Список

Список Юлия Лим До десятого класса жизнь Тины была обычной: школа, уроки, бабушка и встречи с парнем. Но с сентября все меняется: одноклассники один за другим начинают издеваться над ней. Однажды терпению Тины приходит конец, и она составляет список людей, которые должны получить по заслугам. В него попадает весь класс. Кроме одного человека… Юлия Лим Список © Юлия Лим, 2019 © Александра Булгакова, иллюстрация, 2019 © ООО «Издательство АСТ», 2020 Часть первая Глава 0 Я убила своих родителей. Эту байку я придумала еще в детском саду, чтобы другие дети не приставали ко мне. Я живу с престарелой бабкой, и это не то, чем хвастаются нормальные подростки. – Новый айфон? Класс! – Вау, кожаный рюкзак? – Что, говоришь, на день рождения подарили?! – Кроссовки от «Найк»? Фирменные? Круто! Это я слышу в школе каждый день. Одни мажоры хвастаются перед другими. В нашем классе всего семнадцать человек, не считая меня. Друзей среди них у меня нет. У девчонок главная – Машка. Ее считают первой красавицей в школе. Я слышала, как в туалете она обсуждала ринопластику. В девятом классе Машка «сильно болела» несколько месяцев, а вернулась уже с вздернутым носом, совсем как у моделей на обложках журналов. У мальчишек свой лидер – Михаил. Он вейпит на крыльце школы, в туалете, в классе, а в особо тяжелые дни – прямо на уроках. Никто не делает Михаилу замечаний, ведь его папа спонсирует школу всем необходимым. Наша классная руководительница, Инна Игнатьевна, она же мать Михаила, любит вызывать меня к доске. Если я ошибаюсь, она ставит мне двойки и называет тупицей. Я называю ее Акулой. По школе гуляют слухи про девочку, которая якобы пожаловалась на нее родителям, но ничего не произошло, ведь муж Акулы – богатый и влиятельный человек. Наверное, заплатил родителям девочки за молчание. Акула потом неделями ходила в темных очках. Я видела, как она стояла перед зеркалом в туалете и замазывала огромный синяк под глазом. В моей жизни есть два замечательных человека. Дарье восемнадцать, и она любит красную помаду, завивает светлые короткие локоны и лепит родинку над губой, чтобы быть похожей на Мэрилин Монро. Так вышло, что ей пришлось забросить учебу и стать проституткой. С Тарасом мы встречаемся уже полгода. Он заметил, как я сидела на качелях в одиночестве, подошел и спросил, почему не иду домой, ведь уже за полночь. Это был первый человек, заинтересовавшийся мной. Мы разговорились, и Тарас пообещал приходить сюда каждый день. Он подносил сигарету к губам, чиркал зажигалкой и говорил: «У тебя три минуты, чтобы высказаться». Если я не успевала закончить до того, как Тарас докурит, он приходил на следующий день и на следующий… В моей жизни все шло относительно хорошо, пока одноклассники не начали меня травить. Чем дальше они заходили в своей игре, тем сильнее я задумывалась о Списке. Глава 1 Нормальность – понятие относительное. Для меня нормально отмучиться день в школе и вернуться домой к бабе Снеже. Иногда она думает, что я не ее внучка. Для Машки в порядке вещей красить ногти посреди урока. Она любит коралловый цвет и открывать лак, когда в классе закрыты окна. Для Михаила норма сорить деньгами, но почему-то день рождения он отмечал в столовой. В девятом классе, когда я только перешла в новую школу, он пригласил меня лично. Михаил с друзьями принесли пиво, закуски и самокрутки. Кто король школы, тому все дозволено. – Привыкаешь? – спрашивает Михаил. – К чему? К школе? Не смеши, после девятого меня тут не увидят. – А как же аттестат и все такое? – В наше время даже диплом никому не нужен, а тут какой-то аттестат. – По моему виду и тону голоса не скажешь, но я боюсь. Веселые, шумные компании, ухоженные девчонки с ярким, вызывающим макияжем – то, чего я избегаю в повседневной жизни. – Хочешь чего-нибудь? – спрашивает Михаил. – Уйти отсюда. Михаил берет меня за руку и выводит из столовой. Мы идем через школьную детскую площадку. Михаил сажает меня на качели с выкрашенной в зеленый цвет узкой дощечкой, а сам садится на соседнюю. – Трудно быть новенькой? – Скорее непривычно. – Далеко живешь? – В десяти минутах ходьбы отсюда. Знаешь старый сквер? Нужно пройти через него. – Я указываю направление, вглядываясь в знакомые улицы. Школа стоит на холме, и отсюда люди внизу напоминают муравьев. – Эй, – зовет Михаил. Я поворачиваюсь, и наши губы соприкасаются. Интересно, первый поцелуй у всех такой глупый? Неловкость между нами исчезает после нескольких поцелуев. Губы распухают. – Зачем ты это сделал? – спрашиваю я. – Ты миленькая. – Михаил подмигивает, улыбаясь. К щекам приливает кровь. Надеюсь, он этого не видит. – Так ты живешь с бабушкой? А своя комната у тебя есть? – Нет, у нас однокомнатная квартира… – Пойдем ко мне, родителей дома нет. Можем пошалить в джакузи. – Он рассматривает меня с пугающим интересом. Мне хочется отстраниться. Кто-то внутри пищит тоненьким голоском: «Не смей соглашаться, беги домой!». – З-знаешь, мне пора, – я поднимаюсь с качелей, – бабушка ждет. Еще раз с днем рождения. Я вбегаю в здание школы, не оборачиваясь. Через главный вход уже не выйти, все перекрыто охраной. Подхватив сумку, иду в туалет на втором этаже. Убедившись, что Михаил не идет за мной, я открываю окно и спрыгиваю на траву. Пятки обжигает болью. * * * В школе все по-прежнему: никто меня не замечает. Я набираюсь смелости и подхожу к Михаилу. Дома я миллион раз прокручивала в голове извинения: «Прости, пожалуйста, я просто немного испугалась. Дело во мне». – Миша… – едва это имя слетает с моих губ, как к нему подходит Машка и целует взасос. Мерзкий слюнявый поцелуй еще долго будет стоять у меня перед глазами. – Прошлая ночь была волшебной, – шепнув это, Машка с вызовом смотрит на меня. Опустив голову, я возвращаюсь на свое место. К черту извинения, они ему явно не нужны. * * * Наверное, стоит сказать, почему я зову его Михаилом? Бабушка говорила, что имя дано человеку не просто так и не стоит преуменьшать его силу. Меня назвали Юстинией. Наверное, родители надеялись, что я принесу в мир «справедливость», раз дали мне такое имя. На самом деле я не против неполных имен, но некоторых людей язык не поворачивается так называть. К тому же после того инцидента я не могу и не хочу звать Михаила Мишей. Видимо, это такая психологическая защита. Облажавшись на дне рождения и сгорая от стыда, я чуть не вскрываю себе вены. Хорошо, что мозги у меня крепче разбитого сердца. «Какого хрена, – говорят они. – Если это у него проблемы, почему мы должны себе вредить?» * * * Я копила на шикарные белые джинсы семь месяцев. Мне казалось, прийти в них в школу – хорошая идея. Обычно меня никто не трогает. Я не ожидала, что сяду на стул и вляпаюсь во что-то мокрое. Джинсы прилипают к сиденью. Я встаю и оглядываюсь. На белой ткани крупные красные разводы. За соседней партой кто-то смеется. Я поднимаю голову. Люська рассматривает меня с широкой улыбкой. Она считается в классе главной модницей, несмотря на лишний вес. Дорогая одежда часто подчеркивает ее недостатки. – Зачем ты это сделала? – спрашиваю я, уперев руки в боки. – Тебе нельзя выглядеть моднее меня, – хихикает она. – Да половина девчонок в классе одевается лучше, чем ты. – Им можно. – Люська встает со стула и подходит ко мне. Она рывком хватает мою кофту со спинки стула и прячет у себя за спиной. Я пытаюсь отобрать ее, но Люся перебрасывает кофту своим подружкам. Они перекидывают ее друг другу словно мяч. Останавливаюсь и прижимаюсь спиной к стене. Пока я сижу или стою, никто ничего не заметит. – Верните кофту, – сдержанно говорю я. – Нет уж. Походи сегодня так. Пусть все увидят, что ты пришла в белых штанах в не очень удачный день месяца. Я оглядываюсь, надеясь одолжить у кого-нибудь кофту, чтобы добраться до медпункта. Половина класса в столовой, другая половина смотрит на меня. Только у двух девчонок есть кардиганы – у Машки и у Нины. К первой я не пойду ни за что в жизни, а со второй можно попытаться. – Нин, – я подбираюсь к ней, прикрывая зад руками, – одолжи мне кофту. Я схожу до медпункта и верну ее тебе. Она смотрит на меня так, словно впервые видит; потом начинает снимать кардиган и вдруг застывает. Я вижу, что она смотрит на кого-то позади меня. Люська показывает ей знаки. Бесполезно. Я только теряю время. – А как же женская солидарность? – спрашиваю я, глядя на Нину. Она опускает взгляд и натягивает кофту обратно. Я разворачиваюсь и выхожу из кабинета. Приходится засунуть большие пальцы за ремень джинсов и изображать ковбойшу. Ученики все равно пялятся на меня. Класс. Я свечу задницей со смазанным изображением «японского флага». Сзади хихикают и перешептываются. Наверняка кто-то из малолеток еще и сфотографирует мой зад на смартфон. Я вздыхаю и торопливо сворачиваю на лестницу. Сбегаю по ступенькам и оказываюсь в медпункте. За дверью сильно пахнет лекарствами и растворами. Когда бабушка заболела, я сполна надышалась всем этим в больнице. Как ни странно, от ненавистного аромата не тошнит. – Здравствуйте. – Я заглядываю в помещение, где вместо двери висит шторка для душа, прикрепленная к косяку. Бюджетный вариант, напоминающий, что, даже если школа хорошо спонсируется сверху, все равно будут места, до которых деньги не дойдут. – Да-да, проходите. – Медсестру зовут Екатерина Ивановна. Полноватая женщина с миловидным лицом и большими добрыми глазами. – Извините, у вас нет сменных штанов? – говорю я. Мне стыдно просить, но что делать? Лучше попытаться исправить ситуацию, чем выслушивать, как над тобой хихикает вся школа. – У меня на стуле была гуашь. Екатерина Ивановна поворачивается ко мне. Я показываю ей свои джинсы и краснею от стыда. Она посмеивается, покачиваясь на скрипучем деревянном стуле. – Давненько у нас такого не было. Обычно младшеклашки так своих разыгрывают: или мелом стул измажут, или краску прольют, – говорит она. – Тебе повезло, у меня есть запасные штаны. Но они, мягко говоря, выглядят не очень. Она достает из шкафа потрепанные старые спортивки с вытянутыми коленками и потертой тканью на заднице. – Все равно возьмешь? – спрашивает медсестра. – А куда деваться, – вздыхаю я, – лучше уж ходить в старье, чем прослыть «той самой девчонкой с протечкой» на всю школу. – Верно говоришь. – Екатерина Ивановна хлопает пухлой ладонью по кушетке. – Садись, переодевайся. Я пока шторку прикрою. Я благодарю ее и снимаю джинсы. Черт, я ведь так хотела покрутиться в них перед Тарасом… – Я вам их завтра верну, – обещаю я, – вдруг еще кому-то понадобятся. – Хорошо, детка. – Екатерина Ивановна смотрит на меня темными глазами. В них читаются грусть и доброта. Она развелась несколько месяцев назад. На безымянном пальце до сих пор виден след от кольца. Ходят слухи, что Екатерина Ивановна не может иметь детей, поэтому устроилась в школу, чтобы помогать чужим. Поразительное благородство. Наверное, ей все время больно от мысли, что своей семьи у нее не будет. – Ну, я пойду. Еще раз спасибо. – Я сжимаю в руке сложенные джинсы. – Вы меня очень выручили. – Не за что. Если что-нибудь понадобится, приходи. Я всегда тут, – Екатерина Ивановна поворачивается ко мне боком и что-то пишет. У нее мелкий и аккуратный почерк. Я тихонечко выхожу в коридор. Джинсы мне уже не спасти, но какое-никакое утешение я получила. Тарас присылает сообщение: «Сегодня буду поздно». Я хмурюсь, стискивая смартфон. Какой-то дурацкий сегодня день… * * * Я бреду домой. Через дорогу идет шумная компания одноклассников. От них по всей улице разносятся возгласы и смешки, мальчишки дурачатся, что-то бурно обсуждая. Я приглядываюсь и замечаю Михаила. Он выдыхает облако белого пара. Наверняка пахнет вишней, он ее обожает. Михаил замечает меня, и я поспешно отворачиваюсь. После того случая на вечеринке мы больше не разговариваем. У меня есть Тарас, а у него – Машка. Она девчонка неглупая, но ужасно банальная: собирает светлые волосы в пучок, носит естественный макияж и не забывает подклеивать длиннющие ресницы. * * * Серый четырехэтажный дом с запущенным палисадником неприветливо встречает меня. Двор освещают всего три фонаря: первый всегда горит; второй, на пути от ворот до моего подъезда, мигает из-за скачков напряжения; в третьем однажды выбили лампу, а новую никто так и не вкрутил. Зимой, когда рано темнеет, становится особенно жутко. В фильмах в таких местах маньяки нападают на своих жертв. Раньше я вставляла наушники, и панические мысли перебивали любимые песни. Потом, прочитав несколько статей о подростках, которые слушали музыку и их сбил автомобиль или поезд, я перестала заглушать окружающий мир. Жизнь ведь всего одна. Поднимаюсь по лестнице. Смартфон в кармане вибрирует. «Пенсионное зачисление в размере 14 732 рубля». На квартплату уходит две тысячи, еще две я трачу на еду. Десять «съедают» одежда, лекарства и учебники. Семьсот тридцать два рубля откладываю, когда есть возможность. Я позволила себе купить джинсы, не устояв перед соблазном, а теперь вряд ли смогу отстирать их без химчистки. Когда я захожу в квартиру и закрываю за собой дверь, раздаются шаркающие шаги. Дряхлая рука отодвигает шторку-перегородку, скрывающую спальню от посторонних глаз. К нам мало кто приходит: соседки, соцслужбы и иногда случайные люди. Последним мы с бабушкой не открываем. – Ты кто такая?.. – Баба Снежа обеспокоенно смотрит на меня. В ее светло-зеленых глазах, таких же, как у меня, мерцает тревога. Она смотрит на незнакомку. Я потираю предплечье, скрывая озноб. В детстве я звала бабушку мамой – не могла смириться с тем, что у всех в садике есть мамы, а у меня нет. Бабушка не ругала меня, иногда даже подыгрывала. Когда ей поставили диагноз, врач старался говорить мягко, намеками, но мы с бабушкой все понимали. Пройдет несколько лет, и она совсем забудет меня. Забудет годы, что мы провели вместе, и будет искать мою маму, свою дочь, не помня, что она давно умерла. – Это я, Юстиния. Твоя внучка, – говорю я, сбрасывая рюкзак и снимая кеды. – У меня нет внучки… Уходи! Уходи, бездомная! – Она указывает трясущимся пальцем на дверь. – Мы живем вместе уже шестнадцать лет, ба. – Я стараюсь говорить мягко и весело, будто бабушка меня разыгрывает. Внутри меня трясет. – Разве ты не помнишь? – Но… но… милиция! – Она взвизгивает, подбегает и хватает меня за волосы. Мне удается освободиться. В ее руках клочья черных волос. – Господи… – Глаза бабушки вдруг наполняются слезами. Она смотрит на свои пальцы и судорожно выдыхает. – Внученька, прости меня! Баба Снежа прижимает меня к груди, рыдая и извиняясь. Я обнимаю ее и глажу по спине. Скоро такие встречи войдут у нас в привычку. Уже несколько месяцев я прихожу из школы, успокаиваю бабушку, а затем кормлю ее ужином. Перед сном баба Снежа капризничает. Чтобы она заснула, с ней нужно сидеть, как с маленьким ребенком, и читать сказки. Только так она успокаивается и отправляется в царство снов со счастливой улыбкой. Когда-то все было наоборот. Сложнее всего оставлять бабушку одну дома – рассчитывать на соседей нельзя, просить чужаков сидеть с ней даже за небольшие деньги – опасно. Если мы наткнемся на мошенников, они заставят бабу Снежу переписать квартиру на них. Тогда мы станем бездомными. Я мечтаю, что однажды мы с Тарасом будем жить вместе, но у него нет своей квартиры. Он вырос в детском доме. Хоть по закону ему и положена жилплощадь после совершеннолетия, Тарас объяснил, что его «-дцать» квадратных метров придется ждать еще много лет. Поэтому, когда я вижу одноклассников с их родителями, то не могу не завидовать. Представляю, что было бы, будь мои родители живы. Заболела бы бабушка? Пришлось бы мне мучиться с оплатой счетов и питаться лапшой быстрого приготовления? Встретились бы мы с Тарасом, будь я примерной девочкой? Накормив бабушку, я включаю виброрежим на смартфоне и кладу его в ящик, набитый ватой. Она каждый раз вздрагивает, когда из куска железа льется музыка. На уроки уходит от часа до трех, если не задают рефератов. В последнем случае приходится тащиться в библиотеку, в спешке изучать книги, перепечатывать текст или писать от руки несколько листов формата А4. У меня нет компьютера и принтера, поэтому за печать в салонах плачу только в крайних случаях, когда без этого никак не обойтись. К счастью, некоторые учителя настолько древние, что с радостью завышают мне оценку, как только видят рефераты, написанные вручную. Иногда выручают фотографии со смартфона, когда времени на подготовку совсем мало. Камера на нем у меня слабенькая, приходится делать много крупных фотографий, так что на расшифровку порой уходит куда больше времени, чем на конспектирование от руки. * * * Тарас присылает мне сообщение в полпервого ночи. Бабушка спит, поэтому я крадусь на цыпочках в коридор, надеваю первую попавшуюся кофту и выбираюсь в подъезд. Осторожно закрываю дверь на ключ, чтобы замок не щелкал. Я вижу в темноте красновато-оранжевый огонек. Тарас всегда курит, когда приходит ко мне. Под блеклым светом мигающего фонаря мы разглядываем друг друга. – Вышла наконец, – говорит Тарас, выдыхая сигаретный дым в противоположную от меня сторону. Он держится отстраненно, сунув руки в карманы штанов. Одет официально: пиджак и галстук. Верхние пуговицы рубашки расстегнуты и оголяют ключицы. Я поеживаюсь – сентябрьской ночью достаточно холодно, чтобы подхватить простуду или воспаление легких. Волосы у Тараса темные, волнистые, а карие глаза смотрят на меня с прищуром. – Почему ты без куртки? – спрашиваю я, нарушая затянувшуюся тишину. – Сразу к тебе поехал. – Тарас кивает в сторону машины. Он ездит на «шестерке» с тонированными стеклами. Когда я спросила его, почему никто до сих пор его не оштрафовал, Тарас показал мне поддельные права. Это меня не смущает, я люблю ездить с ним на пассажирском сиденье. Одноклассницы мечтают о парнях с «БМВ» или «ауди», а для меня важен Тарас, а не его тачка. – Все хорошо? – говорю я. Он кивает, бросает сигарету на землю и тушит окурок ботинком. – Разве что в челюсть заехали, – говорит Тарас, касаясь ее рукой. Я подхожу ближе и притрагиваюсь к ушибленному месту. Тарас перехватывает мою руку и прижимает к своей щеке. Лампа фонаря мигает и ярко освещает нас. Лицо Тараса грязноватое, с синяками и ссадинами. – Ты ходил в больницу? Челюсть проверял? Он усмехается, прижимая меня к себе. – Все нормально, поболит и пройдет. А вот мое безутешное сердце… – Боже, нет, – протягиваю я. – Ты опять читал дурацкие женские романы? – Больше ничего под рукой не было. Иногда он шлет мне цитаты из женских романов. Когда ванильные сопли, когда драму, а когда по-идиотски описанные эротические сцены. Со временем я поняла, что все это не просто так. Если Тарас скучает, то шлет нелепые фразы о любви, когда ему одиноко – присылает драму, а когда разыгрывается фантазия, я вижу в сообщениях «нефритовые стержни». Каждому нужен тот, кому можно выговориться, пусть и через чужие тексты. Я беру его за руку и подвожу к качелям. Мы садимся каждый на свою дощечку. – Тебя это не пугает? – говорю я, вглядываясь в землю. – Что именно? – Вся эта… ситуация. Я, бабушка, лечение… Я не смогу поступить в университет, получить престижную работу. – Я отталкиваюсь ногой, качели поскрипывают. Тарас смотрит на меня. – Думаешь, я тебя полгода просто так слушал? Я пожимаю плечами, выковыривая грязь из-под ногтей. Смотреть на него слишком стыдно. – Не выдумывай лишнего, – говорит Тарас. – Мы познакомились благодаря твоим проблемам, теперь встречаемся. Если бы меня что-то пугало, я бы сейчас тут не сидел. № 1. Людмила Богачева Уязвимость: лишний вес ВЕРДИКТ: вне списка / в списке Глава 2 Инна Игнатьевна заходит в класс не одна. Это новенькая, ее зовут Аня. Ее глаза скрыты за темными очками. Аня будет учиться с нами месяц, а еще ей нужно сопровождение по школе. Акула обводит класс взглядом и указывает на меня пальцем. Выяснилось, что Аня – слепая, поэтому всегда ходит в очках. Оказывается, она родилась зрячей, а после двенадцати ее зрение начало ухудшаться. Сейчас она видит только светлые пятна, а все остальное скрывает тьма. Я держу ее за руку, а Аня постукивает тростью по полу коридора. Мы добираемся до раздевалки, забираем вещи и пакеты со сменной обувью. Я усаживаю Аню на скамейку в коридоре. Она складывает трость в рюкзак. – Люди много говорят о нас, – обеспокоенно говорит Аня, опершись на мое плечо. Она переобувает сменку, а я сижу рядом. – Пусть говорят. – Я прислоняюсь затылком к холодной стене. – Тут вечно кого-то обсуждают, подумаешь. – Тина, – Аня поворачивается ко мне, – ты уверена, что мы не должны вести себя по-другому? – Как? – Ну, ты можешь не держать меня за руку. Сейчас многие такие жесты понимают… неправильно. – В мире много чего неправильного, что теперь? – говорю я. – Ты моя подруга, и никто мне не запретит держаться с тобой за руки. * * * Мы стоим на крыльце и ждем, пока подъедет мама Ани. Мне хочется курить от безнадежности ситуации, а я ведь никогда даже не пробовала. Месяц прошел как во сне. Теперь Аня будет жить в другой стране, а я останусь тут. Совсем одна… – Там хорошие врачи, – говорит Аня. – Мне сделают операцию. Я молчу, глядя вдаль и пытаясь рассмотреть что-нибудь за стеной ливня. Обычный октябрьский день, полный разочарований. – Я буду звонить тебе. – Аня сжимает пальцами мою руку. – Ты забудешь обо мне, как только зрение вернется, – бурчу я, хмурясь, но руку не отдергиваю. – Не забуду. Я приеду и рассмотрю тебя как следует, а потом мы сфотографируемся вместе. Нас прерывает краткий двойной гудок – мама Ани ждет за воротами. – Мне пора. Проводишь? – Конечно. – Я раскрываю над нами зонт и веду подругу к черной «киа рио»; открываю дверь и помогаю Ане сесть. – Здрасьте. – Спасибо, Юстиночка. Мы тебя не забудем, – обещает ее мама. – Я буду писать письма. Но не раньше чем через полгода, нельзя напрягать глаза, – добавляет Аня. – Удачи, – говорю я и закрываю дверь. Машина трогается и уезжает, разгоняя скопившуюся на дороге воду. Я складываю зонт и бреду домой. Подумаешь, дождь! Как мне теперь выживать в школе без Ани?.. Классики, старательно нарисованные каким-то ребенком цветными мелками, размыло. Иногда я прыгала по ним, чтобы отвлечься от проблем. Я не приглашала Аню в гости, но мы бывали на качелях в палисаднике. Там же я рассказала ей про классики, и она попросила меня отвести ее к ним. Аня прыгала, держась за мою руку. Я еще никогда не видела настолько счастливой улыбки. * * * Монотонные речи учителей, скучные уроки, перешептывания одноклассников – все как обычно, только Ани нет. На перемене мне в лоб прилетает смятая бумажка. Она падает на парту и застывает между учебником и моей рукой. Я оглядываю класс, беру записку и разворачиваю. «Это правда, что ты спишь с девчонками?» – почерк мне незнаком. Еще бы, я ведь заглядываю в чужие тетради. Когда я поднимаю голову, то замечаю, как Паша снимает мою реакцию на камеру. Гребаный провокатор. Я мну листок и кидаю его в лоб незадачливому блогеру. Он успевает отмахнуться, и бумажка летит на пол. Пашка – местный блогер. Он постоянно снимает видео: в коридорах, туалетах и на улице. Даже на уроках умудряется подловить учителей, чтобы те подыграли ему. Он не вышел ростом, но все равно популярен у девушек. У него есть постоянная подружка, с которой они уже год вместе. – Так что, – спрашивает он, пытливо глядя на меня, – это правда? – Отстань, – говорю я. Вера садится передо мной и заглядывает мне в глаза. Она кажется ангелочком, да и выглядит соответственно: красивые голубые глаза, светлые локоны, пухлые губы. Но первое впечатление обманчиво. – Скучаешь по Анечке? – Она корчит жалобную рожицу. – Вы ведь с ней так сдружились. Наверное, и домой друг к другу ходили? – Нет. – Тогда, наверное, в отеле номер снимали? – Ты дура? – не выдерживаю я. Вера смотрит в камеру Паши, поворачивается ко мне и странно улыбается. – Паш, все готово? Он кивает и кричит: – Пацаны, тащите ее в коридор! В класс заходят одиннадцатиклассники. Я не знаю их имен, не знаю, кто они и что вообще здесь делают. Я успеваю лишь подскочить со стула и взять рюкзак, но сбежать не удается. Вера хватает меня за запястье и выкручивает его. Я стискиваю зубы. – Пусти! – говорю я и бью ее рюкзаком по колену. – Она меня бьет, Паша! – визжит Вера. – Быстрее! – командует он. Старшеклассники окружают меня, хватают за руки и за ноги и тащат в коридор. Я брыкаюсь, но что может сделать одна девчонка против нескольких здоровых ребят? – Бросьте ее, – приказывает Вера. Я падаю спиной на холодный пол. Нельзя показывать, что мне больно. Я встаю и отряхиваюсь. Нельзя быть слабой. – Посмотрите все! – Вера тычет пальцем в мою сторону. Все оборачиваются на ее звонкий голос. Собирается толпа. – Эта девка – лесбиянка! Она чуть не совратила одноклассницу у нас на глазах. Кто-то из толпы вторит ей. До меня доносится смех. Я шагаю вперед, чтобы дотянуться до Веры и заткнуть ее поганый рот, но старшеклассники обступают меня, не подпуская к ней. – Заткнись, Вера! – требую я. – Мы просто дружили. Знаешь, что такое женская дружба? Меня трясет, я сжимаю кулаки. От Ани у меня осталась только наша дружба, а теперь эта стерва обвешивает ее грязными слухами. – Ее не существует, – парирует Вера. – Похоже, она еще и феминистка, – добавляет Паша. – Дебил, ты хоть знаешь, что такое феминизм? – огрызаюсь я. Вера смеется и подходит ближе. – Я слышала, что у феминисток небритые подмышки. – Она ухмыляется, дерзко глядя на меня. – Мальчики, поможете проверить? Меня хватают за руки и плечи. Сопротивляться бесполезно, они сильнее меня. – Не делай этого, – предупреждаю я. Вера резко дергает кофту. Она распахивается, предоставляя взору мой дешевый тряпочный лифчик. – Отличный ракурс, – говорит Паша, снимая меня на камеру. Я извиваюсь как гусеница, но Вере удается спустить кофту до локтей. Ее ждет разочарование: я одержима чистотой тела и бреюсь каждое утро. – Какая-то она неправильная феминистка, – жалуется Вера. Паша машет рукой, и меня отпускают. Я натягиваю кофту, поворачиваюсь к камере спиной и застегиваю пуговицы. Руки дрожат, петельки соскальзывают. Сосредоточься. – Что это было? – Я подхожу к Паше и Вере. На нас все еще пялятся, поэтому я не размахиваю кулаками. В этот раз мне нельзя вылететь из школы. – Да просто пранк, – говорит Паша. Вера неестественно смеется и обнимает меня за плечи. – Прости, лапочка. Нужно было жестко разыграть кого-то. Мы исследуем тему пранков, – щебечет она. Я толкаю Веру в солнечное сплетение. Делаю это намеренно, чтобы она знала: ей тоже может быть больно. Вера прикрывает ушибленное место, чуть сгорбившись. – Ой, Инна Игнатьевна, – пищит она, а в ее глазах появляется радость. Классная руководительница идет к нам с еще несколькими учителями. Она окидывает меня презрительным взглядом, будто во всей школе только я отпетая хулиганка. – Долохова, иди в класс, – требует она. У Акулы есть власть, а против нее один человек бессилен. Я убеждаю себя, что этот глупый розыгрыш не навредит мне больше, чем уже навредил, и пытаюсь успокоиться. Я ничего не расскажу Тарасу, у него и так полно проблем. Вся надежда на Дарью. Ее работа – сама по себе унижение. И как она справляется с этим каждый день? Мне хватило одного пранка. Если они выкинут что-то подобное еще раз, я снова окажусь на грани срыва… * * * Я звоню Дарье. – Что-то случилось, милая? – спрашивает она слишком ласковым голосом. – На работе? – Почти. Не смогу долго говорить, поэтому выкладывай, – рядом с ней раздается мужской смех. Я набираю в руку горстку семечек. Когда хочется отвлечься, щелкаю по одной и сосредотачиваюсь на очистке. – Эти придурки засняли видео. Сказали, ради пранка. – А что там было? – С меня стянули кофту. – Ты была без лифчика? – Нет. – Я вздыхаю и прикрываю глаза. – Вот сволочи! Зла на них нет, – тараторит Дарья. – Позвони мне в пятницу, ладно? У меня должен быть выходной. – Хорошо. Мне не нравится, когда мое тело рассматривают чужие люди. Оно не должно быть предметом общественных споров. Я сплевываю кожуру семечки на тарелку и кутаюсь в плед. Бабушка мерзнет из-за плохого кровообращения, поэтому время от времени я скупаю дешевые одеяла, подкладываю ей грелки с горячей водой, а иногда мы и вовсе спим вместе. Перед сном я вешаю на стул черную водолазку с плотно прилегающим к горлу воротником. Если пранкеры снова решат сделать из меня школьное посмешище, у них не получится так легко меня раздеть. * * * Охранник странно смотрит на меня. Их двое, и работают они посменно: один молодой, недавно вернувшийся из армии, а второй – пенсионер. Сегодня на посту «солдатик». – У меня что-то на лице? – спрашиваю я. – Нет. – Он отводит взгляд, а потом добавляет: – Кто-то залил видео с тобой на YouTube. Будь осторожнее. Я окидываю охранника странным взглядом и иду к лестнице. Он никогда не обращал на меня внимания, с чего вдруг такая забота? И нужно ли ему верить? Может, он меня с кем-то перепутал? Кабинет химии на третьем этаже, и я шагаю через две ступеньки, чтобы успеть до звонка. Сверху и снизу эхом раздаются голоса. – Это же она? Та девчонка с видео? – Как вообще одной бабе может нравиться другая баба? Женские голоса смешиваются в единый коктейль из яда и желчи. Мужские появляются реже, но говорят жестче: – Они все такие, эти лесбухи-феминистки. Давайте ее отмутузим по-мужски, пусть узнает, что такое сломанные ребра. А че, у нас же равноправие! Кто-то хватает меня за плечо, но я выворачиваюсь и иду на третий этаж. У класса стоит Вера, болтая с подружками и подпиливая ногти. Они с Пашкой – лживые суки. Теперь видео со мной посмотрит вся школа. Я прохожу мимо, ощущая на себе презрительные взгляды подружек Веры, и захожу в кабинет. Одноклассники оборачиваются и беззастенчиво пялятся на меня, как на странный экспонат в музее. В висках пульсирует, в ушах шумит. От стыда жар приливает к щекам. – Я думал, что у лесб нет сисек и подмыхи волосатые. А у нее вродь с этим все нормально. Слышь, Тина, ты случаем пол сменить не хошь? – ухмыляется Леха. – Заткнись, придурок. – Я прохожу мимо и бью его кулаком в плечо. Леха потирает ушибленное место, а ухмылка все не исчезает с его лица. Ульяна, сидящая рядом, морщится, берет вещи и пересаживается за другую парту. Почему она не сделала этого до того, как я пришла? Решила прилюдно отречься от меня? – В нашей стране таким, как ты, не место. Так что даже не дыши в мою сторону, – громко заявляет она. Я смотрю на Ульяну. Она вдруг кажется мне чужой. Ее огромные очки, растрепанные волосы и губы, сжатые в тонкую линию, – все это я будто вижу впервые. – Ну и иди к черту, – отвечаю я. Ульяна закатывает глаза и поворачивается ко мне спиной. Мы сидели вместе целый год. Иногда общались, давали друг другу ручки и листочки, если что-то заканчивалось. Почему теперь она против меня? Сердце неприятно ноет: Ульяна никогда не была мне подругой, какой смысл теперь обижаться на нее? Я сама виновата, что не разглядела в ней червоточину. * * * Я много слышала о феминистках, но никогда не задумывалась, что они чувствуют, когда их травят. Взгляды, полные отвращения, заставили меня задуматься: в чем моя ошибка? Что я делаю не так? Почему меня травят, хотя я никому не причиняла зла? В прошлой школе я подралась с девочкой, которую считала своей подругой. Она предала меня. В восьмом классе казалось, что, если другие девчонки узнают, что я ни с кем не сплю, мир рухнет: мой «страшный» секрет облетит всю школу, и никто не захочет со мной дружить. Меня будет преследовать клеймо старой девы до самого выпуска. Сейчас это кажется смешным, но тогда я очень боялась быть не такой, как все. Все случилось из-за фанфиков. Анжела читала их один за другим, а потом рассказывала мне. Она в подробностях описывала, как между мужчиной и женщиной происходит секс, и заставляла меня читать ее любимые работы. Сначала мы просто обсуждали их. Говорили, как здорово было бы очутиться на месте героини, в объятиях крутых парней. Потом ее любовь к фанфикам переросла в одержимость. Анжела решила, что достаточно начиталась теории и теперь ей нужна практика. Она подначивала меня пойти вместе с ней к старшеклассникам и предложить им свое тело. Мне было стыдно, поэтому я отказывалась. Мы поругались, и Анжела ушла одна. Потом у нее появился парень. На время она забыла обо мне. Иногда мы созванивались и болтали, но она часто заканчивала разговор первой и уходила на свидания. Однажды у нее в голове что-то перемкнуло. Она сделала анкету и заставила меня заполнить ее. Вопросы были ужасно смущающими, но я была честным ребенком и отвечала на них правдиво. Анжела склеивала страницы, чтобы никто не прочитал секрет, и потихоньку заставила остальных одноклассниц поделиться с ней своими тайнами. На большой перемене в столовой она собрала нас отдельно от мальчишек, вскрывала странички и читала ответы вслух. Начала с меня. Озвучив тайны других девчонок, Анжела заявила, что я не вписываюсь в их тусовку. Сказала, что они все уже взрослые, и у них с парнями «было это», а мне, девственнице, нечего с ними обсуждать. Девчонки смеялись, перешептывались и в открытую глазели на меня. Мне стало стыдно. И тут Анжела сказала, что мы больше не подруги. Мол, ей неинтересно общаться с серой мышкой. Тогда-то и проявился мой мерзкий характер. Из стыдливой девочки я превратилась в того, кто готов разорвать предателя. Как она посмела опозорить меня перед другими? Почему позволила себе раскрывать чужие секреты? Анжела научила меня ненавидеть других и всюду искать подвох. На следующий день в классе надо мной смеялись уже мальчишки. Я вызвала Анжелу в коридор и оттаскала за волосы, лупя ладонями по лицу и царапая ее гладкую кожу. Наших родителей вызвали в школу. Бабушке пришлось краснеть, оправдываясь за мое поведение. А когда директор спросила нас, из-за чего началась драка, Анжела заплакала и сказала: «Она завидует, потому что я красивая!». Директор предпочла поверить версии ухоженной девочки, нежели подростка с темными патлами и ярко-красным прыщом на лбу, который выскочил в тот же день от нервов. Меня исключили, а бабушка платила семье Анжелы компенсацию. Срыв случился неожиданно: меня трясло, стоило мне вспомнить случившееся. Снова и снова я видела, как моя бабушка унижается перед семьей Анжелы и отдает последние деньги, лишь бы ее родители не написали на меня заявление в полицию. Когда меня отчислили, я отказывалась идти в другую школу и рыдала ночами напролет. Истерики участились, и я не могла остановиться даже при бабушке. Баба Снежа не знала, что со мной делать, поэтому вызвала скорую. Фельдшер посоветовал ей показать меня неврологу, а тот поставил диагноз «нервный срыв». Прописанные лекарства и бабушкины травяные отвары помогли мне восстановить нервы. В один прекрасный день я перестала плакать и только после этого согласилась пойти в новую школу. К сожалению, переживания сказались на здоровье бабы Снежи. Постепенно она начала забывать самое важное: где живет, куда делась ее дочь и кто я такая. Теперь мне предстояло заботиться о ней. * * * – Класс, тишина! – Инна Игнатьевна стучит судебным молоточком по деревянной подставке. Она купила его недавно. Стук настолько неприятный и громкий, что даже самые говорливые сразу же затыкаются. Мы сидим на классном часе, в который раз задерживаясь по ее прихоти. – Сегодня дежурные Долохова и Поклонский. Чтоб все выдраили, стулья подняли. Понятно? – Акула смотрит на меня, словно вся грязь класса прилипла ко мне. – Понятно, – отвечаем мы с Лехой в унисон. Инна Игнатьевна прогоняет остальных, затем убеждается, что мы с Поклонским набираем полное ведро воды и берем чистые тряпки. – Я вернусь через час. Поскольку вы оба отбросы, я закрою вас на ключ. – Она встряхивает перед нашими лицами связку ключей. – Чтоб к моему приходу все блестело. – Вот же стерва, – говорю я, берясь за тряпку. – Согласен. Кто в своем уме запирает учеников? А вдруг мы тут групповуху устроим? – Идиот. Групповуха из двух человек не получится. – Я начинаю мыть доску. Инна Игнатьевна словно специально всю расписала ее мелом. Я тянусь к самому верху, вставая на цыпочки. – Блин. – На моей черной водолазке белые разводы. – Ниче, отстирается. Хошь, помогу? – Леха протягивает ко мне руки, но я уворачиваюсь, настороженно глядя на него. – Тебе же вроде девочки нравятся, чего стесняешься-то? – Мне не нравятся девочки. – Я кидаю в него тряпку. Она падает на кроссовку Лехи. Напряженную тишину разгоняет сначала его смех, а потом и мой. Мы смеемся до слез, глядя друг на друга. – А ты вроде нормальная, – говорит Леха. – Давай закончим, и я вскрою замок. Че сидеть взаперти? Я киваю. Мы отмываем кабинет меньше чем за полчаса. Леха извлекает из кармана черных джинсов отмычку. – Бинго. – Замок с легким щелчком открывается. – Обычно говорят «вуаля», – поправляю я Леху, надевая рюкзак. – Да пофиг, Долохова. Люди много че говорят, сама знаешь. – Он направляется к лестнице и перепрыгивает через перила. Когда я спускаюсь, его уже не видно. Чтобы вот так летать по лестнице, нужны сильные руки и ноги. Мне немного завидно, что я так не могу. Оказывается, у Лехи есть человечная сторона. Пусть при всем классе он выпендривается и смеется надо мной, на самом деле он не так плох. № 2. Вера Степанова Уязвимость: лживый образ ВЕРДИКТ: вне списка / в списке № 3. Павел Лобанов Уязвимость: популярность ВЕРДИКТ: вне списка / в списке Глава 3 Я иду по коридору. Из ниоткуда передо мной появляется незнакомый парень. – Это же ты, да? – Он показывает экран смартфона с видео. Крики Веры, мое злое лицо, треск кофты и мой тряпичный лифчик. Я хватаю телефон и сжимаю его со всей силы. – Эй, ты че творишь? – Парень пытается вернуть его. – Лучше отдай. Знаешь, сколько сейчас одиннадцатый айфон стоит? – Не дороже человеческой чести, – огрызаюсь я, возвращая телефон. – Не смотри это видео. Я прибавляю шаг и захожу в класс. Одноклассники всегда шумят, поэтому трудно понять, обсуждают они видео со мной или что-то другое. – Козел. – Я подхожу к Паше и бью его по щеке. Все смотрят на нас, а во мне кипит ярость. Я не могу закрыть глаза на его выходку. – Какого черта твой пранк делает в интернете? – говорю я, задыхаясь от волнения. – Долохова, ты в каком веке застряла? – Паша удивленно смотрит на меня. – Сейчас все свои видосы на YouTube заливают. – Удали, – требую я. Тело трясет. Еще немного – и у меня случится нервный срыв. Кто тогда позаботится о бабушке? Вдруг мою щеку обжигает от удара. Я моргаю и вижу Веру. Она дует на покрасневшую ладонь. Моя щека горит, будто к ней приложили лист крапивы. – Не смей трогать Пашку. – Вера толкает меня в грудь. – Еще раз к нему пристанешь, и я позабочусь о том, чтобы о твоей ориентации узнала вся страна! Тогда тебе по-настоящему не поздоровится. Моя нижняя губа дрожит от гнева, обиды и бессилия. Я выбегаю из класса и сбегаю по лестнице. Дыши: глубокий вдо-ох, вы-ыдох. Я выхожу в школьный двор, где меня никто не увидит, и сажусь на землю, прижимаясь спиной к стене. Руки дрожат. Я сцепляю их в замок, закрываю глаза и считаю до десяти. Почему меня снова травят? Почему кто-то лезет в мою жизнь? Я вспоминаю Анжелу: ее светлые глаза, широкую улыбку и дружелюбный смех. Почему я не заметила, когда моя подруга превратилась в жертву стереотипов? За что она так со мной поступила? Мы дружили восемь лет, с первого класса. Это почти вся жизнь… Видимо, я та самая жертва маньяков и насильников, о которой пишут статьи. Есть такое понятие «виктимность», когда человек ведет себя как жертва, позволяет над собой издеваться и «провоцирует» травлю. Но я ведь даю одноклассникам отпор, разве нет? Чтобы понять тех, кто травит других, нужно самому участвовать в буллинге. Я не хочу быть частью толпы, потому что она задушит мою индивидуальность. – Эй! – Я вздрагиваю от знакомого голоса. Увидев Леху, облегченно выдыхаю. – Как ты? – спрашивает он, присаживаясь рядом. От него пахнет перегаром. Вот кому по-настоящему плевать на общественное мнение. Почему я не могу так же забить на все? – Дерьмово, – говорю я. – Пиво будешь? – Леха достает из рюкзака две банки. Я качаю головой. Пить сейчас в его компании мне совсем не хочется. Леха открывает банку с громким пшиком и протягивает ее мне. – Пей быстрее. – Он подталкивает мою руку вверх, чтобы я сделала глоток. – Я не хочу, спасибо. – Я легонько отстраняю банку. Холодная пена брызжет в стороны и попадает Лехе на рубашку. Он смотрит на появившиеся пятна и недовольно выдыхает. – Могла б просто бухнуть со мной за компанию. Че, так сложно? А, Долохова? – Он берет мою руку и насильно заставляет сжать банку. – Слушай, Поклонский… Я благодарна за попытку подбодрить, но не хочу напиваться посреди дня. – Я начинаю терять терпение. Настойчивость – не самое положительное качество, особенно когда твой собеседник не хочет делать то, что ты от него требуешь. – Не выпьешь – пожалеешь, – голос Лехи становится тише. В глазах появляется угроза. Сейчас он похож на серийного убийцу, только ножа не хватает. Я оглядываюсь по сторонам – никого. Если он что-то со мной сделает, этого никто не увидит. Нужно вернуться в школу. – Слушай, Леха… – Я нервно посмеиваюсь. Нужно обернуть все в шутку. Притвориться, что мне очень хочется выпить с ним, но я не могу по какой-то причине. Вот только по какой? Думай, Тина, думай! Леха сильно сжимает мою руку. Пальцы сдавливают банку, и она с ломким похрустыванием прогибается под ними. Кожа пульсирует от боли, пиво выливается и течет по моей руке. – Я оч-чень хотела бы выпить с тобой, но сегодня принимала таблетки, – говорю я, не отрывая взгляда от Лехи. – Какие еще таблетки? – Знаешь, их нельзя мешать с алкоголем. Можно отравиться и, ну, откинуть копыта. Поклонский прищуривается. Он долго смотрит на меня, пока наконец не разжимает мою руку и не забирает банку. – Ну, убивать я тебя и не собирался, – говорит он, отхлебнув из нее. Я открываю рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, как мне на голову обрушивается холодный липкий поток. Запах бьет в ноздри, и я понимаю – это пиво. Леха обливает меня еще раз: волосы, одежда и рюкзак пропитываются алкоголем. – Надо было пить со мной, когда я предлагал, – говорит он заплетающимся языком, склонившись ко мне. От запаха перегара и холода у меня кружится голова. Я резко поднимаюсь и случайно попадаю макушкой Лехе в нос. Слышится резкий хруст. Он кричит, хватаясь за лицо; кровь брызжет из его ноздрей. Я застываю, но всего на мгновение, а потом забегаю обратно в школу. * * * Я запираюсь в кабинке туалета. Слезы просятся наружу, но я сглатываю комок в горле и не даю плохим эмоциям выхода. Держись. Ты уже сломала ему нос, этого достаточно. Самовнушение помогает мне справляться с проблемами после нервного срыва. Этому меня научил невролог перед тем, как отпустил домой. – Черт, учебники. – Я стягиваю лямки и открываю рюкзак. Запах пива бьет в нос. Я выбираюсь из кабинки и раскладываю тетради и учебники на подоконнике. Подношу их под струю теплого воздуха, с ревом вырывающегося из сушилки. Страницы кукожатся и желтеют по краям. Теперь я не смогу продать учебники, придется сдать в библиотеку. Некоторых учебников не хватает на всех старшеклассников, поэтому приходится покупать новые. Я учусь в десятом «Д», и он словно создан специально для тех, кому не хватило места в «полноценных» классах. Интересно, есть ли в параллельных классах такие же, как я? Мы глухи к проблемам других, если это чужие люди, и не задумываемся об этом, пока сами не попадем в схожую ситуацию. Так я открыла для себя, что я – такая же эгоистка, как и все. Мне не хочется думать об оставшихся уроках. Запах пива так просто не выветрится. Переодеться не во что, а в медпункте сейчас кварцевание, и это значит, что Екатерины Ивановны не будет ближайшие два часа. Я умываю лицо и шею, мою голову с мылом; тщательно выжимаю волосы в раковину и, скрючившись, встаю под сушилкой. Наверное, это и значит быть взрослым – делать то, чего не хочется. * * * Я возвращаюсь в класс на перемене. Одноклассники открыли окна, и теперь жутко сквозит. Ежась и вжимая шею в плечи, прохожу к своему месту и вешаю рюкзак на крючок. Оглядываю класс исподлобья и убеждаюсь, что Лехи еще нет. Дышать становится легче. Надеюсь, он надолго застрянет в травмпункте, пока ему будут осматривать сломанный нос. От холода, стресса или от всего сразу меня трясет. Может, свалить домой? Я кошусь на дверь – поздно. Инна Игнатьевна входит в класс со звонком, будто специально выжидала в коридоре. Гордой походкой она дефилирует до стола, швыряет на него журнал и кричит: – Окна закрыли, быстро. Одноклассники, всполошившись, как крысы, шныряют туда-сюда. Потоки холодного воздуха исчезают, а запах пива расплывается по кабинету. С ужасом я понимаю, что даже наспех помытая голова не спасет меня от позора. – Чувствуете? – Акула принюхивается, словно чует кровь. – От кого воняет? Все озираются друг на друга и шушукаются, а я сижу, опустив голову. Спиной чувствую, что все взоры сходятся на мне. – Долохова. Ну-ка подойди. – Инна Игнатьевна в нетерпении стучит носком туфли по линолеуму. Плотно сжав губы, я поднимаюсь и на ватных ногах прохожу к доске. Дыши, только дыши. Глубокий вдох – выдох. Я стою недалеко от Акулы. Она рассматривает мою потемневшую кофту, приближается и глубоко вдыхает. Отшатнувшись, она машет рукой у себя перед носом. – Боже мой, Долохова! Ты уже посреди дня бухаешь? – Н-нет, это не так, – бормочу я, заикаясь от стыда. – Так, все посмотрели на Тину! – Инна Игнатьевна хлопает в ладоши, привлекая внимание. Я вижу любопытные взгляды, взгляды, полные отвращения, и совершенно безразличные. – На ее примере я покажу вам, что сделаю с каждым, кто хоть раз напьется средь бела дня в школе. Не успеваю я понять, что происходит, как ее тяжелая ладонь опускается мне на щеку. Я ойкаю и прикладываю руку к ушибленному месту. Кожа горит, сердце колотится, мысли в голове путаются. Меня бьют на глазах у одноклассников, и не кто-нибудь, а учитель. Человек, чье призвание – обучать детей и быть для них примером! – Я всегда знала, что от тебя нечего ждать, – громко заявляет Акула, расхаживая вокруг меня, – но я надеялась, что ты не будешь такой же алкашкой, как твои родители. – Они не были алкоголиками, – возражаю я, за что получаю болезненный тычок в почку. – Закрой свой грязный рот и слушай, что я говорю. – Акула хватает меня за шиворот и трясет, отчего я переступаю с ноги на ногу, чтобы не упасть. – Вот до чего доводит алкоголизм, дети. Таких, как Тина, нужно подвергать остракизму. Хотя ты и так местный изгой, куда уж дальше?! Она отпускает меня, и я поправляю кофту, невольно обнимая себя за плечи. Я закрываюсь руками, будто стою голой перед всем классом. Щеки горят от стыда, боли и злости. Если бы у меня были родители, она бы ни за что не ударила меня! – В общем, к чему я тут лясы точу? – Инна Игнатьевна качает головой и указывает на Игоря. – Шилов, принеси-ка ведро воды. – Х-хорошо. – От неожиданности он подскакивает с места и быстро проходит мимо. Меня окатывает прохладным ветерком. Наверное, сейчас Акула отпустит меня и начнет урок… – Долохова. – Я вздрагиваю от ее резкого голоса у моего уха. – Что? – Твои родители подали тебе плохой пример. Наша школа, знаешь ли, за здоровый образ жизни среди учеников. А законы нашей страны запрещают детям принимать алкоголь. Значит, ты нарушила не только правила учебного заведения, но и совершила преступление. – Инна Игнатьевна кладет руки мне на плечи и болезненно их сжимает. От ее костлявых пальцев точно останутся синяки. – И я как твой классный руководитель должна во всем разобраться. Дети! Мы же не можем позволить преступнице уйти безнаказанной? – Не можем, – лениво отзывается класс. Я осматриваюсь: кто-то оживился, а кто-то, наоборот, заскучал. Меня снимают на видео. Очередной позорный ролик скоро будет гулять по сети, а я опять ничего не могу сделать. Губы начинают дрожать. Я прикусываю их и сжимаю рукой локоть. Держись. Скоро это закончится. – Ну наконец-то! – восклицает Акула, когда Игорь приносит ведро и ставит его на тумбу возле доски. – Мне помыть доску? – спрашивает Шилов. – Садись на место, – отмахивается Инна Игнатьевна и отпускает мои плечи. Я с облегчением выдыхаю. – Долохова, повернись. – Я оборачиваюсь. На меня обрушивается поток ледяной воды. Я полностью мокрая. Меня трясет. Вода течет по ногам, в балетках хлюпает. Я смотрю на Акулу. Она с довольным видом ставит ведро обратно и мурлыча говорит: – Запомните, ребята! Если хотите отбить вонь алкоголя и заставить алкаша протрезветь, облейте его холодной водой! По классу разносятся одобряющие смешки. Одноклассники улыбаются. Все, кроме Игоря. Он встречается со мной взглядом и опускает голову. Его руки сжаты в кулаки. Ну, хотя бы видео не снимает, и на том спасибо. По щеке скатывается слеза. Я быстро стираю ее, пока никто не заметил. – Бери рюкзак и проваливай отсюда. – Акула швыряет его мне в ноги. – Пока не протрезвеешь, в школу не приходи. Ходишь тут пьяная, как последняя тварь… Я не выдерживаю. Слезы катятся одна за другой, лицо краснеет и горит. – Я тебя ненавижу, – шепчу я, сглатывая ком. – Что-что? Ну-ка повтори, – с вызовом говорит Инна Игнатьевна. – Ненавижу! – кричу я срывающимся голосом, подхватываю рюкзак и выбегаю из класса. * * * Остаток дня я провожу в школьном туалете, захлебываясь слезами и размазывая тушь. Как может взрослый человек издеваться над тем, кто уязвимее его? Неужели в этом мире не осталось учителей, готовых бороться за своих учеников и справедливость? Куда делись идеалы из старых советских фильмов? Высморкавшись в туалетную бумагу, я выкидываю ее в мусорное ведро. Можно позвонить Тарасу, он решит все проблемы. Однако я не могу с ним так поступить. Мы встречаемся не для того, чтобы плакаться друг другу в жилетку. Ему живется намного тяжелее, чем мне. Тарас вырос в детском доме и после девятого класса пошел в колледж. В четырнадцать лет он попал в дурную компанию. Общение с ними вылилось в «выгодное сотрудничество» с местными бандитами. Он предупреждал, что может погибнуть в любой момент, а я говорила, что все равно хочу быть рядом. Моя смелость исчезала, как только Тарас пропадал на несколько дней, недель, а иногда и месяцев. Я боюсь, что однажды он не позвонит мне, потому что его убьют. * * * Я выхожу из школы, убеждаюсь, что за мной никто не следит и звоню Дарье. – Алло? – сонно говорит она. – Я тебя разбудила? Прости. – Нет… ну, вообще да. Но я давно должна была встать, – ее голос звучит бодрее. Я улыбаюсь, сдерживая слезы. Когда мы были детьми, Дарья собирала цветы и плела из них красивые венки. Как-то раз она надела мне на голову венок из одуванчиков и сказала: «Теперь ты маленькая принцесса!». Я вспоминаю об этом всякий раз, когда скучаю по ней. Когда ей исполнилось четырнадцать, все стало сложнее. Она пришла к нам домой в синяках и крови. Рассказала, что ее заставили стать проституткой. Бабушка хотела написать заявление, но Дарья сказала, что это бесполезно, а ее и вовсе могут убить. Я была маленькой и не понимала, о чем они говорят. Потом баба Снежа пыталась удочерить Дарью, но ей отказали, сославшись на маленькую пенсию и внучку на попечении. Прикрылись мной, закрыв глаза на беспредел в детдоме Даши. – Так что новенького? Рассказывай! Я выдыхаю. Язык не шевелится, признаваться стыдно. – Один ублюдок облил меня пивом. А потом училка облила меня водой из ведра, и все это засняли на камеру. – Я судорожно втягиваю воздух, надеясь, что Дарья услышит только мой гнев, а не плаксивые нотки. – В класс на шум и смех заглянула завуч, но Акула ей сказала, что я описалась. Хотела заставить меня убирать за собой, но завуч увела меня. – Хоть у кого-то из взрослых голова на плечах, – говорит Дарья. Что-то падает и разбивается. – Подожди минутку. Судя по звуку, она подметает осколки. – Я тут. – По ту сторону трубки скрипят пружины. – У тебя не школа, а цирк уродов какой-то. Пойдем, напишешь заявление. – Да кто мне поверит? – У тебя же куча свидетелей! – Они своих не сдадут. Со мной ведь никто не дружит. – Я сажусь на качели. Когда разговариваешь по телефону, ноги несут тебя к дому быстрее ветра. – Нельзя им все спускать с рук, слышишь? – Да фиг с ними… видео мне не удалить. – Я отталкиваюсь от земли, покачиваюсь взад-вперед. – У тебя ведь был нервный срыв, – ласково говорит Дарья. – Пожалуйста, береги себя. У меня больше никого нет, кроме тебя и бабы Снежи. Я всхлипываю и прикрываю рот ладонью. – Ну-ну, все хорошо, Юся. – Пока Дарья говорит, я растираю по лицу слезы. – Поплачь. Поплачь, а потом мы встретимся и пройдемся по магазинам. Хорошо? – Угу, – на выдохе отвечаю я, прикусывая губу побольнее, чтобы не разрыдаться в голос. – Прости, что вываливаю на тебя все это. – Для чего еще нужны друзья, а? * * * В субботу мы идем в ближайший торговый центр. Лишних денег у нас нет, зато никто не запрещает примерять одежду. – В этот раз выбираем наряд только тебе, – говорит Дарья, распахивая кардиган и показывая свое «рабочее» платье. – Может, попробуешь уйти и начать новую жизнь? Вдруг получится? Подруга смеется и треплет меня по волосам. – Малышка, тебе еще так много предстоит узнать в этой жизни. – Мы заходим в один из бутиков и перебираем одежду. Шелк, атлас и хлопок приятно ласкают руки. – Надень это. – Дарья протягивает мне вешалку с красным платьем. Я вижу V-образный вырез и короткую юбку, едва прикрывающую бедра. – Оно слишком вульгарное, я не могу. – Я мотаю головой, но подруга обнимает меня за плечи и ведет к примерочной. – Расслабься, Юся. Просто примерь его и увидишь, как оно тебе идет. – Дарья заразительно улыбается. Я замечаю косой взгляд продавца и прячусь в кабинке. Платье слишком облегает мое тощее тело. Я смотрю в зеркало и хмурюсь. Мне трудно объективно оценивать себя. До двенадцати лет я была похожа на мальчишку: бегала с короткими волосами, играла в футбол. Потом бабушка разрешила мне самостоятельно выбрать стрижку, и я решила отрастить волосы. Из-за переходного возраста я начала сторониться знакомых мальчишек, и вскоре они забыли обо мне, а я приобрела иррациональные комплексы. Стала считать, что не могу кому-то понравиться. – Ну что? – спрашивает Дарья. – Выхожу. Неуверенно отодвинув шторку, я выхожу к подруге. Она улыбается и хлопает в ладоши. – Красотка! Нужно еще волосы распустить. – Дарья играет с моими локонами, и они становятся объемнее. – Обязательно купи туфли и губы накрась. С твоими зелеными глазами будет выглядеть шикарно. – Она извлекает из сумочки помаду и без разрешения красит меня. – А теперь – урок мужества! Пройдись по салону, – командует Дарья. – Нет, – я мотаю головой, – не надо. – Да ладно тебе. Хоть раз надо побыть для себя королевой. Это повышает самооценку. – Она улыбается, и я сдаюсь. Гордо вскинув подбородок, я прохожусь по расстеленным коврам. – Что скажете? Красавица? – спрашивает Дарья у продавщицы. – Определенно… что-то в этом есть, – по-английски сдержанно отвечает та. Пока я верчусь, пытаясь рассмотреть платье со всех сторон, у Дарьи звонит телефон. Она достает его из сумочки и хмурится. – Черт… Юсь, тут серьезный клиент. Надо бежать. – Дарья снимает кардиган и вешает его на руку. – Справишься сама? Мы обнимаемся, и она целует меня в обе щеки. Я машу Дарье и провожаю ее взглядом до выхода. Замечаю знакомый силуэт снаружи, но не успеваю рассмотреть, потому что меня отвлекает продавщица. – Вы берете или?.. – Извините, – говорю я и возвращаюсь в кабинку. Когда я выхожу из магазина, вокруг никого из знакомых. Наверное, показалось. № 4. Алексей Поклонский Уязвимость: авторитет среди пацанов ВЕРДИКТ: вне списка / в списке № 5. Инна Игнатьевна Уязвимость: брак ВЕРДИКТ: вне списка / в списке Глава 4 На перемене ко мне подходят два одиннадцатиклассника. Один прыщавый, в очках, а второй симпатичный, но зажатый. Очкарик протягивает мне шоколадку. – За что? – спрашиваю я. – Ну… мы тут слышали, что ты занимаешься всякими вещами, – мямлит он. – Какими? – Мы тебе заплатим. Он – шоколадкой, а я дам две тыщи. – Зажатый, бегло осмотревшись по сторонам, вытаскивает смятую купюру и вкладывает мне в руку. Его ладонь неприятно влажная. Он сжимает мои пальцы и долго не отпускает. – Эй, отстань, – я стряхиваю его руку, – и деньги свои забери. – Но разве ты не… – Они переглянулись. – Да скажите уже! В чем ваша проблема? – Ты же проститутка? – спрашивает очкарик. – Все о тебе говорят. – Второй кладет руку мне на плечо. – Подсобку в спортзале никто не закрывает, так что приходи туда. – Он наклоняется ко мне и добавляет: – Мы придем вдвоем. – Прибереги свои фантазии для настоящей проститутки. – Я кладу деньги и шоколадку на подоконник. – Лучше заведите себе девушек. – Что? Так ты не… – Очкарик краснеет. – Эти слухи – гнусная ложь. Больше не подходите ко мне с подобными «предложениями». – Для пущего эффекта я замахиваюсь, и они вжимают головы в плечи. * * * – Долохова! – Ко мне подсаживается Валерий. – Чего? – Я окидываю его хмурым взглядом и сжимаю шариковую ручку. Будет приставать – ткну в ногу. – У меня сегодня день рождения, и я устраиваю вечеринку. Придешь? – Он подозрительно мило улыбается. – Неужели? И почему вдруг ты решил меня пригласить? В прошлом году такого не было. – Традиция у меня такая. Даю новичку год освоиться в классе, а потом зову наравне со всеми. – Он подается ближе. – Я считаю, ребята облажались. Буллинг – это не круто. Я расправляю плечи. Его слова и тон производят на меня приятное впечатление. – А как же видео? Ты ведь тоже тогда снимал. Валерий достает смартфон и удаляет видеофайл, не скрывая экрана. – Во всех школах есть свои придурки. Я записал видео, чтобы напоминать себе, как нельзя делать. – Он прикладывает руку к груди. – Так что, придешь? Будет весело: весь класс, конкурсы, даже алкоголь. Я кошусь на пустующее место Лехи. Хорошо, что он опять прогуливает. – Прости, но у меня нет времени, – со вздохом говорю я. Мне почти жаль, что я упускаю возможность повеселиться с кем-то кроме Тараса, Дарьи и бабушки. * * * На следующий день я вижу улыбки на лицах одноклассников и чувствую запах перегара. Может, нужно было попросить кого-то посидеть с бабушкой и сходить к Валерию? Вдруг на его вечеринке я смогла бы влиться в коллектив? Эффект лестницы, чтоб его. Хорошая идея приходит в голову, когда момент уже упущен. – Эй, Долохова. Сколько в час берешь? – спрашивает Диана, усаживаясь на мою парту. Она выглядит намного младше своего возраста. Будто в старшие классы случайно перевели двенадцатилетку. – Ты о чем? – Ты ж у нас местная проститутка. На бабкину пенсию плохо живется? – Она смеется, будто сказала что-то остроумное. – Тебе-то что? – огрызаюсь я. – Отстань от меня. – Мне вот интересно, каково это, продавать свое тело ради пачки «доширака»? Я встаю со стула и замахиваюсь, чтобы влепить Диане пощечину, но не успеваю. Ее глаза наполняются слезами, и она громко хнычет: – Валера, меня бьют! Валерий вихрем налетает на меня: хватает за волосы, прикладывает головой об учительский стол и скручивает руки за спиной. Я вскрикиваю от внезапной боли. – Еще раз тронешь мою малышку, я тебе все пальцы переломаю, – угрожает он. – Держи ее на поводке, – огрызаюсь я. Язык мой – враг мой. – Знаешь, я честно пытался дать тебе шанс. Но теперь вижу, что таким неблагодарным, как ты, лучше не помогать. – Валерий хлопает меня по макушке, отчего звенит в ушах, и отпускает. Я поднимаюсь. Диана нежится в объятиях своего парня, хитро глядя на меня. * * * На алгебре мне звонит Тарас. Отпросившись, я выхожу в коридор и поднимаю трубку. – Как ты? – спрашиваем мы одновременно. Потом неловко смеемся, избавляясь от напряжения. – Все хорошо, – говорю я, подойдя к окну в конце коридора. – Ты не ранен? – Так, пустяки. Слышал, у вас в школе какая-то шумиха. Я прикрываю микрофон и сглатываю. Только бы он ничего не видел… – Знаешь про это что-нибудь? – Нет, не знаю. Мне неинтересны школьные сплетни, – вру я. – Много шума из ничего. – Согласен, – его голос тонет в шуме проезжающего мимо «КамАЗа». – …пойдешь? – Повтори, пожалуйста, я тебя не расслышала. – Я поглаживаю шею и затылок. По телефону Тарас меня, может, и не раскусит, но, когда встретимся, почувствует, что что-то не так. Надеюсь, мне удастся скрыть от него правду. – Купил билеты в кинотеатр под открытым небом на «Телекинез»[1 - Фильм 2013 года с Хлоей Морец в главной роли. Киноадаптация романа С. Кинга «Кэрри».]. Пойдешь? – Пойду, конечно. Это ведь мое первое свидание в кино. – Я усмехаюсь. – Во сколько сеанс? – Если поедем сейчас, то не опоздаем. Жду у школы. Я выглядываю из окна и смотрю на дорогу. «Шестерка» Тараса стоит у бордюра перед воротами. – Черт… у меня рюкзак остался в классе, – бормочу себе под нос. – Идешь? – Иду! Жди. Я возвращаюсь в класс. Наталья Денисовна мирно посапывает, пока одноклассники выполняют задание. Я надеваю рюкзак и крадучись иду к выходу. – Эй! Ты куда собралась? – громко возмущается Машка. Учительница, всхрапнув, просыпается. – Долохова, сядь на место! – требует она, поправляя очки. Терпеть еще три урока, два из которых – физра? Нет. Тарас для меня важнее. Да и в кино мы с ним идем впервые. Сделав выбор, я сбегаю. Наталья Денисовна что-то кричит мне вслед, но я уже не слышу. * * * Я сажусь в машину и кидаюсь Тарасу на шею. Тут можно не сдерживать себя, потому что я «в домике». – Эй, полегче, – говорит он, нежно похлопывая меня по спине. Он не любит нежничать в публичных местах, но ради меня идет на компромисс. – Поехали, – шепчу я, поцеловав его в щеку, – иначе я заберусь к тебе на колени и не слезу. – Пристегнись, безопасность превыше всего. Особенно в этой старушке. – Он смотрит на дорогу. Мы молчим, наслаждаясь тишиной. Я поглядываю на Тараса. Надеюсь, он никогда не узнает про видео с моим участием и не разозлится. Страшно представить его в гневе. А может, это все мои фантазии, ведь Тарас обычно ведет себя отстраненно, скрывая настоящие чувства. И это беспокоит, потому что я тоже много чего скрываю. * * * Мы поворачиваем к кинотеатру. Нас встречает удивительное место: посреди широкого луга стоит оборудование для кинопоказа; неподалеку разбиты палатки с напитками и едой, а в центре стоят машины. Пока мы покупаем минералку, подъезжают новые зрители. – Я никогда не слышала об этом месте. – Недавно узнал и подумал, что надо побывать тут с тобой, – отвечает Тарас, не глядя на меня. Стесняется? Я беру его за руку и прижимаюсь щекой к плечу. Я едва достаю ему до груди. Мне нравится прятаться в его объятиях. Видимо, про это и говорят «как за каменной стеной». Мимо проходит парочка с кольцами на руках. Они похожи на молодоженов – слишком счастливые и улыбчивые для тех, кто женат больше года. На их футболках я замечаю надписи: «Он – мой» и «Она – моя». – Тарас, – спрашиваю я, – может, тоже купим парные футболки? – Зачем? Мне хватает костюма. – Нельзя все время ходить в одном и том же, – упрекаю я его, хмурясь. – Почему это? – Тарас не улыбается, но его глаза насмешливо прищуриваются. – Потому что… в общем, нельзя и все. – Ладно. Если сама мне что-нибудь сошьешь, тогда подумаю. – Он ведет меня обратно к машине. В детстве бабушка пыталась привить мне любовь к шитью, но мне не хватало усидчивости. Тарас об этом знает. Вредина! – Ладно, – говорю я, – сошью как-нибудь. Все равно не приму отказа. Тарас кивает. – Залезем? – Он кивает на крышу «шестерки». – Да ты у нас любитель экстрима, – фыркаю я, но идея мне нравится. Мы забираемся на крышу. Чтобы не столкнуть друг друга на землю, нам приходится лечь на бок. Тарас обнимает меня и привлекает к себе. Рядом с ним всегда тепло и уютно. Я расслабляюсь, вдыхая запах табака, исходящий от его рубашки. – Не очень удобно, да? – говорит он. – В следующий раз возьму с собой пледы. – Плевать на плед, у меня есть ты. – Я закрываю глаза, утыкаясь лицом ему в грудь. Если бы в школе узнали о том, кто мой парень, они бы раскаялись? Нет, не нужно его в это втягивать. Легко решать проблемы, сваливая их на кого-то другого. Того, кто сильнее тебя. Я так не хочу. Если все дается легко, то оно теряет всякий смысл. – Не засни только, нам еще фильм смотреть, – напоминает Тарас. Его голос успокаивает, и я засыпаю. Он будит меня, когда начинается фильм. Оказывается, мы приехали на фестиваль американских молодежных триллеров. Тарас говорит, что выбрал «интересный, судя по описанию». Но я-то знаю, что на самом деле он фанат Стивена Кинга, хоть и пытается прикрыться чтением дамских романов. * * * «Телекинез» заставляет меня задуматься. Тарас везет меня домой, а я прокручиваю события, показанные в фильме. Иногда искусство приходит в нашу жизнь, помогая пережить тяжелый период или переосмыслить его. – Ты когда-нибудь составлял список? – спрашиваю я. – Чего? – Предметов, людей… не знаю. – Все мои списки хранятся в голове. – Тарас смотрит на меня и снова переключается на дорогу. – Ты что-то планируешь? – Пока не знаю. – Я покусываю губу, разглядывая мелькающие в боковом зеркале пейзажи. – Хочешь еще куда-нибудь съездить? Я накрываю руку Тараса своей. Не хочу, чтобы он забивал себе голову моими размышлениями о мести. – А ты свозишь меня туда, куда захочу? – Лучше отвлечь его сейчас, пока он ни о чем не догадался. – Конечно. – Прямо в любое место? – В любое. Что меня привлекает в Тарасе, так это его прямолинейность. Если ему что-то не нравится, он сразу говорит об этом; если нравится – дает понять словами и действиями. И все же… мне хочется услышать от него, чего он ждет от наших отношений. Это для него что-то особенное или я просто временная подружка? Как бы мне ни хотелось, я не могу спросить его сейчас, потому что сама не понимаю, будет ли между нами что-то серьезное. – А если я хочу, чтобы ты увез меня из этого города, увезешь? – А как же бабушка? – Тарас едва заметно хмурится. На его переносице проявляются морщинки. – Значит, нет? – Я не могу так поступить со Снежаной Валерьевной. Я убираю руку и прислоняюсь лбом к стеклу. Машина прибавляет ход. * * * Тарас останавливается у подъезда, чтобы я не ходила по темноте. – Иди, – говорит он, – бабушка ждет. Вина кусает комариком. Она одна дома, хоть мы с Тарасом и были вместе не больше четырех часов. – Да… ждет. – Я кашляю, скрывая неловкость, и тянусь к дверной ручке. – Подожди. – Тарас трогает меня за плечо. Я поворачиваюсь, и наши взгляды встречаются. – Прости, что так долго не появлялся, – тихо говорит он и… целует меня. Закрыв глаза, я неумело отвечаю ему. Подумать только – наш первый поцелуй за все это время! Щеки вспыхивают, сердце ускоренно бьется. От волнения мне не хватает воздуха, и я разрываю поцелуй, боясь задохнуться. Тарас улыбается, открывая мне дверь: – Спокойной ночи, Тина. – Он легонько подталкивает меня в спину, чтобы я не приросла к креслу. Я выскакиваю из машины, хватаю с заднего сиденья рюкзак и, не оборачиваясь, убегаю в подъезд. Все внутри трепещет и требует большего. Я счастливо улыбаюсь, глядя на свое отражение: глупая улыбка, блестящие от радости глаза. Стыдливо прикрыв горящие щеки руками, я иду в ванную, чтобы охладиться. О первом поцелуе всегда фантазируешь, но никогда не предугадаешь, как это будет на самом деле. * * * – Долохова, – зовет пожилой охранник. Я вздрагиваю от неожиданности и подхожу к нему. – Сверху велели передать, чтобы сразу шла к психологу. – Зачем? – Я тебе что, информатор? Иди давай, не заставляй меня лично провожать тебя до кабинета. – Охранник привстает со стула. – Что вы. – Я качаю головой и торопливо иду к лестнице. Только громилы-охранника мне под боком не хватает для новых сплетен. Да и что за чушь? Психолог? Если из-за слухов, то почему они вызывают меня, а не одноклассников, которые их распространяют? Я подхожу к кабинету. Живот скручивает, хочется в туалет. Нервы всегда сдают не вовремя. Я изучаю табличку на двери: «Психолог Крючков Геннадий Петрович». Почему именно полное имя? Неужели психологов тоже нужно «уважать», как и всех учителей? Я берусь за ручку и стою так минуты три, затем нерешительно опускаю ее и приоткрываю дверь. Гляну одним глазком и сбегу. Мои планы нарушает щелчок. Мужчина с залысинами, в очках в позолоченной оправе и тонкими пальцами смотрит на меня. – Долохова Юстиния Олеговна? – Я киваю, застыв в проходе. – Проходи, присаживайся. Пока я устраиваюсь в кресле, он достает блокнот и раскрывает его. От шороха бумаги меня передергивает. Звук такой, будто кто-то хрустит костяшками пальцев прямо над ухом. – Тебе шестнадцать лет, в эту школу перешла в прошлом году, живешь с бабушкой? – У психолога спокойный, приятный голос. Волнение отступает, я выпрямляюсь. – Да. – Тебе не хватает денег? – Простите? – Расскажи, что заставило тебя стать проституткой? Я недоверчиво смотрю на Геннадия Петровича. Разве психологи не должны быть более деликатными в разговорах с детьми? Что, если у меня нежная, ранимая психика и я сойду с ума? Похоже, его голову такие мысли не посещают. – Вы о чем? – спрашиваю я. – Я знаю, что у тебя из родственников только больная бабушка. Поэтому из-за слухов, что ходят по школе, мы должны убедиться, что ты, наша ученица, не занимаешься чем-то аморальным. – И как вы собираетесь это проверять? – Сначала задам несколько вопросов, потом ты пройдешь пару тестов, и я сопровожу тебя на медицинское освидетельствование. – Что вы имеете в виду? Какое еще… – Потребуется проверка гинеколога. – Психолог смотрит на меня не моргая. – А разве это в вашей компетенции? – спрашиваю я. – Вы не можете лезть в мою личную жизнь, на то она и личная. Как там говорится в конституции? О неприкосновенности частной жизни, да? – «Каждый имеет право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, защиту своей чести и доброго имени»[2 - Статья 23 Конституции РФ.], – цитирует Геннадий Петрович. Да уж, память у него отличная. – Тем не менее мы выступаем как образовательное учреждение и несем ответственность за каждого ученика. У нас уже есть постановление от органов предварительного следствия. И если не хочешь ранней огласки, тебе лучше пойти со мной. – Покажите постановление! – требую я, повысив голос. Геннадий Петрович вытаскивает из папки файл с документом. Печать, подпись – все настоящее. Наверное… На лбу выступает испарина. Бежать некуда, а сопротивляться бесполезно. * * * Впервые я была у гинеколога в девятом классе, и уже тогда процесс мне не понравился. Ненавижу бесцеремонное вторжение в интимную жизнь. Может, виновато воспитание? Бабушка не говорила со мной о подобных вещах. Одно дело – теоретически знать, как происходит физический контакт, и совершенно другое дело испытывать это на самом деле. Тарас никогда не говорил со мной о сексе, не пытался склонять к каким-либо интимным действиям, и я была уверена, что к нужному моменту жизнь меня подготовит. Но не таким же способом! – Успокойся, Юстиния. Это всего лишь осмотр, – говорит Геннадий Петрович, сидящий рядом со мной у входа в кабинет. – Вам легко говорить, – сквозь зубы отвечаю я, – не в вас сейчас будут ковыряться. Он благоразумно молчит. Когда подходит моя очередь, в кабинет сначала заходит психолог. Через минуту он зовет меня внутрь. Обследование проходит быстро. – Не бойся, – говорит гинеколог, заметив мою подавленность. Я бросаю на нее затравленный взгляд и поджимаю губы. Почему люди выбирают эту профессию? После осмотра я одеваюсь и подхожу к двери. Гинеколог зовет Геннадия Петровича. – Все хорошо с вашей девочкой, вот подтверждение. – Она вручает ему какую-то бумагу, а копию отдает мне. Я выхожу из кабинета и сажусь на скамью. Вся эта ситуация похожа на нелепый сон. Почему со мной отправили взрослого мужика, а не женщину? Неужели всем настолько плевать на то, что может со мной случиться? – Довольны? – рявкаю я, как только психолог выходит в коридор. – Теперь ни у тебя, ни у школы не будет проблем, – отвечает он, сдержанно улыбнувшись. – Пойдем обратно, Юстиния. – Давайте притворимся, что мы незнакомы. Вы пойдете первым, а я – позади. – Хорошо, если тебе так будет легче, – соглашается Геннадий Петрович. Он уходит вперед, а я плетусь следом. Может, притвориться, что у меня развязался шнурок, и сбежать домой, пока он не видит? Прошлую проверку у гинеколога я пережила потому, что со мной была бабушка. Она ничего не сказала, когда я вышла из кабинета, а я ничего не говорила по пути домой. Она пыталась объяснить мне на куклах, откуда берутся дети, но мы обе слишком стеснительны для откровенных разговоров. Сейчас я понимаю, что мне не хватает мамы. Той, с кем можно поговорить на волнующие темы: о нарядах, школе, мальчиках и предохранении. Сейчас я узнаю обо всем на собственном опыте и намного позже остальных, что часто ставит меня в неловкое положение. Одноклассницы казались продвинутыми в таких делах, поэтому я боялась заводить среди них друзей после случая с Анжелой, когда только перешла в школу. № 6. Валерий Неклюдов Уязвимость: Диана ВЕРДИКТ: вне списка / в списке № 7. Диана Краснова Уязвимость: Валерий ВЕРДИКТ: вне списка / в списке Глава 5 В ноябре жизнь налаживается. Никто не пристает ко мне. Не верится, что я могу сидеть за партой и не озираться в поисках очередной засады. Я слушаю учительницу и пытаюсь самостоятельно разобраться в материале, потому что она сильно гнусавит и картавит. Забавно, что Валентина Михайловна ведет русский язык и литературу. Разве может человек с такой дикцией преподавать в школе? Как ее вообще поняли на собеседовании? Каждый ее урок – это мучение. Приходится искать в себе силы, чтобы насладиться любимыми предметами. Я не отличница, но получить пятерку по ним несложно. Смартфон вибрирует, когда Валентина Михайловна пишет на доске тему урока. Я торопливо выключаю звук. К счастью, учительница глуховата. С незнакомого номера приходит сообщение: «Привет, Тина». Я поворачиваюсь. Все сидят со смартфонами, так шутника не вычислить. «Привет», – вдруг это Тарас или Дарья пишут с нового номера. А может, это Аня? От мысли о подруге сердце радостно трепещет. «Аня?» – пальцы сами набивают текст и отправляют сообщение. «Не угадала». «Тогда кто это?» «Тот, у кого есть деньги. Тебе же нужны деньги, Тина?» Тон незнакомца настораживает. Я заношу его номер в черный список и откладываю смартфон. Новое сообщение с другого номера: «Ты мне понравилась, Юстиния. Место выбираешь ты, а я плачу за еду». Еще один номер отправляется в ЧС, но сообщения все сыплются как песок. «Я уже снял номер, приезжай по адресу…», «Ты несимпатичная. Как раз в моем вкусе» и много других. Наверное, одноклассники опять пытаются меня разыграть: слили куда-то мой номер или заказали бот-атаку? Вопрос в том, как они его узнали. Может, староста? Я смотрю на Валерия. Он обменивается записками с Дианой. Нет, ему это не нужно. Подсмотрели в соцсетях? Нет, я везде скрыла свои данные. Увидели в личном деле? У кого в классе может быть к нему доступ? На ум приходит Люба, дочь секретаря. Если кто и мог выяснить мой номер, то только она. Тогда это означает, что Люба могла засветить еще и мой домашний адрес. Мне начинают снова названивать. Все номера неизвестны и скрыты, мессенджеры забиты похабными сообщениями. Я отправляю их в черный список, но количество звонков зашкаливает. Смартфон приходится выключить. Запасная симка лежит дома, поэтому до конца уроков я сижу без связи. Гребаные шутники! А если с моей бабушкой что-то случится? Кто из них за это ответит? В раздевалке я подхожу к Любе. Хочется ударить ее хорошенько, но я сдерживаюсь. Кулаки лучше применять в безвыходной ситуации, иначе я же и пострадаю. Если меня исключат и из этой школы, бабушка меня не простит. Я не могу ее разочаровать. – Это ты слила мой номер? – Я прижимаю Любу к стене, держа за плечи. – Совсем спятила, Долохова? – Люба пытается вывернуться из моей хватки, но я сильнее. – Отстань от нее, – вмешивается Нина. Они с Любой давно дружат. Нина отталкивает меня и помогает подруге. – Не смей прикасаться ко мне. – Люба колотит меня рюкзаком по рукам и спине. Нина бьет меня по ногам. – Двое на одну – нечестно, – выкрикиваю я, хватая за волосы то одну, то другую. – Это же ты, Любка, слила мой номер? Признайся! Нина сбивает меня с ног ударом по коленям. Я падаю на спину. Гладкая кожаная поверхность рюкзака касается моего лица. Я прикрываю его руками, пытаясь подняться. – Да даже если и я, то что? Ты не имеешь права бить меня, да и вообще не смей ко мне прикасаться! – Люба давит каблуком мне на живот. Я скрючиваюсь эмбрионом, пытаясь освободиться. Если она дернется, ткань на рубашке порвется. Я уже слышу треск дешевого материала… – Помогите! На нас напала психичка! – На крики Нины прибегает молодой охранник. Вид у него растерянный. Мы встречаемся взглядами. Если он не идиот, то должен помочь мне. Я здесь жертва. – Тима, чего застыл? – Нина неумело строит ему глазки. Охранник помогает мне подняться. – Убери ее куда-нибудь, ладно? – Я разберусь. – Тимур выводит меня на школьное крыльцо. – Жестко они тебя. Даже у нас в армии такой дедовщины не было. Я слабо улыбаюсь. Говорить ничего не хочется. Тело болит. Меня побили ни за что. – Что ты им такого сделала? – спрашивает охранник. – Просто схватила за плечи. Хотела выяснить правду… – Я смотрю на него и чувствую, как глаза застилают слезы. Не вздумай рыдать, Тина. Только не перед одноклассницами. – Ой… – Что такое? – Моя куртка осталась в раздевалке. Можешь… можете принести? – Как она выглядит? – Темно-зеленая парка с белым овечьим мехом. Висит в углу, на вид самая дешевая. – Зайди пока внутрь, а то околеешь. – Охранник оставляет меня и заходит в школу. Я стою в предбаннике. Здесь холодно, но, по крайней мере, нет ветра. Тимур возвращается с паркой и помогает мне одеться. – Ты бы дала им отпор, – говорит он, – те, кто нападают толпой, довольно трусливые. Если поймут, что с тобой связываться опасно, больше не полезут. – Спасибо, – говорю я, застегивая пуговицы и потуже затягивая поясок. – Ты… вы мне очень помогли. – Ко мне можно на «ты». Я ведь всего на пару лет старше тебя. – Тимур улыбается. Я слабо улыбаюсь в ответ. Оказывается, в мире еще остались хорошие люди. * * * Когда я включаю смартфон, он зависает, подсчитывая количество пропущенных звонков и сообщений. Я набираю номер Тараса и прикладываю телефон к уху. – Алло. – Тарас, я… – Меня зовут Григорий, – сообщает незнакомец. Бегло взглянув на экран, я понимаю, что нажала на кнопку вызова, когда зазвонил телефон. – Что вам надо? – бормочу я. Разговаривать с озабоченными мужиками – последнее, что я хотела сегодня сделать. – До тебя весь день не дозвониться, Юстиния. Это разочаровывает. – Дядя, вы что, в тюрьму хотите? Я ведь не дура. Мне всего шестнадцать. – Я тоже люблю ролевые игры, – со смехом говорит Григорий. Сбрасываю звонок и пытаюсь набрать Тараса. – Тарас! – Нет, это все еще я. – Откуда у вас мой номер? – Я начинаю злиться и повышаю голос. Прохожие неодобрительно поглядывают на меня. – Если скажу, что мне за это будет, Юстиния? Выключаю смартфон и пинаю камешек на дороге. Он врезается в мусорный бак, отскакивает и снова оказывается на асфальте. Прямо как я: сколько бы надо мной ни издевались, я все равно возвращаюсь в школу и смотрю в ненавистные лица. Может, перевестись? Еще ведь не поздно… После звонка мне не по себе. Я иду домой по освещенным, людным улицам. Страшнее всего пройти через двор дома. Там почти не горят фонари, и кто угодно может напасть на меня, оставшись незамеченным. Я застываю от зловещего треска мигающей лампы. Сердцебиение ускоряется, над губой выступает пот. Кто-то идет за мной. Я торопливо иду к подъезду. Незнакомец ускоряется. Я перехожу на бег, дергаю дверь, но она не поддается. Пальцы обжигает болью. Я выхватываю из сумки ключи и дрожащими руками прикладываю их к домофону. Сзади кто-то бежит. Дергаю дверь – не открывается. – Твою мать! – вскрикиваю я, надавливаю ключом посильнее. Наконец раздается спасительный писк. Заскочив в подъезд, я захлопываю за собой дверь. Грохот разносится по всему дому. Опомнившись, я поднимаюсь по лестнице через две ступеньки. Только за закрытой дверью квартиры я чувствую себя в безопасности и могу перевести дух. Побег дался мне нелегко, и поэтому я выпиваю залпом три стакана воды. В горле все еще сухо. Немного успокоившись, я размышляю, а был ли незнакомец? Может, я перепугалась и словила слуховые галлюцинации? На цыпочках подхожу к окну и раздвигаю жалюзи. В темноте ничего не видно. Похоже, разыгралась фантазия. Я захожу в комнату и роюсь в шкафу в поисках запасной симки. – Тиночка, что-то случилось? – спрашивает бабушка. Она сидит на кровати и вяжет мне шерстяные носки. – Все хорошо, бабуль. Просто кое-что ищу. – Я улыбаюсь ей, чтобы она ни о чем не волновалась. Я переживу любые угрозы, а вот баба Снежа очень чувствительна. Не хочу, чтобы ее беспокоили. Если одноклассники так хотят сделать из меня агнца, ради бабушки я стану волком. Наконец нахожу симку и вставляю ее в смартфон. На ней сохранены номера Дарьи, Тараса и бабушки – большего мне и не нужно. Эсэмэской я прошу друзей звонить на этот номер. Дарья отвечает сразу, а Тарас молчит. Жду до трех ночи. Бабушка уже спит, а меня мучает нервная бессонница. Не выдержав напряжения, я пробираюсь в кухню, закрываю дверь и набираю номер. – Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети, – отвечает мне записанный женский голос. – Тарас, где же ты? – шепчу я, вглядываясь в экран. Если с ним что-то случится, как мне потом жить? Мысли о его внезапной смерти давно мучают меня. После сегодняшних звонков и сообщений я боюсь, что со мной могут что-то сделать. Кто позаботится о бабушке, если я исчезну? Она ведь даже в магазин боится ходить, потому что забывает путь домой. Бирка на руке с адресом и номерами, а также телефон и часы с отслеживающим маячком не придают ей уверенности. Этой ночью я не сплю. Воображение выдает жуткие кадры с похищением, пытками и продажей в рабство. Что же делать? Как мне выкрутиться из этой ситуации? Написать заявление в полицию? Бесполезно. Никто не станет разбираться со спам-атакой. Скажут, что моей жизни ничто не угрожает. Позвонить Ане? Но у меня нет ее номера… Остаться дома на пару недель? Геннадий Петрович предупредил: если кто-то из верхушки решит, что я занимаюсь чем-то аморальным, то одной справкой от гинеколога уже не отделаюсь. Когда сон давит на веки, на часах 5:23. Будильник сработает через семь минут. Я натягиваю одеяло на голову и жмурюсь. Решение обязательно придет, нужно просто хорошенько подумать… * * * Утро встречает меня холодным ветром. Пока я иду к школе, пальцы рук и ног замерзают. Пора за покупками: старые перчатки и обувь совсем прохудились. Когда я подхожу к школе, с неба падают крупные снежинки. Раньше первый снег был для меня хорошим знаком. Весь день я жду подвоха, но одноклассники игнорируют меня. Будто я снова новенькая и никому не интересна. Я не позволяю себе расслабиться. Они наверняка готовят что-то новое. Я должна быть начеку. Инна Игнатьевна задерживает меня после уроков для «серьезного разговора». Я поглядываю в окно, намекая ей, что уже темно и мне пора домой. Она бьет кулаком по столу, и одноразовый стаканчик с карандашами, упав на бок, катится по поверхности. Акула шумно втягивает воздух и массирует веки. – Мне рассказали о вчерашнем инциденте. Не хочешь объясниться? – спрашивает она. – Нет. Инна Игнатьевна встает из-за стола и медленно подходит ко мне. Ее глаза темнеют от гнева. – Тогда мне придется показать, где твое место. – Она замахивается и бьет меня по лицу. – За что? – Я прикладываю руку к ушибленной щеке, глядя на учительницу во все глаза. – Заткнись, Долохова. – Акула хватает меня за волосы и накручивает их на кулак. Глаза слезятся от боли. Если она сейчас дернет, то сдерет с меня скальп. Я хватаю училку за запястья и вдавливаю ногти ей в кожу. Она сталкивает меня со стула на пол. – Не смей избивать девочек. – Акула скалится, глядя на меня сверху вниз. – Наверное, вам это очень нравится. – Я убираю волосы с лица и поправляю прическу. Во рту стоит привкус крови, и я сглатываю слюну. – Вы поступили в пед специально, да? Чтобы издеваться над сиротами и детьми из неблагополучных семей? – Я поднимаюсь и отряхиваю одежду. – А ты догадливая. – Она смеется, будто услышала забавную шутку. – Инна Игнатьевна, вы не боитесь, что я заявлю в министерство образования? – Ой, – Акула поправляет пиджак и застегивает пуговицы на лацканах, – твое заявление полетит в первый же мусорный ящик. У меня там много знакомых. Одну жалобу они могут потерять. Бесполезно. Угрозы на нее не действуют. Да и на что я рассчитывала, зная, что у нее богатый и влиятельный муж? Я беру рюкзак и собираюсь выйти из кабинета, но она преграждает мне путь. – Куда собралась? – Домой. Меня бабушка ждет, вы же знаете. – Я пытаюсь надавить на жалость, но у хищниц только одна цель – сожрать жертву. Акула смотрит на мои подергивающиеся губы и усмехается. – Ты останешься здесь, пока не отработаешь весь ущерб, нанесенный Любе и Нине, – она всучивает мне в руки ножницы. – Ты должна быть благодарна, что девочки не написали на тебя заявление в полицию. Считай это искуплением грехов. Соскреби с пола жвачки и проверь каждую парту и стулья. Инна Игнатьевна уходит, заперев меня в кабинете. Я сажусь на корточки и отскабливаю ненавистную жвачку. На десятой липучке у меня сдают нервы. Переворачиваю парту и бью кулаками почерневшую жвачку. Когда-нибудь я обязательно уничтожу Инну Игнатьевну: как педагога, как женщину и как личность. * * * Я выхожу из школы в девять вечера. На улице темно, как в фильмах ужасов. Тишину нарушают редкие автомобили, проезжающие мимо. Вот приду домой, найду тетрадь и запишу туда имена всех обидчиков, а потом придумаю, как им отомстить. Мой Список будет произведением искусства. У меня смартфон с устаревшей камерой, она не снимает в разрешении 4K; у меня нет единомышленников, которые помогут вернуть «долги» одноклассникам; у меня нет матери-училки, которая защитит и от одноклассников, и от учителей. Зато у меня есть мозги. Лучше быть умной, чем модной или популярной. Если бы я не злилась на Любу с Ниной и классуху, то давно услышала бы, что за мной едет машина. Автомобиль поравнялся со мной, окно приоткрылось, и из него донесся свист. Я вижу ухоженного мужчину с ухоженной щетиной. Он одет в строгий костюм. Его зеленые глаза изучают меня: – Юстиния, садись. Я тебя весь день жду. Я приглядываюсь к машине: черный цвет, все окна затонированы. Я словно героиня классического триллера перед сюжетным поворотом. Вот бы знать заранее, что со мной случится. – Кто ты? – Опять забыла? Это же я, Григорий. Мы вчера разговаривали. – Он мягко улыбается. Его зубы ровные и ослепительно-белые, как в рекламе жвачки. – Слушай, чувак, я не… чего бы ты там себе ни надумал, я этим не занимаюсь. – Иду вперед, а он едет следом. Колеса шуршат по асфальту. – Я не маньяк. Вон там есть камера, – он указывает на столб неподалеку, – мое лицо уже засветилось. Если б я хотел похитить тебя или сделать что похуже, стал бы с тобой разговаривать? Он говорит спокойным тоном. Видимо, не первый раз предлагает подобное школьницам. Как бы мне ни были нужны деньги, я ни за что не стану спать с извращенцами. Осторожно осматриваюсь, стараясь не вертеть головой. Нельзя, чтобы Григорий понял, что я планирую сбежать. Нужно срочно спрятаться, чтобы он не выследил меня и не узнал, где живу. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=35205593&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Фильм 2013 года с Хлоей Морец в главной роли. Киноадаптация романа С. Кинга «Кэрри». 2 Статья 23 Конституции РФ.