Междверье

Междверье Анна Владиславовна Михалевская «Междверье» – это сборник рассказов, где между мистикой и реальностью проведена тонкая грань. Обычные люди, похожие на наших соседей и знакомых, вдруг сталкиваются с необъяснимыми вещами, и привычный мир переворачивается с ног на голову. Здесь йоги и коты учатся левитировать на крыше старой девятиэтажки, загадочная девушка Анха плетёт на морском берегу призрачное кружево, а пыльный чемодан с жадностью ест всё, что в него положат. Междверье Анна Владиславовна Михалевская Редактор Виктор Шендрик Иллюстратор Агата Егошина Иллюстратор Дарья Левчук Дизайнер обложки Алексей Ситников © Анна Владиславовна Михалевская, 2019 © Агата Егошина, иллюстрации, 2019 © Дарья Левчук, иллюстрации, 2019 © Алексей Ситников, дизайн обложки, 2019 ISBN 978-5-4490-5929-1 Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero Учиться летать? Нет, учиться жить. Евгений Голубовский Говорят, что краткость – сестра таланта. Всегда хотел выяснить: а кто брат таланта? Но об этом после. А пока – о краткости. И о таланте. Смысл предисловия именно в том, чтобы представить автора. И я представляю талантливого прозаика Анну Михалевскую. В этом году в альманахе «Дерибасовская-Ришельевская» вышел её нежный, трогательный рассказ «Тодосий», а в книге «Пока Бог улыбается» маленький психологический шедевр (не побоюсь этого слова) «История Луизы». Оба рассказа вошли в книгу, которую вы держите в руках. Я начал с краткости. Как не вспомнить гоголевское – редкая птица долетит до середины Днепра! И подумать – редкий читатель дочитывает до середины предисловие. Я обычно открываю книгу на случайной странице. Читаю. Если заинтересует, смотрю предисловие. Кто автор книги? Что его волнует? Так кто автор? Психолог. По образованию. По складу ума – писатель. Со сложившимся кругом тем, проблем, ощущений. Я бы сказал, что Анна Михалевская исследует не тело, а душу своих героев, а значит, нас с вами. Никаких «одессизмов», но одновременно это очень одесская проза. Как я это объясняю сам себе? Книга называется «Междверье». Помните, Пётр Первый прорубил для России окно в Европу, а Екатерина Вторая, основав Одессу, открыла дверь в Средиземноморье – и смешались здесь итальянцы и греки, французы и поляки, евреи и русские, языки и темпераменты, характеры и религии. Гремучая смесь, рождавшая гениев и злодеев. Дверь открыта. Просто ли в неё войти? Просто ли преодолеть междверье? Анна Михалевская знает, как много в каждом из нас комплексов. И она убеждена, лечить человека, лечить общество можно любовью. Нужно любовью. Очень реалистическая проза. И одновременно всё зыбко – между нашим реальным опытом и происходящим в этих историях. Проще всего, отмахнувшись, сказать – мистика. Но если верить в Бога, в существование души, то, признаемся, что мы верим в чудо. То, что абсурдно для одного, для другого – естественно. Когда-то Гегель сформулировал как закон: всё действительное – разумно; всё разумное – действительно. Но если это и так, то легко построить антитезу: всё действительное – абсурдно; всё абсурдное – действительно. Вот между этими утверждениями и прячется «междверье». Мы можем понять, как выйти из него, прочитав эту талантливую книгу. Как начать дышать воздухом Средиземноморья. Если писательство – учительство, воспитание души, то автор, о ком бы ни писал, делится своим опытом. Анна Михалевская учит не только летать во сне и наяву, она учит жить. Пожалуй, всё. Хоть мог бы писать ещё и ещё. Но я поставил самому себе задачу – быть кратким. Да, и о брате таланта. Думаю, это – УСПЕХ. Анна Михалевская в своих новеллах достигла краткости. Пожелаем ей, чтобы к книге «Междверье» пришёл заслуженный успех. От автора Дверь позади захлопнулась, а впереди ещё не открылась? Поздравляю, ты в Междверье! Казалось бы, с чем поздравлять, куда лучше сидеть в старом кресле и вести разговоры на проверенные темы с людьми, от которых не ждёшь разочарований. А в коридорах неуютно, там гуляют ледяные сквозняки и давно забытые страхи. Но именно в этих мрачных тоннелях тебя ждёт Мечта, слишком слабая, чтобы добраться до двери самостоятельно, она выйдет только с тобой. И ты – слишком уверенный в своей правоте, чтобы увидеть свет – найдёшь дверь только с её помощью. В этой книге двадцать две истории или, другими словами, двадцать две дороги от одной двери к другой, – есть покороче, есть подлиннее, – выбирай любую! Существует несколько способов ходить между дверьми: напрямик – от истории к истории, читая их друг за другом, как указано в содержании; или в обход – следуя интуиции, выбирая свой порядок, ведь только ты знаешь, каким должен быть следующий шаг. Перед тем как ступить за порог моего нового Междверья, хочу поблагодарить всех, кто был рядом, кто делил мои радости и беды, помогая пройти прежние дороги. Именно поэтому теперь я могу рассказать о них другим. Чемодан Вы на чердаке вдвоём – ты и полосатый чемодан. Тебе семь лет, ему – все сто. Никто уже не вспомнит, откуда он взялся. Ты трёшь грязными кулаками глаза, знаешь, что мальчишки не плачут, но обида сильнее этого знания. На полу валяются разбитые очки, ты их больше не наденешь и потому швыряешь в открытую пасть чемодана. Крышка захлопывается, а в голове эхом звучат выкрики дворовых хулиганов: «Очкарик! Трус!» На щеках горят затрещины, ноет синяк на плече. Новые очки носить отказываешься. В дневнике плохие отметки, отец сердит, мать расстроена. Но ты усвоил: очки – это слабость, а слабость показывать нельзя. В тёмной подворотне тебя припирают к стенке. Глаза щиплет, но не от слёз – от злости. Надоело убегать, надоело бояться, ты хочешь драки. Худой мальчишка, на голову ниже обидчиков, ты выходишь победителем. Через месяц участковый врач напишет в истории болезни: зрение в норме – и ты забудешь про очки… Снова придёшь повидаться с чемоданом в четырнадцать. На чердаке хорошо прятаться от родителей и от себя. Первое чувство захлёстывает, это непривычно и страшно. Жизнь не имеет оттенков: она то прекрасна, то ужасна. Чёрно-белая – как полосы на чемодане. Ты комкаешь записку от Марины. Она не пришла на свидание, и ты не знаешь, что делать, – ты же заранее решил, что женишься на ней, у вас будет трое детей и десять внуков. Жизнь летит под откос, ты бессилен, больно так, что невозможно дышать. Открываешь чемодан – он пуст, разбитые очки исчезли. Ты аккуратно кладёшь внутрь скомканную записку и закрываешь крышку. Сидишь на чердаке, пока не стемнеет. Боль утихает, и ты вдруг понимаешь, какой пустяк, в сущности, эта любовь. Смеёшься над собой и пьёшь прямо из бутылки креплёное красное. Марина забывается быстро. Ты больше не влюбляешься, ты влюбляешь в себя. Поклонницы забрасывают валентинками – теперь тебе решать, кого выбирать… Учёба даётся легко: престижный институт, практика заграницей. Ты сторонишься шумных компаний, но у тебя есть друг. Он понимает тебя, ты понимаешь его, и даже молчите вы об одном и том же. Но друг уезжает в чужой город, перестаёт писать, вокруг образуется пустота. Ты знаешь, что делать: часы, подаренные другом, соскальзывают в прожорливую пасть чемодана. Дружба ничего не значит, думаешь ты, её просто надо перерасти… Работа в иностранной компании, руководящая должность, дорогая машина. Подписываешь контракт и мечтаешь, что купишь дом, ведь у тебя скоро родится первенец. Совесть хватает за руку, и подпись выходит неровной. Ты получил контракт, но подставил партнёра, а он немало для тебя сделал. Возвращаешься домой, рассеянно целуешь жену, лезешь на чердак. Долго роешься в пыльном хламе и, уже отчаявшись, находишь чемодан. Конечно же, он снова пуст. Ты с облегчением вздыхаешь, роняешь визитку партнёра, с которым начинал карьеру. Закрываешь чемодан, защёлкиваешь нехитрый замок. Улыбаешься, думая о будущем. Годы спасаются от тебя бегством, а тебе спасаться не от кого. У тебя личный водитель, название твоей компании мелькает в новостях, жена обожает тебя, сыновья из кожи вон лезут, стремясь заслужить твоё расположение. Любовница – сама покладистость, за два года ни одного скандала. И это беспокоит. Ты не чувствуешь вкуса и запаха. Нанимаешь дорогих поваров, но жаркое остаётся пресным, а яблоки пахнут целлофановой упаковкой. Увольняешь, нанимаешь новых. Не помогает. Ты смотришь на жену и не можешь различить цвет её глаз. Хочешь позвать старшего сына и не помнишь его имени. Виктор, Виталий, Влад? Ты встаёшь и уходишь посреди совещания, игнорируя удивлённые взгляды директоров. Слышишь слова, много слов, но не способен извлечь из них ни крупицы смысла… У твоего автомобиля тонированные стёкла: лица людей снаружи ничего не выражают, они чёрно-белые, как полоски заветного чемодана. Ты приходишь к выводу: кто-то ворует твою жизнь. Перебираешь в голове недругов, вспоминаешь лишь надгробия, а призраки не умеют мстить. Приставляешь частного детектива к жене и любовнице. Тот выясняет, что они ходят вместе по магазинам и делятся тобой, как подруги не по карману дорогим вечерним платьем. Другой бы расстроился, но тебя новость не трогает. Ты просто понимаешь, что взял ложный след. И наконец решаешься навестить родительский дом. На чердаке всё остаётся прежним, изношенные вещи не могут состариться. Чемодан ждёт тебя, скалясь приоткрытой крышкой. Злость – давно забытое чувство – вспыхивает с прежней силой. Ты переворачиваешь чемодан, трясёшь его, будто так можно вернуть потерянное. «Отдай, что забрал, отдай!» – крик разносится по чердаку. Чемодан, как всегда, пуст. Бросаешь его о стену, ищешь двойное дно – тщетно. В твоих руках лишь старомодный хлам. «Что мне делать?» – спрашиваешь ты, но чемодан молчит. Ты отшвыриваешь его, смотришь в темноту чердака и вспоминаешь: разбитые очки, записка от Марины, часы друга… Ты отказался от себя, предал свои желания, изменил близким. Ты вор, обокравший сам себя. Но прошлого не вернёшь. А в настоящем у тебя ничего нет – только злополучный чемодан. И в этот миг ты замечаешь на чёрно-белой крышке сложенный вдвое лист. Билет?! Прячешь его в карман и, размахивая чемоданом, проходишь мимо своей машины, водитель тебя не узнаёт. Идёшь на вокзал, щуришься – близорукость вернулась. Но ты снова видишь цвета: небо наливается тёмно-синим, фонари горят золотом, зелёный бок поезда облупился чешуёй краски. Сердце замирает от страха, как в детстве. Ты не знаешь, куда едешь и что тебя там ждёт. Ты не знаешь, каково это – быть собой, ты никогда не пробовал… У последнего вагона отдаёшь проводнику билет. Он долго изучает его и молча указывает на дверь. Наконец ты входишь в купе. Чемодан остаётся на перроне. Из окна видно – к нему никто не подходит. Пока. Но рано или поздно его обязательно подберут. Садишься на диван, и поезд трогается. Разворачиваешь билет – перед тобой чистый лист. Ты сам впишешь туда станцию назначения. Люди толкаются, протискиваясь с вещами в купе. Ты улыбаешься их суете. Ведь ты едешь налегке, взяв только самое важное. Междверье Чувствую порыв ветра, беспокойно оглядываюсь по сторонам. Кого ещё принесло на заснеженный пляж? С моей-то головой давно не всё в порядке – там постоянно обрываются чьи-то жизни, хлопают двери и гуляют сквозняки. Море замёрзло до волнореза – странное явление для южного города. Или я сам перетащил сюда питерскую зиму, чтобы хоть так быть ближе к Тине? Пласты льда топорщатся, находят друг на друга, кое-где мелькают голубоватые полыньи. Я подхожу к линии берега, где смешанный со снегом песок превращается в ледяную корку, ступаю на непрочную опору. Накидываю капюшон, но это не помогает – уши закладывает от ветра, дующего из чужой настежь распахнутой двери. Кто-то сейчас сильно расстроен и вот-вот сделает глупость. Чёрт, почему люди не понимают очевидного: конец старой истории – это начало новой! Одна дверь закрылась, другая открылась. Это же так просто! Я обхожу очередную полынью, поднимаю голову и вижу девушку. В лёгком пальто и намотанном до ушей шарфе она бредёт в сторону волнореза. Расходятся трещины от шагов, в любую минуту лёд под ней может провалиться. Скрип петель – дверь дрожит от сквозняка, но пока остаётся открытой. Не теряя осторожности, я ускоряюсь – стараюсь не угодить в ледяную воду. Никогда не слышал, чтобы утопленники кого-то выручали из беды. Догоняю девушку, замираю, выравнивая дыхание. Помню – насильно тащить к берегу нельзя. Надо, чтобы сама захотела уйти. – Эй, – негромко зову, – у тебя крема от загара не найдётся? Она поворачивается, с ненавистью смотрит на меня. Девице не больше двадцати, раскрашена, как невеста графа Дракулы – чёрные тени, стрелки тянутся к ушам, губы истошно красного цвета. Хотела умереть красивой! Утопиться бы ей никто не дал, конечно, но что-то важное в жизни прошло бы мимо. – Теперь точно сгорю, – скребу заросшую щёку. – А может, полотенце есть? Решил поплавать, но, боюсь, обсыхать буду долго. Говорю и сбрасываю капюшон, расстёгиваю куртку. Сквозняк утихает, значит, всё делаю правильно. В кармане жужжит мобильник – пришло сообщение. Уверен, это Тина! Холод отступает – моя Тина рядом, тысячи километров не в счёт. Стаскиваю перчатки, свитер, берусь за ремень джинсов. Девушка смотрит на меня округлившимися глазами. – Господи, неужели и полотенца не взяла? Что ж ты на пляже-то делать собралась? Оставшись в одних трусах, решительно направляюсь к полынье. Притворяюсь, что поскальзываюсь, балансирую у кромки воды. Девчонка срывается с места. – Идиот! Дурак! Отталкивает меня от полыньи, поднимает одежду, тычет в руки. Уберечь от глупости может только одно – если ктото на ваших глазах совершит ещё большую глупость. Недавно вытаскивал московского режиссёра из пропахшего перегаром творческого тупика. Пришлось самому инсценировать пару пьяных дебошей. Пить Кирилл перестал, когда всерьёз испугался за меня. Или просто испугался? Неважно… – Одевайся, несчастье… Простудишься, умрёшь… Что потом твоей жене рассказывать? – Нет у меня жены, – целюсь ногой в штанину джинсов, попадаю с третьего раза. – Без разницы, родакам, значит. – И родаков нет, – подбираю куртку, протягиваю девушке свою шапку, – возьми, серёжки в отмороженных ушах не смотрятся. Она нехотя натягивает шапку. Я разворачиваюсь, иду к берегу. Девушка плетётся за мной. Сквозняка больше нет – первый порог пройден. Пока опасность миновала. В такие моменты я чувствую, будто беру человека за руку, помогаю сделать шаг и закрыть за спиной дверь в прошлое. Впереди тёмные коридоры – это путь к новой двери. А я тот, кто умеет видеть в сумерках чужих жизней. Связывать конец и начало истории в одну нить. – Зачем ты это сделал? Игнорирую вопрос. – Познакомимся? Я – Денис. А ты… Кристина, Диана, Снежана… – Пристально смотрю в светлоголубые глаза, опускаю взгляд ниже. – Всё, я понял! Моника Беллу… – Вера, – тихо отвечает девушка. Обиделась. Ладно, сейчас успокоим. – А давай, Вера, чего-нибудь выпьем в тёплом тихом месте, и ты мне всё расскажешь? Девушка всхлипывает, трёт глаза, немилосердно размазывая тушь. Обнимаю её за плечи, веду в сторону набережной к одинокому кафе. – Знаешь, это даже хорошо, что ты Вера. Спорю на десерт, Люба с Надей нас уже разыскивают. Как же мне их не хватает сейчас… *** Руки греет бокал глинтвейна, за окном затянутое льдом море обманчиво кажется укрощённым. Как и моя скованная молчанием любовь к Тине. Письмо было не от неё – обычный спам с предложением дешёвых туров в Египет. Смешно получать такое человеку, который никогда не сунет нос за границу провинциального городка. Вера долго не появляется, но девушка не сбежит – мобильник остался на столе. Я даже успел просмотреть последние вызовы – вдруг пригодится? Сквозняк в голове затих – знак, что она не наглоталась в туалете всякой дряни и не попыталась вскрыть вены маникюрными ножницами. Что будет, если однажды я перестану ощущать сквозняк, если чувство подведёт и человек сорвётся, потеряется в тёмных коридорах? Стараюсь об этом не думать. От нечего делать в сотый раз изучаю визитку Кирилла. Тогда всё получилось и сейчас получится. За двадцать девять лет я научился справляться со своим даром. Или проклятием? Родители погибли в железнодорожной катастрофе, когда мне было шесть. Всё время я проводил с дедом, известным в Севастополе художником-портретистом. Иногда он наотрез отказывал посетителям – говорил, что те слишком долго простояли на пороге и сквозняк сдул их истинное лицо. Над дедом посмеивались, а я знал, что он прав – ведь сам чувствовал сквозняки, видел пороги и открытые двери. Дед был отличным учителем, но портреты мне не давались. Зато росли пачки карандашных набросков мостов, дорог, улиц и поверх них – связанная узлом нить. Сперва я верил, что так верну родителей – соединю их оборванную жизнь со своей. Потом научился различать, откуда дует сквозняк, и бежать туда, где мог ещё что-то исправить… – Чего вытаращился, Нео? – Это у меня взгляд такой. Привыкай. Веру не узнать – смыв макияж, она стала казаться разумнее и симпатичнее. А на Киану Ривза я действительно похож. Только само по себе это героем не делает. Придвигаю к Вере блюдечко с тирамису, наливаю чай из заварника. Девушка даже не смотрит на десерт. Сидит, опустив голову, соскабливает с ногтей красный лак. – Ты же не собираешься меня жалеть? – Да это меня пожалеть надо! Искупаться ты не дала, крем для загара – тоже! – Давай так, – Вера упрямо поджимает губы, – откровенность за откровенность. Выкладываем грязные истории по очереди. – Слушаюсь и повинуюсь! Напускаю шутливый вид, но ощущения внутри бродят странные. Всю правду я никому не рассказываю, даже себе. Но если эта игра поможет довести девушку до новой двери, надо соглашаться. Вера берёт зубочистку, крутит в пальцах. – Я загадала, что если сегодня ничего не случится, то либо уеду, либо… – она кивает в сторону замёрзшего моря. – В общем, ты понял… Отец меня ненавидит и мать против настраивает. Вчера пригрозил из дома выставить, проституткой назвал. Я решила не ждать предложения, сама ушла. Долгое молчание. Всхлип. Зубочистка ломается. – А ты проститутка? Никто меня ещё не одаривал таким уничтожающим взглядом. Ничего, пусть лучше злится, чем расстраивается. – Нет! – кричит Вера так, что закладывает уши. Немногочисленные посетители кафе смотрят на нас, как на придурков. – Да нет же! Я только хотела повесить в комнате календарь с обнажёнными мужчинами. Отец не дал. Ударил меня. Ладно, повешу в другом месте… Едва сдерживаю улыбку, кошусь на рюкзак у стула. Так и есть – из бокового кармана торчит скрученный в рулон календарь. Взяла с собой самое дорогое. – Теперь ты! Вера протягивает мне новую зубочистку. Неожиданно теряюсь и начинаю так же нервно, как и она, перебирать пальцами острый клинышек. Девушка берёт ложечку, отламывает кусочек десерта, отправляет в рот. – Живу в квартире деда, он умер два года назад. Пишу картины, часто знакомлюсь с людьми, но друзей у меня нет. Никогда не мечтал о календаре с обнажёнными мужчинами. Похоже, ни черта в них не понимаю. – Это точно, – серьёзно говорит Вера, – ты и в себе ни черта не понимаешь. Я душу открыла, а ты что? Извёлся же от одиночества. Ни жены, ни родителей, даже дед умер. Хочется крикнуть: «Я не один! У меня есть Тина!» Но слова застревают в горле. Иногда кажется, что лучше было влюбиться в инопланетянку. – Твоя очередь! – вручаю зубочистку Вере. Мрачный коридор междверья немного светлеет. С удивлением замечаю, что не столько я веду человека, сколько меня самого подталкивают к новой двери. Девушка медленно ставит чашку на блюдце. – Меня бросил парень. Это из-за него отец орал всё время. Саня – фотограф, я позировала ему… ну, без ничего… Мы планировали жить вместе, приходилось подрабатывать, чтобы скопить свою долю на съёмную квартиру. Но так и не съехались. Он сообщил, что встретил другую и она как цветок. Как цветок! А я, выходит, поганка?! Глаза Веры становятся влажными, она шмыгает носом и хватается за ложку, яростно расправляясь с остатками десерта. – Я, конечно, не ботаник, но выглядишь ты лучше любого цветка. Во-первых, не завянешь через неделю. Во-вторых, у тебя есть длинные ноги и… – задержав взгляд на глубоком вырезе свитера, делаю большой глоток глинтвейна. – Расслабься, у неё тоже есть грудь. – Я хотел сказать, отзывчивое сердце! – Откуда знаешь? – Вера насмешливо улыбается. – Например, сегодня ты спасла моржа-самоубийцу. – Думал, я купилась, да? Мне просто жаль тебя стало. Это каким надо быть отмороженным, чтобы неизвестно за кем по льду бежать? – При минус десяти любой отморозится. – Так ты не снаружи, ты изнутри промёрз… Давай, рассказывай дальше! Не дожидаясь Вериной подачи, беру зубочистку сам. Как же хочется соврать, спрятаться в крепости привычного молчания, закрыться. Но нельзя. В любую минуту Вера может вырваться, потеряться в темноте коридора и навсегда остаться маленькой обиженной девочкой. У меня нет права на ложь. – Её зовут Тина. Познакомились, когда обоим было тяжко, но смогли понять и поддержать друг друга. Никогда не виделись и, скорее всего, не увидимся – она живёт в Питере, а любое расстояние для меня непреодолимо. Я пробовал, покупал билеты. Но каждый раз терял сознание, а в таком виде – ни в поезд, ни в самолёт… Стоит оказаться в аэропорту или на вокзале, вижу оборванную нить родительской жизни, и двери – мои двери! – захлопываются перед носом. Кажется, мой путь здесь и закончится. Никто не почувствует сквозняк от моей двери, никто не возьмёт за руку, чтобы провести к новой. Вера молчит. Наверное, думает, что связалась с психом. В чём-то она, конечно, права. Но мне ничего не остаётся как продолжить: – Я не говорил Тине о своей любви. У нас достаточно тем для разговоров, мы оба художники, – грустно улыбаюсь. – Понимаешь, весь полностью я ей вряд ли нужен. Пока я друг, но если признаюсь, потеряю и это… Жужжит мобильник. Я лихорадочно шарю в карманах, забыв, что выложил телефон на стол. Вера хватает мой смарт, быстро проводит пальцами по экрану. Замирает, хмурится. Тут же прячет телефон за спину. – Тебе нельзя это читать! Я подрываюсь с места, перехватываю её руку. Вера подчиняется, разжимает пальцы и быстро-быстро говорит: – Она ничегошеньки в жизни не понимает, она дура! Могла бы сама приехать, могла бы помочь, могла… – Замолчи! «Денис, милый… догадывалась о твоих чувствах… прости… не нужно было заводить всё так далеко… через месяц выхожу замуж…» Строчки двоятся перед глазами, в ушах нарастает шум. Забываю о Вере, сквозняках и дверях. Хочется, чтобы рядом никого не было. – Эй, Нео! – Вера теребит рукав моего свитера. – А давай я ей позвоню? И подробно расскажу, что она потеряла? Давай? Смотрю на девушку невидящими глазами, смахиваю со стола горку зубочисток – все мои признания. Наша игра в искренность кажется такой глупой. Имеет смысл лишь одна истина: от меня ушла Тина. И вдруг снова чувствую сквозняк. Лицо Веры сереет, губы дрожат. Окружающие этого не заметят, но я-то знаю – плохой знак. Её снова оттягивает назад, к вновь открывшейся двери в прошлое. Рука Веры вот-вот выскользнет из моей… Делаю глубокий вдох, собираюсь с духом. Проклятая откровенность превратила меня в рохлю. Пока не закончил с Верой, о Тине нужно забыть. И вообще забыть. – Одевайся! – командую. – Пойдём искать твоего Саню. *** Оказывается, мороз для фотосессии не помеха. В парке недалеко от набережной Саня самозабвенно снимает средневековых принцесс. Модели то и дело пудрят посиневшие носы, но шубы на открытые плечи накидывать не спешат. Вера поднимается на цыпочки и шепчет, что вторым пунктом после утопления было сорвать Сане съёмку. М-да, неудавшиеся утопленники – люди опасные! – Александр, – громко говорю фотографу в спину, стиснув Веру в объятиях. Парень нехотя опускает фотоаппарат, оборачивается. Красив, стервец. Но надменное выражение лица убивает всё обаяние. – Верочка мне столько о вас рассказывала! – Широ-кая американская улыбка. – Вот захотел познакомиться! Кирилл! – Сую в руки визитку режиссёра. Саня изучает визитку и переводит недоумённый взгляд на девушку. – Хочу дать ей роль в новом триллере. Название ещё не придумал, будет что-то вроде «Фотографы исчезают поодиночке». Верочка очень талантлива. И красива! Цветы от зависти вянут! Девушка играет свою роль с достоинством и апломбом, ни дать ни взять – восходящая кинозвезда. Только сейчас замечаю: а Вера действительно красива. Засматриваюсь на неё и будто издалека слышу вопрос Сани: – Может, как-нибудь увидимся? Вера поджимает губы и, не моргнув глазом, отвечает: – Пока не могу. Роль надо учить, скоро съёмки начнутся. – Извините, спешим. Но если разрешите, немного полюбуемся вашей работой. Саня кивает, долго смотрит на Веру, пока замороженные – или отмороженные? – принцессы не начинают его раздражённо окрикивать. Я веду девушку в обход места съёмки, останавливаюсь чуть поодаль, но чтобы Саня нас видел. Подмигиваю Вере, прижимаю её к сосне. – Так надо, потерпи… – осторожно касаюсь губ девушки. И ожидая встретить сопротивление, проваливаюсь в тепло. Мы долго целуемся. Я закрываю глаза и представляю, что держу в объятиях Тину… Бродим по парку, держимся за руки. Глупость, конечно. Оба в перчатках, это не сделает нас ближе. Но мне так спокойнее. Сейчас ответственный момент – подходим к новой двери. – Можешь мне кое-что пообещать? Не смотрю на Веру, но знаю, что она внимательно слушает. – Вернись сегодня домой. А календарь у меня повесишь. Будет повод приходить в гости. Вера резко высвобождается, вырывается вперёд, возвращается, подходит вплотную. Я невольно улыбаюсь. В ней роста метр с кепкой, а окажись в руках самурайский меч, точно не поздоровилось бы! – Только в обмен на твоё обещание! Первым же рейсом ты летишь в Питер! – Нет, Вера, так не пойдёт… – Испугался? Для хлюпиков сделаю одолжение – затолкаю бесчувственное тело в самолёт. Чёрт, никогда ещё дорога в междверье не была такой тяжёлой! – Ладно, по рукам! – Стараюсь, чтобы голос звучал бодро. – Проведу тебя домой… Девушка отдаёт мне календарь с голыми мужиками, чмокает в щёку и направляется к подъезду. А я достаю мобильник, набираю подсмотренный на телефоне Веры номер, подписанный «старый козёл». Сомнений, кто это может быть, нет никаких. – Здравствуйте! – В ответ скомканное приветствие. – Я целый день общался с вашей дочерью – не потому что хотел переспать с красоткой, просто не мог позволить замечательной девушке испортить себе жизнь. Сегодня Вера едва не утопилась. Пожалуйста, не обижайте её. Она вас любит и верит, что вы её тоже. Да, и если что – с Александром покончено. Не в прямом смысле, конечно. Но к Вере он больше не подойдёт. Слушаю тяжёлое дыхание и бесконечно долгое молчание. – Спасибо… Голос отца дрожит, и я знаю, что сейчас в его голове что-то меняется. Слышу мелодичную трель дверного звонка, – успел до прихода Веры! – нажимаю отбой. Мы стоим на пороге, путь почти закончен. Остаётся лишь открыть новую дверь. Я делаю последний звонок на сегодня – в аэропорт, бронирую билет. Вылет через три дня. *** В зале аэропорта обычная суета. Сижу на пластиковом стуле, нервничаю, жду Веру. Регистрация уже началась, у меня слишком мало времени. А в голове вереницей мысли. Ведь я не сумею и шага ступить за стойку регистрации. Но если всё-таки доберусь до Тины, изменит ли это что-либо? Она хотела видеть во мне героя, а я псих, который бродит между невидимыми дверьми и боится сесть в самолёт. Ведь Тина сейчас с тем, кого выбрала сама, и с кем, наверное, счастлива. Но имею ли я право отступить? Нет! Пока Вера на пороге, я не принадлежу себе. Всё было бы гораздо проще, если бы судьба девушки не зависела от моей личной жизни… Вера врывается в зал ожидания, как на пожар, на ходу разматывает шарф, горят от мороза щёки. Подбежав, становится на цыпочки, целует. – Чего хмуришься, Нео? Ты к своей женщине летишь! Но у самой в глазах плещется беспокойство. – Как дома? – Родаки оттаяли. Не знаю, что приключилось. Отец прощения вчера просил… Девушка говорит резковато, но видно, что еле сдерживает слёзы. На миг все мои проблемы исчезают. Я счастлив. Это лучший момент скитаний в междверье – видеть, как отчаяние уходит из жизни людей. Очереди на регистрацию уже нет. Дрожащими руками вынимаю из кармана билет, паспорт. На ватных ногах подхожу к стойке. Ставлю рюкзак на ленту. Сейчас всё закончится, и я потеряю сознание. А порог до сих пор не пройден. Вера, Вера, что же с тобой будет? Вежливое лицо парня на регистрации уже расплывается, в ушах шумит, ещё немного и… Стискиваю зубы. Не дождётесь! Оглядываюсь, вижу насмешливую улыбку девушки. Мир снова приобретает чёткость и ясность. Не верится, но я всё ещё в сознании и чувствую себя прекрасно! Прохожу в накопитель, последний раз смотрю на Веру. Она машет мне на прощание, разворачивается, уходит. Теперь меня ничего не держит. Я смогу заглянуть в глаза Тине, взять за руку, сказать… Но ведь все слова уже сказаны – ею. И всё тепло уже отдано – мной. Смотрю Вере вслед и понимаю, почему новая дверь до сих пор не открыта. Это не её, а моя дверь. Я думал, что помогаю девушке, но это она, сама того не зная, вела меня к порогу. И сделала всё, чтобы я сумел связать конец с началом. Не для неё – для себя. Я сметаю ограждение, наталкиваюсь на опаздывающих пассажиров. Ребята, мне в другую сторону! Выбегаю из здания аэропорта. – Нео, куда без меня собрался? Хотел календарь замотать, да? Господи, как я рад слышать её голос! Будто всю жизнь ждал этого дурацкого вопроса. – Не угадала. Бегу за кремом от загара и полотенцем. Нам скоро в Египет лететь! Обнимаю Веру, целую в нос. Невольно вспоминаю Тину, сжимаюсь, приготовившись к боли. Но ничего не чувствую. Этот порог остался позади. Я не хочу возвращаться в междверье. Слишком много лет был его узником – мальчиком, который пытался вернуть родителей и боялся жить сам. Но теперь я справлюсь. У меня есть надежда. А ещё – вера и любовь. Левитация Интересно, о чём думают йоги, когда висят в шпагате над пропастью, изо всех сил цепляясь мизинцами ног за выступы скал, чувствуя, как гордый и свободный ветер беззастенчиво обдувает их промежность? Стараясь не смотреть вниз, известный в округе йог Василий Петрович распечатал третью пачку сигарет. Он сидел на крыше старой девятиэтажки, ноги болтались в воздухе – далеко внизу под изношенными тапочками неспешно текла будничная городская жизнь. «А ведь йоги не должны бояться высоты!» – пришла ленивая мысль и повисла на дымном колечке, только что выпущенном на свободу. Из окна верхнего этажа донёсся сердитый оркестр кастрюль под дирижированием супруги Люси. Кастрюльным гаммам вторили песни о легкомысленной любви, что потоком лились из телевизора. «Эх, не хочет человек над собой работать, книги читать, развиваться…» – мысленно порицал жену Василий. Но дурманящий аромат жареной курицы отвлёк от серьёзных дум, и йог потешно причмокнул. «Ладно, пора и делом заняться!» – решился Василий Петрович. Уверенной траекторией окурок приземлился в соседский горшок с цветами, а йог лихо завернул правую ногу за голову. Левую ногу он за голову не заворачивал. Во-первых, из принципиальных соображений, а вовторых, потому что не мог. С правой ногой всё вышло само собой. Во времена бурной юности он умудрился её сильно вывихнуть, и с тех пор нога без особого напряжения вертелась в разные стороны. Ступать он, правда, на неё не мог и вообще ходил с трудом. Вот и пришлось Василию Петровичу податься в йоги. Те, видимо, для таких случаев и придумали левитацию. С левитацией дела шли не очень хорошо. Мешал страх высоты. Сначала Василий Петрович левитировал дома. В основном – с дивана на пол. Это было почти не больно и даже интересно. Следующий этап тренировки немного усложнялся. Теперь взлётной площадкой служил массивный комод – у его зеркала пудрила парики ещё бабушка Василия. Занятия проходили удачно – левитация неминуемо заканчивалась приземлением, но секунды полёта вниз было достаточно, чтобы Василий Петрович почувствовал гордость птенца-самоучки. Радовался Василий недолго. Его настигла злая карма по бабушкиной линии, и однажды он плюхнулся на мирно спящего кота. Возмущённое такой несправедливостью животное сумело за себя постоять: место приземления Василия Петровича было беспощадно расцарапано, и все домашние оповещены о безобразии громким кошачьим воплем. Люся плакала и умоляла не делать так больше, а то, что же люди скажут… Дочь, понимающе улыбнувшись, посоветовала клуб, где можно недорого прыгнуть с парашютом. С тех пор Василий Петрович отменил домашние тренировки и перебрался левитировать на крышу. Но на крыше его подкарауливали малодушные страхи. Больше всего теперь великий йог боялся снова упасть на кота. Это было ещё хуже, чем упасть на соседку, лоток с мороженым… или даже собственную жену. «Ох, не должны йоги бояться, не должны…» – корил он себя. Ну что ж, придётся подружиться с Дымком. – Дымок, Дымок, иди ко мне… – запел мантру Василий. Но Дымок почему-то не спешил. – Дымок, кс-кс-кс! Пострадавший кот осторожно выглянул из-за трубы. Он кое-что соображал в этой жизни, и терпеть бедствия дважды от одного и того же сумасшедшего йога не входило в его кошачьи планы. Но… А вдруг ему улыбнётся удача и одарит колбасными ожерельями счастья? Неужели он упустит такой вкусный шанс? Кот заурчал от предвкушения роскошной жизни и короткими перебежками устремился навстречу капризной судьбе. Василий торжествовал победу – он покровительственно обнял кота и разрешил ему потереться об одну не занятую в асане ногу. Из птенца-самоучки вырос профессионал и он готовился совершить решающий прыжок. Что терять на этой бренной земле? Все наставления великих он выполнил. Тело – по крайней мере, одна нога – заворачивалось куда угодно. Дымка он приручил. От привязанностей к жене избавился ещё лет пятнадцать назад. На всякий случай Василий захватил с собой пачку любимых сигарет. – Ну что, посидели на дорожку и в путь? – прерывающимся от восторга голосом спросил у кота йог. Кот мяукнул и облизнулся. Василий Петрович улыбнулся и легко спрыгнул с крыши, сжимая в руках орущего от осознания второго провала Дымка. Люся уже несла блюдо с курицей в столовую, когда её внимание привлекли странные звуки. Она подбежала к окну, и курица шмякнулась к ногам. Трудно было одновременно держать блюдо, думать, что скажут люди, и наблюдать, как муж в охапку с котом планирует между домами, поднимаясь всё выше и выше. Паутина в её руках Она сидит на песке и вяжет паутину кружева. Становлюсь за спиной, молча наблюдаю. Колени девушки покрывает разноцветное плетение – странный узор, никогда таких раньше не видел. В сумерках кажется, что нити кружева живые и едва заметно извиваются под прикосновением тонких пальцев. – Хочешь помочь? – спрашивает она, не оборачиваясь. Загоревший затылок, мальчишеский ёжик волос, лёгкое воздушное платье открывает худые плечи. Нет, с моими непослушными руками вряд ли я буду полезен. Остановился из любопытства – что-то в девушке показалось неуловимо знакомым, и я не смог пройти мимо. За двадцать лет журналистcкой карьеры перед глазами мелькало много людей, возможно, брал у неё интервью или снимал репортаж, или… Опускаюсь рядом на влажный песок, она поворачивает голову, обжигает взглядом. Необычный цвет – жёлтый с зеленью, почти кошачий. Становится не по себе, будто встретил друга, который предал. Или которого предал я сам? – Анха! – Она по-мужски протягивает мне руку. Твёрдая сухая ладонь. – Володя, – отвечаю на автомате, раздумывая над её именем. Его звучание отзывается тревогой и ещё – противоречием. Не пойму, чего хочется больше: немедленно сбежать или поближе познакомиться. – Знаю, это сложно, – шепчет Анха на ухо. – Не думай ни о чём. На вот, лучше подержи! Она суёт мне в руки клубок, просит натянуть. Чувствую под пальцами шершавую нить и успокаиваюсь, руки почти не дрожат. Ветер гладит по щеке, перекрикиваются как базарные торговки чайки, волна жадно облизывает берег. Я вдыхаю, словно пью солёный морской воздух. Последние годы не смотрел по сторонам. Реанимация, больницы, процедуры, изнуряющие попытки стать здоровым. Но травма не отпускает. Да, я уже могу выйти из дома сам, но бывают дни, когда накатывает слабость, перед глазами рябит, и я тупо смотрю на каракули в блокноте. Тогда включаю компьютер и мучительно долго набиваю текст статьи – пытаюсь работать. Всегда думал, ещё успею, откладывал на потом. Дооткладывался. В мои сорок пять – ни семьи, ни детей. Лишь пустая квартира, заваленная хламом тяжёлых мыслей и осколками воспоминаний. К какому ни прикоснись – порежешься… До меня не сразу доходит, что думаю вслух. Анха внимательно слушает, не переставая переплетать нити. Клубок в моих руках истончается, в ладони остаётся маленький оранжевый узелок. Девушка бросает на меня быстрый взгляд. Ожидая увидеть в нём жалость, я вдруг ловлю задорную искорку. Может, надо обидеться, но я устал от гнилого сочувствия и опущенных глаз. Уж лучше насмешка. Анха кладёт в руки новый клубок – салатнозелёный. Цвет весенней травы и первого чувства. Усмехаюсь. Старею, становлюсь сентиментальным. Кажется, нить отливает серебром, хотя сумерки давно перешли в ночь, и единственным источником света на пляже теперь служит луна. Дорожка от неё опускается в море как трап. Как приглашение. – Ты встретишься с Катей? – вдруг спрашивает девушка. – Не в этой жизни! Злюсь на себя – не понимаю, когда успел проболтаться о Катерине… Мы расстались слишком давно. Она замужем, у неё семья. А если и развелась, сорок для женщины – не рубеж. Поздно ворошить старое. – Сам-то веришь в это? Девушка неумолимо серьёзна. Глаза блестят, тонкие губы сжаты. Анха торопливо закладывает за ухо выбившуюся прядь каштановых волос. Я напряжённо сглатываю, моргаю. Точно помню: когда подходил, у неё был светлый ёжик. Волосы отросли и потемнели за полчаса? Или это отголоски травмы играют с моей памятью в «верю-не-верю»? Молчу, делаю вид, что поглощён разглядыванием кружева. Оно и правда красивое. Пододвигаюсь ближе, кладу руку под паутину, ощущаю необыкновенный трепет и сразу тепло. Будто там, под тонким плетением, – совсем другая вселенная. – Рано ещё! – Анха мягко отводит мою руку. – Столько лет прошло… – Плотина прорвалась, и мысли о Кате нахлынули волной. – Когда-то мы были одержимы друг другом. Но что мы могли понимать: ей пятнадцать, мне двадцать. – Будто сейчас понимаешь больше… – ехидничает Анха. Крыть нечем, она права. – Катя была сорвиголовой… В первое свидание притащила меня на мост, хотела прыгнуть с тарзанки. И пока девушка-тренер подтягивала на ней ремешки системы, не сводила с меня горящего взгляда… Потом призналась, что до чёртиков боялась высоты… В тот год между нами вспыхнуло какое-то безумное чувство. Каждый раз, когда отпускал Катю, казалось, не дотяну до следующей встречи. У всех людей были лёгкие, а я будто дышал через неё… Умолкаю, перевожу дух. Анха потихоньку тянет нить из клубка в моих руках. Светлое пятно платья, блеск глаз, мельканье рук; в темноте её силуэт размывается, но я знаю – она слушает меня, этого достаточно. Тогда я действительно испугался притяжения Кати. Как жить, когда ничего от тебя не зависит? И сам прописал себе пилюлю. Объяснил девушке, что нашёл другую, хотел уязвить побольнее, чтобы она больше не подошла ко мне. Я верно рассчитал, она действительно исчезла – съехала с семьёй из квартиры этажом ниже. Без записки, без слова прощания. На пыльной кухне остался лишь жухлый подсолнух – мой последний подарок, сорвал его для Кати в соседнем дворе, потом мы вместе убегали от злющих псов… Я пытался отвлечься, начать новую жизнь, но как только оставался один, ощущение непоправимой ошибки доводило до отчаяния. Раз даже дал объявление в газету. Почти сразу позвонила девушка, она, мол, знала, где живёт Катерина. Но я не поверил, незнакомка и внешность толком не смогла описать… Я часто приходил на мост, откуда прыгала моя подружка, беседовал с пустотой – оказалось, так много не успел сказать Кате. Руки дрожат, исхудавший клубок падает в песок. Становится стыдно. За то, что не владею сейчас своими пальцами? За то, что когда-то не владел своей судьбой и упустил решающий миг, как только что – шершавую нить? Не знаю. Внезапно Анха обнимает меня, гладит по голове. Так странно и неожиданно приятно. Кладу руку на плечо девушки и чувствую под пальцами туго сплетённую косу. Вздрагиваю. Здравомыслие бьётся в неравной борьбе с паникой. Кто-то из нас двоих – точно галлюцинация. – Чего ты всё время боишься? – мягкий голос Анхи успокаивает, и мне удаётся не думать о косе. – Потерять себя и ничего не найти взамен. – Так не бывает! – Анха смеётся. – Но ты и правда ничего не найдёшь, если до конца не потеряешь себя. – В глазах девушки отражается лунный свет. Она подбирает с песка клубок с золотистой нитью, соединяет конец с салатной и начинает вплетать в кружево новый ряд. Подхватывая клубок, я натягиваю нить, расправляю разноцветную паутину – кажется, я научился понимать, как облегчить Анхе работу. – Меня спас друг, – продолжаю свою историю. —Устроил на телеканал, таскал за собой во все горячие точки, взваливал самые тяжёлые репортажи. Поначалу злился на него, а потом вошёл во вкус. Мне нравилось рисковать. Чувствовал, что привязан к тарзанке и вотвот прыгну. Мысли о Кате затёрлись суетой. Я завёл несколько интрижек и думал, что навсегда избавился от своей одержимости, пока нашу группу не послали к панельной десятиэтажке. Дом как дом, ничего особенного – если бы по торцам балконов не карабкалась какая-то девица. Без страховки, снаряжения, поддержки. Чёртова альпинистка, ругался я про себя, пока не разглядел в прицел камеры знакомый силуэт. Катя?! Спасатели запаздывали, и я сорвал голос, пытаясь её остановить. А когда понял, что не получится, рванул на последний этаж, благо хозяйка нужной квартиры сразу открыла дверь. Катя едва не сорвалась на моих глазах, но каким-то чудом хозяйка успела ухватить её за куртку… Мы долго сидели в обнимку в незнакомой квартире. Конечно, я начисто забыл про репортаж… – Катя знала, что придёшь туда, она просто хотела тебя видеть, – между делом замечает Анха. – И для этого рисковала жизнью?! Достаточно было позвонить домой, на телеканал, куда уго… – говорю и осекаюсь. Только сейчас понимаю: она, как и я сам, боялась признать это чёртово чувство… – Она простила меня? Скажи! Замираю, будто жду оправдания. Но Анха молчит. Вскакиваю, мечусь по пляжу и, кажется, слепну – рядом с девушкой мерцает едва уловимое свечение, которое мешает смотреть на неё прямо. Я не просил этого разговора! Хочется оттолкнуть её, разорвать кружево, пустить по ветру ошмётки. Но одновременно становится до слёз жаль беззащитную Анху и её удивительную паутину. Она не виновата, что моя жизнь сложилась именно так. – Ведь было ещё что-то? – говорит девушка, словно не замечая моего беспокойства. – Да… Через года три я встретил Катерину в ресторане. У меня был деловой ужин, у неё, видимо, свидание, напротив сидел редактор новостей нашего канала, обходительный, серьёзный, образчик надёжности, женщины любят таких. Катя выглядела необыкновенно красивой. Наши глаза встретились, и я понял: мы уйдём вместе. Так и случилось. Я передал с официанткой записку, Катерина распрощалась с кавалером, и я отвёз её к себе. Мы спешили, мы хотели всё успеть. Перебивая друг друга, рассказывали о жизни порознь, плакали, занимались любовью, дурачились… Мобильными обмениваться не стали. Может, каждый думал, что другой спросит первым. Или то был изначальный молчаливый договор… Всё ждал, что Катя появится на пороге, а потом смирился. В конце концов, у неё был парень, я надеялся, он сделает её счастливой… – А почему не попробовал сам? – Я привык к фривольной жизни, оброс любовницами. Не знаю, смог бы поменяться. Не хотел делать Кате больно. – Врёшь! – резко заявляет Анха. – Ты боялся потерять её второй раз! – Теперь это не имеет значения. Чувствую неловкость, будто Анха раздевает меня догола. Так не должно быть: какая-то девчонка учит взрослого мужика жить! Но ведь взрослый мужик не спешит уходить, напоминаю себе я. – Возьми! – девушка укрывает мои колени тонким кружевом, и ночная прохлада сменяется уютным теплом. Через год новости о Кате принесла сотрудница. Тихая неприметная девушка, проработала всего неделю ассистенткой шефа. Откуда-то она узнала о трагедии, мол, подслушала в кулуарах – неудачные роды у жены редактора, ребёнок здоров, но мать борется за жизнь и не очень успешно. Я помчался в больницу, в чём стоял – рубашке и джинсах в двадцатиградусный мороз. Не помню, что говорил хирургу, но тот смотрел на меня, как на сумасшедшего. Кажется, я даже угрожал. Швырялся деньгами. Выгреб всё, что имел. Доктор отсчитал нужную сумму, остальное вернул и пообещал сделать, что сможет. В коридоре столкнулся с Катиным мужем – в тот миг я его ненавидел. По лицу понял: он уже смирился со смертью Катерины… Она позвонила мне лет через пять. За это время я пережил три вялых романа, два ремонта и бесчисленные попойки. Надумал было жениться, но невеста не выдержала моего вечно пьяного вида, расстались без скандала. Жизнь катилась по накатанной и, в основном, под откос. Меня это направление вполне устраивало. По голосу я почувствовал, что Катя изменилась – стала более спокойной, открытой. Мы долго говорили, я не мог прервать разговор, так как чувствовал: следующего раза не будет. Она предложила встретиться, сказала, что придёт с сыном. Я вежливо отказался. Не знаю, что на меня нашло. Ревность? Зависть к чужому счастью? В общем, не смог. И правильно сделал. Через месяц меня послали в эпицентр вооружённого конфликта, вернулся я уже в машине «скорой» с пулевым ранением мозга. Как выжил, непонятно. Полгода вспоминал себя. Заново учился ходить, говорить, писать… Замолкаю, во рту пересохло. Ставлю точку в рассказе и понимаю, что такая же неумолимая точка поставлена в жизни. Всё, возврата нет. Я закрываю страницу. – Хватит себя жалеть! – Анха хлопает меня по плечу, как старый боевой товарищ. – Ты ещё многое можешь сделать. Меня разбирает нервный смех. Многое! Да кому я нужен с дыркой в голове?! Начинаю хохотать, хрипя и булькая. В кои-то веки мне всё равно, терять больше нечего. – Тряпка! – Пощёчина обжигает щёку. Анха становится во весь свой невысокий рост, нависает надо мной. В проступающем сквозь рассветные сумерки луче я снова вижу светлый ёжик волос, тонкие губы, угловатые загоревшие плечи. И вспоминаю её лицо! Такая логическая и ожидаемая точка истории превращается в запятую. – Кто ты? Мороз бежит по коже, тяну на себя кружево – укрыться, спастись от холода, но девушка срывает паутину с моих плеч, бросает на песок и заставляет смотреть. – Видишь? Пристально вглядываюсь в узор – он больше не кажется сплетением нитей, там переплетаются события моей жизни! Снова смотрю в бездонные глаза. Я видел их не раз. Это ведь Анха поправляла на Кате страховочный пояс перед прыжком с тарзанкой. Она звонила мне, чтобы сказать, где искать Катерину. Втащила её в окно десятиэтажки. Анха передала записку в ресторане. Подсказала больницу, где умирала любимая. Если бы не она… – Кто ты? Фигура девушки дрожит, становится прозрачной. Оранжевый диск выныривает из-за горизонта. Свет ослепляет, и я на миг закрываю глаза, а когда открываю, вижу пустой пляж. Ни паутины кружева, ни Анхи. Привиделось? Нет! Во мне столько изменилось, это не могло быть сном! Оглядываюсь – песок испещрён следами, тонкая цепочка ведёт к пирсу. Кого я видел, кто слушал меня всю ночь, кто плёл для меня нити? Судьба? Обычная девушка? Было это лишь кружево или моя жизнь?.. До меня доносятся голоса первых пляжников. Пара в возрасте, взявшись за руки, подходит к воде. Старик идёт неспешно, прихрамывает. Оба оживлённо беседуют, чему-то смеются. Понимаю – вот мой ответ! «Ты ещё многое можешь сделать!» – звучит в голове голос Анхи. Подходя к мосту, прячу руку в карман. Вдруг снова дрожать начнёт? Но привычный тремор исчез. Под мышкой – здоровенный подсолнух. Специально полез в тот же двор, псы давно сдохли, преследовать меня было некому. Только сосед-старичок таращился в окно – не мог, наверное, понять, зачем прилично одетый мужчина рвёт штаны на заборе. Хотя полицию вызывать не стал. Решил не связываться с психом. Издалека узнаю её – Катя опирается о перила моста, смотрит вдаль. Упрямый профиль на фоне вспоротого закатом неба. Сердце пропускает удар. Борюсь с навязчивым желанием свернуть в боковую улочку и сбежать. Но вспоминаю Анху, её кропотливую работу, чувствую незримую поддержку. Кто-то всё время пёкся обо мне, дураке. Направлял, подсказывал, прощал. Я не имею права давать задний ход. Замираю перед Катериной, с нескрываемой жадностью рассматриваю её лицо, мне интересна каждая мелочь, я так долго отказывал себе в этом удовольствии. В уголках её губ прячется улыбка, глаза горят, как на первом свидании. Рядом крутится мальчишка лет семи – с непослушным светлым вихром, веснушками на щеках. Ребёнок заговорщически смотрит на меня, подмигивает. Катерина улыбается всё шире и переводит взгляд с меня на мальчика и снова на меня. Последним в этой компании я наконец понимаю, что связывает нас троих. Выгляжу сейчас, наверное, как тот старик в окне. Но растерянность постепенно проходит. Я вручаю сыну подсолнух, беру любимую за руку. – Пойдём! Тяну их прочь от моста. Хватит с нас высоты и прыжков в пустоту. Мы ведь просто можем вместе ходить по земле. Жаль, ушло столько времени, чтобы понять эту нехитрую истину. Боковым зрением вижу Анху, девушка ободряюще кивает и снимает с нас теперь уже ненужную страховку из светящихся нитей. Честная плата Сижу на краю ямы, от нечего делать разглядываю трубу. Старая, чугунная. Кожух из пакли обвис, и по трубе расползается пятно ржавчины. Отвожу взгляд – а то скоро течь придётся устранять. Достаю из пакета «Улисса». Привет из прошлой жизни, мой якорь. Половины страниц нет – порваны, потеряны, стёрты. Но в целом старина Джойс неплохо держится – корешок и обложка пока на месте. Погружаюсь в чтение. – Работнички! – бубнит пожилая женщина и, опираясь на палочку, обходит яму. – Второй месяц без отопления! Застёгиваю оранжевую робу. Чёрт, действительно холодно. Но ничем не могу помочь. У меня дома и того хлеще. Обои висят лоскутами, диван сломан, стёкла в трещинах. Меняю стеклопакет, а за день новая сетка появляется. Бывает красиво – похоже на снежинки. Посуда, понятное дело, давно разбилась. Ем из пластиковой. А к пятнам на штанах и рваным свитерам привык. Поначалу за Пирата беспокоился, но псу хоть бы что: здоровый, как телёнок, с ног валит, когда бежит встречать. Большой, лохматый, глупый. Перестук каблучков. Девушка с интересом поглядывает. Симпатичная, лицо доброе. С такой хорошо кутаться в один плед и пить глинтвейн. Не про меня история. Хотя иногда думается, к чёрту всё. Но к чёрту не получается. Всё остаётся здесь, со мной. Заставляю себя отвести взгляд. Вовремя. Девушка поскальзывается, падает, ойкает. Сломала каблук. Отворачиваюсь. Не жди, красавица, не подойду. Ты ещё хорошо отделалась: ноги, руки целы. Приезжают ребята – как водится в нашей бригаде, с утра уже навеселе. Спрыгивают в яму, долго возятся с инструментами. Я асфальт подорвал, труба – их забота. Отбойный молоток лежит в сторонке. Беру с собой для проформы, чтоб зря начальство не дразнить. И так еле работу нашёл, везде отказывали. Мне – с двумя образованиями и докторской степенью! Но кому охота вести умные беседы, когда под тобою ломаются стулья и всё валится из рук? А в ЖЭКе вечно ломается и валится. Здесь приняли за своего. Отхожу в сторону. «Улисс» под мышкой – чтоб не забыть, кто я, не сойти с ума. Часто прокручиваю в голове тот день. В кармане дорогого костюма – билет на Кипр. В квартире – мебель хай-тек, чистота и книжные шкафы. А в цветнике перед парадной – издыхающий пёс. Изо рта пена. Недоглоданная кость рядом. На меня что-то находит, и я отношу собаку к себе. Ветеринар предлагает усыпить, выставляю его за дверь. Смотрю, как тяжело дышит пёс, и лихорадочно ищу выход. Знаю: ещё можно что-то сделать. В гостиную заползает ночь. – Что отдашь взамен? – спрашивает голос из темноты. – Упорядоченную пустую жизнь, – смеюсь в ответ. – Больше ничего нет! Уверен, это мне снится. Утром меня будит Пират, лижет щёку, виляет хвостом. В тот же день выходят из строя все компьютеры в офисе… Как бы сейчас поступил, зная, что меня ждёт? Наверное, так же. Оглядываюсь по сторонам. Облезлая стена дома, скамейка без ноги, оборванный провод в луже. Ведь я здесь не единственный волонтёр хаоса. И как же хочется верить, что эта разруха и грязь – пусть не полностью, хоть отчасти – не лень, не безразличие, а просто честная плата за чьи-то счастливые жизни. Методом исключения Беззаботный бриз взъерошил волосы, Захар мотнул головой – мол, уйди, не до тебя, и бриз тут же стих. Солнце щедро рассыпало лучи по кронам платанов, крышам невысоких домов, пыльным улицам. Прохожие в цветастых майках лениво двигались в сторону моря. Захар потянулся к отдыхающим, но вовремя себя одёрнул. Нельзя сдаваться здешнему воздуху. Время увлечения морем прошло, он давно вырос, у него серьёзная работа. Захар поправил галстук, поднял руку ловить такси. Водитель презирал светофоры, поэтому доехали быстро, Захар сунул двадцатку в потную руку, поспешно вылез из пропахшего бензином и перегаром авто. Огляделся, уверенно зашагал к перекрёстку, демонстративно перешёл пустую дорогу по зебре. Он здесь не для того, чтобы нарушать правила. Его цель была прямо противоположной. На другой стороне улицы, за выцветшими двухэтажными домиками, торчал нелепый новострой. Стеклянные створки двери призывно открылись, поманили обещанием прохлады кондиционеров, терпким запахом кофе, гудением рабочего улья. Кому, как не Захару, знать – обманчивое, неправильное ожидание. Но каждый раз он почему-то надеялся. В холле его встретил вспотевший, неестественно весёлый директор. – Ждали, ждали, Захар, проходите! – директор доверчиво, по-детски улыбнулся, вытер ладонью лоб. – Кондиционеры, сами понимаете, иногда ломаются. А чинить некогда – столько работы, столько проблем! – Да, вижу… Утренняя бодрость испарилась, захотелось лечь и заснуть прямо здесь, в пустынном мраморном холле. Кабинет директора был так же непомерно велик и душен. – Вячеслав, вы ознакомились с проектом? Захар попытался поймать директорский взгляд, но Вячеслав смотрел сквозь Захара, точно был в глубокой медитации. Повисло долгое молчание. – Я так понял, от проекта вы отказываетесь? – не выдержал Захар. Вячеслав нехотя оторвался от занимательного внутреннего мира, моргнул. – Что вы сказали? Как отказываемся? – директор пошёл бурыми пятнами. – Не смейте нам угрожать! Мы – лучшие из лучших! Нас месяцами отбирали, ждали! Обойдёмся и без вашей конторы! Как бы не так! Захар с трудом сдержал улыбку. – Считайте, я не расслышал последнюю фразу. Показывайте ваших «лучших из лучших». *** Лучшие из лучших понуро бродили по коридору, помахивая в воздухе теннисными ракетками. Захар уселся на подоконник с чашкой кофе в руках, с удовольствием сделал глоток. Мимо прошёл парень – голова опущена, подбородок утыкается в грудь. Отличный кандидат на роль Пьеро в детском спектакле. В соседнем кабинете кто-то тихо, но уверенно твердил: «Мне плевать, что хочет заказчик». Ему возмущённо возражали, но упрямец продолжал бубнить: «А мне плевать…» Угораздило же получить распределение к программистам. Здесь нимб гениальности сияет над каждым. Как же! Люди тонкой душевной организации, творческие личности, инженеры человеческих возможностей! Захар поморщился, с сожалением глянул в опустевшую чашку… – День добрый! Захар Буров, куратор проекта! Программисты подпрыгнули в креслах, удивлённо оглянулись. Захар быстрым взглядом окинул комнату – удобная мебель, огромные мониторы, кулер, кофеварка, в углу болтается гамак. Неплохо устроились! С места сорвался парень с голым торсом – Захар отступил, занял более устойчивую позицию. Однако бить его никто не собирался. По крайней мере, пока. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=30798849&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.