Перец и соль, или Приправа для малышей

Перец и соль, или Приправа для малышей Говард Пайл Малая книга с историей Тётушка Марджери, для которой нет звука приятнее, чем звук собственного голоса; миссис Поппеджей, высоко задиравшая нос и свалившаяся в канаву; крошечный человечек с головой как кочан капусты – эти и многие другие герои, очаровательные в своей непохожести, составляют перец и соль сказочного сборника писателя и художника Говарда Пайла. Добродушные сказки с колоритными иллюстрациями и лаконичные песни, впервые переведённые на русский язык, открывают старый-добрый мир волшебства, приправленный щепоткой отменного юмора! Говард Пайл Перец и соль, или Приправа для малышей PEPPER AND SALT, OR SEASONING FOR YOUNG FOLK PrePared by Howard Pyle © Е. С. Дунаевская, перевод, 2019 © Н. М. Голь, перевод, 2019 © ЗАО «Издательский Дом Мещерякова», 2019 * * * ПРЕДИСЛОВИЕ И вот что я должен сказать: в нашей нелёгкой и невесёлой жизни человеку нужна щепотка приправ; ему трудно думать о будущем, обо всех предстоящих тяготах, трудах и заботах, если их не скрасит немного невинного веселья, радости и смеха. Да, время от времени нам всем нужно улыбаться, хотя бы потому, что при смехе уголки рта поднимаются вверх, а печаль слишком часто опускает их вниз. И ради этого я сижу здесь с вами, рассказываю старые шутки и прибаутки, и что из того, что вон тот разумный и мрачный господин сейчас пожмёт плечами, встанет и пойдёт прочь, думая, что я – ещё больший пустозвон и плут, чем ему на первый взгляд показалось. Но – пфф! Что нам до этого? Мне, во всяком случае, дела нет, надеюсь, вам тоже. Привет, дружок, ты можешь подержать мой колпак с бубенцами, а ты, вот тот, рядом – мой посох с погремушкой. Ну вот, теперь я уже не легкомысленный шут и готов говорить, как пристало мудрому человеку. И всё же – послушайте! Нельзя, ну никак нельзя надеяться, что в жизни будут только перец и соль. В этом случае нам пришлось бы затянуть пояса куда туже. Я просто пытаюсь сказать, что хорошо и приятно время от времени сдобрить нашу серьёзную и жёсткую жизнь чем-то остреньким. Вот поэтому я с вами и сижу; и возможно, когда вы, как хорошие дети, сделаете все уроки, мама позволит вам прийти и немного поиграть со мной. Я всегда готов и всегда жду вас здесь, и предупрежу вашу маму, что не скажу ничего, что может принести вам вред. Если я сумею просто развеселить и рассмешить вас хоть ненадолго, я буду считать, что сделал своё дело, и буду этому рад. А теперь верните мне колпак с бубенчиками, потому что мысли у меня в голове без него замерзают и им лень двигаться; и посох с погремушкой тоже протяните, мне приятнее, когда он рядом. Ну что, уселись? А вы вон там, сударыня, посадите ребёнка на траву. Готовы? Очень хорошо. Сейчас я расскажу вам историю об искусном охотнике. ИСКУСНЫЙ ОХОТНИК Давным-давно жил-был парень по имени Якоб Боэм, и был он умелый охотник. И однажды этот Якоб сказал своей матери: «Мама, я хочу жениться на Гретхен, на миленькой, хорошенькой дочке господина мэра». Мать Якоба решила, что он сошёл с ума. «Жениться на дочке господина мэра, надо же! Ты хочешь жениться на дочке господина мэра? Послушай, многие хотели, и многие хотят, и ни у кого ничего не выходит». Вот так мать Якоба Боэма ему и сказала. Но Якоб ничего слышать не желал: трава не расти, но мать должна отправиться к господину мэру и упросить его дать согласие, чтобы её Якоб женился на Гретхен. И Якоб так её улещивал и уговаривал, и нашёл такие слова, что в конце концов мать пообещала пойти и сделать всё, как он просит. И тронулась в путь нога за ногу, а ноги у неё были как свинцовые, потому что её одолевали сомнения, как господин мэр всё это примет. – Так значит, Якоб хочет жениться на моей Гретхен? – спросил господин мэр. Да, именно этого Якоб и хотел. – И что, он умелый охотник? Да, именно так оно и было. – Отлично, – отвечал господин мэр. – Значит, вот что скажи Якобу: когда он станет таким искусным охотником, что без труда сумеет пулей срезать усы у бегущего зайца и не задеть шкуры, тогда и получит Гретхен. И с этим мать Якоба ушла домой. «Ну, – сказала она себе, – теперь, во всяком случае, Якоб успокоится». – Ну, – сказал Якоб, когда мать повторила ему всё, что ей велел передать господин мэр, – это непросто; но что может сделать один человек, то может и другой. – Так что он повесил на плечо ружьё и пошёл бродить по свету в надежде узнать, как ему стать таким искусным охотником, какой подходит господину мэру. Он шёл и шёл, пока у него на пути не появился высокий незнакомец, весь в красном. – Куда путь держишь, Якоб? – спросил высокий незнакомец, да ещё по имени назвал, словно ему с Якобом доводилось хлебать суп из одного горшка. – Туда, где меня научат охотиться так ловко, что я смогу пулей срезать усы у бегущего зайца и не задеть шкуры. – Этому научиться непросто, – сказал высокий. Да, Якоб знал, что это непросто; но то, что один человек сумел сделать, сможет и другой. – А что ты мне дашь, если я помогу тебе стать таким искусным охотником? – спросил высокий. – А что ты за это возьмёшь? – спросил Якоб; он уже заметил, что у незнакомца вместо ступни – копыто, и Якобу его внешность совсем не понравилась, скажу я вам. – Сущую ерунду, – отвечал незнакомец, – я просто хочу, чтобы ты поставил свою подпись на этом листе бумаги – и только. – А что на нём написано? Да, Якоб же должен знать, что там написано, иначе он к этой бумаге и пальцем не притронется. Ну, ничего там такого не написано, сущая ерунда: когда господин в красном придёт за Якобом через десять лет, Якоб должен будет последовать за ним, куда бы господин в красном его ни повёл. И тут Якоб принялся хмыкать, и кряхтеть, и чесать в затылке, потому что он сильно сомневался насчёт бумаги. «И всё равно, – сказал он, – я свою подпись поставлю, но есть у меня одно условие». Услышав про условие, высокий в красном скривился, будто в рот ему попало прокисшее пиво. «Ну, – спросил он, – и какое у тебя условие?» – И всего-то, – отвечал Якоб, – что ты будешь моим слугой все эти десять лет, и если за это время я смогу задать тебе вопрос, на который у тебя не будет ответа, то я снова стану себе хозяином. О, только и всего? Если так, то высокому в красном это вполне подходит. И вот, он взял у Якоба ружьё и подул в ствол. «Теперь, – сказал он, – ты стал таким искусным охотником, каким хотел». – Это нужно проверить, – отвечал Якоб. И вот, Якоб и высокий в красном пошли охотиться и ходили там, и ходили сям, пока не подняли зайца. «Стреляй», – велел высокий в красном, и Якоб выстрелил. Ба-бах! – и усы у зайца отвалились; они были отрезаны так ровно, словно их отстригли парикмахерскими ножницами. – Отлично, – сказал Якоб, – теперь я – искусный охотник. Тогда незнакомец в красном дал Якобу маленький костяной свисток, чтобы Якоб мог в него дунуть и позвать красного на помощь, когда понадобится. После этого Якоб подписал бумагу, и высокий в красном пошёл своей дорогой, а Якоб пошёл домой. Дома Якоб отряхнул соломины с куртки и начистил башмаки, а потом отправился к господину мэру. – Как поживаешь, Якоб? – спросил господин мэр. – Отлично, – отвечал Якоб. – И ты стал искусным охотником? О да, Якоб стал охотником искуснее некуда. Отлично. Но господину мэру надо это проверить. Ну как, сможет Якоб отстрелить перо из хвоста у сороки, которая летит во?о-н над теми деревьями? О да! Нет ничего проще. Якоб положил приклад на плечо, бабах! – ружьё выстрелило, и перо из сорочьего хвоста упало на землю. Господин мэр долго смотрел на него круглыми глазами, потому что такой стрельбы он ещё никогда не видел. – Ну что, могу я теперь жениться на Гретхен? – спросил Якоб. На это господин мэр начал хмыкать, и кряхтеть, и чесать в затылке. Нет, Якоб всё ещё не мог жениться на Гретхен, потому что господин мэр всегда говорил и клятвенно обещал, что если за кого отдаст Гретхен, то этот человек должен будет доставить ему плуг, который может пахать без лошади и при этом делать три борозды сразу. Если Якоб сможет показать ему такой плуг, тогда пожалуйста, пусть женится на Гретхен. Так этот господин мэр и сказал. Ну, Якоб пока не знал, что и ответить; может, он сумеет раздобыть такой плуг, а может – нет. Однако, если без этого плуга никак нельзя, то плуг у него будет. И он отправился домой, а господин мэр подумал, что теперь-то отделался от него раз и навсегда. Но когда Якоб вернулся домой, он зашёл за поленницу и дунул раз или два в маленький костяной свисток, который ему дал незнакомец в красном. И стоило ему это сделать, как тот сразу встал перед ним, словно открыл дверь и вышел неизвестно откуда. – Якоб, чего ты хочешь? – Мне бы хотелось, – сказал Якоб, – чтобы у меня был плуг, который может пахать сам, без лошади, и при этом делать три борозды сразу. – Ты его получишь, – сказал высокий в красном. Сунул руку в карман штанов и вытащил самый красивый маленький плуг, какой только можно вообразить. Поставил его на землю перед Якобом, плуг вырос и стал таким, как на картинке. – Паши, сколько вздумается, – сказал высокий в красном и исчез там же, откуда явился. А Якоб положил руки на рукоятки плуга, и – вжик! – тот сорвался с места, как конь Джона Штормветтера, и потащил Якоба за собой. Со двора, по дороге и прямиком к дому господина мэра, а следом за ними тянулись три ровные борозды, от которых на солнце поднимался пар. Когда они приблизились к дому господина мэра, можете мне поверить, глаза у того стали круглые, потому что такого плуга он никогда в жизни не видел. – Ну вот, – сказал Якоб. – А теперь, с вашего позволения, я бы хотел жениться на Гретхен. На это господин мэр начал пыхтеть, и кряхтеть, и чесать в затылке. Нет, Якоб всё ещё не мог жениться на Гретхен, потому что господин мэр всегда говорил и клятвенно обещал, что только тому отдаст в жёны Гретхен, кто сможет показать ему кошелёк, в котором всегда лежат два пенса, и два пенса так будут в нём лежать, сколько бы денег оттуда ни брали. Ну, Якоб пока не знал, что и ответить; может, он сумеет раздобыть такой кошелёк, а может – нет. Однако если без этого кошелька никак нельзя, то он у него будет – это так же точно, как то, что в Мекленбурге варят кислое пиво. И он отправился домой, а господин мэр подумал, что теперь-то отделался от него раз и навсегда. Но Якоб зашёл за поленницу и снова дунул в свой костяной свисток, и высокий в красном явился на его зов. – А теперь что тебе нужно? – спросил он Якоба. – Мне бы хотелось, – отвечал Якоб, – чтобы у меня был кошелёк, в котором всегда будут лежать два пенса, сколько бы денег я оттуда ни взял. – Ты его получишь, – сказал высокий в красном. Сунул руку в карман и вытащил прекрасный шёлковый кошелёк, в котором лежали два пенса. Он отдал Якобу кошелёк и исчез так же мгновенно, как появился. Когда он ушёл, Якоб начал вытаскивать из кошелька пенс за пенсом, пенс за пенсом, пока их не набралась полная шапка с верхом – ух ты! Я бы от такого кошелька тоже не отказался. Потом отправился к господину мэру, задрав подбородок, и покажите мне человека, который бы не держал голову высоко, будь у него в кармане такой кошелёк. А что касается господина мэра, он сказал, что кошелёк очень миленький, но разве он может делать то да сё, как того требовал господин мэр? Ну что ж, Якоб ему сейчас это покажет; и вот он начал вытаскивать из кошелька пенс за пенсом, пока не наполнил монетами все горшки и кастрюли в доме. А теперь можно ему жениться на Гретхен? Да, это можно! Так сказал господин мэр. И впрямь, кто бы отказался от зятя, у которого в кошельке всегда на два пенса больше, чем он может потратить. Так что Якоб женился на своей Гретхен, и с такой женой, плугом и кошельком дел у него хватало, могу вас уверить. А время шло, и шло, и шло, пока не минули десять лет и не настала пора высокому в красном прийти за Якобом. И что до Якоба, то, можете мне поверить, на душе у него было скверно – хуже некуда. И вот Гретхен его и спрашивает: «Послушай, Якоб, что это с тобой? Почему ты ходишь с таким убитым видом?» – Да ничего особенного! – отвечал Якоб. Но Гретхен на этом не успокоилась, потому что видела, что Якоб сказал ей мало, а умолчал о многом. И она допекала его и расспрашивала, пока не узнала всё, от начала и до конца, и даже то, что назавтра красный должен был прийти и увести с собой Якоба, чтобы тот ему прислуживал, если Якоб не сумеет задать вопрос, на который у высокого в красном не будет ответа. – Пфф! – сказала Гретхен. – И только-то? Тогда всё это выеденного яйца не стоит, потому что я легко могу тебя выручить. – И она сказала Якобу, что завтра он должен будет сделать то-то и сё-то, а она поступит так-то и сяк-то, и вдвоём они сумеют обвести этого красного вокруг пальца. И вот на следующее утро Гретхен пошла в кладовку и с ног до головы намазалась мёдом. Потом разрезала перину и вывалялась в перьях. Вскоре пришёл высокий в красном. Тук-тук-тук! – это он постучал в дверь. – Готов ли ты идти со мной, Якоб? – спросил он. Да-да, конечно, готов, совсем готов, но только нельзя ли сначала выполнить ещё одно его желание? – И чего ты теперь хочешь? – спросил высокий в красном. – Сущую ерунду, – отвечал Якоб. – Я хочу последний раз выстрелить из своего старого ружья, а потом – веди меня куда вздумаешь. Только и всего? Тогда пожалуйста – пусть стреляет на здоровье. Поэтому Якоб взял ружьё, и они с красным пошли рядом, плечо к плечу, так что любой прохожий принял бы их за родных братьев. Шли они, шли – и вот увидели вьюрка. «Стреляй», – сказал красный. – Нет, – отвечал Якоб, – этот для меня слишком мелок. Идут они дальше – левой-правой, левой-правой, чап-чап-чап! – и вот увидели ворона. «Стреляй в этого», – сказал красный. – Нет, – отвечал Якоб, – этот для меня слишком чёрен. И они пошли дальше. И так – нога за ногу – дошли до распаханного поля, а там что-то в перьях скакало по бороздам, и любой прохожий подумал бы, что это – крупная птица. Но это была Гретхен, вымазанная мёдом и покрытая перьями, потому что перья прилипли к мёду. – Стреляй в эту тварь! Стреляй скорее! – вскричал красный, хлопнув в ладоши. – Хорошо, – сказал Якоб, – в эту я выстрелю. Он поднял ружьё и прицелился. А потом опустил. И спросил: – А что это такое? На это высокий в красном протёр глаза, и смотрел, и смотрел, – но, хоть ты тресни, не мог сказать, что это скачет. – Какая разница, – отвечал он, – давай стреляй, и покончим с этим делом, потому что мне пора уходить отсюда. – Да, хорошо, сейчас, но что это? – спросил Якоб. И красный снова смотрел-смотрел-смотрел, но увидел не больше, чем в первый раз. «Да хоть что! Давай стреляй, и покончим с этим делом, потому что меня ждут дома». – Да, дружище, отлично, – отвечал Якоб. – Только ты сначала скажи мне, что это, а потом я выстрелю. – Гром и молния, – взревел красный, – да не знаю я, что это! – А тогда проваливай, – ответил Якоб. – Ты не смог ответить на мой вопрос, так что вместе нам делать нечего. И тут красному пришлось отвязаться от Якоба, и он умчался прочь по горам и долам, и на бегу ревел, как раненый бык. А что касается Якоба с Гретхен, они пошли домой вместе, очень довольные собой, и Гретхен была довольна мужем, а Якоб – жёнушкой. А смысл этой истории в том, что очень многие мужчины, а не только Якоб Боэм, смогли выпутаться из переделок только потому, что у них были умные жёны. Песня о неразумной старушке Взбиралась по склону старушка одна, При этом задорно смеялась она, Хоть гнулась подковой От жизни суровой Под грузом грехов прожитого. «С чего же, бабуля, ты так весела, – Спросил я, – хоть в гору дорога пошла?» «Сам видишь, разиня, Стоящий в низине, Что скоро мне быть на вершине!» Спускалась под горку старушка потом, При этом на этом пути не крутом Так горько стенала, Так громко вздыхала, Что мне удивительно стало. «О чём ты, бабуля, – спросил я, – грустишь?» Она отвечала: «Я чую, малыш, Что путь неминучий Ведёт меня к круче, Которая прежней покруче». Два взгляда на вещи (Взгляд первый) На перепутье болтливой сороке Столб-указатель попался высокий, Стоящий с прибитой доскою-рукой. И вот белобокая остановилась, С глубоким почтеньем столбу поклонилась И, как с человеком, в беседу пустилась: «Приятная встреча! Денёк-то какой! Так солнышко светит, лучами играя, Будто июнь, а не первое мая. Я из Линкольншира. (А столб – ни гу-гу.) Я там проживаю под шпилем собора. Там воздух иной. А какие просторы С такой высоты открываются взору! Не верите? Я вам поклясться могу!» И всё тараторила, всё стрекотала – Как не умаялась, как не устала? Застыл указатель, молчанье храня, А та лопотала, смущенья не ведая, Потом поклонилась и, далее следуя, Сказала: «Спасибо, что милой беседою Вы так развлекли по дороге меня». (Взгляд второй) Шли дни. По прошествии некого срока В тех же краях оказалась сорока. Лил ливень. Она обратилась к столбу: «Я в жизни погоды не видела гаже. Всё хлещет и хлещет! Укрыться куда же? Такие сегодня осадки, что даже Антоний святой проклинал бы судьбу! Что вы говорите? Простите, не слышу! Найти в непогоду мне надобно крышу!» Но столб не ответил на это никак. «Не хочешь сказать? Не большая потеря! А скажешь, так я всё равно не поверю!» – И прочь поскакала, пригладивши перья, И бросила в сторону: «Круглый дурак!» МОРАЛЬ Прочтя эту басню, итог подведём: Воззренья зависят от солнца с дождём. Три судьбы Жизнерадостный сапожник, И портняжка, и пирожник Вдаль за счастьем и удачей поспешили со всех ног. Ведь молва им подсказала: Там, где радуги начало (Если есть такое место), есть бездонный кошелёк. Бодрой движутся походкой. Видят юную красотку. Оказалось, что сапожник только ждал такого дня. Он сказал: «Сдаётся мне, Что и в дальней стороне Счастья большего не сыщешь, чем красавица моя». Дальше шли за счастьем двое. Вот они перед корчмою. А хозяйка той корчмы-то – пышнотелая вдова. Поглядев, сказал портняжка: «Здесь конец дороге тяжкой, Я, пожалуй, тут останусь». (Это точные слова.) Дальше шёл один пирожник, Пыль топтал и подорожник, Брёл без песен и без шуток, полон тягостных забот. Промелькнуло много лет – Кошелька и счастья нет… Он, насколько мне известно, до сих пор ещё идёт. Что касается морали – Мне её не подсказали, Как расслышал эту песню, так её и понимай. В общем, больше нам сгодится, Так сказать, в руках синица, Чем журавль в бескрайнем небе – ты поди его поймай. Газетный пшик Ничуть не труся, погожим днём Гуськом шли гуси за гусаком. Поход возглавил смельчак-вожак, Он лапы ставил вразлёт – вот так. Чего бояться? Мы всех сильней! Гуськом двенадцать идут гусей. Но вдруг цепочка остановилась. Стоят – и точка. Что приключилось? Белеет что-то… Но что? И как Разведать, кто там – друг или враг? (Читатель вправе узнать про это: Белел в канаве клочок газеты.) Вожак героем был непоседою: «Вы стойте строем, я всё исследую! Не шевелиться! – и на разведку Стремится птица отваги редкой, – Всё расскажу вам, секрет открою»… И, землю клювом почти что роя, Вожак, вздыхая, пошёл в поход. А что же стая? Стоит и ждёт. Но чуть заметный взмыл ветерок И – пшик! – газетный взлетел клочок, И гуси вмиг испугались жутко, И сразу – в крик: «Поглядите – утка! Какая злая! Смотрите в оба! Из нашей стаи бесстрашной кто бы Беду такую предвидеть мог?» И – врассыпную, и – наутёк. Вот смельчаки! Это ж на смех курам! Прочь мчатся гуси лихим аллюром… Всё это – шутки, но, кто не птица, Газетной утки не устрашится. КЛАУС И ЕГО ВОЛШЕБНЫЙ ПОСОХ Ганс и Клаус были родные братья. Ганс был старший, а Клаус – младший. Ганс был богатый, а Клаус – бедный: мир так устроен, что в нём это случается. Ганс жил припеваючи: он сидел дома, пил много пива и ел колбасу, сосиски и белый хлеб три раза в день; а Клаус работал и работал, но ему ни в чём не везло: в мире это случается, так уж он устроен. Однажды Клаус решил потолковать об этом с Гансом: «Послушай, Ганс, – сказал он, – ты должен дать мне немного денег: то, что принадлежит одному брату, должно помогать другому». Но Клаус смотрел на это дело по-другому. Если Клаусу нужны деньги, пускай пойдёт по белу свету и поищет, где их взять: люди говорят, что на белом свете есть места, где монетки так и скачут по земле, как горошины на гумне во время молотьбы. Всё это Ганс говорил потому, что Клаус был очень беден, Ганс такого брата стыдился, вот и хотел отправить от себя подальше, чтобы спровадить его раз и навсегда. По этой причине Клаус и отправился странствовать. Но прежде чем оставить родной дом, он вырезал себе хороший, крепкий посох из орешника, чтобы ноги меньше уставали в пути. Случилось так, что орешник, из которого Клаус вырезал себе посох, был волшебный, поэтому посох умел открывать клады, но Клаус знал об этом не больше, чем цыплёнок, который ещё не вылупился из яйца. И вот, с новым посохом Клаус отправился в путь; он шёл очень довольный собой, при каждом шаге выбивал каблуком облачко пыли и насвистывал так весело, как будто не родился ещё тот жареный петух, который его клюнет. И скоро ли, не скоро ли – левой-правой, левой-правой, чап-чап-чап! – добрался до большого города, а там нашёл рыночную площадь и на ней – немало людей, которые стояли с соломинами во рту: это значило, что все они хотели поступить к кому-нибудь в услужение; и Клаус тоже встал среди них с соломиной во рту. Вскоре на площади появился старый-престарый старик: прожитые годы так давили ему на плечи, что он согнулся чуть ли не до земли. Это был известный знаток чёрной магии. Он прочёл добрую сотню книг, потому и был самым учёным человеком на свете, даже более учёным, чем деревенский священник. И как птицы точно знают, созрела вишня или нет, так этот старик точно знал, что у Клауса есть посох из волшебного орешника, затем и пришёл на рыночную площадь и стал озираться по сторонам так же, как это делают честные люди, когда ищут работника. Наконец он дошёл до места, где стоял Клаус, и остановился, глядя на него. «Ну что, друг, хочешь наняться на службу?» – спросил он. Да, именно этого Клаус и хотел, иначе с чего бы он стоял на рыночной площади и держал соломину во рту? Ну, они рядились-рядились, толковали-толковали, и в конце концов Клаус согласился наняться к престарелому магистру чёрной магии за семь пенсов в неделю. Они ударили по рукам, и мастер пошёл прочь от рынка, а Клаус последовал за ним по пятам. Отойдя немного от рыночной толчеи, мастер спросил у Клауса, где он взял такой отличный орешниковый посох. – Да вот там. – И Клаус указал куда-то большим пальцем. А сумеет он снова найти это место? Ну, тут Клаус не знал, что и ответить: может статься, сумеет, а может – и нет. А если у Клауса в руке будет талер, тогда-то, наверное, он сумеет найти это место? О да! Клаус почти не сомневался, что тогда-то снова его найдёт. Отлично. Вот бутылка с жёлтой водой. Если Клаус возьмёт с собой эту бутылку и выльет воду на обрубок, который остался от палки для посоха, из норы под корнем орешника выползут семь зелёных змеек. А следом за ними – белая с золотой короной на голове выползет из той же норы. Ну, если Клаус поймает эту белую змейку, посадит в пустую бутылку и принесёт её магистру чёрной магии, то он получит не талер, а целых два, – вот что сказал Клаусу хозяин. О да, Клаус всё сделает, как сказано; бывает работа и потруднее. Так что он взял бутылку с жёлтой водой и отправился в путь. Долго ли, коротко ли он шёл, но добрался до места, где срезал палку на посох. Там он сделал всё, как велел ему магистр чёрной магии, – вылил жёлтую воду на обрубок ветви, из которой недавно смастерил посох. И тогда всё случилось, как предсказал магистр: сперва из норы под корнем орешника выползли семь зелёных змеек, а когда они все исчезли из вида, показалась белая – с маленькой золотой короной на голове и туловищем, блестящим, как чистое серебро. Клаус поймал её, посадил в бутылку и крепко-накрепко заткнул горлышко пробкой. И отправился обратно к своему магистру чёрной магии. Так вот, эту белую змейку в народе зовут открой-уши. Если выпьешь отвар из её мяса, то будешь понимать язык всех птиц небесных и зверей полевых и лесных; и неудивительно, что хозяин Клауса обрадовался сильней некуда, когда получил свою белую змейку в целости и сохранности. Он велел Клаусу взять сухие дрова, развести в очаге огонь и, как только тот хорошенько разгорелся, повесил над ним котелок с водой. Когда вода закипела, он разрубил змею на мелкие куски и бросил в котёл. И вот, змея варилась, варилась и варилась, а Клаус смотрел на всё это, открыв глаза так широко, что, казалось, он их уже никогда не закроет. Но вышло так, что, когда бульон был готов, хозяина по какому-то делу позвали из комнаты. И не успел Клаус увидеть его спину, как стал думать, каков этот бульон на вкус. «Я только попробую, – сказал он себе, – супу от этого вреда не будет». И он сунул палец сначала в котелок, а потом в рот; но распробовать не успел, потому что тут-то и вошёл хозяин, и Клаус так перепугался, что было ему не до вкуса и не до чего вообще. И вот магистр чёрной магии подошёл к очагу, снял крышку с котла и понюхал суп. И едва почувствовал запах, как начал бить себя костяшками пальцев по голове, рвать на себе волосы и топать ногами. «Кто-то уже сунул палец в мой суп!» – вскричал он. Магистр по запаху сразу понял, что всё колдовство ушло в палец Клауса, а в супе его не осталось. Что до бедняги Клауса, он был так напуган, что упал на колени и начал было просить: «Ох! Будьте добры, хозяин…» Но больше сказать ничего не успел, потому что магистр истошно закричал на него: «Ты украл основное, Получай остальное». С этими словами он швырнул в Клауса котелок, и если бы Клаус не увернулся, то обварился бы насмерть. А так он выбежал на улицу, поскольку понял, что в этом доме ему теперь делать нечего. На улице он увидел курочку и петушка, которые купались в пыли и кудахтали, и, поскольку Клаус понимал всё, что они говорят, он остановился послушать. Петух сказал курице: «Вот уходит наш новый слуга». И курица сказала: «Да, он уходит». И петух сказал курице: «Самое лучшее он оставил в хозяйском доме». А курица спрашивает: «И что же он оставил?» Отвечает петух: «Он оставил волшебный ореховый посох, с которым пришёл». И говорит курица: «Да, это так. Он будет дураком, если не возьмёт с собой посох, но он не первый, кто принимает горох за гравий». Что до Клауса, вы сами можете догадаться, как он вытаращил глаза: он понял, на каком он теперь свете и какой дар ему достался. – Хм, – сказал он, – это неплохо. За свои пенсы я получил больше, чем мы уговаривались. А насчёт орехового посоха – будьте уверены, Клаус и не думал бросать его где попало. Он крутился возле дома, пока не сумел пролезть внутрь и добраться до посоха; а схватив его, Клаус поспешил уйти от греха подальше, потому что и думать не хотел о том, что с ним будет, попадись он магистру чёрной магии. Ну, вышел он из города и зашагал по дороге – левой-правой, левой-правой, чап-чап-чап! Скоро ли, не скоро ли устал Клаус и сел отдохнуть под дубом. Сидел он под дубом, глядел сквозь листья в небо и ни о чём не думал, как вдруг прилетели два ворона и опустились на ветку у него над головой. Вскоре они начали беседовать, и вот какой у них вышел разговор. – Гляди, – сказал один ворон, – внизу сидит этот бедняк Клаус. А второй ворон ответил: «Подумай, брат, какой же он бедняк? Ты разве не видишь, что возле него лежит волшебный ореховый посох?» И первый ворон говорит: «Да, вижу, но какая ему от этого польза?» А второй ворон отвечает: «Сейчас никакой, но если он вернётся домой и ударит посохом по большому камню, что на вершине холма за домом господина Акселя, то польза будет ещё какая, потому что под этим камнем скрыто немало серебра и золота». Клаус из этой беседы не пропустил ни слова, будьте уверены. «Надо же, – сказал он, – получается, что человек проходит мимо несметных сокровищ у себя под носом и отправляется куда-то – неизвестно куда, – чтобы немного разбогатеть». – И это было очень верно сказано. А потом он, не теряя времени, пошёл домой. – Как это?! Ты что, вернулся? – спросил Ганс. – Да, я вернулся, – отвечал Клаус. – С фальшивыми монетами это бывает, – заметил Ганс, – вот так некоторых из нас встречают дома после разлуки. Что касается Клауса, голова у него была полна мыслей, как крутое яйцо – мякоти, но с Гансом он этими мыслями делиться не стал. Он поднялся на холм за домом господина Акселя и, разумеется, увидел на вершине большой камень. Клаус ударил по камню ореховым посохом, и он открылся, как дверь в пивной погреб, а за ней было совсем темно. Но в темноте виднелись ступени, и Клаус по ним пошёл. А когда спустился до конца, то глаза у него стали как блюдца, потому что мешки серебра и золота стояли в подземелье один на другом, как мешки с ячменём в солодовне. А в дальнем конце подземелья стоял большой каменный трон и на нём сидел крошечный карлик и курил трубку. И насколько сам он был мал ростом, настолько длинная была у него борода, такая длинная, что её конец лежал на каменном полу у подножья трона. – Как поживаешь, Клаус? – спросил карлик, который, оказывается, Клауса даже по имени знал. – Лучше не бывает. – И Клаус снял перед карликом шляпу. – А чего бы ты хотел, Клаус? – спросил крошечный человечек. – Я бы хотел взять немного денег, с вашего позволения, – отвечал Клаус. – Бери что хочешь, – сказал человечек, – но не забудь про лучшее, что у тебя есть. О нет, про лучшее Клаус не забудет. И он изо всех сил сжимал в руке посох, ибо что может быть лучше, чем посох, который привёл его сюда. Так что он ходил от мешка к мешку, набивая карманы серебром и золотом, пока они не начали оттопыриваться, как у вора, накравшего яблок в саду; но – уверяю вас – за всё это время он посоха из рук не выпустил. Когда Клаус набрал столько денег, что в карманы больше не помещалось, он поблагодарил карлика и ушёл тем же путём, каким пришёл, и каменная дверь за ним закрылась. С тех пор Клаус жил, как телёнок на поле зелёного ячменя. Всё у него было самое лучшее, и всего у него было вдвое больше, чем у соседей. А братец Ганс смотрел на него круглыми глазами, чесал в затылке и диву давался, как это Клаус целыми днями сидит на солнышке и ничего не делает, только покуривает свою трубку и ест всякие вкусности, словно он принцем родился. Каждый день Клаус уходил к маленькому человечку, жившему в холме, с пустыми карманами, а возвращался с полными, и в них лежали золотые и серебряные монеты. И наконец денег у него стало столько, что он уже не мог их пересчитать, и пришлось ему послать кого-то к брату, чтобы тот дал ему мерную плошку в одну кварту – так Клаус собирался теперь свои деньги считать. Но Ганс был хитёр. «Нет уж, я узнаю, с чего это братец Клаус вдруг так разбогател», – сказал он. И он изнутри намазал мерную плошку птичьим помётом. И вот Клаус смерил этой плошкой, сколько у него было серебряных и золотых монет, а потом велел вернуть её Гансу. Но Ганс получил обратно больше, чем отдал, потому что две золотые монеты приклеились к птичьему помёту, и они попали к нему в руки вместе с плошкой. – Как? – вскричал Ганс. – Неужто этот олух Клаус раздобыл столько денег, что их надо квартами мерить? Я должен хорошенько разобраться, что тут к чему. И он сразу же отправился к брату в гости, и увидел, что Клаус сидит на солнышке и покуривает трубку с таким видом, словно весь мир ему принадлежит. – Скажи, Клаус, где ты берёшь все эти деньги? Нет, этого Клаус никак не мог сказать. Но Гансу непременно надо было разнюхать, в чём тут дело, он просил и расспрашивал Клауса, и так его улестил, что Клаусу ничего не оставалось, кроме как всё ему выложить. И тогда, конечно, Гансу, трава не расти, понадобилось испытать волшебный посох, и никак иначе. Ну, Клаус не стал особенно возражать. Парень он был добродушный, а сокровищ в холме и на двоих было достаточно. И кончилось дело тем, что Ганс ушёл, помахивая ореховым посохом. Но Ганс был не таким простаком, как Клаус; кто другой – пожалуйста, но не Ганс. Нет уж, не будет он канителиться ради двух карманов, полных монет. Ему нужен полный мешок, а лучше два. Так что он перекинул через плечо два мешка из-под муки и отправился на вершину холма за домом господина Акселя. Когда он подошёл к камню, то стукнул по нему посохом, и каменная дверь открылась для него, как прежде открывалась для Клауса. И он спустился в подземелье, а там сидел крошечный старый карлик, которого видел Клаус. – Как поживаешь, Ганс? – спросил этот крошечный старичок. О, очень хорошо поживал Ганс. А можно он возьмёт себе сколько-то денег из мешков, которые тут повсюду стоят. Да, это можно; но пусть не забудет взять с собой лучшее, что при нём есть. Пфф! Учите собаку есть сосиски! Ганс уж позаботится, чтобы захватить с собой лучшее, за него не беспокойтесь. И вот он стал набивать мешки золотом, а к серебру не притронулся, потому что – ясное дело – лучше всего на свете золото, сказал себе Ганс. И когда он наполнил их доверху и хорошенько потряс, чтобы монеты лежали плотно, и добавил ещё, он перекинул один мешок через одно плечо, а второй – через другое, и в них было столько, сколько он мог унести. А что касается орехового посоха, он оставил его лежать на полу, потому что рук у него было две, и обе были заняты. Но Ганс так и не смог вынести своё золото из подземелья, потому что едва он высунулся наружу – трах! – камень сошёлся и его зажало, как мышь – дверью, и тут его жизнь кончилась. А случилось это потому, что Ганс не взял с собой волшебный орешниковый посох. А Клаус лишился своего посоха, но это было не очень-то важно, потому что у него было на что жить и что тратить, и было предостаточно. Поэтому он женился на дочери господина барона (а жениться он мог на ком захочет, поскольку разбогател) и зажил счастливый и довольный, как муха – на тёплой печной трубе. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=42576762&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.