Булгаковиада

Булгаковиада Владимир Рецептер «…Спектакль начинался с того, что Юрский в костюме Мольера выходил перед занавесом и, стуча в пол высоким жезлом, требовал тишины…  Напомню себе и читателю: в 1931 году Михаилу Афанасьевичу снова худо и некуда деться, всё запретили, в том числе «Кабалу святош», первые экземпляры которой напечатала Елена Сергеевна. Принесла свой ундервуд в квартиру Булгаковых на Пироговке и напечатала. Тогда их роман был в расцвете. А теперь они расстались…» Владимир Рецептер Булгаковиада Не театр нас любит, а мы его.     В. Панина. В разговоре Опять, опять к моим воспоминаниям.     М. Булгаков. Из письма 1 Однажды бывший артист БДТ Борис Лёскин, приехавший из своей Америки в Ленинград после долгого отсутствия, попытался рассказать артисту Р. о вчерашней встрече с двумя старыми сослуживцами. Поскольку и Р. прежде служил в БДТ, он слушал Лёскина с большим интересом, но никак не мог понять, о чем, собственно, шел вчерашний разговор. – Понимаешь, Воля, – подытожил Борис, – была одна черная пьянка, и это все, что я могу тебе сказать… – Но вы не виделись столько лет, – удивился Р. – Ты жил в Америке, они – в России, неужели тебя ни о чем не спросили и ты ничего не спросил?.. – Воля, когда окончилась бутылка, пошли за второй… – И она появилась?.. – Да, она появилась, это я помню твердо. Но о чем шла речь, вспомнить не могу, была одна черная пьянка… – Боря, ты меня потряс… – А что ты хотел услышать? – Да хоть что!.. Ведь это же событие – твоя встреча с В. и К.!.. Вот тут Лёскин и спросил: – А ты что, уже летописец? – Почему летописец? – растерялся Р. и тут же неожиданно для себя сказал. – А, впрочем, может быть. «Еще одно, последнее сказанье, и летопись окончена моя…» – Ну, тогда запиши, – сказал Лёскин. – «Была одна черная пьянка…» Цитируя пьесу Булгакова о Мольере, а точнее, реплику летописца Лагранжа, начитанный Р. отбил: – «Этого писать нельзя, но в знак ужаса ставлю черный крест». Как ни странно, после этой сцены он наладился посещать архив… «Кабала святош» возникала на наших глазах и пошла в Больдрамте с названием «Мольер». Ставил спектакль и играл заглавную роль Сергей Юрский, Людовика XIV – Олег Басилашвили, Мадлену Бежар – Эмма Попова, Бутона – Павел Панков, Арманду – Наталья Тенякова, Одноглазого – Михаил Волков, летописца Лагранжа – Михаил Данилов… Декорации и костюмы сочинил Эдуард Кочергин… Вернее, так. Сначала художником спектакля была назначена Софья Юнович, и образ будущего спектакля обсуждался именно с ней. А Эдику Кочергину, который только что перешел в БДТ из Театра имени Комиссаржевской, Товстоногов сказал: – Вы пока походите, присмотритесь… Но Сережа Юрский хотел во что бы то ни стало воплотить на сцене идею «Черного квадрата» Казимира Малевича и во всех разговорах с Софьей Марковной толковал именно о нем. Может быть, я, как обычно, ошибаюсь, но мне кажется, что на «Черный квадрат» могло навести Юрского первое название пьесы или тот черный крест, который упоминает в пьесе Лагранж… Тем не менее Софья Марковна никак не могла взять в толк, что именно от нее хотят и почему шедевром Малевича стесняют ее творческое воображение. В конце концов она сказала Товстоногову, что делать «Мольера» не будет, и квадратная тягота легла на плечи Эдика Кочергина. – Квадрат, так квадрат, – сказал он и, как обычно, пошел своим путем. Такие светильники стояли в театре Пале-Рояль. Внизу, у лож. Надо хорошо знать материальную культуру прошлого, считает Кочергин. Но этого мало. На длинных вервиях, сделанных из переплетенных черных тряпок, сквозь которые пропущено серебро, он решил укрепить по пять светильников сразу. Сверху донизу. Как в многоярусном театральном зале… Шандалы или жирандоли?.. «Ах, как пылали жирандоли / У Лариных на том балу!.. / Мы руку подавали Оле, / А Таня плакала в углу», – писал мой друг Герман Плисецкий… Многосвечные люстры одна под другой пылали, меркли, вспыхивали, мерцали и медленно гасли по всему зеркалу сцены… Вот они-то и создавали невидимый квадрат. А черную геометрию Малевича Кочергин дал в плане, то есть не показал во весь рост, а уложил на пол в виде черных станков… Закончив работу, он показал макет Юрскому и сказал: – На, возьми линейку, промерь… И так квадрат, и так, и так… И Сережа, конечно, ничего мерить не стал, а тут же согласился. Как не согласиться, когда перед тобой такая магическая и торжественная театральная красота… – Я его обманул, – сказал Эдик артисту Р. тридцать лет спустя, употребив другой глагол, более близкий ему со времен беспризорного военного детства… Нельзя сказать, что архивный фонд Большого драматического театра сказочно богат. Но кое-какие любопытные документы в нем, конечно, сохранились. И, может быть, в первую очередь тут следует назвать тонкую серую папочку под номером 63. Назовем адрес точнее: Государственный архив литературы и искусства, ул. Шпалерная, 34, Фонд 268, оп. 1, дело № 63. Впрочем, можно зайти и с набережной Робеспьера в арку под номером 22. И открыть другие папочки № 67, 68, 70, 71… И большую амбарную книгу №… Ну ладно, не в номерах дело… Хотя почему?.. Именно в номерах… Читальный зал невелик, но уютен. Удобные столики. Настольная лампа для каждого читателя. А из кабинета директора Ларисы Сергеевны Георгиевской видна Нева. Встанешь у окна – не оторваться… Как вышло?.. Пушкинскому театральному центру в Санкт-Петербурге, которым руководит Р., пришло время сдавать в архив первоначальные документы. При оформлении и познакомились. Попутно Лариса Сергеевна стала подбивать артиста Р. открыть и свой личный фонд, мотивируя тем, что именно здесь хранятся дела Большого драматического. От персонального участка в архивных пространствах Р. из актерского суеверия тогда уклонился, но в прошлое БДТ, где прослужил четверть века, успел заглянуть… Музыку к спектаклю «Мольер» писал Олег Каравайчук, человек странный и возвышенный, ловящий новые звуки прямо из космоса… Р. часто встречался с ним на комаровских дорожках. Олег всегда спешил, узкоплечий и стремительный, то ли на электричку, то ли в будущее узнаваемой прыгающей походкой. Без парика и берета никто нигде и никогда его не видел. Как-то чуть ли не год обсуждалось представление о Моцарте и Сальери. Моцарта, конечно, должен был играть сам Каравайчук, и они вдвоем, артист Р. и композитор К., часами бродили по анфиладе Дома Кочневой, где прижился Пушкинский центр, сочиняя воображаемый спектакль. Вечный мальчик, пришелец и импровизатор пробовал звучание всех роялей… Партитура Булгакова на редкость точна. «Клавесин играет нежно». А если нет клавесина? Тогда между струнами и молоточками поношенного пианино «Красный Октябрь», за которым у выхода на сцену ждет сигнала концертмейстер Тамара Ивановна Ломова, опускаем свежую газету и получаем клавесинный эффект… «Орган зазвучал… Орган умолк… Орган в высоте… Спели детские голоса… Орган загудел…» Да, здесь нужна запись… О записи по дружбе рассказывал Р. завмуз БДТ Семен Розенцвейг. Нот и партитур не было. Когда собрались оркестранты-разовики, Каравайчук потребовал принести в студию велосипедные камеры, но они были скоро забракованы, и пришлось доставать презервативы. Их раздули до размеров человеческого роста и включили в состав оркестра. Возможно, в рассказе Розенцвейга было художественное преувеличение, но именно удары по презервативам создавали необходимый таинственный гул. Каравайчук задавал импровизационные задачи, пел на фоне оркестра своим высоким голосом, и его сольные причитания возвышали душу. Музыка к спектаклю была прекрасна и неповторима. Так же, как декорация Кочергина. Каково же было удивление звукооператора Рюрика Кружнова, ведущего спектакль согласно партитуре, когда ту же музыку и, кажется, ту же запись он чутким ухом уловил в новом фильме Киры Муратовой… Рюрик обиделся и сказал об этом Сереже Юрскому. Но Юрский уже и сам видел муратовскую картину и, удивившись прагматизму нашего небожителя, успел обидеться сам… В папочке под номером 63 артист Р. открыл для себя три письма Михаила Афанасьевича Булгакова в БДТ и, конечно, ахнул… Прочтя и перечтя письма и лежащие здесь же документы, Р. вернулся домой и стал листать одну за другой накопившиеся у него книги Булгакова. Они и восстановили полузабытую историю взаимоотношений писателя и любимого театра, отразившуюся в письмах Михаила Афанасьевича его другу и летописцу Павлу Сергеевичу Попову… Но была ли когда-нибудь опубликована переписка Булгакова с театром?.. Что происходило в начале 30-х годов в ответственных кабинетах и за кулисами на Фонтанке, 65?.. Как складывался этот печальный и увлекательный сюжет во всех его исторических и почти недоступных подробностях?.. Вот какие вопросы волновали артиста Р., несмотря на то что в спектакле «Мольер» он занят не был… – Олег, ты знал, что у «Мольера» в БДТ была давняя предыстория? – спросил артист Р. артиста Б., то есть Басилашвили, который в день этого разговора по странному стечению обстоятельств озвучивал себя в роли булгаковского Воланда, завершая работу в фильме «Мастер и Маргарита». – Нет, тогда мы об этом понятия не имели… Я узнал гораздо позже, когда появились дневники Елены Сергеевны, воспоминания Ермолинского… – Письма Булгакова Попову… – Да, письма Попову… – А как ты думаешь, Сережа знал? – Р. имел в виду Юрского. – Нет, думаю, тогда и он не знал, – уверенно сказал Басилашвили… – Ты уже в порядке?.. Хвори прошли?.. – Да, да, вполне!.. О судьбе булгаковских писем стоило спросить у знатоков, тех, кто всерьез и в соответствии с правилами науки занимался литературным наследием Михаила Афанасьевича. У Смелянского?.. Но Анатолий Смелянский более всего ориентирован на МХАТ… У Мариэтты Чудаковой?.. Да, конечно, она у нас по праву первый булгаковед: и биограф, и знаток творчества, и публикатор… Р. позвонил в Москву и сказал Мариэтте Омаровне, что, кажется, нашел три письма Булгакова и хочет уточнить степень их известности. Чудакова стала нервно выяснять датировку писем, рукописны ли они, кому адресованы и пришлет ли Р. эти тексты ей сразу же, то есть до публикации, потому что ей обычно доверяют, но если Р. такой человек, что никому не доверяет, тогда она его поймет, но все равно удивится… Ответив на вопросы, Р. спросил, известна ли переписка Булгакова с Большим драматическим, и Мариэтта Омаровна сказала: – Нужно посмотреть, Володя, может быть, письма и не опубликованы. Но у меня идут две срочные статьи в Интернете… Я все проверю и перезвоню вам дня через два… – Да, конечно, – сказал Р. – Не беспокойтесь, Мариэтта, мне не к спеху. Чудакова перезвонила через пять минут и стала зачитывать Р. тексты булгаковских писем. – «27 октября 1931 года, Москва… Уважаемый Евгений Иванович! Первое. Сообщаю БДТ, что “Мольер” получил литеру “Б”…» Это?.. – Да, – сказал Р., слегка приуныв, но тут же утешил себя тем, что если бы Чудакова не знала о письмах в БДТ, это было бы противоестественно. Мариэтта Омаровна сообщила, что вместе со всем булгаковским архивом Елена Сергеевна Булгакова подарила машинописные копии всех, в том числе и наших писем Пушкинскому дому. И снабдила своим комментарием… Что касается публикации, сказала Чудакова, то это дело чрезвычайно сложное и кропотливое, на которое уходит много времени, так как важно просмотреть не только булгаковские тексты, но и все, что их окружает и сопутствует, выясняя все подробности и обстоятельства… На это Р. легкомысленно ответил, что его занимает всего лишь один аспект – позиция театра. Потому что в письмах Попову Булгаков, конечно, называет главного карабаса, но чертов карабас в театре не работал, и самое интересное то, как складывалась судьба «Мольера» в самом БДТ… – Да, да, – сказала Чудакова, – конечно, у нас принято валить все на одного. С этой стороны вашей историей никто не занимался. Тут много возможностей… А пока запишите, Володя: рукописный отдел Пушкинского дома, фонд триста шестьдесят девять… И мой и-мэйл тоже запишите… Конечно, названивая Чудаковой, Р. повел себя как дилетант. Он будто забыл правила литературной науки, известные ему по любимой пушкинистике. Он не учел, что Булгаков давно стал классиком и десятки ученых защитили кандидатские и докторские, выпустили множество книг, создав серьезное научное булгаковедение. Ну, что бы ему заглянуть в «Жизнеописание Михаила Булгакова», выпущенное той же Мариэттой Омаровной еще в 1988 году? Или в исследования и материалы Пушкинского дома «Творчество Михаила Булгакова» в трех томах, появившиеся в начале 90-х?.. Нет, он снова вел себя как артист, встревоженный встречей с давними событиями, случившимися в его театре. И эта новая неумелость, желание заново и будто впервые открыть то, что, может быть, давно открыто и никакой тайны не составляет, толкали его по окольному пути. Ведомый лихорадкой неофита, Р. доверялся одной интуиции, ища людей, а не книг, и, может быть, был отчасти прав… – Сережа, ты знаешь, что у твоего «Мольера» в БДТ была предыстория? – спросил артист Р. артиста Ю., то есть Юрского. – Во МХАТе – знаю, – сказал он. – Нет, не во МХАТе, а в БДТ!.. – Ах, да… Но это потом… Тогда, в 73-м, когда начали репетировать, мы, конечно, ничего не знали… – А кто, по-твоему, мог бы играть Мольера в БДТ в 31-м году?.. – Может быть, Лаврентьев?.. По-моему, он похож… – Нет, представь себе, в распределении Монахов… – Монахов?.. Это странно… – А Бутон – Софронов. – Софронов?.. Но он же не комик!.. – А вот Людовик – как раз комик, Кровицкий… – Но, Володя, это какое-то дикое распределение!.. Кровицкий должен был играть Бутона, я его хорошо знал… – А кого же тогда Софронов? – Может быть, Лагранжа?.. Хотя лучше Миши Данилова я в этой роли вообще никого не видел… – Тогда получается, что Людовик достается Монахову? – спросил Р. – Да, Людовик – Монахову, – уверенно подтвердил Ю. Мы любим эту игру – раздавать роли, не считаясь со временем, строить воображаемый театр, исходя из того, что смерти нет… Они помолчали, и Юрский сказал: – Я же с ними работал, я их застал: и Софронова, и Ларикова… А Казико и Грановская выходили в «Горе от ума»… – Понимаешь, Сережа, – сказал Р., – был договор, художник начал работать над макетом, есть переписка Булгакова с БДТ, он очень надеялся на постановку, и все рухнуло… Получается, что твой спектакль исправлял историческую несправедливость по отношению к Булгакову… Так же как «Роза и крест» – по отношению к Блоку… – А знаешь, Володя, я ведь репетировал «Розу и крест» в институте с Макарьевым. – Правда?.. Это интересно… – Но я чурался Блока, а Макарьев хотел… – Сережа, в этом смысле отдаю предпочтение Макарьеву!.. – Володя, я всегда отдам ему предпочтение!.. Спектакль начинался с того, что Юрский в костюме Мольера выходил перед занавесом и, стуча в пол высоким жезлом, требовал тишины… Напомню себе и читателю: в 1931 году Михаилу Афанасьевичу снова худо и некуда деться, всё запретили, в том числе «Кабалу святош», первые экземпляры которой напечатала Елена Сергеевна. Принесла свой ундервуд в квартиру Булгаковых на Пироговке и напечатала. Тогда их роман был в расцвете. А теперь они расстались… «Несчастье случилось 25.II.31 года. А решили пожениться в начале сентября 1932 года», – записал он на последнем листе парижского издания «Белой гвардии». «Несчастье» – временный разрыв… Стало быть, вся история отношений Булгакова с Большим драматическим театром приходится на время, когда Михаил Афанасьевич с Еленой Сергеевной в разлуке… Она за него волнуется… Ему плохо, и он сочиняет новое письмо Сталину. Первое было написано еще в 1930 году, тогда и состоялся известный телефонный разговор и поступление Булгакова во МХАТ. «Многоуважаемый Иосиф Виссарионович! Около полутора лет прошло с тех пор, как я замолк. Теперь, когда я чувствую себя очень тяжело больным, мне хочется просить Вас стать моим первым читателем… [начало 1931 г.] С конца 1930 года я хвораю тяжелой формой нейрастении с припадками страха и предсердечной тоски, и в настоящее время я прикончен… На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк. Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашеный ли волк, стриженый ли волк, он все равно не похож на пуделя…» [30 мая 1931 г.][1 - Цит. по: Булгаков М. Чаша жизни. М., Советская Россия, 1988. С. 512–513.]. 2 У Миши Данилова не было трудностей в работе над ролью Лагранжа. Он относился к Юрскому с той же любовью, что Лагранж к Мольеру, и привнес в спектакль свою личную тему. Никто не смел сказать ничего дурного про Юрского. Никто не смел его критиковать в присутствии Миши. Даже если эта критика носила частный и узкий характер. Мол, вчера в самом начале первого акта у Сережи вышло не совсем так, как позавчера, то есть позавчера в этом месте было на две копейки лучше, а сегодня на копейку хуже. И все!.. И Миша с этим критиканом перестает здороваться. И начинает шпынять его по любому поводу. И долго не прощает… По словам дружившего с Мишей Рюрика Кружнова, Данилов был человеком ригористическим, не лишенным воспитательных и даже назидательных свойств. И если он даже и видел какие-то просчеты или ошибки своего кумира, Миша не считал возможным их обсуждать. Он старался промолчать или отойти в сторону. Или перевести разговор на другую тему. Он мог проявить настоящую жестокость по отношению к оппонентам или, не дай бог, недоброжелателям Юрского. Это была настоящая дружба и настоящая верность. Выходило полное совпадение или даже слияние с ролью Лагранжа. Если он что-то и скрывал о кумире, то скрывал идейно и убежденно… Серебряный бокал на высокой ножке – реквизит королевской сцены – Данилов мастерил дома и сделал так тщательно, что никто не замечал его бутафорской сущности: настоящий бокал, самый настоящий… И короткую шпажонку, такую изящную, маленькую, будто для накалывания птифуров, тоже принес Миша. То ли в загранке купил, то ли в лавке антиквара. – Что мне с ней делать? – спросил Басик. – А ничего, – ответил Данилов. – Верти в руках, и все… И Олегу стало удобно по-королевски указывать шпажонкой на собеседников-подданных… По причине жарких летних дней рукописный отдел Пушкинского дома не работал, и Р. стал звать к телефону Татьяну Краснобородько, хранителя пушкинских рукописей. Татьяна Ивановна всегда на месте и всегда работает. Умно, ответственно, со страстью и даже яростью. Это – человек посвященный, и просвещенный, и преданный своему уникальному делу. Однако о ней, о первой комнате-сейфе, где Р. впервые встретился с рукописью «Русалки», о ремонтах, авариях, переезде, взявших у Тани столько здоровья и сил, «о доблестях, о подвигах, о славе» хранителя по судьбе и призванию – в другой раз. А пока – кто, как не Татьяна, поймет острый интерес Р. к булгаковским письмам, кто в неурочное время достанет и просмотрит триста шестьдесят девятый фонд, кто посоветует перелистать издания рукописного отдела и скажет напрямик, что комментариев Елены Сергеевны здесь нет, а копии написаны Булгаковым от руки, что Леша Ершов, сын Леонида Федоровича Ершова, в фонде отметился и, скорее всего, эти материалы опубликовал… И точно, опубликовал… Р. держит в руках первую книгу трехтомника «Творчество Михаила Булгакова», открывает статью «Из истории постановки “Мольера” в ГБДТ им. М. Горького, публикация А.Л. Ершова» и убеждается в том, что вот теперь для него и начинается настоящая работа… Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/vladimir-recepter/bulgakoviada/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Цит. по: Булгаков М. Чаша жизни. М., Советская Россия, 1988. С. 512–513.