Скелет за шкафом

Скелет за шкафом Юлия Кузнецова В МГУ похищена важная рукопись – результат многолетних научных изысканий. Абитуриентке Гаянэ, по прозвищу Гайка, ничего не остается, как согласиться расследовать это странное происшествие. Подозреваемых трое. Все три девушки – пятикурсницы, у каждой из которой есть очень веская причина пойти на такой рискованный шаг. Но кто же все-таки совершил кражу? Умная и решительная Анжела? Нуждающаяся в деньгах Варя? Или увлекающаяся культурой эмо Рита? Гайка идет по следу, но сможет ли она разобраться в хитросплетениях университетской жизни и найти украденное? Юлия Кузнецова Скелет в шкафу Вступление – Врешь! – с вытаращенными глазами воскликнул Рыжий и чуть не выронил карты. – Мамой клянусь, – захихикал дед. Он потер небритый подбородок и продолжил: – Ирка поклялась. Трет, мол, свеклу в кастрюлю. Башкой туда – нырк! Поелозит. И готово. Так и красится. А ты, Рыжий, отбивай-ка! Дед кинул на стол «валета». – Да как ты... – пробормотал Рыжий и, оторвав взгляд от своего «веера», заорал, – ты ко мне подглядел! Дед расхохотался на всю охранницкую и закашлялся. – А про Ирку все-таки наврал? – сердито спросил Рыжий, – не красится она свеклой?! – Не ори, – сквозь смех и кашель выговорил дед, – старшего разбудишь. Продул – так продул! Рыжий раздраженно швырнул на стол свой «веер» и похлопал себя по карманам в поисках сигарет. – Если бы я честно продул, – проворчал он, закуривая, – ты чего со мной так, дед, а? – А чего ты такой рыжий, а? Дед снова начал смеяться и опять закашлялся. Он кашлял и кашлял не переставая. – Кончай ржать надо мною! – разозлился Рыжий. Но дед не смеялся. Он кашлял, выпучив глаза, и показывал пальцем куда-то за спину Рыжего. Рыжий обернулся. Сигарета выпала у него изо рта. За окном на земле горел стул. Откуда он взялся?! Хрипя, дед показал пальцем наверх. – Упал? – не поверил Рыжий и выругался – упавшая сигарета прожгла штанину. Он сбросил ее, затоптал. – Буди старшего! – прохрипел дед, – наверху горит! Рыжий вскочил и помчался в крошечную каморку, где спал старший охранник первого гуманитарного корпуса МГУ. По дороге Рыжий все повторял: «Ну дела... Пожар... Ну ваще...» В каморке беззвучно мигал телевизор. Гремел храп старшего, бывшего моряка. Над койкой была растянута веревка с мокрыми носками. – Василь! – позвал Рыжий, – Василь Палыч! – Слушаю! – бодрым голосом отозвался старший. Он научился говорить бодро и продолжать спать еще на флоте. – Там пожар! – А кто у нас ответственный за пожаробезопасность? – уточнил сквозь сон старший. – Так... вы, – промямлил Рыжий. – А? Что?! – наконец проснулся старший, и Рыжий вдруг испугался: может, им с дедом привиделось? Все-таки сегодня Иркин день рождения долго отмечали. Ирка еще со стола убирает, кстати. Надо выгнать. Он приник к мутному окошку и вдруг увидел в свете горящего стула три убегающие тени. Ирка-гардеробщица? Нет, она толстая. – Вон они! – закричал Рыжий, – поджигатели! Старший вскочил и запутался в веревке с мокрыми носками. Он взревел, нащупал у подушки дубинку и босиком выбежал в коридор. – Кто запер дверь на улицу? – послышался его крик. – Мы и заперли! – Так какие же они, елки, поджигатели? Ты, Рыжий, кончай галлюцинировать! Звони «01»! Я наверх! Рыжий взял трубку телефона и нажал две кнопки. Пока ждал дежурную, качал головой. Он точно видел, что эти тени отделились от корпуса. Две девчонки и один парень. Поджигатели. Глава 1, в которой я убеждаюсь, что жизнь – отвратительная штука Лифт остановился. Я выскочила на площадку и принялась шарить по карманам «кенгурушки». Моя рука несколько раз нащупывала ключи, но я этого не замечала. Жизнь прекрасна! Я счастлива. На уроке информатики мне удалось зайти на любимый сайт «Создай комикс». На своей страничке я прочла долгожданную весть: меня собираются простить. В июне я вернулась с родителями из Америки, где прожила полгода, учась в школе при посольстве, и представила своим друзьям-комиксистам новые работы. Сколько упреков я услышала в свой адрес! «Попала под влияние бездушных американских картинок», «создала жалкое подражание уродливым героям американских комиксов», «отступила от канонов», даже «предала мангу»! Я пыталась объяснить, что это не предательство, а всего лишь новые мотивы в моем творчестве, я по-прежнему рисую «мангу», просто немного по-другому, но меня никто не понял. Наконец-то сегодня мне назначил встречу один из супермастеров. Кажется, ему понравились мои работы, и он сможет убедить моих коллег-«мангак», что я не предатель. Ребята-художники тоже должны прийти на встречу, послушать супермастера. Я глянула на часы. Без четверти четыре. Встреча назначена на шесть. Собираемся в беседке в Нескучном саду, наша компания давно застолбила ее для встреч «в реале». Все, что от меня требуется, это прогулять дурацкое занятие по фонетике. Хорошо, что никого нет дома и никто не проследит, что я одеваюсь и крашусь совсем не так, как если бы я ехала к преподавателю. Наконец я нашла ключ. Вставила его в замок. О нет! Дома кто-то есть. Хоть бы это была мама! Она так увлечена написанием докторской диссертации, что вряд ли заметит, даже если я пойду на занятие голой. – Привет, милая! – весело сказал папа, распахивая дверь. – О, – только и выговорила я, – ты... ты ненадолго домой? – Надолго! Специально отпросился, чтобы отвезти дочурку в МГУ на занятие по фонетике. У меня подкосились ноги. Папа подхватил меня. – Это от усталости, – с тревогой сказал он, – вас перегружают в школе. Иди скорее поешь, мама оставила нам обед. – Что она приготовила? Как обычно, жареный пластилин? Папа засмеялся: – Быстренько обедай, и поехали. То, что приготовила мама на этот раз, смахивало на вареный картон. Но я ее не виню: докторская полностью захватила ее. Да я бы сжевала и печеный ластик, пока размышляла, как мне начать разговор с папой. Может, так: «Извини, но...» Или так: «Прости, пап, я...» А может, просто резко заявить: «Я не хочу...» – Гаечка, скоро? – ласково спросил папа, появившись в кухне. Я чуть не подавилась. – Пап, ну ты вообще! – Как я выгляжу? – Хм... если бы не седина, на двадцать лет! А зачем ты надел джинсы и эту студенческую рубашку? – Потому что хочу выглядеть студентом, – подмигнул мне папа, – и хочу вспомнить студенческие времена. Какое это было счастливое время! Я поникла. – Что случилось? Невкусно? – Да нет, нормально. Пап, я давно тебе хочу сказать... Я... Папа посмотрел на меня, поправляя воротник рубашки. – Я сегодня не поеду к Анне Семеновне! – выпалила я, – я встречаюсь с друзьями в Нескучном. Папа замер и нахмурился: – Что еще за новости? – Это старости, а не новости. Пап, я не хочу поступать в университет. Я не хочу учиться на переводчика. Папа сел на табурет рядом со мной: – Послушай, Гаянэ. Когда я пытался перевести тебя в гимназию, а ты сказала, что не хочешь, потому что тебе нравится учительница по рисованию, я молчал. Когда в Америке я записал тебя на курсы английского языка, а ты просидела полгода на скамейке в Центральном парке, рисуя Супермена и кота Марфилда... – Гарфилда! – Гарфилда. Так вот, я молчал. Но моему терпению пришел конец. Ты выросла. Девятый класс! Скоро поступать! Забудь ты о своих игрушках. Пора заняться делом! – Комиксы – не игрушки! – обиделась я и выбежала из кухни, чуть не опрокинув на пол кастрюлю супа. В комнате я упала на кровать и схватила мобильник. «Так и знала, так и знала!» – бормотала я, печатая своим друзьям-комиксистам эсэмэски о том, что я не смогу прийти в Нескучный. Вместо этого я буду напрягать подбородок и растягивать губы, учась настоящему английскому произношению у бывшей учительницы моего папы, Анны Семеновны Розенталь-Шпигель. Бе-е! Я подскочила к мольберту, схватила цветные карандаши. Раз! Два! Вжик! Принцесса Мононоке или СанСан – героиня мультфильма Х. Миядзаки «Принцесса Мононоке», помогающая древним духам и зверям бороться с людьми, вырубающими лес. «Мононоке» переводится как «мстительный дух».} готова. Она прекрасна в своей короткой синей юбке, с накидкой из волчьей шерсти, сжимающая кинжал и сурово взирающая на моего папу. «Сан! – взмолилась я, – умоляю! Оседлай одного из гигантских волков и приезжай меня спасти! Избавь от транскрипций, интонационных контуров и глубокого звука «О»!» – За что ты так ее ненавидишь? – спросил папа, снова появившись в дверях. – Кого? – Анну Семеновну. – Мне на нее плевать. Я ненавижу английский. Не хочу быть переводчиком, – ответила я, снимая листок с мольберта и перекладывая на планшет, чтобы показать его друзьям в сети. – А кем ты хочешь быть? – спросил папа, наблюдая за моими действиями, – комиксистом? Или, как вы говорите, мангакой? – Почему обязательно мангакой? – пожала я плечами, – я просто хочу рисовать. Я этим живу. Я залюбовалась Сан. Некоторые мои друзья говорят, что удачный рисунок можно создать только в состоянии пылкой ненависти или страстной любви. Похоже, они правы! – Ты этим живешь, – повторил папа, – а ты сможешь этим себя кормить? Я нахмурилась. – Сможешь достаточно зарабатывать? – продолжал атаку папа, – мы с мамой не сможем вечно обеспечивать тебя. – Я найду работу. – Где? Мы не в Америке. У нас не принято зарабатывать на жизнь комиксами. – Я буду первой. – А если не выйдет? Если прогорит? Будешь побираться? У тебя должна быть нормальная профессия, Гаянэ. А чтобы ее получить, ты должна трудиться уже сейчас. – Но почему – синхронный переводчик?! – чуть не заплакала я. – Это мечта, а не профессия! Да ты только представь себе! Сделка или переговоры на высшем уровне! И все-все зависит от тебя! Потому что стороны, заключающие сделку, без тебя друг друга не поймут. Это могущество переводчика, понимаешь? В свое время я мечтал стать синхронистом. Но мои родители не могли обеспечить мне подготовку. У них не было средств. Я покосилась на конверт с деньгами, приготовленный для Анны Семеновны. – А я могу подготовить тебя к поступлению в университет. Знаешь, сколько народу об этом мечтает? – Я не мечтаю, – пробормотала я. Но спорить не стала. Я и правда была не уверена, что смогу зарабатывать на жизнь рисованием. Возможно, папа и прав. – Ладно, – смягчился папа, – рисование можно оставить как хобби. Собирайся. Анна Семеновна не любила опаздывающих студентов еще в мое время. Папа вышел. Я вздохнула. Сан показалась мне еще прекраснее. Никогда в жизни я так страстно не желала рисовать. – Я такая несчастная, – пожаловалась я принцессе, – все бы отдала, лишь бы не видеть этот дурацкий университет и Анну Семеновну Розенталь-Шпигель. Не фамилия, а песня с припевом. А уроки у нее какие скучные! Англо-русский словарь и то веселее вслух читать. Там хоть картинки имеются... Глава 2, в которой мое настроение ухудшается с каждой секундой Без десяти шесть папа въехал на своем «фольке» на территорию МГУ. Мы покатили по улице Академика Хохлова, в конце которой высился первый гуманитарный корпус. Я бросила завистливый взгляд на «Кафемакс», куда мы пошли бы с моими друзьями-мангаками после прогулки по Нескучному. Они бы послушались супермастера и приняли мои рисунки, я знаю! А затем мы выпили бы по коктейлю за наши комиксы. А какие в «Кафемаксе» омлеты с сыром, м-м-м! Это вам не мамин супчик. Я с трудом оторвалась от созерцания стеклянной витрины «Кафемакса» и уставилась на первый гуманитарный. Ну, привет, страшилище тоскливо-фиолетовое. Кстати, для меня фиолетовый – цвет депрессии. Здание смотрелось еще более уныло на фоне золотистых кленов и рыжих рябиновых гроздей. – Не грусти, – утешил меня папа, паркуя машину у заднего входа в первый гуманитарный, – это у тебя от неуверенности в себе. Ты думаешь, что ты не сможешь. А ты начни работать – и все получится. Даже интересно станет. – Угу, как же. – Мне было бы интересно, – сказал папа, рассматривая студенток, пробегающих мимо с книгами под мышками. – Может, ты двинешь вместо меня? Вот твоя Шпигенталь-Розен обрадуется! – Не дерзи. Мне хорошо быть самим собой. – Жаль, что мне нельзя быть собой, – прошептала я и выскочила из «фолька». Нацепила капюшон «кенгурушки» и двинулась по тропинке в обход здания. – Ты куда? – крикнул мне вслед папа. – А ты как думаешь? – А ты не сбежишь? Я обернулась. Две молоденькие студентки, проходящие мимо папы, захихикали и уставились на его «Фольксваген». – Как я сбегу? Там же забор! – Тогда почему не зайти с заднего входа? – Он закрыт. Ты, видно, давно студентом был, ПАПА! Студентки перестали хихикать и отошли. – До встречи дома, ПАПА! Передай МАМЕ спасибо за суп, – продолжала потешаться я. – Сама передашь. Я тебя подожду в «Кафемаксе». Тамошний омлет, говорят, неплох. Я воздела руки к небу и побрела ко входу, стараясь надышаться славным осенним запахом свободы. В воздухе ощущалось и что-то еще. Запах костра, вот что. Наверное, жгут кучи листьев за спортивным полем. Я прикрыла глаза и снова глубоко вдохнула. А когда открыла глаза, то подпрыгнула. Впереди шел Прозрачный. Несколько недель назад у моих комиксов появился виртуальный поклонник. Вместо имени всего одна буква – «Z». Он подверг мои рисунки, выставленные на «Создай_комикс», тщательному разбору, из которого следовало, что мои комиксы гениальны настолько, что хоть сейчас – в печать. Я вежливо поблагодарила, но особого внимания на поклонника не обратила. До тех пор, пока друзья не обозвали меня предательницей за американские мотивы. Меня осудили, кроме этого виртуального поклонника. Z по-прежнему разбирал мои комиксы и находил в них все больше и больше достоинств. Устав от перебранки с друзьями, я согласилась на встречу с Z. Мне хотелось подпитаться энергией его комплиментов, почувствовать уверенность в том, что я делаю. Встречу назначили у МГУ, в котором учился мой поклонник. Я уточнила у Z по аське: «Ты высокий?» «Выше тебя», – уверенно заявил он. На встречу я не шла – летела. Одна из моих основных проблем с мальчишками в том, что я выше любого сверстника на голову. Это было мое первое свидание по Интернету. Оно же – последнее. Парень, скрывавшийся под ником Z, испугал меня до смерти. Страшно худой, будто после жуткой болезни, он подлетел ко мне у входа в гуманитарный корпус и протянул длинную костлявую руку, торчащую из рукава черного балахона, похожего на кимоно. Другой рукой он отбросил с головы капюшон. У меня перехватило дыхание при взгляде на его узкое бледное лицо с острым носом и огромными прозрачно-голубыми глазами. Ветер растрепал его светлые волосы. Тонкие губы скривило подобие улыбки. Мое сердце подпрыгнуло. Мне показалось, что сейчас он приблизится и поглотит меня своими глазами-озерами. Он действительно оказался высоким. Высоким вороньим пугалом. – Я вижу твою судьбу, – прошептал он и дотронулся до моего лба. Страх пронзил меня от макушки до пяток. Я бросилась бежать. – Скоро тебе потребуется моя помощь! – донесся до меня его глухой подвывающий голос. Я не видела Прозрачного несколько месяцев. Во всех социальных сетях сразу занесла в черный список. И вот – пожалуйста. Ветер несет мне его навстречу. У меня закололо в ладонях от ужаса. Я быстро осмотрелась. Спрятаться негде – деревья слишком редкие, а за ними – действительно забор. За корпусом меня ждет папа. Что ж, выхода нет. У меня есть одно странное умение, самое время его использовать. Я поспешила к бассейну, установленному перед корпусом. Он был пуст, воду уже слили. Осталась только грязная лужица. Сколько тут глубины, метра два с половиной? Я спрыгнула. Грязь полетела во все стороны. Жалко кеды и джинсы. Но умение проверено – все действует. Я научилась этому в Америке у одного уличного танцора, выплясывающего на дорожке Центрального парка. Он показал мне, как прыгать с высоты и не отбить пяток. Мой личный рекорд – три с половиной метра. Хотя танцор утверждал, что можно прыгать и с пяти. Главное – правильно сгруппироваться. Большой высоты все-таки побаиваюсь. Зато сейчас я спрыгнула очень удачно. В бассейне пережду, пока пройдет Прозрачный. Правда, я опоздаю на занятия, но лучше выслушать выговор Анны Семеновны, чем очередное прорицание (или проклятие?) Прозрачного. Наконец, по моим прикидкам, это пугало должно было пройти. Я взялась за лестницу и вдруг, к своему ужасу, обнаружила, что она сломана! Перекладины треснули и отошли от основной части. Ох! Что мне делать?! Прыгать-то я умею, а вот вылезать... Придется звонить папе и терпеть позорный подъем с папиной помощью. Если рядом опять окажутся какие-нибудь студентки – засмеют. Я достала мобильный. Связь не работала. – Помочь? – послышался тихий голос сверху. Я подняла глаза. На краю бассейна лежал Прозрачный и протягивал мне худую руку. Я нервно хихикнула: – Ты? Да ты такой легкий. Я тебя утяну вниз. Его рука не дрогнула. Я вздохнула и подпрыгнула. Ухватилась за его руку. Ледяная, как лестница, по которой я собиралась взобраться. Странно, но он вытянул меня одним махом. Ничего себе силач. Я встала, попыталась отряхнуть джинсы. Бесполезно. Он тоже поднялся, легко, как бумажный человечек-оригами. Стараясь не смотреть в его прозрачные глаза-озера, я открыла рот, чтобы поблагодарить. – Бойся двуличных людей, – перебил он меня, снова прикоснувшись к моему лбу. – Псих! – вырвалось у меня вместо благодарности. Я развернулась и помчалась к корпусу. Это все из-за папы! Если бы он не настаивал на подготовительных занятиях по фонетике, я никогда бы больше не встретила это чудовище. А знал бы папа, какое унижение ждет меня в корпусе. Папе никогда не приходилось иметь дело с рыжим охранником. Я всегда попадаю в его смену. Вместо того чтобы просто спросить, куда я иду, и записать данные моего паспорта, этот молодчик всегда издевается надо мной. – Ты еще не студентка? Абитуриентка? А почему? Вроде немаленькая уже. Какой у тебя рост? Метра два небось? Я его ненавижу. Но что я могу ему ответить?! К тому же вдруг он не пустит меня на занятия, если я скажу что-то в ответ. В расстроенных чувствах я вошла в гардеробную и закашлялась от густого запаха хлорки. – По грязи бегала? – сердито окликнула меня гардеробщица со странным свекольным цветом волос, елозившая щеткой под лавкой, – натоптала-то, ужас! Я только что пол вымыла! Она не больно стукнула меня грязной половой тряпкой по новеньким серебристым кедам. Красавица-блондинка в красном кожаном плаще, причесывающаяся возле зеркала, глянула на меня и хмыкнула. Я сжала в кулаках шнурки «кенгурушки» и поспешила к лестнице, где на верху, на площадке, стоял стол рыжего охранника. У лестницы я поскользнулась на только что вымытом полу и чуть не упала. – В облаках витаешь? – крикнула мне гардеробщица вслед, – смотри под ноги! Студентка! Вместо того чтобы смотреть под ноги, я зажмурилась и потопала наверх, в ожидании новых насмешек от Рыжего. Но он молчал. Опираясь на перила, я добралась до его стола и открыла глаза. К моему удивлению, Рыжий сидел не один. Рядом с ним устроилась женщина в милицейской форме. Ее глаза были подведены стрелками, а волосы на голове закручены в строгий пучок. – Вы уверены, что не разглядели этих людей? – спросила она. – Дамочка, я вам восемь раз сказал – нет! – сердито ответил Рыжий. – Вы поосторожнее, – предупредила она, – между прочим, охрану тоже можно привлечь за халатность. – Меня? – возмутился Рыжий, – за халатность?! Я вам преступников описал, а вы меня привлечь хотите? – Вы проявляете неуважение к представителям закона, – угрожающе сказала женщина, – отвечайте на мои вопросы. Больше от вас ничего не требуется! И преступниками этих людей называть не надо. – Потому что вы их еще не поймали? – Потому что они просто могли мимо идти! «Так тебе и надо, – мстительно подумала я про Рыжего, – это тебя судьба за все гадости наказала, которые ты говорил». Мой страх испарился. Я незаметно сунула паспорт обратно в сумку и двинулась к лифту. – А вы кто? – строго окликнула меня милиционерша, – студентка? – Студентка! – с вызовом подтвердила я, – вон, гардеробщица меня знает! – Погоди-ка, – начал Рыжий, – какая же ты сту... – Вот вы затычка в каждой бочке! – раздраженно сказала милиционерша, – отвечайте на мои вопросы. Больше от вас ничего не требуется. Выйдя из лифта, я почувствовала запах чего-то сгоревшего. Свернула в коридор и столкнулась с заведующей кафедрой перевода Лилией Леонтьевной. К запаху гари примешался густой конфетный запах духов, исходивший от кружевного платка, которым Лилия Леонтьевна зажимала нос. Несмотря на нежное имя, эта высокая блондинка в очках-стрекозах, затянутая в леопардовый тренч, слыла самым строгим и придирчивым экзаменатором. Мне поступать в МГУ через два года, но я уже молюсь своим нарисованным богиням из комиксов, чтобы ее не принесло на мой экзамен. Я быстро поздоровалась, намереваясь проскочить мимо. – Вот она! – неожиданно взвизгнула Лилия, ткнув в меня длинным пальцем с ярко-накрашенным алым ногтем. «Она что, знает меня, несчастную абитуриентку?» – удивилась я. – Да, да, – скрипучим голосом подтвердила Анна Семеновна Розенталь-Шпигель, выплыв из темного коридора. Анна Семеновна, похожая на старенькую божью коровку, подплыла к Лилии и убрала ее палец от моего носа. Она погладила Лилию по руке, словно успокаивая. – Она, она, – пробормотала Анна Семеновна. Лилия вырвала у нее руку и схватила меня за подбородок. – Я гарантирую поступление на мой факультет, – прошептала она мне, – без экзаменов! Но найди мне ее! – Мы найдем ее, – проскрипела Розенталь-Шпигель, снова убирая руку Лилии от меня, – мы обещаем. Гаянэ, дорогая, идите в конец коридора, в ту аудиторию, которую обычно занимают наши коллеги из Кореи. Подождите меня в ней. – А кафедра? – растерянно спросила я. – А кафедру обокрали! – завизжала Лилия и схватилась за голову. Я испуганно отскочила и помчалась в конец коридора. В голове роились вопросы. Кого мне надо найти? Почему я поступлю без экзаменов? Кто-то обокрал кафедру? И поджег, судя по запаху. А еще мне никак не удавалось отвязаться от мысли: как Розенталь-Шпигель читает лекции таким жутким скрипучим голосом? Глава 3, в которой занятия по фонетике вдруг становятся потрясающе увлекательными Я долго разглядывала надписи иероглифами, оставленные корейцами на доске, а потом не выдержала, взяла мел и нарисовала Пукку в купальнике. А когда я собиралась изобразить ее возлюбленного Гару, вошла Анна Семеновна с двумя пластиковыми стаканчиками, над которыми клубился пар. – Будьте любезны, коллега, прикройте дверь и откройте окно, – попросила она, – хочется свежего воздуха. Она осторожно поставила один стаканчик на парту, а другой – на преподавательское место. – Садитесь, коллега. Чай – вам. Я сбросила рюкзак и уселась, переваривая новую загадочную информацию. Университетский преподаватель принес чай абитуриентке?! Ну и ну... Да они только и горазды, что гонять нас за напитками к автомату. С какой стати мне оказан почет? Не связан ли он с просьбой Лилии найти таинственную «ее»? – Спасибо, – поблагодарила я и придвинула чай к себе, – а что, Анна Семеновна, мы все время теперь будем заниматься в этой аудитории? – Для дифтонгов, которыми я собиралась сегодня заняться с вами, коллега, это место подходит идеально, – сказала Анна Семеновна, размешивая в стаканчике с чаем сахар, – и доска хорошая, и мел у нас... Она оглянулась на доску и на секунду задержала взгляд на моей Пукке. – И мел у нас есть. Но боюсь, наши занятия придется временно перенести в другое место. У нас, в некотором роде, сложности на кафедре. Я слушала ее вполуха, пытаясь потопить в чае ложкой дольку лимона. Противная долька все всплывала и всплывала, только усиливая мое раздражение. Ненавижу эвфемизмы[1 - Эвфемизм – замена грубых или резких слов и выражений более мягкими.], которыми ученые пересыпают свою речь. «Воздухом дышать не особенно приятно». «В некотором роде сложности у них». В некотором роде сложности?! А по-моему, кого-то обокрали! И подожгли! – Я имею в виду не пожар, – проскрипела Анна Семеновна, словно услышав мои мысли. Она отхлебнула чай и вдруг заговорила низким бархатным голосом: – В эту ночь из кафедрального сейфа украдена рукопись. – Ваша? – Лилии. Лилия Леонтьевна писала ее несколько лет. В этой рукописи собран материал о новейших методах преподавания теории перевода. Многие издательства будут готовы заплатить крупную сумму, чтобы получить эту рукопись. – А зачем сожгли помещение? Чтобы замести следы? Анна Семеновна вытащила ложечку из стакана, уложила ее на салфетку и снова оглянулась на Пукку, нарисованную на доске. – Ваш папа говорил мне, что вы увлекаетесь комиксами. – Серьезно? – удивилась я, – в смысле, жаловался? – Еще он говорил, что прошлым летом в Звенигороде вы ловко расследовали дело о похищенном мальчике. Он вами гордится, ваш папа. «Ну, это вряд ли», – подумала я. – I want you to investigate this case[2 - Я хочу, чтобы вы расследовали это дело.], – объявила Анна Семеновна. Эти преподаватели обожают неожиданно переходить на другой язык! – Should I count the diphthongs in this phrase?[3 - Мне надо посчитать, сколько в этой фразе дифтонгов?] – неуверенно переспросила я. Анна Семеновна рассмеялась сухим смехом, похожим на скрип половиц у нас на даче. Видно, сладкий чай делал бархатистым только ее голос, но не смех. – Расследовать, – повторила она по-русски, – вам нужно узнать, кто выкрал рукопись, сжег стул заведующей кафедрой и... Впрочем, все. Этого будет достаточно. Моя рука дрогнула, и долька лимона неожиданно выскочила из стаканчика и упала на стол. – Вы серьезно? – Да. It’s important to be earnest[4 - Тут важно быть серьезным. Анна Семеновна ссылается на название пьесы английского драматурга Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным».]. Вы понимаете меня? – Понимаю. Я ничего не понимала. – Наверное, вам интересно будет узнать, что у нас имеются подозреваемые, но пока никаких мер мы не можем применить к виновному или виновным. – А почему? – Потому что у нас не один подозреваемый. Вернее, не одна. А целых три. Все три – наши студентки-пятикурсницы. Нужно выяснить, кто из них виновен. – Как я, абитуриентка, могу это сделать? – удивилась я. – Я направлю вас к ним на занятия. Скажу, что в качестве практики они должны будут преподавать фонетику и перевод абитуриентке. Она покосилась на мои новые серебристые кедики и добавила: – Под видом ученицы подошлю к ним Шерлока Холмса в кедах. Снова скрипучий смех. Я достала носовой платок, завернула в него несчастную лимонную дольку, отпила чай и сказала: – Значит, мне нужно понять, кто из них – вор и поджигатель? – И найти рукопись. Лилия Леонтьевна больше всего переживает о своем труде. Она должна представить его в издательство до конца октября. Они уже заключили договор. – Когда я могу начать расследование? – Прямо сейчас. Я назову вам фамилии, скажу, как с ними можно связаться, а потом... – А потом я хотела бы осмотреть место преступления, – перебила я ее, – Василий Ливанов в роли Шерлока Холмса всегда так делал. – Нет. В нашем случае это не потребуется. – Почему?! – Полиция пока не пускает туда. – А вы не можете меня туда провести? – Не хотелось бы иметь проблем с полицией. – Тогда хоть скажите, что сгорело? – Стул Лилии Леонтьевны. – Надо мне все-таки осмотреть самой. Вдруг я найду какие-то улики? – Я уже все осмотрела сама. Поверьте моему пятидесятилетнему опыту экзаменатора, ежегодно проверяющего тысячи письменных работ, осмотрела я все очень внимательно. Нашла только это. Она раскрыла ридикюль и вынула зажигалку. – Надо проверить отпечатки пальцев! – воскликнула я. – Я уже проверила. Вы встретили внизу даму из местного отделения полиции? Она просветила мне эту зажигалку прибором. Она чиста. Преступница, вероятно, была в перчатках. Я нашла зажигалку на кафедральном столе, за которым проводятся заседания. – И что, полицейские позволили вам оставить у себя улику? – Ну, скажем, я обещала им занести ее позже. «Значит, вы на самом деле не слишком боитесь проблем с полицией», – подумала я. – Но я думаю, что они уже обо всем забыли. Их не слишком интересует это дело, поверьте. С их точки зрения, ничего особенного не пропало. А для нас – это дело огромной важности. Поэтому я и прошу вас заняться расследованием. – У вас есть идеи, кому может принадлежать зажигалка? – Одна из подозреваемых курит, – сказала Анна Семеновна, передавая мне зажигалку, – и стиль... Такая зажигалка в ее стиле. На черном блестящем боку зажигалки был изображен женский профиль, под ним – красная роза. Я осторожно сунула улику в карманчик рюкзака. – Однако если зажигалка и принадлежит нашей подозреваемой, – продолжила Анна Семеновна, – то не кажется ли вам подозрительным, простите за каламбур, что ее забыли на таком видном месте? – Это логично. – Все тексты для упражнений фонетикой я беру из детективов «Агаты Кристи», – гордо сказала Анна Семеновна. – Это замечательно. Но мне все-таки нужно заглянуть на кафедру. Я хочу осмотреть сейф. Я должна знать, как его взломали. – А он был не взломан, а вскрыт с помощью кода, – вздохнула Анна Семеновна, – этот факт и указал нам на первую подозреваемую. Анжела Михайловская. Лучшая ученица Лилии Леонтьевны. Ее правая рука и будущая лаборантка кафедры. Единственная из студенток, кому был известен код. – Почему именно студентки? – проворчала я, записывая данные в тетрадь, – а не преподаватели? – Кроме Анжелы, код известен только мне и Лилии Леонтьевне. – А у вас есть алиби? – строго спросила я. – Что-то вы осмелели, коллега, – улыбнулась Анна Семеновна. – Разумеется. Я теперь не абитуриентка, а Шерлок Холмс в кедах. – Поняла, мисс Холмс. У нас с Лилией Леонтьевной есть алиби – почти всю ночь мы отмечали защиту диссертации с кафедры языкознания в кафе в главном здании МГУ. Зря вы улыбаетесь. Преподаватели – тоже люди. – Просто я радуюсь тому, что у вас есть алиби и мне не грозят шпионские занятия по фонетике с Лилией Леонтьевной, – сказала я, потирая нос, в который мне совсем недавно ткнули наманикюренным ногтем, – а какие могут быть мотивы у Анжелы? – У всех трех девочек сходные мотивы. У всех был конфликт с Лилией. Начнем с Михайловской. Лилии не понравился материал для диплома Анжелы, который та собирала все лето. Возможно, Михайловская захотела отомстить Лилии, украв ее рукопись. – И спалив ее стул. – Теперь Варя Петрова. Девочка из многодетной семьи, принятая в свое время на льготных условиях. Учится отвратительно. Кажется, она вынуждена самостоятельно вести хозяйство и заботиться о младших детях. Ее фамилию Лилия Леонтьевна на прошлой неделе включила в список на отчисление. Разразился скандал. Варя ворвалась на кафедру во время выступления Лилии Леонтьевны, кричала, что ни за что на свете не уйдет из университета, не получив диплома. – А почему вы подозреваете ее? – Ключи. Она единственная студентка, у которой есть, то есть был, ключ от кафедры. Она подрабатывает уборщицей. – А не будет подозрительным для этой студентки, что вы посоветовали к ней обратиться за помощью? Ведь она плохо учится? – Сейчас ей необходимо заслужить доверие кафедры, – веско сказала Анна Семеновна, – так что она ухватится за возможность это сделать, не раздумывая. И последняя подозреваемая... «И последняя подозреваемая – Рита Гвоздь, – прочла я в своем блокноте, спускаясь на лифте на первый этаж, – умна, энергична. Студентка с большим нереализованным потенциалом. Страстно увлечена музыкой. Создала группу из двух человек. Мечтает попасть на «Фабрику звезд». Исповедует ценности молодежной субкультуры «эмо». Учеба в МГУ дает ей возможность жить в общежитии и заниматься музыкой (в ДК МГУ). В связи с многочисленными пропусками Риты ее фамилия тоже есть в списке на отчисление. Курит». Я порылась в карманчике рюкзака, достала карандаш и подчеркнула слово «курит» двумя чертами. Погруженная в свои размышления, я вышла из первого гуманитарного, забыв о рыжем охраннике и о вредной гардеробщице и даже о Прозрачном, наверняка шнырявшем где-то поблизости. Обошла корпус и уже направилась к папиной машине, но тут заметила, что у корпуса стоит та самая милиционерша с пучком и рассматривает какие-то доски, лежащие на земле. Да это же стул! Почти сгоревший стул. Я подняла голову. Груда досок находилась как раз под окнами кафедры. Я прищурилась. В одном из окон кафедры не было стекла. Почему Анна Семеновна не сказала мне о разбитом стекле и выкинутом предмете? И все-таки, почему она не разрешила осмотреть кафедру? – Я купил тебе сэндвич в «Кафемаксе», – сообщил папа, когда я села рядом с ним в машину. – Спасибо. Я развернула бутерброд и с аппетитом впилась зубами в мягкий батон. – Видел там твоих друзей-мангак. Мне не понравилось, какими словами они обсуждали свои комиксы. «Круто», «реально»... Я был очень рад, что ты находишься на занятии с человеком высокого культурного уровня. Папа осторожно вырулил на улицу Академика Хохлова и покосился на меня. Наверное, ожидал, что я начну возмущаться. Но я спокойно ела свой сэндвич. – Ничего у них там не сгорело? – заметил папа. – Понятия не имею! Зря Прозрачный пугал меня двуличными людьми. Я и сама стала двуличной. – Выглядишь усталой, – обеспокоился папа, – утомилась на занятии? – Ну что ты, папа! Сегодня было потрясающе увлекательное занятие. – Да? – удивился и обрадовался папа, – и что же вы проходили? – М-м... Дифтонги. Да, именно дифтонги. Это потрясающе увлекательно. – Шутишь? – Ну что ты, папа. Тут важно быть серьезным. – Ты от Анны Семеновны даже словечки перенимаешь! – засмеялся папа. Улыбаясь, он повернул на Университетский проспект и слегка притормозил возле главного здания, любуясь башенками и шпилями. – Мне никогда не давались дифтонги, – смущенно признался он, – не зря говорят, что дети бывают намного умнее родителей. Папа расслабился и откинулся на спинку сиденья. Опустил окно и высунул руку навстречу ветру. – Зато я могу открыть тебе один секрет, дочка. Ты ведь любишь всякие детективные штучки. – Люблю, – с полным ртом подтвердила я. – И наверняка задавалась вопросом: как с таким скрипучим голосом Анна Семеновна читает лекции в больших аудиториях? Я разгадал этот секрет, только когда стал пятикурсником и начал писать у Анны Семеновны диплом. Я дожевала бутерброд, сунула в наружный карманчик рюкзака пакетик от сэндвича, мимоходом коснувшись блокнота и зажигалки, и ответила: – Думаю, папа, все дело в горячем сладком чае с лимоном. Я разгадала секрет чуть пораньше, прости. Это не потому что дети умнее своих родителей. А потому, что я и правда люблю всякие детективные штучки. Глава 4, в которой все словно сговариваются испортить мне настроение Ранним утром в субботу я поехала на троллейбусе к Анжеле. Утро было чистое, умытое нежным сентябрьским дождиком, лужи высыхали прямо на глазах, и прохожие были все какие-то радостные, в светлых плащах и туфлях, словно впереди их ждал не октябрь, а май. В голове у меня крутился мотив песенки «Bad Romance»[5 - Bad Romance – сингл американской певицы Леди Гага.]. И хотя я рассматривала контролершу, пухлыми пальцами сжимающую свою сумку, висевшую на груди, и улыбающуюся своему отражению, думала я о Леди Гага. Не могу сказать, что мне нравятся ее песни, но вот перфоманс у нее на высоте, и я каждый клип разглядываю как картину, столько там необычных визуальных образов. И я все думала о том, что тоже хотела бы стать профессионалом в какой-то области, научиться делать какое-то дело так, чтобы без меня обойтись не могли. Только в какой области? Рисунок? Или все-таки перевод текстов, как мечтает папа? Наконец мы доехали до улицы Строителей. Вошли два парня, один сказал: «Упс, проездной забыл», но кондукторша не обратила на него никакого внимания. Все разглядывала что-то в окне и улыбалась. Насвистывая «Bad Romance», я подошла к дому Анжелы – девятиэтажному, из темного кирпича, с аккуратным двориком и ухоженными старушками, чинно выгуливающими своих пуделей. «А если, – вдруг подумала я, – мне стать профессиональным детективом?» В прошлом году в Звенигороде мне понравилось играть в сыщиков. Благодаря своему увлечению комиксами я помогла милиции найти мальчика, похищенного преступниками. В этот раз, видно, мое умение рисовать не потребуется. Хотя я считаю, для сыщицких дел это умение полезное. Во-первых, когда рисуешь, мозги лучше работают. Во-вторых, расследование похоже на рисование. Важны детали, чтобы создать образ. Я протянула руку к домофону, набрала номер квартиры, нажала на кнопку «вызов». – Иду-иду! – Куда? – не поняла я, но домофон замолчал. Я решила, что ошиблась номером. Полезла в рюкзак, достала блокнот. Странно, номер верный. Я снова протянула руку к аппарату, но дверь вдруг распахнулась. Я придержала ее, чтобы пропустить выходящего, но никто не появился. Я заглянула в подъезд. Поморгала, чтобы глаза привыкли к темноте, и увидела в глубине подъезда невысокого лысоватого человека в огромных очках. Он почесал кончик носа и спросил: – Вы – Шаганэ? – Гаянэ. – Ох, простите, – испугался он, – а я все утро тренировался, запоминал ваше имя по Есенину. «Шаганэ, ты моя Шаганэ». Но в любом случае вы – та самая ученица, которую Анжеле прислала кафедра? Я кивнула. – Что ж, это честь для нас, – обрадовался человечек, – я очень рад, что на кафедре ценят преподавательские способности моей Анжелы. А я как раз спустился забрать почту. И решил встретить вас заодно. Хочу вас проводить к Анжеле. – Вы ее отец? – догадалась я и вошла. – Да, да, – закивал он, – и отец, и преподаватель. В паузах он так странно шевелил челюстями, как будто что-то жевал. – Вы тоже работаете в МГУ? – Ой, нет! Пожалуйста, не надо! – заголосил отец Анжелы, видя, что я собираюсь захлопнуть входную дверь. Я испугалась и подставила ногу. – Что случилось? – Я боюсь, когда хлопают дверьми, – шепотом сказал отец Анжелы, – двери могут, э-э, обидеться. Он захихикал, но не весело, а с каким-то отчаянием. Да, дяденька был явно со странностями. К груди он прижимал белый пакет, видимо, почту. Я потихоньку закрыла дверь и направилась к лестнице. – Не наступайте на вторую ступеньку, – страдальческим голосом прошептал отец Анжелы, – только на первую и третью! – Вторая может обидеться? – догадалась я. – Вы очень сообразительны, – похвалил меня сумасшедший отец Анжелы, – ой, нет, я нажму сам. Я захватил носовой платок. Подержите-ка! Он передал мне пакет. «Диплом Анжелы Михайловской», – прочла я на нем. Отец Анжелы обмотал палец платком и с великой осторожностью, будто к ядовитому пауку, прикоснулся к кнопке. Двери лифта захлопнулись. Он вздохнул с облегчением. – Отвечаю на ваш вопрос, Шаганэ. Нет, я не преподаю в МГУ. Я веду семинары в Институте лингвистики. Но я, так сказать, продукт вашей кафедры. Он снова засмеялся, и снова в его голосе звенело отчаяние. Лифт остановился, а отец Анжелы все продолжал смеяться. – Папа, все в порядке? – послышался голос, и я готова была поклясться, что где-то слышала его. Высокая, на голову выше меня и на две – отца, Анжела стояла на площадке, скрестив руки на груди. На ней была белая блузка и темно-синяя юбка до колен. Темные волосы собраны на макушке в тугой пучок. Улыбалась она одними губами, темные глаза продолговатой формы – оставались серьезными. Нос тонкий, острый, того и гляди – клюнет в висок. – Что-то вы долго, – произнесла Анжела, и я поняла, что мне кажется знакомым. Не голос – интонация. Спокойная, вроде бы доброжелательная. Но сразу понимаешь – на уме у человека что-то еще. Так разговаривает госпожа Эбоси[6 - Госпожа Эбоси – героиня мультфильма «Принцесса Мононоке», возглавляющая отряд людей, добывающих руду и уничтожающих лес, властная и умная.] из «Принцессы Мононоке». Не зря мне захотелось недавно изобразить Сан... Я как будто предчувствовала, что мне предстоит встреча с ее главной противницей – жестокой и властной хозяйкой рудника, госпожой Эбоси. – Почему так долго? – спросила она у отца. – Анжелочка, не сердись, мой ангел. Прости, м-мы заговорились. Ох, я не представился Шаганэ. Меня зовут Генрих Андреевич, и я... – Она не нуждается в твоем имени. У нее не будет возможности в нем нуждаться. Я растерянно посмотрела на нее. Это она так шутит? Мы вошли в квартиру. Мебель в прихожей, видно, сохранилась еще с советских времен, так же как и ковровая дорожка в коридоре, и большой белый телефон на подзеркальнике. Пахло каким-то лекарством. – Анжелочка, диплом пришел по почте, – заискивающе сказал Генрих Андреевич дочери, запирающей за нами дверь. – Нам устроить по этому поводу парад-карнавал? Еще одна холодная улыбка. Я втянула голову в плечи. – Ну зачем ты передергиваешь... Надо защитить авторские права. И гениальную идею. – Папа, у моего диплома нет гениальной идеи. Если только гениальный список используемой литературы. – А мне жаль даже список литературы, – возразил Генрих, – мне жаль любую часть твоего труда, если он будет присвоен кем-то. Вы даже не представляете, Шаганэ, насколько коварен может быть научный мир. «Представляю», – подумала я, вспомнив об украденной рукописи Лилии Леонтьевны. – Отнеси мой диплом на кухню, папа! И попей там чай. Часика два с половиной. – Да, дорогая, ой... Он что-то выронил. Опустился на колени и стал шарить руками по полу. – Вам помочь? – спросила я. – Да... Нет... Простите... стеклышко из очков вывалилось... Ах, вот оно. Простите еще раз. Просто недавно я потерял стеклышко и пришлось вставлять новое... – ПАПА! Генрих Андреевич смущенно улыбнулся мне, раскланялся и попятился к кухне. Настоящий псих. Факт, что он псих, подтверждали и ботинки разного цвета. На левой ноге – коричневый, а на правой – черный. Интересно, «госпожа Эбоси» тоже не замечает, что папаша странно выглядит? Я покосилась на ее руки, скрещенные на груди, и не решилась озвучить свои сомнения. – А вам, коллега, сюда, – бросила она и выразительно посмотрела на мои кеды. «Поразительно! Значит, их она замечает, а папашины ботинки – нет?» – возмутилась я мысленно, разуваясь. В прошлом году литераторша водила нас на экскурсию в дом-музей Толстого. Меня больше всего удивила скромность, с какой было обставлено жилище. Комната Анжелы напоминала девичью в доме-музее Толстого. Железная кровать, тонкий матрас. Старый, но крепкий письменный стол. Фиолетовые занавески, расшитые узорами, салфетки, связанные вручную. Жесткое кресло с прямой спинкой. А книг много. Ни цветов, ни яркой одежды, никаких девичьих прибамбасов, которые могли бы указать, что в комнате живет молодая студентка. И никакой электроники. Как будто время остановилось в этой комнате. – Садитесь за мой стол и доставайте учебники, – сказала Анжела и прикрыла за собой дверь. Я посмотрела на нее. В голосе «госпожи Эбоси» вдруг зазвучало настоящее спокойствие, не деланое. У нее и лицо расслабилось, перестало быть таким жестким. – Мне приходится быть с ним жесткой, – вздохнула Анжела, опускаясь в кресло рядом со мной, – иначе он совсем теряет ориентиры. – Тяжело вам, – посочувствовала я, вытаскивая учебники из рюкзака. – Ничего, – улыбнулась она, на этот раз – похоже, искренне, – я привыкла полностью руководить отцом после смерти мамы. Я для него – всё. Он счастлив, что я пошла по его стопам и тоже учусь на переводчика. Он мечтает, чтобы я переводила и преподавала. – Вы молодец, Анжела. Я, по сравнению с вами, плохая дочь. Совсем не хочу идти по стопам отца-переводчика. – А что вы хотите? – Рисовать комиксы. – Я бы никогда не пошла наперекор отцу, – покачала головой Анжела, – у него слабое сердце, и он не выдержит страданий. Совсем недавно у него был приступ. «Вот чем пахнет в квартире, – подумала я, – сердечными каплями». – Я отвезла его в больницу, – продолжила Анжела, – думала, сойду с ума от волнения. Он вроде бы оправился. Но я не хочу подвергать его новым мучениям. Даже не говорила о происшествии на нашей кафедре. Эта новость его добьет. Она расстроенно вздохнула. – Добьет? – повторила я. – Ну конечно. Вы ведь знаете, что на кафедре украли очень важную рукопись? У меня заколотилось сердце. Как ответить? Вдруг Анжела догадается, зачем я тут. – Во время пожара? – выкрутилась я. – Пожара, – фыркнула Анжела, – сгорел лишь стул заведующей. И это они называют пожаром! Да, в ту ночь украли рукопись. Так вот, если отец узнает об этом... Он будет раздавлен. Он учился на нашей кафедре, несколько лет преподавал, до сих пор поддерживает со многими профессорами теплые отношения. В общем, сами видите, нервы у него слабые, сердце тоже. Не хочу заставлять его нервничать. – А что это была за рукопись? – Честно сказать, я не в курсе подробностей, – призналась Анжела, – но я знаю, что заведующая кафедрой уже начала переговоры с издательствами, и, в общем-то, есть желающие приобрести на нее права. Моя коллега, лаборант, с которой мы работаем посменно, жаловалась одно время, что представители издательств буквально атакуют ее просьбами выслать хотя бы часть рукописи по факсу. – Так вы имеете доступ к рукописи, – сказала я как можно беспечнее, – вас-то не подозревают? На всякий случай я хихикнула и подмигнула Анжеле. – Если придут допрашивать, у меня, к сожалению, имеется алиби, – вздохнула Анжела, – но не будем о грустном. За работу! Так, дифтонги. Вы уже проходили их с Анной Семеновной? – Нет, – вяло ответила я. Я напряженно думала, как повернуть беседу вспять, но в голову ничего не лезло. Пришлось сосредоточиться на проклятущих дифтонгах. – Не огорчайтесь, – воодушевилась Анжела, – я сейчас объясню вам все тонкости. Следующие два часа оказались для меня настоящим мучением. Анжела вцепилась в меня мертвой хваткой, видимо, решив напичкать меня правилами произношения с головы до пят. А я могла думать только об одном – как спросить, что же у нее за грустное алиби такое? – Ну что ж, – разочарованно сказала Анжела к концу второго часа, – я вижу, вы действительно думаете не о карьере переводчика, а о чем-то постороннем. Но вы пытайтесь. Не сдавайтесь. Глубокое знание английского языка откроет перед вами гораздо более пространные перспективы, чем умение рисовать. – Согласна, – кивнула я и фальшиво улыбнулась. Анжела проводила меня до двери. Я села на корточки, чтобы завязать кроссовки, и неожиданно брякнула: – А по-вашему мнению, кто мог украсть эту рукопись? Анжела повернула голову в сторону. В дверях кухни стоял ее отец. Услышав мой вопрос, он прошел два шага вперед, схватился за тумбочку и свалил телефон. – Уходите, – прошипела Анжела под грохот падающего телефонного аппарата. Ледяное прикосновение ее руки вдруг обожгло мою шею. Она буквально вытолкала меня взашей и швырнула мне вслед рюкзак. Я стояла на площадке, снедаемая чувством вины. Вот дурища! Совсем забыла про несчастного психованного папу, который может упасть в обморок от страшной новости, и разозлила Анжелу. А та только начала мне доверять. И перестала быть похожей на госпожу Эбоси. Когда мы беседовали, я видела не жестокую и решительную Анжелу, а страдающую из-за отца дочь. Простит ли она меня и откроет ли душу в следующий раз? – Папа! Я же сказала, все в порядке! Перестань волноваться, пожалуйста. Ответа ее отца я не расслышала. Зато снова услышала за дверью голос Анжелы. Четкий, спокойный, хорошо поставленный голос будущей учительницы. – Ученица она посредственная. Меня беспокоит другое, папа. Мне кажется, она явилась к нам не из-за занятий. Отец опять что-то ответил, а потом и голос Анжелы стал глуше, видимо, она ушла в глубь квартиры. Зато я не могла сдвинуться с места. Так Анжела догадалась, что я засланный казачок?! Значит, я совершенно не умею притворяться... А как я расхвасталась перед Анной Семеновной, тьфу! Шерлок Холмс в кедах! А сама провалила первое же задание... Теперь Анжела точно не скажет мне правду. Ведь она подозревает, что я вру... М-да, вот уж точно – «Bad Romance». – Анжелочка! – снова послышался голос Генриха. Я приникла к двери. Может, хоть удастся что-нибудь подслушать? – А ты уверена, что Иру надо отослать обратно в деревню? – Конечно, папа! Она и на новом рабочем месте продолжает рассказывать небылицы и всех пугать! – Неудобно как-то, все-таки родственники... – Папа, прекрати! Нужно ее отослать. Я покачала головой. Узнать ничего не удалось. Все-таки как хорошо, что я не родственница Анжелы Михайловской. На автобусной остановке меня ждал очередной неприятный сюрприз. Застыв, как Безликий Бог Каонаси[7 - Безликий Бог Каонаси – божество, которое не имеет собственного лица, персонаж мультфильма Миядзаки «Унесенные призраками».], под стеклянной крышей стоял Прозрачный в черном балахоне. Я напряглась, но деваться было некуда. Сейчас подойдет автобус, который довезет меня до самого дома на Мосфильмовской. Топать до метро «Университет» и искать там другие маршрутки и автобусы из-за какого-то Прозрачного я не собираюсь. Можно притвориться, что я его не знаю. Я так и сделала. Подошла с отсутствующим видом к остановке и уставилась на расписание. Хотя расписание я и так знала. Кто-то подошел и встал за моей спиной. Я не стала оборачиваться. Мало ли кому придет в голову посмотреть в расписание? – Найди того, – послышался за спиной глухой голос Прозрачного, – кто умеет рисовать. – Что ты несешь? – разозлилась я, разворачиваясь к нему. – Я не несу. Я вижу тебя... Он протянул худую руку и прикоснулся к моему лбу. – В своих снах. Так, все! На сегодня с меня хватит психов. Я рванулась к подошедшему автобусу. Он был переполнен, но я все-таки влезла на ступеньку, уцепившись за плащ какого-то толстяка, кудрявого, как оперный певец. – Девушка, пустите, – взмолился он, – новый плащик-то! Порвете! Он был весь красный от натуги, как будто и впрямь только что спел очередную арию. – Ничего, – бодро ответила я и обхватила толстяка руками, – не беспокойтесь. Я влезу. А вас за талию возьму. Она-то у вас не новая? На самом деле мне было не смешно, а страшно. Вдруг Прозрачный последует моему примеру? Мне совсем не улыбалось ощутить на своей талии его худые цепкие руки. Но двери захлопнулись, автобус тронулся, а Прозрачный остался на остановке. Он по-прежнему рассматривал расписание так внимательно, словно там показывают клип Леди Гага. Дома меня ждал очередной кулинарный шедевр мамули – горелая зеленая фасоль и котлетки с луком. В целях экономии времени мама не трет его на терке, а лишь крупно и не слишком аккуратно режет. Я, не жуя, проглотила все это безобразие и поспешила подключиться к Интернету. Мне не терпелось забыть о бестолковом дне, сумасшедших людях и проваленном допросе первого подозреваемого. В аське, к своей радости, я обнаружила Веронику. – Салют, подружка, – написала я ей, – переходи на скайп! – Хай, хани! Прости, не могу. Место неподходящее. Я озадаченно посмотрела на экран. Какое еще «неподходящее место»? Насколько я знаю, веб-камера стоит у Ники прямо на столе. Она обожает снимать себя с разных точек. Неугасшая мечта стать актрисой. – В каком смысле – место? Где ты? И скоро ли вернешься в Москву? – Э-э, хани... мне придется задержаться в Нью-Йорке. Надо решить пару делишек. – Каких делишек? – Делишек с самыми странными людьми, которых я когда-либо видела. Я тут в одном месте... Quiet a weird place... Ладно, мне пора! Напишу потом. – Скажи сейчас! – взорвалась я. Они что, сговорились сегодня меня достать?! – Не могу. Тут весело, поверь мне. Вероника отключилась. Я яростно нажала кнопку ноутбука, словно он был в чем-то виноват. Вынужденный резко выключиться, ноутбук жалобно пискнул. «Ладно-ладно, – сказала я принцессе Мононоке, которую повесила над кроватью, – пусть все веселятся. И Анжела, и Вероника». Расстроенная, я легла спать, надеясь, что мне приснится чудесная Лапута[8 - Лапута – легендарный летающий остров из мультфильма Миядзаки «Небесный замок Лапута».], а не отец Анжелы в ботинках разного цвета или худая рука Прозрачного, торчащая из рукава балахона. Глава 5, в которой на меня совершается нападение по ошибке Утром меня разбудила мама. Подошла к кровати и постучала по голове принцессы Мононоке. – А, ты, без пяти минут доктор, – сонно сказала я маме, – я уже и забыла, как ты выглядишь... Спасибо за котлетки... – Ты знаешь, что случилось с Вероникой? – с тревогой спросила мама. – Что бы с ней ни случилось, ей там весело, – пробурчала я, все еще обиженная загадочным поведением подруги, – так она сказала вчера. – Вчера ее перевели из реанимации. – Что?! Я подскочила на кровати. – О чем ты? – Звонила ее мать. Веронику госпитализировали неделю назад в нью-йоркскую клинику в отделение для людей, страдающих анорексией. Ты же знаешь, в последнее время она мечтала заключить контракт с каким-нибудь домом моды и старалась сохранить идеальную фигуру, питаясь крайне скудно. – Какое «крайне скудно», мама?! Надоели мне ваши эвфемизмы! Она вообще ничего не ела! – Наверное, так, – торопливо согласилась мама, – как бы то ни было, ее пытались кормить через зонд. Это такая трубочка... Я содрогнулась. – Она попыталась убежать. У клиники упала в обморок и не приходила в сознание несколько часов. Ее отправили в реанимацию. Вчера ее перевели в обычную палату. – А она написала, что ей там весело, – прошептала я, потрясенная силой характера Ники. – Это все из-за нас, родителей! – вдруг воскликнула мама, – с вами, детьми, происходят неприятности, потому что нам нет до вас дела. Мы занимаемся только собой. – Что это с тобой, мам? Мама наклонилась, схватила меня за плечи и испуганно спросила: – Ты что-нибудь ела сегодня? – Э-э. Нет еще. – Почему?! – Потому что я только что проснулась. Мам, прекрати. Посмотри на меня. Какая анорексия? Показать тебе пакет печенья, припрятанный под моей кроватью? – Покажи! – обрадовалась мама, – если хочешь, я дам тебе денег, и ты спрячешь туда еще один? – Мамуль, все хорошо. Я питаюсь нормально и вполне довольна жизнью. Пиши спокойно свою докторскую. А если хочешь потратить на меня деньги, то разреши позвонить в Нью-Йорк и спросить у Вероникиной мамы, чем я могу помочь Нике. – Хорошими новостями, – грустно сказала мне мать Вероники, – ей можно помочь только хорошими новостями, которые вызовут в ней интерес к жизни. После того, как сразу два дома моды отказались заключать с ней контракт, потому что она слишком худая для них, Ника... просто не хочет... жить. Последние слова она произнесла шепотом. «Я буду писать ей отчеты о своем расследовании, – решила я, – это точно отвлечет ее от мрачных мыслей. Буду одновременно и Холмсом, и Ватсоном в кедах. Держись, подруга!» Целый день я делала уроки на понедельник, а вечером поехала к Варе, на северо-восток Москвы. Часов в пять я вышла из метро «Отрадное» и глубоко вздохнула. Меня слегка укачало в поезде, потому что всю дорогу я читала. Я развернула бумажку с адресом. Судя по всему, Варя жила в одном из унылых серых домов, вытянувшихся вдоль сквера, расстилавшегося передо мной. И справа, и слева от центральной аллеи были детские площадки, где весело бегала малышня. Кто-то прыгал на куче сухих листьев, кто-то кидался песком и дрался лопатками, кого-то с ревом волокли домой. Я побрела по центральной аллее, обходя мамаш с колясками и размышляя о той статье, что я читала в метро. Статью мне дала Анжела, велев перевести ее к следующему занятию. Речь в ней шла об «активном слушании». Насколько я поняла, если ты хочешь, чтобы собеседник доверял тебе, нужно его активно слушать, то есть его же или своими словами пытаться озвучить, что с ним происходит. Например: – Я тебя ненавижу! – Я понимаю: ты очень расстроилась, потому что нам придется расстаться на время. «А неплохой сыщицкий прием, – подумала я, – особенно для меня. Я же не имею права официально допрашивать свидетеля. Да и вопросы в лоб не приводят ни к чему хорошему». Я вздохнула, вспомнив вчерашний «допрос» Анжелы, и решила попрактиковать это «активное слушанье». Выйдя из сквера, я перешла дорогу и свернула к нужной мне многоэтажке, чей серый фундамент украшало огромное ярко-желтое «ЗАЧЕМ» в стиле граффити. За мной свернул джип серебристого цвета. Вот и нужный мне подъезд. Возле него на дереве была прикреплена коробка из-под принтера с прорезанными окошками, в которых виднелись куски батона и семечки. «Оригинальная кормушка», – подумала я, машинально отметив, что перестали шуршать колеса джипа за моей спиной. Не решаясь оглянуться, я нажала на кнопку домофона. – Открываю! – послышалось из аппаратика, и в это же время за моей спиной хлопнула дверца машины. Я дернула за ручку, нырнула в подъезд. «Бух! Бух!» – стучало у меня внутри. «Кто может меня преследовать?» – потрясенно думала я, поднимаясь на шестой этаж, на котором жила Варя. Лампочка на площадке мигала. То темно, то светло, то снова темно. Я закашлялась – на площадке было здорово накурено. Массивная дверь, отделяющая квартирный отсек от остальной части площадки, была приоткрыта, но за ней – темнота. Я осторожно приблизилась. – Эй... Варя? Тишина. Только слышится издалека классическая музыка. И уставший женский голос: «Да сделайте потише!» Я приоткрыла дверь и шагнула в темноту. Вытянула руки. Шаг вперед, еще шаг. Вдруг на меня набросились. Кто-то обхватил меня сзади и повис так, что мне пришлось опуститься на колени. На глаза набросили какую-то тряпку. Я чуть не задохнулась от ужаса, когда меня боком опустили на холодный кафельный пол. – Только попробуй пикни, – услышала я шепот. Мне показалось, что голос детский. Что происходит? – Если ты пришла, чтобы опять испугать Сеню, то имей в виду... – Тамара! Ира! Сколько раз можно просить, сделайте музыку поти... О боже! Что это такое?! Вы что, с ума сошли? Меня рывком подняли на ноги, сдернули повязку. В дверном проеме стояла полная женщина в фартуке поверх байкового халата. Выражение лица – усталое, брови сердито сдвинуты. В руках – половая тряпка. Рядом со мной – две девчонки, одна лет восьми-девяти, другая – лет двенадцати. Все трое были похожи – плотно сбитые, со светлыми вьющимися волосами (у женщины – собранные под ободок), с крепкими руками и полными ногами. Все трое сердито взирали друг на друга, пока старшая девчонка не посмотрела на меня и не пробормотала: – Ой. Это не та! – С ума сошли! – повторила гневно женщина, – марш к Сеньке, обе! Сделайте ему музыку потише. – Я к Варе, – сказала я женщине. – Это я, – сказала она, – ты в порядке? Сестры совсем распоясались. Я уставилась на нее. Все, я могу возвращаться домой и смело вычеркивать Варю из списка подозреваемых. Не могла эта тетенька поджечь стул завкафедрой. Она похожа на булочницу Асону, приютившую ведьму Кики и всегда готовую прийти на помощь. Полная, веселая, добрая. Ну, может, не слишком веселая... – Мы не знали, что это не ТА! – пробурчала старшая девочка. – Ты сегодня сделаешь музыку ПОТИШЕ? – гаркнула Варя и шлепнула сестру тряпкой. «И не слишком добрая, – подумала я, – надо все-таки провести допрос». – Испугалась? – это она уже мне сказала. – Д-да так... А кого они хотели поймать? – Понятия не имею. У них сейчас период дурацкий. Играют в разбойников. А мне вот извиняться приходится. Прости, пожалуйста. Проходи на кухню. Ты от Анны Семеновны? – Да... Она попросила меня, то есть вас, позаниматься со мной, – проговорила я, разуваясь. – Кого – вас? – Вас, Варя. Это я вежливо. – Ой, брось! – отмахнулась тряпкой Варя, – не надо вежливо. Давай на «ты». Чем заниматься? Я прошла на крошечную кухоньку и огляделась. Газовая плита еще советской марки. Табуретки с ножками, прикрученными проволокой. Дешевые тарелки и чашки – я такие видела в сельском магазине у нас на даче. Никогда не думала, что кто-то может купить себе тарелку, украшенную грибом-поганкой. Оказывается, есть такие люди. На столе – заштопанная клеенка, на полу – заклеенный линолеум. В общем, как пишут в книгах, чисто, но бедно. И как они тут умещаются с тремя детьми? – Фонетикой. И переводом. – Да?! А где я время возьму? Варя швырнула тряпку под раковину и включила конфорку под чайником. – Кофе будешь? Вылитая Асона. Тоже предложила Кики кофе на первой встрече. – Лучше чай. То есть ты не будешь со мной заниматься? – Придется, – вздохнула Варя, – мне лучше с ними не спорить, выгонят еще. Она насыпала себе кофе, в другую чашку кинула пакетик чая, залила обе кипятком. – Ничего, что мы на кухне? Наверное, родители скоро придут, – сказала я, усаживаясь у окошка. На подоконнике в баночке сидела луковица, она протягивала зеленые стрелки вверх, а белые тонкие корни – вниз, к воде. Из окна виднелась Останкинская башня. – У нас их нет, – ответила Варя, открывая дверцу холодильника и исчезая за ней. – Как – нет? – Папа умер. Мама уехала в Польшу. Ухаживает там за больными старушками и не собирается возвращаться. Денег не присылает. Варя выложила на стол упаковку сливок, колбасу, сыр, а еще достала кастрюлю и поставила ее возле раковины. – А кто следит за твоими сестрами? – Я. Не только за сестрами, но и за братом. «Сеня», – вспомнила я, и меня передернуло от воспоминания, какой ужас мне пришлось вытерпеть десять минут назад, во время «игры в разбойников». Варя добавила в свой кофе сливки и принялась готовить бутерброды. – Твой брат работает? – Да. Дома. Комиксы рисует. – Комиксы?! А можно мне глянуть? Варя оторвалась от бутербродов и внимательно посмотрела на меня. – Так тебя Анна Семеновна прислала? Или кто-то еще? – Анна Семеновна... Просто я сама комиксы рисую. У меня целая галерея рисунков на sozdaikomiks.ru. Ник – Соль. А у твоего брата какой? – Понятия не имею. – Хоть рисунки покажи... – Подумаю. Займемся фонетикой? Или переводом? Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/uliya-kuznecova/skelet-za-shkafom/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Эвфемизм – замена грубых или резких слов и выражений более мягкими. 2 Я хочу, чтобы вы расследовали это дело. 3 Мне надо посчитать, сколько в этой фразе дифтонгов? 4 Тут важно быть серьезным. Анна Семеновна ссылается на название пьесы английского драматурга Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным». 5 Bad Romance – сингл американской певицы Леди Гага. 6 Госпожа Эбоси – героиня мультфильма «Принцесса Мононоке», возглавляющая отряд людей, добывающих руду и уничтожающих лес, властная и умная. 7 Безликий Бог Каонаси – божество, которое не имеет собственного лица, персонаж мультфильма Миядзаки «Унесенные призраками». 8 Лапута – легендарный летающий остров из мультфильма Миядзаки «Небесный замок Лапута».