Кино для взрослых: «Никас Сафронов»

Кино для взрослых: «Никас Сафронов» Никас Степанович Сафронов Наталия Иванова Это третья биографическая книга, и я… с большим сожалением убедился, что другому человеку невозможно до конца рассказать о себе все. Это просто физически невыполнимая задача. Возможно, именно поэтому и потребовалась третья книга. И тем не менее я хочу выразить настоящее и глубокое «спасибо» автору этой книги. Она говорила со мной с открытым сердцем, искренне стремясь услышать и понять. Это я видел и постоянно чувствовал. И очень ценю ее за это. После нескольких лет работы с автором «Кино для взрослых: Никас Сафронов» Наталией Ивановой над текстом я готов подтвердить: все, сказанное обо мне в этой книге, правда». Никас Сафронов Наталия Иванова, Никас Сафронов Кино для взрослых: «Никас Сафронов» Слово протагониста Наталия Иванова «Мы просто садились с автором книги друг напротив друга и часами беседовали. Два, три, четыре часа. Могли и шесть подряд проговорить. Обсуждали, спорили, думали, соглашались друг с другом или не соглашались. Иногда наши диалоги прерывали приходившие в мой дом друзья. И это не мешало задаче написания книги, но даже очень удачно способствовало ее решению. Друзья своими рассказами обо мне и нашей дружбе только «достраивали» пребывавшую в набросках общую картину – видение героя со стороны делало ее законченной и целостной. Случалось, что наши с автором беседы прерывались на несколько недель, а то и месяцев. Но это были важные паузы. Например, композиторы в своих музыкальных произведениях наделены счастьем обозначать их специальными знаками, используемыми в музыкальной грамоте. Это жизненно необходимые паузы, позволяющие в отчуждении от собеседника лучше услышать, осмыслить и понять его позицию, его мысли, его восприятие жизни. Самый длительный и трудоемкий этап работы над книгой – редактура и внесение фактологических правок. Он длился порядка года. Оказалось, очень многие события из жизни стираются, вытесняются другими, более свежими. Многие на первый взгляд кажутся незначительными. Но затем, во время работы над произведением, приходит понимание, что без детальных воспоминаний о таком-то эпизоде вся история жизни человека оказывается под угрозой быть искаженной. И ты поражаешься, как же ты сразу не смог оценить значение этого важного жизненного витка! Однако все это было необходимо проделать. Потому что длительный процесс правок помог безошибочно вспомнить все принципиальное и оставить за скобками произведения все второстепенное. Это третья биографическая книга, и я… с большим сожалением убедился, что другому человеку невозможно до конца рассказать о себе все. Это просто физически невыполнимая задача. Возможно, именно поэтому и потребовалась третья книга. И тем не менее я хочу выразить настоящее и глубокое «спасибо» автору этой книги. Она говорила со мной с открытым сердцем, искренне стремясь услышать и понять. Это я видел и постоянно чувствовал. И очень ценю ее за это. После нескольких лет работы с автором «Кино для взрослых: Никас Сафронов» Наталией Ивановой над текстом я готов подтвердить: все, сказанное обо мне в этой книге, правда». Никас Сафронов S. Nikas Никас Сафронов Разрешая загадки потомков, или Вместо предисловия Неоднозначный. Никасу Сафронову, к сожалению, надо смириться с тем, что он войдет в историю именно таким: неоднозначным и искаженным. Но есть одно утешительное объяснение – это участь всех сложночувствующих, многослойных, думающих о мире и логике жизни и небанально выражающих себя людей. Смотришь на них – свободных в мыслях, независимых и непринужденных в поведении, многое подмечающих и о многом размышляющих, прислушивающихся к миру сердцем, – и кажется, что они еще когда-то в детстве приняли для себя твердое решение не просто прожить дарованную им жизнь, но прожить (и даже испытать всем собой) ее красиво, ярко, объемно и в творчестве. Он неуемный. Полный идей, энергии и жизни. Но уже сегодня, изучая публикации о Никасе в средствах массовой информации, видишь, что в информационном измерении формируется не во всем соответствующий действительности, а порой от нее даже очень далекий образ художника. Медиа конструируют свою реальность, и в этом их можно понять – таков хлеб. А общественное мнение на основе прочитанного в газетах складывает свои мифы о человеке. Сто раз пересказанные и повторенные, мифы становятся фактами и даже тем основным массивом представлений, которые известны о человеке. Его же суть, те мысли, с которыми он жил на протяжении долгих лет, те цели и чувства, которые мотивировали его каждый день хотеть встречать утро и творить, остаются навсегда растворенными в множестве строк на страницах газет и в множестве кадров телеэфиров. Истинный человек утерян в бесконечности. Всегда же очень обидно, когда на полку истории ложится что-то «недо», а не истинное. Сотворцами публичного мифа о художнике вместе со СМИ выступают также заядлые критики его творчества и даже ярые сторонники. Каждая команда в уже живущий автономно от живописца в информационном измерении образ добавляет свои, соответствующие ее отношению к объекту палитру оттенков и набор звуков. Модальность и тональность позиции критиков по восприятию S. Nikas угадать несложно уже по одному тому, что они критики. Их отношение: раздражение, которое вызывает, как им видится, легкомысленный, беспечный образ жизни художника, непризнание творчества Никаса Сафронова за искусство, а также обычная зависть к его успеху, популярности и высокому качеству жизни. Сторонники, в свою очередь, художника, наоборот, поддерживают. Дорожат дружбой и общением, ценят творчество и даже стараются меценатствовать. Но тоже из любви и благих побуждений зачастую искажают реальный образ, идеализируя личность, прощая слабости и пороки, и, возможно, несколько опережая ход и оценки истории. Важно другое: ни позитивные мифы, ни негативные ни на йоту не приумножают правды в том, что широкая общественность знает о художнике Сафронове. Почему я ставлю этот вопрос в отношении Никаса Сафронова? Почему настаиваю на том, чтобы рядом с образом неоднозначного, сказочно-мифологического, вездесущего и до скандального любящего женщин художника жил и другой образ – целостного, думающего, глубокого человека? Потому что я стараюсь посмотреть на него не просто как на субъект реальности, состоящий из элементов, выкрашенных в самые понятные и различимые в силу своей контрастности цвета – черное и белое. Я смотрю на него как на большого живописца, создающего бесспорно добрые и позитивные картины, по которым о России узнают во всем мире. Скажу более того (пусть даже критики мне этого не простят): чтобы понимать важность этой дипломатической роли искусства, одним из очень активных исполнителей которой неосознанно для самого себя стал Никас Сафронов, в искусстве даже не обязательно профессионально разбираться. Важно понимать значение каждой отдельной личности в истории государства. Никас Сафронов сегодня – один из тех людей искусства, творчество которых признают в мире и, более того, в мире ждут. Благо таковых немало в мире классической музыки, балета. Но я выступаю за то, чтобы таких российских «дипломатов от искусства» было значительно больше. Художника Сафронова приглашают за границу для участия во многих культурных международных мероприятиях. Именно его как автора выбирают для создания портретов лидеров многих государств. С ним действительно дружат многие всемирно известные люди-легенды, ценя в нем открытость, внимательность и доброту. А галереи готовы ждать, когда у него совпадет график с их планом экспозиций, чтобы организовать на их площадке выставку. При этом Никас Сафронов всегда представляется как российский художник и даже настаивает на том, чтобы именно так его анонсировали. Выходит, он своеобразный дипломат от живописи. К тому же по собственной воле и, как правило, за счет собственных ресурсов. В мире же по его картинам узнают больше о России и в принципе слышат о нас больше. Что принципиально важно – в позитивном контексте. Да, именно это и есть один из немногих работающих инструментов создания благоприятного отношения к стране за рубежом и улучшения ее международной репутации. Современный же мир организован таким образом, что необходимо быть органичной его частью – это важный элемент для того, чтобы с вами считались. Важно быть качественно представленным на самых уважаемых международных площадках в разных сферах: дипломатической, экономической, политической, образовательной, и, конечно, культурной, – только тогда ты будешь услышанным и сможешь вносить свои коррективы в глобальные правила игры. Важно присутствовать, разговаривать с партнерами и рассказывать о себе. Опять же живопись российского художника, которую признают и ценят везде, – это один из форматов такого диалога. На мой взгляд, для современной России имеет критично важное значение быть представленной в мире не только политиками, но и имеющими международное признание людьми культуры, искусства, науки, спорта, медиаиндустрии. Быть таковым по собственному решению – это по многим причинам непростой выбор, сложный путь и большая патриотическая работа, достойная бережного отношения, уважения и поддержки. На мой взгляд, намного проще замкнуться на пространстве собственной страны, удачно обнаружив здесь свою профессиональную нишу и успешно заняв ее, пусть, конечно, не без труда. Но куда сложнее дерзнуть вырваться из комфортной зоны своей языковой среды, чтобы в большом мире, где никто даже не задумывается о том, чтобы притормозить и обратить на тебя внимание, заставить окружающих все-таки остановиться и начать тебя слушать. А в общем монологе своей речи рассказать еще и о красоте своей страны. Именно поэтому я по-человечески расстраиваюсь, глядя на образ художника Сафронова, складывающийся лишь из тех обрывков его жизни, на которые хватило места в газетных публикациях. Сам медийный формат, к сожалению, не способен дать пространство для того, чтобы человек мог развернуть в его рамках свое «я», показать «я» в соприкосновении с чьим-то «он», описать духовную и телесную близость с чьим-то «она». У книги в этом смысле значительно больше возможностей. Однако в этой связи мне ярко (исключительно, конечно, с точки зрения самих героев) вспоминается образ Иешуа Га-Ноцри из романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», который о записях на пергаменте своего ученика Левия Матвея говорит: «Эти добрые люди ничему не учились и все перепутали, что я говорил. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной. Ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты Бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал». Книга «Кино для взрослых: Никас Сафронов» – попытка «записать за Никасом» верно. Услышать его. Понять и осмыслить им сказанное именно в той глубине, в которой Никас произносит слова. Полагаю, что вопрос художника в диалоге с собеседником «Понимаете?», «Вы меня понимаете?» знаком каждому журналисту, который когда-либо брал у него интервью. И вообще каждому человеку, с которым Никас Сафронов когда-либо беседовал всерьез, что называется, по душам. Помимо того, что мы знаем о нем из прессы – эмоциональность, страстность, энергичность художника, его воля к качественной и достойной жизни, его талант и, конечно, его скандалы, – Никас еще достаточно прямой и открытый, смелый и свободный. Мысли у него красивые и небанальные, более того – очень полезные для потомков. История Никаса Сафронова читается в этой книге так, будто вы просматриваете документальный фильм о его жизни. В кадре практически всегда он, главный герой, рассказывающий от первого лица. Однако жанр предупреждает, что даже самый интересный и яркий протагонист для полноценного раскрытия своего персонажа нуждается в участии других героев. Поэтому здесь же появляются его близкие друзья: актер театра и кино, поэт Валентин Гафт, актер и режиссер Армен Джигарханян, режиссер-постановщик, писатель Александр Стефанович, ученый-зоолог и телеведущий Николай Дроздов, певец и музыкант Владимир Пресняков, писатель-сатирик Анатолий Трушкин, предприниматели Сергей Козубенко, Юрий Цюрих и Александр Ильич. Все они тоже играют самих себя, при этом также иногда выступая в роли и драматургов, и режиссеров этой книги. Иногда они разыгрывают вместе с главным героем – Никасом Сафроновым – драматические сцены. Иногда в полный рост входят в кадр, избавляя художника от необходимости самостоятельно воспроизводить события своей биографии на том или ином этапе, делая это за него. Иногда позволяют, чтобы только живописец говорил о них со всей нежностью друга. На страницах книги появляются даже уже покинувшие нас магистр белой практической магии Юрий Лонго, советский и литовский актер театра и кино Донатас Банионис, литовский друг художника Гинтаутас Напас. Автор «Кино для взрослых» выбрал для себя роль светорежиссера. Его задача – лишь своевременно направлять лучи на главного героя с того ракурса, с которого в данный конкретный момент лучше всего обнажается его сущность. Свет автором направляется и на те яркие детали, которые могут рассказать о художнике точнее него самого. И лишь изредка сам автор позволяет себе войти в кадр – только в тех случаях, когда лица героев необходимо подсветить в непосредственной близости. «Снятая» картина – откровение вслух. Этой книгой мы, во-первых, учимся одновременно и слушать, и быть услышанным. Познай себя через другого – лишь в диалоге, в отношениях с другим, ты можешь узнать свои пределы, оценить, на какие мысли и поступки в отношении людей и мира ты способен. Понять, какие черты и качества в себе необходимо совершенствовать. Во-вторых, книга раскрывает так называемую историю успеха Никаса Сафронова, начатую в буквальном смысле из ничего. Его жизнь свидетельствует о том, что в современном циничном мире есть место меритократии, согласно которой известности достигают люди, обладающие способностями, независимо от их происхождения или финансового достатка. Живописец прошел путь от ульяновского барака, где начал свою жизнь, будучи пятым ребенком в семье из шестерых детей, до Екатерининского зала Кремля, где получил государственную награду из рук Президента Российской Федерации. А уже затем состоялась и авторская выставка, разместившаяся по адресу, который произносишь вслух с трепетом: Красная площадь, дом 1, Государственный исторический музей. Книга – это еще и путь человека, которому в подростковом возрасте по разным причинам не удалось сразу обучаться профессионально живописи, но он нашел возможности реализовать свою мечту, учась сначала в ростовском художественном училище им. М. Б. Грекова, а затем в Институте им. В. И. Сурикова, и быть художником, а затем быть удостоенным звания академика Российской Академии художеств. В этом смысле художник открыто передает читателю весь свой опыт. Объясняет это тем, что испытывает большое счастье, когда люди учатся друг у друга, не проходят мимо предоставляемых им Всевышним возможностей и делают свою жизнь лучше, сами при этом становясь добрее и по-человечески качественнее. Свой метод познания мира живописец объясняет одной фразой: «Для мудреца каждый встречный – учитель». Далее Никас Сафронов выражает большую надежду, что его личный опыт может оказаться для кого-нибудь полезным. «Вообще, каждое новое знание, полученное от другого человека, может натолкнуть на решение, способное изменить ход всей жизни, – добавляет он. – Иногда, чтобы разглядеть предмет или пространство возможностей вокруг тебя, надо посмотреть на все это чужими глазами…» – Да, добрый день. Ольга, что тут у нас? Что сегодня? Это неизменные слова, которыми художник Сафронов начинает каждый рабочий день. Ольга – его помощница и секретарь. Главное и непревзойденное ее достоинство – умение умно расставлять по полочкам график встреч и дел. Иногда кажется, что она умеет творить чудеса со временем: может его сжимать, «втискивая» три встречи туда, где едва умещается одна, или же она умудряется даже просто по телефону растягивать время, когда Никас, скажем, опаздывает на самолет. Будем считать, это для читателя это был урок № 1. И еще одно «кстати»: Ольга Лунина работает у живописца Сафронова уже около 20 лет. Умение собрать и на протяжении многих лет удержать (!!!) вокруг себя профессиональную команду, которой к тому же доверяешь, это большое достижение. – В приемной Наташа Иванова вас ждет, Маэстро. Сегодня у вас встреча по книге, – сообщает Ольга традиционно спокойным голосом в традиционной объективно сумасшедше-напряженной из-за плотности дел рабочей обстановке в студии. – Да, давайте. Наташенька, привет, – слышу сквозь стену всегда доброжелательный голос и через мгновение уже вижу перед собой не меняющегося вот уже на протяжении десяти лет нашего знакомства человека, одетого в очень простую, понятную, не кричащую брендами, но очень уютно и стильно подобранную одежду. Обсуждаем будущую книгу. – Наташенька, я многого не жду. Чего-то выдающегося и надуманного не хочу. Я просто хочу, чтобы на выходе получился текст, прочитав который я мог бы честно и спокойно сказать: «Да, все это правда». Наталия Иванова, Спичрайтер, писатель, лауреат литературной премии им. А. Т. Твардовского (2010 г.) Глава 1 Быть Дом 17 Дом, пространство и содержание которого всегда открыты для людей. Для гостей. Для клиентов. Для товарищей и друзей. Это удивительно. Когда человек – не ясновидящий, не лекарь и не проповедник. Но в его дом постоянно идут люди. Уже и отдельный звонок в подъезде дома 17 в Брюсовом переулке повесили… Вот только постарайтесь отдать себе отчет: Никас – человек с колоссально обширным и разнообразным кругом общения, состоящим из друзей, товарищей, клиентов, партнеров, знакомых, монархов, министров, священников, артистов, бизнесменов, модельеров, врачей, продавцов в магазине, портных и так далее. Все они – со всего мира. А Никас практически каждого помнит по имени! О каждом осмысленно готов говорить как о личности. Вижу одно объяснение: благодарность судьбе за каждого подаренного на жизненном пути человека и память восприятия от общения. Не исключено, что именно поэтому с ответной благодарностью к дому художника в сердцах друзей, друзей друзей и друзей друзей друзей проложена невидимая тропа, в конце которой действительно всегда открытая дверь. Причем парадокс: люди приходят и роятся в доме Никаса Сафронова даже тогда, когда самого художника там нет. «У меня богатый круг общения, и я дорожу дружбой с каждым из присутствующих в нем людей, – поясняет Никас. – Вокруг меня могут быть борцы за справедливость и спекулянты, тут же министр и сапожник, президент страны и монах. Монах и тут же атеист, который вообще не верит в Бога. Мне это не мешает с ним дружить, я не диктую ему свой устав. Содержание важнее формы. Бесконечно расширяя свой круг общения, я именно стремлюсь к постижению нового содержания, за счет которого обогащаю свою жизнь. Пусть даже всего чуть-чуть новый угол взглядов, пусть всего слегка до того неизвестная мне позиция. Но именно в новом знании хранится развитие – как интеллекта, так и души. Если же с моим собеседником мы в чем-то принципиально и очевидно разные, какие-то темы мы просто не трогаем. Скажем, если у меня в доме сегодня гостит абстрактный «он» и этот он – мусульманин, а я православный, зачем нам трогать тему мяса? Если его жена огромная, некрасивая на первый взгляд, с большим невкусным носом, но ему с ней хорошо, значит, и для меня это хорошо, и с кем бы он ни жил, я не стану спрашивать: «Зачем?» Потому что, если он этого человека выбрал, значит, «есть зачем», и я уважаю его решение. Понимаете?» Вот так с Никасом и беседуем. Из этого дома в Брюсовом невозможно уйти ни с чем. Нет, речь не идет о календарях, альбомах, дисках с картинами, типографских копиях с оригинальными авторскими доработками и иногда даже самих оригинальных полотнах, которые автор с большой радостью отдающего дарит своим гостям. Здесь другое: Никас щедр на гостеприимство и душевность. Всегда накормит досыта хоть брата, хоть министра. И практически никому ни в чем не отказывает – воспитан так. «Для меня дом – это очень мое место, где должно быть всегда уютно, тепло, свободно, комфортно. Это место, лишенное всяких ограничений. Сюда я могу и хочу приводить своих близких людей. Здесь их никто не обидит, не тронет, не оскорбит и не станет устанавливать рамки дозволенного», – говорит художник о том, что для него в первую очередь есть понятие «дом». Живописец признается, что о своем месте – роскошном доме, замке или острове, – куда бы он мог пригласить своих друзей и их небанально удивить, он мечтал с раннего детства. В огромной квартире сегодня располагаются и жилые комнаты, и художественная студия. «Это потому, что я хочу проводить дома как можно больше времени. Мне кажется, что это звучит очень печально и даже несчастно, когда человек говорит, что к себе домой он возвращается, просто чтобы переночевать. У меня один товарищ так дословно и заявляет: „Домой прихожу только спать“. Очень холодные слова. Они указывают на то, что дома этому человеку не хватает тепла. Поэтому-то вечером его и не тянет к себе в квартиру. Он ищет забвения в ресторанах, на вечеринках, встречах и «работах» после работы. Он обманывает свое одиночество и отсутствие любви к себе и своей жизни, заполняя время для решения надуманных дел. Но отношение человека к своему дому меняется, когда он находит гармонию с самим собой. И тогда уже никуда не бежит, не испытывает чувства, что упускает что-то важное, происходящее где-то там, вовне. И главное, человек перестает опасаться, что, если один из вечеров он проведет дома просто в собственной постели или ванной, он упустит большой кусок жизни. Наоборот, он будет понимать, что приобрел целый спокойный вечер для себя и на себя же его потратил. Есть еще один вариант, тоже очень резко меняющий отношение человека к своему дому, – когда в нем вдруг поселяется другой человек, к которому каждый вечер хочется скорее вернуться», – делится своими наблюдениями художник, который свой дом обожает и очень им гордится. На самом деле квартира Никаса Сафронова в Брюсовом переулке сегодня, пожалуй, уже одна из исторических достопримечательностей города Москвы. Убеждена, что едва ли через века у какой-нибудь власти хватит духу «разобрать» ее на элементы. Она роскошна именно в своей сказочно-художественной целостности. Уже на лестничной площадке, украшенной орнаментами готического костёла, вас встречают скульптуры и барельефы, изображающие средневековых рыцарей и химер. На внутренних стенах подъезда и в лифте висят копии картин кисти Сафронова. А сама квартира… Здесь каждая комната выполнена в собственной традиции – от Античности до хайтека. Здесь собраны уникальные предметы интерьера – оригинальные полотна голландских, итальянских, французских мастеров, пусть и не известных авторов. Здесь же красочные витражи из испанских церквей XVI века, мебель от ранней готики до французского барокко. А в зимнем саду – мандариновые деревья и кованые клетки с птицами; смотришь как на праздничную открытку. Есть и ванная комната, в которой при поднятии крышки начинает слышаться пенье соловьев или узнаваемые темы классической музыки. А потом невероятный лифт поднимает вас со «средневекового» этажа в гостиную в стиле хай-тек, где есть выход на открытую террасу. А уж с нее… Открывается бесконечный панорамный вид на всю Первопрестольную – неисчислимые красивые крыши центра, подсвеченный малиново-фиолетовыми огоньками Новый Арбат, Древний Кремль, сталинские высотки, храм Христа Спасителя и космические башни комплекса Москва-сити. Однако приобрел художник эту роскошную квартиру, сегодня представляющую собой маленькое чудо, только в 2000 году. А затем еще более 11 лет шел ремонт. Никас Сафронов шутит, дескать, в Европе была тринадцатилетняя война, а у него – двенадцатилетний ремонт. «Так что год я даже не дотянул», – говорит, смеясь, художник. Сам же долгий путь к дому своей мечты, в который он может с удовольствием и любовью заботливого хозяина приглашать друзей и соседей, прошел через барак в Ульяновске, студенческие общежития в городах, где он учился. За плечами остались и пол частного дома родной тетки в Ростове, и коммуналка в Москве, и еще не одна съемная квартира в российской столице. Были в 80-х годах уже и свои скромные столичные квартиры, но вот наконец-то – она! Пока мучительно и долго шел ремонт, многие знакомые не верили, что бесконечно меняющиеся строители когда-нибудь все же завершат работу. Это была не просто и не только стройка, но и психологически изнуряющие проверки разных государственных инстанций, а время от времени и скандалы с соседями, которые устали ждать окончания ремонта в той же мере, как, собственно, и тот, кто его начал, т. е. герой этой книги. Были и «кидалово», и попытки одной из предлагавших свои услуги строительных компаний нажиться на «небедном», как им представлялось, художнике. Окружающие и друзья советовали Никасу Сафронову сделать все уже как-нибудь «приличненько» и начать поскорее просто жить. Но он понимал, что если остановится, сломается, то уже навсегда лишит себя мечты. Он твердо знал, что не хочет больше разменивался на «побыстрее» и «лишь бы как». Он хотел раз и навсегда сделать так, как ему действительно нравится. Потому что просто больше не был готов, чтобы в его жизни было по-другому. «Это не блажь! – рассказывает художник Сафронов сегодня. – Это зрелое желание, право, заслуженное длительным трудом, обустроить и в искусстве, и в бытовой жизни все так, как я хочу. Я уверен, что это желание тем более уместно тогда, когда речь идет об эстетике, о вкусе, о человеческом достоинстве. Именно поэтому, замысливая проект квартиры, я стремился к таким дизайнерским и смысловым решениям, чтобы мои будущие гости в моем доме испытывали ощущение истинной красоты и получали удовольствие от каждой детали. Почему? Потому что в жизни я глубоко верю в абсолютную силу добра и света. И я хотел, чтобы мой дом стал в Москве одним из пространств, содержащих в себе гармонию и излучающих свет и добро», – признается Никас. При этом отмечает, что в ситуации с ремонтом в его характере ярко проявилось еще одно важное человеческое качество – желание иметь выбор. «Я бы сказал, что это качество характеризует духовно и интеллектуально зрелых, а также профессионально состоявшихся людей. Которые более не ищут, но уже нашли и определились и только совершенствуются. Они знают, что заслужили право выбирать и отказываться от того, что не отвечает их пониманию о правильности в жизни. Более того, они уже четко знают, что есть они сами, поэтому для жизни и творчества выбирают такую обстановку, которая отвечает их ощущению себя». Любопытную историю о том, как квартира Никаса Сафронова превращалась в особое место для людей, искавших гармонии, мне рассказал один из друзей художника. Как-то зимой он по предварительной договоренности навестил живописца, который традиционно утром заканчивал свой рабочий цикл – художник трудится всю ночь до восьми-девяти утра. Друзья были рады встрече, поскольку давно не виделись. Тут же обсудили планы на вечер – вместе они собирались на день рождения к их общему товарищу. Никас предложил подарить свою работу, и вот оба, шутя и споря, выбирали какую именно, чтобы она наверняка доставила радость имениннику. – Никас, вот эта – натюрморт. Очень хорош. Впрочем, вот на той – девушка с шеей в виде Вавилонской башни – сразу видна твоя рука и твой уникальный стиль, уже ставший брендом, – говорил художнику товарищ. – Мой друг, выбирай сам, – отвечал живописец. – Ибо ты смотришь со стороны. Но если тебя все же интересует мое мнение, мне кажется, что нашему Саше натюрморт подходит больше. Друзья продолжили выбирать подарок, шутя по этому поводу. В этот момент какую-то очередную задорную шутку прервал звонок в дверь. Оба удивились: кто может быть в такой ранний час? Все свои знают, что художник в это время обычно уже закончил работу и отдыхает. Ведь и сам друг зашел к Никасу только потому, что этот визит был заранее оговорен. Посмотрели на экран видеокамеры у домофона – звонила женщина средних лет. Несмотря на еще нестарое лицо, выглядела она как-то странно: длинная, безразмерно-мешкообразная юбка, огромные, сбитые и пыльные неженские ботинки, затертая косынка, в спешке повязанная на голове и уже не раз за сегодняшнее утро на ходу поправленная. В общем, одета дама была не по-московски и даже не по-городскому. Оба изумились, но страннице решили ответить – а вдруг человек заблудился и ему можно чем-нибудь помочь? К удивлению друзей, с улицы раздалось: – Скажите, пожалуйста, это квартира номер…? Никас, не дрогнув, ответил утвердительно. Но сразу добавил: – Но вы, наверное, ошиблись. Это не совсем жилая квартира, это квартира – студия живописи. – Значит, я правильно пришла, – так же уверенно ответила женщина. – Я ищу дом художника Николаса Софрония, картины которого лечат. Я из самой Владимирской области к вам иду. Никас удивился еще больше, но, разумеется, пригласил путешественницу в дом. Оказалось, что женщина специально ехала в Москву, искала, как она выразилась, «этот ваш Брюсов переулок», чтобы посмотреть на «волшебные картины». Никас женщину душевно принял. Прогулялся с ней по галерее, показал ей ту часть своих работ, которые находились в студии. – Теперь я и правда верю, что они лечат. Мне об этом в области моей говорили, я не верила. Не поверю, говорю, пока своими глазами не увижу. А вот увидела и поверила, – сказала женщина, указывая на одно из полотен, изображавшее одинокого Христа в Гефсиманском саду. Картина называлась «Ночь Христа перед распятием… Раздумья». – Ну что вы такое говорите! – воскликнул художник. – Это ведь всего-навсего мое живописное, вольное восприятие веры и мое художественное представление о Боге. Это не икона, не мощи. Глупости даже какие-то вы говорите! – несколько встревожился Никас. – Вот потому я теперь и убеждена, что эти картины лечат. У вас светлое отношение к миру и жизни, позитивное. С добром картины свои пишете, а значит, и добро в людские дома даруете, – проговорила женщина с легким оканьем. Случайная троица, собравшаяся в то ранее утро в квартире в Брюсовом переулке, еще некоторое время провела за разговором. Уже прощаясь с гостьей, Никас перед дорогой напоил ее чаем, накормил своим традиционным ужином-завтраком – кашей на молоке. Пожимая руку и благодаря за проделанный путь к его дому, подарил одну из своих копий на холсте – цветы. Пожелал веры, здоровья и доброго пути. Дверцы лифта, закрываясь, скрыли лицо случайной гостьи. Друг художника, еще стоя на лестничной площадке, задал Никасу вопрос очень серьезным тоном: – Теперь ты понимаешь, какая на тебе ответственность? – И посмотрел пристально живописцу в глаза. – Ты это о чем? – ответил художник, сделав вид, что не сразу уловил мысль. – Ты правда не понимаешь или сейчас просто хорохоришься? – чуть раздраженно покачал головой его приятель. – Если люди к тебе из других городов пешком приходят, Никас, чтобы на твои «волшебные» картины посмотреть, ты, наверное, должен понимать, какую ответственность перед обществом несешь… Все он понимал. И, в первую очередь, понимал и чувствовал ответственность, которую для самого себя к тому моменту неосознанно и незаметно принял как художник, создающий произведения искусства. Которые, в свою очередь, могут повлиять на другого человека, их воспринимающего. Искусство воздействует на подсознание человека, говорит с его сердцем. Произведения могут заряжать зрителя позитивной энергией, а могут и разрушить его до основания – все зависит от того эмоционального заряда, с которым художник принимается за работу, подходит к делу, а также от той идеи, которую он вкладывает в свое творчество. Существует два пути. Творец может любить своего зрителя и относиться к нему бережно, аккуратно подводить его к мыслям о важном и даже иметь право на амбицию чему-то научить зрителя своими произведениями. Но при этом не нарушать его целостности и не калечить. Такой художник работает со светом в душе и ради самой идеи созидательного искусства. Тогда и произведения заряжают. Более того, такое искусство продолжает творить в акте взаимодействия со зрителем уже после того, как художник покрыл картину лаком. Именно на этом этапе, когда работа завершена, наступает кульминация взаимодействия творца со зрителем. У великого Леонардо да Винчи она длится уже более пяти столетий. Другой путь – творчество ради славы и успеха. Тогда художник не столько задумывается о том, какое впечатление и, более того, воздействие его работа окажет на зрителя, но в первую очередь он думает о том, какая тема может произвести впечатление на аудиторию и глубоко ее «зацепить», вызвать резонанс в обществе и сработать на личный PR. И в этом случае не каждый художник задумывается о качестве и заряде того материала, на основе которого пишется картина, сочиняется музыка или снимается кино. То, что априори «цепляет», – это не всегда история со знаком плюс. Однако для достижения главной цели – чтобы о произведении говорили и оно продавалось – это вообще не важно. Поэтому нередко, производя сильный эффект, вызывая впечатление, такое произведение искусства не вдохновляет человека, но, наоборот, давит на эмоции, надламывает внутренний стержень у тех, кто с ним взаимодействует. К тому же, сам зритель не всегда осознает, что над ним осуществляется такое действие. Определиться со своим подходом к искусству и своими творческими целями – в этом основная ответственность художника. Никас Сафронов же цель своего творчества видит в создании картин, которые вызывают у зрителя чувства красоты, гармонии и созидательной глубины. «Я хочу создавать такие картины, которыми их обладатели будут дорожить», – говорит художник. Когда человек делает свое дело искренне, слава и успех в большинстве случаев приходят к нему сами. Однако будет неверным не сказать, что к этому пониманию наш герой пришел через испытание. Есть в биографии художника история, когда он оступился. «Это случай с иконами, которые, испорченные и обгорелые, я обнаружил на помойке. И решил, что имею право их дописать, – вспоминает Никас Сафронов. – Причем образы я выбрал, мягко скажем, полярные изначальным. Мне казалось, что, гиперболизируя противоположности добра и зла, чистоты и распутства на иконе, я предупреждаю общество о том, как варварски мы обращаемся с культурой, с нашим духовным наследием и с теми же иконами, которые, оказывается, можно просто выбросить на помойку. Однако мой протест по своей форме сам получился не менее варварским и распутным. Когда я смотрел на то, что я у меня в итоге получилось, я понял, что сам выступил в роли главного губителя духовности, о чем до сих пор очень сожалению. Когда прозрел, очень долгое время каялся и восстанавливался. Потому что вдруг, как у героя гоголевского „Портрета“, на некоторое время у меня перестало получаться писать», – с ужасом и раскаянием признается Никас. Понимание и чувствование, какое искусство есть истинное, а какое – ложное, к нему пришло, но выразить его на холсте художник не мог – просто перестало получаться. Но суть этого урока в том, что тот, кто через подобное проходил и нашел в себе силы, чтобы прозреть и вернуться к истине, уже более никогда не перепутает черное и белое. Все эти мысли и воспоминания промчались в сознании художника Сафронова за какие-то несколько секунд, пока он с другом стоял на лестничной площадке в ожидании того, когда кнопка лифта дала знать, что тот остановился на первом этаже и посетившая ранним утром квартиру живописца гостья благополучно покинула дом в Брюсовом переулке. Вернувшись в гостиную, друзья провели еще некоторое время за разговором и чаем – своим появлением внезапно-случайная гостья задала серьезно-глубокий тон беседе. Согласовав планы на вечер, друзья простились. А потом уже сам Никас, отвечая теперь на мой вопрос об этой истории, рассказывал, что в то утро он еще раз прошелся по галерее и вновь остановился напротив картины «Ночь Христа перед распятием… Раздумья». Вспоминал, что эту картину он написал в 2006 году под впечатлением от посещения Европы. В одном из небольших городков увидел колонны старого классицистического дворца, разрушенного в годы Второй мировой войны. Говорит, ступил на землю, на которой 70 лет назад разворачивалась трагедия, и представил, сколько разрушений увидела наша земля в годы войны. И художник подумал, как, должно быть, терзался Создатель, наблюдавший сверху за людьми, безжалостно и фанатично уничтожающими друг друга, а также всю иную красоту, созданную их же руками. «Я представил, как Христос молился бы, спустись он в эту теперь пустыню, представлявшую собой только груду камней, а некогда бывшую прекрасным дворцом. Я представил себе, как бы Он плакал и раскаивался за то, что не объяснил людям, что нельзя допускать на Земле войну, – рассказывал мне Никас. – Я подумал, что Он так же сильно молился в ночь ареста в Гефсиманскому саду. Эти сюжеты раскрывают мотив страдания человека, видящего боль и несправедливость». Выяснилось также, что в тот день, когда художника посетила нежданная гостья, он так и не лег спать. Размышлял, что-то записывал и только, казалось, собрался отдыхать, как услышал, что в студию уже стали приходить его работники. Включился телефон, заработал компьютер. Стали шуметь помощники и водитель – туда-сюда носить картины: на этой заменить раму, эту покрыть лаком, эту запаковать и отвезти клиенту. И все это означало, что ложиться отдыхать уже не имело смысла: следом за сотрудниками студии начнут приходить клиенты, журналисты, гости, друзья, друзья друзей и друзья друзей друзей… Полвека назад Московский февраль. На термометре далеко за минус 20. А мы сидим в уютной комнате-библиотеке, пьем горячий чай с алтайским медом. На столе – наши российские конфеты: «Аленка», «Мишка Косолапый», «Москвичка», курага в шоколаде. Вспоминаем 50-е годы, детство Никаса Сафронова в Ульяновске, родителей, первые самостоятельные решения. – Сладкое я любил с малолетства. Но в моем детстве чайная ложка меда или яблочное повидло, намазанное на кусок белого хлеба с маслом, были большой вкуснотищей, – говорит художник. В комнату, где мы беседовали, тихо постучались. Затем показалась фигура секретаря Ольги. Помощница ровным, приятным голосом пояснила, что есть новости по вопросу брата Никаса – Анатолия. – Ага, сейчас подойду, – сказал художник. И затем обратился уже ко мне: – Наташенька, посмотри пока книги. А я на пару минут поднимусь в приемную, сделаю несколько звонков. У моего брата в квартире плюс 15 градусов. На улице мороз минус 25! Никому в его доме до этого дела нет. Так что вынужден оставить тебя ненадолго и заняться этим вопросом. Подумала, что вот она – реальность, и вот он – быт. Есть в жизни каждого из нас, без исключений. А книги я люблю, поэтому рада буду посмотреть. В доме у Никаса их невероятно много, и не только в библиотеке. Стеллажи стоят и в приемной, и в гостиной, и в спальне, и даже в уборной. В гостиной в основном представлена русская классика – цветные, всем знакомые с детства советские собрания сочинений. Здесь сотни альбомов и книг по истории искусства: от таких понятных и естественных для этого дома, как «История классицизма» и «Искусство Ренессанса», до особых, своеобразных экземпляров: «Искусство башкир», «Орнаменты Азербайджана», «Фламандская книжная миниатюра 1475–1550 гг.», «Камины всего мира», «Петербургский портрет». Подборка же в библиотеке – особенная, ее по праву можно назвать коллекцией. Преобладают переплеты с пожелтевшими и потемневшими от времени, уже хрустящими страницами. С засаленными, древними кожаными корешками. Запах тоже стоит специфический – густой, щекочущий ноздри, ни с чем не спутываемый. Книги на разных языках – русский, немецкий, французский, греческий, иврит – и почти все с картинками. Мелкими полушагами ступаю вдоль полок стеллажа – боюсь что-либо упустить. Шуршу корешками книг, глазами перебираю названия и авторов стройных переплетов. Взгляд останавливается на надписи: «Мцыри». Сложно не притормозить, когда одно название напоминает о том трепете духа, который переживаешь, читая произведения автора известной поэмы. Снимаю с полки бережно, открываю все еще жесткую обложку. Подушечки пальцев ощутили грубоватую поверхность рельефной страницы, внизу которой читаю: «М. Ю. Лермонтов, 1891 год, с иллюстрациями Л. О. Пастернака». Вот как! С иллюстрациями Леонида Осиповича – российского живописца и графика, мастера жанровых композиций и книжной иллюстрации. Он же отец писателя и поэта Бориса Пастернака. Гравюры черно-белые, активные, сильные. Такое ощущение, что их писали сгоревшими спичками или углем. Всматриваюсь в детали и раз за разом провожу рукой по их поверхности – стараюсь и зрительно, и на ощупь запомнить ту эксклюзивную красоту, которую держала в руках. Слышу скорые шаги. Манеру ходьбы Никаса легко различить на слух: он передвигается быстро, стуча каблуками и скользя подошвами, будто несколько торопясь и куда-то опаздывая. К поступи добавился и голос. – Ну вот, кажется, удалось достучаться до тех, кто несет ответственность за отопление, – проговорил художник на ходу, усаживаясь на прежнее место в любимом кресле. Затем он продолжил начатую ранее беседу настолько естественно, будто никуда и не удалялся: – А что тут думать? Брату надо было помочь. Чувство неустроенности нам всем знакомо с детства, «оттяготило» тогда, а сейчас – хватит. Мой отец родился в Ульяновске в 1910 году, – продолжал художник. – В свою очередь, его отец – мой дед – происходил из рода священников. В 30-е деда репрессировали как врага народа. Шли годы, отец взрослел в Ульяновске, а все соседи и даже дальние родственники продолжали обсуждать нашу родословную и последствия, которые она вызвала. Поэтому, когда папа поступил на службу в Советскую армию, он попросил отправить его подальше. Надеялся, что за годы его отсутствия в городе сплетни и пересуды о родных немного поутихнут. Так он оказался на острове Сахалин. В 1945 году во время одной из командировок в Сибирь отец познакомился с девушкой с необычным именем Она. Она ему объяснила, что Она – это литовское звучание более привычного для русского человека имени Анна. Также девушка рассказала, что ее семью, которая жила в небольшом литовском городке Паневежис, сослали в Сибирь. У ее отца во владении была мельница. Отец влюбился в Ону, забрал ее с собой на Сахалин, где вскоре они сыграли скромную свадьбу, а спустя одиннадцать лет Она стала моей мамой. В 1947 году родители вернулись к папе на родину, в Ульяновск. И даже уже не одни, а с годовалым ребенком на руках – моим старшим братом Сашей. Однако в городе их ждала неизвестность. Ни у отца, ни у матери ничего в собственности не было. Да и вообще ничего своего тогда не было. Все надо было начинать сначала и самим. Несмотря на то что у отца здесь осталась жить родня обращаться за помощью он не хотел – был слишком гордый. Родителям выделили двухкомнатную квартиру в деревянном бараке, который построили пленные немцы, возводившие в городе автозавод УАЗ. Барак я запомнил как длинный, темный, одноэтажный, многоквартирный дом, сложенный из деревянных брусьев, с бесконечным коридором внутри. Под одной крышей барак вмещал порядка 60 человек. Квартиры располагались по обе стороны коридора. Со стороны двора перед окнами каждой семьи располагался огород, где росло все – от помидоров и огурцов до зелени и картошки с капустой. Частенько жильцы барака ленились заходить в дом через единственные на всю эту длинную деревянную постройку двери, поэтому просто залазили к себе в окно. В нашей квартире были спальня и кухня. Но мы их воспринимали именно как две комнаты, потому что на кухне также спал кто-то из членов семьи. В 1950 году у мамы родились близнецы – Володя и Толя. В 1953 году на свет появился Леша. Спустя три рода – я. А в 1959 году – наша единственная сестра Таня. Из жизни в бараке я помню не очень много событий, но одно точно никогда не забуду. Наша квартира обогревалась печкой-голландкой. Одно из врезавшихся в память детских воспоминаний – чувство холода зимой, когда печку вовремя не успевали растопить. Это, правда, случалось редко, когда папа и мама до вечера пропадали на работе, а старшие братья были еще в школе, и поддерживать огонь в печи было некому. Дрова сгорали – и железо на верхней части печи почти тут же остывало. В комнате постепенно становилось холодно. Так однажды зимой и случилось, когда мама задержалась на работе – она была медсестрой в детской больнице. А старшие братья, которые должны были вернуться домой с уроков и приглядывать за младшими детьми, заигрались во дворе с другими ребятами. Но мы с сестрой Таней, еще маленькие, не растерялись и согревались детскими играми. Носились из угла в угол или приседали на спор – кто больше? Когда мама пришла, все сразу поняла. Побледнела, вся распереживалась, бросилась трогать у нас лбы и ноги – не замерзли ли мы, не разболелись ли? Она даже заплакала от бессилия. А мы смеялись и успокаивали ее словами: «Мамочка, ну ты что?» Мама быстро растопила печь, покормила нас обедом, но от усталости в тот день буквально рухнула, почти не раздеваясь, на постель и заснула. Сестренка Таня стала гладить маму по голове, а в итоге пригрелась рядом с ней. Они очень трогательно спали в обнимку. Помню, что я смотрел на них и любовался ими – это был первый раз, когда я осознанно испытал, как самое, казалось бы, простое явление в жизни может быть таким красивым. Поверх одеяла, засыпая, мама накрылась своим пальто. В какой-то момент пальто сползло, и она сквозь сон постаралась его подтянуть. Мне же показалось, что маме и сестренке холодно. Тогда я пошел, снял с вешалки свое детское пальтишко и укрыл их. Но мне опять показалось, что им холодно, и я взял теперь уже свое одеяло и еще сильнее укрыл их, спящих, поверх уже согревавших их двух пальто. Проснувшись уже утром, мама обнаружила в кровати мое пальтишко и мое же одеяло у себя в ногах. Сам в ту ночь я, кстати, мягко сказать, подмерз. Мама подошла ко мне, еще сонному, и нежно поцеловала в лоб. И я сквозь сон увидел, какая же она у меня красивая. А потом она, смущаясь, чтобы не задеть мои чувства, но при этом не в силах сдерживать улыбку, всем рассказывала, какие ночью ей виделись кошмары. Оказалось, ей снилось, что сначала ее кто-то душил, затем засунул в печь – так она сопрела после моих укрываний. А мы все вместе смеялись над ее историей. Она сумела настолько деликатно себя повести, что я все равно ощущал себя героем. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/nataliya-ivanova/kino-dlya-vzroslyh-nikas-safronov/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.