Переучет жизни(продолжение)

- А мне сказали, что ты поумнел. Ошиблись, что ли?
- Ошиблись. Не фиг было дефективных информаторов заводить.
В трубку опять хихикнули.
- Я тебя ещё хочу предупредить: жильцы там насвинячили малость, говорит Любка. Подшаманишь немного, лады? Чтоб чистенько жилось… И насчёт оплаты не заморачивайся, только коммуналку плати. Я, Серёга, и правда, хорошо здесь зарабатываю. Телефон Баландиной запиши, ключи у неё возьмёшь. Ну, а теперь давай я тебе о себе расскажу…
Вот так вот, не ссорясь, кажется, они и помирились.
И Катька-Катерина родилась в Сашкиной квартире.
А у Серёжки тогда, после первого звонка, весь вечер крутилась в голове неточная, когда-то то ли услышанная, то ли прочитанная фраза:
«Не верь, не верь во всеобщую пакостность мира. Только больные могут в это верить…»

. . .

Вечернее небо потихоньку затягивало лохматыми тучами. ЗапарИло, и даже легкий ветерок не развеивал дневную духоту. Александр вновь достал сигарету.
- Дай прикурить. – Раскурил, пыхая, сигарету и исподлобья внимательно посмотрел на друга. – Хоть бы в морду дал тебе тогда… До сих пор жалею…
- А я бы и не сопротивлялся. Я тоже думал, что дашь… - Сергей смотрел в сторону и продолжал гладить спящего йорка. – Было за что.
- Конечно, было! Урод ты.
Тот тяжело и протяжно вздохнул.
- Сложилось как - то… - опять произнёс он. – Кособоко всё сложилось.
- Вот ты!.. Да тебе лечиться надо, придурку! С работы такой шикарной уволили – «сложилось»! У меня со Светкой кранты наступают – опять «сложилось»! Зашибись! Ты всю жизнь так «складываешь», да? От тебя, значит, ничего не зависит, да?
- Зависит. – Сергей положил Вилли на лавку, продолжил угрюмо: - Сам я уволился. Если б даже Надюха против была – всё равно бы уволился. А со Светкой тогда – сам не пойму - как… Паскудно… Перепил… - Посмотрел виновато на друга. – Выпьем, а?
Тот тоже тяжело вздохнул: - Давай. А, всё-таки, Серый, чего ты уволился? Зарплата хорошая, должность…
Серёжка молчал. Затем нехотя ответил:
- Второго мы ждали с Надюхой… Мёртвый родился…. Никому не говорили… И ты не говори. В запой я ушёл. По мёртвому, еле откачали… А пока лежал в больничке, Лёха… да ты знаешь его, я вас знакомил на рыбалке… вот, Лёха и говорит мне в палате: «Серёга, напиши что-нибудь про нас, а то помрёшь – и хрен кто вспомнит». Надюха, видимо, ему о моих стишках да рассказиках обмолвилась… Ну, и начал…. А времени на писание с инженерством не хватает. Да и коситься на меня там стали с этой пьянкой… Поговорил с Надеждой. Денег, кажется, хватает… Вру, конечно… Как баба поступил: «Ага, хватает денег. Ага, писать буду. Ага, всё путём.» Тряпка, в общем… Но уже и не возвратить ничего. Притерлись потихоньку, прижились. Хватило денег. Не голодаем. Кое в чём отказались, конечно. Прижились…
Опять долго молчали.
- Печатают хоть?
- Так… иногда… за свой счёт… Сань, давай не будем об этом. Надоело.
- Как хочешь. Но почитать то дашь?
- Дам. Дам. Так выпьем или нет?
Серёжка поднял бутылку, да так и замер, согнулся неловко.
- Ты чего скособенился? Ну ка… - Сашка быстро привстал, перехватил бутылку. – Ну ка… Дай! Дай руку, говорю! – Отсчитал пульс. Залез к другу ладонью под рубашку. – Опаньки! Да ты потеешь, как грузчик! И давно это у тебя?
- Пошел на хрен. Пройдёт сейчас, - Серёжка неловко, с опаской разогнулся, задышал глубоко. – Пройдёт сейчас…
- Козёл! Это ж предынфарктное состояние! И в руку, поди, отдаётся, и в пальцы ног?.. И потеешь!..
- Помолчи, - попросил устало Сергей. – Кардиолог хренов. Просканировал, надо же… диагноз вынес… Говорю же: отпустило. Прошло всё. И не делай из меня калеку. Или дурака. Таких, как я, полгорода ходит… со шрамами на сердце…
- Послезавтра поедем, понял? Или вечером завтра. И пить я с тобой больше не буду! – категорически заявил Сашка.
- Слушай, заткнись. Не ори, ради Бога. Не хочешь пить со мной – не надо. Найдутся желающие.
К ним от праздничного стола уже накатывала радостная и шумящая толпа друзей.
- Ишь ты, - посетовал слегка скособоченный Сергей. – Изголодались, ироды… Сань, переверни шампуры.
- Серёга! Серёга! – издали взывал дворовой друг Лёшка. – Давай костёр запалим?! Попрыгаем, как в детстве!.. Народ просит!
- Ага, - согласился скособоченный хозяин. – Чучела только нет. Кроме тебя сжигать некого. Садись давай, - сунул тому шашлык. И – жене: -На-адь! Квас принеси! В холодильнике!
Расселись кое-как у мангала, кто на лавочку, кто на разномастные стулья, кто на пеньки из дровницы. Заиграла гитара. Постепенно все угомонились. Даже парившиеся – и те выходили из бани молча, подсаживались к кому-нибудь.
Хорошо было ребятам. Ночь. Спиртное. Гитара. Песня.
Вилли стоял чуть поодаль, у гамака под яблоней. Курил, зажав по зэковски иль по окопному сигарету в ладошку, и смотрел на ребят. Хмель куда-то улетучился. То ли организм привык, то ли парилка помогла – неизвестно. Да он и не заморачивался об этом. О другом думалось. О том, что в свои тридцать четыре у него не сложилось вот такой вот круг друзей, как у Александра с Сергеем. С такой, вот, песней, с таким, вот, молчанием. Не плакался, не сокрушался. Просто… жаль отчего-то себя стало.
- Ты чего здесь? – прервала его думы Надежда. – Идём к огню, я квас принесла.
- Сейчас. Докурю.
- И Надежда эта, - опять подумалось ему, глядя на освещённые пламенем силуэты ребят. – Сидят с Сергеем, молчат, молчат… Скажут немного – и опять молчат. А, кажется: так им уютно вместе! Их даже молчание не напрягает, это же видно! Абсолютно! Смотришь на них – и зависть берет. Разве ж можно так?
Но тут вспомнилась Светлана. Они с Александром тоже много молчали. А, вот, не завидовалось им. Когда они молчали при посторонних, как - то неуютно становилось всем вокруг. Тревожное это было молчание. Как у кровати больного в реанимации. Ни живые, не мёртвые… Тихие…
- Вилли, ты пить будешь? Или петь?.. Иди сюда, иноверец!
Вилли улыбнулся, выкинул в малину потухший окурок и пошел на живой голос.
- Буду пить! Петь я только комические куплеты знаю, - решительно огласил он заранее заготовленную шутку. И выпившие женщины хором запросили: - Виллюшка, спой! Спойте, Вилли!
Тот покраснел и стушевался.
- Садись, садись, братишка, - сдвинулся Александр по лавке. – Девоньки наши тоже классику читали.

Глава 7

Из забытья его вывел невнятный далекий бубнеж. Он не был неприятным и назойливым, он больше походил на тихий голос мамы, которая в детстве читала ему, больному, сказки, а он под них засыпал, и ему снились эти сказки, цветные и красочные.
Но сейчас голос был мужской и очень знакомый. Сергей медленно открыл глаза.
Напротив, в его любимом кресле-качалке сидел Александр и тихо вслух читал его рукопись. И где-то у окна боковым зрением угадывался силуэт Вилли в другом кресле, прочном, не качальном.


«ВЫКРУТАСЫ СУДЬБЫ»

Глава 1

Лето в этом году выдалось необычным. С самого начала апреля, когда природа рассопливилась и протекла капелью и ручьями, установилась умеренная среднестатистическая погода. Ни заморозков тебе, ни одуряющей жары, ни прочих катаклизмов. Народ с удовольствием попивал газировку с абрикосовым и прочими сиропами. Резко сократилась продажа дезодорантов и теплого исподнего. Реанимационные автомобили запыленными бездельниками замерли в гаражах. Счастливые гипертоники, позабыв о лифтах, бодро шествовали ногами по лестницам. Раза два в неделю по ночам шли теплые дожди, оставляя без работы поливочные машины, а днем пригревало (до 20-25 градусов) солнышко, затягивалось барашковыми облачками, вновь проглядывало, вновь затягивалось… Ни вёдро, ни студёно… Природа млела. Разлеглась на территории страны – и млела! Будто и не было в ее истории черных полос, желтобрюхатых грозовых туч, лопающегося неба, смерчей, засух, наводнений, приливов-отливов, огнищ и прочих дьявольских и бисовых забав! Коротка оказалась память у девицы. А чего ей?.. Зализала раны, залечила родниковой водой да подорожниками, отросла новыми ветвями да травами, наполнила вены да артерии реками и озерами – и вновь жива, бодра да весела! И вновь красива да кокетлива без затаившихся чертовщины да бесятины.

Но вся эта климатология мало волновала наших героев. Они дружной компанией в количестве четырех особей мужского пола расположились на просторной лоджии, пили прохладное пиво с озябшей после холодильника водочкой и мирно беседовали.
Странный они представляли собой квартет.
Хозяин квартиры, пятидесятипятилетний Александр Потапович Владимиров, сантехник жилтоварищества «Локомотив», мелкий сухопарый мужичок с желчным морщинистым лицом, брезгливо кривясь, разделывал жирную, пряного посола селедку на досочке и пыхтел вонючей сигаретой в открытое окно.
Рядом, вальяжно развалившись на складном стуле, курил трубку его одногодок Жердяев Анатолий Александрович, директор и владелец обшарпанного невзрачного магазина электротоваров с приличным годовым оборотом. Стул периодически всхлипывал под его объемным организмом, но прикрепленная к тыльной стороне спинки бирка с надписью «Сделано в СССР» давала надежду, что стул выдюжит и еще лет двадцать, если не больше.
Глаза у Жердяева были прищурены, на лице застыла блаженная улыбка: Анатолию Александровичу было хорошо и от ласкового солнца, и от вкусного пива, и от запаха селедки, и даже от негромкой трепотни друзей. Впрочем, трепотня в основном проистекала от третьего из присутствующих, мастера цеха местного завода «Загибдеталь» тридцатитрехлетнего Константина Славина. Тот с азартом рассказывал о недавней увлекательнейшей рыбалке сетями на запретном заповедном озере.
Четвертый же, ровесник Славина, высокий, сухопарый, с постоянной загадочной улыбкой на устах Петр Сергеев служил майором в каких-то секретных органах, посему много молчал, а еще больше слушал. Улыбаясь.
К этому времени Константин подошел в своем повествовании к наглядным пособиям, то есть обнажил верхнюю часть ягодиц, демонстрируя следы (впрочем, уже почти не видные) от дроби рыбинспектора.
- По касательной прошло, - констатировал Сергеев.
- Ага! – радостно согласился Костя, натягивая джинсы. – Срикошетило от мотора! Они по мотору целились! Слава богу – мы у берега уже были! Лес-батюшка спас от нехристей, укрыл: как ломанулись – только у Нижних Карасей тормознули! А лодке хана, в дырках, поди, вся. Движок только жалко, «Ямаха», дорогу-ущий…
- Лучок порежь, - хмуро прервал его хозяин, прошел на кухню, по-хирургически подняв руки, локтем открыл кран. – И хлеб заодно! – прокричал запоздало. Понюхал вымытые после селедки ладони, скривился и вновь намылил.
- А ножик чистый есть? – раздалось некстати сзади над ухом.
Александр от неожиданности дернулся в сторону.
- Петька, ты что, охренел? – стонуще произнес он. – А если б я дуба дал? Нельзя же так!
- Извини, дядь Саш. Я думал – ты видел меня, - смутился Петр. – Ножик нужен. И соль.
- Соль то вам зачем к селедке?
- А дядь Толя лук репчатый попросил порезать. Штуки четыре.
Владимиров молча подал лук, нож, соль. Затем открыл холодильник, скептически осмотрел полки. Яйца, капуста, паштет открытый… Минтай еще с пельменями в морозилке… Ничего, перебьются. Или, вон, молодежь до магазина прогуляется… Захватил с собой еще бутылочку «Пять озер». Пошел уже, было, но остановился, оглянулся… И, досадливо цыкнув, прихватил и паштет.
Мужики даже не повернулись при его появлении: уставились на что-то снаружи.
- Чего примолкли? - он тоже свесился вниз, но ничего интересного не обнаружил. – Уронили чего?
- Сашка, - вместо ответа спросил Жердяев. – Как думаешь: что за толпа собралась во-он у того подъезда?
Александр для начала аккуратно поставил на столик водку с рюмками, дабы не разбить, а потом уж снова выглянул.
- Похороны, что ли?.. – неуверенно проговорил он. – Рожи, кажись, скорбные, не вижу отсюда… Похороны? Вам то чего? Петро, разливай, - уже нетерпеливо попросил он.
- Это мы с дядь Толей поспорили, - хихикнул тот, разливая. – Я тоже говорю: похороны. А он на свадьбу «поставил».
- Эко вас… Свадьба и похороны… Как на качелях… - Сашка принял стопку, уселся в кресло. – Только, мне кажется, после полудня не хоронят. (Анатолий уважительно кивнул). С другой стороны, чего рожи у всех такие кислые? И почти одни мужики толпятся… Я б, честно говоря, переезд выбрал. Там обычно все смурные, пока не разгрузятся.
- Вот, Петька, вот! Слушай! Ты говоришь: «Жизнь проста, как ведро»! Вот! Слушай! Уже третий вариант! Жизнь – это не «ведро», жизнь – это… перевертыши, вот что это! Думаешь одно, а оно – хрен тебе! – обратное!
- Ну, Толя, - возразил хозяин. - И на свадьбах морды скорбные бывают. Вспомни, как мы тебя женили…
- Нечего было мальчишник на три дня растягивать.
- И на похоронах веселятся…
- Да это после третьей, не раньше! – не хотел сдаваться Жердяев. – И то не всегда!
- Едут! Едут! – радостно затараторил Константин, обернулся к ним. – Ну, вы и… хироманты!
Друзья встали.
К дому напротив подкатил украшенный цветами лимузин и пара еще каких-то иномарок. Из подъезда выпорхнули белоснежная невеста со-подружками, расселись по машинам и кортеж двинулся дальше. И, едва дождавшись их отъезда, подъехали стоящие в «хвосте» свадьбы катафалк с автобусом. Теперь из подъезда уже не спеша выходили в основном люди в возрасте и в темной одежде. К ним присоединилась и часть мужиков, стоящих у подъезда. Процессия не спеша выехала со двора, освобождая места для «газели» с надписью на фургоне «Перевезём, как родненьких!». Теперь уже засуетились оставшиеся во дворе мужики.
- Да-а… Я думаю: ты, Толя, выиграл. Не «ведро», далеко не «ведро»… - Сашка даже закурил, хотя только-только затушил сигарету. – Прав ты: перевертыши постоянные.
- А то! – Жердяев с победной улыбкой уселся на место.
- На что, хоть, спорили?
- На твой аквариум двухсотлитровый. Да ты не кривись: без подсветки и аэратора, тебе оставляем, считай, что подарили…
- Балома. И балаболка. Пенсионерная балаболка.
Захихикали, разлили.
- Смотрел я здесь недавно передачу по «Культуре»… Максимов ведет, - негромко начал Анатолий. – Про Гомера с его «Одиссеем»… Шибко я «Культуру» уважаю. И Максимова тоже уважаю… И Одиссея уважаю… И эти… академики там сидели – они тоже шибко Гомера с Одиссеем уважали. Но то ли я такой темный, то ли они такие умные… Сидел – и потихоньку с ума сходил. Слушал – глаза на лоб лезли. У Максимова, мне показалось, тоже. В общем, городили они, городили… всякое городили… И так этого Гомера интерпер… интерпретировали, и сяк, и вот так вместо сяк… И вдруг один случайно проболтался, дескать: «Ребята, это ж типа нашего барда-акына, Гомер этот. Дескать, вроде нашего Высоцкого с его «Сегодня Зинка соглашается, сегодня жизнь моя решается…»
Я чуть в ладоши не захлопал: наконец-то по-человечески заговорили! И Максимов оживился: истина проясняется!
А академики вдруг смолкли. Замялись. Даже тот, кто про Высоцкого говорил. И я их понимаю: это ж какая стыдобушка на весь свет! Корпели, извилины напрягали – и на тебе! Академиков-докторов за простую архаичную «Зинку» наполучали! Да за список поименных кораблей…
- А Гомер то, может, и бомжем еще был! – с улыбкой поддержал его Сергеев. – Попоет, тяпнет рюмашку за выступление – и дальше по Элладе!
- Во-о! А кто-нибудь из зрячих себе эту балладку на папирус переписал, как в дамский альбомчик! Да еще отсебятину добавил, как пить дать!
- Точно! У нас также было! В нашем дворе про Таньку пели, а в соседнем – «сегодня Галка соглашается»! Парфенова там, в тридцать шестом доме жила… Только мы на них кандидатские не защищали… Чего ржете? Правда, не защищали!
- А ты еще про ирландца какого - то рассказывал. Как тот Одиссея Лизкой назвал. И километраж с хронометражем за ним засекал.
- Ты смотри, - Сашка с уважением посмотрел на Петра. – Только не Лизкой, а Улиссом… Почти запомнил.
Тот скромно потупился, зардел лицом.
- Может… по-слегка еще? – спросил он негромко.
- Да завсегда!







Ох, до чего же уныло, тускло и пошловато всё это звучало из Сашкиных уст! Монотонное тихое чтение в изнасилованной палящим полуденным солнцем комнате.
Александр уже давно увидел, что больной проснулся, но демонстративно поплевал на пальцы, перевернул страницу и продолжил: - Глава …
- Саш, не надо больше. Не читай, - попросил взмокший от стыда и жары Сергей. – Не надо…
- Как прикажете. – Друг закрыл тетрадь, бросил её с шумом на стол.
- А? – испуганно проснулся раскумаренный пеклом Вилли. - Всё, да? – Попробовал подняться с кресла, но плюхнулся обратно: левую ногу свело от неудобного получасового сна. Он нащупал мышцу и принялся её разминать.
Повисло сиестное молчание.
- Чайку, может быть, господа литераторы? Иль пообедаем сразу? – хлопнул Сашка в ладоши, походил по комнате, прогнулся спиной, выпрямляя позвонки.
- Саш, свари мне кофе в турке. Только зерна не из бумажного пакета бери: дрянь, из Вьетнама притащили. Ты в индийской упаковке возьми, - попросил Сергей.
- Эки у тебя связи! – удивился тот. – Ото всюду поставки! Вилюш, смерь ему давление, пока кофе варю.
Вилли тяжело поднялся, развернул, зевая, тонометр.
- Серый! - прокричал из кухни Александр. – А ты чего про простой люд писать начал? Бытовуха какая-то… Строишь из себя Трифонова: пишешь о том, кто пишет о том, кто пишет о том, кто пишет… Тягомотина и скукотища… «Мочало жуёшь». Тоже мне: «маленькие люди»… Про бомжей ещё упомяни…
- Ты то чего о их жизни знаешь? Тебе-то откуда знать? У тебя, вон, ни одного сломанного ногтя, парфюмом весь провонял…
- Что ж мне, дерьмом пахнуть? – тот появился в проёме кухни, недобро прищурился.
- А ты свою злость засунь куда-нибудь. И не зыркай здесь на меня! – Серёжка устало, нехотя сел на кровать, протянул Вилли руку. – Ты лучше вспомни, как родители наши жили. Ни шика, ни пшика, а счастливы были. И люди людьми, и нас вырастили. А сейчас ты таких мимо глаз пропускаешь: неинтересны. А по-простому сказать: западло знаться с такими. И в гости таких не пригласишь, и общаться прилюдно стыдновато: статус не позволяет. Не доктора ж, не академики… Чего вылупился? Ты, вон, на Шварцкопфа так гляди.
Тяжело гнетуще замолчали, но глаз друг от друга не отвели.
- Серег, заткнись, а? – попросил тихо Сашка. – Мелишь воду в ступе. Я тебе простой вопрос задал: «Чего о сантехниках писать вздумал?», а ты… Штурманцом же мечтал: небо, крылья, романтика… Взъелся, дурак…
- А потому и пишу, что никто о них не напишет, - Сергей отвернулся к стенке и теперь уже говорил будто с ней. – А если и пишут о таких, то хрень разную.
-Горький ты липовый. Гиляровский… Волонтер долбанный… - Сашка не докончил и опрометью бросился на кухню: кофейная пенка зашипела на камфорке.
- А кто такие «бомжи»? – стараясь подавить зевок, невнятно спросил Вилли.
- Бичи. Ну, клошары, безработные… Бродяги. Опустившиеся люди, пьянчуги…
- А-а, - Вилли снова зевнул. – Пьянчуги. Нормальное давление.
- Серёга, а, ведь, это действительно не напечатают. Тоска смертная: ни динамики, ни «изюминок». «Жуешь мочало»…
- Не напечатают, - со вздохом согласился тот, принял чашку с кофе. Отхлебнул – Вас, вон, прослойки да интелигентишек – 5 процентов от силы в России. А только о себе и пишете. О себе да о страстях своих выдуманных. А кто про мамку твою напишет? – он посмотрел на друга. – Про твою да про мою?
Сашка долго молчал. Потом сказал: - Что-то я ничего про наших матушек у тебя не нашел.
Угрюмый Сергей машинально комкал ладошкой простынь. Буркнул: - Ничего. Будет ещё и про матушек. Это преамбула. Я ж на роман настрополился. - А рука всё мяла и мяла простынку.


Глава 8

- Надежда идёт, - сообщил Вилли, глядя в залитое солнцем окно. – Прогуляла собак.
- Ребята, а вы когда домой? – Серёжка попробовал подняться.
- Когда, когда… - Александр поспешил открыть входную дверь. - Пожрать бы по - человечески, а то сдохнем здесь на твоих кашках.
- Вилли, - Сергей повернулся к Отту. – А когда вы, вправду, едите?
- Не знаю, - беспечно ответил тот. А лицо при упоминании о предстоящем обеде аж посветлело.
- Вы чего, голодом со мной сидите? А Надежда разве… - Закончить не успел: вбежали собаки, с поскуливанием принялись лизать его в лицо. – Идите вы к свиньям собачим, - отталкивал их Серёжка. А ладонь машинально трепала и трепала тех по мордам и почесывала за ушами.
- Ну, как ты? – Надежда присела на кровать, пригладила на себе волосы.
- Нормально я… Если б не эти придурки – совсем бы хорошо было. – Муж медленно-медленно, придерживаясь за тумбочку поднимался. – А почему я в трико?
- Ну, в самом деле полегчало, - успокоилась Надежда. – Вилли, что у него с давлением?
- Нормально.
- Тогда – все за стол!
- Коляску, что ли, приобрести не могли? Кажилишься здесь… - бухтел ей в спину Сергей, поддерживаемый Отто под локоть. – Ни черта о муже не думаешь!
- Думаю, думаю… - Та сполоснула руки, принялась разливать суп по тарелкам. – Завтра в областную положим, будут там тебе и каталка, и сиделка, и «утка».
Сергей поперхнулся, долго прокашливался. Заглянули собаки, послушали его и вернулись в прихожую.
- Ах, какие высокие отношения, - вздохнул Сашка, принимая тарелку. – Даже «утка» предусмотрена.
Надежда подсела к ним, поставила локти на край стола, утопила лицо в ладошках. С улыбкой посмотрела на мужиков.
- Проголодались, чёртушки… - Те молча с жадностью поглощали соляночку. – Вот, что ж такое то, а?.. – будто говоря с собой продолжила она. – Все бабы как бабы: девять из десяти правильный выбор делают. Что в колготках, что в кремах, что в мужиках… А я, как дура десятая, этого бракованного выбрала. Сиди сейчас, мучайся.
- А ты не сиди, не выпендривайся. Лучше б ребятам плеснула. На сухую отпускники обедают, - хмуро буркнул в ответ Сергей.
Достали початую бутылку, разлили в две рюмки. В третью налили сок, в четвёртую – семь капель какой - то гадости. Чокнулись за удачу, выпили. Сергей скривился, занюхал капли корочкой.
- Мужики, у меня что-то в голове всё спуталось, - он нехотя ковырялся в тарелке. – Мы который день дома? И как ты, Сань, меня из больнички вытащил?
- Да чего тебя вытаскивать? – тот с удовольствием поглощал супец, на разговоры отвлекаться не хотелось: проголодался до ужаса. – Вилли, ты чего, заснул? Разливай! – И -Сергею: - Чего тебя вытаскивать? Нафиг ты там никому не нужен! Даже на органы! Дружок там у меня, Женька Стенченко. Под мои с Вилли гарантии отпустили. Ты там всего одну ночку перекантовался, пока анализы брали. А здесь уж третий день… третий, правильно? Вот, постимся потихоньку… Неужто не помнишь ничего?
Сергей хмуро покосился на него, промолчал. Затем спросил недоверчиво:
- А чего это так просто меня из кардиологии отпустили?
- Вы ешьте, ешьте, ребята! Я ещё курочку запекла, почти готова! – Надежда вскочила, заглянула в духовку. – Чуть-чуть ещё…
Сашка крякнул от удовольствия, обвёл ребят повеселевшим взглядом.
- Надь, а где у вас здесь сельпо-киоск? Я б, с вашего позволения, ещё б одну белоголовую купил.
Та отмахнулась: - Не выдумывай! У Серёжки запас – как у хомячка перед зимой.
Александр с уважением посмотрел на скукоженного хозяина.
- Пейте, пейте, - буркнул то. – Заливайте зенки задарма. Ни стыда, ни совести. Хроники.
- Не бурчи, Серый. Криз у тебя был, отлежаться надо.
- Вы же в Москву хотели…
- Вилли, давай по третьей, под курочку. Подождут, братишка, Москва с Питером, - Сашка обнял друга. – Отпуск у нас длинный, - и чувственно принюхивался длинным носом к запахам от плиты.
- Сходили бы куда-нибудь, чего со мной сидеть всё время?..
- Да кто тебе сказал, что с тобой сидим?! Полгорода уже осмотрели. И в кафешках, и на выставках, и на «Хоре Турецкого»… Билеты, конечно, ого-го… И у ребят на старой работе побывали, познакомил их с Вилли. А ты, говоришь, «сидим»… Катюху твою посмотрели у тёть Вали. Красавица! А тёть Валя постарела. Шибко заметно. И даже в краеведческом были! С квартирантами новыми познакомился. Две таких милашки, летёшки из милиции. Одна там…
- Ну, молодцы, молодцы… - прервал его хозяин усталым голосом. – Пирожки, вон, с верхней полки возьмите.
Вилли оглянулся на шкаф, затем-недоумённо - на Сергея.
Надежда зажала рот ладошкой, чтоб не рассмеяться, но не удержалась – прыснула.
- Вилли, не надейся: пирожков не будет. Курочкой обойдёшься, - улыбнулся Александр. И, вспомнив что-то, обернулся к Серёжке, произнёс радостно: - А мы Татьяну, соседку вашу, случайно встретили! Идём по Кировке – нА тебе, фланирует! И почти не изменилась за неделю!
Сергей искоса посмотрел на немца. Тот пунцово пыхнул лицом, уставился напряженно взглядом в пустую тарелку.
- И чего?..
- Ничего! В кафешку звали – отказалась! Чуть было на митинг какой - то нас не затащила! Я - то ничего, пошел бы, а за этого иноземца испугался: пришьют что-нибудь политическое.
- Да уж… - совсем грустно промолвил Сергей. – Что, хоть, за митинг?
- В смысле?
- Ну… «яблочники», «зелёные»… «болотники», «антигоковцы»?..
- Эт кто таки?
- Комбинат у нас хотят забабахать горно-обогатительный. Вот, противники собираются.

Серёжке не хотелось говорить на эту тему. Слишком, уж, не весёлая совместная история приключилась у них с Татьяной с этими митингами, чтоб им пусто было.
Началось это лет пять назад. Он, рьяный сторонник политики президента поначалу шутливо, а потом и всерьёз «собачился» с соседкой, непримиримой противницей этой самой политики: якшалась с пикетчиками «антиГОКа», не пропускала ни одного митинга сторонников Навального и прочих, и прочих «отщепенцев».
- Ты ещё на гей парад сходи! – зло шипел он, поливая её помидоры в теплице. – Чтоб окончательно пасть в моих глазах! Да в глазах Джульетты…
В конце концов, ему надоело с ней ругаться на эти ненужные для сада темы, а после споров распивать «мировую» бутылочку.
- Хорошо, оппортунистка, идём, на твоих «болотников», посмотрим, - пообещал он ей, дурак. – Но и ты, лишенка, со мной куда-нибудь сходишь! – строго закончил он.
И так как был человеком слова, то через неделю явился на «вражеский» митинг.
Уютная площадь в парке у заводского ДК с памятником «катюше». Толпа человек в сорок-пятьдесят. УАЗик в отдалении с зевающими тогда ещё «милиционерами».
При подходе к скандирующему что-то народу ему преградил дорогу парнишка лет двадцати пяти в серой ветровке с белым бантом на груди.
- Извините, вы на митинг?
Сергей остановился, молча уставился на того.
- Будьте добры, прикрепите, пожалуйста, - парень вынул из кармана маленькую бумажную бутоньерку, протянул. – Если вы, конечно, солидарны с нами.
- Да с какой стати? – буркнул Сергей. – У меня своё есть, - и вытащил из наружного кармана пиджака краешек носового платка с российским триколором. Увидел неподалёку Татьяну и двинулся к ней.
- Подожди ка, - парень сзади цепко схватил его за плечо. - Это, кажется, засланный! Провокатор! – сообщил он спешащим к ним ещё двум хлопцам из толпы.
- Отцепись, - не оборачиваясь, спокойно проговорил Сергей. А внутри у самого аж что-то завибрировало, как перед дракой. – Тань!
Та услышала, обернулась. Помахала обрадованно рукой и начала пробираться к нему.
- Вы чего, ребята?! Этот со мной! - На них стали оборачиваться, игнорируя оратора. - Не трогайте его! – Татьяна схватила серокурточного за рукав. Тот как-то неловко дёрнул локтем и нечаянно заехал «соратнице» по кончику носа. У Татьяны – будто всю ночь «гоняла» чаи вперемежку с пивом – потоком хлынули слёзы. Сергей резко развернулся и заехал парню кулаком по уху. «Органы» перестали зевать и поспешили к месту инцидента.
…Вечером, выйдя из участка, они ещё немного постояли на крыльце.
- Удод, - прогундосила Татьяна, зажимая платком распухший нос. – Тепей мне доога заказана к Навайному. Удод ты, Сеёга.
- Не ори, не в лесу, - хмуро отозвался тот, закуривая. Спички ломались одна за другой. Моросило сверху. – Тебе ж свои накатили.
- Дуак. – Татьяна зацокала по асфальту домой, благо, тот был через улицу.
На крыльцо вышел давешний парень с митинга, покосился на Сергея.
- Дашь закурить?
Сергей протянул пачку, дал прикурить от своей сигареты. – Тебе куда? – поинтересовался.
- В другую сторону! – обрезал парень и ушёл.
А через неделю Татьяна сама прозвонилась.
- По телеку сказали: «Завтра в одиннадцать митинг в поддержку Путина».
- А ты чего, оклемалась? Зарубцевались раны боевые?
- Ты идёшь? – она его не слушала.
- Да иду я, иду! Бронежилет не забудь…

Толпа, в отличии от предыдущей, была раз в десять больше. Но УАЗик всё - равно стоял один. По-прежнему зевающим милиционерам Сергей, проходя, кивнул, как уже старым знакомым. Постоял в сторонке, покурил. И увидел, наконец, Татьяну. Та уже подошла к митингующим и пробивалась в первые ряды, к телекамерам. «Видимо, чтоб слышать лучше», - слабоумно подумал он и двинулся за ней. Та же, развернувшись к толпе и камерам, вытащила и развернула над головой самодельный плакатик.
«НЕТ - ГОКу!
ДА – ПОЛИТЗАКЛЮЧЕННЫМ!»
Сергей заторопился: сомнут, дурочку, раскатают, как фольгу под мясное!
К той уже подбирались хромающий старичок с клюшкой – слева, и молодуха вузовского возраста – справа.
- Стоять! – зычно окрикнул их Серёжка. Но старичок уже неумело орудовал тросточкой, силясь проткнуть плакатик, как шпажонкой. Татьяна ловко увёртывалась. А, вот, защитнику её не повезло: поскользнулся, и пенсионерская трость рукояткой заехала ему в бровь.
На этот раз в участок их даже не забирали и протокол не оформляли. Просто, под белы рученьки вывели за ограду парка, посоветовали напоследок, куда им следует идти. Татьяна пробовала возражать, но Сергей ухватил её под локоть одной рученькой и потащил за собой, повторяя на ходу: «Туда нам, туда, правильно они сказали…» Другая рученька в это время мокрым платком здоровенную гулю над бровью. Гуля медленно, но уверенно перемещалась под глаз и приобретала зеленовато-фиолетовый оттенок
И ещё долго после этих случаев они дулись и обзывали друг друга: он её «завалинкой», она его «путейцем».

Глава 9

…Серёжка очнулся от воспоминаний. Ребята, видимо, уже давно говорили о чём-то другом.
- Не спорьте, - перебила их Надя. – Я вам билеты на вечер взяла. На Розенбаума.
- А что ж мы пьём? Запах будет!
- Ничего, до девятнадцати выветрится. А это я пока в холодильник уберу, - она поставила бутылку обратно в холодильник.
- А этот чего? Один будет сачковать? – кивнул Сашка на хозяина.
- Ничего, у него режим постельный – пусть и валяется. А вечером собак прогуляет.
- Да-а, невесело ему одному то… И выпить нельзя… И спать надоело… И в творчестве менопауза… Ох, бедолага он у тебя!
- Слушайте, дефективные! – встрял в разговор хозяин. – Я, конечно, больной и немощный. Но я - не – мё – ртвый! И с вами сижу! И не в «третьем» лице! Уродцы. – Он тяжело поднялся и, шаркая тапочками, поплёлся в свою комнату.
- Ох, ты смотри, какие мы трепетные и нежные! Сразу видно творческую личность! Гениальную личность!
Серёжка приостановился. Хотел обернуться, что-то ответить, но опустил плечи и поплёлся дальше, продолжая бормотать себе под нос: «Менопауза, менопауза…» Идиоты»
Ребята с улыбкой смотрели ему вслед.
- Бриться надо перед концертом, - Вилли озабоченно потёр подбородок. – А то… этот… бомж стану.
- Надь, дай ему полотенце вафельное.
Сашка подошел к окну, закурил, глядя с высоты восьмого этажа на любимый, давно покинутый город.

Вечером Сергей проснулся совершенно другим человеком! Осторожно поворочался на постели. Затем так же осторожно поднялся и начал одеваться.
Ничего не болело. Ничего! И не кружилась голова. Голова была ясной. И мысли в ней крутились пока осторожные, но светлые: «Поесть бы сейчас горяченького чего-нибудь… под рюмашку… Можно, поди, уже… и прогуляться с девчонками, проветриться… Или наоборот: сначала прогуляться…»
Он сжал ладони на затылке и потянулся до хруста в грудной клетке.
- Жив, мать вашу! Хорошо то как!
Увидел на кресле книгу, что Вилли постоянно таскал с собой. Прищурился близоруко, прочитал «Русско-немецкий разговорник» под ред. Кляйне.
Зевнул и уверенной хозяйской походкой направился на кухню, на звуки сковородного шкворчания.
Надежда что - то запекала под каким - то остро пахнущим соусом. Чуть поодаль, с нетерпеливым интересом заглядывая ей под руки, сидели собаки, подметая хвостами кафельный пол. Глянули на него мельком и с раздражением: «Чего припёрся? Самим мало!»
- Надюш, а я проснулся! – радостно возвестил он. – Ни черта не болит!
- Вот и хорошо. Сплюнь. – Она так же, мельком, оглянулась и продолжила готовку. – Скоро испечется. И ребята через полчаса придут.
- Слушай, он погладил её по плечу. – Я, наверное, с собаками прогуляюсь. Как раз успею.
- Иди, иди, не мешай.
- Гулять, - позвал он собак и начал обуваться. Собаки, сшибая друг друга, заметались из кухни в прихожую и обратно. И так всё время, пока он одевал куртку и искал поводки и намордники.
- Гулять! – уже строго повторил он, но собачье броуновское движение продолжилось. – Надь, - жалобно позвал Сергей жену. – Может, я пока филейные части прогуляю? Пока передние заняты, а?
Та, вытирая руки о передник, подошла к нему. Собаки потянулись следом.
- Всё, забирай их бегом, а то одними шкварками питаться будете.
Он, чертыхаясь, напялил на хвостатых ошейники, намордники и потянул за собой в коридор. Собаки недовольно упирались, пока Надежда не захлопнула за ними дверь.


Ребята что – то задерживались после концерта.
Надежда, подложив пуфики под бочок, гипнотизировала телевизор. Серёжка поначалу от безделья полистал уже с полмесяца туго читаемый им второй томик Стендаля из собрания сочинений – и закрыл. Ушёл в свою комнату – кабинет, закурил, тоскливо глядя в темнеющее постепенно окно.
Прав оказался Сашка. Кругом прав. Не дал мне боженька ни бодливых рогов, ни таланта. Хрень на постном масле… Шесть лет жизни псу под хвост. Шесть лет! А сколько ещё дерьма короткого, в рассказах выброшено на помойку – не счесть.
Он закрыл глаза и сжал зубы, чтоб не замычать от жалости к себе. Пусто то как на душе! Даже приезд друга уже не радовал. Пасмурно в груди, не до радости…
- Чего припёрлась? – оглянулся он на цоканье когтей. Джульетта подошла, принюхалась, тревожно шевеля кончиком носа. Затем тяжело вздохнула и улеглась у его ног, положила морду на лапы. Глаза внимательно наблюдали за хозяином.
- Вы ещё навязались на мою голову…
Сергей снова закрыл глаза.
- И что же делать то, а? Ничего же не умею путного, ни-че-го. Поневоле волком взвоешь… хоть родился ты свиньёй. – Улыбнулся криво. – Писатель хренов. Читатель из тебя хороший получился, а не писатель. Ничего своего не сотворил, всё у других воруешь: и сюжеты, и даже обороты. Ворюга ты, Серый. «Щипач» задрипанный. Скотный двор у тебя в башке. Только не похожий на «дивный мир», а настоящий, «скотный». – Открыл глаза, прислушался. – Ребята, что ли? Нет, телевизор… О-ох, поскорей бы, уж, приходили! Выпью сегодня, обязательно! А Саня пусть язык свой засунет куда подальше. Чазов – и тот вечером 50 грамм спирта потреблял!
Придурок, ты не о водке думай, а как жить дальше, - перебил он сам себя. – И годиков тебе уже навалом… А от заразы от этой уже не отстанешь, всё – равно писать будешь. Заглотил ты уже этот наркотик, не отпустит… О, теперь точно ребята пришли!
В прихожей послышались голоса, смех Надежды.
- Серёга! Ужинать!
- Пойдём, - буркнул хозяин собаке. – Всё – равно не отвяжутся. Пойдём, чавкать будем.

- Ну, как концерт?
Окно на кухне было распахнуто настежь, шторы отдернуты. Растущая луна новогодней игрушкой зависла на небе и не думала сдвигаться. Город пока не собирался засыпать: шумели машины, слышался приглушенный смех, голоса.
- Спасибо, Надья, отличный концерт! – восторженно пробубнил Вилли, не переставая жевать. – Столько людей было! Весь дворец полнен!
- Заполнен, - поправила его хозяйка, убирая грязную посуду и расставляя новую.
- Угу! Заполнен! Полным!
- Да хрен с ними, со зрителями! Тебе то самому, как Розенбаум? Понравился?
- Во! – Вилли поднял большой палец. – Только я много не понял… не перевёл… «Полуторка» - это про войну, да? Машина такая? И «Гоп – стоп» - что это? Много не перевёл, - виновато закончил он, посмотрел на ребят.
- Про войну, - ответил Серёжка. – А «Гоп – стоп» - это ограбление. А что, толмач не мог прямо в зале перевести?
- А он подпевал. И все подпевали. Во! – немец снова показал палец.
- Ну, и славненько. Наливай.
- Что? Оклемался? – внимательно посмотрел на него Александр.
- Выспаться надо было. Недосып большой, накопилось, видимо…
- Ну, давай, попробуем. Понаблюдаем… Нам же за тебя отвечать.
- Слушай, хватит мне извилины выпрямлять! Без тебя тошно.
- Ну – ну…
Бубнил негромко телевизор. Ужинали друзья. Лежали под столом собаки в ожидании подачек.
- Вилли, сделай чуть погромче.
- Ты чего, не насмотрелась? – удивился муж. – Там опять про Украину…
- Да это земляк мой, Клинкин. В соседнем доме жил. Тоже уроженец Курска.
- Вырожденец он, а не уроженец, - сказал Сашка, немного послушав того. Поманил собак, угостил колбаской. – Что ж так у нас с Украиной то, а, Серёга? А то там, - он неопределённо махнул головой. – ни черта не поймёшь! На Россию все скалятся с экрана. А так, вот, общаешься воочию, - Сашка с едва заметной улыбкой покосился на напряженно молчащего Вилли. - братья по разуму, человеки человеками. И часто у вас такое передают? – Он полностью развернулся с рюмкой водки к экрану и слушать передачу начал уже внимательно.
- Саша, ты что, ни разу здесь телевизор не смотрел? – удивилась Надежда. – Каждый день об этом талдычат! Да ещё не такое!
- Нет, - тот не отрывался от экрана. – В Германии совсем другое передают. Я и подумал: завирают, как обычно, там что – то вроде Приднестровья, а здесь, смотри ка… Настоящая войнушка. Ни хрена себе, ребята!
- Нет, там не Приднестровье. – Надежда расставила кружки для чая. – Война там. Предаём мы Донбасс… пока… А люди каждый день гибнут. Я тогда еще, когда крымчане к нам ушли, говорила: принимать надо Донбасс в Россию. Какая разница: за один Крым страдать, или с Донбассом вместе? За одно бы, уж, и терпели, не привыкать. И люди бы живы остались. А сейчас каждый день гибнут. Политика долбанная… - Замолчала, ожесточенно шоркая губкой по оставшейся грязной тарелке. – За Крым поостереглись воевать – все живы – здоровы, вот, и с Донбассом также было бы. Тявкали бы себе потихоньку со своим Бендерой… санкции так же накладывали, а люди бы живые остались, - проговорила она уже тихо, сама себе.
Вилли тоже развернулся к телевизору, уставился на экран, слегка приоткрыв рот. Серёжка, отхлебнув из рюмки, подошел к окну, закурил.
Отчего то вспомнилось, как, придя из армии, бросил курить. Потерпел пару дней – да и снова начал. Увидел тогда себя со стороны: психующий из-за всего, из-за любой мелочи молодой парень, ночи без сна, постоянный тошнотворный вкус леденцов и острое желание напиться.
На третий день нервы успокоились, разум восстановился, и Сергей пришел к выводу: никотин – не то зло, отказом от которого можно осчастливить человечество. А, вот, отказ от мата и вранья – это… это… Карма у Земли чище будет. И уровень паскудности на Земле снизится. Да и у самого себя – тоже. Это мы, пожалуй, осилим.
Материться перестал. Почти. Врать тоже перестал. Почти. На душе стало легче и благостней. Хотя так и скребло порой послать кого-нибудь по матери. Так же и с правдой: вместо «ну, и дура же ты! (иль дурак)» он старался отмалчиваться, краснея и отворачиваясь.
За спиной по телевизору начались новости. Шум сдвигаемых в сторону стульев. И вдруг – аплодисменты!
Сергей обернулся.
Транслировали похороны Великого Артиста.
-Уроды, - негромко, но зло проговорил Серёжка.
Надежда замерла с заварником в руках.
-Ты чего?
-Вон… смотрю… Как молитва под джаз у негров. Весёленько так… И бёдрами так эротично, в такт там-тамам покачать. «Браво», придурошные, орут. Ещё бы «бис» заорали. Для повторного выноса тела. Уроды! – по-прежнему зло закончил Сергей.
А с экрана, и вправду, прозвучало «бис»!
Сергей замер на миг, затем опустился на стул и, не дожидаясь друзей, выпил. Молчание повисло на кухне вместе с табачным дымом.
- Что за истерика такая, земеля? Испокон веков так артистов провожали. Ты то чего взъелся? – Голос Александра звучал спокойно, без эмоций.
Сергей даже не поднял головы.
- «Испокон веков». Врёшь ты всё. За церковной оградой их хоронили испокон веков. Даже гениальных. Из-за таких, вот, «поклонников»! С аплодисментами.
-Может быть. - Сашка закурил. Потом опомнился: - Надежда, извини! Можно, мы за столом?
-Курите, окно открыто.
-Может быть, - повторил Александр. –Только меняется всё. У некоторых не принято рюмкой поминать, а у нас, в России, как без этого? И с «веселухой» этой у артистов… Откуда ты знаешь, когда это пошлО? Может, перепились на поминках какого-нибудь скомороха – и айда плясать да хлопать во времена Петровы, а? А после, как должное все приняли.
По телевизору началось новое политическое шоу. Надежда переключила канал.
- Это те же люди! – удивленно и категорично заявил Вилли. – Они были по тому каналу! Я их видел! И то же написано: «Прямой канал»!
- Представляешь, Вилли, как в России дурят? Напрямую, в глаза! А мы, дураки, уши развесили.
- Ребята, а давайте послезавтра на рыбалку махнём? Я, правда, не знаю, как у вас с отпуском, вы так и не сказали.
Сашка недоуменно посмотрел на него, переглянулся с немцем.
- Ты что, так сильно на рыбалку захотел? Неделю назад нас карасями кормил. Чего скажешь, Вилюш? Скатаемся с убогим? Успею я тебя ещё по злачным местам потаскать. Да и мало они от германских отличаются, особенно после третьей. А когда поедем, Серый?
- Завтра вечером. Если есть, кому с Катюхой посидеть.
- Поезжайте, поезжайте, есть кому посидеть, - успокоила их Надежда. А голос прозвучал как-то устало. Не радостный был у неё голос. – И с собаками погуляю…

Глава 10

Озябший и до сих пор хмельной после ночной озёрной посиделки у костра Александр широко, со стоном зевнул.
- Челюсть потеряешь, - буркнул Сергей, с тоской поглядывая на неподвижные поплавки. Сашка не ответил. Елозя на лавке, развернулся к берегу.
– Что-то не видно нашего комрада. Спит, что ли, до сих пор? Вот надрался! Эй, басурманин! – негромко крикнул он.
- Не трогай его, пусть поспит. Ни разу человечек на рыбалке не был – и неча расстраивать.
- Да-а, с таким клёвом точно расстроишься. – Сашка уселся на дно, разбросал ноги по бортам. – На этом болоте всегда так?
- В прошлом году хорошо клевало.
- Ты же брякал, что на даче отсюда рыбка была.
- Отсюда, - Сергей приподнял удочку, осмотрел насадку. Плюнул на крючок, забросил. – Съездил перед вами в деревню, купил у местных. Только они на сети ловят. А я год никуда не выезжал. Всё как-то некогда, не с руки…
- Вот, ты-ы… - Сашка даже не придумал, что ляпнуть. Вытащил сигареты. – Будешь?
Задымили.
В камышах, неподалёку где-то, приглушенно заматерились вчерашние соседи по костру. Мат легко разнёсся по притихшему, в клочьях тумана озеру.
- Клюнуло, видимо, - безразлично предположил Сашка, снова зевнул. – Серёга, а, может, ну её, рыбалку эту? Домой тронемся?
- Сань, давай ещё минут двадцать… Хоть поклёвку увидеть…
- Ну, давай… - Глаза у Александра потихоньку смыкались. – Серёж, - он шмыгнул носом. – А ты сможешь со мной к родителям съездить? Боюсь – не найду могилки…
- Съездим, Саш, обязательно съездим. Клюнуло, что ли? – он нетерпеливо дёрнул удочку. – Нет, показалось. Ладно, давай сматываться.

. . .

- Ребята! Сюда идите! – Серёжка помахал им и Надежде рукой. Те, когда вышли из машины, отчего-то пошли левее, хотя он и сказал Сашке: «За мной идите».
Когда они подошли, он уже застелил газетами и столик, и скамейки, достал из пакета водку, разовые стаканы, минералку, конфеты и сгребал граблями с могилок упавшие ветки и давно пожухлые завядшие гвоздики. Пока Вилли разливал, он утоптал ногой весь мусор и листву в мешок из-под сахара.
- Полей мне на руки, - попросил жену.
Александр всё это время стоял у памятника родителям и не отрывал глаз от фотографий.
- Саш, садись, помянем.
Тот устало опустился на скамью, взял стаканчик. И все почему-то ждали, что он что-то скажет. А он молчал.
- Земля им пухом, - тихо сказал Сергей, и все выпили.
- Странно. Тётка, что ли, ухаживает? – вдруг удрученно сказал Александр, шарясь по карманам в поисках сигарет. – Ничего по телефону не говорила. Проржаветь всё должно, а ограда, как новая, покрашена… И памятники, я смотрю, с отмосткой, и цветники… Не завалились, не провалились… Мы ж тогда почти сразу уехали, не до этого было… - Закурил, наконец-то.
Вилли снова наполнил стаканчики. И, когда вновь помянули, тронул Надежду за локоть.
-Надья. Я похожу, почитаю, можно?
- Иди, Вилли, можно.
Тот медленно побрел среди могил, вчитываясь в эпитафии и имена.
Сергей сидел, подставив солнцу лицо и закрыв глаза. Но и сквозь опущенные веки в глазах мерцали светло-розовые блики.
- Тебе не плохо, Серёга?
- Нет, Саш, - тот не открыл глаза. – Хорошо здесь. И место у твоих хорошее: берёзы одни. Светлое место.
Александр промолчал. Покосился на друга и выпил один.

. . .

Не захотелось ребятам в этот вечер никуда идти. Ни «по злачным местам», ни «в поисках высокого». Никуда…
Опять сидели на кухне. Опять пили. Опять разговаривали.
У Сашки всё не выходило из головы: «Молодец тётка! Позвоню сейчас!» Выпивал, закусывал, забывал о тётке. Потом вновь всплывало в голове.
- Как думаете: не обидится тётка, если предложу ей за уход? Нанимала, может, кого? Тратилась…
- Это Серёжка. И на «родительские», и в день памяти… Уж, лет… - Надежда осеклась, оборвала себя, увидев злые глаза мужа.
- А я думал… тётка, думал… - растерялся Сашка. – Почему не сказал ничего?
- Чего говорить? – Сергей резко встал. – Про могилы, что ли? Надо бы было – давно б прилетел! Или позвонил, поинтересовался…
-Сергей! – громко одёрнула его Надежда.
- Чего «Сергей, Сергей»?! Идите вы!..
Он вышел из кухни. И уже из прихожей прокричал: - Гулять я пошел! С собаками! Мне променад прописан!

Он даже не услышал, как подошел Сашка. Сидел на скамейке в сквере, «тянул» потихоньку из горлышка купленную в киоске «хортицу» и медленно пьянел. Рядом, в кустах возились невидимые в ночи собаки.
Сашка сел рядом. Взял из его ладони бутылку и тоже отпил. И долго молчали, передавая друг другу водку.
- Я на послезавтра билеты заказал. Полетим с Вилли.
- А чего на послезавтра?
- В клинику ещё заехать надо, кое-что утрясти. Не знаю, сколько там провозимся. Да и не было билетов на завтра.
- Смотрите, - пожал плечами Сергей. – Вам самим решать.

. . .

Прощание в аэропорту прошло скомкано и невесело. Надежда постоянно утирала платочком слёзы. Вилли тоже периодически снимал очки и отворачивался. Стояли у входа в аэровокзал, накуривались на дорожку. Трезвые, напряженные, с дурацкой вибрацией в груди.
Катька, уцепившись за материнскую руку, утянула Надежду к киоскам с игрушками и сувенирами.
Обнялись на прощание, ткнулись в щеки друг другу, сжали ладони и разошлись, бросив напоследок: «Удачи… до встречи… ждём… обязательно… звоните…»
Серёжка подошел к машине и снова закурил.
- Серёж, хватит. Поехали. Опухнешь со своим куревом. – Надежда усаживала Катюху в детское кресло.
- Да, - ответил тот, думая о чём-то своём. – Сейчас уже не накуришься.


Глава 11

Александр прозвонился лишь через полгода.
- Привет, Серый. Как вы там? Ну, и хорошо. Я к тебе, знаешь, по какому вопросу? Закончил свою повесть? Или роман у тебя там был? Извини, ей-богу, не помню. Можешь мне экземпляр прислать? Здесь такое дело: с издателем познакомился на Светкиной выставке. Он русскоязычный, тридцать лет, как из России слинял. И печатает только русскоязычных. Заинтересовался, почитать попросил. Ну, а чем чёрт не шутит, Серёга? Думаю, лучше бумажный вариант ему всучить, а то по интернету и не посмотрит. Так надежды больше. Пришлёшь, а?
Вот, почти и весь разговор.
Сергей выслал бандероль со своими «почеркушками»: и повесть, и рассказы. А заодно и письмо приложил со своими эмэйлом и телефоном.
Редактор всё принял к изданию. Денег, конечно, никаких не посулил, и даже авторский экземпляр не выслал, но книгу выпустил, и в интернет-магазинах, и в стационарных, в Германии.
Сергей выписал десять книг, выложив немыслимую для себя сумму. Потом примерно столько же ушло на «обмывание» этой книги.
А Сашка после того раза так больше и не проявлялся.
И прошло ещё полтора года.

. . .

Конец апреля в этом году выдался тёплым, ласковым, не смотря на прохладные ночи. Как-то разом очнулись и мухи, и шмели, и букашки-таракашки, и сорняки.
Сергей воткнул лопату в грядку, с тоской оглянулся на проделанную работу. Господи, и трети не вскопал! Мать честная! Сплюнул черной от пыли слюной. Всё, перекур! А то завтра и рук не поднимешь.
Выбрался на мощеную плиткой тропу, стянул с трудом резиновые сапоги, натянул тапочки и побрел к веранде. Уселся на крыльцо, закурил. В тени, на молодой траве под яблоней валялись собаки с оскаленными во сне мордами. Вспомнил: чайник поставить греться. Затем вновь уселся на любимое место.
Корыто собакам налить, что ли? Пусть поплещутся. Затянулся. Заметил: большой палец до сих пор в краске, хотя ещё на кладбище тщательно, кажется, оттирал ладони ацетоном. Ничего, вечером в бане смоется. Зато и у мамы, и у Серёжкиных всё аккуратненько покрасил, ни ржавчины. Эх, мама, мама… Что ж ты так рано то?.. До восьмидесяти не дожила… И Катюху в школу не повела, а так хотела…
Его раскумарило на солнце. Он задремал.
От управления с пробуксовкой газанула машина. Он открыл глаза на шум. Разрисованная такси-легковушка. Прищурился. Незнакомая издали парочка в яркой одежде не спеша фланировала по центральной улице. Оба – в темных в пол-лица очках.
Закипел чайник. Сергей с трудом поднялся на затекших усталых ногах, сполоснул заварник и насыпал порядочную жменю. Иль поесть в придачу? Нет. До вечера. Иначе не утерпишь, оскоромишься рюмкой под горячее. Да! Корыто собакам налить! Пока чайник заваривается.
Спустился с крыльца. Собаки уже не спали. Привстали и настороженно смотрели в сторону ворот.
- Танька, что ли, пришла?
Но у ворот стояла не соседка, а та, тонтон-макутовская парочка. У Серёжки кольнуло иголочкой в сердце. Что-то неуловимо родное, но пока неузнаваемое было в мужчине.
Тот снял очки. И улыбнулся. От уха до уха.
- Вилюшка! Родной ты мой! – У Серёжки как-то разом, как у ребёнка иль старика выступили слёзы. – Вилли!!!
Он, семеня, заспешил к калитке, сшибая по пути трусивших к соплеменникам собак. Уткнулись друг в друга и застыли, стыдясь своих слёз. Но тут негромко и испуганно ойкнула женщина. Ребята очнулись, разжали объятья.
Собаки кругами ходили вокруг Виллиной спутницы и мордами пытались проникнуть к той под мини-юбку. Вилли по-хозяйски присел рядом с ними, притянул обеих за ошейники.
- Гретта…Джуля… Хорошие вы мои…
Овчарки переключились на него.
- Здравствуйте, - поздоровался хозяин с незнакомкой. – Меня зовут Сергей, - и протянул ладонь.
- Марта, - пока ещё неуверенно, косясь на собак отозвалась та, улыбнулась. – Приятно очень.
- О-о! Вилли много хорошего о вас рассказывал!
- Нет, Серёжа. Ты перепутал: не рассказывал, - Вилли поднялся, еле уловимо подмигнул. – Мы в гости приехали, - продолжил он по-простому.
- Ух, молодчины! – Серей вновь обнял его. – Идёмте, идёмте, обедать будем. Как нашли то меня? Ты же ни адреса не знаешь, ни названия… И вещи где?
- Сначала мы к тебе поехали из аэропорта. Потом Надья к Сергею на квартиру отвезла: мы там чуть-чуть жить будем, он ключи дал. Надья сказала, как к тебе ехать и написала, - он показал записку. - На такси доехали, а здесь я всё знаю, - педантично и уверенно талдычил ему в спину Вилли.
- Эх, ты, Сусанин… - Зашли на веранду. – Садимся, ребятушки. Я сейчас… - Подтянул шорты и направился в дом, к холодильнику. Задумчиво оглядел содержимое. Свежий салат из огурцов и помидор, только заправить. Пельмени. Шпроты. Хватит для начала. Нет, колбаску ещё… Жаль, вина нет. Интересно, коньяк Марта пьёт?
В голове дежавюжило до умопомрачения! «Было-не было. Будет-не будет…»
Сгрёб, что смог в руки, отнёс, затем ещё раз вернулся, затем ещё…
- Вилли, вскипяти воду, - распоряжался попутно. – Марта, вы что пьёте? К сожалению, у меня только водка и коньяк.
- Серёжа, ты на «ты» с Мартой говори. А она с тобой на «ты». Она плохо ещё по-русски говорит. А пьёт всё.
- Ты вари, вари! И помешивай, чтоб пельмени не слиплись! Марта, а ты пока салат заправь. Это сметана, это майонез. Ферштейн?
- Я, я! – хихикнул громко за спиной Вилли. Марта покраснела, замерев с ложкой в руках. Сергей улыбнулся, не оборачиваясь и показал Вилли кулак.
- Я думал: ты за два года шутить разучился.
- Нет… Найн… Он шутит, - очнулась Марта, замешивая в салат и майонез и сметану.
- Так всё-таки: водка? Коньяк?
- Всё попробуем! – опять встрял Вилли. – Серёжа, а соль у тебя где?
В общем, минут через пятнадцать уселись. Ребята в придачу к Серёжкиному «крепкому» достали шампанское и фирменные германские сосиски. Часть сразу же ушла на более тесное знакомство с собаками. И лишь когда выпили по первой за знакомство, Сергей, наконец-то, спросил: - Ну рассказывайте, чего припёрлись?
Вилли, видя недоумение в глазах спутницы, перевёл на человеческий язык: - «Припёрлись» - это прилетели.
Та кивнула, приступила к трапезе. А Вилли продолжил:
- К нам в клинику документы из Челябинска пришли. Меня пригласили по обмену опытом до декабря следующего года. Почти два года… - он замолчал, подбирая слово. - …тянули.
- Волокита с бумагами?
- Да, «волокита». И ещё Марта операцию будет делать на глазах.
- Она глазник?
- Нет, она не окулист.
- А-а, понял: ей делать будут.
-Да, ей, в Уфе. У неё проблемы. Но там чуть-чуть, дней десять, потом ко мне, сюда приедет. Потом в Москву. Провожу её в Германию и обратно вернусь. До декабря, наверное…
- А как же ваша Нобелевка? Не «срослось»?
- Не «срослось», - удрученно кивнул Вилли. – Чуть-чуть…
- Ну, давайте за приезд! – поднял хозяин рюмку. Заметил: Марта, уставшая после перелёта и выпитого, сонно смеживает веки. – Марта, а давай я тебе постелю? У меня там уютненько, прохладно…
- Иди, иди, Марта, поспи. Успеем поговорить…
Отвели Марту, уложили, вновь уселись за стол.
- Серёжа, - отчего-то тихо проговорил Вилли, оглянулся на дверь. – Это не «та» Марта.
- Да я, уж, понял! – отмахнулся тот. – Могила! Не проговорюсь. А эта что, вкуснее пахнет? – он тоже понизил голос.
Вилли улыбался.
– Давай! – поднял рюмку. – Третьей будешь? – потрепал по ушам Джульку.
- Огурчиком, огурчиком! – хозяин подтолкнул соленья. – Или помидорчиком… И давай, всё-таки, рассказывай, как вы там живёте.
- Нормально мы. «Нобелевку» не дали. Даже не выставляли на «Нобелевку» Я там же работаю, а Саша перевёлся. Сначала в Дюссельдоф, а сейчас(у Швейцарии). Он в швейцарскую клинику перевёлся, там работает. А у Светы две выставки было. Я смотрел, мне не понравилось…
- Ты чего Марту в Уфу потащил? – перебил его Сергей. – Швейцария рядом. Да и ваши, поди, отлично лечат.
Вилли покраснел.
- Россию хотел показать Марте. И сам соскучился. И очень дешевлее в Уфе. Много дешевлее.
- Угу, ясненько.
- Серёжа, ваши очень хорошо лечат! – Вилли для убедительности выпучил глаза. – И Марта Россию посмотрит.
- Ты лей, лей, до краёв ещё далеко. Саня то чего ушёл? Из-за денег? – зыркнул мельком на Вилли. Тот деловито высматривал, чем бы ещё закусить. – Погоди, родной, колбасу порежу. И квас принесу.
- Не, Серёжа. Он за Светой в Дюссельдорф поехал. Нет, сначала она уехала, потом он, - Вилли подсчитал в уме, глядя на потолок веранды. Затем озвучил: - …через четыре месяца. А потом они вместе в Бад-Райхенкаль переехали. А я думал: вместе с ними в Россию поедем. Он насовсем хотел.
- Да ты что?! – деланно, ненатурально удивился Сергей. – Насовсем в Россию? Ты смотри, что деется! А сам в Райхер переехал…
Вилли покачал головой: - Не поехал. И сказал, что не приедет.
- Угу, - проговорил Серёжка. – Угу… Да-а… Ну, конечно… Выставки… Швейцария, деньги…Угу…
Вилли кивал уже согласно.
- И они опять вместе живут. Не жили четыре месяца, а сейчас живут.
- Да бог с ними. Пусть счастливы будут, - устало прервал его хозяин. – Тебе то зачем этот «обмен опытом»? Будешь здесь, на чужбине, спиваться понемногу.
Вилли долго молчал. Жевал что-то, гладил Гретту машинально.
- Саша уехал. Другие русские – тоже. Их пять семей было, уехали… Неуютно у нас стало, беженцев много. А со своими, Серёжа… Неинтересно, Серёжа, со своими. Они какие-то сытые все. Добрые, конечно. Но как автоответчики. Без эмоций. И о душе не говорят.
- Да чего ты ересь несёшь?! – психанул Сергей. – Как пацан, честно слово! Сытые – и слава богу, что не голодные! «О душе не говорят…» А у нас где о душе говорят? Ты что, слышал, что ли?! Чего выдумываешь?..
- Говорят, говорят. Вы только не замечаете это. И что с сердцем у тебя?
Серёжка промолчал, не зная, что ответить. Может, и прав этот «немчура»: не замечаем. Буркнул угрюмо:
- Иди, Вилли, поспи с дороги часа три. Я пока здесь, по хозяйству немного… А с сердцем нормально.

Глава 12


Глава 2

А на следующий день Александр помирал от хандры. И не только от неё, конечно.
И день, кажется, был как день. Может, через чур, уж душный, но для этого лета обычный…
Скорее всего - от тоски. Нахлынула невесть откуда, вязкая, цепкая, вытеснила все мысли. Слава богу, хоть моторика осталась: руки привычно продолжали работу. Он попытался разобраться в себе: откуда такое дурное настроение?.. Зарплата сегодня… все живы-здоровы… привычная работа… новый журнал с рассказиком прислали из издательства…
Он лишь с третьего раза сплюнул на пол прилипший к губе окурок и отложил в угол отревизированный вентиль. Долго и машинально оттирал испачканные руки. Глаза же, как уставились в открытую дверь слесарки – так и не отрывались. Мимо мелькали редкие силуэты прохожих. Полдень. Рабочий день. Позади что-то монотонно бубнил напарник. Тоска смертная. Вселенская тоска! Даже мухи исчезли, будто испарились.
- Думай, Сашка, думай, коли можешь, - хмуро внушал себе Владимиров. – Грех это – уныние… Тебе всего пятьдесят пять, козёл! Всё впереди! Всё! Писать захотел – так пиши! «Записки ветерана»… Иль «Пенсионера»… Читай, учись и пиши!.. Напечатали рассказик… Дальше при! Пиши и пиши! Чего? Мозги размягчаются от солнца? Тему тебе трудно найти… Человечество за всю историю лишь тридцать шесть тем нашло на круг, а ты чего-то… велосипед придумываешь. Главное вохай, Шарик, главное! Иль вокруг героя всё движется, иль он вокруг всех. Чего тебе? – досадливо обернулся он к напарнику, опять достал сигарету.
- Я говорю: дурак этот доктор-терапевт. Ни хрена у моей Таньки не нашел! Эти участковые – как коновалы, ни хрена не знают! А при царизме один на весь уезд был! По всем болезням! И всех обслуживал! И всем помогало! Вот как так?
- «Пользовал», - машинально поправил его Александр, да так и замер с зажженной спичкой. И напарника больше не слышал. - Врач! Земский! Посвященный во все тайны всех семейств! У-у, ё…! – выругался он, затряс обожженной кистью.
- В солярку, Сань, в солярочку! – поспешил к нему участливо напарник с банкой «отработки». – Макни! Полегчает!
- Уйди, дурак! – Владимиров заторопился к умывальнику, подставил пальцы под струю воды. – Земский, земский… А я - то чем хуже? Чем я-то не «земский»?! Пусть сантехник, пусть!.. В каждой квартире… раскланиваемся, общаемся… каждый день… А, порой, и ночь, - усмехнулся он, вспомнив что-то.

Вот так вот будоражил себя потеющий бригадир-сантехник Владимиров Александр Потапович душным июльским полднем 2017 года от рождения Христова.
Серело паутинное полуподвальное окошко. Жужжала монотонно муха. Жужжал монотонно напарник за спиной. Организм Александра размягчался и раскумаривался, будто сиествовал на помещичьей усадьбе. Но удавиться уже не хотелось. Хотелось жить и действовать. Немедля.
- Юрка, где у тебя заявки? Много? И чего тогда здесь сидишь, геморрой отращиваешь? Люди ждут, страдают, а ты!..
- Ты чего? Не выспался? – опешил напарник. – Как с цепи сорвался! Ничего там срочного нет: пломбировка, счетчик установить да в 66-й чуть подкапывает. Я ей сказал вентиль перекрыть. Чего орёшь? Всё успеем.
- Успеем, успеем, - сварливо забурчал Александр. – Давай заявки, сам схожу. А ты чтоб всё отревизировал до вечера! Где наш чемодан?
- Тебя на обед ждать? Или дома пожрёшь? – Юрий подал инструменты.
- Дома, дома… Заявки ещё будут – звони, я сегодня телефон с собой взял. Всё. Пока, Юр.
- Пока, - уныло отозвался тот. Вышел вслед на улицу, проводил бригадира взглядом. Затем уставился на миниюбочную из 24-й, вздохнул и спустился в прохладную слесарку, как в преисподнюю.

. . .

- Знаете, у вас, скорее всего, под кафелем мокнет, вот здесь. Мокнет и капает. По сварке где-нибудь… - Он вытащил рук