Россия и мусульманский мир № 7 / 2015

Россия и мусульманский мир № 7 / 2015 Коллектив авторов Научно-информационный бюллетень «Россия и мусульманский мир» #277 В журнале публикуются научные материалы по текущим политическим, социальным и религиозным вопросам, касающимся взаимоотношений России и мировой исламской уммы, а также мусульманских стран. Россия и мусульманский мир №7 / 2015 КОНФЛИКТУ ЦИВИЛИЗАЦИЙ – НЕТ! ДИАЛОГУ И КУЛЬТУРНОМУ ОБМЕНУ МЕЖДУ ЦИВИЛИЗАЦИЯМИ – ДА! Современная Россия: идеология, политика, культура и религия Транснационализация политической элиты и влияние этого процесса на суверенитет государства     А. Брега, доктор политических наук, доцент, профессор (Финансовый университет при Правительстве РФ), ведущий научный сотрудник (ИС РАН)     И. Копылов, кандидат политических наук, доцент (ВУ МО РФ) Суверенитет является фундаментальным атрибутом государства. Прочность суверенитета в определенной степени зависит от того, какое место в системе приоритетов элиты этого государства занимают национальные интересы. Укреплению государственного суверенитета способствует такое положение дел, при котором элита прочно укоренена в данном государстве и ассоциирует себя исключительно с ним, заинтересована в его процветании и укреплении мощи. Для такой элиты суверенитет является слишком ценным ресурсом, чтобы его можно было обменивать на что-то другое. Однако нельзя не отметить тот факт, что в настоящее время укорененность элит в национально-государственную почву достаточно сомнительна. Развитие событий в мире свидетельствует о том, что, по крайней мере для значительной части современных политических элит, движение в сторону транснационализации и образования международного, а по сути – глобального элитного круга, становится более привлекательным, чем сохранение в неприкосновенности суверенитета своих государств. При этом склонные к транснационализации элитные круги демонстрируют гораздо более высокий уровень сплоченности, решимости и стратегического мышления, чем элиты, сохраняющие национально-государственную укорененность. Вот как описывает эти силы З. Бжезинский: «Сопутствующий, но более распространенный феномен – появление ярко выраженной глобальной элиты, с глобалистскими взглядами и транснациональной лояльностью. Представители этой элиты свободно говорят по-английски (обычно в американском варианте) и пользуются этим языком для ведения дел; эта новая глобальная элита характеризуется высокой мобильностью, космополитическим образом жизни; ее основная привязанность – место работы, обычно это какой-либо транснациональный бизнес или финансовая корпорация. Ежегодные встречи Всемирного экономического форума стали, по существу, партийными съездами новой глобальной элиты: ведущие политики, финансовые магнаты, крупные коммерсанты, владельцы СМИ, известные ученые и даже рок-звезды. Эта элита все более явно демонстрирует понимание своих собственных интересов, дух товарищества и самосознание» [Бжезинский 2010: 162]. Аналогичным образом описывает современную элиту и журналист медиакорпорации Thomson Reuters Кристиа Фриланд: «Современные богачи также отличаются и от богачей прошлого. Наша глобальная экономика с ее стремительно меняющейся обстановкой привела к появлению новой суперэлиты, которая состоит в значительной степени из богачей первого и второго поколения. Ее члены – это трудолюбивые, высокообразованные меритократы, ведущие роскошный образ жизни… становятся трансглобальным сообществом избранных, имеющих больше общего между собой, чем с соотечественниками в своих странах. Вне зависимости от того, находятся ли их основные резиденции в Нью-Йорке или Гонконге, Москве или Мумбаи, современные сверх-богачи всё больше становятся отдельной нацией» [Freeland 2012: 4–5]. Обладая высокой мобильностью, космополитическим образом жизни, высокими доходами и развитым классовым самосознанием, международная элита в наибольшей степени подготовлена к разрыву со своими государствами и переходу к глобальному управлению. Ресурсы, находящиеся в руках у этих людей, предоставляют им практически неограниченные возможности для проведения своей политики и последовательного устранения препятствий, возникающих у них на пути. Интересы этого нарождающегося на наших глазах класса уже в значительно меньшей степени связаны с государственным суверенитетом, а их готовность действовать, не считаясь с налагаемыми на них ограничениями, гораздо выше, чем у предыдущих поколений элит. Процесс транснационализации политической элиты исторически начался давно. Так, по мере развития системы международных отношений и укрепления торговых и иных связей между государствами наряду с войной укрепляются и мирные формы взаимодействия государств, которые стали приобретать все большее значение во внешней политике. Распространенными формами стали обмен посольствами на постоянной основе, династические браки и иные формы построения дружественных отношений. Транснационализация элиты не означала исключения войны из арсенала инструментов достижения политических целей государств. Более того, эта транснационализация не означала также прекращения элитных конфликтов как международных, так и внутренних. Однако она обозначила тенденцию к размыванию политической субъектности государств. Дело в том, что при выработке внутренней и внешней политики государства специфические интересы его правящей элиты всегда накладывались на объективные геополитические интересы страны и населяющего ее народа. Новизна же ситуации заключалась в том, что теперь это были специфические интересы транснационализирующейся элиты и ее местного сегмента, и эти интересы уже вполне могли увести государство далеко от того, что диктовалось ему объективными факторами. Если изначально противопоставление происходило по линии государственных границ, то впоследствии транснационализирующаяся элита, обретая черты наднационального субъекта, стала противопоставлять себя народным массам вне зависимости от страны их проживания, и это противопоставление стало доминирующим. Здесь следует отметить, что процессы транснационализации элиты проходили далеко не равномерно в разных регионах мира. При этом наибольшее развитие эти процессы получили в недрах западной цивилизации – как в силу длительных родственных связей европейской аристократии, так и в силу объективных причин, связанных с развитием капитализма. Именно на Западе транснационализирующаяся элита в процессе собственного развития смогла обрести высокую внутреннюю связность, что дало возможность говорить о движении к надгосударственному управлению. Говоря о глобальной элите, не следует рассматривать ее как элиту исключительно политическую, поскольку процессы транснационализации в гораздо большей степени охватили деловую элиту, прежде всего представителей таких отраслей, как финансы, телекоммуникации, энергетика и ряд других. Транснационализацией также охвачены интеллектуальная и культурная элиты, элиты спецслужб и организованной преступности, а также ряд других функциональных сегментов. Особое внимание к транснационализации именно политической элиты обусловлено тем, что именно развертывание событий в этом сегменте позволяет лучше понять влияние этого процесса на государственный суверенитет. Остановимся на структуре глобальной элиты и особенностях принятия ею тех или иных политических решений. Эта структура сочетает в себе элементы как иерархии, так и сети. Доминирующим контуром управления глобальной элиты является идеологический, а ее организационный контур развит гораздо слабее. Так, известный философ Александр Зиновьев характеризует глобальную элиту следующим образом: «Существует не мировое правительство, наподобие правительств отдельных стран, а мировое сверхобщество. В него уже входят от 50 до 80 млн человек, десятки тысяч мировых экономических империй, некоммерческих предприятий, СМИ и т.д. У него своя структура, своя пирамида, своя иерархия. Вот оно и управляет планетой. США суть метрополия этого сверхобщества. Оно имеет представителей по всему свету. Одной Россией занимаются многие тысячи экспертов. На самом верху есть, конечно, небольшой круг лично знакомых людей, определяющих общую стратегию. Это не значит, что они где-то постоянно заседают и думают. Они вообще могут не заседать и не думать. Их средства управления – детально разработанная и апробированная система манипулирования массами, народами, правительствами» [Зиновьев 2000: 4]. Сам факт экономической и социальной успешности глобальной политической элиты в условиях исключительно острой конкуренции способствует формированию у нее самосознания, в основе которого лежит представление о собственной избранности и особом предназначении в мире. В то же время характерной чертой глобальной элиты является ее слабое институциональное развитие, т.е. отсутствие в ее составе структур, которые можно было бы хотя бы приблизительно уподобить чему-то вроде «мирового правительства». В реальности глобальной элитой создано несколько десятков политических институтов, основную массу которых составляют неправительственные, некоммерческие организации. Наиболее известными, главным образом благодаря своей популярности в конспирологической литературе, помимо Совета по международным отношениям США и Четхем-хауса, являются Бильдербергский клуб, Римский клуб, Трехсторонняя комиссия и целый ряд других. Однако ни одно из них не может претендовать на роль мирового правительства, хотя соблазн представить их в качестве такового возникает регулярно. Все эти и многие другие организации, перечислять которые здесь нет никакой необходимости, выполняют две основные функции. Во-первых, они являются коммуникационными площадками для ядра глобальной элиты, на которых происходит формирование повестки дня, согласование позиций различных элитных групп, а также принятие решения, но не в смысле подписания тех или иных директив, а в смысле формирования и наращивания элитного консенсуса по обсуждаемым вопросам. Соответствующие дискуссии имеют место на разных площадках, при самых разных форматах участников, и при этом нельзя сказать, что какая-то одна из них имеет абсолютный приоритет перед другими. Во-вторых, функцией многих политических институтов глобальной элиты является идеологическое, теоретическое и аналитическое обеспечение ее деятельности. Учитывая масштаб деятельности глобальной элиты, сложность, многоаспектность и противоречивость входящей информации, к аналитической составляющей этой деятельности предъявляются особенно высокие требования. Кроме того, слабость организационного управляющего контура глобальной элиты означает возложение дополнительной нагрузки на идеологический контур и сохранение внутренней связности элиты в первую очередь за счет идеологических ресурсов. Слабость институционального развития глобальной элиты определяет для нее приоритетность идеологического направления деятельности; соответственно, глобальная элита уделяет большое внимание поддержке научных исследований по приоритетной для себя тематике, выявлению нестандартных мнений, разработке моделей будущего. С этой целью политическими институтами глобальной элиты создана разветвленная система распределения грантов, с помощью которой они привлекают к решению своих аналитических и теоретических задач исследователей всего мира. Как пишет председатель общества «Инициатива развития французской экспертизы в мире и Европе» Н. Тенцер, «влияние распространяется на различные коллегиальные органы и одновременно на экспертные группы, состоящие при международных организациях. Оно передается через научные центры, продукцию которых впитывают ведущие представители общественной мысли, и через международные конференции, зачастую носящие формальный характер и ничего не решающие, но вместе с тем вырабатывающие идеи, с которыми трудно не согласиться официально. Не будем забывать и о мировых СМИ, вносящих вклад в формирование “доктрины” правительств: поскольку все их читают, они представляют собой мощные структуры (иногда идеологические) распространения идей» [Тенцер 2013: 3]. Анализ соотношения идеологического и организационного начал глобальной элиты показывает ее слабую институционализацию, которая является не следствием ее недостаточной зрелости, а результатом ее сознательной политики. Иными словами, в настоящее время глобальная элита сама сдерживает собственную институционализацию и ограничивается слабоструктурированными коммуникациями в клубном формате, не пытаясь выстраивать иерархические структуры. Самостоятельное сдерживание собственной институционализации является ее уникальной чертой и свидетельствует об исключительно высоком управленческом потенциале ее идеологического контура. Столь необычное поведение глобальной элиты, ограничивающей собственную институционализацию, в любом случае требует ответа на вопрос о его причинах. Отсутствие достоверной фактической или документарной информации на этот счет опять заставляет ступить на зыбкую почву предположений. Тем не менее рискнем выдвинуть на этот счет гипотезу, которая заключается в том, что сознательный отказ глобальной элиты от наращивания институционального качества имеет своей целью вывести себя из-под наблюдения общественности, максимально затруднить познание себя внешними исследователями и вообще скрыть от общественного мнения сам факт элитной транснационализации. Транснационализация политической элиты не означает автоматического отмирания государственного суверенитета, так как десубъектизация политического института еще не означает его окончательное исчезновение. Тем не менее этот процесс свидетельствует о том, что лояльность глобальной элиты суверенным государствам возрастает в тех случаях, когда государства готовы предоставлять элите уступки в виде налоговых льгот, либерализации трудового законодательства, снижения экологических стандартов, строительства элитной инфраструктуры и других мер, призванных облегчить представителям глобальной элиты проживание и ведение бизнеса в этих государствах. Оперируя финансовыми, интеллектуальными, информационными и иными ресурсами, значительно превосходящими по своему объему ресурсы, находящиеся в распоряжении большинства государств, глобальная элита оказывается в привилегированном положении при ведении с ними диалога. Отметим основные современные тенденции транснационализации политической элиты. Во-первых, несмотря на то что интересы глобальной элиты все больше расходятся с интересами суверенных государств и их народов, представители этой элиты обладают прочными позициями, а зачастую и самой государственной властью во многих странах и вследствие этого имеют все возможности для выработки такой государственной политики, которая будет обслуживать интересы глобальной элиты. Более того, некоторые страны сознательно делают ставку в своем развитии на превращение своих территорий в места, привлекательные для проживания, инвестирования, обучения, отдыха и иных видов деятельности представителей элитных кругов со всего мира. В качестве примеров можно выделить такие государства, как Великобритания, Швейцария, ОАЭ, Сингапур, Монако, а также Гонконг, являющийся специальным административным районом КНР, самостоятельно решающим все вопросы, кроме обороны и внешней политики. Особое место среди суверенных государств современного мира по своему значению для глобальной элиты занимают Соединенные Штаты Америки. Учитывая тот факт, что США представляют собой самую могущественную державу мира, прежде всего в технологическом и военном отношении, но не только, а космополитический сегмент американской элиты является ядром глобальной элиты, Америка объективно является основным форпостом этой глобальной элиты и ее главным связующим звеном с миром суверенных государств и их объединений. Американские стандарты прав человека признаются глобальной элитой универсальными и в этом качестве пропагандируются в качестве обязательных в глобальном масштабе, тем самым облегчая для нее вмешательство в дела суверенных государств при возникновении такой необходимости. США являются единственной страной, суды которой принимают к рассмотрению уголовные дела о преступлениях, совершенных иностранцами против иностранцев за пределами территории США, что позволяет им произвольно преследовать политических противников тех или иных представителей глобальной элиты из разных стран [Leval 2013: 16]. Наконец, именно американские вооруженные силы используются всякий раз, когда интересы глобальной элиты в том или ином регионе мира оказываются под угрозой. При этом, однако, было бы преувеличением говорить, что глобальная элита полностью отождествляет свои интересы с национальными интересами США, или что ее неамериканские представители являются американскими марионетками. На самом деле глобальная элита обладает собственным системным качеством и своими интересами, хотя и в существенной степени совпадающими с американскими, но не сводимыми к ним. Она в точно такой же, если не в большей степени, стремится к встраиванию США в фарватер своей политики, как и к встраиванию туда других стран. Во-вторых, глобальная элита обладает таким мощным средством давления на суверенные государства, как угроза репатриации капиталов. Эта угроза регулярно озвучивается ее представителями каждый раз, когда то или иное государство принимает решение об усилении государственного регулирования экономики, дополнительном налогообложении высоких доходов или уголовном преследовании кого-то из членов этой элиты. Любые действия государства, которые элита рассматривает как ущемляющие свои корпоративные интересы, интерпретируются в подконтрольном ей информационном пространстве как направленные на ухудшение инвестиционного климата, в результате которого инвестиции в страну могут прекратиться. Учитывая тот факт, что многие государства в настоящее время уже достаточно прочно интегрированы в глобальную экономику, в частности в ее финансовую систему с ее валютными и фондовыми рынками, одномоментный вывод из страны крупных сумм денег способен обрушить национальные фондовые индексы и, как следствие, спровоцировать финансовый кризис, перетекающий в общеэкономический. Ради предотвращения такого развития событий государства очень часто готовы идти на серьезные уступки международным финансовым корпорациям и банкам. И хотя это и не подрывает государственный суверенитет как международно-правовой принцип, тем не менее уязвимость государств по отношению к действиям транснациональных элитных групп демонстрирует определенную слабость данной политико-правовой конструкции. В-третьих, глобальная элита также обладает и достаточно обширными возможностями для организации смены политической власти в стране, с которой ее интересы расходятся кардинальным образом и которая при этом не демонстрирует готовность идти на уступки. При этом в каждой стране она может рассчитывать на поддержку таких своих действий со стороны небольшого по численности, но сплоченного и обладающего крупными ресурсами космополитического сегмента населения, тесно связанного с Западом. Опираясь на этот сегмент, глобальная элита может активно вмешиваться во внутренние дела суверенного государства, оказывая давление на его руководство. Сам арсенал способов смены режима является достаточно широким и включает в себя такие методы, как «бархатная революция», т.е. свержение действующей власти мягкими, ненасильственными методами, например уличными протестами; организация вооруженного мятежа или гражданской войны с оказанием всесторонней помощи мятежникам; иностранная военная интервенция. По нашему мнению, на определенном этапе углубление и развитие процесса транснационализации политической элиты должно будет привести к формированию глобального политического субъекта, каковым пока глобальная элита еще не является. В настоящее время рудименты национальной принадлежности еще препятствуют формированию такого субъекта. Какая бы степень оторванности от своих государств и народов ни характеризовала космополитические сегменты национальных элит, наличие хотя бы формальных механизмов демократического представительства заставляет их в определенной степени учитывать в своей политике интересы большинства, сдерживать наращивание своего организационного контура и проводить свою политику, прикрываясь политическими формами суверенных государств. Следует также отметить, что формирование глобального политического субъекта вовсе не является безальтернативным путем развития человечества. Учитывая тот факт, что нынешняя глобальная элита представляет интересы лишь абсолютного меньшинства человечества, практически открыто противопоставляющего себя всем остальным, создаваемая ею система является крайне неустойчивой, и удержание ее в функциональном состоянии возможно только в условиях абсолютной консолидации мирового меньшинства и абсолютной разобщенности мирового большинства. Однако даже в разобщенном состоянии указанное большинство будет оставаться благодатной почвой для формирования той или иной глобальной альтернативы. Выдвинув альтернативный политический проект и создав субъект, который начнет его реализовывать, человечество имеет все шансы изменить вектор своего исторического развития. Литература 1. Бжезинский З. Выбор: мировое господство или глобальное лидерство. – М.: Международные отношения, 2010. – 264 с. 2. Зиновьев А.А. Интервью журналу «Российская Федерация сегодня», 2000. № 18 (цит. по: Закулиса. – Завтра. – 2000. – № 48 (365). – 28 нояб. – С. 4). 3. Тенцер Н. 2013. Влияние в мире глобализации. Что может сделать Франция. 4. Россия в глобальной политике. № 3 (спецвыпуск). Доступ: http://www.globalaffairs.ru/number/Vliyanie-v-mire-globalizatcii-16009 (Проверено 01.10.2014.) 5. Freeland C. Plutocrats: The Rise of the New Global Super-Rich and the Fall of Everyone Else. – Penguin Press, 2012. – 336 p. 6. Leval P.N. The Long Arm of International Law: Giving Victims of Human Rights Abuses Their Day in Court. – Foreign Affairs, 2013. – March/April.     «Власть», М., 2014 г., № 11, с. 77–83. Российское мусульманство: призыв к осмыслению и контекстуализации (Окончание)     Д. Мухетдинов, кандидат политических наук, первый заместитель председателя Духовного управления мусульман Российской Федерации, член Комиссии по совершенствованию законодательства и правоприменительной практики Совета по взаимодействию с религиозными объединениями при Президенте Российской Федерации 6. Вызовы для российского мусульманства Для российского мусульманства как социальной реальности имеются несколько глобальных вызовов: радикализация (под влиянием геополитических конкурентов), исламофобия, попытки задавить Ислам силовыми методами, проблема интеграции иммигрантов. Все эти вызовы коренятся в определенных идеологиях. Поскольку об этом написано много литературы, я не буду останавливаться сейчас на них. Обращусь лучше к другому важному вызову – так называемым «европейским ценностям». К сожалению, обсуждение данной темы часто наталкивается на стену непонимания. Либералы склонны считать, что распространенная критика «загнивающей Европы» – это не более чем пропагандистский ход. Я, напротив, считаю, что пропаганда поверхностна и она не учитывает более глубинную основу, стоящую за гей-парадами и геймэрриджами. Европейский вызов затрагивает не только российское мусульманство, но и другие мировые религии. Здесь не место подробно обсуждать тонкости европейских социально-философских позиций, так что всю совокупность современных европейских учений, отрицающих религиозность и связанные с нею принципы социального устройства, я именую ультралиберализмом. Нынешний ультралиберализм является наследником классического либерализма, поставившего в основу общественной жизни индивидуального хозяйствующего субъекта. Либерализм, в свою очередь, опирался на гуманистические учения эпохи Возрождения, сочетавшие в себе как христианские нормы, так и герметические, каббалистические элементы, а также на протестантскую этику. С точки зрения морали, классические либералы (Д. Локк, Д. Юм, И. Кант, Дж. Милль и др.) были порядочными людьми или, во всяком случае, призывали к порядочному образу жизни, в том числе в общественной сфере. Уже классический либерализм способствовал ограничению деятельности Церкви, а очень часто – прямо критически относился к ней. Суть эпохи Просвещения заключалась в отведении культовой практики и духовности на периферию. Один из парадоксов либерализма состоял в следующем: борьба за права и свободы предполагала борьбу против Церкви и духовности; скажем, права и свободы женщин, чернокожего населения или угнетенных народов на первых порах мало кого интересовали. В результате долгой эволюции классический либерализм трансформировался в ультралиберализм. Процесс трансформации, протекавший в конце XIX – XX в., происходил под влиянием многих новоевропейских философских течений. Как хорошо показано Дж.П. Бьюкененом[1 - См. убедительный разбор [Бьюкенен 2003: 107–137].], большую роль в этой трансформации сыграли две Мировые войны, Холокост и так называемая «Франкфуртская школа», куда входили М. Хоркхаймер, Г. Маркузе, Т. Адорно, Э. Фромм и др. Представители Франкфуртской школы развили до логического конца тезис классического либерализма (и вообще всего новоевропейского мышления) о том, что главным достоинством человека является его свобода. Считалось, что границы этой свободы заканчиваются там, где начинается свобода другого, и эти границы регулируются законодательством. Но поскольку общество может меняться, эволюционировать, «прогрессировать», в том числе в своих воззрениях, то меняется и законодательство, расширяются и границы дозволенного. Чем дальше от центра общества отводятся такие сдерживающие факторы, как религия и мораль, тем сильнее расширяются границы дозволенного. Франкфуртцы использовали эту логику в борьбе с остатками классических христианских устоев западной цивилизации, которые, по их мнению, мешают построению полностью эмансипированного «социалистического» общества. Их влияние на интеллигенцию в США и Европе (так называемые «новые левые») было просто огромным. Именно в этом лоне развивались такие течения, как анархизм, сексуальная революция, феминизм, борьба за права сексуальных меньшинств, ЛГБТ-философия и пр. Важно понимать: то, что мы наблюдаем в документах современных европейских партий, и даже в программных документах Евросоюза, – это не чья-то злая шутка над религиозностью, но результат многолетней идеологической борьбы, ключевую роль в которой сыграли сторонники «культурного марксизма» Франкфуртской школы и их последователи, особенно французские мыслители «левого» толка и постмодернисты[2 - Историю вопроса см. также в монографии: [Дугин 2009: 548–562].]. Современные «европейские ценности» интегрируют компоненты разных идеологических моделей, развивавшихся начиная с XVI в. Они включают в себя: – гуманистический индивидуализм и антропоцентризм, который сформировался под влиянием античного наследия и проповедовался как антитеза средневековому коллективизму; – ориентацию на посюсторонний мир – вначале она мыслилась в религиозном ключе, но затем потустороннее измерение было просто отсечено за ненадобностью (в этом, например, смысл утверждения Лапласа о том, что он не нуждается в Боге, поскольку Бог – всего лишь гипотеза); – проповедь стяжательства и обогащения, большую роль в развитии которой сыграла протестантская этика; – маргинализацию религиозности и духовности – религия критикуется и объявляется личным делом каждого, фактически это означает разрастание сферы светского и сужение сферы религиозного (поскольку подобные утверждения поддерживаются массовой пропагандой). К этим общим компонентам в XX в. под влиянием новых философских течений добавляются: – проблематизация гендерной идентичности – вводится категория «гендера», которая отлична от физиологического «пола», человек может быть физически мужчиной, но в социальном плане – «женщиной» или «полумужчиной», «андрогином» и пр., короче говоря, эмансипируется половая идентичность, которая теперь легко конструируется по собственному усмотрению; – разрушение традиционных половых отношений – проблематизация гендера ведет к проблематизации половых отношений, в результате то, что раньше считалось ненормальным (например, однополые отношения), становится нормой; – разрушение традиционной семьи – в ряде европейских стран семья – и концептуально, и юридически – это уже не союз мужчины и женщины, а союз «родителя 1» и «родителя 2»; стоит отметить, что общая логика сейчас направлена на разрушение института семьи как такового, подобные проекты уже открыто пропагандируются многими феминистками; – диктатура меньшинств – поскольку «меньшинство» априори мыслится как подвергающееся ущемлению, то защита меньшинств, особенно сексуальных, приобретает большую важность, чем защита большинства населения; – исламофобия и антирелигиозность – парадокс в том, что логика защиты меньшинств не распространяется на мусульманские меньшинства, а идея прав человека – на религиозных людей, которым даже запрещается демонстрировать свои религиозные предпочтения публично. Я лишь тезисно обрисовал компоненты современной европейской идеологии. Начиная с XVIII в., Россия активно вовлекается в европейское идеологическое пространство, и дальнейшая история России – это борьба западнических и почвеннических тенденций. Сейчас можно констатировать: на всех уровнях Россия переняла те компоненты либеральных и марксистских теорий, которые были развиты в Европе до начала XX в. Советский период оказался в каком-то смысле «консервирующим» этапом, и ультралиберальные модели в Россию не проникли. Следствием этого является отсутствие гей-парадов в центре Москвы и массовое признание адекватности «традиционных ценностей», особенно в области гендерных отношений. По европейским меркам мы – консервативная («отсталая», «недостаточно демократичная») страна. Наша политическая элита смотрит на вещи реалистично: даже если бы в умах политтехнологов возникло желание «европеизировать» сознание современного россиянина, привив ему ценности однополых браков и движения трансгендеров, то это натолкнулось бы на гораздо более серьезные выступления, чем во Франции. Стоит, правда, отметить, что в среде «передовой» московской интеллигенции европейские ценности уже вовсю завоевывают популярность. Отсюда столь массовая поддержка со стороны белоленточников того акта, что был произведен феминистками из Пусси Райт. Отсюда и популярность экстравагантных фигур вроде лесбиянки Маши Гессен, вполне открыто выражающей общее мнение феминисток о сущности борьбы за однополые браки: «Борьба за однополые браки вообще-то подразумевает ложь относительно того, как мы поступим с браком, когда добьемся своего, – ведь мы лжем, будто институт брака не изменится, и это ложь. Институт брака будет меняться и должен меняться. Опять-таки, я не думаю, что он должен существовать… Я бы хотела жить при такой системе законов, которая способна отражать реальность, и я не думаю, что она совместима с институтом брака»[3 - Источник: http://illinoisfamily.org/homosexuality/homosexual-activist-admits-true-purpose-of-battle-is-to-destroy-marriage/]. Как и большинство граждан Российской Федерации, российские мусульмане живут в условиях консервативной идеологии европейского типа, сохраняющей также элементы местных традиционных культур. История показывает, что модернизация России неизменно предполагает проникновение евроатлантистских воззрений. Пропаганда ультралиберальных ценностей, ведущаяся через некоторые СМИ, в сочетании с углублением модернизации, – это настоящий вызов для российских мусульман. И российское мусульманство должно дать достойный ответ на этот вызов, внеся свой вклад в проповедь традиционных ценностей, которые предполагают отказ от себялюбия, отказ от стяжательства ради личных целей, альтруизм, ориентацию на духовный мир, человеколюбие, сохранение традиционной семьи и традиционных гендерных отношений, многодетность, отказ от алкоголизма и наркомании и пр. Важно еще раз подчеркнуть, что пропагандируемые ультралиберальные ценности не ограничиваются признанием прав сексуальных меньшинств. Внешне призыв к такому признанию звучит в чем-то человеколюбиво: действительно, зачем ущемлять человека по этому признаку, если он, возможно, и так страдает от своей нетрадиционной ориентации? Но логика ультралиберализма – логика эмансипации – неумолима. Если признаются такие права, то встает вопрос о публичных манифестациях, затем – о признании однополых браков. В результате «признание прав» доходит до «признания как нормы». Однополые отношения становятся нормой, а затем, как афористично заметил Путин, «проводится политика, ставящая на один уровень многодетную семью и однополое партнерство». Но даже это – только половина истории. ЛГБТ-философия, т.е. философия сексуальных меньшинств (лесбиянок, геев, бисексуалов и трансгендеров), многопланова и многоаспектна, она включает в себя множество других измерений[4 - Мы отсылаем читателя к обобщающим работам по теме [Жеребкина 2000, 2007; Брандт 2006].]. Ключевая предпосылка, которая делает возможными данные спекуляции, – это конвенциональность гендера. Во всех религиях сказано, что Бог создал мужчину и женщину, тем самым утверждается незыблемость базовой гендерной идентичности (хотя в отдельных обществах степень эмансипации женщин может варьироваться). ЛГБТ-философы и феминистки говорят: половые признаки объективны, однако социальные роли чисто конвенциональны; кроме того, половые признаки всегда можно изменить хирургическим путем или вообще убрать. Следовательно, перед человеком открывается широкое поле для конструирования собственной идентичности. Захотел быть женщиной? Пожалуйста. Захотела быть мужчиной? Тоже пожалуйста. Захотел быть гермафродитом? И такая возможность имеется. Захотел убрать половые признаки? И это легко! Наша либеральная интеллигенция, защищающая «европейские ценности» и носящаяся с радужными флагами, понятия не имеет о том, на что она подписывается. Речь идет о глобальной гендерной трансформации общества, вплоть до стирания всех гендерных связей. Если трансгендеры хирургически меняют свой пол, то бигендеры меняют свою идентичность эмоционально и по нескольку раз в день в зависимости от ситуации, гендерквиры отрицают бинарное понимание идентичности, агендеры отрицают наличие у себя идентичности, а постгендеры вообще ратуют за устранение пола с применением передовых научных технологий! Постгендеризм является одним из направлений внутри трансгуманизма – философского движения, выступающего за углубленное использование достижений науки и технологии, вплоть до генной инженерии. Главной целью сторонники этого движения считают улучшение человека, однако это «улучшение», очевидно, вещь весьма субъективная. Многие ли согласятся с тем, что хирургическое устранение половых признаков и социальное устранение гендерной идентичности приведут к улучшению общества? Многие ли согласятся с тем, что компьютеризация мозга и сознания улучшат общество? Как показывает новоевропейская история, все технические новшества, делающиеся во благо, в то же время несут с собой неминуемое зло. Тотальная трансформация человека и общества, на которой настаивают трансгуманисты, – это настоящий вызов для человечества и, прежде всего, для его религиозной части; это абсолютный социальный конструктивизм, тотальная эмансипация человеческой «воли», человеческого «эго», что, надо признать, лишь венчает логику эмансипации, провозглашенную на заре Нового времени. Подытоживая, хочу сказать, что «европейские ценности» несут как кажущиеся гуманистическими утверждения о признании прав сексуальных меньшинств, так и автоматически следующую за ними логику социальной трансформации. Практика показывает, что евроатлантистские модели обычно провозглашаются «универсальными», «общечеловеческими» и маскируются под внешне привлекательные идеи («свобода», «личность», «права человека», «прогресс», «освобождение труда» и т.д.), за которыми, однако, по факту стоит отнюдь не привлекательное содержание – тотальная проповедь гедонизма, ориентация на материальный мир, кризис духовности, стирание культурного разнообразия, вымирание языков, унификация человечества, уничтожение природы, технологизация / виртуализация реальности и социальных отношений – это лишь некоторые «издержки». Евроатлантистские модели ведут человечество в бездну, притом во всех смыслах. Ориентация евразийской идеологии на духовные институты и на моральный традиционализм вкупе с ростом Евразии как цивилизационного полюса способны сдержать этот процесс, а при более позитивном сценарии – указать возможные альтернативы. Хочу обратить внимание вот на какую вещь. Провозглашаемая в ультралиберализме «свобода» – это, по сути, эмансипация низший части человека – животной души, нафса. Важно понимать, что там, где становится больше человеческого «я», человеческого «хочу», человеческой «похоти», там нет места исламу, ведь ислам – это смирение своей воли перед волей Всевышнего. Не случайно выдающиеся суфии в мистических состояниях утверждали: «Меня вовсе нет, есть только Аллах» (ал-Джунайд). Современный же человек говорит прямо противоположное: «Есть только я, есть только мое “хочу”, мое животное желание». Но это иллюзия, ведь известно, что «свято место пусто не бывает». И мы, мусульмане, прекрасно понимаем, кем на самом деле занято это место. 7. Российская идентичность – смещение акцентов? Итак, попытаюсь тезисно изложить те идеи, что представлены в данной статье. Я уверен, что мы стоим сейчас перед необходимостью осмысления российского мусульманства. Российское мусульманство предстает, с одной стороны, как складывавшаяся веками социокультурная реальность, а с другой – как результат рефлексии над этой реальностью, как концепт. В социокультурном плане российское мусульманство обладает значительным своеобразием: так, я показал, что типологическими чертами татарской мусульманской культуры являются толерантность, миролюбие, высокий статус женщины, стремление к образованию, демократизм, особые формы суфийской практики, большая этническая доминанта и уникальная литературная традиция. Аналогичные специфичные черты могут быть найдены и у других российских народов. Концепт российского мусульманства призван объединить различные социокультурные реальности на единой цивилизационной базе. С учетом имеющегося неоевразийского тренда такая база включает антиглобализм, защиту традиционных ценностей, традиционный мультикультурализм и умеренный консерватизм. По этим трем направлениям российские мусульмане, как наиболее консервативная часть общества, могут внести весомый вклад. Особую важность представляет взаимодействие с другими крупными религиями, исповедуемыми на территории РФ. Кроме стратегического единства в борьбе против евроатлантизма, здесь существует и особое мировоззренческое единство. Духовные традиции Евразии объединяют напряженное и искреннее Богоискательство; углубление в Истину и выстраивание всех сфер жизни на основе сердечной созерцательности и любви; духовная трезвость и неприятие сентиментальности; внимательность к посюстороннему, особое чаяние пансакральности; гибкость, толерантность и отзывчивость. В свете процессов, происходящих сейчас в сфере религии, сохранение этих уникальных черт является еще одной масштабной задачей. Вызовы, стоящие перед российским мусульманством, многочисленны: радикализация, экспорт чуждых форм ислама (под влиянием геополитических конкурентов), проблема интеграции иммигрантов в общество и умму, исламофобия, попытки задавить ислам силовыми методами. Я не стал подробно останавливаться на этих проблемах, так как они очевидны, и об этом много писалось. Я сосредоточил свое внимание на глобальном вызове, который направлен не только против мусульман, но и против цивилизационной идентичности России. Речь идет о так называемых «европейских ценностях», фактически – об ультралиберализме. Как было показано, современный ультралиберализм наследует риторику классического либерализма, но доводит тезис об эмансипации человеческого эго до логического конца. Маргинализация религиозности и духовности, диктатура меньшинств, размывание гендерной идентичности, разрушение традиционной семьи, виртуализация реальности и разного рода постгуманистические проекты – это величайшее зло для религиозных людей в целом и для мусульман в частности. Неоевразийство имеет достойный ответ на это зло в виде концепции традиционных ценностей и поддержки традиционных религий, однако борьба здесь будет масштабной и ее исход еще не предрешен. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/kollektiv-avtorov/rossiya-i-musulmanskiy-mir-7-2015/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes 1 См. убедительный разбор [Бьюкенен 2003: 107–137]. 2 Историю вопроса см. также в монографии: [Дугин 2009: 548–562]. 3 Источник: http://illinoisfamily.org/homosexuality/homosexual-activist-admits-true-purpose-of-battle-is-to-destroy-marriage/ 4 Мы отсылаем читателя к обобщающим работам по теме [Жеребкина 2000, 2007; Брандт 2006].