Бронзовые стихи. Лирика

Бронзовые стихи. Лирика Наталья Патрацкая Книга «Бронзовые стихи» – это сборник стихов становления автора, в нем есть стихи – классика, есть верлибры и белые стихи, поэмы, написанные свободным стилем, и – чувства. Бронзовые стихи Лирика Наталья Патрацкая © Наталья Патрацкая, 2019 ISBN 978-5-4496-2903-6 Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero «Еще зима по марту бродит…» Еще зима по марту бродит и снегом балует, пургой, а вот сегодня чудо вроде, давно жизнь не была такой. Весна, весна, ты вновь со мною, ты благо солнечных лучей, ты светишь ласкою земною, когда вода бежит в ручей. И я очнулась от молчанья, мужчины мудро прячут взор, речей приятное звучание, ведут душевный разговор. Я прохожу их, молча, мимо и часто чувствую: они не видят лет моих и грима, их только взглядом не гони. Они и так глядят украдкой: вот взгляд, вот вздох, а вот и стих. Они различны, но повадки, интеллигента вечны в них.     1989 «Легкие скопления облаков…» Легкие скопления облаков преспокойно мысли полонили, вместе с нежной зеленью листков, есть в природе ласковая сила. Стук мячей на корте, тихий бег, розовые отсветы светила, мысли о друзьях, возможно, тех, тех, кого сама всегда любила. Хорошо, что можно иногда отойти от суеты дневальной, в руки взять поэзию, а та сделает из танцев вечер бальный. «Лесной соловьиный оркестр…» Лесной соловьиный оркестр выводит зеленые трели, листва хорошеет окрест под звуки природной свирели. Душа от любви неземной летает над птичьим хоралом, и рада, что вновь ты со мной, со мной, не в степях за Уралом. И жалко до слез, спазм в груди, что сыну сегодня в солдаты, но где-то уж поезд гудит, неся свои старые латы.     1989 «Таят леса свое очарование…» Таят леса свое очарование, и каждый день в них новая среда под голубым иль облачным сияньем, дни не похожи, только иногда приятно окунуться в тишь лесную, тепло листвы почувствовать душой. Забыть, что где-то, задыхаясь всуе, спешат, летят за денежкой большой. А здесь листва колышется без пены, приглушен зной, есть волны доброты, забыты горести, да и любви измены и существует таинство мечты.     1989 «Теплая осень, летает листва…» Теплая осень, летает листва, небо сегодня совсем голубое, в нашей природе есть сень естества та, что красивая нынче собою. Листья слетаются стаей и врозь. Вот, наконец, листопад прекратился. Те, что остались, похоже, всерьез, на своем месте к зиме зацепился.     1989 «Набирает август силу…» Набирает август силу, утром солнце холодит, освежая землю мило, и с теплом уже лимит. Твой звонок звенит в разлуку, он прохладен, как и день, то итог житейской муки, неприятность с ним как лень. Веет ветер нашей встречи, август клонится в зенит, скоро мы сойдемся в вече, встреча все еще манит. Ритм стихов, слегка игривый, в вечер августа плывет, и меняются мотивы, и тебя в стихи зовет. День за днем пройдут по кругу, ночь коснется дважды дня, встретишь ты меня, как друга, я – роднее, чем родня.     1989 «Еще сентябрь. Листва без желтизны…» Еще сентябрь. Листва без желтизны, все сильные деревья зеленеют, для них продлились лето и весна, а люди в этом возрасте полнеют. А в сердце что? Спокойствие небес. На остановке люди – горожане, и ты средь них из прошлого воскрес, но это лишь в автобусе. Дрожали от холода с тобою на ветру, и чувства даже мельком не возникли, потом спокойно крем в лицо вотру, и вид морщин – осыпавшие иглы. Да, вот и все, все встало по местам. Я не ищу ни встречи, ни свиданья. В автобусе людей давно полно, мы проезжали солнечное здание. Все отошло. Листва лишь зелена. Да, так и я тебе уж не подвластна. А в сентябре и в чувствах – я вольна, и нет и мысли: «О, я – сладострастна!»     1989 «  Светлая стрела дороги…» Светлая стрела дороги, темнота родной зимы и рабочие чертоги, и заботой полны мы. На работе – все в работе от усталости гудят, некогда вздохнуть зевоте, но со смехом говорят. Хозрасчет влетает лихо, будоражит ум людей, и часами очень тихо все сидят без новостей. Ни к чему нам муки ада, надоела суета. Да, вот так в работе надо: все в работе – нет поста. Дом, работа, телевизор, дети, кухня, муж, стихи. Развлечений в жизни – мизер, и к любви слова глухи. Но однажды, но однажды рядом вспыхнуло тепло, и отчаянно, отважно до меня оно дошло. Плавно двигались на воле волны жгучего тепла, то любовь попала в поле, холод выгорел дотла. Молчаливо и упрямо ток бежал к тебе, ко мне. Средь людей, сидящих прямо, были мы наедине. Да и мы для них прохладны, ток совсем не виден им, внешне даже благородны, и в любви не виден дым. А меж нами расстоянье. Как же прыгал ток ко мне? В чем мы видели признанье на глазном, прекрасном дне? Нет, лучились каждой клеткой, понимали между строк. Ток не видела соседка, да и сам Илья – пророк. Не могу восстать из мрака, будто сплю в туманной мгле. Жизнь, обсыпанная маком, как листочки в бледной тле. Надоела дрема всуе, в суете рабочих тем. Эх, забыться б в поцелуе! Но как вредно! И мед ем.     1989 «Солнце землю охватило…» Солнце землю охватило, окунуло в небеса, снегом очи ослепило, распушило все леса. Водный ветер, шум фонтана, солнца теплый водопад, танец листьев вьет у стана, блестки в тысячу карат. Это все проснулось в мае, ожил лиственный наряд, на пруду из лодок стаи, и скамейки в ряд стоят. Воздух ласково и нежно кисти веток целовал и весну встречал. Безбрежно шла она в девятый вал. Солнце землю охватило, окунуло в небеса, снегом очи ослепило, распушило все леса.     1989 «Мой милый город средь лесных массивов…» Мой милый город средь лесных массивов, окраина Москвы иль город – Соц. По берегам прудов склонились ивы и там, где гаражи, возникла ТЭЦ. Столица предо мной иль город малый, таится он  под зеленью лесов, а в поясе блестит слегка устало чудесный пруд и мостик на засов. Все пройдены, любимые дороги, знакомы мне леса и все дома, автобусные возят меня дроги, подругою – природа мне сама. И так года, взрослеют, вянут лица, по небесам проходят облака, и город в руки взял давно синицу за тонкие и нежные бока. Все внешне очень тихо и пристойно, все очень чисто, благостно почти, но эта тишь, увы, была не вечна, военные потери ты почти.     1989 «Зима ушла, растаяла бесследно…» Зима ушла, растаяла бесследно, плывут дожди по стеклам и ветвям, еще он дома, милый мой наследник, подверженный, как юноша страстям. Волнения с ним идут, не прерываясь, и армия маячит каждый миг. Он, дождиком сегодня умываясь, уже науку армии постиг. Срастаются деревья над дорогой, пути с его отцом, давно срослись, для вечности все это так не много, а для семьи, так это – просто жизнь. Деревья набирают свою силу, и люди набирают в жизни вес, и вес труда, что строит дачу, виллу, и вес, что исключат всех повес. Мог в детстве незаметным быть ребенок, и в юности студентом, как и все. А в зрелости заметят: он был львенок, он львом стал в молодой своей красе.     1989 «Морозный иней очень тонок…» Морозный иней очень тонок, он, словно шкурка у зверька, а снег весь мелкий и без корок, следов хорошего денька. Прекрасны милые мгновенья цветущих инеем ветвей, они души проникновение, они подарок добрых фей. Хороший день. Снег чист в падение. И утро в мареве снегов, блеск раздается, словно деньги, морозных солнечных долгов. Вернулся снег. Январь в расцвете своих морозов и снегов, на каждой ветке, как в кассете, уложен инея покров. Зима, зима, зима повсюду, замерзли чувства, спит тоска, и скоро я совсем забуду красу зеленого листка.     1989 «Мое окно объяли ветви взглядом…» Мое окно объяли ветви взглядом, под белым снегом виден их изгиб, каким-то нескончаемым парадом, уходит вдаль лесной красы прогиб. Не упиваясь красотой лесною, черчу свои обычные листы, вдруг, вспоминаю, сын ведь не со мною, он где – то в армии, ну шеф, прости… Чертить – черчу, но моему терпенью ведь есть конец, когда приходит ночь, тогда душа спешит к стихотворению и прогоняет удрученность прочь. Всю жизнь тянулась достигать высоты и очень надоела суета, и мир весь из условностей, полеты одной души, нужны как никогда. Мне писем нет, мой сын стал молчаливый. И где он? Как он? Что-то замолчал. Эх, сын, мой сын, любимый мой и милый, как я хочу, чтоб голос твой звучал!     1989 «Что человеку в жизни нужно?..» Что человеку в жизни нужно? Скорее то, чего и нет. Порою то, что даже чуждо, на это тратим уйму лет. Напрасно ветер носит листья, художник сам в ветрах носим. С трудом в работе его кисти, но мы ему все мудро льстим. И шалой осени убранство и трудом ложится на мольберт, но вот выходит он из транса, усталости в помине нет! И на картине осень встала, художник выложил судьбу и переплел ее с металлом, создав ажурную резьбу. Так что же нужно человеку? Да очень много – в жизни веху.     1989 «Твоя недосягаемость волнует…» Твоя недосягаемость волнует, я в плен иду твоих далеких рук. Мне хорошо, и голос твой чарует, и разгоняет будни скучных мук. Мне хорошо. Необъяснимо плохо, что ты далек как миллионы звезд. Меня ведь не устроят чувства крохи, я обойдусь без просьб любви и слез. Но я люблю и в этом неповинна, ты – жизнь моя, ты – зимний солнца луч, в тебе вся Русь, и что-то есть от финна, наверное, холодность зимних туч. Ты скажешь: «Блажь, родная, что с тобою?» Я подниму кричащие глаза, любовь свою не назову слепою, и наши затрепещут голоса. Люблю игру на грани придыхания. Люблю идти по острию любви, порой любовь, как бабочек порхание. А ты, мой друг, все искорки лови.     1989 Баскетбол Один лишь вид прыгучего мяча Дал мне понять, что тема горяча. В тебе я вижу робость и азарт, Ты весь похож на за оконный март. Пробежки, очень резкий стук мяча… В корзину ты попал не сгоряча? Красиво ноги вдруг взлетают вверх, Ты сразу стал намного выше всех. От баскетбола станешь ли умней? Но двигаешься лучше. Жизнь полней. Какой же вывод? Слышу я твой смех. Отлично. Настроенье лучше всех. Ты подошел с усмешкой говоришь… Ты подошел, но сердцем ты молчишь.     1989 «Жил человек, взлетел слегка…» Жил человек, взлетел слегка над общей суетой. Я молодой была легка, а, в общем-то, святой. Судьбу свою он дал другой. Она ему милей, и брови у нее дугой, и в действиях смелей. Он только думает: «Она». А пред глазами – я. Я в его мыслях, я одна, ни кобра, ни змея. Люблю его и не люблю. В пургу чисты снега. И ни о чем я не молю — Пурга в апрель легла. Ушел в работу с головой, там много верных дум. Не проходите стороной, у нас единый ум.     1989 «Тишина одета в иней…» Тишина одета в иней запорошенных лесов, появилось много линий в темноте зари часов. Паром в воздухе дыханья: здесь мое, а там твое, и счастливое признание свило облачко свое. Не проснулся сын наш малый, ростом он уже с тебя, от своих признаний шалый, спит он утром, жизнь любя. Дочка на бок повернулась, в ней отрочество кипит, на каникулах уткнулась вся в подушку, как в магнит. И рассвет замедлил бег свой, пусть поспят сегодня дети, и серебряной листвой на дороге нас приветил. Я люблю минуты эти, когда мы идем вдвоем, когда жизненные сети вместе мы с тобой плетем.     8 января 1988 «Улыбнулось солнце ненадолго…» Улыбнулось солнце ненадолго, ласково пригрело жизнь людей, заглушило дождевые толки сплошь из свежевыпавших дождей. Чудная. Прекрасная погода оголила руки, части ног, заменила тепловую моду, прикоснулась там, где был сапог. А леса, могучие от влаги, словно все устали. И слегка ягоды от влаги, будто в лаке, не успели выкрасить бока.     1989 «Налетит и раздавит …» Налетит и раздавит — вихрь унижений, но поднимется гордость — друг восхождений, Сбросит чары злословия и взойдет на престол. Впрочем, – это пустое, пуст для выстрела ствол. И не будет салютов. Тишина, тишина на заснеженных ветвях очень даже нужна.     8 января 1988 «Ох, разозлиться может добрый…» Ох, разозлиться может добрый, и бушевать как море Бурь, он вылетит из дома пробкой, а щеки красные – пурпур. Все на него, а он ведь добрый, везет нагрузки, хмур и зол. Но для страдальцев высшей пробы, он всем известный хлебосол. Как он раним, наш милый Добрый! Как он чувствителен к словам! И вот к нему все жмутся Кобры, как к очень теплым островам, А Добрый, чтобы обесточить свои усталые мозги, на всех несчастьях ставит точки, бросая бремя из тоски. И жизнь с нелепой чередою, чужих проблем из жалоб, стона, его становится средою и добротой сердечных тонов.     11 января 1988 «Знаете, прекрасно в нашем мире…» Знаете, прекрасно в нашем мире, Чудеса творят и на земле, В нашем несмолкаемом эфире Похвалу найдешь себе везде. Не найдешь – так, стало, быть – не надо, А найдешь – забыть скорее надо, И спокойно жить, с судьбой дружить, И врагом и другом дорожить.     11 января 1988 «Отступила стужа от зимы…» Отступила стужа от зимы, снег садится от весенних капель, потому что дочке до весны не мешает земляная накипь. Нам на шубу денег не хватило, а зима ее боготворила.     15 января 1988 Долото Люди думают стихи писать легко, будто стружку сбросить с долото. Да, но где теперь перо? Шарик пишет нам давно. Долото, ты долото, с тобой встречусь лишь в кино. С детства помню я лото и долото. В детстве бегала к сараям, где отец водил рубанок. Бегал пес и бодро лаял, стружку мне бросал в подарок. В вещи я была одета, мама шила их рукой, гордость в детстве не задета. Детство – друг ты мой простой. Ну, а гордость и сквозь шмотки, смотрит зоркими глазами, В стружках есть игрушек сотни, только надо быть с очами. Да, с очами, как у папы, сероглазых с древних пор, а бюджетные заплаты — это есть наследие гор. Папа, милый, добрый папа, битый сотнями врагов. С ним готовилась расплата на войне, но он таков, что за жизнь держался крепко, был и снайпером он метким, выжил вопреки войне, в стружках счастье выдал мне. Года прошли. Есть сожаление о том, что порваны стихи, в них папины ушли волнения, и письма от него тихи. Их просто нет, а те, что были, лежат еще в его дому, глотают то, что есть от пыли, лежат с историей в ладу. Когда-то мама очень рано вставала и пекла блины, теперь же клип с телеэкрана поет будильником, а мы? А мы уж не печем блины. Игра, игра кругом игра, телеэкран играет с нами, там стружек пленочных гора играет певчими глазами. В них хвалят всех, слегка лелея, меня, тебя и белый свет, а славу пьют уже седея. Поэтому даю совет: «Не подвергайтесь в жизни грусти, у славы съемные плоды: снимают листья у капусты до кочерыжки – вы пусты. И лучше бросить рассуждения — они, как дутые шары, и сушат радости сомненья, спуская лишние пары». Долото, ты долото, С тобой встречусь лишь в кино.     11 января 1988 «  В прихожей место есть одно…» В прихожей место есть одно, в нем уместилось кресло, не просто кресло, а оно стихов рожденья место. Бежали грустные часы, нигде меня не ждали и каплю маленькой слезы за счастье осуждали. За дверью комнаты – кино и крики на экране, а за другой уже давно дочурка на диване, На кухне – сын. В прихожей – я, где я стихи писала, так разбрелась моя семья, а я повествовала. Зачем пишу? Чтоб обесточить свои усталые мозги, чтоб на несчастьях ставить точки, и сбросить бремя из тоски.     13 января 1988 «  Писатели технических познаний…» Писатели технических познаний спокойно пишут умные тома, не ждут экранного признанья, порой их повышают в званьях, и вновь берет их в плен среда, и сердцу милые дома. Но в поисках новейших знаний, они все средства применяют. Их путь по знаньям очень дальний, дорогой кто-нибудь и крайний. Преграды их не забывают — потомкам вехи оставляют.     15 января 1988 «Пришла вдруг мысль, что гениев и нет…» Пришла вдруг мысль, что гениев и нет, есть просто люди. С кучей недостатков, И зря при жизни их ругает свет, А после смерти лижет их останки. И в памяти вдруг остается тот, кто умер лихо иль прожил нелепо, их творчества сильней ток становится питаньем века.     15 января 1988 «Можно быть самой богатой…» Можно быть самой богатой и не иметь ничего, взятки взимать лопатой, будто бы дерн с кой – кого. И в своей малой квартире, где очень тесно в сердцах, думать о сказочном мире, в золоте и в зеркалах. Пусть отражается в стеклах добрый, загадочный взгляд. Он, только он мои зерна, он – ненасытный мой клад. Где – то дороги в машинах, там суета из сует рвется на собственных шинах алчущих, жадных сердец. Видят в машинах реванши то ли за рост, то ль за вид, бегают длинные марши с видом вальяжным как гид! Все – то и знают, и видят, мнят себя барской средой, только бедняги не видят, что смерть бежит под рукой. Сколько вас копят деньжата, чтобы скорее за руль. То ли душа маловата, то ли на счастье – то нуль. Я ухожу по тропинке от суеты городской, в сердце по шинам поминки, и по квартире с тоской.     15 января 1988 «  Уложить мне мысли часто надо…» Уложить мне мысли часто надо, вьются мысли стаей у виска, будто в дверь стучаться мыслей склада, а она немножечко низка. Так бывает после сдачи темы, после всех значительных работ. Затихаю, я от мыслей смены, пусть посмотрят множество дорог. Надо выбрать новые стремленья, подкопить и знанья для рывка, и в ячейках мозга столкновенья стихнут у подножия витка.     20 января 1988 «Усталость навалилась на меня…» Усталость навалилась на меня, на угнетение тающего дня, так давит бело-влажная среда — всегда. Я тороплюсь порой ответить нет, в расцвете и на склоне мудрых лет, я тороплюсь к своей большой звезде — везде. Прохлада неба ляжет на ладонь, по ней стремглав промчится черный конь, мечты тогда впрягаются в года — всегда. По буквам белых клавиш я стучу, себя, других чему-то я учу, и что-то пробуждается в душе — уже. Несите кони красных русских букв, под равномерный, мерный, верный стук в печатный мир белеющих бумаг. Я – маг.     16 января 1988 «  Медленно уходит напряженье…» Медленно уходит напряженье и приходит внутренний комфорт, отдает судьбе распоряженье о приуменьшении забот. Суета и нервные страданья улеглись под снежною зимой, приумолкли все исповеданья в жизни очень тесной и простой. Нет иллюзий о моем признанье, нет надежды на любой успех, есть одной судьбы существованье, тихое конструктора призванье, замолчавший твой нелепый смех о мое спокойное молчанье.     20 января 1988 «  От наслажденья в звуках застываю…» От наслажденья в звуках застываю и в музыке Чайковского тону, под переливы звуков точно знаю: перехожу я в классиков страну. На стороне классических звучаний углублена я в мудрость наших дней, Шекспира лучезарное признанье предпочитаю логике страстей. Есть в звуках музыки природа и красота лесных ветвей, застывших, в серебристых сводах, и в музыкальности людей. И сила страсти вечной темы сквозит сквозь нотные листы, но заглушают их системы, и электронные хвосты. От наслажденья в звуках застываю и в музыке Чайковского тону, под переливы звуков точно знаю: перехожу я в классиков страну.     24 января 1988 «Не ищу одобренья людского…» Не ищу одобренья людского, и проходит оно стороной, я ищу состоянье такое, когда сердце не просится в бой. И спокойно, порой деловито, я иду по полям своих дел, и нет мысли, чтоб быть знаменитой. Муж меня ненароком задел. А муж мой – он на всем экономный: на себе, на других, на делах, внешне он, очевидно, что скромный. Но вот в мыслях частенько – аллах. Преклоняюсь пред знаньями века, а муж ими пропитан до дна, видно мне повезло с человеком, не бываю я дома одна. Мы и рядом, но вечно не вместе, до сих пор искры часто летят. Мы вдвоем, мы как строчка из песни, нам разлуки – века не простят. Отчим, мачеха – это пустое, без обиды для всех говорю. Для детей – счастье очень простое, быть с отцом, я его не корю.     27 января 1988 «Нет и силушки побороть печаль…» Нет и силушки побороть печаль, нет возможности оглянуться мне. Снег лежит кругом, и замерз причал, радость с холодом улеглась на дне. То ли снится мне в темном дне лазурь, то ли снег летит, то ль слеза блестит. Грусть – тоска моя, забери всю муть, оживи меня, сердце вылечи. Эх, и грустно мне на белом снегу с горем – горюшком целоваться – то, То ль сама умру, то ль его сгублю, а вдвоем – то нам не остаться-то. Знать моя беда бредет подо льдом, пузырьками-то знать балуется, а бровей твоих дорогой излом, надо мной уже не любуется. То ли в небе я, то ль на дне реки, то ли в облаке, то ль на льдине я. Но найти меня людям не с руки, и растаяла вся до жилочки.     28 января 1988 «Флюгером застыли на деревьях…» Флюгером застыли на деревьях три сороки. Смотрят свысока на людские и свои пороки без волнений, творческих стремлений. С высоты взирают не дыша, смотрят на людей – а те спешат. В ясном небе пьедестал морозный в инее от дышащих берез, в этот день так мало льется слез, и так часто смех звучит задорный. На сороках модные цвета — те, что в моде годы и века. Стекла, кирпичи, часы, уступы собрались в единый институт, а внутри подъем, он очень крут, и с него уходят с думой скупо на глаза всевидящих сорок, в армию служить обычный срок. Армия вбирает людей умных, тех, кто может думать и дерзать, тех, кто может очень много знать, забирает из компаний шумных. И кричат, кричат тогда сороки, сокращая жизненные сроки. И пустеют группы без ребят, зря резвятся полы на разрезах юбок, что на ножках очень нежных, ладно и заманчиво сидят. И с тоской глядят тогда сороки — отошли их молодые сроки. В институте двери закрывают. Что там изучают – я не знаю. Знаю то, что знают лишь доценты, ассистенты, аспиранты и студенты. Кто же я? Профессор всех наук? Нет, я стихотворец этих мук. Мне по нраву топот в коридорах, или пустота моих дорог. Тогда слышно: чей-то голос строг, объясняет что-то без укора тихим и доверчивым студентам, ходит взад, вперед в апартаментах. Улетели строгие сороки, ветерок уносит иней прочь. Красота лесов – мороза дочь — в институт идет давать уроки: холода, терпенья, белой склоки. Потеплев, уходит тихо прочь.     28 января 1988 «Сосна сегодня – верх очарования…» Сосна сегодня – верх очарования, она бела до кончика иглы, и ей сегодня «королева» звание. Березы в белой зависти скромны. О, как чудесно в белой сказке леса среди ветвей и елочных страстей, где ветки чуть изогнуты от веса, где снег, застыв, обвился вкруг ветвей. Вот небеса морозны и парадны, голубизна, сугробы облаков. И наша жизнь проходит явно складно, а фоном служит инея покров. Нужна любовь или ее замена, нужны снега и зябкая метель, нужна как верность мелкая измена, нужны мне руки, брюки и отель. И в роскоши лесного наслаждения, и в контурах белеющих берез, и в розовом, чуть с зеленью свеченье, мне не хватает просто алых роз.     28 января 1988 «Спрятаться под куржаком…» Спрятаться под куржаком, отойти от пересудов, слава точно наждаком бьет паломников посуду. Ошалевшая толпа смотрит, пишет, рядит, судит. Слухи, страсти с потолка долго разум не пробудят. Я смотрю за суетой, нет ни зависти, ни лести, будто каменной плитой перемолоты все мести.     25 января 1988 «  Заманчивы – космические дали…» Заманчивы – космические дали, но красота зеленого кольца прекрасней падишаха дани, дороже королевского венца. *** Ты – моя любовь – моя природа, нет прекрасней в мире ничего. Ты – красива только недотрогой. Что еще сказать? Нет, ничего.     28 января 1988 «Командировок тысячи в стране …» Командировок тысячи в стране — они источник деловой работы, кто едет разбираться в кутерьме, кто бегает по складам как во тьме, кто план перемещает с криком: «Что, ты!» И самолеты, поезда, машины порою заменяют телеграф, Ии остаются, чуть плаксиво жены, скрывая раздражительные тоны, в довольно непокорный нрав. И я, их редкий представитель, лечу и еду, сбросив страх. Потом расскажут, кто с кем видел, и не поможет черный свитер от всех злословий, ох и ах. А я люблю уйти с дороги и делать в жизни первый шаг, и перепрыгивать пороги, пресечь словесные ожоги, и думать, мысленно – я маг. А за окном чернеет ночь, и стук колес, почти не слышен, и еду я с огнями прочь, и говорю я лишь про дочь, про волосы ее в цвет вишен. А вот и цель. Морозный воздух приятно щеки холодит, и новый город – это отдых от всех заброшенных обид. И сердце с городом парит. Стучат трамвайчики по рельсам, везут людей на свой завод — такие сказочные рельсы бегут сюда из года в год. В дороге знающий народ. Люблю узнать я новый город, и новый цех, и стаю мыслей, и для стихов есть новый повод — они над головой зависли. Я не одна. Со мною – люди, чей опыт разумом пронизан, идут вопросы по карнизам, ответы – лестницей прелюдий. Командировка вышла в люди.     5 февраля 1988 «Спокойствием с небес спустился снег…» Спокойствием с небес спустился снег и равномерной белой окантовкой, деревьям и домам добавил свет, и лег на воротник лихой подковкой. И влажный снег уменьшил все шаги, и тише, и задумчивее мысли, вот так же утром мы с тобою шли, твои усы под снегом мирно висли. И вот прошли любви нашей года, где холод и жара порой встречались. Да и теперь, возможно, не всегда с тобою мы смиренно улыбались. Комфортно надо чувствовать себя среди проблем домашнего хозяйства, и жить спокойно, вовсе не скорбя, и я ведь не домашняя хозяйка. Так и живем, тревожно иногда, а в основном, в туманной атмосфере, и тишина  зимой в душе тогда, когда друг другу мы спокойно верим.     10 февраля 1988 «Счастливый сон приснился ночью…» Счастливый сон приснился ночью и олимпийские огни. И твои губы впились сочно, в такой момент, ты не звони. Как ты красив, великолепен! Я не ждала тебя совсем. Твой взгляд божественен и светел, а вместе с тем, а вместе с тем. С тобой болезни все вернулись и горести пошли рекой. А в жизни? В жизни разминулись. Разлука нам дает покой. Ты на дороге карты бросил. Твоя любовь и на снегу. Забыл ты только бросить восемь, боялся, что я не могу.     13 февраля 1988 Человеческие ранги Нельзя снимать венцы с царей умерших, и править, возвеличив лишь себя. Нам не спасти трагедий в ад ушедших, и надо жить, прошедшее любя. Довольны те, кто будто бы поднялся повыше тех, кто равным был всегда, на самом деле – сам собой остался, и высшая звезда – не их звезда. О, как все любят маленькие ранги, и вещи, и машины, и жилье, и презирают, мысленно яранги, но не ценить все это и смешно. А люди-то давно перемешались, и разум есть у каждого из вас. Кто в чем умен… Прослойки? Да, остались. Они заметны только лишь у касс. В семнадцатом пытались все исправить, писатели спешили записать. Мозги чужие очень трудно править. Поэтам – трудно жизнь свою спасать. Люблю людей: и правых, и неправых, крестьян, интеллигенцию, верхи. Люблю людей: больных и мыслью здравых, их подвиги, и даже их грехи.     16 февраля 1988 «Природа отошла на задний план…» Природа отошла на задний план, конструкции железок на подъеме, их сердцевину вновь вращает вал, не поднимая мой духовный сан, не требуя и теплового съема. Размеры, допуски, посадки царят на чистых чертежах, пути в цехах не так гладки, и надо знать друзей повадки, и не терпеть в цехах свой крах. Простые белые листы годами в линиях чертежных, как для меня они просты, и я ищу в решениях сложных чужие, мелкие хвосты, чтоб быть в решениях осторожней. Ввергаю мысли в полутьму своих стихов из рифм сплетенных, но в чертежи их не возьму, ведь я люблю их – непокорных.     20 февраля 1988 «Параллельны сухие ветви…» Параллельны сухие ветви, и не гнет их лихой снегопад, ветер ветви живые вертит, а для мертвых он невпопад. Вновь примолкли в сугробах ели под тяжелыми шубами сна, ветви их под снегами просели, горделивой осталась сосна. Снегопад, что ты сделал со мною? Ты окутал меня холодком, ощущение, что нет мне покоя, вместе с резким, тягучим звонком.     23 февраля 1988 «  Я вдруг поняла, что волненья напрасны…» Я вдруг поняла, что волненья напрасны, что все хорошо, пусть мне плохо кругом, мы часто в душе своей просто несчастны, но вдруг улыбнемся и счастье волчком. Казнить мне себя за язык мой болтливый, совсем ни к чему я такой родилась, с душою, чрезмерно порой совестливой, я в адовы муки сама забралась. И мне отомстить за крамолу так просто, стихи написать, сбросить чей-то указ, иначе меня поразит чья-то косность, иначе закончится женский мой сказ.     1988 «За окном – застывшая Москва…» За окном – застывшая Москва, инеем подчеркнуты строения, а в патентах жгучие слова ждут и ждут мои изобретения. Подбираю нужные тома, рядом переводчица японцев, переводит быстро и сама, пишет тексты до захода солнца. Мне понятны только чертежи, с каждым часом их  смотрю быстрее. Прохожу патент, хоть ворожи, где же те есть знания, что мудрее. Как приятно воздух холодит, из окна врывается в дыханье, смотрит, каталог прекрасно свит, выражает тихое признание. За окном застывшая Москва, инеем пронизан воздух чистый. Вот и просмотрела класса два. А патент? Он есть. И все в нем чисто.     26 февраля 1988 «Милый мой городок, потонувший в лесах…» Милый мой городок, потонувший в лесах, вдоль дорог расположены виллы, где деревья стоят в затвердевших слезах, и где дочь улыбается мило. В снег вступила она своей легкой ногой, темный волос сверкает на солнце, с баскетбольным мячом и любимой игрой, и мелькают пред ней щиты, кольца. И весна у нее еще в снежных речах, и для листьев пора не настала, но улыбка ее на прекрасных губах, чуть взрослея, с весной расцветала. Потеплела вода, засмеялась весна, забурлили потоки живые, и струится вода, по протокам чиста, и несет свои воды речные. На лесных великанах весна прилегла, и повисли без снега иголки, почернела земля от притока тепла, но становится снег утром колкий. Улыбнитесь поэты, зачем горевать? К вам весна – гимн красавице едет, и не надо стихи свои льдом покрывать — она лед тот лучами приметит. Где по снегу, бывало, свободно вы шли — там осталась тропа снеговая. А весной, вы попробуйте снегом пройти — след наполнит вода снеговая.     19 марта 1988 «Под ногами – тонкий лед весенний…» Под ногами – тонкий лед весенний, чуть хрустят пустоты подо льдом. День пригожий, солнечный, елейный ослепляет инженерный дом. Голубой, прозрачною громадой, он стоит спокойно над прудом. В нем есть все, что для работы надо, все, что достигается трудом. Только солнце ярко и нетленно светит нам, не ведая преград, на работу заглянуло с ленью, освещая девушек наряд. За окном деревья не проснулись. Лед и снег, и талые ручьи. Мы тихонько к тайне прикоснулись голубой. Где тайны чьи? Ничьи.     1988 «Снег растаял. Солнцем залиты равнины…» Снег растаял. Солнцем залиты равнины. День прекрасный. Только грустно мне чуть-чуть. Что такое, почему всегда ревниво смотришь ты на мою ласковую грусть? Утомление расплывается со снегом, и восходит сила бодрая весной. И зимою, и весною жизнь не бегом. Я спокойна: снова ты идешь со мной. Но бывает, вдруг завьюжит, заморозит там, где снега и не ждешь давным-давно, и в сердечко больно вколется заноза, и из жизни получается кино. Переливчато и звонко дрозды пели, а сегодня что-то замерли леса, и с небес как бы случайно пролетела белым шариком застывшая слеза. По туману спустилась на землю весна. Теплой ножкой притронулась к снегу она. Улыбнулась. И рыхло ответил ей снег. Я тонула в сугробах их утренних нег.     11 апреля 1988 «Я люблю Вас, голубые очи…» Я люблю Вас, голубые очи, умный отсвет в них пленит меня. Встречи с Вами каждый день короче, только взгляды, словно бы звенят. Накопились страсти до предела, каждой клеткой чувствую, где Вы. Замолкаю, если нет к Вам дела, только встречи нас не ждут, увы. Подвиги, похоже, не под силу, я люблю Вас, только почему Вы холодный – этим мне и милы, а вот встречи видно ни к чему. Как приятно видеть Ваши очи, их огонь, пылающий внутри, Вы примите страсть мою, нет мочи, жить без Вас денька, хотя бы три.     19 апреля 1988 Картине «княжна Тараканова» и музыке С. Рахманинова Чистая, прозрачная мелодия, всплесками весеннего ручья, зажурчала в комнате рапсодией, нищету нещадно унося. Раздвигались стены от безумия волн воды и шелеста дождя, и, прижавшись к креслу, как безумная, уходила в счастье бытия. В голове отточенные линии, словно бы из них Ваш гордый лик, разогнал предсмертно страх и скуку. Мысли становились все ленивее и в воде запрыгал солнца блик, унося с собой остатки муки.     1988 «  Перья птиц застыли на воде…» Перья птиц застыли на воде, пенье птиц в иголках зазвучало, с солнышком на елях и везде звонко от дроздов, синичек стало. Вербы распушились по весне. Появились у берез сережки. Мне приснились птенчики во сне. Из гнезда слышны они немножко.     20 апреля 1988 «  Холод – холод, ветер-ветер…» Холод – холод, ветер-ветер, снег. И за пять минут деревьев темных — нет. Неожиданно проглянул с неба свет, и увидел, что весны пропал и след.     26 апреля 1988 «Мысли мои очнитесь, глупость уйди с тоски…» Мысли мои очнитесь, глупость уйди с тоски, как все нелепы лики, если слова горьки. Как надоело спорить и угнетенной быть, Мне надоело горе, – не в чем его топить. Если смотреть снаружи – вроде, все ерунда. Так почему, почему же жизнь-то моя горька? Может, сама себе я горе сие ищу, Часто, порой напрасно, я в пустяках грущу. И… вдруг, внезапно вижу зеркало перед собой: Женщина очень суровая тихо идет в бой. Как все меня удручает! В холоде есть немота. Зеркало это не знает. В зеркале – я не та.     29 апреля 1988 «  Усталость кончилась, прошла…» Усталость кончилась, прошла, как в полдень тень. Я улыбнулась и ушла к деревьям в сень. Над головою чудом жизни — сияет синь. А на ветвях сережки висли — попробуй, скинь. А вечером от утомленья — спасет пень, на нем сидишь в пылу забвенья, а встать уж лень.     13 мая 1988 «  Если б можно было укрощать себя…» Если б можно было укрощать себя, и спокойно делать, то, что скучно, я жила бы долго, не скорбя, и не лезла б в неизвестность кручи! Редкий пух слетает с тополей, отмечает годовщину знаний, влезла я на кручу всех быстрей — стало скучно от своих познаний. Вновь сижу, грущу без суеты, думаю: «Ну, где теперь вершина?» Мне скучны всегда мои следы, и не интересно, что свершила. Да, с такой натурой двадцать лет трудно просидеть на тихом месте. Новеньких квартир чудесный свет, не проникнет в старые подъезды. Если б можно было укрощать себя, и спокойно делать, то, что скучно, я жила бы долго, не скорбя, и не лезла б в неизвестность кручи!     1988 «Отвергает чувства совесть…» Отвергает чувства совесть, день за днем идет борьба. Сердце ноет с горя, то есть, наше счастье – не судьба. Ты пройди дорогой дальней, не смотри в мои глаза. Пережить двоих страданья мы не сможем – их леса. Знаешь, милый, жизнь прекрасна, но не тронь моих волос, даже встречным будет ясно, что ты горюшко принес. Я тебя любила, милый, и не буду то скрывать, но пойми, ведь так постыло совесть часто бичевать. Нам нельзя любовь с тобою долго холить и томить, чувства кончатся тоскою, буду раненой ходить.     1988 «Вот они листья младые, лихие…» Вот они листья младые, лихие, только раскрыли малютки глаза, мысли средь них замелькали такие, что на глаза навернулась слеза. Листья, вы листья – бутоны, как птицы, теплое солнце вас всех развернет, будете тихо в ветвях шевелиться, осень придет и вас всех оторвет. Листья мои – паруса ощущений, странствие памяти в ваших волнах, раньше срывала, как плод запрещения, ныне срываю, как истый монах. Листья, листочки, иголки, сережки, девичьи косы и стрижки волна, дерево жизни и юности слезки — все вдохновляет – я детством полна. Детство поэта – оно как лучина, быстро сгорает и светит не всем, детство поэта, не в нем ли причина всех позабытых и будущих тем?     10 мая 1988 «В Подмосковье растет разнотравье…» В Подмосковье растет разнотравье, отголосок родной стороны, здесь они разрастаются, вправе, привлекая прохожих умы. Рядом с чисто – чистейшим асфальтом в белых звездочках гнется трава, так и хочется  в вихре экс вальса закружиться – мечта не нова. Но подходят все ближе к нам здания красноватого люкс кирпича, и приносят нам мысли в сознание, что науку не рубят с плеча. И действительно, разные лица, представители целой страны, все пытаются в ней заблудиться, озадачить задачей умы. Вот завод замыкает аллею голубою мечтой ЭВМ. А леса? А они зеленеют. Как надежда для будущих тем.     1988 «Леса стареют как-то незаметно…» Леса стареют как-то незаметно, дома ветшают несколько быстрей, а я старею только по приметам. Каким? Молчанию людей. Прошел мужчина, вроде бы красивый, а он моложе на десяток лет, я не могу быть дружбой с ним счастливой. А он со мной? Я старше – чувства нет. Ровесники, вас мало, единицы, я вас старее жизнью и детьми. Мне не подвластны журавли, синицы, стихи седеют – волосы мои. Ушли или исчезли просто чувства, ушел и ты из вида и забот, прибавилось житейской, чистой грусти, в какой-то безобразно мудрый год. Не вижу – пары. Все мудры и тихи. И я смиренна – не моя вина. Деревья, травы на ветру, а стихли, но этого не будет никогда.     11 мая 1988 «Вырастаю на каблуках…» Вырастаю на каблуках в росте, чувствах и даже в осанке, потому что без них на бобах я катаю лишь будние санки. А сегодня и солнце, и май приподняли меня над собою. Вспоминаю я прошлое, знай, каблуки – они были с тобою. Здравствуй, май человеческих чувств, светлых, ясных, нетронутых красок. Я с тобой никогда не уймусь, с каблуками из собственных сказок.     11 мая 1988 «  В моей голове возникает эфир…» В моей голове возникает эфир, я слышу случайные фразы. Бывает, что ночью врывается мир — и в мыслях – чужие рассказы. Порой мне мешают чужие слова: сбивают настрой мой на радость, иль в мысли мои забегает молва, и сразу горчит жизни сладость. Живу в проводах и в эфирных волнах, и чувствую импульсы с теми, кто радостен, в горе иль ввергнут в свой страх — все шлют свои импульсы, темы.     18 мая 1988 «Опустилось солнце майское на землю…» Опустилось солнце майское на землю, распушились нежной зеленью леса, и ко мне вернулось редкое везение, как оставшаяся в памяти коса. И вернулась я на место, где была я, шила, штопала, учила сопромат. Годы канули, но жизнь моя былая, вторглась милая. Мне, кажется, впопад. Вновь учусь, одолеваю грань науки, вновь я шью, стригу, стираю и вяжу, и стихи пишу не только ради скуки, просто жизнью нашей доброй дорожу. Одеваю, обуваю наших деток, жизнь проста моя, и проще не сказать, словно дерево я майское из веток, в чертежах моя финансовая рать. Вот везение, так везение, что тут скажешь? Май, не май, а солнцу рада я всегда, так словами сквозь грядущее помашешь, и порадуешься счастью труда.     18 мая 1988 «  Отцветает яблонька – опадает цвет…» Отцветает яблонька – опадает цвет, белой недотрогою не проходишь век. На земле, опавшие лепестки ковром, как прощанье с юностью и ее ледком.     25 мая 1988 «Крупным градом открывалось лето…» Крупным градом открывалось лето, сильным ливнем, оросив леса, дождик шумно возвещает свету, что приходит лета полоса. Дождь в туманы облачил природу, на два дня завесил небосклон, не жалея извергал он воду, и стекали струи под уклон. И туманной облачной погодой, и сырой, растущею травой, дождь легонько расправлялся с модой, оставляя капли за собой. Грим смывал, касался ног  и платьев, барабанил мерно по зонтам, презирал случайные проклятья, говорил: «Я там, там, там, там, там».     2 июня 1988 «Остановись в лесу без суеты…» Остановись в лесу без суеты, подумай о судьбе своей не с ходу, тогда поймешь, почувствуешь, что ты в своих делах сам делаешь погоду. А утешение – это пенье птиц, они замолвят за тебя пред небом, и милыми вновь станут сотни лиц, которым твои горести нелепы. И ты спокоен в зоне буйных трав, ты набираешь жизненные силы, потом в быту от мелких, крупных травм ты устоишь, и люди снова милы. Душа сильна – силен и человек, его не сломят беды и болезни, не ждет врагов и удлиняет век, лишь мудро избегая грубой лести. Остановись в лесу без суеты, вздохни всей грудью воздух очищения, и ты поймешь, почувствуешь, что ты- готов к проблемам или к их решеньям.     4 июня 1988 «За двойными стеклами дождя…» За двойными стеклами дождя, унывать от влаги не пристало. Чувствую, для жизни не устала, за двойными стеклами дождя. Суета дневных переживаний медленно стекает со стекла, так порою жизнь моя текла, суетой дневных переживаний. На вершине выполненных дел, в пелене дождя все горизонты, мысленно разделишь их на зоны, на вершине выполненных дел. И заметишь, что вершины стерты. Вновь земля и капли от дождя, но ты улыбнешься как заря. И заметишь, что дождинки – стерты.     16 июня 1988 «Три недели жара…» Три недели жара, три недели ремонт, я сейчас ожила, от небес нужен зонт. Ветерок загулял в темной зелени трав, он в листву забежал, проявляя свой нрав. Ничего, не беда, солнце в небе висит — это только вода, а в квартире свой вид. Бедность вышла от нас с ней ремонт не в ладу, в золотистых тонах осень в дом позову. Дома осень живет на картинах всегда, а на улице лето и с неба вода. И ремонт там не нужен для тихих аллей. А поэту что нужно? Дом его мавзолей.     8 июля 1988 «  Описывать темы глобальные…» Описывать темы глобальные… Зачем, отчего, почему… А в жизни все темы случайные, глобальных тем – нет потому, что кот бедокурит, нечаянно. Хозяин готов его съесть, и я среди криков не чаяла, чего б для спокойствия съесть.     9 июня 1988 «  Гуляет ветер по квартире…» Гуляет ветер по квартире, срывает листики с их мест. Я отпуск посвятила лире, живу отшельником как перст. Ремонт недолго мерил силу, опустошая часть души, квартиры облик очень милый, но его надо завершить. Решила сделать просто книгу, и собираю все что есть, мне далеко до высшей лиги, но мне приятна эта честь.     20 июля 1988 «Летний пруд. Вода бежит под лодкой…» Летний пруд. Вода бежит под лодкой. Солнечные блики у весла кажутся нечаянной находкой, радость мне свобода принесла. Целый отпуск солнечного лета, я сидела с грустью лишь в дому, не было мне счастья-то от света. Почему? Я с жаром не в ладу. А сегодня лето Подмосковья, и сегодня – небо и вода, и стихают нервы – будто сон – явь, и качает жизнь мою волна. Облака разгуливают в небе, на фонтане светится струя, радости и горести нелепы, просто есть природа, солнце, я. Солнце пригревает мою спину. Весла шевелятся, как хотят. Я пишу, а значит, я не сгину. Чьи-то весла рядышком скрипят. Пруд, мой пруд, серебряные ивы, тишина душевного тепла, ласточки полет, деревьев гривы, это просто Сходня протекла.     22 июля 1988 «Мускулы играют у студентов…» Мускулы играют у студентов и растут под грузом кирпичей, не волную их друзей патенты, с каждым днем становятся ловчей. Стены поднимаются под крышу, дождик прекращает этот рост, все замолкло. Речи их не слышу. Исчезает наш оконный мост. Да, студенты – время малых нервов, нужно вам от жизни много брать. Мускулы у белых и у негров могут очень сказочно играть. Раньше была в моде стройность римлян, в наше время ими стали негры, и пою я песнь под сильным линем, мускулам, играющим, как нервы.     29 июля 1988 «Лес полон зелени, просветов почти нет…» Лес полон зелени, просветов почти нет, все выросло до своего предела, лишь изредка мелькает здесь просвет, и взглядом я его почти задела. С просвета льется капелька дождя… Я улыбнулась тихой нашей встречи. А ты нашел, ты долго встречи ждал, и о несчастьях нет меж нами речи. Как робок взор и утомлен твой взгляд! Морщинки под глазами пробежали, ты изменился, сник любви наряд, и речи меня в этом убеждали. И все же есть у дружбы свой итог, он зеленью разросшейся наполнен, избытки чувств давно скосили в стог, и взгляд твой только дружбой и напоен. Ко мне приходит чувство пустоты, ты надоел мне, даже не сегодня. Твой разговор – зеленые листы, и от себя мы сквозь листву уходим.     12 августа 1988 «  Стрекотали поздние кузнечики…» Стрекотали поздние кузнечики, и струился утренний туман, прятались в листве людей скворечники, скошенной травы стоял дурман. Обещало утро денек солнечный, обещало ласку синевы, но душа моя была надломленной, в ней зияли раны чистоты. Как мне объяснить природе ласковой, что пуста, пуста моя душа, что прошли недели мои страстные, что воспоминанья жизнь крушат. Дети подросли мои и выросли, перерос меня мой мудрый сын. Эх, вы мои маленькие поросли, вы стремитесь к тропочкам лесным. Утром теплым, росным и доверчивым сын впервые покидает дом и уходит он с друзьями верными жить в палатке под лесным листом. И стрекочут ранние кузнечики, песнь поют о юности ребят, песнь о своей юности застенчивой, в жизнь уходит маленький отряд.     24 августа 1988 «Утром солнце подарило…» Утром солнце подарило блестки солнечной росы, все травинки возродило для придания красы. И туман поднялся к елям, их макушки захватил, и прислушивался к трелям, что кузнечик возвестил. И тепло к траве склонилось, к каждой капельке воды, чтоб та больше засветилась и исчезла, как и ты.     1988 «  Осень кратковременно прекрасна…» Осень кратковременно прекрасна, воздухом бодрит мои виски, изредка зальет слезой ненастной всех деревьев разные листки. Слабые деревья год от года первыми уходят в желтизну, в этом не виновна и погода, просто потянуло листья к сну.     1988 «Вот выставка и я туда…» Вот выставка и я туда, покрыта очередь зонтами. Вокруг дома. В лицо вода. И третий встал уже меж нами. Все хорошо. Вода с зонтов. Трава газона зеленеет, и яркость курток и листков вокруг меня еще желтеет. Напрасно все. Табу – трава среди асфальта притаилась, упали с дождика слова. Да, я напрасно торопилась. Стою. Стою. Поймет ли он, не съев со мною соли пуда? Все уронил листочки клен, но тополя шумят у пруда. На Красной Пресне этот день. И очередь стоит упрямо. Уйти с нее? Такая лень. А очередь стоит как яма…     1988 «Бурым медведем раскинулась осень…» Бурым медведем раскинулась осень, дремлет спокойно, зажмурив глаза. По небу стелется облака проседь. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/natalya-patrackaya/bronzovye-stihi-1989-1979/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.