Под сенью зефирных облаков

Под сенью зефирных облаков Анна Филиппова Сара Чемберс переживала не лучшие времена. Не в силах оправиться после тяжелого развода, она совершенно разучилась радоваться обычным вещам. Ее не радовало ни творчество, ни дети, ни дружеские посиделки. Она даже забыла украсить дом к Рождеству. И вот однажды, будучи на грани нервного срыва, она попала под машину и очнулась где-то между реальным и загробным миром – в месте, где нет ни временных, ни пространственных ограничений, под сенью зефирных облаков… Теперь ей придется наблюдать за всем происходящим на Земле издалека, довольствуясь ролью зрителя. Ведь из таинственного пространства, расположенного между реальным и загробным миром, нет пути назад. Или все же есть? Глава 1 – Они согласились! – радостно прокричал Илай в трубку. От неожиданности я чуть не выронила из рук миску с клубничным джемом. В последнее время я крайне редко слышу его голос. С тех пор как мы развелись, наше общение стало носить эпизодический характер. Мы разговариваем от силы два раза в месяц и на строго определенные темы. Я лишний раз напоминаю ему, что когда дети у него, ему стоит проследить, чтобы Дороти почистила зубы перед сном, а Барни не забыл сложить в портфель Мистера Арчибальда, зеленого плюшевого зайца, которого он считает своим лучшим другом. Каждый раз, когда я даю Илаю ценные указания по поводу того, как ему стоит вести себя с детьми, он закатывает глаза. Я не вижу. Я просто чувствую. – Ты уверен? – на всякий случай уточняю я, протирая стол от капель клубничного джема. В этот момент из комнаты Барни доносятся звуки недовольства. Очевидно, Дороти снова пытается отобрать у него Мистера Арчибальда. Я кидаюсь в спальню. – Они предлагают пятьсот долларов за серию, – продолжает Илай. Я влетаю в комнату и обнаруживаю Барни, сидящего на кровати и печально смотрящего в окно. – Ты еще не одет? – возмущаюсь я. Барни виновато мотает головой. Я развожу руками и тяжело вздыхаю. Каждое утро начинается одинаково. Дороти просыпается сама, быстро надевает школьную форму, собирает волосы в высокий хвост и иногда даже чистит зубы. Когда я захожу в ее комнату, она уже стоит у порога с портфелем в руках. Она целует меня в щечку, я успеваю слегка потрепать ее по голове, на что она недовольно говорит: Я только что причесалась. Я понимающе киваю. Дороти радостно выскакивает из комнаты, пробегает мимо комнаты Барни и успевает прокричать ему что-то вроде: Пошевеливайся, мелкий паршивец! А Барни тем временем томно сидит на кровати и смотрит в окно, размышляя о своей тяжелой участи. Прямо как сейчас. – Она пыталась отобрать у меня Мистера Арчибальда, – лепечет Барни. – Понимаю, – сочувственно произношу я, поднимаю Мистера Арчибальда с пола, сдуваю с него пыль и торжественно вручаю его Барни. Он улыбается. Он так редко это делает, что каждый раз, когда по его лицу пробегает тень радости, мне хочется достать телефон и запечатлеть этот момент. Но Барни терпеть не может фотографироваться. Поэтому мне приходится просто сохранять его улыбку в одну из заветных папок своей памяти. – Мистер Арчибальд всегда будет с тобой, – говорю я и глажу Барни по голове. – Собираешь детей в школу? – догадывается Илай. – Да, – отвечаю ему я. Он закатывает глаза. Конечно. Он собирает их в школу за пять минут. Его утро проходит в тишине и благодати. Он даёт им на завтрак хлопья с молоком, довозит их до школы, затем возвращается домой и начинает спокойно работать. А я все делаю впопыхах. Просыпаюсь в шесть утра, пью ударную порцию кофе, привожу себя в порядок, открываю ноутбук и успеваю написать буквально несколько абзацев, пока дети еще спят. Затем иду на кухню и готовлю блинчики. Дети обожают блинчики с клубничным джемом. Пусть я не идеальная мать, но это я запомнила и никогда не предложу им на завтрак хлопья с молоком. Только блинчики с клубничным джемом, приготовленные с заботой и любовью. – Давай поговорим позже, – тяжело вздыхаю я и веду Барни в ванную. – Хорошо, – соглашается Илай. – Набери, как освободишься. Я киваю головой (знаю, он меня не видит, но чувствует каждое мое движение) и кладу трубку. Барни становится на стульчик и начинает умываться. Он делает это с такой неохотой, что мне хочет дать ему легкого пинка. Но я сдерживаюсь. Мой мальчик слишком ранимый. Любое необдуманное слово может вывести его из себя, и он начнет плакать. Я всегда старалась обращаться с ним максимально бережно и заботливо: как с фарфоровой статуэткой. И как бы сильно я не любила Дороти, я всегда буду ограждать его от ее нападок. В Дороти я уверена. С ней ничего не случится. Она сумеет за себя постоять, поскольку родилась со встроенной функцией самозащиты. А вот мой мальчик всегда нуждался в поддержке. Вот почему каждое утро я помогаю ему собираться. Барни выходит из ванной, я помогаю ему одеться, мы спускаемся на кухню. Дороти уже сидит за столом и намазывает блинчик клубничным джемом. Барни садится за стол, я кладу ему в тарелку блинчик, наливаю ему и Дороти апельсиновый сок, а себе – очередную порцию кофе. Надо бы мне перейти на чай. Я давно об этом думаю, но все никак. У меня вообще много планов, которые я не могу осуществить. Но ничего. Еще успею. В конце концов, мне всего лишь сорок. Будет завтра. Надо бы устроить посиделки с Бетти и Амандой. Пока дети завтракают, я открываю ежедневник и проверяю свои планы на день. С тех пор как Илай ушел, мне пришлось серьезно пересмотреть свой распорядок дня. Раньше мы вместе отвозили детей в школу, возвращались домой, вместе завтракали (Илай обожал яичницу с беконом и тосты с абрикосовым повидлом), затем уединялись каждый в своем кабинете и работали вплоть до обеда. Я писала очередной рассказ про Мисс Смузи, Илай работал над новой главой романа, который должен был стать шедевром. Затем я разогревала нам обед, мы устраивались на террасе, наслаждались курицей, фаршированной перцем, сыром и грибами, или легкими закусками, после чего снова расходились по кабинетам. Около четырех я шла на занятия йогой, затем забирала детей из школы. Пока они обедали и делали уроки, мы с Илаем продолжали писать. Вечером мы выходили на прогулку в Центральный парк Флоксвила, затем возвращались домой и садились ужинать. После ужина я укладывала детей спать, и мы с Илаем устраивались перед телевизором. Спать мы ложились ровно в двенадцать. Но теперь Илай ушел из нашей жизни. Конечно, я ценила каждую минуту, проведенную с детьми, но мне немного не хватало мужчины, которого я когда-то очень любила. Я закрываю ежедневник, допиваю кофе, смотрю в зеркало и поправляю волосы. Дороти выскакивает из-за стола, хватает за руку Барни и они бегут к входной двери. Я беру сумку и мы выходим из дома. – Поторопись! – кричит Дороти, запрыгивая в машину. Барни следует ее примеру. Он частенько пытается копировать ее движения. Наверно, меня должно это беспокоить. Но нет. Я не думаю, что в этом есть что-то ужасное. Она старше. Шустрее. Озорнее. А ему так не хватает энергии, сил и боевого духа. Пусть уж лучше он переймет все эти качества у родной сестры, чем у какого-то сорванца. Дети сидят в машине. Дороти что-то напевает себе под нос. Барни задумчиво смотрит в окно. Я сажусь на водительское сидение, вставляю ключ в замок зажигания. День обещает быть насыщенным. Я должна позвонить Илаю (одна маленькая компания вздумала делать мультик о Мисс Смузи, и он решил выступить моим агентом, за что я ему премного благодарна, поскольку это избавило меня от необходимости вести переговоры с людьми, знающим толк в деньгах, кассовых сборах, административных затратах и прочей ерунде), закончить рассказ, сходить на сеанс психотерапии, купить свежие овощи и фрукты на центральном рынке, приготовить ужин, а когда тетя Мэй придет сидеть с детьми, отправиться на заседание книжного клуба. Я терпеть не могу книжные клубы. Но Бетти, моя старая добрая подруга, ведущая светский образ жизни, является председателем книжного клуба Флоксвила, и каждый вторник праздные домохозяйки собираются, чтобы обсудить мой очередной рассказ (если, конечно, за неделю я успевала написать новый). Я довожу детей за две минуты. Они выпрыгивают из машины и растворяются в толпе, даже не посмотрев в мою сторону. Они запрещают мне провожать их до школы, и я отношусь к их желанию с уважением. К тому же у здания школы вечно проблемы с парковкой. Я возвращаюсь домой. – А вот и ты! – останавливает меня Розмари, когда я направляюсь к входной двери. Она живет в доме напротив. Недавно от нее ушел муж. Каждый раз, смотря в ее одинокие, исполненные глубокой печали глаза, я испытываю к ней чувство глубокого сострадания – до тех пор пока не вспоминаю, что и сама нахожусь абсолютно в той же ситуации, что и она. Я не знаю, сочувствуют ли мне посторонние люди, но не хотела бы, что кто-то относился ко мне так же, как я отношусь к Розмари: с оскорбляющей человеческое достоинство жалостью. – Привет, Розмари! – приветствую я свою дорогую соседку. – Не хочешь зайти ко мне не чашку кофе? – предлагает она. Она приглашает меня на кофе каждое утро, но я постоянно ей отказываю. Ей нужен собеседник. А мне нужно уединиться в своем любимом кабинете и погрузиться в упоительный мир Мисс Смузи – героини, к которой я отношусь так нежно и трепетно, словно она – мой третий ребенок. – Извини, – говорю я, пожимая плечами. – Мне нужно работать. Розмари понимающе кивает головой. Ее глаза наполняются слезами, но она натягивает на лицо нарочитую улыбку и делает вид, будто не расстроилась. Черт возьми, как же я ей сочувствую. Я захожу в дом. Мне хочется плакать. Но я держу себя в руках. Со дня нашего развода прошло почти полгода. За все это время я ни разу никому не рассказывала о том, что творится у меня на душе. Даже тете Мэй – человеку, ближе которого для меня нет на всем белом свете. Даже Мелани, моему психотерапевту. Даже Аманде, моей родной сестре. Даже Бетти, моей лучшей подруге. Хотя все они, наверняка, готовы меня выслушать. Но так уж вышло, что я не привыкла изливать душу. Даже самым близким людям. Мой кабинет находится прямо напротив кухни. Его окна выходят на улицу, проходящую перед моим домом. Работая над новым рассказом, я могу наблюдать за детьми, играющими в догонялки. Я открываю дверь. Лучики утреннего солнца ложатся на книжные полки, освещая переплеты поэтических сборников. Сквозь открытое окно проникает приятный весенний ветер. Каждый раз, заходя в кабинет, я испытываю невероятное чувство гордости. Я создала его своим руками. Не без помощи Илая, но все же. Я долго мечтала о собственном кабинете. Когда он у меня появился, то я пообещала себе, что буду проводить в нем все свое свободное время (если только это не будет нарушать интересы семьи). Так и вышло. Здесь я создала свои лучшие произведения. Здесь осознала, что моему браку пришел конец. Здесь впервые попробовала пирог из топинамбура. После развода кабинет и вовсе стал моим убежищем. Здесь меня никто не беспокоил. Ни дети, ни соседи. Никто. Стоило мне об этом подумать, как у меня зазвонил телефон. Я достаю его из кармана джинсов и смотрю на экран. Я не верю своим глазам. Мне звонит мама. Она не звонила мне месяца три. Хотя, если честно, у меня не было ни малейшего желания с ней разговаривать. Мне не хватало ее в детстве. И в юности. И даже в молодые годы. Но теперь, когда я стала взрослой разведенной женщиной, матерью двоих детей и автором детских книг, я против того, чтобы она принимала участие в моей жизни. Я не хочу брать трубку. И при этом понимаю: если я не отвечу на ее звонок сейчас, она не будет звонить мне еще минимум полгода. За это время ее голос окончательно сотрется из моей памяти. А я не готова ее потерять. Все-таки она моя мама. Я отвечаю за звонок. – Какого хрена ты развелась и ничего мне не рассказала?! – приветствует меня мама. Она говорит так, словно я провернула за ее спиной денежную операцию и скрыла от нее прибыль. Я не собиралась рассказывать ей о разводе. Я не хотела, чтобы она знала. – Аманда проговорилась? – сразу догадываюсь я. – Конечно! – восклицает мама и разводит руками (я не вижу, я просто чувствую). – В отличие от тебя, она хотя бы иногда мне звонит. Это правда. Аманда находит в себе силы поддерживать с мамой связь. Она всегда была более покладистой, чем я. Пока я играла в войнушки и стреляла из рогаток, Аманда сидела дома, читала поэзию Энн Бронте, вышивала и готовила клубничные капкейки. Она обожала мыть полы и поливать цветы. Я же приходила в бешенство от домашней работы. Однако потом все изменилось. Я стала домашней. Она – оторвой. Я вдруг полюбила готовить и делать домашнюю работу. Аманда осознала, что мечтает о сцене. Однако характер ни у нее, ни у меня так и не изменился. Она оставалась спокойной. Я – вспыльчивой и чересчур эмоциональной. – Убью паршивку! – заявляю я и ударяю рукой по столу. – Не сердись на нее, – заботливо говорит мама. – Лучше расскажи мне, что случилось. – Не сейчас, мама, – отвечаю я и включаю ноутбук. Я открываю файл с рукописью. Мне остается дописать еще буквально несколько страниц. После чего я отправлю рукопись Полу, своему издателю. Он перешлет ее редактору. Примерно через две недели моя книга будет опубликована, и Пол устроит мне встречу с моими маленькими читателями. – Мне жаль, что ты не хочешь обсуждать со мной свои проблемы, – томно произносит мама. В этот момент я должна проникнуться к ней состраданием и пониманием. Но нет. Я ничего не чувствую. – Он тебе изменил? – начинает строить догадки мама. – Тебя это не касается! – негодую я. Моя мама никогда не отличалась тактичностью. Я до сих пор помню, как она заявила, что я безвкусно одеваюсь при Джоне Меддоке, парне, в которого я была тайно влюблена. И сейчас, когда ей стоит просто пожелать мне удачи и положить трубку, она начинает говорить вещи, которые выводят меня из себя. Я с трудом сдерживаю эмоции, делаю над собой усилие и произношу: – Знаешь, мама, я тебе обо всем расскажу, когда буду готова. Мама закатывает глаза. Затем пожимает плечами. И в конце концов говорит: – Как знаешь, Сара. Сара… Мама почти никогда не называла меня по имени, что было довольно странно, ведь именно она мне его дала. Я чувствую легкую дрожь во всем теле. Ярость сменяется нежностью, и я невольно начинаю улыбаться. – Пока, мам, – говорю я смягченным тоном. – Удачи тебе, – говорит мама. Я кладу трубку. Наверно, я должна была сказать, что люблю ее. Плевать, что она поручила наше воспитание тете Мэй, что на первом месте у нее всегда была карьера и что мы не получали от нее ни любви, ни заботы. Она все-таки моя мама. Я иду на кухню, чтобы налить себе кофе и в этот момент вспоминаю, что должна позвонить Илаю. Я возвращаюсь за телефоном и набираю его номер. – Ну, наконец-то! – недовольно произносит Илай. – Прости, – говорю я и наливаю себе кофе. – Мама позвонила. – Да? – удивленно спрашивает Илай. Он не знает мою маму. К ней в гости я на ездила, а на нашу свадьбу она прийти не изволила. Но я ничуть не жалею, что мой бывший муж не знаком с моей матерью. – Так вот, – продолжает Илай, – продюсер хочет встретиться с тобой послезавтра. Черт. Я абсолютно не готова к встрече с продюсером. Мне придется обсуждать с ним денежные вопросы, а я в этом ничего не смыслю. Он попросит меня ознакомиться с текстом контракта, и я буду вынуждена мило улыбаться, делая вид, будто я страшно рада, что кто-то решился снять мультик по моим произведениям. Нет-нет, я, в самом деле, этому рада, но мне бы хотелось, чтобы административно-финансовые вопросы решились сами собой, без моего участия. – Ты обещал мне помочь, – отчаянно заявляю я, наблюдая за тем, как ветер колышет гортензии на моем палисаднике. – Я помню, – уверенно отвечает мне Илай. – Я пойду с тобой. Слава Богу. Я буду не одна. Илай поможет мне не ударить лицом в грязь. – Спасибо, – выдыхаю я и делаю глоток кофе. – В четверг, в пять, – говорит Илай. – Я за тобой заеду. Его слова звучат словно звуки фанфар. Я вдруг ощущаю легкую радость. До меня, наконец, доходит, что если мультфильм по моим произведениям будет удачным, это сделает меня популярной. У меня есть новая цель, и это прекрасно. С тех пор как мы развелись, я перестала ощущать благость бытия, разучилась радоваться мелочам, и лишь веселые возгласы детей порой приводили меня в чувства. – Пойду работать, – говорю я. – Пока – отвечает Илай. Я кладу трубку и залпом допиваю остатки кофе. Затем возвращались в кабинет, сажусь за стол, делаю глубокий вдох и, наконец, начинаю писать. Глава 2 – Ты так и не рассказала мне, что произошло между тобой и Илаем, – томно произносит Мелани, наблюдая за тем, как я разминаю пластилин. Она смотрит на меня спокойным, вдумчивым взглядом и пытается проанализировать мое текущее состояние. Она похожа на героиню старых фильмов: у нее кудрявые темные волосы, голубые глаза, добрая улыбка, фарфоровая белая кожа. Она одета в красный костюм. Ее движения гибки, пластичны, немного волнительны. Она обладает потрясающей выдержкой. Я рада, что она согласилась со мной поработать. Я хожу к ней уже третий месяц и так и решилась откровенно рассказать ей о том, как мне больно и как сильно я жалею, что мой брак полетел ко всем чертям. Но один ее вид приводит меня в состояние спокойствия. Я смотрю в ее бездонные глаза и представляю пляж с белым песком, омываемый водами чистейшего, искристого океана, отражающего бескрайнее синее небо с зефирными облаками, вдыхаю аромат кокоса и чувствую, как ветер обдувает мое тело. Я прихожу к ней в кабинет не ради того, чтобы излить душу, а ради того, чтобы насладиться энергией гармонии и спокойствия, которой наполнен каждый ее жест. Мелани протягивает мне печенье. Кокосовое. С шоколадной крошкой. Если бы я не развелась, то никогда бы не узнала, что в кабинете психотерапевта всегда есть что-то сладенькое. Впрочем, может, Мелани держит печенье специально для меня? Она ведь знает, что я душу продам за Кокосанку. Я откладываю пластилин, беру печенье, внимательно его изучаю, а затем отправляю себе в рот. Крошки шоколада оттеняют немного приторный вкус кокоса. Я начинаю улыбаться. В последнее время я улыбаюсь лишь в моменты, когда пробую что-то вкусное. – Ты уверена, что нам стоит об этом говорить? – спрашиваю я Мелани, дожевывая печенье. Она пожимает плечами. Во время наших сеансов она практически всегда молчит. Видимо, ей кажется, что так я быстрее разговорюсь. Мы ведь не можем сидеть целый час в абсолютной тишине. Внезапно я ощущаю острый приступ боли в области груди. Это она – та самая боль, что сковывает мое сердце вот уже несколько месяцев. Порой она затихает. Но я чувствую ее каждый день, каждую минуту, черт возьми. Эта боль не оставляет меня ни на одно мгновение. Я чувствую ее даже, когда сплю. – Так что у вас произошло? – не отступает Мелани. У меня нет ответа на этот вопрос. Я судорожно начинаю вспоминать последние месяцы нашей совместной жизни. Они были ужасными. Пожалуй, это был худший период моей жизни. Мы спали в разных комнатах и практически не разговаривали. Илай даже не спускался к завтраку. Я могла приготовить омлет с соусом табаско, тосты с вишневым джемом и вафли с клубникой и взбитыми сливкам, а он все утро оставался в своей комнате. Он сделал мне больно. Но я надеялась, что мы выберемся из кризиса. Я старалась, как могла. Но ему было плевать. Я чувствую, как мои глаза наполняются слезами. Я не плакала десять лет. Последний раз я разрыдалась на нашей с Илаем свадьбе. От радости. Но сейчас к моим глазам подступили слезы горести и печали. Что ж. Рано или поздно это должно было случиться. – Он изменил мне, – говорю я срывающимся голосом. – Но проблема не в этом. Мелани удивленно приподнимает брови и смотрит на меня испытующим взглядом. Сегодня она от меня не отстанет. Мне придется рассказать ей о том, как был разрушен мой брак. – Когда-то мы с Илаем состояли в свободном браке, – с трудом произношу я. Глаза Мелани округляются. Она смотрит на меня словно на сумасшедшую. Удивительно, но мне совершенно не стыдно. Я никому не рассказывала о том, что когда-то наши отношения были свободными, и нас обоих это устраивало. Я знала обо всех пассиях Илая. Он знал о моих. Мы были друг с другом настолько откровенны, что, казалось, в нашем союзе не было ни капли вранья – он был словно чистейшее горное озеро, отражающее каждую частичку природы: небо, солнце, облака и верхушки сонных деревьев. Но однажды мы решили, что пора перейти на другой уровень, исключить из нашей жизни третьих лиц и сосредоточиться друг на друге. С тех самых пор наши отношения начали разваливаться. Я стала вести себя как праздная домохозяйка, Илай – так, словно он был последним мужчиной на всем белом свете. Он вдруг стал требовать от меня столько внимания, сколько я не могла уделять ни детям, ни даже самой себе. А я стала разговаривать с ним как стерва. – Видишь ли, когда мы состояли в свободных отношениях, меня это вполне устраивало, – говорю я, пытаясь сдерживать слезы. Мелани протягивает мне платок. Я вытираю глаза. Немного прихожу в себя. – Потом мы решили, что пришло время сосредоточиться друг на друге, – продолжаю я. – И это привело к катастрофе. С каждой секундой в глазах Мелани появляется все больше удивления. Она старается сохранять спокойное выражение лица. Тщетно. Ее взгляд говорит сам за себя. – В таком случае почему ты считаешь, что он тебе изменил? – спрашивает она. Я взмахиваю руками и откидываюсь на спинку кресла. Меня переполняют эмоции. Я вспоминаю, как сильно была зла на Илая, когда он сообщил мне, что у него был секс с моей тренершей по йоге. С тренершей по йоге, черт возьми! Я бы легко простила его, заведи он интрижку с художницей, поэтессой или преподавательницей французского. Но иметь секс с тренершей это даже хуже, чем иметь секс с официанткой. Я думала, что смогу найти в себе силы и забыть об этом. Но этого не случилось. С каждым днем я злилась на него все больше и больше. Мне казалось, что я превращаюсь в один большой комок ненависти. В конце концов я сказала Илаю, что хочу развод. В ответ он просто кивнул голово – словно сам он уже давно решил, что нам стоит расстаться. – У него был секс с Нэнси, моим тренером по йоге, – наконец, выговариваю я. Я произношу эту фразу спокойным тоном, но внутри меня все бурлит. – Я не смогла его простить, – продолжаю я. – Чудно, – говорит Мелани с загадочной улыбкой на лице. Порой она выводит меня из себя. Ее улыбка такая радостная и задорная, что кажется, будто она надо мной издевается. В моменты, когда она улыбается, мне хочется влепить ей пощечину. Хотя я прекрасно пониманию: она не виновата в том, что в моей жизни творится полный бардак. – Думаю, для первого раза хватит, – говорит Мелани. Я изумленно мотаю головой. Что значит для первого раза? Я хожу сюда уже несколько месяцев. – Сегодня ты впервые заговорила о том, что тебя беспокоит, – говорит Мелани, прочтя вопрос в моих глазах. Я пожимаю плечами, беру еще одно печенье, с наслаждением отправляю его в себе в рот и встаю с кресла. – Увидимся на следующей неделе, – говорит Мелани. Я киваю головой и выхожу из кабинета. Девушка на ресепшн провожает меня взглядом. Я выхожу на улицу. Ветер начинает ласкать мои волосы. С внутреннего двора здания доносится запах вишни (видимо, кто-то поблизости готовит вишневый пирог). Я сажусь в машину, вставляю ключ в замок зажигания и еду домой. Не знаю, помог ли мне сегодняшний сеанс, но у меня возникло ощущение, будто ледяная корка, покрывающая мое сердце, немного подтаяла, как если бы на нее случайно попал лучик солнца. Наверно, это хорошо. Возможно, моя попытка откровенно рассказать Мелани о том, что я чувствую, – это мой первый шаг к исцелению. Глава 3 Я дописываю последнее предложение. Мой рассказ окончен. Я ставлю точку и торжественно набираю завершающее слово конец. Совсем скоро мое новое детище увидит свет. Каждый раз, когда я дописываю очередной рассказ про Мисс Смузи, то осознаю, что делаю мир немножечко лучше. Я искренне за нее переживаю. Иногда я даже не знаю, что ее ждет. Ее приключения настолько неожиданны, бурны и насыщенны, что порой мне хочется поскорее закончить рассказ только ради того, чтобы узнать, к чему приведут новые перипетии ее жизни. Я откидываюсь на спинку стула. Мое тело истощено. В моей голове тишина. Моя душа требует отдыха. Каждый раз после написания нового рассказа я чувствую легкое опустошение. Но мне приятно осознавать, что совсем скоро на книжных прилавках появится моя новая книга, и любознательные читатели с забавными глазками и пухлыми губками, обнаружив очередную яркую обложку с изображением Мисс Смузи в виде жизнерадостной клубнички, начнут выпрашивать мою книгу у родителей, и те не смогут им отказать. Половина двенадцатого. Я закрываю ноутбук и иду на кухню, чтобы отпраздновать завершение книги лимонной тарталеткой и чашечкой ароматного кофе (первой за сегодняшней день). Не успеваю я дойти до плиты, как тут же слышу звонок в дверь. Интересно, кто бы это мог быть? Я не жду гостей. В этот момент меня осеняет: сегодня двадцать пятое декабря. Светлый праздник Рождества. И мой день рождения. Мой день рождения, черт возьми. Мне вдруг становится стыдно за то, что в этом году я не стала украшать дом ни гирляндами, ни рождественскими фигурками, ни мишурой, ни волшебными фонариками. Я даже елку не наряжала. Я лишила своих детей праздника. Это ужасно. Они имеют полное право меня ненавидеть. Плевать, что я забыла про свой день рождения (хотя помнила о нем вчера). Но мне нет прощения за то, что я испортила Рождество. Кстати, почему дети меня не поздравили? Решили отомстить за то, что я не нарядила елку? Со мной происходят страшные вещи. Мне срочно нужно делать что-то со своей жизнью. И я непременно встану на путь исцеления. Возможно, даже сегодня. Я открываю дверь. На пороге стоит тетя Мэй. Моя дорогая и любимая тетя Мэй – женщина, которая научила меня отличать хорошее от плохого и привила мне любовь к искусству. Тетя Мэй всегда была главной женщиной в моей жизни. Вот и сейчас, когда я так сильно нуждаюсь в ее поддержке, она приходит мне на помощь. – Тетя Мэй, – нежно произношу я, и из моих глаз катятся слезы. Я плачу второй день подряд. Наверно, это ненормально. Я крепко обнимаю тетю Мэй. Мы виделись с ней два дня назад, но я успела соскучиться по ее изнеженному голосу, добрым глазам и едва уловимому запаху корицы, которым пропитана вся ее одежда. – Все хорошо, милая, – нежно произносит тетя Мэй, прижимая меня груди. Она всегда говорит мне эту фразу. Тетя Мэй пришла в мою жизнь, когда мне было два года. Мама строила карьеру певицы. Ее часто не было дома. Она ездила на гастроли, давала сольные концерты и иногда даже записывала альбомы. Она жаждала славы. Я ее понимаю. Честно. Но до сих пор не могу простить за то, что она лишила меня своей любви. Хотя… если бы не ее стремление стать знаменитой певицей, я бы не узнала тетю Мэй. Наверно, я должна быть благодарна маме за то, что ее вечно не было дома. Когда мне было три, от нас ушел папа. Он с уважением относился к желанию мамы построить музыкальную карьеру, но однажды она заявила ему, что если перед ней встанет выбор: семья или сцена, она выберет сцену. Это вывело его из себя. Я до сих пор помню день, когда он собрал чемодан и ушел из дома. Я слышу звук закрывающейся двери и чувствую запах сигареты, которую он решил выкурить на дорожку. Я простила его за то, что он ушел. Но не простила за то, что он со мной не попрощался. Через год после ухода отца мама родила Аманду. Она закрутила роман с каким-то продюсером. Он оказался женат и сказал, что не планирует принимать участие в жизни ребенка. Мама хотела сделать аборт. Но в последний момент передумала. Порой я думаю о том, что у меня могло и не быть сестры. Но тут же отсекаю эти мысли. У меня есть Аманда. Добрая, прекрасная Аманда. И несмотря на то что она решила пойти по маминым стопам и строит карьеру певицы, я все же ее люблю. Я пытаюсь прогнать детские воспоминания. Я вообще стараюсь не вспоминать о детстве. Это наводит на меня невыносимое чувство тоски. Тетя Мэй достает платок и вытирает мне слезы. Нежно и заботливо. Словно я так и осталась маленькой, беззащитной девочкой. Я постепенно прихожу в себя. Тетя Мэй проходит в холл, снимает пальто: фиолетовое, с огромными пуговицами и высоким воротником. Она была в нем, когда впервые пришла к нам в дом. Если вдуматься, этому пальто должно быть не меньше тридцати семи лет. Но оно ничуть не изменилось. Как и тетя Мэй. У этой женщины удивительная судьба. Она родилась в маленьком городке. Её отец был военным. Мама – театральной актрисой. Все свое детство тетя Мэй грезила о сцене. Она пела, танцевала, декламировала стихи. Когда она встретила своего будущего мужа, ее пригласили работать в Мулен Руж. Она сказала Кевину (так звали ее будущего мужа), что намерена переехать в Париж. Он ответил, что последует за ней хоть на край света. Тетя Мэй и Кевин переехали в Париж. Поженились. Тетя Мэй танцевала в Мулен Руж. Кевин открыл булочную на улице Лепик (если бы я только могла описать словами, какие изумительные бриоши он готовит!). Через три месяца после переезда Мэй узнала, что беременна. Она была в замешательстве. Она не планировала ребенка. А вот Кевин был на седьмом небе от счастья. Она сказала ему, что хочет сделать аборт. Кевин был в шоке. Но он так сильно любил тетю Мэй, что был готов поддержать любое ее решение. Он согласился на аборт с условием, что рано или поздно у них все же будут дети. Тетя Мэй пообещала ему, что как только она добьется славы, они непременно заведут детей. Она сделала аборт. Однако во время операции возникли непредвиденные осложнения. Через месяц после аборта врач сообщил тете Мэй, что она никогда не сможет иметь детей. Тогда она впервые осознала, как сильно хочет стать матерью. Она плакала неделю. Кевин был рядом. Каждый день. Каждую минуту. Когда тетя Мэй пришла в себя, то решила, что должна посвятить свою жизнь воспитанию чужих детей. Так она стала няней. Когда я узнала, что они с Кевином переехали во Флоксвил, моей радости не было границ. Мы с ней всегда поддерживали связь. Но мне приятно осознавать, что я могу в любой момент прильнуть к ее груди. – Я не ждала тебя так рано, – говорю я, помогая тете Мэй присесть за барную стойку, отделяющую гостиную от кухни. – Я пришла, чтобы помочь тебе нарядить елку и украсить дом, – заявляет она бодрым тоном. Я смотрю на нее изумленным взглядом. Тетя Мэй – моя спасительница. У меня не было сил создавать в доме атмосферу рождества, но она пришла, чтобы мне помочь. – Я не могу допустить, чтобы твои дети остались без праздника, – говорит тетя Мэй, мотая головой. В ее голосе слышатся нотки осуждения. Она недовольна, я знаю. Я и сама недовольна. Да что там недовольна – я готова лишить себя сладкого, лишь бы загладить вину перед детьми. – Мы обязательно нарядим с тобой елку, милая тетя Мэй, – произношу я, обнимая свою спасительницу за плечи. – Но сперва я предлагаю выпить кофе. Тетя Мэй усмехается и развозит руками. Ей не нравится, что я постоянно пью кофе. Но что поделать. Я терпеть не могу чай. Я достаю из буфета свою любимую турку, насыпаю в нее две ложки кофе, наливаю воды. Тетя Мэй неодобрительно качает головой. Я не вижу. Я просто чувствую. Я ставлю турку на плиту, выкладываю на тарелку лимонные тарталетки, которые я приготовила накануне (по рецепту Кевина, между прочим), поворачиваюсь к тете Мэй и вижу в ее руках маленькую коробочку, перевязанную подарочной ленточкой. – Что это, тетя Мэй? – спрашиваю я и мои глаза загораются от любопытства. – С днем рождения, моя девочка, – нежно произносит тетя Мэй, двигая коробочку ближе ко мне. Да. Конечно, она помнит про мой день рождения. Она поздравляет меня каждый год. Почти. Я не знаю, смогу ли когда-нибудь найти слова, чтобы поблагодарить тетю Мэй за заботу и доброту. Но знаю, что лучше нее нет никого на всем белом свете. – Спасибо, тетя Мэй, – произношу я и чувствую, как к моим глазам снова подступают слезы. Нет. Я не буду плакать. Это было бы чересчур. Тетя Мэй смотрит на меня с невыразимой радостью. Ее губы расплываются в улыбке. Я начинаю развязывать ленточку, с трудом сдерживая слезы. Тетя Мэй внимательно наблюдает за моими движениями. Ее взгляд исполнен нежности и благодати. Я открываю коробочку и обнаруживаю в ней жемчужное ожерелье. На несколько мгновений мое сознание отключается и я мысленно переношусь в события тридцатилетней давности. Я, озорная десятилетняя девчонка, сижу на качелях во дворике у нашего дома. У меня день рождения. Но мне не до веселья. Все дело в том, что я не получила подарок, на который рассчитывала. Брайан, мальчик из соседнего дома, называвший меня своей невестой, подарил мне плюшевого зайца. Хм. Мне казалось, я заслуживаю более взрослого подарка. Например, жемчужного ожерелья. Тетя Мэй сидит на крыльце в кресле-качалке, читает вечернюю газету и попивает чай. – Все хорошо, милая? – обращается она ко мне. Я киваю головой. Тетя Мэй оставляет газету и стаканчик с чаем, спускается с крыльца и присаживается на качели рядом со мной. – Я вижу, что не все, – произносит она и гладит меня по голове. Я смотрю в ее бездонные глаза и понимаю: я могу рассказать этой женщине обо всем на свете. – Брайан подарил мне игрушку, – печально произношу я. Тетя Мэй удивленно приподнимает брови. – А я хотела, чтобы он подарил мне жемчужное ожерелье, – произношу я обиженным тоном. – Милая, ему это не по карману, – разводит руками тетя Мэй. – Но поверь мне, однажды кто-нибудь непременно подарит тебя жемчужное ожерелье. С тех пор я ни разу не вспоминала о том, что когда-то мечтала получить в подарок жемчужное ожерелье. Но сегодня, в день моего сорокалетия, тетя Мэй напомнила мне о том, что детские мечты непременно должна сбываться. – Тетя Мэй, – говорю я срывающимся голосом, – у меня просто нет слов. Тетя Мэй гладит меня по голове. Я снова прижимаюсь к ее груди. Кажется, я готова наряжать елку. И делать домики из имбирных пряников. И клеить снежинки на окна. Варить глинтвейн и печь шоколадные кексы. Кажется, я снова ощущаю дух Рождества. – Где у тебя игрушки? – спрашивает тетя Мэй. – В кладовке, – отвечаю я, наливая нам кофе. Тетя Мэй берет лимонную тарталетку, несколько секунд крутит ее в руках, словно проверяя на предмет изъянов, а затем отправляет себе в рот. – Узнаю, – говорит она. Еще бы. Рецепт Кевина не узнать невозможно. Мы выпиваем по чашке кофе. Тетя Мэй достает игрушки, мишуру и гирлянды и принимается украшать дом. Я замешиваю тесто для имбирных пряников. Вместе мы обязательно создадим в моем доме дух Рождества. Когда дети вернутся из школы, все уже будет готово. Надо будет купить им подарки. Обязательно. Какое Рождество без подарков? Глава 4 Я открываю бутылку Шато Марго, достаю из буфета высокие бокалы. Я сделала невозможное: за несколько часов приготовила праздничный ужин и накрыла на стол. Тетя Мэй в очередной раз сотворила со мной чудо. Мой стол буквально ломится от еды. Я приготовила киш с капустой, тушеную индейку, кус-кус с овощами, брускетты с помидорами и лимонный пирог. Понятия не имею, как я уложилась за два часа. Я ощутила невероятный прилив энергии. И ощущаю его до сих пор. Спасибо тебе, милая тетя Мэй. Раздается звонок. Я ставлю на стол бокалы, иду в прихожую и открываю дверь. На пороге стоит Аманда. Она одета в облегающее синее платье. В ее руках корзинка с фруктами, сыром, шоколадом, копченой колбасой и много чем еще. – Спасибо, что пригласила, – торжественно произносит Аманда и протягивает мне корзинку с разными вкусностями. – Как ты посмела рассказать маме о моем разводе? – недовольно спрашиваю я и крепко обнимаю Аманду. Я чувствую, как она закатывает глаза. В отличие от меня она считает, что не стоит молчать о том, что тебя беспокоит. Когда в ее жизни происходит эмоциональное потрясение, она тут же рассказывает об этом мне, маме, тете Мэй и всем своим подругам. – Прости, – отвечает мне Аманда виноватым тоном. – Это вышло случайно. Я киваю головой. Я знаю, что она не со зла. Конечно, я ее прощу. К тому же она принесла мне много вкусной еды. И возможно, что-то еще. Я беру корзинку, запускаю Аманду в дом. – Как красиво! – восклицает она, видя убранство моего дома, созданное заботливыми и нежными руками тети Мэй. Я киваю головой. Аманда, наверняка, догадалась, что дом украшала не я одна. Она прекрасно знает, что последние полгода я могу лишь отвозить детей в школу, работать над книгами, посещать психотерапевта и иногда готовить еду. Больше у меня нет желания ни на что. Но сегодня все изменилось. Потому что сегодня Рождество. И мой день рождения, черт возьми. Я начинаю разбирать содержимое корзинки. – С днем Рождения, милая Сара! – произносит Аманда помпезным тоном и открывает хлопушку, которую, судя по всему, прятала в сумке. Моя гостиная наполняется разноцветными конфетти. Часть сыпется прямо мне на голову. Другая – на пол. Я думаю о том, что вечером буду вынуждена драить квартиру. Но это ничего. Все-таки сегодня праздник. Мои гости имеют полное право немного пошалить. – Спасибо, милая! – произношу я, включаю музыку и мы с Амандой начинаем танцевать. Через пять минут приходит Бетти. Она приносит мне бутылку Куантро, рождественский кекс, который, наверняка, купила в своей любимой пекарне, и упаковку Шанель Шанс. Мы садимся за стол. Я разливаю вино по бокалам. Аманда зажигает к свечи. Бетти складывает салфетки в форме странных цветков. На моем телефоне играет джаз. С улицы доносятся радостные возгласы Дороти и Барни. Они едят мороженое, пьют горячий шоколад и играют с тетей Мэй. Я решила устроить им настоящий праздник. Пусть они снова поверят в чудеса. В конце концов они не должны страдать из-за того, что у нас с их отцом ничего не вышло. – Будь счастлива, Сара, – произносит Бетти, торжественно поднимая бокал. – Будь счастлива, сестра, – поддерживает ее Аманда. Я поднимаю свой бокал. Я знаю, что быть счастливой – это та цель, к которой мне, действительно, стоит стремиться. Ведь если я научусь быть счастливой, мне будет абсолютно неважно, замужем я или нет, сколько экземпляров моих книг раскупят в ближайшие несколько месяцев, и хорошо ли учатся мои дети. Я просто буду жить и наслаждаться каждой отведенной мне секундой. Если бы только кто-нибудь рассказал мне, в чем секрет счастья… – Легко вам говорить, – тяжело вздыхаю я и делаю глоток вина. – У вас все хорошо. Вы обе буквально светитесь от счастья. А вот мне каждое утро приходится силком поднимать себя с кровати. С тех пор как я развелась, в моей жизни образовалась пустота. Конечно, у меня есть Дороти, Барни, тетя Мэй, вы и… Я делаю паузу. Мой взгляд останавливается на салфетке, которую Бетти сложила в форме лотоса. Я вдруг понимаю, что говорю вслух. Странно. Я вовсе не планировала откровенничать. Но девчонки пожелали мне счастья. Не могу же я сделать вид, что их пожелание ничего для меня не значит. Аманда и Бетти смотрят на меня так, будто я рассказываю им о тайнах мироздания. Их взгляды исполнены преданности и любопытства. Внезапно я обращаю внимание, что по лицу Аманды пробегает тень грусти. От удивления я слегка поднимаю правую бровь. Я никогда не видела, чтобы Аманда грустила. В любой ситуации она всегда умудрялась сохранять бодрое расположение духа и улыбку на лице. Но сейчас с ней явно что-то не так. Она чем-то обеспокоена. Интересно, почему она мне ничего не рассказала? Я допиваю вино. Мое тело немного расслабляется, а голова освобождается от ненужных мыслей. – Послушай, Сара, – обращается ко мне Бетти, накладывая себе индейку, – ты не думаешь, что тебе пора выходить из кокона? – Ты про что? – делаю вид, будто не понимаю, я. Вопрос Бетти ставит меня в тупик. В надежде избежать ответа я беру брускетту, демонстративно кручу ее в руках и с гордостью произношу: – Это лучшая закуска, которую я когда-либо ела. Подруги смотрят на меня с ухмылкой. – Это так на тебя похоже, – говорит Аманда, мотая головой. – Что это значит? – возмущаюсь я. – Ты всегда избегаешь разговоров о личном, – любезно поясняет мне сестра. Аманда. Ты, как всегда, бесподобна. Да, я не люблю говорить о личном. Зато ты это делаешь каждый день. Но в таком случае почему ты не рассказала мне о том, что тебя беспокоит? Или я больше не вхожу в круг твоих доверенных лиц? – Если честно, я об этом не думала, – гордо заявляю я и освежаю бокалы с вином. – О чем? – удивленно уточняет Бетти. На этот раз она делает вид, будто не понимает, о чем я. Плевать. Вы хотите, чтобы я была с вами откровенна? Пожалуйста. В конце концов, сегодня праздник и я имею право повести себя нестандартно. – О том, чтобы выйти из кокона, – заявляю я, делаю глоток вина, затем беру нож и разрезаю ароматный капустный киш на шесть равных частей. Аманда и Бетти переглядываются. Подозреваю, что они спланировали этот разговор заранее. Уж очень им хотелось, чтобы я излила душу. Наверное, они регулярно вторгаются в мое личное пространство, потому что от всей души желают мне счастья. Они уверены, что мне пора почистить перышки и начать ходить на свидания. Но, если честно, я не вижу в этом необходимости. Я еще не решила, хочу ли новых отношений. Кроме того, я так до конца и не простила Илая за его предательство. Пока я не отпущу прошлое, в моей жизни нет места новому роману. Я хочу, чтобы Илай стал моим другом. Он перестал быть моим мужем, но нас объединяют десять совместно прожитых лет. За это время мы познали страсти, страдания, обиды, любовь, ненависть, негодование – все то, что сделало нас такими, какие мы есть. Когда я прощу Илая, то, возможно, смогу расправить крылья и вступить в новые отношения. Но пока я бы посидела в своем коконе. Я не хочу во внешний мир. Мне очень даже комфортно с самой собой. К тому же у меня есть Дороти, Барни, тетя Мэй, Аманда, Бетти и мои книги. – Я бы на твоем месте уже давно завела новый роман, – произносит Аманда заносчивым тоном. Терпеть не могу, когда она пытается меня учить. Впрочем, мне есть, чему у нее поучиться. Она уже разводилась. Это случилось пять лет назад. Ей тогда было всего лишь тридцать. Если честно, я всю жизнь думала, что в тридцать разводиться могут только женщины вроде нашей мамы. Но Аманда отнюдь не была легкомысленной. Она с юности стремилась создать семью, стать заботливой женой и любящей матерью. С первого раза у нее не получилось. Увы. Ее первый муж оказался заядлым игроком. Аманда не смогла смириться с мыслью, что он любит что-то больше, чем ее. К тому же он практически пустил их по миру. Аманда подала на развод. Через год в ее жизнь пришел Оливер, стоматолог с потрясающей, солнечной улыбкой. У него густые, темные волосы, небесно-голубые глаза, накачанное тело. Он словно списан с обложки гламурного журнала. Аманде повезло. Правда, у них нет детей. Я не знаю почему. Возможно, Оливер еще не готов. – Я понимаю, ты быстро оправилась после развода, – говорю я, откусывая киш. – Но я не такая, как ты, Аманда. Я не могу сделать вид, что со мной все хорошо. – Знаю, – пожимает плечами Аманда. Время летит заметно. Я не успела оглянуться, как на часах уже было восемь часов. Бетти благодарит меня за прекрасный вечер, надевает пальто, вызывает себе такси и уходит. Совсем скоро я увижу ее на заседании книжного клуба. Я благодарна ей за то, что она привила праздным домохозяйкам любовь к моим книгам. Теперь они читают их своим детям и каждый вторник собираются в гостиной у Бетти, чтобы обсудить приключения Мисс Смузи. Тетя Мэй заводит детей в дом и отводит на второй этаж. Я начинаю убирать со стола. – Ни о чем не хочешь мне рассказать? – спрашиваю я Аманду, пока она разглядывает фигурки балерин, которыми обклеены окна в гостиной. Аманда смотрит в мою сторону. Я вижу страх в ее глазах. Она осторожно присаживается на диван и начинает крутить на пальце обручальное кольцо. – Только не говори, что ты разводишься, – испуганно говорю я и сажусь на стул. Мелани говорит, что обручальное кольцо на пальце крутят лишь те, у кого в браке что-то неладно. – Нет, что ты, – мотает головой Аманда. – Я даже не думаю разводиться. Но в будущем это вполне может случиться. Не по моей инициативе. Слова Аманды звучат словно выстрелы в поле. Она говорит ужасные вещи. Я не могу поверить своим ушам. Я считала, что Оливер достался ей в награду за прошлые страдания. Они всегда казались мне идеальной парой. Они не ссорятся и смотрят друг на друга вожделенным взглядом. Каждое утро Аманда готовит Оливеру блинчики в форме сердечек. А он с уважением относится к ее желанию построить музыкальную карьеру. – Что случилось Аманда? – рассеянно спрашиваю я. Аманда закрывает лицо руками. Я сажусь рядом с ней, кладу руки ей на плечи. Она открывает лицо. По ее щекам текут слезы. Я прижимаю ее к своей груди. Пусть она чувствует себя в безопасности. Я ее старшая сестра, в конце концов. Я глажу Аманду по волосам. Ее тело содрогается от волнения. Я никогда не видела ее в таком состоянии. – Помнишь, в прошлом месяце я ложилась на обследование? – говорит Аманда, приподнимая голову. – Конечно, – отвечаю я. – Я еще хотела тебя навестить, а ты сказала, что в этом нет необходимости. Аманда виновато кивает головой. Я помню день, когда ее неожиданно положили в больницу для срочного обследования. Я тогда сразу почувствовала, что Аманда что-то от меня скрывает. Конечно, она старалась сохранять бодрость духа, но она моя сестра, и мне не трудно понять, когда она чего-то не договаривает. Аманда смущенно отводит взгляд. В ее глазах, наполненных слезами, я вдруг вижу боль. Вот уже несколько месяцев в ее жизни происходит что-то, о чем она не решается заговорить. Но в последнее время я была так увлечена саморазрушением, что решила не придавать этому значения. – У меня была миома, – произносит Аманда сквозь слезы. – Миома? – испуганно переспрашиваю я. Это жуткое слово наводит на меня ужас. Когда я его слышу, мне представляется страшное и безобразное инопланетное существо, прибывшее на Землю, чтобы отправить жизнь прекрасной половине человечества. Неужели оно успело добраться и до Аманды? Чем она это заслужила? – Я давно чувствовала острую боль в нижней части живота, – говорит Аманда, утирая слезы. – Но боялась идти ко врачу. – Ты серьезно? – негодую я. Когда Аманда совершает безумство, мне хочется поставить ее в угол и лишить сладкого. Все-таки в какой-то мере я несу ответственность за ее жизнь. Так же, как и она за мою. Мы сестры. И наша главная задача – вовремя дать друг другу пинка. – Они удалили мне матку, – с трудом выговаривает Аманда и разражается жутким криком. Ее голос звучит словно удар колокола, оставляющий после себя долгое послезвучие и врезающийся в мое сердце, словно бронебойная пуля. Я отказываюсь верить ее словам. Она молода, красива, и у нее впереди целая жизнь. К тому же она безумно любит своего мужа и хочет от него детей. Неужели ее желанию, столь благостному и естественному, не суждено сбыться? Признаться, у меня никогда не было проблем со здоровьем. Однако время от времени я задумываюсь в том, что в мире есть женщины, не способные забеременеть, и мне становится не по себе. Я считаю, что для женщины нет ничего ужаснее, чем отсутствие надежды на зачатие новой жизни. Каждая из нас достойна стать матерью. И я не понимаю, почему Аманда лишена этой возможности. – Почему ты мне ничего не сказала? – спрашиваю я срывающимся тоном. Я снова хочу плакать. И на этот раз не намерена сдерживаться. В моем голосе звучат нотки обиды. Мне жаль, что Аманда решилась рассказать мне о своем несчастье только сейчас. Аманда пожимает плечами. – Не знаю, – рассеянно произносит она. – Если честно, я до сих пор не могу осознать, что это происходит со мной. Я киваю головой. Я знаю, о чем она говорит. После того как я подписала бумаги о разводе, мне понадобилось еще несколько месяцев, чтобы осознать, что я, в самом деле, разведена. Однажды утром я проснулась, встала с постели, подошла к зеркалу и увидела в нем лицо разведенной женщины. Я поняла, что больше нет смысла делать вид, будто в моей жизни все, как прежде. Я пережила то, чего боялась больше всего на свете. И это к лучшему. Ведь самый главный страх моей жизни растворился вместе с моей верой в счастливый брак. – Я даже не знаю, что сказать, милая, – говорю я и провожу рукой по пылающей щеке Аманды. – Я в шоке. Аманда снова прижимается к моей груди и продолжает плакать. Я чувствую, как ее слезы проникают в размягченную ткань моего платья. Я тоже плачу. Мои слезы капают на волосы Аманды. – Знаешь, что самое ужасное, – говорит Аманда. – Не знаю, – честно отвечаю я. – Оливер ни о чем не знает, – произносит она виноватым тоном. Ее слова снова пронзают меня в самое сердце. Полагаю, они надолго останутся в моей памяти. Я буду вспоминать о них, когда мне будет плохо, и они будут наводить на меня чувство страха и тоски. Как бы я хотела помочь своей сестре. Но боюсь, это невозможно. Ее ситуация настолько ужасна, что ей не помогут ни слова поддержки, ни теплые прикосновения, ни кокосовые конфеты. Я уверена, когда Оливер узнает правду, он проявит по отношению к Аманде максимальную любовь и заботу и вместе они достойно справятся с обрушившимся на них горем. Оливер прекрасный человек. Ему даже не придет в голову расставаться с Амандой из-за того, что она не может иметь детей. Однако если они останутся вместе, она всю жизнь будет испытывать чувство вины. Каждый раз, когда она будет смотреть ему в глаза, то будет думать об их нерожденных детях. Его взгляд, исполненный боли и печали, который он всеми силами будет стараться компенсировать улыбкой, будет напоминать ей о том, что они не смогли стать родителями по ее вине. Часы снова проносятся мимо меня словно маленькие фахверковые домики за окном поезда. Мы с Амандой допиваем вино. Она встает с дивана, усилием воли заставляет свои губы сложиться в улыбку, я крепко ее обнимаю, и она уходит. Пока она идет к такси, которое ждет ее на противоположной стороне улицы, я смотрю ей вслед. Я до сих пор не могу переварить информацию, которую она скрывала от меня несколько месяцев. Я чувствую все то, что чувствует она: боль, отчаяние и ярость. Мой день рождения завершается печально. Но это ничего. В конце концов, до сегодняшнего утра у меня не было ни малейшего желания его праздновать, но я нашла в себе силы накрыть на стол, украсить дом, нарядить елку, купить детям подарки и даже немного повеселиться. Тетя Мэй спускается со второго этажа. У нее усталый вид, но она продолжает улыбаться. – Дети смотрят мультики, – отчитывается она. – Спасибо, что устроила мне праздник, – говорю я и снова прижимаюсь к ее груди. Пока она тут, я хочу получить от нее еще немного тепла. Когда она уходит, я загружаю посудомоечную машину, затем устраиваюсь на диване, беру в руки телефон и начинаю смотреть скопившиеся сообщения. Меня поздравили и мама, и Илай, и Пол, и Мелани. Я спешно рассылаю всем благодарственные ответы. Затем включаю подборку рождественских песен и с гордостью смотрю на свою гостиную. Здорово, что тетя Мэй помогла мне снова ощутить дух Рождества. Внезапно мое тело начинает двигаться. Мои руки поднимаются вверх и совершают круговые движения. Мои ноги отбивают чечетку. Видимо, мое тело жаждет танца. Что ж. Не вижу смысла ему сопротивляться. Я встаю с дивана, начинаю крутить бедрами и совершать повороты вокруг своей оси. Я двигаюсь под торжественную рождественскую музыку, звуки взрывающихся хлопушек, доносящиеся с улицы, и шум посудомойки, приводящий меня в состояние легкого транса. Пока я танцую, вечер плавно перетекает в ночь. Я чувствую приятную усталость. Я прихожу в себя после танца, выключаю музыку, гашу свет в гостиной и поднимаюсь наверх. Дороти расчесывает кукол. Барни играет с Мистером Арчибальдом. – Пора спать, – объявляю я. Дороти тут же откладывает расческу и кукол, подбегает ко мне и крепко меня обнимает. Она прижимается ко мне так же сильно, как я прижимаюсь к тете Мэй. Я глажу ее по волосам. – С днем рождения, мамочка, – шепчет Дороти. В этот момент Барни оставляет своего любимого зайца и тоже подбегает ко мне. Он обнимает меня с другой стороны. В такие моменты я чувствую себя самым счастливым человеком на свете. Конечно, они помнят про мой день рождения. И нуждаются во мне так же сильно, как и я в них. Они пока не умеют говорить о своих чувствах, но могут признаться мне в любви с помощью одного прикосновения. Когда они меня обнимают, я чувствую, что мир вокруг нас замирает. – Я люблю вас, мои дорогие, – нежно произношу я, целую Дороти, затем Барни. Терпеть не могу признаваться в любви. Но своим детям я готова говорить о том, как сильно их люблю, каждый день. Дороти начинает переодеваться. Я беру Барни за руку и веду в его комнату. – Ты забыл Мистера Арчибальда, – кричит Дороти ему вслед. Барни вскрикивает от ужаса. Затем возвращается за Мистером Арчибальдом, прижимает его к груди, берет меня за руку и мы выходим из комнаты Дороти. – Не забудь почистить зубы, – произношу я настоятельным тоном. Дороти фыркает мне в ответ. Я укладываю Барни, захожу в свою спальню, начинаю расправлять постель. Когда мое лицо касается подушки, я испытываю чувство глубокого удовлетворения с привкусом грусти. Сегодня был насыщенный день. Я воспряла духом. В мой дом пришел праздник. И моя сестра сообщила мне то, с чем я еще долго не смогу примириться. Однако в этом есть и положительная сторона: я смогу, наконец, перестать ощущать себя центром вселенной и тосковать по загубленному браку. Отныне я буду находить спасение не только в творчестве, но и в помощи близким. Я хочу помочь Аманде. Поблагодарить тетю Мэй за доброту и заботу. Записать Дороти в художественный кружок (она уже месяц меня об этом просит). Помочь Барни завести друзей. Я рада, что в моем сердце снова восходит солнце. В конце концов, оно не может вечно пребывать во тьме. Ведь в таком случае мир никогда не узнает о том, что оно все еще способно на настоящую любовь. Глава 5 Я открываю шкаф и начинаю судорожно подбирать одежду для встречи с продюсером. Илай должен заехать через двадцать минут. За это время я должна успеть привести себя в порядок и выпить кофе. На улице светит солнце. По небу проплывают густые облака, похожие на воздушные меренги. Сегодня у меня важная встреча. Я должна проявить профессионализм, сдержанность и расторопность. Я очень хочу, чтобы талантливые продюсеры, художники, аниматоры и режиссеры вдохнули в мои произведения новую жизнь. И я только сейчас начинаю осознавать, насколько сегодняшняя встреча может быть важна для моей творческой карьеры. Если бы я осознала ее важность сразу после разговора с Илаем, я бы непременно подобрала одежду еще вчера вечером. А теперь я, как обычно, стою у шкафа в абсолютной растерянности. Я понятия не имею, что нужно надевать на встречу с продюсером. Маленькое черное платье? Деловой брючный костюм? Джинсы и свободный свитер? Полагаю, я должна выглядеть в меру привлекательно, ни при этом достаточно скромно. По моему внешнему виду продюсер должен понять, что со мной можно работать. Мой взгляд останавливается на облегающем фиолетовом платье с кожаным вставками, которое я купила год назад, во время поездки во Флоренцию. Я тогда впервые за долгое время отправилась в путешествие одна: без Илая и детей. Мой брак трещал по швам. За несколько месяцев я написала порядка десяти новых рассказов. Я решила, что как никто другой заслуживаю отдых во Флоренции. Облегающее фиолетовое платье ждало меня в маленьком магазинчике недалеко от центральной площади. Я влюбилась в него с первого взгляда и купила его в надежде, что когда-нибудь мне непременно выдастся случай его надеть. Так и случилось. Я надену его сегодня. Я быстро одеваюсь, расчесываю волосы, крашу губы бежевой помадой и спускаюсь вниз. Я захожу на кухню, завариваю себе кофе. В этот момент раздается звонок в дверь. Черт. Илай, как обычно, приехал пораньше. Наверно, хочет, чтобы я угостила его кофе. Я ставлю турку на плиту и иду в коридор, открываю дверь и вижу Илая. Одетый в клетчатую рубашку и темные джинсы, он стоит на пороге моего дома и улыбается мне своей обворожительной улыбкой, которая вот уже двенадцать лет не сходит с его губ. – Сделаешь мне кофе? – произносит он нагловатым тоном. – И тебе доброе утро, – недовольно отвечаю я. Илай хлопает меня по плечу, проходит в дом и направляется прямо на кухню. Он по-прежнему чувствует себя здесь как дома. Кофе закипает. Я снимаю турку с плиты, разливаю кофе по чашкам. Пока Илай с интересом рассматривает фигурки балерин на моем окне, я выкладываю на тарелку лимонные тарталетки. – По рецепту Кевина? – спрашивает Илай, отправляя тарталетку себе в рот. Я киваю головой и делаю глоток кофе. – Волнуешься? – с искренней заботой спрашивает Илай. Я хочу казаться спокойной, но, очевидно, бегающий взгляд выдает мое истинное состояние. Не успеваю я ответить, как Илай переводит разговор на отвлеченную тему. – Как отпраздновала день рождения? – спрашивает меня он. Мои мысли тут же переключаются на вчерашний вечер. Я вспоминаю раскатистый смех Бетти, волнующе-ароматный запах свежего киша, капли вина на оливковой скатерти, радостные возгласы детей, доносящееся с улицы, и позвякивание рождественских бубенцов, звучащее в моей голове. Мне хочется перевести стрелки часов назад и оказаться в том моменте, когда я еще не знала о страшной участи, постигшей Аманду, и просто наслаждалась праздничным ужином, музыкой и душевными разговорами. Но это невозможно. – Весело, – отвечаю я на вопрос Илая. – У тебя были гости? – спрашивает он, дожевывая тарталетку. – Да, – киваю я. – Аманда и Бетти. Мы ужинали, а тетя Мэй сидела с детьми. – Чудно, – говорит Илай, принимаясь за кофе. Я смотрю на часы. Пора выходить. Мы с Илаем допиваем кофе и синхронно встаем из-за стола. Я беру сумку, мы выходим из дома и садимся в машину. Илай вставляет ключ в замок зажигания и трогается с места. Мы подъезжаем к кафе Ля Фрэз без десяти двенадцать. До начала встречи остается десять минут. Я пытаюсь собраться с мыслями. Тщетно. Мой мозг отказывается сосредоточиться на том, что важно в данный момент, и рассеянно блуждает по воспоминаниям о вчерашнем дне. Мы выходим из машины. – Он уже на месте, – говорит Илай, заглядывая в окно кафе. Черт. У меня не остается ни малейшего шанса успеть подготовиться к встрече. Мы заходим в кафе. За столиком в самом центре зала сидит мужчина лет тридцати пяти со светлыми волосами и немного нахальным видом. Полагаю, это и есть тот самый продюсер, который собирает команду для перевоплощения моих произведений в мультипликационную форму. Илай мне подмигивает и мы направляемся в центр зала. Когда мы приближаемся к столику, за которым сидит мужчина нахального вида, он поднимает глаза и тут же встает. – Добрый день, – приветствует он Илая, протягивая ему руку. Они обмениваются рукопожатиями. Мужчина успевает бросить на меня оценивающий взгляд. Интересно, все продюсеры такие надменные? Мы еще даже не знакомы, а он уже пытается сделать выводы обо мне, моих творческих и деловых способностях? Пожалуй, я слишком взвинчена. Надо бы съесть что-нибудь сладенькое. Это поможет мне хоть немного расслабиться. – Это Сара, – представляет меня Илай. – Автор рассказов о Мисс Смузи. Продюсер кивает головой. Его взгляд становится более мягким. Может, он не такой ужасный, каким показался мне изначально? У него довольно добрый взгляд и привлекательная улыбка. – Сара, – продолжает Илай, – это Адам, твой продюсер. Я киваю головой и улыбаюсь. – Приятно познакомиться, Сара, – произносит Адам и возвращается за стол. Я устраиваюсь прямо напротив него. Илай берет стул и присаживается рядом со мной. Адам достает стопку бумаг. Наверное, это контракт, который он предложит мне подписать. – У меня есть пять минут, – говорит Адам, смотря на часы. К нам подходит официант. – Мне зеленый чай и клубничный чизкейк, – делает заказ Адам, даже не открывая меню. – Мне апельсиновый сок, – следует его примеру Илай. Когда очередь доходит до меня, я начинаю лихорадочно листать меню. Я понятия не имею, чего хочу. Внезапно мой взгляд останавливается на фотографии горячего шоколада, от которого исходит едва видимый пар. – Мне горячий шоколад, – уверенно произношу я, указывая на картинку. Официант записывает наш заказ и испаряется. – Для начала, – продолжает Адам, бросая на меня спешный взгляд, – нам нужно решить, будете ли вы работать на сценарием самостоятельно или мы будем привлекать сценаристов. Вопрос Адама ставит меня в тупик. Признаться, до настоящего момента я не задумывалась о том, что для экранизации литературного произведения нужен сценарий. Но если кому-то и писать сценарии по моим произведениям, так только мне. Никто не знает Мисс Смузи так, как знаю ее я. Однажды она возникла в моей голове словно вспышка яркого света и озарила мои будни лучиками непередаваемой радости. Теперь мы с ней неразлучны. Я радуюсь, когда она делает успехи, и огорчаюсь, когда в ее жизни что-то идет не так. Она – мой третий ребенок. Я не могу вверить ее судьбу в руки каких-то сценаристов. – Я буду работать над сценарием самостоятельно, – уверенно отвечаю я. В этот момент к нашему столику снова подходит официант. Он ставит передо мной кружку горячего шоколада, который источает божественный аромат. Вдыхая запах корицы, ванили и кардамона, я погружаюсь в сладостную нирвану. По поверхности напитка плавают маленькие зефирки. Я беру ложку, вылавливаю самую красивую и отправляю ее себе в рот. Зефирка тает у меня во рту, оставляя приятное послевкусие. Я делаю глоток шоколада. Его приторный вкус оттеняет нежный зефир, и я чувствую, как мое тело расслабляется, а голова избавляется от ненужных мыслей. Адам делает глоток чая. – Что ж, отлично, – говорит он, и его лицо озаряет задорная улыбка. – Сценарий первой серии нужен послезавтра. Я собираюсь сделать еще один глоток шоколада, но замираю в недоумении. Заявление Адама резко возвращает меня к реальности. Несколько секунд назад я пребывала в сладостной нирване и мечтала о том, как Мисс Смузи станет всемирно известной героиней. Однако если я должна написать сценарий в течение двух дней, это резко меняет дело, ведь мне стоит немедленно бежать домой, приниматься за работу и писать сорок восемь часов подряд без перерыва. – Не переживайте, – утешает меня Адам, видя изумление на моем лице. – Хронометраж серии не более пяти минут. Видимо, мне должно стать легче. Но этого не происходит. Я по-прежнему не понимаю, каким образом должна написать сценарий за два дня, учитывая, что раньше я никогда этого не делала, и мне понадобится время, чтобы освоить сценарную форму. – А вы не могли бы, – обращаюсь я к Адаму, – рассказать мне, как пишутся сценарии. Адам поднимает на меня взгляд. Его глаза округляются. – Я тебе расскажу, – встревает Илай. – А разве ты умеешь писать сценарии? – недоумеваю я. Илай смотрит на меня словно на сумасшедшую. Видимо, я сморозила что-то не то. Наверно, написать сценарий за два дня – вполне посильная задача, просто я недооцениваю свои способности. – Насколько я знаю, есть специальные программы для написания сценариев, – продолжает Адам. Он допивает чай, съедает пару кусков чизкейка, оставляет деньги, вручает мне стопку бумаг и резко встает из-за стола. – Мне пора, – заявляет он, надевая куртку. Он пожимает руку Илаю и идет в сторону выхода. – Я жду сценарий, – успевает напомнить он, прежде чем покинуть кафе. Я киваю головой и смотрю ему вслед. Он закрывает за собой дверь, и его силуэт растворяется среди машин, припаркованных у здания кафе. Я вопросительно смотрю на Илая. Он пожимает плечами. – Если честно, я немного разочарована, – говорю я, пока Илай отпивает сок из стакана. Я допиваю горячий шоколад. На улице светит солнце. Ветер разгоняет облака, плывущие по небу словно зефирки по пузырчатой глади моего напитка. Мне хочется выйти на улицу и немного побегать по парку, чтобы развеять мысли, роящиеся в моей голове. Но я жду, что Илай скажет мне хоть одну подбадривающую фразу. – Ты думаешь, я смогу написать сценарий за два дня? – рассеянно спрашиваю его я. – Думаю, да, – уверенно отвечает он. – Писать сценарии совсем несложно. Главное – начать. Я безучастно мотаю головой. – Пожалуй, я пойду, – говорю я, допив горячий шоколад. – Мне нужно писать сценарий. Я пытаюсь встать из-за стола, но Илай резко хватает меня за руку. – Стой, – говорит он, и я возвращаюсь на место. – Мне нужно с тобой поговорить. Это важно. Я слышу волнение в его голосе. Это довольно странно. Илай никогда не волнуется. Его голос всегда звучит ровно и спокойно – словно морской прибой. Он не волновался даже, когда признавался мне в измене. Что же случилось на этот раз? – Ты меня пугаешь, – говорю я, смотря Илаю в глаза. В его взгляде я вижу испуг. Может, он просто хочет извиниться передо мной за то, что разрушил наш брак? Это было бы славно. Я ведь ни разу не слышала от него, что он жалеет о своем безумном поступке. Думаю, если он сейчас попросит у меня прощения, это поможет мне забыть о том, что было, и начать двигаться дальше. – Я хотел сказать… Илай запинается и опускает глаза. Что, черт возьми, происходит? – Я женюсь, – наконец, выговорил он. Его слова, словно стрелы, пронзают меня в самое сердце. Я пытаюсь посмотреть ему в глаза. Тщетно. Мое тело снова сковывают тяжелые цепи. Мою голову заполняет туман. Я не хочу верить в то, что сказал Илай. Мне хватило вчерашнего откровения Аманды. Сегодня я вовсе на собиралась испытывать чувство глубокого разочарования. Илай не может жениться. Он не посмеет. Со дня нашего развода прошло всего полгода. О какой свадьбе может идти речь? Внезапно я осознаю: все эти мучительные полгода больше всего я боялась, что Илай сможет снова обрести любовь, а я так и останусь одинокой разведенной женщиной. Я закрываю лицо руками. Не хочу, чтобы Илай узнал о моем страхе. – Прости, – продолжает Илай виноватым тоном. – Не хотел, чтобы ты узнала об этом не от меня. Я пытаюсь собраться с мыслями. Мне вдруг становится любопытно, кто же составит партию неугомонному Илаю. – И кто она? – с трудом выдавливаю я из себя. Илай снова замолкает и опускает взгляд. Я чувствую покалывание в области груди. Неужели я знаю ту, на ком он намерен жениться? – Это Нэнси, – говорит Илай, уткнувшись в экран телефона. В момент, когда Илай произносит имя моего бывшего тренера по фитнесу – женщины, которую я считала патологически не способной на предательство, за окном становится темно и на небе сгущаются темные тучи, похожие на пригоревшие шоколадные маффины и наводящие на меня непередаваемый ужас. Я слышу раскаты грома, нарушающие вселенскую гармонию, и зловещие завывания ветра, устрашающие одинокие деревья, передающие друг другу нечитаемые сигналы. Пожалуй, это худшее, что могло со мной произойти. Я не просто переживаю развод – я еще и вынуждена делать вид, будто радуюсь за своего бывшего мужа, который поступил со мной так, как персонажи дешевых мелодрам поступают с главными героинями – теми, что с детства мечтают о принце на белом коне. Я бы никогда не подумала, что мужчина, в чьи руки я однажды вверила свою судьбу, способен на бесчеловечную жестокость. Мне плевать, что мы больше не вместе. Но я отказываюсь верить в то, что он ни капли не страдает из-за нашего расставания и более того – находит в себе силы строить свою дальнейшую жизнь без меня. Если бы сейчас напротив меня сидела проклятая Нэнси, я бы, наверняка, плюнула ей в лицо. Она поступила не лучше Илая. Она знала, что мы переживаем сложные времена, и решила воспользоваться ситуацией. Интересно, все это время Илай и проклятая Нэнси жили вместе? Я вдруг осознала, что ни разу не была у Илая в гостях. После того как мы развелись, он снял трехкомнатные апартаменты в самом центре Флоксвилла, и Нэнси вполне могла жить там вместе с ним. Но с таком случае Дороти и Барни должны быть с ней знакомы. Почему они мне ничего не рассказали? Кажется, я зла на весь мир. На Илая за то, что он разбил мне сердце. На Нэнси за то, что она вторглась в мое личное пространство и разрушила мою жизнь. На детей за то, что они не рассказали мне про папину новую подружку. На маму за то, что, пока я была маленькой беззащитной девочкой, ей было на меня плевать. На Аманду за то, что она никогда не испытает радости материнства. На тетю Мэй за то, что в моменты, когда ей стоит послать меня к черту, она проявляет ко мне любовь и заботу. Не представляю, смогу ли я когда-нибудь открыть свое сердце. Возможно, мне придется стать черствой, бесчувственной теткой. Как бы то ни было, сейчас я не могу думать о будущем. Ведь в настоящем меня, наверняка, ожидает еще не один сюрприз. – Ты рада за нас? – спрашивает Илай с ухмылкой на лице. Очевидно, он хочет довести меня до истерики. Я больше не в силах сдерживать переполняющие меня эмоции. Несколько секунд я смотрю на Илая в надежде найти в его взгляде остатки человечности и доброты. Тщетно. Его взгляд исполнен хитрости, притворства и равнодушия. Илай, которого я знала раньше, никогда на меня так не смотрел. Я сама на замечаю, как даю ему пощечину. Это происходит без моего участия: словно в меня вселяется инопланетное существо и начинает принимать решения за меня. – Какого черта, Сара? – негодует Илай. Он дотрагивается до покрасневшей щеки. Наверное, он в шоке. За десять лет брака я ни разу не подняла на него руку. Как и он на меня. Но сейчас во мне слишком много злости, и я больше больше не могу перерабатывать ее в доброжелательность и отстраненность. Ярость внутри меня постепенно превращается в огромное неконтролируемое существо, и я понимаю, что если сейчас не выпущу его наружу, в моей душе больше никогда не наступит весна, а мое сердце навеки останется во власти темных туч, похожих на пригоревшие шоколадные маффины. Я медленно встаю из-за стола, пристально смотря в глаза Илаю. По его лицу пробегает тень страха – видимо, мой взгляд выражает вселенскую ненависть, и он боится, что я могу обрушить ее на него. – Илай! – кричу я на все кафе и чувствую, как люди, мирно сидящие за столиками и потягивающие кофе, с опаской поворачиваются в нашу сторону. – Ты – законченный эгоист! – продолжаю я, и мои возгласы разносятся по всему Флоксвиллу, нарушая покой моего любимого города. Они звучат в унисон страшному ветру и раскатам грома, которые раздаются в самых недрах моего сердца, превращая его в непробиваемый камень. – Мы были так счастливы, – провозглашаю я сквозь накатывающие слезы, взмахивая руками, – а ты взял и уничтожил все то, что мы так долго выстраивали! Ты не просто меня предал, ты решил нанести мне двойной удар и трахнул женщину, которая тебе совершенно не подходит! – Но, Сара, – пытается возразить Илай, – ты совсем не знаешь Нэнси… – И не хочу знать! – декламирую я и ударяю кулаком по столу. – И если она приблизится к моим детям, клянусь, ты больше их не увидишь!!! Илай замирает в недоумении. Он смотрит на меня так, словно я объявила ему смертный приговор. Я чувствую, как его тело пронизывает дрожь. – Ты не посмеешь, – еле слышно произносит он. – Еще как посмею! – отвечаю я. Я вдруг понимаю, что нахожусь в центре внимания десятка людей. Посетители кафе даже не пытаются сделать вид, будто заняты своими делами. Им безумно интересно знать, что происходит между мной и Илаем. Но мне плевать. Я должна дать волю эмоциям, которые так долго копились в одной из потайных папок моей души. – Я тебя ненавижу, – произношу я срывающимся голосом, и из моих глаз капают слезы. Все. Я, наконец, сказала то, что полгода хранила в глубине своей души, под эмоциональными завалами – там, где уже очень долго не светит солнце и не распускаются цветы. Теперь мне должно стать легче. Я спешно надеваю пальто, бросаю на Илая взгляд, исполненный ненависти и отвращения, и выбегаю из кафе. Я чувствую, как он смотрит мне вслед. Наверное, он думает, что я сошла с ума. За десять лет брака я ни разу не повысила на него голос. Когда он был не в духе, я оставляла его одного, не говоря ни слова. Если он забывал про нашу годовщину, я даже не думала на него ругаться: я просто улыбалась и делала вид, будто мне плевать. Но сегодня я выразила злость, которая созревала во мне десять лет. Я пробегаю мимо припаркованных машин и оказываюсь в парке, над которым сгущается небесная мгла. Мое дыхание становится беспорядочным и хаотичным – словно звуки сломанного двигателя. Я несусь по дороге, осененной полупрозрачными тенями, которые отбрасывают ветви могучих дубов, минуя лавочки, инсталляции из гирлянд, игрушек и мишуры и рождественские палатки, где продают сладости, специи, косметические принадлежности ручной работы и фигурки для украшения интерьера. Я набираю скорость. Я бегу так быстро, что не успеваю рассмотреть лица людей, которые неспешно бродят вдоль палаток в надежде присмотреть необычные игрушки или деликатесы. Я пробегаю торговые ряды и оказываюсь на открытом поле, где в летнее время цветут вишневые деревья. Я резко торможу и падаю на землю. Мое тело полностью истощено. Ему нужна передышка. Я переворачиваюсь на спину и устремляю свой усталый взор в бескрайнее небо. Лучики солнца по-прежнему пытаются пробиться сквозь темные тучи, словно остатки моего праздничного воодушевления сквозь непробиваемую стену ненависти. Я прислушиваюсь к шуму ветра и пытаюсь делать глубокие вдохи. До меня доносятся звуки веселья: люди ликуют, смеются и продолжают праздновать рождество. Жаль, я не могу разделить их радости. Меня предал весь мир. Я отказываюсь верить в счастье, любовь и милосердие, хотя еще вчера мне казалось, что я начинаю приходить в себя. Я больше никогда не испытаю ни радости, ни эйфории, ни сексуального возбуждения. Мне не принесет удовольствия ни творчество, ни прогулка по парку, ни ужин с подругами, ни душевная беседа с тетей Мэй. Отныне я превращаюсь в сухую, бесчувственную стерву. И если в моей жизни снова случится эмоциональное потрясение, я не пролью ни слезинки. Если кто-то сделает мне больно, я дам волю своему гневу. Наверно, будет лучше, если я повешу на свое сердце большой железный замок. Кто знает – вдруг я умудрюсь снова влюбиться. Мысли роятся в моей голове словно бабочки в круглой банке (кажется, это называется бабочкарий). Мое дыхание постепенно приходит в норму. Однако я по-прежнему в бешенстве. Видимо, я выразила не всю злость. Я поднимаюсь с земли, встаю на ноги и снова начинаю набирать скорость. Я пересекаю огромное пустое поле и выбегаю на тропинку, ведущую к шоссе. Я несусь мимо деревьев, приветствующих меня обнаженными ветвями, и опушек, на которых я раньше частенько устраивалась с книгой или свежим номером психологического журнала. Пока я бегу, беспорядочные мысли постепенно покидают мою голову. Я снова вижу лучики солнца. Ветер постепенно затихает. Звуки вокруг меня трансформируются в приятную, незатейливую мелодию, напоминающую мне о том, что завтра будет новый день: я проснусь, приготовлю завтрак, отвезу детей в школу, а затем вернусь домой, закроюсь в своем любимом кабинете и начну писать первый сценарий о приключениях Мисс Смузи. Я разгоняюсь и чувствую, как мое тело избавляется от тягчайших оков. Я готова бежать так через весь парк и жилой квартал на окраине Флоквилла, мимо озера, у которого мы часто отдыхали с Илаем и детьми, минуя дома, церкви и магазины. Я выбегаю из парка и останавливаюсь, чтобы проверить нет ли на шоссе машин. Пусто. Я снова разгоняюсь и перебегаю дорогу. Внезапно я слышу звук мощного удара где-то слева от меня. Я торможу и пытаюсь повернуть голову, однако понимаю, что не могу пошевелиться. Я оказываюсь в воздухе – примерно в полутора метрах от земли и успеваю заметить, что вправо от меня на бешеной скорости несется белый седан. Я приземляюсь на землю и чувствую, как со всей силой ударяюсь об асфальт. Я лежу на дороге, пытаюсь пошевелить руками. Тщетно. Мои глаза закрываются. Мое тело содрогается от адской боли. Я издаю странный звук, похожий на скрип старой двери, и погружаюсь в тотальное, безграничное небытие. Я оказываюсь в темном пространстве. Что это? Больничная палата? Тюремная камера? Подвал старинного особняка? Я протираю глаза, но тут же зажмуриваюсь от темноты. Внезапно я вижу приглушенный свет прямо передо мной. Я медленно поднимаюсь и начинаю двигаться в его сторону. Темный коридор заканчивается. Я оказываюсь на просторном поле, залитом ослепительным солнечном светом. Где-то вдали виднеются маленькие коттеджи с черепичными крышами. Внезапно прямо напротив меня появляется беседка, увитая виноградным плющом. В беседке сидит мужчина лет сорока, одетый в голубую рубашку и белый костюм. Он смотрит на меня и улыбается мне так, словно мы знакомы сто лет. Я встаю на ноги и вдруг обнаруживаю, что на мне практически нет одежды – лишь полупрозрачный шелковый пеньюар. Мне становится неловко и я опускаю глаза. – Не стесняйтесь, – успокаивает меня мужчина. – Здесь все так ходят. Я вопросительно смотрю на его костюм. Мужчина усмехается. – Я надел этот костюм только, чтобы встретить вас, – говорит он, отмахиваясь рукой. – Обычно я хожу в трико и футболке. Я смущенно киваю головой и присматриваюсь к своему пеньюару. Меня вдруг осеняет: это тот самый пеньюар, который Илай подарил мне на предыдущий день рождения. Он надеялся, что сексуальное белье возродит между нами страсть. Но этого не произошло. Пеньюар пролежал в ящике моего комода ровно год. Я так ни разу его и не надела. – А почему на мне этот пеньюар? – спрашиваю я мужчину. – Понятия не имею, – отвечает он, пожимая плечами. – Возможно, это та вещь, которую вы хотели надеть, но так ни разу и не надели. Я хлопаю глазами и вдруг понимаю, что нахожусь в совершенно незнакомом мне месте. – А где мы находимся? – спрашиваю я мужчину. – Я все вам расскажу, – успокаивает меня он и выходит из беседки. Он приближается ко мне и протягивает мне руку. – Меня зовут Ноа, – представляется он. – Очень приятно, Ноа, – говорю я и пожимаю Ноа руку. – Я Сара. – Я в курсе, – отвечает мне Ноа. Мое тело пронизывает холод. Я смотрю на Ноа ошеломленным взглядом. Откуда он может знать мое имя? Кто он вообще такой? И что я делаю на этом странном поле? – Пойдемте со мной, – произносит он елейным голосом и ведет меня к розовым коттеджам. Я внимательно смотрю по сторонам. Здесь нет ни аптек, ни магазинов – ничего, что хотя бы отдаленно напоминало цивилизацию. Я вспоминаю, как бежала по парку после того, как Илай сообщил мне, что женится на Нэнси, а затем слева от меня раздался удар, и я оказалась лежащей на асфальте. Неужели я умерла? А может, просто потеряла сознание? Так или иначе со мной случилось что-то, что привело меня на просторное поле, находящееся вдали от цивилизации. Интересно, если я умерла, что теперь будет с моими детьми? Они останутся с Илаем? Но если он женится на Нэнси, это означает, что она станет их второй мамой? Я ни за что этого не допущу. Странно. Я, возможно, умерла, но не испытываю ни капли страха. Мои дети сейчас, вероятно, ждут, что я приеду за ними в школу, а меня все нет. Мне уже давно пора начать рвать на себе волосы, а я спокойно бреду по полю под руку со странным мужчиной, одетым в белый костюм. Пока мы идем к коттеджам, я вдыхаю запах Ноа: нежный и благородный, с нотками ванили. От него исходят потрясающе спокойная энергетика. Он заряжает меня спокойствием и теплотой и, пожалуй, именно благодаря нему я совсем не волнуюсь. Мы подходим к самому большому коттеджу: розовому, с фиолетовыми ставнями. Он в два раза меньше моего дома. В лучшем случае он рассчитан на семейную пару, в худшем – на одиночку, не планирующего создавать семью. – Здесь ты будешь жить, – говорит Ноа спокойным, размеренным тоном. Я смотрю на него и ехидно улыбаюсь. Я не хочу верить его словам. Мой дом во Флоксвилле. Я вовсе не планирую жить в розовом коттедже с фиолетовыми ставнями – даже если я умерла. Меня, наконец, охватывает чувство страха. Я начинаю думать о том, как сложился судьба моих детей, что будет с моими книгами, кто поддержит Аманду и снимут ли мультик о Мисс Смузи. Все эти мысли проносятся у меня в голове, пока Ноа открывает дверь розового коттеджа, где, по его словам, я буду жить. У меня начинают трястись руки. Внезапно я замечаю огромный синяк на своем левом запястье. Мне хочется срочно увидеть себя в зеркале, чтобы понять, если ли следы удара на моем лице. – Проходи, – говорит мне Ноа. Я переступаю через порог розового коттеджа и оказываюсь в маленьком уютном зале, заставленном мебелью в стиле кантри. Прямо у окна стоит скромный письменный стол, на столе – портативный ноутбук. Здесь нет ни телевизора, ни музыкального центра. Зал соединен с кухней. Окно кухни выходит на озеро, окруженное апельсиновыми деревьями. Мне здесь нравится. Я бы могла провести здесь выходные (так и быть, пусть дети побудут с Илаем, но только при условии, что проклятая Нэнси не приблизится к ним ни на шаг), но я вовсе не планирую здесь жить. Через пару дней мне нужно вернуться на Землю – в свой любимый Флоксвилл. У меня слишком много обязательств, я не могу просто взять и умереть. – Нравится? – спрашивает меня Ноа. Я киваю головой. Он снова берет меня под руку и ведет на кухню. Мы подходим к окну, и он гордо указывается мне на прекрасное чистейшее озеро, отражающее бескрайнее небо, по которому проплывают зефирные облака. Внезапно я обращаю внимание, что небо находился буквально в нескольких метрах от крыши розового коттеджа. Пожалуй, если залезть на дерево, можно запросто дотянуться до него рукой. – Почему небо так близко? – спрашиваю я Ноа. Он тяжело вздыхает. Видимо, ему нужно о многом мне рассказать и он не знает, с чего начать. – Давай присядем, – говорит он. – Я заварю нам чай. – Чай? – недоуменно переспрашиваю я. – Здесь не пьют кофе, – поясняет мне Ноа. Черт. Если здесь не пьют кофе, то я не хочу оставаться в розовом коттедже даже на выходные. Я присаживаюсь за стол, внимательно осматриваюсь по сторонам. Кухня точь-в-точь как моя, только в два раза меньше. И она не пропитана запахом специй, свежей выпечки и молотого миндаля. Наверное, здесь уже много лет никто ничего не готовил. Ноа достает из шкафа упаковку чая и заварочный чайник. Через две минуты он ставит передо мной чашку со свежим чаем, и кухня наполняется ароматом жасмина. – Что со мной случилось? – спрашиваю я и делаю глоток чая. Я не чувствую его вкус. Я словно пью воображаемый напиток. Это довольно странно, ведь только что я вдыхала аромат жасмина, разлетевшийся по всей кухне. Я делаю еще один глоток. Эффект тот же. Ноа смотрит на меня с сочувствием. – Ближайшее время ты ничего не будешь чувствовать, – пояснил он. – Возможно, постепенно ты научишься снова различать вкусы и запахи. Но не факт. – Так что произошло? – не успокаивалась я. – Я умерла? Ноа слегка вздрагивает. В его глазах мелькает легкий испуг. Он кладет руку на мое плечо и нежно произносит: – Ты не умерла. Ты застряла между жизнью и смертью. Как и я. Ноа выходит из кухни и через несколько секунд возвращается с ноутбуком. Я продолжаю пить чай, слушая пение ветра за окном. Ноа включает ноутбук, поворачивает экран в мою сторону. Я вижу фото женщины в больничной палате. Она лежит на кровати, подключенная к куче аппаратов, вся в ссадинах и синяках. Я присматриваюсь к ее лицу и узнаю в полуживой женщине себя. У меня начинает кружиться голова. Я вдруг понимаю, что не испытываю ни боли, ни дискомфорта – словно мое тело стало невесомым, а в голову перестала поступать кровь. Как бы я сейчас хотела заплакать! Но поскольку я нахожусь в коме, мне это вряд ли удастся. – Что мне делать? – отчаянно спрашиваю я Ноа. Он – моя последняя надежда. Наверняка, он знает способ вернуть меня к жизни. Возможно, чтобы снова оказаться в своем теле, мне понадобится время, и я готова ждать. В конце концов, я никуда не тороплюсь. У меня впереди целая жизнь. Или же нет? Что если мне суждено умереть сейчас, когда мои дети еще даже не подростки, а мои книги только начали набирать популярность? Ноа качает головой. – Ближайшее время тебе придется заниматься административной работой, – говорит он и достает из стола папку, похожую на те, в которых хранят личные дела. Сара Чемберс – читаю я надпись на папке. Это мое личное дело? Там мои фотографии, письма, медицинские анализы? Всю мою жизнь кто-то собирал на меня информацию и знает все мои секреты: как я потеряла девственность, когда впервые поцеловалась и сколько раз прогуливала школу? Ноа открывает мою папку и начинает просматривать ее содержимое. Его взгляд выражает любопытство, сострадание и умиление. – Видишь ли, Сара, – произносит Ноа, отвлекаясь от папки и переводя взгляд на меня, – по твоему делу решение еще не принято. Ты застряла между двумя мирами, поскольку твоя жизнь была неоднозначной. Ты совершила равное количество добрых и злых поступков. Пока там принимают решение, – Ноа поднимает указательный палец вверх, – ты будешь работать с людьми, чей моральный облик более однозначен, нежели твой. Правила просты: если человек совершил больше добрых поступков, он продолжает жить дальше, если злых – он прекращает свое бесчисленное существование. Я слушаю Ноа, и его слова проносятся мимо меня словно нескончаемый поток машин. Я пытаюсь вдуматься в их смысл, но не могу избавится от ощущения, что Ноа говорит несерьезно и попросту испытывает мое терпение. Как я могу решать, кому жить, а кому умереть. Я ведь не Господь Бог, в конце концов! – Но я не могу распоряжаться чужими жизнями, – еле слышно произношу я. – Ты и не будешь, – отвечает мне Ноа. – Ты действуешь по инструкции и не несешь никакой ответственности за людей, которые будут находиться между жизнью и смертью. – Точно? – переспрашиваю я. – Абсолютно, – уверенно говорит Ноа. Я не могу поверить, что буду заниматься административной работой где-то между Небом и Землей – под сенью зефирных облаков. Но, видимо, у меня нет выбора. Возможно, если я поступлю так, как говорит мне Ноа, это поможет мне вернуться к жизни. Я пока не планирую умирать. Судя по линиям на моей руке, я должна прожить минимум до девяноста пяти лет. Я не задержусь здесь надолго. Я уверена. – Скажи, – обращаюсь я к Ноа, – а много здесь таких, как мы? – Не очень, – пожимает плечами Ноа. – Есть еще Бетани, Мелоди, Мэри и Стефан. Надеюсь, ты с ними подружишься. Я смущенно киваю. У меня нет ни малейшего желания заводить дружбу ни с Бетани, ни с Мелоди, ни с Мэри, ни со Стефаном. Я хочу как можно скорее вернуться во Флоксвилл и приняться за написание сценария. Если я умру, Мисс Смузи можно будет похоронить вместе со мной (вряд ли в мире найдется человек, одержимый ее славой и благополучием больше меня), а мои дети будут вынуждены общаться с Нэнси, тетя Мэй будет вне себя от горя, а Аманде придется справляться со своим несчастьем в одиночку. – А ты как тут оказался? – спрашиваю я Ноа. Он отводит взгляд и наливает себе чай. Я вижу, что он не хочет рассказывать о себе. Но мне сейчас очень нужна поддержка. Возможно, его история придаст мне сил. – Это долгая история, – отвечает Ноа, отпивая чай. – Как-нибудь расскажу. – А вы тоже не чувствуете вкусов? – интересуясь я, внимательно наблюдая за тем, как меняется лицо Ноа в момент, когда он делает глоток чая. – Чувствую, – отвечает мне Ноа. – Я здесь уже десять лет. – Десять лет? – изумленно восклицаю я. Ноа печально кивает мне в ответ. Вот уже десять лет он живет вдали от дома, в странных краях, осененных зефирными облаками. И как только он умудряется сохранять бодрость духа? И почему там, наверху, так долго не могут принять решение по его делу? Разве может быть человек одновременно добрым и злым? Впрочем, он утверждает, что и мой моральный облик далеко не однозначен. Неужели я тоже могу задержаться здесь на десять лет? Боюсь, для меня это будет чересчур. Но я уверена, есть способ быстро реабилитироваться в глазах небесной комиссии и вернуться к обычной жизни. Точнее, просто к жизни. Интересно, кто-нибудь уже посещал меня в больнице? Мне нужно срочно связаться с тетей Мэй. Внезапно меня осеняет: у меня нет телефона. Это значит, что все то время, пока я буду выполнять административную работу, я буду лишена связи с внешним миром. Впрочем, даже если бы у меня был телефон и я бы позвонила Аманде или тете Мэй, что бы я сказала? Привет. Звоню с того света. У меня все хорошо. Не волнуйтесь обо мне. Надеюсь, к ужину буду дома. – Ты должна будешь поступить к работе завтра утром, – говорит Ноа, по-прежнему не желая рассказывать мне о себе. – Точнее, когда там, внизу, будет утро, – исправляется он. Что это значит? Что здесь нет ни дней недели, ни времени суток? В таком случае как я пойму, что на Земле наступило утро? На меня накатывает чувство тревоги: страшное, непередаваемое, поглощающее меня изнутри, совсем не похожее на то, что я испытывала, пока была жива. Странно. Я не чувствую вкус чая, но испытываю страх, ненависть, боль, обиду и негодование. Может, здесь мне суждено впервые за долгое время испытать и чувство радости? А то, что я не чувствую вкус чая, так это даже к лучшему. Я ведь терпеть не могу чай. И даже смерть не заставит меня его полюбить. Чувство тревоги, зародившееся на потайных уровнях моего подсознания, постепенно обретает размеры кухни. Боюсь, мне не помогут ни дыхательные упражнения, ни медитация, ни клубничный чизкейк, ни бокал каберне. Впрочем, наверно, мне не стоит рассчитывать на изысканную еду. Все-таки я нахожусь совсем недалеко от того света, здесь, наверно, даже ресторанов нет. Я думаю о детях. Представляю, как Барни играет с Мистером Арчибальдом, Дороти раскачивается на качелях, а тетя Мэй готовит им утренние блинчики и читает мои книги. Я думаю о Мисс Смузи. Мне жаль, что я пока не успела дать ей всю любовь, которая вот уже три года зреет в моем сердце. Интересно, пока я лежу в больничной палате, подключенная к аппаратам, лишенная воли, энергии и жизненной силы, кто-нибудь будет читать мои книги? В любом случае, даже если мои маленькие читатели останутся преданы Мисс Смузи, мне бесконечно обидно, что ее жизнь оборвалась так несправедливо рано. Впрочем, я еще ей займусь. Как только вернусь в свое тело и продолжу свой жизненный путь. Ведь я не успела пройти его до конца. А значит, непременно уйду отсюда. Я не знаю, что делать с чувством тревоги. Пожалуй, чтобы оно оставило меня в покое, мне стоит увидеть детей. Я должна знать, что с ними все в порядке. – Скажи, – снова обращаюсь я к Ноа, – я могу увидеть детей? Может, есть способ выйти с ними на связь? Ноа усмехается. Видимо, моя идея выйти на связь с детьми, пока я нахожусь между жизнью и смертью, показалась ему смешной. Я смотрю на него умоляющим взглядом. Мне очень нужна его помощь. И он это знает. Его усталый взгляд говорит о том, что через него уже успели пройти десятки таких, как я. Наверное, он бы хотел мне помочь. Но десять лет маргинальной жизни напрочь лишили его нежности, трепета и сочувствия. Я для него лишь одна из многих потерянных душ. – Ты сможешь наблюдать за своими близкими не более пяти минут в день, – равнодушно произносит Ноа. – По ноутбуку. От удивления я слегка поднимаю брови. Как я смогу наблюдать за близкими по ноутбуку? Он что, подключен к земному миру? – Сцены выбираются рандомным способом, – продолжает Ноа. Я киваю головой. Мой взгляд рассеянно блуждает по кухне. Я пытаюсь собраться с мыслями и сосредоточить свое внимание на экране ноутбука. Тщетно. В моих глазах все плывет: словно дом, в котором я оказалась, размыло водой. Когда мне, наконец, удается зафиксировать взгляд на экране, я вижу, что он абсолютно пуст. На нем нет ни папок, ни файлов, ни логотипов – ничего того, что напомнило бы мне о моей земной жизни. – Как такое возможно? – спрашиваю я Ноа. Он пожимает плечами. Видимо, мне не стоит этого знать. Главное, я смогу наблюдать за детьми. – А мои книги? – вдруг осеняет меня. – Я хочу знать, что их покупают. Кроме того, я бы хотела продолжать писать рассказы о Мисс Смузи. Когда я не пишу, мне плохо. Понимаешь? Я смотрю на Ноа, и мой взгляд призывает его проникнуться ко мне пониманием и сочувствием. Каждый день я должна писать хотя бы пару страниц. Я пишу всегда и при любых обстоятельствах: когда в мире творится полная неразбериха, зимой, летом, в часы отчаяния и даже в отпуске. – Ты можешь писать на ноутбуке, – спокойно отвечает мне Ноа. – Все твои файлы будут сохраняться в облако. Если ты вернешься к жизни, то сможешь найти их на своем земном ноутбуке. Если я вернусь к жизни? Значит, есть вероятность, что этого не случится? Интересно, что плохого я сделала? И почему застряла между Небом и Землей? Я никогда не вела чересчур праведный образ жизни, но и грешницей меня назвать нельзя. Я не курила, пила только вино, максимум два-три бокала и те по праздникам, не ругалась матом, заботилась о детях, старалась побороть ненависть к матери, одно время, когда наша с Илаем жизнь была полной чашей, даже занималась благотворительностью! Не думаю, что с моим моральным обликом все так сложно, что меня нужно держать здесь десять лет – как несчастного Ноа. Я бы не хотела стать похожей на него. Судя по его равнодушному взгляду, у него совсем на осталось эмоций. А может, он просто вынужден сохранять спокойствие рядом со мной? Все-таки я здесь впервые. Если он будет нервничать, его состояние передастся мне и я, наверняка, натворю глупостей. – Знаешь, я думаю, на сегодня достаточно новой информации, – говорю я и мой взгляд снова начинает блуждать по кухне. Интересно, где здесь ближайший магазин? Впрочем, зачем мне питаться, если я все равно не чувствую вкусов? – Ты можешь брать еду на центральном рынке, – вдруг говорит Ноа, словно прочитав мои мысли, и его лицо расплывается в блаженной улыбке. – Там есть все, – продолжает он, – от молока и хлеба до морепродуктов и сладостей. Я хожу туда каждый день. Кстати, мой тебе совет: есть как можно больше изысканной еды – такой, которую ты не пробовала, живя на Земле. Так ты быстрее снова научишься воспринимать еду на вкус. Я неуверенно киваю. Надо будет попробовать. В конце концов, здесь у меня будет полно свободного времени. Мне не нужно будет отвозить детей в школу, убираться, стирать, ездить по магазинам, спорить с Илаем, выходить на связь с Полом, когда его в очередной раз осенит новая гениальная идея. Я смогу посвятить себя писательству, готовке и расслаблению. И хотя мне безумно жаль, что я оказалась вдали от дома и детей, в каком-то смысле отдых между двумя мирами может пойти мне на пользу. – А могу ли я посмотреть сцену из жизни моих близких прямо сейчас? – спрашиваю я Ноа и смущенно отвожу взгляд. Наверное, просмотр жизни на земле происходит по строгому расписанию. Но я понимаю, что если не увижу кого-то из близких прямо сейчас, то просто сойду с ума. Ноа пожимает плечами. Затем взмахивает рукой, и на экране ноутбука появляются десятки видеофайлов. Ноа нажимает на тот, что находится в верхнем левом углу. Начинается воспроизведение. Я вижу Дороти и Барни, сидящих в неизвестной мне комнате, Илая и… проклятую Нэнси. Черт. За ней наблюдать я вовсе не планировала. Мне плевать, что происходит в ее жизни – даже если она находится рядом с моими детьми, что само по себе недопустимо. Дороти и Барни выглядят напуганными. Если бы я только могла сказать им, что со мной все хорошо и что совсем скоро я планирую вернуться домой. Илай смотрит на них с беспокойством в глазах. Видимо, он не знает, как сообщить им, что я нахожусь в коме. Проклятая Нэнси делает вид, будто расстроена. Но в глубине души она безумно рада, что я временно исчезла из ее жизни, я уверена. Такие, как Нэнси, неспособны ни на сочувствие, ни на настоящую любовь. Наверняка, она готова танцевать от счастья, но боится, что если даст волю своим истинным эмоциям, Илай ее не поймет. Все же он немного расстроен. Я это вижу. – Ваша мама…, – рассеянно произносит Илай, и тут же запинается, начиная мысленно подбирать подходящие слова, – она…, – продолжает он, стараясь не показывать детям своего страха, – немного устала. Ей нужно поспать. В этот момент проклятая Нэнси берет его за руку. Если бы я только я могла оказаться рядом с ней и вывести ее на чистую воду. Она ведь даже не думает поддерживать Илая – она лишь рисуется перед детьми, надеется заменить им временно отсутствующую маму, хотя и совершенно не подходит на эту роль. Барни прижимается к Дороти. Он всегда ищет у неё поддержку. Он знает, что несмотря на все ее подколы и скверный характер, она ни за что не даст его в обиду. – И долго она будет спать? – подозрительно спрашивает Дороти. Илай молчит. Наверно, врачи сказали ему, что я могу и не очнуться. Он не знает, как ответить на вопрос Дороти. И я его понимаю. Будь я на его месте, я бы тоже не знала, что сказать. – Мы пока не знаем, – говорит Илай после паузы. – Но я уверен, что с ней все будет в порядке и вы не успеете оглянуться, как она придет за вами. Дороти пожимает плечами. Я впервые вижу страх в ее глазах. Моя девочка ничего не боится и верит в лучшее. Но мой внезапный уход вселил в нее страх. Как бы я хотела снова увидеть ее такой, какая она есть на самом деле: сильной, отважной, бесстрашной. Надеюсь, небесная администрация предоставит мне такую возможность. – Если вам что-то нужно, – встревает проклятая Нэнси, – вы всегда можете обратиться ко мне. Она улыбается отвратительной, неестественной улыбкой. Неужели она, в самом деле, думает, что мои дети проникнуться к ней теплыми чувствами? Я вижу, как они на нее смотрят. Она не вызывает у них ничего, кроме отвращения. И хотя я немного злюсь на них за то, что они ничего мне о ней не рассказывали, сейчас я готова расцеловать их за их стойкость. Они не поддаются на ее нарочитую улыбку и приторный тон. Они прекрасно понимают, что она – пустышка и в глубине души до безумия сочувствуют Илаю. Я это вижу. Дороти мотает головой. С каждой секундой Барни все крепче прижимается к ее плечу. Так он чувствует себя спокойнее. Уж она-то защитит его от проклятой Нэнси. Внезапно видео прерывается. – Нет! – кричу я от неожиданности и начинаю судорожно водить рукой по тачпаду. – Мои дети! – восклицаю я и чувствую, как меня охватывает дрожь. – Я должна увидеть что-то еще, – отчаянно произношу я. В этот момент Ноа крепко сжимает мою руку. От него исходит приятное тепло. Оно проникает в каждую клеточку моего тела, и мне становится немного легче. Я вижу полупрозрачный розовый свет, который источают его глаза. Он похож на волшебника из сказки. Если бы я встретила его при жизни, то, наверняка, бы сделала прототипом какого-нибудь героя. – Не больше пяти минут в день, – напоминает мне Ноа. Я смущенно качаю головой. Ноа отпускает мою руку. – Я, пожалуй, пойду, – говорит он. Это хорошая идея. Мне нужно побыть одной. Интересно, я должна спать? Или в этом нет необходимости? В любом случае я бы хотела немного полежать. Наверняка, на втором этаже есть спальня. – Скажи, а я должна спать? – спрашиваю я Ноа. Он отрицательно мотает головой, встает из-за стола и направляется к выходу. Я смотрю ему вслед, пытаясь побороть страх, охвативший меня в тот момент, когда Ноа отпустил мою руку. – Я зайду за тобой завтра утром, – говорит Ноа. – Хорошо, – отвечаю ему. – Что касается сна, – добавляет он, – ты, конечно, можешь продолжать спать по земному расписанию, но в этом нет необходимости. Лично я трачу время, которое раньше тратили на сон, на чтение книг, медитацию и занятия йогой. Я закатываю глаза. Чем-чем, а йогой я точно заниматься не буду. С тех пор как я узнала, что мой муж спал с Нэнси, стоит кому-то произнести слово йога, как меня тут же бросает в дрожь. – Спасибо, – благодарю я Ноа, решив,что знать о моих сложных отношениях с йогой ему знать совершенно ни к чему. Я слышу, как Ноа закрывает входную дверь, и я остаюсь одна – наедине со страхом, который не отпускает меня ни на секунду, в маленьком домике, где нет ни телевизора, ни книг, ни интернета, в то время, как мое бездыханное тело лежит в больничной палате, подключенное к десяткам аппаратов. Не знаю, сколько мне суждено пробыть под сенью зефирных облаков, но знаю, что должна провести это время с пользой. Я допиваю чай, по-прежнему не чувствуя его вкуса, беру ноутбук, открываю Ворд и начинаю писать. Если бы здесь был интернет, я бы непременно установила специальную программу для написания сценариев. Но я отрешена от мира и напрочь лишена благ цивилизации, к которым так привыкла, и мне придется выравнивать текст вручную. Кажется, Адам сказал, что хронометраж серии не больше пяти минут. Думаю, при условии, что я оказалась между жизнью и смертью, и теперь у меня полно свободного времени, я вполне успею написать сценарий первой серии за два дня, хотя еще буквально несколько часов назад мне казалось это нереальным. Я вспоминаю свой первый рассказ о Мисс Смузи. В нем она лишь начала осознавать себя как самодостаточную личность, обладающую чудесным характером и полезными свойствами. Действие происходит на пляже, в ресторане, в гольф-клубе и в доме прекрасной дружной семьи из Нью-Йорка. Пожалуй, стоит начать с детей и с первой же сцены дать понять зрителю, что именно они будут главными союзниками Мисс Смузи и распознают ее способность к саморегенерации. Она станет для них кем-то вроде хранителя очага. Она будет поддерживать микроклимат в семье, следить за тем, чтобы никто не страдал от хандры и депрессии. Я погружаюсь в загадочный мир моей дорогой Мисс Смузи, и мою голову покидают мысли о земной жизни. Когда я заканчиваю первую сцену, за окном раздается странный звук. Я выглядываю в окно и вижу, как с неба, до которого можно дотянуться рукой, падает свежая клубника. Видимо, здесь иногда идут клубничные дожди. Что ж. Пожалуй, мне не стоит удивляться – нужно лишь принять мою новую реальность и свыкнуться с мыслью о том, что я проведу под сенью зефирных облаков еще неизвестно сколько времени. Мне все же стоит немного поспать. С завтрашнего дня я непременно начну вводить в свой обиход новое расписание и постараюсь полностью исключить из своей жизни такое бесполезное занятие, как сон, – тем более, здесь мне вряд ли будут сниться сны. Я поднимаюсь на второй этаж. Здесь лишь одна комната. Наверное, это и есть спальня. Я открываю дверь и вижу огромную кровать, устланную шелковыми простынями и стоящую изголовьем к окну, из которого открывается вид на соседние коттеджи и цветочные инсталляции. Моя голова касается подушки и я проваливаюсь в сон. Глава 6 Я открываю глаза и резко вскакиваю с постели. Я не чувствую своего тела. Несколько секунд я пытаюсь вспомнить, что случилось со мной накануне. Перед моими глазами стоит образ Ноа – загадочного мужчины с повадками волшебника. Кажется, вчера он сказал мне, что я застряла между жизнью и смертью, потому что там, наверху, еще не приняли решение о моей дальнейшей судьбе. Интересно, какой из моих плохих поступков поставил их в тупик? Может, мне не стоило тогда целоваться с Иоганном Свенсоном? Я ведь знала, что его семья планирует переезжать в Швецию. А может, я не всегда была добра по отношению к детям? Помню, я как-то сорвалась на Дороти, сказала ей то, что мать ни в коем случае не должна говорить своему ребенку. Но я тогда узнала об измене Илая и мне было трудно себя контролировать. Или же все дело в моей поездке во Флоренцию? Я не должна была уезжать туда одна. Если бы я поехала туда с детьми или хотя бы с тетей Мэй, я бы ни за что не совершила безумный поступок, о котором не рассказывала ни одной живой душе (но там, наверху, наверняка, о нем знают). Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/anna-filippova-11891310/pod-senu-zefirnyh-oblakov/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.