Странствующий Подмастерье

Странствующий Подмастерье Олег Анатольевич Казаков Стихи, входящие в эту книгу, относятся к очень разным временам моей жизни. Почти все они опубликованы в журналах, газетах, сборниках. Немало переведено на иные языки, напр. грузинский, немецкий… Мне пришлось поразмыслить, указывать ли даты под стихотворениями. Однако решил, что время тут ни при чём, и оставил всё без дат.Желаю Вам, дорогой читатель, хорошей и доброй жизни. С безусловным уважением, Олег Казаков Предуведомление Читателю Стихи входящие в эту книгу относятся к очень разным временам моей жизни. Почти все они опубликованы в журналах газетах, сборниках. Немало переведено на иные языки, например, Грузинский, Немецкий… Мне пришлось поразмыслить, указывать ли даты под стихотворениями. Однако решил, что время тут ни при чём, и оставил всё без дат. Желаю Вам, дорогой читатель хорошей и доброй жизни. С безусловным уважением, Олег Казаков Автобиография Моё полное имя: Олег Анатольевич Казаков. Я родился в самой середине двадцатого столетия, в 1950 году. Это произошло в тридцатый день марта месяца, в благословенном и великом городе Тбилиси. Мама часто говорила, что мой характер, вполне соответствует характеру марта. Март, как известно, отличается переменчивостью погоды и по-настоящему не похож ни на весну, ни на зиму. Однако, это месяц Нисан. Известно из Священного Предания, что именно в этом месяце сотворён мир. В 1957 году, я был отдан родителями во 2-ю среднюю школу г.Тбилиси. Школа была с некоторым трудом окончена мною в 1967 году с аттестатом «обыкновенного образца». Стихи начал писать систематически в девятом классе. В поведении отличался дерзостью и леностью. Но школу любил, просто любил как нечто родное. Я и сейчас её с любовью помню. Уроков старался не готовить, был завзятым прогульщиком. Меня любили и щадили. Будучи типичным разгильдяем, я, тем не менее, довольно много времени проводил в Публичной библиотеке, где читал русских футуристов и символистов… А также Рембо, Малларме, Франсуа Вийона, Бодлера, Шелли… Почитывал, правда, без особого энтузиазма, труды историка Соловьёва. Летом 1967-го поступал в Одесский Университет на факультет филологии. Однако после первого же экзамена (сданного положительно) забрал документы и ушёл. Ходить на танцы было интереснее. Вернулся в Тбилиси. Прожил там год с переменным успехом. В мае 1968-го «загремел» в армию. Уволен в запас в июне 1970-го – сержантом. В августе того же года поступил на Филологический факультет Тбилисского Университета. Университет вспоминаю с теплотой и восхищением, хотя не отличался ни прилежанием, ни успехами в учебе, ни образцовым поведением. В Университете сразу же вошёл в СНО – Студенческое научное общество. Стал получать известность как поэт. Не печатался. Однако никогда не работал «в стол». Выступления, встречи, вечера поэзии и пр. были далеко не редкостью. Распространялись мои вирши и в списках, и в магнитофонных записях. Брали автографы. Называли мэтром. Гонораром были прекрасные отношения, помощь и поддержка во всём. Думаю, что «работа в стол» – чья-то фальшивая выдумка, для прикрытия собственной своеобразной боязни. Начал печататься – как журналист, автор статей – в газете «Вечерний Тбилиси», которой, и по сей день, безмерно благодарен. Работал грузчиком в магазине книжно-канцелярских товаров. Попал под машину. Надолго лишился возможности нормально передвигаться. Стал заниматься переводом грузинской поэзии, в ней я нашёл настоящее утешение и настоящую любовь – и к бренному миру, и к Небесам. Жил. Уехал в Ленинград (1981). Печатался в тамошних газетах, журнале «Ленинградская Панорама». Вышла первая серьёзная литературная публикация в журнале «Нева» – переводы грузинских замечательных поэтов Григола Джулухидзе и Тамаза Чиладзе. Кажется, руководил секцией перевода в молодёжном отделении Союза Писателей (Ленинград). Немало выступлений, публикаций в периодике… Григол Джулухидзе познакомил меня с высоким мастером прозы – Отиа Иоселиани. Отиа предложил попробовать переводить его произведения. С этого времени для меня началась новая жизнь – жизнь полностью в литературе. Благодаря Отиа начались и настоящие литературные заработки. Тогда я познакомился и сдружился с Татьяной Ивановной Лещенко-Сухомлиной, на Ленинградских её вечерах бывали известный арабист профессор А. Шумовский, яркий музыкант, певец-романсист Саша Чёрный, родственники поэта Николая Тихонова, и вообще масса интереснейших людей, среди них и пушкинисты Левины, Галина Глушанок. Татьяна Ивановна познакомила меня с переводчицей огромного пласта европейской литературы Надеждой Рыковой. Мы с Татьяной Ивановной потом ездили и в Переделкино, где я имел знакомство и прекрасную, утвердившую во многом, беседу с превосходным переводчиком грузинской прозы Ананиашвили. Мои стихи перевели на грузинский, затем на немецкий (С великим теплом и благодарностью и радостью помню немецкого филолога Сабину Мария Конрад). Сердечно помню поэтов Григола Джулухидзе, Мамуку Циклаури. Несравненный, подобный солнечному, свет тяжёлой и кляузной литературной работы согревал меня, делал мир домашним… Выступал на киностудии «Ленфильм», в залах Ленинградского отделения Союза писателей СССР и проч. В Союз Писателей не подавал заявления и не вступил по личным соображения, хотя искренне сердечно ему благодарен. Был приглашён Сабиной Конрад – в Западную (тогда) Германию, провели встречи в Западно-Берлинском (тогда) Свободном Университете. Издали билингв русско-немецкую книжицу «Корабль и Чёрная птица». Несмотря на свой малый объём, книжица приняла участие в одной из выставок Русской книги в Западном Берлине. Потом начались времена после 1991 года. Я немного печатался,начал учиться на Богословских курсах, которые основал приснопамятный владыка Иоанн (Снычёв). Потом мало-помалу стал преподавать начальное богословие (катихизис) и Церковно-славянский язык. Прожить на это было невозможно. Пришлось устроиться в охрану одной из крупных автобаз Питера. Занимался живописью. Работы продавались в художественных салонах – это давало некоторый «приварок». Настал день, когда меня пригласили на работу в недавно тогда народившееся Православное издательство «Сатисъ». Это произошло в месяце Нисан 1994 года. Проработал до 1996, потом – бурная полоса в жизни. Подготовил к изданию и издал самостоятельно несколько православных книг. В 2000 г. вернулся в «Сатисъ». Был ведущим редактором. Работал над своими книгами и книгами других авторов. Немало вышло в свет. Тогда же написала свою первую (и пока единственную) книгу моя дочь Александра Казакова. Являюсь автором более десятка книг, участником сборников и публикаций. В 2012 мой старинный друг, самобытный ленинградско-петербургский живописец Алексий Новиков (к тому времени он уже стал сельским священником) пригласил меня пожить в деревню. В том краю и сейчас – у самой околицы, а то и на улице, можно увидеть какого-нибудь зверя или его следы. Стал жить в деревне. Помогал на службах чтением часов, Апостола и пр. Сейчас подолгу поживаю в Торопце. Это небольшой, но очень древний и крепкий русский город со своим особым обликом и ритмом. Женат. Две дочери. Готовлю 3 своих книги. А на всё и впрямь – воля Вышняя. Всем желаю – истинной радости! Стихотворения Прощание Словно прозрачная шумная птица Взмыла над снежной равниной… Взлетает Прощание! Где-то в последний раз гулко ударил прибой, Грудью ласкаясь к земле. Не надо ждать меня больше – ни рано, ни поздно; Губы Хранят еще вкус твоей кожи и вкус Твоих слез, Прощай! Утром дверь свою распахни Свету Яркому и пронзительному, Словно крик новорожденного. Вот она – радость новой надежды! Да и кто из нас одинок, Кроме солнца, Одинокого, Потому что – Яркое. Учиться солнце любить Я ушел – Горячее доброе и одинокое. Прощай! Рассвет За дальними крышами стены тюрьмы Рассветом озарены. Слёзы неволи И свобода рассвета Сливаются где-то. И брошенный вдаль над крышами взгляд Летит над тюрьмой И уже никогда не вернётся назад. И ждёт моё сердце звука печали твоей, Чтоб забиться сильней. Посвящается Елене Маковской. Переменчивый свет Петроградского неба В глазах твоих. Так, наверно, печалится солнце за тучей, Так скрывают тоску деревья, Так беззащитна земля перед людьми. Я выть готов от ярости беспомощной! Но твердо знаю, что не в силах – Ни переделать мир, Ни сделать ласковее жизнь. Мне остается лишь молиться о тебе И думать: Так, наверно, печалится солнце за тучей, Так скрывают тоску деревья, Так беззащитна земля Перед людьми. Белое пламя Расплескался болью в солнечной ночи Крик чаячий. Белое пламя – ожиданье моё: Стукнет вдруг, распахнется окно; И в мои ладони канет Чайка На берегу любви Живу на берегу своей любви. Как будто На берегу чужой реки. Не знаю: когда разлива грозного пора, А когда оборотится она Струйкой В шероховатых морщинах русла. Сейчас она огромна, темна; Лишь блеклый свет Тревожно Мелькнет на водах… На том берегу – одинокое дерево. Вижу его. И ветер далекий становится зримым. Мой дом неподалеку. Не торопясь вхожу, Дверь чуть скрипит. Накидываю крюк; Вот стол, вот чистый лист… Окно мое выходит на болота И невзрачный Лесок… А небо вдруг рванулось на меня! Но – мягкой серою волной ударилось о стекла И Ввысь отпрянуло. Крик чайки оборвался где-то, Растаял Зонт Чёрный зонт на окне… Может быть, он вчера Защищал от дождя дочь хозяина дома, Когда она целовалась. С кем – неважно… И тогда он лучился, как солнце. Или же – хозяйка ходила Под его чёрным покровом От знакомых к знакомым В надежде денег занять. И зонт скрывал Её поредевшие волосы, усталое лицо. Чёрный зонт и круглая стена дождя Охраняли её от случайных взглядов, Которые лишний раз напоминают, Что лицо у неё уже морщинистое, и глаза у неё – Горестные. Или же – сам хозяин с этим зонтом Бесцельно бродил по окрестным улицам, Отговорившись дома, что пошёл перед сном прогуляться. И перемещался по тёмным, Тускло отсвечивающим тротуарам Печальный ходячий домик, сплетённый Из тонких холодных прутьев дождя, Крытый чёрным зонтом. А сегодня – превосходный осенний день! И он уже кончился. Семейство сидит вокруг стола. И все пьют чай. Каждый смотрит в какую-то свою Точку. Зонт лежит на окне. Не такой уж он чёрный, Его слегка высветлила старость. Поднимается над ним Полная луна. Корабль дураков возвращается в гавань Очень маленькая поэма Корабль дураков возвращается в гавань! Ну! Просто лопаются от радости Все портовые шлюхи! Весь город от счастья качается! - Дураки возвращаются! Одна только странность - Уже две недели корабль приближается, И никак не приблизится: Вроде вовсе не движется. А паруса тугие выгнуты, А пена морская брызжет! Две недели форштевень взрезает волну. И видят с берега: корабль не затонул!.. И не поймут: почему же не движется?! Серый осёл орет на утесе, Расставив копыта для большей устойчивости. Доволен ветер и весело веет! Гнутся на ветру шпили, мачты, башни. Майское солнышко светит… Навигация! Лоция! Компас! Секстант! Э-эх! По улицам шатаются старушки в чепчиках – пьяные. Ждущие женщины Букеты увядшие желают сменить на свежие. Красные стариканчики в камзолах бордовых Торгуют цветами, Эх, денежки… Грузчики, подметалы и всякая шушера береговая Бросили работу – лишь появился корабль - Две недели назад, Кричали и пели, отплясывая И, на радостях, выдули все запасы вина. И ждут – когда еще подвезут. От цеха грузчиков послали нарочного на тёлке За листопадом в соседний город, Нарочный теперь – в розыске. Бомбардиры Шарахнули весь порох на приветственный салют, Выпили… И ждут. А дураки на корабле в дудки дудят, в ступы стучат И сильно поют. А в мэрии решили тем временем , Сменить на ратуше квадратные часы на круглые. Мэр изрек : «Круг – идеальная фигура»! А королевский геометр возглашал у обвалившейся арки, Что идеальная фигура – у мэровой дочки, И вовсе не круг, А сладостное сочетанье упругих дуг! При этом геометр просил у прохожих немного… На бедность. – Дружище, – крикнул геометру продавец воловьих кож, - Почему ты не ловишь воров?! – Ловил бы сам, козёл – геометр показал язык и ушел. Серый осёл прыгнул с утеса – в море бросился! Орет и плывет к кораблю, А за ним, юбки по волнам распластав, плывет толпа Вышеупомянутых портовых дам. А с корабля в рупор кричат, Что на борт никого не возьмут, И мол, ну вас всех!.. И усы ветра путаются в снастях, И облак подмигнул… Главный философ города с каланчи вопит, Что корабль дураков приплыть то приплыл, Но никак не приблизится, По ряду неясных причин… А генеральный ветеринар с другой каланчи кричал, Что причиной всему хромая коза, у которой косят глаза. И тащит пацан хромую козу, А коза все оглядывается… Упирается. Всё путем! Корабль дураков возвращается в гавань! Советы белой вороне (Из «Старинных бесед») В положении белой вороны (учти!) Есть, безусловно, момент положительный: Если не каркать, можно сойти за голубя Редкой породы, Важно – не каркать! У голубей громкий голос не в моде, И спрятать подальше мудрость воронью, Не то докопаются, Что не голубь… Да в том-то и штука, – отвечает ворона, - Что ведь каркну!.. Прикосновение ветра Ветер с моря. Белый дым занавесок. Красавицы лик на медном листе. Медный взгляд – один навсегда. Я что-то очень растерян… Русалка (Из очень древней тетради) Вечером волны вынесли на берег русалку И бросили – Словно руки, на которые очень надеялись, Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/oleg-anatolevich-kazakov/stranstvuuschiy-podmastere/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.