Tell me more. 12 историй о том, как я училась говорить о сложных вещах и что из этого вышло

Tell me more. 12 историй о том, как я училась говорить о сложных вещах и что из этого вышло Келли Корриган Психологический бестселлер (Эксмо) Существует 12 фраз, вращающих колесо нашей жизни. Фраз, которые помогают сохранять эмоциональную связь с родными людьми, не дают пожалеть о сделанном или упустить нечто по-настоящему важное. Например, «Прости меня» – когда речь идет о покинувшем тебя близком человеке. «Расскажи мне больше» – если нужно узнать, что на самом деле происходит в жизни твоего ребенка. «Нет» – когда пришло время отстаивать свои границы. Каждую из 12 фраз Келли Корриган иллюстрирует историями из своей жизни. Смешными, трагичными, нелепыми, мудрыми. Эти истории напоминают: ты живой и поэтому имеешь право радоваться, горевать и ошибаться. Просто не упускай момента сказать те самые правильные слова. Келли Корриган TELL ME MORE. 12 историй о том, как я училась говорить о сложных вещах и что из этого вышло © Спирина Ю.А., перевод на русский язык, 2020 © Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020 Все так, как есть Объективных причин расклеиться именно тем утром не было – но мне это не помешало. 68 дней назад умер папа, которым я безмерно восхищалась. Я видела, как он уходит, и скорбь обессилила меня. Я не могла больше жить как обычно, сквозь белый шум в голове прорывались только две мысли: «Папа умер» и «Пожалуйста, пусть он вернется». Я вообще все время болтаюсь между двумя крайностями: зрелым принятием реальности и детской истерикой. За время, нужное на проверку почты, из решительной и веселой женщины я могу превратиться в огнедышащего дракона. Если бы отдел по работе с клиентами компании Hertz выпустил записи моей «обратной связи» – интернет рухнул бы в тот же день. Нет-нет, я различаю банальное и трагичное. Я на коленях благодарю вселенную за свое здоровье, мужа, детей и центральное отопление. Я просто непостоянная. Поблагодарив, вскакиваю с вопросом: «А у кого-нибудь здесь еще болит спина?» И в этот момент я ненамного взрослее, чем в день, когда у меня начались месячные. К слову о менструациях, безысходности и иррациональности: у меня две дочери-подростка. Джорджии шестнадцать, у нее волосы – хоть на рекламу шампуня, миндалевидные карие глаза, плоскостопие и очаровательная ямочка на щеке. Джорджия любит лакросс и Снэпчат[1 - Мессенджер, позволяющий делиться фото и видео. – Здесь и далее, если не указано иного, примечания редактора.] и предпочитает алгебру и химию общественным наукам, где верных ответов слишком много. Я интересую Джорджию с точки зрения поездок и карманных денег, а если предлагаю что-то еще, например, свое мнение, она злится. Независимость дочери мучает и восхищает меня одновременно. Джорджия – прокрастинатор мирового уровня: расчесывает еще влажные волосы по пути на вечеринку и начинает обуваться, когда остальная семья уже мнется в дверях. Она звезда танцпола, и иногда, когда она рассказывает мне, я очарована ею так, как никогда никем не была очарована. Клэр четырнадцать, у нее светлые волосы, потемневшие только прошлой зимой, 45-й размер обуви, синие глаза – они достались дочери от отца – и улыбка настолько яркая, что ее должно быть видно из космоса. Клэр играет в волейбол и баскетбол, потому что родители этого хотели, и в лакросс, просто потому что ей не нравится весной сидеть дома. Если бы мы не вмешивались, то в свое свободное время она бы слушала Лина-Мануэля Миранду[2 - Американский певец, композитор и драматург, автор песен к мюзиклам и мультфильмам (например, именно он написал музыку для «Моаны» студии Дисней).], украшала айсингом, заказанным на Amazon, сладости и устраивала тематические вечеринки примерно 6 раз в год – на каждый большой праздник. Клэр делает авторские приглашения, продумывает меню и весь декор, вдохновляясь картинками с BuzzFeed, а вечером на танцах включает дискошар, купленный за 14 долларов. В пятом классе она правильно ответила на все вопросы стандартного четырехдневного тестирования, но это не значит, будто она может без ошибок написать слово «расписание» или «ссора». Мы мечтаем, что однажды она станет гениальным творцом. Все, знаете ли, возможно. За время, нужное на проверку почты, из решительной и веселой женщины я могу превратиться в огнедышащего дракона. Вдвоем дочери крутят сериал «Офис», не замечая друг друга, пялятся в телефоны или спорят, как правильно произнести «Вингардиум Левиоса»[3 - Англ. Wingardium Leviosa, заклинание левитации из цикла книг Дж. Роулинг «Гарри Поттер» и одноименной киносаги.]. Наблюдая за их ссорами, я вспоминаю, что мы точно так же вели себя с Эдвардом. Уверена, если бы мы установили дома двухпартийную систему, наши дети были бы лучше и счастливее. Один или два раза в год они принимаются танцевать, словно герои индийского фильма «Just Dance», и я вспоминаю дни, когда для счастья нам достаточно было быть рядом друг с другом. И когда дочери пародируют Гарта и Кэта из «Saturday Night Live»[4 - Вечерняя юмористическая передача.], мне кажется, я вижу ростки дружбы. И конечно, у меня есть муж – Эдвард. В молодости ему говорили, будто он похож на Робби Бенсона из фильма «Ледяные замки». Но сейчас Эдвард напоминает Бена Стиллера. Муж помешан на плавании, хранит все необходимое для любого события и уверен, что каждый человек, с которым он общается, смотрел все пять сезонов «Прослушки» и болеет за баскетбольную команду «Голден Стэйт Уорриорз». Эдвард фанатеет от них, особенно от Дреймонда Грина, называет его «Танцующий мешочек», после того, как в 2016 году на матче плей-офф тот ударил нескольких игроков по самым нежным местам. Да, Эдварду требуется 10 дней, чтобы разобрать чемодан, а записываясь к стоматологу, он непременно ворчит, но вообще с ним довольно ненапряжно жить. Он не боится готовки и продуктовых магазинов и помогает мне красить волосы на затылке – да-да, прокрашивает мои седеющие корни маленькой кисточкой, входящей в комплект краски «средне-коричневый» № 5. Муж очень рационален, работа значит для него многое, а еще почти всегда, засыпая, он держит меня за руку, хотя не особо любит держаться за руки. А я… Я похожа на отца, а девочки похожи на меня, правда, по-разному. Мои волосы вьются от природы, но как у сексуальных красоток на пляже. Если бы я была собакой, легче было бы сбрить мою шерсть, чем за ней ухаживать. Мои зубы (и мне об этом говорили) довольно крупные. У меня есть лишние килограммы, и задница больше напоминает вертолетную площадку, чем тыковку. Я притворяюсь, будто меня это волнует, и бегаю с мужем по утрам каждую субботу. Я не большой поклонник душа, и, когда на лбу появляются капельки пота, сбавляю темп. Всю неделю я ношу одну и ту же одежду и до обеда не надеваю лифчик и не смотрюсь в зеркало. Я предпочитаю заниматься собственными проектами, а не работать в офисе. Когда-то я делала мебель, была фотографом и открывала бизнес. Я фонтанирую идеями – могу выдать хоть дюжину в день! Выпив, я становлюсь амбициозной: одна маленькая «Маргарита» может подтолкнуть меня подать заявку на участие в выборах в сенат – идеи растворяются в воздухе утром, когда дети уходят в школу и я остаюсь один на один с работой. Я помогаю – и делаю это прекрасно – в местной детской больнице. Каждый вторник, с двух до пяти, я ношусь с детьми в отделении интенсивной терапии. Такова я. Таковы мы. Итак, однажды утром… Я хорошо выспалась. Обычно часов в пять утра я встаю в туалет, а потом возвращаюсь в кровать, чтобы еще пару часов подремать. На кухне шипел бекон – доносился дивный запах, Эдварду необходимо начинать день с мясного. Я села, надела очки и прочитала надписи на тапочках. Левый на левую ногу. Правый на правую. Вот и начался новый день. Я выключила запись белого шума и тут же услышала ссору девочек. Одна надела футболку другой. Без разрешения. Эти конфликты беспокоят меня гораздо больше, чем Эдварда. Он может слушать их хоть целый день, а я начинаю действовать, только заслышав крики. Нет дыма без огня, так почему бы не погасить очаг возгорания, прежде чем вспыхнет весь дом? Вот почему: Эдвард прочитал книгу по воспитанию (всего одну!), и в ней было написано – разрешите им ругаться! Футболка, купленная за 9 долларов в Target, принадлежала Джорджии. Но на прошлой неделе я увидела футболку в комоде, среди шмоток, которые Джорджия практически никогда не носила, так как влезла в черные лосины и серый худи и забыла обо всем остальном. Я решила, что Клэр может носить ее. Вряд ли Клэр это понравилось бы, но ведь я могла заставить ее носить футболку, чтобы вещь не лежала без дела. У меня есть пунктик: вещи не должны лежать без дела. Горбушка хлеба, последняя страничка тетради, школьный рюкзак. Да что там, пробег нашей машины 240 000 километров! Если бы я была собакой, легче было бы сбрить мою шерсть, чем за ней ухаживать. Мои зубы довольно крупные. У меня есть лишние килограммы, и задница больше напоминает вертолетную площадку, чем тыковку. Ну я и отдала Клэр футболку Джорджии. Не спросив разрешения. Пока конфликт вокруг футболки разгорался на первом этаже, а голоса девочек становились все выше и выше, зазвонил телефон. В любом доме мира это означает, что кто-то должен ответить на звонок. Но у нас, на Крест-роуд, звонок – вроде свистка для собаки, на него реагирую только я. «Эдвард! Телефон!» Он меня не слышит, потому что на сковороде шипит бекон, вовсю работает вытяжка, а посреди коридора бушует скандал. Я побежала, спеша ответить, и услышала: «Привет. Это Джоан из фонда осведомленности о раке груди. Звоню пригласить тебя на веселый забег и встречу по обмену сумочками». Нет, только не запись с голосом Джоан! У меня был рак груди. Химиотерапия, операция, облучение – полный набор. Я нажала отбой. Щелк. В это время ситуация между девочками накалялась. Они напрочь забыли о футболке и пошли дальше: «я всегда!», «ты никогда!» и «ты с ума сошла!». А потом Клэр «включила» персонажа «Отчаянных домохозяек»: «Ты понятия не имеешь, что такое делиться, эгоистичная сучка!» Уже через секунду я стояла возле нее. «Как ты сейчас сказала?!» Чертова книга, прочитанная Эдвардом! – Она… – Клэр пыталась ответить на мой риторический вопрос. – Ты слышала, что она… – начала Джоржия. – Прекратите! Кто первая скажет хоть слово, будет… – Что же такого им запретить? А может, стоит изменить правила игры и заставить делать неприятное? – Будет гулять с Херши каждый чертов день до самого Рождества! Упоминать рядом черта и Сына Господнего – святотатство, но я никогда не была добропорядочной католичкой, несмотря на усилия родителей. – Вы меня слышали? Девочки не выгуливают собаку, им плевать на Херши. Мы взяли ее, потому что миссис Джуди, любимая школьная учительница, за день до начала занятий прошептала мне на ухо: «Заведите собаку, прежде чем они станут подростками». Она якобы на собственном опыте убедилась: только собачка успокаивает девочек, когда гипофиз начинает диктовать свои условия яичникам. Ну конечно, подумала я, собака. Они будут любить ее, а она – их. Надежный, верный друг. Несомненно, они любили собаку. Первые 20 минут рождественского утра, пока не осознали, что получили ее вместо половины причитавшихся подарков. В конце концов дочери принялись перебрасывать друг на друга ответственность за то, кто будет ее кормить, а потом пытаться вымогать деньги за уборку лужиц. Вскоре стало ясно: если Херши сбежит в более заботливую семью, например семью миссис Джуди, никто не расстроится. Иными словами, собака вовсе не так важна, как неодушевленный кусок хлопка, продающийся в магазине в 5 километрах от дома и доступный в 17 цветах. – Леди, звоните фуд-фотографу! – крикнул Эдвард из кухни. – У меня здесь тарелка бекона, достойная всех возможных наград! Дочери уставились на меня. В эту минуту мы друг друга немного ненавидели. Меня больше всех, ведь это я научила их слову «сучка». Я орала, они кричали в ответ, а Эдвард, как всегда, вышел сухим из воды. Сегодня они будут любить папу больше, и он вообще лучше – склонность к скандалам у дочерей от меня. А ведь я так хотела быть хорошей матерью! Недавно я прочитала в блоге о родительстве: крики ничем не лучше телесных наказаний и плохо сказываются на детской самооценке. Боже, что же я делаю?! Спокойно, но четко, я произнесла: «Джорджия, Клэр носит эту футболку. Это я отдала ее ей. Если ты хочешь ее вернуть, возьмешь ее завтра. А теперь – идите». Нет дыма без огня, так почему бы не погасить очаг возгорания, прежде чем вспыхнет весь дом? Джорджия театрально обиделась, и через секунду я услышала, как она уже жаловалась отцу: «Она всегда встает на сторону Клэр!» Я встаю на сторону здра-во-го смыс-ла! Мне хотелось крикнуть это, но так нельзя: во?первых, если я начну оправдываться, то мы с дочерью окажемся на одном уровне, как это было при последнем разговоре с мамой. А во?вторых, потому что в тот момент снова зазвонил телефон и это как раз-таки оказалась мама, будто она знала, что сейчас меня активно осуждают. Впрочем, как всегда. Девочки ели бекон с супер-Эдвардом. Интересно, они хоть на секунду вспомнили о футболке? Несомненно, они любили собаку. Первые 20 минут рождественского утра, пока не осознали, что получили ее вместо половины причитавшихся подарков. * * * Моей маме немного за семьдесят (она не придает значения мелочам вроде дат). Она любит игры: от карточных типа «джин рамми»[5 - Карточная игра на двух игроков, цель – выложить определенную комбинацию карт.] до водного поло. Она обожает заключать пари и всегда выплачивает деньги, если проспорила. Однажды мама поставила на выигрыш одной футбольной команды, а когда та продула, отправила чек на сумму один доллар моему другу Джеми. Сейчас она – риелтор на пенсии, блондинка, одевающаяся не красиво, а удобно. Мамин рост – 161 сантиметр. Она вырастила меня и обоих старших братьев в Виланове, на Вудден-Лэйн, в доме, купленном в год, когда вышел фильм «Выпускник» – второй в списке ее любимых фильмов (с пьедестала десятилетия спустя его вытеснила «Красотка»). Сорок девять лет спустя мама звонит из той же самой кухни, чтобы выяснить, как перевести бонусные мили со счета моего отца на ее. У моего отца, чьи пижамы я до сих пор ношу, на счету скопилось 3300[6 - 5300 км.] миль – достаточно, чтоб хоть салат «Цезарь» на борту есть. Мама услышала от подруги, будто мили можно переводить даже после смерти. И она хотела дать мне номер папиного аккаунта, чтобы я их перевела. Я очень хотела ей помочь. Но только не в этом вопросе. Так же, как и мама, я ненавижу мелкий шрифт, забываю любые пароли и боюсь официальных бланков. Честно говоря, я вместо того, чтобы заехать в отдел транспортных средств, продолжаю пользоваться просроченными водительскими правами, хотя Эдвард говорит, что все можно сделать онлайн. Можно подумать, это что-то меняет! Я бы лучше помогла маме разговорами об отце, которого мы называли Грини (Зеленый) – прозвище прилипло к нему еще в колледже после неудачного похмелья. Я бы хотела, чтобы мама рассказала, как после его ухода жизнь потеряла краски, как скучно стало куда-то выбираться, смотреть игры «Филадельфии Филлис» и пить водку в горах в одиночестве. Я хочу услышать, каково это – жить без него после пятидесяти лет вместе. С кем она играет в карты? Но Мэри Корриган не такая. Ей это не нужно – ни сейчас, ни раньше. Ей нужно лишь личное пространство, церковь и время, а сегодня – еще и поговорить о закрытии банковских счетов, возврате папиного арендованного «Бьюика», прежде чем спишут плату за еще один месяц, и об этих бонусных милях. Пока мама диктует номер, а я делаю вид, будто записываю его, я воображаю, как Грини вклинивается в нашу беседу и спрашивает о Персиковой Джорджии и о Медвежонке Клэр. Он произносил их имена с такой гордостью, словно они чемпионки мира по боксу или победительницы Суперкубка. Но тут я отвлекаюсь на внедорожник соседа – он ждал девочек, чтобы отвезти в школу. – Где мой рюкзак? – спрашивает одна из «суперзвезд», поднимаясь наверх. Ее голос звучит обвиняюще. – Я не знаю. Где ты искала? – отвечает Эдвард фразой, почерпнутой из методики Монтессори для начальной школы. – Ма-ам! Где мой рюкзак? Я закрываю рукой телефон. – Где ты уже искала? – Я оставляла его у двери! Я попалась на удочку. «Мам… – Во рту металлический привкус крючка. – Я тебе перезвоню». Я не успеваю пройти и половины лестницы, как замечаю лямку портфеля, выглядывающую из шкафа. – Серьезно?! Он прямо здесь! – Уф! – Клэр открывает входную дверь, и лучи утреннего солнца скользят по волосам. Матерь Божья, неужели это вши?! Прежде чем я успеваю это проверить, обе девочки выходят из дома, хлопнув дверью. В стуке дверного молотка даже угадывается ритм, характерной для хеви-метал-группы «Black Sabbath». Пройдет несколько часов, дочери вернутся, и нам представится очередная возможность побыть вместе, поругаться или провести вечер, вытравливая вшей. По кухне носится Херши, вылизывает из скорлупы остатки белка. Жир на сковороде уже остыл и побелел. Я еще не смотрелась в зеркало и не завтракала, а Эдвард уже стоит у дверей, чистый, гладко выбритый и невозмутимый. – Уже уходишь? Отлично. Уже через четыре секунды я останусь одна в доме, который только что буквально звенел от напряжения. Муж открыл дверь, и я почувствовала себя свободнее. – Видишь эту грязь? Вот, чем я буду заниматься, когда ты уйдешь. Сперва выкину всю яичную скорлупу, а потом встану на четвереньки и буду вынимать клочья собачей шерсти из-под стола! Руками! – Нам стоит купить маленький пылесос. Так же, как и мама, я ненавижу мелкий шрифт, забываю любые пароли и боюсь официальных бланков. Так вот решение всех проблем! Пылесос! Собака залаяла. «Херши!» – прикрикнули мы одновременно. Она залаяла снова. Эдвард взглянул на часы. – Покормить ее? – Я справлюсь. Ненавижу себя за то, что стала такой: удобной, надоевшей занудной женушкой, к которой идеальный Эд вынужден возвращаться каждый день домой. Думаю, пора с этим покончить. – Я позвоню после встречи. Мы что-нибудь придумаем, Келли, – сказал муж, имея в виду все сразу. Ага. Я смотрела, как муж уходит, и не могла верить человеку, платившему детям за уход за их собственной собакой. Я кормлю Херши. Голова раскалывается. Со мной это часто бывает – перед сном я люблю выпить чего-нибудь покрепче – текилу с лимоном или виски с тоником. Эдвард говорит, алкоголь плохо влияет на сон и утро следующего дня, но мне не до размышлений об этом. Я пью три таблетки обезболивающего и опускаюсь в мягкое, некогда любимое кресло. Сейчас я сижу в нем, если не вижу выхода. Мое сочувствующее кресло, кресло грусти, кресло капитуляции. После смерти Грини я проводила в нем много часов, обращаясь к Херши за любовью, обещанной миссис Джуди, пялясь в дурацкие телевизионные шоу и составляя списки дел, которые, вероятнее всего, я никогда не выполню. Губы сжимаются в ниточку, а в груди образуется ком. Я сейчас заплачу. Ну и пусть, кому какое дело? Здесь нет никого, кого моя слабость нервирует. Я будто не спала три дня. Мне хочется кому-то позвонить, но что сказать? Я могла бы позвонить кузине Кэти, она на десять лет старше и знает все о горе в его различных проявлениях. Но когда я ищу взглядом телефон, то вижу на полу горстку остриженных ногтей. Интересно, с рук или ног? Сволочи! «Келли, дорогая, они же дети!» – лучшая половина меня силится обуздать гнев. Почему я не могу относиться к девочкам так же, как Грини? Неужели сложно помочь маме с этими бонусными милями? Что сказала бы Лиз – она умерла в 46, и каких-то три месяца назад я восхищалась ею, – увидев, как я поступаю со своей жизнью и как совершаю бессмысленные поступки, не испытывая ни грамма благодарности за свое благополучие? Звонок в дверь помешал самобичеванию. Загорелый и улыбающийся почтальон вручил большой пакет из магазина J. Crew[7 - Крупный магазин одежды.]. Во время прошлого приступа прокрастинации я минут двадцать пыталась сделать онлайн-заказ. Но благодаря месячному роману с мучными изделиями я увеличилась в размерах – так что пришлось закупиться на распродаже. Я вскрываю пакет и достаю игривую, с разрезом, комбинацию без рукавов. Цвет, довольно обычный, линялый красный, в жизни смотрится еще лучше, чем на картинке. Это победа, детка! – говорю я себе. Бирка гласит: «Этот товар нельзя сдать или обменять». Как будто кто-то собирался! Я бросаюсь вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, сбрасываю пижаму Грини прямо на пол перед шкафом и умещаю свои стареющие прелести (как говорит мама) в утягивающее белье. Ладонями разглаживаю верх. Вырез не такой большой, как хотелось бы, но смотрится хорошо. Комбинация заканчивается в районе бедер и сильно утягивает живот. Я оглядываюсь через плечо, на спине из-под комбинации выглядывает застежка лифчика. Налюбовавшись, я пытаюсь снять комбинацию через голову, но чашки размера С+ сидят крепко. Что бы я ни делала – ничего не происходило. Еще несколько минут я извиваюсь, матерюсь и потею, но ничего не помогает. Кажется, я обречена носить эту комбинацию вечно. Как корсет. Есть только один выход. Схватив ножницы для поделок, я разрезаю ночнушку, словно первоклассный хирург. Я так зла на J. Crew, детей, мужа, не говоря уже о взмыленной женщине в зеркале, что практически рычу. Беру себя в руки, только заметив напротив под окном двух своих соседок с их дурацкими дрессированными собачками. Ненавижу себя за то, что стала такой: удобной, надоевшей занудной женушкой, к которой идеальный Эд вынужден возвращаться каждый день домой. Я собираю обрезки в пластиковый пакет и засовываю подальше в мусорное ведро, чтобы больше никогда их не видеть. Надеваю одну из футболок Эдварда. Она такая свободная и пахнет, точно как муж: смесь дезодоранта, воска для волос и особенного запаха тела, к которому я так привыкла. У ног валяется пижама, в которой умер Грини. Я зарываюсь в нее лицом и проваливаюсь в тот самый день. Нетронутый стакан клюквенного сока, несвежее дыхание человека, не могущего есть, мятный бальзам – я мазала им губы папы, и смешной след от зубной пасты. Все это делает живым – как я, Эдвард, Херши… И он снова умирает, как только я поднимаю лицо. С совершенно пустой головой падаю на кровать. Херши с разбегу прыгает в постель. Меня знобит. Я зарываюсь пальцами в мягкую собачью шерсть и тупо смотрю в стену. В верхнем углу паутина. Я недостаточно хорошо убираюсь дома. Но разве это имеет значение? Кому от этого плохо? И где, черт возьми, влажные салфетки? Может, выйти на работу? Босс будет указывать, что делать. Мне вряд ли это понравится, зато я точно буду знать, как поступать. Мне нужно в ванную, но там придется столкнуться с увеличительным зеркалом. За пятьдесят лет я так и не нашла способа обмануть время. У меня появились пигментные пятна, и с каждым месяцем их становится все больше. Последнее вскочило прямо на кончике носа, и окружающим приходится старательно делать вид, будто его не заметно. Когда я улыбаюсь, от уголков глаз разбегаются морщинки. А благодаря бесконечному кофе мои зубы коричневые, как у курильщика. Присев пописать, я включаю электрическую зубную щетку и начинаю двухминутную чистку. Паста для пожилых жжет поврежденные десны (стоматолог предупреждал еще несколько лет назад)… О черт! Клэр записана на сегодня к ортодонту. Нужно забрать ее пораньше. Почему Эдвард никогда не возит девочек к доктору Касрови? И зачем нужно ездить к нему так часто? Неужели нельзя совместить несколько приемов за раз? Во время прошлого приступа прокрастинации я минут двадцать пыталась сделать онлайн-заказ. Но благодаря месячному роману с мучными изделиями я увеличилась в размерах – так что пришлось закупиться на распродаже. Почему меня сегодня все так бесит? Из глубин подсознания доносится: «все так, как есть…» Именно так любит говорить Уилл, коллега Эдварда, поклонник медитаций. Он не носит обуви, у него имеются ответы на самые сложные вопросы. Прошло больше года с нашей последней встречи, а значение этой фразы я до сих пор не поняла. Кажется, он хотел сказать примерно так: бывают взлеты и падения, поэтому не парься – все так, как есть и как должно быть. Я встретилась с Уиллом на работе Эдварда. Его офис – волшебная страна с раздвигающимися столами и капсулами для сна, безлимитными буррито и комбучи[8 - Напиток из чайного гриба.]. Когда босс Эдварда великодушно предложил мне временно занять пустующий стол и воспользоваться всеми преимуществами рядовых сотрудников, включая сеансы осознанности с Уиллом, я ответила: «Аминь, брат». Нетронутый стакан клюквенного сока, несвежее дыхание человека, не могущего есть, мятный бальзам – я мазала им губы папы, и смешной след от зубной пасты. Все это делает живым – как я, Эдвард, Херши… И он снова умирает, как только я поднимаю лицо. Уилл примерно моего роста, у него ясные глаза и правильная осанка. Его скорость речи и самообладание делают его человеком, с которым можно общаться только на ясную голову. В большинстве случаев я незаметно проскальзывала в класс, опускалась на коврик и предпринимала жалкие попытки следовать инструкциям (дышать, замечать и отпускать). Потом Уилл бил в тибетский гонг, это значило: пришло время открыть глаза и вернуться к обычной жизни. Иногда, если народу было не очень много, я задерживалась, и мы болтали. Однажды после медитации об отношениях и конфликтах я сказала: «Когда у нас в доме все летит к чертям, я схожу с ума! Становлюсь просто неадекватной!» Он не ответил, поэтому я продолжила. «Даже когда проблема только-только маячит на горизонте, я начинаю паниковать Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=50399904&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Мессенджер, позволяющий делиться фото и видео. – Здесь и далее, если не указано иного, примечания редактора. 2 Американский певец, композитор и драматург, автор песен к мюзиклам и мультфильмам (например, именно он написал музыку для «Моаны» студии Дисней). 3 Англ. Wingardium Leviosa, заклинание левитации из цикла книг Дж. Роулинг «Гарри Поттер» и одноименной киносаги. 4 Вечерняя юмористическая передача. 5 Карточная игра на двух игроков, цель – выложить определенную комбинацию карт. 6 5300 км. 7 Крупный магазин одежды. 8 Напиток из чайного гриба.