Не вам решать зачем живу я! Не вам стихи слагать о том, что я НИЧТО ! А я вам говорю, что захочу и БУДУ Звездой иль чьей-то пламенной мечтой Взываемой в молитвах к небу !

Диверсанты(глава-1)

| | Категория: Проза
ГЛАВА-1


Вот и закончился учебный период. Отгремели последние выстрелы на директрисе, последний раз курсанты притрамбовали асфальт плаца строевым шагом. Полгода в учебке пролетели как один миг. И в то же время казалось, будто учебка была всегда. А гражданская жизнь – это какой-то сон из прошлого, что-то далекое, дальше, чем Америка. Да собственно, до Америки и действительно было ближе, чем до родного Черноземья.
Сразу после проверки, курсантов, получивших различные воинские специальности, начали отправлять в войсковые части. Морпехи и погранцы уезжали в свои отряды и бригады, откуда их, полгода назад, направили сюда. Остальных распихивали по мотострелковым полкАм прикрытия границы. Появившаяся вдруг куча свободного времени давила на нас, привыкших за долгие шесть месяцев лишь к коротким перекурам и к постоянным напряженным тренировкам и стрельбам, чередующимися с работой на благо части. Но еще больше давило ожидание отправки в неизвестную часть. Куда-то попадешь? Как сложится служба на новом месте?
- Волин, Жеребцов, в канцелярию роты! – проорал выбежавший из казармы дневальный.
- Ну что, Олег, похоже и наша очередь пришла, - поднялся Жеребец и, плюнув на окурок, щелчком отправил его в урну.
- А почему только двоих? – недоверчиво проговорил я, направляясь вслед за ним, - может на какую работу припахать хотят?
- Ща узнаем.
С Юркой мы познакомились еще в областном призывном пункте, расположившись в обед на одной лавке, обменявшись снедью и чокнувшись вареными яйцами за знакомство. Этот крепкий розовощекий парень был прост и прямолинеен в общении, чем сразу вызвал мое расположение к себе. Потом оказалось, что нас записали в одну команду, и мы вместе летели в Хабаровск, затем во Владивосток. Далее попали в одну учебку, в одну роту, и даже в один взвод и в одно отделение. Жеребцов был деревенским парнем, привыкшим с детства к физическому труду, а потому и армейские тяготы он переносил не то чтобы легко, но как-то спокойно, как должное.
Дверь в канцелярию была открыта. За столом что-то писал командир роты капитан Волошин. Рядом, закинув ногу на ногу и крутя на пальце фуражку, сидел замполит роты лейтенант Зверев.
- Трщ капитан, ршить, - рявкнул я через открытую дверь.
- Да что ж ты орешь-то так, - поморщился замполит.
- А-а, явились, - поднял на нас взгляд ротный, - марш к старшине за вещами и снова сюда. И побыстрее!
- Есть! – уже хором выкрикнули мы с Жеребцом, приложив руки к пилоткам.
- Да что ж вы все орете сегодня, - донесся нам вслед возмущенный возглас замполита.
В каптерке нас уже ждали упакованные солдатские вещмешки с пришитыми деревянными бирками, на которых авторучкой были написаны наши фамилии.
- Разрешите забрать? – обратился к старшине Юрка, хватая свой вещмешок.
- Ага, щас. А ну, поставь где взял! Поставь, кому сказал! – старший прапорщик Калимбет грозно шлепнул ладонью по столу, - А расписываться в получении кто будет? Или ты предлагаешь мне подделать ваши подписи? Да? Или что? А ты потом скажешь, мол, ничего не получал и подпись не моя? Да? А мне такое надо? А?!

- Не орать! – встретил нас грозным шипением замполит, когда мы, оставив свои подписи всюду, куда тыкал пальцем старшина, вновь появились перед открытой дверью канцелярии.
- Так, забирайте свои военники, - подтолкнул по столу наши документы Волошин, - и дуйте вслед за замполитом.
- Фу-ух, - страдальчески выдохнул Зверев, наполняя помещение запахом перегара, и тяжело поднялся со стула, - За мной!
- Есть, - как можно тише произнесли мы и озадаченно переглянулись, выражая друг-другу взглядом недоумение по поводу происходящего. До сего момента на отправку выводили партиями человек по десять, и поручали это кому нить из сержантов. Чем же мы заслужили честь быть сопровождаемыми замполитом?
Выйдя из казармы, замполит направился не на плац, где обычно собирались команды отправляемых, а в противоположную сторону, что заставило нас еще раз недоуменно переглянуться. Но задавать вопросы, учитывая состояние Зверева, ни один из нас не решился.
Между тем оказалось, что наш путь лежит прямиком в штаб части. Поднявшись на второй этаж вслед за замполитом, вошли в помещение, напоминающее небольшой актовый зал. Половина мест уже были заняты солдатами и офицерами. Показав нам на свободные места, лейтенант направился к столу, стоявшему на подиуме. За этим столом сидели двое в необычной тогда еще камуфляжной форме без погон, и каких либо других знаков различия.
Этих двоих я заметил еще во время «проверки». Сразу бросалось в глаза, что офицеры нашего полка ведут себя рядом с этими субъектами как-то скованно и даже напряженно. Один - невысокий, крепко сбитый и абсолютно лысый мужчина лет сорока. Второй – сухощавый брюнет среднего роста с тонкими щегольскими усиками и жестким пронизывающим взглядом. Лет брюнету было не более тридцати, а если бы не этот его взгляд, то он и вообще сошел бы за нашего ровесника. Во время проверки тот что постарше обычно сидел за столом с офицерами из экзаменационной комиссии или с ними же находился на наблюдательных вышках, а молодой постоянно был подле курсантов, иногда задавал какие-то вопросы экзаменующему офицеру, помечал что-то в своем блокноте.
И вот сейчас наш замполит что-то негромко докладывал им, приложив руку к фуражке. Лысый небрежно кивнул ему, мол, доложил и будь свободен, классическим движением вытянул левую руку, освобождая часы из-под рукава кителя, и, взглянув на них, поднялся. Можно было бы сказать, что в помещение наступила тишина, но все и до этого сидели молча, даже офицеры не разговаривали друг с другом. Теперь же тишина стала какой-то напряженной.
- Товарищи офицеры, - произнес лысый вздернув подбородок, - можете быть свободны.
Чувствовалось, что офицеры покидали помещение с явным облегчением. Мысль о том, что мы вляпались во что-то серьезное усилилась, и я проводил покидающего нас замполита, как нечто последнее способное спасти меня от грядущей неизвестности.
Когда за последним офицером затворилась дверь, лысый снова опустился на стул и, откинувшись на спинку, кивнул соседу.
- Давай, прапор, принимай команду.
- Ну что, орелики?!- неожиданно низким голосом произнес чернявый, вставая и выходя из-за стола, - Уверен, что каждый из вас мечтает стать настоящим орлом!
Он обвел нас взглядом, словно ища тех, кто не желает становиться орлом, и продолжил:
- И Родина дает вам такую возможность!
Вновь последовала небольшая, но торжественная пауза.
- Я понимаю, что от такого неожиданно свалившегося счастья вы сейчас подобно выброшенным на берег рыбам не способны осознать всю глубину глубин оказанного вам доверия, - почему-то слово «доверие» прозвучало из его уст как приговор, - и потому, все подробности вы узнаете позже, по прибытию на место постоянного расположения. Сейчас вам достаточно знать лишь то, что я являюсь вашим непосредственным командиром. Зовут меня Товарищ Прапорщик. В процессе с каждым из вас познакомимся подробней. А сейчас, сдали военные билеты товарищу майору, схватили свои котомки и бегом строиться перед штабом!

***

- Рядовой Волин рытье окопа для стрельбы с колена закончил! – кричу, отложив саперную лопату и вытирая со лба заливающий глаза пот.
- Шустер ты в землю зарываться, все нормативы перекрыл, - удовлетворенно заявил Черкес, осмотрев вырытое мною углубление и проверив устройство полки для боеприпасов и бруствер, - прямо крот, даром что слепой.
Сквозь стук лопаток о каменистую почву послышались приглушенные смешки.
- Ха-ха будет хохотать тот, кто поотстреливает задницы не успевшим закопаться, - прикрикнул прапор, и лопаты застучали усерднее.
- А тебя, - он вновь повернулся в мою сторону, - нарекаю отныне Кротом. Крот – теперь твое новое имя, твоя воинская кличка, твой позывной.
Черкес дурашливо меня перекрестил, вновь вызвав тихое хихиканье моих товарищей.
Клички за первую неделю получили уже практически все. Первым был естественно Юрка. Да и не мудрено, с фамилией Жеребцов его наверняка с самых юных лет преследовало погоняло Жеребец. Жеребцом его звали и в учебке, и Жеребцом его окрестил прапор в первый же день нашего знакомства. А хотя нет. Первым получил погоняло Жирафа. И окрестил его не прапор, а Юрка. В тот раз, выбежав из штаба, мы остановились беспорядочной толпой, не зная, что делать. Дело в том, что нас было по двое-трое человек из разных рот, а потому, мы никогда не выстраивались в общий строй. Первым нашелся Юрка.
- Давай, пацаны, по ранжиру становись, а то топчемся как стадо баранов, - сказав это, он толкнул самого высокого, возвышающегося почти на голову над остальными, - ну ты, Жирафа, чего застыл-то? Дуй на правый фланг! Остальные, за Жирафой!
- Не много ли у тебя ума командовать? – буркнул на Юрку Жирафа, но послушно переместился вправо. Остальные тут же начали пристраиваться по его левую руку, определяя свое место по росту.
Прапор наверное наблюдал эту сцену из окна, ибо, появившись из дверей штаба, сразу ткнул в Юркином направлении пальцем.
- Ты?!
- Рядовой Жеребцов! – гаркнул Юрка.
- Рядовой Жеребцов, выйти из строя!
- Есть! – Юрка отчеканил два шага и повернулся лицом к строю.
- Назначаю рядового Жеребцова своим заместителем, что соответствует должности замкомвзвода, - и прапор хлопнул новоиспеченного замка по плечу, - Так давай, Жеребец, командуй взводу «бегом» в направлении КПП.
За воротами КПП мы не увидели ни одной машины. Да и машины, в которых увозили бывших курсантов, обычно проезжали на территорию части. Мы же, миновав ворота, продолжили бег, искоса посматривая на бегущего рядом с нами прапора. Лысый майор с нашими документами почему-то остался в штабе. Вот уже и крыши казарм скрылись за склоном ближайшей сопки, а мы все бежали гуськом по пыльной обочине грунтовки. Кто-то на ходу снял с плеча вещмешок и, рассоединив лямки, накинул их на оба плеча. Остальные тут же последовали этому примеру, ибо, бежать еще не известно сколько, а постоянно придерживать рукой висящий на одном плече вещмешок было неудобно.
Мы бежали уже не менее часа. Не смотря на прохладную осеннюю погоду, все взмокли от пота. Когда же наконец гребаный прапор объявит хотя бы пятиминутный привал, чтобы снять эту гребаную шинель и скатать ее в скатку? Но прапорщик продолжал бежать рядом с нами, не обгоняя, и не отставая, с безучастным видом, будто он не имел к нам никакого отношения.
Примечательно было то, что до сих пор никто не отстал, и все дышали довольно таки ровно. Ну ладно, нам с Жеребцом в учебке попался командиром отделения сержант Гурин, повернутый на беге. Он был большим любителем проводить с нашим взводом утренние зарядки. А зарядки с Гуриным заключались в беге от подъема и до завтрака. Когда кто-то из курсантов отставал, сержант давал взводу оторваться примерно на километр, затем следовала команда «упор лежа принять», и мы отжимались до тех пор, пока отставший не подбегал, после чего бежали дальше. В следующий раз, поджидая отставшего, взвод шел вприсядку «гусиным шагом», держа руки за головой. В следующий – прыгали на одной ноге. И так далее… Сам Гурин, во время этих экзекуций, не останавливался, а продолжал бегать кругами вокруг нас, покрикивая, подшучивая, или считая отжимания. Полгода гуринских «зарядок» сделали из нашего взвода настоящих марафонцев. Потому мы с Юркой и сейчас чувствовали себя вполне сносно. Если бы только не эта шинель…
Но, похоже, и в других ротах учебки курсанты тоже не дурака валяли. Да и наверняка прапор с тем лысым не кого попало отбирали. Не зря же они присутствовали на «проверке».
Однако, бежать одетыми в зимнюю форму одежды с болтающимся за спиной вещмешком, и, самое главное, не зная сколько, куда и зачем… Неведение всегда тяготит больше любых физических нагрузок. Наверняка каждый из нас перебрал в голове кучу различных вариантов. Но никто не задал ни единого вопроса. Это тоже было следствием полученного в последние месяцы воспитания. Каждый вопрос или другой возглас из строя не по делу тут же карался коллективной экзекуцией - взвод либо отжимался до изнеможения, либо штурмовал ближайшую сопку, либо притворял в жизнь еще какую сержантскую фантазию.
- Правое плечо вперед! Прямо! - проорал Жеребец, следуя какому-то указанию прапора, и мы свернули с дороги на еле заметную таежную тропинку, уходящую в чащу.
Теперь пыли практически не было, но бежать стало тяжелее, ибо тропинка начала забирать вверх вдоль склона очередной сопки. Деревья, обступившие плотной стеной тропинку, не позволяли прапору и Жеребцу бежать сбоку. Они разделились – прапор бежал во главе колонны, Юрка бежал замыкающим. Иногда прапор отставал, оглядывая пробегающих мимо солдат, затем, петляя между деревьев, вновь вырывался вперед.
Еще час бега, и сержант Гурин уже казался мне просто ангелом в сравнении с этим ненавистным прапором. Судя по тяжелому дыханию бегущих по соседству, силы были на пределе не только у меня.
А бег в неизвестность все продолжается. Вот уже весь мир заключен только в болтающемся перед моими глазами вещмешке бегущего впереди. Все звуки заглушает собственное надрывное дыхание. «Пух-пух-пух» - пульсирует кровь в висках в такт бегу. Пух-пух-пух…
- На месте-е… Стой! – сиплый голос Жеребца доносится как сквозь вату.
Тело, привыкшее за полгода повиноваться командам, уже остановилось, но сознание еще продолжает бег. Наконец начинаю воспринимать окружающий мир. Мы находимся на довольно обширной поляне. Лес вокруг стал гораздо реже. Сквозь деревья проникают последние лучи заходящего солнца. Чуть в стороне прапор дает какие-то указания тяжело дышащему Юрке. Сам же он дышит на удивление спокойно, будто и не бежал рядом с нами, а все это время просидел в уютном кресле. Нет ну, он конечно не был обременен вещмешком и шинелью, но все же, полдня без остановок бежать по пересеченной местности…
Ноги в буквальном смысле подкашиваются, и я, по примеру других ребят, наклонившись опираюсь руками в колени. Так стоять немного легче.
- Рядовой Волин, ко мне! – слышу Юркину команду. Вот еще, командир гребаный.
- Есть, - волочу ноги к Жеребцу замечая отсутствие прапора. Интересно, куда он успел испариться?
- Держись, братан, - хлопает меня по плечу Юрка, - прорвемся. На сегодня все, отбегались. Здесь будем устраиваться на ночевку. Ты сейчас соберешь у пацанов весь сухпай…
- Юрец, - прерываю товарища, - я сейчас обоссусь. Хоть бы раз остановку сделали для справления естественных надобностей.
- Ну…, - Жеребец пожимает плечами, - видать так нас для чего-то испытывают… Ладно, дуй в кусты и сразу назад.
Упершись лбом в ближайший дубок и поливая его корни, слышу, как Юрка раздает команды. Его голос звучит ровно, без признаков сбитого дыхания и усталости. Вот ведь действительно жеребец двужильный...

Утром четвертого дня, когда уже думалось, что этот сумасшедший забег по уссурийским сопкам будет продолжаться вечно, за неожиданно расступившимися деревьями показались открытые металлические ворота буро-зеленой пятнистой раскраски. Так же был выкрашен и высокий бетонный забор, и даже колючая проволока, натянутая поверх забора. Как только вбежали в усыпанный мелкой щебенкой двор, ворота закрылись, жужжа электрическими приводами.
Внутри было абсолютно безлюдно. Никто не вышел нас встречать, и непонятно было, кто закрыл ворота, ибо перед ними не было никакого помещения, напоминающего КПП. Минуя нечто напоминающее плац, только вместо асфальта был щебень, подбежали к двум невысоким, ниже забора, но довольно длинным строениям, на крыши которых были накинуты маскировочные сети, и остановились перед одним из них. Неужели наконец-то прибыли на место? Что же ждет нас здесь?
- Орлы! – гаркнул вышедший перед строем прапор, - теперь я полностью уверен, что Родина в вас не ошиблась!
- И сколько ореликов пригнал на этот раз? – произнес, появившийся из дверей здания рыжий толстенький коротышка.
- Не поверишь, Прокруст, всего одного потеряли, - прапор протянул подошедшему обладателю зловещего имени руку для приветствия, - Ну, здорова, медицина. Готов к приему новобранцев?
- Здорово, Черкес. Ты ж знаешь, я как пионер – всегда готов.
Нас действительно добежало двадцать девять человек. Один солдат наотрез отказался подниматься после второй ночевки. Я даже не успел узнать его имени. Знаю только, что он бежал вторым за Жирафой. В то утро он остался лежать после команды «подъем», а когда его принялся тормошить кто-то из ребят, разразился истерическими криками, мол, нет больше сил и все такое. Прапор приказал оставить его в покое. После завтрака он показал Жеребцу направление на одну из сопок, и мы продолжили забег, оставив на месте ночевки сломавшегося бойца в компании с прапором.
- И так, орлы, - вновь обратился к нам прапор, - представляю вам местного бога медицины. Зовут его Товарищ Майор. После того, как каждый получит свое койко-место, отправитесь к нему на медицинское освидетельствование. Жеребец, заводи взвод в казарму.

Как позже сообщил нам Черкес, так здесь звали нашего прапора, попали мы в учебный центр по подготовке диверсионных групп. Что называется, из огня да в полымя. Поистине, неисповедимы завихрения мысли наших отцов-командиров… Вот зачем было полгода учиться на наводчика-оператора БМП, чтобы сразу по окончанию учебы отправиться переучиваться на какого-то диверсанта? С чего вдруг Родине потребовались диверсанты?
Не знаю, какие качества должны быть присущи диверсанту, и какими знаниями он должен обладать, но основным нашим занятием был бег с полной выкладкой по сопкам, перемежающийся с преодолением различных препятствий, как то: преград из колючей проволоки, высоких заборов, заполненных водой рвов, непроходимых колючих кустарников и тому подобное. Лишь один раз, на второй день после прибытия, нам дали пострелять из вновь полученных автоматов. Как сказал прапор, для знакомства с личным оружием. Тут-то и выявились мои проблемы со зрением. Не нк, я-то естественно о них знал, а вот Черкес был искренне удивлен
Мне с детства были прописаны очки с диоптром минус полтора. Но я их одевал только когда смотрел телевизор или ходил в кино. В военкомате на это не обратили внимания и сперва отправили меня учиться на водителя в ДОСААФ, а потом, после призыва в ряды вооруженных сил, в составе команды водителей я попал на какой-то таежный пересыльный пункт, расположенный среди сопок Приморского Края. Возможно водителей в тот призыв был переизбыток, поэтому часть из нашей команды, включая и меня, отправили в учебный полк БМП. Я попал в батальон, в котором учили на наводчиков-операторов, что было опять же странно, с моим-то неполноценным зрением. Но видать те, кто меня туда определил, решили, что если я водитель, значит со зрением все в порядке, и в сопровождающие документы особо не углублялись. В общем-то логично. Три выстрела из автомата перед присягой я сделал нацепив очки, взятые с собой в армию. Позже я их ухитрился благополучно раздавить, а потому забросил и больше не вспоминал. Да и не нужны они мне были. Оптика прицела БМП позволяла мне прекрасно видеть цели, и я в конце концов стал далеко не последним по стрельбе из вооружения боевой машины. И хотя за каждым курсантом числился АК-74, но стрелять из них больше не приходилось.
Здесь нам выдали более мощные, нежели АК-74, АКМСы калибра 7,62 со складными прикладами. Утром следующего дня прапор повел взвод к дальнему концу периметра, огороженного бетонным забором. Там оказалось специально оборудованное стрельбище. Ну, я и влупил свои три патрона в «молоко».
- Не понял, - Черкес отложил бинокль, молча отобрал у меня автомат и, пристегнув к нему полный магазин, прошелся короткими очередями по нескольким мишеням. После чего вновь прильнул к биноклю. Обозрев результаты своей стрельбы, удовлетворенно хмыкнул.
- И в чем дело, солдат? – вопросительно уставился на меня прапор, вернув мне автомат, - Руки трусятся, али глаза слезятся?
- Виноват, трщ прапорщик. У меня зрение не очень. Очки разбил еще вначале службы, а другие здесь взять просто негде.
- Не-е понял, - вновь протянул Черкес, - а как же ты...?
Что «а как же я» он так и не досказал, лишь некоторое время смотрел на меня, подняв свои смоляные брови домиком..
- Ну и ладно, - махнул он в конце концов рукой, - раз уж сюда попал, то отсюда тебе теперь одна дорога… кхм… на дембель.
Эх, если бы я только знал тогда, что скрывалось за этой ее недосказанностью, замаскированной под словом «дембель»… А может и лучше, что не знал…

И вот теперь примеряю к себе свое новое имя, свою армейскую кличку. Я ждал этого момента, когда наконец и меня окрестят, но думал, что меня назовут как-то более, как бы это сказать, что ли более присущим воину именем. А тут – Крот. И надо было мне спешить с этим окопом. Может, мне просто земля попалась менее каменистая.
Глянув на окапывающегося рядом бойца, непроизвольно усмехаюсь. Его окрестили Сусликом. Прямо, блин, сообщество грызунов – Крот и Суслик. А Андрюха действительно напоминает суслика, когда резко выныривает из окопа и, откинув с лопаты землю, застывает столбиком на несколько мгновений. Его голова при этом поворачивается резкими короткими движениями, обозревая происходящее вокруг. Вот он снова сгибается и долбит лопатой дно окопа.
- И чего это мы такими влюбленными глазами на Суслика смотрим, а? – раздается надо мной ехидный голос прапора, - У нас разыгралась сексуальная фантазия?
Тьфу, блин! Этот прапор точно маньяк-извращенец какой-то, а мне свои грешки приписывает. Даже и не знаю, что ему ответить, а потому, просто вытягиваюсь по стойке «смирно» и тупо смотрю ему в глаза.
- Возьми-ка, боец, во-он тот камешек, - Черкес указывает мне на довольно увесистый покрытый мхом валун, покоящийся на дне русла пересохшего ручья, - сожми его крепко в объятиях и поприседай ради сексуального удовлетворения, пока твои боевые товарищи заканчивают окапываться.
Влип, однако. Впредь будет мне наука - не вырываться вперед всех. Вернее, не зарываться.

На следующей неделе наш взвод потерял сразу двух бойцов. Как-то утром Черкес олбъявил, что пришла пора утяжеляться, мол, побегали налегке и хватит. Налегке – это укомплектованный вещмешок, автомат, подсумок с четырьмя магазинами, саперная лопатка и фляга с водой. Теперь же пришлось напялить девятикилограммовые бронежилеты Ж-86-2, в нагрудные карманы которых прапор заставил запихать еще по паре снаряженных магазинов.
- Ладно, - махнул он рукой, окинув нас скептическим взглядом, - пока сойдет и так. Через недельку еще подгрузим. Жеребец, возьми четырех бойцов и за мной.
- Это чего это он хочет сказать? – пробасил Жирафа, когда Черкес с Жеребцом и четырьмя выбранными Юркой солдатами скрылись за углом казармы, - на нас через неделю еще что-то нагрузят?
- Походу нас не на диверсантов готовят, а на контрабандистов, - высказал мысль Студент, - будем бегать с грузом через границу как ишаки.
Миша Нехайчик получил свое прозвище из-за почти идеального внешнего сходства с легендарным гайдаевским Шуриком. Разве что очков не носил, да и по характеру был отнюдь не мямля. Со слов ребят, знавших Нехайчика по учебке, там его звали Артистом, но здесь Черкес окрестил Михаила Студентом.
– Вообще непонятная фигня, - поддерживаю разговор, - бегаем, бегаем, бегаем… Я уже скоро во сне ногами перебирать начну.
- А шош твой друган Жеребец ничего у Черкеса не выведал? – Встревает в разговор Суслик.
- А что он должен выведать?
- Ну, типа, на каких таких диверсантов нас учат? Я всегда представлял, что диверсанты в основном с взрывчаткой работать должны. А нас тут не только мины закладывать, а даже гранаты кидать…
Суслик замолчал, ибо из-за угла вышел Черкес.
- Что ты, Суслик, тут про гранаты толкуешь? – со слухом у прапора явно было все в порядке, - Жеребец!
Из-за угла показался Юрка, и следом за ним четверо бойцов выволокли два зеленых ящика, в каких обычно хранятся боеприпасы.
- Жеребец, замени ка Слона на Суслика. А то тот по гранатам тоскует. Эфки тебя устроят, Суслик?
- Так точно, устроят, товарищ прапорщик, - мрачно буркнул тот, перехватывая у Слона металлическую ручку ящика.
Когда полгода назад нас везли с пересыльного пункта в учебку, сопровождавший нас сержант заявил, что нам повезло попасть в легендарное место, о котором на Дальнем Востоке говорят, мол, побывавшему там не страшен даже Бухенвальд. Не знаю насчет Бухенвальда, но учебка теперь казалась нам просто райским санаторием. Бег по каменистым склонам сопок в полной амуниции, попеременно попарно волоча ящики с боеприпасами – это я вам скажу… Да ничего я не скажу, ибо что бы я не сказал, тот кто не прочувствовал подобную радость на собственной шкуре, все равно не поймет всю глубину переполнявших нас чувств и эмоций. Хорошо еще на дворе стояла вторая половина осени с утренним инеем и ночными заморозками. И даже страшно представить, что было бы с нами, если бы мы попали сюда летом в тридцатиградусную жару, сочетающуюся с Приморской влажностью…
Помню, как в учебке нас впервые познакомили с «сопкой любви». Перед началом учебного периода наш взвод таскал боеприпасы на пункт боепитания для завтрашних показательных стрельб. Закончили за час до обеда, и чтобы не тратить время даром, сержант погнал нас на, как он сам выразился, снятие сексуального напряжения. Способ снятия этого самого напряжения оказался прост. Крутая каменистая сопка, поросшая орешником, тонкими корявыми дубками и еще какими-то незнакомыми деревьями. Взводу ставится задача быть на вершине через пять минут в полном составе. Минут через пятнадцать доползают последние. Теперь через пять минут нужно собраться внизу. Если кто-то думает, что бежать вниз, лавируя между деревьев, по крутому каменистому склону легче чем подниматься, то он жестоко ошибается. Остается только удивляться, как ни кто не свернул себе шею. Позже мы не раз штурмовали эту ненавистную сопку. Но все эти штурмы были налегке, максимум с автоматом за плечами. Теперь же подобные штурмы были ежедневно с утра до вечера, и кроме автомата на плечах висело еще килограмм под двадцать всякой всячины. И один из спусков с подобной сопки стал роковым для Слона и Мухи, несущих, кроме всего прочего, ящик с цинками с автоматными патронами.
Первым споткнулся Слон и падая потянул за собой ящик, который пытался удержать Муха. Муха продержался лишь долю секунды и грохнулся вместе с ящиком на Слона.
Я этого не видел, ибо бежал впереди и слышал лишь треск кустов, крики и мат Черкеса.
- Суслик, Жирафа, подхватили ящик! Жеребец, продолжай вести группу.
Мы понеслись дальше, а прапор остался с пострадавшими. Как позже рассказывали Суслик с Жирафой, у Мухи была неестественно вывернута рука, но крови не было, наверное был выбит локтевой сустав. Муха не в силах терпеть боль шипел как змей, попавший на сковородку, из глаз его катились крупные слезы. Слон пострадал гораздо серьезнее. Он лежал без сознания, придавленный ящиком. Нога ниже колена была явно сломана, намокшую от крови ткань штанины оттопыривал обломок вылезшей наружу кости.
Вечером Юрка собрал из тумбочек Слона и Мухи их немногочисленные личные вещи и отнес Черкесу. Меня тогда впервые посетила мысль о том, почему в нашем взводе нет своего медика? Ведь по логике, должен был быть какой нить санинструктор для оказания первой медицинской помощи в подобных случаях. Жеребец на мой вопрос только, как обычно, пожал плечами. В этом было что-то неправильное, и следующие двое суток мысль о отсутствии в нашем отряде солдата-медика не давала мне покоя. В конце концов, не выдержав, я задал этот вопрос непосредственно прапору во время обеденного привала на вершине одной из сопок. Черкес какое-то время смотрел на меня, прищурив левый глаз, будто целясь, потом повернулся в Юркину сторону.
- Жеребец, строй взвод!
Че-ерт! Опять мой язык меня подвел. Будет мне сейчас показательная экзекуция за излишнее заумствование.
Однако, никакой экзекуции не последовало.
- Товарищи бойцы, - обратился Черкес к строю, - только что Крот задал мне вопрос, который возможно беспокоит еще кого-то из вас. А именно: почему в нашей группе отсутствует походный медик? Возможно у кого есть какие соображения на этот счет?
Черкес подождал пару секунд, но никто не решился высказывать личные соображения. Но думаю, что их просто не было, этих самых соображений.
- Нет? – прапор еще раз оглядел строй, - Тогда объясню как можно коротко и ясно. Мы не строевое подразделение. Мы – диверсионный отряд. Наша задача – пришел, набедокурил, убежал. Убежал как можно быстрее. Время на перевязывание ран и, тем более, на транспортировку раненых товарищей не будет. Зарубите себе на носу, в нашем деле любое ранение, мешающее быстрому передвижению, означает смерть! А потому, таскать с собой медбрата попросту не имеет смысла. Вытащить занозу и перевязать порезанный пальчик вы сможете и самостоятельно, используя индивидуальные аптечки. Всем все ясно? Вопросов нет?
- Разрешите вопрос, товарищ прапорщик? Рядовой Нехайчик.
- Давай, Студент, - великодушно разрешил Черкес.
- Товарищ прапорщик, а когда нас уже будут учить бедокурить? А то все бегаем и бегаем, как горные пингвины.
Взвод сдержанно хохотнул над «горными пингвинами». Студент отличался способностью совмещать в разговоре несовместимые понятия. Еще во время нашего забега из учебки, он выдал на одном из привалов, что его мучает жажда почти как глубоководного верблюда. Теперь вот сравнил нас с горными пингвинами.
- Вот именно, Студент, вы, - прапор ткнул в нашу сторону пальцем, - пока еще передвигаетесь со скоростью беременных пингвинов – это во первых. Во вторых, чему ты хочешь научиться, а? Поезда под откос пускать?
- Ну-у, не знаю, - протянул Студент, - мы же диверсанты. Ну, мины там разные закладывать, или еще чего.
- По твоему, диверсант обязательно должен мины закладывать? Так я тебя разочарую. И всех разочарую, кто так думает. Единственное, что вам пригодится, пингвины, это умение ставить растяжки. Но основной вашей целью будет - научиться быстро передвигаться и переносить грузы в самых непроходимых условиях.
Мне невольно вспомнилась версия Студента, что нас готовят не на диверсантов, а на конрабандистов. Я даже подумал, что он ее сейчас озвучит, но Михаил как будто забыл о ней.
- Извините, товарищ прапорщик, - меж тем не унимался он, - но что же такого диверсионного в быстром беге по тайге?
- Вот тут как раз все очень просто, - Черкес, растянув губы в улыбке более похожей на оскал, хлопнул любознательного студента по плечу, - Нам с вами выпала честь претворить в жизнь новую методику диверсионной работы в тылу противника, разработанную советскими учеными и Генеральным Штабом Красной Армии.
Черкес заложил руки за спину и с важным видом прошелся вдоль строя.
- Помните, что те сведения, которые я сейчас вам сообщу, являются глубоко засекреченными со всеми вытекающими из этого факта последствиями. Я не буду требовать от вас каких либо подписок о неразглашении. Каждый из вас принимая присягу торжественно клялся в том, что будет свято хранить государственные тайны, а значит расписки нам ни к чему. Я верно говорю? – и не дожидаясь ответа Черкес продолжил, - А теперь внимание! Основной задачей нашей диверсионной группы будет, после заброски в тыл противника начать очень быстро передвигаться по кругу. Скорость передвижения должна быть такая, чтобы довести до головокружения вертящего вслед нам головой врага. Когда враг в следствии головокружения теряет ориентацию в пространстве и падает в обморок, мы вызываем по рации основные силы Красной Армии, и они, не неся потерь, захватывают плацдарм. Надеюсь теперь вы уяснили в чем заключается доверенная нам великая миссия?
Двадцать семь человек впав в ступор пялились на ухмыляющегося прапора.
- А у нас же нет рации, - вдруг выдал Жирафа.
- Какой рации, - не понял Черкес.
- А по которой основные силы вызывать, - на лице бойца при этом было абсолютно серьезное выражение…

***

Месяц в центре – это целая вечность. Обычно время измеряется по количеству свершенных дел. Если за определенный промежуток времени произошло много различных событий, то этот промежуток кажется более долгим, чем было на самом деле. Если же за такой же промежуток ни чего значимого не произошло, то вроде как и времени прошло всего чуть. Однако, не смотря на то, что за прошедший месяц никаких особых событий, кроме бесконечного бега по сопкам не произошло, если конечно не считать самого попадания в этот ад, именуемый центром диверсионной подготовки, мне этот месяц показался длиннее предыдущих шести месяцев, проведенных в учебке БМП, которые тоже были не сахаром. Хотел бы я посмотреть на сержанта Гурина, обвешенного всякой всячиной в полтора пуда весом и скачущего по склонам. Это ему не по накатанным дорожкам бегать на легке.
Единственная радость – питание в центре было не в пример лучше. Обедать-то приходилось в основном сухпаем во время привалов, но даже и там стандартные коробки с разовым пайком отличались наличием плитки шоколада. Зато на завтрак и на ужин нам давали довольно приличные блюда домашней кухни, и ассортимент был весьма разнообразен, включая жареную картошечку и плов. Так как полноценного обеда у нас не получалось, то первые блюда подавались на ужине. Соль, сахар, горчица и перец присутствовали на столах. Там же стояли вазочка с клубничным джемом и банка растворимого кофе, а так же заварник с ароматным чаем. Посуда была не обычная алюминиевая, а фарфоровая общепитовская. Фарфоровыми были и кружки. В общем, кормили нас как генералов. И если завтрак был ограничен временем, то после ужина начиналось личное время, и желающие могли распивать чай-кофе до самого отбоя.
Еще одним отличием от привычной ранее солдатской жизни было то, что нам не приходилось самостоятельно стирать и штопать свои хэбэшки. После каждого маршброска мы обнаруживали на табуретках аккуратно сложенное новое обмундирование и новый комплект нижнего белья. Пропотевшее шмотье мы просто складывали в два больших мешка, которые забирал какой-то молчаливый военный без знаков различия, имевший ярко выраженную азиатскую внешность. Порванные бушлаты так же сдавались ему на замену. Попытки завести с ним разговор азиат игнорировал, и за все время не проронил ни единого слова. Мы между собой нарекли его Каптером. Хотя ни какой привычной каптерки не было и в помине. Я даже не знаю, откуда приходил и куда он уволакивал мешки. Да и не до подобных размышлений мне тогда было.
И пожалуй еще одним из ряда вон выходящим отличием нашего быта было наличие душевой. Обычный солдат Советской Армии не мог о таком извращении даже мечтать. Мы же, скинув потные тряпки, могли полчасика кайфовать под прохладными струями. После водных процедур следовало обязательное посещение кабинета Прокруста. Почему его звали Прокрустом, для меня так и осталось загадкой. Во всяком случае, в нем не было ничего подлого и зловещего. Этот рыжий карапуз внешне ни как не соответствовал солидному званию майора медицинской службы. Он вечно что-то бубнил себе под нос, судя по всему веселое, ибо постоянно хихикал. Замолкал только тогда, когда прослушивал солдатские внутренности через стетоскоп. Ежедневно Прокруст ощупывал наши позвоночники, мял мышцы, заставлял приседать, задавал какие-то отвлеченные вопросы и каждый раз что-то записывал в журнал. Его волею наш отряд лишился еще двоих бойцов. Ну ладно еще у Кота во время очередного забега начало колоть в боку, да так сильно, что тот не только бежать, даже идти не мог. Правда через несколько минут приступ прошел. Но вечером Черкес сразу отвел Кота к Прокрусту, и тот что-то там обнаружил в котовом организме. Но вот по какой причине был списан Цапля? Цапков Сергей никогда не жаловался не только на здоровье, но и на усталость. По выносливости он мог сравниться разве что с Жеребцом. И потому-то все были удивлены, когда уже по прошествии двух месяцев Прокруст вдруг списал Цаплю. Казалось, удивлен был даже Черкес. Но, тем не менее, Цапков после посещения медицинского кабинета в расположение больше не вернулся. Его, так же как когда-то Кота, посадили в подошедший УАЗик, Жеребец вынес собранные из тумбочки личные вещи, и … нас осталось двадцать пять.
- Понятно теперь, почему нас не разделили на отделения, - проговорил Студент, глядя вслед скрывшемуся за воротами УАЗу, - в конце концов останется нас не более десятка, и станешь ты, Жеребец, из замка комодом.
- Ну ты-то, надеюсь, останешься.
- Не знаю, не знаю. Вот пойду щас к Прокрусту и пожалуюсь, что от сегодняшнего таскания ящика с гранатами у меня руки болят, словно крылья мамонта после продолжительного полета над средне русской равниной …

Убывали бойцы из нашей группы не только в связи с физическими травмами. Четверых отчислил Кваша. Кваша – это не кличка, а реальная фамилия майора особиста, который, как он сам выражался, «шефствовал» над нашей группой. Был он необычайно худ и болезненно бледен лицом – ему бы Кощея Бессмертного в сказках играть. Что удивительно, здесь не было замполита, да и вообще, кроме прапорщика Черкеса нами ни кто не командовал. Если не считать Прокруста, то и офицеров-то здесь не видели. Однако, по полосканию мозгов, Кваша вполне заменял замполита вкупе со всеми другими офицерами, которые нас воспитывали в учебке. К нему даже Черкес обращался не иначе, как «товарищ майор». Особист был единственный, кто здесь носил погоны. К нам в расположение он явился на третий день после нашего прибытия и, размахивая каким-то исписанным листом, объяснил, что мы после окончания ученого периода были распределены в такой-то мотострелковый полк, в котором благополучно служим. Это единственное, что можно было написать родным и друзьям о службе. В остальном Кваша настоятельно рекомендовал писать на отвлеченные темы, типа, о природе, о звездах, о любви к Родине.
- Кто тут Суслов?
- Я, - как-то вяло вякнул Суслик.
- Головка от стерео проигрывателя! Это что за шпионский отчет? – особист потряс листком перед носом Суслика, - Это письмо девушке? В какой из иностранных разведок твоя девушка служит? Что ж ты ей номер своего автомата не написал? Все написал, где, с кем, сколько, а номер автомата не написал. А?
- Виноват, трщ майор.
- Винова-ат? Не-ет, ты не виноват. Ты есть военный преступник! Не ну, слышь, - майор вдруг сбавил голос на полтона и, прищурив левый глаз, взял Суслика за локоть, - а о чем ты с ней до армии разговаривал, а? Ты ей что, каждый вечер доклады о прожитом дне читал?
- Никак нет, трщ…
- На, забери свою писанину, - оборвал Кваша Суслика, сунув листок ему в руки, и обращаясь ко всем, произнес, - Запомните, следующее подобное произведение будут читать в военной прокуратуре! И дисбатом автор не отделается, ибо для государственных преступников предусмотрено другое наказание.
После этого «показательного выступления» майор начал каждый вечер после ужина вызывать к себе на беседу по одному бойцу. Я был одним из первых, попавших к нему на беседу. Я тогда вышел из столовой после ужина, и единственной мыслью в моей голове было поскорее добраться до кровати и, не дожидаясь «отбоя», провалиться в сон. Слава богу, вечерних поверок здесь не было, и после ужина можно было спокойно залазить под одеяло.
- Солдат, - загородил мне дорогу Кваша.
- Рядовой Волин, - представился я, понимая, что до кровати теперь доберусь не скоро. Прошлым вечером к нему на «задушевную» беседу попал Москвич. Расспросить о чем была беседа, времени не было, но то, что Москвич явился от особиста за полночь, я знал. И это знание сейчас меня угнетало.
- За мной, - майор по строевому развернулся и направился к своему кабинету.
- Та-ак, значит Волин Олег Юрьевич, - забубнил Кваша усевшись за стол и раскрыв какую-то папку, - так, так, ага, понятно…
Не знаю, что там ему было понятно, из содержимого папки, но я, стоя перед его столом, откровенно начал засыпать под его монотонный бубнеж.
- …Ясно, понятно. Значит боевая кличка Крот, - продолжал тот изучение документов, которые, судя по всему, являлись моим личным делом, - ну что это за имя для советского солдата? А, я спрашиваю? Нет, возьмусь я за вашего прапорщика однажды. Ох и устрою ему кротов, блох, сусликов и прочий зверинец… Э-э-э, товарищ, да вы никак здесь спать собрались? А ну, смир-рна-а! Упор лежа принять!
Я упал на пол, уперся руками в половицы и приготовился отжиматься.
- Вста-ать! – рявкнул Кваша и вдруг, сменив голос на тихий и приветливый, заговорил, - Что ж ты, сынок, не уважаешь старого майора, отдавшего всю свою жизнь без остатка служению Родине? Я, положивший все на алтарь… на алтарь…
«Карьеры», чуть не слетело с моего языка.
- В то время, когда другие уже примеряют генеральские звезды, я гнию здесь ради чего? – продолжил майор, перестав искать нужное слово для алтаря, - Ради вас. Ради тебя конкретно. Ради таких, как ты. Ради того, чтобы в ваших головах не осталось ни одной лишней мысли. Чтобы в ваши ряды не затесался скрытый враг. А ты тут спать… А может ты и есть враг? Смир-рна-а! Упор лежа принять!... Вста-ать!...
Практически ничего из того, что молол этот шизофреник, не отложилось в моей памяти. Помню только, что он расспрашивал меня о Черкесе, о сослуживцах, периодически в чем-то меня обвинял, называл врагом, заставлял принимать упор лежа и снова вставать.
Первым Кваша списал Хохла. Тот попросту не вернулся после беседы с особистом. Вечером он ушел в сопровождении майора, утром кровать оказалась пуста и даже не расправлена. Бандера, земляк и друг Хохла, несколько дней ходил сам не свой, переживая исчезновение друга. Даже спрашивал о нем у Черкеса, но тот ответил что-то неопределенное и послал Бандеру куда подальше. В конце концов Бандера сам отправился к особисту.
- Еще минус один, - прокомментировал его уход Студент и оказался прав.
Далее последовал Бульба. Санек Мицкевич, паренек из Белоруссии, самый неконфликтный из всего взвода. Чем он не угодил Кваше, знает только сам Кваша.
Зато Воробей, азербайджанец Низами Яхьяев, своим взрывным темпераментом был полной противоположностью Бульбе. На следующий день после того, как в кабинете особиста канул Воробей, Кваша, не смотря на пасмурную погоду, почему-то ходил в темных очках. А кое кто утверждал, что поздно вечером слышал крики и ругань, при чем русская речь перемежалась с азербайджанской. Низами был последним, кого отчислили из группы. Но это было уже после Нового Года. А в последнюю неделю старого года в результате черепно-мозговой травмы одного из бойцов, мы потеряли сразу двоих.

- У-уф, - Суслик встал из-за стола, поглаживая живот, - вот это я налопался!
- Да ты всегда был горазд пожрать, - прошамкал набитым ртом Жирафа, откладывая обглоданное свиное ребрышко.
- Эх, вот бы еще баб в честь Нового Года к нам привезли, м-м-м, - Студент мечтательно закатил глаза.
- А ты, Мишака, пойти к Черкесу, - предлагаю я Нехачику, - он тебе вмиг каменную бабу организует. Поприседаешь с ней разов дцать…
- Вот я не пойму, Студент, - перебил меня Суслик, - на кой тебе баба? Ты ж не куришь.
- Так я ж ее не курить буду, грызун ты аквариумный, - удивился тот, - при чем здесь куришь - не куришь?
- Темнота ты, Студент. Баба нужна для того, чтобы покурить после секса, а раз ты не куришь, то и смысла в бабе для тебя не должно быть.
- Дятел ты степной, - постучал по столу пальцем Студент.
- Сходи, открой, слышь, стучится кто-то, - толкает Суслик обгладывающего очередное ребрышко Жирафу.
- Дурень ты, Андрюха, это ж Студент по столу постучал, - как всегда серьезно отвечает тот.
Наш первый армейский Новый Год наступил для нас неожиданно в полном смысле этого слова. Нет, мы конечно ждали его. Но, когда неделю назад Черкес разбил нас на две группы, и мы носились друг за другом по заснеженным сопкам, заметая следы и устанавливая сигнальные растяжки, то все мысли о предстоящем празднике просто выветрились из головы. Группой преследования всегда командовал Черкес, преследуемыми – Жеребец. Сами группы не просто менялись местами, а Черкес перетасовывал бойцов из одной в другую по каким-то своим, понятным только ему, соображениям.
Однажды утром, я тогда находился в группе преследования, мы шли по следу, тщательно избегая сигнальные ловушки. Вдруг Черкес предостерегающе поднял руку. Бойцы залегли за стволами деревьев. Откуда-то еле заметно тянуло дымком. Приказав нам оставаться на месте, Черкес двинулся дальше. Вскоре из-за ближайшей ложбинки в небо взметнулась сигнальная ракета, и до нас донеслись мат Черкеса и обрывки разговора, но ни с кем он разговаривал, ни о чем, понять было нельзя. .
- Крот, за старшего. Продолжайте преследование! Я догоню. - проорал материализовавшийся из-за кустов орешника Черкес и снова скрылся за ними.
Уже в канун Нового Года, когда мы вернулись в расположение центра, выслушав рассказ Жеребца, я понял, кого встретил в той ложбинке наш командир.
Группа Жеребцова остановилась на ночевку у маленькой расщелины, обнаруженной в каменистом склоне сопки. Вход в нее был закрыт густым орешником. Ребята выгребли снег, натянули сверху брезентовый полог, и получилась довольно уютная берлога, в которой можно было развести небольшой костерок, чтобы согреть консервы и погреться самим. Правда, места всем не хватало, под пологом помещалось всего четыре человека, поэтому грелись по очереди. Сменялись каждые два часа, как в карауле – одна группа стояла в охранении, ребята из второй, прижавшись друг к другу, дремали у входа в берлогу, третья группа грелась внутри перед заступлением в охранение. В два часа Жеребец выгнал из под полога очередную смену, в составе которой были братья близнецы Бояркины Юрик и Леха, или Чук и Гек, как окрестил их Черкес. Выйдя из укрытия, братья отошли за кусты отлить.
- Жеребец! Жеребец!, - вдруг раздался из темноты испуганный крик одного из них, - Жеребец!
- Чего орешь?
- Леха провалился!
- Куда провалился? – Жеребец удивленно уставился на своего тезку, выбежавшего из темноты.
- Туда, - показал Чук рукой в сторону, откуда только что появился сам, - он встал, а под ним снег провалился, и он… Я позвал, а он не отвечает…
- Пойдем, посмотрим, - Жеребец толкнул Чука, поняв, что вразумительного ответа все равно не получит, - прямо анекдот с вами. Пошел поссать и провалился, блин…
Как потом оказалось, Геку не спалось и он сидел, глядя на языки пламени маленького костерка, подкидывая время от времени сухие ветки. Потому-то, насмотревшись на огонь и выйдя наружу, он практически ничего не видел в темноте и поперся справить малую нужду вслепую, ориентируясь на шаги идущего рядом брата. Чук, не зная о временной слепоте Гека, остановился у ближайшего дубка. Гек сделал еще пару шагов и вышел на снежный карниз, наползший над четырехметровым каменным обрывом. Карниз, не выдержав Лехиного веса, обвалился, увлекая того вниз. Падение на занесенные снегом кусты шиповника было мягким, и все бы кончилось благополучно, если бы не оголившийся в следствии крушения снежного карниза каменный выступ, о который Гек и ударился головой при падении. Когда Жеребец, Чук и еще двое бойцов добрались до Лехи, спустившись по склону метрах в пятнадцати в стороне, он уже пришел в сознание и сидя на снегу тупо таращился вокруг.
К утру стало ясно, что идти дальше Леха не сможет. Его постоянно тошнило и при попытке не только встать, но и сесть, начинала сильно кружиться голова. Жеребец принял решение оставить обоих братьев, так как Чук наотрез отказался уходить без Гека, на месте ночевки дожидаться группы преследования, а сам повел свою группу дальше. При обнаружении, братья должны были якобы подорвать себя вместе с противником, обозначив фиктивный взрыв сигнальной ракетой.
В итоге, за новогодним столом нас собралось двадцать человек, вместо выбежавших два с половиной месяца назад из учебного полка БМП тридцати бойцов.
-Очко, - пошутил Воробей, когда за несколько минут до Нового Года к нам присоединился Черкес.
- Не понял? - глянул тот на Яхьяева.
- Вы двацать пэрвий за столом, таварыщ прапорщик, - пояснил Воробей, не подозревая, что через неделю настанет его очередь покинуть взвод.

***

- Еще раз спрашиваю, все вынули из карманов? - Черкес шел вдоль строя, заглядывая каждому в глаза, - У вас не должно быть с собой ничего, указывающего на принадлежность к государству, ни писем, ни фотографий, ни перочинного ножика с указанием цены на рукоятке, ничего другого подобного.
Черкес подошел к лысому майору и что-то ему сказал. Тот вытянул вперед руку, освобождая наручные часы из под рукава бушлата, потом некоторое время смотрел на циферблат, словно поджидая какого-то определенного часа, и наконец кивнул.
- Жеребец, грузи группу! – Проорал Черкес, кивая на тентованный ЗИЛ-131, на котором с утра прикатил лысый.

Своё Спасибо, еще не выражали.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.
    • 100
     (голосов: 2)
  •  Просмотров: 1558 | Напечатать | Комментарии: 2
       
19 сентября 2010 22:32 никин
avatar
Группа: Дебютанты
Регистрация: 8.04.2010
Публикаций: 67
Комментариев: 151
Отблагодарили:1
adolf5453125, честно говоря, фильм не смотрел и даже не знал о его существовании :) Неужели прямо такая похожая история? Или вы просто прочитали знакомое название? :)

Никин

       
19 сентября 2010 21:00 adolf5453125
avatar
Группа: Дебютанты
Регистрация: 17.07.2010
Публикаций: 0
Комментариев: 812
Отблагодарили:0
После одноименного фильма про молодых солдат в тылу врага сейчас стало модным писать нечто похожее о приключениях.
Информация
alert
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии в данной новости.
Наш литературный журнал Лучшее место для размещения своих произведений молодыми авторами, поэтами; для реализации своих творческих идей и для того, чтобы ваши произведения стали популярными и читаемыми. Если вы, неизвестный современный поэт или заинтересованный читатель - Вас ждёт наш литературный журнал.