Третье пришествие или ночь на Рождество 3

Сцена 3. Действие 1.

Церковное помещение – келья.
Действующие лица: Отец Питирим (крупный мужчина), пономарь, Майор ФСБ (поверх мундира надета ряса), Фомка, Петров, "Иисус", «монах» армейской выправки, 1журналист, 2журналист, 3журналист, доктор, два санитара.

Майор:
Как низко пали нынешние нравы,
ожесточился, огрубел народ.

Отец Питирим:
Ну, нет, сын мой, как раз наоборот.
Я утверждаю, что сегодняшние люди,
освободившись от сатраповских оков,
идут молиться, помышляя не о чуде,
не ради отпущения грехов,
а для того, чтобы общаться с Богом,
с которым разлучали много лет,
а храм – к нему первейшая дорога,
во тьме безнравственности несказанный свет.
Конечно, есть отдельные явления,
что омрачают ход земного бытия:
убийства и другие преступления,
но в этом случае, вам так отвечу я –
воры, убийцы и другие суки,
без всяких "но" должны сидеть в тюрьме
и здесь, как говорят, вам "карты в руки".
Вот вам пример: ещё вчера ко мне
подходит некто с формами гориллы,
в руках предмет похожий на кайло,
хватает за стихарь и что есть силы
трясёт меня и просит миллион.
Я объясняю: так, мол, на Руси
не принято просить на пропитание,
иди на паперть, говорю, там и проси,
а он за слово доброе, совет и сострадание,
стал мне, служителю господню, угрожать!
Всё это Запада влияние!
Вот это нужно нам искоренять!

Майор:
Да, соглашусь, ужасный инцидент,
но обещаю, что без всяких промедлений,
организую лучший пистолет,
с правом хранения и правом применения.

Отец Питирим:
Спасибо, сын мой, но мы пацифисты.
(показывает кулак)

Майор:
Понимаю, и мои специалисты
оружия, порой, не признают,
но так отделают любого,
что вряд ли академики спасут,
таким уместнее послушать божье слово.
Спецназ ведь не театр – варьете,
я вам скажу без ложного кокетства,
мои ребята знают "карате"
до тонкостей, до мелочей, до совершенства!

Отец Питирим:
Всё это замечательно, сын мой,
когда я вижу профессионала,
в моей душе рождается покой,
а от тревог она уже устала.


Майор:
Вы, батюшка, мне покажите, кто тревожит,
я не жестянщик, но рихтую рожи.

Отец Питирим:
Сегодня праздник рождества,
всё остальное ересь, суета и прочий вздор,
но грех не выпить рюмку за Христа,
как вы считаете, майор?

Майор:
Я полагаю, церковь очень строго
бескорыстно исполняет волю Бога,
и если даже разложилась печень,
не в праве я Всевышнему перечить.

Отец Питирим:
Вот ответ достойный офицера.
Во славу русской матушки земли,
и ради нашей православной веры
люди без страха на Голгофу шли!
И к празднику святого рождества
за нашу преданность Отечеству и долгу
Господь нам ниспослал на торжества
бутылку водки, огурец и ёлку.
Давай употребим во Славу Бога
эту нехитрую, обыденную снедь,
приятно будет Иисусу из чертога
на праздничную трапезу смотреть.

Выпили. Захрустели огурцом.

Отец Питирим:
Мы по призванью, сын мой, божьи слуги,
но жизнь так многогранна и сложна,
что я осмелюсь попросить вас об услуге…

Майор:
Поддержка, безусловно, всем нужна,
я самоё внимание, я – слух.

Отец Питирим:
Право неловко, перехватывает дух.

Майор:
Говорите, не стесняйтесь, я – внимание.

Отец Питирим:
Быть может, вы заметили то здание…
да нет, не здание, скорее магазин…
точней не магазин, а маленький ларёк…

Майор:
Ну, как же не заметить тот ларёк,
точнее не ларёк, а магазин,
да нет, не магазин, а терминал,
я там бензин для авто покупал,
ещё две пачки сигарет, томатный сок
и коньячку, для настроенья, пузырёк.

Отец Питирим:
Так, тот ларёк – он мой кормилец,
жизнь дорожает с каждым днём,
вот и кручусь весь день волчком.
Так вот, какой-то кровопивец
мне предлагает свою "крышу",
но требует таких наград,
коих я сам давно не вижу
и не могу сказать, что рад
его непрошеным визитам,
уж непомерно хамоват,
и в его тоне нарочитом –
высокомерие, апломб,
двумя словами – просто жлоб.

Майор:
Знаком мне этот персонаж,
он, несомненно, калач тёртый,
и взять его на абордаж
предпочтительнее мёртвым.
Сподобился Всевышний дать
мэру достойного потомка,
и кличка у него под стать
ни больше и ни меньше – Фомка.
Будьте внимательнее с ним,
он уже четырежды судим
и если «в оборот» возьмёт,
то Бог, пожалуй, не спасёт.
Но я не Бог, я помогу,
я его всё же постригу,
но, уверяю, не в монахи…
так, что умерьте свои страхи,
я всё решу в теченье дня.

Отец Питирим:
Вы успокоили меня.

Майор:
Но, в свою очередь, и я
буду просить об одолжении.
Хоть я безбожник, тем не менее,
хочу покоя для души,
ты мне грехи-то, отпиши.

Отец Питирим:
Не отпиши, а отпусти,
но это, сын мой, не так важно,
важно другое, что на "ты"
мы перешли с тобою, брат,
а потому, я предлагаю -
давай хлебнём на брудершафт.

Майор:
Я не возражаю.

Пьют, обнимаются. Раздаётся стук в дверь. Входит первый "монах":
Господин майор…э…извините,
"Отец Лаврентий", разрешите доложить?

Майор:
Ну, что случилось?

Первый "монах":
Неприятность приключилась –
четверо каких-то рож
в храме подняли дебош,
пьяны ль, трезвы ль, не пойму…


Майор:
Заводи по одному!

Входит Фомка.

Майор:
О, Боже мой, какие люди!
В какую пору ты прекрасную живёшь,
никто не арестует, ни осудит,
двумя словами – "золотая молодёжь"!
Твори что хочешь, хамство и бесчинство
уже не в счёт, какие пустяки,
ведь не убил, не изнасиловал цинично,
а значит не за что невинного судить.

Фомка:
Ваши поповские душещипательные речи,
мне как покойнику припарки – не сдались,
вам, видимо, заняться больше нечем,
так вы в попы от скуки подалИсь,
устав сменили на Писание,
звезду на крест, на рясу партбилет,
и забиваете в народное сознание,
что выбивали семьдесят пять лет.
Не утомились в «праведных» трудах,
менять свою окраску по сезону:
сегодня атеист, завтра монах,
а послезавтра – загремел на зону?..

Майор:
Из нас троих ты первый кандидат
отправиться в указанное место.

Фомка:
И в чём, по-твоему, я снова виноват,
ты расскажи, мне очень интересно.

Майор:
Ты учинил дебош – пятнадцать суток,
плюс вымогательство – от двух и до пяти…

Фомка:
И изнасилование честных институток
ты к делопроизводству приплети.
Забыл, начальник, что твои потуги
упечь за просто так на Колыму
меня приводят в состоянье скуки
как байка про несчастную Му-Му,
и прежде чем кричать: "Хватай, держи!",
ты хоть один из пунктов докажи.

Майор:
Я постараюсь доказать, уж будь спокоен,
ну, а пока… пока свободен.

(Входит пономарь).

Отец Питирим:
Чего припёрся, что случилось?

Пономарь:
Ничего страшного для веры, пустяки,
на заправке замыканье сотворилось
и, вероятно, от безделья и тоски
у прихожан скандал образовался…

Фомка: (в приоткрытую дверь)
А он, безбожник, в это время чертыхался!

Отец Питирим:
А что за молния блистала, что за гром?

Пономарь:
Так это бочка грохнула с бензином,
но все монахи тот час же, гуртом,
с пожарниками скоро погасили.

Отец Питирим:
А что ущерб, велик ли, не считал?

Пономарь:
Ну, магазин, естественно, сгорел,
а с ним – товар, ещё заправка,
но подсчитать я не успел –
на службе, знаете, запарка,
ведь рождество, народу шибко много,
но я сочту всё, с этим у нас строго.

Отец Питирим: (расстроенный невосполнимой утратой)
Да как посмел ты чертыхаться в Божьем храме!?
Да я тебя вот этими руками (хватает священника за бороду)
как мышь церковную сейчас же задушу!

Пономарь:
Отпусти, мне больно, укушу!

Отец Питирим:
Что, бунтовать! Да я тебя, скотина, научу
как в Божьем храме учинять скандалы,
я тебе так, мерзавец, засвечу,
что выскочат бесстыжие моргалы!
(Бьёт священника кулаком)

Пономарь:
Ой, больно, бей по заду, по спине!
Не бей меня по голове!
(Вырывается, убегает)

Отец Питирим:
Я разорён, на рождество, какой удар!
И это, мнится мне, не Божья кара,
а злыдень Фомка учинил пожар,
лишил, подлец, Всевышнего навара!

Майор:
Однако, батюшка, вы крепок на словцо,
но сквернословия Господь не одобряет.
Накличете беду и как свечёй,
в прекрасный день и храм заполыхает.

Отец Питирим:
Какой Господь, о чём вы говорите?
я сам втираю людям эту дичь
и часто засыпаю на молитве
от абсолютной невозможности постичь –
как можно верить в бредни дикарей,
насочинявших страхов для людей.

Майор:
Зачем же вы подались-то в попы?

Отец Питирим:
Так никуда ни деться от судьбы.
Я по фамилии – Попов,
все мои предки из попов,
мне божье слово впаривали с детства,
так что, в попы попал я по наследству.
Несу, как говорится, тяжкий крест,
а вместе с ним несу и… благовест.
Меня сейчас другое беспокоит –
кто мне недвижимость сожжённую отстроит?
Кто спалил "божественные" здания?
Я требую для Фомки наказания.

Майор:
Но, батюшка, по факту возгорания
необходимо провести дознание,
а Фомка находился рядом с нами,
свидетелем тому я вместе с вами,
и за поджёг нам не упечь его в тюрьму,
должны быть доказательства сему.

Отец Питирим:
Повсюду формализм и бюрократия!
Какие доказательства нужны?
Если не Фомка, значит его братия,
мой магазин с заправкою сожгли.
Раньше такого церковь не прощала,
в религии богобоязнь важней всего!
И инквизиторы калёными клещами
признание достали б из него.

Майор:
Признание калёными клещами
из всякого достать не мудрено
и, слава Богу, что подобными вещами
категорически пытать запрещено.

Входит первый "монах": господин майор, один из нарушителей сбежал, отпросился в туалет и не вернулся,
другого пришлось отпустить – звонили из "Института НЛО".

Майор:
Больше никого не осталось?

Первый "монах":
Один остался.

Майор:
Давай его сюда.

Входит "Иисус".

Майор:
Паспорт!

Иисус:
Паспорта нет.

Майор:
Пачпорту нету,
гони монету,
монеты нету,
сымай пижняк…

Отец Питирим:
Так почему нет паспорта, сын мой?

"Иисус":
Что паспорт, жалкая бумага.

Отец Питирим:
Вот как, а кто же вы такой,
достойный человек или бродяга?

"Иисус":
Бумага, что у вас высокочтима,
вам не ответит на поставленный вопрос.

Отец Питирим:
Но мы узнаем ваше имя…

"Иисус":
Я – божий сын "Иисус Христос".

Отец Питирим:
Ну, в таком случае я прокуратор Иудеи,
и вам замечу без пророчеств и угроз,
мы вновь распятие имеем,
так что подумай, ты – Христос?

"Иисус":
Я знаю, вы не изменились,
и я не жду букетов алых роз,
но чтоб со мною не случилось,
я – божий сын, "Иисус Христос".

Майор:
Ну что ж, похвально. За идею
и мы здесь гибли сотни лет,
но время стёрло Иудею,
да и идеи больше нет.
Мы возвращаемся к истокам
как ветер на круги своя,
и повторяем вместе с Богом
ошибки, глупости, себя.
И этой жуткой круговерти
тебе во век не разорвать…
здесь все желают твоей смерти,
здесь все хотят тебя распять.
Здесь любят мёртвых, их молчание,
но даже если ты воскрес,
тебя любили не случайно,
ведь ты не дёргался с небес.
И церковь две тысячи лет,
нам насаждала очень строго
свои амбиции и бред,
как будто истину от Бога.
Кому ты нужен здесь, живой?
быть может легковерной части,
что называется толпой,
но где считаются с ней власти?
Ты нужен всем на небесах,
как символ истины и веры,
но вот живой на их весах,
ты пострашнее той холеры.
Вот, Питирим, он же крестом
за свою должность, я уверен,
будь ты хоть Богом, хоть Христом,
он размозжит любому череп…

Отец Питирим:
Да ты в своём уме, иль пьян?
Затеял, с перепою, в храме
лжефилософский балаган,
перед тобой больной мозгами,
ему уже пора в палату
к Наполеону Бонапарту.
И насчёт черепа, тебе
я доложу такое мнение:
ты больше думай о себе
предъявляя обвинение.
Ты не в чести своих "владык",
так что, придерживай язык.

Майор:
Сегодня все меня пугают,
и уголовник и святой…

Отец Питирим:
Я только вас остерегаю,
не богохульствуйте, сын мой.

Майор:
Да, богохульник я, но каюсь,
и Бог грехи отпустит мне
за то, что я всю жизнь копаюсь
в человеческом дерьме.
А череп – это аллегория,
не менее, но и не более.
Много достойнейших людей
в среде служителей церквей.
Всё это так, но тем не менее
убили Александра Меня.
Давайте спросим у него,
юродивый ниспослан Богом,
и может истины зерно
найдём в суждении убогом. (Обращается к "Иисусу")
Ты знал ли Александра Меня?

"Иисус":
Знаком с трактатами, не более того.

Майор:
Так изложи нам своё мнение,
кто и за что убил его?

"Иисус":
Он жертва нью-попов гапонов,
что ради личных мнимых благ
живут вне нравственных законов,
им кара Божия – пустяк,
они читают Божье слово,
имеют лавки, кабаки
и для таких всему основа –
купюры, слитки, медяки.
Они прикрыли стихарями
от взгляда – чёрта во плоти,
и ради цели топорами
снесут преграды на пути.
Такой преградой стал им Мень,
итог – убили в ясный день.

Отец Питирим:
Да у тебя, сын мой, затмение,
нечистый свёл тебя с ума,
ты ошибаешься, ведь Меня
убил безумец, сатана!

( Обращается к майору)

Он сумасшедший, надо позвонить,
его суждения сродни отборной брани,
ну как же можно походя клеймить
служителей господних в божьем храме.

"Иисус":
Вы говорите божий храм?
но что же общего в строении,
что человек построил сам
и в любом божеском творении?
Возможно, тот материал,
что применяет производство:
стекло, цемент, кирпич, металл…
но в нём единственное сходство.
Что этот храм – каменный склеп,
нагромождение бетона –
также безвкусен и нелеп,
как проповедник для притона!
Все ваши храмы лезут ввысь,
что ж, кирпича уходит много,
но только как вы не тянись,
вы не дотянитесь до Бога.
К чему такая роскошь в храме?
чтобы блестящей мишурой,
безвкусицей в блестящей раме
создать божественный покой?
К вам чаще ходят как в музеи
или в театры, где всегда
священники – есть лицедеи,
а пьесой библия одна.
Масштабы храмов поражают,
но только что ни говори,
они снаружи так пугают
и подавляют изнутри.
Эти строения громоздки,
и я так думаю, порой,
уж лучше б строили киоски
те архитекторы гурьбой.
Эти громады с куполами
создались, чтобы подчеркнуть
человеку в "божьем храме"
его ничтожнейшую суть.
Но стоит выйти на природу
и понимаешь – это храм!
он даже в мрачную погоду
не давит душу прихожан.
Какая воля, чистота,
какая лёгкость во всём теле!
И неуместна суета,
здесь всё и вся при своём деле.
И этот храм – творенье Бога,
стоит уже не первый век,
великолепия в нём много,
но в нём велик и человек!

Майор:
Так ты пришёл с попами биться,
или всю церковь развалить?

"Иисус":
Да Бог и сам вас всех боится,
а я пришёл вас убедить,
чтоб вы друг друга не стреляли
да концом света не пугали,
а церковь адом всё грозится,
но человек, он ведь всегда
больше начальника боится
нежели страшного суда.

Отец Питирим:
Да как ты смеешь, сукин сын,
своими грязными словами
порочить церковь в божьем храме!
Подлец, ничтожество, кретин!
Да я тебя за божий храм,
за церковь и за божье слово
на растерзание отдам
злым уркаганам из Тамбова!

(Обращается к майору)

И хватит словоблудия, звони!

Майор:
Ну, что "Иисус", договорился?
Теперь поговоришь в больнице.

(Взял трубку)

Обязывает должность, извини.
Алё, дурдом?.. Ах, психбольница!
У вас Христос не пропадал?..
Нет, нет, ни мне надо лечиться,
Христом больной себя назвал.
Ах, у вас был один такой!
Куда ж он делся?
Уже распяли? Боже мой!
Ждут воскрешения?
Но ведь сегодня рождество!
Им всем до фени?
Так я спешу вас всех поздравить,
вы там дождались, он воскрес,
стоит живой здесь, перед нами,
но рассуждает – чистый бес!
Что? Как зовут? – Иисус Христос!
Да, ждём-с, ждём-с, ждём-с.

Снаружи слышен шум, крик. Входят двое «монахов» ведя перед собой монашку.

Первый "монах":
Господин майор… прошу прощения… Отец Лаврентий, эта дама, в чём я очень сомневаюсь…

Отец Питирим:
Сомненья ваши не напрасны,
монашка – это вам не дама…

Первый «монах»:
И я о том же, эта дама
только прикинулась монашкой…

Монашка:
У него маниакальные замашки!
Он меня ощупал как несушку:
колени, бёдра, талию, макушку,
зажал в углу и начал целовать!

Отец Питирим:
Как прикажите всё это понимать?

Первый "монах":
Она – мужик! Проверено руками!

Отец Питирим:
Да быть не может! Господь с вами!
Снимай-ка, матушка, штаны,
развей сомненья православных,
мы должны быть убеждены,
что это ложь служак коварных.

Майор:
На Рождество устроить в храме
разоблачительный стриптиз…
мы ж православие прославим
как современный садомизм!

Отец Питирим:
Открой-ка, матушка, на миг,
сумнящимся смиренный лик.

Монашка снимает платок. Под маской оказывается прихожанин Петров.

Первый монах:
Это сбежавший дебошир!
Ловко прикинулся монашкой…

Петров:
И если б ты не проявил
свои развратные замашки,
я б уже выпил за Христа,
а на тебе же нет креста –
хватаешь всех подряд за шкирку
и транспортируешь в бутырку.

Майор:
Ты кто такой?

Петров:
Наполеон я, Бонапарт,
не видно, что ли?
И платье, видишь, аккурат
для драпа с поля боя.

Майор:
Прости, не догадался.
Старею, брат, пора бы на покой.
За двадцать лет я так накувыркался
с наполеонами, с христами и, порой,
хочу всё бросить и уехать на трамвае,
подальше от дебилов – на Гавайи.

Петров:
Категорически согласен – на Гавайях
без вас дебилов не хватает…

Снаружи раздаётся шум. В келью вваливается группа журналистов.

1 журналист:
Господин майор, нам донесли старухи
что арестован Иисус Христос!
Где он? Развейте слухи!
Ответьте на поставленный вопрос!

Майор: (указав на Петрова)
Вот он, любезный, собственной персоны,
лишь нимба нет, а так ведь как с иконы.

2 журналист:
Иисус Христос, планета ждёт ответа,
когда наступит конец света?

Петров:
А вы, любезнейший, торопитесь куда-то?
В таких летах в могилу? – рановато.

3 журналист:
Что ждёт Россию в будущем столетии,
расцвет, развал иль лихолетье?

Петров:
С такими бравыми ребятами – подъём,
если не будем строить водоём.

1 журналист:
Иисус Христос, позвольте вас спросить,
когда наступит счастье на Руси?

Петров:
А что, по-вашему, есть счастье?

1 журналист:
Когда всё есть при любой власти.

Петров:
Тогда ступайте на базар, оно вас ждёт.

1 журналист:
Но так не думает народ.

Петров:
Когда б народ способен был подумать,
тогда б способных думать выбрал в Думу.

Майор:
Но-но, подобные глаголы
вас доведут до страшного суда!
Ищите в библии спасенье от крамолы!
Аудиенции фенита, господа.
Прошу покинуть помещение!

«Монахи» армейской выправки выталкивают журналистов.
Через группу журналистов протискиваются люди в белых халатах – доктор и двое санитаров.

Доктор: (обратив внимание на отца Питирима, подходит к нему)
И кто здесь болен?
Сейчас иголочкой уколем

(Щёлкает пальцами перед глазами отца Питирима,
Бьёт молоточком по колену)

Отец Питирим:
Вот он и он.
Этот Христос, а тот Наполеон.

Доктор: (подойдя к Петрову)
Наполеон? Не вижу отклонений.
Наполеонов на Руси не сосчитать,
он симулянт без всяческих сомнений,
а впрочем, будем выяснять.

(Подойдя к "Иисусу")

А вы Иисус? Весьма тяжёлый случай,
придётся вас, любезнейший, спасать
и, к сожалению, не столько от падучей,
сколько от жаждущих распять.
Но медицина не бессильна,
подлечим малость, а потом
из психбольницы и в дурдом,
а здесь, увы, не так стерильно.
Здесь многие двуногие бациллы
опасней эпидемии чумы,
от них не вылечит инъекция вакцины,
и не укроешься за стенами тюрьмы.
Так что меняй скорее имидж,
стань, я не знаю кем… Толстым,
тогда останешься живым,
и грех с души "иуды" снимешь.
Кстати, Толстых огромная компания
и на тебя не обратят внимания.

Иисус:
А может, всё же, стать Иудой
и заложить кого-нибудь?

Доктор:
Стань вурдалаком, чёртом, Буддой,
но только дураком не будь.
Иисусом быть сейчас опасно –
попы распнут, разве не ясно.

Отец Питирим:
Не богохульствуйте, сын мой!

Доктор:
Вам тоже не мешало б подлечиться,
мешки вот под глазами и ключица
трясётся вместе с правою рукой,
возможно нервы не в порядке, дорогой.
Вы, часом, на учёте не стоите?
а впрочем, я проверю, извините.

Ну, что больные, нам пора в дорогу.
Прощайте господа, до встречи

Отец Питирим:
С Богом.

Конец первой части.