Грозовое небо-1

"Знакомство"

Посвящается Белле Комаровской
и Карине - моей первой самой чистой любви

Как бессонница в час ночной
Меняет нелюдимая, облик твой.
Чьих невольница ты идей?
Зачем тебе охотиться на людей?

Король и шут.
«КУКЛА КОЛДУНА»


Она вернется опять, и снова будет молчать,
И ты ее не вини, если совсем не хочешь потерять.
Помолчи с ней немного, попробуй просто понять:
Она всего лишь кошка и хочет спать.

NTL.
«КОШКА»


Я и не знал, что фары машин, так ярко горят.

Сплин.
«ШАТО-МАРГО»


Я хочу быть тихим и строгим.
Я молчанью у звезд учусь.

Сергей Есенин.
Из цикла «ПРЕОБРАЖЕНИЕ» 1918


Лучше иметь дочь проститутку,
чем сына писателя.

Надежда Комар


Ее звали Александра. Но это только лишь по паспорту, а так, - как это часто бывает - все: друзья, мама, знакомые и прочие люди, входящие каким-либо образом в ее жизнь, в том числе и я, не называли ее полным именем, а звали просто - Саша. Я познакомился с ней совершенно случайно, поздним июльским вечером из-за одной колоссальной (не в смысле полноты) несуразности, которую в свое время мои мама с папой приняли решение окрестить не иначе как Георгий. И меня, неизвестно за какие проступки и прегрешения, обрекли считаться его братом, причем не простым, а старшим, что накладывало на меня, уж не знаю как в других семьях, обязанности, каковые обременяли мою холостую жизнь некоторыми проблемами.

Все было б намного лучше, если бы между нами - мной и Гошей - разница в возрасте колебалась в пределах полтора-три года, тогда мы бы с течением времени - либо стали хорошими друзьями-товарищами, либо наши отношения свелись к праздничным обедам, лишь только по воле на-шей матери. Но по какой-то злосчастному обстоятельству почему-то именно девятнадцать лет назад наши родители неожиданно вознамерились обзавестись вторым ребенком. Возможно даже, потому что боялись, что я могу вырасти каким-нибудь эгоистом. Хотя здесь же напрашивается очередное: «почему?» они об этом не догадались лет, скажем, на пять раньше. Тогда бы мама со стабильной периодичностью через каждые несколько месяцев не стала звонить мне с одним-единственным и, само собой разумеется, риторическим вопросом: «Может ли Гоша пожить у тебя?» - вопрос, подкрепленный такой фразой как: «Вы все же братья и соответственно должны больше времени проводить вместе!» Хотя я думаю, что причина на самом деле заключается в том, что она вместе с отцом уже не справляется с Гошей. В особенности, после того как он, не смотря на их жесткий запрет, полгода назад наколол у себя на лопатке татуировку виде безобидной рожицы-смайлика и проколол левое (по мне: ХОРОШО, ЧТО НЕ ПРАВОЕ!!!) ухо. Лично, по-моему, они с ним обращаются очень даже по-ангельски, меня за такие вещи каких-то лет пять назад отец бы жестко, если и не отпорол, то без сомнения, поносил, на чем свет стоит.

Но вот что мне совершенно не понятно так это, что я должен делать с ним - поговорить по душам, или показать, как я работаю?.. Хмм!.. интересно, во время какой из этих вариаций Гоша раньше захрапит? Да и собственно, какой из меня преподаватель и уж тем более нянька - своих детей я еще не успел завести и в ближайший момент не планирую.

С другой стороны именно для Гоши более чем выгодно жить у меня, так как он насколько бы не вел себя нагло и, надо сказать, вызывающе, все же не осмеливался спросить у мамы и папы разрешения пойти с ночевкой к друзьям. У нас в семье есть несколько жестких правил, установленных родителями, касательно времяпровождений. Правда они распространяются лишь на тех, кто живет под их опекой. Мне повезло, три года назад дедушка с бабушкой уехали в деревню, насовсем - у них там свой дом, - а мне оставили квартиру. Кстати, я не понимаю, почему мама с папой не отправляют Гошу к ним, там он больше бы ума набрался. Меня, насколько я могу вспомнить, аж до двадцати лет «от звонка до звонка» каждое лето заставляли ездить туда. Свежий воздух и все такое. Возможно, мой брат более нахален, чем я думаю о нем, и способен сказать родителям «нет», а в нашей семье отказываться помогать дедушке с бабушкой это собственно и есть нахальство.

Вот так, из-за всех этих причин и всяческих обстоятельств, я оказываюсь в контакте с Гошей, который, воспользовавшись моментом, совсем расслабляется и творит все, что пожелает, а я как человек, для которого он превращается в обузу, подыгрываю ему. И поэтому, сегодня я соглашаюсь отвезти его неизвестно куда, на чье-то день рожденье, из-за коего к тому же мне пришлось потерять тысячу рублей. Я, конечно же, никогда не отказываюсь подкинуть ему пару сотен, так как меня самого в молодости радовали ну максиму, если говорить современным номиналом, «десяткой», но, по-моему, целый «рубль» это перебор. И, опять же, конечно, под давлением таких фраз как: «Ну, чо ты ломаешься!» и - «Я же не на пробухать, а на день рожденье!» - соглашаюсь дать ему их, хотя и считаю, что последнее, в особенности в его случае, это одно и тоже. Хотя я так же считаю, что без подарка приходить плохо, - именинник вроде тебе говорит: «Главное, что пришел! Дело, мол, не в подарке, а во внимание!», а все остальные - имеется в виду гости, - косятся на тебя, словно бы ты какой-то не такой, правда в смысле не такой как они, и отсюда следует неловкая ситуация...

В общем, я даю моему брату денег и, как бы в довесок к ним, я соглашаюсь, под давлением еще «более высоких мотивов», чем по поводу какай-то там «штуки», подбросить моего брата до «места проведения торжества».

Где-то примерно минут за тридцать-сорок мы ухитрились, выехав из города, в котором каким-то чудом или благодаря моим хорошим знаниям его, не попали в пробку (судя по тому, что говорили по радио, половине города вдруг приспичило вечерком куда-нибудь поехать), добрались до дачного поселка. А вот там, начались наши проблемы, заставившие меня битый час кружить по местности, лавируя между домов. И проблема заключалась в том, что Гоша на беду, как он мне сам объяснял по ходу нашего блуждания, ни разу собственно не бухал, правда, как я понял, именно на этой даче, поэтому он наверняка не может мне сказать, где та, хотя бы приблизительно, находиться. С досады я курил не переставая, выставив левый локоть в окно, а Гоша вызванивал по телефону, узнавая как нам проехать к нашей цели, но похоже как-то не совсем понятно, потому что мы никак не могли приехать.

Солнце зашло, и сумерки опустились, да так что никакие номера на домах или воротах нельзя было разглядеть. Я проехал очередной перекресток, потом свернул в проход между участками и, остановившись, посмотрел на часы. Со вздохом отметил, что время приближалось к одиннадцати часам, хотя у меня и не было каких-то особых планов на сегодняшний вечер, но мне совсем не улыбалось добираться домой ночью. «Твой друг не мог начать собирать гостей с утра, тогда мы бы точно приехали вовремя?!» В ответ на это Гоша лишь скорчил из своего лица отталкивающую рожицу и продолжил говорить по телефону. «А я фиг его знает, где мы?! - проговорил Гоша в трубку, потом, высунув голову из окна, добавил: - здесь справа какая-то башня с проводами, прямо до неба. Да... Ага! Здесь прямо до конца ряда?.. Ага, далее налево и так до магазина... ага, а потом через два проезда опять налево... ага ну понял...» Пока он говорил, я тронулся с места, выбросив докуренный окурок сигареты, на не асфальтированную дорогу, и поехал потому пути, по которому неизвестный навигатор велел нам вести мою машину.

«С братом, - сказал Гоша, некоторое время спустя. - Откуда?! - Он прижал телефон к груди и спросил у меня: - Ты сам не хочешь зайти? - И предупреждая мое «нет», прибавил: - на хрена тебе переться сейчас домой? завтра у тебя ж выходной?» - «Знаешь, - ответил я ему в тот момент, - меня как-то совсем не вставляет полночи нажираться до беспамятства, а вторую половину, возлежать возле унитаза, зазывая из его недр властителя глубин - Ихтиа-андра». Я получил «Ну как хочешь!» на мой ответ, окончившийся шуткой, и мы проехали мимо магазина, коего сразу и не заметишь, если не искать, и отличающийся от всех остальных домов косой, надписью «МАГАЗИН» на одном из окон, и столь же неровной «ЗАКРЫТО» на его двери (про себя же я отметил, что мы уже как-то здесь проезжали). Когда я свернул, Гоша сказал своему невидимому собеседнику, чтоб тот выходил и помахал нам светящим телефоном, показывая тем самым, куда мы могли припарковаться, наподобие того, как огнями показывают на взлетно-посадочной полосе пилотам. Еще издалека, почти в конце улицы, я заметил несколько человек появившихся на дороге и, вслед за тем, резко двигающее светящее пятно не большого, но яркого света. А после того, как мы подъехал ближе, до моих перепонок донеслась музыка, по которой, судя по ее громкости и басам можно было догадаться, что это именно друзья моего брата здесь гуляют, так как только они могли понять то, что кричал вокалист под грохот музыкальных инструментов.

Гоша обернулся назад, взял пакет с подарком, о котором я его и не спрашивал, да и знать не хотел, что же он собирается подарить виновнику торжества, и, открыв дверь, вышел из машины. Оказалось, что именинника вовсе не было, хотя точнее он был, только им, как выяснялось, оказалась девушка, а не парень. Я сделал этот вывод, потому что Гоша подарил подарок девушке, с коей сначала поздоровался объятьями, что последовало вторично после вручения подарка, потом перездоровался со своими друзьями и вся компания потянулась за ворота прямо в дом. И мой брат исчез, не сказав мне даже «пока», как он это делает всегда, ни слова не говоря - это касается не только его со мною прощанья, но и того когда он неожиданно врывается в мою жизнь, не здороваясь. Что, в общем-то, не особенно много доставляло мне огорчений.

Я уже собирался сдать назад, когда девушка-именинница, все еще с пакетом и телефоном в руках вышла из ворот и подошла к машине. Что мне попалось на глаза и, на что я в первый раз не обратил, так это ее небольшой рост, позволивший ей почти не сгибаясь засунуть голову в окно и сказать мне: «Привет!».

Но до того как она произнесла это слово, я вдруг подумал, или скорее вспомнил, глядя на нее, Яну. Ту самую Яну - мою бывшую девушку, с которой у меня были отношения на протяжении почти пяти лет, что само по себе уже не маленький срок для отношений, из которых - три года прошли в свиданьях, перетекшие в двухлетнее совместное проживание. И дело было даже не в том, что у них обоих черные волосы - меня собственно никогда не волновали цвета волос, - и голубые глаза, хотя как я заметил у этой (не у Яны) девушки они были темными, цвета «грозового неба». Да и не считаю я нормальным сравнивать девушек, и тем более вспоминать и думать, если конечно, в данный момент не встречаюсь с той девушкой, о другой, не стой, которой разговариваю. Но воспоминания помимо воли моей вдруг неожиданно ворвались в меня, как это описывают люди, вернувшиеся с того света на этот, о том, что перед ними проносится вся жизнь, включая те моменты, о которых они не могли помнить, хотя само коматозное состояние может длиться всего несколько секунд.

Расставались мы с Яной ужасно тяжело, в начале апреля этого года, все как положено: с битьем посуды и криками, словно пытались бесповоротно разорвать все то, что между нами было, да так, чтобы больше никогда в жизни ни один из нас не захотел вернуть другого. В тот момент, между нами выросла стена, создававшая иллюзию, в которой мы друг для друга перестали существовать или вовсе нас не было, а все, что было - это дикий злой кошмар, наконец-то оконченный, но он всего лишь кошмар. Хотя я думаю, эта «стена» начала появляться далеко до апреля, в тот, как мне теперь кажется, проклятый день, когда мы приняли решение, о том чтобы проживать вместе, и сгубил нас тот самый быт, каковой сгубил множество молодых и, преимущественно, современных пар. Всевозможные притязания Яны по поводу всяческой бессмыслицы типа «как должен стоять веник» выводили меня безмерно из себя, на что она особенно обращала внимание, ну и взяла бы и поставила как нужно, нет, ей нужно было выводить километровые разглагольствования и, вообще, подымать данный диспут.

Вот так из-за всей этой ерунды, хотя, скорее всего Яна считает, что из-за моего безразличного отношения к столь «важным» мелочам, на что мне теперь плевать с высокой телебашни (или нет, если я все-таки думаю об этом) мы и разорвали в дребезги наши, казавшиеся до нашего совместного проживания, безукоризненными взаимоотношения. Кроме состояния антипатии от этих воспоминаний, во мне вдруг возникло состояние удовольствия и какого-то затаенного злорадства, из-за того, что девушка, в отличие от Яны, которая была почти со мной в один рост, - невысока. Про себя же я отметил, когда девушка со мной здоровалась, что я уже не испытываю той ярко выраженной ненависти, кою всегда, почти самого детства испытывал к людям слушающим и предпочитающим панковский образ жизни, и в особенности к друзьям моего брата… по крайней мере к этой девушке.

После того как она меня поприветствовала, я как человек, в большинстве случаев, вежливый, и без затаенной грубости ответил ей тем же. Далее она представилась, потом, засмеявшись, объяснила, что так написано в документах удостоверяющих ее личность и еще во всяких других, но лишь только в документах, а так, все зовут ее Сашей.

Я тоже назвал свое имя.

- Я старший брат Гены, - объяснил я, свое присутствие здесь и выглядело это так, словно мне хотелось оправдаться. Что поделаешь - мы родственники.

- Наверное, Гога?! - поправила она меня, продолжая улыбаться.

- Ах да, Гоши! Почему Гога?

- Ну-у, - протянула она, и на секунду бросила взгляд на переднее пассажирское сидение, - когда мы только познакомились, он так представился.

Мы немного поговорили, и Саша сказала, что у нее сегодня день рожденье, а она как человек, который любит, чтобы ее окружало большое количество народа, хотела спросить, не желаю ли я, если конечно у меня уже нет никаких планов, тоже присоединиться к ее маленькому, но очень веселому празднику. При этом мне показалось, или возможно так оно и было, что она говорила слишком уж растянуто, как бы оправдываясь из-за своего вопроса и как-то неожиданно смущенно, словно боялась сказать что-то личное или то, что не намеревалась говорить первой.

Я ответил, конечно, да.

- Да. Почему бы и нет! Нет. У меня никаких планов нет. - Тоже, по-моему, получилось длинно.

Саша отошла, позволяя мне выйти из машины, и сказала, что у моей тачки классный цвет. По дороге к воротам, я оглянулся на машину и подумал о том, что если по каким-то обстоятельствам я в свое время остановил свой выбор на каком-либо другом, любом из цветов, не черном, то пацаны бы меня навряд ли поняли. Я ответил девушке: «да», и помог ей открыть ворота, потом, развернувшись, загнал машину в небольшой дворик и, закрыв дверь на ключ, спрятал его в карман подальше от греха. Мне пришла мысль в голову, что если кому-то из подростков, как-то вдруг, придет, в не совсем трезвую голову идея покататься на моей машине, а я уверен, что придет, меня это совершенно не обрадует, в особенности, если приведется отскребать ее от какого-нибудь столба.

Я уже самостоятельно закрыл ворота, и мы двинулись в дом, где Саша меня на пороге попросила разуться. Я кивком согласился и скинул кроссовки, мимолетно отметив, что в доме, несомненно, и так достаточно «грязи» и уличная была бы излишне. По пути из маленькой прихожей в комнату, где шло празднование дня рождения, как будто в подтверждение моим размышлениям, мне под ноги попалась пятилитровый баллон от пива, о который я незамедлительно споткнулся и едва не грохнулся в главное помещение. Комната, совмещенная с кухней, если учитывать плиту и холодильник, оказалась больше, чем я ее себе представлял, а народу в ней - меньше, потом я вспомнил о лестнице в прихожей и посмотрел на потолок. Саша проследила за моим взглядом и попросила меня почему-то не спрашивать. Я пожал плечами, и мы углубились глубже в помещения, при этом меня не оставляла мысль, что мне лучше внимательнее смотреть под ноги, поминая тот случай с баллоном, а то вдруг здесь есть еще и стекло от разбитых бутылок.

Саша представила меня сидящим на старом угловом диване, покрытым серым пледом и на нескольких стульях возле журнального столика. Здесь же находился Гоша, рядом с которым сидел парень с гитарой. Он поднялся, убрал в сторону инструмент, пожал мне руку, взявшись ладонью за запястье, как это делали средневековые рыцари, и сказал, что его зовут «Саранча», сделав сильное ударение на последнем слоге. Я, сдержал безразличное выражение лица и поборол желание спросить парня о том, что его специализация, как бы случайно, не связана с работой над чужими холодильниками - догадался, что эту шутку, скорее всего, здесь не оценят.

Далее последовало знакомство с остальными участниками посиделок за этим столом, парнями и девушками в столь же странных, по крайней мере, для меня, нарядах и со столь же странными прозвищами. Вся компания организованно подвинулась, предлагая мне сесть, и я оказался на меньшей стороне углового дивана, если не считать грифа гитары, постоянно торчащего справа, в полном одиночестве.

Немного в отдаление от нашего, стоял другой столик, за которыми, в прямом смысле этого слова, глушила водку еще одна компания, и с ними и несколькими постоянно шатающими из одного в противоположный угол и обратно по помещению подростками, Саша по какой-то причине не стала меня знакомить. Сама она отошла на секунду и вернулась с открытой бутылкой пива. Я взял ее и, глядя на горлышко, во мне задрожало что-то брезгливое по поводу того, что кто-то из присутствующих здесь возможно уже пил это пиво.

- Я подумала, что ты не захочешь... - И она указала взглядом мне на другой столик, где пили преимущественно водку.

- Но... - хотел заметить я, однако Саша не дала мне договорить, догадавшись об моих истинных мыслях.

- Ты не думай - я только его открыла.

- Вообще-то, я не об этом. Я хотел сказать - мне нельзя!

- Почему? - и теперь на ее лице выразился тупик.

- Ну, я за рулем.

- Одна бутылка роли не сыграет, - убежденно заметила она и добавила: - К тому же за день рожденье можно.

Ни то, ни другое меня не убедило, и я сделал для вида лишь один глоток и поставил бутылку на стол. Вот от чего я не отказался так это от еды, и с удовольствием принял тарелку, наполненную Сашей, что само по себе оказалось приятным неожиданностью в смысле заботы. Вообще, судя по количеству съестного, день рождения предполагалось растянуть до понедельника. Чего у них только не было, в том числе, я отметил, и остатки праздничного торта, а еще Саша мне положила салат с какими-то красными ягодами, который, впрочем, оказался вкусным.

Очевидно, самыми «крутыми»... хмм!.. из панков были те, что пили водку, а так, в общем-то, ничего особенного в этих ребятах найти я не сумел, обычные подростки, воспользовавшиеся возможностью ускользнуть от родителей, чтобы натворить таких делов, о коих впоследствии можно с удовольствием вспоминать. Разве что меня смущали их предпочтения в одежде и некоторые музыкальные предпочтения, сводящие на нет работоспособность ушных перепонок, а в остальном та же фигня. Тоже самое происходило у меня и в девятнадцать, и восемнадцать, и семнадцать лет, включительно - и распитие спиртных напитков неизвестно на чьей даче, и то, что совершалось на втором этаже и, если у кого-то подобного не случалось, я на них смотрю как на противоестественных людей. Такие люди либо собирались до конца своих дней просидеть под юбкой у своей матери, либо настолько были помешены на учебе, что все потраченное не на нее время считали каким-то бессмысленно потраченным и в отсутствие ее готовы в буквальном смысле слова лишиться рассудка. Чтобы не говорили, взрослыми не становятся, оттого что время подоспело, в них превращаются те, кто стремится походить на этих самых взрослых, без сомнения, из-за каких-то своих представлений субъективности, в рамках субкультуры или, проще говоря, со своей телебашни.

Я, само собой разумеется, не из тех, кто считает алкоголизм нормальным образом существования человека и, тем более, меня совсем не радует, что сейчас передо мной сидит мой брат и хлещет пиво и курит, но это, наверняка потому, что мое время беспробудного стремления к празднованиям приблизилось к концу. Возраст дает о себе знать, да и здравый смысл тоже, в настоящий момент я работаю и обеспечиваю себя, думаю все чаще о завтрашнем дне, хотя все выше перечисленное абсолютно не мешает мне с ненарушимой периодичностью посещать кабаки и ночные клубы, но уже без хваленого фанатизма. С другой стороны, если бы я в нужный момент не преодолел эту ступень, то все для меня могло закончиться не очень, скажем, хорошо, поминая тот случай с моим другом детства Колей «Трюк» Петряковым, загремевшим на семь лет в места не настолько приближенные.

Стоит отдать должное моему брату, здесь в компании людей, которые мягко сказать от выпи-того алкоголя давно превратились в «дурачков», способных на бессмысленные «геройства», Гоша держался не плохо и когда в очередной раз недовольный пьяный голос из-за стола «водочников» закричал во все горло:

- Кто-нибудь выключит это дерьмо!!!

- Это радио, - столь же в очередной раз ответил кто-то из-за моей спины.

- Да мне насрать! выключите это дерьмо!!!

Гоша поднял голову и сказал:

- Заткнись Брюхо! - И повернувшись, обратился кому-то, крикнув: - ну, вруби какой-нибудь диск. А то он уже достал орать.

М-да!.. включили «что-то другое», но я никакой разницы не обнаружил, разве что громкость стала еще больше, и теперь Саше приходилось кричать мне в ухо, чтобы я хоть что-нибудь разобрал, из того, что она говорит. Половина ее слов растворялась в атмосфере наполненной звуками, и я не всегда понимал смысл сказанного ей, но продолжал согласно кивать, и очевидно она, тоже самое проделывала в ответ на мои речи. Однако, как я обратил внимание, Гоша все слышал и понимал из бубнящих пьяных слов других участников застолья и в том числе Саранчи, который на износ не контролировал большинство своих действий, и периодически ронял пепел от сигареты себе в тарелку. Но если не брать в расчет состояние Саранчи, лишившего его сил открывать глаза, и внезапных вопросов ко мне, я отметил, что с гитарой он обращался мастерски, а наигрываемая им мелодия «Smoke on the water», группы Deep purple звучала столь же офигенно, как если бы он исполнял ее трезвым.

Я достал из пачки себе сигарету, позволил прикурить Саше ее сигарету и, закурив сам, подумал, что мне в основном не о чем говорить с этими людьми, и я несмотря ни на что, чувствую себя здесь чужим. И если бы именинница первой не инициировала какой-нибудь темой со мной диалог, я бы тупо молчал. Хотя не могу сказать, что здесь было скучно, так как за все время моего пребывания на празднике, я всего однажды посмотрел на часы и с удивлением отметил, что короткая стрелка перевалила за два часа ночи. Что же касается сигаретного дыма, то для человека, каковой входил бы с улицы в помещение празднования дня рождения, дымоган, стоявший стеной, стал бы непереносимым, и он бы точно прослезился, а вот для нас - людей, не дышавших свежим воздухом несколько часов, он был почти не заметен.

В какой-то момент я поймал себя на мысли, что некоторое время, даже не представляю насколько, но, по-моему, уже достаточно долго внимательно рассматриваю губы Саши. Я отвернулся и посмотрел на стол «водочников»: один из этих ребят положив руки под голову, очевидно, крепко спал, на что никто не обращал ни малейшего внимания. Под такой грохот музыкальных аккомпанементов я бы сам не смог! Саша что-то у меня спросила. Я ей ответил, повернувшись обратно, и вдруг, она меня поцеловала. Когда поцелуй прекратился, она сжала мою ладонь, посмотрев мне прямо в глаза, и я заметил, как зрачки ее потемнели. Что-то было в этой бездне, продолжавшейся всего несколько секунд, когда ты внезапно начинаешь понимать мысли другого человека и, что еще более неожиданно, они аналогичны с твоими размышлениями. Потом что-то со всей силы грохнулось, и я отвел взгляд от ее глаз на звук шума и к своему удивлению… хмм… ничего не обнаружил. А вот Сашу окликнула девушка с зеленными и красными лентами в волосах (по-моему, Юля) и она ушла.

- Они куда? - спросил я у Гоши, но он меня не услышал.

Я толкнул его плечо, и это на него подействовало.

- Чо?

- Ни чо! они куда? - повторил я вопрос.

Гоша приподнял голову и посмотрел на выход из комнаты.

- Не спрашивай.

Пораскинув умом, я пришел к заключению, что сегодня чересчур часто у меня нет ответов на очевидные, по крайней мере, для большинства, вещи, однако я поднимать в третий раз вопрос не стал, а закурил. Не пришелся мне по душе тот взгляд, брошенный Гошей на выход из помещения, хотя все мои мысли свелись к туалетной двери, почему похожей на дверь в туалет дома у мамы с изображением «пупса со спущенными штанами возле унитаза», но «зайти» дальше своему воображению я не позволил.

Прошло примерно полчаса по моему внутреннему времени. Гоша, положив руку на плечи лентоволосой Юле, что-то мне неслышимое втирал, а она, делая кивательные движения, продолжала пить пиво и, судя по выражению ее лица, чувствовалось, что это для нее уже излишне. Саранча пытался мне растолковать, скорее всего, спутав меня с моим братом, о какой-то мелодии и о ее звучании, если играть ее по-другому. А я пришел к неприятному заключению, что Саша посчитала меня «тормозом», возможно у них, у этих ребят, - черт! язык не поворачивается называть панками тех, с кем пью! - все проще и делается быстрее, потому-то она меня и поцеловала первой.

И еще я вдруг подметил, что все кто уходил, уже возвратились, в том числе и Юля, а Саши до сих пор нет. Мне совершенно не хотелось думать о «втором этаже», но эти мысли с заядлой периодичность появлялась в моем мозгу. И теперь я все чаще соглашался с сами собой и, очевидно, с размышлениями Саши, что я не только «тормоз», но еще и придурок, так как она давным-давно кувыркается (идиотское слово) с кем-нибудь из этих парней, а я как этот самый распоследний придурок, сижу и дожидаюсь ее возвращения.

Надо бы свалить отсюда и ВСЕ!

и вообще, блядь!

НЕ НАДО БЫЛО

вообще

СОГЛАШАТЬСЯ

идти сюда!

Я поднялся из-за стола.

- Ты куда? - спросил Гоша.

- Пойду, свежим воздухом подышу.

- А-а! - протянул он и попросил: - слушай, посмотри, где Сашка. А то чо-та давно ее нет.

Таким образом, выяснялось, что не я один ее потерял!

- Ладно, - кивнул я и, взяв пачку сигарет, вышел из комнаты...

Предавгустовское небо все покрыто звездами, разумеется, не так как это случается на юге России, но все-таки красиво. Я неторопливо обулся и вслед за тем закурил. На улице прохладно, хотя не до такой степени, чтобы помышлять о свитере. Я обошел машину, похлопав ее по капоту и, двинулся по узкой тропинке между участками зеленых насаждений, которые вымахали на полметра, в направление деревянной конструкции с трубой - скорее всего бани. Даже не знаю, как я узнал Сашу, просто решил, что это она и позвал, но она мне не ответила. Саша сидела на скамейке в тени строения, склонив голову на подобранное колено. Я подошел ближе и снова окликнул ее по имени, однако безрезультатно, если это действительно была Саша, то по какой-то причине она не хотела со мной говорить. Я слегка толкнул ее в плечо, как вдруг она повалилась на бок, и едва не упала с лавочки.
Удерживая ее за плечи, я не сильно похлопал ее по щеке ладонью, потом сильнее - никакой реакции. Мне ничего не оставалось, как взять ее на руки и отнести в дом, а уже после этого начать ломать голову, что же все же стряслось с ней. Выплюнув, сигарету, я поднял ее и почувствовал, что она почти невесома, хотя мои достижения в медицине находились на уровне «ничего не понимаю в ней», я все-таки пришел к выводу, что такой вес - это решительно и бесповоротно нехорошо.

Периодически сходя с тропики и вытаптывая растительность, я вернулся в дом. На меня никто не обратил внимания и я заорал во все горло, чтобы «вырубили на хер этот гребаный магнитофон». Мой голос оказал воздействие на компанию празднующих, и водворилась тишина. Гоша, потащив за локоть никакущую Юлю и выталкивая перед собой Саранчу, который, подняв гитару над головой, полз перед ним не быстроходнее улитки, принялся выбираться из-за стола. Когда они наконец-то довершили процесс перемещения, я положил Сашу на диван и осмотрел ее при свете ламп. Господи! она была абсолютно бледная, даже белее чем мука, с какими-то синими узорами на изгибах ее лица, которые в особенности сильно выделяли неожиданно тонкие губы; и все выше перечисленное в совокупности, как мне показалось, смотрелось страшно. Из моей попытки прощупать пульс длительное время ничего не выходила, и я уже совершенно отчаялся, когда, в конце концов, ощутил несколько довольно-таки слабых ударов. Со зрачками оказалось еще хуже - их вообще не было видно, одни только белки. Не знаю, что меня натолкнуло на эту мысль - может быть внутренний голос или интуиция, а может все вместе взятое! - но, закатив рукав на левой татуированной руке Саши, я увидел маленькую красную точку, недавно свернувшейся крови, от укола… Аккуратно положив ее руку ей на живот и отступив от нее на шаг, я смачно чертыхнулся, следом еще раз, потом - громче и более жестче.

Все присутствующие как-то странно смотрели на меня.

- Так, значит, вот на какое дерьмо ты просил у меня деньги? - спросил я, повернувшись к Гоше.

- Что? нет! охренел что ли? конечно, нет! Это диск; американский сборник рок-музыки из девяностых. Насколько я слышал, он у нас не издавался или издавался, но маленьким тиражом. Сашка любит такие вещи, в смысле такую музыку, вот я и пробил его ей, конечно с некоторыми затратами.

- На всю штуку? - с сомнением заметил я.

- Ну не на все, но большую часть, - сказал Гоша, и, глядя на мое скептическое выражение лица, добавил: - блядь, не веришь?! я покажу! Где пакет, в котором я ей подарок привез? цветастый такой! - спросил он у слушателей нашей перебранки, оглядываясь на них. - Наверное, в рюк¬зак убрала? Кто-нибудь найдите сашкин рюкзак.

- Хрен с ним! - махнул я рукой и достал телефон, но вызвать по нему скорую помощь не смог.

Пока я возился с телефоном, Гоше передали черный сумку.

- Я же тебе сказал: забудь!

- Что «забудь»? - огрызнулся он и достал из рюкзака телефон, - это сашкина мобила.

- Ну, так чего стоишь? звони!

У него тоже ничего не вышло.

- Не ловит!

- Звони тогда со своего, - сказал я, нажимая на «кнопку повтора номера».

- А резон? будет такая же фигня! я тебе говорю! - объяснил он мне в достаточно резкой форме.

Мой брат был прав, мы попросту тратили даром время, нам самим необходимо отвезти ее в больницу, а не разглагольствоваться на этом месте.

Озвучив свои размышления, я бросил Гоше ключи от машины, и снова взял Сашу на руки. Толпа празднующих, которых, по-моему, стало во много раз больше, чем находилось в комнате минут пятнадцать назад, перед моим выходом «подышать свежим воздухом», пропустила нас во двор, а вслед за тем, высыпалась туда сама. Я посадил Сашу на переднее пассажирское сидение, при этом она опрокинулась вперед и едва не повалилась, если бы не Гоша, уже залезший на заднее сидение, своевременно не придержал ее за плечи, что дало мне возможность застегнуть на ней ремни безопасности. Я, не обращая ни на кого внимания, растворил ворота, и сев за руль, выехал с участка.

После десятиминутного петляния по дачному поселку, я съехал, наконец, на асфальтированную дорогу, а Гоша в очередной раз попробовал дозвониться до скорой помощи, однако из этого все равно ничего хорошего не получилось. Исключив редкостные непристойные выражения моего брата, с заядлой периодичность выскакивающие по всему нашему пути из-за его ненависти к телефону и пропущенные мной мимо ушей, потому что не до того - мы ехали в полной тишине. В тот момент, когда я, докурив последнюю сигарету из пачки, выбросил ее, меня посетила мысль, которая меня окончательно не обрадовала, по поводу того, что мне теперь придется просить сигареты у Гоши. Я бросил взгляд на Сашу, запрокинувшую голову в сторону двери, по причине чего ее длинные волосы прикрывали большую часть лица, и пришел к печальному заключению, что думаю о чем угодно, только не о том, что произойдет, если мы вовремя не доберемся в больницу. А тут еще, даже не знаю, как назвать их - или проблемой, или напастью, или и тем и другим, всем вместе взятым, - когда мы почти подъехали к городу, то наткнулись на затаившийся пост ГИБДД, словно бы без них у нас все только распрекрасно, а с ним превратится вообще в super. Первым их заприметил Гоша, когда я еще пока что не успел переключиться с одной мысли на другую и, в конце концов, сообразить что же собственно происходит, - закричав непосредственно в мою ушную перепонку через жестяное ругательство, чтобы я даже и не помышлял останавливаться.

Я в очередной раз посмотрел на Сашу, вдавил газ в пол, и тут началось гонка с преследованием. Мы на огромной скорости, под вой сирен и стабильные «охренеть!» Гоши, по поводу всего происходящего, ворвались в город. Он постоянно крутится, на своем месте смотрит то назад, то вперед и просил меня, чтоб я поднажал, но из машины уже нечего выжимать, это ему не гоночный болид.

Я свернул на перекрестке и подметил:

- Охренеть день рожденье!

Гоша согласился кивком со мной, и я у него поинтересовался:

- А все-таки, сколько ей исполнилось лет?

В зеркале заднего вида я вижу, как он принимается внимательно и задумчиво рассматривать мой профиль, а вслед за тем отвечает:

- Девятнадцать.

Девятнадцать... Тогда почему подростки? Вон моему брату в этом году уже исполнилось во-семнадцать, считай, что со вчерашнего дня Саше девятнадцать, а подростки, насколько я в курсе, до семнадцати лет...

- Охренеть день рожденье! - только и оставалось повторить мне.

Мы снова свернули, и Гоша опять-таки попробовал дозвониться. Когда на той стороне, наконец, ему ответили, он начал тараторить что-то непонятное, что даже я, сидящий рядом, не разобрал, и мне пришлось, вытянув руку, отобрать у него телефон и самому все разъяснять.

- ...Передозировка. Да, наркотическая. Чем? А, нет, не знаю! Девятнадцать. Зовут Александра...

- У нее фамилия - Светлякова, - подсказал Гоша.

- Светлякова, - повторил я. - Александра Светлякова. Пульс?.. Я проверял минут двадцать назад, был вообще слабый. Совершенно белая. Хмм?.. какой рисунок?.. синий?.. да; что-то типа того. Адрес?.. мы едем на машине! ага, уже недалеко...

- Сворачивай во дворы, - сказал мой брат, когда я закончил говорить и возвратил ему его телефон. - По дворам уйдем!

- О чем ты? я не собираюсь не от кого уходить. Мы отправим (Если успеем! - мелькнуло у меня.) Сашу в больницу и сдадимся.

- С ума сошел!

- Я и не намеревался нарушать никаких законов. Черт! да прекрати ты нести бессмыслицу! когда ты вырастишь?!!

- А, по-твоему, я не вырос? Или, по-твоему, вырасти - это начать стирать пыль чуток влажной тряпочкой с толстых розовых задниц?

Да-а... камень в мой огород! Он про моего босса - Юрия Витальевича. Хмм... кого я еще по имени-отчеству называл?!

- А ты хочешь закончить вот так?!! - резко сказал я, указывая на Сашу.

- А ты мне предлагаешь смерть в шелковых простынях в возрасте восьмидесяти лет с полным комплектом старческих заболеваний?

- Чем тебе не нравятся шелковые простыни? Брр!.. господи, тянешь ты меня в свои глупости, а я дурак, еще и дискутирую с тобой. Он строит из себя, видите ли, викинга; это же и есть ребячество!

- Вот так всегда! это ребячество и на этом мозг отключается.

- А, по-твоему, я должен обдумывать детский лепет? А когда ты занимаешься своей ерундой, ты думаешь о матери или об отце, который последнее время неважно выглядит? или мне лучше подумать о стакане пива?..

- Причем здесь пиво? или вообще ты сам думал о матери с отцом, когда по пьяной лавочке битой стеклянную витрину киоска разносил, а? Мамочка-папочка это для вас, мои любимые! или тебе подсказали Дикий или Трюк, или все вместе взятые дружки?

- Я перерос это! к тому же теперь я сам решаю, что и как делать!

- Или Юрий Витальевич! - ухмыльнулся Гоша, - а я сам это решаю и буду в дальнейшем решать. И мои друзья сами выбирают...

- Панки! - хмыкнул я.

- Да, панки и что?.. Знаешь, разница же между нами не в том, что мы панки, а вы там типа косите под шпану. Мы оба любим наших родителей, даже сейчас, когда я нахожусь в местах, которые думаю, им, сто процентов, не понравились бы, да и ты тоже, когда лазил со своими дружками, испытывал те же чувства. Не думаю, что ты знаешь об этом, но я учусь хорошо, можно даже сказать отлично, возможно не лучший, но один из лучших учеников факультета.

- Да? - удивился я. - А мама говорила...

- Что мама? ты же знаешь ее! она все постоянно преувеличивает.

- Придержи язык так о матери болтать!

- Да ладно тебе! - бросил Гоша.

Он закурил и протянул мне пачку. Я хотел сказать ему, чтобы он не курил в моей машине, но передумал.

- Ты же тоже, насколько я могу вспомнить, дураком не был, однако разве не помнишь, какие разносы она тебе устраивала?

- Ну...

- Я о том же! - продолжал Гоша, - и в этом наше сходство. А разница между нами в другом; даже не в понятиях, которые ты исповедуешь или исповедую я. Дело в одном лишь слове - слове «попсово».

- В каком это смысле? - проговорил я, пытаясь вспомнить, говорил ли я когда-нибудь его или нет.

- Ну-у, что для тебя попсово?

- Чо?

- Круто, клево, обалденно, охеренно и, в конце концов, офигенно. Так?

- А для тебя нет?

- Нет. Для меня это просто кучка дерьма, которая просто тупо воняет и больше ничего. И воняет она до того момента, пока Большой Дядя не укажет на другую вонючую кучку дерьма...

- Тебе не кажется, что это грубо? - достаточно резко оборвал его я.

- Что именно? то, что попсово это кучка дерьма или то, что для тебя это круто?

- И то и другое. Судя по твоим словам: у нас полстраны идиотов и только ты один оказался самым умным, чтобы это заметить.

- Вероятно все так! - амбициозно заметил мой брат, - но помнишь, у тебя на телефоне была видеозапись двух дерущихся девушек-студенток?

- Допустим... - сказал я, не понимая, куда он ведет.

- Помнишь, на заднем плане голос парня несколько раз повторил: «Налетай! Давай, как я тебя учил! Налетай!».

- Вообще-то я как-то не особенно вслушивался.

- Зато я послушал! Так вот ты ответь мне, чем отличаются слова «Налетай! давай, как я тебя учил! налетай!» от «Распни его! распни!»?

Я, естественно, не знал, что на такое можно ответить и промолчал, при этом даже от удивления мельком посмотрел на него, но не как всегда через зеркало заднего вида, а повернув голову. А мой брат, задавая вопрос, уже понимал: мне на такие «умственные задачи» ответить нечего, поэтому лишь только для приличия он пообождал несколько секунд, покамест до меня хотя бы дойдет смысл произнесенных им слов, и продолжил:

- Думаю дело в самых словах, а идея та же - толпа, жаждущая зрелищ. Как было две тысячи лет назад, а так все и осталось. Лишь форма со временем меняется, но понятия остаются те же.

- Господи! и ты все время об этом думаешь? - проговорил я, не находя, что еще сказать.

- Я вообще много думаю о людях. О том, как можно было б избежать сделанных ими ошибок, или как в дальнейшем их, хотя бы в ближайшем будущем, им не сотворить.

Да-а! - мысленно протянул я. Мне и в голову не могло прийти, о чем все-таки размышляет
мой брат. Ни больше, ни меньше о народных массах!

Мы уже подъезжали к Больнице Скорой Медицинской Помощи, когда в зеркале я вновь заприметил, его внимательный взгляд, с каким-то странным блеском в глазах, словно он еще чего-то от меня ожидал.

- Чо?

- Ну, скажи мне на кого я учусь? - спросил Гоша.

- Ну, не знаю; на демагога?! - улыбнулся я, чтобы хоть как разрядить ситуацию и самому не выглядеть дурачиной.

- Иди в задницу! я серьезно! - отрезал он и, теперь в его глазах присутствовала обида, вследствие этого мне стало как-то даже неловко.

- Я же говорю: не знаю! сам скажи.

- Пошел ты! - резко бросил Гоша и, скрестив руки на грудине, угрюмо уставился непосредственно прямо перед собой, наморщивая полоску на лбу в районе переносицы, однако через секунду вспомнив, зачем мы сюда приехали, начал вылезать из машины.

Я последовал его примеру, обошел тачку и, отстегнув ремни, поднял, немного подбросив Сашу на руках (Господи! она совсем как пушинка!), для того чтобы уверенней держать ее и ненароком не выронить, понес к одному из корпусов больницы между машинами скорой помощи, слыша за спиной, как подъезжают гибедедешники под причитающий вой собственных сирен. В дверях меня пропустил какой-то санитар (или врач) скорой помощи в халате, придержав дверь и впустив меня в тесный коридорчик, дальше другой медицинский сотрудник тоже в халате - женщина, указала мне на помещение слева и, я отнес девушку туда. В комнате было несколько скамеек-лежаков, обтянутых темно-коричневой кожей, на одной из которых ближе к другому выходу лежал старый небритый человек (наверное, алкаш какой-нибудь?), раздетый догола и с трубкой во рту. Здесь пахло медикаментами, хлоркой и чем-то вонючим, что не успело выветриться, или все-таки это было оттого старика; не очень сильно, но меня неожиданно затошнило. Я положил Сашу на ближайшую коричневую скамью напротив письменного стола со шкафом, и тут же ее окружили врачи, медсестры - и кто там еще входит в медицинский персонал? - в общем, мужчины и женщины, оттеснив меня к выходу.

Мне хотелось уйти отсюда, отправиться домой, забраться в теплую постель и, завернувшись в одеяло уснуть потому, что я устал, как никогда не уставал, но сейчас меня никто не отпустит и это, чувствую, надолго: вначале меня допросят врачи, а потом еще нужно вернуться к вопросу о нарушение правил дорожного движения. Я тяжело вздохнул. Через какое-то время кто-то из медперсонала, наконец, вспомнил обо мне и вывел меня в другое помещение, задавая по дороге какие-то вопросы, которые я не понимал, однако с готовностью отвечал на них и очевидно удовлетворял спросителя, судя по его выражению лица, когда тот усаживал меня на стул, прося подождать и оставляя одного.

Похоже, что я на кое-какое время все-таки задремал, потому что неожиданно очутился у себя дома в гостиной, только у меня, почему-то вместо одного телевизора на тумбочке, стояло два, и по одному из них показывали фильм «THE PASSION OF THE CHRIST»1, Mel’a Gibson’а, а по другому ту драку девушек-студенток с телефона. Я открываю глаза, удивленно моргаю, убеждаясь в том, что я все еще в больнице и опускаю веки глаз, а там опять моя гостиная, но телевизор один. На экране хаотичном порядке разношерстная толпа народа, среди которой фарисеи в длинных одеждах, рэперы в широких штанах, татуированные панки, крестьяне, римские легионеры в тяжелых доспехах и с мобильными телефонами вместо мечей, священнослужители в футболках поверх ряс, с кривыми надписями «SHOW MUST GO ON!!!»2, все надрывающе-ревущие: «Распни его, как я тебя учил! распни его, как я тебя учил!» - и девушка-студентка запинывающая итак уже всего в крови и побоях Иисуса Христа...

Какого!.. - шепотом ругнулся я, заставив себя усилием воли растворить, по правде говоря, с трудом, образы в моей голове и глаза, и отгоняя навалившуюся на меня дрему, принялся ходить туда-сюда по помещению. Заразил, блин, меня Гоша своей трехомудиной! Нет, я окончательно убежден, что заводить новые знакомства совершенно ни к чему, потому что у тебя есть люди, которых ты знаешь всю свою чертову жизнь (или думаешь, что знаешь!), а на самом деле, оказывается, вообще ни хрена ты о них ничего не знаешь. И мало того, даже и не догадываешься!..