Бог знает лучше Отрывок

Зайдя в комнату, я включил свет и приоткрыл окно. Сел на стул... И что делать будем? С тем что в лесу? С ножичком, даже с моим... Посерьёзней что-то надо, а где это взять? Может...
Неожиданно в дверь осторожно постучались. – Входи, открыто. Ульянка бочком протиснулась в приоткрытую дверь. – Ой, можно? Ты не спишь ещё? – С вами уснёшь... А что это у тебя? Под мышкой у неё был зажат школьный альбом для рисования, в руке коробка карандашей. – Я порисовать хотела. А то Алиска ушла, а мне одной скучно. И вообще...


– Конечно можно. Хоть ты и обиженная... – Чего... – она шмыгнула носом. – Я может правда обиделась, вот. Я вздохнул. Знать бы ещё за что она обиделась. – Уля, а помириться?
Она потупилась. – Ну давай, что-ли. Мириться будем. – подняв голову, она протянула мне ладошку. – Мирись-мирись... Только я потом опять на тебя наверно обижусь.
– Ну это же потом будет, когда – нибудь. – Ага... – она открыла коробку и нахмурилась. – Два карандаша сломались. Я достал нож. – Сейчас заточу. Вот, хорошо. – Спасибо. – Давай рисуй, потом покажешь.
Пока я открывал окно и сворачивал самокрутку, Ульянка, забравшись с ногами на стул, начала творить, бормоча под нос: – Тут дым, а это я... И ещё, вот.
Через несколько минут она довольная слезла со стула и подошла ко мне. – Раскурился тут... Смотри лучше. Я взял альбом в руки. На детском рисунке домик с трубой... А ещё трава, солнце и три человечка. В руках у них цветы. И автобус рядом.
Ульянка начала рассказывать: – Это наш дом, а это... Рыжая девочка в пионерской форме. – Это я, вот. Такая же девочка только побольше. – А это Алиска. А третий человечек?
– Это ты, а Микуся с Ольгой Дмитриевной к нам в автобусе едут. Чай пить. А мы их встречаем. Тебе нравится? Я с трудом заставил себя улыбнуться и проглотил комок, застрявший в горле. – Конечно.
Я зажмурился. А что... Заберу их, папашку трогать не буду, уговорили... Уедим, документы выправлю, на работу устроюсь. Руки-ноги, голова на месте, значит не пропадём. Алиске школу закончить надо будет... По вечерам уроки будем делать, телевизор смотреть, по выходным в парке гулять. Потом внуков нянчить. Никакой войны, никаких...
Неожиданно заныло сердце.

«...Только грай вороний, только волчий вой.
Пуля ты лихая отпусти домой.
В тихое селенье отпусти к родным.
Там над ветхой крышей вьётся горький дым.»

– Ой, а каких ещё внуков? – удивилась Ульянка. – Ну, ты же вырастишь и выйдешь замуж. За Даньку... – А это что обязательно? И целоваться по-настоящему придется? А если не хочу?
Она махнула рукой. – Да ну тебя, придумаешь...

«Дома успокоюсь, позабуду степь,
На хмельную свадьбу созову гостей.
Заведу хозяйство, наживу добра,
Со спокойным сердцем лягу помирать...»

Прекрати ты... Я опустил голову. Сам себе хоть не лги. Ничего ведь не будет. Не в этой жизни, не в этом мире...

Осень, ранний вечер, провинциальный восточный город. Точнее то что от него осталось. А осталось немного. Где-то американская авиация поработала, где-то смертники, где-то артой подшлифовали...
Пыль, дыры в уцелевших стенах, запах разложения и отзвуки далёкой перестрелки. Через развалины домов с трудом пробираются двое. По крайней мере пытаются. Один, припадая на раненную ногу тащит второго. Длинные седые волосы, правая сторона лица залита кровью. Грёбанная мина. Но можно сказать повезло. В руке автомат. Пригодится...:
– Брат, оставь. Вдвоём пропадём. – Молчи, береги силы. Я обещал бабушке присмотреть за тобой.
Лечь бы прямо на камни и не вставать. Отдохнуть хоть немного. Размечтался. Совсем рядом голоса: – Ищите этих неверных. Один из них русский. – Что тот самый «Ангел Смерти»? Я сам отрежу ему голову. – Они ранены и не могли далеко уйти.
Вот и всё. Время жить и время умирать. Хорошо хоть граната есть.