Перечет жизни (продолжение или окончание, не знаю)

- Знаете, у вас, скорее всего, под кафелем мокнет, вот здесь. Мокнет и капает. По сварке где-нибудь… - Он вытащил руку из монтажного короба и встал с колен. – Понемножку, помаленьку – и накапало. Можно, я руки сполосну? – вопросительно посмотрел на хозяйку.
- Да, да, конечно… - она отступила в сторону. – Так это что?.. Мне плитку снимать? – спросила его в спину.
Александр кивнул: - И короб разбирать придется, иначе не подлезть.
- А почему вы считаете, что у меня бежит, а не у соседей? Сверху же капает!
Хозяйка пыталась ухватиться за любую соломинку.
Он достал носовой платок, вытерся.
- Перекрытия у вас сухие. И трубы у соседей не закрыты, все видно. Под вашим коробом это…
- И что?! Вы говорите, что чуть-чуть мокнет, а нижние говорят, что я затопила! Как так?!
- Ну, по капельке, по капельке – и хватило. Плитки у них в углу – и потолочные, и стеновые – все обвалились. Как еще хозяйку не убило!.. Повезло.
- Ну, и… и чего сейчас делать?
- Я же говорю: вскрывать и ремонтировать. Воду по этому стояку я уже отключил. – Он посмотрел на часы. – Давайте к ним спустимся, комиссия через пять минут придёт, акт осмотра подпишем. Вы застрахованы от затопления? Ну, если вдруг кого-нибудь затопите?..
- Да хрен ее знает! Муж раньше этим занимался…
Она, видно, сильно нервничала и о чем-то напряженно думала, потому что машинально, как при близком человеке, натягивала джинсы, приподняв коротенький халат.
Александр, покраснев, отвернулся.
- Ой, извините! – испуганно ойкнули сзади и послышались быстрые шаги в сторону спальни. – Я сейчас!.. Я быстро!.. – И – вдогонку, уже еле разборчиво: - А мы сейчас без воды будем?
- У вас второй стояк, в гостевом туалете, - успокоил он ее все так же, не оборачиваясь. – Там вода есть.
- Ну, хоть на этом спасибо. Всё, я готова! – Она, нетерпеливо переминаясь, уже стояла перед ним, но в глаза старалась не смотреть. – Пойдемте.




Глава 3

«Он стоял, преклонив колено, и смотрел на нее снизу вверх.
Теплый летний ветер врывался через раскрытые витражные окна и играл завитками ее волос. И ни единого звука не доносилось с внутреннего дворика! Будто на свете были только они двое: он и она, волшебная, божественная!
- Умоляю вас, принцесса, ответьте, - еле слышно произнес он.
Болонка на ее руках недовольно завозилась, соскользнула вниз и весело зацокала коготками.
- Встаньте, - так же тихо ответила принцесса.
Он поднялся, царапнув шпагой о мозаичный пол, и оказался в опасной близости к ней. Позади нее портретным обрамлением розовела ткань балдахина с рисунками экзотических рыб и еще сильнее подчеркивала ее неземную красоту: идеальный абрис лица, выразительные зеленые глаза, пухлые губы…
- Я тоже люблю вас, - произнесли, наконец, эти желанные губы.
Он вновь опустился на колено и медленно и торжественно припал своими губами к ее нежной благоухающей ладони.
Оглушительный грохот заставил их испуганно вздрогнуть и отпрянуть друг от друга.
Болонка виновато поглядывала на них из-под кровати. Роскошная позолоченная ночная ваза, нечаянно ею опрокинутая, обнажила перед ними всю свою ночную «сущность», и «сущность» не спеша продвигалась к ним»
Сашка нервно дернулся, попытался вскочить и проснулся.

- Черт, задремал, что ли?.. – отчего-то испуганно подумалось ему. Затекшая левая нога всё никак не хотела выпрямляться, «колола» иголочками от паха до ступни.
Из включенного телевизора что-то назойливо бубнил ведущий, а вокруг него базарным фоном висела полу ругань приглашенных гостей.
-Приснится же такая хрень, - тоскливо подумал Александр, ожесточенно массирую ладошкой ляжку. – А мамка говорила: дерьмо во сне – это к деньгам, - вспомнилось ему кстати. – А рыба – к болезни. И к родам, - уж совсем некстати вспомнилось и это. – Что ж… Богатым и беременным будешь…
Колотьё в ноге потихоньку проходило. Он дотянулся до пульта и выключил телевизор.
Уже светало. С серого туманного неба сыпала мелкая морось. Где-то внизу, во дворе, лениво каркали вороны и лениво брехала собака.
Тусклая постылая суббота. Шабашка. С весельем, песняками и обильным столом. Что там, кстати, со жратвой? Часов десять проспал, урчит в животе.
Владимиров с трудом поднялся и захромал на кухню, к холодильнику.
- Вот эт тебя заносит, Санёк! – улыбаясь, подумал он, стоя у плиты. Кофе все никак не хотел подниматься шапкой, но и на большой температуре готовить его не следовало. Приходилось терпеть. Он чуточку добавил соли, помешал. – От высокого до низкого…. - Утренний сон с принцессой и горшком всё никак не выходил из головы. – Это всё Толян, сучонок: «Попробуй про счастливую жизнь написать. Что у тебя всё «чернуха» да грязь? Так все могут! А попробуй про одно счастье написать, без соплей и слёз! Да так, чтоб понравилось! Никто так не написал! Что, слабо?». Сука. Сам бы попробовал! А у меня даже во снах всё на дерьмо переходит. Качели какие-то… Перевертыши…
Он тупо смотрел, как пенка из турки не спеша поползла на камфорку. И лишь шипение заставило его очнуться и сдернуть кофе с плиты.
- Блин! Как во сне, честно слово! Только там увернулся, а здесь заляпался! – веселился он, оттирая пока еще горячую плиту. – Начинается денёк!..
Похмелье после вчерашних посиделок с друзьями уверенно проходило. И появлялась беспричинная радость. От всего. От любого пустяка. От любого ляпа. От запаха и вкуса кофе или сигареты. От унылой серости за окнами. От воспоминания о чем-либо. От того, что завтра воскресенье. Что сегодня ЦСКА с «Зенитом» играют. Что «Сто лет одиночества» еще чуть-чуть не дочитана… в сотый раз… Что, может быть, и надумается что-нибудь с этой повестью о счастье, будь она неладна! Что вечером опять придут друзья! Что пора бы уборку дома сделать. В общем, вел себя Александр, как холостой мужчина в расцвете сил. У которого вся оставшаяся жизнь впереди. И счастья, наверное, немерено.
Он с наслаждением впился мраморными красивыми коронками в гренок и с шумом отхлебнул кофе. С шумом – это было как-то вкуснее. Глаза машинально блуждали по стенам. Нет, рано пока о ремонте думать. Чистенько пока и опрятно. Поживу еще с годок, потом уж… Вновь откусил, развернул «Бабаевский» шоколад. Пустынно только. Одни «Подсолнухи» да часы на стенах. Флаг России, что ли, повесить? А, может?..
Доедал он уже торопливо, не чувствуя наслаждения. Пришедшая в неокрепший ум мыслишка полностью завладела им, и хотелось быстро-быстро воплотить ее в жизнь!


Друзья явились, когда он, наконец-то закурив, любовался добротно сделанной работой.
- Вы чего так рано? Вечером же договаривались! – удивился он. – А если б я ушел?
Дружки переглянулись недоуменно.
- Ты что, в цирк собрался? – Кроссовок у Анатолия никак не хотел сниматься. Он с трудом стянул его, вцепился зубами в затянутый узел. Продолжил невнятно: - Иль даму сердца нашел?
- Нужен мне цирк твой… И без меня клоунов хватает. Один Костя чего стоит. Чего встали? Идем на кухню. Только у меня жратвы, робяты, мало, - пожаловался Сашка.
- Ничего, ничего, мы с собой малость захватили.
Они вошли на кухню - и остолбенели! Вся стена у телевизора была увешена фотографиями в рамках. Причем, галерея была разбита на тематические разделы. Под первой группой снимков виднелась надпись: «Галерея Славы». И на всех снимках главным действующим лицом фигурировал Константин Славин. Вторая посвящалась Петру Сергееву, о чем гласила надпись «Стенд Петрова-Водкина». Третья обзывалась просто: «Особое подразделение ВОВК». Первые почетные места занимали взятые из интернета портреты Мономаха, Ленина, Маяковского, Высоцкого и фото Костиного трехлетнего сына Вовки. Владимиров скромно красовался в самом конце.
- А я где? – сумрачно поинтересовался Жердяев.
Сашка скромно потупился, кивнул на противоположную сторону.
Там одиноко висела фотография Анатолия. Но размер ее поражал: шестьдесят на сорок. Невзрачная надпись под ним гласила: «Краса и гордость России».
- Да, - продолжил Толя. Вновь помолчал. И вновь продолжил: - Да…
- А чего… Мне нравится. – Константин подошел поближе к именному стенду. – Мне нравится, - повторил он. – Вкус есть. Мозгов, дядь Саш, нет, а вкус есть… Скучно стало, что ли? – обернулся он к хозяину.
Тот кивнул согласно, полез в холодильник.
- Думал ремонт начать, а с похмелюги так не хочется… Хай с ним, подождет с годок. А фотками, вон, целый стеллаж завален. Дай, думаю, на знакомые рожи посмотрю. – Он вытащил из холодильника водку и сковороду со вчерашней жареной картошкой. – Ну, и понавешал…

. . .
Необычно они познакомились и сдружились пятнадцать лет тому назад. Что, кажется, может сблизить незнакомых людей со столь большой разницей в возрасте? Спорт в виде футбольного мяча или шахмат? Отнюдь. Уже годов с семидесятых парочки с досками на аллеях стали анахронизмом и рудиментом. А футбол старшему поколению более нравился по телевизору «Горизонт» или с трибуны местного стадиона, где можно было разложить на листочках «Гудка» или «Известий» трехлитровку пива и сушеных чебаков.
Сдружили их одна ма-аленькая симпатичная рыбка Poecilia reticulate. Гупёшка. В то давнее летнее утро судьба назначила им встречу на Птичьем рынке, в аквариумном ряду.
Пока продавец объяснял несведущему Жердяеву преимущество продаваемых им рыбок перед другими, с его слов, «уродцами», пока демонстрировал типы аквариумов, подсветок и компрессоров, остальные стояли рядом и жадно слушали. Потом они, обремененные покупками, отчего-то дружно уселись на скамью в парке за рынком и разговорились. И, вот, странное дело: никогда и никому из нашей четвёрки не доводилось связываться с этой Поецилией ретикулатой. Всё как-то больше перебивались жаренными карасями, вяленой воблочкой да спиннинговой щучкой на озерах, а здесь… Совершенно незнакомые… разновозрастные… со своими политическими воззрениями… болеющие за разные команды… Сидели – и, как дети, хвастались друг перед другом покупками! У кого расцветка ярче да разнообразней! Ну, и разговорились заодно о том - о сём, познакомились.
Косте с Петром было по тринадцать, а Жердяеву с Владимировым по сорок. Ни молодняк, ни старшие – никто аквариумистикой до этого не занимался.
- А почему? – удивился Константин. – Мне отец рассказывал: у всех рыбки были, в трехлитровках держали.
- У меня, Костя, никто в деревне рыбу в трехлитровках не держал. Сушили больше. Лещ, собака, особенно хорош! – Александр аж причмокнул от вкусных воспоминаний.
- А мне некогда было: я из интеллигентной семьи. То занятия музыкой, то олимпиады, то курсы по-иностранному… - с какой-то ложной скромностью и неподдельной тоской произнёс Анатолий. – Да! Я еще про шахматы забыл упомянуть!
- Потерянное поколение, - подытожил скорбно Владимиров. Ребятишки, распахнув рты и глаза, молча слушали взрослых собеседников. – А сейчас тебя с какого на рыбок потянуло, Саныч? Детство заиграло?
- Внуку! Дай, думаю, порадую!
Владимиров посмотрел на него с уважением.
- Взрослый внук?
- Позавчера родился! Третий день стукнуло! А ты почему купил?
Саня уже понял, что у него появляется друг. Адекватный, живущий с ним на одной волне.
- А-а, - махнул он рукой. – С женой неделю назад расстались. И так тихо и пусто в квартире стало - невмоготу! А так, хоть какие-никакие собеседники. – И он ласково погладил банку с гупёшками.
- Развелись?
- Да нет! К дочке на три месяца уехала. Та у меня на море с мужем живет. Э-эх, хорошо им там сейчас! – мечтательно произнёс он. – Море так – ш-ш-ш – и откатило. Ш-ш-ш – и прикатило… Солнышко круглосуточно… Ягоды…
- Это где такое? Что б круглосуточно?.. – заинтересовался Сергеев.
- В Мурманске. Морошка с клюквой как раз пошла…
- Да, сейчас её там богато… И лёд, поди, подтаял на море...
Молодняк рты захлопнул: понял – издеваются над ними. Или подшучивают. Но не обиделся.
«Старики» это оценили. А так как в те годы о какой-либо толерантности, гендерности и ювенальности и слыхом не слыхивали, то дружба у них получилась по-настоящему крепкая и долгая.

Глава 4

Опять вечер, опять квартира Владимирова. «Прихожка, комната, диван…»
- Привет, - поздоровался Сашка, вяло пожал руку. – Проходи на кухню, я сейчас…
И, не дождавшись ответа, поспешил к себе в комнату.
Толя долго раздевался. Толя долго разувался. Постоял, отдышался после шнурков и направился вслед за Сашкой. Тот, скособочившись, сидел за компьютером и что-то увлеченно печатал. Гостя услышал, но не повернулся: - Подожди! Я быстро!..
- Чего кропаешь? – Толя грузно опустился на диван.
- Да… - Сашка замялся. – Проект закона, в общем, пишу. – И дерзко посмотрел на гостя.
Анатолий не нашелся, что ответить, но и не удивился. Просто, перевел взгляд на стену.
- Чистенько у тебя стало после ремонта. Уютненько, - произнес он нейтрально.
- …в Думу! – не отступал хозяин.
- …И потолок, я смотрю, побелил.
-… Милонову!!!
Вот здесь Жердяев насторожился и дурачиться перестал.
- А он что, не всё ещё охватил? Ещё что-то удобрять надо своими шизами?
- А я не знаю, кому еще больше писать, кто на этом специализируется! – желчно отозвался Владимиров.
- На чем «на этом»? Ну, друг мой, там ещё много адресатов…
- На, почитай. Там несколько идей.
Анатолий нехотя поднялся, уселся в освободившееся кресло.
- Сейчас, сейчас, - засуетился Сашка, «мышкой» установил начало. – Вот отсюдова. У меня кратко всё, тезисами...
- Сам разберусь, - буркнул в ответ Жердяев, нацепил очки, вчитался.
Хозяин в это время мерил позади него комнату шагами и нервно курил.
«Проекты и прожэкты законов Российской Федерации на 2017-й год.

1. Для оздоровления и повышения благосостояния общества предлагаю запретить зачатие в период знака Рыбы, т.е. в период с 20.02. по 20.03.2017.
Обоснование - астрологические прогнозы и предсказания ведущих астрологов и хиромантов России, а именно (привожу дословно): «Дети, зачатые в данный период, с трудом могут достичь успехов в науке, искусстве и бизнесе». (Звездокарты и прогнозы прилагаются). Т.е. получается, ни Рыба, ни «мясо», извините за вкрапление народных примет.
Так как в ближайшие годы делается упор на становление рабочих специальностей на очень высоком уровне, то, мне думается, к февралю 2033 года, когда упомянутые мной выше «Рыбы» (давайте назовем их так условно) достигнут шестнадцатилетия, возникнет переизбыток оных специалистов и недостаток молодежи в науке, искусстве и бизнесе, к чему данные особи не способны.
И, как следствие данного постулата, предлагаю:
А) родителей, допустивших зачатие, штрафовать в размере 1000(одна тысяча) рублей ежемесячно! Каждого! Вплоть до совершеннолетия порожденного ими чада!
Б) деньги суммировать на особый, подконтрольный только президенту счет!
В) перечислять ежемесячно по 500 рублей семьям, зачавшим детей под знаком Весов, коим благоприятствуют прогнозы и предсказания…»
- Ты когда родился? – оторвался от чтива Жердяев.
- 10 октября. А что? – сунулся было к нему Александр.
- Ничего. Отвяжись.
«2. Обязать ведущих политических шоу и диспутов перед началом оных проводить для участников демонстрацию фильма «Председатель». Имеется ввиду тот эпизод, где великий русский артист Ульянов говорит оппоненту (неточно): «С тобой дерьмо хорошо хлебать. Ты завсегда наперёд всех лезешь!». А также показывать краткие документальные ролики с осенне-весенними ариями глухарей на току.
Ежели и данные мероприятия не возымеют действия на психомоторику участвующих в диспуте людей, то предлагаю с помощью компьютерной графики пририсовывать особо рьяным пену на губах и знаменитые усики «бесноватого» (список наиболее оголтелых участников прилагается, но, на усмотрение отборочной комиссии, может изменяться и увеличиваться)»
Анатолий с интересом вчитался в список. Затем вместе с креслом развернулся к Сашке. На лице играла глумливая улыбка.
- Ну, ты… Здесь же и «красные», и «белые»! Не боишься? Половина с «голубой кровью»! Что из либералов, что из президентского совета. Поди, и отпрыски помещиков да князьев есть. По их словам. Не боишься?
- Не-а, не боюсь! – смело, как у стенки перед расстрелом ответил хозяин. – Я понимаю этих… «белых»… Ну, а наши-то, «красные» то чего?.. Стоят, придурки, галдят, ересь городят несусветную, за Россию ратуют своей бредятиной! Пиарщики. Шефа только позорят. Тому то, видимо, некогда всё это слушать, а то давно бы всю эту шайку-лейку метлой погнал. Помощнички, ядрена мать… И кровь эта твоя… «голубая»… Мне Вовка Мокалёв рассказывал… Я знакомил вас?.. Врач из кардиоцентра?.. Или не знакомил?.. Так вот, к ним предводитель нашего областного дворянства на обследование лёг. Чего?.. И про дворянство не слышал? Господи! Да возродились они, тьфу на них! Лет, уж, двадцать-тридцать! И тебя могут принять: грамотка, медалька, древо родословное – всё честь по чести заделают, лишь бы у тебя финансов хватило…
- Ближе к делу, - прервал его Жердяев.
- Так вот, положили предводителя. А после Вовка и говорит: «…И кровь у него с избытком лейкоцитов, и кал неважнецкий, не пластичный, а, уж, про мочу и говорить нечего: отвратительная! Сахара – как в «кока-коле»!» А ты говоришь: «кровь голубая». Любите вы, гнилая интеллигенция, красивые слова.
- Ты, наверное, рассказик какой-нибудь пишешь, а? Вон, как насочинял…
Сашка разом поскучнел лицом, даже зевнул, прикрыв рот кулачком.
- Пойдём, брат Толя, водку лучше попьём.
- У тебя что, опять никого дома? - тот поднялся следом.
- На даче все. С ночёвкой.
- А ты что-то та-ак мудрёно загнул в своём рассказе… Будто фельетон пишешь, - вновь вернулся к «думскому посланию» Анатолий, размешивая аджику с майонезом для пельменей. – Или это на заказ?
- Иди ты!.. Дурак, - отмахнулся Владимиров. – Сам не пойму, что накатило. Опротивело всё. Неважно. Давай, наливай.
Помолчали. Один, сидя за столом, машинально и тихо отстукивал пальцами по пустой тарелке. Другой тупо смотрел на закипающие пельмени и о чем-то напряженно думал. И в этой тягучей тишине даже было слышно, как в квартире под ними спустили воду в туалете.
Шапка пены хлынула из кастрюли. Сашка очнулся, помешал и включил для фона телевизор.
- Ты чего ко мне припёрся? По делу?
- Сань, нам сынуля два билета в театр подсунул. На завтра, на шесть вечера…
Сашка молчал, ждал продолжения.
- Пойдешь со мной? Моя Наталия не может.
- Да я, Толя, лет тридцать в театрах не бывал, - отчего то засмущался хозяин. – Да и тогда - то… «Бал манекенов» какой то смотрел… Тогда весь город их смотрел! Там актриса одна грудь обнажала. Ну, и все тогда… ходили… как на порнушку… А спектакль ни хрена не помню. Замечательный, видимо, был спектакль…
- Видимо, - согласился Жердяев. – Ну что, пойдёшь?
- Нет, Толя. У меня комиссия завтра, не до лицедейства.
- Чего врёшь: комиссия?! В шесть вечера?.. – возмутился Анатолий.
- Нет, правда! Бабёнка одна в соседнем подъезде квартиру затопила, акт составляем. И инженер наш будет, и из страховой, и соседи… Может, часа два провозимся.
Друг, брезгливо выпятив нижнюю губу, недоверчиво слушал Сашку. Затем, устав держать рюмку, кивнул и выпил. И сразу же налил по новой.
- Сходи один, - продолжил Александр. – Или из ребят кого позови.
- Не буду никого звать! – твердо заявил Анатолий. И, увидев недоуменный взгляд Сашки, пояснил: - Чего доброго, ещё «дядей» при женщинах назовут! – Замялся. Налил и выпил вторую рюмку. – Да и неудобно мне при них на обнаженку смотреть. Там… это… «Бал манекенов. Возвращение» будет.
- Блин! – огорчился хозяин. – Комиссия эта дурацкая! Блин! – Бездумно тоскливым взглядом обвел кухню. – Там, поди, в этом «Возвращении…» такое забабахают!..
Анатолий невозмутимо поедал пельмени и внимания больше на хозяина не обращал.
- Везет же некоторым… - с завистью продолжал излагать тот. – Ни бельмеса не смыслят, а туда же: «искусство, искусство!», что ты! Театрал хренов! Как «Дунька в Европе»! А здесь мечтаешь, мечтаешь высокое посмотреть, ан – нет!
- Ты закончил? – Толя налил по следующей. - Поднимай. А то, я смотрю, взвинчиваешь здесь себя, взвинчиваешь… Как урка перед дракой. Пожрать спокойно не даешь. На другой день билеты купи, не проблема.
- Скажешь тоже… - Сашка недоверчиво посмотрел на него. – Мы тогда кое-как на галерку достали…
- Так то - тогда! А завтра Стас Михайлов в Оперном параллельно выступает. Весь город туда ломанулся. К «высокому». К светлому и чистому.

Глава 5

Комиссия собралась без опозданий в восемнадцать-ноль-ноль в пострадавшей квартире.
Их встретил хозяин, Изотов Роман Иванович, полковник милиции и лай пса, запертого в одной из комнат. Хозяин – лысый, объемный, одетый в халат, из-под которого нелепо выглядывали джинсы и свитер, сразу же предупредил:
- Мы через тридцать минут уезжаем. Самолёт. – И кому-то прокричал в сторону кухни: - Нин! Нин! Да заткни ты её! Разговаривать невозможно!
На его окрик вышла жена в пеньюаре с ребенком на руках. Даже не подняв глаз на присутствующих, проследовала в комнату, к собаке. И наступила тишина.
Присутствующие тоже оторопело молчали: жена Изотова скорее годилась полковнику в дочки, чем в жены. Но не это главное. Мимо комиссии будто прошелестела глянцевая обложка «Плейбоя». Эти всхолмления и впадины, рельефно видимые или предугадываемые под прозрачным пеньюаром, лишили дара речи мужскую часть комиссии.
Но соседка сверху, Людмила, грёзы развеяла.
- Идёмте смотреть! У всех времени мало!
И все как - то разом засуетились, разуваясь, поспешили в ванную комнату, стараясь не встречаться друг с другом глазами.
Скоренько описали повреждения, заполнили нужные бланки, расписались и потянулись обратно, попутно кося на двери комнаты, где скрылся предмет ночных фантазий.
Вышли в подъезд и непроизвольно потянулись за куревом.
- Александр, а вы бы не могли ко мне подняться? Минут на пять, а? – попросила Людмила.
- Хорошо. Я только перекурю на улице.
- У меня и перекурите, - она уже подхватила его под локоть, потянула вверх за собой.
- Вы с работы, что ли? – Он только сейчас заметил, что она в туфлях, в плаще и с сумочкой.
- С работы, - вздохнула она. У дверей долго рылась в сумочке в поисках ключей. – Проходите.
- Я выйду на балкон? Я быстро… - спросил он, разувшись.
- Да курите дома. И я с вами заодно. Я дома курю.
Прошли на кухню. Людмила открыла балконную дверь, нашла пепельницу, полную окурков, вытряхнула её и поставила на стол. – Курите, - повторила. – Я чайник включу. Будете чай? Или кофе? У меня и кофе есть. – Голос её звучал устало и безразлично.
Сашка стоял у окна и, прищурившись от дыма, наблюдал за нею.
- Как они с мужем то живут? Придёт такая зачуханная-занюханная с работы – о чём с такой говорить? Телик только смотреть, - думал он. А вслух спросил: - Вы чего хотели то?
- Про ремонт поговорить. Так вы кофе будете?
Он кивнул.
- Я же сама не сделаю. А вы специалист. Может, возьметесь? Я заплачу, если разумно…
Людмила поставила турку на плиту, уселась на угловой диванчик, вытянула ноги и с гримасой на лице пошевелила пальцами в колготках.
- А ничего платить не надо, - затушил он с силой сигарету. – Плиточника вам надо, чтоб короб разобрал да собрал. А трубу мы заварим. Сварной завтра из запоя выйдет – и заварим. Это от ЖЭКа нашего, за «бесплатно».
- Так может… и плитку вы?.. – посмотрела она на него с надеждой. – Нет?
Он промолчал, закурил вторую сигарету.
- Дайте мне тоже. Вставать не хочется.
Он захватил пепельницу, подсел к ней на диван.
- Не получится у меня. Никогда плитку не клал, - в голосе его прозвучало сожаление.
- Ну, как получится, а? Я даже не знаю, к кому обратиться. По объявлениям звонила – не берутся за такой маленький объем. Или такую цену несусветную заламывают – никаких денег не хватит! А сейчас ещё и страховая от соседей счёт выставит… - она продолжала с надеждой смотреть на него.
- А муж то у вас разобрался со своей страховкой? Может, и платить ничего не надо.
Она поднялась, зажав на отлете сигарету прямыми длинными пальцами, подошла к плите, помешала кофе.
- Не нашла я никаких страховок. Может, и не было их вовсе.
- Вы же говорили: «муж занимается»…»
- Занимался, - поправила его Людмила. – Шесть лет, как развелись. – Она вновь непроизвольно слегка приподняла сначала одну, затем другую ногу, пошевелила ступнями.
- В торговле работает, - отчего то решил Сашка. – Весь день, поди, на ногах…
- А вы где работаете?
- В школе. Учительница младших классов. – Она разлила кофе по кружкам, поставила на стол. – Садитесь. Извините, молоко забыла купить.
- Один хрен: что торговля, что школа… Всё время на ногах. – Владимиров подсел к столу.
- …И детишек бог не дал. Легко разбежались, - она отпила из чашки и машинально достала из Сашкиной пачки сигарету. Тот щелкнул зажигалкой. – Спасибо. А вы женаты?
- Женат. Дочки уже невесты. А вы почему разошлись? Пил?
- Нет, не пил. Вернее, в меру пил. Бизнесом занялся, дела неплохо пошли, деньги большие появились. Ему, мне кажется, скучно со мной стало. Ушел. А сейчас другая семья у него. Квартиру, вот, оставил. Хожу здесь, в этих хоромах, как в пустыне, ползарплаты на коммуналку уходит… Поменять бы на меньшую, да всё руки не доходят. Ничего, учебный год закончится, может, и займусь… - Она механически кружила ложечкой в кружке, кружила, кружила… - А сейчас то тоже жить надо, да, Александр?
Он отставил кофе в сторону.
- Хорошо, Людмила. Я попробую. – Взглянул на часы. – Я минут через тридцать приду, договорились?
- Договорились, - она, кажется, растерялась от его согласия. – А деньги?.. Сколько стоить будет?
- Посмотрим, - Александр поднялся. – Договоримся, - повторил он.

. . .

Ночью долго не спалось. И не с устатку, нет… Чего там – гипсокартон с плиткой… разобрал за полчаса… Попросил у хозяйки таз с водой, замочил плитку на ночь, помыл руки да ушел. Нет, не спалось от другого. Неуютность в душе была. Неопределенная, давящая на психику. Пробуешь, пробуешь перед сном хорошее вспомнить, а лезет всякая пакость прожитая, теребит, заснуть не дает.
А пакости в Сашкиной жизни накопилось много, ворошить-не переворошить. Ну, и не надо ворошить. И так уснуть не получается…


Утром сразу же потянулся к письменному столу: чем черт не шутит, может, утром «прорвётся» что-нибудь? Многие известные со сранья творили. В халатах, правда, и с кофе, а не как ты – с сигаретой натощяк. Но он плотно уселся в кресло и долго-долго сидел не шевелясь.
Отложил ручку в сторону. Тяжело вздохнул и посмотрел в открытое окно. Рука машинально потянулась к сигарете.
Снаружи, во дворе, громко шумели ласточки, толпой нарезая круги на уровне его восьмого этажа.
- Это низко?.. – туповато промелькнуло в голове у него. – К дождю? Или нет, высоко?..
Ласточки переместились к шестому этажу.

А грустилось нашему Сашке по одной простой причине: от безнадёги. Пусть и не очень далёким умишком, но он понимал: ему нечем завлечь читателя. Ужасы эти, страсти-мордасти, фантазии бредовые он на дух не переносил. А молчать значительно иль кратко, одним предложением обыденное до шедевра вознести он не умел: не хватало ни таланта, ни образованности. Не Браун - не Чехов… не Кинг – не Мураками… Пятое колесо в телеге… дерьмо в проруби… с претензиями…
Эх, беда, беда… И что тебе делать, человечек ты мой несчастный? Как же тебе этот пар внутренний спустить, пока не поздно? Ведь запьёшь, не иначе… Тогда и легко будет, и всё по боку… Но, ведь, и похмелье когда-нибудь наступит… Э-эх… Ладно, покури пока. Может, что и надумаешь.

Он подошел к окну. Кажется, дождь собирается. Ласточки уже вертелись у дворовой песочницы. И утреннее солнце улепетывало за тучу.
- Чего тебе надобно, Саня? Хорошая работа, хорошая семья. Денег на все хватает. А писанина эта… Ни фамилии, ни генов, ни задатков… Накой тебе это? Сидишь здесь, как придурок… Толя, вон, с ребятами на рыбалке с ночевкой, а ты… Звали же… Костерок, ушица, водочка… Придурок!
Это он произнес уже с чувством: дюже потянуло на бережок с ласковой волной.
Но Сашка растоптал окурок в пепельнице и решительно уселся за стол. Перечитал написанное. Опять закурил и, уже не отрываясь ни на что, застрочил в тетради.
Итак: «ЗЕМСКИЙ ВРАЧ»
Недоуменно помигал глазами – стоит ли после «… врач» ставить вторые кавычки – и не поставил!
Вывел дальше:
Глава 1
«История, как поссорились Степан Николаевич с Алексеем Трофимовичем и прочими друзьями»


Городишко наш ничем не примечателен среди сотен таких же, разбросанных по необъятной территории нашей России – матушки.
Механический заводик по производству бочкотарной продукции, трамвайное депо на тринадцать Усть-Катавских вагонов, швейная фабрика, два хлебозавода, несколько банков, ТЭЦ и ещё много чего по мелочам…
Из культучреждений – три кинотеатра, два заводских театра, музыкальное училище, техникумы-колледжи, филиалы областных институтов, похоронное бюро, три ЗАГСа и несколько ресторанов, кафешек, пивных. Та, что на пересечении улиц Гоголя Николая Васильевича и … под вывеской «У Тараса» была нами особенно облюбована и обласкана. Но я пока не об этом. Я о том, как мы сидели в ней на открытой веранде и потребляли. Каждый вторник и каждую пятницу с 17-00 до 20-00. И главным в этих сидениях были не наши «попивалки», как считают некоторые (хотя, истины ради, должен заметить: «тарасовское» пиво всегда было свежим и отменным! Всегда! Что в 85-м, что в 17-м!), и не жаркие споры по различным поводам, а неспешные, я бы даже сказал – вялотекущие беседы и рассуждения «за жизнь» во всем мире и Ургородском районе в частности.
Не мне, конечно, судить насколько они были интересны и содержательно, но… Друзья очень просили меня записать их, хотя бы часть из того, что запомнилось поутру. И главный упор делали на мою потомственную интеллигентность: мой батюшка работал полтора года педагогом в восьмилетней школе, преподавал труды.
Да, кстати! Ещё про одну достопримечательность нашего городка: церковь! Она была построена аж в 1916-м году! Разрушена в 1918-м. Восстановлена в 1970-м. Затоплена в 1972 при строительстве водохранилища. И хотя наш Ургород не значится ни в каких списках ЮНЕСКО, ОПЕК и НАТО – нам есть чем гордиться в области «застывшей» и затопленной «музыки»! А то! Из самого Свердловска, то бишь Ёбурга приезжают поглазеть с масками и трубками! И такие, я вам скажу, ёбурженки, что закачаешься! Вот Григорий, один из нас, и «закачался» пару лет назад. Но что этот казус и заковыка приведёт к всеобщей ссоре и разобщенности меж нами и помыслить было нельзя! Что вы! Ни-ни! Но об этом далее.

Как я сказал, мы сидели «У Тараса» за уютным сальным столиком и теребили сушеных лещей. А попутно обсуждали, как наречь Гришину дочку. Та, имея довольно абстрактный вид на черно-белой фотографии УЗИ, требовала нашего участия. Григорий терпеливо ждал вердикта.
- Мы, конечно, польщены, что ты интересуешься мнением старших товарищей, - Степан Николаевич задумчиво пососал хвостик леща, отхлебнул из кружки. – Но, честно говоря, хотелось бы первоначально знать мнение родителей. Насколько я понимаю, ты выступаешь от их имени?
- Что значит «от их имени»? – занервничал Гришка. – Вы чего городите? Вот он я, отец!
Мы втроем внимательнее вгляделись в фотографию, затем уставились на «отца». Тот медленно покраснел, до пунцовой окраски; глаза у Гриши забегали, сам он заерзал на стуле.
- Чёй-то не похож, а? – Павел Иванов, его ровесник и друг, посмотрел на нас, как на гуру. – Хотя, вот, мизинчик на левой ноге похож…
- Да, мизинец похож, - согласились мы. – Но, все-равно: раз уж ты, Гриш, от имени родителей – огласи, как они хотели назвать дочь?
- Да я к вам и припёрся из-за этого сегодня! Не можем мы со своей благоверной к консенсусу прийти! Упёрлась – и всё: Пифией назовем!
Мы остолбенели. А потом мне попало не в то горло. Я натужно, почти до обморока, закашлял, осыпая брызгами окружающих, включая и соседний пустующий столик. Выручил Пашка: жахнул меня по спине от души. Агония прекратилась.
- Трофимыч, не транжируй пиво понапрасну!
- Хорошо, хорошо, - сдавленно отозвался я, утёр платком выступившие слёзы. – Григорий, а почему не Гарпией? Почему она на Пифии зациклилась?
- Говорит: редкое имя. К тому же имя прорицательницы. Сейчас же модно чем-нибудь этаким нарекать, - грустно ответил он. – Я-то хотел как-нибудь попривычнее, Настей или Элозией…
- Эрозия? – не расслышал я.
- Элозия, пенек, - поправил меня Николаич, с интересом посмотрел на Григория. – Да, Элозия – это звучит привычно. А ты, Гриш, вообще то что-нибудь, кроме интернета и эсэмэсок читаешь? Ну, книги какие-нибудь, газеты, журналы?..
- А когда?! – искренне удивился тот. – Это вам, старикам, хорошо, живи – не хочу… А я работу кончил – пацана из яселек забираю. Потом жену с работы. Потом пожрать. А, ведь, ещё и сготовить надо, чтоб пожрать! Потом ещё что-нибудь, то одно, то другое… Всё! Время десять-одиннадцать! Бутылочку пивка возьмешь из холодильника, на балкон сядешь покурить – ну, и включишь минут на двадцать инет. Потом мыться, потом спать. Всё, прошел день!
- Да-а.
Мы переглянулись с Николаичем. И лишь Пашка кивал головой, полностью соглашаясь с другом.
- Что - «да»? – Григорий вошел в раж. – Вам хорошо: детишки взрослые, нянчиться ни с кем не надо, отработал – и гуляй, Вася! Чего не почитать то?! Я бы тоже так!..
- Ещё Дафния из той же серии есть. Созвучно Гарпии и Пифии, - бесцеремонно прервал я его. Просто, надоело молодняк слушать. Несет невесть что. А сказать «Аркадий, не говори красиво» не позволяла совесть: «Отцы и дети», скорее всего, ребятишками еще были не прочитаны. И навряд ли когда-нибудь будут.
Гришка прервался.
- А она что, тоже предсказательница?
- Боже! – заныл я про себя. – У ребенка не было детства! У него никогда не было аквариума! А как же связь с прекрасным? Через желудок только? – и неприязненно посмотрел на потрошеного леща. Обглоданный несчастный скелетик укором лежал на позавчерашней газете перед Григорием. – Нет, не умеют молодые рыбу творчески обгладывать! Здесь же самое вкусное – рёбрышки! А он хребтину слопал и думает – порядок!.. – Вслух же произнес: - Нет, Гриш, она не предсказательница. Я просто продлил текстологический ряд. Можно сказать: я пошутил.
- Хорошие у тебя шутки, - встрял Степан Николаевич. – Чувствуешь, как мы хохочем? Аж до колик…
Он для чего-то открыл в пакете и вторую бутылку водки, хотя мы ещё на прошлой неделе решили ограничиться одной. Воровато оглянувшись, налил в кружки понемногу. Ребята свои емкости отстранили.
- Как хотите, - равнодушно произнес он. – Ну, будем! – Мы с ним чокнулись, опростали. – А задача у тебя, Гришка, сложная. Кто его знает, как угадать. Вот у нас был двор из пяти двухэтажек на восемь квартир каждая. Молодыми все заехали, только что поженихатые. Детишки народились почти у всех одновременно. Так ты не поверишь: восьмерых Иванами нарекли! Восьмерых!
- Ничего себе!
- Вот видишь, ты и купился, - Николаич задумчиво разминал сигарету, благо, курить здесь разрешали. – А остальных двенадцать огольцов Вовками назвали! – И прикурил.
- Дядь Степан, а как же вы не путались? Одного крикнешь – все обернутся.
- А чего путаться?.. Жоха, Корова, Лапоть, Чуня… Ну, и далее… Смотри, Гриш, может и твои Пифии-Гарпии популярны станут. Сейчас, я смотрю, целая волна Ванек появилась опять. Да и Вовок…
- Не, Степан, это на Западе. Рейтинг то у нашего как поднялся, так и не опускается. А тамошний люд на это падок, лишь бы в бренде всё было. Я читал – в Европе «Булавой» уже некоторых нарекли.
- Да лишь бы не «Сатаной», - захихикал Пашка. – Трофимыч, а ты что, тоже с интернетом «дружишь»?
- Так… изредка…
- Вот, не ожидал от тебя, - осуждающе покачал головой Степан Николаевич.
Я сконфузился…»


Вечером с нетерпением ждал друзей с рыбалки: будущий вердикт не давал спокойно ни есть, ни работать, ни читать.
Те, выгрузив в мойку принесенную часть улова, чинно расселись и принялись слушать. Это было для всех до того внове – авторская читка, что забыли и про еду, и про распитие.
Сашка смущался, спотыкался в своих же каракулях, пыхал лицом и все время порывался закурить. Но его одергивали, и он дочитал до конца.

Снял очки, поморгал уставшими глазами.
- Ну?.. Как?..
- Всё, что ли? – удивился Жердяев. – Я - то думал… Ну, а тебе как? – покосился он на Сергеева. Тот мечтательно улыбался, сцепив ладони на затылке.
- А мне нравится, дядь Толь! Впервые про себя читаю! Дядь Саш, а это вы про то, когда Вовка у Кости родился, да? Но мы же тогда в «Лимпопо» сидели…
- В «Лимпопо», в «Лимпопо»… - чуть раздраженно пробормотал в ответ хозяин, собирая в папку листы рукописи. – Тебя о впечатлении спрашивают, а ты… «Лимпопо»…
- Это называется «творческая фантазия», - прикрыв ладошкой рот громко, на всю комнату прошептал Жердяев в сторону Петра. – Как с именами. У нас в микрорайоне тогда ни одного Трофима и Степана не было. Карпушу бы еще приплёл.
Сашка злобно стрельнул на него глазами, промолчал.
- Ты не зыркай здесь, не из пугливых, - Жердяев с наслаждением потянулся спиной, повёл плечами. - Сань, а из-за чего они рассорятся? Чего не поделят?
Сашка раздумал обижаться, опять с готовностью уселся на диван.
- Тягла у меня не хватает на концовку! – заявил он, будто в омут бросился. – И про рыбок подумал: хвастались и во мнении не сошлись… И про то, что денег в кафешку никто не захватил, а их в ментовку замели… И что Костя… Гришка то есть… обиделся на имена для дочки… Да чего только не выдумывал! А всё едино - опять «компартия» выходит!
Дружно замолчали, осмысливая.
- Дядь Саш, а ты попробуй с концовки начать, - негромко произнёс Сергеев. – У нас многие разработки на этом основаны. Допустим: взрыв очистных сооружений. Чем? Самые «больные» места? Меры безопасности… охрана… Кем? Способ проникновения, доставка… И так вот – к частному…
- С могилы, значит. До зачатия, - заржал Толя. – А чего?! Попробуй!
- Попробую, попробую, - уже добродушно ответствовал Александр. – Спасибо тебе, Петро. Вы только потом не обижайтесь!
- Не обидимся, - буркнул Жердяев. – Рыбу иди чисти, жрать хочется.
- Дома, что ли, пожрать не могли? «На чужом хребте в рай»…
- Сам же закусывать будешь! А карасик добрый, болотом не пахнет…»




Он сидел у мангала. Рядом стояла початая бутылка коньяка. Пальцы бездумно, машинально перелистывали листы рукописи, исписанные корявым почерком. Пробовал вчитаться хотя бы в одну страницу, вдумчиво, с желанием вспомнить и понять, что он хотел тогда, два с лишним года назад донести до читателя. Не получалось. Н е х о т е л о с ь. Перевёл стеклянные глаза на цветущий куст жасмина. И сидел так долго-долго. А руки медленно рвали листы рукописи и бросали на потухшие угли мангала.
Дымилась за спиной печка в бане.
В лиловом небе появилась первая вечерняя звездочка.
Пора собак кормить. И ребят будить: много ещё в жизни осталось, о чём не говорили.
Похолодало.

. . .

Утром, когда он вышел на крыльцо, Вилли сидел у весело трещащего поленьями мангала и с наслаждением пил крепкий чай, заваренный в закопченном металлическом чайнике на «живом» огне.
- С «дымком» захотелось! Вку-усно! – радостно «поздоровался» он.
Сергей смотрел на поленья.
- Здесь же бумаги навалено было… поверху, - глупо произнёс он.
- А-а, - Вилли беспечно махнул рукой. – Сгорело всё! Сразом!
- Разом, - поправил Сергей, присел рядом.
- Разом. А запах от бумаги дрянь. Я берёзу положил. Чай вкусный стал.
- Да, дрянь запах… Берёза, конечно… Ты прав, Вилюш.
Тот недоуменно и как-то даже виновато посмотрел на того.
- Не надо было, да, сжигать?
- Не заморачивайся. Всё правильно. Чего территорию загаживать? Так и надо. Всё по уму. Всё согласно предрешенному, - непонятно ответил хозяин. Посмотрел по сторонам. – Ты чего насухую?
- Чай пью. А печеньки на веранде.
- Нет, я спрашиваю: ты чего насухую? Погодь, я сейчас.
- Серёжа, - жалобно протянул ему уже в спину гость. – Утро! Без десяти семь! Серёжа!
Но тот уже возвращался со спиртным, двумя стопками и литровой банкой с огурцами.
- Вот, припрёшься в свою Германию – там меня и учить будешь своим обычаям тевтонским. Да Марту щи варить. – Разлил, с трудом снял крышку с банки.
- Ага, - обрадовался Вилли. – Я это знаю! Это Высоцкий!
- Молоток! Уважаю! На, держи! Тебе разве плохо в прошлый приезд было? Ну, и чего кобенишься? Пьянчугой не стал, а пить научился.
Вилли тяжело вздохнул: - Тренироваться снова надо.
- Ну, за этим дело не встанет.


Глава 13

Они расписались через год.
Скромную свадьбу сыграли в летнем ресторане на берегу озера тесной компанией: жених с невестой, их мамы-папы, Сергей с Надеждой и трое новых друзей-коллег из клиники с женами. Ресторанчик им подсказала Надежда: тихий, уютный, с живой музыкой и малочисленными клиентами.
- Вы же большого шума не любите? – подхихикивал при их разговоре Сергей. – А у нас свадьба без шума и не считается за настоящую. Переигрывать придётся. Плохая примета.
- Вилли, ты меня слушай, а не пациентов психушки, - продолжала гнуть своё жена. – Кухня там хорошая: шеф-повар из Италии. Цены приемлемые.
- Ты-то откуда всё это знаешь? – изумился Сергей.
- А мы с отделом там дни рождения отмечаем. В общем, Вилли, смотрите. Можем съездить, заказать.
- А с Мартой можно? – осторожно спросил тот.
- Так ты и невесту хочешь на свадьбу позвать? – опять «завёлся» Сергей.
- Можно. – Ребята, кажется, уже и не слушали баламута. – Завтра поедем. Готовь предоплату.

За день до свадьбы встретили родителей, определили в гостиницу.
- Надолго они? – поинтересовалась Надежда.
- Найн, - Марта после операции продолжала ходить в тёмных очках, но уже так, для страховки. – На два дня. Потом домой. Мы им билеты сразу взяли цурюк… назад.
- Марта, а куда их сводить? Что им интересно?
- Найн, найн! – быстро проговорила Марта. - Мы центр погуляем!
- Ну, как хотите. И всё-таки, ребята, - Надежда замялась. – Почему здесь свадьбу играете? У Вилли командировка кончается через полгода – в Германии бы погуляли. Маленького ждёте, Марта, да?
- Нет, - Марта опустила невидимые за очками глаза. – Мы поддАнство оформляем.
Надежда сначала не поняла. Затем медленно присела.
- Вот… вы даёте, - протянула тихо. – Что ж молчали? И Серёжка не знает? Вот даёте…

Сергей отчего-то очень быстро запьянел на празднике и в течении всей свадьбы то мрачнел ни к месту, то так же, ни к месту, вдруг начинал шутить и веселиться.
Муторно у него было на душе, ох, как муторно! Он до последней минуты ждал, что вот-вот появится Сашка, пусть даже со своей «гениальной» женой, но появится! Вот-вот! Но свадьба продолжалась, а друга так и не было.
Он вышел покурить на открытую террасу. Прохладный вечерний бриз с озера приятно холодил взмокшую рубашку. У соседнего кафешного крыла стояла компания с другой свадьбы, тоже перекуривали.
- Серёжа, дай закурить.
Он даже не слышал, как подошел жених.
- Ты же не куришь.
- Сегодня можно. Дай.
Долго молча смолили, глядя на слегка морщинистое озеро. Серёжка прикурил от «бычка» новую сигарету.
- Ты чего это в россияне потянулся? – спросил вдруг Александр. – Надежда вчера сказала. О Швейцарии же мечтал.
Вилли счастливо улыбался чему-то своему, внутреннему, неумело пыхал сигаретой и молчал.
- Чего молчишь, братан? Сам же тренькал: «Швейцария, Швейцария»…
- Не ври, Серёж. Я не то говорил.
- Скажи ещё: про Россию говорил, - с язвительной злостинкой отозвался тот.
- Нет, про Россию тоже не говорил. Серёжа, - Вилли метко выщелкнул окурок в урну. – не приедет Саша, не жди. Я звал на свадьбу. Не приедет. Он тоже гражданство оформляет Там он жить будет. А я здесь буду. Чендж. Мен. Мыло на шило.
- Дурак, - устало сказал Сергей. – Чего ты здесь делать будешь? Водку жрать? Дурак. И Марту втянул…
- Серёжа, ты даже не знаешь, какой у вас кардиоцентр построили! А аппаратура!.. И работа – очень-очень интересная! И Марту обещали взять, есть место. И друзья появились, и зарплата хорошая. И вы с Надей…
- Жить-то где будете?
- Мы у Саши квартиру купили частично, на полгода.
- В рассрочку, - тупо поправил его Сергей. А в висках вдруг запульсировали жилки. И завертелось: «Всё… всё обрезал»
- Да, в рассрочку, частями.
- Всё-равно дурак. Махом. Под корень.
- Наверное, - Вилли продолжал улыбаться. – Но хоть с тоски не умру. Жизнь то уходит, Серёжа.
- А родители чего говорят?
- Ничего не говорят, - удивился Вилли. – У нас не принято. У всех своя жизнь. При чём здесь родители? Живы все, здоровы. Чего им говорить? Ничего не говорят.
Опять помолчали.
-Ладно, идём водку жрать.
-А у меня подарок для тебя, Серёжа, - Вилли потянул друга за локоть, но почему-то не в зал, а в гардеробную. Расстегнул стоящую с вешалками сумку. – На, это от нас с Мартой. – Он протянул книгу.
- К высокому потянулся, читать начал, что ли? – хмыкнул Сергей, с хмельным интересом, близоруко прищурившись прочитал на обложке:
«ПЕРЕУЧЁТ ЖИЗНИ». Сергей Иволгин.
Поднял окаменевшее лицо на радостного Вилли.
- Она же сгорела!
- Нет! Я тогда не сжег листки. Я тогда собрал их, думал: выпили много, может, ты перепил. Я тоже дурак, когда перепью. А зимой Марта сложила. Она любит пазлы, да и что ей зимой после операции делать? И в печать отдали, у вас это дешево. Вот, успели.
А Серёжка уже и не слышал его. Серёжка молчал. И по складкам вдоль носа текли слёзы. А в голове продолжало крутится волчком, но уже другое, глупое и дурацкое: «Транзитная Родина… транзитная Родина…»