Песни созвездия Гончих Псов

Песни созвездия Гончих Псов Иван Иванович Охлобыстин Миры Охлобыстина Сатирическая проза Ивана Охлобыстина повествует о трагикомических приключениях, казалось бы, обычных героев в простых провинциальных городках. Но проницательный писатель знает: в жизни вообще нет ничего обычного! Смех и слезы, настоящие человеческие драмы и абсурдистские повороты судеб удерживают наше внимание от первой до последней строки этой фантасмагорической книги. Она и динамит, и фейрверк. Книга как номер сумасшедшего клоуна, который в прошлом был писателем-гуманистом… или физиком-ядерщиком. В лучших традициях Габриэля Гарсиа Маркеса – и в то же время очень по-русски. Иван Охлобыстин Песни созвездия Гончих Псов (сборник) Издательство выражает благодарность Ирине Горюновой за помощь в приобретении прав на книгу © Текст. Иван Охлобыстин, 2019 © Оформление ООО «Издательство АСТ» © Фото, Андрей Федченко Нулевой километр «Употребление в пищевых целях опасно для жизни».     (Надпись на этикетке туалетной воды «DIOR HOMME») Утро, стыдливое, но целеустремленное, как судебный пристав, вырвалось из-за бескрайнего сибирского горизонта, пронзило прохладными лучами вековые чащобы, сверкнуло радугой на влажных от росы обрывках колючей проволоки, свисающих с покосившихся столбиков забора, некогда надежно ограждавшего территорию леспромхоза от губительных прелестей развитого капитализма. Встрепенулись жилистые усть-куломские петухи, сладострастно зевнули складские сторожевые псы, бытийно хрякнул в сарае боров Индустрий. Вслед за ними проснулся и весь Усть-Куломск. Ровно в 9.00 вздрогнул на столбе у колодца громкоговоритель хриплым голосом зарубежной исполнительницы музыки соул. На пороге второго от пруда дома появился начальник планового отдела леспромхоза – Валериан Павлович Рюриков. Он близоруко всмотрелся в стайку галдящих у крыльца воробьев и сказал: «Писю вам, гули, а не хлебушка». Выразив таким образом свое отношение к дикой неорганизованной природе, Валериан Павлович направился в сторону поселкового клуба. У колодца на перекрестке к нему присоединился бригадир дорожников Прокопенчук. – Здоровеньки булы, Валериан Павлович! – поприветствовал он начальника планового отдела. – Гуд монинг, Прокопенчук, – ответил тот и поинтересовался: – Что, я слышал, вместо Штиля Лукова поставят? – Брехня, – ответил Прокопенчук. – Это хорошо, что совсем брехня, – кивнул Рюриков. – Помните, как он на элеваторе чуть в зерне не утонул? – А как же! Это я его багром доставал, – напомнил бригадир. – А как в столярном клее ноги грел? «Болгаркой» полночи выпиливали. Очень жалко Штиля отпускать. – Что поделаешь? – вздохнул начальник планового отдела. – Это же он меня на начальника планового рекомендовал, но отработал свое Иоганн Иоганнович. По здоровью уходит. Официально справку получил. В Эстонии хутор поставит, корову купит и заживет по-немецки. – Да, немцы жить умеют, – согласился Прокопенчук и взглянул на часы. – Восемь уже. Надо Штиля до девяти проводить. Иначе магазин откроют. – Стратегически мыслишь, Прокопенчук, – согласился Рюриков. – Не помню уже – ты за что сидел? – Так оправдали меня, Валериан Павлович, – уклонившись от прямого ответа, напомнил бригадир. – Оправдали?! – усмехнулся начальник планового отдела, но видя смущение бригадира, сменил тему: – Как там твои цветы, Микола? – Четыре луковицы принялись, две японские, одна крымская и одна испанская, – гордо отрапортовал тот. – И охота тебе ползарплаты на импортную траву угрохивать?! Тебе же агроном сказал, что они в сибирских условиях не приживутся. Юг нужен, – пожал плечами Валериан Павлович. – Че он понимает, агроном?! – возмутился Прокопенчук. – У него батько рекетир был. – При чем тут его отец? Агроном свой в астрале, – возразил начальник планового отдела. – И человек он хороший. – Очень хороший, – мечтательно улыбнувшись, согласился бригадир, но добавил: – Все равно: будут розы! Я название сорта придумал: «Куломская звезда». – Хорошее название, – поддержал Рюриков. * * * У клуба их ждала наиболее сознательная часть коллектива: бригада дорожников Прокопенчука, бригада молдаван во главе с Жорой, секретарша Любочка, главный бухгалтер Ефим Раппопорт, шофер Санька Манукян и, соответственно, сам виновник торжества Штиль. Иоганн Иоганнович держал в правой руке потрепанный чемодан. – И все имущество? – кивнув на чемодан, полюбопытствовал начальник планового отдела у Штиля. – Остальное на карточке, – честно признался он, но тут же поспешил уточнить: – Замки и петли на чемодане железные. Много ли старику надо?! – Ах, да я вас умоляю, Иоганн Иоганнович! – искренне возмутился Раппопорт. – Какой вы старик?! Вам жить да жить! – Вот он и собирается, – неумело вставил Жора. – Господин Штиль, – обратился к отъезжающему начальник планового отдела, – пройдемте в клуб. Для официального прощания. А то скоро автобус придет. Иоганн Иоганнович устало кивнул и последовал к входным дверям цитадели усть-куломской культуры. Вслед за ним потянулись его бывшие подчиненные. Собрание открыл Рюриков. Выйдя на сцену и откашлявшись, начальник планового отдела обратился к собравшимся: – Вам ли, господа трудящиеся, напоминать о заслугах господина Штиля?! Именно под его руководством наш леспромхоз девять лет держал первенство района по заготовке леса. Каждый квартал мы выходили с перевыполнением. Зажили, не постесняюсь сказать, как полагается. Но всему приходит конец. Мы – люди, господа, и силы наши ограничены природой и Уголовным кодексом. Устал наш дорогой председатель. Сильно устал. Пора ему отдохнуть. Тяжело нам будет без него, но иначе никак. В добрый путь! А теперь слово предоставляется господину Штилю. Иоганн Иоганнович поднялся с места, взглянул на собравшихся, помолчал и наконец произнес: – Крышу на складе пора перекрыть. Скоро посыплется. Все. В наступившей тишине звонко всхлипнула секретарша Любочка. Ее незапланированное рыдание спровоцировало овацию. По завершении оной слово опять взял Рюриков. – Да, господа, наши чувства словами не выразишь, – подытожил он. – Но и слов из песни не выкинешь. Так и идем «с песней по жизни». Произнеся идеологически зрелую бессмыслицу, Валериан Павлович призывно взмахнул рукой, обращая взоры присутствующих к занавесу. На сцену вышел упитанный скаут с двуручной пилой и смычком. Устроившись поудобнее на заблаговременно выставленном стуле, скаут поставил пилу перед собой на одну ручку и принялся елозить по зубчатому полотну смычком. «Ах, мой милый Августин, Августин, Августин! Ах, мой милый Августин! Все прошло, все!» – понеслось к гипсовой лепнине на потолке клуба. Спустя двадцать минут заляпанный весенней грязью «пазик» увез Иоганна Иоганновича навстречу новой жизни. А провожавшие его долго смотрели вслед непревзойденному по проходимости шедевру отечественного автопрома, напоминающему сзади писающую девочку. Было во всем этом что-то очень трогательное, а потому немного неприличное. Первым это понял и выразил за всех Прокопенчук. – Отарбайтился хер Штиль, айда мужики дальше с елками сношаться! – горько пробурчал он и отвесил стоящему рядом щербатому вальщику звонкий подзатыльник. Отъехав на приличное расстояние от леспромхоза, Штиль остановил машину, вышел на дорогу, огляделся вокруг, вздохнул полной грудью и внятно произнес: «Красота-то какая!» В это мгновение его накрыла тень пролетающего мимо грузового вертолета. Знал бы пожилой немецкий труженик, что точно такие же слова прозвучали в кабине летательного аппарата! Их произнес свеженазначенный директор Усть-Куломского леспромхоза – господин Литвиненко Юлий Иванович, летящий в сопровождении своей супруги Анастасии Петровны и дочери Оленьки в направлении нового места работы. – Красота-то какая! – любовался открывающимся в иллюминатор видом тайги Юлий Иванович. – Красота, – согласилась с ним супруга и поинтересовалась: – Как ты думаешь, Юлик, нам долго этой красотой любоваться придется? – Полгода от силы, Кися, – ответил тот. – Мое назначение в Областную думу практически уже на нужном столе. Нужно быстро совершить что-то героическое и продолжить карьерный рост. Незаметно подобравшийся к ноге нового председателя песик попробовал вступить с левой брючиной в любовную связь. Литвиненко с отвращением отпихнул песика и обратился к пилоту вертолета: – Бахов, ты зачем с собой собаку таскаешь? Ты где ее взял? – Официантка знакомая щенком подарила. Карлос всегда со мной, – не поворачивая головы, объяснил тот. – Талисман. Вертолет – штука опасная. Не планирует. – Ваня, но хотя бы найди псине подругу, он совсем дикий, – посоветовал Юлий Иванович. – При нашем с ним графике работы нет времени на личную жизнь. Сегодня там, завтра еще где-нибудь, – пожаловался пилот. – Ничего, ты со мной месяца на три здесь застрянешь, леспромхоз большой, мобильность передвижения нужна, – успокоил его председатель. – Будет мобильность, – мотнул головой Бахов. На совхозном поле, раскатанном землеукладчиком под взлетную полосу, семью нового директора встречал грязный «пазик», управляемый Санькой Манукяном. – Поприличнее транспорта не было? – хмуро поинтересовался у него Литвиненко. – Как же не было?! Полно! Только по весне дороги развезло, и на «поприличнее» в Усть-Куломск не пролезем, – ответил тот и добавил: – К концу месяца подсохнет. – Не будем ждать конца месяца, – постановил Юлий Иванович. – Поехали. Сколько нам ехать? – К полночи доберемся! – радостно сообщил Санька, забираясь в машину. – Дом вам такой нарядный приготовили. Два дня красили. Красота! Правда, лаком пока воняет. – Кому это там памятник? – вглядываясь в вечерний сумрак, поинтересовался Юлий Иванович. – Леннону, – ответил водитель. – Там территория совхоза начинается. На личные средства трудящихся поставили. Бронза! – Ленин через «и» пишется, – напомнил Литвиненко, удивляясь наличию в руках вождя мирового пролетариата бронзовой гитары. – Нет, это не Ленин, а Леннон, – засмеялся Манукян, – американский поэт-песенник. Его гринго за убеждения шлепнули. Тут народ очень культурный. Раньше деревню Жлобино называли, а они на общем собрании ее в Вудсток переименовали. Хороший народ. Мы часто к ним в гости ездим. – Эва как! – подивился Юлий Иванович, провожая взглядом орлиный профиль невинно убиенного поэта, пока того не растворили вечерние тени. * * * На рассвете следующего дня нового директора у порога встречали начальник планового отдела и главный бухгалтер с банкой меда в руках. Юлий Иванович вышел к ним из дома в пижаме, с марлевой повязкой на лице. – Сопливый, видать, – тихо шепнул начальнику планового отдела Раппопорт. – Столица! – Тихо! – цыкнул на него Валериан Павлович и обратился к Литвиненко: – Продуло в дороге? – Лаком несет, – сдирая марлю с лица, пояснил тот. – У Киси ночью галлюцинации были, а дочке нравится. – Молдаване лаком крыли, – кивнул Рюриков. – Чего здесь молдаване делают? – удивился директор. – За лес работают гастарбайтеры, – сообщил Ефим Михайлович. – В Молдавии леса не густо, а строиться надо. Простите за любопытство – вы, случаем, рядом с 15\816 ИТУ коттеджный поселок не строили? – Строил! И пансионат для ветеранов МВД рядом, – подтвердил Литвиненко. – Откуда знаете? – Отбывал я там, при прошлом начальнике, Семене Александровиче, – радостно признался главный бухгалтер. – Да?! Дружил я с Семеном Александровичем, – крякнул встревоженный своей популярностью Юлий Иванович. – И как же вас?.. – По растрате чалился, – опередил его вопрос Раппопорт. – Людская зависть и наветы. – И много тут таких, как вы? – осторожно уточнил директор. – Я вас умоляю! Таких, как я, много не бывает. Только я и директор магазина, он по расхищению, – успокоил главный бухгалтер, – остальные на этой «химии» по другим статьям осели. – Хватит, Фима! – прервал его тираду начальник планового отдела и заверил Литвиненко: – Можете не беспокоиться, господин директор. Народ у нас прогрессивный, трудовая дисциплина на высоте. Основная часть коллектива – поволжские немцы. Двумя кооперативами сюда прибыли. Старый директор Штиль у них председателем на родине был. Нормальные люди в леспромхозе. Только пьют. Так везде пьют. У нас пьют после получки. Три дня, не больше. Все остальное время работают. – Почему три дня? – не понял Юлий Иванович. – Пока деньги не кончатся, – пояснил Рюриков. – Потом в Белоборске три дня пьют. Потом в Машковой поляне. – Тоже три? – Совершенно верно! Все в порядке выплаты заработной платы: Усть-Куломск, Белоборск, Машкова поляна. К работе возвращаемся тем же порядком. Круговорот водки в природе. КВВП, короче говоря. – Срывов не было? – нахмурил брови директор. – Только один, – признался начальник планового отдела. – Пять лет назад баржа с водкой утонула. Пришлось водку из Сыктывкара самолетом высылать. Успели. Даже с перевыполнением плана к концу квартала вышли. Жуть! – Жуть, – согласился с ним Литвиненко и распорядился: – Соберите вечером бригадиров на планерку. К девяти, предположим. Будем решать, как жить дальше. – Будем! – восторженно поддержал его инициативу главный бухгалтер и протянул банку: – Попробуйте нашего медку. С поповской пасеки. Другого такого нет. Прямые поставки. – Почему с поповской? – спросил директор. – Там поп живет, вдовец, – объяснил Рюриков, – старик совсем, на «покое». Но когда надо, детей крестит и дома освящает. А мед его друг-генерал сюда возит. Кроме них, дороги на пасеку никто не знает. – Почему? – не понял Литвиненко. – Места здесь такие, каждое со своим секретом, – сообщил Раппопорт. В назначенное время начальник планового отдела собрал бригадиров в клубе, и Литвиненко обратился к ним с речью. – Господа трудящиеся! – начал он. – Администрация края поручила мне руководить нашим родным леспромхозом. Точнее – вашим родным. Что сути не меняет. Высокие стандарты трудовой дисциплины и демократического энтузиазма, заданные на последнем совещании, вдохновляют нас на многократное повышение производственного коэффициента! – Зарплата больше будет? – уточнил один из бригадиров. – Может быть, – кивнул директор, внутренне досадуя на корыстную нотку в прозвучавшем вопросе. – Дедсад достроят? – полюбопытствовал другой бригадир. – Могут, – заверил Литвиненко. – Отпуска летом? – опять прозвучал вопрос из зала. – Господа, – возмутился Юлий Иванович, – что вы все о своем и о своем? Шире надо думать! Бригадиры пошептались, и наконец за всех спросил Жора: – Мы вот нервничаем – как там международная обстановка? – Не стану скрывать – трудности имеются, Чавеса по дипломатической линии давят, с Бен Ладеном непонятки, но при чем здесь международная обстановка? – не понял Литвиненко. – Так вы же сказали – шире, – развел руки Жора. – Шире некуда. – Я имел в виду плановые показатели, – объяснил директор. – А! – разочарованно вздохнули присутствующие. – Нет, – поспешил уточнить Юлий Иванович, – мы, конечно, будем решать и бытовые вопросы. Они имеют место быть. – Еще как имеют! – поддержал его Прокопенчук. – В школе всю отопительную систему менять надо. Детки зимой низами морозятся. – Ай-яй-яй! – восскорбел Литвиненко. – Безобразие! Куда прошлый директор смотрел?! – Куда надо смотрел, – быстро объяснил начальник планового отдела. – Труб в обрез было, а больница холодная семь лет стояла, больные и низами и верхами студились. Трое насмерть замерзло. – Как же так! – воскликнул Юлий Иванович. – В то время как отечественные металлургические гиганты производят миллионы километров труб в месяц, не хватает труб на отопление какой-то школы! Да нашими трубами можно весь земной шар пять раз обмотать! Я в журнале «Роллинг Стоунз» цифры видел. – Обмотать чего угодно можно, – буркнул Прокопенчук, – а школа холодная стоит. – Это просто недоразумение, – предположил директор. – Вот позвоню в район и все улажу. Нам еще чего-нибудь для нормальной демократической жизни надо? Все присутствующие одновременно подняли руки. – Вот как?! – озадачился Литвиненко и предложил: – Вы, господа, списочек составьте. Для удобства. * * * – Неужели так много не хватает? – сжимая в руке пачку исписанных бригадирами листов, обратился к финансовому директору Юлий Иванович, когда они остались в клубе одни. – Всего им хватает. Воду мутят, – отмахнулся тот. – Чего-то всегда маловато. Хотелось бы вышку для мобильной связи поставить и для интернета, голых женщин смотреть, но разве счастье в этом? – Не в этом, – согласился с ним Литвиненко. – Счастье совсем в другом месте. На юге непосредственно. Но я все равно передам пожелания народа наверх. – Не надо. – Почему же? – Сорок раз передавали. – И чего? – Ничего. Два выговора и план повысили. – Да?! – опять озадачился директор. – Что же делать? – Пойдемте ко мне домой, пообедаем, – предложил начальник планового отдела. – Я вам кое-что интересное покажу. Дома их встретила верная спутница Валериана Павловича – Людмила Степановна, женщина во всех отношениях притягательная. – Милости просим, господин директор, борщик кушать, – пригласила она Литвиненко к столу. – Да подожди ты, Людонька, с борщиком, – отстранил ее Рюриков. – Сначала я Юлию Ивановичу СДТСР покажу. – Валя, неужели нельзя это на сытый желудок посмотреть?! – обиделась она. – Можно, – возразил он, – только нам за обедом беседовать не о чем будет. Начальник планового отдела принял под локоть Литвиненко и мягко направил к лестнице, ведущей на второй этаж. – СДТСР! – торжественно объявил Рюриков, указывая директору на мощную металлизированную конструкцию, внешне напоминающую гаубицу времен Первой мировой войны и занимающую добрую половину второго этажа. – СПР… Как, простите?! – касаясь пальцами холодной поверхности агрегата, переспросил Юлий Иванович. – СДТСР, – терпеливо повторил начальник планового отдела и расшифровал мудреную аббревиатуру: – Сверхдальний телескоп системы Рюрикова. – Милиция знает? – рефлекторно поинтересовался Литвиненко. – С участковым и зоотехником поочередно наблюдение ведем, – ответил начальник планового отдела. – За кем наблюдение? – переспросил у него Юлий Иванович. – За отдаленными участками нашей солнечной системы, – ответил тот. – И как? – Пока тихо. – В смысле – тихо? – Никого. – А кто должен быть? – Наверняка сказать нельзя, но если повезет – братья по разуму. – Вы серьезно?! – не поверил Литвиненко. – Я материалист! – заверил начальник планового отдела. – Я тоже, – кивнул директор. – Неужели сами такую махину собрали? – Не совсем, – признался Валериан Павлович. – У нас один астрофизик срок отбывал. Правда, его за недостатком улик потом освободили. Двенадцать лет мы с ним отдыха не знали. Прекрасный знаток своего дела. – За что отбывал? – не сдержал профессионального интереса Юлий Иванович. – Обсерваторию под склад «черным копателям» сдал, – поведал начальник планового отдела. – Чушь какая! – покачал головой Литвиненко. – Так что же у вас?.. – он попытался сформулировать какой-то вопрос. – Талантов, как грязи, – опередил его Рюриков. – Главный инженер Луков симфонию пишет, Прокопенчук редкие цветы выращивает, агроном из соседней деревни на картах будущее предсказывает. – Будущее?! – изумился Юлий Иванович. – Бред! – Вы директор, вам виднее, – скромно возразил начальник планового отдела. – Но он сборной России по футболу в следующем сезоне победу нагадал. – Ну, тогда это не гадание, это очевидно, – вывернулся из деликатного положения Литвиненко. – Вам виднее, – повторил Валериан Павлович и добавил: – Он еще Пашке Килибаеву пенсию нагадал, и тот себе через неделю бензопилой ногу отстегнул. Теперь инвалид. Чего и говорить – агроном свой в астрале. – Да! – не нашелся что сказать гость и шлепнул ладонью по прохладному корпусу телескопа. – Лупы, наверное, тут очень толстые. И много луп. У меня тоже в детстве лупа была. Я ее из батькинового походного бинокля вывернул и дома, на подоконнике, нехорошее слово выжег. С рабочей окраинки пацан был. – Что же, – потер ладони начальник планового отдела, – на этой романтической ноте предлагаю вернуться к столу, скушать борща, пельменей с медвежатинкой и выпить немного, по-демократически, сибирской текилы. – Текилы! – обрадовался директор. – За таких людей как текилы не выпить! Домой Юлий Иванович возвращался изрядно навеселе. На улице уже успело стемнеть, и над головой директора сквозь бездонную космическую мглу мерцали многокаратные звезды. То и дело небосклон пронзали астероиды, опадая где-то в таежных чащобах. За освещенными окнами домов двигались призрачные силуэты, кое-где раздавались негромкие голоса. И все это наполняло хмельную душу Литвиненко покоем и тихой радостью. Да так сильно наполняло, что на перекрестке он не выдержал, встал на четвереньки и поцеловал землю. – Мать родная земля! – прошептали его губы. – Отчизна! За этим занятием его застал возвращающийся из гостей Ефим Михайлович. Однако в торжество директорской души он вмешиваться не решился и деликатно обошел перекресток дворами. Только оказавшись у себя дома, главный бухгалтер сообщил своей супруге Ядвиге Шульцевне: – Ядичка, я тут имел радость видеть господина директора. Он что-то кушал прямо с земли. – Ихтен захт пун, – ответила женщина по-немецки, потому что по-русски так за сорок семь лет жизни и не научилась. – Я тебя умоляю, – понял по-своему Ефим Михайлович, – при чем здесь твоя шубка?! Шубка – дело прошлое. А тут просто драма! Наутро Литвиненко на мягких ногах приплелся в контору, выпил полграфина воды, взялся непослушной рукой за телефонную трубку, приложил ее к опухшему лицу, набрал номер центрального управления Гослесхоза и произнес: – Это господин Фролов?! Говорит Литвиненко. На место прибыл, с коллективом познакомился, работу начал. Нужны трубы для школьного отопления, два новых трактора-погрузчика, аппарат УВЧ-облучения, сорок рулонов стекловаты, вышка мобильной связи и еще 125 пунктов. Я послезавтра списочек с водителем пришлю. Куда? В каком смысле? В прямом. Вопрос снят. Думаю, что при таком положении вопроса нормодобычу можно увеличить в полтора раза. Возвращая трубку обратно на аппарат, директор поделился с Раппопортом: – Боюсь, что в центре мне не поверили. Своими силами – говорят. – Центр на то и центр, – абстрактно отреагировал Ефим Михайлович и сообщил: – Господин Луков в трубе застрял. – Главный инженер? – на всякий случай уточнил Юлий Иванович. – Главный инженер, – подтвердил Раппопорт, – глубокого сопереживания человек. – Он по какой статье проходил? – поинтересовался Литвиненко. – Я вас умоляю! – всплеснул руками главный бухгалтер. – Господина Лукова по распределению сюда направили. Из института. – И сразу в главные инженеры? – А кого?! Господин Луков здесь единственный без судимости и с высшим техническим. Так пойдемте? – Пойдемте, – тяжело вздохнул директор. Незавидную участь господина Лукова поначалу пытались облегчить с помощью компрессора. Но поскольку главный инженер умудрился проникнуть в трубу почти до пояса, поток сжатого воздуха только изорвал ему в клочья брюки и сорвал левую туфлю. – Как же ты, проклятый, туда втиснулся? – скорбел начальник планового отдела, укрывая своей курткой обнаженные, худосочные чресла главного инженера. – В экспериментальном порядке, – раздалось из трубы. – Но я, господин Рюриков, в вашем участии совершенно не нуждаюсь. – Может, попробуем его сваркой выпилить? – участливо предложил Жора. – Сожжем, – отказался Валериан Павлович и обратился к подошедшему директору: – Ума не приложу, как господина Лукова освободить. Воздухом не выдувается, сваркой опасно. От бригады дорожников поступило предложение бревном выдавить, но Прокопенчук ответственность на себя не берет. – Не беру, – буркнул стоящий неподалеку бригадир, – это подсудное дело. – Но что-то делать надо?! Господин Луков налогоплательщик, в конце концов, – возмутился Рюриков, – меня в страховой компании по голове не погладят, когда узнают, что я главного инженера в трубе торчать оставил. Черт бы этого идиота побрал! – А вот за оскорбление ответите! Я требую адвоката! – прогудело из трубы. – Я даже не знаю, что предложить, – развел руками Литвиненко и заглянул в трубу. – Вы сами-то, господин главный инженер, что по этому поводу думаете? – Прошу предоставить мне отпуск по собственному желанию, – попросил Луков. – И?.. – заинтересовался директор. – И все, – ответил главный инженер, – дальше я сам. – Поддерживаю, – неожиданно для всех согласился Юлий Иванович и распорядился: – Трубу с главным инженером переместить в отапливаемое здание. – Мудро, как мудро! – подал голос Ефим Михайлович. – Господин главный инженер, – снова обратился директор к Лукову, – вы можете, хотя бы в общих чертах, объяснить, как оказались в трубе? – Проверял уровень коррозии, – признался тот. – Уровень чего? – растерялся Литвиненко. – Это дырочки разные, мазюки всякие от сырости, – угодливо проинформировал Раппопорт. – Трубы десять лет в овраге лежали. Их для нового моста приготовили. В опоры. – Моста?! – заинтересовался директор. – Какого моста? – Нового, – прогудела труба. – Изыскания проводили на предмет расширения дороги. – И?.. – вскинул брови Литвиненко. – Штиль отказался, – сказал Прокопенчук. – Нихт смысла. Резервов немае. Штилю агроном карту кинул. Десятка пик легла. – Нельзя ли без мистики? – попросил Юлий Иванович. – Без мистики можно, но агроном – человек душевный, – пожал плечами бригадир. – Штиля дело было директорское, а нам арбайты лишние тоже не трэба. – У меня в три репетиция! – ухнула труба. – Дети в клуб придут. – Не сучите ногами, господин Луков. У вас с попы куртка сползает, не вводите трудящихся в искушение, – попросил Рюриков и крикнул стоящему неподалеку Жоре: – Господин Мареску, принесите, пожалуйста, мешок и веревку. – О какой репетиции идет речь? – поинтересовался директор. – Главный инженер симфонию репетирует с детьми, он там поет, а дети играют, – пояснил Ефим Михайлович. – Ему учительница музыки помогает. Милая такая дама, тоже по распределению. Татуировочка у нее имеется кое-где. – Труба в клуб войдет? – потер ладонью лоб Юлий Иванович. – Если через подсобку, то втащим, – подсказал Прокопенчук. – Нет, это идиотство какое-то получается! – возразил начальник планового отдела. – Дети будут смотреть на главного инженера в трубе. – Трубу за кулисы можно положить, – предложил Раппопорт, – и прямо оттуда, словами. Аудиально – по-научному. – Почему нет! – горячо поддержал Луков. – Срывать репетицию нельзя. У нас тромбон новый, вчера ввели. А праздник на носу. – Вы хотите сказать, что успеете симфонию к празднику написать?! – засомневался Валериан Павлович. – Всю не успею, но адажио обязательно! Выхода нет – из управления культуры приедут, – сообщил главный инженер. – А через пятницу пробно в клубе концерт дадим. – Плохо как! – нахмурился Рюриков. – Ну, предположим, адажио вы отрепетируете, а как показывать будете? Тоже из трубы? – Так полтора месяца впереди! – напомнил Луков. – Успеем освободиться. – Все равно плохо, – не успокаивался Валериан Павлович. – С вами вечно такие глупости происходят. – Это откуда люди идут? – спросил у Прокопенчука Юлий Иванович, указывая рукой на группу рабочих, неторопливо шагающих из леса в сторону поселка. – Грузчики с платформы идут, видать, все погрузили, – ответил тот. – Так ведь утро еще? – не понял директор. – При чем здесь утро?! – с горечью в голосе сказал начальник планового отдела. – В Белоборске зарплату выдали. Леса три дня не будет, пока все не пропьют. – Как три дня?! – вскрикнул Литвиненко. – У нас план в трубу вылетит! Луков не остановит! – Ничего не поделаешь, – пожал плечами Прокопенчук. – Штиль тоже переживал. Белоборск отопьет, деньги в Машковую поляну перевезут, и еще три дня. – Получается, что девять дней в месяце леспромхоз стоит? – не поверил Юлий Иванович. – Не получается, а точно стоит, – уверил его Ефим Михайлович. – Но я вас умоляю – никуда план не денется, нагоним. – Нет! – решительно заявил Литвиненко. – Будем принимать меры! Сейчас же выезжаем в Белоборск. – Зачем? – не понял начальник планового отдела. – Как зачем?! Бороться за людей! Поднимать уровень гражданской ответственности, – объяснил директор. – Я не поеду, – в категоричной форме отказался Валериан Павлович. – Нетрезвые люди с топорами и бензопилами. Неоправданный риск. – Ладно, – зло сплюнул Литвиненко. – Один поеду. Долго туда добираться? – По «железке» – сорок минут, – сообщил начальник планового отдела и добавил: – Но еще раз предупреждаю: смысла нет. Пока доедете, поговорить не с кем будет, кроме баб, детей и стариков. – Я попробую, – не поддался директор и зашагал к железнодорожной платформе. – Жора, присмотри за начальством, – приказал Рюриков. – Нельзя его одного туда отпускать. Молдаванин-богатырь кивнул и пошел вслед директору. Добравшись до платформы, Литвиненко решительно взобрался на железнодорожный тягач и скомандовал машинисту Егору Карманову тоном, не терпящим возражений: – В Белоборск! – Там… Это… – попробовал его предупредить тот. – Знаю, – махнул рукой Юлий Иванович, – зарплата. Все равно гони! Будем исправлять недочеты прошлого руководства. Бороться за производительность труда. – Бороться?! – не понял Егор. – С кем бороться?! – Со всеми! – Пока доберемся, всех не будет. Нам ехать минут тридцать, а зарплату два часа назад выдали. Они нас даже в лицо не узнают. – Езжай! – подпихнул в спину машиниста преданный Жора. За неимением другой директивы Карманов щелкнул необходимыми тумблерами и крутанул массивную ручку, принуждая тягач к движению. Семитонное двигательное средство тяжело лязгнуло тормозами и неторопливо устремилось по рельсам в тайгу. По обе стороны узкоколейки потянулись колоннады корабельных сосен. Над их верхушками переливался ультрамарин полуденного неба. Иногда из таежной чащи на проезжающий локомотив близоруко таращились зайцы размером с добрую сторожевую собаку. Среди лесорубов существовало устойчивое суеверие, будто бродит где-то в районе Белоборска заяц-оборотень. – Видели его, господин директор, – клялся Сашка Манукян, – много раз видели по весне. Он днем заяц, а ночью человек. И силищи в нем, как в отбойном молотке. Селиванова Юлька от него понесла. Ее муж Борька на работу ушел, но потом вернулся. А вечером еще раз вернулся. Юлька ему: «Чего лазишь туда-сюда, ненасытный?» А он: «Ты о чем, подруга? Я на складе троса грузил весь день. Ни на секунду не отлучался». А она удивляется: «Так что, я сама себе ребеночка полдня долбила, алкоголик?» Вот такой он, заяц-оборотень. – Чушь собачья! – ответил тогда директор Сашке. – Нет в науке этому подтверждения. – Чего так долго? – наконец отвлекся он от созерцания ландшафтов. – Едем как едем, – ответил машинист, – считай, двадцать семь кило по полотну. Вкруголя катим. Напрямую, пехом, пять кило получается. – Почему вкруголя? – Вырубки везде. Там сосну покосили, здесь покосили, вот и двадцать семь кило получилось. Сейчас за Машковой поляной – основная вырубка. – Не понял. – Чего тут понимать?! Сначала всех сажали в Усть-Куломский лагерь. Они лес валили. Потом «штрафбатников» – в Белоборскую зону. Военные стали валить. Машковая поляна последняя. «Зека» туда сажали. «Зека» лес валить стал. Потом по амнистии, в связи со сменой политического режима, лагеря закрыли, а кто сидел, там и остался. Привыкли. – Все равно непонятно, почему напрямую дорогу построить было нельзя, – плотнее запахнулся в бушлат директор. На подъезде к Белоборску, сразу за мостом через реку, железнодорожное полотно перегораживало тело лежащего гражданина в заляпанном мазутом комбинезоне. – Пронькин. Смазчик, – тут же опознал тело Жора. – Погиб! – ужаснулся Литвиненко. – Этот погибнет! – ухмыльнулся молдаванин. – Нажратый. – Видите?! – подал голос Егор. – Давайте назад, пока беды не случилось. – Прекратить панику! – скомандовал Юлий Иванович. – Вы, господин Карманов, нас здесь ждите, а мы пойдем в поселок. Литвиненко ловко соскочил с тягача на землю и пошел к поселку. Жора, прихватив с собой лом, последовал за ним. Белоборск напоминал средневековое поселение, охваченное эпидемией бубонной чумы: за гнилыми заборами выли собаки, по улицам метались всклокоченные куры и повсюду валялись мертвецки пьяные лесорубы, над некоторыми из них, жалобно всхлипывая, суетились бабы. – Просто не верится! – нахмурился Литвиненко. – Я думал, что Рюриков преувеличивает. – Вы о чем? – не понял молдаванин. – Об этом, – кивнул на растленный зарплатой поселок Юлий Иванович. – Ты знаешь, где у них офис? – А как же! Вон крыша торчит, – показал Жора. – Немедленно туда! – азартно подмигнул ему директор. – Мы им покажем! Веди! Молдаванин на всякий случай тоже несколько раз подмигнул начальству, перебросил лом из правой руки в левую и повел его к зданию поселковой администрации. Дверь оказалась открытой. Литвиненко осторожно вошел внутрь и огляделся. Похоже, в офисе никого не было, только ветер гонял старую газету по коридору. – Где же все? – озадачился директор. – Ты кто? – раздалось у него за спиной, и в затылок Юлия Ивановича уперлись холодные стволы охотничьего ружья. – Я новый директор. Меня вчера прислали. Приехал ознакомиться с ситуацией, – поспешил заверить Литвиненко невидимого агрессора. Давление стволов на затылочную часть немного ослабло, и директор поторопился задать свой вопрос: – А вы кто? – Не важно, – стволы прижались к затылку с удвоенной силой, – зачем тебе знать? На кого работаешь? – Я?! – Ты. – Я на администрацию края работаю, она в центре находится. – Сам знаю, где она находится. С ЦРУ давно твоя дружит? – С каким ЦРУ? – С американским. – Да ни с какими американцами я не имею связей. – Врешь, – убежденно постановил невидимый собеседник. Литвиненко в отчаянии покосился на стоящего чуть поодаль Жору: – Господин Мареску, сделайте что-нибудь! – Что я могу сделать?! – развел руками тот. – Это Ренат Тумбалиев. Здешний бригадир. Завалить может. – За что?! – простонал напуганный до смерти Литвиненко. – Кто его, татарина, знает?! – ответил молдаванин. – Татарина всегда по пьяни в войну плющит. Он разведротой командовал в Афганистане. Четыре ордена имеет и медаль за отвагу. – Молчи, Жорка, – подал голос Тумбалиев. – Не посмотрю, что ты герой-балтиец. Как же тебя враги попутали? – Ренатка, не могу сказать, нужно запрос в штаб делать, – хитро отговорился молдаванин. – Сделаем, – уверил бригадир и приказал: – В кассу идите. Запру вас до утра. Утром в штаб позвоню. При попытке к бегству – расстрел на месте. Поняли?! – Еще как поняли, – обрадовался Юлий Иванович. – Где у вас касса? Тумгалиев провел гостей по коридору к кассе и действительно запер их там на амбарный замок. – Тихо сидите, – уходя, распорядился он. Едва за бригадиром захлопнулась дверь, Литвиненко шепнул Жоре: – Надо позвонить в милицию. – Участковый – зять Ренатки, – сообщил молдаванин. – Он сейчас на просеке в засаде. Натовский конвой ждет. – Тоже пьяный? – ужаснулся директор. – Зарплату всем выдали, – резонно напомнил Жора. – Что же нам делать? – устало опустился на стул Юлий Иванович. – Ничего. Утром Ренатка нас сам отпустит. Он больше одного дня пить не может. Контузия у него. В Кандагаре под бомбежку попал, – успокоил начальство молдаванин, устраиваясь на продавленном диване. – Мы, господин директор, здесь в полной безопасности. В углу помещения Юлий Иванович углядел наряженную новогоднюю елку. – У вас здесь Новый год ведь по графику? – как можно равнодушнее уточнил он у спутника. – Ага, – подтвердил тот, – без опережения. – И то хорошо, – успокоился директор, потер ладонью затылок и неожиданно мечтательно улыбнулся. – Я Новый год люблю. Сугробы хрустящие в мальчишеский рост. Бабушка нам с братом сахар с молоком варила. У меня брат-близнец был – Генка. С отцом в экспедиции пропал. Отец на полярной станции метеорологом работал. Эх! Чего мы только с Генкой не творили! На улице прогремел оружейный выстрел. Потом еще один. Потом сразу четыре подряд. – Что это?! – вскочил на ноги Литвиненко. – Девятая рота в прорыв пошла, – зевая, сообщил Жора. – Какой прорыв?! Что, здесь все с ума посходили, что ли?! – взвизгнул директор. – В Белоборск со штрафбата присылали. Тема у них такая – по пьяни про войну. Это еще ничего. Вот в Машковой поляне бывшие «зека». Правда страшно. Поэтому Штиль на зарплату перед Машковой поляной посты выставлял. – Неужели про это в центре не знают? – возвращаясь обратно на свой стул, удивился Юлий Иванович. – Почему не знают?! Знают, – еще раз зевнул молдаванин. – А что им делать? Дальше нашего леспромхоза не пошлешь. Мы крайние. И при Штиле у нас план был. – При Штиле! При Штиле! – ревниво вспылил Литвиненко. – Заладил! И при мне план будет. – Это вряд ли, – покачал головой Жора. – Штиль потому и уволился, что сил наших под завязку стало. Не тянем мы план. Хоть убей, не тянем. – Пьете, как сволочи, потому и не тянете! – заявил Юлий Иванович. – Порядка нет. Порядок будет – и план будет. Я распоряжусь, чтобы в поселковые супермаркеты больше водки не завозили. – Тогда, господин директор, вы здесь один останетесь, если не кончат вас, конечно, – перевернулся на бок Жора. – Людям водка очень для жизни нужна. Без водки смысла нет тайгу топтать. – Мы зарплаты можем увеличить для передовиков, улучшить жилищные условия и поднять художественную самодеятельность. На моей прошлой работе через месяц-другой режиссер из Петербурга освободится. Мы его пригласим. И композитор тоже там есть. Правда, он рецидивист. Кличка «Модест», – начал размышлять директор. Но молдаванин уже слышать его не мог, поскольку забылся крепким сном. Вскоре и Юлия Ивановича сморило. Он сполз со стула на теплый дощатый пол, прислонился к стене и закрыл глаза. Ему снился МХАТ. Давали «Гамлета». Луков играл принца, Прокопенчук – Горацио. – На свете есть такие чуды, о чем не ведал агроном, – продекламировал главный инженер. – Агроном свой в астрале, – прозаично не согласился с ним хохол и показал на стену бутафорского замка: – Побачь, прынц, идет оно. На стене появилась гигантская ушастая тень. * * * Литвиненко проснулся от толчка в плечо. Над ним стоял приземистый татарин в телогрейке, с ржавым ножом. – Мы хаш сварили. Будешь? – спросил татарин. – Хаш – это что? – поднимаясь на ноги, поинтересовался директор. – Из баранины. С бодуна хорошо, – ответил неизвестный и протянул для рукопожатия руку: – Я Тумбалиев. Бригадир здешний. – Вы нас вчера напугали, – без малейшего намека на критику признался Литвиненко. – А я знал?! – огорченно крякнул бригадир. – Зарплата всегда так. Но потом у нас не забалуют. Дисциплина! Он вывел Юлия Ивановича из здания конторы на задний двор. Там, вокруг костра, сидели несколько членов бригады Рената, тоже татары, и Жора. Молдаванин энергично хлебал что-то из глубокой алюминиевой миски. – Проснулись, господин директор?! – приветствовал он начальство. – Вы стихи читали во сне. Так красиво читали, что я думал – радио. В темноте руку протянул. Выключить хотел, чтобы вас не разбудить, а там ваше лицо. Татары переглянулись и хмыкнули. – Тут запоешь, – пробурчал Литвиненко, садясь с ним рядом на пень. – То главный инженер в трубу, падла, залезет, то в голову ружьем тыкают. – Простите меня, – покаялся Тумбалиев. – Миной меня стукнуло, под Кандагаром. Год думал, как меня зовут. Пока думал, под трибунал отдали. И в штрафбат. Как выпью, так шпионов ловлю. – Вспомнили? – хмуро спросил Юлий Иванович. – Что вспомнил? – скосил на него и без того раскосые глаза бригадир. – Как зовут? – Нет, – честно признался Ренат. – В штрафбате новое имя сказали. – То есть как – новое?! – не поверил директор. – В штабе документы на всех должны были остаться. – Так меня в штабе миной стукнуло, – объяснил Тумбалиев. – Я один живой остался. Штаб сгорел, бумаги сгорели, кухня сгорела, все сгорело. По наводке моджахед бил. Диверсант рядом, в ущелье сидел. Наводил артиллерию по рации. Ренат наложил из казана в тарелку рыхлой массы коричневого цвета и протянул Юлию Ивановичу: – Кушайте. Ай, как вкусно! Четыре часа варили. Литвиненко забрал тарелку и кивнул на татар, сидящих вокруг костра: – Твоя бригада? – Моя! – гордо сообщил Тумбалиев. – В одном штрафбате служили. Соколы! Голыми руками, впятером, вражескую батарею передушили. – Герои, а пьете! – укорил их Юлий Иванович. – Сейчас надо всех в порядок приводить и – в лес. – Нельзя, – покачал головой татарин, – Покалечатся. Два дня на здоровье. – Обалдел, что ли?! – вспылил директор. – Какое здоровье?! Нам центр головы снимет! – Нельзя, – настаивал Ренат, – леса много, людей мало, я больше сидеть не хочу. – Но что же делать, господа хорошие?! – скорбно заломил руки Юлий Иванович. – Сверху план требуют, снизу работать не могут. – Могут, но нечем, – вздохнул Тумбалиев. – Погрузчик старый, пил всего девять, пять ломаные, на весь поселок один автобус. Зарплата очень плохая. – Покушайте хаша, и все уладится, – улыбнулся доселе молчавший Жора. Литвиненко зло зыркнул на него, но за ложку взялся. – Уладится!!! – негодовал директор из прибрежных кустов около моста. – Несет, как Темзу по приливу. Хаш! – Не тужьтесь, оно само. Это с непривычки, – советовали ему Егор и Жора, сидючи на массивном бампере железнодорожного тягача. – Плохие тут у вас привычки! Бригадиры контуженные с оружием по улицам бегают, три дня из рабочего графика вылетает, – продолжал сердиться Литвиненко. – Река-то как называется? – А никак, – развели руками его спутники. – Раньше Имперка называлась, потом просто Перка, теперь вообще никак. Было дело… – Сколько нам до Усть-Куломска? – перебил их воспоминания Юлий Иванович, возвращаясь к узкоколейке. – Сорок минут где-то, – ответил Егор. – Зимой час-другой. Снегом часто заносит. – Почему напрямую дорогу не проложили еще? – Три года назад геологи лазили, мерили, мерили, но Штиль отказался. – Опять ваш Штиль?! – взорвался Литвиненко. – Саботажник ваш Штиль! – Нет, Иоганн Иоганнович мужик хороший был. Осмотрительный, – не согласился Жора. – Он так говорил: в России главное – выжить, остальное само, хошь не хошь, случится. – Да, вот еще: я там на реке лодку видел, – вспомнил Юлий Иванович. – Трое в лодке были и песню пели: «На лодочке, по Яузе-реке». Тихона Хренникова песня. Из фильма. Рыбнадзор, что ли? – Это геологи, – ответил Карманов, – с пятидесятых плавают. Говорят, утонули. – Еще раз?! – не понял председатель. – Местная байка, – неохотно продолжил машинист. – В пятидесятые прислали геологов, они рыскали-рыскали, искали что-то, а потом сгинули. То ли утонули, то ли леший прибрал. Но ведь плавают. А если плавают, значит, грибы будут. – Хватит ерунды! Поехали, – осерчал Юлий Иванович. По приезде в Усть-Куломск Юлий Иванович первым делом направился в свой кабинет и решительно схватился за телефонную трубку. После трех гудков на другом конце провода раздался приятный дамский голос. – Чугунова слушает, – сообщил голос. – Госпожа Чугунова, – обратился к нему директор, – это Литвиненко беспокоит. – Вся во внимании! – откликнулась собеседница. – У меня имеются самые веские основания предполагать, что для увеличения производительности труда необходимо техническое переоснащение вверенного мне хозяйства, – решительно выпалил в трубку Юлий Иванович. – Катастрофически не хватает пил и погрузчиков. – Мозгов вам не хватает, молодой человек, – оборвала его Чугунова. – Ты больше никому про переоснащение не говори, иначе… ну, сам понимаешь. Изыскивай внутренние резервы. Ищи неожиданные решения и новые пути. Мобилизуй людей. – Но как? – огорченно воскликнул Литвиненко. – Хорошо бы финансово заинтересовать. – Кого? – заинтересовалась дама. – Людей, – уточнил директор. – А! – разочарованно крякнула Чугунова и бросила трубку. – Эх! – вздохнул Юлий Иванович, повторяя: – Ищи неожиданные решения и новые пути. Новые пути! Внезапно лицо директора просветлело, и он выбежал из кабинета на улицу. Вскоре Литвиненко был у дома Рюрикова. Валериан Павлович заканчивал плакат наглядной агитации, сидя на скамеечке у ворот. Над ним надрывался очередной соул-композицией прикрученный к фонарному столбу громкоговоритель. – Есть у меня одна задумка, господин начальник планового отдела, – с порога начал Литвиненко, перекрикивая музыку. – И у нас неспокойно, – отер испачканные краской руки о тряпку тот, – новая черная дыра образовывается. Ночь с зоотехником не спали. А у вас что? – Хочу я новую дорогу к Белоборску проложить. Напрямую. Огромная экономия получается, и производительность подскочит, – поделился с ним Юлий Иванович. – Под это дело мы еще из центра новой техники наберем. Начальник планового отдела несколько секунд мучительно размышлял и наконец высказался: – Страшно. – Что страшно?! – озадачился директор. – В каком смысле «страшно»? – Во всех смыслах. Здесь вам не курорт, солнечные ванны не принимают. Строгий расчет, железная воля! – Воля стальная, расчеты с главным бухгалтером сделаем, – заверил его Юлий Иванович. – В центр надо звонить, – снова взялся за кисть начальник планового отдела, – и с Прокопенчуком переговорить, все-таки он бригадир дорожников. Прокопенчук дома. Отгул у него. Траву свою растит. – Что это за буква? – вгляделся в незаконченный транспарант директор. – Это не буква, это иероглиф – китайское предложение. Означает «Народная демократия – основа экономического процветания!», – объяснил Валериан Павлович. – Символ нашей солидарности с китайским промышленным капиталом. – Интригующе, – кивнул Литвиненко и полюбопытствовал: – Как там главный инженер? – Музицирует, – раздражительно отозвался Рюриков, – из-за занавеса детями командует. И ведь слышит, где, какие ноты детишки недобирают. Одно непонятно – кормить как?! Голова инженерская как раз на середине трубы располагается. Учительница его уже порошковым супом ошпарила. На половнике подать хотела. Половник к лопате привязала. Кричал страшно. – Беда! – вздохнул директор, – Как же мы его?.. – А вот как раз не кормить – и сам выпадет, падла, – посоветовал начальник планового отдела, – таким, как он, полезно. И нам хорошо – пока Луков в трубе, сердцу спокойнее. Через десять минут Литвиненко подошел к дому Прокопенчука. Во дворе брехал крупный кобель, прикованный к добротной будке тяжелой цепью желтого металла. – Господин бригадир, – позвал директор, – Николай Анатольевич?! В глубине дома что-то щелкнуло, но Прокопенчук не появлялся. – Николай Анатольевич?! – заново воззвал к строению Юлий Иванович и постучал кулаком в калитку. Кобель обезумел от подобной наглости и предпринял попытку прыгнуть. Однако цепь не позволила дотянуться до ненавистного чужака. – В теплице он, – раздался из окна женский голос. – Так позовите, – начал раздражаться директор, – скажите, что Литвиненко пришел. По делу. – Не могу, – отказалась женщина, явственно из-за закрытой занавески разглядывая стоящего. – Почему не можете? – вздохнул Юлий Иванович, начиная помаленьку привыкать к причудам усть-куломского жизнеустройства. – Голая я, – честно признались из-за занавески, – батько одежду забрал. – Зачем? – изумился директор. На этот раз на его вопрос ответил сам бригадир, появляясь на пороге с тяпкой в руках: – Зачем, зачем?! Чтобы не занашивать. Чего даром трепать?! – Удивительные нравы у вас тут, Николай Анатольевич, – покачал головой Литвиненко. – Пьяные бригадиры без точных фамилий с ружьями чудят, главные инженеры в трубах торчат, женщины по домам голые заперты. – Нравы как нравы! – буркнул Прокопенчук, пропуская директора в дом. – Это дочка моя старшая. К электрику таскается, дура. Думает – женится. – Вы сомневаетесь?! – полюбопытствовал Юлий Иванович, невольно оглядываясь на занавеску. – А на хрен он нужен! Он на «блэк джеке» на аппаратах в мини-маркете всю получку спускает, – объяснил Прокопенчук и добавил: – А главный инженер уже вылез. – Как вылез? – не поверил Литвиненко. – Почему Рюриков не сказал? – Темная история получилась, – замялся бригадир. – То есть?! – сосредоточился директор. – Ну, Санька Манукян говорит, что видел, как Жора в полночь из клуба выходил, Любка-секретарша слышала, что главный инженер кричал, а утром главный инженер уже без трубы к доктору ходил, – конфузясь, рассказал Николай Анатольевич. – Не может быть! – покачал головой Юлий Иванович. – Жора со мной в Белоборске был. – Оно понятно, что молдаванин ни при чем, – пожал плечами бригадир, – только люди говорят… – Заяц-оборотень?! – догадался Литвиненко. – Даже не в этом дело… – еще больше засмущался Прокопенчук и махнул рукой. – Хрен с ним! Я свечку не держал. Хотите побачить мою мечту? – Был бы весьма признателен, – деликатно согласился директор, судорожно размышляя над словами бригадира. – Здесь она! – сообщил Николай Анатольевич, заводя гостя в большую оранжерею. – Красота! – восхитился Юлий Иванович, рассматривая растущие в несколько рядов розовые кусты, унизанные налитыми бутонами. – Красота, – скромно согласился бригадир, вытирая перепачканные землей руки о тряпку. – Тут вся жизнь моя. Двадцать лет, со времен освобождения, на них положил. – Ваши цветы на выставку надо! – посоветовал директор. – Успеем еще на выставку, – вздохнул Прокопенчук и подвел гостя к чахлому кусту без бутона: – Вот чего я на выставку повезу. – А это чего? – спросил тот. – Куломская звезда! – торжественно объявил бригадир. – Слава нашего родного края. Гибрид-повиток. Семь лет в ее корнях оставил. Сначала латинца с крымчанином вил. Теперь жду, как с японцем свяжется. Тонкое это существо – Куломская звезда! – Понимаю ваш энтузиазм, – поддержал бригадира Литвиненко. – Я сам в детстве марки собирал. У меня даже филиппинская марка была. С принцем. Мордастый такой принц. Но я к вам за консультацией. – Ну?! – коротко уточнил Николай Анатольевич, крайне недовольный сравнением розы с мордастым принцем. – Есть предложение проложить в полтора месяца пять километров пути сквозь лес, к Белоборску. Твои ребята справятся? – озвучил задачу директор. – Условия будут – сробим, – поразмыслив, отозвался бригадир. – Тогда собирайтесь через час в клуб, на планерку. Поддержишь инициативу, – распорядился Литвиненко. Обсудив посетившую его идею с Прокопенчуком, директор вернулся в офис и начал дозваниваться до управления Гослесхоза. Заботливая Любочка выставила перед ним на стол стакан молока и краюху хлеба. Но Литвиненко молоко после желудочного конфликта с хашем пить остерегся, подержал в руках холодный граненый стакан и отставил в сторону. В центральном офисе не брали трубку. Юлий Иванович еще раз набрал нужный номер и пока на другом конце провода шли длинные гудки, наблюдал через окно, как авраамической внешности старик в телогрейке на соседнем дворе о чем-то спорил с коровой. Старик настаивал, разводя руками, загибая пальцы, изображая какую-то важную бумагу, но корова, видимо, не соглашалась. Наконец старик, в состоянии крайнего отчаяния, бухнулся перед коровой на колени. Только тогда упрямое животное мотнуло рогатой башкой и зашло в сарай. Старик быстро поднялся с коленей, закрыл за коровой дверь на сверкнувшую на солнце щеколду и перекрестился. – Люба, – продолжая слушать длинные гудки, позвал директор. – Да?! – впорхнула в его кабинет секретарша, наполняя пространство кабинета и сознание начальства ощущением зрелой свежести. – Это… потрогать, – кивком головы, изо всех сил пытаясь избавиться от наваждения, произнес Юлий Иванович. – Где потрогать? – не поняла девушка. – Нет, я про вон того деда, – ткнул в окно пальцем директор, – он с коровой только что спорил. – А! – поняла Любочка, – это Метелица. – В каком смысле – метелица? – Фамилия у него – Метелица. Он раньше советский генерал был. Артиллерист. – Да ты что?! – Чтоб я сдохла, – поклялась девушка, хлопая огромными ресницами. – Он в девяносто третьем против демократии боролся. Сейчас успокоился. Правда, в том году продавца в супермаркете резинками накормил. – Какими резинками? – Интимными, – засмущалась девушка. – Генерал думал, что это конфетки. Купил, а разжевать не смог. Так проглотил. Потом ему объяснили, что это в рот генералам класть неудобно. Он рассердился очень, продавца заставил все съесть. Чтобы дети такие гадости не видели. – С резинками – это правильно, сам не раз попадался, – кивнул Литвиненко. – Но почему он с коровой спорил? – Агроном из соседнего совхоза говорит, что в корову душа его покойной жены переселилась. С характером женщина была. – Вы что тут все – тю-тю?! – раздраженно покрутил у виска Юлий Иванович. – Какая жена? Какая душа? – Поди знай?! – с обидой в голосе ответила секретарша. – Вы спрашиваете, я отвечаю. Чего, врать, что ли? – Нет, врать не надо. Извини, – успокоился директор. – И чего жена? – Верующая она была, – продолжила рассказ Любочка. – Они с Георгием Александровичем… – Кто такой Георгий Алесандрович? – Метелица. – А! Продолжай. – Ну вот – они с Георгием Александровичем каждое воскресенье в церковь за семь километров ходили. Молились там и всякое. – Что значит – всякое? – Георгий Александрович с попом в монополию играл. – Смешно. И?.. – Умерла жена, Георгий Александрович похоронил ее, первое время в церковь походил, а потом дела закрутили. Пасечник он. Вот жена и сердится. – Какая жена, если она умерла, и на что сердится? – Так я говорю: агроном из соседнего колхоза говорит, что душа его жены в корову переселилась, а сердится, что Георгий Александрович в церковь редко ходит. – Боже! – схватился за голову Литвиненко. – Вот и я говорю! – согласилась с ним девушка и протянула стакан молока. Юлий Иванович, не глядя, схватил его и выпил в один глоток. Тут телефонная трубка отозвалась басом: – Слушаю вас! Алло?! – Да? – Что – «да»? Вы мне звоните?! – Да, господин Фролов! Я! Литвиненко. Из Усть-Куломского леспромхоза. – По какому вопросу? – Мной изысканы необходимые резервы для многократного повышения производительности. – Молодец! Откуда? Интересно, – подобрел голос. – После тщательного изучения вопроса и произведенных расчетов я пришел к выводу о необходимости строительства сквозной транспортной линии от Усть-Куломска к Белоборску. – Но это огромные затраты! – опять посуровел голос. – Совсем не огромные, – стараясь быть как можно убедительнее, затараторил Литвиненко. – Силами леспромхоза, без дополнительных инвестиций, в полтора месяца проложим линию и уже через месяц на двойную выработку выйдем. – А материалы, материалы откуда? – Рельсу снимем с путей на старые вырубки, дерева полно, бригада дорожников справится. Мужики они рукастые. Только бы нам оборудования еще подкинуть необходимо. – Подожди с оборудованием. Ты уверен, что эта твоя линия плановый показатель улучшит? Принципиально ответь! Юлий Иванович уже было открыл рот, чтобы сказать что-то такое главное, отчего все его предположения принимали масштабы несравненно большие, нежели безликие, плановые отчеты о добыче леса, как резко изменился в лице, вскочил со стула и скрестил ноги. – Алло! Вас не слышно! – пробасила трубка. На лбу директора выступили крупные капли пота, у него напряглись скулы и побагровели глазные яблоки. – Не слышу, – повторила трубка, – или вы мне ответите, или я отключаюсь. Литвиненко от безысходности зажмурился, вздохнул, прекратил внутреннюю борьбу, шумно облегчился, после чего опять поднес трубку к уху. – Что-то со связью, – твердо произнес он, – отвечаю принципиально, как демократ. Я считаю, что предложенный мной план увеличения нормодобычи на вверенных мною участках абсолютно соответствует директивам Кремля, озвученным Президентом в новогоднем послании к народу. Так и только так, в преодолении формалистических тенденций, в творческом осмыслении каждой, отдельно взятой производственной ситуации мы сможем выйти на высоты, соответствующие духу демократического строительства. – Убедил, – после долгой паузы удовлетворенно крякнула трубка. – Правильно мы тебя, Литвиненко, выбрали. Только такие, как ты, и смогут. Будет тебе оборудование. И премии дополнительные будут. Работай! Раздались короткие гудки. Юлий Иванович вернул трубку на аппарат, дотянулся до стола, на старом, бухгалтерском бланке написал записку, сложил ее в восьмеро. Подумал и на всякий случай заклеил записку канцелярским клеем. Потом, стараясь не расставлять широко ноги, подобрался к двери и в щелку позвал: – Люба?! Люба?! Иди сюда. Вот, отнеси записку моей жене. Быстро давай. После того, как Любочка расставила перед каждым из собравшихся по стакану с горячим чаем, Литвиненко, переодетый в новый костюм василькового цвета, объявил повестку дня. – Господа! – громко начал он, и эхо разнесло звуки его голоса до гипсовой лепнины потолка. – Администрация поручила нам особую задачу. Можно сказать, оригинального содержания. Раппопорт хмыкнул. – Что смешного я сказал?! – возмутился Юлий Иванович. – Я вас умоляю! – давясь от смеха, прохрипел главный бухгалтер. – Просто звучит, как реклама суздальского стриптиз-бара. – Возмутительно! – подал голос скромно стоящий у стены главный инженер. – И этот человек воспитывает детей! – Мало того – четверых детей, двоих своих и двоих приемных, – успокаиваясь, уточнил главный бухгалтер. – А вам, господин Луков, дети из красного уголка хомяка доверили. Где хомяк? – Сдох ваш проклятый хомяк! Сердце у хомяка больное было! – возмутился Луков. – Господин Луков хомяка с собой в баню париться взял, – торжественно заключил Ефим Михайлович и обратился к директору: – Прошу прощения, Юлий Иванович. Нервный день. Конец квартала. Продолжайте. – Соберемся, друзья! Соберемся! – откликнулся тот. – Суть вышеупомянутого поручения такова: мы должны соединить Усть-Куломск и Белоборск прямой железнодорожной магистралью. – Зачем? – поинтересовался главный бухгалтер. – Как зачем?! – воскликнул Литвиненко. – Для большей эффективности труда. – Ну, мы и так не скучаем, – напомнил Раппопорт. – Значит, будет значительно веселее, – в категорической форме заключил директор и повернулся к бригадиру дорожников: – Что вам, господин Прокопенчук, для этого требуется? – Мотовоз с платформой в личное мое распоряжение, – начал загибать пальцы Прокопенчук, – и чокеровщик. – Получишь, – пометил у себя в блокноте Литвиненко. – В вальщики Сысоева мне дашь, – незаметно перешел с начальством на «ты» бригадир, – аккорд – сорок процентов и пусковые. Пусковых – двадцать процентов. И премию. – Сделаешь в срок – будет премия, – согласился Юлий Иванович. – В размере квартальной, – поставил точку Прокопенчук, – за ударный труд на особо важном объекте. Главный бухгалтер вытер плешь концом старого шелкового галстука. Потом им же потер очки. И полюбопытствовал у бригадира: – А не треснешь? – Не тресну, – авторитетно заверил тот, – лишь бы ты не треснул. И бригаду разборщиков – под мое начало. И лапы им сварить новые, не из тех ломов, не цветных, что гнутся, а закаленных, сам отберу. – Это грабеж! – взвизгнул главный инженер. – Все? – не обращая внимания на возмущение Лукова, спросил Литвиненко. – Но смотри: чтоб завтра в девять приступили! – Не знаю, как у вас, господа, – поднимаясь с места, заметил Раппопорт, – но у меня от нашего совещания осталось очень сложное впечатление. – Что вы хотели, господин Раппопорт, – тяжело вздохнул начальник планового отдела, – вся работа ложится на бригаду дорожников. – Да, но что подумают люди! – развел руками главный бухгалтер. – Люди, люди! – негодовал Литвиненко, пробираясь вместе с Прокопенчуком сквозь тайгу на рассвете. – Люди ханку глушат, как ошпаренные. Людям дела нет до прогресса! – Я его понимаю, – подал голос бригадир, – но ничего не поделаешь, мои люди – моя забота. Нам же быстро надо? – Очень быстро, – утвердительно кивнул директор, взглянул на карту и насек топориком метку на стволе дерева. – Кровь из носа – пять километров за полтора месяца. – Будет пять за полтора, – пообещал Прокопенчук, – сделаем. – Смотри! – показал на ствол одного из деревьев Литвиненко. – Засечка! Кто-то уже метил! – Это геологи в пятидесятых назад метили, – проинформировал, – пока их леший не попутал или не утонули. – Все против прогресса и эволюции! – многозначительно заявил Юлий Иванович, сверился с компасом и погрозил кому-то в небе топориком. У края леса их ждали двадцать человек, вооруженных бензопилами и топорами, чуть поодаль урчали двигателями бульдозеры, а от дороги за всем этим наблюдали начальник планового отдела и главный бухгалтер. – Началось! – торжественно объявил директор, приближаясь к ним. – Поздравляю, – пожал ему руку Валериан Павлович. – Я директору клуба задание дал – карту района большую нарисовать. Мы ее в конторе повесим и будем флажками отмечать этапы пути. Наглядность – первый стимул для поднятия боевого духа. – Правильно! Именно – боевого! – радостно согласился Литвиненко. – Для нас тайга – поле битвы, сотрудники леспромхоза – чудо-богатыри! – А вы Кутузов, – подсказал Раппопорт. – Почему нет! – воскликнул Юлий Иванович. – Смотрите – ширь какая! Силища человеческого волеизъявления! И действительно, было на что посмотреть: в изумрудную глыбу тайги, сверкая топорной сталью, врезалась организованная жизнь. То и дело под ее натиском вздрагивали корабельные сосны, жалостливо скрипели и заваливались вбок. Лязгали гусеничным полотном бульдозеры, растаскивая поверженные деревья и оставляя за собой черные полосы развороченной сибирской земли, от которых тянуло теплым паром и запахом тысячелетнего перегноя. – Какие тут цифры! – крикнул Литвиненко, скинул на руки подоспевшего Саньки Манукяна пиджак с рубашкой и в одной майке побежал обратно к вырубке. Там он выхватил из рук Прокопенчука топор и бросился рубить ближайшую сосну. – А ведь прав Литвиненко! Мы еще поборемся! Планета наша! – неожиданно заявил Валериан Павлович, также заголяясь до пояса и устремляясь на подмогу директору. – Пропади все пропадом! – задорно сплюнул главный бухгалтер, снял очки, аккуратно спрятал их в замшевый футляр, а сам футляр положил во внутренний карман пиджака, после чего лихо сбросил пиджак на землю и бросился к остальным. Появление на вырубке начальства в полном составе воодушевило рабочий коллектив. Сосны посыпались, как спелые ржаные колосья под косой вологодского крестьянина. Бульдозеры не успевали уволакивать срезанные стволы. Осознав это, Юлий Иванович бросил топор и с пятью лесорубами вручную принялся оттаскивать с вырубки очищенные от веток стволы. Один из лесорубов затянул песню: «Жить надо в кайф! Ты потанцуй со мной!» Разумеется, песню подхватили все остальные. Домой Литвиненко вернулся ближе к закату, гордо продемонстрировал жене стертые до кровавых мозолей ладони и сел за стол. – Не жалеешь ты себя, Юля! – вздохнула добрая женщина, выставляя перед мужем на стол полную тарелку супа. – Брось, Кися! Что за казенщина?! Не жалеешь?! А где я до этого переутомился?! – отмахнулся Юлий Иванович, берясь за ложку. – Тут я, может быть, за много лет впервые полной грудью жизни глотнул! Может, и не надо мне в политику?! Чего там хорошего? И так живем, как микробы, без видимых побед! Вошкаемся! – Значит ли это, что ты полку прибьешь? – по-своему поняла запал мужа Анастасия Петровна. – Нет, – насупился директор. – Завтра менеджера из столярки тебе пришлю. Кстати, я сегодня домой не приходил? – В каком смысле? – недоуменно вскинула густые брови супруга. – Да так, – засмущался Юлий Иванович, – зайцы тут водятся особые. Мутанты. Ну, что еще нового? – Олечка подралась с девочкой в школе, – сообщила Анастасия Петровна, – к директору вызывают. Завтра. – Давай я сам в конце недели зайду. Все равно собирался, – предложил Литвиненко. – По плану у меня – в школу зайти, потом в больницу, а потом в клуб, с коллективами познакомлюсь. Вертолет проверить надо. Вдруг срочный вылет. Все-таки директор леспромхоза. Хозяйство огромное. Везде за этим авралом не успеешь. Да, Олечка неуживчивая у нас. – Потому что одна, – высказалась супруга, – может эгоистом вырасти. – Нельзя допустить, – вздохнул Юлий Иванович, – у нее впереди вся жизнь. Огромная и прекрасная. Пошли, Кися, на чердак?! Там сено свежее. На звезды посмотрим. Нам, директорам крупных леспромхозов, после рабочего дня полагается на звезды с законными супругами смотреть. – Ой как полагается! – раскраснелась Анастасия Петровна и первая вскочила из-за стола. Супруги лежали на свежем пахучем сене у раскрытого люка на крышу и наблюдали за звездами. – Прелесть какая! – устало восхищался Юлий Иванович. – Бриллианты! Кися, а может, там и правда жизнь есть? – Чего бы ей там не быть?! – согласилась жена. – Бесконечность! Там все есть. – Как же это прекрасно, когда все есть! Какие перспективы перед нами открываются! – положил на пышную грудь свою руководящую голову директор. – Помнишь, Кися, как мы с тобой познакомились? – Еще бы, – мечтательно зажмурилась женщина, – на дискотеке «Лис-с», в Олимпийском. Ты тогда из Липецка только перевелся. А я на Кузнецком мосту в доме моды моделью устроилась. – Кто пел, не помнишь? – Пресняков, кажется. Про стюардессу. – Да, точно. И Меладзе. «Где-то, где-то в середине лета…» – Здорово! А потом? – На такси уехали потом. В «Белый таракан». Ты всю дорогу кричал: «Что будем пить, девочки?!» А свадьбу помнишь? – Еще бы?! Одного «Спирт Рояль» семь ящиков ушло. Папа твой ослеп с него. – У него и так зрение плохое было. Мальчик мой! – супруга обхватила горячую голову супруга. – Ну что, будешь галифе снимать, полководец? Литвиненко не отозвался. Анастасия Петровна подставила его лицо под лучи лунного света и обнаружила, что ее благоверный крепко спит. Добрая женщина печально вздохнула, переложила директора на сено, подсела ближе к приоткрытому люку и принялась наблюдать за освещенной желтыми фонарями центральной улицей Усть-Куломска. Из дома напротив раздались чьи-то голоса, потом на пороге появился начальник планового отдела. Он огляделся по сторонам, поднял на пальто воротник и быстро зашагал прочь, пока его фигура окончательно не растворилась в ночной мгле. Через несколько минут с противоположной стороны улицы подъехал «уазик», и из него опять вышел начальник планового отдела. Анастасия Петровна удивленно вытаращила глаза. Ну не мог Валериан Павлович так быстро обежать деревню, сесть в «уазик» и прикатить обратно! Но и этим все не закончилось. Через десять минут после возвращения Рюрикова домой в глубине дома раздался крик, потом грохот падающей мебели, и на порог выскочил начальник планового отдела с длинной катаной наголо. Даже с крыши было видно, что начальника планового отдела кто-то очень сильно огорчил. Валериан Павлович коротко обернулся по сторонам, на мгновенье замер в размышлениях и побежал в сторону леса, на ходу легко, по-самурайски, перепрыгивая низкие заборы. Весьма озадаченная увиденным, женщина вернулась к спящему мужу, легла рядом и закрыла глаза. Свалив папки с ежеквартальной отчетностью на стол секретарши, Литвиненко покинул контору и направился к школе. На перекрестке его окликнул участковый, конвоирующий скованного наручниками гражданина похмельной наружности. – Старший лейтенант Заварнов! – козырнул он директору и указал на арестованного: – начальник планового отдела сказал, что последнее слово за вами. Оформлять или так… Выговором ограничимся? Пронькин это. Смазчик. – Чего он начудил? – спросил Юлий Иванович, внутренне досадуя на Рюрикова, который каждый раз норовил свалить на него ответственность. – За Прокопенчуком с цепью от бензопилы гонялся, – проинформировал Заварнов. – Не понравилось ему, что бригаде Николая Анатольевича двойные премии платят. – И по две банки тушенки выдают и виски даже, а я виски вообще в жизни не пробовал, – пожаловался Пронькин. – Вкалываем все, а получают только дорожники! – Ситуация такая сложилась, господин Пронькин, – объяснил директор. – У дорожников девятый день переработка. С ног валятся от усталости. А им еще два месяца, как минимум, в таком ритме работать. Поддержать их необходимо. – Тогда и меня в дорожники принимайте, я тоже виски хочу! – нахально потребовал смазчик. – Виски, виски! Самогон твой виски. Так вот, господин Пронькин. Ограничимся выговором, – распорядился Юлий Иванович, не желая омрачать отчетности случаями нарушения трудовой дисциплины. – Слушаюсь! – вновь козырнул участковый и поволок господина Пронькина на задний двор автомастерских. Уходя, Литвиненко успел заметить, как милиционер завалил смазчика посреди двора и начал его охаживать кулаками по спитой морде, а когда устал кулаками, в ход пустил тяжелые кирзовые сапоги. Юлий Иванович поторопился отойти от места «выговора» как можно дальше. У школьного порога его встретили директор – Марлен Александрович, завуч – Эльвира Адольфовна и учитель физкультуры – дюжего телосложения Слава Рыбаков. – Счастливы приветствовать вас, господин директор, в нашем очаге образования! – встретил его Марлен Александрович. – Ждали, так ждали! – поддержала коллегу завуч. – Старшеклассники сто двадцать с груди рвут, – похвалился Рыбаков, потирая огромные кулаки. – Простите. Все силы новая дорога высасывает, – извинился Юлий Иванович и спросил: – Как там моя Олечка? Не шалит? – Что вы?! Что вы?! – воскликнула Эльвира Адольфовна. – Чрезвычайно одаренный ребенок! Впитывает знания, как губка. – Лихая деваха, – поддакнул физрук. – Я ей слева навесной поставил. А апперкот у нее свой. От природы. Козла валит. Пробовали. Завуч сердито зыркнула на Рыбакова, подхватила Литвиненко под локоть и потащила внутрь здания. – Детишки вас в актовом зале ждут, – лепетала она на ходу, – очень они интересуются развитием нашей отрасли. Потом спеть могут. У нас свой школьный гимн. Правда, на немецком. – Петь не надо, – отказался Литвиненко, – мне скоро в клубе споют. Про развитие расскажу. Миновав два лестничных пролета, они оказались в актовом зале. Завуч вывела Юлия Ивановича на сцену и усадила на стул. Рядом стоял микрофон на подставке и журнальный столик с графином воды. Литвиненко посмотрел в зал и обнаружил, что детей в привычном понимании этого слова здесь не было. На первых пяти-шести рядах сидели биологически зрелые особи обоих полов. Девушки поражали пышностью форм, молодые люди – богатырской статью. Лица нескольких старшеклассников украшали густые усы. – Дорогие дети! – объявила завуч. – У нас в гостях большой гость, известный человек, мастер своего дела – директор нашего леспромхоза Юлий Иванович Литвиненко. Сейчас Юлий Иванович расскажет вам о перспективах развития нашей отрасли в свете последних решений краевой администрации. – Дети, – как полагается, хорошенько откашлявшись, начал Юлий Иванович, – вы, наверное, сами понимаете, какая у нас непростая работа. С одной стороны, все ясно – лес вали, вези да сплавляй. Но, с другой стороны, все гораздо сложнее. Государство – это очень сложный организм, и каждая промышленная область – это отдельный орган, без которого всему организму плохо придется. – А мы какой орган? – поинтересовалась губастая барышня в первом ряду. – Думаю, что мы – рот, – ответил Литвиненко, но подумал и поправился: – хотя нет. Рот в Москве. Мы кишечный тракт. Или нет! Мы – руки. Не обе конечно, только левая. Потому что правая – это наша героическая российская армия. Есть еще вопросы? Руку поднял молодой человек, причем поднял он левую, а правой продолжал ковырять в носу. – Когда киноустановку починят? Мы по кино соскучились. За тридцать километров ходить надо, – произнес он. – Мы каждую неделю «Годзиллу» привыкли смотреть. – Вытащите, пожалуйста, палец из носа. Вы же цивилизованный человек, дитя индиго, мягко говоря, – для начала попросил Юлий Иванович, дождался, пока молодой человек выполнит его просьбу, и ответил: – Позавчера я заказал в центре два новых DVD-проектора. Корейских. Со дня на день привезут. Школьники довольно зашумели. Когда шум стих, руку подняла худенькая девушка в зеленом платье. – Люди говорят, что вы узкоколейку по звездам кладете? – Небось агроном из соседнего совхоза слухи распускает?! – осерчал Литвиненко. – Ну, ничего. Время будет, я с этим мракобесом разберусь! – И еще говорят, что звезды вас сами выбрали, – подала голос та же барышня. – Даже не знаю, что и сказать! – развел руками докладчик. – В некотором смысле – конечно, без звезд не обошлось, но не тех, которые вы имеете в виду. Не обратив должного внимания на его метафору, школьники, видимо, решили, что директор – человек в заданной теме далеко не случайный, и принялись шумно обсуждать его ответ между собой. – Собаку надо было зарезать на первом звене, – кричал один из молодых людей. – Тайгу не подмажешь, морок найдет. – На чистую, чистую вести, – не согласился с ним его сосед по ряду. – К чистой мечте, в чистую, как старцы завещали. И только на двадцатилетней сосне рельсу класть! – Правильно, дождаться, когда Водолей в силу войдет, и класть, – присоединилась к ним девушка в зеленом платье. – Агроном так сказал, агроном свой в астрале. – Что происходит? О чем они говорят? – недоуменно обратился к директору школы Юлий Иванович. – Местные бытовые суеверия, – смущенно ответил тот. – Удаленность от крупных жилищных комплексов, недостаток витаминов, пьющие родители. Все вместе – и вот результат. – Все. Пойду я, – устало поднялся со стула Литвиненко, – в контору мне надо. – Что по поводу коня? – тронул его за рукав Рыбаков. – Какого коня? – уточнил он. – Гимнастического коня, – пояснил физрук. – Без хорошего гимнастического коня каши не сваришь. Я, конечно, сколотил детишкам из оцинкованного бревна. Но щепа есть. Детки яичками колются. Будет конь? – Будет, – пообещал Юлий Иванович. – Магистраль проведем, и все будет: кони, бензопилы новые, трубы и режиссер из Петербурга. Только магистраль сначала. В кабине, у развешенной карты строительства магистрали, его ждал начальник планового отдела. Валериан Павлович отмечал флажками пройденные километры. – Километр и двести пять метров, – сообщил он и, взглянув на директора, спросил: – Чего вы бледный такой? Заболели? – Устал я, господин Рюриков. Целыми днями по выработкам мотаюсь, в школе был, с докладом. Странный у вас край, Валериан Павлович, очень странный, – заваливаясь на диван у окна, ответил Литвиненко. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/ivan-ivanovich-ohlobystin/pesni-sozvezdiya-gonchih-psov/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.