриз на вкус соленый? – В реальном мире не до этого, Кристина. Вряд-ли знал. А если и знал, то забыл. Она закрыла прикрыла глаза и подошла к краю. – Ты не любишь ветер? – Самое мерзкое погодное явление. – Но ведь у тебя короткие волосы, М! Как можно его не любить? Вот меня можно было бы понять, мои в лицо лезут. Хотя я его обожаю. Но ведь тебе ничего не мешает отдаться его объятиям и стать на время птицей… Или кораблем. Она открыла глаза, блеснув зрачками в ответ горизонту, и чуть не шагнула с края. М бросил взгляд вниз, и этот взгляд полетел с невероятной скоростью до острых скал, борющихся там в бездне с глубоко дышащими волнами. М схватил Кристину за талию и прижал к себе, пятясь назад. Он вообразил, как она черной птицей несется туда вниз, на оскаленные лезвия рифов, сбитая стрелой безрассудной безмятежности. – С ума не сходи, ты же сейчас свалишься. – М, свалиться можно со стула или кровати, а с такой высоты – срываются, летят или устремляются. Он вздохнул, положил руки на ее плечи, сделав безуспешную попытку ровно дышать при виде ее, бледного на фоне глубокого неба, лица. – Ну что ты так смотришь? – спросила она. М потер ладонью брови, убрал с нее руки и возобновил шаг в прежнем направлении. Кристина подпархнула и снова пошла рядом. – А ты… Ты ведь мама Кассандры? – Мы с ней так считаем. – А, так выходит, что возможно ты и не мама ей? – Судя по обрывкам наших воспоминаний, она моя дочь. – Что ты помнишь? Кристина сунула руки в карманы плаща и подняла глаза к мрачному лику неба, словно оттуда берутся искренние ответы. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/aleksandr-urevich-nekrasov/osnovano-na-nerealnyh-sobytiyah/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.