Изречения и размышления духовные

Лабиринты веры.

Слово о жертвоприношении.
Отец Церкви Ориген говорил: “Кажется, в природе вещей, по некоторым тайным законам, не для всякого человека понятным, уж так и устроено, что добровольная смерть одного праведного человека за всех приносила умилостивительные жертвы злым демонам, наводящим или опустошительную болезнь, или бесплодие, или бури, или какое-нибудь подобное бедствие».
Очень интересный отрывок. В самом деле, какое место занимает жертва, сама ее идея, в нашей жизни, в жизни всего человечества? Зачем, ради чего люди идут на жертву, отдавая, зачастую, самое ценное из того, что они имеют - собственную жизнь? И чем религиозное понимание идеи жертвы отличается от нерелигиозного? Нет необходимости вдаваться в детали этой, по сути необьятной темы, о которой говорилось и писалось многими; нет необходимости даже останавливаться на ней сколькo - нибудь долго; тема эта, в, cущности, сводится к одной осново-пологающей идее - соотношении в религиозных представлениях любви, справедливости с одной стороны, и ...крови, c другой.
Почему-то так получилось, что тому, кому божество оказывало особую милость, к кому оно особо благоволило, в качестве знака подтверждающего признание и авторитет этой особой , выбранной личности в глазах самого божества, последнее всегда требовало кровь. Интересную интерпретацию идее жертвоприношения дает свящ. А. Мень «С отдаленнейших времен кровь означала для людей принцип жизни. Ритуалы с участием крови знаменовали закрепления «кровной», жизненной связи их совершителей. Приносимое на алтарь животное почиталось в первобытном мире воплощением божества. Своею кровью оно соединяло участников обряда. Иными словами, главным в жертве был знак сопричастия Высшему, сочетание людей с Ним и через Него - между собой»
Интересно, что в ветхозаветные времена, в особый день, носивший название “дня искупления” первосвященник кропил кровью тельца крышку ковчега, чтобы “покрыт” грехи Израиля.

Торжество Сизифа.
Проблемы, переживания, cтрахи, cуета, движение по замкнутому кругу, зачастую без осмысленного направления - вот неумолимые оракулы всех времен, включая и наше. Смилуются ли жестокие боги над изнуренным, измучившим себя основательно, быть может потерявшим надежду на избавление Сизифом. Почему этот камень, непосильный для любого другого человека кроме самого Сизифа, не потерявший, однако ни на грамма своей тяжести, почему же, спросим мы, эта неподъемная глыба не раздавит в конце концов Сизифа? Что то наверное есть в душе царя, в самой сокровенной ее части, какая то ничем необъяснимая совершенно нелогичная, но вечноживущая надежда- в один из дней пересилить камень, или вера в то что неким непостижимым пониманию образом, когда-то, глыба не покатится назад. И отчаяние силача отступает, cердце сжимается и нестерпимо стучит... До тех пор, правда, пока не постигнет его очередная неудача. И так снова и снова.
Верим ли мы в торжество Сизифа? Не покрыл ли он уже свой грех своей верой, своей самоотверженностью и непоколебимой решимостью? Славный Сизиф, наступит день и труды твои вменятся тебе в праведность и разрешишься ты от своего бремени и лишь мозоли на твоих руках будут напоминать тебе о прошлом, но ты не будешь уже гневиться на своих заточителей потому в них ты обрел источник победы. Они родили тебя, сделали из тебя того, кем ты являешься. Только благодаря им ты понял свое сердце, ты ощутил свое родство с ними еще не понимая этого, еще протестуя, но уже будучи одним с НИМИ. И именно эта интуиция ЕДИНЕНИЯ есть источник твоего ОСВОБОЖДЕНИЯ.

Этика фарисейства в современном протестантизме.
Каким образом можно быть добродетельным? То чему учит этическое философское очень часто расходится с христианским значением этого слова. Говоря богословским языком, разница здесь приблизительно такая, как между законом и благодатью.
Молодой выпускник богословской семинарии читает свою экзаменационную проповедь. Даже во внешнем виде молодого человека чувствуется некая отрешенность, какая-то “нездешность”. Какое-то поношенное, неуклюже сидящее, куцее пальто с короткими рукавами, мешкообразные, вытянувшиеся брюки годные лишь для работы на приусадебном участке, выглядят совершенно нелепо на человеке стоящем за кафедрой. Семинаристы - выпускники, обычно очень “трепетно” подходят к событиям такой важности как проведение экзаменационной проповеди. Еще бы, ведь эта проповедь является венцом четырехлетней учебы. K ней готовятся заранее, репетируют выступление, вплоть до мелочей, вплоть до cамого незначительного жеста или шутки, вполне резонно полагая произвести впечатление на аудиторию. Можно, поэтому, представить себе изначальное недоумение семинаристов и преподавателей, привыкших к годами выработанной практике выступлений проповедников. Молодой человек говорит тихо, чтобы его слушать нужно напрягаться. Нет никакой эффектной подачи, жестикуляции, так горячо любимой протестантской общественностью. Он говорит о том единообразии, которое проникло в нынешние западные церкви, о той, зачастую далекую от благочестия мотивации, руководимой лидерством протестантских общин. Он не призывает никого покаяться, он кается сам. Тут нет призывов, но лишь просьба, более похожая на раскаяние. В аудитории гробовая тишина, чувствуется некая неловкость, она как -бы зависла в воздухе, угрожая прорваться “взрывом” недовольства и, уж, по крайней мере, “благочестивого” несогласия. Но ничего не происходит. Молодой человек заканчивает свою проповедь, так непохожую на остальные, не имеющую, cтрого говоря, даже права называться таковой, ибо это покаянная исповедь. Слушатели медленно расходятся, их лица cпокойны без тени сомнения; постепенно зал молитвенных собраний пустеет, все умолкает, наступает тишина. Благочестив ли сей молодой человек?
Интересно, что говорило ему его этическое, когда потупив взор, с душевным надломом, он, выпускник богословской семинарии, во всеуслышание усомнился, если не сказать признался в том, имеет ли он вообще право называть себя христианином? И кто может сказать, какого духовного усилия стоило ему это признание, которое сродни духовному подвигу? Мы можем быть уверены, что этическое не даст нам на это ответа, как, впрочем, и все человеческое, отмеченное незримой печатью этического.

О пошлости «философии всеядности» в рассмотрении религий.
Кажется нет ни одной сферы общественной жизни и общественных отношений во всей мировой истории, которая была бы упущена, либо не должным образом освещена. В этой пестрой мозаике истории человечества, каждому, даже самому малозначительному историческому и культурному феномену назначается некая ячейка памяти сверхгигантского компьютера, именуемого непонятным и таинственным словом - цивилизация.
И все хорошо, все просто замечательно. Но стоит попытаться поинтересоваться о нравственной значимости, роли того или иного культурного или исторического явления, выясняется, что все они в равной степени значимы, и наравне со всеми другими претендуют на то, чтобы быть предметом изучения “ пытливого философского ума”. Мудрость древних греков замечательна и поучительна; Сократ, Платон, Аристотель - учителя этики и морали; Конфуций, Лао-Цзы, Будда - тоже хороши, ибо привносят “терпкий привкус Востока в давно уже ставшее пресным и холодным блюдо европейского рационализма”. Христианство в высшей степени назидательно, но и Буддизм не менее. Иудаизм важен уже и тем, что является “родителем христианства”, а мусульманство небезынте-ресно хотя бы из-за того, что в мусульманином стал Майк Тайсон. Нравственной иерархии здесь как - бы не существует вовсе, зато существует множество других, каких только захотите...
Все тут заботливо разложено как - будто по полоч-кам некоей провинциальной библиотеки в которую раз или два в месяц заходят пара, тройка праздношатающихся бездельников, перелистывают блеклые обложки, потом кладут пожелтевшие от времени тома обратно, и с тоскливой апатией уходят из “храма науки”, сопровождаемые не менее тоскливым взглядом библиотекаря. Нечто похожее можно найти у С.Булгакова, где в своей известной работе «Трагедия философии» пишет он об ученом педантизме, находящем «вкус в коллекционировании и превращающий историю философии (здесь уместно говорить не только об истории философии, но и о истории цивилизации в принципе) в музей, где собраны предметы редкости и умственного изящества» Cпросим честно, кому нужна такая библиотека или такой музей, оба являющие собой, суть, олицетворение ханжества и нарциссизма? И, вообще, долго ли такой “cокровищнице” человеческой мысли осталось уществовать? Доколе извращенный разум человеческий будет присваивать вещам и событиям фальшивые и пошлые титулы?

Об одном преимуществе тоталитаризма перед демократией.
Cравнительно в недавней нашей истории, имея (как сегодня мы можем говорить об этом) в массе своей крайне ограниченный доступ к информации вообще и к религиозной литературе, как опаснейшему проявлению некоей всемирной, cметающей все преграды и уже разложившей “хилый” западный мир болезни в частности, мы, тем не менее, заполучив едва различимые крупицы божественной мудрости могли быть уверенными в ценности и неподдельности наших находок. Общаясь с теми немногочисленными верующими людьми, которых Господь посылал нам для благословения и назидания друг друга в вере, мы могли, без какой-либо существенной доли риска или сомнения, говорить о том, что, обращающийся к нам человек, в общем, разделяет наши религиозные убеждения, проще говоря мы верим в одного и того же Бога, Творца неба и земли, говорим на языке одних и тех же понятий при, может быть, незначительных (во всяком случае не принципиальных) культовых различиях.
Официальный запрет свободы вероисповедания при всей его отвратительности, представлял собой своеобразный идеологический фильтр, могущий, подобно первохристианским гонениям обьединить однородное с Однородным. Иное дело сейчас; сегодня вы уже едва ли найдете такого человека, который не верил бы в кого-нибудь или во что-нибудь. Например, некоторые философы придумали теорию безрелигиозной веры. Конечно же такого рода теории, самим фактом своего существования лишний раз подтверждают именно религиозный смысл подобного рода “умствований”, несмотря на их безрелигиозное содержание. Отрицанием религиозной веры, ее устарелости и необходимости радикального пересмотра, “мудрецы по стихиям мира сего”, как раз и подтверждают незыблимость веры религиозной. Справедливости ради стоит сказать, что такого рода “вера” была присуща человеку всегда, это хорошо показала русская религиозная философия, сумевшая вскрыть глубинные пласты человеческой религиозности, ее основания и движущие силы, сделать априорное заявление о религиозных корнях человеческой психологии, даже кажущейся внешне отнюдь не религиозной и, зачастую, называющая себя даже антирелигиозной.
Правда нашего времени, однако, состоит в том, что именно сейчас, всевозможные, религиозные (т.е. предполагающие сверхъестественное участие) по своей форме и сатанинские (т.е. направленные на разрушение) по своему содержанию доктрины пытаются (и зачастую небезуспешно) противопоставить себя христианскому вероучению. В общем, сатана всегда искушал христиан, включая самого Господа. Не имея сил уничтожить веру христианскую, сатана, тем не менее, не теряя своей надежды (чем показывает свою ограниченность и конечность) пытается “отточить” стратегию и тактику своей борьбы против Света, имея на то достаточно времени и демонического порыва.

Метаморфозы греха.
Немыслимо и подумать, но отчуждение людей, подчас, столь велико и столь тотально, что их способность видеть и ощущать это отчуждение вследствие годами выработанной привычки, которую они называют самодисциплиной, что на самом деле не соответствует действительности, эта самая их неспособность чувствовать и воспринимать мир Божий в том ракурсе, в котором этот мир действительно существует, может вызвать лишь сострадание.
Если рыбу, живущую в чистом водоеме поместить в источник воды мутной, то, в скором времени, эта рыба погибнет, ибо ей, попросту, нечем будет дышать. Если отнять у лошади пастбище, загнать в стойло и заставить есть мясо, лишив ее естественной пищи, то, в конце концов, лошадь погибнет от голода. Большинство животных с трудом приспосабливаются к формам существования, чуждым их естественной природе, а некоторые и вовсе не приспосабливаются. Иное дело человек. Постепенным внешним однонаправленным воздействием, человеку можно внушить что, скажем, птицы могут копать норы, кроты летать, а жирафы вить гнезда на деревьях. Говоря образным языком, предназначенный для “ плавания в водах чистых”, человек предпочитает обитать в “болотистых полутопях”, засасывающих в себя все, находящееся вне их и, в первую очередь, живую человеческую душу. С личностью, попавшей в такое “духовное болото”, с того момента как она туда попала (хотя никто не знает наверное когда, где и при каких обстоятельствах это случилось) начинают происходить странные метаморфозы. Та духовная нищета, которая мало-помалу овладевает душою уже не воспринимается ею таковой. Отсутствие подлинных взаимоотношений с другими людьми, тех отношений, на которые душа была ориентирована изначально по не от нее зависящим обстоятельствам и не от ее воли и хотения, именно это отсутствие теперь не рассматриваться личностью как потеря, и потеря чрезвычайно серьезная.
Правильнее сказать, что вследствие своего духовного отчуждения, человек уже не в состоянии сам, своими силами понять или хотя бы представить внутренний порядок бытия и то, как, где и насколько он включен в этот порядок. Находясь в смердячем болоте своей развращенной души, он и помыслить не может как выглядит источник кристальных вод духа удивительной чистоты. Наличествующая реальность же заключается в том, что по собственной воле заключив себя в трясину греха и отчуждения человек уже не может выбраться из нее сам, как бы он не старался, какие бы усилия не прилагал. Недаром апостол Павел говорит “Все совратились с пути, до одного негодны: нет делающего добро, нет ни одного”.
Единственный способ выбраться из своего бедственного положения для таких людей, это попросить помощь извне. Это, по крайней мере, честно. Но не каждый человек хочет быть честным перед собой и перед другими, поэтому многие лгут. Ложь же имеет свойство быть обнаруженной, и, как следствие, рано или поздно человек предстает перед беспощадной реальностью бытия, иногда сраженный ею и сломленный полностью, иногда выдержавший это испытание -“испытание реальностью”, удержавшись на ногах, ощутив на себе силу воздействия и мощь истинного, а не псевдо бытия, придуманное человеком отчуждения, закрывшим свой дух на все мыслимые и немыслимые засовы и запоры лицемерия и малодушия, из страха признать свою ничтожность. Но ощущение самой этой беспощадности есть начало добрых изменений. На поверку, к сожалению, современный человек, вследствие происшедшей с ним метаморфозы, не только не ощущает своей духовной ущербности, но, напротив, считает себя духовным, добродетельным и порядочным существом достойным подражания.
Говорить ему о том, что его бытие разделено бездонной пропастью с бытием истинным требует большого терпения и, подчас, даже мужества, но главное любви и сострадания.

О сдерживании похоти.
Какой силой, Господи, даешь Ты сдерживать похоть? Усиль и укрепи силою Духа Твоего Святого немощную плоть человеческую, положенную Тобой животворить и непостижимым образом “крещенную” грехом в то, чтобы убивать.

О соблазне язычества.
Читая Мережковского чувствуешь себя зрителем-подростком на некоем удивительно-притягательном представлении театра механических кукол причудливо, в духе Мейерхольда двигающихся и, не менее причудливо ощущающих свое движение, с очень, однако живыми и нечеловечески человечными характерами. Думаешь также о той мере язычества, которая вот уже почти две тысячи лет так и не извелась даже в нас, именующих себя христианами и от соблазна которой подчас так тяжело отказаться.

О бремени свободной воли.
Господи, зачем одарил Ты людей свободной волей? Зачем нужна она тому, кто уже принадлежит Тебе и всеми силами, наоборот, старается от нее избавиться? Не хочу я своей воли. Нет в ней ничего, приносящего покой сердцу и мир душе. Пусть, Господи, моя воля станет Твоей, и будет принадлежать Ей навечно. Господи, нет во мне ничего, имеющего какую то цену, лишь Ты, милостливо дающий по неизреченной благости Своей.

О воле Господней к грешным.
Интересны жизненные коллизии и переплетения, которые даешь Ты, Господи. Без веры и любви не понять того причудливого рисунка, который уверенными мазками наносишь Ты на холст, под названием человеческая жизнь. Подчас тяжело бывает понять Твою волю, знаем лишь что она есть благо, что нужна нам как воздух, и мы ждем его дуновения.
Иногда она подобна горькому лекарству, которое очень не хочется принимать, но найти какую-нибудь лазейку, дабы «миновала тебя чаша сия», необходимая, все же, для духовного исцеления. Подчас же похожа на хирургический нож, режущий и кромсающий наши душу и плоть, причем без всякой анастезии, чтобы с криками, воплями и стенаниями смогли мы разрешиться от мертвящей опухоли греха, поработившей нас.
Но бывают мгновения, когда воля твоя, Господи, cладка как мед, благоуханна как елей, долгожданна как невеста, выходящая из чертога брачного.
Господь, Ты дай нам понимания того, что то, что непонятно нам сейчас, не является основанием ставить наше непонимание в один ряд с несуразностью или глупостью, и потому cмело и обоснованно могущее быть «снятым с повестки дня» c целью поиска чего-то нового, отличного от Твоей Воли. Ибо новое еще не значит благое. Многое из того, что мы считаем «новым» не угодно Тебе, Господи, мерзко в Твоих очах. За «новизну» эту прольешь Ты на нас Чашу Своего гнева, если только не покаемся и не вострепещем в благоговении. Дорогой Отец, дай пребывать в Тебе, в Твоих любящих и сильных руках, в Твоей власти и Твоем присутствии.

О мистике любимого Города.
Любимый, славный и страшный город. Великий даже в своем разрушении и упадке. Не потерявший, но сохранивший в своих глубоких метафизических тайниках величавую статность и благородство, cумев пройти через лабиринты того опустоши-тельного, краткого по историческим меркам, но гигантского и трудновыразимого в человеческих понятиях и выражениях разрушительно - удушающего по своей силе, воздействия, которое философы называют убийственным словом «ничто» и, устояв в этом поединке с всепоглощающей «ничтойностью» захлестнувшей мир, этот, нашел в себе силы не кануть в «черную дыру» обезличенного индифферентизма и пошлости, но запечатлеть в своем лоне лик печалей и человеческих, и по сему воистину достоин осуществления тех грандиозных, но так и не сбывшихся надежд великого русского реформатора - чудовища.
Ты, Грязный город с серым небом, с немытыми и дурно пахнущими мостовыми, увеличивающейся день ото дня армией бомжей, пьяниц, юродивых, бандитов, проституток, наконец, просто больных и измученных людей, чем привлекаешь ты к себе? Всегда несешь ты в себе личину двойственности, там, где слава, честь и величие мирно уживается с позором, скотством и разложением.
Сколько осталось тебе еще, Великий Город, стоять под солнцем до того дня, когда однажды быв взятым из трясины болотной, вновь и навеки ты уйдешь туда? Впрочем, дух твой не умрет, но очистившись в стихии огня, займешь ты достойное место среди божьих чад во вселенской мистерии отмеченного Провидением дня.
Слово о Храме Божьем.
Как часто, приходя в Храм для принесения молитвы и хвалы Богу, мы забываем о том, что сами являемся живым Храмом Божьим, Дух которого пребывет в нас, как часто, припадая к иконе, забываем о том, что мы есть нерукотворный, самый любимый и животворящий Образ нашего Господа, и как часто эта наша «забывчивость» cтановится еще одной вариацией старой, но очень живучей «от века» ошибки из которой мы так и не научились извлекать выводы, когда нерадивость наша невольно становится объектом спекуляций многих, не принадлежащих уже Одному, и сами в себе, добровольно, строим мы тот «столп и утверждение» которые зачастую являются причиной всех наших скорбей, тревог, печалей

О некоторых сложностях в понимании смысла праведности от закона.
В 10 главе послания Павла Римлянам, автор говорит: «Моисей пишет о праведности от закона: «исполнивший его человек жив будет им»». И далее он говорит о вере к праведности, вере в то что Бог воскресил Иисуса из мертвых, необходимой и достаточной для спасения. Но ни в 10 главе ни далее нет комментария к приведенным словам Моисея о законе. Каково отношение самого Павла к цитируемому им ветхозаветному стиху? Действительно ли «человек жив будет им (Законом)»? Действительно ли выполнение закона может быть основанием для оправдания? Судя по контексту послания Павла Римлянам как, впрочем, и всех прочих его посланий с очевидностью вытекает категорическое нет. Но некоторые высказывания апостола при поверхностном прочтении, как бы выпадая из общего контекста, не дают твердой почвы для их внятной интерпретации и, посему, могут послужить основанием для всевозможных спекуляций и обвинений.
Создается впечатление что Павел не договаривает чего-то очень важного; но именно такого «откровения» ждут от апостола его читатели, где да было бы да, а нет было бы нет, где в простой и доступной форме было бы написано нравственное правило, которое невозможно перевернуть «с ног на голову», и ... не получают. Павел просто уходит здесь от прямого поединка со своим главным противником с именем «Закон», словно бы пытаясь сгладить углы, возможно даже отступая, с тем, чтобы выждав и собрав силы, подобно гениальному стратегу снова ударить по закону, этому “столпу и основанию иудаизма” c другого фланга, расчищая ему, Павлу, путь для проповеди Христа, ибо “если закон, то закон, а уж если благодать, то благодать, третьего не дано”.

О подмене понятий.
У того же С. Булгакова находим столь мучительный для «века нынешнего» парадокс, когда убегая всем порывом душевным от рационального к мистическому, убегание это, и довольно четко, прописывается им языком ratio. Уверенно и ревностно клеймя спекулятивную философию, автор, тем не менее, совершает это, пользуясь «профессиональным инструментарием» все той же спекулятивной философии. Критикуя всевозможные философские построения и конструкции разношерстной философствующей братии, отец Сергий в то же время предлагает свою, во многом привлекательную модель философии или, точнее, философствования, полностью отвечающую стандартам критикуемой им классической философской рефлексии, в известной степени подрубая тем самым тот сук, на котором сидит сам.
Итог: говорить о мистическом языком рационального нельзя (об этом порой лучше просто помолчать в благоговении перед тайной неизреченной, несмотря на великий и кажущийся вполне обоснованным с точки зрения понятий нравственности соблазн апологетики мистическо-метафизической составляю-щей бытия). Говорить о трансцедентном в понятиях абстрак-тного логизма и спекулятизма значит, по крайне мере, проявлять поверхностность и недальновидность при выработке стратегии той или иной философской системы.

О разрушении и преображении.
«Разрушьте Храм сей и Я в три дня воздвигну новый» - говорил Господь. Жизнь, слава, преображение во всем известном и запечатленном служении Иисуса Христа - не следуют ли они в своей онтологической последовательности за унижением, болью, разрушением и смертью? Была бы слава столь славной, если бы в жизни Спасителя ей не предшествовали невиданный позор и крайнее унижение? Поэтому, нельзя ли говорить о том, что разрушение в своем сакральном смысле, при всей парадоксальности такого подхода, является, в известной степени, онтологической «предтечей» возрождения и преображения, и что две эти противоположные категории, суть, мманентно связаны друг с другом? Наконец, не справедливо ли то, что мы вынуждены постоянно и самозабвенно, именно уничтожать самих себя, свой грех, свою «ветхость»; когда мы просим Господа выжечь греховный элемент, внутренне присущий всем в «веке нынешнем», и пусть даже получить «клеймо», только бы на нем было начертано имя Иисуса Христа? Павел говорит, что «и доныне тварь стенает и мучается». Это значит, что тварь и человек постоянно диструцируют, будучи «наказуемы и уничижаемы Богом», но не с целью уничтожения ради уничтожения, а лишь для ее, твари, последующего прославления и преображения во главе с Господом Иисусом Христом, Который и сейчас имеет на Себе «клеймо» в напоминание о страстях человеческих, страстях разрушения и смерти, образ мертвого и воскрешенного человечества, запечатленного на руках и ногах Того, Который не изведал греха.
«Разрушьте Храм сей и Я в три дня воздвигну новый ». Иисус здесь говорит о Себе, о Своем Теле. Стихия разрушения здесь внутренне оправдана и обоснована, как единственно возможная онтологическая предпосылка для возрождения и преображения.
Уничтожение физическое «красной нитью» проходят через всю историю Ветхого и Нового Мира начиная с Потопа и кровавых войн, когда вставал народ на народ и уничтожались целые племена и народы. Есть ли во всем этом разумное основание, или это абсурд, и сам Бог, устроитель бытия - абсурд, как говорил мучимый страхами и сомнениями С. Кьеркегор и его российский последователь и ученик Л Шестов, а, впрочем, не только они. И как знать, не в уничтожении ли и смерти во всей их фатальности и неизбежности вызревают истинные логосы Возрождения и Жизни?

О русском ренессансе.
Возрождение русских традиций - все сейчас в том или ином ракурсе, в зависимости от степени личной заинтересованности, уровня культуры (либо ее отсутствия) и ряда прочих нюансов говорят об этом: от нечистых на руку политиков-клерикалов, кичащихся своим «патриотизмом», более похожем, однако, на цирковое представление фигляров в духе господина Жириновского и господина Ампилова, до людей действительно думающих, подвижников духа, кои не крикливыми лозунгами и лиходейством, но делами и всей своей жизнью демонстрировали боль и участие в жизни Родины. Последних, к сожалению ли (а может быть и нет) не показывают на телеэкранах и от «сотрясателей воздуха» их можно отличить хотя бы тем, что они никогда не фиглярствуют. Как же жить рядовому российскому обывателю в условиях повальной и совершенно нездоровой политической и идеологической истерии, несравненно более тотальной и массовой, чем так называемая идеология « советского режима». Что и говорить, бывшие советская идеология выглядит дебиловатой дурочкой в сравнении с нынешней идеологией «нового мышления», со своими радикально новыми методиками воздействия на культуру и мировоззрение обывателя.
Нынешнее идеологическое воздействие на рядового человека в России тоньше, и вместе с тем несравненно более эффективно по своим разрушительнрым последствиям, чем когда либо раньше в истории. Один этот факт может заставить задуматься о многом и задуматься надолго. От века существующая доктрина homo-sapiens - управлять, ныне, кажется, достигла той полноты зрелости, которая в состоянии полностью изменить весь мировой порядок, и не только в России, хотя не исключено, что именно Россия будет инициатором таких всемирных изменений, добровольно признав себя своеобразным детонатором той критической массы, являющей собой сегодня почти одну шестую часть земного шара, застывшей в недобром предчув-ствии всемирной опасности, исходящей из каких-то темных и уродливых кулуаров мировой истории...

О лечении застарелых ран.
Священник с черной бородой и такой же черной шевелюрой, с карими глазами, в которых чувствуется что-то соколиное - может быть тот странный блеск, рождающий подчас до боли знакомое чувство смущения, корни которого, однако, никак не удается проследить - говорит что-то об «оскотинивании» человека, что есть, суть, деградация всего человеческого рода. Говорит он об этом спокойно, недвусмысленно раставляя акценты, делая красноречивые паузы, будто - бы давая аудитории самой делать выводы, в то время как выводы эти бесстыже, абсолютно не учитывая так называемое право нравственного выбора человека, этой самой аудитории навязаны. Почему бесстыже? Потому что о больном человеке, а тем паче о больном обществе нужно говорить со скорбью и слезами на глазах; такие темы, как болезнь или здоровье нации не могут быть предметом эпатажа. Этим нельзя бросать вызов пусть даже и больному, страждущему, но не потерявшему своего образа Божьего, роду человеческому. Именно об этом, похоже, и позабыл наш уважаемый священник. Уж себя то он явно не причисляет к «оскотиневшей» и « обыдлевшей» братии. Наверное он думает так, потому что на нем ряса и огромный, в полгруди, серебряный крест. Вероятно, он уже парит величаво «в заоблачных высях духа», осматривая и по своему «сочувствуя» с высоты своего собственного «полета», этой деградирующей массе народа, коей путь в «стихию духа» закрыт, ибо должно сперва обрубить все зло, темное и сатанинское в природе человеческой. Именно эта прерогатива, по «скромному» измышлению священника - право контролировать и активно вмешиваться в процесс «выкорчевывания» зла из грешной души человека - принадлежит этому « рыцарю и крестоносцу Церкви».
Наверное нет смысла говорить о том, насколько соответствует подобная идеология, которая, увы, захлестывает и Православие, пытаясь разрушить его изнутри с зари христианской эры; насколько соответствует сие «философствование» проповеди Христа. Священник сей и масса подобных ему идеологов-спекулянтов будут всегда нападать на общество, на Церковь и веру. Но все что они могут сделать - это лишь «жалить в пяту». Церковь - всегда будучи «Столпом и утверждением Истины»- выстоит, подобно тому, как выдерживала Она атаки и нападки тысяч идеологов борьбы с «обыдлением», «нечистотой» и «сатанизмом» каленым железом, с целью сохранения «чистоты веры».

О безмолвии.
Там, где кончается стихия слова, там начинается стихия слушания, безмолвного созерцания, молитвы неизреченной, молитвы духа.
Собор человеческих сердец.
Давайте посещать друг друга, давайте целовать друг друга целованием уст духа, хваля Господа, возводя Храм новый, Нерукотворный, cотворяя Собор Могучий, Вечный и Неуничтожимый - Собор человеческих сердец, не подвластный времени и меняющимся обстоятельствам, Самодостаточный и Торжествующий Собор Любви.

Бытие.
Воистину, все мы являемся сопричастниками величайшей космической мистерии Вселенной под именем Бытие.

Слово о С.Булгакове.
Хоть и является Булгаков апологетом культуры, да культуры христианской, хоть и почитает Федорова, хоть и антропоцентрик, но.... не безнадежный

Желание Божье.
Бог хочет.... Бог не хочет и не может хотеть, ибо любое хотение и желание возникают от недостатка чего - либо. Если Бог хочет, значит Ему не хватает, но такое утверждение неверно, ибо Бог есть Всеобьемлющая Полнота...
В отношении любви и веры, которых Бог ожидает от человека. Он ничего не ожидает, потому что все знает; ожидает пребывающий в неизвестности. Для Бога же известно все - известно кто уверует в Него и кто отвергнет, кто положит жизнь свою на алтарь веры, а кто нет, кто откликнется на вечный зов, а кто пренебрежет.
Не вытекает ли из сказанного, что Творец в принципе безучастен к твари? Нет, ибо Божественное Бытие априорно подразумевает наличие Субъекта и Объекта. Если есть любовь, должен быть сосуд ее наполняющий; если есть трансцендентное, значит неизбежно и оправдано существование имманентного; если есть святое, значит должно быть и тварное.
Кто-то скажет: В таком случае Бог не есть Полнота, поскольку Ему все - таки кое - чего не хватает, - а именно самого Бытия. Выходит, что Всемогущий Бог не всемогущ, поскольку Он связан с Бытием. Другими словами Всемогущий Промыслитель просто не в состоянии дать разводное письмо своей невесте - Бытию, которое Он перманентно порождает.
Отец Павел Флоренский говорил, что приблизиться к полноте Божественной Премудрости возможно лишь посредством закона антиномизма. Наибольшая Полнота Бога раскрывается именно в Его антиномиях. Может быть это и так. Но откуда же берутся эти антиномии, какова их природа? Антиномичный характер Бытия Бога в понимании человеческом априорно вытекает из -за нежелания последнего осознать и признать факт существования Бога в Вечности а не во времени. Люди почему-то упорно придерживаются логики «Если я живу и мыслю во времени, значит и Бог так же живет и мыслит во времени». Отсюда недоразумения, разглагольствования, отсюда философия. Философствовать же можно долго и исступленно, при этом не уловив Истины и даже не приблизившись к ней
Именно этот принципиальнейший момент Божественного мироздания является ключем к пониманию неизбежности антиномий, возникающих при попытках рационального человека, живущего во времени осмыслить Премудрость Божию, пребывающую в Вечности.

Европеец в России.
Европейского человека в России ожидает «букет приятных неожиданностей » в виде специфического набора идеологических клише, ни разобраться в коих, ни тем более выпутаться бедняге нет ни единого шанса. Причем чем более активно он действует, тем более безнадежно путается и увязает подобно жалобно жужжащей мухе, имеющей несчастье залететь в тенета коварного паука.

О человеке-машине.
Когда человек превращается в машину, иначе говоря вырождается, его поведение становится механическим случайным набором действий, характеризуемых той или иной степенью целесообразности. Причем эта степень имеет безусловную тенденцию убывания.

О самообольщении.
Дав увлечь себя словечками типа «пресно», «“поверхностно”, «примитивно», «убого » и.т.д. очень легко, подчас, достичь полной самоизоляции, полагая при этом что достиг святости

О воплощении идей.
Платон несомненно был прав, говоря о том, что идеи могут найти свое воплощение как через человека, так и вне его; творческая сила Логоса - величайшее тому подтверждение.
Идеи не только живы, что не вызывает никаких сомнений, но они так же персонифицированны и личностны. Именно идеетворчество есть связующая нить человека с Богом, который и есть тот неуничтожимый Образ, который и был дан человеку Творцом.

Об «адскости ада.
В чем «адскость» ада? В бессмысленности существования и перманентном отсутствии покоя тех, кто его населяет.

О боге экзистенциализма.
Бог экзистенциализма все же не может быть назван библейским Богом, хотя и очень близок Ему. Великолепную характеристику экзистенциального Бога; Бога Къеркегора, Шестова, отчасти Бубера дал Р.Ролан в своем романе «Жан-Кристоф», устами своего главного героя говоря, что Он «Бог - бездна. Бог - пропасть. Костер бытия. Ураган жизни. Все безумие жизни, без цели, без узды, без смысла, - ради самого исступления жизни».
Далее автор красноречиво и точно, следуя глубокой внутренней интуиции прописывает нравственное credo къеркегоровско - шестовской философии страха, боящейся помыслить последнюю Правду, своего рода тайный гимн экзистенциализму: «Здоровый, сильный, свободный человек - вот единственная добродетель, так к черту же все остальное».

О культуре и вере.
Религиозность согласно христианскому вероучению есть способ воплощения веры, продиктованный языком культуры. Сказанное, однако, отнюдь не означает, что мистическое постижение веры возможно лишь религиозным путем. То есть, существует и внекультурный путь вхождения в веру. Вера антикультурна в принципе, так как культура есть средство разделения, вера же, наоборот - сближения. При этом вера не противостоит культуре.
Православие культурно, потому что оно символьно. Так же и культура начинается там, где рождается символ.

Оракулы нашей эпохи.
Что является знамением нашей эпохи? Пошлость и сатанизм. Пошлость - потому, что нынешний духовно нищий человек совершенно добровольно отчуждает себя от Бытия, отказываясь от Вечного в пользу временного. Сатанизм - потому, что нынешняя эпоха - есть эпоха творения кумиров и небывалого им поклонения. Нынешняя эпоха, впитав в себя сатанизм прошлых столетий, дав ему благодатную почву для роста и становления, как никогда ранее возносит и боготворит рукотворное.

О любви Божией.
Бог, философа наполняет любовью философа, ученого - любовью ученого, благородного - любовью благородного, раба - любовью раба. Каждого в меру его.

О нарциссизме культуры.
Человек культуры любит, гордится, и даже в тайне нарциссирует ею. Подобно болтливым кокеткам, деятели культуры, всевозможные культурологи и философы собираются вместе чтобы «пофорсить» и порисоваться друг перед другом своими новыми измышлениями, которые они меняют чаще нижнего белья.

О духовной профилактике.
В жизни каждого человека бывают такие моменты, когда наступает период испытаний. Что же делаем мы в такие времена? Хотим избежать тяжкого бремени? Начинаем бороться и противостоять? Ожесточаемся? Всякое бывает. Многие уверенно полагают, что резистентные способности их психики, их духовного и физического здоровья способны противостоять деструктивному фактору любого стрессогена, а, стало быть, и противостоять испытаниям духовного и физического плана человек в состоянии. Существенно, что такого же мнения придерживаются и многие верующие люди. Бог, - говорят они, - будучи Мудрейшим Устроителем Мира и единственным Сердцеведом уже заложил в человека некий “минимум” его резистентных способностей, причем в самом широком смысле этого слова. Иначе говоря человеку сделана “инъекция” против воздействия практически любой, вплоть до самой изощренной формы зла. Но, как известно, прививка еще не является стопроцентной гарантией от заражения. Значит, - говорят они, - нужна профилактика.. Но какой должна быть профилактика болезней духовных? И вот здесь появляется источник всевозможных соблазнов и преткновений, причем очень опасных как для каждого верующего человека отдельно, так и для Церкви в целом. Если антивирус зла имманентен человеку, если семя преображения уже посажено - утверждают многие, - значит его надо бережно выращивать. Безусловно. Но как? Вопрос очень важный; ведь такой же идеологии предерживаются не только люди неверующие, но, зачастую, открыто хулящие Бога, во всяком случае в христианском Его понимании. Всевозможные оккультные, мистические общества восточного типа, развитие психологической науки, нетрадиционной медицины и множества других сфер человеческой деятельности являются ярчайшим побтверждением этого тезиса. Объединяет всех их опять таки убеждение в том, что порочная и падшая природа человека может быть изменена в лучшую сторону, причем изменена духовно. В чем же различие между духовным изменением человека в христианском и нехристианских мировоззрениях? И, вообще,- спросит некто,- где граница этих двух? В Откровении Божием. Именно в Нем положено то основание, которое точно отделяет Библейское понимание Мира и Человека от всевозможных мировых учений. Практически все религии мира говорят, что есть зло и с ним нужно бороться. При этом, преодолевая зло, человек избавляется от него, становясь, соответствено более духовным и богоподобным. Это не христианский взгляд и, тем не менее, в таком же идейном русле мыслят очень многие христиане, либо называющие себя таковыми. В чем же принципиальное различие христианского и нехристианского подходов к рассматриваемому вопросу? Имея образ Божий, человек не имеет права собственности на него. Многие, похоже, об этом позабыли и рассматривают свое богоподобие, как нечто достигнутое ими самими в процессе своего “духовного становления”. И то семя, которое дало корни в их душах, считают вырастившими сами, забыв, что лишь создали условия. А какие условия создали, таков и произрос плод. Поэтому и прививка против зла, не соблюдающему соответственной профилактики не дает результата и, стало быть, резистенция такого человека иллюзорна. Известно, что сатана существует для того, чтобы убивать, воровать и уничтожать. Он же, будучи квинтэссенцией мирового зла – есть причина всех стрессов, страхов и ожесточения которые когда либо знал мир. Стесс в жизни человека – лишь реакция, причем весьма убедительная, на его присутсвие как деструктивный смрад Небытия, как агонию Бессмысленности и Абсурда. Не редки и безусловно справедливы слова верующих об укрепляющей роли Ходатая перед своими пасомыми, когда последние взывают к своему Первосвященнику в молитве о помощи.
Но какой смысл вкладываем мы в эти слова? И среди верующих здесь есть серьезные разногласия. Одни считают, что человек – соверен и хотя он он бесконечно меньше Бога, сей факт ничуть нге умаляет человеческого суверинитета. А где суверинитет, там и собственность. Собственность мышления, собственность творчества, собственность любви, собственность веры. Все это, - утверждают многие, - имманентно самой природе человека в том виде, в каком само Бытие мира предопределено Богом. Другие же, наоборот, всячески отрицают наличие какого-либо суверинитета и свободы у человека. Свобода человека, - говорят они, - лишь в беззакониях им творимых. Человек ничтожен и жалок, - продолжает данная сторона, - и все что он может - лишь быть рабом своих необузданных страстей. Впрочем, ситуация небезнадежна. Возрожденный верой, человек получает суверинитет от Бога в дар. Именно этот суверинитет, даваемый даром, а с ним и определенную духовную собственность, они называют благодатью. Иначе говоря, суммарная мысль даной группы верующих следующая: человек не имеет ничего имманентного; все что он имеет определено волей Божьей. Таковы две крайние позиции религиозного сознания. Разумеется, существует взгляд, расположенный где-то между этими двумя, который, вероятно, наиболее точно характери-зует истинное христианство.

Слово к пониманию природы Царствия Небесного.
Мир Божий, Царствие Небесное бесконечно в смысле своей акциденции, своей абсолютной тотальности раскрытия потенциального и его актуализации и одновременно этот Мир не имеет ни временной, ни пространственной направленности. Просто геометрическая точка.

О понимании жизни светил у Оригена.
По Оригену солнце, луна, планеты, светила как и люди живы и имеют души. Но так как «тварь покорилась суете не добровольно, но по воле Покорившего ее », то и светила небесные целокупно со всей тварью «стенают и мучаются доныне». Выходит, что и обязанности свои, которые определил им Бог, - освещать дела людские, - светила выполняют недобровольно, но как бы по принуждению. Значит и точное движение звезд и планет - это «ярмо» для их «светоносных» душ, когда- то во времени потерявших свою свободу и ставших рабами этого времени и необходимости. Их движение и свечение являются атрибутами несвобод, тысячелетним воплем и непрекращающимся стенанием по утраченному совершенству и гармонии. О том, каков будет конец светил Ориген ясно не говорит, но, ссылаясь на авторитет Писания, намекает, что они «живут надеждой». Надеждой на обретение утраченной свободы и божественности, чистоты и единства, а не выполнение подневольного и неблагородного долга « высвечивания » человеческих пороков, от нечестивости и скверности которых ослабляется и гаснет самый свет звезд.

О желании Богопознания.
Отцы Церкви учили, что Бог открывает Себя тем, кто желает познать Его. Иначе, первое и непременнейшее условие познания Бога - желание Его познать. Поэтому наиважнейшей обязанностью Церкви должно быть бережное и трепетное взращивание этого желания. Никто не знает как человек от неверия переходит к вере. Здесь тайна. И все же нет сомнений, что переход этот осуществляется водительством Святого Духа. Переход к вере таинственно неповторим и антиномичен. Бог, Дающий Бытие, каждому Своему духовному чаду дает личное, неповторимое бытие и неповторимую веру. Любовь к Богу также антиномична - она сокровенна и открыта. Сокровенна - потому что переживается как первая. Открыта - потому что направлена вовне Любовь к Богу - нескончаемая Симфония, гимн Бытию, космическая Поэма. Любовь к Богу - это освобождение от отчаяния, отчуждения и абсурда. Любовь к Богу - это обретший максимальную полноту и предельно выявленный смысл.

Отходная молитва миру.
Что может сравниться со страданиями Богочеловека на Кресте: когда плоть разрывается и агонизирует? Ромен Ролан писал: «Нет ничего общего между идеей страдания и живым существом, которое страдает и исходит кровью. Нет ничего общего между мыслью о смерти и судорогами тела и души, мятущейся в предсмертной муке ». Это правда. Через все это прошел Богочеловек. При этом у Него была и другая бесконечно более невыносимая правда: та правда, которая незадолго до Креста кровавым потом выступила на челе Спасителя, возопившего к Отцу: «Да минует Меня чаша сия » и тут же смиренно добавившего: «впрочим не Моя воля, но Твоя».
Богочеловек на Кресте, Чаша Гнева Божия еще не испита. Что же означало для Спасителя испить Чашу Гнева? Это значило, что извечно существующий от Отца Сын, соединенный с Ним «нераздельно и неслиянно» стал отделен. Божественная ипостась Бога покинула Христа. И этот вопль, вопль умирающего мира, не сравнимый ни с какими человеческими чувствами и переживаниями мы слышим вырывающимся из уст Сына Божия: «Отец Отец, почему Ты покинул Меня». Конец истории. С похоронами Христа мир хоронит себя. Смерть Иисуса - отходная молитва миру. Скорбь и теснота длятся три дня, никто не посмеет сказать что же будет дальше, пока на третий день Отец не воскрешает Сына, возвращая Ему навечно божественную ипостась и чин Царя и Первосвященника, которому поклонятся «все народы и языки». Теперь Закланный Агнец становится Царем нового мира и на обломках истории воздвигает Царство Бога.

О свободе веры.
Бог так управляет обстоятельствами человека, чтобы будучи помещенным в ту или иную жизненную ситуацию, последний всегда мог сделать свой экзистенциальный выбор. В сущности, вера рождается лишь тогда, когда есть выбор, а выбор является несомненным атрибутом свободы, кровно роднящим Творца с Его любимым творением - человеком.

О втором пришествии Христа.
Первохристианская община не знала о временном разрыве между 69 и 70 седьминой Даниила, о котором спустя две тысячи лет столь уверенно можем говорить лишь мы - люди конца двадцатого века. Она жила с упованием на скорейшее возвращение Господа в сердечной простоте и проповеди Евангелия, поминая слова Христа: «Ибо истинно говорю вам: не успеете обойти городов Израилевых, как придет Сын Человеческий» (Мат. 10 : 23).

О невозможности интеллектуального осмысления веры.
Основная ошибка мудрецов и мыслителей в том, что они рассматривают веру как философскую категорию, не только требующую осмысления, но и могущую быть осмысленной в принципе. Такой подход совершенно дискредитирует характер веры как личной экзистенции.
О силе слабости.
Человек, пишущий о своей слабости, отдающий этому делу время и старание – уже силен, ибо радость творчества, пускай повехностного, пускай неполноценного и убогого – сама по себе уже есть несомненная сила

О единстве и многообразии.
Многообразие интерпретаций не отражается на единстве экзистенции Истины.

О дискредитации национального в России.
Нынешняя идеология учит людей тому, как нужно выживать. При этом в свою орбиту она вовлекает такие области знании как психология, психоанализ, шизоанализ, восточные культы, всевозможные синтетические учения, типа космизма или движения “новой эры” и пр.
Нынешняя философия озабочена созданием новой философской системы, призванной “адекватно рефлексировать на реалии цивилизации конца 20 века”. В конце концов, речь, опять же, идет о синтезе. Но, что интересно, если западный синтез своим онтологическим стержнем имеет классическую религиозную рефлек-сию, то российская его разновидноость представлена наукой, точнее научной утопией. Некая самозабвенная надежда, непрекра-щающаяся мечта.
Сегодня едва ли является модным мечтать; по крайней мере в смысле научно – технической романтики русских мечтателей – технарей. Это не значит, что в русской ментальности изжилась ее утопическо – преобразовательная составляющая. Национальную идеологию не так легко изменить. В России таковая всегда имелась, при том, она довольно часто, силою внешних обстоятельств эта идеология вынуждена была укореняться в непролазные глубины национального сознания. Глубоко неправы те, кто говорят о распаде и деградации русского национального характера. В своей онтологической сущности он не изменился со времен Владимира – крестителя Руси и Ивана Грозного вплоть до наших дней. Цельность и онтологическая преемственность русского менталитета проявилась и в создании первой в мире страны Советов с ее незабвенными вождями, чья деятельность также была направлена на преобразование мира, через преобразование его субьекта – человека.
Та же стратегия во многом присуща и нынешней российской власти, которая попытками внешнего снятия и дискредитации национального в России, подспудно, и вполне сознательно “взгревает” эту стихийную силу национального характера, постепенно доводя его до температуры “взрыва”. В России сегодня есть силы, для которых жизненно важным является вывести наружу, сделать предельно явной ту несомненную, имманентную русскому человеку национальную черту – служить единой идее. Выпестовав и взлелеяв путем спекуляций национальным достоинством нового человека, эти силы сделают попытку преобразовать и переделать весь мир. Служение единой идее на деле будет означать полную непримиримость к любым другим идеологиям и мировоззрениям и новую невиданную доселе волну национального мессианизма, которую едва ли кто – либо сможет удержать.

Диалог «Я» и «Т ы» в русской религиозной философии.
Лев Толстой искал экзистенцию бытия в вере, точнее в признании необходимости веры, но делал это рационально, посредством “умного зрения”. Субьективно понимая необходи-мсть веры, он, одновременно, искал необходимости делать добро. Его Я искало его Ты, направленно двигаясь от “тьмы” к “свету”, от “плохого” к “хорошему”, “убогого” к “возвышен-ному”. Нашел ли, однако, для себя примирение этой мучительной двойственности великий русский писатель? Видится, что экзистенциальный выбор Л.Н. Толстого, будучи направленным к Ты, вернулся к Я, многократно “раздув” его гуманистической силой своего учения. В итоге примирение Я и Ты для Толстого так и не состоялось. Однако, только ли на рациональном уровне как раз этот диалог не возможен? Лев Шестов писал: “И так же, как обычно человек рвется от тьмы к “свету” (тот же гр. Толстой, к примеру), так в некоторые минуты его неудержимо влечет прочь от “света”.
Вторая половина этой цитаты, очевидно, касается проблемы нравственного выбора другого русского писателя и мыслителя Федора Михайловича Достоевского. Жизненная драма Достоевского “прописывается” Шестовым языком экзистенциальной философии: “Бывает, что человек в минуты отчаяния или экстаза страсти разбивает тысячелетние твердыни философских или иных предрассудков и вырывается на ту божественную свободу, в которой последние схоластики не побоялись увидеть всеми отвергнутый произвол”. Достоевский своим мировоззрением декларирует: Я – человек, без Ты – Бога - существовать не может, в своей вере писатель выбирает не абстрактное бесформенное божество под именем “гуманизм” или любым другим именем, но конкретного Живого Бога, Бога Сущего.
Достоевский выдвинул нравственный принцип сосуществования Я и Ты, чем является любовь, однако этически не расшифровал свой нравственный принцип, трансцендировав его и введя в ранг Произвола, Божественного Произвола. Хотя, конечно же, если Божественный произвол, как своеобразное экзистенциальное противостояние этому миру, а может быть, его отсутствию, захлестывает Достоевского в те или иные моменты бытия, обусловленные его личным чувствованием пульса жизни, как некоего мистического откровения, то в промежутках между этими откровениями все вновь подчиняется рассудочно постигаемым концепциям неизбежности-причинности и порядком.
Похожие духовные борения Я и Ты видим у свящ.Флоренского. Вот что он пишет: “Я не знаю, есть ли истина, или нет ее. Но я всем нутром ощущаю, что не могу без нее. И я знаю, что если она есть, то она - все для меня – и сила, и жизнь, и счастье. Может быть, нет ее, но я люблю ее, люблю больше, нежели все существующее. К ней я уже отношусь как к уже существующей, и ее – быть может, не существующую. – люблю всею душою моею и всем помышлением моим. Для нее я отказываюсь от всего – даже от своих вопросов и сомнений. Я, сомневающийся, веду себя с ней, как не сомневающийся. Я, стоящий на краю ничтожества, хожу, как если бы я уже был на другом крае, в стране реальности, оправданности и ведения Трояким подвигом веры, надежды и любви”. Здесь мы уже видим проблески такого соотношения Я и Ты, когда подчас эти ДВА, неслиянно и нераздельно, становятся суть ОДНО, а, может быть, создается только иллюзия того, но иллюзия эта так сладка, что не хочется расставаться с нею. С особенной силой мы видим это у Достоевского в период, когда, по меткому сравнению Шестова, Ангел смерти, снизошед на писателя, одарил его способностью иного видения, а, может быть, видения Иного.
Возможно ли, однако, абсолютное преодоление расколотости, двойственности, отчужденности Я и Ты? Имеет ли этот диалог свое нравственно-этическое завершение? М.Бубер говорит: “Становясь Ты, человек становится Я”. Значит, этим последним шагом эволюции “Я - Ты” является становление. Это уже не мистическое откровение, не та невыносимо слепящая “вспышка сверхновой”, после которой, однако, наступает непроглядная тьма, но непрекращающийся процесс личностно-творческого единения ДВУХ, уже являющихся ОДНИМ сущностно. К этим последним относятся святые и пророки-апостолы. Как сказал один мудрый человек, относительно святого мы никогда не знаем точно, что в нем от него самого, а что – от Бога, сущностные противоречия Субъекта и Объекта Я и Ты здесь стираются, воля Я трансцендируется, фактически объединяясь с Ты – Богом. Такое состояние не сконцентрировано и принципиально не ограничено временными рамками, будучи направленным в Вечность.
Итак, само понятие экзистенциального выбора веры, при попытке более глубинного сущностного рассмотрения, распадается как бы на три: первое есть выбор пассивный; в нем может быть лишь иллюзия активности, но самой активности еще нет; вторая и третья составляющие – активные.
Однако, применительно лишь к последней составляющей, иногда называемой освящением или святостью, возможно использовать префикс –в. Если нравственный экзистенциальный выбор ограничивается признанием, или собственно выбором, то, согласно религиозной этике, применим префикс –по. Например: жить по любви, по Благодати, по Богу. Когда мы говорим о становлении или освящении, которое никогда не станет, но всегда становится, мы можем жить в любви, жить в Благодати, жить в Боге, в Истине.
Иисус Христос говорил: “Я и Отец одно” (Ин.10:30), “Видевший Меня видел Отца” (Ин.14:9). Иоанн пишет: “В начале было Слово, и Слово было у Бога и Слово было Бог” (Ин.1:1). Здесь мы видим ту совершенную связь Я и Ты, находящуюся в вечном становлении, в том становлении, которому не было начала и не будет конца, о котором никогда нельзя будет сказать “стало”, которое есть Живое Слово, Живой Бог, Живой Богочеловек. Нравственное становление веры человека, являясь завершением его экзистенциального выбора, происходит когда-то, где-то и как-то, и являет собой духовный процесс постижения человеком себя, Мира, Бога, представляет собой своего рода нравственную эволюцию личности, чем облекает себя в привычный для нашего экзистенциального, да, пожалуй, и рационального восприятия бытия.

Последняя победа Константина Великого
Одни хвалят Константина Великого за то, что он издал эдикт о веротерпимости, другие за то, что он построил новую столицу Рима, третьи – за то, что он создал храмы на Святой Земле. Все это так. Но основной подвиг Константина как человека и как христианина в том, что принятие христианства для него не являлось вопросом коньюнктуры или выгоды, но предметом долгих и порой мучительных размышлений и переживаний, растянувшихся на целую жизнь. То, что он умер со Христом свидетельствует о том, что император священной Римской Империи, могучий властелин вселенной даже на смертном одре смог одержать хоть и последнюю, но зато самую важную победу в своей жизни.

О воздаянии
Воздаяние эротично.Впрочем, не всякое, но лишь то, которое предельно объективировано на берущем и лично отождестляемо с ним.

Русская трагедия
Бедная и несчастная Россия. Сколько еще осталось Тебе жить в сознании и памяти людей? Издерганная и измотанная, выбивающаяся из последних сил, ищешь Ты глотка свежего воздуха, задыхаясь в зловонии всеобщего отступничества и предательства. Некогда заступница и покровительница многих, сегодня как стыдливая воровка ищешь Ты приюта. Давая приют многим, ныне сама живешь единственной мыслью о теплом и сухом угле. Долгое время, живя в палатах, как подобает знатной госпоже уже готова Ты перебраться в залатанную лачугу пошлости и цинизма, где дадут есть и приютят, а после этого будут бить палками по голове и одевать терновый венец. Когда ты была гордая и свободная, находилась в рассвете своей красы, Тебе завидовали, Тебя боялись, Твое своенравие было невыносимо тем, кто Тебя окружал, ибо знали они, что Тебя не посадить на цепь никогда. А сегодня Ты разодранная и больная сама готова заковать себя в кандалы за нищенский паек, но и этого никто не даст Тебе.
Жизнь страны похожа на жизнь отдельного человека: спады и подъемы неизбежны. Результат развития – движение воли. Главное иметь волю к правде и свободе. Что всех нас может спасти сейчас – это скрытая в Твоих мистических глубинах неумалимая жажда свободы, которая рано или поздно стряхнет с Тебя путы внутренней несвободы и рабства и тогда, вырвавшись на просторы правды Божией к пажитям Духа сможешь почивать в обители Отца Небесного навечно.

О несостоятельности исторического релятивизма.
11 сентября 2001года был нанесен удар по Соединенным Штатам Америки. Произошла страшная трагедия. Погибли тысячи невинных людей со своими судьбами, планами, мечтами. Чья-то невидимая, но невероятно жестокая и вероломная рука унесла их жизни. В чем причина происшедшего? Пытался ли вообще, кто-либо честно и объективно ответить на этот вопрос, не защищая при этом чьих-то интересов? Наука учит, что любое общественное событие может быть осмыслено только в контексте его исторического прошлого. Рассматривал ли кто-либо трагедии Югославии, Российского Северного Кавказа, Палестины, Афганистана, других «горячих точек» 21 века, не говоря уж более ранних эпохах с позиций глобального исторического охвата? А если и рассматривал, то на каком историческом промежутке? Месяц, год, век?
К сожалению нынешние «демократические» идеологи усердно пытаются донести до нас искаженную картину современных социальных катаклизмов, основанную на историческом релятивизме. Исторический релятивизм предполагает возможность, бесконечного количества различных, порой взаимоисключающих интерпретаций социального явления, в его конкретно-историческом срезе. При этом отрицается сущностная преемственность и метафизическая укорененность самого истории-ческого процесса.
Шахматист для победы должен проанализировать ситуацию на доске на несколько ходов вперед, и уж по крайней мере на один больше чем противник. Непредвзятый общественный исследователь для создания цельной картины социального явления обязан, наоборот, проанализировать его на несколько ходов назад, причем чем шире исторический срез, тем более вероятно получение объективной интерпретации социального явления или процесса. При всей кажущейся простоте приводимых доводов, осмысление социальных явлений с позиций глобального исторического охвата на сегодняшний день не осуществлялось, или, что практически тоже самое, обществу они недоступны.
Войны, революции, иные общественные катаклизмы и трагедии, - не являются ли они следствием одной причины, имевшей место некогда в истории, и не пожинаем ли мы ее горькие плоды сегодня? В религиозной практике ответ на этот вопрос получен давно. Причина трагедии человечества – грех. Социальная наука не может апеллировать к религиозной терминологии, хотя внутренний понятийный смысл остается. Для обществоведа более приемлемо понятие воли.. И если уж мы говорим о двигателе истории, то, несомненно, это человеческая воля. Индивидуальная воля может слагаться в групповую (общинную, кастовую, религиозную, национальную) формируя, при этом локальный, либо глобальный исторический процесс, путем формирования, реализации и отстаивания своих ценностей. При этом, основным (но не единственным) критерием формирования групповой воли является наличие идеи, ее формирующей и «цементирующей». Но идеи не приходят «с небес», их рождают люди, и значит групповая воля формируется и укореняется индивидуальной, т.е. индивидуумом или небольшой группой людей. Едва ли кто-либо из здравомыслящих будет оспаривать вышеизложенное. Cледующим вопросом, который встает перед исследователем будет – является ли исторический процесс арифметической суммой групповой или индивидуальной воли, взятой на определенном историческом срезе? Существует ли внутренняя диалектическая связь общинной, кастовой, национальной и т.д. волей применительно к разным историческим эпохам или каждая историческая эпоха сама формирует свою волю? К сожалению из-за своего релятивизма современная исторического наука внятных ответов на вышеуказанные вопросы до сих пор не дала.

О природе национального предательства.
Неверно говорить о том, что люди агонизируют поотдельности, нет, агонизирует весь мир. Агонизируют и сильные мира сего и слабые. Первые в ослеплении, последние в пороках. Агонизируют государства и народы. И если верно утверждать, что предательство и отступничество типичны для эпохи индивидуализма, то ныне наступает время трансиндивидуализма. Бывало, когда народ встает на народ, мог найтись третий, выступающий судьей и арбитром. Бывало, находился некто, кто мог вступиться за народ, близкий по духу, культуре, истории. Исторические коллизии государств в этом смысле являются социальной проекцией отношений межличностных. Однако даже в отношениях межличностных крайне редко можно наблюдать событие, когда десять сильных бьют одного слабого, тем более такое явление редкость даже на политической международной сцене, где, ка известно, ожидать можно чего угодно.
Известная славянская страна терпит сегодня притеснения всего европейского сообщества. Нет, это даже не притеснение, а планомерное и сознательное уничтожение. Похоже, некто получает эстетическое удовольствие, видя корчи и судороги разрываемой на части земли. Зарево пожарищ и стоны младенцев горячат чью-то кровь, и звериный лик сатаны уже отчетливо обрисовался в их душах. Но храбрый и мужественный народ не сдается, он просто гибнет. Гибнет на глазах всего мира, и уже не надеется на чью-либо помощь, кроме Бога. Вероломный и наглый диктат “нового света” демонстрирует сегодня каким будет “новый мировой порядок” в следующем столетии. Уже есть властелин, есть и покорные вассалы, подобострастно внемл