Паранойя

"Паранойя"
Высокие шпили Ральвина, ныне столицы сохранившейся части Империи, продолжавшей именоваться таким образом, несмотря на более чем скромные размеры, взрезали яркое дневное небо, обозначая господство города над природой вокруг. Титанические шпили храма и покорный им шпиль с флюгером на крыше ратуши, гордые и свободные в своем небытии колонны с памятниками ушедшим героям на возвышении форума (с недавних пор сделать площадь в городе над землей стало признаком мощи города. Ральвинцы в своем патриотизме зашли за все пределы: в их городе напротив храма стояло огромное прямоугольное трехэтажное складское помещение, чуть суженное к верху. Крышей этого здания и был форум). Флюгеры на крышах «богатеев» и шесты для сушки у бедноты – все вместе порождало лес, не менее дремучий, чем тот, что находился не так далеко от города, особенно если стоять на городской стене.
Эти мысли поглощали сейчас голодный ум Тинга Торпаро, второй месяц живущего впроголодь. Его семья сейчас гнила в долговой тюрьме, и Тинг взноси хвалу за то, что вовремя отрекся публично от купеческого дела своей родни. Впрочем, какие только мысли не прошли через его голову, только чтоб не думать о еде. Стоило о ней вспомнить – и ты уже не отвечаешь за себя. Тинг просил милостыню, иногда ловил мелкие поручения, но этого хватало лишь на временное выживание, а никак не на полноценное по купеческим меркам питание.
Он вдруг ощутил вкус краюхи хлеба, съеденной час назад, отчего слюна поползла вниз по подбородку, а пальцы скрючились и затряслись. Нищий помотал свинцовой головой, прогоняя опасные образы, и стал наблюдать за просыпающимся городом.
Люди спешили. Одни люди готовили приятное утро для других, те – для третьих и так далее.
«Или наоборот: людям приятно проснуться благодаря вставшим раньше, им, в свою очередь, благодаря еще более ранним птахам… и так до тех пор, пока не дойдем до тех, кто и не засыпал» -- подумалось Тингу. Ночная жизнь еще не отдала концы, то и дело слышен был визг или стон, крик, люди ходили в тени, одетые в нечто серое и бесформенное. От них пугливо шарахались курьеры и ремесленники, спешащие проверить целостность имущества. Торпаро развернулся и перегнулся через зубцы. Его взору предстал Черный город. Это была бедность, возведенная в ранг лучшего образа жизни. Дрались петухи под сенью получающих под навесом нехитрое удовольствие одним из немногих доступных способов парня с девушкой. Из-за угла виднелся зад свиньи, вниз к стене медленно стекали вылитые кем-то в окно помои, запах которых доносился даже до Тинга. Его пробрала дрожь. Лучше быть крысой в Верхнем городе, чем царем в Черном, это была одна из непреложных ральвинских истин. Вот только из Верхнего города крыс выгоняли. Попасть за стену – проще простого. А вот обратно – просто невозможно, как и выбраться в другой город. Там, за стенами жили мечтой попасть внутрь, и мечта эта приковывала жителей не хуже стальных цепей. Тинг повернулся обратно.
Город тем временем вновь спрятал изнанку, и теперь он казался одной большой иллюстрацией к словам «дело» и «работа»: все что-то несли, лица были озабочены и целеустремлены. Даже карманные воришки, «работая», имели серьезный и старательный вид. Даже нищие унижались тщательно и усердно. Вместе с городом в деловое русло потекли и мысли Тинга.
«старый хрыч… раструбит ведь на весь окрест… хорошо, хоть эта шлюха с любовником своим и письмами вовремя попалась… хоть брюхо не пусто… и ведь какое ему дело… ему же лучше было бы, что сына баловать почем зря… и ведь всем расскажет, конец курьерской моей карьере, да и остальные начнут бочку катить, у кого дела были неделикатные… все на меня свалят, попаду к родственничкам… Во-о-он под тот шпиль посадят» -- вчера утром ему было поручено отнести сыну какого-то мещанина, состоявшему на службе у среднего достатка аристократа деньги на «карманные» расходы. Денег было достаточно, чтобы на месяц снять всех проституток в городе, и не было никакого сомнения, что именно этим и будет заниматься юный остолоп. Кто ж знал, что папаша ему еще и письмо со сметой передал заранее. «И какая этому недорослю разница – ну одной б**дью меньше… все равно потом детей не сосчитать. С какой стороны ни посмотри – всюду только добро, а они чуть стражу не позвали»
Внезапно взгляд Торпаро вычленил одетого по давно забытой моде человека с худым фанатичным лицом, совершенно при этом бесцельным, что, вероятно и привлекло к нему внимание Тинга. Он медленно шел по прямой линии против толпы… И вдруг резко встал, повернулся и взглянул прямо в глаза нищему. Тот вздрогнул, не в силах отвести глаз. Глаза человека – отражение его духа, как верят многие, но в глазах незнакомца… Бескрайние темные степи, объятые вечным пламенем – может ли это быть сущностью человека? Глаза огня лениво прикрылись, прохожий накинул капюшон и растворился в толпе… Только теперь Тинг вспомнил одну деталь его внешности – то ли обожженная, то ли обмороженная кожа лица…
Странный прохожий вызвал неясное беспокойство, растормошил всю личность Тинга, нещадно открыв все, так заботливо спрятанное им. Он не мог больше безучастно смотреть на людей: презрение и зависть, вкупе с порожденной ими ненавистью заставляли отводить, шепча угрозы и проклятия, глаза… Или броситься на объект наблюдения. Он то и дело пугливо озирался, ища стражу, вызванную обкраденным «работодателем». И где-то на краю сознания разрастался голод…
Тинг помотал головой. «На сытое брюхо становишься мягкотелым и впечатлительным» -- подумал он и спустился со стены внутрь города, пытаясь по дороге измыслить способ добычи денег, не столько ради результата, сколько ради того, чтобы заглушить и забыть страх и голод. Как ни странно, способ этот, обычно безотказный, произвел минимальный эффект, если не обратный. Он шел прямо и спокойно, но все его существо кричало от страха и ненависти. Тинг продолжал упорно думать, хотя все «размышление» состояло из какой-то бессвязной фразы, из раза в раз повторяемой. В конце концов, он впал в полубессознательное подобие транса, он шел вперед и вперед, поворачивал, натыкаясь на стены и людей, с пустым сознанием и больной душой…
Провидение не было бы провидением, если бы позволило и дальше нищему находиться в таком состоянии. Бродя, не разбирая дороги, по городу, он к вечеру вышел в богатый купеческий квартал и с пустыми глазами направился прямо ко входу в один из особняков. Личная охрана жителей этого дома, однако, дело свое знала – и Тинг оказался на камнях мостовой, ударившись об нее головой. Он открыл глаза… Затылок болел, пасмурное вечернее небо то и дело меняло оттенок и расплывалось. В ушах отдавался цокот копыт проезжавшего всадника. В голове не было ни одной мысли. Недалеко от головы шваркнулось что-то теплое и вонючее, Тинг рефлекторно приподнял голову и скривился… Вперед глазами очутилась серая кираса охранника, в смятении чешущего затылок.
«охрана…….. Стража……… деньги……… ищут?..... Нашли!!!................» -- к такому выводу пришел больной мозг Тинга, и тут ужас, родившийся утром и до этой поры запертый, овладел им – сразу и полностью. Он вскочил, оттолкнул со страшной силой ближайшего охранника, смотревшего на Тинга недоуменно-сочувственно, и бросился прочь, в самые труднодоступные места города. Таким местом в Ральвине был речной порт: бесконечные склады и кабаки, бордели притоны – как и в любом порту лишь его обитатели могли что-то или кого-то там найти. В одном из складских помещений Тинг и обнаружил себя спустя час, в укрытии из старых ящиков, веревочных бухт и якоря. Память была смутна: он помнил удар о мостовую и приступ страха, помнил, что сейчас – вечер… Его вновь охватил страх, на сей раз обычный, объяснимый: он не понимал, в кого он превращался… Вышел, точнее, прокрался, наружу. И чуть не расплакался, увидев себя в лучах закатного солнца: еще с утра относительно чистая и опрятная одежда, не раз выручавшая его при встрече с властями, была замызгана, изгваздана и местами порвана или даже прожжена. Ногти были поломаны и пообкусаны, волосы спутались, слиплись и являли собой что-то очень неаппетитное. Тинг оглянулся – было пусто, и с искаженным лицом нырнул обратно в «гнездо», недоумевая, как же он мог скатиться за один день до столь животного состояния…
* * *
Если у человека заболевает разум – это процесс, могущий двигаться лишь в одну сторону…
Сон прошел быстро и тревожно. Весь следующий день Тинг неприкаянно бродил по складу, а потом и по всему порту в поисках еды и одежды. Бесплодный день заканчивался так же, как и начинался, тускло и тухло…
Тинг свернулся в «гнезде» и пытался заснуть. Заснуть не получалось: в голове вертелась одна неотступная мысль, уже навязчивая идея: «надо найти приличную одежду… тогда я смогу найти работу… найти приличную одежду…» и как неотвязное эхо – «есть …….. что-нибудь съесть …». Тинг ворочался с боку на бок, то и дело натыкаясь на якорь. Мешало «эхо», от него по телу пробегало подозрительное возбуждение и дрожь.
Вновь день… Вновь молодой нищий ушел искать одежду… На этот раз нашел. Причем добротную, кожаную – прослужит долго, да в кармане кусок мыла… Насколько сам он помнил, он снял ее с пьяного. В радостном предвкушении он понесся в город, забыв про все на свете…
И вот уже стучится в первую дверь. Подозрительная физиономия, страх и отвращение, хлопок двери…
«ну, это бывает…»
Другая дверь. Голос из-за двери: да, есть работа… Чем быстрее, тем лучше… близко… деньги там… нет только тридцать… Ладно, сойдемся на тридцати восьми…
Открывается дверь, круглое лицо искажается смятением, оно бормочет извинения… Дверь закрывается.
Уже смутно обеспокоенный, Тинг мчится к следующей двери, дальше, дальше…
Вероятно, разум окончательно отказал своему несчастному обладателю. Границы реального стерлись и вымысел слился в экстазе с правдой, напрочь снося все границы и барьеры, отделяющие человека от животного и спуская к истокам. Тинг не видел того, что виделось его потенциальным клиентам. А именно – его великолепная одежда и кусок неплохого мыла, как, впрочем, и акт переодевания и мытья, не существовали нигде, кроме как в его мозгу. Выглядывая из дверей, обыватели видели оборванца, нищего и умалишенного…
Разумеется, работы он не нашел. И вот уже ночью он идет «домой»… Им владела целиком и полностью какая-то детская обида: мол, как же так, я одежду нашел, вас нашел, вам надо, мне надо, а вы…
И вновь Тинг, уже третью ночь, ворочается в «гнезде». И вновь его терзают мысли о презентабельности внешнего вида. И вновь эхо голода… Эхо голода… Голод…
Тинг знал, наверняка знал, что именно в голоде ловушка. К сожалению, Тинг, знающий это, в борьбе за разум проиграл Тингу-шизофренику. А Тинг-шизофреник поддался голоду, сразу и без колебаний. Эхо заполнило его целиком, обида переросла в мстительную ненависть. Сон как рукой сняло. Он шел есть…
Перед складом было пусто. Прищурившись от ветра, Тинг осмысливал положение. Стоять так он мог еще долго… Послышался стук каблуков. Тинг насторожился. Вдоль здания склада шла усталая портовая шлюха… Серая тень кинулась на нее, схватила и в одно мгновение свернула шею. Полчаса звуки, доносящиеся от этого места, моли присниться лишь в страшнейшем из кошмаров. Тинг насыщался… Вдруг разум вернулся к нему. Он замер. Потом тело девушки упало. Тинг заметался в ужасе…И конечно он пошел в «гнездо». Целый день он сидел там неподвижно, пока стража обыскивала склад. Как они не заметили его. Ночь. Они ушли. Тинг выдохнул, и вдруг… Шаги. Один человек. Тинг закрыл глаза. Человек отодвинул что-то, пнул Тинга… он открыл глаза… На него смотрели темные пронзительные глаза на обмороженном давным-давно лице…