Жар-птица

(Не) детские сказки: Жар-птица Александр Верт Девы огня давно прячутся в сказочных лесах. Говорят, что заполучивший такую в жены, обретет огненный дар и могущество, оспорить которое не сможет никто. Вот только незадачливым искателям силы не рассказали, что птица примет только истинную пару. А сердце огненной птицы никогда не ошибается. Исходники обложки с сайта shutterstock. Пролог, в котором птица в огонь не верит У нее были огненные волосы. Рыжие и действительно пылающие, только пламя почему-то струилось вниз по волнистым локонам, блестело и переливалось, освещая обнаженную белую спину. Он протягивал к ней руку и касался огня, а тот, словно горячая вода, скользил по его пальцам, не обжигая. Еще немного и он касался ее рыжих волос, подносил локоны к губам и целовал, а она в ответ вздыхала томно. Просто когда на теле пляшет пламя, она ощущает им все и вспыхивает еще ярче, разгорается как огонек. – Я люблю тебя, Огнея, – шепчет он, проводя рукой по ее плечам, и она не может терпеть тот жар, что оживает в ней, выдыхает и расправляет огромные пылающие крылья, что вырастают за ее спиной. Она хочет обернуться, хочет увидеть его лицо, но пламя закрывает все, остаются только его руки, блуждающие по телу. От этого ощущения у нее окончательно кружилась голова. – Ты навеки моя, – говорил он, обнимая обнаженное тело и ни крылья, ни пламя ему не мешают дышать ей в основание шеи так, что ее огонь готов подрагивать от удовольствия. Он осыпал ее неторопливыми, нежными поцелуями, шептал ласковые слова, а пламя росло, плясало, чудом не сжигая ни избы, ни расшитых простыней. Это длится вечность и еще немного, пока ее вдруг не ослепил яркий свет. Поморщившись, Огнея приоткрыла один глаз и тут же проснулась, потеряв видение о своей настоящей паре и силе, что она никак не могла обрести. Вот так всегда с ней было, стоит задремать при свете дня и он всегда ей снится, но лица она никак не может увидеть, только сильные руки, плечи, только тело, такое же горячее, как пламя, которого у нее, видимо, нет. – Глупости все это, правда, Снежа? – спросила она у большой белой совы, дремлющей на жерди у печи. Снежа – а назвать иначе белую пушистую птицу с огромными желтыми глазами было просто нельзя – нахохлилась и тут же закрыла глаза, вновь не желая общаться с хозяйкой. Снег за окном, залитый ярким солнцем, так блестел, что Снежа не желала днем даже глаз открывать. Огнея же, напротив, радовалась этому свету и выскакивала прямо в сарафане на одну рубашку на улицу даже без платка, чтобы студеную воду из колодца набрать. Кто построил эту избу в дремучем лесу, Огнея не знала. Она была еще совсем маленькой, когда мама привела ее сюда и оставила здесь навсегда. – Ты – последняя из Жар-птиц. Ты – настоящая огненная дева. Когда придет время – твоя сила пробудится и тогда… Что будет тогда ей или не сказали, или она забыла, но вот уже вторую сотню лет она живет здесь одна в лесу, средь старых книг о магии и не верит ни в каких волшебных птиц. Если бы жар-птицы существовали, то она бы кого-то из них встретила. Если бы ее мать была жар-птицей, то она бы хоть раз ее в огне увидела, а ничего подобного она вспомнить не могла. Только за людьми смотрела, пуская красную бусину по серебряному блюдцу, смотрела как живут они в своих деревянных избах, в тулупы кутаются, но так и не заметила, что ей тулуп никогда не был нужен. Ей хватало деревянных туфелек с острыми носами, которые когда-то давно подарил ей Змеяр Гарынский – добрый сосед с гор, и ноги у нее никогда не мокли, хотя проваливались в сугробы по самые коленки, а она юбчонку сарафана поднимала и прыгала до самого колодца, а там, набрав воды, сразу ее ледяную руками зачерпывала и отпивала. Одно лишь Огнея знала точно: она немножко ведьма и когда-нибудь решится околдовать какого-нибудь доброго молодца, что придет к ней в дом, чтобы тот остался с ней навсегда, как Иванушка с Ягарой, только к ней почему-то Иванушки не забредали, да и Алеши с Игнатами. Никто до нее в глубь леса не забредал, разве что сама Ягара в гости заходила, как ведьма к ведьме, да Змеяр прилетал пирогом угоститься. – Может самой лес покинуть? – спрашивала она у Снежи, вернувшись в дом, а та опять только раздувала перья, недовольно приоткрывая один глаз. – Да, конечно, ты права: что я о мире-то знаю? Куда я пойду? Тогда Огнея вздыхала и забиралась на печь, потому что хоть и не мерзла, а любила тепло, а там снова доставала книгу, что обещала одно: жар-птицу, да и просто ведьму даже на печи найдет ее любимый, а книге этой Огнея верила. По этой книге она всегда и колдовала, просто знать хотела, сколько ждать придется. Глава первая, в которой царь жену желает Добромир даже с коня спрыгнуть не успел, а его уже царский служка давай окликать: – Где ты шляешься, бедовая твоя голова! Царь тебя ищет – видеть хочет! – Потерпит братец, коль старших уважать не научился, – пробормотал Добромир себе под нос, спрыгивая на заснеженный двор с крепкого богатырского коня – Булата. Этот конь знал иное время, когда относились к ним совсем иначе, когда встречали с почестями и баню топили, завидев черную гриву цвета воронова крыла. Еще год назад, Добромира с охоты встречали с хлебом и солью, а теперь только подстреленных куропаток стягивали сами и тащили на кухню, все подгоняя и подгоняя. Просто его отец, царь Светар, почил этим летом скоропостижно, внезапно почувствовал себя дурно за ужином, а на утро не проснулся. Добромира тогда не было в царском дворце. Он, как лучший охотник, чудище морское на побережье побеждал, вернулся, а ему вести такие недобрые. Помчался он тогда с отцом прощаться, а его даже в царские покои не пустили. – Ты кто такой, чтобы к царю проситься? – спросила у него стража. Добромир даже сразу не поверил в то, что услышал. – Как кто? – спрашивал он, ладонь к могучей груди прикладывая. – Добромир я – старший царев сын! – С каких пор сыновья ткачих – царевы дети? – спросил вышедший ему навстречу Гадон – сын царицы, высокий темноглазый наглец, который не мог знать правды. – Он меня признал, – уверенно заявил Добромир, сжимая кулаки. – Нет таких бумаг, а нет бумаг –  и прав нет, – развел руками Гадон. – А завещание?.. Было же завещание? Добромир спросил, но тут же и сам понял, что нет больше никакого завещания, как и отцовского признания, что он, Добромир – сын его, после тайного венчания рожденный. – Так что, ты, бастард проклятый, знай свое место! – заявил ему Гадон и указал на дверь. – Поди с глаз моих и не появляйся, пока не позовут. Теперь вот звали, да идти совсем не хотелось. – Мирушка, пожалуйста, угомони этого царька, – взмолилась Марья, кухонных дел мастерица, выбегая к нему, кутаясь в шерстяной платок. – Злой он сегодня, девок всех замучал, пару девиц попортил, за косы в свои покои таскает и непотребства всякие творит! – Так, а что вы такого царя терпите? – спросил Добромир зло, хотя злился он не на Марью. Марью он понимал. Злился он на брата, да на бояр, а еще на себя, что царство отцовское не защитил. – Так кто ж у нас спрашивать станет? – вздыхала Марья. – Иду я, – только и отвечал Добромир, отпуская коня. Булат и сам мог найти конюшню, занять стойло и дождаться, когда хозяин вернется, а тот верного боевого друга не оставлял без присмотра. Нрав у Булата был такой, что никого он к себе не подпускал. И лягнуть мог и на дыбы становился, даже кусал иногда. Впрочем, и Добромира он иногда кусал, мог даже волосы ему пожевать, если тот задумается на лесной поляне, и только ржал, когда его за это по морде шапкой воспитывали. Страшнее воспитания тут от Добромира никто не знал, разве что на мальчишек он мог порой прикрикнуть, да на царя, видимо, тоже потому что считал его не иначе, как мальчишкой, младшим братом, которого отец зря не порол в детстве. – Ты хотел меня видеть? – спросил он, смело распахивая дверь царской спальни. – Не тебя, а вас! – исправил царь и бесцеремонно подмял под себя румяную девицу с кухни, чтобы задрать ей юбку. – Да, конечно, ваше царское величие, – ответил Добромир и словно случайно стукнул ногой по ножке кровати, да так что та треснула, сломалась и ложе царское накренилось в сторону, заставляя молодую кухарку с визгом скатиться на пол. – Простите, царь-владыка, – разведя руками, сказал Добромир, стараясь не улыбаться при виде перепуганной рожи младшего брата. – Пошла вон с глаз моих! – рявкнул царь кухарке, выбиравшейся из-под покрывала, чтобы свои чресла царской мантией прикрыть. – Беги и всем скажи, чтобы попрятались, – тихо сказал румяной кухарке Добромир, когда та платье свое поправляла, прежде чем убежать без оглядки. – Людьми моими командуешь. Голову свою не ценишь? – зло спросил Гадон, когда они с братом остались наедине. – Чего ты хочешь? – спросил Добромир, словно угрозы не слышал. – Ты звал – я пришел. Даже приказы твои исполняю. Во дворце не живу, а в пристройке со слугами. Что еще тебе надобно? – Жену! – заявил Гадон, и Добромир воздухом подавился от неожиданности. – Кого? – спросил он. – Жену? Ты – царь, бери любую в жены, принцессу заморскую даже позвать можешь. Я тебе на что? – А я не любую хочу! Я хочу ту самую легендарную Жар-птицу! Чтобы могущество получить. Чтобы самым великим царем стать! Пойди и найди мне ее или не возвращайся. Без птицы вернешься – казню! За нарушение воли моей царской! – Ты когда с кровати падал, головой ушибся? – спросил Добромир тихо. – Может, тебе лекаря позвать? – Не смей говорить со мной так! – взвизгнул Гадон. – Иначе прикажу тебя высечь во дворе при всех. Добромир только плечами пожал. – Да прикажи, только голова твоя менее дурной не станет. Нет никаких Жар-птиц – это только сказка детская для глупых детишек. Если казнить меня удумал, так другой повод придумай. – Найди мне Жар-птицу, чернь! – потребовал царь. – И не смей мне указывать… Стража! Схватить его и проучить хорошенько, а то больно дерзкий у нас охотничек стал. Только стража, вбежавшая в царскую спальню, не решилась Добромиру руки заламывать и носом в пол утыкать, как делала она с другими провинившимися. – Хорошо, я не вернусь, – просто ответил Добромир и вышел в сопровождении стражи, хотя сам понимал, что свет ему будет не мил без родного царства. Глава вторая, в которой Добромир путь ищет ? Хватит, ? лениво скомандовал Гадон и подставил царский кубок слуге, чтобы его вином заполнили. Ему нравилось потчевать себя угощениями прямо в темнице. К вину и пирогам он часто добавлял крики поротых слуг, а сегодня ему такой приправы не досталось. Как бы не бил нанятый палач Добромира, он ни единого звука не издал, утомляя царя еще больше. Сделав глоток вина, Гадон самодовольно осмотрел окровавленную широкую спину старшего брата, а потом зло усмехнулся, когда палач облил пленника ледяной водой. Добромир только головой дернул и бросил на своего мучителя короткий взгляд. Не думал он, что, требуя расправы, царек не на шутку обозлится. Никогда их отец не порол и, если приходилось Добромиру получать раны, то лишь в бою с диким зверем; а теперь он смотрел на Гадона и думал, что вот того явно стоило перегнуть через лавку, да по голым ляжкам хворостиной отходить. ? Вышвырните его вон, прямо так, ? процедил Гадон самодовольно и улыбнулся гадко-прегадко, так что Добромир не смог не скривиться, но сопротивляться рукам чернокожих наемников сил не было. Свои, местные стражники его не тронули бы, даже если бы приказали, а вот эти страшные не то люди, не то тени с бритыми головами могли все. Цепи с него сняли, за руки схватили и прямо так босиком в одних штанах на мороз и поволокли мокрого. Там уже стемнело. Кто-то во дворе воскликнул испуганно. Залаяла какая-то собака. Ворота дубовые распахнулись, и Добромира действительно буквально вышвырнули в сугроб у дороги, а он даже сделать ничего не смог. Отплевываясь от снега, он только слышал, как ворота запирали. В мокрых волосах появлялись кристаллики льда, но холода он почувствовать не успел, скрипнул снег и кто-то положил ему на плечи меховой тулуп. ? Потерпи, Мирушка, ? прошептала Марья, помогая ему сесть и подавая сапоги. – Пошли у отца обогреешься, он тебя спрячет. Знаешь же, что весь люд тут на твоей стороне. ? Нет, Марья, ? покачал головой Добромир, радуясь, что та ему все же вещи принесла. – Приказ у меня царский, останусь – беду на кого-нибудь наведу. Не дело это. ? Пошли хоть оботрешься, да оденешься. Егорка уже Булата из конюшни выпустил, наверняка у леса тебя теперь поджидает. Лук твой и меч твой у него на подпругах, но дай я хоть раны твою омою и хлеба тебе в дорогу соберу. ? Марья, если он узнает… ? Не узнает, брат! – настояла Марья, еще и сапожками в сугробе топнула, под руку его подхватила и к дому кузнеца повела. Когда уж она его братом называла, ничего с ней Добромир сделать не мог. Мать его, ее матери сестрой родной приходилась, а значит, крови одной они с Марьей всегда были, но вспоминали это не часто, хоть и помогали друг другу, как могли. При прежнем царе Марья, хоть и работала на кухне, да лишь потому что никто такие пиры не мог закатить, как она. А теперь как все: пироги, пряники да капусту квашенную к цареву обеду подавай. Она и в покои ему еду носила, потому что ее одну Гадон не трогал, за косу русую не дергал, юбку не задирал. То ли брата боялся, то ли еще какая оказия ему мешала, только не страшилась его Марья даже сейчас, когда Добромира в дом вела. ? Знала я, что не останешься, ? говорила она, у печи на лавку его усаживая. – Только не могу тебя таким отпустить. Чего он от тебя хотел? Куда послал? ? На смерть – не иначе, ? честно ответил Добромир, зная, что Марья все равно не отстанет. – Хочет, чтобы я жар-птицу ему привез в жены. ? Он совсем обезумел? Нет же никаких жар-птиц! Легенда это и только. ? Не легенда, ? вмешался внезапно кузнец Петро, сидевший так тихо за столом, что его и не заметили, а теперь бороду почесал и заговорил. – Про Ягару ты знаешь, а Ягара много лет живет на этом свете, ее еще моя бабка в детстве такой же как сейчас знавала. Так вот, бабка не только про Ягару рассказывала, но и про девицу рыжую, в леса пришедшую. Она на сносях была, когда сюда явилась. Кто такая, откуда пришла – ничего не говорила, только девочку тут в селе родила, а та, родившись, сразу крылья огненные выпустила, закричала и избу тут же сожгла всю: с сараем, садом и забором, ни колышка не осталось. Девица та в пламени птицей обернулась, дочь свою пылающую подхватила и назад в лес полетела. ? Сказка же, ? прошептал Добромир, с трудом на избитые плечи рубаху натягивая. – Он точно просто избавиться от меня решил, вот и все. Причину только нашел, наконец. Сказал – казнит, коль птицу не достану. Теперь или сгинуть надо, или… ? Птицу раздобыть! – за него закончила Марья. – Может, Ягара поможет? Она хоть и ведьма, хоть и старая, как сама ночь, но тебе ведь она помогала. ? Кто ее поймет эту Ягару, ? пробормотал Добромир, но делать нечего: кроме Ягары все равно даже спросить не у кого; пришлось признавать, что без нее никак, только даже посидеть ему перед дорогой было не суждено. ? Заметили, что Булата нет! Тревогу подняли! – закричал Егорка еще со двора, а потом ворвался в дом вместе с начинающейся метелью. – Они уже ищут коня. Царь сказал, что ты его украл… ? Я? Булата? Да это мой конь! Его мне отец еще жеребенком из заморских земель привез! – возмутился Добромир, но тут же понял, что напрасно – все равно царю ничего не докажешь, если в голову ему какая блажь ударила. Только зло теперь такое разобрало, что все же захотелось у брата и власть, и трон отобрать, чтобы не позволял он себе подобного, чтобы царство отцовское глупостью своей не поганил. Только поздно уже было о правах своих заявлять. ? Я найду эту птицу, ? пообещал он, с лавки вставая. – Найду и вернусь, чтобы не оставлять вас одних с таким царем. ? Я буду ждать, ? пообещала Марья. Петро только кивнул, а Егорка, почесав свой курносый нос, выбежал на ночную улицу, через забор царский перепрыгнул, ворота открыл, всех коней в конюшне распугал да надежней спрятался – ему, сироте, без Добромира защиты не у кого будет искать, но он все равно делал все, чтобы того не смогли нагнать. Добромир же через двор – один, второй и так до самого рва, а затем к лесу, где Булат,  как никогда смирный, замер у березы. ? Ну что, друг, не отдохнул? – спросил Добромир, потрепав коня по толстой шее. Тот фыркнул в ответ паром и головой мотнул, словно не терпелось ему вскачь. Огни заполняли подворья. Шныряли воины бритоголовые с дымными факелами, а метель поднималась, выла, за ворота снег закидывая. Обернулся Добромир, не хотел он дом покидать на этот раз. Не спокойно у него на сердце было, но в седло вскочил и даже тронуть бока Булата не успел. Тот сам понес его вперед, прямо через лес, будто знал, что дорога их лежит к ведьме Ягаре. Глава третья, в которой Ягара уму-разуму учит Метель, разгулявшись не на шутку, заметала все тропинки. В такую погоду никто не помчится искать беглеца, Добромир это понимал, но считал ее бедой, а не благом. Булат шагал вперед, проваливаясь в снег. Он давно перешел на шаг и упрямо фыркал, время от времени дергая головой. Так он не давал своему хозяину рухнуть в снег. Рубаха на Добромире промокла от крови, снег за шиворот попал и тулуп холодный, промерзший уже никак не помогал, только еще больше морозил, унимая боль, но силы царского сына покидали. Веки закрывались, голова то и дело падала, и только верный Булат шагал вперед, толкая головой рухнувшего на него хозяина. Поначалу Добромир одобрительно хлопал его по бокам, потом только бормотал что-то и, наконец, совсем затих. Булат дернулся, заржал призывно, но будто понял, что дело это безнадежное, постарался ускориться, все так же вслепую через валежник шагая, сучья ломая копытами. Изба перед ним выросла, как живая. Конь сделал шаг и встал на дыбы, видя огонь в окошке. Добромир мешком рухнул с коня в снег, того Булату и надо было. Он рванул к избе, стоявшей на трех столбах с пол-аршина* в высоту, стал бегать вокруг нее, снежные клубы поднимая. (*аршин равен приблизительно 71 сантиметру) ? Что за бестья опять приблудилась?! – зло спросил мужской голос из избы, а там и дверь открылась. Выглянул из избы богатырь широкоплечий, русоволосый с бородою короткою, явно ругаться хотел, но Булата увидел – сразу в лице переменился. ? Говорила я тебе, гости будут, ? нараспев сказала женщина из избы. – Иди, неси его сюда, Иванушка, будем его травами отпаивать. ? Что ты сразу не сказала, что друга ждать надо, а не погань какую? ? Та погань – мои друзья, ? хохотнула женщина и хлопнула в ладоши. Столбы избы сразу, словно ноги цапли, подкосились, опуская крыльцо ниже, только не стал Иван ждать, когда изба опустится, сам в сугроб спрыгнул и к другу своему верному на помощь поспешил. Когда-то, года два назад, Иван именно с Добромиром через рощу шагал, следы раненого вепря выискивая. ? Ведьма, говорят, в появлении тварей этих виновата. Ведьма, ? сказал Иван Добромиру зло. ? Ведьма? – вдруг спросил у них женский голос и оба обернулись. Добромир мгновенно меч свой поднял, а Иван и не понял почему. Перед ним стояла самая красивая женщина, какую он только видел – с волосами черными цвета вороньего крыла и в волосах этих солнечные блики бродили. Ее красный сарафан на расшитой узорами рубахе прятал самое прекрасное тело, какое только видел Иван. Шагнув вперед, закрыл он женщину от царевича и спросил, голоса своего не узнавая: ? Кто ты, прекрасна девица? Она ресницами иссиня-черными взмахнула, посмотрела на него глазами темными с поволокою, да представилась: ? Ягара я – та самая, о которой бабка твоя сказки страшные сказывала. Иван не поверил, но то и правда была именно Ягара – ведьма лесная. Вороною она обратилась и скрылась в лесу, прокаркав странное пророчество. Мол, найди меня, Иван, в лесу темном, коли любишь. Не хотел Добромир друга отпускать. Он-то не девушку видел, а чудище болотное: с острым носом, клыками огромными, когтями острыми, вся в тине зеленой. Сам пошел с Иваном и странное дело: треногая изба нашлась почти мгновенно, а на крыльце ее и правда девица черноволосая сидела. Смеялась потом Ягара, говорила – ходит добрый молодец, а ее никак не найдет, вот и решила она зельем колдовским воспользоваться. Выпила его и пошла им навстречу, а зелье то хитрое было: кто полюбить ее может – истинное лицо увидает, а кто не может – старуху. ? А я за какие грехи такую страхолюдину повидал? – спрашивал Добромир много позже. ? Почем мне знать? – смеялась Ягара. – Видимо, какая-то другая ведьма тебя заприметила раньше меня, да за собой определила. Шутки у Ягары всегда были такими, что Добромир их не любил. Не ясно было: где то шутка, а где пророчество древней ведьмы; а Ивану, не то дурню, не то мудрецу, все ее слова ? простая жены болтовня. ? Кинь дурное, корми нас лучше! – говорил обычно Иван, а в этот раз, принеся друга в дом, положил его на лавку и, хмурясь, так спросил: ? Сможешь помочь ему? ? Конечно, смогу. Царь ваш изувер, конечно, но я ведь ведьма, да и его срок еще придет не скоро. Взмахнув рукой, она призвала с чердака таз, а тот на лету воды где-то набрал, еще и нагрел. От второго движения ее тонкой изящной руки к ней чередою скляночки с травами прилетели, сами в ряд выстроились, сами открывались, высыпая нужную щепотку, а большая ложка, словно главная, сама варево в тазу замешала. Иван даже не дивился, только за тонкими руками Ягары с волненьем наблюдал. Пальцы ее длинные, словно перья на крыльях заморской птицы, взмывали – и воздух в избе менялся, а у Ивана кружилась голова, но глаз отвести он никак не мог. В себя пришел, только когда она дала ему теплую чашку. ? Выпей, мой хороший, я уже закончила, ? сказала она мягко и поцеловала его коротко. Иван только улыбнулся. Ему говорили, что ведьма его околдовала, как питомца приручила и развлекается, но он всегда знал, что это не так, особенно в тот миг, когда нагая рядом с ним оставалась. В ней ведьма словно исчезала, оставалась только дева юная, дева красная, любви и ласки ищущая, его жена, темная как ночь Ягара. Улыбаясь, он все же сделал глоток и окончательно очнулся. Он уже привык, что они связаны так сильно, что когда она магии отдавалась, то и его словно уносило куда-то, захватывало и дурманило, зато после жизнь становилась понятней, яснее и проще. Вот дом, вот жена, вот мир, в котором ты на своем месте, а если сила его миру понадобится, если придется за меч взяться, он об этом узнает, сам почует, и судьба весть принесет, а пока дело его – просто жену свою от тоски бессмертной лечить ласкою, может, оттает и сына ему родит, колдуна, конечно, но кого это волнует? Сделав еще глоток, он смог различить слова Ягары, сказанные не ему. ? Не смей вставать, ? велела она Добромиру. – Слушать не станешь, выкину обратно на мороз, царский отпрыск. Она явно злилась, иначе бы по имени называла. ? Чего ты, Ягара? – не понял Иван. ? А ничего, ? отмахнулась ведьма. – Царь ему плох, а кто ж в этом виноват? Люди или он сам? Старший царевич Добромир? Он и виноват, а теперь реку впавшую в море догоняет. Вот найдешь ты птицу огненную и что? Отнесешь ее брату, чтобы он еще сильнее и страшнее стал? Добромир не ответил. Он лежал на широкой лавке лицом вниз и только кулаки сжимал. На спине его целебная мазь толстым зеленым слоем лежала и шипела, пузырилась, странно похрустывала, словно живое болото. Иван только вздохнул. ? Ягара, не мучь ты человека… ? А ты не лезь. Что его жалеть? Не стану нипочем. Пока не скажет мне, что с птицей делать будет – ничего ему не скажу! ? Не знаю я, ? честно сказал Добромир. – Мне б сначала понять, что она такое. Может, она зло такое, какое и в царство нести нельзя. ? Птица – еще та страшная сила, но птиц я за всю жизнь ни разу не видела, ? внезапно призналась Ягара и, словно обычная хозяйка, стала накрывать на стол. – Только точно знаю: есть они. Не я, Кащеятус птицу встречал. Лет двести назад встретил он в лесу деву рыжую. Она достала большое серебряное блюдо и дунула на него. Морозные разводы от центра пробежали по краю, превращая блюдце в зеркало, в которой чьи-то воспоминания явились. Там рыжая девица в белом одеянии шагала по снегу босиком и улыбалась, а кто-то незримый, полупрозрачный шагал за нею, таясь. ? А я знаю, что ты здесь! – вдруг сказала рыжая и обернулась. – Ты точно здесь, так выходи, дай хоть посмотреть на тебя! Она развела в стороны руки и пламя по коже ее побежало. ? Только струсил старый мудрый Кащеятус. Любовь всем голову дурманит, ? пожимая плечами, сказала Ягара. – Не вышел он к ней, ко мне прибежал, ведьмин секрет молодости хотел. Только что ему мои секреты. Я до самой вечности такой буду и сгину юной, а он иное: он не от древних духов, а от людей. Не колдун, не человек, король темной стороны. Иван поежился. Из всех друзей Ягары Кащеятуса он особенно не любил, трудно с ним рядом было, а Добромир его не знал, но наблюдал за картиной в блюдце, чуть на бок повернувшись. Там как раз появилось отражение в зеркале, жуткое и по-заморски благородное. Мужчина не старый, не молодой, странный, бледный с резкими скулами, с глазами красными и волосами черными, где на висках терялась седина, сухими костлявыми руками взял кубок и выпил все, закрыл глаза, а открыв – себя не узнал. Там был добрый молодец со смуглой кожей и широкими плечами, едва в рубаху из черного шелка поместившийся. Таким он к ней и вышел, лица ее коснулся и пламя с ее кожи переметнулось на его руку. Крылья огненные распахнулись. Таял снег ручьями, от них разбегаясь, а зеркало чернело и угасало. ? Только магия эта временная. Настоящего она через пару дней и увидела, да обмана не простила. Птицей обернулась да улетела. Больше ее никто не видел. ? А не о ней ли у нас говорят? – спросил Добромир. ? Не знаю. Много раз хотела я увидеть ту рыжую, что пожар устроила, да никак не могу, только она ведьма еще та была; если от всех спрятаться решила, то спрячется и никто не найдет, ни я, ни Кащеятус. Упрямая маленькая огненная девица. Ладно, полно тосковать. Сейчас будем ужинать, а там переночуешь у нас, а завтра поутру к Кащеятусу и поедешь. Если кто тебе поможет, так только он, но помни: не решишь для себя чего хочешь – сгинешь. Судьба тебе большой дар приготовила, но испытывать она будет всерьез, прежде чем его вручить. С такими испытаниями и голову потерять не долго, а теперь вставай, я закончила. Зеленой жижи на спине, и правда,э не было. Она вся исчезла, остались только тонкие шрамы, изрезавшие сетью широкую спину, и ворох сомнений да вопросов без ответа. Глава четвертая, в которой судьба пути рисует Ягара, как добрая хозяйка, напоила его, накормила, больше не нравоучала, а просто спать уложила. ? Тебе силы на путь долгий нужны, отдыхай, ? настояла она. «Лучше бы настойки сонной налила», ? думал Добромир, глядя в темный деревянный потолок. В доме этом комнаты сами появлялись, там где их прежде и не бывало. Как такое возможно Добромир не знал и знать боялся. Просто была стена, а в ней дверь появилась, а за дверью – спальня почти такая же, как его прежняя, та что еще при дворце была, только чуть меньше. Ложе в ней с пологом, широкое, такое что руки можно раскинуть от края да края и думать о словах Ягары. Виновен ли он в власти Гадоновой? Виновен. В зеркало волшебное смотреть не надо ? как на духу виновен. Струсил, побоялся на брата оружие поднять, смуты в царстве не хотел. Бояре молчали, а что б они сказали, заяви он о своих правах? Что говорили бы они, потребуй он от них слова? «Верно, что они могли сказать, если я сам из царского дома ушел, как служка безродный», ? понимал он теперь, и оттого сон к нему не шел, обходя стороною. Где-то за стеной возмущенно и громко заржал Булат, точно волшебный конь, все о своем хозяине знающий. Что теперь делать, как птицу найти и что делать с ней после, Добромир не знал. Маялся почти до утра, а когда небо чуть посерело за маленьким окном, все же задремал неспокойно. И снился ему лес темный, а в нем тропа черная сквозь снег ложилась прямо к маленькому огоньку. Шел он по этой тропе, и ветер выл, снег в тулуп заметал, в сапоги набивал, да руки морозил. Рукавицы боевые от каждого шага все больше худились, истончались, а дыры в них появлялись, словно плавилась материя на его руках. Меч отчего-то раскалялся, а он все шел, пока не заметил очертания избы. Огонь в окошке мерцал, плясал, словно умирал на маленькой пичужке. Страшно стало Добромиру. Бросился он к избе, распахнул дверь дубовую, заглянул внутрь, о мече забыв. В пустой избе на полу перо лежало, пламенем объятое. Длинное, извитое с желто-алым узором на расширенном конце, словно глаз диковинный из заморских камней драгоценных. «Улетела птица», ? подумал Добромир, присел, взял перо огненное в руку, и побежало пламя по руке, кожу согревая. Вспыхнул рукав тулупа, и тогда Добромир испугался, выронил перо и пламя его обожгло. Опалило так яро, что подскочил он, проснувшись, потом холодным покрываясь. Руку болью так и жгло, но, сколько бы он не смотрел на ладонь свою богатырскую, ни ран, ни ожогов на ней не видел. «Чудные сны в ведьминой избе снятся, не иначе», ? решил он и никому о сне дивном говорить не стал. Вышел из комнаты своей новой, а дверь за ним исчезла, зато Ягара его уже ждала. Сидела у окна с прялкой и нить длинную черную тянула, такую что все вокруг нее чернело. Ведьма ее в клубок мотала и улыбалась. ? Не выспался? – спросила Ягара, взглянув на него своими глазами красивыми, только от взгляда нежного у Добромира холодок меж лопаток пробежал. ? Думал много, ? сказал он, к столу подступая, а перед ним вдруг скатерть вздрогнула и прямо из нее и выскочил горшок с горбушкой хлеба сверху. ? Умойся да ложку сам возьми. Вон в том бочоночке прямо за твоей спиной. Обернулся Добромир, и правда ? там где дверь была, теперь мостились полки со склянками, травами да бочонками разными. Из одних кости да лапки сушеные торчали, из других ? утварь кухонная. «Она пугает меня, что ли?» ? подумал Добромир, помня, что обычно таких ужасов в доме Ягары не видел. ? Можно и так сказать, ? ответила на мысль его ведьма. – К пути страшному готовлю. ? Чем он страшен? – спросил Добромир и пошел к бочке с ушатом умываться, а потом ложку деревянную, расписанную паучьими нитями брать. Как бы ни нервничал он, а аппетит у тела богатырский никуда не делся, даже сильнее стал, будто впрок хотело запастись. ? Ты много про Кащеятуса знаешь? Оно и видно, что не очень. Он царь нежити, нелюдей и прочей погани, как Ванечка говорит. «Хорош Ванечка, ? подумал Добромир, ? детина здоровенная, оглоблю в узел вяжет». ? Мне он ? Ванечка! – строго сказала Ягара и вдруг нить в ее руках лопнула почти с визгом, а она клубок погладила, словно зверька какого и к столу шагнула. – Вот тебе клубок волшебный, я ему путь до замка Кащеятуса рассказала, он тебя отведет, только по нитке иди. Где она упадет, там снег растает и тропа черная проляжет. Только помни, какую бы погань не увидел, не смей на нее нападать. Вот тебе перстень Кащеев, он сам мне его дал, с ним тебя никто не тронет, но если кровь черную прольешь ? смерть тебя ждет на земле Кащеятуса. Понял меня? Она даже перстень протянутый в кулак сжала, словно была готова истину сказанную, если придется, в голову вбивать. ? Понял я, ? смиренно сказал Добромир. – Даже если страх лютый придет ? не сражаться с ним, перстню твоему верить. ? Верно, ? одобрила Ягара и положила костяной белый перстень на стол. Камень в нем черный блеснул и стал как прежде темным, непроницаемым, словно сама пустота, свет весь пожирающая. Даже перстень брать страшно стало, но Добромир взял его, подержал в руках задумчиво, поняв, что аж аппетит от этой пакости пропал, а Ягара беспощадная его совсем огорчила: ? Надевай на руку правую. Это обязательно, а то в земли Кащеевы не войдешь. ? А клубок? – удивился Добромир. – Он же путь знает! По нитям Ягары он уже хаживал, ведьме доверял ? проверенная она была. Да и как не верить жене дружки лучшего? Только все равно не ясно было, как нить заговоренная не туда может привести. ? Он знает, но туда, куда ты пройти не сможешь ? не поведет, а коли земли сокрыты будут ? ходить тебе кругами век. Сказала, как предрекла и пошла мужа к столу звать. Делать нечего, надел Добромир перстень и мир сразу переменился. Тот был прежний, а вроде иной: повсюду нити разноцветные тянулись, силы незримые бродили. ? Что это? – спросил Добромир, перстень стягивая. Все сразу исчезло, а Ягара рассмеялась, к груди сонного мужа прижимаясь. ? Судьба твоя это. Как есть судьба, а ты кушай да в путь собирайся и так весь день в дороге проведешь. Повезет, если к сумеркам замок увидаешь остроносый. Глава пятая, в которой чудеса начинаются День стоял светлый. Солнце всю поляну залило. Снег как золото блистал. Соседская белка, пушистохвостая с ближайшей сосны к окошку прибежала, снег с его краешков смела: звала лесную девицу гулять. Нравилось ей в солнечный день бегать вокруг рыжей девушки, пока та по снегу танцует. Только Огнея сегодня не хотела танцевать. Все у нее не ладилось, а рукоделие ? особенно. Зачем она расшивала оберегами тканый пояс, да еще мужской, она сама не знала. Сила сама его создала, сила его требовала, а руки брали нитки и выводили руны мелкими стежками ? те что от темных сил оберегают, те что душу от зла хранят. Ладно обычно у Огнеи дело шло. Нить всегда ровно ложилась, а теперь все путалась. Злилась Огнея, бросала дело, ходила по избе неспокойно, затем вновь брала. Стежок. Один. Второй и снова нить в пучок сплелась, словно злая сила помешать ей хотела. ? Нет, ? вдруг сказала Огнея, отбросив работу в дальний угол. – Что я как безумная? Кому это надо? Зачем? Не буду ничего делать! Не стану! Она к окну метнулась, чтобы проверить, ждет ли ее еще белка, а та ускакала давно другие игры себе искать. Вздохнула Огнея, так и не увидев как пламя в печи полыхнуло, еще и искры белые по полу разбросало. Те быстро угасли, и следа не подав, зато Снежа встрепенулась. Надулась сова, крыльями взмахнула, просвистела призывно! ? Не уговаривай меня, Снежа! – зло отмахнулась Огнея, не обернувшись. Сова протяжно угукнула, почти взвыла, вытягиваясь во весь свой рост, крыльями замахала, а пламя в печи стихло. ? Ну что? – спросила Огнея устало, так словно всю душу ей этот пояс вынул. – Ну зачем мне в силу свою верить? Нет ее, Снежа. Нет! Я просто ведьма, матерью в лесу брошенная. Дочь какого-нибудь пришлого колдуна. Что в избе этой сижу? Зачем? Еще и пояса дурацкие делаю. Посмотрела она на пояс, хотела его взять да в огонь кинуть, а рука не поднялась. Снежа ей тоже не ответила. Она нахохлилась, в круглый белый шар превратилась, клюв в пух спрятала и глаза свои прикрыла – дескать, не говори со мной, глупая девочка, видеть тебя не хочу. ? Ну и не надо! – в ответ обиделась Огнея и на печь взобралась. Там у нее под подушкой блюдце лежало серебряное, через которое она мир видела. Уселась она поудобнее, подушками обложилась, блюдце на колени уложила, а потом как взмахнет рукой. Бусина красная из рукава на обод упала и побежала по кругу, пока блики в серебряной глади картиной не стали. Сначала туманной, потом ясной. Любила Огнея первым делом на зал царский смотреть. Там часто что-то интересное повидать получалось. Купцы заморские то диво-дивное привезут, то дары, для Огнеи все равно чудесные. Зал обычно светом был залит, а тут темно, хмуро, тучи будто за самим окном стоят. Да такие густые, что ничего за окном нельзя было различить, и свечи полумрак не разгоняли. Да и на троне царском не тот царь сидел. Давно Огнея не смотрела на людей. Она к скоротечности их жизни привыкнуть никак не могла, все забывала, что если снег сошел и снова выпал, в мире людском все трижды перемениться успело. Привыкла она к царю прежнему. Белобородому, улыбчивому. Глаз у него был добрый, светлый. И имя ему было под стать ? царь Светар. На месте его восседал другой, полностью противоположный, темный, всклокоченный, безбородый, только с щетиною невнятной и взглядом недобрым. ? Говори, куда он сбежал!? – требовал новый царь, посохом царским по полу ударив. ? Не знаю я, ? всхлипнул мальчик и нос мокрый рукавом утер. – Я только Булата упустил. Завозился у ворот, а он сам из конюшни и выбежал. Клянусь! Мальчик снова всхлипнул. Голову опустил виновато. Сам дрожит, а в сердце отвага клокочет. С ноги на ногу переминается, чтобы боль в поротом заде унять, а правду говорить все равно не желает. Это Огнея ясно видела по силе мальчика, по духу его светлому, неугомонному, сильному духу будущего богатыря. ? Не ври мне, Егорка, а то шамана заморского позову, он тебя проклянет! И не доживешь ты до рассвета, ? пригрозил страшный царь, бездушный, пустой человек, от которого у Огнеи все внутри сжималось от ужаса, а мальчик бояться не стал. Поднял голову, посмотрел на царя, но голову тут же склонил благоразумно и руки сцепил, словно покорный слуга. ? Простите меня, царь. Не знаю я ничего более. Виновен перед вами, что коня упустил, каюсь сердечно, но больше ничего мне неведомо. ? Хочешь сказать, и дружбу с братом моим ты не водишь? ? Как можно, царь? Кто Добромир, а кто я? Он добр ко мне был всегда, но какой же я ему дружка? Так, мальчишка без роду и делу. ? И скажешь, назад ты его не ждешь?! – негодовал царь. ? Жду, ? смело отвечал мальчик, головы не поднимая. – Он обещал меня на охоту взять, соболей стрелять вам на шубу новую. Это уметь надо. Это дело ладное. В будущем очень мне сгодится. Вздохнул царь, за голову схватился, а потом отмахнулся устало. ? Поди вон, пока не передумал да не велел тебя кнутом по хребту отходить, так чтобы переломился! Мальчик не ответил, поклонился и быстро отступил, выскочил за дверь, а там выпрямился, фыркнул зло как конь ретивый и двери язык показал. ? Не шали, ? сказал ему стражник, легонько по уху шлепнув для науки. Не хотел он, чтобы гнев царский на мальчишку обрушился, а Егорка все понимал, тер ухо, которое даже не покраснело от шлепка, дулся, но плелся домой. К розгам он давно привык и знал, что Марья полечит да вкусными пирогами откормит, а когда Добромир вернется и все на круги своя станет, будет ему награда за все. ? Добромир, ? задумчиво повторила Огнея, сама не понимая, откуда имя то в эмоциях ребенка смогла найти. Только произнесла, а картина на блюдце от мальчишки-то отъехала, помчалась по коридору, между залов проскочила и слетела в светлую спальню, пустую, явно брошенную. Полог кровати был закрыт, на столе в пыли лежали книги. В чернильнице паук поселился, паутину сплел и притих где-то в брошенном на столе пере. В комнате этой неприбранной и то светлее было, чем в царской зале. ? Его комната, что ли? – спросила Огнея и вздрогнула. Пламя на огарке свечи вдруг вспыхнуло, заискрилось, осветило всю спальню царевича Добромира и быстро угасло, волнение в груди у Огнеи распаляя. ?Уг-ш-гу, ? насмешливо выдала Снежа, крепче в жердь свою вцепившись. ? Поняла я. Все я поняла, ? пробормотала Огнея, спешно блюдце пряча и с печи слезая, чтобы пояс подобрать да нить распутать. Кого спасать и от чего ? она не знала, но чувствовала теперь очень ясно, что бредет по лесу зло за добром по пятам и никто его не учует кроме сердца ее, потому что так то зло сотворено, от всего оно скрыто, кроме связи вечной – связи, судьбой предначертанной. Все как в книге, которой она давно не верила. Глава шестая, в которой живет истинный ужас День в лесу был ясный, но чем дальше в лес уходила черная дорога, вокруг нити ложившаяся, тем больше Булат упрямился. Станет на тропе, бьет копытом, фыркает, дальше идти не хочет, топчется на месте и все тут. Добромир его не гнал, не бил сапогами по бокам, погладит по шее, вздохнет тяжело и скажет: ? Я тоже идти туда не хочу, еще и перстень этот, будь он неладен, но надо, Булат. Ты же не оставишь меня одного на этой тропе? Булат фыркал недовольно, воздух бодал ушами, но снова делал шаг, потом даже переходил на галоп. Когда клубок уменьшился вдвое, и дорога свернула в густой, совсем потемневший лес, где энергия темная сгущалась так, что перстень хотелось сбросить, в стороне вдруг замерцал огонек. Как завороженный Добромир на него засмотрелся, сон свой вспоминая. Хотелось свернуть ему с пути, броситься вперед к огню этому, но разум говорил, что нельзя с пути сворачивать. Клубок Ягарин тогда свернется и укатится прочь, а без него дорогу к Кащеятусу не найти. «А если она там? Если это жар-птица?» ? спрашивал он себя и головой качал от негодования. «Какая птица? Да если бы она в этих краях бывала, Ягара бы точно о ней знала. Ее это лес, а горы ? Кащеевы, не может здесь птицы быть», ? отвечал он себе. Булат делал еще шаг и, чувствуя его сомнения,  останавливался, фыркал вопросительно и тут же сомнения обуревали Добромира вновь. Он озирался. Ну точно пламя где-то там в лесу на поляне! «Охотники это привал устроили», ? говорил он сам себе, а рука во сне обожженная снова болеть начинала. Клубок почуял заминку, назад вернулся, взвизгнул гневно, на дороге прыгая, точно сам сейчас в чернь какую обратится и на него накинется. ? Иду, ? обреченно сказал Добромир и, дернув поводья, позволил Булату сделать шаг, только все равно озирался на мерцающий далекий огонек, не представляя даже, как для него с этим перстнем душа самой магии искрится. Вздыхал и шел во тьму густую как туман. Пару шагов во мрак и стук копыт зазвенел эхом. Не тропа под Булатом оказалась, но каменная дорога кривая, древняя с колоннами, разбитыми меж сухих деревьев. «Неужто тут когда-то была настоящая дорога? Неужто прямо с гор?» ? думал Добромир, поднимая глаза и видя снежные вершины уже совсем близко. Они нависали над лесом, словно снег грозились весь сбросить и замести дорогу вновь. Только подумал об этом Добромир, как посыпались снежные хлопья, как вздрогнули горы от рева, как грянул гром, а на вершину взобрался змей крылатый. Шею огромную выгнул, заревел в небо. Птицы лесные всполошились, разлетелись ввысь, с веток вниз нестройным роем летучие мыши сорвались. Окружили Добромира, крыльями хлопают, глазами красными сверкают, но близко не подлетают – видать, перстня боятся. Булат дернулся, на дыбы встал, едва назад не рванул, но одернул его Добромир, велел строго: ? Угомонись. Конь ты богатырский или трус подплужный, а Булат!? Голос уверенный, а у самого сердце едва в пятки не падает от зловещего хлопанья крыльев. Еще и завыло что-то во тьме. ? Ничего нам не будет, Булат, ? заверил он коня, сам уже ни во что не веря. – Надо только потерпеть. Булат не верил, ухом дергал, но шагал вперед по черной дороге. Покружили летучие мыши, а как вой волчий почуяли, так и разлетелись. Гроза гремела где-то над горами, но уносила ее вдаль, а змея крылатого на вершине уже не было. «Почудилось, что ли?» ? подумал Добромир и тут же о змее забыл ? впереди красные огни безумных глаз пылали, и волк рычал совсем рядом. Вышла навстречу ему красноглазая стая огромных призрачных волков, таких могучих, что их глаза красные, кровью налитые, над головой Добромира возвышались. Рычали волки, скалились. Кровь живая по их клыкам текла и, хоть тела их были призрачны, не верил Добромир, что монстры эти головы не откусят, коли захотят. ? Все хорошо, Булат. Идем, ? говорил Добромир, сам себя уговаривая, а Булат слушался и чинно делал шаг, будто не в диком лесу по страшной дороге шагал навстречу тварям из самых жутких сказаний, а по городской улице, чтобы народ на его могучую грудь мог посмотреть да хозяином полюбоваться. ? Молодец, Булат. Ты действительно настоящий конь богатыря, ? хвалил его Добромир, когда волки отступали. Скалились, дорогу кровью заливали, но отступали в тень. Затихал лес, а потом ухала в темноте сова. Хлопали крылья и лязг цепей о камни доносился с гор. ? Мать честная, куда же я иду? – вслух прошептал Добромир и тут же сам от ужаса поводья дернул. На дорогу вышел он! Упырь самый настоящий! Болотный, прогнивший. ? А-а-а-у-а, ? промычал он, остатками руки у шеи собственной махая. ? Храните меня духи дня, ? шептал Добромир, стыдливо выдыхая. Мерзости такой он никогда не видывал, а полугнилой оживший труп не унимался. ? Ву-а-га-ра, ? мычал он, хлопая себя по шее. ? Слушай, будь человеком, отойди с дороги! – взяв себя в руки, сказал Добромир. – Не могу я дать тебе по шее, но мне проехать надо. ? Ага-рар, ? возмутился упырь, но отступил в сторону, зато цепи явственней загремели. Дорога к самой горе подступила, а у подножья кости свалены, черепа, руки, крылья, лапы – все в единую кучу. ? Крепись, Булат, ? попросил Добромир. Конь фыркнул недовольно, справедливо сообщая, что крепиться тут явно надо не ему. Не думал Булат, что с кольцом Добромир видит много больше, чем Булат мог представить, что не туманные облака к ним выходили, не бродячий путник, да и вокруг не птицы кружили. Даже грохота цепей Булат не слышал, только редкий шум падающих камней да труху заснеженную у подножья. Добромир же видел истину и едва в седле держался, когда дорога свернула в ущелье, где по камням мохнатые пауки ползли размером в доброго теленка. «Если я отсюда вернусь, то точно никогда не стану бояться Гадона, прямо из штанов его вытрясу да посохом отцовским по голому заду перетяну, чтобы неповадно было!» ? ругался мысленно Добромир, крепче поводья сжимая. Темные тени за спиной сгущались, подбирались к нему, во что-то превращались, зловеще над головой вырастая. Меч хотелось выхватить да обернуться, разрубая все, что там есть, но он только зубами скрипел, видя, как по камням ползут раздутые слизни и пожирают нерасторопных пауков пастью с тремя рядами острых клыков. Нить вдруг под ногами Булата оборвалась и тот встал, потоптавшись на месте. Впереди был горный тоннель, внутри которого мерцал свет, слишком низкий, чтобы проехать верхом. Пришлось Добромиру спешиться. Взял он повод, хотел повести Булата за собой, но тот заупрямился, дернул его обратно, еще и головой покачал, мол, не иди. ? Не могу. Должен я, ? сказал Добромир. – Тебя могу оставить, да только как ты тут один? Булат голову уронил и поплелся за хозяином следом в полную тьму. Свет весь исчез, стоило сделать шаг. Под ногами что-то хрустело. Вокруг стонало, кричало, выло, а не видно было ничего, а Добромир шел, поводья сжимая, но даже стука копыт по камням не слышал, разве что собственные сапоги странно шуршали и хлюпали, будто то по соломе, то по грязи ступали, а потом свет резко ударил в глаза. Добромир рукой от него прикрылся, моргнул и поразился. Он стоял на каменной площади перед замком огромным, светлым со знаменами синими, но никого рядом не было, один Булат такой же растерянный. Делать нечего, пошел Добромир к замку, по лестнице поднялся к огромной двери, взялся за кольцо в драконьей пасти из металла светлого, постучал им по растопыренным когтистым лапам. Звук вышел глухой и прерывистый. Эхом по замку раскатился, но никто не поспешил ответить. Подождал Добромир, прислушался, на Булата обернулся, снова постучал, а дверь возьми и откройся перед ним сама. Скрипнула и приоткрылась. Он толкнуть ее хотел, а она вдруг распахнулась, словно не из тяжелого камня была, а из тонких досок да ветер легкий мог ее потрепать. Шагнул Добромир в светлый холл, стал оглядываться. Точно дом заморских королей! Картины тканые на стене. Статуи атлетов, словно колонны потолок держат, а по крутой лестнице вниз неслось чудище! Такое, что Добромир попятился. Пес огромный, трехголовый мчался вниз, ушами хлопая. Слюна с клыков метровых во все стороны летела. ? Прости меня, мама, за такую короткую жизнь, ? прошептал Добромир, к самой лестнице пятясь. Против такого монстра и меч не поможет, и тот при Булате остался. Простился Добромир с жизнью, зажмурился, а тут голос громогласный раздался: ? Церба, стоять! – велел он. Пес остановился, если он, конечно, был псом, и только самой слюнявой центральной мордой хлюпнул. ? Наш гость не намерен с тобой играть, ? уже тише сказал тот голос, и хозяин его вышел на свет. Кащеятус собственной персоной в черном сюртуке потрепал страшного зверя по подставленному уху и улыбнулся Добромиру странной зловещей и все же добродушной улыбкой с заметными клыками. ? Добро пожаловать в мой дом, царевич, ? сказал он. ? Почем знаешь, кто я? – поразился Добромир. ? По крови твоей, по крови. Ты как раз к обеду. Разделишь со мной трапезу. Идем, а то скучно мне тут одному. Цербуша, иди, погуляй во дворе, только коня не трогай, он ? не твоя забава. Цербуша ? громадина трехголовая метров пяти в холке ? радостно поскакала во двор, повизгивая так, что горы дрожали. Глава седьмая, в которой чудища мудростью своею делятся Привел Кащеятус Добромира в другой зал. Высокие окна в нем открывали вид на горную реку, что шустро бежала по склону, а черные птицы на камнях рядом с ней чинно чистили перья, раздували пушистые грудки и показывали ало-красный пух. ? Не удивляйся, что никогда не видел таких птиц, ? сказал Кащеятус, проходя к столу. – И в легендах ты о таких не слыхал. Это мои птицы, личные. Он сел за круглый стол, укрытый черной скатертью без вышивки, и указал Добромиру на одно из двух свободных мест. Стол накрыт был на троих и, подойдя к нему, Добромир поморщился, опасаясь средь еды увидеть какую-нибудь гадость колдовскую, но пахло от стола привычной медовухой. Занял Добромир место и растерянно осмотрелся. Негоже ведь за еду с грязными руками приниматься. Кащеятус усмехнулся, поднял подле себя с маленького блюда крышку, а там полотно мокрое свернутое лежит, взял он его и руки свои вытер, с интересом за гостем наблюдая. Хмыкнул Добромир, тоже крышку поднял. У него такое же лежит, пожал он плечами, взял его, развернул, а оно само давай руку отчищать, словно без перчаток Добромир по лесу в бурю ехал, а не в зимнюю пору. До перстня на пальце дошла тряпица, тронула его и вспыхнула алым пламенем, да осыпалась пеплом. Хмыкнул Кащеятус, да спрашивает: ? Как тебе с перстнем силы живется? ? Ох, простите, ? спешно сказал Добромир, снял его и ахнул. Мир весь словно краски лишился, поблек в одночасье. Зал был тот же, даже владыка Кащеятус не изменился, а только было все вокруг каким-то другим. ? Он мне не нужен более. Он уже твой, ? улыбаясь, сказал Кащеятус и открыл другое блюдо. – Не видишь, даже камень цвет уже изменил. Посмотрел Добромир на перстень и не узнал его. По серебру шли золотые узоры, на пламя похожие, а в центре сиял алый камень. ? Быть не может, ? не поверил он своим глазам. ? Почему не может? – удивился Кащеятус, манерно рыбу разрезая. – Ты маг и силой своей его заполнил. Пока вреда моим причинять не будешь, будут они признавать тебя и пропускать, а коль обидишь кого… ? Да какой же я маг? – поразился Добромир. – Я царев сын – тут ты прав, колдун, но магом я никогда не был, да и всю дорогу погань твоя мне покою не давала. Если это так она гостей твоих не тревожит… Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=55523479&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.