Гончая смерти (сборник)

Гончая смерти (сборник) Агата Кристи Вся Кристи В книгу вошли двенадцать рассказов Агаты Кристи, объединенные в авторский сборник «Гончая смерти». Самый знаменитый рассказ сборника – «Свидетель обвинения» – был переделан в пьесу. Одноименный фильм-экранизация этого рассказа / пьесы был снят в 1957 году и считается одним из лучших детективных фильмов в истории кино. Главную роль в фильме исполнила великая Марлен Дитрих. Агата Кристи Гончая смерти © Ибрагимова Н. X., перевод на русский язык, 2013 © Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013 Гончая смерти I Впервые я услышал об этой истории от Уильяма П. Райана, корреспондента американской газеты. Я обедал с ним в Лондоне накануне его возвращения в Нью-Йорк и случайно упомянул о том, что собираюсь завтра ехать в Фолбридж. Он поднял на меня взгляд и резко спросил: – Фолбридж, в Корнуолле? Один человек из тысячи знает, что в Корнуолле есть Фолбридж. Все всегда считают, что имеется в виду тот Фолбридж, который в Хэмпшире. Поэтому осведомленность Райана пробудила во мне любопытство. – Да, – ответил я. – Вы его знаете? В ответ я услышал только «Будь я проклят!». Потом он спросил меня, не знаю ли я там случайно дома под названием «Трирн». Мне стало еще интереснее. – Очень хорошо знаю. Собственно говоря, туда я и собираюсь. Это дом моей сестры. – Ну, это просто невероятно! – воскликнул Уильям П. Райан. Я предложил ему прекратить говорить загадками и объяснить, что он имеет в виду. – Для этого мне придется вспомнить то, что случилось со мной однажды в начале войны. Я вздохнул. События, о которых я рассказываю, происходили в 1921 году. Никому не хотелось вспоминать о войне. Слава богу, мы уже начали о ней забывать… Кроме того, я знал, что рассказы Уильяма П. Райана о его военном прошлом иногда бывают очень длинными и скучными. Но теперь его было уже не остановить. – В начале войны, как вам известно, я колесил по Бельгии по поручению газеты. Там была маленькая деревня, назову ее Икс. Типичная захолустная деревушка, но в ней находится очень большой монастырь. Монахини в белых одеждах… не помню, как они называются, не помню названия их ордена. Все равно не имеет значения. Ну, этот маленький городок стоял прямо на пути наступающих немцев. Прибыли уланы… Я нетерпеливо заерзал. Уильям П. Райан успокаивающе поднял руку. – Все в порядке, – сказал он. – Это повесть не о зверствах немцев. Могла бы ею быть, но она не об этом. Собственно говоря, все как раз наоборот. Эти гунны направились в монастырь – захватили его, и весь монастырь взлетел на воздух. – О! – воскликнул я, потрясенный. – Странное дело, правда? Конечно, прежде всего можно предположить, что немцы праздновали победу и баловались со своей собственной взрывчаткой. Но, по-видимому, у них не было при себе никакой мощной взрывчатки. Они не были саперами. Однако, с другой стороны, позвольте спросить, что может стайка монахинь знать о бризантной взрывчатке? Ничего себе монашки, я бы сказал! – Странно, – согласился я. – Мне было интересно послушать рассказ крестьян об этом событии. Их мнение было банальным и предсказуемым. По их словам, это было первоклассное, стопроцентное современное чудо. По-видимому, одна из монахинь пользовалась репутацией подающей надежды святой, она иногда впадала в транс, и у нее бывали видения. И, по их мнению, она и провернула этот трюк. Она вызвала молнию, чтобы взорвать нечестивых варваров – ей это вполне удалось, – а заодно все вокруг. Довольно эффективное чудо! Я никогда так и не узнал правду об этом происшествии, не успел. Но тогда чудеса были в большой моде – ангелы в Монсе и тому подобное. Я написал обо всем этом, прибавил немного сантиментов, выжал все, что можно, из религиозной темы и отослал статью в газету. В Штатах ее приняли хорошо. Тогда публике нравились подобные вещи. Но (не знаю, поймете ли вы) в процессе написания статьи во мне проснулся интерес. Мне захотелось узнать, что произошло на самом деле. На том месте видеть было нечего. Две стены остались стоять, и на одной из них был след от черного пороха – почти четкий силуэт крупного охотничьего пса. Крестьян в округе до смерти напугал этот силуэт. Они прозвали его «гончей смерти» и не решались проходить мимо после наступления темноты. Предрассудки всегда интересны. Мне захотелось увидеть ту леди, которая сделала этот фокус. Кажется, она не погибла. Она уехала в Англию вместе с группой других беженцев. Я приложил усилия, чтобы найти ее. И узнал, что ее послали в Трирн, в Фолбридж в графстве Корнуолл. Я кивнул головой. – Моя сестра приняла много беженцев из Бельгии в начале войны. Около двадцати человек. – Я всегда собирался, если будет время, поискать ту леди. Хотел послушать ее собственный рассказ о той катастрофе. А потом я был занят – то одно, то другое, – и у меня это вылетело из головы. Корнуолл довольно удаленное место. Собственно говоря, я забыл обо всем этом, пока вы не упомянули Фолбридж, и я вспомнил. – Я должен спросить сестру, – сказал я. – Возможно, она что-то об этом слышала. Разумеется, все бельгийцы давно уже вернулись на родину. – Естественно. Все равно, если ваша сестра что-нибудь знает, я буду рад, если вы мне об этом сообщите. – Конечно, – искренне пообещал я. И на том мы расстались. II Я вспомнил об этой истории на второй день после моего приезда в Трирн. Мы с сестрой пили чай на террасе. – Китти, – сказал я, – среди твоих бельгийцев была монахиня? – Ты имеешь в виду сестру Марию Анжелику? – Возможно, – осторожно ответил я. – Расскажи мне о ней. – О, дорогой, она была самым странным созданием. Она все еще здесь, знаешь ли. – Что? В этом доме? – Нет-нет, в деревне. Доктор Роуз… ты помнишь доктора Роуза? Я покачал головой. – Я помню старика лет восьмидесяти трех. – Доктор Лэард. О, он умер. Доктор Роуз здесь всего несколько лет. Он очень молод и очень увлекается новыми идеями. Он ужасно заинтересовался сестрой Марией Анжеликой. У нее бывают галлюцинации и тому подобное, знаешь ли, и она ужасно интересная женщина, с медицинской точки зрения. Бедняжка, ей некуда идти, и, с моей точки зрения, она была совсем не в себе, только производила сильное впечатление, если ты меня понимаешь. Ну, как я сказала, ей было некуда идти, и доктор Роуз, по доброте душевной, устроил ее в деревне. По-моему, он пишет о ней монографию, или что там пишут доктора. Она помолчала, потом спросила: – Но что тебе о ней известно? – Я слышал довольно любопытную историю. Я пересказал ей эту историю так, как услышал от Райана. Китти очень заинтересовалась. – Она похожа на человека, который способен устроить взрыв, – если ты меня понимаешь, – заметила она. – Мне кажется, – сказал я, испытывая все большее любопытство, – что я должен повидать эту молодую женщину. – Повидай. Хотелось бы узнать, что ты о ней думаешь. Сначала иди и повидай доктора Роуза. Почему бы тебе не сходить в деревню после чая? Я так и сделал. Я нашел доктора Роуза у него дома и представился. Он казался приятным молодым человеком, но в его личности было нечто такое, что меня скорее отталкивало. В нем чувствовалась некая неистовость, которая мешала ему быть приятным. Как только я назвал имя сестры Марии Анжелики, доктор настороженно замер. Он явно был очень заинтересован. Я передал ему описанные Райаном события. – А! – задумчиво произнес Роуз. – Это многое объясняет. Он быстро взглянул на меня и продолжил: – Случай чрезвычайно любопытный. Эта женщина приехала сюда после того, как явно пережила сильный психологический шок. Она также находилась в состоянии крайнего возбуждения. У нее случались галлюцинации самого поразительно характера. Ее личность совершенно необычна. Возможно, вы захотите пойти со мной ее навестить. На нее действительно стоит посмотреть. Я охотно согласился. Мы отправились вместе. Нашей целью был маленький домик на окраине деревни. Фолбридж – очень живописный городок. Он лежит в устье реки Фол, в основном на восточном ее берегу, так как западный берег слишком крутой, на нем нельзя строить, однако несколько домиков прилепилось к утесам и там. Дом самого доктора стоял на самом краю обрыва, на западном берегу. Из него вы могли видеть, как большие волны бьются о черные камни. Небольшой коттедж, к которому мы сейчас шли, стоял вдали от берега моря. – Здесь живет участковая медсестра, – объяснил доктор Роуз. – Я договорился, чтобы сестра Мария Анжелика жила у нее. Неплохо, что она находится под присмотром опытной сотрудницы. – Она ведет себя нормально? – спросил я с любопытством. – Сейчас вы сможете сами судить об этом, – ответил он с улыбкой. Участковая медсестра, симпатичная, невысокая, полная женщина, как раз садилась на свой велосипед, когда мы подошли к коттеджу. – Добрый вечер, сестра, как ваша пациентка? – окликнул ее доктор. – В основном как всегда. Просто сидит, сложив руки, а мысли ее витают где-то далеко. Она часто не отвечает мне, когда я с ней разговариваю, хотя надо признать, что она до сих пор плохо понимает по-английски. Роуз кивнул и, когда медсестра уехала, подошел к двери коттеджа, громко постучал и вошел. Сестра Мария Анжелика лежала в шезлонге. Когда мы вошли, она повернула к нам голову. У нее было странное лицо – бледное, почти прозрачное, с огромными глазами. Казалось, в них видна безграничность трагедии. – Добрый вечер, сестра моя, – произнес доктор по-французски. – Добрый вечер, мсье доктор. – Позвольте представить вам друга, мистера Энстратера. Я поклонился, и она со слабой улыбкой чуть наклонила голову. – Как вы сегодня себя чувствуете? – спросил доктор, садясь рядом с ней. – Почти так же, как всегда. – Она помолчала и продолжила: – Все мне кажется нереальным. Дни прошли, месяцы – или годы? Я не знаю. Только сны кажутся мне реальными. – Значит, вы по-прежнему видите сны? – Всегда – всегда, и – понимаете? – сны кажутся более реальными, чем жизнь. – Вам снится ваша родная страна, Бельгия? Она покачала головой: – Нет. Мне снится страна, которая никогда не существовала, никогда. Но вы это знаете, мсье доктор. Я говорила вам об этом много раз. – Она замолчала, потом вдруг сказала: – Но, может быть, этот джентльмен тоже врач, может быть, он лечит заболевания мозга? – Нет, нет, – успокоил ее Роуз, но когда он улыбался, я заметил, какие у него необычайно острые резцы, и мне пришло в голову, что в этом человеке есть нечто волчье. – Я подумал, что вам будет интересно познакомиться с мистером Энстратером. Он знаком с Бельгией. Он недавно слышал новости о вашем монастыре. Она обратила ко мне взгляд. Легкий румянец появился на ее щеках. – Ничего существенного, правда, – поспешил объяснить я. – Но я обедал недавно с одним другом, который описал мне разрушенные стены монастыря. – Значит, он разрушен! Она воскликнула это тихо, больше про себя, чем для нас. Потом еще раз взглянула на меня и неуверенно спросила: – Скажите, мсье, ваш друг сказал, как… каким образом… он был разрушен? – Он был взорван, – ответил я и прибавил: – Крестьяне боятся проходить мимо него по ночам. – Почему боятся? – Из-за черной отметины на разрушенной стене, – ответил я. – Они испытывают суеверный страх. Она подалась вперед. – Скажите, мсье, скорее, скорее скажите мне! На что похожа эта отметина? – Она напоминает силуэт огромной собаки, – ответил я. – Крестьяне прозвали ее «гончей смерти». С ее губ сорвался пронзительный крик. – Ах! Так это правда, это правда… Все, что я помню, – правда. Это не какой-то страшный сон. Это произошло! Это произошло! – Что произошло, сестра моя? – спросил доктор тихо. Она быстро повернулась к нему. – Я вспомнила! Там, на ступеньках, я вспомнила. Я вспомнила, как это сделать. Я использовала силу так, как мы это делали раньше. Я стояла на ступеньках алтаря и просила их не двигаться дальше. Просила уйти с миром. Они не слушались, они приближались, несмотря на мое предостережение. И тогда… – Она нагнулась вперед и сделала странный жест. – И тогда я выпустила на них Гончую смерти… Она откинулась на спинку кресла, вся дрожа, с закрытыми глазами. Доктор встал, принес из посудного шкафа стакан, наполовину наполнил его водой, добавил каплю-другую из маленькой бутылочки, которую достал из своего кармана, а потом отнес стакан ей. – Выпейте это, – властно произнес он. Мария Анжелика повиновалась, – казалось, чисто механически. Глаза ее были устремлены вдаль, словно она рассматривала что-то внутренним взором. – Но, значит, это правда, – сказала она. – Всё. Город Кругов, Народ Кристалла – всё. Это всё правда. – Наверное, да, – ответил Роуз. Голос его звучал тихо, успокаивающе, явно с целью подтолкнуть, а не потревожить течение ее мыслей. – Расскажите мне о Городе, – попросил он. – Кажется, вы сказали – Город Кругов? Она ответила рассеянно, автоматически: – Да, там было три круга. Первый круг для избранных, второй – для жриц и внешний круг – для жрецов. – А в центре? Сестра резко втянула воздух, и в ее голосе зазвучало неописуемое благоговение. – Дом Кристалла… Когда она выдохнула эти слова, ее правая рука поднялась ко лбу, а палец начертил там какой-то знак. Ее тело застыло, глаза закрылись, она слегка покачнулась, а потом вдруг рывком выпрямилась, словно внезапно проснулась. – Что случилось? – растерянно спросила она. – Что я говорила? – Ничего, – ответил ей Роуз. – Вы устали. Вам нужно отдохнуть. Мы вас покинем. Она выглядела немного ошеломленной, когда мы уходили. – Ну, – спросил Роуз, когда мы оказались за дверью. – Что вы об этом думаете? И он искоса бросил на меня острый взгляд. – Полагаю, ее сознание совершенно расстроено, – медленно произнес я. – Вам так показалось? – Нет, собственно говоря, ее слова звучали убедительно, как ни странно. Когда я слушал ее, у меня возникло впечатление, что она действительно сделала то, о чем говорила, – сотворила некое колоссальное чудо. Ее вера в то, что она совершила, кажется очень искренней. Поэтому… – Поэтому вы говорите, что ее сознание расстроено. Это верно. А теперь посмотрите на это под другим углом. Предположим, что она действительно сотворила это чудо; предположим, она действительно сама разрушила здание и уничтожила несколько сотен людей. – Простым усилием воли? – спросил я с улыбкой. – Я бы выразился не совсем так. Вы ведь согласны, что один человек может уничтожить множество людей, прикоснувшись к выключателю, который управляет системой мин. – Да, но это механическое устройство. – Правда, механическое, но, в сущности, это и есть способ обуздать силы природы и управлять ими. Гроза и генератор электричества – в основном одно и то же. – Да, но чтобы управлять грозой, мы должны использовать механические средства. Роуз улыбнулся. – Я сейчас отклонюсь от темы. Существует вещество под названием метилсалицилат. В природе оно встречается в растениях. Но люди также могут синтезировать его искусственно, в химической лаборатории. – И что же? – Я хочу сказать, что часто есть два способа получить один и тот же результат. Наш способ, следует признать, относится к синтетическим. Возможно, существует другой способ. Например, индийские факиры добиваются результатов, которые не имеют простого объяснения. То, что мы называем сверхъестественным, – всего лишь естественное, законы которого мы пока не понимаем. – Что вы имеете в виду? – спросил я, завороженный его словами. – Я не могу полностью исключить возможность того, что человек способен подключиться к какой-то мощной разрушительной силе и использовать ее в своих целях. Те средства, при помощи которых это было сделано, могут казаться нам сверхъестественными, но в действительности таковыми не являются. Я молча смотрел на него. Он рассмеялся и небрежно произнес: – Это рассуждение, только и всего… Скажите, вы заметили тот жест, который она сделала, когда упомянула о Доме Кристалла? – Она приложила руку ко лбу. – Вот именно. И нарисовала там круг. Почти так же, как католик осеняет себя крестом. Я вам расскажу кое-что интересное, мистер Энстратер. Слово «кристалл» так часто встречается в бессвязной речи моей пациентки, что я одолжил кристалл и однажды неожиданно достал его, чтобы проверить ее реакцию на него. – И что же? – Результат был очень любопытный и наводил на размышления. Все ее тело оцепенело. Она уставилась на него, словно не верила своим глазам. Потом опустилась перед ним на колени, прошептала несколько слов – и лишилась чувств. – Что это были за слова? – Очень любопытные слова. Она произнесла: «Кристалл! Значит, Вера все еще жива!» – Потрясающе! – Наводит на размышления, не так ли? А теперь еще кое-что любопытное. Когда она очнулась от обморока, то все забыла. Я показал ей кристалл и спросил, знает ли она, что это такое. Она ответила, что, по ее мнению, это такой кристалл, каким пользуются гадалки. Я спросил, видела ли она раньше такой кристалл. Она ответила: «Никогда, мсье доктор». Но я видел ее озадаченный взгляд. «Что вас беспокоит, сестра моя?» – спросил я. И она ответила: «Это так странно. Я никогда раньше не видела кристалла, но все же мне кажется, я хорошо его знаю. Есть что-то… если бы я только могла вспомнить…» Попытка вспомнить явно так ее расстроила, что я запретил ей думать об этом. Это было две недели назад. Я намеренно ждал подходящего момента. Завтра я перейду к следующему эксперименту. – С кристаллом? – С кристаллом. Я заставлю ее смотреть в него. Думаю, результат должен быть интересный. – Чего вы надеетесь добиться? – с любопытством спросил я. Я спросил просто так, но мои слова оказали неожиданное действие. Роуз замер, покраснел и заговорил уже другим тоном, более официальным, тоном профессионала. – Пролить свет на некоторые психические расстройства, не до конца понятные. Сестра Мария Анжелика – очень интересный объект для изучения. Значит, интерес Роуза был чисто профессиональным? Я в этом сомневался. – Вы не возражаете, если я тоже приду? – спросил я. Возможно, это была просто игра моего воображения, но мне показалось, что он заколебался, прежде чем ответить. Моя интуиция вдруг подсказала мне, что он против моего присутствия. – Конечно. Не вижу препятствий. – И прибавил: – Полагаю, вы здесь пробудете не очень долго? – Только до послезавтра. Мне показалось, что ответ его обрадовал. Лицо его просветлело, и он заговорил о недавних опытах на морских свинках. III Я встретился с доктором, как мы договорились, на следующий день после ленча, и мы вместе отправились к сестре Марии Анжелике. Сегодня доктор был образцом добродушия. Я подумал, что он стремится стереть то впечатление, которое произвел вчера. – Вы не должны принимать всерьез то, что я наговорил вчера, – заметил он со смехом. – Мне бы не хотелось, чтобы вы сочли меня любителем оккультных наук. Моим самым большим недостатком является то, что я всегда стремлюсь добраться до истины. – Неужели? – Да, и чем более фантастичный случай попадается, тем больше он мне нравится. Он рассмеялся, как смеется человек над забавной слабостью. Когда мы пришли в коттедж, медсестра захотела проконсультироваться о чем-то с Роузом, и я остался наедине с сестрой Марией Анжеликой. Я видел, что она пристально меня разглядывает. Потом заговорила: – Наша милая медсестра сказала мне, что вы – брат той доброй леди из большого дома, куда меня поместили по приезде из Бельгии? – Да, – ответил я. – Она была очень добра ко мне. Она хорошая. Она помолчала, словно размышляя о чем-то. Потом продолжала: – Мсье доктор, он тоже хороший человек? Мне стало немного неловко. – Ну, да. То есть я так думаю. – А! – Она сделала паузу, потом сказала: – Конечно, он ко мне очень добр. – Я в этом уверен. Она бросила на меня внимательный взгляд. – Мсье, вы… вы, который сейчас разговаривает со мной, вы считаете меня безумной? – Сестра моя, такая мысль никогда… Она медленно покачала головой, прервав мои протесты. – Безумна ли я? Не знаю, то, что я помню… то, что я забываю… Она вздохнула, и в этот момент в комнату вошел Роуз. Он весело поздоровался с ней и объяснил, чего хочет от нее. – Некоторые люди, видите ли, обладают даром видеть что-то в кристалле. Мне кажется, вы владеете таким даром, сестра моя. По-видимому, она расстроилась. – Нет, нет, я не могу. Пытаться прочесть будущее – это грех. Роуз был поражен. Это была точка зрения монахини, которой он не предвидел. Он проявил находчивость и изменил обоснование опыта. – Не следует заглядывать в будущее. Вы совершенно правы. Но смотреть в прошлое – другое дело. – В прошлое? – Да, в прошлом так много странного. У человека внезапно возникают картинки из прошлого, он их видит одно мгновение, потом они снова исчезают. Не старайтесь что-то увидеть в кристалле, раз вам это не позволено. Просто возьмите его в руки, вот так. Посмотрите в него, загляните глубоко. Да, еще глубже, еще глубже… Вы вспоминаете, не так ли? Вы вспоминаете. Вы слышите, как я с вами разговариваю. Мы можете отвечать на мои вопросы. Ведь вы меня слышите? Сестра Мария Анжелика взяла кристалл, как ей велели; она держала его со странным благоговением. Затем, когда она всмотрелась в него, ее глаза стали пустыми и невидящими, голова поникла. Казалось, она уснула. Доктор осторожно взял у нее кристалл и положил его на стол. Приподнял край ее века. Потом подошел и сел рядом со мной. – Мы должны подождать, пока она проснется. Это ненадолго, мне кажется. Он был прав. Прошло пять минут, и сестра Мария Анжелика шевельнулась. Ее глаза сонно раскрылись. – Где я? – Вы здесь, дома. Вы немного вздремнули. Вам ведь что-то снилось, не так ли? Она кивнула головой. – Да, я видела сон. – Вам снился Кристалл? – Да. – Расскажите нам об этом. – Вы сочтете меня безумной, мсье доктор. Потому что, видите ли, в моем сне Кристалл был священным символом. Я даже придумала себе второго Христа, Учителя Кристалла, который умер за свою веру; его сторонников преследовали, казнили… Но вера устояла… Да, пятнадцать тысяч полных лун, то есть пятнадцать тысяч лет. – Как долго длится полная луна? – Тринадцать обычных лун. Да, это было во время пятнадцатитысячной полной луны; конечно, я была жрицей Пятого Знака в Доме Кристалла. Это произошло в первые дни наступления Шестого Знака… Мария Анжелика сдвинула брови, на ее лице промелькнул страх. – Слишком рано, – прошептала она. – Слишком рано. Ошибка… Ах да, я помню! Шестой Знак… Она почти вскочила, потом упала в кресло, провела рукой по лицу и пробормотала: – Но что я говорю? Я в бреду. Всего этого никогда не было. – Не надо так расстраиваться. Но она смотрела на него непонимающим взглядом, полным страдания. – Мсье доктор, я не понимаю. Откуда у меня эти сны, эти фантазии? Мне было всего шестнадцать лет, когда я вошла в религиозную жизнь. Я никогда не путешествовала. Но мне снятся города, странные люди, странные обычаи. Почему? – Она обхватила голову обеими руками. – Вы когда-нибудь подвергались гипнозу, сестра моя? Или впадали в транс? – Меня никогда не гипнотизировали, мсье доктор. Что касается другого, то во время молитвы в церкви моя душа часто покидала тело и не могла вернуться, я была как мертвая много часов. Несомненно, это было благословенное состояние, матушка-настоятельница говорила, что это состояние благодати. Ах да! – воскликнула она. – Я помню, мы тоже называли это состоянием благодати. – Я бы хотел попробовать провести опыт, сестра моя. – Роуз говорил небрежным тоном. – Он может развеять ваши болезненные полувоспоминания. Я попрошу вас еще раз посмотреть в кристалл. Потом я вам скажу определенное слово. Вы ответите мне другим словом. Мы будем продолжать это до тех пор, пока вы не устанете. Сосредоточьтесь на кристалле, не на словах. Когда я снова развернул кристалл и вложил его в руки сестры Марии Анжелики, я заметил то, с каким благоговением она к нему прикасается. Он лежал в ее худых ладонях на черном бархате. Ее чудесные, глубокие глаза пристально смотрели в него. После короткого молчания доктор произнес: – Гончая. И сестра Мария Анжелика немедленно отозвалась: – Смерть. IV Я не собираюсь приводить полный отчет об этом опыте. Доктор намеренно называл много не имеющих значения и смысла слов. Другие слова повторялись по нескольку раз; иногда он получал на них такой же ответ, иногда другой. В тот вечер в маленьком коттедже доктора на скалах мы обсуждали результат этого опыта. Он откашлялся и придвинул к себе свой блокнот. – Результаты очень интересные, очень любопытные. В ответ на слова «шестой знак» мы получили разные ответы: «разрушение», «пурпурный», «гончая», «сила», потом опять «разрушение» и в конце «сила». Позже, как вы, возможно, заметили, я называл слова в обратном порядке, и результаты были следующими. В ответ на «разрушение» я получил «гончая»; на «пурпурный» – «сила»; на «гончая» – снова «смерть»; а на «власть – «гончая». Все это совпадает, но во время повтора слова «разрушение» я получил «море», что представляется совершенно нерациональным. На слова «пятый знак» я получил «синий», «мысли», «птица», опять «синий», и наконец – наводящую на размышления фразу «открыть свой разум другому разуму». На основании того, что «четвертый знак» вызвал ответ «желтый», потом «свет», а «первый знак» – ответ «кровь», я сделал вывод, что каждый знак имел свой цвет, а возможно, и свой символ, и что «пятый знак» – это «птица», а «шестой» – «гончая». Однако я полагаю, что «пятый знак» символизировал то, что известно как телепатия, то есть возможность открыть один разум другому разуму. «Шестой знак», несомненно, означает «сила разрушения». – Что означает «море»? – Признаюсь, это я не могу объяснить. Я ввел это слово позже и получил обычный ответ «лодка». На «седьмой знак» я получил сначала «жизнь», а во второй раз – «любовь». На «восьмой знак» я получил ответ «нет». Поэтому я понял, что «семь» – это сумма и количество знаков. – Но седьмой не наступил, – внезапно озарило меня. – Так как во время шестого произошло «разрушение»! – А! Вы так считаете? Но мы принимаем эти… безумные бредни слишком серьезно. Они интересны исключительно с медицинской точки зрения. – Они, несомненно, привлекут внимание исследователей психики. Доктор прищурил глаза. – Мой дорогой сэр, я не собираюсь их публиковать. – В чем тогда ваш интерес? – Он чисто личный. Конечно, я запишу этот случай. – Понятно. Впервые я почувствовал себя слепым, ничего не видящим человеком. Я встал. – Ну, пожелаю вам спокойной ночи, доктор. Завтра я возвращаюсь в город. – А! Мне показалось, что я услышал в этом восклицании удовлетворение, даже облегчение. – Желаю вам удачи в ваших исследованиях, – продолжал я беспечным тоном. – Не выпустите на свободу Гончую смерти, когда мы встретимся в следующий раз! Я держал его руку в своей, когда сказал это, и почувствовал, как она дрогнула. Он быстро опомнился. Его губы растянулись в улыбке, обнажив длинные, острые зубы. – Для человека, любящего власть, какая это могла бы быть власть! – сказал он. – Держать жизнь каждого человека в своих руках! И его улыбка стала еще шире. V На этом закончилось мое непосредственное участие в данном деле. Позже блокнот и дневник доктора попали в мои руки. Я приведу несколько коротких записей из них, хотя вы понимаете, что они попали ко мне некоторое время спустя. «5 августа. Обнаружил, что под «избранными» сестра М.А. подразумевает тех, кто воспроизводил ту расу. Они явно пользовались самым высоким почетом и были выше священнослужителей. В отличие от ранних христиан. 7 августа. Убедил сестру М.А. позволить мне ее загипнотизировать. Мне удалось погрузить ее в гипнотический сон и транс, но контакт не был установлен. 9 августа. Существовали ли в прошлом цивилизации, по сравнению с которыми наша – ничто? Это странно, и я – единственный человек, у которого есть разгадка… 12 августа. Сестра М.А. совсем не восприимчива к внушению под гипнозом. Но ее легко погрузить в транс. Не могу это понять. 13 августа. Сестра М.А. сегодня упомянула, что в состоянии благодати «врата должны быть закрыты, чтобы другой человек не смог управлять телом». Интересно, но это помеха. 18 августа. Итак, Первый Знак – не что иное, как… (здесь слова стерты)… тогда сколько веков уйдет на то, чтобы достичь Шестого? Но если должен быть короткий путь к Силе… 20 августа. Договорился, чтобы М.А. пришла сюда с медсестрой. Неужели я сошел с ума? Или я стану Суперменом, владеющим Силой Смерти? (Здесь записи обрываются.) VI Я получил это письмо, кажется, 29-го августа. Его переслала мне моя невестка, почерк был наклонный, иностранный. Я с любопытством открыл его. В нем говорилось следующее: «Дорогой мсье, Я видела вас всего два раза, но почувствовала, что могу доверять вам. Реальны ли мои сны, или нет, они в последнее время стали более четкими… И, мсье, в любом случае Гончая смерти – это не сон… В те дни, о которых я вам рассказывала (не знаю, были они в реальности, или нет), Тот, кто был Хранителем Кристалла, открыл людям Шестой Знак слишком рано… Зло вошло в их сердца. Они получили власть убивать, когда захотят, и они убивали несправедливо, в гневе. Они опьянели от жажды Власти. Когда мы это узнали – те, кто еще сохранил чистоту, – мы поняли, что опять не должны замыкать Круг и переходить к Знаку Вечной Жизни. Тот, кому предстояло стать следующим Хранителем Кристалла, получил приказ действовать. Чтобы старое могло умереть, а новое, через бесчисленное количество столетий, могло прийти снова, он выпустил на свободу Гончую смерти над морем (проявляя осторожность, чтобы не замкнуть круг), и море поднялось в облике Гончей и полностью поглотило землю… Я вспомнила об этом один раз – на ступеньках алтаря в Бельгии… Доктор Роуз, он член Братства. Он знает Первый Знак, и форму Второго, хотя его значение скрыто от всех, кроме немногих избранных. Он хочет узнать от меня Шестой. Я до сих пор сопротивлялась ему, но я слабею, мсье; нехорошо, чтобы человек получил власть раньше времени. Много столетий должно пройти, прежде чем мир будет готов получить в свое распоряжение Силу смерти… Я умоляю вас, мсье, вас, который любит добродетель и правду, помогите мне… пока еще не поздно.     Ваша сестра во Христе,     Мария Анжелика» Я уронил письмо. Твердая почва подо мной начала казаться менее прочной, чем всегда. Потом я постепенно пришел в себя. Вера этой бедной женщины, достаточно искренняя, чуть не повлияла на меня самого! Одно было ясно. Доктор Роуз, в своем рвении добраться до истины, грубо злоупотребляет своим профессиональным положением. Я должен поехать туда и… Внезапно среди других писем я заметил письмо от Кити. Я вскрыл конверт. «Произошла такая ужасная вещь, – прочел я. – Ты помнишь маленький коттедж доктора Роуза на утесе? Вчера ночью его смело оползнем; доктор и та бедная монахиня, сестра Мария Анжелика, погибли. Обломки на берегу выглядят ужасно, это нагромождение фантастической массы, издали похожее на огромную собаку…» Письмо выпало из моей руки. Другие факты могут быть совпадением. Некий мистер Роуз, который, как я обнаружил, был богатым родственником доктора, умер внезапно в ту же ночь; говорили, что его поразила молния. Насколько известно, в окрестностях не было никакой грозы, но один или два человека заявили, что слышали раскат грома. У него был электрический ожог «странной формы». Он оставил все своему племяннику, доктору Роузу. Предположим, доктору Роузу удалось выведать тайну Шестого Знака у сестры Марии Анжелики. Я всегда чувствовал, что он – человек без совести – без колебаний мог отнять жизнь у своего дяди, если бы был уверен, что его не заподозрят. Но одна фраза из письма сестры Марии Анжелики звенит в моем мозгу: «проявляя осторожность, чтобы не замкнуть круг». Доктор Роуз не проявил этой осторожности; возможно, он не знал, что нужно предпринять, – или даже о такой необходимости. Поэтому сила, которой он воспользовался, вернулась, замкнув круг… Но, конечно, все это чепуха! Все можно объяснить совершенно естественными причинами. То, что доктор верил в галлюцинации сестры Марии Анжелики, доказывает, что и его рассудок тоже был слегка расстроен. И все же иногда мне снится континент под морем, где некогда жили люди, цивилизация которых далеко обогнала нашу… Или сестра Мария Анжелика помнила «назад», как некоторые считают возможным, и этот Город Кругов находится в будущем, а не в прошлом? Чепуха – разумеется, вся эта история была просто галлюцинацией! Красный сигнал – Нет, но до чего потрясающе! – сказала хорошенькая миссис Эверслей, широко открыв свои красивые, но довольно пустые глазки. – Всегда говорят, что у женщин есть некое шестое чувство. Как вы думаете, это правда, мистер Эйлингтон? Прославленный психиатр язвительно улыбнулся. Он бесконечно презирал тот тип глупых хорошеньких женщин, к которым относилась еще одна гостья. Эйлингтон Уэст, несколько помпезный, полноватый мужчина, был высшим авторитетом в области психических болезней и полностью сознавал свое собственное положение и значение. – Говорят много всякой чепухи, я это знаю, миссис Эверслей. Что значит этот термин – шестое чувство? – Вы, ученые мужчины, всегда так суровы. Но иногда так удивляет, когда кто-нибудь точно знает, что произойдет; просто знает, чувствует: это нечто сверхъестественное – правда. Клер понимает, что я имею в виду, правда, Клер? Она обращалась к хозяйке дома, слегка надув губки и приподняв плечико. Клер Трент ответила не сразу. Это был небольшой званый ужин: они с мужем, Вайолет Эверслей, сэр Эйлингтон Уэст и его племянник Дермот Уэст, старый друг Джека Трента. Сам Трент, несколько тяжеловатый, румяный мужчина с добродушной улыбкой и приятным ленивым смехом, подхватил нить разговора. – Пустая болтовня, Вайолет! Твой лучший друг погибает в железнодорожной катастрофе. Ты сейчас же вспоминаешь, что в прошлый вторник видела во сне черную кошку – чудесно, ты все время чувствовала, что что-то должно случиться! – О нет, Джек, теперь ты путаешь предчувствие с интуицией. Ну же, сэр Эйлингтон, вы должны признать, что предчувствия реальны! – Возможно, до определенной степени, – осторожно признался медик. – Но совпадение многое объясняет, и потом, существует неизменная тенденция придумывать большую часть истории задним числом, это всегда следует учитывать. – Не думаю, что существует такая вещь, как предчувствие, – внезапно произнесла Клер Трент. – Как и интуиция, как и шестое чувство, как и любая из тех вещей, о которых мы так бойко рассуждаем. Мы проходим по жизни подобно поезду, мчащемуся сквозь темноту к неизвестному месту назначения. – Это не очень удачное сравнение, миссис Трент, – вмешался Дермот Трент, он в первый раз поднял голову и принял участие в дискуссии. В его ясных серых глазах появился необычный блеск, странно было видеть, как они сверкают на сильно загорелом лице. – Видите ли, вы забыли о сигналах. – О сигналах? – Да, зеленый, если все в порядке, а красный означает опасность. – Красный означает опасность, как увлекательно! – выдохнула Вайолет Эверслей. Дермот нетерпеливо отвернулся от нее. – Конечно, это просто такой способ описания: впереди опасность! Красный сигнал! Берегитесь! Трент с любопытством уставился на него. – Ты говоришь так, словно сам испытал это, Дермот, старина. – Так и есть, то есть было. – Расскажите нам об этом. – Я могу привести вам один пример. В Месопотамии, сразу после заключения перемирия, однажды вечером я вошел в свою палатку, и меня охватило сильное предчувствие. Опасность! Берегись! Я представления не имел, к чему оно относится. Я обошел весь лагерь, суетился без необходимости, принял все меры на случай атаки враждебных арабов. Затем вернулся в палатку. Как только я вошел в нее, это чувство снова меня охватило, еще более сильное, чем раньше. Опасность! В конце концов я вынес одеяло из палатки, завернулся в него и лег спать под открытым небом. – И что? – На следующее утро, когда я вошел в палатку, первое, что я увидел, был огромный кинжал, длиной почти в полметра, который пронзил насквозь мою постель, как раз в том месте, где я должен был лежать. Вскоре я узнал, кто это сделал, – один из слуг-арабов. Его сына расстреляли как шпиона. Что вы скажете, дядя Эйлингтон, насчет этого примера того, что я называю «красным сигналом»? Тот неопределенно улыбнулся. – Очень интересная история, дорогой Дермот. – Но вы не готовы поверить в нее безоговорочно? – Нет-нет, у меня нет сомнений, что у тебя было предчувствие опасности, как ты утверждаешь. Но я оспариваю источник этого предчувствия. По твоим словам, оно пришло извне, было навязано твоей психике неким внешним источником. Но сегодня мы считаем, что почти все приходит изнутри, из нашего собственного подсознания. – Старое доброе подсознание, – воскликнул Джек Трент. – Сегодня им объясняют абсолютно все. Сэр Эйлингтон продолжал, не обращая внимания на то, что его перебили: – Я предполагаю, что этот араб выдал себя случайным взглядом или своим видом. Твое сознание не заметило этого и не запомнило, но твое подсознание – другое дело. Подсознание никогда не забывает. Мы также считаем, что оно способно рассуждать и делать выводы совершенно независимо от более высокой, сознательной воли. Твое подсознание считало, что возможна попытка убить тебя, и ему удалось внедрить свой страх в твое сознание. – Признаю, что это звучит очень убедительно, – с улыбкой заметил Дермот. – Но совсем не так увлекательно, – надула губки миссис Эверслей. – Также возможно, что ты подсознательно чувствовал ненависть к себе этого человека. То, что в старые времена обычно называли телепатией, существует, несомненно, хотя условия, управляющие ею, понимают очень слабо. – Были ли какие-то другие примеры? – спросила Клер у Дермота. – О да, но ничего столь же яркого, и полагаю, все эти случаи можно объяснить совпадением. Я однажды отказался от приглашения в загородный дом только потому, что почувствовал «красный сигнал». Этот дом сгорел дотла на той неделе. Между прочим, дядя Эйлингтон, какую роль играет подсознание в этом случае? – Боюсь, никакой, – с улыбкой ответил Эйлингтон. – Но у вас есть не менее хорошее объяснение. Давайте выкладывайте. Нет нужды быть тактичным с близкими родственниками. – Ну, тогда, племянник, рискну предположить, что ты отказался от приглашения по той тривиальной причине, что тебе не очень-то и хотелось туда ехать, и что после пожара ты внушил себе, будто тебе было послано предупреждение об опасности, и теперь ты безоговорочно поверил в это объяснение. – Это безнадежно, – рассмеялся Дермот. – Орел – ваш выигрыш, решка – мой проигрыш. Вы всегда правы. – Неважно, мистер Уэст, – вскричала Вайолет Эверслей. – Я верю в ваш «красный сигнал» безоговорочно. Случай в Месопотамии был последним, когда он зажигался для вас? – Да, до… – Простите? – Ничего. Дермот сидел молча. Слова, которые чуть не сорвались с его губ, были: «Да, до сегодняшнего вечера». Они, помимо его воли, хотели вырваться наружу, выразив одну мысль, которую он до того момента не осознавал, но сразу же понял, что это правда. Красный сигнал грозно горел из темноты. Опасность! Опасность близко! Но почему? Какая мыслимая опасность может грозить ему здесь? Здесь, в доме его друзей? По крайней мере… ну да, существует опасность другого рода. Он взглянул на Клер Трент – белокожую, стройную, с изящным наклоном золотистой головки. Но эта опасность существовала уже давно; вероятно, она никогда не станет близкой. Потому что Джек Трент был его лучшим другом и даже больше, чем лучшим другом, – человеком, который спас ему жизнь во Фландрии и был представлен за отвагу к Кресту Виктории. Добрый парень Джек, один из лучших. Чертовски неудачно, что он, Дермот, влюбился в жену Джека. Наверное, когда-нибудь он с этим справится. Не может быть, чтобы ему всегда было так больно. Это чувство можно подавить, да, вот именно, подавить. Она никогда не догадается, а если все же догадается, нет никакой опасности, что ей это не будет безразлично. Статуя, прекрасная статуя, произведение искусства из золота, слоновой кости и бледно-розового коралла, игрушка для короля, а не реальная женщина… Клер… Стоило Дермоту даже произнести мысленно ее имя, и это вызывало боль. Он должен с этим справиться. Ему и прежде нравились женщины… «Но не так, как эта! – произнес внутренний голос. – Не так, как эта». Ну, в этом все дело. Но здесь нет опасности – сердечная боль, да, но не опасность. Не та опасность, о которой предупреждает «красный сигнал». Он предупреждает о чем-то другом. Дермот оглядел сидящих за столом, и впервые его поразила мысль, что собралось довольно необычное маленькое общество. Например, его дядя редко ужинал вне дома в такой немногочисленной, неформальной компании. Не похоже, что Тренты – его старые друзья; до этого вечера Дермот не знал, что дядя вообще с ними знаком. Несомненно, предлог был. Довольно известная женщина-медиум должна приехать после ужина и дать сеанс. Сэр Эйлингтон делал вид, будто немного интересуется спиритизмом. Да, это был предлог, несомненно. Это слово заставило Дермота задуматься. «Предлог». Был ли сеанс просто предлогом, делающим естественным присутствие специалиста на ужине? Если это так, что является настоящей целью его присутствия здесь? Масса подробностей пришла в голову Дермота, мелочи, которые в свое время остались незамеченными или, как сказал дядя, незамеченными сознанием. Великий врач часто бросал странные, очень странные взгляды на Клер. Казалось, он наблюдает за ней. Его пристальное внимание смущало ее. Ее руки слегка дрожали. Она нервничала, ужасно нервничала и была – возможно ли это? – испугана. Почему она испугалась? Вздрогнув, Дермот снова стал прислушиваться к беседе за столом. Миссис Эверслей вызвала великого человека на разговор о его собственной профессии. – Моя дорогая леди, – говорил он, – что такое безумие? Могу вас заверить, что чем больше мы изучаем этот предмет, тем труднее нам вынести решение. Мы все прибегаем к определенному самообману, и когда человек заходит так далеко, что верит, будто он – русский царь, его сажают под замок. Или ограничивают в передвижениях. Но до этого момента дорога долгая. В каком именно месте на этой дороге нам следует поставить столб и заявить: «По эту сторону – здравомыслие, а по другую – безумие?» Это сделать невозможно, знаете ли. И я вам скажу вот что: если человек, страдающий манией, держит язык за зубами, то, весьма вероятно, мы никогда не сможем отличить его от нормального индивида. Чрезвычайно здравый ум у безумцев – весьма интересная тема. Сэр Эйлингтон отпил вина, оценил его по достоинству и широко улыбнулся всей компании. – Я всегда слышала, что они очень хитрые, – заметила миссис Эверслей. – Я имею в виду психов. – Чрезвычайно хитрые. Подавление определенной мании часто приводит к катастрофическому результату. Всякое подавление опасно, как учит нас психоанализ. Человек, имеющий возможность удовлетворять свои безобидные эксцентрические привычки, редко переходит границы. Но мужчина, – он запнулся, – или женщина, совершенно нормальные на вид, могут в действительности представлять большую опасность для общества. Его взгляд медленно обвел сидящих за столом, дошел до Клер, потом вернулся обратно. Он снова отпил вина из бокала. Нахлынувший ужас заставил Дермота вздрогнуть. Неужели он имеет в виду именно это? Неужели он к этому вел? Невозможно, но… – И все из-за подавления самого себя, – вздохнула миссис Эверслей. – Я хорошо понимаю, что всегда следует стараться… выразить свою личность. Иначе вам грозит ужасная опасность. – Моя дорогая миссис Эверслей, – запротестовал врач. – Вы меня совершенно не так поняли. Причина заболевания кроется в физическом веществе мозга. Иногда это результат какого-то внешнего воздействия, например, удара; иногда же, увы, оно врожденное. – Наследственность – это так печально, – вздохнула дама. – Чахотка и тому подобное. – Туберкулез не передается по наследству, – сухо заметил сэр Эйлингтон. – Правда? А я всегда думала, что передается… Но безумие наследуется! Как это ужасно. А что еще? – Подагра, – улыбнулся сэр Эйлингтон. – И дальтонизм, это довольно интересно. Он передается по мужской линии, но не проявляется у женщин. Поэтому существует много мужчин, не различающих цвета, а чтобы этот дефект унаследовала женщина, необходимо, чтобы он имелся в латентной форме у матери и в явной форме у отца, что случается чрезвычайно редко. Это называется «ограниченная полом наследственность». – Как интересно. Но в случае безумия это не так? – Безумие может передаваться в равной степени и женщинам, и мужчинам, – мрачно ответил врач. Клер внезапно встала, отодвинув свой стул так резко, что он опрокинулся и упал на пол. Она сильно побледнела, а нервные движения ее пальцев увидели все. – Вы… вы скоро закончите? – умоляюще произнесла она. – Миссис Томпсон будет здесь уже через несколько минут. – Что касается меня, то я выпью еще один бокал портвейна и присоединюсь к вам, – заявил сэр Эйлингтон. – Ведь я приехал сюда для того, чтобы увидеть представление этой замечательной миссис Томпсон, не так ли? Ха-ха! Хотя я и не нуждался ни в каком поводе. – Он поклонился. Клер слабо улыбнулась в знак признательности и вышла из комнаты, положив руку на плечо миссис Эверслей. – Боюсь, я говорил на профессиональные темы, – заметил медик, снова садясь на место. – Простите меня, дорогой друг. Он выглядел напряженным и встревоженным. Впервые Дермот почувствовал себя чужим в обществе своего друга. Между этими двумя людьми существовала тайна, которой не поделится с ним даже старый друг. В любом случае все это было фантастичным и невероятным. Какие у него основания что-то подозревать? Никаких, не считая нескольких взглядов и нервозности женщины. Они еще посидели за вином, но очень недолго и пришли в салон как раз в тот момент, когда объявили о приезде миссис Томпсон. Медиум оказалась пухленькой женщиной средних лет, одетой в уродливое платье из пурпурного бархата, с громким, довольно вульгарным голосом. – Надеюсь, я не опоздала, миссис Трент, – весело произнесла она. – Вы ведь сказали в девять часов, не так ли? – Вы очень пунктуальны, миссис Томпсон, – ответила Клер своим нежным, слегка охрипшим голосом. – Это наша маленькая компания. Медиуму никого не представили – очевидно, так было принято. Она окинула всех хитрым, пронизывающим взглядом. – Надеюсь, мы получим хорошие результаты, – оживленным тоном заявила она. – Не могу вам даже сказать, как я ненавижу, если мне не удается, так сказать, удовлетворить тех, к кому я выезжаю. Меня это просто приводит в ярость. Но я думаю, Широмако (это мой японский дух, знаете ли) сможет связаться со мной сегодня вечером. Я чувствую себя в хорошей форме и отказалась от гренков с сыром, как я ни люблю поджаренный сыр. Дермот слушал, отчасти забавляясь, отчасти с отвращением. Каким прозаическим все это выглядело! И все же, может быть, его суждения глупы? В конце концов, все естественно: силы, которые вызывают медиумы, – это естественные силы, пока что не совсем понятные. Великий хирург может принять предосторожности против несварения желудка накануне сложной операции. Так почему миссис Томпсон не может? Стулья расставили в круг, лампы поставили так, чтобы можно было их приподнять или опустить, как удобно. Дермот заметил, что и речи не шло о каком-то испытании, и сэр Эйлингтон не стал проверять условия проведения сеанса. Нет, сеанс миссис Томпсон был всего лишь предлогом. Сэр Эйлингтон приехал сюда с совсем другой целью. Мать Клер, вспомнил Дермот, умерла за границей. С ней была связана какая-то тайна… Наследственность… Он заставил себя вернуться к настоящему моменту. Все заняли свои места, лампы погасили – все, кроме маленькой лампочки под красным абажуром на дальнем столе. Некоторое время ничего не было слышно, только тихое, ровное дыхание женщины-медиума. Постепенно оно становилось все более хриплым. Затем, так внезапно, что Дермот подскочил, в дальнем конце комнаты раздался громкий стук. Он повторился с другой стороны. Эти звуки становились все громче. Потом они стихли, а в комнате внезапно раздался взрыв насмешливого хохота. Потом тишина, которую прервал голос, совершенно непохожий на голос миссис Томпсон, высокий, с причудливыми модуляциями. – Я здесь, господа, – произнес он. – Да-с, я здесь. Вы желаете спросить о чем-то? – Кто вы? Широмако? – Да. Я есть Широмако. Я скончаться очень давно. Я работать. Я очень счастливый. Последовали еще подробности из жизни Широмако. Все это было очень тривиально и неинтересно, Дермот часто такое слышал. Все счастливы, очень счастливы. Передавались послания от расплывчато описанных родственников; эти описания были составлены так неопределенно, что подходили почти к любым людям. Некоторое время говорила пожилая дама, мать кого-то из присутствующих, изрекая прописные истины с претензией на новизну, едва ли возможную для предмета ее обсуждения. – С нами хочет связаться еще кто-то, – объявил Широмако. – Очень важное послание для одного из джентльменов. Последовала пауза, а потом прозвучал голос, предварив свои слова злобным, демоническим смехом. – Ха-ха! Ха-ха-ха! Лучше не ходите домой. Лучше не ходите домой. Послушайтесь моего совета. – К кому вы обращаетесь? – спросил Трент. – К одному из трех. Я бы на его месте не возвращался домой. Опасность! Кровь! Не очень много крови, но вполне достаточно. Нет, не ходите домой. – Голос стал слабее. – Не ходите домой! Он совсем умолк. Дермот почувствовал, как кровь шумит у него в ушах. Он был уверен, что предостережение предназначалось ему. Сегодня ночью опасность грозила ему, в том или ином виде. У дамы-медиума вырвался вздох, потом стон. Она приходила в себя. Зажгли свет, и она села прямо, моргая. – Все прошло хорошо, моя дорогая? Надеюсь, что это так. – Очень хорошо, спасибо, миссис Томпсон. – Полагаю, это был Широмако? – Да, и другие. Миссис Томпсон зевнула. – Я совершенно разбита. Полностью опустошена и обессилена. Все это отнимает массу сил. Ну, я рада, что все прошло успешно. Я немного боялась, что произойдет что-то неприятное. Сегодня в этой комнате чувствовалось нечто странное. Она оглянулась через свое пухлое плечо, потом через другое, потом смущенно пожала ими. – Мне это не нравится, – сказала она. – Среди вас в последнее время не случалось никаких внезапных смертей? – Что значит – среди нас? – Близкие родственники, любимые друзья? Нет? Ну, если бы я хотела выразиться театрально, я бы сказала, что сегодня в воздухе витает смерть. Это просто чепуха. До свидания, миссис Трент. Я рада, что вы довольны. И миссис Томпсон в своем пурпурном бархатном платье ушла. – Надеюсь, вам было интересно, сэр Эйлингтон, – тихо сказала Клер. – Весьма интересный вечер, моя дорогая леди. Большое спасибо за предоставленную возможность. Позвольте пожелать вам спокойной ночи. Вы все собираетесь на танцы, не так ли? – А вы с нами не поедете? – Нет-нет. В моих правилах ложиться спать до половины двенадцатого. Спокойной ночи. Спокойной ночи, миссис Эверслей. А, Дермот, я бы хотел переговорить с тобой. Ты сейчас можешь поехать со мной? Потом присоединишься к остальным в галерее Графтон. – Конечно, дядя. Я встречусь с вами там, Трент. Во время короткого пути на Харли-стрит дядя и племянник почти не разговаривали. Сэр Эйлингтон произнес нечто похожее на извинение по поводу того, что увез Дермота, и заверил его, что задержит его всего на несколько минут. – Попросить автомобиль подождать тебя, мой мальчик? – спросил он, когда они вышли. – О, не беспокойтесь, дядя. Я поймаю такси. – Очень хорошо. Я не люблю задерживать Чарльсона допоздна. Спокойной ночи, Чарльсон. Куда я положил ключи, черт возьми? Машина плавно отъехала, пока сэр Эйлингтон стоял на лестнице, тщетно шаря в карманах. – Должно быть, оставил их в другом пальто, – произнес он наконец. – Позвони в дверь, пожалуйста. Джонсон еще не лег, смею надеяться. Невозмутимый Джонсон действительно открыл дверь через минуту. – Куда-то сунул ключи, Джонсон, – объяснил сэр Эйлингтон. – Принесите пару стаканов виски с содовой в библиотеку, пожалуйста. – Слушаюсь, сэр Эйлингтон. Врач прошел в библиотеку и зажег свет. Он знаком велел Дермоту закрыть за собой дверь. – Я задержу тебя ненадолго, Дермот, но есть кое-что, о чем я хочу тебе сказать. Мне почудилось, или ты питаешь некоторую, скажем так, слабость, к миссис Джек Трент? Кровь прилила к лицу Дермота. – Джек Трент – мой лучший друг. – Извини, но это не ответ на мой вопрос. Смею сказать, ты считаешь мои взгляды на развод и тому подобное слишком пуританскими, но должен тебе напомнить, что ты – мой единственный близкий родственник и что ты – мой наследник. – О разводе и речи не может быть, – сердито возразил Дермот. – Конечно, по причине, которую я понимаю лучше тебя. Эту причину я не могу тебе назвать сейчас, но хочу тебя предостеречь. Клер Трент не для тебя. Молодой человек спокойно встретил взгляд дяди. – Я это понимаю и, позвольте мне сказать, лучше, чем вы думаете. Я знаю причину вашего присутствия на сегодняшнем ужине. – Что? – медик был явно поражен. – Откуда тебе это известно? – Назовите это догадкой, сэр. Я буду прав, не так ли, если скажу, что вы присутствовали там в своем… профессиональном качестве? Сэр Эйлингтон прошелся взад и вперед. – Ты совершенно прав, Дермот. Конечно, я бы не мог сам рассказать тебе об этом, хотя, боюсь, скоро об этом узнают все. Сердце Дермота сжалось. – Вы хотите сказать, что уже приняли решение? – Да, в этой семье есть безумцы – с материнской стороны. Прискорбный случай, весьма прискорбный. – Не могу в это поверить, сэр. – Охотно допускаю. Очень мало видимых признаков, непрофессионал может их и не заметить. – А специалист? – Симптомы не оставляют сомнений. В подобном случае следует как можно скорее ограничить свободу пациента. – Боже мой! – выдохнул Дермот. – Но нельзя же посадить под замок ни в чем не повинного человека! – Мой дорогой Дермот! Пациентов лишают свободы только тогда, когда они могут представлять опасность для общества. Очень серьезную опасность. Вероятнее всего, это странная форма мании убийства. То же самое было и с матерью. Дермот со стоном отвернулся, закрыв лицо ладонями. Клер, бело-золотая Клер! – При данных обстоятельствах, – спокойно продолжал медик, – я счел своим долгом предостеречь тебя. – Клер, – прошептал Дермот. – Моя бедная Клер. – Да, конечно, мы все должны ее пожалеть. Внезапно Дермот поднял голову. – Я в это не верю. – Что? – Я сказал, что не верю в это. Врачи допускают ошибки. Это всем известно. И они всегда находят болезнь по своей специальности. – Мой дорогой Дермот! – гневно воскликнул сэр Эйлингтон. – Я вам говорю, я в это не верю, и все равно, даже если это так, мне все равно. Я люблю Клер. Если она уедет со мной, я увезу ее отсюда, далеко, туда, где ее не достанут врачи, сующие нос в чужие дела. Я буду ее охранять, заботиться о ней, оберегать ее своей любовью. – Ты не сделаешь ничего подобного. Ты сошел с ума? Деромт презрительно рассмеялся. – Именно этого от вас и следовало ожидать. – Пойми меня, Дермот. – Лицо сэра Эйлингтона покраснело от сдерживаемых чувств. – Если ты это сделаешь, совершишь этот позорный поступок, это конец. Я лишу тебя содержания, составлю новое завещание, и все мое состояние достанется различным больницам. – Делайте со своими проклятыми деньгами все, что хотите, – тихим голосом произнес Дермот. – У меня будет женщина, которую я люблю. – Женщина, которая… – Скажите только слово против нее, и, клянусь богом, я вас убью! – закричал Дермот. Тихое позвякивание стаканов заставило обоих резко обернуться. В горячке ссоры они не слышали, как вошел Джонсон со стаканами на подносе. Его лицо сохраняло невозмутимое выражение хорошего слуги, но Дермот задал себе вопрос, сколько он успел услышать. – Больше ничего не надо, Джонсон, – коротко сказал сэр Эйлингтон. – Ты можешь идти спать. – Спасибо, сэр. Спокойной ночи, сэр. Джонсон удалился. Мужчины переглянулись. Короткий перерыв заставил бурю утихнуть. – Дядя, – сказал Дермот, – мне не следовало так с вами разговаривать. Я хорошо понимаю, что, с вашей точки зрения, вы совершенно правы. Но я уже давно люблю Клер. То, что Джек Трент мой лучший друг, до сих пор мешало мне поговорить о своей любви с самой Клер. Но при данных обстоятельствах этот факт потерял значение. Мысль о том, что деньги могут меня остановить, абсурдна. Думаю, мы оба сказали все, что нужно было сказать. Спокойной ночи. – Дермот… – Право же, дальнейший спор ни к чему. Спокойной ночи, дядюшка Эйлингтон. Простите, но это все. Дермот быстро вышел, закрыв за собой дверь. В коридоре было темно. Он прошел по нему, открыл парадную дверь и вышел на улицу, захлопнув ее за собой. Такси только что высадило пассажиров у дома дальше по улице, и Дермот подозвал его и поехал в галерею Графтон. В дверях бального зала он стоял минуту, сбитый с толку; голова у него кружилась. Бравурная джазовая музыка, улыбающиеся женщины – словно он попал в другой мир. Может, ему все это приснилось? Невозможно, чтобы тот зловещий разговор с дядей имел место в действительности. Вот мимо проплыла Клер, похожая на лилию в серебристо-белом платье, тесно облегающим ее стройную фигурку. Она улыбнулась ему, лицо ее было спокойным, безмятежным. Наверняка это все было сном. Танец подошел к концу. Клер тут же очутилась рядом с ним, улыбнулась, глядя в его лицо. Словно во сне он пригласил ее на танец. И вот уже Дермот обнял ее, и снова заиграла веселая музыка. Он почувствовал, что она слегка замедлила темп. – Устали? Хотите остановиться? – Если вы не возражаете. Мы можем пойти куда-нибудь, где сможем поговорить? Я вам хочу кое-что сказать. Это не сон. Он рывком вернулся на землю. Неужели он считал ее лицо спокойным и безмятежным? Оно выражало тревогу, страх. Как много ей известно? Дермот нашел спокойный уголок, и они сели рядом. – Ну, – произнес он, изображая веселье, которого не чувствовал. – Вы сказали, что хотите мне кое-что сказать? – Да. – Глаза ее были опущены. Она нервно теребила кисточку на своем платье. – Это трудно сказать, очень. – Скажите мне, Клер. – Дело вот в чем. Я хочу, чтобы вы… на время уехали. Дермот был поражен. Он ожидал всего, только не этого. – Вы хотите, чтобы я уехал? Но почему? – Лучше быть честной, правда? Я знаю, что вы – джентльмен и мой друг. Я хочу, чтобы вы уехали, потому что я… я позволила себе полюбить вас. – Клер… От ее слов он онемел, потерял дар речи. – Прошу вас, не подумайте, что я настолько самоуверенна, чтобы вообразить, будто вы… будто вы можете влюбиться в меня. Просто дело в том, что… я не слишком счастлива… и… Ох! Лучше бы вы уехали. – Клер, разве вы не знаете, что я полюбил вас, страстно полюбил с тех пор, как встретил вас? Она подняла на него потрясенный взгляд. – Вы полюбили? Вы уже давно меня любите? – С самого начала. – О! – воскликнула она. – Почему вы мне не сказали? Тогда? Когда я могла бы уйти к вам! Почему вы говорите мне сейчас, когда уже слишком поздно? Нет, я сошла с ума, я не понимаю, что говорю. Я никогда бы не могла уйти к вам. – Клер, что вы имели в виду, когда сказали «теперь, когда уже слишком поздно»? Это… это из-за моего дяди? Что он знает? Что он думает? Она молча кивнула, слезы текли по ее лицу. – Послушайте, Клер, вы не должны всему этому верить. Вы не должны об этом думать. Вы уедете со мной. Мы отправимся в южные моря, на острова, похожие на драгоценные изумруды. Там вы будете счастливы, а я о вас позабочусь, вы всегда будете в безопасности. Он заключил ее в объятия. Притянул к себе, почувствовал, как она задрожала от его прикосновения. Потом вдруг резко вырвалась. – О нет, прошу вас! Разве вы не понимаете? Теперь я не могу. Это было бы скверно, очень скверно. Я всегда хотела быть хорошей, а теперь – это было бы скверно. Дермот заколебался, пораженный ее словами. Клер умоляюще смотрела на него. – Пожалуйста, – сказала она. – Я хочу быть хорошей… Не говоря ни слова, Дермот встал и покинул ее. На мгновение ее слова растрогали и потрясли его так, что он не мог спорить. Он пошел за своей шляпой и пальто и столкнулся с Трентом. – Привет, Дермот, ты рано уходишь. – Да, я сегодня не в настроении для танцев. – Паршивая ночь, – мрачно произнес Трент. – Но у тебя нет таких забот, как у меня. Внезапно Дермот запаниковал; ему показалось, что Трент собирается поделиться ним своими тайнами. Только не это, все, что угодно, только не это! – Ну, пока, – поспешно сказал он. – Я еду домой. – Домой, а? А как же предостережение духов? – Я рискну. Спокойной ночи, Джек. Квартира Дермота находилась недалеко. Он пошел пешком, ощущая потребность подышать прохладным ночным воздухом, чтобы успокоить разгоряченный мозг. Он открыл дверь своим ключом и зажег свет в спальне. И тотчас же, во второй раз за эту ночь, на него нахлынуло то ощущение, которое он называл «красным сигналом». Оно было таким всепоглощающим, что на мгновение вытеснило из головы даже мысли о Клер. Опасность! Ему грозит опасность. В этот самый момент, в этой самой комнате ему грозит опасность. Дермот тщетно пытался освободиться от этого страха, смеялся над собой. Возможно, он не слишком старался. До сих пор «красный сигнал» предупреждал его вовремя, и это давало ему возможность избежать катастрофы. Слегка посмеиваясь над собственным предрассудком, он тщательно осмотрел всю квартиру. Возможно, в нее проник какой-нибудь преступник и где-то спрятался. Но его поиски ничего не дали. Его слуга Милсон отсутствовал, и квартира была абсолютно пустой. Дермот вернулся в спальню и медленно разделся, хмурясь. Ощущение опасности было как никогда острым. Он выдвинул ящик комода, чтобы достать носовой платок, и вдруг застыл на месте. Посередине ящика возвышался незнакомый холмик, там лежало что-то твердое. Его нервные пальцы быстро отодвинули в сторону платки и достали спрятанный под ними предмет. Это был револьвер. В крайнем изумлении Дермот внимательно осмотрел его. Он был какой-то незнакомой модели, и недавно из него был сделан один выстрел. Кроме этого, он ничего не смог определить. Кто-то подбросил его к нему в ящик сегодня вечером. Его там не было, когда он одевался к ужину, в этом Дермот был уверен. Он уже собирался снова положить револьвер в ящик, когда внезапный звонок в дверь заставил его вздрогнуть. Звонки раздавались один за другим и звучали необычайно громко в тишине пустой квартиры. Кто мог прийти к нему в такое время? И на этот вопрос в голову приходил только один ответ, инстинктивный и настойчивый. «Опасность, опасность, опасность…» Подчиняясь какому-то инстинкту, который не смог бы объяснить, Дермот выключил свет, надел пальто, лежащее на стуле, и открыл дверь прихожей. За ней стояли два человека. За ними Дермот увидел синий мундир. Полицейский! – Мистер Уэст? – спросил тот, кто стоял впереди. Дермоту показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он ответил. В действительности прошло всего несколько секунд, потом он ответил, довольно хорошо подражая невыразительному голосу своего слуги: – Мистер Уэст еще не вернулся. Что вам от него нужно в такое позднее время? – Еще не вернулся, да? Очень хорошо. Тогда, я думаю, нам лучше войти и подождать его. – Нет, вы не войдете. – Послушай, приятель, я – инспектор Веролл из Скотленд-Ярда, и у меня ордер на арест твоего хозяина. Если хочешь, могу тебе показать. Дермот внимательно прочитал протянутую ему бумагу – или сделал вид, что читает, – и спросил потрясенным голосом: – За что? Что он сделал? – Убийство. Сэра Эйлингтона Уэста с Харли-стрит. Мысли Дермота закружились вихрем. Он отступил назад перед своими грозными посетителями, прошел в гостиную и включил свет. Инспектор вошел вслед за ним. – Обыщите тут все, – велел он другому мужчине. Потом повернулся к Дермоту: – А ты оставайся здесь, приятель. Не вздумай ускользнуть, чтобы предупредить своего хозяина. Как тебя зовут, кстати? – Мил сон, сэр. – В котором часу ты ждешь своего хозяина, Милсон? – Не знаю, сэр, он ушел на танцы, я полагаю, в галерею Графтон. – Он ушел оттуда меньше часа назад. Уверен, что он сюда не возвращался? – Думаю, нет, сэр. Я бы услышал, как он вернулся. В этот момент второй мужчина вышел из соседней комнаты. В его руке был револьвер. Он в возбуждении передал его инспектору. На лице последнего промелькнуло довольное выражение. – Это решает дело, – заметил он. – Должно быть, он незаметно пришел и ушел так, что ты его не слышал. Теперь он уже подался в бега. Мне надо идти. Коули, ты останься здесь – на тот случай, если он вернется, – и приглядывай за этим парнем. Возможно, он знает о своем хозяине больше, чем делает вид. Инспектор поспешно ушел. Дермоту удалось узнать подробности дела от Коули, который был не прочь поговорить. – Совершенно ясный случай, – снисходительно объяснял он. – Убийство обнаружили почти сразу же. Джонсон, его слуга, только лег спать, как ему показалось, что он услышал выстрел, и он опять спустился вниз. Нашел сэра Эйлингтона мертвым, пуля попала ему в сердце. Он сразу же позвонил, мы приехали и выслушали его рассказ. – Из которого все стало ясно? – рискнул предположить Дермот. – Абсолютно. Этот молодой Уэст пришел вместе с дядей, и они ссорились, когда Джонсон принес выпивку. Старик угрожал составить новое завещание, а твой хозяин сказал что-то насчет того, что застрелит его. Всего через пять минут раздался выстрел. О да, все ясно. Глупый юнец! Действительно, все ясно. Сердце Дермота упало, он осознал губительную весомость доказательств против него. Действительно, опасность – страшная опасность! И никакого выхода, кроме бегства. Дермот лихорадочно стал соображать. Вскоре он предложил приготовить чашку чая. Коули с готовностью согласился. Он уже обыскал квартиру и знал, что в ней нет черного хода. Дермоту было позволено выйти на кухню. Оказавшись там, он поставил чайник и стал усердно звенеть чашками и блюдцами. Потом быстро прокрался к окну и поднял оконную раму. Квартира была расположена на третьем этаже, а за окном висел маленький подъемник из проволоки, которым пользовались торговцы. Его поднимали и опускали на стальном тросе. С быстротой молнии Дермот оказался за окном и спустился по тросу. Тот врезался в его ладони, разодрав их до крови, но в своем отчаянном положении он не обратил на это внимания. Несколько минут спустя Дермот осторожно вышел из-за дома на улицу и, повернув за угол, столкнулся с человеком, стоящим у тротуара. К своему полному изумлению, он узнал Джека Трента. Тот уже знал о гибельной ситуации. – Боже мой! Дермот! Быстро, нельзя здесь задерживаться. Схватив его за руку, он повел его по одному переулку, потом по другому. Они увидели одинокое такси, остановили его и забрались внутрь. Трент назвал водителю свой адрес. – Самое безопасное место в данный момент. Там мы сможем решить, что делать дальше, чтобы сбить этих глупцов со следа. Я пришел в надежде предупредить тебя раньше, чем сюда доберется полиция, но я опоздал. – Я даже не знал, что ты об этом слышал. Джек, ты ведь не поверил… – Конечно, нет, старик, ни на минуту. Я слишком хорошо тебя знаю. Все равно, тебе это грозит большими неприятностями. Они пришли и стали задавать вопросы: в котором часу ты пришел в галерею Графтон, когда ушел и так далее. Дермот, кто мог прикончить старика? – Не представляю себе. Тот, кто подложил в мой ящик револьвер, наверное. Должно быть, он внимательно следил за нами. – Этот сеанс был чертовски странным. «Не ходите домой». Это предостережение касалось бедного старика Уэста. Он все же вернулся домой – и получил пулю. – Ко мне оно тоже относилось, – сказал Дермот. – Я вернулся домой и нашел там подброшенный револьвер и полицейского инспектора. – Ну, надеюсь, ко мне оно не относится, – сказал Трент. – Мы приехали. Он заплатил таксисту, открыл дверь своим ключом и повел Дермота по темной лестнице наверх, в свой кабинет, представлявший собой маленькую комнатку на втором этаже. Он распахнул маленькую дверь, и Дермот вошел. Трент включил свет и вошел следом. – Здесь пока безопасно, – заметил он. – Теперь мы можем вместе все обдумать и решить, что лучше сделать. – Я свалял дурака, – внезапно сказал Дермот. – Мне следовало смело идти навстречу опасности. Теперь я соображаю яснее. Все это было заговором. Над чем ты смеешься, черт возьми? Трент откинулся на спинку стула и весь затрясся от неудержимого смеха. В его звуке было что-то жуткое, и что-то жуткое было в нем самом. Его глаза горели странным огнем. – Чертовски умный заговор, – задыхаясь, проговорил он. – Дермот, мальчик мой, тебе конец. Он придвинул к себе телефон. – Что ты собираешься сделать? – спросил Дермот. – Позвонить в Скотленд-Ярд. Сообщить им, что птичка здесь, надежно заперта на замок. Да, я запер дверь, когда вошел, а ключ у меня в кармане. Напрасно ты смотришь на дверь за моей спиной. Она ведет в комнату Клер, а она всегда запирает ее с другой стороны. Она меня боится, знаешь ли. Уже давно боится. Она всегда знает, когда я думаю о том кинжале – о длинном, остром кинжале. Нет, ты не… Дермот уже приготовился броситься на Трента, но тот вдруг вытащил устрашающего вида револьвер. – Это второй, – захихикал Трент. – Первый я положил в твой ящик, после того как застрелил из него старика Уэста. На что ты смотришь поверх моей головы? На ту дверь? Это бесполезно, даже если бы Клер ее открыла – а она могла бы открыть ее для тебя, – я выстрелю в тебя раньше, чем ты до нее доберешься. Не в сердце, не для того, чтобы убить; просто ранить, чтобы ты не смог удрать. Я очень меткий стрелок, ты это знаешь. Когда-то я спас тебе жизнь. Такой глупец. Нет-нет, я хочу, чтобы тебя повесили, да, повесили. Нож мне нужен не для тебя. Он для Клер, для хорошенькой Клер, такой белой и нежной. Старик Уэст знал. Вот для чего он был здесь сегодня вечером. Проверить, сумасшедший я или нет. Он хотел посадить меня под замок, чтобы я не достал Клер тем кинжалом. Я действовал очень хитро. Я взял его ключ от входной двери и твой тоже. Я ускользнул с танцев, как только приехал туда. Я видел, как ты вышел из его дома, а потом вошел туда сам. Убил его – и сразу же ушел. Затем я пошел к тебе домой и оставил там револьвер. Снова вернулся в галерею Графтон почти одновременно с тобой и положил ключ назад в карман твоего пальто, пока желал тебе спокойной ночи. Я охотно рассказываю тебе все это. Никто нас не услышит, а когда тебя будут вешать, я хочу, чтобы ты знал, что это сделал я… Боже, как мне смешно! О чем ты думаешь? Куда ты смотришь, черт возьми? – Я думаю о некоторых словах, которые ты только что произнес. Лучше тебе было не возвращаться домой, Трент. – Что ты имеешь в виду? – Оглянись! Трент резко обернулся. В дверях соседней комнаты стояла Клер – вместе с инспектором Вероллом. Трент действовал быстро. Револьвер выстрелил всего один раз – и пуля попала в цель. Он упал лицом на стол. Инспектор бросился к нему, а Дермот, как во сне, смотрел на Клер. Бессвязные мысли проносились в его голове. Его дядя – их ссора – колоссальная ошибка, недоразумение – законы Англии о разводе, по которым Клер никогда бы не освободилась от сумасшедшего мужа. «Мы все должны ее пожалеть», заговор между ней и сэром Эйлингтоном, который разгадал хитроумный Трент, и почему она кричала ему: «Скверно, скверно, скверно!» Да, но теперь… Инспектор выпрямился. – Мертв, – с досадой произнес он. – Да, – услышал Дермот свой собственный голос, – он всегда был метким стрелком… Четвертый человек Каноник Парфитт немного запыхался. Человек в его возрасте уже не в силах бегать за поездом. Во-первых, фигура у него уже не та, что была, и с утратой стройности он все чаще начинал задыхаться. По этому поводу сам каноник всегда с достоинством замечал: «Сердце, знаете ли!» Он со вздохом облегчения уселся в углу вагона первого класса. Тепло натопленного вагона доставляло ему большое удовольствие. За окнами падал снег. Удачно, что ему досталось место в уголке для этого долгого ночного путешествия. Иначе ехать было бы очень неудобно. В этом поезде следовало предусмотреть спальный вагон. Три других угла были уже заняты, и, окидывая взглядом попутчиков, каноник Парфитт увидел, что мужчина в дальнем углу приветливо улыбается ему, как знакомому. Это был чисто выбритый мужчина с насмешливым лицом и слегка поседевшими на висках волосами. Его профессия юриста была настолько очевидна, что никто в ней не усомнился бы ни на секунду. Сэр Джордж Дюран был действительно очень известным адвокатом. – Ну, Парфитт, – добродушно заметил он, – вам пришлось бежать, не так ли? – Боюсь, это очень вредно для моего сердца, – сказал каноник. – Какое совпадение, что я вас здесь встретил, сэр Джордж. Вы едете далеко на север? – В Ньюкасл, – лаконично ответил сэр Джордж и прибавил: – Между прочим, вы знакомы с доктором Кэмпбеллом Кларком? Мужчина, сидящий на той же стороне вагона, что и каноник, приветливо кивнул ему. – Мы встретились на платформе, – продолжал адвокат. – Еще одно совпадение. Каноник Парфитт с большим интересом посмотрел на доктора Кэмпбелла Кларка. Ему часто доводилось слышать это имя. Доктор Кларк прославился как терапевт и психиатр, а его последняя книга «Проблемы бессознательного» стала самой обсуждаемой книгой года. Каноник Парфитт увидел квадратную челюсть, очень спокойные голубые глаза и рыжеватые волосы, еще не тронутые сединой, но быстро редеющие. И еще у него возникло впечатление, что перед ним очень сильная личность. По совершенно естественной ассоциации каноник посмотрел на место прямо напротив своего, почти ожидая и оттуда встретить узнающий взгляд, но четвертый пассажир оказался совершенно ему незнакомым – он показался канонику иностранцем. Это был не очень крупный, смуглый мужчина довольно непримечательной внешности. Он съежился под большим пальто и, казалось, крепко спал. – Каноник Парфитт из Брэдчестера? – приятным голосом осведомился доктор Кэмпбелл Кларк. Каноник выглядел польщенным. Его «научные проповеди» действительно пользовались большим успехом, особенно после того, как о них рассказали в прессе. Ну что ж, именно в этом нуждается церковь – в добротном, злободневном материале. – Я с большим интересом прочел вашу книгу, доктор Кларк, – сказал он. – Хотя она местами немного трудновата для моего понимания. Тут вмешался Дюран. – Что вы предпочитаете – побеседовать или поспать, каноник? – спросил он. – Признаюсь сразу же, что страдаю бессонницей, и поэтому я за то, чтобы побеседовать. – О! Конечно. Несомненно, – ответил каноник. – Я редко сплю в этих ночных поездках, а книга, которую я взял с собой, очень скучная. – По крайней мере, у нас весьма представительная компания, – с улыбкой заметил доктор. – Церковь, Закон и Медицина. – Не так много существует тем, по которым мы не могли бы высказать свое мнение, а? – рассмеялся Дюран. – Церковь – с точки зрения духовности, я – с чисто светской и юридической, а у вас, доктор, самая широкая область, от чисто патологической до психологической! Мы втроем можем высказать исчерпывающее суждение по любому предмету, как мне кажется. – Не столь исчерпывающее, как вам кажется, – возразил доктор Кларк. – Существует другая точка зрения, которую вы не учли, и очень важная. – А именно? – спросил адвокат. – Точка зрения Человека с Улицы. – Разве она так важна? Разве Человек с Улицы обычно не бывает неправ? – О, почти всегда. Но у него есть то, чего не хватает всем экспертам, – своя собственная точка зрения. В конце концов, знаете, невозможно уйти от личных взаимоотношений. Я столкнулся с этим в моей профессии. На каждого по-настоящему больного пациента, который ко мне обращается, приходится по крайней мере пятеро, у которых нет никакого недуга, кроме неумения ужиться с обитателями своего дома. Они называют свой недуг как угодно – от воспаления коленной чашечки до писчей судороги, но суть одна и та же: воспаление от трения о чужую психику. – Наверное, у вас много пациентов с «нервами», – с пренебрежением заметил каноник. У него-то самого нервы были отличные. – А что вы под этим подразумеваете? – Собеседник стремительно повернулся к нему. – Нервы! Люди произносят это слово, а потом смеются, как это сделали вы. «У такого-то все в порядке, – говорят они. – Просто нервы». Но, боже правый, в этом-то вся суть! Можно понять любой телесный недуг и вылечить его. Но в настоящий момент мы знаем о скрытых причинах сотен нервных заболеваний не намного больше, чем знали, скажем, во времена королевы Елизаветы! – Господи, – произнес каноник Парфитт, немного растерявшись от этого наскока. – Неужели это правда? – Учтите, мы все же продвинулись в наших познаниях, – продолжал доктор Кэмпбелл Кларк. – В прежние времена мы считали человека просто животным, имеющим тело и душу, причем главная роль отводилась первому. – Тело, душу и дух, – мягко поправил его каноник. – Дух? – медик странно улыбнулся. – Что вы, священнослужители, понимаете под «духом»? Знаете, вы всегда весьма неясно его определяли. Все прошлые века вы избегали давать точное определение. Каноник прочистил горло, готовясь произнести речь, но, к его огорчению, ему такой возможности не дали. Доктор продолжал: – И уверены ли мы, что это слово – «дух»? Возможно, это «духи»? – «Духи»? – переспросил сэр Джордж Дюран, насмешливо подняв брови. – Да. – Кэмпбелл Кларк перевел на него взгляд, наклонился вперед и легонько постучал его пальцем по груди. – Вы так уверены, – мрачно спросил он, – что в этом каркасе всего один обитатель? Ибо это всего лишь каркас – жилые апартаменты, которые сдаются внаем с полной меблировкой на семь лет, на двадцать один, сорок один, семьдесят один год – как повезет! И в конце срока жилец постепенно вывезет свои вещи, а потом и сам уедет из дома, и тогда дом разрушится, станет гниющими развалинами. Вы хозяин этого дома, это следует признать, но разве вы никогда не ощущали присутствия в нем других – бесшумно снующих слуг, которых почти никогда не замечают, только во время выполнения ими работы, той работы, о которой вы и не подозреваете? А может, это друзья, настроения, которые овладевают вами и делают вас на время «другим человеком», как принято выражаться? Вы – король замка, это правда, но будьте уверены, там также живет и «грязный негодяй». – Мой дорогой Кларк, – протянул адвокат. – Вы меня положительно смущаете. Неужели мой разум и вправду представляет собой поле боя враждующих личностей? Это последнее научное открытие? Доктор в свою очередь пожал плечами. – Ваше тело, несомненно, поле боя, – сухо ответил он. – Если тело, то почему не разум? – Очень интересно, – произнес каноник Парфитт. – Ах! Удивительная наука, удивительная наука! – А про себя он подумал: «Я могу сделать из этой идеи очень интересную проповедь». Но доктор Кэмпбелл Кларк откинулся на спинку сиденья, его временное возбуждение иссякло. – Между прочим, – заметил он сухим тоном профессионала, – именно случай раздвоения личности заставил меня поехать в Ньюкасл сегодня ночью. Очень интересный случай. Случай невроза, несомненно. Но вполне подлинный. – Раздвоение личности, – задумчиво произнес сэр Джордж Дюран. – Это не так уж редко встречается, как мне кажется. И потеря памяти тоже, правда? Я знаю, что подобное дело рассматривалось недавно в суде по делам о наследстве. Доктор Кларк кивнул. – Конечно, классический случай, – сказал он, – это случай Фелисии Болт. Может быть, вы о нем слышали? – Конечно, – ответил каноник Парфитт. – Я помню, что читал о нем в газетах, но уже довольно давно – по крайней мере семь лет назад. Доктор Кэмпбелл Кларк кивнул головой. – Эта девушка прославилась на всю Францию. Ученые всего мира приезжали посмотреть на нее. В ней уживались по крайней мере четыре разных личности. Их называли Фелисия-1, Фелисия-2, Фелисия-3 и так далее. – Разве там не подозревали намеренного надувательства? – настороженно спросил сэр Джордж. – Личности Фелисии-3 и Фелисии-4 вызвали некоторое сомнение, – признал доктор. – Но основные факты остаются. Фелисия Болт была крестьянской девушкой из Бретани. Она была третьим ребенком из пяти в семье, дочерью отца-пьянчуги и умственно отсталой матери. Во время одного из запоев отец задушил мать и, если я правильно помню, был приговорен к пожизненному заключению. Тогда Фелисии было пять лет. Какие-то добрые люди заинтересовались ребенком, и Фелисию вырастила и воспитала незамужняя англичанка, которая содержала нечто вроде приюта для брошенных детей. Однако с Фелисией ее постигла почти полная неудача. Она описывает девушку как неестественно отсталую и тупую; ее с огромным трудом удалось научить читать и писать, а руки у нее были неуклюжими. Эта дама, мисс Слейтер, пыталась приспособить девушку к роли домашней прислуги и даже нашла для нее несколько рабочих мест, когда та стала достаточно взрослой. Но она нигде не задерживалась надолго из-за своей тупости и крайней лени. Доктор на минуту замолчал, а каноник, перекладывая одну ногу на другую и поплотнее укутываясь в дорожный плед, внезапно заметил, как сидящий напротив него мужчина слегка шевельнулся. Его глаза, раньше закрытые, теперь были открыты, и что-то в них поразило достойного каноника – что-то насмешливое и трудно поддающееся определению. Похоже, этот человек слушал и втайне потешался над тем, что слышал. – Есть фотография Фелисии Болт, сделанная в то время, когда ей было семнадцать лет, – продолжал доктор. – На ней она выглядит нескладной крестьянской девушкой крепкого телосложения. Ничто на этом снимке не указывает на то, что скоро она станет одной из самых известных персон во Франции. Пять лет спустя, когда Фелисии Болт было двадцать два года, у нее случилось сильное нервное заболевание, а после выздоровления начались странные явления. Вот факты, засвидетельствованные многими видными специалистами. Личность по имени Фелисия-1 ничем не отличалась от Фелисии Болт, какой она была все двадцать два года жизни. Фелисия-1 плохо и неуверенно писала по-французски, не говорила на иностранных языках и не умела играть на пианино. Фелисия-2, напротив, бегло говорила по-итальянски и довольно хорошо – по-немецки. Ее почерк был совершенно не похож на почерк Фелисии-1, и она свободно и выразительно писала по-французски. Она могла обсуждать политику и искусство и страстно увлекалась игрой на фортепьяно. Фелисия-3 имела много общего с Фелисией-2. Она была умна и хорошо образованна, но с точки зрения морального облика представляла полную ей противоположность. Она даже казалась совершенно развратным созданием, но ее развращенность была характерна для парижанки, а не для провинциалки. Она знала весь парижский жаргон и выражения шикарного полусвета. Ее речь была усыпана ругательствами, и она поносила религию и так называемых «добродетельных людей» самыми последними словами. Наконец, существовала Фелисия-4 – мечтательное, почти слабоумное создание, явно набожное и якобы имеющее дар ясновидения; но эта четвертая личность проявлялась слабо, была почти неуловимой, и иногда ее считали намеренным обманом со стороны Фелисии-3, чем-то вроде розыгрыша для доверчивой публики. Могу сказать, что каждая из этих личностей (возможно, за исключением Фелисии-4) была отчетливо выраженной и независимой и не знала о существовании других. Фелисия-2, несомненно, доминировала и иногда сохранялась в течение двух недель подряд; затем внезапно появлялась Фелисия-1 на день или два. После этого, возможно, – Фелисия-3 или 4, но две последние редко владели телом больше нескольких часов. Каждая перемена сопровождалась сильной головной болью и глубоким сном, и в каждом случае наблюдалась полная потеря памяти о других состояниях; каждая личность возвращалась в тот момент жизни, когда покинула ее, и ничего не знала о том, что происходило во время ее отсутствия. – Поразительно, – прошептал каноник. – Совершенно поразительно. Мы пока почти ничего не знаем о чудесах вселенной. – Мы знаем, что в ней существуют очень ловкие жулики, – сухо заметил адвокат. – Дело Фелисии Болт изучали юристы наряду с медиками и учеными, – быстро возразил доктор Кэмпбелл Кларк. – Мэтр Кимбельер, как вы помните, провел самое тщательное расследование и подтвердил мнение ученых. И, в конце концов, почему это должно нас так удивлять? Нам ведь попадаются яйца с двумя желтками? И бананы-близнецы? Почему не двойная душа в одном теле? – Двойная душа? – запротестовал каноник. Доктор Кэмпбелл Кларк обратил на него взгляд своих пронзительных голубых глаз. – Как еще это можно назвать? То есть если личность и есть душа? – Хорошо, что подобные отклонения характерны лишь для «психов», – заметил сэр Джордж. – Если бы такие случаи встречались повсеместно, это породило бы большие сложности. – Такое отклонение, конечно, совершенно необычно, – согласился доктор. – Очень жаль, что нельзя было изучать его подольше, но всему этому положила конец внезапная смерть Фелисии. – В ней было нечто странное, если я правильно помню, – медленно произнес адвокат. Доктор Кэмпбелл кивнул: – Совершенно необъяснимый случай. Девушку однажды утром нашли мертвой в постели. Ее явно задушили. Но, к всеобщему изумлению, вскоре было доказано, что она задушила себя сама. Следы на ее шее были отпечатками ее собственных пальцев. Такой способ самоубийства хотя физически не является невозможным, но требует огромной физической силы и почти нечеловеческой силы воли. Что подвигло девушку на такой отчаянный поступок, так и не выяснили. Конечно, ее психическое равновесие всегда было шатким. Но все обстоит именно так. Занавес навсегда опустился над тайной Фелисии Болт. Именно в этот момент сидящий в дальнем углу человек рассмеялся. Остальные трое подскочили, как от выстрела, совершенно забыв о существовании четвертого пассажира. Когда они посмотрели в его сторону, туда, где он сидел, съежившись, в своем пальто, он снова рассмеялся. – Вы должны меня простить, джентльмены, – произнес незнакомец на безупречном английском языке, но с легким иностранным акцентом. Он выпрямился, открыв бледное лицо с маленькими, черными как смоль усиками. – Да, вы должны меня простить, – повторил он с насмешливым поклоном. – Но помилуйте! Бывает ли когда-нибудь сказано последнее слово в науке? – Вам что-нибудь известно о том случае, который мы обсуждали? – учтиво спросил доктор. – О том случае? Нет. Но я ее знал. – Фелисию Болт? – Да. И Аннет Равель тоже. Вы не слышали об Аннет Равель, я вижу? И все же история одной – это история другой. Поверьте мне, вы ничего не знаете о Фелисии Болт, если не знаете истории Аннет Равель. Он вытащил часы и посмотрел на них. – Ровно полчаса до следующей остановки. Я успею рассказать вам эту историю, – конечно, если вы хотите ее услышать. – Пожалуйста, расскажите нам ее, – тихо попросил доктор. – С удовольствием послушаем, – произнес каноник. – С удовольствием. Сэр Джордж Дюран промолчал, но принял позу внимательного слушателя. – Меня зовут Рауль Летардо, – начал их странный попутчик. – Вы только что говорили об одной английской даме, мисс Слейтер, которая занималась благотворительностью. Я родился в рыбацкой деревушке в Бретани, и когда мои родители погибли в железнодорожной катастрофе, именно мисс Слейтер пришла на помощь и спасла меня от аналога вашего английского работного дома. На ее попечении было около двадцати детей, мальчиков и девочек. Среди этих детей были Фелисия Болт и Аннет Равель. Если я не смогу заставить вас понять личность Аннет, джентльмены, то вы ничего не поймете. Они была дочерью так называемой «девушки для удовольствий», которая умерла от чахотки, покинутая своим любовником. Мать работала танцовщицей, и Аннет тоже страстно увлекалась танцами. Когда я впервые увидел ее, ей было одиннадцать лет – эдакая малышка с глазами то насмешливыми, то многообещающими, крохотное создание, полное огня и жизни. И сразу же – да, сразу же – она сделала меня своим рабом. «Рауль, сделай для меня это. Рауль, сделай для меня то». А я повиновался. Я уже тогда боготворил ее, и она это знала. Мы вместе гуляли по берегу, мы втроем, так как Фелисия ходила вместе с нами. И там Аннет снимала туфли и чулки и танцевала на песке. А затем, когда падала, задыхаясь, рассказывала нам, что собирается делать и кем стать. – Увидите, я буду знаменитой. Да, необычайно знаменитой. У меня будут сотни и тысячи шелковых чулок, из самого тонкого шелка. И жить я буду в изысканных апартаментах. Все мои любовники будут молодые и красивые и к тому же богатые. А когда я буду танцевать, весь Париж станет ходить на меня смотреть. Они будут кричать, вопить, сходить с ума от моего танца. А зимой я не буду танцевать. Я поеду на юг, к солнцу. Там есть виллы с апельсиновыми деревьями. У меня будет такая вилла. Я буду лежать на солнышке, на шелковых подушках, и есть апельсины. А тебя, Рауль, я никогда не забуду, какой бы богатой и знаменитой ни стала. Я буду тебя оберегать и способствовать твоей карьере. Фелисия будет моей горничной… нет, она слишком неуклюжая. Посмотри на ее руки, какие они большие и грубые. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=43660931&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.