Тьма и Укалаев. Книга 1. Части 3, 4, 5

Тьма и Укалаев. Книга 1. Части 3, 4, 5 Озем Укалаев – небольшой город на границе уральской тайги. Вторая половина девяностых годов. Непривычные перемены тревожат горожан, а в здешних обстоятельствах и без того много странностей. Старое пророчество, святилище туземцев на скале, лешики, оборотни, мстительные девушки, покойный комиссар. И для полноты картины – крах большой страны. Куда же дальше? Книга содержит нецензурную брань. Тьма и Укалаев Книга 1. Части 3, 4, 5 Озем © Озем, 2019 ISBN 978-5-4496-6604-8 (т. 3, 4, 5) ISBN 978-5-4496-6584-3 Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero ПРОДОЛЖЕНИЕ КНИГИ ПЕРВОЙ ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Кто-то, что-то, где-то, как-то… Только ты же всех умней — Скосоротишься ты гадко На забавы дикарей. Некультурно! Чего ради Бисер свиньями тут метать? Но на лоб в твои семь пядей Наготове сразу …дцать! 3.1 Кабинет начальника укалаевской милиции Валиева. Валиев, Никита Косцов. Валиев – Никитка, Никитка… Ты что вчера говорил? Что пойдешь в Катеринку отдохнуть, девушку свою поведешь, что все у вас как у людей будет… Твоими бы устами… Обязательно нужно было вляпаться? Косцов – Владимир Валишевич, да я… Валиев – Ты, ты именно! Хорош, нечего сказать! Отличился по всем статьям. Знаешь, о чем сейчас в Укалаеве на каждом углу трещат? Людям только дай повод обсудить всласть! Да – ты в Укалаеве власть! Вот и говорят, что сама же милиция спровоцировала драку. Представь себе! И пострадали несовершеннолетние – да помню я, помню, что они укалаи и вовсе на ангелы – а по факту учащиеся школы. Никита, ведь я просил. Косцов – Владимир Валишевич, чем угодно готов поклясться… Валиев – Дира сияние свет! Девочке своей – этой, как ее? – Анечке клясться будешь. Ты из-за нее в драку полез? Косцов – Все было совсем не так. Валиев – Не так – значит, эдак. Но было! Однако же совсем не так, как ты рассчитывал, да? Голова человеку дана, чтобы не только в нее есть – напоминаю, если что… Косцов – Владимир Валишевич, вы как будто смеетесь, а мне не до смеха. И потом – если ты носишь фамилию Седон, то тебе все позволено, так что ли? Валиев – Гм, вон ты о чем… Косцов – Об том самом! Этот молодой Серго Седон обнаглел вконец – заявился в город словно в наследственный хозед, где все вокруг – его холопы. Валиев – Ну, ты преувеличиваешь… Косцов – Вас в Катеринке вчера не было. Да добро бы он с укалаями не церемонился – может, у них там, в родне, принято. Только времена другие, хотя Седоны ничуть не поменялись… Валиев – Значит, правда – то, что я слышал. Серго пьяным был? Косцов – Пьяным там, или нет – мне без разницы. Моя девушка не ровня всяким прошмандовкам с Котутя, чтобы с ней… Валиев – Ну, что ж – не спасовал, заступился – правильно. Как же иначе?.. Гм… Что ты тогда невеселый? А уж красавчик – просто нет слов. Это кто же тебе фингал поставил? Серго? Слышал я, что он тоже не из дохляков… Да знатно так – в аккурат на пол-лица… Никита, не должен милиционер с таким лицом ходить и народ смущать – ненужные мысли и всякое прочее… Эх, молодежь – пижоны вы, птенцы желторотые, не можете тихо – спокойно и культурно время провести? Так ли уж требовался мордобой? Молчишь? Зато я могу много сказать! Косцов – Получилось быстро, нелепо – и я не начинал драку… Валиев – Ага, как обыкновенно драки и получаются. Ты съездил – тебе съездили. Надо было головой думать! Что там кричали в Катеринке? Что мент пристает к девчонке? угрожает? Во-первых, к какой девчонке? Не к Анечке же? Ты мне тут с пеной у рта доказываешь, что это Серго, а не ты… Ничего не понимаю! Было или нет? Косцов – Не угрожал я! Просто попалась одна поселковская крыска – ушлая больно, она драку и спровоцировала. И понял я, кто она – это одна из тех девиц школьниц, которых я вам в субботу называл. Валиев – О чем ты, Никита? Школьницы? В ресторане? Не ври мне – Мицкис малолеток к себе не пускает. Косцов – Да школьницы эти – укалаевки, пришли вместе с Серго Седоном – он вчера в Катеринку завалился со всей кодлой – он, его родичи и прихлебатели, девки с Котутя – вот вся его свита. И вели себя нагло… Валиев – А тут ты как раз – образец самообладания, трезвости и тем паче рыцарства. Ох, Никита… Косцов – Вы опять насмехаетесь! Валиев – Где уж мне… Что намерен делать? Заарестуешь эту девицу? Страшно отомстишь? Ох, ох… Косцов – Вы сами мне поручили разобраться в истории с харзой – как эта дурь из поселка по городу растеклась. Я вам и прежде говорил, а теперь совершенно уверен, что здесь без самих укалаев не обошлось – именно та компания школьников – им бы не в школу ходить, а пребывать в соответствующих учреждениях, там их оценят по статьям. И шлюшка эта – пигалица в красной кофте – оттуда. Ничего, доберусь я до нее и ее дружков! Сейчас же отправляюсь в Котуть… Валиев – Никита!! Успокойся, прошу. Никуда ты не отправишься. Выброси чепуху из головы. Косцов – Почему не отправлюсь? Ведь вы сами поручили. Валиев – Хватит! Ты – мент – понял? Мент! И подобные истории в стиле Зорро, благородного мстителя… Опомнись, мы на Урале – среди медведей… Вдобавок в нынешней ситуации с выборами наш город на прицеле – в Укалаеве полно журналистов, я вон с утра дожидаюсь звонка из мэрии и очень удивляюсь – чего это от Коренева еще никто не позвонил и не устроил разноса… Ты еще у меня! Косцов – Что же мне делать? Валиев – Я тогда скажу, что тебе делать – и ты будешь делать, если еще с головой в ладах – хотя я понимаю, любовь и все такое… Ладно, ладно, не вздыхай – помиритесь вы с Анечкой – девушкам нравится, когда из-за них совершают безумные поступки. А пока, Никита, ты на работе – и дела отлагательства не терпят… У тебя много бумажек накопилось? Займись! Косцов – Владимир Валишевич, да в них утонуть можно! Валиев – И утони, сделай милость. Давай, давай – иди работать. Смажь чем-нибудь свой синяк – не свети им. Все, все, все! Некогда мне, честное слово. У нас сейчас перед выборами подлинное столпотворение. Сегодня опять должны прийти из-за конкурса красоты – только сегодня они обещались не одни быть, а с молодой директоршей нашего ДК – Венерой Седон. Ты знаешь, если к конкурсу причастна Венера, то мне спокойней стало. Катеринкины Седоны рассудком никогда не обижены. А то эти организаторы – вернее, организаторши…. Холеная дамочка из московского агентства Ашурас – где она про Ашурас услышала и что поняла? Другая еще хуже – шевелюра дыбом стоит, лицо узкое, вся такая жесткая, мускулистая, одетая под мужика, в огромных башмаках – это столичная мода? Без Венеры с ними разговаривать не стану… Гм… Хотя вот что… Косцов – Что? Валиев – Посетителей масса – и тут ты перед ними со своей разукрашенной физиономией и в форме… Косцов – Могу маску Зорро надеть – вы про него говорили… Валиев – С таким синяком не острят… Послушай, Никита, ты сам хотел… Отправляйся ты от греха подальше в самый дальний и дикий угол – в Котуть. Именно в Котуть! Там разыщи нашего участкового Муху, он что-то давно уже вестей не подает – странно это… И впрямь его не видно, а перед этим все рядом мельтешил, изображал служебное рвение – каждое утро сюда как на постоянное место работы. Кабинет мой облюбовал, вваливался без стука и даже папку завел, листки туда складывал и мусолил – сомнительно, чтобы в Котуте кто-то увлекался бумагомаранием, Муха в том числе… Косцов – Вы что угодно думайте, но идея с укалаем в качестве участкового нехороша – с какой бы стороны не смотреть. Дождетесь – подсидит вас. Валиев – Ишь, не нравится ему! Чем плохо-то? Молодой мужик, школу закончил, здоровьем не подкачал, в армии отслужил – среди укалаев, вообще, единственный случай. Косцов – Да где он служил! Демобилизовался, вернулся в поселок в форме, нацепил значки во всю грудь и пошел хвастать, перед девками понтоваться – помню в его списке и сотню прыжков с парашютом, и знак подводника, еще отличника советской армии, вот только Золотой звезды героя не хватало – упустил. Ерой выискался! Наверное, все два года при кухне или возле каптерки ряху нажрал… Однако же послушать его армейские байки – не иначе дворец Амина брал со штыком наперевес… Валиев – Вот я и отвечаю – в армии отслужил, биография подходящая, анкета образцовая. И территория ему не чужая – родился в Котуте, жителей знает, теперь вот заделался семейным человеком, погоны нацепил, власть попробовал и полюбил трепетно, а это не пустяки, Никита. Я тебе сколько раз объяснял, что будь ты пожестче, больше упертый, ценил бы материальную сторону жизни – в смысле не одни лишь деньги… Косцов – Ну, не нужно мне этого, Владимир Валишевич. Валиев – А Мухе нужно, очень нужно! Образования ему не хватает – а так карьера у него бы пошла в гору. Косцов – Мозгов ему не хватает – как и всем Бесурам. Валиев – Мозги – дело темное, непонятное, лучше туда не вдаваться… Ты бы пригляделся к Мухе – с тех пор, как он форму надел, изменился разительно – щеки раздул, стал вышагивать важно и поворачиваться всем корпусом, и даже на тех, кто ростом превосходит, смотреть как бы сверху вниз. Косцов – Кабан! Из-за самомнения он пухнет – раздувает его не только в щеках, а внутри все равно тьма непроглядная, Бесуж. От своей родни отказался, они для него теперь парии – простые укалаи, как и большинство Бесуров. Зачем как отец всю жизнь в горячем цехе вкалывать? Если можно и к власти поближе, и почище, с деньгами и почетом. Валиев – Это ты работу участкового описываешь? Косцов – Ну, по сравнению с тем, что у него было… Валиев – Хоть бы и так. И вправду, что у него было? Одно прозябание. Комнатушка в бараке на всю семью, вековой уклад и живой пример родичей перед глазами. Муха ведь из самых обыкновенных Бесур, и ему после восьмого класса со справкой вместо аттестата прямая дорога лежала – чернорабочим на завод, в самое пекло… Типичный туповатый абориген, но оказалось, что подлей и пронырливей. Так бы судьба сложилась, как предначертано, если бы не вмешалась молодая и наивная учительница, Виктории Седон – ей, видите ли, не терпелось мир переделать… Муха – ее первый опыт установления справедливости. Первый блин всегда комом. Понятно, исходный материал никуда не годился, но что бедной Вике было делать? ведь никто не доверил бы ей воспитание ребенка Сульитов – а тут за неимением гербовой пишут на простой, все очень просто… Как она тянула этого Муху за уши, учила, долбила – не додолбилась, школу он все равно бросил. И тут наша Виктория не остановилась (а лучше надо бы!!) – все внушала, что он достоин большего. Ха, укалай останется укалаем, здесь ничего не исправить… Вика сама напросилась – притащила Муху за руку в вечернюю школу, пасла его, в дом к себе разрешила приходить, занималась, дрессировала как зверя и школьный аттестат ему устроила. Он даже жил у нее неделями, а того умница Вика не понимала, что у нее дочь подросток. Может, вилку она его научила держать, волосы в носу подстригать и грязную обувь под дверью оставлять – так он ей иначе нагадил… Да, у Викиной дочки, Венеры, все как у Катеринкиных Седонов получилось – и кого в этом обвинять? Хотя бы следующих укалаевских воспитанников Вика к дому не приваживала… А Муха – что же он? своего не упустит, как клещ вгрызается – и его уже не сбросишь. А он сидит и раздувается, и все гребет под себя – смотри, как поселок согнул. Косцов – Ну, в Котуте Муха ощущает себя абсолютным царьком… Валиев – До меня долетели слухи, что он там вытворяет. Жену себе выбрал – первую красавицу из Лешути да еще из семьи Лешиков. Не досталась бы ему эдакая партия, если бы не при должности был… Хотя там яблочко сладкое, румяное, а под румяным боком – ну, понятно что. Это ему в отместку за Венеру. Кто же Деду не знает? Косцов – Муха не знает. Укалаи жаловаться, конечно, не побегут – вернее, побегут, но не к вам – по своему обычаю скорее к Мерету обратятся… Или Муха решил, что может и Сульитов на поводке водить? Дурак к тому же… И на самом деле – пустой, жадный, подлый и самовлюбленный тип. Валиев – В точку! Косцов – Чего же вы его поставили на место участкового? Ведь вы его знаете, как облупленного? Валиев – Никита, если пожелаешь – я прямо завтра тебя туда поставлю. Нет, правда! Косцов – Еще чего! Я пока в твердом уме и с укалаями связываться не буду. Валиев – Вот, ты не будешь – и никто из твоих коллег тоже не будет. А раз не ты и никто другой – то будет Муха. Все просто решается…. Косцов – Вы неприятности не ожидаете? Муха дорвался до власти, и сдерживающих тормозов вроде капли рассудка у него не имеется. Этот грязный поросенок теперь превратился в здорового кабана – жрет, жрет и никак не нажрется. Мухе всего мало – и денег, и баб, холуйства – чтобы все перед ним пресмыкались. Он в милицию пришел с корыстным интересом – не жуликов же он пришел ловить, нести нелегкую службу дни и ночи… Вот он в Котуте землю носом роет, жадность пышет. А сейчас какие времена? и у кого сейчас в Котуте деньги водятся? Завод стоит – раньше на самые грязные работы брали Бесуров, и те впахивали там, где русские работать не соглашались, да вот еще Лешути в леспромхозе зарабатывали – не бог весть что, но все же… Теперь только частники лес рубят – жулье одно! Жулику тому кинуть наивняков Лешути – да раз плюнуть! Не платят им ничего… Каким способом укалаям прокормиться? Так ли уж удивительно, что харза полезла в город? Сначала загоняем дураков в угол, затем сажаем – спасибо родному государству! И не такое сотворим. Валиев – Эк ты загнул, Никита. Не ты один это говоришь – Иван Степанович Серостанов тоже возмущался, болит душа у старика из-за завода… Но ты прав, ты прав – плохие времена настали. Думаешь, я не понимаю? Что, у меня между ушами одна фуражка размещается? Косцов – Владимир Валишевич, я не про вас, нисколько не про вас. Валиев – Дело не в том. Все я вижу, не слепой. И не только вижу, а прямо-таки нутром чувствую… Нехорошо мне, Никита… Косцов – Вы не приболели, Владимир Валишевич? Сердце пошаливает или с давлением не в порядке при таких грозах? Домашние заботы тоже наваливаются – у кого их нет? Ничего, все нормально будет. Что с вами? Валиев – Ах, если бы я сам знал… Подташнивает меня, еще немного – и кажется, желудок болеть будет. Юльша, дочь, слегла – с погодой у нас чудеса творятся, прямо апокалипсис приближается… И все время я какую-то гадость несусветную ожидаю – и откуда же она придет, если не из Котутя… Я тебя, Никита, не выгоняю – прошу, поговори с Мухой, прощупай его, как следует, застращай даже – он хоть и форму напялил, и бока нарастил так, что скоро в дверь не войдет, властью себя возомнил, все равно укалаем остался – если и не знает, что сейчас назревает, то чувствует, собака, особым нюхом… Вот про собак да про харзу у него и выяснишь – не зря сходишь. Однако прошу – очень прошу! – забудь про историю в Катеринке, не ищи ту девицу. 3.2 Журналист Елена Федорова. Историк Вадим Слепушкин. Елена – Я очень благодарна, Вадим, что вы согласились проводить меня в Котуть. Честное слово, я не представляю, как бы сделала это самостоятельно… И когда сегодня вы позвонили в гостиницу и предложили… Вадим – Ничего сложного. Я не мог не помочь очаровательной девушке. Игорь просто глупец, если оставляет вас в одиночестве. Елена – Игорь слишком занят. Сейчас особенно – эта избирательная компания в Укалаеве… Вадим – А что, Игорь решил-таки поучаствовать? Стоит посмотреть ближайший выпуск Светозары? На кого будет направлен разоблачительный пыл? Я слышал, появился новый кандидат… Елена – Вот сами все посмотрите и решите. От вас же, Вадим, я жду другого – не надо этого бреда про политику, про кандидатов, про сложное экономическое положение города. Понимаете, я с выходных в Укалаеве и просто очарована здешней историей – не знаю, чему верить, чему не верить – все так необычно. Никогда не подозревала, что в далекой стороне от областного центра, в лесной глуши, есть подобное место. Теперь я живу в старом городе и чувствую особую ауру вокруг – я чувствую, но не могу объяснить словами – для меня, как для журналиста, это катастрофа! Вадим – Даже так? Серьезно? Елена – Да! А вы – историк… Вадим – Помочь вам со словами? Елена – Хотя бы и так! Лучше – с информацией. Понимаете – я здесь чужая. Вадим – Ну, какая же вы чужая? Что говорите? Дочь директора УМЗ не чужая по определению! Ваш отец – власть в Укалаеве – образно выражаясь, один из правителей укалаевского королевства. Только временных правителей. Елена – Особенного, отдельного заколдованного королевства в лесу. Кто же король? Вадим – А король – тот, чье имя вы уже неоднократно слышали – Седон. Елена – Очень интересно. Но я абсолютно ничего не знаю об Укалаеве, о его прошлом. И тем не менее, это прошлое окружает меня, я буквально ощущаю его материальность – и одновременно фантастичность… Вадим – Леночка, вы женским чутьем кое-что уловили безошибочно. Вас привлек, заинтриговал Укалаев – как и моего отца, который посвятил жизнь изучению этого города, событий в нем, и своей цели не достиг. Елена – Так далеко мои намерения не простираются. Я очутилась здесь совершенно случайно – случайный миг, случайная реальность. Напротив, мне Игорь сказал, что неслучайно – ничего случайного не бывает… Вадим – Игорь слишком рационален. Хотя вот вы – вы не уверены? Оял – это не одна, а множество реальностей, это сама ткань времени, хотя Билим – не совсем время, а скорее, его движение… Елена – Разве время может быть неподвижно? Вадим – Время может двигаться и становиться обратимым, может застывать или собираться в кокон, и образовывать вактаб – удивительнейший феномен, я не встречал подобное нигде, кроме Бесур… Тогда в каком из воплощений Ояла возникла ваша реальность, Лена? Елена – Остановитесь. Пожалуйста. Нас занесет в такие дебри. Я утону в вашем Ояле. Вадим – Как там, у Стругацких – я не решаюсь заглянуть в бездну, которая вас породила… Елена – Вы меня обижаете. Я не дон Рэба. Я всего лишь журналист с областного канала – конечно, все мельче, примитивней, скучней, и все же, все же… Вот я решила написать про Укалаев – не про избирательную компанию. Вадим – Про что же еще писать в этой дыре? Здесь же ничего не происходит тысячу лет! Время остановилось в Укалаеве. Мы все здесь застыли, и не двигаемся, нас хлестают Адасы и другие ветра, и наша мягкая плоть истончится, обнажив остовы – скоро мы станем вавукрами… Елена – Чем – чем? Вадим – Ва-вук-ра-ми – это сколоченные из дерева изображения людей и не обязательно людей. Вавукры – основные предметы культа Бесур, деревянные идолы. Существует логичная гипотеза, что когда-то давно – очень давно, но после Кемави – вавукры подменили человеческие жертвоприношения в религиозных обрядах – да, в очень жестоких обрядах. Елена – Укалаи приносили в жертву людей? Вадим – Какая дикость! А вы что хотели? Человечество – вовсе не добрая сказка Камы – Земли. Жертвоприношения были во многих культурах – обычное дело. Например, в труде «Рунальская династия» Лислая Туука рассказывается история возникновения могущественного Дирая – это много позже Добродружие Дирай стало могущественным, но возникло на развалинах второй Империи и само породит третью – последнюю Империю. Рунал всякий раз поднимается из пепла. Так по крайней мере утверждал Лислай Туука, нельзя спорить с мэтром… Хотя Билим состоит из колец – все идет по кругу… О чем это я? Вы навеяли на меня философское настроение, Лена. Я хотел раскрыть вам первую страницу Дирая – в качестве маленькой страшной иллюстрации нашей темы. Итак, в затерянную среди других миров (или реальностей?) Ирегру судьба Келео забросила двух беглецов – молодых аюнов, потомков известных имперских родов; роскошная жизнь поколений их предков осталась в прошлом, прошлое превратилось в пыль, впереди ожидали времена испытаний и лишений, и надо было как-то выживать – не просто есть, спать, пить… Беглецы в благодарность Диру за спасение дали обет, и выполняя его, построили монастырь, они возвели высокие стены и бросили жребий – один из них принял участь жертвы, а другой стал первым главой Дирая. Историк Лислай Туука сохранил для нас имя второго. Дир принял жертву благосклонно – Добродружие Дирай росло и укреплялось, распространяло влияние на весь Север и даже смогло продиктовать свою волю продолжателям рунальской династии – как апофеоз, последним главой Дирая станет первая северная императрица Има Асона… Все так, однако самой почитаемой святыней Дирая осталась вырытая яма под древними стенами в Ирегре, где покоились кости первого строителя… История – не сказка… Елена – Для меня все эти имена и названия – пустой звук. Хотя нет – они тревожат мое воображение. Все бесполезно. Однако я попробую написать про Укалаев. Не смейтесь, Вадим. Я решила написать о здешнем народе – укалаях – так, кажется, они называются? Вадим – Нет, сами себя они называют народом Бесур – но это для специалистов, для газеты лучше подойдет название – укалаи, Укалаев и т.д… И что вы напишите? Елена – За этим я и отправилась в укалаевский поселок – я уже наслушалась про Котуть. Согласны быть моим проводником, переводчиком, спасителем? Я очень нуждаюсь в вас, Вадим! Вадим – Лена, ради ваших прекрасных глаз, в которых я вижу изрядный ум… Алена – Спасибо! Давайте, показывайте ваш Котуть! Вадим – Желаете небольшую лекцию? Посещение местного музея не утомило? Сами напрашиваетесь! Для начала – про старый город, где вы сейчас живете в гостинице. Это – Ленинский район, начинался еще с дореволюционной застройки. Здесь сохранилось историческое ядро – укалаевский завод, старая городская площадь с административными зданиями, Межуй – наш путь лежит в ту сторону. Посмотрите вокруг. Что вы видите? Эпоха, построенная из нового для двадцатого века материала – железобетона – идеологического и материального. Ленинский район есть впечатляющий результат тогдашней индустриальной политики. Был построен крупный металлургический завод – конечно, не в чистом поле, а на правах преемства со старым заводом, но сам проект и его реализация носили революционный характер. Нужно понять дерзкое мышление тех людей – они не просто возводили блочные стены и заполняли внутреннее пространство машинами и механизмами, они создавали новый мир, его материальные атрибуты, они мечтали и воплощали свои мечты. Честное слово, я считаю кощунством нынешнее отношение к тем довоенным годам – в истории России немного событий, могущих встать вровень с ними, да! И поверьте, я не коммунист – я историк… Лена, вообразите, что здесь было прежде – дикий угол, к югу от заводского поселения располагались крестьянские деревни, пахотные земли, на севере дебри лесные, непролазные… И вот здесь возник современный промышленный город. Кстати, гости Укалаева превосходно отзываются об архитектуре Ленинского района. С трудом верится, что тогда могли проектировать и строить именно так: широченные улицы, продуманная до мелочей планировка – площади, зеленые зоны, кварталы «сталинок» с обильным декором, с удобными просторными магазинами на первых этажах, с аллеями, клумбами, скульптурами и фонтанами в больших дворах, а уж общественные здания… Вам известно, что довоенный Укалаев называли городом фонтанов? пусть у нас здесь не Италия… Это же почти столичных размах! Главная артерия Ленинского района – улица Мирового Пролетариата – ощущаете аромат утраченной эпохи? Если нет – какой вы журналист? Не обижайтесь… Между тем замысел создателей нового Укалаева развивался стремительно – буквально перед войной планировалось возведение семиэтажных жилых домов по принципу жилкомбинатов и даже отдельных высоток с башнями и шпилями! также театра, зоопарка, ботанического сада; на берегах Исы хотели обустроить зоны для отдыха и спорта – водная станция, лыжный трамплин, бухта для яхт и т. п. Нравится? И это не в столице, а в небольшом рабочем городе на Урале. Конечно, планов громадье – но многое осталось на бумаге, в архитектурных проектах. К примеру, еще при Николае Седоне комсомольцы Укалаева во главе со своим вожаком Розой Мицкис заложили большой парк культуры и отдыха на месте старого Кутуевского парка, там соорудили летний театр, эстрадные павильоны, тир, установили спортивные площадки, статуи, скамейки. Теперь парк, лишившись рачительного хозяина в лице УМЗ, разрушается – как бы не грозила ему участь предшественника… Тогда многое удалось построить – все, кто приезжает, бывает, по меньшей мере, удивлен… Дворец Культуры УМЗ – Дворец труда – оформление его фасадов, интерьеров – это же отдельная песня. Сейчас там директорствует любопытный человечек – Венера Седон, красавица, комсомолка, спортсменка, поговорите с ней Лена… Сейчас вы живете в первой частной гостинице города – «Екатерина» – трехэтажное здание с эркерами является памятником архитектуры. Посмотрите и признайте, что подобной застройкой не может похвастать даже областная столица – Красноустан. Есть чему удивляться… Так вот, пусть вас это не удивляет – объяснение нужно начинать с самого начала, с отца – основателя послереволюционного Укалаева Николая Сергеевича Седона. Именно Николай Седон воплотил здесь крупнейший индустриальный проект, но Седон не просто построил завод – он хотел построить новый город – город своей мечты, и мечта его устремлялась в самые дали. Он мечтал, но многое не успел, и затем нашлись те, кто подхватил высокую эстафету после трагедии Седона. За свои мечты Седон заплатил сполна – как и тот создатель Дирая – пусть до сих пор неизвестно, где покоятся кости нашего Седона – история нередкая для того времени… Человеческая история – это история принесения жертв… В 1941 году в Укалаев эвакуировалась группа столичных строителей – специалистов экстра-класса, участников тогдашних масштабных проектов. Все решила война – московские архитекторы и инженеры очутились на Урале, сюда попали даже академики – по разработанным ими планам возводили Ленинский район. Смотрите, любуйтесь творением рук очень многих людей – и знаменитых, и оставшихся безымянными… Да, еще одно любопытное замечание – на первом этапе войны, когда исход не был предрешен и всякое могло случиться – не дай бог, сдали бы Москву или не удержали бы Сталинграда – так вот советское правительство рассматривало вопрос перебазирования столичных учреждений вглубь страны. И Укалаев рассматривался как один из возможных вариантов – поэтому не случайно появление здесь в начале войны столь мощного отряда специалистов и ударные темпы строительства. Все заставляет задуматься… Елена – Вы, Вадим, так рассказываете, словно укалаевская история – это и ваша песня души. Вадим – Не моя – моего отца, Конрада Ивановича Слепушкина. Елена – Да, слышала это имя в музее. Вадим – Тот музейный старичок – Лев Борисович Завалишин. Не всему верьте – уж он вам порасскажет! Мне по работе приходится частенько с ним контактировать – увлекающийся дилетант, не более – и смешно, когда он обращается так выспренно – коллега! Елена – Ну и что? Вадим – А то, что единственным серьезным специалистом по укалаевской тематике был и остается мой отец – Конрад Иванович Слепушкин – разумеется, если не брать во внимание Симеона Седона. Местное же общество сопоставимой фигуры не выдвинуло. Елена – Ладно, я не спорю. Я не об этом хотела спросить, а про укалаевский поселок, куда мы поедем Вадим – Да, про Котуть. Если вам стало интересно… И что же вы ожидаете увидеть там, Лена? Елена – За последние три дня я наслушалась про это место – Котуть то, Котуть се… Не знаю, что и думать. Вадим – Что же делать? или думать? Первоначально здесь возвели временные бараки для строителей УМЗ – было чрезвычайно оживленное место, рабочих на стройку сгоняли со Среднего Урала, здешнее захолустье забурлило. Николай Седон поступал грамотно – он строил новый город одновременно с заводом, от котлована до современных корпусов, жилые времянки он не планировал надолго. В течение нескольких лет поднялись городские кварталы, заводские работники и прочее население обосновалось там – в Ленинском районе. Шлакоблочные и деревянные бараки на окраине оказались заброшенными – вот их отдали укалаям… Ничего не бывает более постоянным, чем временное… Возникновение Котутя относится к середине тридцатых годов. Елена – Я себя студенткой ощущаю. Вообще, вы великолепно осведомлены об укалаевской истории. А что вы делаете в Укалаеве, Вадим? Вадим – Укалаев – моя вторая родина, так можно выразиться. Я приезжал сюда, начиная с дошкольного возраста. Кое-кто из отцовской родни из Укалаева. Конечно, они не старожилы, упаси бог – оказались среди эвакуированных в войну, пообвыклись на Урале и остались навсегда. Моя родная тетка учительствовала в старой школе, общалась с видными укалаевцами, в том числе с Межуя. Кстати, Лена, родители Игоря тоже из коллектива укалаевских педагогов – здесь все всех знают. Мой отец являлся сотрудником Устанского музея, но всю жизнь посвятил укалаевской истории – он практически жил здесь – даже больше, чем в родном доме. Прошлое Укалаева представляло для отца живейший интерес. Многое из того, чем сейчас гордится музей Завалишина, что выставляет перед гостями, появилось благодаря моему отцу. Он написал несколько книг, защитил кандидатскую диссертацию – все про Укалаев. Он был настоящим ученым – таких больше нет – энтузиаст, бессребреник, фанатик, он тоже не остановился перед жертвами. Елена – Вы говорите про отца больше официально и не слишком-то по-родственному… Вадим – Ах, я очень ценю его профессиональную деятельность. Поверьте, я это говорю как специалист. Я закончил исторический факультет УсГУ, остался на отцовской кафедре, сейчас, как отец, тоже работаю в Устанском музее – хотя мне до него далеко… Елена – Выходит, ваш отец повлиял на вас – но отцовского энтузиазма в вас не ощущается? Вадим – Потому, что я – не отец, и время сейчас совершенно другое. Разумеется, избежать влияния отца не было никакой возможности. Елена – Вы будто бы о чем-то жалеете? Вадим – Да не жалею я ни о чем! Мой отец прожил счастливую жизнь – получилось, что любимое дело стало его профессией, его заслуги оценили, ему жалеть абсолютно не о чем – даже о жертвах… А я рос с сознанием того, что я – сын Конрада Слепушкина, его наследник не только в биологическом смысле… Елена – Понятно. Положение обязывает. Вадим – Вовсе не так! Ничего не обязывает. Почему должно обязывать? Сыновья обязательно должны идти по стопам отцов? Елена – Ну, так обыкновенно происходит. Я, конечно, не могу с уверенностью утверждать – я ведь не сын, я дочь своего отца – но поверьте, кем бы я не состоялась, каких высот не достигла в жизни – в свои приезды в Укалаев я всего лишь директорская дочка. С этим ничего не поделаешь. Вас тяготит нахождение в тени отца? Вадим – Как вы правильно сказали – в тени. Отец всю жизнь работал, а мы с матерью жили в его тени. Он занимался исключительно важным делом, а мы, его семья, были просто одной из сторон его жизни – далеко не главной. Елена – И так часто бывает – для успешных мужчин часто семья не главное. Вадим – Это объяснение не может удовлетворить. В вашей семье, наверное, сложилось по-другому – иначе вы бы так спокойно не рассуждали, Лена. Моя мать была тоже вполне успешным человеком – учителем, она очень серьезно относилась к работе, нередко засиживалась ночами за проверкой школьных тетрадей, пользовалась авторитетом среди коллег – я нисколько не преувеличиваю! Однако все вокруг – коллеги отца, знакомые, мамины подруги, родня – считали, что мы существуем в его тени, что наше главное предназначение – помогать отцу, создавать ему условия, расстилаться перед ним… Елена – В вас сильное чувство обиды, Вадим. Вадим – Что вы, что вы! Это прошлое… Моего отца нет в живых. Родители прожили свою жизнь. Прошлое нельзя изменить – его можно или принять… Елена – Или не принять, так? Вадим – Я принял, Лена, принял. Меня хорошо вышколили. Я оценил деятельность отца – в полной мере я это смог после института – я постарался сделать это объективно. Я поступил в институт на кафедру, где преподавал мой отец, после пришел работать в его музей и даже стал приезжать в Укалаев. Сейчас собираю материал для диссертации. Елена – То есть, все хорошо? Ой, не обманывайте! Вадим – Вы умница, Лена. Помните об этом всегда – и постарайтесь не оказаться в тени кого-нибудь – пусть даже любимого человека. Вы любите Игоря – настолько, что приехали из Устана в такую даль. Вы на все готовы – это нормально. Желаю, чтобы у вас все получилось. Вообще-то, Игорь – упертый, как и мой отец – ваш друг тоже отягощен комплексом мессианства – такие люди убеждены, что для них превыше всего их дело. Елена – Это мужское качество. За это мы вас и любим. Вадим – Да, да, только вам от этого легче не будет. Игорь не изменится – он останется таким всегда. Мой отец не поменял своих взглядов – и в сорок, и в пятьдесят, и после он сохранил юношеский максимализм, он остался упертым. И мать любила его. Елена – Так это же прекрасно! Вадим – Прекрасно. Все было бы прекрасно, и я согласился бы с вами – прекрасно все отдавать любимому человеку, прекрасно осознавать свою опосредованную причастность к действительно важному делу – все было бы прекрасно, если бы… Елена – Если бы? Вадим – Если бы любимый человек тоже любил в ответ! Прекрасно!!! Елена – Жестокие слова. Вадим – Жизнь больше жестока и в ней всегда будут жертвы – только кто-то жертвует, а кто-то принимает жертву – как у двух друзей аюнов в Дирае… Мать любила отца, восхищалась им, жила в его тени – он принимал, как должное… Елена – Но если она любила… Вадим – А он не любил! Он просто принимал ее любовь. И это еще не самая большая жестокость. Не самая большая – если человек так предан своему делу, что его не остается ни на что другое – с этим можно смириться. Но если у человека есть эмоции, желания, есть глаза – и он выбирает другую женщину и ей посвящает подлинное чувство – один раз и на всю жизнь… Елена – Ужасно. Вадим – Нет, не до такой степени – ужасней, что та, другая, вовсе не захотела быть в тени, отказываться ради отца от каких-то своих интересов – даже от малости… Вот и наступает самая ужасная вещь на свете – между двумя людьми все ясно, и человек, который не любит другого, все равно не уходит, а живет рядом всю жизнь, принимая жертвы… Елена – Вадим, вы продолжаете переживать историю своих родителей. Вадим – Лена, будьте умницей – никогда не становитесь жертвой – особенно, если у вас родится сын. Я надеюсь, что сын у вас с Игорем действительно будет. Елена – Я тоже очень надеюсь. Но постойте – мы видимся второй раз в жизни, и вы мне рассказываете слишком многое… Вадим – Да, всего лишь во второй раз в жизни, но все не случайно, как вы сами подчеркиваете. Елена – Ничего не понимаю. Вадим – А что понимать? Вы не приблизитесь к пониманию, если я вам объясню, что та роковая женщина, ставшая страстью моего отца на всю жизнь и причиной трагедии моей матери – мать Игоря. Елена – Гуля?! Вадим – Да, Гузелия Рахимовна Бикташева. Это не секрет – всем коллегам и знакомым отца известно. Эта история стала красивой легендой и в Укалаеве, и в Устане… Елена – Позвольте, я знаю Гулю, я даже восхищаюсь ею – красивая, умная, резкая женщина с огромным самомнением и множеством талантов – она увлекается японским искусством и отказывается красить волосы, хотя у нее ранняя седина… Игорь очень любит мать – по-моему, даже ревнует ее… Господи, Гуля – подлинное чудо. Простите, Вадим… Вадим – Прощаю, все в прошлом, делить уже нечего. Только с чего вы взяли про увлечение Гули Японией? Ее всегда привлекала рунальская эпоха, и в ней она отличала искусство Жинчи, любимым поэтом был Сергей Марон. Гуля разделяла стремления моего отца – это нельзя отрицать… Я рассказал вам потому… Ну, не рассказал бы я – вы бы услышали от других. Родители Игоря – Роман Григорьевич и Гуля Бикташевы – оба известные педагоги, мой отец тоже из этой неисправимой среды, там все про всех знают – я повторяюсь… А вы знаете, как называли коллеги моего отца и Гулю? Укалаевские Ромео и Джульетта! Смешно – Ромео почти на двадцать пять лет старше Джульетты… Хотя на словах очень красиво… Елена – Вадим, но ведь я знакома также с Романом Григорьевичем. Как он к этому относился? Вадим – Ваш будущий свекор? Хм… Точно не знаю, а теперь не интересуюсь… Однако показательно, что он согласился на переезд в Устан только после смерти моего отца. Родители Игоря долгое время жили в Укалаеве и тоже преподавали в местной школе… И это при том, что Роман Григорьевич – один из лучших математиков в области, его неоднократно приглашали и в устанские гимназии, и в УсГУ, предлагали отличные условия… Бикташевы уехали только три года назад… Елена – Зачем вы все рассказали? Вадим – Чтобы вам не было неловко, когда вы узнаете. А может, вы мне просто понравились и я решил с вами пооткровенничать… Лена, несмотря ни на что, мы с Игорем – друзья со школы. Елена – Очень странно это. Вадим – В Укалаеве вокруг вас будет много странностей. Отучитесь удивляться… Нам пора в Котуть. Мы ждем одного человека. Елена – Кого? И когда поедем? Вадим – Венера Седон обещала подбросить на своей машине. Но она сказала, что заезжать не будет – высадит нас на въезде. Вот мы и пройдемся. 3.3 Поселок Котуть. Участковый Мухин (прозвище Муха), лейтенант Косцов. Косцов – Василь Михалыч, что за дела? Вообще, что у вас в последнее время творится? Как будто прорвало – сыпется все несуразное, неприятное, если не сказать больше. А с ваших слов – у вас все в норме – трава зеленая, небо голубое, укалаи белые и пушистые… Что такое, я спрашиваю?! И что вы ухмыляетесь?! Муха – Товарищ лейтенант, да ничего такого… Ну, правда – ничегошеньки! То есть, все как обычно – ну, мужики пьют, девчонки молодые путаются с кем попало, про конкурс красоты недавно узнали – шут с ним, правда или нет… А что теперь правда? Вот, например, Цуев вернулся и решил жениться, поселок гудит… Дружков-то Цуев быстро в Котуте найдет, лишь выпивку поставит. А я что? я ничего – ориентировок на Цуева на спускали, указаний нет – видно, не дошли еще из Сиверы сведения о его подвигах… И с Жириком – самым вредным укалаем в поселке – тоже неясно, как поступать. Косцов – С Жириком-то что? Муха – Ничего. Правда, что его племяш помер? Мишаня – муж Седонки? То есть, нету у Жирика больше заступничества? Косцов – Почем я знаю? Муха – Говорят, что Татьянка Седон приехала в Укалаев с черным кавалером. Косцов – Ну, приехала – и что? Тебе-то что? Муха – Ничего. Помер, значит… Жирик этот – нарушитель спокойствия. Заявляю с ответственностью! Косцов – Понятно. Если не зять Седонов, то уже никто… Муха – А вы меня послушайте. Что Жирик начудил. Он как без работы остался – леспромхоз-то закрылся – газеты стал читать, телевизор насмотрелся, а там черти что. Таким, как Жирик, запретить надо. Он же почти болотуш – на людей воздействовать может. Косцов – Как он воздействует? Муха – Разносит по поселку ересь – даже политическую. Про этих… путчистов. Про власть незаконную. Косцов – Про кого?! Муха, говори да не заговаривайся! Муха – Я и говорю – посадить! Косцов – За что? У нас теперь свобода! Муха – Был бы человек, а вина найдется. Жирик хоть и вредный дурак, но соображает. В качестве Седоновского родственника он в леспромхозе неплохую зарплату получал, а делать ничего не требовали – только газетки вслух читать. Лешути на делянках упахивались, а Жирик политинформации проводил. Теперь на бобах оказался… Задумали они новое жульничество – Жирик с подельниками. Якобы нашлись идиоты и в Устан его возили, там люди попались на его фокусы и треп – в области Жирика посчитали этим… как его… типа экстрасенсом… А че, все может быть, идиотов на свете много! Жирик, как возвернулся, напился пьяным, скотина, и на улице прилюдно орал про Ювиэй Виэру и жуткую подставу с Мидасом – вы знаете этого чувака? Народ в смущении, тут еще грозы и вактабы над Укалаевым… Ну что, посадим Жирика? Косцов – У тебя на уме лишь – посадить! Народ убеждать надо. Муха – Кого убеждать? Кого?! Поселковские бабы не лучше – одна, Марья Рожкова, каким-то чудом устроилась к Мицкисам туалеты в Катеринке мыть, вообразила себя богачкой – ведь каждую неделю имеет живые деньги на руках, а в Котуте уже и забыли, как шелестят эти бумажки… Теперь Марье никто не указ – мужика своего поедом ест, на улице орет и даже с Сульитами ругается – те на нее смотрят и пальцем у виска крутят, а дочку ее Ануську давно со счетов списали – ну и что же она здесь ходит, гордячка? я слышал, что даже замуж собралась. А жених – будто бы Цуев, беглый преступник… Наверное, Худопеи торопятся тихо между собой это дело решить… Ага, тихо! Да не такой человечек Ануська – из ее бесстыжих глаз прямо Бесуж выглядывает. Конченная она… Что еще? Леспромхоз окончательно закрылся – работники Лешути вернулись, сейчас в поселке слишком много мужиков, неладно это… Косцов – Ты обязан следить за порядком! Муха – Я слежу. Означенный Жирик недавно говорил неодобрительно про начальника Виктора Васильевича Коренева, я ему чуть в рожу не съездил – с виду он такой благостный, Жирик-то, но посадить на трое суток не мешает. Косцов – Опять посадить! Муха – Ему что? он не заметит даже – по молодости отсидел, тогда серьезные статьи за разговоры против власти давали – зато сейчас не возбраняется трепать языком что угодно, и этот Жирик – вот умора! – вроде как даже пострадавшим от прежнего режима числится… Ну и времена! добром все не закончится, если разная шваль может запросто власть полоскать… А ученые люди такому безобразию потворствуют – вон этот старичок с Межуя, Завалишин, Жирика к себе приглашает, слушает, руку ему жмет, по мне же – пресекать надо! Вы как хотите, непорядок это. Косцов – Продолжай по существу. Муха – Его дядя, Ник Завалишин – серьезный человек, его боялись и уважали. Он на заводе не последним начальником много лет считался – к народу строг, а уж укалаи сидели в самом грязном углу, и голоса их не было слышно… Племянник же Ника – пустомеля… Я всегда говорил, что с укалаями добром нельзя! Себе же на шею посадите… Жирика определить на отсидку, и Степанку Блевулю рядышком – пусть в камере дрыхнет… Что? Вы про Сульитов спрашиваете? И что Сульиты? Мне не важно – я за порядком следить поставлен, и свою работу знаю – у меня не забалуешь… Косцов – Так-таки ничего? Совсем ничего? Тогда к начальству беги и докладывай! Муха – Отчего же? Я ведь говорил, народ у нас в поселке до ужаса невоспитанный, вредный, буйный – держать в жесткой узде надобно, и слабины не давать. И при первом же случае – по морде раз!! И посадить кое-кого давно следует! Я даже назову по именам… А то некоторые уверены, что если им нет восемнадцати, то и суда на них нет – да здоровые лбы! все могут – и лес валить, и срок мотать… Далеко ходить не нужно – вон два лоботряса Валька Жердыкин да Петр Седлов, они в Котуте всем известные, оба из семей Бесур… У Вальки правда бабка – того, старорежимных предрассудков сторонница, суеверия распространяет, по всему поселку метет – давно пора пресекать, но бегают к ней глупые бабы каждая за своим – мужа вернуть от любовницы, потерю отыскать, со здоровьем пособить – обыкновенно на менгельти бабка колдует, когда выйдет, когда нет… Косцов – Какие суеверия? Менгельти? О чем ты вообще, Муха? Муха – А я че – я понимаю. Бабам не объяснишь – они вбили себе в голову… Только к Жердычихе не только поселковские бегают – и из города многие толкутся, возле ее халупы, бывает, дорогие машины стоят, дожидаются… И люди не слепые – иной раз платок повязать не мешает, или голову наклонить ниже – впрочем, как не таись… Только вам открою – приезжала недавно даже жена директора завода – да, самого! Ее сразу опознали – красивая, гладкая, важная, волосы кудрявые, губы накрашенные, везде золото навешено – в Котуте углядели сразу… Вот предовольная Жердычиха раздувается – сплела паутину и сидит паучиха! Я же говорю пресечь! Не взирая на лица… Вы там поближе к начальству – объясните, что никому в Котуте нельзя верить, тем более воли давать! Косцов – Муха, хватит!! Твоя бы воля – ты всех бы выстроил в ряд и разом пресек. Тебе какое дело, кто ездит к твоей бабке? Отвечай! Муха – Она – не моя бабка, с Жердыкиными мы никогда не знались. Она – бабка одного поселковского хулигана – Вальки. Вот без него воздух в Котуте точно стал бы чище… Нянькаются с эдакими… Косцов – Ты – участковый – вот и веди работу, следи, пресекай. Муха – Ага, в Котуте уследишь! Здесь каждый смотрит волком – стоит отвернуться, как сразу куснут – или даже башку откусят… Ороя выискались! Косцов – Ты на родичей жалуешься. Котуть – твое гнездо, родню не выбирают… Муха – Какие они мне родня? Неправда вовсе. И потом – я в Котуте не живу, в поселок прихожу лишь по службе. Косцов – Возможно, ты и оторвался от своих родичей. Но Деда навещает братьев. Муха – У меня своих-то – старики да сеструха Наташка – старики еще сколько-нибудь поживут, а сестра выросла, в этом году школу заканчивает, дальше – замуж, и среди новой родни старую быстрей позабудет… А у Деды родни-то – два брата Лешики. Косцов – Ну, прочих Лешути-то кругом – как стволов в Ояле. Муха – Деда приходит только к Лешикам – родным братьям. Запретить не могу – она выросла с ними… Странные они оба. Младший, Митькай – как все Лешути лесной человек, ему в Ояле все тропы ведомы, и никаких тайн для него там нет – звериные повадки знает, да и сам как зверь может в лесу жить и ночевать, и себя насытить… Митькай исходил везде – возле Собачьего камня и дальше на север – проникал и в верхние, и в нижние земли, для Лешути проход в Оял оставлен… Вот только слишком простой он – Митькай-то… Лучше его нет проводника – его всегда звали и были согласны неплохо платить. Ну, деньги-то у младшего Лешика не задерживались – он, вообще, не жадный, и для Деды тоже не жмотился – платье там или конфеты, вещицы разные женские – пожалуйста… Митькай и вам, городским, хорошо известен – ведь главное увлечение здешних мужиков – это охота, польза и целительство для тела и души… Да что там говорить! или ты, как простой смертный, сам топаешь с ружьишком за спиной, или, будучи начальником, на казенном транспорте по Лешинской дороге елозишь – в любом случае проводник надобен, а значит, без Митькая как без рук. Раньше старухин внук Седон – еще когда Укалаев под ним был – предпочитал Митькая, пацана совсем, прочим Лешути и даже водки с ним выпить не брезговал. А старший брат, Иван, на Митькая нисколько не смахивает. Прежде всего, Иван в лес ни ногой, не привлекает его это – безвылазно сидит в своей берлоге, в комнатушке Лешиков в бараке – и ножиком дерево строгает. Митькай натаскает брату сучков да обрубков из Ояла, тот и рад радехонек – есть к чему руки приложить. Иван, конечно, мастер настоящий, продолжатель семейного ремесла. В роду у Лешиков были умельцы – вавукры резали, менгельти делали и еще много чего – зверушек, птиц, личины разные. Дерево, особливо ояльское, у них в руках было податливым, теплым – чего хошь могли сотворить. Сегодня Иван Лешик – продолжатель отцов, дедов. Сульиты – если что понадобится – к Ивану идут, сам Мерет запросто ходит в барак к Лешикам. Деда с Меретом разговаривали и не один раз… Косцов – Тебе льстит, Василь Михалыч, вот ты соловьем поешь… Муха – Вовсе нет. Просто Деда – единственная сестра Лешиков. Косцов – Понял я, понял, с кем ты породнился. Меня твои Лешики не интересуют. Не они же по ночам в старом городе безобразничают и страх в людей вселяют. Про маньяка слышал? Только не притворяйся! Муха – Дира сияние, свет! Братья моей жены эдакими вещами погнушаются заниматься – зачем им это? Косцов – Потише, Муха, не возмущайся. Могут – не могут… Вглубь человека не заглянешь – ты видишь лицо, глаза и тупость в них, а вдруг там, за телесной оболочкой, уже тьма Бесуж или создания Вошедшего? Створки души распахнуты… Ладно, ладно, не лопни от возмущения… Не защищай ты своих Лешиков – никто их не подозревает. Тогда кто же? Что скажешь? Муха – Других поискать надобно. Кто чаще всех Бесуж вспоминает, кто менгельти наряжает, кормление устраивает и обряды исполняет? Кого магия Вошедшего не отвращает? И думать нечего! В Котуте каждый в Жердычиху пальцем ткнет – лишь бы она сама не увидела. Черная старуха! Ее все боятся, даже Сульиты не трогают. К подобным мерзопакостным делам она непременно причастна! Косцов – Хочешь сказать, что старуха с ножичком по ночам резвится? А че – юбку подоткнула и пошла орудовать! И главное, никто не заподозрит… Муха – Смешно вам… А поглядите на нее внимательно и сами убедитесь – глаза у нее пеленой покрыты, волосы совсем белыми стали, нос ниже подбородка опустился, кожа землистая. Жилье у нее – как нора, туда свет не проникает, и оттуда зловоние идет – неизвестно чем она менгельти мажет – если сырым мясом или собачьей кровью, то это еще самое безобидное. Лягушек в банках солит! И ни одна тварь поблизости не выдерживает – собаки прячутся, птиц не видно, мыши сгинули, даже комариного писка не доносится – только тучи мух… Косцов – Вот и про собак я хотел спросить… Муха – Даже говорить об этом не хочу. Вы Митькая спросите – он с собаками любит возиться. Агдайка его – орел, а не пес. И вообще, самая простая защита от подобного колдовства – взять простой серой земли из тона, растереть в пыль и насыпать в углы и под порог – никто со злым умыслом не сможет пройти… Косцов – Отлично. Ты, Муха, совсем умом тронулся. Я, между прочим, здесь по делам, а не просто лишь бы языками зацепиться… И ты – не укалай дремучий, а участковый, не забыл? Что предлагаешь мне в рапорте написать? Что разоблачили мы злобную колдунью и аферистку, изуверку настоящую – эту, как ее? Муха – Жердычиху! Косцов – Да понятно! Жердычиху! А как звать ее? То есть, фамилия, имя отчество? Ведь есть у нее? Муха – Жердыкины – так ее семейство прозывается. Из Бесуров. Только у Бесуров редко подобное случается… Как зовут ее? все называют Жердычихой и все тут! и имени ее никто сейчас в Котуте не помнит – этой бабке уже, наверное, лет сто. Помнить должна старуха Седон – они вроде как ровесницы, но старуха никому ничего не скажет, да вы и не пойдете спрашивать… Косцов – К Седонам не пойду точно. Если я Валиеву передам твои россказни – мне прямая дорога в дурдом – в Ватеву. Благодарю! Муха – Валиевы много чего знают, не удивятся. Косцов – Именно поэтому он скажет, что не за старухой меня в Котуть посылал. Муха – Зачем вам старуха? При чем здесь старуха? Вони от нее только много, а серьезного вреда чуть… Косцов – Опять двадцать пять! Про что мы здесь битый час толкуем? Муха! Муха – Жердычиха, конечно, по ночам в старом городе не шастает – ноги у нее тяжелые. Но она не одна из Жердыкиных – у нее родственнички в поселке имеются – помоложе и пошустрее. Косцов – Во-от… Муха – Правнук Валька у Жердычихи такой же вредный и злокозненный – он еще пацаненком был, а увидит меня, отбежит и зубы скалит… Правда, припадочный тоже всегда был. Видно, лупцевали мало – хотя отец его и воспитывал, да без толку… Теперь Валька вырос, в этом годе выпускается из школы и от мелких пакостей перешел к крупным – вот только не поймал я его. Но ничего – никуда не денется, по нему тюрьма давно плачет. Его дружок Седлов Петро не такой ловкий проныра – выше и сильнее, но бестолковее – просто делает, что Валька говорит. А Валька горазд придумывать. Если произойдет какая-то особенная гадость – не просто гадость, а несусветная совсем – обязательно Валькина работа! Как его отец воспитывал – да бил тяжко, Валька не раз падал мешком, а очнется, отдышится – и опять пошел фулиганить! Вот ведь злая порода… Недавно даже директор его школы со мной беседовала. Зотуша – баба строгая и при должности, и ко мне обратилась по форме – уважаемый Василий Михалыч, я то есть, помогите призвать к порядку… Оказалось, что два негодяя подкрутили стул учительницы, та и свалилась, лежит на полу неудачно так – юбка задралась, у женщины все видно, позор получился, она в слезы, а эти олухи ржут… Обещал я открутить нашим жеребцам башку и еще кое-что… Кстати, харзой оба парня балуются, и Валька здорово перебирает – да по нему видно. Замечаю я, что запашок идет – они, не иначе – харзу из Котутя таскают в школу и в другие места, где бывают… Валька – конечно, заводила, Петро за ним. Хотя вот что – молодые они оба еще, зеленые – сомнительно, чтобы им в голову пришло – в таком количестве харзу никто из поселка не выносил. Нет, кто давно знает – тот балуется, но это пустяки. Местные знают, к чему харза может привести – Симеон Седон точно умом тронулся… И на Межуе обалдуи встречаются, но ведь раньше, чтобы укалаи харзу принесли, надо было их спросить – сами они никогда не предлагали, людей в Шамоков превращать им не дозволялось. Теперь же другая история – я слышал, что харза даже до Устана добралась. А кто у нас из Котутя недавно в Устан ездил? Жирик! Я ведь предупреждал, посадить его надо! Но и у Жирика мозгов не хватит, чтобы начинать такое дело с харзой. Да, укалаи – мерзавцы, но не они тут первые – не они. Других ищите. На подхвате – да, Валька и Седло лучше всех подойдут. Недавно видел у Вальки дорогие папиросы – иностранные, яркая пачка, курит и кашляет задохлик – откуда?! И в новых джинсах Валька щеголяет – у меня таких нет, а у этого волчонка имеются… Я говорю, молодежь у нас в Котуте сейчас зазналась – школу посещает, науки разные одолела, аттестат получит. Зачем им, дурням-то, аттестаты? Парни пьют, курят, безобразничают, девки – ну, те уже в Кутуевском парке тусуются, по рукам пошли. Что они с аттестатами делать будут? Учиться дальше пойдут? Не смешите меня! Уже сейчас ясно, чем Валька кончит – мозги набекрень, дальше хуже будет. Это у них в роду передается. Сеструха у меня, Наташка – дура, а туда же! Я ей внушал, чтобы никаких глупостей – раз выучилась, то ищи себе подходящего мужа и отчаливай с Котутя, живи среди приличных людей, не смотри на своих подружек Ануську с Любиной. Ануську Сульиты со счетов уже списали – она еще пытается трепыхаться… Косцов – Где тебе эти парнишки хвост прищемили? Было ведь? Муха – Не мне одному – вот именно так! Вы сами вчера в Катеринке пострадали – на лице видать, как знатно вас припечатали. Тут Жердычиха может помочь – синяк быстро сведет. Напрасно вы на рожон полезли. В Укалаеве всегда Седоны распоряжались. Серго не первый. Начальник наш Валиев ничуть не удивился, и вам не стоит в голову брать. С Седоновскими женщинами всегда непонятки и даже хуже. Если про Любовь с Катеринкой вспоминать – одна утопла, бедная, а другая… До сих пор по пустой дороге идти из Котутя на Межуй укалаи не любят – мало ли чего… И если Серго к вашей женщине привязался… Косцов – Тебя не касается! За своей женой следи! Муха – Не переживайте. Серго же пьяным в Катеринке был – проспится и ничего не вспомнит. А вот вы того парня, что вам в… в лицо, простите, засандалил, помните? Роста высокого для укалая, черные брови срослись, лицо корявое, одет в футболку и черные штаны, на футболке мотоциклист – да всегда он так одевается. Он? Косцов – Ну? Муха – Он!! Седло, Петр Седлов – он, мерзавец. Эти двое так себя и ведут – Валька начинает драку, а после толкает Седло – тот выше, кулаки у него крепкие. Они вас в Катеринке обработали! Косцов – Все, Муха, достал ты меня. Уйди с глаз долой! 3.4 Поселок Котуть. Мерет, его жена Дияр. Братья Лешики – Иван, Митькай. Мерет – Долго спишь, Лешик, и сладко – достучаться до тебя нельзя. Залез в свою берлогу. День на дворе, Дира сияние, свет! А ты все дрыхнешь… Посмотри на себя – обленился, оброс щетиной, растолстел, вон живот рубаху подымает – ну, чисто Лешути. Иван – Я же не думал, что ты придешь. И не один – с женой, с ребенком. Везде ты своего ребенка таскаешь, Мерет – не обременяет тебя? Мерет – Своя ноша не тянет. А ты за меня не переживай. Я как-нибудь обойдусь. Иван – Да, ладно, ладно. Не мое дело. Не думал даже. Мерет – Ты думать совсем не обязан – ты мне не для этого надобен. Пройдем что ли… Иван – Здравствуй, Дияр. Охранит Дия и род твой, ребенка твоего, радостное дыхание твоей жизни. Вот несколько вещиц для детской забавы. Я изготовил так, между делом. Птаха утренняя, неприметная, певучая, я покрасил в серый цвет – как живая получилась, в ладони умещается, была у меня и вторая – затерялась где-то… И браслетка волнистая – оберег от Дии – для рождения и защиты. Мерет – Оставь ее. Дияр, сядь вон на табурет и подожди. Зря ты со мной пошла… Что у тебя тут, Ванька, кучи грязи? Ты, вообще, убираешься когда? Дневной свет к себе в конуру пускаешь? Иван – Да все как то… Мерет – Понятно. Живешь как свинья. Утонул в грязи. Иван – Ты что, меня обзывать пришел? Мерет, ты с утра на кого обозлен? Мерет – А ты мне отвечаешь? Осмелел? Ой ли! Иван – Ничего такого я не сказал. Чего зубы щеришь? Кажись, все, что надо – всегда делал. И как ты хотел. А на тебя не угодить, Мерет – все тебе не так, а эдак. Мерет – Ах, да, ты же беспрерывно в трудах, спины не разгибаешь – день и ночь сидишь над вавукрами и остальным. Кожилишься тут из сил! Иван – Зачем смеешься? Чем не угодил? Мерет – Ты у себя спроси. Ответ сразу найдется. Не строй из себя глупую овцу! У тебя под овечьей шкурой волк – и даже не Ороя! Ванька, че творишь? Башкой ударился? Иван – Чего? Мерет – Ничего! Ох, смотри… Бабы и девки к тебе сами лезут – их пальцем манить не надо. Нет бы этим удовольствоваться, поерзать под одеялом и забыть, и дальше совершать свой круг Билима – как везде, как род твой Лешути – сколько было и еще будет… Иван – Я же их не сильничаю – сами лезут настырно. И чего мне отказываться – мимо рта ложку отпихивать. Мерет – Ты нажрался! Вон еще одна на подходе – эта рыжая, горячая и тоже дура. Дочка заводского начальника Федорова. Не кидайся на нее как дикий зверь. Иван – Если так, себе возьми. Мерет – На кой мне? Для этой кобылы жеребец нужен. Погоняй ее. Иван – Не пойму тебя, Мерет. То ты ругаешься, то сам мне подсовываешь… Мерет – Плевать мне на баб, которых ты у себя в конуре тр… шь! Скучно даже… Может, тебе тоже скучно стало? интересней жить хочется?! На ж… свою интерес огребешь! Заинтересуются тобой! Я предупредил! Иван – Ну и че такого? Кажись, я никого не убил, и ничего ужасного не сотворил, наших порядков не нарушил. Я всего лишь работаю с оялом – когда удачно, когда нет – выполняю в точности, что вы, Сульиты говорите. Никого я не отправил в нижние земли, не предал, ни в чьей душе не потоптался и не привнес мрак и отчаяние, свои собственные створки от Бесуж держу закрытыми. И сплю я спокойно! Мерет – Если бы ты спал в своей конуре – один там или с кем… Ты же гуляешь! Догуляешься, придурок! И скажи, чего ты им щеку-то разрезаешь, девкам этим – дурам?! Крови и вреда мало, а визгу там… Ты кто – аюн хренов? Дира свет!! Иван – Пару раз только – больше не было. Никто не догадается. Мерет – ОХОБовцы сразу смекнут. Вон Валиев уже возле Котутя рыщет – про тебя догадаться ему легко. Если же не догадается – помогут. Деваха эта из Худопеев – кажется, Рожковых дочь – тебя ногтями продрала до крови здорово? Чуть глаз тебе не вырвала? Одноглазым был бы – и полным идиотом. Вот ты дома и сидишь, на улице показаться боишься. Правильно. Иван – Она сумасшедшая. Посчитала, что мне нужны ее деньги. Откуда у нее деньги? И зачем они мне? Мерет – Тебе надо было сказать ей – подставь-ка, рани, свою левую щечку – я тебя малость подправлю, подрежу – а так ничего страшного! ерунда. Иван – Действительно, ерунда. Девчонка молчит – на это у нее умишка достанет. Глаз у меня зажил, никто ко мне не приходил – ты первый. Мерет – Твоя удача в том. Везет вам всегда, Лешикам. Но ведь везение и закончиться может, запомни. Иван – Ты обеспокоился? С чего бы это? Когда вас, Сульитов, волновали простые укалаи? Мысли и заботы ваши все больше в верхних землях и даже в диррических небесах парят; о тоне только и думаете – как сожрали Козоя, так и задумались. Мерет – Язык твой поганый обрежу – твоей работе это не помешает… Муха приходил? Ванька! Иван – А? Приходил, приходил. Мерет – Но ты же говорил, что никого не было! Иван – Он ко многим в поселке приходил. Позволение не спрашивает и приходит. Надоел мне этот Муха. Достает. Вообразил себя начальником – сало от ушей свисает, брюхо колыхается. Ходит сюда, ходит – все чего-то вынюхивает, пальцами своими жирными везде шарится – в карманах, в ящиках, углах, по столу. Увидит тарелку с едой или стакан – сожрет и выпьет. Как только не разорвет его! Мерет – Ты надеялся, что твои художества без внимания останутся? Тупость! Иван – Да не спрашивал он ничего. Рыло свое поросячье везде сует – выгоду упустить боится. Украл у меня вторую готовую птицу, я ее вырезал так, чтобы перышки встопорщились – но и первая хорошо получилась, правда, Дияр? Вон ребенок твой играет… Мерет – Не трогай ее!.. Хм, не повезло тебе с зятем… Не надо было соглашаться, чтобы Муха женился на твоей сестре – Деда ему досталась не по чину, Муха из тех Бесуров, что с Лешиками не ровнялись… Иван – Да! Не слишком ли повезло толстопузу? Мерет – Но ты-то не очень возбухай. Твоя Деда не унай вовсе. Иван – Это как посмотреть! Если со стороны нашей семьи, то очень даже унай! Родители рано умерли, трое осталось нас, детей – я, брат да сестра, больше никого нет. Мерет – Я знаю. И я вас не бросил. Вы росли не как трава. О вас заботились – плохо ли, хорошо… Иван – Заботились… Ну, да, верно… О собаке тоже заботятся – нужно, чтобы она дом охраняла, гавкала и на врагов кидалась… Мерет – А вы зачем мне были нужны – ты с братом и еще твоя сестра? Иван – Сестра не при чем. Мы с Митькаем нужны. Мастера Лешути тебе были нужны, Мерет – те, кто с оялом работает. Мерет – Что в этом плохого? Как раз Лешути всегда с оялом дело имели – предки твои, и твой дед, отец, ты сам. Тебе ведь нравится. Митькаю нравится в лес ходить, у него там все тропы исхожены, я вам везде беспрепятственный проход открыл. Ты с оялом работаешь и душу вкладываешь. Вон птица твоя – вся как живая, глаза бусинки смотрят, клювик раскрыт – так и вспорхнет с ладони… Тебе не на что обижаться… Иван – Мне, наверное, не на что. А вот Деде… Мерет – Не возмущайся, Лешик. Насколько я понимаю, Деде сейчас не плохо. Муж при должности в поселке, и зарплату получает, да и руки его липкие ко всему денежному сами тянутся – он много к себе в нору натаскает. Будет Деда в богатстве жить! Иван – И спать с этим вонючим боровом! Мерет – Должно быть, ужасно! С мужиками спать – единственное занятие твоей сестры. И всех ваших девчонок Лешути тоже. Но Деда среди них – первая. Не злись, Ванька, тебе же лучше, что зять у тебя в милиции служит – может, на дела твои черные глаза закроют. Иван – Да понятно, что для меня только хорошо, что сеструха с Мухой связалась. Однако зачем ты меня в этом стараешься убедить? Твой интерес-то в чем? Мерет – Вышло совершенно бескорыстно. Смешно. Обмишулился я. Дядька родной вокруг пальца обвел. Напел мне в уши, как хорошо укалая участковым в Котуте посадить – то есть, своего человека. Не понял я, что только дядькиного человека получается! Вон как… Муха – дурак. Всем известно. Мой дядька Селезень его выдвинул – теперь через Муху хочет опять наверх в Котуте забраться. Уж сколько раз вниз скатывался, но упорствует, свою судьбу принять не хочет. И мельчает старик – ни в какое сравнение не идут его нынешние делишки со старыми. Да, тогда он порезвился. Чем все закончилось? Иван – Так тебя дядя не тревожит? Мерет – Нет. Павла Седона нет – никого нет. И у дядьки моего тоже ничего нет. Тогда Павлушка перед своим уходом дядьку вразумил – еще как! понятно стало, кто кукловодом был, и к чему игры с Ювиэй Виэру приводят! надолго всем хватило. Забился старый хрыч в угол, тряпку с харзой жевал, зубы и волосы от дряхлости выпали, ум закончился, сам высох точно вавукр – а теперь надо же, вылез! Ну, Муха пособит в нынешнем его начинании! Не ко времени вот только… Иван – Верно. Мерет, слушай… Старый Рожков привел троих – тех самых… Мерет – И что? Теперь Лешути побегут встречать Ияя? Даже ты пока оставишь ночные похождения? Как в добрые старые времена в тоне… Иван – Он давно уже здесь. Ияй. Только притворяется, что впервые сегодня… Мерет – Ага. И Волк тоже – вон уже жалуются, что собаки пропадают. Ночью вой слышали – на Межуе шавки лаем изошли. Оголодал он, что ли? Скоро от собак на людей перекинется. Я предупредил, чтобы его никто в Котуте на порог не пускал. Зверь пусть со зверями – в Ялковском лесу. Иван – А с Адасы также поступишь? Смелый какой! Мерет – Ему мы без разницы. Ему все без разницы. Но если Худопеи понадеялись на покровительство столь могущественной силы за пределами нашего маленького тона – да пусть себе! Умники – разумники… Никогда могущество Адасы ихним не станет. Иван – Поздно! Мерет – Ну, и черт с ними! с Худопеями, конечно – не с Адасы. Иван – Всех Худопеев к чертям посылаешь? Внучку Рожкова не пожалеешь? Мерет – Это которая тебе чуть глаз не вырвала? Шустрая больно. Иван – Но не вырвала же. Мерет – Вообще, кто такой Рожков? Один из Худопеев всего лишь? Иван – Мерет, девчонка Рожковых какая – никакая, но Павла Седона внучка. Ведь вы, Сульиты, договаривались с Седонами. Теперь ты откажешься? Или другую унай нашел? Мерет – А чего Седоны за нее не просят? Где они? Я их тут не вижу. Иван – Седоны вернулись, сейчас каждый день в Котуте. В поселке – не протолкнуться. Пьянки, гулянки… Мерет – Этот молодой Серго? Вроде девчонка Рожковых его крепко захомутала? Значит, заступники у нее имеются. Иван – Не о том ты говоришь. Не согласятся Седоны женить наследника на укалаевке. Мерет – Я не всесилен. А она ничего – боевая. Умеет глаза выцарапывать? Пусть сумеет и удержать любовника. Рожковы – зловредное семейство. Не должен я им ничего. Дед у них с моим дядькой Селезнем знался. Этот дед еще не околел? Почему? Ничего, скоро – такие души только на кормление Вошедшему. И внучка пригодится – как ее назвали? Секев? Подходяще! Иван – Не любите вы, Сульиты, Худопеев – уже сколько воды унесла Иса в нижние земли, и времени прошло. Хотя, конечно, сколько бы не прошло – Козой ждет… Мерет – Вот не могу понять, чего я с тобой, Ванька, разговариваю? Своего места Лешути ты не помнишь. Можешь ляпнуть, что угодно. Постоянно баб к себе таскаешь – и не одних поселковских. Всякий страх потерял. Думаешь, незаменимый? Иван – А я прибедняться не буду. Честно. Лучше меня никто сейчас с оялом не работает. Старики, наверное, смогут – хотя нет, не смогут, руки трясутся, глаза не те… Без меня тебе не обойтись, ты сам говорил. Мерет – Ты меня на слове поймал, молодец. Только прими во внимание – как вы с братом мальцами бегали, и я вас под опеку взял, так и сейчас отпрысков Лешути немало в поселке – и у них родословная не хуже вашей. Умельцев новых вырастить можно. Мастерство – дело наживное, были бы руки и голова… Иван – Если бы все было так – просто, на раз-два… Мерет – Ванька, ты ведь обнаглел. Веришь для своего спокойствия…. Считаешь, что твои бабы – пустяк. Может быть… Тогда поведай мне не о пустяках. Сюда Жердычиха приходила? Что ей понадобилось? Иван – Ничего особенного. Подновить менгельти – заменить кое-что, подкрасить, подмазать. Семейный вавукр у них – ей от ее деда достался, совсем ветхий, в сундуке десятилетиями пролежал, высох… Мерет – В огонь все ее сундуки. Скоро запылает. Старуха что – без устали обрядует? Двух Жердычих тон не выдержит. Нельзя обращаться к Вошедшему, особенно если у тебя в голове – труха древесная… Бормочет слова, которые не понимает, но затвердила со слуха, и тревожит силы непомерные, никому не подвластные… Ты полагаешь, и это я тебе спущу? Ты ведь не Жердычиха! А я могу и продолжить… Да, да, умелец ты мой разносторонний. Помимо баб к тебе зачастили гости из города. Народ совсем разношерстный и не любители до твоих деревянных фигурок… Объясни, что за проходной двор? Ты должен понимать – одно дело чужих баб тр… ть, другое же – касаться обстоятельств, для посторонних не предназначенных – многие из тех обстоятельств ты только что перечислил, а чужим про это лучше не ведать. Иван – Это не я – это Жирик. Чистая правда, Мерет. Поверишь ли ты, зачем к Жирику толпа гостей ломится? Умора, они его вроде как провидцем считают – местным колдуном. А Жирик, не будь дураком (а если он и впрямь не дурак? пропойца только), устроил надувательство. Нашел где-то старое апуро-то – платье расшитое, чуть ли не из рыбьих кож, еще из дедовских запасов – это апуро-то ему короткое, ноги не прикрывает. А он сидит без штанов, шут, на голову меховую шапку напялил, под шапкой выбрил лоб и виски, остальные свои жиденькие волосенки не тронул – теперь голая рожа как блин; на пояс нацепил всякие спиральки, монетки, бляшки, пальцы вдел в ноготники – и вот в таком виде перед гостями красуется! И чего-то там вещает… К Жирику приходят разные люди – и серьезного, и богатого вида даже – несколько раз приходил парень из Устана, называл себя ученым историком, а с ним старикан местный, с Межуя, с козлиной бородкой, Завалишинского корня – оба долго спрашивали Жирика, записывали на бумагу, фоткали Жириковский наряд… Потом якобы в газете про него написали… Как ты понимаешь, он теперь в важную персону превратился – самородок местный, бл… Мерет – Кто ему верит, козлу этому? Иван – А вот верят! Его спрашивают – он отвечает, чушь мелет. Землю серую растер в пыль, в тряпки завернул и продает – под видом оберегов, еще фигурки разные – чем чудесатее и страшнее вырезаны, тем лучше разбирают. Мерет – Этот товар ты ему подкидываешь? Спелись? Иван – Ну и че? Работа нехитрая – я за день сколько таких чудиков настрогаю. Однако же берут и деньги платят. Развернулся Жирик… Мерет – Ох….ть! Сам Жирик придумал? Не подозревал я в нем эдакой остроты ума… Не поверю, чтобы пьянь подзаборная… Кто-то другой здесь верховодит, Жирик – просто кукла… Говоришь, Завалишин приходил? директор местного музея? У него борода козлиная, да и сам он тоже… Родственничек Ника Завалишина, птенчика моего дядьки… И вправду ото всюду уши Селезня торчат! Оклемался, значит, дядька, раны зализал и опять из норы высунулся. Во блин! Иван – Опять тебя подсидеть хочет? Мерет – Он спит и видит себя главным – и в Котуте, и среди Сульитов. Ах, ты, дяденька, злыдень черный, прихвостень Вошедшего – успел яму вырыть… Эх, опять не ко времени все это. Иван – Понимаю. Времени у тебя нет, Мерет. Мерет – У меня только лишь нет? Если я упаду – ты без меня не уцелеешь. При мне высоко ты выдвинулся среди Лешути. Это я с вами, братьями, возился, но Селезень не станет, он никого не пощадит, покажет свою полную силу. Иван – Думаешь, я слепой? Не ведаю, что в тоне творится? Все как с ума посходили. Решительных событий ждут. Селезень засуетился, по поселку ходит шибко, а раньше ковылял и кряхтел, и глаза у него раньше под бровями в щелки прятались, зато сейчас – вон как сверкают, голубым огнем жгут, распрямился старикан… Из друзьяков его старинных уцелел лишь дед Рожков, теперь вспомнят былые подвиги… Несдобровать тебе, Мерет, приглядывай за дяденькой. Новый вактаб над Укалаевым уже созрел – в полной красе, оранжевый, с грозами и прочим буйством. И Жирик не одну глупость бормочет – у болотуша всегда так, но нельзя же заставить слушать… Молодая поросль подрастает – вон пацан у Рожковых заговаривать начал. Напоследок даже Цуев вернулся – и о какой, вообще, свадьбе речь? сдурели?!.. Мерет, ты меня здесь хорошо наставлял, а сам-то оказался между стольких огней – и вот еще, ты договор Сульитов с Седонами выполнять собираешься? Мерет – Ну, наверное… Иван – Наверное?!! Мерет – Успокойся. Вместо того, чтобы голову ломать о судьбах всего Котутя, занялся бы делом, каким Лешути всегда были заняты… У тебя все готово? Иван – Пока не готово, но я успею. Мерет – Из чего делать есть? Иван – Да, с этим порядок. Митькай из леса принес все – на днях только вернулся. К чему спешка? Мерет – Не твоего ума дело. Сроки ты знаешь не хуже меня. Иван – Сроки далеко не вышли. Чего прибежал, Мерет, припекло тебя? Мерет – Я тебя припеку!… Гость совсем рядом. Которая по счету сегодня будет гроза? Небо разрывается… Ванька, заканчивай баб строгать. На этой неделе загляни в тон – проверь, все ли там в порядке. Один не ходи – возьми брата. И осторожней будьте – там ступени деревянные давно сгнили, если упадете и расшибетесь, то вас же не найдет никто – до следующего появления Ювиэй Виэру, то есть не в этой жизни. Иван – Мерет, погоди… Мерет – Ну? Иван – В последний раз, когда Митькай заходил в пещеру – вода в колодце отсвечивала оранжевым цветом. Весь Кэндэгей таким стал. Так и должно быть? Мерет – Почем я знаю? При мне ни разу вактаб не открывался – подобное еще при отце моем было. Но сейчас все по-другому. Сейчас не туда – оттуда гостей ждать приходится… Иван – Если врата не выдержат… Мерет – Не каркай. Проведем камлание, успокоим духов – все успокоится… Мне пора уже. Ты только не подведи. Иван – Не сомневайся. Будь уверен. Митькай – Зачем приходил Мерет? Поговорили? Иван – Да как всегда. Поболтали. Митькай – Ты с ним разговариваешь смело, брат, будто не боишься – зря! Они же Сульиты. А из Сульитов особо нельзя верить семейке Селзенов – эти на все способны. Если уж самого Козоя провели, Вроя вон как подставили… Ты полагаешь, что очень нужен им, что они не могут без тебя обойтись. И ты даже больше думаешь – что Мерет тебя с детства защищает, вроде как ласков к тебе, улыбается, в глаза смотрит… Самые лучшие обманщики – это Сульиты! Не обманывайся, брат. Если такие Мереты посчитают необходимым для своих планов, они с улыбкой пожертвуют любым укалаем, не дрогнув – ну, про своих же, Сульитов то есть, еще засомневаются, жертвовать ли, а Худопеями, Лешути, Бесур, Вроя – да запросто! Мы все – никто, песок, который перекатывают волны мимо тона – масса песчинок, но даже не маленькие камешки. Мы все для Сульитов – песок. Будь осторожен, прошу. Не рассказывай им ничего… Иван – М-да, вышло так, что любимчки Козоя предали своего учителя. Митькай – И тебя предадут. Непременно. Иван – Ну, без меня Сульиты не смогут – и я не преувеличиваю. Сейчас Мерету понадобились вавукры и иные принадлежности. Предстоит Озараг Илдыа – обрядование на Собачьем Камне. В тоне соберутся все роды, Мерету очень важно не ошибиться и древний порядок соблюсти. Мерет должен показать, кто полноправный хозяин тона, и пнуть Селезня, чтобы не мешался и не смущал Бесур… Митькай – Брат, что они между собой делят – дядя и племянник – это их касается. Не воображай себя ближним Мерету – да, пока мы росли, он заботился о нас, но не бескорыстно. Зато теперь ты – первый резчик по оялу, и для служения в тоне вавукры, менгельти и другие надобности – за тобой. Нужен именно знак твоей руки – как твоя подпись. К тебе идут и тебя зовут, а ты у Мерета в зависимости. И значит, мимо Мерета никак не проехать – видишь, как он дядьку отсек от всех обрядований. Ты и сейчас работу для Мерета делаешь? отказать ему ты не можешь. Иван – Посмотрел бы я на того, кто Сульитам в Котуте откажет? Митькай – Все так, да не так. Что Мерету нужно в этот раз? Иван – Кучу всего. Вавукры – хранители не меньше десятка – по границам их поставить, каждый с человеческий рост. И еще вавукры для жертвования – эти можно попроще, в огонь пойдут. Родовые менгельти – все с новья. Постамент. Особые подпорки – сам нарисовал, какие должны быть… Митькай – Он, че, идола ставить будет? Ох, что деется-то… Иван – Я по твоему же совету не вникал… Что же до огня, хе-хе, старый чурбан опять в деле? Слышал я про Ияя… Митькай – Не кощунствуй. Тут тебе работы невпроворот – день и ночь сидеть. Иван – Мне моя работа в радость – тут Мерет прав. А ты для чего спрашиваешь? Нужно чего, Митькай? не стесняйся. Митькай – Да я тебя отвлеку только… Ведь не один Ияй, а целая троица пожаловала. Ну, вторым гостем пусть Худопеи занимаются. Вот последний и самый дурной… Иван – Ясно. Время истекло, как Вроя сгинули – а Ороя до сих пор бесприютный… Что, безобразия уже начались? Ты за своих собак переживаешь? Из-за них на рожон полезешь? Оставь геройство, новых щенков возьмешь. Митькай – Я своего Агдайку не отдам. Он – первого помету, от первородящей матки – таких перваков, что род ведут еще от собаки Козоя, осталось двое. Один мой, и второй на Межуе – старика Валиева Воршой. Больше нет. До года я его берег, даже из зубов Шамоков вырывал. Агдайка сразу почуял чужаков в поселке. Иван – Так уведи его отсюда. Митькай – Куда? Не мне тебе говорить, что зверь в лесу – у себя дома. А уж Ороя в Ояле – тем более… Иван – Чего ради ему на твоего пса кидаться? Кругом достаточно животины – и собак, и людей, и визгливых бабешек… Митькай – Вместе они в Котуте не будут – тут уж кто кого. А про него мне рассказывали – здоровый дубина, весь волосьями оброс, ручища громадные и когтистые, клыки желтые, старые, каменные – он и железо перегрызет. Иван – Впечатляет. Не боишься, что он тебя загрызет? Митькай – Все равно, Агдайку не отдам – он же в глаза смотрит, все понимает, только не говорит. Жалко. Иван – Чего от меня хочешь? Митькай – Ту старую палочку со знаками разделения Огха и Волка – у тебя ведь полный сундук с древними вещами. Иван – Тсс, не говори никому, а то бродят вокруг охотники – и чужаки, и идиоты, и прихлебатели Селезня. Одни продать хотят, а другие – похуже – былую власть воскресить… Митькай – Так я ни то и ни другое – я верну. Мне Агдайку защитить… Иван – Хорошо, брат, для тебя пороюсь в сундуке, если отыщется – дам на время… Будет ли у нас время… Мысли у меня нехорошие все… М-да, что-то задумал Мерет – что-то такое эдакое, и даже Сульитской роднее не говорит, но ближние знают и не одобряют. Не зря Мерет и Келео ссорились. Со мной, конечно, Мерет откровенничать не станет – сейчас он пришел и спрашивал обо всем, кроме того, что его действительно тревожит. Но Катя Келео недовольна, а прежде всегда была на его стороне – она первая поддержала Мерета против отца, когда Дияр молчала… Уже одно ясно – если Селезню пришлось помимо воли отдать старшую дочь в жены племяннику, то младшую, Келео, он никак не должен был отпускать пожить у Мерета… Наверное, Келео была бы Мерету лучшей женой, чем Дияр. Бедная Дияр! Митькай – Ты что, Иван! Катя Келео не годится в жены никому. Она предназначается спутнику – Ювиэй Виэру. А Дияр родила Мерету ребенка. У Селезня все пути обрезаны. Иван – У самой Дияр с головой неладно – неизвестно ничего насчет ребенка… Митькай – Судьба Келео решит… Иван – Сестра не любит Дияр. Она ее едва терпит и ревнует. Надеюсь, Мерет понимает, что обе дочки Селезня – части пламени. Хотя из них Келео – только младшая. Селезень совершил ошибку – прозевал, когда девки выросли, но Мерет-то, наверное, знал, что делает, когда поселил их у себя и стал жить с обеими. Ребенок только ухудшил состояние Дияр. Митькай – Сейчас дядя с племянником схлестнутся за власть в тоне. В глазах Селезня ты, Иван – из числа его врагов, но ведь и твой покровитель, который без тебя не может обойтись, тобой пожертвует при случае. Иван – Все может быть. Самое интересное только наступает. В воздухе вместе с грозами запах перемен – и в самом тоне, и вокруг него. Седоны не зря примчались в Укалаев всей толпой – уж сколько лет про них ничего не было слышно. В Котуте сейчас разброд – Сульиты враждуют друг с дружкой и ослабили хватку над остальными Бесур, среди которых сразу своеволие полезло. И опасаться Сульитам нужно не таких проходимцев, как Жирик или безумная старуха Жердычиха – следить нужно прежде за давними соперниками Худопеями – вот где у Сульитов провал может образоваться… И по причине всего этого… Митькай – Что? Иван – Зачем Сульиты разозлились на эту девчонку Худопеев – дочку Рожковых? Сульиты никогда ничего без задней мысли не делают. Между прочим, она тоже не бессловесная жертва и себя в обиду не дает. Если что, глаз у меня до сих пор болит – чуть не вырвала, стерва… Ну в самом деле, что за странность такая в наше время – Секев? Митькай – Не нашего ума дело, брат, какие там ветра над тоном дуют… К тебе, кажется, гости… 3.5 Поселок Котуть. Журналистка Елена Федорова. Историк Вадим Слепушкин. Вадим – Сами видите, поселок небольшой, из конца в конец можно пройти минут за пятнадцать – и то, если не очень торопиться. Бараки эти построены в тридцатых годах – сперва здесь строители УМЗ жили, потом городское население сосредоточилось в другом месте – в Ленинском районе. Укалаи остались. С тех пор и живут – уже поколения сменились в бараках. Нет, конечно, по сравнению с прежними жилищами в Ялковском лесу – это верх комфорта, цивилизация. Прежние деревянные домишки сгнили давно. И укалаи тоже за это время переменились безвозвратно: приспособились к новым обычаям, одеваются так, чтобы не слишком отличаться от городских, особенно молодые (они все посещают школу – правда, обыкновенно аттестат не получают, лишь справку об окончании); в домах даже телевизоры и холодильники есть, предметов старины почти не сохранилось – может, у стариков что завалялось, но укалаи в массе своей этого уже не ценят, в поселке между собой говорят по-русски. Что еще вспоминается из истории уже укалаевского Котутя? Советская власть предприняла здесь стандартные шаги – как и везде. С начала двадцатых годов – то есть при первой возможности – стала оформляться государственная политика в отношении малых народов – конечно, в первую очередь имелись в виду кочевые народы Севера. Да, да, политика эта была, Лена, не верьте нынешней прессе. И в чем состояла политика? Прежде всего, освобождение от различных налогов – хотя сомневаюсь, что укалаи когда-либо платили налоги… Затем борьба с поголовной неграмотностью. В поселке – как и везде – открывались избы читальни, красные уголки, пункты ликбеза, радиоточки, возникла даже идея создания школы – интерната для укалаевских детей с бесплатным содержанием – идея так и осталась на бумаге… Уже тогда городская власть приняла справедливое решение, что все дети должны обучаться в равных условиях – в общих школах. Сейчас население Котутя грамотно… Тогда же в поселке был организован Укалаевский дом – по замыслу создателей центр культурной жизни, который, правда, функционировал недолго – сгорел в тот год, когда приключился большой пожар, и Павел Седон пропал… При переселении укалаев из леса в бараки встала во весь рост проблема пропаганды и внедрения в быт санитарии и гигиены, проводились специальные врачебные обследования, здесь работали специалисты столичного Бактериологического института – первые известные компании по борьбе с туберкулезом и глазными заболеваниями, внедрению акушерской помощи. Проводилась работа по искоренению архаичных пережитков – суеверий, клановой иерархии, обычаев с жертвоприношениями, варварского отношения к женщинам. Внедрялись совершенно необходимые бытовые навыки, раздавались на руки аптечки, мыло, гребенки, выкройки, ножницы и масса других вещей. Вроде достаточно простые и логичные шаги, но скольких усилий они потребовали! Отмечу тут, что каторжную работу по донесению благ цивилизации диким укалаям взвалила на свои хрупкие плечи женщина – очевидно, никого другого среди властей в Укалаеве не нашлось! Знаменитая местная коммунистка, умница, талантливая и бескомпромиссная Роза Мицкис – она до сих пор жива… Я могу говорить об Укалаеве много, но остановимся… Таким вот образом на северной окраине Укалаева – там, где город граничит с Ялковским лесом; там, где от начала времен течет полноводная Иса (в укалаевских представлениях река первичности) – на земле древнего тона Бесур, то есть на своей собственной земле продолжает существовать укалаевский поселок. Елена – Очень интересно, спасибо. Но, Вадим, боюсь, что советский период в истории сейчас не привлечет читателей – увы, но маятник качнулся в другую сторону. Сейчас людей больше притягивает таинственное и непонятное – им будет интересно прочить про укалаев в подобном ключе… Вадим – Эдакого добра здесь навалом. Укалаи, вообще, таинственный феномен. Елена – Какое происхождение у этих туземцев? Вадим – Весьма туманное. Еще мой отец это отмечал. Родной язык Бесур жив, и члены общины на нем говорят – кто хуже, кто лучше – вернее, говорят все хуже, но понимают пока все. Что будет дальше – не знает никто. Именно вопрос с коренным языком всегда был сложен для специалистов, для моего отца в том числе. Исторически сложилось так, что большинство жителей здесь составили с 17 века переселенцы из России – русские и еще украинцы, белорусы. Коренное население – укалаи – совершенно незначительно. Проблема в том, к какой группе отнести их язык? Рядом – огромные территории Урала, Сибири, там говорили на языках тюркской группы (якуты, алтайцы, хакасы, тувинцы), монгольской (буряты), фино-угорской, однако на громадных просторах всегда найдутся языки особенные и несхожие – это утверждение абсолютно оправдывается по укалаям. Для исследователей всегда существовали сложности. Население Котутя к чужакам подозрительно. Укалаевский язык – в той или иной степени – знают также старожилы Межуя, но и они не склонны к сотрудничеству. Материала для исследований до обидного мало – первый и единственный словарь укалаевских слов составлен местным автором – Алексеем Константиновичем Острумовым, собирателем фольклора, энтузиастом, видным членом Межуйского общества. Словарь напечатан заводской типографией Седонов единственный раз – тогда, в период отмены крепостного права, в моде вошли либеральные поветрия, и оказался возможным даже такой шаг. Тираж словаря ограниченный, переизданий не было – неплохо сохранившийся экземпляр есть в городском музее. Да, еще имеются неподтверждённые сведения, что это все же не первая попытка, а первенство в составлении словаря приписывается знаменитому Симеону Седону, но его архив сгорел, жизнь самого Симеона Седона трагически оборвалась – о чем тут говорить? разве что о нескольких списках… Поздние исследователи придерживаются мнения, что письменность укалаев отсутствовала, даже пиктографическая. Нам приходится работать исключительно с устным словотворчеством. Елена – Как мило. Не успею я ухватиться за одну вашу загадку – как вы тут же высыпаете передо мной ворох других. Вадим – Лена, продолжение этой загадки гораздо интересней. Мой отец, Конрад Иванович Слепушкин, в своих изысканиях столкнулся кое с чем – помимо собственно укалаевского языка, который доныне использует община, отец обнаружил совершенно другой язык. Язык отличен от укалаевского, и его употребление жестко определено – это некие универсальные формулы, сакральные тексты, заклинания, устав служения в тоне и пр. Надо понимать, что этот язык служит своеобразным кодом доступа к закрытой информации (например, для текстов Майта или вовсе одиозной Книги Вроя – последнее название, естественно, не укалаевское). Для абсолютного большинства укалаев таинственный язык как темный лес. Даже многие Сульиты не знают его, но отдельные готовые формулировки применяются в обрядах или при разрешении неких ситуаций – очевидно, укалаи стремятся буквально выполнять заветы предков… Отец мечтал изучить этот язык. Отец предположил, что черные петроглифы у Собачьего камня относятся к нему – тогда понятно, почему их до сих пор не удалось расшифровать, ведь за основу для расшифровки всегда брался укалаевский язык. Отец выдвинул гипотезу, что в далеком прошлом на Бесуров повлияла более высокая цивилизация носителей таинственного языка – цивилизация, чьих материальных свидетельств существования не уцелело. По мнению отца, древний язык в очень ограниченном виде употребляли жрецы Селзены (очевидно, Бесур считали, что к богам можно обращаться только на этом языке) и еще местные уникумы – так называемые болотуши или говоруны. К сожалению, ни те, ни другие не согласились посвящать в свои знания отца, и он так и умер, не разгадав свою последнюю тайну… Мой отец умер четыре года назад, моя мама живет в Устане – с тех пор она не бывала здесь… Елена – Но вы-то приезжаете, Вадим. Вадим – Исключительно по работе. Научная тема мне тоже досталась по наследству. Пишу диссертацию. Когда приезжаю, останавливаюсь у родственников. Я же говорил, что Укалаев мне не чужой. Елена – И как? вам удалось раскрыть отцовскую тайну? вы разобрались с исчезнувшей цивилизацией? Вадим – Какое там! Этот твердый орешек даже отец не сумел раскусить, где уж мне… Да и то… Сами посмотрите – времена сейчас какие – все меняется, и все летит кувырком. Научная деятельность теряет привлекательность – ни денег, ни почета не принесет. Наш областной музей превращается в бесплатную синекуру – то есть, ни денег не платят, ни работы не ведется. Сейчас приоритет сугубо материальным ценностям – к ним исчезнувшие цивилизации не относятся… Елена – Печально. Надеюсь, что не все потеряно – должен же быть выход. Вот я попытаюсь написать про укалаев – разрешите упомянуть ваше имя? Вадим – Не обижайтесь, Лена, но все это – дилетантизм, потакание дурным вкусам… У публики пользуются спросом суеверия. Елена – Однако фантастическая история, которую вы рассказали… Вадим – А это – правда, перед ней блекнут все выдумки. Но кому нужна правда? Елена – Хорошо, Вадим, уговорили – я не буду ссылаться на вас, роняя ваше достоинство… Вадим – Ах, почему же? Буду рад вниманию прессы – сейчас тем более музейщики не избалованы… Елена – К кому же конкретно мне обратиться в Котуте – что вы посоветуете? Кто здесь пользуется авторитетом? или же напротив, кто сильно обижен, что нарушит запреты и станет отвечать на мои вопросы? Вадим – Правильно мыслите, Лена, хвалю – вы толковый журналист. Тогда продолжим лекцию – я словно перед студентами, честное слово… Укалаевское общество изначально делится на кланы, каждый укалай идентифицирует себя прежде всего как члена одного клана – не как независимую личность, сказки об индивидуальных свободах и правах можете забыть… Любой укалай живет в изначальном жестоком мире, его судьба определяется еще до рождения – и глупо спорить с судьбой. Родственные связи крепки, вопросы брака, рождения и смерти не лишены сакральной оболочки – это не только биологические или общественные акты, жизнь человека связана с вечностью. Община жестко контролирует своих членов – не просто подавляет инакомыслие, но охраняет общий одухотворенный мир. Не все так просто. И если здесь вы встретитесь с инакомыслящим (а может, вам повезет?), то и он будет считать себя осколком чего-то общего, а не современным индивидом, который после всех этапов эмансипации ставит себя вровень с общим миропорядком (эти хваленые индивидуумы как раз никогда вровень не стояли – кишка у них тонка)… Елена – Ох, ох… Вадим – Ладно, размахнулся я. Известны укалаевские кланы – Сульиты, Вроя, Лешути, Худопеи, Бесур. К кому же вам обратиться, Лена?.. Нет, следуя логике – к самым влиятельным укалаям – к Сульитам. Сульиты – жрецы в здешнем тоне – то есть ПУОРЫ. Династия жрецов – это Селзены. Гм… Нет, к Селзенам не стоит… Есть очень интересный клан – Худопеи. И интересен он больше всего потому, что история и все течение событий оказались к Худопеями наиболее несправедливы. В конечном счете, каждый укалаевский клан имеет то, что заслужил – даже Вроя заслужили свою судьбу. Послушайте, Вроя были кровожадными дикарями – почитайте в музее документы из архива Симеона Седона, там про Вроя сказано: с виду низенькие, приземистые, первые Вроя были рудокопами, рост им не требовался – уродливые карлики как из страшилки – черные свирепые глазки, выдающиеся носы, скошенные лбы, жесткие черные волосы как проволока – внешность Вроя отталкивала. Но силищей обладали неимоверной. Не зря в своих преданьях русские наделяли всякую лесную нечисть внешностью укалаев – основания были! Вероломством, жестокостью и душегубством отметились как раз Вроя – они составили среди укалаев ядро непримиримых, вступивших в борьбу с русскими. Вроя являлись врагом, которого нельзя подкупить, улестить, обмануть, очаровать, приручить – можно было только уничтожить. Да, да, для русских вопрос стоял ребром. Конечно, Вроя – нисколько не Шамоки, и все же, все же… Худопеи – совершенно другие, среди укалаевских кланов обособились. У Худопеев современный ум, хорошо организованное мышление – не знаю, это дар богов или результат естественного отбора – и еще интересней, что они, Худопеи, такими умниками были всегда. Если бы история пошла по-другому пути – если бы у укалаев очутилось в запасе еще несколько сотен лет, чтобы сформировать свою государственность и все, что к ней прилагается – менталитет, иерархию, религию… У них, кстати, еще силен пантеизм, но элементы единобожия уже появились – на эту роль, безусловно, претендовал Дир… Итак, к времени появления русских укалаи переживали активную фазу самоидентификации – они контролировали свой тон, не позволяли никому вмешиваться в внутренние дела и вели внятную политику по отношению к соседям. На данной территории укалаи конкурентов не имели. Что из этого получилось бы впоследствии – никто не скажет. Но пришли русские и все решили по-иному. Теперь про наших Худопеев… А что Худопеи? Как раз на плечи Худопеев легла особая ответственность в этом историческом процессе. Пока Сульиты занимались мистическим поисками, совершали ритуалы у Собачьего камня, пока Лешути шастали по Ялковском лесу и даже проникали в Оял, пока воинственные Вроя прислушивались только к своим жестоким инстинктам и ввязывались в заварушки с соседями, пока Шамоки окончательно не превратились в то.., во что они превратились окончательно – простите за эвфемизм. Пока Бесуры как обыкновенный плебс, а проще говоря, основное людское стадо, жили, когда за них все решали Сульиты, Вроя или Худопеи – да, да, Худопеи! – пока жизнь в тоне текла своим чередом, и казалось, что ничего не изменится и еще миллион лет в запасе… Именно Худопеи могли оседлать историю. Худопеи не были священнослужителями, воинами, творцами и пр. – в укалаевском обществе представители Худопеев исполняли административные функции; они занимались материальной основой укалаевского странного бытия – и занимались вполне успешно. Укалаевская община разрасталась, уклад жизни совершенствовался – это, конечно, был не город-государство – укалаи распределялись по всей территории, но элита, по нашим сведениям, контролировала своих членов довольно жестко. Все поселения, открытые археологами, содержали черты единообразия – строились по изначальному общему правилу, несли на себе отпечаток общей культуры – как люди жили, каким богам молились, какие предметы помещали в своих домах, как хоронили умерших… Это уже без сомнения был единый народ. И все необходимое для формирования своей государственности он уже имел: обеспечивал себя – свое существование и собственное воспроизводство; контролировал свою территорию, противопоставлял себя соседям – то есть, укалаи не просто пассивно жили и благодарили судьбу и Дира за это, они пытались организовать свою жизнь. Община оказалась способна внутри себя диктовать правила, выбирать некие ориентиры для общего развития и накапливать общие ресурсы под это – люди были объединены жестким духом коллективизма и прекрасно понимали, что иначе им не выжить. На отдельном историческом этапе у них возник даже административный центр – наиболее крупное поселение к северу от Укалаева, на месте Усневки. Там, очевидно, жила элита, верхушка самых влиятельных кланов – Сульитов, Вроя, Худопеев, там же была организована примитивная администрация и построены большие складские помещения – для хранения общих запасов и ценностей, там обнаружили много остатков оружия бронзового века… Таким образом, укалаевское хозяйство росло, усложнялось – потребовались умелые распорядители. Ими стали Худопеи. По крайней мере, такую теорию создал мой отец – Конрад Иванович Слепушкин. Он это утверждал – а может, ему хотелось, чтобы все укладывалось в его теорию. Слишком уж идеальными у него получались Худопеи – сомнительно это… До определенного момента Худопеи выступали конкурентами Сульитов за влияние и власть среди укалаев – и Худопеи располагали реальным шансом победить… Действительно, фактического материала очень мало – древние поселения давно исчезли, растворились в укалаевской земле – это буквально, да никто и не искал. Нынешний Укалаев – это, естественно, русский город, и он никогда не испытывал трепета к древним артефактам – и к древней истории. Все в прошлом. Теперь кратко скажу по итогам – на данном этапе, в сложившемся круге Билима, укалаевская община сохранилась в достаточно обособленном виде, сами члены общины – и прежде всего ее элита, Сульиты – предпринимают усилия сохранить такое положение. Сульитам хватило интеллектуальной зрелости, политического искусства, чтобы уберечь свой непререкаемый авторитет среди Бесур, рядовые укалаи не оспаривают статус Сульитов – никто не оспаривает, даже Худопеи. Мне, по крайней мере, неизвестны факты открытого неповиновения в нынешнее время. Внутренние дела общины решаются без привлечения чужаков. Разумеется, Котуть – это не резервация. Непреодолимой стены между поселком и городом нет, хотя нельзя отрицать стойкого предубеждения горожан к укалаям. Наиболее сильно неприятие, как ни странно, среди старожилов – очевидно, жители Межуя накопили исторические аргументы для оправдания своей позиции. И характерно, что ни та, ни другая сторона – Межуй и Котуть – не выносят собственные мысли на общее обозрение. Сложный противоречивый клубок взаимоотношений существует уже три столетия и не стремится к разрешению… Уфф, лекция закончена! Елена – Большое спасибо, профессор! Из ваших слов я поняла, что без согласия этих… Сульитов, да? никто в поселке не станет со мной разговаривать? И что мне делать? Вадим – Никто? Наверное, да… Впрочем, есть один человек из клана Бесур – его зовут Жирик. Считается местным интеллектуалом – да, и такое возможно. Но вот что я скажу – не требуется слишком многого, чтобы прослыть интеллектуалом в Котуте… Жирик внешне не похож на укалаевских сородичей, среди них он смотрится словно гадкий утенок – гораздо выше ростом, шире в плечах, сложен соразмернее и поплотней, да что там – у Жирика широкое лицо, выпуклый лоб, кудрявая шевелюра, а укалаи обыкновенно маленькие, желтые, гримасничающие… Жирик пошел не в мать, а в отца, отец же у него был русским – он сам это сообщает при случае. Скорее всего, отец поучаствовал в воспитании сына – Жирик начитан, у него в голове знания из различных областей, но знания часто весьма поверхностные, непротиворечивые, бессистемные – это как пыльный чердак, куда много чего напихали. Любимое занятие Жирика – чтение – он читает без разбору – литературных классиков, газетные передовицы, медицинские брошюры, труды Маркса и Ленина, астрологические прогнозы, фантастику – он всеяден. Однако общаться с Жириком интересно – говорит он складно, жестикуляция плавная, незлобливый нрав, всегда улыбается и глаза у него широкого разреза, совершенно не укалаевские… Елена – С ним, что ли, поговорить? Вадим – Жирик может говорить долго на разные темы – о погоде и здоровье, об истории, современных нравах и чувствах, достижениях науки, и особенно о политике – любой вопрос, которого вы коснетесь, найдет у него живой отклик. Он, конечно, не болотуш, но природный фонщик – легко подстраивается под собеседника и зеркалит его мысли, настроения – с собеседником мир, любовь и дружба… В связи с чем возникает вопрос, как Жирика угораздило в молодости пострадать за политику – нет, диссидентом он никогда не был – бог с вами, мы же на Урале живем! И отсиживал Жирик не в тюрьме или в колонии – лечился он в психушке в Ватеве. Нашли кого лечить от душевного расстройства – укалая! по аналогии с пословицей – он не ругается матом, он на нем разговаривает… Вот Жирика подлечили и выпустили – и зачем все это было? Мой отец беседовал с ним часами – Жирик абсолютно бесконфликтен. Он не откажется с вами поговорить, вы даже будете рады его приветливости, но через некоторое время общения вы вдруг убедитесь, что не узнали ничего нового – Жирик просто транслирует вашу же информацию… Елена – Значит, с Жириком не стоит связываться, я вас правильно поняла? Вадим – Не совсем. С Жирика следует начинать. Должен же кто-то вас привести в поселок – и вы ведь собираетесь задавать вопросы? Тогда лучше вас приведу не я… Елена – О Боже, какой политес в высшем обществе! Нужно, чтобы вас рекомендовали – иначе никак. Вадим – Ну, прямой путь – идти к Сульитам, и сразу с порога в лоб… Елена – К кому именно из Сульитов? Вадим – К Селзенам. Сейчас среди них наиболее влиятелен Петр Сулитов – его укалаевское прозвище Мерет – здесь я вряд ли чем-то помогу. Личность таинственная, я так с ним не разобрался – мой отец тоже – однако кем бы ни хотел казаться Мерет, за внешним впечатлением скрывается отнюдь не наивный дикарь. Сколько Мерету лет – не отвечу достоверно; он женат на двоюродной сестре Дияр, у них единственный ребенок. Сам Мерет очень худой, нервный, небрежный, при ходьбе сутулится, и в волосах уже ранняя седина – виски тронуты, на левой щеке у него разрез – аккуратная зажившая красная полоска – результат скарификации, у всех Сульитов и аюнов такое же… У него острые и твердые черты лица и европейский разрез глаз – тем Селзены отличаются от прочих укалаев. Все как на духу про Мерета – характер нордический, стойкий, беспощаден к врагам рейха, безукоризненно выполняет свой долг… Одет он бедно, при посторонних держится нарочито пришибленно – а вы будете посторонней. И как вам подступиться к Мерету, Лена? не знаю, что посоветовать… Елена – Ладно, и здесь глухо… Вадим – Очень верно. Мерет с вами даже словом не перекинется. А никто из укалаев без согласия Мерета тоже к вам не подойдет. Положение у вас, Леночка, патовое. Если только… Елена – Если что? Вадим – Думаю, отыщется лазеечка. Среди укалаевского народа, над которым Мерет властен, есть у него любимчик – молодой парень из Лешути, лучший в Котуте резчик по оялу – зовут Иван Лешик. Парень и впрямь очень талантливый, вспыльчивый, с самолюбием и упрямством, и обликом своим тоже не подкачал. Вообще, среди укалаев Лешути самые видные – выше всех ростом, статные, кожа розовая, волосы кудрявые и не черные, среди Лешути попадаются даже веснушчатые и с рыжими ресницами… Парни Лешути – молодцы, и девчонки самые красивые в поселке. Лешути – если не знаешь – можно и за русских принять. Нрав у них тоже удачный – незлобливые, открытые, в чем-то наивные по-детски – они и есть взрослые дети… А этот Иван Лешик – подлинный самородок, у него и в родне все работали по оялу; парню учиться нужно – ему прямая дорога в скульпторы или художники. Мой отец хранил одну его деревянную фигурку – хрупкая девушка присела и закуталась в длинные волосы как в плащ – вот работа мастера! как он вырезал между прядями волос острые лопатки, изгиб позвоночника и самые мелкие детальки – девичьи пальчики; отец говорил, что это изображение Нити… Поскольку природа для него не поскупилась, да и Мерет ценит талант – Иван Лешик позволяет себе гораздо больше, чем прочие укалаи. Натура у художника тонкая, чувствительная – вот вы, Леночка, ему непременно понравитесь – ваши золотые волосы, светлые глаза для укалаев удивительны. Вам и карты в руки… Елена – Вы что, предлагаете мне охмурять ваших поселковских аборигенов? А вы ведь, Вадим, назывались другом Игоря! Вадим – Фу, ну почему сразу охмурять?! Хотя я не настаиваю – можно и другое попробовать – убить время на пустой треп с Жириком или начать ломиться в запертую дверь к Мерету – да у нас масса вариантов!! 3.6 Поселок Котуть. Валька Жердыкин и Петр Седлов. Валька – Что, кулак ободран? Саднит? Седло – Заживет, что с ним сделается… Хорошо мы вчера в Катеринке поразмялись. Если бы не охранники из ресторана – накинулись толпой, против них не попрешь. И ты, Вальша как всегда сбежал первым. Но этого типа, на которого Ануська показала, я приложил-таки… Валька – Ага, молодец, Седло. Кулаки у тебя чугунные. Ты же ему всю рожу изукрасил. Седло – Ладно, это я еще не сильно… Валька – Он, если что, мент… Седло – Мент? Правда? Вот черт! Да я же не сильно – говорил ведь… Валька – Совсем не сильно, я подтверждаю. Мент что – не человек? К девчонкам нашим лез? Сам нарывался? Вот и получил! Седло – Что теперь будет? Валька – Ну, не могу знать, сколько сейчас за драку дают – да еще с ментом… Не трясись ты – не расстреляют. Седло – Хорошо шутки шутить! Опять ты меня подставил. Сам кричал – вдарь ему… Вот я… Валька – И вдарил. Нет, а че? правильно. Я, например, нисколько не жалею. И если будут выяснять, я выложу как на духу… Седло – Спасибо, друг… За подстрекательство больший срок дают… Валька – Подстрекательство?! Ты о чем? Седло – Ни о чем… К Лешикам опять гости. Двое – один музейщик и с ним краля – рыжая, холеная, мягкая такая кошка. Иван не упустит. Валька – Где? Ах, это… Интересно, что им понадобилось… Начнут, как водится, умные разговоры, затем оханье и аханье над Лешиковскими фигурками, а потом… Интересно, как скоро с этой кралей Иван окажется под одеялом? Седло – А ты время засеки. Свербит тебя, что ли? Валька – Ничего не свербит. Даже противно – все они одинаковы! И не заблуждайся – твоя Наташка не лучше. Муха пока не знает, а когда про тебя и сестру узнает… Ха, пусть он про Деду свою узнает – он воображает, что она не такая же мохнатка Лешути! Точно такая же! Седло – Прикуси язык! И насчет Наташки, и Деды – язык у тебя метет… Зачем звал, Вальша? Просто потрепаться? Валька – Звал – значит, очень нужно. И трепаться потом будем. Делом нужно заниматься. Седло – Это каким еще делом? На тебя посмотреть – желтый весь, и трясешься – делом занялся? с утра харзу жевал? или собираешься только? Ты харзой вместо еды питаешься? Как кащей стал – кости выпирают… Вальша, имей каплю разума – договаривались ведь за деньги толкать, но ты каждый раз себе забираешь пару колобушек. Не боишься? Как твой компаньон отнесется? Доволен? Валька – Наср… ть на него! Дураков нет! Мы, значит, стараемся, рискуем, если нас застукают – у Мухи вон чутье ищейки. Седло – Если ты Мухи как огня боишься, то зачем внимание привлекаешь? Новые шмотки тебе для чего? джинсы модные, кроссовки, курево. Ты богатея из себя корчишь? У Ануси денег поболе твоего – точно! но она по-прежнему ходит в красной кофте и стоптанной обувке. А ты пока что в деле на подхвате, и твой компаньон (про него говорить не хочешь!) сегодня тебя позвал и денег тебе подкинул, а завтра других позовет – вот ты и в пролете. Деньги же ты успел растрясти – на глупости разные. Ты, друг, не только глупый, но и жадный – как дурак из сказки, что зайца не убил, но уже представил, каким богатым будет. Теперь ты собрался считать деньги в чужих карманах? Тебе достанется, что ли? Валька – По справедливости распределять надо. Мы харзу достаем, на себе тащим, а денежки чужой дядя складывает к себе в карман? Седло – Кто же у тебя, грязного укалая, не побрезгует товар брать? особенно, если увидит, что ты его под рубахой прячешь. И не выглядишь ты довольным человеком – злой, зеленый, полудохлый… Валька – Я что, не человек? Седло – Повторю – грязная и немытая ты сволочь! Если эдаким способом харзу предлагать – дешевле грязи будет. Любой товар нужно упаковать и ленточкой перевязать. Твой же компаньон не дурной – траву в Катеринке богатеньким суют за большущие деньги, и еще много колобушек в Устан отвезли. Выручка должна быть, не сомневайся! И нам отстегнут. Валька – Да если посчитать там все – нам и сотой доли не достанется – швырнут крохи как нищим. А сами наживутся… Седло – Опять взялся нытьем доводить. Все тебе крохи кидают – Ануська или компаньон твой, жлобина… Валька – Точно. В субботу отнес товар в Катеринку одному москвичу – он толстенную пачку денег вытащил, я своими глазами видел… Живет в шикарной обстановке. Мицкисы гостиницу отделали как для бар навроде Седонов – диваны, зеркала, ковры, паркет – зажрались, сволочи! А этот москвич маленький, плюгавенький, штаны в обтяжку, пи… с! Весь номер бабскими платьями увешан, коробками уставлен… То ли художник, то ли артист. Откуда у него деньги? Почему у него, а не у меня? Седло – Решил стать барыгой – все себе загребать? Валька – Че зубы скалишь? Смешно? Тебя, между прочим, тоже грабят… Несправедливо это!.. Ах, понимаю я, что рылом не вышел – укалай, дикарь, отброс… У другого покупателя харзу возьмут, а у меня – побрезгуют… Опять же тип в Катеринке взял – видно, не терпелось… А так, да – дальше порога не пустил. Седло – Вот. Че ты тогда лезешь? Денег тебе мало? Валька – Каких денег? Сколько там было? Седло – Немало. Ты еще мне мою долю не вернул. Когда рассчитаешься? Валька – Скоро. Все получишь. Точно как в аптеке. Седло – Не верю, Вальша, юлишь ты больно. И правду не говоришь. Жалуешься, что деньги нужны и у всех просить готов – вон и у Ануси… Опять во что вляпался? Валька – Отвяжись. Я сказал – получишь! Седло – Ну, ладно, я не гордый – подожду… Хотя ждать-то тоже… Вальша, муторно мне от всего этого. За наши колобушки – статья реально. Валька – Иногда у тебя котелок варит, Седло. Осторожней надо действовать. История с харзой в тайне долго не продержится – выплывет наружу. А если харза, то первыми трясти будут кого? правильно, укалаев! Где же ее взять, если не в Котуте? Седло – Тут гадать не нужно – сцапать тебя, рубаху задрать и проверить – вот он готов, преступник-то! Валька – Компаньон тоже советовал не светиться, найти помощника – козла отпущения. Пусть лучше городской парень харзу таскает – его не сразу заподозришь… А мы – в сторонке. Седло – Нашел кого? Валька – Конечно. Отомай придет, я ему намекнул. Седло – Че? Этот озабоченный лось? Зачем с ним связываться? Валька – А ты можешь предложить другого? Давай, я слушаю. Можно пригласить отличника, Диму Шутина, гордость школы? Он денежки любит, но скрывает. Или дочку Коренева, козу рыжую? А еще лучше – Седоновских отпрысков? Прикроемся ими. Седло – Да ну его! Если Отомай раньше не был идиотом, то теперь стал, свихнулся он на девчонках. Прыщавый жирдяй с потными руками, шуточки откалывает с задиранием подолов, в раздевалку подглядывает. Ему в классе две цыпки нравятся – дочка главного мента Юлька и Ануся. Ну, за единственную дочь мент оторвет ему все, что свисает. Ануське плевать – она деньги затребовала… Отомай вертится на раскаленной сковородке – ему ой как хочется, а ни одна девчонка не дает. Остается только сопли жевать. Валька – Не страшно. Я вдолбил ему в головенку, что все покупается. Приходи в Кутуевский парк под вечер, выкладывай башли и выбирай любую кралю на свой вкус – просто и без всякого ломания. У Отомая аж сопли потекли… Вот и поводим на его же соплях – пусть старается… Седло – Вальша, хитрить-то ты умеешь, но почему-то себя всегда обхитришь… Валька – Че не так? Ты же согласен, что харза – это временно. Да и компаньон наш – того, скользкий какой-то, ничего внятного не обещал. Насколько я понял, он решил попробовать с харзой и посмотреть, какая выгода – в любом случае, нам в твердой доле не быть. Для него мы – грязные дикари. А теперь прикинь, что случится, когда в Котуте узнают про наше участие – если узнает Мерет? я даже думать не хочу, у меня холод по позвоночнику спускается… Седло – Верно. То, как тебя отец бил – тебе шуткой покажется… Выходит, что если узнают, придется все бросить и бежать без оглядки. Валька – Ну и ладно! Мир велик – найдем, где прислониться помимо Котутя. Укалай Цуев вон за Провалом побывал – и не в одной северной колонии. Уцелел. Седло – Ага. Был гол как сокол – и таким остался. Когда приспичило ему, дунул с Сиверы. Здесь никому не нужен, а там и подавно. Валька – Да что ты меня пугаешь! Мы ничего не теряем. Вернее, теряем свою жалкую нищую жизнь. Мне не жалко, а тебе? Седло – Ты в своем уме, Вальша? Замечаю я, что заговариваешься – совсем плох стал? Опять папаша кулаком приложил? Ты никак очухаться не можешь? Куда ты пойдешь? Чего ты добудешь? Тебя же плевком перешибить запросто. Валька – Не боись, не такой я хлипкий – еще на что-то сгожусь. Седло – Больной. Совсем больной. Ты сумасшедший, понял? От бабки своей, Жердычихи, не отличаешься. Тоже безумные речи бормочешь. Что ты там бормочешь? Валька – Говорю, что нужно серьезное дело начинать. От харзы серьезных прибытков не жди – ну и побоку харзу! Пусть тот хитрец изловчится за всех – и харзу пусть потаскает, прячет на себе и холодным потом обливается, пусть рискнет – посмотрим, какой он умный и смелый. Решил устроить у нас в Котуте денежное предприятие – прибрать к рукам все, что для продажи годится – харзу, поделки Лешиковские, старину из дедовских сундуков, амулеты всякие, маски, страшные сказки про тон – даже Жирика сюда притянул – тот дурачок не догадывается, что на его кривляние билетики продают и дорого просят. Укалаи пусть дуриком на этого ловкача поработают! Прям как все складывается! Только нам-то… Седло – Привыкай. Тебя, укалая, использовали – радуйся, что не совсем бесплатно. Так всегда было. Валька – Не хочу я, чтобы меня использовали. Я не девка, чтобы всегда внизу быть. Хочу наоборот – самому выбирать и решать. Седло – Опаньки! Что делать будем? На дорогу пойдем с дубиной? Дорога отсюда – от Котутя до города – по ночам пустая стоит, укалаи ходить боятся, ранек избегают, а прочие на машинах разъезжают и перед местным сбродом не тормозят. Валька – Пусть нас сбродом обзывают, пусть! Конечно, крутыми мы враз не сделаемся – для того денег много нужно. Мы не начальство – укалаи всегда в последней дыре сидели; и мы не торгаши как Мицкисы, к примеру. Да и не хочу я торгашем быть – не мое это. Здесь наглухо закрыто. Но гробить свою жизнь в Котуте я тоже не собираюсь. Надо с чего-то начинать. Седло – Так с чего же?!! Валька – Правило простое – если уж продаваться, то задорого. И лучше за один раз. Седло – Блин, ты голова! Это как же – за один раз и куча деньжищ?? Валька – А ты послушай. Надо найти то, за что согласны бабки выложить – быстро и просто. Ну, что богатеи самолично делать не хотят. Ну, сообрази. Они же все друг с другом в контрах – каждый ждет, что другой или споткнется или даже совсем скопытится. И мы можем помочь в том… Седло – Это как? Предлагаешь за деньги людей… того… Валька – Дурак ты, Седло – за деньги? – за очень большие деньги! А че? Жирик рассказывал, что в газетах пишут – вон банкиров в Москве отстреливают как диких кабанов – дня не проходит, чтобы нового жмурика не появилось. Выходит, доходное ремесло – и словечко для него придумали – киллер. Там, где деньги бешеные, и люди голову потеряли, и мы себе кусок урвем. Седло – Нет, ты… погоди… Да как же ты киллером станешь, если ты ни разу не стрелял, да у тебя даже оружия не было? Валька – А необязательно стрелять – любой способ годится. Можно и просто кирпичом по голове шмякнуть, можно столкнуть вниз, можно в драке будто ненароком – да мало ли что можно. Седло – Умник, где у нас в Укалаеве богатые заказчики сидят, чтобы заплатить? И где по улицам бродят запросто эти, кого ты собрался… ну, понятно… Фу, ничего не понятно! Валька – Конечно, не у нас, в Укалаеве – надо в большой город ехать, где миллионеров как грязи – в Москву или хотя бы в Устан. Седло – А для начала как ты надумал искать тех, кто платить согласен? Объявление подашь в Светозару – дескать, предлагаю себя в киллеры? На улице будешь подходить и спрашивать – желаете кого-нибудь кончить? а вот мы готовы по дешевке… Валька – Деревенщина, родился в Котуте в бараке – здесь и помрешь. Одна у тебя мечта – Наташку заполучить и дальше по порядку – дети, свары, грязь, нищета, безысходность… Ну и подыхай, дурило. Седло – Я не дурило! Обижаешь. Я тоже хочу… много чего хочу. Только вот в толк не возьму, как ты все это проворачивать станешь. Валька – Понятно, что начинать надо с малого. То есть, надо сначала киллерами стать. А то когда заказ получишь, вдруг слабину дашь – ну, не сможешь человека кончить – коленки там задрожат или в обморок грохнешься. Если тебя вырвет, Седло? Седло – Не рвало никогда, а тут вдруг сразу, да? И коленки у меня не слабые. Не пугай! Ты лучше скажи – сколько за один раз можно срубить? Валька – Бывает такой раз, что тебе на всю жизнь хватит – и Наташке твоей. Седло – Хорошо. Ладно. Давай попробуем. А как? Валька – Заладил – как да как? – никак!.. Куда ты без меня, Седло, а? Можно сперва попроще – за плату побить кого или покалечить. И плату небольшую. Например, возле школы Вагиз шашлыком и шаурмой в палатке торгует – жаловался на соседа – тот с пельменями Вагиза задавил, и будто бы в пельмени не хорошее мясо кладет, а собачатину. Вагиз пробовал Муху на него натравить, деньги давал – Муха взял и приходил разбираться, но второй – сосед, то есть – тоже денег дал, и Муха опять взял. Теперь оба ненавидят друг друга – глотки готовы разорвать. Можно за плату палатку поджечь – дело-то плевое. Седло – Знаю я Вагиза, он жлоб и сквалыга – это он для шашлыков собачатину жарит, а не сосед – из-за Вагиза, наверное, собаки и пропадают. Ты с Вагиза денег стрясешь немного – и потом до конца жизни он будет клянчить – то ему сделай и это… Давай лучше подстережем тех, кто к твоей бабке ездит – они все при деньгах, бедняки к Жердычихе не пойдут – очень жадная у тебя бабка. Валька – Вот и нет. Ты не понимаешь. Всякие приходят – случается, прибежит растрепанная дурында с последним колечком, чтобы мужика своего вернуть – такого долбодона лучше не возвращать и приплатить даже, чтобы точно не вернулся. Или две девчонки из-за парня спорят – так смешно, что обе по отдельности к моей бабке в дверь скребутся… Конечно, и богатые есть – недавно жена директора УМЗ пожаловала. Да что там, все в поселке знают, что Федоров загулял; свояченица Мерета, Катя Келео, в заводоуправлении полы моет – больше по вечерам, а юбка у нее короткая, едва колени прикрывает – теперь будто бы они уже моют вместе. А жене, конечно, про совещания врет… Седло – Сколько директорша заплатила твоей бабке? Валька – Много будешь знать… Седло – Поглядеть бы… Валька – На коленки своей Наташки гляди. Но бабу Федорова я бы не трогал —толкнешь ты ее – да через полчаса милиция набежит, Котуть перетрясут, никому здесь не понравится – и нас быстренько сцапают, свои же поселковские пальцем ткнут… Вообще, с бабами связываться – они же визжат, как резаные – ты у Ваньки Лешика спроси… Нет, это не подходит. Седло – Здесь у нас богатеев мало – все они наперечет. Валька – Я сейчас подумал. Наверное, лучше в Укалаеве нанимателей не искать. Лучше тихо попробовать… Седло – Чего? Валька – Давай попробуем отколотить кого-нибудь – чтобы посильней или даже до смерти. А че? Кулаки у тебя чугунные – вдаришь и все. Менту тому в Катеринке еще повезло – он просто не понимает. Седло – Ага, опять меня выставляешь вперед – сам отсидеться норовишь? Валька – Что ты, на полном серьезе. Надо выбрать кого-нибудь, с кем хлопот поменьше – хлюпика или забулдыгу, которого пожалеть некому, хотя бы и укалая. И все сделать в темном месте, тихо, без свидетелей. Котуть подойдет. Сюда милиция не приезжает. Седло – Как бить будем? Кулаки у меня свои, не казенные. Валька – Камень возьмешь или можно ремень на шею накинуть. Седло – Я душить не стану – противно. Валька – Если человек пьяный – он не почувствует ничего, и ему больно не будет. Скажут – во сне умер или в запое. Никто проверять причину не станет. Боишься? Седло – А ты нет? Зачем тогда меня убеждаешь? Пошел бы один. Валька – Для того и говорю, что попробовать нужно, затем уверенность появится. Ну, пойдем, что ли? Седло – Куда? Прямо сейчас? Валька – Нет, подождем годик – другой, пока ты вырастешь и сопли подберешь. Седло – Странно все-таки. Пойдем. Валька – Уговор – баб не выбирать, богатых тоже – выпивоху какого-нибудь сперва… Седло – Чего проще с выпивохой – у нас в поселке в любую сторону пойдешь, днем или ночью – непременно наткнешься на Степанку Блевулю. Он везде дрыхнет – под забором, на скамейке, прямо на земле – ему без разницы где, про постель он уже позабыл. Все время дрыхнет, что даже интересно – он когда-нибудь просыпается, хотя бы для того, чтобы выпить? непонятно. Степанка просто всегда спьяну спит, не просыхает. Сейчас пойдем – и сразу наткнемся. Его пинаешь, а он лежит себе, стонет, бормочет невнятно. На него никто внимания не обращает – словно камень лежит. Валька – Предлагаешь его? Седло – Нет, что ты. Степанка безобиден. Пусть спит. Валька – Чего же ему просто спать, без пользы какой? Седло – Какая же польза будет для Степанки, если ты его придушишь? И сил у тебя не хватит взрослого мужчину придушить – ты своими пальцами шею не обхватишь. Валька – Тьфу, почему я? Седло – А я, что ли? Ты придумал – ты и пример покажи. Я, так и быть, покараулю. Валька – Я тебя в караульщики не звал! Седло – Да помню я – в киллеры. Давай делай, Вальша, не трясись и не увиливай. Валька – Идиот!!! 3.7 Поселок Котуть. Жители и гости Котутя: Валька Жердыкин и Петр Седлов. Вадим Слепушкин и его подруга Эра Шенова Диана Карманова и Ванда Ходько. Венера Седон, Татьяна Иосифовна Кутуева и ее соседка Светлана Аркадьевна Полетаева. Валька – Ой-е-е-е!.. Чуть не переехали. Да не стой истуканом – помоги подняться. Руку!.. Гоняют как сумасшедшие – шпарят без оглядки. Здесь не автобан… Седло – У нас в поселке ни одного фонаря не горит. И никогда не горело… Разве в темноте что разглядишь? Валька – Гвоздей насыпать – догоняются! Знаю я их – это же серебристая иномарка недавнего Ануськиного клиента. Наверное, хорошо его обслужили, раз он снова пожаловал. Зачастили гости… Седло – Не-а, это не к Анусе – это они по улице до дома Жирика – туда, не иначе. Валька – А че, там сегодня сходка? Х..ва туча народу? Опять не протолкнуться? Что у нас в поселке творится? Седло – Ничего. Ты харзу толкаешь, пока не поймали. Жирик вон тоже деньги загребает – дураков стрижет – их гораздо больше, чем харзы… Анерай опаньлай, что если мы не с того начинаем, Вальша? Ты не перемудрил с киллерством своим? Чего мы здесь найдем? или кого? Валька – Не перемудрил нисколько. Уже решили ведь… Смотри – там он лежит. Седло – Где? Кто? Валька – Там в кустах темнеет – развалился, сволочь. Седло – Не ругайся. Степанка тебе ничего плохого не сделал. Валька – Но мы-то собираемся сделать – еще как собираемся… Осторожно, не шуми. Седло – Один черт, его теперь даже медведь не разбудит. Валька – А ты и сам как медведь – треск такой… Седло – Я не виноват, что он в заросли полез. Ой, крапива! Обожгла… Валька – Да плевать! Кожа у тебя толстая… Ну и как будем? Можно палкой стукнуть или камнем. Или совсем для надежности – ножом. У тебя есть нож, Седло? Седло – Нет. Откуда? Валька – Какой же ты тогда киллер? Пугало огородное! Седло – У меня и пистолета никогда не было. Валька – Если здесь стрельнуть, то народ переполошится, прибежит – оно нам надо?. Седло – В больших городах стреляют – ты же рассказывал. Валька – Это же издалека – с чердака из снайперской винтовки прямо в лоб. Высший класс! Седло – Такая винтовка деньжищ стоит… Ты чего делаешь, Вальша? Обнюхиваешь его? Валька – Примеряюсь я – куда лучше садануть – в висок или в лоб? как считаешь? и отойти, наверное, надо – если кровь брызнет, запачкаемся. У меня джинсы новые. Седло – Куда? Кровь? Кончай, Вальша! Ну, в смысле – не трогай его. Валька – Заткнись, губошлеп. Слабо? Седло – Степанка – нормальный мужик, не жмотистый. Помнишь, Вальша, если у него деньги были – он нам покупал казинаки, рожки или газводу и однажды даже угостил соленой рыбой. Пиво тоже давал отхлебнуть. Валька – Не ври, у него никогда денег не было! Седло – Ну, и не было. А если б были деньги – купил бы! Не трогай – смотри, как он спит – улыбается во сне. Фу, зубы у него черные и слюна пузырится… Валька – С кем я связался? Ты еще ему соску принеси – пусть во сне почмокает. Я спрашиваю – будешь? Седло – А? Не буду! Валька – Ну и черт с тобой. Пойдем кого-нибудь еще поищем – кто, по крайней мере, не пьяный и не спит, не воняет и зубы у него белые – сразу нам все дело облегчит… Стой! Не двигайся… Седло -??? Валька – Заметил? Движение и хруст веток? Это не человек – да кто в такое время по пустой дороге ходит? И это не собака – точно не собака. Седло – Похоже на то. Тень здоровая, и собака так не движется… Валька – Страху натерпеться… Зажигалка есть? Седло! Ты ведь куришь. Седло – Обронил где-то… Валька – Дурак, если ты обронил бы ее возле трупа, нас быстро бы повязали… Вот так запросто попадешься! Седло – Не трухай, может, и не обронил. Валька – Пойдем отсюда, а то у меня поджилки трясутся… Неизвестно кто там в кустах… Седло – Нервный ты… Ай! Осторожней – опять несутся! Фарами ослепят – и в лепешку! Кто это? Валька – Известно кто. Седоновская родственница – дочка нашей бывшей школьной директорши, к полюбовничку покатила. Ее машина – красная девятка. Она сама и рулит – Венера-то. Баба за рулем! Ты лучше оглядывайся – не то зацепит. Седло – Точно скоростная трасса! Вот. Заляжем на обочине, как заправские киллеры. И из винтовки – бах!! Валька – Снова идиот! Не ори! Сейчас толпа к Жирику припрется – на его кривляния посмотреть. Пойдем отсюда! Вадим – Так, так. Все готово? Скоро гости съедутся. Шенова – Вроде да. Я еще раз проверила. Вадим – Да не вроде! Не вроде! Дорогая, прошу тебя, делай так, как мы решили. Тут важно с первых шагов произвести нужное впечатление – нет ничего важнее. Никакой навязчивости, суетливости пальцев и бегающих глазок… Ты должна быть спокойна, корректна и лично не заинтересована; сразу подчеркни свой подход ученого. Сама деньги не бери, бредятину поселковского оракула не истолковывай – отодвигай, отодвигай это от себя… Помни, наша аудитория – современные осведомленные люди – не дряхлые бабки и не старожилы с Межуя… У нас все как в хорошем предприятии – этот укалай поставляет товар, ты перевязываешь красивой ленточкой, а я обеспечиваю рекламу. Собственно, на сегодняшний вечер клиентов я уже обеспечил. Шенова – Не переживай, Вадим, я уверена, что все получится. Тема сейчас модная – и в газетах, и на телевидении. Чего там, мой брат тоже шепнет клиентуре в своем салоне в Устане – народ привлечем. Вадим – Дальше должно быть больше. Салон – это хорошо, но недостаточно. К тому же, твой брат еще не раскрутился – его мало кто знает. Нельзя стоять и ждать. Я привез областную журналистку – она заинтересована написать статейку. Так что не удивляйся присутствию прессы. Шенова – Не поняла, где же твоя журналистка? Ты ее куда привез? Высадил где? Скоро стемнеет, она ничего не найдет в Котуте – здесь же один барак не отличишь от другого. Вадим – Так получилось. Она хотела окунуться в укалаевскую экзотику – наверное, в Устане экстрима не хватало. Приехала к жениху, Игорю Бикташеву. Шенова – Ах, это Ленка Федорова? Меня с ней знакомили еще во время учебы в УсГУ. С тех пор не доводилось видеть… Что же она заскучала – все своего суженого ждет? А суженый не торопится. Между тем, жизнь мелькает среди ярких огней, все устанские салоны, бутики и кабаки исхожены, тамошняя тусовка обрыдла, молодость постепенно отцветает, и даже ее близкая подружка Жанка замуж выскочила – слышала я… Короче, девочка Леночка созрела. Вадим – Змея ты, Эрка. Шенова – Да вот еще. Все мы, бабы, такие. Значит, прикатила к жениху – допекло-таки… И для чего ты ее обхаживаешь, Вадим? Вадим – Я тебе уже говорил – нам нужна реклама. Статья в областной прессе не помешает… Надеюсь, она успеет к началу представления. Шенова – Скоро парадный выход. А где же она? Вадим – Я же говорю. Сперва я повез ее к братьям Лешикам – там есть что посмотреть. У старшего брата, Ивана, неплохо язык подвешен. Ну, и не только язык… Моя журналисточка слушала, раскрыв ротик, и выглядела пораженной. Затем так разрумянилась, возбудилась – то ли от своей сенсационной статьи, страшных вавукров, то ли от Лешика… Занятный абориген – живет один, вырезает из дерева странных созданий, у него тонкие сильные музыкальные пальцы и мировоззрение как у пещерного дикаря – жутко и притягательно – вот вы, рафинированные дамочки, сразу млеете… Ты правду заметила – скучала она в Устане. Нельзя эдакую сирену бросать без присмотра. А Игорь бросил. Шенова – Найдутся присмотрщики, не сомневайся. Вадим – Ага. Уже нашелся. Когда я предложил уйти, журналистка замялась – дескать, у нее еще много невыясненных вопросов, и фотки нужно сделать… Вот сейчас и выясняет… Все-таки есть в укалаях Лешути притягательная мужская сила, и девки у них – первые красотки в Котуте. Почти от русских не отличишь. Шенова – А жених-то ее… Вадим – Не вздумай никому трезвонить. Эрка, я серьезно! Могила – понятно?! Подцепить журналистку на крючок очень даже неплохо будет. Она еще и дочка директора здешнего завода – тот директор в Укалаеве царь и бог, вершитель судеб. А нам еще здесь работать…. Эра, успех нам понадобится. Шенова – Конечно, конечно, милый. Кажется, уже кто-то приехал. На такси. Вадим – Это клиенты с деньгами. Московские гости. Вернее, гостьи. Диана – Ванда, ты могла бы и не ездить со мной. И вообще, ведь столько лет я жила и справлялась без твоей помощи – теперь удивляюсь, как это я справлялась… Ванда – Помолчи. Ты женщина не глупая, но сейчас безнадежно влюбленная и пугливая, и такой высший орган, как мозг, у тебя отключен – тебе он без надобности сейчас. Да тебя всякий объегорит! Диана – Спасибо за заботу. Оскорбительно почему-то звучит. Ванда – Не придирайся к словам – уразумей суть. Эта поездка в уральский Задрюпинск тебя доконала. Пора обуздать твою страсть к самопожертвованию ради любимого. Диана, ты взрослая независимая успешная женщина – повторяй за мной! Ты пока молода, у тебя хорошая фигура, нет морщин, зато есть собственное модельное агентство – только факты. Диана – Ну, хватит. Надоело. Прекрати меня опекать. Ванда – Я – твоя подруга. Мне можно. Я буду присматривать за тобой, вот приедет твой ненаглядный Марк – сдам с рук на руки. А он приедет? Диана – Ну, наверное… Ванда – Наверное, да? или наверное, нет? Зачем ты тогда здесь стараешься? Диана – Ванда, опять за рыбу деньги. Мы приехали – и все тут. Работать надо. Три дня прошло – дело не сдвинулось с мертвой точки. Ни черта не выполнено. Странный городишко. Начальник милиции Валиев какой-то мужлан, на все вопросы отмалчивается и морщит брови – не пойму, он и вправду такой тугодум или прикидывается… Правда, с появлением Венеры кое-что переменилось – она умеет находить общий язык с местными кадрами, когда я – пас… Укалаевский мэр Коренев от меня прячется – сколько я ему звонила; при удаче меня просто переключали на его референта – спросишь, кто – в ответ бодрый бравурный тон, смешки, заверения, а как трубку положишь – тишина… Меня словно в ватный мешок укутывают… А вы-то как? У нас же команда. Ванда – Ты не догадываешься? У нас все тип-топ. Кузин сидит у себя в номере и продолжает ту дрянь принимать – позеленел весь, похудел, пошизел. К нему ходят подозрительные личности – встретила чернявого паренька в мятой футболке и новых блестящих кроссовках; и паренек, между прочим, выглядел стильно – есть такое редкое свойство, когда не требуется даже причесываться или стричь ногти… А вот Кузину поплохело – ну, прежде всего головой. И мне кажется, он бросил мыться – это теперь какая-то форма протеста? что его, художника, заслали куда-то, затравили… Нет, я пыталась его образумить, но он только мерзко хихикает… Милена еще не приехала – будет завтра-послезавтра. Объявление об отборе конкурсанток мы уже подали – на местное телевидение и в газету Светозара. Ожидаем наплыв красоток… Не переживай, Дианочка, все идет как надо. Диана – Ну и сидела бы у себя в номере. Бутылка ликера – и все в лучшем виде, даже Кузин раздражать не будет, и городок этот сразу не так плох… Зачем ты за мной увязалась сегодня, Ванда? Ванда – Мне Венера Седон посоветовала для пользы дела – то есть, для придания, так сказать, здешнего колорита нашему мероприятию – чтобы проникнуться укалаевским духом и представлениями о прекрасном… Диана – Опять Венера – теперь она тебе даже нравится? нашли общий язык? почирикали? О чем ты меня предупреждала? Везде Венера – без нее местные власти со мной не говорят, и она очень любезна и полезна – обещала посмотреть девушек… Тебе она тоже навстречу идет? Ванда – Ты вся на нервах. Так нельзя. Диана – Я сама знаю. Ничего не могу с собой поделать. Все эти ненормальные дни в Укалаеве. Говоришь, Кузин бросил мыться? а я тем временем перестала спать – ложусь и до утра лежу без сна. Все думаю, думаю над твоими словами, Ванда… Марк не звонит, я по ночам воображаю, что нахожусь на другой планете – миллион световых лет так в сторону, никакая связь невозможна… Самой позвонить ему – что, если трубку возьмет жена? А Венера мне сообщила, что финансовые вопросы Марк попросил решать с молодым человеком по фамилии Стаканчиков… То есть, Венера нужна, и Марк с ней общается… Да, ты права, Венера слишком красива… И она ему никакая не племянница – нашелся дядюшка! У нее экзотическая внешность – эдакая сладкоречивая Земфира… Гладкая кожа, блестящие глаза, великолепные черные волосы, нежный голос. Да, Ванда? Ванда – Да. Диана – Она очень ловко всем пользуется. Такие красавицы вертят мужчинами, как хотят. Она еще молода – это меня добивает… Проклятье! Знаешь, сколько времени я трачу на утренний макияж? Чтобы выглядеть вполовину такой же свежей, цветущей, счастливой? У меня чемодан косметики. Каждое утро разрисовать себе лицо и прятаться за него… А еще у меня нос некрасивый. Ванда – Чего – чего? Диана – Некрасивый! Картошкой! Ванда – Это уже истерика… Диана – Ну и пусть!! Я стара, глупа, уродлива… Ванда – Диана, не преувеличивай, тебе не сто лет. Да, конечно, не шестнадцать… Диана – Мужиков не обманешь. Морщины – это проклятье. И опыт – трижды проклятье. Мужики врут, что им все равно – да как же, все равно! ни один из них не согласен, чтобы женщина имела возможность сравнивать… Я разыгрывала перед Марком современную независимую циничную стерву с агентством – то есть, с полной придурью. Дескать, у нас свободные отношения, у каждого своя жизнь… Ужасно! Я боялась выглядеть слабой – что Марк бросит меня, если я превращусь в обыкновенную сорокалетнюю одинокую бабу… Когда рядом такие сладкоголосые одалиски… Ванда – О Господи! И это ты Венеру считаешь наивной и невинной – свежим, радостным цветком? Ого! Послушай, Диана, мы с Венерой пообщались – как ты выразилась – почирикали. Девушка не совсем та, за кого ты ее принимаешь. И морщинки на лбу от невеселых размышлений у нее прорезались… Она мне про историю своей семьи кое-что поведала. Да, экстерьер у нее великолепен – да, девушка опасней атомной войны. Что же касается всего прочего – вынуждена тебя огорчить – родство у нее с Марком дальнее, и зовет она его дядюшкой больше по привычке. Венера носит фамилию Седон – здешнего влиятельного семейства, которое решило взять реванш на нынешних выборах, а мы взялись им в этом помогать – все благодаря твоему Марку и вашей неземной страсти… Не постигаю, что за ценный приз – кресло укалаевского градоначальника? медом намазано, что ли? Возможно, все не так… Вот и наша очаровательная Венера всегда не та, кем кажется – там не племянница Марка, здесь не Седон. Она объяснила мне, что принадлежит к Катеринкиным Седонам – это отдельная ветвь – бастарды, представляешь? наверное, лишь в провинции сохранилось к ним особое отношение. Очень романтическая история. В стародавние времена две сестры, Любовь и Катерина, повстречали женихов из семейства Седонов. Старшую, Любовь, прямо со свадьбы умыкнули, и она пропала с концом, младшая, Катерина, вышла замуж, но вскоре после свадьбы родила незаконного ребенка – измена раскрылась, скандал вышел огромный. Это тебе не столичное либеральное общество – в Укалаеве сплошь староверы, солдаты, крепостные да дикари; и молодая жена повредилась в уме и утопилась в Исе – финал драмы. Бастарда пожалели, вырастили, но всяких прав в семье лишили – вроде не всамделишные Седоны получились. С тех пор и пошли Катеринкины Седоны, и с главными Седонами они очень долго не смешивались. Тебе это о чем-то говорит, так ведь? В нашей Венере есть особые черты – ее легкий нрав и не обидчивость, ровная доброжелательность, умение очаровать как способ закрепиться – словно гибкая лиана обвить крепкий ствол и вытянуться к солнцу… Но если разобраться, Венера совсем не черствая интриганка. Диана – Прекрасно. Мне что за дело до семейных преданий? Что, Марк смотрит на Венеру – на ее лицо, на ее соблазнительную фигуру – и размышляет, что она не всамделишная? Твои слова, Ванда. Ванда – Ты тоже хороша! Побежала к местному колдуну, потому что просто ревнуешь Венеру к своему любовнику? Что у него попросишь? Извести соперницу?… Диана – Я от ревности не поглупела. И не ослепла. Мы приехали? По описаниям – этот барак. А кто, кроме нас, там еще будет? Ванда – Кто? Ах, наша драгоценная Венера, богиня! Ее красная девятка стоит. Она тоже посетит сеанс. И не только она? Там еще женщины… Венера – Дира сияние, свет! Татьяна Иосифовна, вы в Котуте? Не ожидала я встретить. Вам что здесь понадобилось? И время вы выбрали… Татьяна Иосифовна – Ах, Венерочка, милочка, я тоже… э… удивлена, что ли… Случайно, совершенно случайно… Честное слово – я так, за компанию, вот с соседкой зашла. Венера – Что вы, не оправдывайтесь. Все ясно как божий день. Случайно мимо шли и решили чаю выпить? А если вас здесь ваши же ученики увидят – что им скажете? Татьяна Иосифовна – Ладно, ладно, я ненадолго – побуду только и уйду. Дождусь, пока соседка моя, Светлана Аркадьевна, спросит, что ее интересует – всего лишь… Светлана Аркадьевна, вы же меня сагитировали прийти – подтвердите, пожалуйста. Полетаева – Верно, я не отпираюсь. Я слышала, что Жирик настоящий экстрасенс – так сейчас называют. И обращаются к ним многие – например, когда Чумака по телевизору показывали, вся страна банки водой заряжала… Они, экстрасенсы эти, способны и посоветовать, и помочь… Если вопрос задать – они ответ знают… Венера – Кто? Это Жирик-то? Знают его здесь – всю жизнь в Котуте прожил, кроме того времени, когда в Ватеве лежал – еще в молодости головой крепко ударился, тогда его мотоцикл переехал, вот с тех пор у него видения начались. И помешался он. Татьяна Иосифовна – Какой ужас! Венера – Из-за той давней аварии и треснутой черепушки его даже в армию не призвали. А вы говорите – экстрасенс! слово – то какое… Полетаева – Наказывать надо тех, кто быстро гоняет и людей сбивает… Венера – Да кого наказывать? Поздно! Тот парень, мотоциклист, сам тогда разбился и в больнице помер. Девушка с ним была – сидела сзади – очень красивая, с красивым именем Лана, она тоже не выжила. Вот с кем несчастье приключилось. А у Жирика обнаружился крепкий череп – выдержал, повезло ему вполне. С тех пор Жирик живет и чего-то прорицает. Татьяна Иосифовна – Верно, повезло ему. Такие люди способны предвидеть и избежать опасности. Венера – Ха, дуракам везет… Жирику – точно… А хотя бы и мне повезло – тот парень мотоциклист мог выжить и потом стать моим отчимом – но не судьба… Повезло… Однако связываться с Жириком – себя не уважать. Полетаева – Это вы так говорите. Я же слышала, что всю правду он говорит. Мне женщины подтвердили. У нас в подъезде парикмахерша Надежда – хорошо стрижет, красит и прически делает, ее даже позвали на какой-то конкурс, что сейчас организуется в ДК Металлург, будет девочек причесывать. Женщина она еще молодая, муж бросил, так она порыдала и нашла другого мужчину – Вагиза, торговца с рынка. И все бы хорошо, он денег дает, мужскую работу по дому выполняет, готовит – вкусные шашлыки жарит!; но одна беда – страсть какой ревнивый, чуть что, за нож хватается – прирежу, говорит, если меня обманешь. Бедная Надежда измучилась уже – Вагиз ее каждый вечер с работы встречает, эти кавказцы такие бешеные… И как ей быть, Надежде-то? Она, может, думала семью создать, родить, жить по-человечески – а как тут жить? трястись от страха? Ей клиентки в парикмахерской посоветовали – она сбегала в Котуть к укалаю Жирику, пожаловалась и получила пузырек – заплатила немало, конечно, но не пожалела. Вагиз ее гораздо спокойнее стал и даже подарил колечко и сережки – Надежда сейчас как на крыльях летает. Венера – Очень трогательно. От Жирика она, что ли, пузырек получила? Полетаева – От него, от него. И помогло. Венера – Да мелаксен там, в пузырьке, или феназипам, а не какое волшебное зелье – и это еще в лучшем случае. На месте вашей подруги я бы проверила, чем мужика потчует – может, и харзой? Или на худой конец убедилась бы, что у ее Вагиза череп такой же крепкий. А то ведь и до греха недалеко. Полетаева – Напраслину вы возводите. Тут случай ясный. Венера – Окей, вашей Надежде повезло. Пусть радуется. Но вы-то, женщины, зачем пришли? Что вас гнетет? Мужики у вас тоже неспокойные и ревнивые? Татьяна Иосифовна, дорогая моя, у вас вроде нет мужа? Зачем вам сомнительный пузырек? Я просто диву даюсь – разве умный образованный человек станет потакать этим суевериям? Ведь и верят, и платят… И какой вопрос вам поможет решить укалай, а вы сами без него не решите? Татьяна Иосифовна – Ах, детонька, вы еще молодая и красивая – и безмужняя… Венера – При чем здесь это? В самом деле… Татьяна Иосифовна – Любую женщину интересует одно и то же – даже если мужа нет – дети в первую очередь. Так получилось, что мы обе со Светланой Аркадьевной одинокие – ее муж помер от инфаркта, и у нас у обеих взрослые дочери – вот они в первую очередь и интересуют. Что же еще? Если твоему ребенку хорошо, то тебе больше ничего не надо… Полетаева – Вы – женщина, вы меня понять должны… Дочка моя, Маринка – невезучей удалась. С детства она шебутная – знакомится легко, кавалеров масса – все бы ей смеяться, парня влюбить и потерзать, а вот дальше дело не идет. Еще был жив ее отец – она к нему льнула и слушалась, а помер он – так и пошла куролесить… Подружки ее замуж повыскакивали, вот и я надеялась, что дочь пару найдет. Ага, нашла – не местного, из области – укатила за ним, пожила недолго и вернулась, как побитая собачка, ославилась перед знакомыми – сколько я слез пролила… И жалко, дочь ведь… Говорить с ней пробовала – бесполезно. Да, она поплакала тихонько, полежала, раны зализала – и снова хвост пистолетом… На мои слова опять смеется – дескать, отстань, мамка! я пока молодая, погуляю. Кто ж ее после гулянок возьмет? Одно горе с нынешними девками! Вон соседушка у меня, Татьяна Иосифовна – учительница, и Аня, дочка у нее, образованная, техникум закончила, на работе в белом халатике ходит – не чета моей Маринке, что в литейке пашет. И то же самое с этой Аней – ни семьи, ни детей, дома сиднем сидит – ладно, хоть не веселится, как моя дурочка… Что же матери в таком случае делать? Венера – Понятно. За чудом пришли. Экстрасенс в Котуте посмотрит на вас пристально и все ваши трудности рукой разведет. Если бы так можно было… Послушайте, чепуха все это. Я знаю, я пробовала. Пусть у меня детей нет – да я бы с ума сошла, если бы потеряла ребенка – нет, нет, но близкого мне человека не стало, и я тоже искала способы успокоиться… Не успокоитесь… Женщины, милые, радуйтесь тому, что у вас есть и не тревожьте сферы непознанного, не касайтесь границ миров, не трясите хрупкие створки – жизнь так слаба и податлива… Татьяна Иосифовна – Да мы что – лишь узнать… Полетаева – Спросим всего лишь… Многие наши женщины приходили. Венера – У кого спросите? У Жирика? Шарлатан он, пьяница! Но бесполезно убеждать… Хорошо, я с вами пойду, Татьяна Иосифовна, ничего-то вы не знаете в укалаевских обстоятельствах… Пора прикрывать лавочку с сеансами. Я даже знаю, кому про это сказать. Вон главный кукловод! Историк называется! Богдан – А-а, кого я вижу! Светило музейной науки, наследник своего папочки, образцовый ученый подвижник – какая честь! Преклоняю колени. И что вы делаете по ночам в укалаевском поселке? Не иначе, как совершаете великое открытие. Вадим – Ты что здесь делаешь? Богдан – Кто куда, а мы лишь прямо – то есть, я на сеанс к местному колдуну и экстрасенсу – Жирик, кажется? Деньги ведь можно спускать не только на проституток. Попробуем эдаким способом развлечься… Вадим – Куда? К Жирику? Удивил, Богдан. Неужели ты всему этому веришь? Богдан – Чему этому? И еще всему? Я в Укалаеве недавно живу и уже не знаю, чему здесь верить. Эти ваши колдуны, духи, вавукры и прочее, чем голова забита… Вадим – Не ерничай, Богдан. Мы тоже на сеанс. Приехали в Котуть после обеда. Сами не заметили, когда завечерело… Богдан – Мы? Кто это мы? Вадим – Тебе какое дело? Вечно везде нос суешь! Богдан – Можешь не говорить – я знаю. Мой нос все уже учуял. С тобой была девушка – высокая, златоволосая, сногсшибательная красотка. Вадим – Углядел, хитрый лис… Богдан – А еще мой нос мне подсказал, что красотка эта – подружка нашего местного трибуна с канала Светозара – Игоря Бикташева – твоего друга вроде? Вадим – Хорошо носом роешь. Продолжай. Богдан – И ты гуляешь с девушкой лучшего друга? Даже в поселок ее возишь? Ты чего такой добрый? Игорю разве понравится? Вадим – Так ты доложи… Богдан, в отличие от тебя и твоего прохиндейства, мы с Игорем действительно дружим. И давно – еще со школы. Ты представить не в силах, что в отношениях между людьми могут быть не только интриги, зависть и подсиживание… Ну, вы там в мэрии Игоря ненавидите – и его канал тоже. Богдан – Насчет ненависти – сильно сказано. Пока твой друг только мелко покусывает, а воображает, что смертельно ранит? Ох, наивный… Я сейчас расплачусь – честный и отважный журналист против бессовестной верхушки в городе… Хм… Неприятно, конечно, но вполне можно потерпеть. Виктор Васильевич – мастодонт, он такую мошкару одним пальцем раздавит… Вадим – Не те времена, чтобы людям рты затыкать! Союза больше нет, а вы, совковое чиновничье, продолжаете сидеть на своих местах – крепко окопались, не выковырнешь вас оттуда. Богдан – Да, мы такие. Ты нас с этой стороны, а мы вывернемся, ты с другой, а мы опять рядом – и тебя же по лбу – хлоп!! И что делать будешь, Вадим? Поставим вопрос шире. Что ты, вообще, торчишь в Укалаеве? Какие у тебя здесь дела? Твои – и мои – друзья в коммерцию подались, а ты музейную лямку тянешь, не требуя наград – с чего бы это? К другу приезжаешь? Вадим – Тебе-то что? Ах, мастодонты? Вымрете вы скоро! Неумолимый закон эволюции – все ненужное вымирает… Богдан – Ну, пока поживем – хлеб пожуем. И рты позатыкаем. Можешь так Игорю, другу своему, передать. И кое-что я для тебя хочу добавить. Ты же приехал по работе – в городском музее штаны просиживаешь?.. Между прочим, честный служитель науки, стали ходить упорные слухи, что в поселке кто-то за копейки скупает разную старину, обманывает бессовестно наивных аборигенов, и уже в Устане и не только там появились любопытные вещицы – знатоки без проблем определяют их укалаевское происхождение. Кто-то всерьез взялся за местный бизнес. Как ты думаешь, кто бы это мог быть? Нет, конечно, не ты – ты же у нас бессребреник! Вадим – Почему все берутся рассуждать о вещах, в которых ни бельмеса не понимают – что-то слышал… Богдан – Это все ваши дела – специалистов, вы там как рыба в воде… Только не хотелось бы скандала именно сейчас в Укалаеве – чтобы волна поднялась и кого-то утопила… Ты прав, власть сейчас занята выборами – и озабочена исключительно стабильностью, порядком, законностью – скандалы не нужны… Я тебе лучше скажу, что мы собираемся делать. По плану избирательной компании – и особенно в свете появления такого кандидата, как Седон – на днях Виктор Васильевич посетит городской музей, будут приглашены журналисты, твоя сегодняшняя красотка тоже – нужно сделать репортаж, как местная власть заботится о культуре и ее материальных ценностях. Там и встретимся, Вадим, поболтаем… Вадим – Твой шеф думает, что все останется по-прежнему? И ты прям лучишься уверенностью и самодовольством. Богдан – Точно. Мы так думаем. И даже Игорек нам не помешает. Вадим – Медленно думаете – опаздываете на несколько шагов. Вон Седон уже успел раньше вас в музее появиться, с Завалишиным побеседовать – старик раздулся от спеси – что-то Седон ему нашептал, польстил… Ваш соперник по выборам не дурак – против вас ополчение сколачивает – старожилы с Межуя точно за него будут, и еще обиженные найдутся. По нынешним временам обижен весь город – работяги на заводе, которым месяцами не платят, бюджетники, даже укалаи – леспромхоз – то закрылся… А лучший кореневский друг Федоров все толще становится – скоро так разбабахает, что укалаевская любовница впрок не пойдет… И команда Коренева всех порядком достала – про что ни спроси – дороги, школы, больница, собес – ни на что денег нет! Укалаевский музей вон до чего довели, варвары – вы варвары, а не укалаи. Мой отец тоже не стерпел бы. Даже Завалишин заверещал, поспешил к Седону перекинуться… После всего твой шеф, мямля, собирается дальше сидеть? Нет денег? так поищи! Вы же вместе с Кореневым горожанам внушаете – сами должны крутиться, бизнес решает все. Вот пусть мэр и крутится – нет денег, пусть обивает областные пороги. Не то простые люди начнут чаще вспоминать предшественника Коренева – Седона. При нем-то город процветал – завод работал, дороги ремонтировались, объездную построили, содержали культурные памятники, Дворец Металлург, музей. Люди все помнят – а теперь им еще специально скажут… Ох, Богдан, не усидишь ты в своем креслице – вылетишь пробкой. Богдан – А ты с чего переживаешь за местные беды? даже слезу пустил? Крокодил ты! Город загибается – верно – так вся страна сейчас загибается. Коренев виноват? Он, как мог, здесь сидел и работал! Да, совковыми методами, коряво! Только теперь будет еще хуже! Знаешь, почему? А потому, что процесс уже не остановить – он идет дальше, и находятся такие типы, кто на общей беде капитал делают. Ты, например! Да, ты! Не криви удивленную рожу! Ты эту торговлю укалаевскими вещами начал! Добро бы еще, если бы это были чужаки. Но ты Укалаев с детства своим считаешься, уверяешь вон, что с Игорем дружишь, твой отец в музее годами работал, книжки писал, восхищался, сынка по своим стопам направил… Это как козла в огород пустить! Все ты здесь знаешь – и подлинную цену всему. Вадим – Да чего ты мне все тычешь? Откуда ты взял, что я к этому причастен? Богдан – Не строй невинность – вон у тебя рога торчат. А знаю потому, что мне мои друзья из Устана рассказали – масса укалаевских редкостей хлынула, сейчас подобные вещи в тренде. Твой университетский приятель Шенов салон антикварный держит, а прежде ты с сестрой этого Шенова гулял – не забыть ее готический образ черного цвета – хотя теперь она волосы перекрасила, грим смыла и за ум взялась, да, Вадим? Тогда вы с Шеновым начинали работать в областном музее – только он уже погнал оттуда от безденежья. Известно, что Шенов взялся торговать раритетами – и на пару с тобой, очевидно. Ты его снабжаешь! Бойко торгуете – до Москвы достали и дальше. Даже иностранцы зашевелились – кое кто из особо прытких засветился в Укалаеве. Мы знаем. Вот недавно пожаловал иностранец, фамилия у него не совсем русская – то ли серб, то ли еще кто – Черный, кажется. Визитку в мэрию притащил – представитель культурного фонда Рунал из Европы. Господина интересовала именно здешняя тематика. Предлагал хорошую цену. Вот ты и засуетился! Конечно! Тебя теперь из Укалаева никаким способом не выкуришь. Золотое дно ведь! Знал бы твой отец… Вадим – Ты меня не стыди! Моралист хренов. Я ничего противозаконного не делаю. Ты на себя лучше посмотри – бревно у тебя из глаза торчит. Вы, мальчики из устанской золотой молодежи – у вас всех папы – мамы в областном начальстве сидят, вам протежируют. Вам все на блюдечке преподносится. А мне приходится самому карабкаться. Ах, мой отец, говоришь, если б узнал? Отец всю жизнь науке посвятил, он и не замечал даже, что вокруг него, что он ест – кусок черного хлеба или черную икру? для него все едино. Отец умер – что осталось? Музей его пыльный? Коллеги – старички, жизнью пришибленные? Или стеллаж на выставке В тени Ояла… Раньше хоть на зарплату музейщика реально было жить – не шиковать, но просто жить. А теперь что? У меня мать больная – прикинь, сколько на лекарства требуется? Ты что ли заплатишь, благодетель? Да ты когда-нибудь хоть пробовал деньги зарабатывать? И на честную зарплату жить? Зарабатывать, а не пристраиваться на теплом местечке и клевать из подставленного блюдца? Ты же не на заводе вкалываешь – в кабинете мэрии сидишь, в мягком кресле и под кондиционером! Для тебя твоя работа – развлечение! Потому и денег не жалко – неважно на что спустить – хоть на местных проституток. А я мать содержать должен и о будущем подумать – нет будущего у ученого в России. Богдан – Вон какой ты циник – просто жуть берет. Чего тогда старика Коренева порицаешь? Он также как и ты убежден, что нет будущего у честного чиновника в России – и ему тоже семью содержать надо. Все мы жить хотим – пусть мы и совки. И Коренев – он здесь, в Укалаеве, жить хочет и осознает, что или будет мэром Укалаева, или пенсионером, никем. Ты его хуже, Вадим. Решил свой кусок вырвать. Ты – молодой хищник, и спокоен ты, поскольку веришь, что чужое гнездо разоряешь. Ты переступил черту. Вадим – Неправда! Никакую черту я не переступал. Богдан – Переступил. По двум причинам. Вспомни отцовские книжки. Ты торгуешь его работой, его знаниями, его восторгом. Это раз. Кто ты у нас? Бескорыстный служитель науки, искатель вечных истин? Продолжатель дела своего отца? Ах, бедненький, каково это – быть посредственностью и сыном великого человека? Когда все окружающие предъявляют к тебе массу претензий – сын Конрада Слепушкина должен то, должен это и не должен еще больше… Ты так и остался всего лишь его сыном и наследником. Тебе, наверное, осточертело сидеть на его кафедре, за его столом, и стол этот у тебя завален папками с отцовскими бумагами – а что там твоего? Что в твоей жизни только от тебя? Универ, профессия, работа – это твоего отца, вот он действительно был гигантом. А ты – пигмей… Это раз… А два – твой друг детства, Игорь Бикташев. Полно, приятель, историю вашей дружбы и дружбы ваших семей я знаю. Ты передо мной не надевай личины-то – да, каюсь, так уж я устроен и все воспринимаю совсем не идиллически – то есть, как оно есть в действительности. И вот что я скажу – никакой ты не друг Игорю – да ты его ненавидеть должен! Ну, скажи честно, не придумывай уверток – я на твоем месте жутко ненавидел бы, аж зубами скрипел. И ты такой же! Вадим – Эта твоя характерная манера – облить человека грязью и убеждать, что он такой всегда и был. Большое спасибо, откажусь от подобной чести. Для тебя кругом – одни мошенники и мерзавцы… Богдан – Истинная правда! Да, я честно говорю. Вадим – Вот ты мерзавец почище многих будешь. Богдан – Ха, и это верно. Не отпираюсь. Предпочитаю называть белое белым, а черное черным. Зато не строю из себя благородство… Например, друг твой Игорек сам себе проблемы создает – и это еще полбеды. И когда я гадости говорю – кстати, можешь передать Игорю – это тоже еще не конец. Беда, когда рядом вот такие преданные друзья. В уши ты ему поешь, а внутри у тебя злоба. Ты зачем его девчонку в Котуть потащил? Да еще Игорю ничего не сказав… Вадим – А ты – образец искренности? Следую твоей логике – Краулинского зятя ты точно не любить должен! Ты же с ним в обнимку ходишь, в Кутуевский парк ездил приключения искать, в Катеринке вы развлекались с укалаевками. Твоя серебристая иномарка здесь всем примелькалась. Было? В чем разница? Богдан – М-м… Ну, я ведь не полный идиот – всю правду говорить… И потом, этот Микушин – чужак, карьерист, ханжа, любитель малолеток. Он Жанне не подходит. Вадим – Кто же подходит? Ты? Богдан – Чего же гадать – пусть твой укалаевский колдун скажет. Нас проводит симпатичная ведьмочка. Эра – Здравствуйте, господа. Меня зовут Эра – просто Эра, не нужно фамилий, спасибо. Предвосхищу ваши возможные комментарии – меня действительно так назвали родители. Рада вас приветствовать. Напоминаю, что все пришедшие должны показать свои билеты. Когда вы войдете в помещение, то обойдите его вдоль стены справа и усаживайтесь на скамьи. Ни в коем случае не переступайте места хозяина – оно слева. Вот так. Тише, мадам, вы не в очереди за колбасой. Комфорт обещать не могу. Эра – Сразу скажу – я студентка исторического факультета Устанского университета, в Укалаеве в первый раз побывала на практике и очень заинтересовалась. Попытаюсь объяснить свой интерес. Сегодня вы познакомитесь с удивительным человеком – он местный уроженец, его предки, укалаи, жили здесь века до появления переселенцев из России. Наш хозяин – Николай Иванович Жирнов, простой человек, официального образования не получил, в связи с чем прошу прощения за его манеру выражаться. Обмана нет никакого. Подобные феномены не объяснены официальной наукой и отвергнуты традиционным обществом. Однако сейчас отношение изменилось. В прессе прошли многочисленные публикации на ранее запретную тему, мы услышали имена экстрасенсов – Вольфа Мессинга, Джуны, Нинель Кулагиной, Чумака, Анатолия Кашпировского – это вызвало сильный ажиотаж. Общество доросло если не до понимания, то хотя бы до молчаливого признания возможностей такого рода. На рубеже второго тысячелетия нашей эры мы убедились, что сам человек мало изучен. Например, таких людей, как Николай Иванович, издавна называли болотушами – чисто укалаевский термин. Это редкие счастливчики, говоруны, имеющие доступ к совершенно иным информационным порядкам, недоступным нашей цивилизации – мы слишком рациональны и недоверчивы, эгоцентричны и упрямы. На данном историческом этапе человечество достигло предела – все имеющиеся ресурсы использованы, все научные шаблоны дискредитированы, то есть нужен прорыв. И порой то, что мы безуспешно ищем повсюду, находится буквально у нас под ногами. Так и здесь – человечество всегда знало о существовании способностей подобного рода и использовало их в решающие моменты. Когда людям требовалась качественно иная информация, они ее всегда получали – тем или иным способом. Так может быть, новое – это хорошо забытое старое – знания и навыки наших далеких предков. Только признайтесь себе, что мы целиком поглощены своими сиюминутными проблемами и уверены, что так будет продолжаться всегда. Шумит трава, пылит дорога – так каждый день и каждый век… А было и будет по-другому! Оглянитесь – над нами распахнута вселенная – глазами звезд смотрит на нас. И мы словно сидим на берегу, куда докатываются гигантские волны – волны перехлестывают через и сквозь нас, мы же слепы, глухи, бесчувственны; и лишь единицы – те счастливчики, говоруны – кто способен уловить частичку от космических потоков – что было, что будет… Конечно, с точки зрения такой философии мы совершаем святотатство, пытаемся узнать наше личное, ничтожное, корыстное – как приобрести богатство, как стать известной и важной персоной, удовлетворить свои вожделения, устранить соперников, защитить собственное потомство, сохранить здоровье, поквитаться с обидчиками – наверное, я перечислила все возможные мотивации… Со своей просьбой мы обращаемся к высшим силам, пытаемся определить судьбу – случайный исход в общем потоке. Людям всегда интересны лишь они сами. Но не обессудьте, если не дождетесь того ответа, который ожидаете… Наш хозяин принадлежит к древнему укалаевском роду, он настоящий ПУОР – служитель местного культа, прорицатель, он обладает редкими талантами для поисков ответов. Будут ли вам нужны ответы? Вы решите сами. Надо только помнить, что вы соприкасаетесь с чем-то чуждым и неведомым. Эра – Мы не будем свидетелями шаманского камлания – это очень сложный процесс, он походит на истерический припадок – на неосведомленных людей произведет отталкивающие впечатление… Чтобы что-то узнать, вы должны позволить хозяину заглянуть вам в глаза и взять вас за руку – непременное условие. Если вы не хотите делиться своими тайнами – не позволяйте этого. Но тогда не стоит ждать ничего. Кстати, мы гарантируем полную конфиденциальность. Для пущей уверенности и спокойствия гостей сообщаю, что вы можете не открывать свои подлинные имена – вообще, называйтесь, как хотите. Сколько продлится сеанс? Никто не ведает… Нет, то окно нельзя занавешивать. Обращаю внимание, что помещение ориентировано как древние укалаевские жилища – окно обращено к истоку Исы, а дверь – к ее устью. Все символично. Наш прорицатель не может работать в замкнутом пространстве, поэтому придется потерпеть сквозняки – вас предупреждали одеться потеплей. Эра – Итак, все сели и попытались настроиться. Поглубже вздохните и оглядитесь вокруг, затем постарайтесь обратиться к глазам души, довериться внутреннему зрению. Начали?.. Если вы только дадите себе труд помыслить, что все не так, как кажется. Что стул не только стул, что порхающие на свету пылинки не просто порхают, а подчиняются глобальным закономерностям, что черные столбы – это не грубые деревяшки, а магические вавукры. И что странный старик с нависшим носом, в странном одеянии (оно называется апуро – то и специально предназначено для служения) – словно из сказки, вдруг ужаснувшей нас детским восторгом перед неведомым миром за порогом, за границами нашего сознания. Когда этот невероятный старик сморщится и втянет воздух своим огромным носом, тем самым нарушив закон порхания пыльных частичек, мы вдруг через усилие поймем, что вообще не привязаны к конкретному месту и времени… Скажите, почему у нас нередко возникает подозрительное ощущение, что мы – это не мы, что все происходящее с нами – случайность, и вокруг нас – обман, что можно все переиграть, переделать, начать заново… Помните фильм Матрица?.. Мир делится и по горизонтали, и по вертикали – на три части – земля, небо и страна мертвых. Части расположены вдоль особенной реки – реки первичности. Эти части не разделены глухой стеной. В древности, когда мышление у людей отличалось большей гибкостью, такие переходы вовсе не были редкостью. В знаменитом тексте Майта описано, как один охотник Лешути оказался застигнутым в Ялковском лесу пургой – дул сильный ветер и снег облеплял лицо. В поисках убежища, чтобы переждать пургу и спастись, охотник обогнул Собачий Камень и неожиданно попал в иной мир, где ярко светило солнце, не было пурги… Или вот как немногие очевидцы описывали страну мертвых – если имелись очевидцы, то значит, кое-кто там побывал и вернулся – они видели очень зеленую нетронутую траву и камни, тихую реку, вода в которой совсем не напоминал серый цвет в Исе, и даже солнце светило там медленно, и медленно летали, почти зависали в полете птицы, и оторвавшийся листок медленно кружил в стоячем воздухе, всех оглушала тишина… Лучше поэта Марона не скажешь… Цуев – Кхм… кха… Кха!!! Эра – Да? Вы хотите спросить? Цуев – Со огромным уважением к вашим ученым, дорогая девушка. Мы, конечно, люди простые… Но все, что вы говорили – этим в старину детей пугали – сейчас уже не годится. Эра – Я не понимаю. Вы кто? Цуев – Можно сказать, местный житель. И неважно, как меня зовут… Зовут меня, допустим, Цуев. И я долго отсутствовал… Вы тут объясняли, что вас все интересует с научной точки зрения – хотелось бы услышать… Эра – Вам что – захотелось бы услышать разоблачения? Как у Булгакова – сеанс черной магии с разоблачением? Или что? Или как? Цуев – А как же! Не читали, но слышали!! Великая книга. И по телевизору говорили, что великая – значит, так оно и есть! Но мы-то ведь не про книжки беседуем – про жизнь, наверное… Жирик – Это ты решил побеседовать? Про Михаила Афанасьевича Булгакова? Отчего же нет? Давай побеседуем… При всем том, что ты сказал, ответь – кто ж у нас Маргаритой будет? Наверное, Ануся, Марьина дочь. А Мастер кто? ее возлюбленный? выходит, ты, Цуев… Ну, совсем не складывается – как и у вас… А у нас не Москва – одними голыми дамочками в театре да сгоревшим Грибоедовым дело не кончится. И не Сивера. Туточки Укалаев!! Цуев – Хватит меня шпынять! Надоело уже. Я тебя не спрашивал. Я к девушке обращался… Вы многое нам поведали – правду и неправду – и даже про то, о чем сами укалаи не любят говорить… Жирик – И правильно – не называй Вошедшего, когда тьма и страх за твоим порогом… Мы здесь живем тихо, осмотрительно – в любом случае, это не благодаря Бесур вактабы следуют один за другим – и сейчас над Укалаевым то же… Цуев – Однако неправда ваша – все не так, как вы живописуете. Если по старинке жить да по тем законам – дикость получается. Жирик – Оно так. Сами укалаи давно не те, что прежде – у нас молодежь учится и одевается модно. Муха в милиции карьеру сделал – первый участковый из укалаев, он еще в чинах попрет… Ты, Цуич, тоже выдвигался, но сорвалось у тебя. Жители Котутя участвуют в общественной жизни – скоро на выборы пойдем; и старики тоже не замшели, я сам член партии… был. Есть, конечно, несознательные личности… Цуев – Ты, Жирик, несознательный, не обижайся – почти болотуш, а с болотуша какой спрос. Жирик – Не был я никогда говоруном! И я очень сознательный! Это Жердычиха – несознательная. Родимое пятно, так сказать – этот, как его… рудимент. Зловредная бабка, ведьма. Уж у нее менгельти и прочего добра хватает. Но не советую туда идти. Пить грязную воду из-под лягушек… Цуев – И вообще, что за суеверия, дедовские сказки, носатые старики! У нас самое передовое общество в мире, а вы всяким хламом трясете. Люди могут подумать… Эра – Вы о чем? Я не пойму. Цуев – Действительно, Жирик, это же к тебе людей созывают. Ты мозги пудрить будешь. Эра – А вы зачем пришли, если вас сеанс не интересует? Цуев – Очень интересует, милая девушка. Эра – Вы билет купили? Цуев – Разве надо было? Жирик, слышь, какой билет? Ты что, за деньги тут выступаешь, как в цирке? А если у меня денег нет, выгонишь? Старого друга вот так выгонишь? Ай-ай-ай! Эра – Шли бы вы, мужчина, мимо. К светлому будущему. Цуев – Напрасно вы, девушка, ругаетесь. А еще студентка! Я же по-хорошему – да всей душой! Интерес к истории – полезная вещь. Сейчас на Севере востребован. Чтобы дети, значит, в походы ходили, старикам помогали, музей посещали, макулатуру сдавали – ой, нет, про макулатуру-то… Именно там, в музее лучше на вавукры посмотреть, а то здесь, у Жирика простые деревяшки – новодел. Вот это для примера – что такое? Не пойму, Жирик, что ты над головой повесил? Чтобы устрашить? Накручено уж больно – это во лбу третий глаз, что ли? Еще рога и уши, даже косичку прикрепил… Жирик – Рожа как рожа. Отстань, Цуич! Цуев – Как это отстань? Как отстань? Ты ведь людей в заблуждение вводишь! А девушка тебе помогает – просто не сознает… Никакой ты не пуор – так просто брешешь и все тут. Эра – Довольно! Цуев – А что ж такого? На всякую старину любуетесь, истории слушаете, а того не понимаете – да вот хотя бы вавукры. Я слышал, что есть коллекционеры, которые их на стены вешают; или родовые менгельти из сундуков достали и продают – деньги мерило всего. Правда, что даже экскурсии в Казину пещеру собрались водить? Это кто же удумал?! Исстари повелось, что приблизиться к Кэндэгей могут только Сульиты – или те, кому они позволят. Чтобы толпы туристов повалили? В последний раз что случилось, перед тем как вход в пещеру совсем закрыли? Седоновская дочка пропала – три дня искали с собаками… Затем нашли, нашли – уже с муженьком. Жирик – Откуда ты все знаешь? Тебя здесь сто лет не было… Эра – Кто-нибудь заставит замолчать этого сумасшедшего? Как его впустили? Жирик – Иди отсюда! Ты нам мешаешь. Прогуляйся вон до барака Лешиков – там окошко светится. Загляни на огонек. Цуев – А ты меня не посылай… к Лешикам… или к черту! Чего это у Лешиков шум? Деда – Иван! Ива-ан!! Открывай!.. Открывай, говорю! Не притворяйся, что не слышишь! Ты там – я точно знаю. Ну же!! Иван – Чего вопишь? Весь поселок на ноги подымешь. Осторожно колотись – дверь выбьешь. Деда – Плевать! Говори, где она? Иван – Кто – она? Ты чего, Деда, головой повредилась? Это ты бежала сюда из дома ночью по пустой дороге, ничего не разбирая вокруг? Да как ты решилась? Ты будто не ведаешь, что вам – визгливому бабью и девкам – этого лучше не делать, не рисковать. Вдруг нарветесь на бешеных ранек. Или еще хуже – невеста выйдет точно к синему оку – в середку кружения ветров, на самое пустое и заклятое место – если она в полную силу покажется, то вам не перенести, а если только разок взмахнет – тоже беда… Глупая курица, не боишься провалиться в щелку вактаба? Нет? А она, невеста-то, не жалует всю нашу тьму укалаев… Вон опять гроза готовится. И Митькай предостерегал, что в лесу волк появился – ну, Ороя так просто не изловить, а он не только скотиной полакомиться может… Сидеть по ночам дома нужно! Деда – Сказки не рассказывай, братик. Я не позабуду, зачем пришла. А ну-ка, впусти меня в дом. Пусти! Иван – Верно ты позабыла, что твой дом теперь – у муженька, у Мухи. Ты теперь и живешь, и спишь там. И ор свой устраивай тоже там. Возвращайся, Деда. Деда – Еще чего! Дверь не откроешь – я через окно войду. Я знаю прекрасно, кого ты у себя прячешь. Ванька, совесть поимей! Иван – Сама совестливая очень – да ты в меня прям вцепиться готова! Деда – Знаю! Она это – змеюка! Иван – Не блажи, Деда. Давай по-тихому. Деда – Она, она! Не сойти мне с места – она, Седонка, Катеринкино отродье – сверху сладко, внутри горечь. Где Венерка, спрашиваю? Я сейчас ее за волосы вытащу! А ты тоже хорош! Брат называется! Иван – А ну, тихо! Рот захлопни! Я тебя сам угомоню, сестренка… Но, но! ручки опусти вот так.. Ах, ты кусаться? Деда – Тьфу! Ненавижу! Самец похотливый! Лешик! Жаль, что Ануська мало тебя поцарапала – надо был глубже задрать рожу твою бесстыжую! Иван – Не рыпайся – я тебя все равно не отпущу… И не реви, Деда. Деда – Ты меня покалечишь! Ой! Иван – И следовало бы!.. Опомнилась? Деда – Сильный, да? Для того тебе сила дадена, чтобы с родной сестрой так… Я же тебе не чужая, ты помочь мне должен… А ты Венерку от меня прячешь! Иван – Не прячу я! Клянусь! Хочешь, повторю – не сойдет Сон даже дуновением с моих губ прежде всякой лжи, и будем мы открыты друг дружке, как Сон и Келео – брат и сестра… Я тебя не обманываю, Деда. Деда – Правда? Ну… Ладно, ты же меня знаешь. Я словно сама не своя стала, когда услышала, что Венерка опять в Котуте подолом крутит – и опять к моему муженьку прислоняется… Это Катеринкино потомство – распутное, сладкоречивое, привязчивое. Начинается всегда одинаково, сначала слабый стебелек – жалкий, дрожащий – а как найдет пригодную опору, так в рост пойдет и листья распустит… Живут же эдакие… Ну, ты ответь, чего она к Мухе лезет? ну, давным давно все было – испортил он ее, малолетку, так мамаша чуть его не посадила. Да Венерка ненавидеть его должна – выросла, выучилась, распушила хвост, мы для нее – грязные дикари, тогда чего она бегает к нему по ночам украдкой? Иван – А че, Муха продолжает с Венеркой хороводиться? Деда – Продолжает, кабан ненасытный. Я Венерке говорила, чтобы на чужое не зарилась. Доиграется – я ей когтями рожу-то порву! Поменьше будет чужих мужиков заманивать. Иван – Погоди, погоди, Деда, я чего-то не пойму. Ты ревнуешь, что ли? Муху? Боишься потерять эдакое сокровище? Муха, конечно, герой любовник, орел! он сейчас в поселке как в своей вотчине распоряжается – все, до чего дотянулся, тащит – у меня выкрал птицу. Он выкрал – больше не заходил никто. Деда – Сдалась тебе эта птица – новых настрогаешь. Натащил тебе Митькай сучков – на все, про все хватит! Иван – Я, может, душу вкладываю в работу – в каждой птице Мерет часть моей души. Мерет вспорхнет и в Ояле окажется, а у меня будто что-то убыло, душа истончается, становится невесомей – как ей через дупло в Ояле упасть? Застряну на переходе. А все из-за глупости и жадности твоего муженька! И не будь круглой дурой, Деда – замучаешься Муху ревновать из-за каждой девки в Котуте; твой муженек вроде как оброк собирает – кто чем может дать… Ну а если в тебе гордость вопит – все-таки Седонка у тебя в соперницах… Деда – В соперницах? Мне ей позавидовать? Чему? Росла девочка, красавица, целочка – может, думали, что как Наташка Седон барыней станет? Холили – лелеяли, а досталась недотрога кому? грязному укалаю! И бросала-то она его, и уезжала, училась вон в Москве, за хорошего жениха, городского парня, замуж собиралась – правда, жених Олежек того… взял и повесился, а Венерка прибежала обратно. Нечего Катеринкиному репью заноситься! Мы гораздо ближе и роднее… Вон Венерка не в силах себя переломить – когда ночь растет все беспросветней, и Бесуж своим телом наваливается и душит, и дыхание Вошедшего за створками – тут раньки беситься начинают, кружить ближе, надрываться – именно в такую ночь спасаться надо – тогда Венерка и бежит в Котуть. Иван – Ненавидишь ты ее люто. Деда, за что? Деда – Не смеши меня. Не из-за Мухи – вот еще! Порядок должен быть – что мое, то мое. Иван – Понятно – сама не ам, и другим не дам. Вы, бабы, хуже мужиков. Деда – А не будет он с Венеркой у меня за спиной. Я ему кое-что намотаю и оторву с мясом. Иван – Ты почему решила, что она у меня? Деда – Сказали, что у тебя баба, а я Венеркину машину видела – каждый в Котуть въезжает мимо Мухинского дома, ее красную девятку я не спутаю. Иван – И ты побежала ей волосы выдирать. Ну, че – понятно. Эра – Утихомирились? Вы же не на пустой дороге расположились. Что за бескультурье! У нас серьезное дело! Можно сказать, судьба у людей решается… Господин Жирков клиентов принимает, но в таком гвалте ничего не услышать… Прошу тишины! Иван – Знаем мы. Лохов на деньги раскручиваете. И это не укалаи придумали. Ты вон языком убалтываешь, и дружок твой – устанец… Цуев – А посадят Жирика! Они не при чем. Эра – Вы еще не ушли, мужчина? Жирик – Кэндэгей кэнгэдэрэ, ке ке Кэндэгей… Сядь вот сюда, шею не напрягай – пусть голова упадет… Так, спокойнее… Какая ты твердая, упрямая – как дерево с тоскливой листвой в Ояле. Душа у тебя словно на палке подвешена – не сожмется, не размягчится, висит прямо. Тяжело ей так висеть – ты же не молода, прожитое давит… Диана – Что же делать? Жирик – Делать? Ты уже все сделала. Диана – У меня деньги есть – честное слово… Жирик – Бумажки оставь. Сначала поговорим… Кольца сними. Не бойся – кинь их в угол. Протяни руку, поверни ладонью кверху – покажи… Теперь я говорить буду, а ты – хошь слушай, хошь нет. Да, если я крикну – как птица там или зверь – ну, в общем так… Со дна Кэндэгей старая вода темнее и тяжелее – застоялась, загустела, силу в себя вобрала. Сильная вода качнула, белое тело подымает – окунаешься в темень темную – вот так, с головой… Нос и рот вода заполняет, и в глаза затекает, себя уже не чувствуешь… Не пугайся, раз уж пришла. В конце все возьмет Бесуж – и жизнь твою, мою, и душу. А тебя ничто не держит – отпустись и плыви вниз – все вниз. Сама чувствуешь, как все замедляется – и течение, и речь, и боль… Пустая ты внутри, пусто у тебя и снаружи. Штырь из тебя надо выдернуть, пока он изнутри не изорвал. Живот тогда размягчится – и ты сможешь вздохнуть, душа вытянется… Не дергайся. Скоро. Скоро умолкнут голоса нерожденных, Дия накажет, но не сильно – и ты поплывешь… Диана – Что?!! Жирик – Тише. Плыви. Вадим – Я не нашел… Эра – Тсс!.. Вадим – Говорю, я не нашел ее! Эра – Чего орешь? Ты всех распугаешь. Неужели это не терпит? Вадим – Эрка, идиотка, приди в себя. Ты для лохов сеансы проводишь, а не сама в них участвуешь. Это как харзой торговать и одновременно ею травиться. Ну же!! Эра – Ладно, ладно. Ты не нашел ее? Кого? Вадим – Дира сияние, свет! Ты меня не слушаешь! Журналистку. Эра – Ленку, что ли? Вадим – Ленку, Ленку! Я вернулся к Лешику, стучал в дверь, мне никто не открыл. Эра – Так может быть, они там вдвоем, им хорошо – на хрена ты им сдался? Вадим – А то я не подумал? Я постучался, подождал и зашел – Лешики никогда дверь не запирают. У Ивана комнатенка вечно завалена ояльскими деревяшками, никто в поселке ни в трезвом, ни в пьяном виде это деревяшки воровать не будет… Никого там нет. Эра – Я слышу, не глухая. Надо лучше смотреть! Вадим – Один черт, я смотрел везде. Да было бы где! это же каморка – кровать с железной сеткой, матрац, стол, два стула, шкаф – я и в шкаф заглянул… Эра – Молодец! Сыщик!.. Матрац, говоришь? Хи-хи, Ленка Федорова на голом матраце! Знали бы ее устанские подружки… Нет, правда, куда она могла подеваться? Вадим – Попался мне на улице мальчишка – прямо на меня из кустов выкатился как колобок. По-моему, брат одной школьницы, Ануси Рожковой, имечко еще у него – Семен… Мальчишка точно не в себе – откуда он выпал? и бормотал непонятное – все они тут харзу жуют, даже дети… Вот он мне рассказал, что прибегала деваха, колотилась в дверь и скандалила – покоя в Котуте не дождешься. Затем на шум и крики вышел Иван Лешик, они о чем-то поговорили, вроде как согласились, обнялись и пошли вдвоем по улице. Куда? а я почем знаю!.. Эра – А Ленка? Вадим – Тебе повторить? Читай по губам – я не знаю!!. Пацан не видел, чтобы кто-то выходил – через дверь, то есть. Но в Лешиковской берлоге никого не было. В общем коридоре дверь на балкон открыта – настежь распахнута, ветер гуляет, а шпингалета не было. Пусть второй этаж – там с балкона вниз железная лестница. Эра – Ах, романтический побег! Твоя журналистка, наверное, побоялась, что та, вторая, ей волосы выдерет – ведь дикари кругом… Я Ленку понимаю – сама только что столкнулась с подобным экземпляром – чуть мне сеанс не сорвал… И где сейчас она бродит, неприятностей ищет? Вадим – Это меня тревожит. Лена в первый раз в Котуте. Темень, хоть глаз выколи. И еще маньяк здесь какой-то имеется – ну, слухи ползут по Укалаеву. Эра – Ты окажешься замешанным в Ленкиных похождениях. Если поинтересуются твоими делишками в Котуте?.. Давай беги, ищи ее – пока не поздно. Вадим – Сейчас, сейчас. В какую сторону бежать? Эра – В наиболее вероятную – в сторону Межуя. Пешком. Вперед, Вадик! Вадим – Знать бы еще – в какой стороне этот Межуй… Постойте, прошу! Да погодите! Седло – А? Че надо? Вадим – Вы не встречали сейчас молодую женщину – высокую, статную, рыжеволосую? Помогите мне, пожалуйста. Седло – Че, дядя, баба сбежала? Не удержал? Где ее теперь найти? Только почему ты на пустой дороге ищешь? Вон рядом Кутуевский парк – там до хрена места… Вадим – Какие глупости. Она порядочная женщина. Она приезжая, ничего здесь не знает. Бедная, наверное, заблудилась – бродит где-то рядом. Не могла она далеко убежать. Седло – И чего она от тебя бегает? Вадим – Вас не касается. Ее нужно непременно найти – впереди целая ночь. Ведь запросто замерзнуть, простудиться… Она же в поселке в первый раз. Седло – Ха, в Кутуевском парке всегда найдется чувак, кто пожалеет и обогреет. Даже наши девки находят, а твоя красавица точно не будет одна-одинешенька. Вадим – Что вы городите! Может случиться несчастье. Необходимо найти ее. Да будьте же человеком. Седло – Чего трясешься? Ночи сейчас теплые… В старых беседках даже заночевать можно. А там и ночуют трое чудиков – старик Рожков их привел, но у себя не оставил. Не бойся, не съедят твою кралю. Вадим – Прошу вас, прошу! Седло – Чудак какой… Вадим – Я заплачу! Седло – Сколько дашь? Вальша, эй! Иди сюда. Вон этот парень просит отыскать его бабу, денег предлагает. Кажется, не придется сегодня ночью никого душ… – ну, ты понимаешь. Валька – Заглохни, тупица. Слова выбирай. Вадим – Как хорошо, что вы здесь. Ваш товарищ не понимает… Валька – Непонятливым он уродился у мамки с папкой. Ого. Ты здесь что делаешь? Вадим – А… Ты тоже здесь. Валька – Ну, да. Только мы сейчас у себя дома. В Котуте. А вот ты… Гляди, Седло, вот наш благодетель – ну, тот, который нам за харзу платит. Только совсем не столько платит, как обещал – жадничает. Должок за ним. Я жадных не люблю, а ты, Седло? Седло – И я тоже. Ты, Вальша, спроси его, чего ночью на пустой дороге делает? Чепуху всякую болтает. Валька – Ему не привыкать. С деньгами нас обманул. Обманул, дядя? Признавайся! Седло – Так он, что ли, у тебя харзу берет? Я же его видел в музее. Никогда бы не подумал – музейщик. Хотя чего – всякую старину в поселке скупать за копейки – очень может быть… Валька – Это он от Жирика вышел – там сборище закончилось. Опять денег нагребли от доверчивых лохов. С собой несет. А давай проверим? Слышь, дядя, делиться надо! По справедливости. Вадим – Шпана! Недотумки укалаевские! Не приближайтесь! По вам тюрьма плачет – туда вы непременно попадете! Валька – Он нас пугает! Умора. Дядя, стой смирно, мы тебя сейчас пощупаем – лучше выворачивай сам карманы. Вадим – Я вам покажу! Я милицию позову! Я вам! Бандиты!! Валька – Зови, зови – вперед расскажи им, что ты харзой торгуешь. Здесь в Укалаеве страсть как не любят, когда чужие в Котуть лезут. Ну а мы от себя добавим, какой ты хороший, честный, образцовый – прямо на доску почета! Стариной, значит, интересуешься? Статейки пишешь? С директором музея за ручку здороваешься? Вадим – Помогите! Валька – Накричишься вдоволь – никто не услышит. Вадим – Постойте. Валентин, ведь вы разумный человек. Нельзя же так. Я с вами полностью рассчитался, как уговаривались. Уговор дороже денег. И дальше продолжим наше сотрудничество – если вы будете вести себя правильно. Валька – А как правильно? И как разумно? Слышь, Седло, слово странное сказал – сотрудничество. Это мы, то есть, верблюды – на своем горбу харзу волокем, оглядываемся, а денежки к музейщику текут. Но вместе мы сотрудничаем. Вадим – Пошли вон! Нате! Грабьте! Вот что в карманах – больше ничего нет. Подавитесь! Валька – Где деньги тех, кто к Жирику пришел? Скольких вы там объегорили? Бабки где? Бабки от глупых баб? Вадим – Кретины! Того не понимаете, что они заранее заплатили. Выкусите! Седло – Ну, Вальша, такого долбоеда надо как следует приложить – а уж если совсем получится, то и ладно. Просто руки чешутся. Пора нам киллерами становиться всерьез. Вадим – А-а-а! Темною водицею Вымою лице свое, Бело тело скрою Темною водою… Елена – Вадим! Вадим! Что с вами? Да очнитесь же. Вадим – М-м-м… Елена – О Господи, ненормальный день – вернее, ночь… Вадим — …Ты красива и печальна, Молчалива и бледна. Тонкий стан склонился тайно У ослепшего окна… Это вы, Лена… Елена Прекрасная… Елена – Конечно, я. А вот что с вами приключилось? Вадим – М-м… Что? Елена – Вид у вас ужасный, как после побоища. Рукав оторванный. Лицо разбито. Здоровенный синяк. Вообще, странно – слишком часто я стала встречать мужчин с синяками – и как раз тех, на кого никогда бы не подумала… Здесь в Укалаеве жесткие порядки. Например, вы, Вадим. Ведь вы же назвались историком, кабинетным ученым, то есть человеком очень мирным. И чтобы так драться… Тот – первый, с похожим синяком – хотя бы милиционер, у него опасная работа… А вас где угораздило? В музее? Вадим – М-м… Как же больно. Мне трудно говорить. Болит рот. Елена – Да? Но стихи же вы декламировали… Вам изрядно досталось. Жаль, у меня нет чего-то холодного – приложить к синяку. Терпите. Вадим – Все нормально. В смысле – это просто недоразумение. Так, хулиганство местных подростков. Подобное может произойти где угодно. Не повезло. Елена – Не оправдывайтесь. Вам же очень больно. Вадим – Чепуха, я справлюсь… Куда же вы пропали, Лена? Елена – Это вы пропали, а не я. Вадим – Я ненадолго отлучился из дома Лешиков – неподалеку должно было состояться весьма интересное для меня мероприятие. А вы так увлеклись новым знакомством… Елена – Что вы имеете в виду? Действительно, меня очень интересовал укалаевский феномен. И для моей цели два брата Лешики, к которым вы меня привели, подходили идеально… Старший, Иван – безусловно, талантлив, я потрясена его работами… Я сейчас вспоминаю его фигурки тотемных зверей, служителей тона, стариков с громадными носами и раскрашенными зрачками, эти шесты с личинами, куклы – менгельти… Я сделала массу интересных снимков – думаю, статья должна получиться… Я сделаю вашего Лешика знаменитостью. Вадим – Я рад, Лена. Вы нашли, что искали… Так вот, я отлучился, а когда вернулся обратно, то стучал в дверь – долго стучал, мне никто не открыл… Елена – Не знаю, как вы стучали, Вадим. Люди так неделикатны… Вадим – Пустяки, не будем спорить. Вы, наверное, испугались скандала. Что вы хотите, местные нравы… И местные женщины слишком крикливы – и ревнивы – чрезмерная шумность компенсирует ихнюю забитость. А уж словарный запас – вы сами убедились… Елена – Повторяю, ничего я не слышала. И да, мне не понравилось, как кричала та женщина – совершенно безобразно. Конечно, я понимаю, художник – свободные отношения, страсти и все такое… Сначала я бежала по дороге, потом споткнулась и упала прямо на землю, расшибла локоть больно. Сколько времени не двигалась – не знаю. Помню лишь странный шум – словно шуршание в воздухе, шелест – словно шевелятся миллиарды стрекозиных крылышек, и звук больно на уши давит. Здесь же тьма кромешная – ни одного фонаря не горит. Смотришь вокруг, но глаза будто плотно закрыты – оранжевый ореол расплывается, какие-то волны пробегают. Я даже перестала ощущать, что лежу на земле – словно тело мое растворилось и кругом одна лишь тьма, и я сама – тьма… Нет, правду пела та девушка в Катеринке – нет меня больше, я стала той тьмою… Яркие ассоциации… А потом вдруг начинаешь различать тьму – она движется, расправляется, загустевает, наваливается, и ты плывешь – невольно странные мысли в голову лезут, и разные картинки мелькают. Я несколько раз видела словно бы лица – не совсем ясно, но черты складывались – какие-то слишком вытянутые, изменчивые, искаженные – нет, не лица, а личины, и шеи развернуты столь причудливо… Дальше внизу проступали очертания фигур – они движутся, извиваются в беспрерывном танце, в едином кружении… Сама не постигаю, что описала. А вы? Вадим – Бедная Леночка, вы перепуганы и продрогли. Елена – Да уж, ощущения сильные – до сих пор мороз по коже… Вадим – То, что вы описываете – ну, что вам привиделось – очень напоминает ранек. Елена – Кого? Вадим – Раньки – призрачные создания для укалаев. Они сотканы из воздуха, подвижны и невесомы – где раньки, там всегда образуется их кружение, их так называемые тела обладают невероятной гибкостью – суставы могут сокращаться в любую сторону, все в раньках ежесекундно дрожит, искажается, меняется. Строго говоря, непонятно, какого пола эти существа. Хотя в укалаевских преданиях это все-таки очень высокие (гораздо выше обыкновенного человеческого роста), худосочные девушки с распущенными волосами, в длинных развевающихся одеяниях, босоногие, лихорадочные. Характерное выражение – хоровод ранек – они возникают из ночного воздуха и могут закружить человека, заморочить и погубить. Далеко не слабые и не безобидные создания эти невесомые раньки… А голос ранек – удивительно, но и его вы угадали, Лена – вы даже сравнение употребили все то же – шуршание крыльев… Елена – Что за раньки? Призраки? Вадим – Не совсем. Это нечеловеческие призраки – у них нет обыкновенных чувств, мыслей, души. И даже более того – раньки никогда не были дружелюбны к людям. Елена – Что они хотят? Вадим – Они ничего не хотят. Они всего лишь сопровождение. Как сейчас модно выразиться – эскорт, вип эскорт, свита… Елена – Что сопровождают? Вадим – Какой-нибудь феномен. Вы больше ничего не видели, Лена? Елена – Ох, понятно. Оставьте свои легенды, Вадим. Лучше посмотрите – кажется, я затылок разбила при падении – в волосах нащупала сгустки… Вадим – Сейчас, посмотрю… Елена – Ничего я не видела. Я теперь думаю, что все время просто пролежала как бревно. Нельзя ведь считать чудом девушку, которую я едва разглядела… Вадим – Что? Какую девушку? Елена – Одинокую фигуру в платье или в юбке – не разобрала, но уж точно не в брюках – на голове повязан платок, на ногах ничего нет – она ступала босыми ступнями по траве и веткам… Это точно была девушка – нормальная девушка, невысокая и не бесплотная, она никак не искажалась, не танцевала. А лица ее я не разглядела – платок был повязан слишком низко… Вадим – И что же девушка делала? Елена – Вот этого не скажу – не помню, шла она или просто стояла, не помню никаких ее жестов – просто ощущение у меня, что там была девушка – куда затем девалась, тоже не знаю… Сегодня все куда-то деваются… Вадим – Гм… Вам нужно отдохнуть, Лена. Хватит на сегодня укалаевских феноменов. Елена – Я безумно устала. Мечтаю принять горячую, очень горячую ванну с пеной, лечь и спать, спать, спать – пусть даже ваши раньки мне приснятся… Вадим – Позвонить Игорю? Хотя будет затруднительно. И Венера куда-то пропала, испарилась просто. Вы правы, все куда-то пропадают… Елена – Ах, сегодня вечер пропаж – наверное, таким он и запомнится. Я почему-то уверена, что когда все встанет на свои места, и все пропажи отыщутся, я вернусь к нормальной жизни, уеду в Устан – ведь когда-нибудь я же уеду отсюда – и я еще долго буду вспоминать этот вечер… Вадим – Буду очень рад, если вы сохраните о сегодняшнем вечере исключительно приятные воспоминания. Елена – Смейтесь, смейтесь. Зато я скажу, что когда я упала и пролежала без сознания – после поднялась и ощутила – я словно не я. У меня никогда не было видений… Вадим – Леночка, все объясняется самым прозаическим способом – поселковский гений Лешик курит харзу – обычно ее жуют, но Лешик ведь все делает по-своему – обычные привычки богемы, хотя здесь о такой штуке даже не слыхивали. Когда вы к нему приходили, неужели не заметили особый запах? Елена – Вонь редкостная в бараке стояла. Вот. Такой дым вдохнешь – и голова кружится. Не могу это выносить… Елена – Если так – очень жаль… Что за гадость? Вадим – Тьфу, называется харзой – местный наркотик, дикая сорная трава встречается на севере в глухих местах – так просто не отыщешь и не нарвешь. В СССР боролись, изничтожали, сажали – сейчас все брошено, трава потихоньку вырастает, потребление тоже – не только среди аборигенов – у тех хотя бы давние правила потребления харзы – не просто так, и не без разбору. Иммунитету пришлого русского населения очень помогли старообрядческие запреты – вина, табака, харзы… Не зря местные заводчики Седоны всю административную верхушку ставили из раскольников – надежно и навсегда… Что теперь вспоминать – прежние скрепы разрушены, процесс пошел развиваться внутрь – я слышал, что дурью торгуют все больше. Елена – Как и везде. Эта зараза везде лезет… Теперь я вспомнила – я слышала обрывки вашего разговора с местным мальчишкой – он вас в чем-то упрекал. Вадим – Обрывки ничего не значат. Мы обсуждали разные вещи… Елена – Я слышала про харзу… Вадим – Вам послышалось. В такую странную ночь многое слышится – слышен звон… Как и мне послышалось, когда я стучал к Лешикам. Вы ведь были там, Лена? Елена – Сколько можно повторять! Вообще, пора выбираться из вашего Котутя – для одного вечера слишком много впечатлений. Можно ведь тормознуть машину? Мы на дороге. Вадим – На какой дороге? На этой дороге по ночам только раньки мечутся туда – сюда… Даже укалаи не ходят. Елена – Так что же? Не ночевать же здесь?.. Не стойте столбом – сделайте что-нибудь. Слушайте, я продрогла. Вадим – А мне показалось, что вы очень разгоряченная – после всего-то… Елена – Вы хам! Вадим – А не я в Котуть напрашивался. В незнакомом месте лучше вести себя предусмотрительно – не доверяться первому встречному – пусть вы даже и потрясены его талантом… Укалаи – они такие. Елена – Вы смеете так со мной разговаривать? А еще говорили, что друг Игоря. Вадим – Именно потому, что я его друг, не могу остаться равнодушным. Совесть у меня неспокойна. Извините, Лена, слишком многое произошло в этот вечер. Елена – Вы… вы… Я все расскажу Игорю! Вадим – А расскажите. И в подробностях. Елена – Редкостный хам! Вадим – Вы тогда кто? Елена – Оставьте меня! Знать вас не хочу больше! Сожалею о нашей поездке! Вадим – Лена! Лена, стойте, куда вы собрались?.. Остановись, дурочка, здесь же лес рядом – а там даже волки могут быть. Заблудитесь – пропадете, я не шучу. Да стой же! Елена – Пусти! Мало вы схлопотали – надо было дух вышибить напрочь! Вадим – Ну, ты не представляйся оскорбленной королевишной. Смехота… Лена, хватит вести себя как ребенок. Хочется провести ночь под открытым небом? Или к Лешикам вернемся? Елена – Неужели здесь вообще никто не ездит? Хотя бы одна машина… Предупреждаю, я с вами не поеду! Вадим – Пожалуйста! Никто здесь не ездит – если вдруг появится, то это очередной клиент поселковских проституток – в Кутуевский парк гонит. Но вам же не подойдет?.. Кажется, я слышу мотор… Елена – Да, да, кто-то едет! Он нас не видит! Вадим – Тише, не бросайтесь под колеса. Увидит. Елена – Эй! Эй! Тормозите! Мы тут!! Богдан – Ах, друзья мои! Воистину тесен мир! Леночка, привет, солнышко. Репортаж делаешь? На тему? Коренева – в мэры, папу твоего – в директора завода, Укалаев – к процветанию? Только почему в темном лесу? Надо на избирательном участке, на фоне лозунгов – да поучитесь же у коммунистов, они знали, как погнать народ стройными колоннами к урнам – ну, в смысле, не мусор… В новостном выпуске на ОБЛ-ТВ тебя увидим? Ты – красотка! Народ должен знать своих кумиров. Все на выборы! Ура, товарищи! Я счастлив… Лена – Богдан!! Блин! Богдан – Ты тоже на сеансе у экстрасенса была? Я тебя там не заметил. Ну, как? У меня лично море впечатлений. Прикоснуться к неизведанному… Вадим – Я ведь говорил – паяц, паяц – как всегда… Богдан – Ах, ты? И с синяком? Давай, давай – иди дальше. На прощанье пожмем друг другу руки, мученик науки ты наш – пусть мы сегодня все никак не распрощаемся. Весло хочешь? Или веслом? Вадим – Я тебя сейчас придушу, пузан мерзопакостный! Богдан – Но, но! Полегче. Я мог бы вообще не останавливаться. Куковать вам тут до утра, если бы не моя добрая воля. И так вы меня благодарите? Лена – Ешеньки… Богда-ан… Богдан – Кто мне объяснит, что за дурдом здесь творится?!! 3.8 На Собачьем Камне. Ануся Рожкова и ее подружки Наташа Мухина и Любина Горбунькова. Наташа – Ануся! Анусь!! Ты уже долго молчишь и все смотришь вверх – что там разглядела? Разве не знаешь – нельзя долго смотреть с Собачьего камня – хоть вверх, хоть вниз… Душа смутится и закачается туда же – вверх, вниз… Ануся – Какое-то странное осеннее ощущение – тоска… Весной и не пахнет. Наташа – Ну, ты даешь! Наоборот, лета все ждут. Ты что, застыла? Ануся – Как же! лето, наверное, не придет никогда. Небо вон какое серое, низкое – прям на плечи давит – нет, оно всегда серое, и кругом одни серые краски – небо, камни, трава, берег – все серым-серо. У нас здесь так. Взгляд не задержится… Наташа – И нечего искать – просто меньше выдумывай. Ануся – Мне интересно – так будет всегда? Наташа – Анерай опаньлай! Давай, очнись. Лучше юбку одерни. Ануся, будешь дольше неподвижной – сама в серый камень превратишься. Надо же, день к концу идет, а мы из дома вышли утром. Понесла тебя нелегкая на Собачий Камень. Ануся – Вас никто со мной не тащил. Сидели бы дома, сороки. Наташа – У меня булка, нарвем черемши – поедим. В животах урчит от голода. Ануся – Напоретесь, потом запах от вас… А что будет потом? Наташа – Потом? Это когда же? Наедимся и домой потопаем. Ануся – Ну, потом. После всего этого – после этого дня, этих событий. Этого лета. Наташа – Осень. Не задавай глупых вопросов. Ануся – Нет, если подумать. Вот что будет с тобой, Наташка? Наташа – Со мной? Почему именно со мной? Я что, самая крайняя здесь?.. Действительно, что будет со мной? Да ничего особенного. Закончу школу. Ну, не выпрут нас, мы же девчонки; это Валька Жердыкин учителей доконал. Хотя нынешняя директорша – это не тетя Виктория… Что усмехаешься? выпрут запросто? очень может быть. А мне пофиг. Ну, выпрут – и тогда жалеть не стану. Ануся – Ладно, я поняла. Тебя выперли. Дальше что? Наташа – Дальше… Жить буду просто – а что еще? Замуж выйду. И дальше жить буду. Только где? У нас одна комната в бараке, родителей девать некуда – Васька не возьмет. Он же теперь в начальство выбился, и женился выгодно на мохнатке – взял единственную сестру Лешиков, породнился с верхушкой Лешути. И пусть жена его – Деда – гуляет со всеми в поселке, он все равно раздувается от гордости. Старики ему ни к чему. Отец стал часто болеть, мама согнулась, постарела. Я решила, что буду жить с ними. И Седло не против. Ануся – Почему ты так уверена? Наташа – Уверена. Петр – парень неплохой, незлой, работать пойдет, какие-то деньги приносить будет. Все наладится… Ануся – Я буду рада. И деньги у тебя будут. Золотых гор не обещаю, но за комнату вам с Седло хватит заплатить. Наташа – Откуда? Ануся – Ты сама заработала. Рассчитаюсь сполна – тем более, что после замужества у тебя другая жизнь начнется – наши посиделки в парке по ночам, рестораны и танцы – шманцы бросить придется. Да, подружка, больше нам так не сидеть и не болтать – разойдутся пути – дорожки. У тебя что впереди? Муж, семья, дети, готовка, грязная лохань… Я тебе не завидую, но так будет лучше. Лет эдак через надцать твоя дочь будет как ты сейчас – мозг тебе вынесет… Но это после, после будет, а пока измордуешься, усохнешь – и никто не отблагодарит… Наташа – Спасибо, подружка!.. Ануся – Еще раз говорю – не за что. Мало веселья тебя впереди ожидает. Но ты хотя бы знаешь, что ожидает… У нас с Любинкой – другое… Темная вода в Кэндэгей – дна не видно, и лучше не заглядывать… Наташа – И че? Че вдруг стряслось-то, что ты принялась слезы над Любинкой лить? Ах, ах, ах, сиротинушка! Любинка всегда такая – малахольная, вся в себе, заколодилая. И лунью у нее лицо помечено, отчего выглядит странно. Но не уродина. Да с рождения она больше молчит, знаем мы ее, вместе бегали, играли – постоянно она с нами. И че теперь не так вдруг с Любинкой? Ануся – Вот именно, что не вдруг… Хорошо, Наташка, скажу – а то ты помрешь от любопытства. Это про Любинкино здоровье. Наташа – Ну, знаю я, что она стала в обморок падать – у нее в голове что-то щелкает, и шмяк… Ой, не удивлена! Валькина бабка, Жердычиха говорила, что когда девчонка вырастает – ну, когда плоть созревает, а изначальный твой светлый исток еще с тьмой не смешался… Конечно, для Бесуж все – ее дети – и Кама, Боливел, Лутая и даже… сама знаешь кто… Но люди – не боги, и наша душа – как ядрышко, дар от Дии, она же к свету ближе… Напротив, женский Оял – он темный, тягучий, властная сила в нем… Ануся – Ага. Сила Любови даже Сульитам страшна… Продолжай Жердычихины бредни. А я проще объясню. Больная она. Часто в обмороки валится, лицо сереет. У нее ведь не один раз – постоянно. Врача в школу вызывали, потому как просто Любинка в поликлинику не пойдет, тогда же врач кровь взял на анализ. Уколы выписали – не больно-то помогают, только все вены в черных синяках. Наташа – Да что у нее? Ануся – Мне Осивна, классная наша, сказала – должна же была кому-то сказать. Такой она уродилась, хотя нет у Любинки живых родичей, спросить не у кого – однажды нашли грудного ребенка на траве в Котуте, и Сульиты отдали в бездетную семью, там она и выросла – как трава… Мы – ее близкие подруги, хочет она или нет. Осивна с врачом разговаривала и даже совещалась с Оксаной Седон – она областной невролог, после меня позвали… Мудреная болезнь крови у нашей Любинки – название я не запомнила. И по краям зрачков голубая каемочка проступила… В последнее время ее чуть ли не каждый день к школьной медсестре тягают, уколы ставят, какие Оксана Седон выписала, она же и ампулы из Устана привезла. Директорша проговорилась, что школа – не госпиталь… Смотри, вызовет как-нибудь, при очередном приступе неотложку, бумаги она уже подготовила – и не увидим мы больше подружку, в Ватеве запрут… Понятно, чего Зотуша хочет – чтоб мы ей воздух в школе не отравляли – Любинку с Валькой в больницу спихнуть, Седло в колонию, меня на панель. Решена проблема. Наташа – А меня? Ануся – А на тебя ей наср… ть – подумаешь, девчонка – что есть ты, что нет тебя… Да не мандражи, Наташка, ты еще не утопла в полном г…, на верху барахтаешься – пока тебе удается… Наташа – Если у нас такой разговор получается… А ты? Ты, значит, утопла? Что делать будешь? Ануся, ты же спрашиваешь не просто так. Ануся – Я? Не знаю. С родителями не останусь. Отец сопьется – у него уже руки трясутся. И злится он, как никогда раньше. С матерью собачатся целыми днями. Моя мать никого не слушает, надрывается на работе, хрипит и волокет на всех. Одна мысль у нее мозг высверлила – выдать меня замуж за Седона. Ее не переубедить – до смерти будет бодаться. Дед? Надеюсь, старый хрыч скопытится – чем раньше, тем лучше. Наташа – Ануська, твой дед щиплется больно. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=42350015&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.