Эх, Польша...

Борне-Сулиново.

Я приехал в Польшу в 1973 году. Февраль месяц, ветер, мокрый снег. На вокзале, в городе Щецинеке, мы пробыли часа три, пока из военного городка за нами не приехала машина. Я помню, как мы входили через калитку во двор. Это не деревенская калитка с обручем на штакетинах – это два кирпичных оштукатуренных столба с кованой, ажурной калиткой.

Борне-Сулиново - так назывался военный городок - был построен немцами ещё в начале тридцатых годов, и был тренировочным лагерем до тех пор, пока сюда не пришли наши войска по пути в Берлин. Нынешняя западная Польша, до нападения немцев, им и принадлежала. Борне-Сулиново (Grossborn) и построен по-немецки. Высокие черепичные крыши, оштукатуренные стены, лесопосадки, ставни на окнах и прочее. Дом, в котором я прожил шесть лет, был именно домом. Толстые стены, крепкие двери, ставни, которые закрывались изнутри. Вместо обоев, стены комнат красились в светлые тона. Под каждым подоконником - гнездо, в которое вставлялся ключ, напоминающий кривой автомобильный стартёр, и ставни, таким образом, закрывались и открывались. Весь городок, несмотря на долгое присутствие нас, был пропитан немецким духом. Наш дом состоял из двух половин (крыльев). В первом крыле жил командир медсанбата, а во втором – мы. Помимо котла в подвале, в каждой комнате имелась изразцовая угольная печка. На кухне – печь-плита. Ею пользовались только зимой. В ванной стоял высокий, под потолок, титан. На чугунном котле в подвале было что-то написано по-немецки. Наверно, имя производителя, или название предприятия.
Больше всего мне нравился чердак. Он был очень просторным, светлым и в него вполне умещались все мои фантазии. Мне нравилось играть на чердаке. По крайней мере, мне никто не мешал. Запах стропил вдохновлял. Зимой лестница на чердак превращалась в зимний холодильник. Летом на чердаке отец вялил рыбу, а мама сушила после стирки бельё.

Когда я вернулся в Ленинград, мои старые-новые друзья спрашивали, почему я не привёз из-за границы кассеты с записями модных исполнителей, джинсы и прочее… Но зато я помню тот дух, которым пропитан был воздух Борне-Сулиново.

Довоенное фото. Взято из интернета

Когда в нашем городке начинали рыть траншеи для прокладки кабелей или труб, мы находили в песке одежду, предметы экипировки, бутылки, тарелки, чашки... Однажды я нашёл в песке металлический футляр для противогаза, «бачок». Вместо противогаза в нём оказались чайные принадлежности, пара фарфоровых чашек, ложки…
Вся найденная посуда была помечена орлом со свастикой. Из такого блюдечка у меня ела кошка.
Когда мы уезжали из Польши, отец категорически отказался вывозить мой «сервиз» в СССР. А так, помимо посуды, у нас пользовались популярностью знаки различия: «дубовки», «кружки», «орлы» из алюминия, а может силумина. Я ещё в школу не пошёл, а уже познакомился с местной археологией.
Тем не менее, всё это никак не вяжется с тем, что немцы устроили на территории Польши и СССР. Я никогда не забуду, как моя мама вернулась в наш немецкий дом после экскурсии в Освенцим. Сказать, что она была в шоке, значит, ничего не сказать. А также мне смешно, что сегодня поляки рисуют себя оккупированными.



Советская оккупация.

Всякий раз, когда поляки говорят об оккупации, я вспоминаю «оккупированную» польку. Жили мы в военном городке, но по выходным иногда выезжали в город Щецинек, или другие города.

Иду я как-то с отцом по улице и вижу идущую навстречу молодую маму с коляской. На дворе лето, и молодая мама была в шортиках, топике и босоножках с тонкими ремешками, оплетающими икры, как сандалии у греков или римлян. У меня, законно, возник вопрос:
- Папа, а почему тётя голая по улице идёт?
Отец ответил, что у поляков такая мода. После я никогда не удивлялся тому, как одеваются летом «оккупированные» польки. И вообще, поляки жили заметно лучше нас, если судить по магазинам. Конечно, более престижно было служить в Германии и в Чехословакии, но, тем не менее.
Поляки могли выезжать за границу, на запад и даже в США, поэтому многие дефицитные вещи приобретались без проблем и относительно дёшево. Кроссовки, джинсы, хрусталь, ковры, импортные магнитофоны – всё было в свободном доступе. Каждое воскресенье, летом, к нам приезжал польский рынок. В городок торговцев не пускали, поэтому рынок располагался сразу за КПП. В начале рынка поляки торговали овощами и фруктами. За продуктовыми лотками шла торговля одеждой, обувью, косметикой, игрушками… В самом хвосте рынка - журналами с «клубничкой».
Нас, мальчишек, интересовали только лотки с игрушечными солдатиками, игрушечным оружием. В эти воскресенья в городке повсюду гремели выстрелы. На рынке мы покупали «боеприпасы-пробки» к разного вида пистолетам. Игрушка весьма опасная. Советские пистоны – бледная тень по сравнению с «пробками». «Пробка» внешне не отличалась от бутылочной пробки, но снаряжалась какой-то гремучей смесью размером с горошину. Ею затыкался ствол пистолета. В дуле пистолеты был боёк, который после взвода и нажатия на курок, бил по «пробке». Выстрел получался громкий и сопровождался огненной вспышкой. Ещё один предмет, который отец не разрешил мне взять с собой, когда мы навсегда покидали Польшу.
Жевачки, переводные картинки, наклейки, штук сто красивых солдатиков я в Ленинград привёз. К сожалению, контейнер, в котором вслед за нами ехало наше имущество, слегка обчистили в пути. Вскрыли один из ящиков и украли всю одежду, купленную мамой мне и брату на вырост. Ящик так и приехал – с дырой.
Так что, вспоминая Польшу, слыша про «оккупацию», вспоминая безумно вкусные пончики, леденцы на палочке и прочие детские радости, удивляюсь подобным заявлениям.

Польское телевиденье не обременяла цензура. Запретные у нас ужасы и эротику крутили по ночному каналу. Я уже молчу про сериалы, шпионские фильмы, боевики, вестерны и фантастику.
У поляков был хорошо развит частный сектор. Поля, окружавшие городок, принадлежали исключительно частникам, имевшим трактора и прочую сельхозтехнику. Мы с отцом были как-то раз в гостях у такого частника. Понимаю, что не все они были зажиточными, но именно этот жил очень даже неплохо. Каменный, только что отремонтированный дом, фруктовый сад, огород, видимо и есть знаки «оккупации». Я был усажен за столик в саду. Пан поставил передо мной тазик с большими янтарными сливами, пока хозяйка накрывала на стол. Из угощений мне запомнился жареный гриб, который они называли «Зонтом». Шляпка его едва поместилась в сковородку.

В рамках дружбы народов, мы встречались с польскими пионерами, харцерами, обменивались с ними галстуками, значками и не было между нами никакой вражды. Я могу быть необъективным, но вспомнить ничего плохого не могу. Взрослые в разговорах иногда упоминали о случаях плохого отношения к русским, но я, сколько бы ни общался поляками, подобного не помню. Понятно, что поляки были недовольны нашим присутствием, но назвать это оккупацией не поворачивается язык.

Здание бывшего госпиталя в Борне-Сулиново. Фото из интернета.



Рыбалка.

Никогда не был заядлым рыбаком, но рыбалка для меня что-то значит. Первая крупная добыча, попавшаяся на крючок, которую я увидел, - это моя мама. Мы жили в коммуналке. Отец хранил удочки под кроватью. Мама, когда мыла пол, попалась на крючок. Я помню надрез, который ей сделали на пальце, чтобы извлечь крючок. Мне тогда было лет пять-шесть.
В нашем парковом пруду водилась рыбка колюшка. У неё по бокам были два шипа. Её можно было легко поймать рукой. Однажды, увлёкшись ловлей колюшки, я упал в воду, нырнул головой. Отец был рядом и вытащил меня из воды за ноги. Это был ещё один рыбацкий опыт.
Летами я отдыхал в деревне у бабушки. Когда мне захотелось порыбачить, бабушка не мудрствовала лукаво. Она взяла палку, привязала к ней верёвку, а к верёвке дверной крючок: «Иди внучек, лови рыбку, большую и маленькую!»
И внучек «ловил», сидя на берегу пруда.
Ситуация с рыбалкой резко изменилась, когда, в 1973 году, мы приехали в Польшу. Вот там я узнал, что такое настоящая рыбалка. И эта рыбалка задала мне планку. Озеро Пиле – большое, красивое и прозрачное. Самое популярное место у рыбаков – солдатская купалка. Мостки уходили от берега метров на 25-30, а может и больше, где глубина достигала восьми метров. Озеро, само по себе, очень глубокое, до шестидесяти метров. Ходили байки, что немцы его искусственно углубили для каких-то там испытаний. Когда идёшь по мосткам, видишь весь подводный мир. Водоросли, рыбу, раков, ползающих по дну, как в огромном аквариуме. Естественно, в Польше не было дефицита рыболовных прибамбасов. Удочки, спиннинги, блёсны всех мастей…..
Я больше нигде, не видел в водоёмах такого количества раков. Мы просто ходили вдоль берега, по мелководью, и легко ловили их под корягами, камнями и досками. Но самое главное – это угорь. Угря ловили на «пупок». Пупок – кусок пенопласта, на который намотан капроновый шнур с большим крючком на конце. Так как раков в озере было много, то рачье мясо хорошо подходило для наживки. И мы, и поляки, разбрасывали пупки с лодок. Каждый рыбак метил свои пупки. Чужие снасти никто никогда не трогал. На пупок попадался не только угорь, но и щука, и крупный окунь.
Раков я боялся. Боялся ловить руками, пару раз попавшись на клешню. Особенно больно щиплют мелкие рачки. Я взял рейку, привязал к ней вилку и бил раков импровизированной острогой.
Как-то раз, охотясь на раков, мы встретили солдат. Они были в наряде на свинарнике. На катамаране, построенном из подвесных авиационных баков, они сплавали на остров и возвращались с добычей. Таких крупных раков я ещё никогда не видел. Не лобстер и не омар, но раки были матёрые, чёрные - огромные. Посмеявшись над нашей добычей, солдаты отсыпали нам полведра этих «монстров». Конечно же, дома мы сказали, что наловили раков сами, за что получили «заслуженную» похвалу.
Что касается угря, то его успешно ловили и в речке, впадающей в озеро. Озеро – Пиле, а речка – Пила. Она протекала в километрах четырёх-шести от городка. У моста находился КПП, под мостом была «угреловка», принадлежавшая кому-то из поляков.
Отец иногда заступал в наряд начальником караула на КПП.
Пила - речка узкая, но глубокая и быстрая. Она так же кишела раками. Отец ловил угря и линя на «донки». Метров десять толстой лески, грузило «ложка», большой крючок и колокольчик.
Я ходил к отцу на КПП пешком, по пути собирая грибы. Как-то раз прихожу, а у него – таз), наполненный большими угрями, свёрнутыми кольцами, и толстыми «сопливыми» линями.
Однажды отец взял меня на ночную рыбалку, на плотву. Мы отошли на лодке к острову, где глубина была около десяти метров - мы выставляли глубину метров на десять. В итоге, поймали рыбёшек тридцать, но это были РЫБЁШКИ, размером с хорошую селёдку.
Ночью отец ходил на лодке на щуку. Из фары и аккумулятора он соорудил мощный фонарь и ночью бил щуку в тростнике.

Озеро Пиле. Полуостров очертаниями напоминает сапог...
Озеро было отличным местом для пикников. Отец служил в медсанбате. В день медика все офицеры с семьями собрались на берегу. Мы, мальчишки, всегда радовались подобным мероприятиям. В тот день и случилась эта интересная история.
Мой отец заведовал кабинетом физиотерапии в госпитале, обслуживал аппараты для прогревания, лечения ультрафиолетом… поэтому в друзьях у него были и майоры, и подполковники... только генерала не было. Дядя Володя Задорожный, подполковник и его жена, тётя Нина, дружили с моими родителями. Они были очень хорошими и простыми людьми. Дядя Володя играл на гитаре, любил Высоцкого… а тётя Нина была женщина крупная…
В тот день, День Медика, дядя Володя решил прокатить женщин по озеру на лодке. В лодку села тётя Нина, моя мама и ещё одна тётя. Все они анорексией не страдали и сели на один борт. Лодка, пришвартованная к мостку, держалась носом за доску, но когда дядя Володя взмахнул вёслами, то лодка перевернулась. Благо, на мостках было полно солдат, которые сдавали нормативы по плаванию, и они быстро выловили из воды женщин, нырнули и подняли со дна лодку и вёсла. Смеху было на всю округу.

Много позже, отец мне рассказал, что после выходных, на совещании в штабе дивизии, замкомдива подколол дядю Володю: «Товарищ подполковник, я слышал, что вчера озеро Пиле вышло из берегов!»