ДВЕРЬ В ГЛУБИНЕ ДВОРА-1

Часть первая

В самом разгаре рабочего дня в православном издательстве «Обитель» погас свет. В коридоре обиженно уркнул холодильник, в компьютерной дружно запищали источники бесперебойного питания, а комнату, где помещалась литературная редакция, окутали густые сумерки.
– Вот она – тьма египетская! – басовито пошутил бородатый, плотного телосложения мужчина и покосился на серый квадратик маленького окошка, которое выходило в глухой двор старого петербургского дома. Неизвестно по какой причине: из-за нерадивости архитектора или из-за того, что северное солнце даже летом имеет какую-то особую траекторию, но в этом дворе-колодце было всегда темно и сыро, а гулкое эхо торопливых шагов прохожих долго металось от стены к стене, пугая тощих кошек, облюбовавших это место.
– А мы сейчас, батюшка, свечечки зажжем! – захлопотали две закутанные в платки женщины неопределенного возраста – штатные литературные редакторы. Мужчина же занимал должность священника-консультанта.
Шаркнула спичка, загорелись свечи, и золотистые блики побежали по корешкам книг.
– А знаете, дорогие мои, так даже уютнее, – произнес священник. – Мы будто первые христиане в катакомбах.
– Да, батюшка, – откликнулась одна из женщин, с узким птичьим лицом, тонкими губами и полным затаенного недоверия ко всему окружающему миру взглядом. – Как в катакомбах. Только я себя чувствую не первой христианкой, а кротом в норе.
– Да ладно тебе, Ксения! – возразила другая – полная противоположность первой: широколицая, с монгольским разрезом глаз и звучным грудным голосом. – Ты, Ксения, вспомни, как раньше все сидели в одной комнате: и мы, и компьютерщики! Сейчас все-таки отдельно.
– Да я и не возмущаюсь, Марфа! – сузив плечи, опустив голову, голосом похожим на пронзительный шепот, зачастила Ксения. – Я, Марфа, очень рада, что мы сюда переехали; здесь центр; рядом метро; Владимирский собор под боком. Просто мне немного обидно, что для редакторов выделили такую темную комнату: ведь мы же с текстами работаем, с бумагой.
– Ну и что! – ответила Марфа. – Вон в компьютерной вообще нет ни одного окна. И ничего. А как наш батюшка Алексий служит? – Марфа зачаровано посмотрела на играющий желтыми отблесками крест на груди священника. – Его больничный храм тоже в подвальном помещении!
А отец Алексий – так звали священника – и не слышал, о чем говорят женщины. Он погрузился в свои мысли и с тоской поглядывал на заветный квадратик окна. А за окном – стоит только быстро миновать этот угрюмый двор – широкий солнечный бульвар, липы, улыбающиеся теплому летнему солнцу люди. И сколько можно было бы сегодня успеть!
«А впрочем – успокоил себя священник – чего это я возмущаюсь: свободное расписание, рецензирование рукописей дома. Зато и платят неплохо, и фамилия фигурирует в книгах: священник-консультант Алексий Зарубахин».
– Батюшка! – прервала его размышления Ксения. – Вот тут сказано, что Владимирская икона Божией Матери написана апостолом Лукой на доске, за которой трапезовало святое семейство. И что эта икона не список, а подлинная святыня, дошедшая до нас через два тысячелетия.
– Ну, так что? – солидно откинувшись на спинку кресла, спросил священник. – В чем сомнения?
– Батюшка, но ведь существует мнение, что это не так! Об этом заблуждении много спорили разные историки, да и наш преподаватель на богословских курсах говорил, что апостол Лука не писал Владимирскую икону.
«Можно подумать мне известно, писал или не писал!» – наморщил лоб священник. И вдруг в его сознании всплыло совсем неуместное выражение – «с натуры». И это неуместное выражение неожиданно привело отца Алексия в состояние крайнего раздражения.
– Знаешь, матушка, – начал он тоном, которым обычно клеймил пороки мира сего на проповедях. – В Писании сказано: если вы будете иметь веру с горчичное зерно, и прикажете горе сдвинуться, то она и сдвинется! А мы? – отец Алексий распахнул руки, словно обращаясь к невидимой пастве, что со стороны, однако, выглядело так, будто он указывает на многочисленные книжные полки. – Все мы? Имеем ли такую веру? Нет! Потому, что – великие грешники и в душах наших не вера, а мерзость запустения!!
От последнего возгласа и взмаха широким рукавом рясы заколебались огоньки свечей, и показалось, что корешки обличенных томов затрепетали в священном страхе. Но еще большее действие возглас отца Алексия произвел на женщин. Они дружно издали какой-то хлюпающий носовой звук и низко наклонили головы.
– Как там у нас поется на службе в честь Владимирской иконы? В первой песне канона? «Лука отобразил Творца всех на руках Твоих». Вот, значит, и отобразил.
И опять в сознании отца Алексия возникло подлое выражение «с натуры». Но оно уже не возымело никакого действия. Он поглядел на покорно склоненные головы в аккуратно повязанных платочках, и ему вдруг стало жалко этих ужаленных жизнью женщин.
Он закрыл глаза и представил себе, что было бы, если он позволил себе в таком тоне говорить с женой, с матушкой Варварой. Та бы сразу вспомнила все, что у нее ассоциируется со словом «грех». Как, вместо того, чтобы зарабатывать деньги для молодой семьи, он бегал в рок-клуб, где дурным голосом пел под самодельную электрогитару; как, увлекшись йогой, однажды не удержался в стойке на голове и, рухнув на сервант, разбил подаренный на свадьбу сервиз; и как – по самым жестоким ее словам – «не достиг ничего в науке, полез в попы, и загнали тебя, бестолочь, в подвал возле морга».
Отец Алексий шумно вздохнул.
«Батюшка молится за нас, грешных» – украдкой переглянувшись, одновременно подумали женщины.
Ксения, до крещения носившая весьма распространенное имя Вика, уже больше года знала отца Алексия, иногда ездила к нему в храм для того чтобы послушать его яркие и эмоциональные проповеди, когда при гневных словах «мерзость запустения» у нее, да и у всех прижавшихся к стенке прихожан, шли по спине мурашки.
Марфа же, напротив, ценила в отце Алексии не его проповеднические способности, а хорошее знание церковных служб. На любой, связанный с Богослужебным уставом вопрос, отец Алексий мог дать обстоятельный ответ. Его натренированная высшим математическим образованием память хранила множество тонкостей сложного православного богослужения. Хуже дело было с церковными искусствами – отец Алексий слабо разбирался в иконописи, в церковной архитектуре, да и вообще имел неразвитый вкус. Поэтому благоукрашение своего больничного храма он целиком доверил общине, матушке и вездесущим мальчишкам-пономарям. Возможно в этом уязвимом месте – отсутствии художественного чутья и была причина его сегодняшнего несдержанного поступка.
– Знаешь, Ксения, раз ты утверждаешь, что это вопрос спорный, то поправь так: «по преданию икона Божией Матери Владимирская написана святым апостолом Лукой». И этого будет достаточно.
– Спаси Господи, батюшка. – Ксения подняла голову и хотела еще что-то сказать, но тут дверь в редакторскую отворилась, на пороге показалась сначала рука с фонариком, затем голова со всклоченными кудрями. Обладатель головы расплылся в улыбке и произнес:
– А знаете? Света-то не будет часа два. Авария кабельной сети.
И после этих слов кудрявый вестник улыбнулся еще шире, но из-за того, что лицо его было освещено снизу, улыбка получилась крайне зловещей.
– А откуда ты знаешь, Андрюшечка? – начала было спрашивать Марфа, но дверь уже закрылась.
Андрей, или для большинства сотрудников Андрюшечка, был системным администратором. В издательстве он работал недавно, но сразу вызвал всеобщую симпатию. В отличие от своего предшественника – вечно небритого, сонного и долговязого субъекта – Андрюшечка был невысок, полноват, круглолиц и розовощек. Речь его была предельно ясной и понятной. Уяснив для себя, что простому пользователю бесполезно что-либо объяснять, он всю свою компьютерную терминологию свел к нескольким понятным даже для непосвященных фразам. А среди выражений, с которыми он обращался непосредственно к технике, самыми распространенными были: «завис, братишка? перегрузим» и «не будешь работать, анафема, сделаю абгрейд!».
– Ну, так что? – обратилась к Ксении Марфа. – Поработаем при свечах?
Ксения вытянула в трубочку губы, посмотрела в сторону и сказала:
– Ну, давай, поработаем немного, все равно нам сегодня сидеть до конца дня: придут внештатники.
– А что, дорогие мои, – подал голос священник. – Петр Петрович сегодня еще будет?
– Скорее всего, нет.
Отец Алексий воодушевлено посмотрел стоящие перед ним свечи и густым голосом произнес:
– Тогда я, пожалуй, пойду.
И увидев, что Ксения вскинула на него удивленные глаза, сдвинул брови и добавил:
– Заодно и помолюсь за нас, маловеров.
– Но, батюшка, ведь сегодня к концу дня должен придти на собеседование художник. Петр Петрович просил и вас с ним поговорить.
«Ах, как нехорошо! – подумал отец Алексий. – Как же я забыл. А с другой стороны – о чем мне с ним говорить? Но ведь не я же его буду принимать на работу!». И вслух сказал:
– Ксения, поговори-ка с ним сама. Ты у нас человек знающий, вон на богословских курсах второй год занимаешься. Да и Марфа тебе поможет. А я пойду. Рукопись просмотрю дома.
И, поправив крест, отец Алексий добавил:
– Не все дела надо перекладывать на рамена пастыря. Ведь и вы должны проявлять самостоятельность. Больше самостоятельности. Благословляю поговорить с художником.
И, глядя на заалевшие щеки женщин, священник осенил каждую крестным знамением, привычным жестом вложил в их сложенные ладошки тяжелую руку и после того, как они приложились к ней губами, аккуратно поправил на их головах платочки.