Переучет жизни (вместо "Иванов, Петров...)

ПЕРЕУЧЁТ ЖИЗНИ

«…уходящему – Синай,
Остающимся – Голгофа»
Б.Чичибабин




Глава 1

Ребят в аэропорту встречала Серёжкина жена Надежда. Привезла прямиком к нему на дачу, чмокнула всех на прощание и укатила на работу в город, оставив их втроём на несколько суток.
Пришла очередь обниматься им.
- Ну, здорово! - Сергей пожал Сашке руку, чуть помедлил и крепко обнял. – Эх, бродяга, как я по тебе соскучился! Если б ты знал, - тихо, с тоской проговорил он и всё похлопывал и похлопывал того по спине. – Потолстел то как, боров! Пиво, небось, попиваешь с колбасками…
А друг молчал, шмыгал носом и ничего не отвечал.
Оторвались, наконец, друг от друга.
- Знакомься, Серый. Коллега по работе. Коренной немец, но русский знает. И изъясняется неплохо. Для немца.
Сергей повернулся ко второму гостю. Дородный мужчина лет за тридцать, в круглых очочках, с еле заметным нимбом светлых воздушных волос.
- Сергей Иволгин, - представился хозяин, протянул ладонь.
- Вилли.
- Шварцкопф?
Тот недоуменно заморгал.
- Шварцкопф, Шварцкопф, - мимоходом успокоил немца Сашка, протискиваясь с сумками в калитку. Попутно пихнул локтем в бок хозяина. – Это он шутит так, Вилли. Привыкай. Он не совсем пропащий. Позавтракаем сейчас – поумнеет. Отт у него фамилия.
Ребята подхватили оставшиеся баулы, потянулись следом.
- А жрать то нечего, - бубнил сзади хозяин. – Хорошие гости обычно уже отобедавшие… Может, тушенку откроем, а? Разогреем?..
- А почему у тебя жрать нечего? Фу-у, - Сашка сбросил поклажу на веранде. – Зачем тогда Надежду отпустили? Ты чего, не готовился к нашему приезду?
- Как не готовился?! Готовился! Два часа, как с рыбалки приехал! Коптятся карасики, коптятся, через полчаса готовы будут. И салаты нарезал, и водочка стынет в холодильнике. Я же о том, что порядочные гости…
- Да! – перебил его Александр. – Это Надюхины сумки, продукты какие - то передала.
Сергей отмахнулся.
- Потом. Давайте за знакомство, - он разлил по рюмкам. Торжественно чокнулись, торжественно выпили, скривились, закусили огурчиками. – И на пруд сейчас сходим. Окунёмся – и как раз к копчению поспеем. А то я, ребята, шибко квёлый после ночной рыбалки, охолонуться надо. Нет, - прервал он сам себя. – Айдате, сначала с соотечественниками вас познакомлю.
И он потянул их к бане. Там, в прохладном полумраке виноградных лоз на широкой бетонной тропинке лежали, оскалившись во сне и откинув языки в сторону две взрослые овчарки.
- Эй, дохлые! Встречайте гостей! – зычно пророкотал хозяин. – Охранницы липовые…
Те ошалело встрепенулись, засучили лапами, подтрусили обнюхаться.
Вилли, не дожевав огурец, встал по стойке «смирно». Сашка же, наоборот, присел на корточки.
- Джуля, Джулька, помнишь меня? Джуля… Иди сюда, - поманил он ту, что пониже. Погладил по седой морде, по спине. – Исхудала то как… Все рёбра видны. Довели подругу. Ты смотри, Серый, помнит же, а? А это кто? – Глянул под брюхо второй. – Дочка?
- Дочка. Гретта. Три года почти. Да не стой ты поплавком, Вилли. Они у меня адекватные. Погладь. Не тронут.
- Карашо, - покорно и обречённо ответил тот, проглотил огурец и погладил Джульетту, как уже проверенную Сашкой. Гретта продолжала сновать меж людьми, обнюхивая брюки и обувку. Затем собаки как-то разом тяжело вздохнул, ностальгически глядя на Шварцкопфа и вновь улеглись.
- Это они у меня после рыбалки такие… вареные… Всё, ребята, всё! Цигель… идём купаться!
- А собаки?
- Они у меня с территории – никуда! Дрессировка! И врожденный интеллект. Да и боязно: Урал, глубинка России, кривая преступности растёт… - заключил он, закрывая калитку на замок.


Отступление от темы.
(Выписка из аннотации к собачьему корму)
«…Мы знаем, что на протяжении жизненного пути Вашего питомца его потребности будут меняться… Корм … заботится о здоровье собак и подпитывает их активную любознательность и заразительную любовь к жизни.
… Помогает … поддерживать активную массу тела и сохраняет высокую подвижность»


Пруд в садовом товариществе представлял собой круглый котлован метров сто в окружности, поросший по берегам осинками, берёзками, камышом и осокой. Копали его для общесадовых нужд, но «нужды» пробурили у себя на участках автономные скважины и колодцы. Посему котлован без помех наполнился водицей, обзавёлся карасиками, гольянами и лягушками и принимал садовый контингент уже только для помойки запыленных и натруженных за трудовые выходные тел. Сегодня был вторник, поэтому берега были пустынны.
- Мужики! Смотрите, какая чистейшая вода! Монету на двенадцати метрах видно! – хвастался Сергей.
- И какая ж здесь глубина? – ехидно поинтересовался Александр.
- Не важно! Это, говорят, после метеорита такая чистая набирается. Брали анализы: радия очень много, всю грязь и дрянь выжигает.
Вилли, с наслаждением макающий ступни в воду, отсеменил на сухое.
- Слушай ты его больше… - У Сашки футболка на спине закаталась: ни туда, ни сюда. – Помоги. - Сбросил, наконец, с себя всё и с воплем плюхнулся в пруд. – Вау-у!!! Мужики!!! Блаженство то какое!!!
- Пойдём, пойдём, Вилли, а то рыба перекоптится, - легонько подталкивал гостя Сергей к воде. – Рожки да ножки останутся.
Вилли слегка упирался.


- Странно, - Сергей замедлил перед дачей шаг, нахмурился. – Собак что-то не слышно. Обычно за версту чуют, хай поднимают… Странно… - И он ускорился. Ребята – следом.
- Эй, охранницы! Хозяин пришёл! – прокричал он, возясь с замком. Открыл – и замер!
- Что там? Что там? – толкались сзади ребята.
- Мать твоя… женщина, - только и смог произнести хозяин.
Собаки с измученными мордами валялись на газоне под деревьями и тихонечко поскуливали. Плиточные тропы и к дому, и рокадные - к бане, теплице и грядкам - были сплошь усыпаны гречкой, рисом, вермишелью, мороженой рыбой по триста двадцать семь рублей за килограмм. А поверх всего, как вишенка на торте, блестело кривыми потёками, как после молодого бычка, подсолнечное масло. И ещё какие - то разорванные пакеты, кульки, жеваные сигареты поштучно.
- Вот те на! А ты говорил: врождённая интеллигенция… - ошарашенно проговорил Сашка.
Сергей, не слушая того, с остервенелым лицом двинулся к собакам. Но те продолжали покорно и обреченно лежать. Лишь глаза умоляюще смотрели на пришедших.
Вдруг Гретта привстала, судорожно дёрнулась всем телом и её вырвало. Джульетта же, наоборот, раскорячилась и бурно оправилась. Александр остановился, как вкопанный.
- Вот, стервы! - обернувшись к друзьям, произнёс он с чувством. – Не иначе, всю бутыль с маслом вылакали!
- Фу-у, - облегчённо выдохнул Вилли. – Я думаль – отравились.
- Ничего, Серый, сейчас желудок прочистят – оклемаются.
- Ребята, идите на веранду. Я здесь хоть чуток приберусь.
Ребята осторожно, будто на минном поле, прошагали к дому. Серёжка, матерясь, взялся за лопату и метлу. Попутно громко руководил гостями.
- Салат достаньте из холодильника! И водку! И чай поставьте!.. Хлеб порежьте!
Услышал, наконец, в ответ разумное мужское: - Да … … … …! Сами знаем! И, кстати, здесь у крыльца ещё две «мины»! А колбасе кирдык! И сосискам!.. Но какой здесь дух интеллигентности витает! Аж прёт! – И дурацкое хихиканье-гугуканье дуэтом.
Сашка скорбно вздохнул и продолжил зачищать местность, сметая остатки «интеллигентности».


Глава 2

Странная июльская ночь уже давно опустилась на землю. Странная потому, что с запада окрестности подсвечивала луна, а с востока облака уже освещались невидимым пока солнцем.
Ребята сидели у мерцающего углями мангала. Угли периодически вспыхивали синеватым крошечным пламенем и потрескивали, запуская парашютиками искры в ночную свежесть.
Не спалось. Даже Вилли, клевавший поначалу после бани носом – и тот как - то постепенно оживился, приосанился, как давыдовский гусар, и не пропускал ни одного слова и ни одной чарки. Сашка с интересом и удивлением посматривал на него, но помалкивал.
Собаки смиренно лежали на траве в отдалении и еду уже не клянчили. Периодически, как фантомные Гончие Псы, трусили к крыльцу, жадно лакали воду из чашек и вновь затихали.
- Как тебе там, Саня? – Сережка, одетый в меховую безрукавку на голое тело, прислонил гитару к лавочке, отхлебнул горячего чая из кружки.
Александр неопределенно пожал плечами, долго молчал.
- Хорошо там, - произнёс он, наконец. – Спокойно. – Вилли утвердительно кивал головой. – Никакой напруги… лишней… Всё для людей… - Опять помолчал, прикурил от головёшки. – Только… Пусто… Сначала думал: приживусь, попривыкну… - Опять замолчал. – Если б не работа… - Вяло махнул ладонью, потянулся за бутылкой, разлил. – Первые годы ещё ничего: как только отпуск – по Европе ездили. Испания, Франция, Италия… Швейцария… Даже в Исландии побывали. А потом… Надоело, что ли?.. Везде похожее… Не моё…
Александр жил в Германии уже почти пять лет, с тех пор, как ему предложили место в тамошней клинике. Собрались с женой Светланой и уехали, благо, никого из родственников у них здесь, в России, в живых не осталось. И хотя, собаки такие, обещались приезжать каждый год – ни разу не приехали! Ни разу! Звонить – да, часто звонили, а, вот, с приездом…
- Понимаешь, у нас в клинике такая тема попёрла – думаю, на Нобелевку вывезет! – оправдывался он. Вилли кивал головой, подтверждая сказанное. И вообще, за последние часы Вилли неуловимо изменился: расслабился, улыбался уже, собак оглаживал, натянул хозяйские сланцы, оголился по пояс, засверкал румянцем на щеках от выпитого.
- Не сглазуй! – одернул он коллегу. – Чуть-чуть не Нобелевка!
- Ну, может, не Нобелевка, - равнодушно соглашался тот. – Но, ведь, стоящая вещь, скажи?! А, может, и Нобелевка… Год-полтора ещё провозимся.
- Светка то как? – прервал его Сергей. – Кем она сейчас?
- А-а, малюет свои картинки понемногу.
- Выставляется?
- Не-а. Сложно там с этим. Или талантище большой надо, или какой-нибудь перфоменс придумать.
- Мужикам проще, - понимающе согласился хозяин. – Мошонку к мостовой прибил – и обеспечена популярность.
- Найн, найн! – запротестовал Вилли. – Нельзя к мостовой! Порча дороги! Полиция!
- Ты смотри, как строго! – удивился Серёжка. – Берегут, значит, старую архитектуру.
Вилли значительно кивнул: - Память предоков!
- Сань, а почему не «твоё» то? Сам говоришь: «хорошо там… спокойно…»
- А там вас нет, - поднял тот глаза на друга. – Знаешь… Там у каждого своя жизнь. И не дай бог кому - то влезть в неё! Я и с Вилли то сдружился потому, что он на немца не похож, а больше на русского: захотел – ночью припёрся. Или в долг без расписки даёт… Дурак дураком…
Вилли смущённо улыбался. Потом поддёрнул шорты и прошаркал до уборной.
- Хороший парень Вилли…
- Саш, там, говорят, и русских много…
- Русскоязычных, - поправил Сашка. – Немцы в основном, на ПМЖ. Они только первый год русские. А потом смотришь – балакает по-русски, а в голове уже немец сидит… Да это, мне кажется, с любой нацией так…
- Я думал – ты гражданство у них получил: не едешь и не едешь…
Александр отрицательно покачал головой: - И не думал даже об этом.
Вернулся Вилли. Подсел к мангалу и всё также улыбался смущенно.
- Звёзды падают, - сообщил он.
- Ну, я же тебе говорил: «дурак дураком». Романтик хренов… как русский Ваня… «Звёзды падают»… Да они, уж, миллиард лет, как попадали! Нет, Вилли, кто - то из твоих прабабок-баронесс с русским согрешила, не иначе.
Он взял гитару, тихонечко чего-то наиграл, подстроил и, не дожидаясь приглашения, чуть хрипловато запел:
«Всё ещё сбудется, каждый пустяк.
Хмурится бровь. Удивительный факт…»
И Серёжка подхватил дуэтом:
«То, что у нас слёзы у глаз.
Впрочем, не надо растроганных фраз –
Всё понимаем и так»
Допели. Молча, не глядя друг на друга потянулись к кружкам.
- Поднимай, Вилли. За дружбу пить будем, - хмуро произнёс хозяин.
Вилли безмолвно взял налитое, замер, ожидая тост. Не дождался. Ребята сидели, устало сгорбившись, держали кружки в ладонях и будто ушли в себя, вспоминая что то, неведомое ему.
- Хорошая песня, - чуть виновато прервал он молчание. – У нас мало минора. И громко поют. Хорошая песня.
- Хорошая, - согласился Александр. – Ну, давайте…
- А там-то играешь? – поинтересовался Сергей. Закурил, погладил подошедшую Джульетту.
Сашка отрицательно покачал головой.
- Другое там, Серый… И гости только по приглашению… И не для гитары… Сань, пойми: там всё другое! Всё! Вон, у Вилли спроси: пою я там или нет. На следующий раз вежливо от встречи откажутся – кому русский с прибабахом нужен? Песни непонятные слушать, время терять? Они тактично к столу отойдут, поесть-попить…
- Хорошая песня! – уже с напором прервал его немец.
- Что, братан, понравилась? – усмехнулся Сергей. – Иди, Джуля, иди, спи, - отослал он собаку на место и повернулся к Сашке. – Сань, спой «Не поговорили»
- Угу. Налей только по-слегка…
«Собирались наскоро, обнимались ласково,
Пели, балагурили, пили и курили…
День прошел, как не было –
Не поговорили…»
Висели тусклые звезды. Луна светила до того ярко, что даже сквозь редкие ночные облака умудрялась щериться своими горами и впадинами. Стрекотал за баней кузнечик. Молчали ночные птицы. Гость-немец, слегка приоткрыв рот, не отрывал удивленных глаз от, кажется, хорошо знакомого Сашки.
- Хорошая песня! – опять произнёс он, когда ребята допели.
А Сашка, не прерываясь, продолжил:
«То были капли дождевые…»
Но после этой песни, почему - то все молчали. Даже кузнечик за баней заткнулся, и звезды опустились ещё ниже.
- А знаете, мужики, у меня, отчего - то женщины всегда с запахами ассоциируются. Честное слово. Лицо, волосы, глаза могу забыть, а, вот, пахнёт от какой-нибудь проходящей чем - то знакомым, забытым – и сразу всё в памяти всплывает.
- Экий ты… парфюмер… - с улыбкой поддел Александр Сергея. – От них чем только не пахнет: и фиалкой, и борщом…
- Я тебе больше скажу: от них ужасно иногда пахнет! Я о другом. От моих любимых и лугом летним, и пылью, и шоколадом, и мускусом, и пОтом, и чем только не пахло… И это было так прекрасно, ребята! А от иной «шанелью» или «диором» тянет, и всё на месте – а глазам тошно смотреть, не то, что разговаривать… - Закурил, оживился. – Вот, как это, Сань, а?
- Ну… - тот глубокомысленно помолчал. – Это у тебя болезнь какая-нибудь… С извращениями связанная…
Вилли недоумённо захлопнул рот. Он полностью был согласен с Сергеем! Полностью! Поэтому категорично заявил:
- Найн! Моя подруга тоже пахнет разное! Мне всё нравится!
- Ну, а чего… Разнообразие оживляет действительность, - лениво протянул Александр. - С такими тоже можно жить.
Вилли возмущённо надул щёки.
- Сань, кончай! Вилли, это он шутит. Он тоже шутник, - Серёжка похлопал Вилли по покрытой вздыбленными волосиками обнаженной ноге. – Это родимые места на него так действуют. Иди, штаны натяни, замёрзнешь после бани. Да поторопись: шашлыки готовы!
Успокоенный анестезиолог направился в дом. Ребята с улыбкой его провожали.
- Вот, элефантик… Обиделся.
- Хороший парень. Кстати, Серёга, я у тебя здесь одну сигаретку искурил, лень за своими идти.
- Да, я уже посчитал.
Рассмеялись счастливо.


Глава 3

Сергей сидел на крыльце и курил.
Уже рассвело, хотя ещё и пяти не было. Ребята спали в доме, а ему, вот, не спалось. Ворочался, ворочался, потом матюгнулся и вышел на веранду. Пошарился на столе, опростал недопитую стопку водки, запил холодной заваркой и присел на крыльцо. Подошли собаки, обнюхали, вяло полакали воды из чашек, да и снова завалились на боковую.
Он сидел, щурил будто песком засыпанные глаза, зевал во весь рот и радовался наступающему дню.
Небесной бижутерией сверкала роса на траве и закрытых пока цветах. Вовсю распевались невидимые птицы. Тень от орешника при ярком солнце казалась непробиваемой. И уже планировали бабочки, замирали, разбросав крылышки парусами, грелись и летели дальше.
Серёжка любил такие рассветы. И не из-за вселенской красоты, а из-за настроя души при такой природной благодати. Тихая-тихая радость заполняла сердце невесть от чего. Видимо, редко в жизни всё так удачно совпадает по времени и месту. И настрою.
Он был рад, что друг приехал без жены, без Светки. Как - то не складывалось у Серёжки с ней общение «на единой волне», хоть убейся.
Почему - то все вокруг считали её талантливой, чуть ли не гением. Откуда и с чего это пошло – не понять. Просто считали. От «гения», как от «верблюда», трудновато отмазаться. Тем более, что Светка и не старалась этого делать. Скорее, наоборот: молчаливо этому потакала. И уж кому, как не Серёжке это было знать! Девочка из соседнего подъезда!
Отношения у них не складывались ещё с детского сада. Светка была на голову выше его и постоянно отбирала игрушки. И «умничала». А мама Серёжки, натягивая ему колготки в младшей группе, постоянно нашептывала: «Какая девочка у вас хорошая в группе». Серёжка кривился и плакал. «Зазнайка,- думал он категорично, надув губы. – И не красивая совсем!». Но про игрушки не ябедничал.
В школе Светка изменилась. С первого по пятый класс твёрдая «хорошистка», правая рука классного руководителя, активистка, опора и надёжа. Красной косынки только не хватало. И ещё: начала посещать изостудию.
С шестого и до окончания школы – совершенно другой человек. Загадочная, молчаливая, с периодической всё понимающей улыбкой на простоватом лице с едва заметным, допустимым для лицея макияжем. Видимо, включилось «женское начало». Но девичья стать в фигуре проявлялась слабо. Это, с Серёжкиной точки зрения, надо было Светке чем-то компенсировать. Подошла загадочность и многозначительность. Да и периодическое участие в выставках придавало ей вес в их компании. Видимо, тогда и потянулся этот слушок: умная и талантливая. И, видимо, и сама Светка в это поверила. Да не просто поверила, но ещё и планку свою сдвинула до «гениальная»!
Он, по простоте своей, подспудно пытался разгадать, в чём же её гениальность и ум (хотя и некогда ему в это время было – любовь у него с Алкой из «бе» закрутилась на два года), но так ничего грандиозного и не обнаружил. Картины не впечатляли не только его, но и жюри. Когда же на пирушках иль просто в компании начинали собачиться по поводу того или иного фильма или книги, оказывалось, что она иль не читала, иль не смотрела предмет обсуждения. Но и это, почему то, автоматически переносилось в копилку её необычности и гениальности. А то, что она глаголит простыми избитыми истинами, проходило мимо внимания всех. Серёжка тогда не психовал – некогда было, первая любовь всё заслоняла. Как была «хорошисткой» в его понимании, да так и оставалась.
Психовать он начал позднее, когда познакомил её со своим другом Сашкой Приваловым. Тот жил на другом конце города, учился в другой школе, но дружили они давно, с третьего класса, когда стали заниматься в футбольной секции «Факел». Четыре раза в неделю встречались на стадионе на тренировках и играх. Сашка был левым нападающим, Сережка левым защитником и постоянно завидовал тем, передним, забивающим голы. А сдружил их крепко город Чернов, где разыгрывался кубок области. Выездная игра «юношей-2». Победа 2-1. И при выходе из раздевалки – толпа местной шпаны, пацанов-болельщиков.
Команда Серёжкина как - то незаметно рассосалась, втянулась поодиночке в автобус и оттуда уже с напряжением наблюдала за развитием ситуации. Сергей тоже мог бы спокойно сидеть рядом, если б вдруг не понял: - Сашку ждут, сучары! Он им оба «пузыря» закатил! Всех пропустили, его ждут!
Разом взмок, будто мешки с цементом перетаскивал. И руки-ноги затряслись. И на тренера надежды никакой: бутылку с наставником-противником распивают, минут через двадцать появится. За двадцать минут так по барабану настучат, не то, что в футбол – в шашки не сыграешь.
Ну, и остался. Хотя местные и намекали милосердно: «Кент, тебя в автобусе заждались. Вали потихоньку…» Нет. Ещё сильней вспотел, но остался.
Хорошо им тогда «прилетело». Серёжке даже верхнюю губу пришлось зашивать, три шва наложили. Сломанные рёбра они честно поделили с Сашкой: по два. А синяки и ссадины и считать не стали. Вот так вот, на общей сече и задружились. И в другую команду через год парой перешли, и в бит-группу к знакомым вместе влились, один – басистом, второй – ударником… И даже когда после школы судьба и интересы разбросали их в разные университеты – медицинский и политехнический, то и тогда ребята цеплялись друг за дружку, встречались постоянно, все праздники вместе отмечали. Вот на одном из праздников – дне рождения Серёжки – он их и познакомил. Будь это лет через пять после школы – не факт, что Светка была бы среди приглашенных, а так… Первый курс… самые близкие – друзья со школы да дворовые… да Сашка… Вот, и срослось для них… «романтический ужин», етиж его!.. Сдал друга не за понюх табака! Из рук в руки! Друга, конечно, не потерял, а, вот, постоянного собеседника – это точно! Не говорилось им «на троих» по душам. А после того злопамятного дня рождения Сашка и не мыслил себя на встречах без Светланы. Как уральский картофель без колорадского жука. Как рюмка водки без занюха.
- Да, хорошо, что он один приехал, - думал Серёжка дремотно.
Воробей, косясь на него глазом, уселся на дальний край стола, клюнул крошку и упорхнул. Через секунду явился следующий. Сергей посмотрел вверх: на горизонтальном водостоке уже толпилась очередь из птичек. Очередь, как ей и положено, гомонила и переругивалась.
Он тяжело поднялся, достал из шкафа банку с пшеном, щедро сыпанул на тротуар перед верандой.
Собаки под деревом подняли морды, съестного не учуяли и вновь завалились.
Сергей улегся в гамак рядом с баней и попытался уснуть. Отчего то сладостным тихим восторгом наполнялась душа его. А отчего-почему – не понять. Так он и уснул с улыбкой на лице. Пара нетерпеливых мух немедленно уселась на его голые колени.
И приснился ему странный сон. Странный тем, что рваными фрагментами повторял момент прощание с ребятами перед отъездом в Германию. Будто крутили старый знакомый потрёпанный фильм. Ребята постоянно улыбались в этом фильме. Только у Светки глаза светились счастьем, а у Сашки были потухшие и виноватые, словно тот хотел сказать: «Ребята! Ну, простите, что мне так повезло и привалило…» Друзья понимали его. И чтобы не замечать этих глаз побитой собаки наливали и наливали. И «виноватая собака» от них не отставала, не смотря на Светкины одёргивания.
Окончательно рассвело.

. . .

Сашка с наслаждением умывался дождевой водой из бочки. Фыркал, окунал голову, постанывал от удовольствия. На веранде невнятно о чём-то бубнили Вилли с Серёжкой. Тарахтел вдали культиватор. Ребятишки смеялись на пруду.
Сашка ещё раз, напоследок окунулся, утёрся махровым полотенцем и взглянул в помутневшее, засиженное мухами зеркало на углу веранды. Зеркало правдиво рассказало о минувшей ночи. Набрякшие покрасневшие веки. Взгляд исподлобья, будто драка намечается. Тремор. Как раз на балалайке играть: «Светит месяц, светит ясный…»
- Да-а… да-а… - вздохнул он тяжело. – Займёмся гомеопатией, - и поплелся к ребятам.

- …потому что я слишком, уж, приземлён. Примитивен! Мне, что мошонка на мостовой, что квадратик черный на стене – всё едино! И Уорфелл ваш…
- Уорфол, - поправил его Вилли, пытаясь ножом подцепить солёный огурчик из трёхлитровки. Огурец сопротивлялся.
- Хай с ним, пусть будет Уорфол, - легко согласился хозяин. – Тираж этикеток для тушёнки. С портретом Монро. Из одного ведра всё это черпано. Даже жалко их как-то, творцов этих… Будто не боженька их гладит ладонью. А, может, и он… Но не ладонью. – Вдруг оживился. – А окружению этих «гениев» памятники ставить надобно! Трудяги! Так эти «шедевры» раскрутили – мама - не горюй! Бабло заработали да докторские защитили, представляешь?!
- Представляешь, - попкой повторил Вилли, устав от борьбы с огурцом. Полистал лежащую рядом на лавке книгу, что - то вычитал и добавил: - Шаромыги.
- Эт ты в точку! – Серёжка, не оборачиваясь одобрительно кивнул. А руки в это время ловко шинковали ножиком лук. И от плиты несло чем-то вкусным. Собаки, сидевшие здесь же синхронно поворачивали морды с одного говорящего на другого.
- Ты бы хоть гостей постеснялся, - подал голос хмурый Александр. – Городишь здесь белиберду всякую…
- О, проснулся! А чего их стесняться? Сами всё знают. У вас там, в Европе, столько сейчас нового открыли в отношении полов, что я рядом не стою! Одна толерантность чего стоит!
- Да у вас что, крыша у всех на политике поехала?! – неожиданно рявкнул Сашка. Овчарки синхронно брызнули с крыльца.
Сашка же смутился собственного неожиданного окрика, продолжил уже на порядок тише.
- Надюха, пока с аэропорта добирались, всё докапывалась: как там к русским относятся… что там немцы о нас думают… а что так много турок?.. Теперь этот… «Толерантность»! – протянул он с издевкой. - Надо же, выучил слово. А пять лет назад мы с тобой о политике и не заикались! Чего это у вас за «эпидемия»?
Серёжка уже не резал лук. И накал у плитки уменьшил. Сполоснул руки, достал из шкафа третью чистую рюмку, налил её наполовину из стоящей на столе бутылки, обтер о довольно чистую футболку свежий огурец и положил-поставил всё это перед сердитым другом. Сам же сел напротив, поставил локти на стол, утопил, как старушенция, лицо в ладонях и молча и внимательно уставился на Александра.
Тот как-то брезгливо, уголком рта улыбнулся и опрокинул жидкость в себя. Пожевал губами. Понюхал огурец и в свою очередь выжидательно уставился на хозяина.
Тот налил уже полную.
Сашка поднял, покосился на Вилли.
- Рот закрой. Цвет носков вижу. Не порти аппетит.
Тот закрыл.
Сашка медленно, с наслаждением выцедил вторую, куснул с «попки» огурец.
Пришли на разведку собаки, учуяли мирную атмосферу и остались.
Александр выплюнул горькую «попку».
- Серый, чем у тебя так пахнет?
Сергей наполнил уже три рюмки.
- Ну, кроме тебя ещё и щами. Поднимаем, ребята! Сейчас горячее будет!
- Дрянь у него, а не щи! Морковку ВООБЩЕ варить нельзя! Её только сырую можно. А косточку на две части испокон веков рубят, а не на пять! И тоже подают сырыми! – посетовала Джульке Гретта. Та понимающе мела хвостом.

- У-у! – с тихим восторгом мычал Сашка, хлебая варево из тарелки. Именно хлебая: шумно, отдуваясь, потея лбом. – Вкуснятина то какая!
- Ешь, ешь, маленький, я много наварил. Завтра ещё вкуснее будут: настоятся. – Сергей понемногу подливал всем в разнокалиберные рюмки. – С лучком, ребятушки, с лучком. И сухарики берите. Вилли, насыпь себе, попробуй.
Вилли послушно выпивал, послушно насыпал, послушно хрустел лучком и косился на коллегу: никогда не видел его таким шумным и неопрятным за столом. Серёжка это заметил, пояснил:
- Дружище-иноземец, горячие щи так и надо есть: обжигаясь, шумно и с открытым ртом. Они в пять раз вкуснее становятся! Да под рюмашку!.. Эх, - посетовал он. – Ложки деревянные у меня куда - то запропастились, а то бы по полной экзотики хапнули! Сань, а Светка тебе не варит, что ли?
Тот отрицательно покачал головой. А челюсти всё продолжали и продолжали работать
- А чем же питаетесь?
Сашка промолчал.
- Ну, ладно… А чем, ребятушки, сегодня займёмся? – Сергей сыто откинулся на спинку стула, ослабил завязку на шортах. – По грибы можно. Только их пока нет. На рыбалку можно, здесь озерцо в километре. Только не клюёт что - то. Турнир по «дураку»… сканворды… телек… Вечером, конечно, шашлыки, баня…
- Серёж! Серё-ож! – прокричали снаружи.
- О, соседка! – Он затянул шорты. – Явилась – не запылилась. На иностранцев посмотреть, что ли? - Чавканье за столом прекратилось. – Кушайте, кушайте, она смирная, не отберёт.
Минут через пять, когда он вернулся с соседкой, ребята сидели уже в свежих футболках и с чистыми тарелками.
- Знакомься, Тань: это Саша, это Вилли. А это Татьяна. Садись.
Миловидная женщина лет под тридцать, в кокетливой, сломанной по полям соломенной шляпке сказала «здрасьте» и присела с края стола.
- Давай, давай, двигайся, а то без жениха останешься. – Сергей сдвинул её к центру. – Турнир по «дураку» отменяется. Рыбалка и прочее – тоже. Можжевельник и яблоню садить будем, Татьяна припёрла. Далее – посмотрим.
Он сходил в дом, достал из холодильника консервы, колбасу и новую бутылочку. – Тань! – крикнул в открытую дверь. – Тебе вино или водочку? – Ответа не разобрал и решил, что водочку. Когда вернулся на веранду, там царило напряженное молчание. – Чего притихли? Наливайте!
- А как у вас там… ну, как к русским относятся? - виновато спросила после первой соседка, скромно копаясь вилкой в салате.
Вилли поперхнулся, закашлял. Сашка кулаком стукнул тому меж лопаток.
- Нормально у нас к русским относятся! Нормально! – ответил он нервно и вновь от души жахнул по анестезиологу.
- Нормально, - подтвердил Вилли, вытер выступившие слёзы.
Серёжка, стоя за спинами ребят, выпучил предостерегающе глаза, погрозил соседке пальчиком.
- Танюш, это болезненная для них тема. Давай лучше о посевной.
Та окончательно смутилась и покраснела плечами.
- Арбуз! – вспомнилось Серёжке про ягоду, остывающую в колодезном ведре. – Со вчерашнего дня! Будет вам, ребятушки, крюшон по-русски! Я мигом!..
Когда вернулся, на веранде по-прежнему молчали. Но как - то нехорошо, тревожно. И смотрели на него.
- Вот! Охладился! Забыл я вчера…
- Так, значит, по интернету с нами познакомился, да? – с едва-едва слышимой угрозой в голосе спросил его Александр. – Бомжи немецкие, да? Дорогу нам оплатил и на откорм вывез, да? С перспективой трудоустройства? Среднюю Азии заменить, да?
- О! О! Растрезвонила уже! Обиделись! – Сергей положил арбуз на поднос, обтёр полотенцем. – Ты, Танюх, на рожи их посмотри. Исхудали то как, доходяги. На, режь! - Подвинул арбуз Вилли и закурил. – Я здесь, Сань, Пашку-Вертолёта что - то вспомнил…
- Вертолёта? – переспросил Вилли, старательно, мерными – до миллиметра! - ломтями разрезая арбуз.
- Пашка – Вертолёт, дружок наш по юности. Слово не мог сказать без жестикуляции. Как пропеллер…
- Это что! У нас ещё Шлёп-Нога и Пусто-Один были! – Александр как-то разом забыл про бомжей и переключился на воспоминания. – Один хромал, другой с искусственным глазом был.
- … и всё пел песню про Китай: «Любимый город в синей дым Китая…» Когда разъяснили – не поверил, дурак.
- Серый, а ты кого-нибудь видишь?
- Не-а. Как с Надюхой переехали в центр – никого не встречал. Сидят, небось. Или спились. Иль умерли. Нет, вру! Пашку года три назад видел! На Кировке, зимой! Он взвод в увольнение выводил!
- До сих пор, значит, служит… Там же, в автомобильном? А чего, поодиночке сейчас в увольнение не выпускают?
- Так он с неграми! Из Судана, что ли… не помню… И ни бельмеса по-русски, только на инглиш. А Пашка, он же заочно и иняз ещё окончил, его и послали нянькой. В общем, иду, смотрю – толпа девиц у «Центрального». Хотел мимо пройти, думал: колготки со скидкой продают. А меня капитанишка какой - то: «Серый! Серый!» Ё-моё, Пашка! И уже не машет, без жестикуляции: минус тридцать на улице, тосол из носа бежит. Айда, говорю, в кафешку, юность помянем. А он мне на этих братьев по разуму кивает: «Потеряю, говорит, одного на час – полгорода чернокожими наполнится через девять месяцев. Они уже третий месяц у нас на сборах под Чебаркулём стажируются. Без увольнений. Изнемогают. На повара нашего засматриваться начали, а у того трое детей. Вот, начальство и решило. Во избежание… Пусть пофоткаются с девками да мороженое пожрут – и в казарму покатим». Так и разошлись. Тань, а ты чего не допила? Давайте ещё по рюмочке.
- Сергей, утром по много нельзя, - попробовал включить разум и вяло посопротивляться Вилли.
- А где ж мы по много то? По-слегка. Ты режь, режь, а не старших учи! Понаехали здесь…
Оглядел стол, заставленный блюдами и объедками. Да-а, «скатерть-самосранка» какая – то…

Посадили они после трапезы деревья. Во сколько это было и как были посажены деревья – ребятам не запомнилось. И как уснули – тоже не запомнилось. Видимо, сморило после русского крюшона.


Глава 4

Ему приснилась Марта, его девушка.
Он сидел на стуле средь бескрайней пустыни. Барханы, барханы, солнце, белесое небо… Напротив, на коленях стояла его любимая. Нелепая соломенная шляпка на голове, как у Серёжкиной соседки. И меж колен у неё стояло ведро с холодной родниковой водой! С чистой, даже слегка голубоватой! И она, опустив голову, пила из этого ведра! А сзади, из-под короткой юбки торчали два собачьих хвоста!
Вилли проснулся.
Жутко болела голова. Какой-то маленький кузнец – дурак разместился в черепной коробке и поочерёдно дубасил изнутри по вискам! И обволакивала духота. Вилли дышал, как астматик, и всё сглатывал и сглатывал сухим горлом невесть откуда взявшуюся слюну. И было страшно от того, что не мог понять: где он? Вокруг, при лунном свете высвечивались незнакомые предметы. «Утварь», - вспомнил он русский перевод. И сразу же удары «кузнеца» усилились.
- Я в России, - попробовал думать Вилли. – На Урале. У Сергея, Сашиного друга. Живой, - закончил он логическую ассоциативную цепочку. Начал медленно подниматься. Ноги на холодных половицах мгновенно замёрзли. – Надо найти дверь. Обуться надо. – И, опираясь рукой на стену, он, наконец то, дошел до двери. С трудом открыл. Пахнуло противной сладостью мелиссы. – Сад! Сад!!! – Ничего не разглядел средь лунных теней, спустился босяком с крыльца на тропку и зашел за угол дома. На соседнем участке у мангального костра сидели руссиш френд!
- РебятУшки! – промелькнуло в голове, и он поспешил к «своим». – РебятУшки! – радостно озвучил он у костра.
- Выспался? – Ребята будто и не удивились его появлению. – Выпьешь?
- Найн! Воды попью.
- Попей, попей… И обуйся: простынешь. Тапочки на крыльце, минералка в холодильнике.
Эх, мало её в холодильнике оказалось! Что такое полтора литра с похмелья для настоящего немца? Да ничего! Пшик!
Вилли разыскал тапочки, обулся и прошелся по веранде, вдоль длинного стола. Арбуз! Много арбуза! И - хотя он был немецким врачом, но всё ж таки врачом! – он, тяжко вздохнув, налил себе перед арбузом стопку и полечился. И лишь после этого поплёлся к ребятам.

- … ей-богу, стыдно, - тихонько говорил Сашка, помешивая веткой угли. – За многое. – Поднял воспаленные глаза на друга. – Помнишь, вчетвером на Акакуль ездили? Машина перед нами в кювет кувыркнулась?..
Серёжка, не отрывая глаз от углей, кивнул.
- И мы тогда не остановились, - Александр тоже уставился на костёр. – Притормозили только. А Светка сказала: «Поехали, поехали! Там уже тормознули!»
- Ну, там же действительно многие остановились…
- Да… остановились… Саша не подлец… Саша видел, что многие остановились… Саша сам не остановился… Саша хороший…
Он прикурил от ветки и ушёл куда - то в темноту сада. Исчез.
Молчали ребята. Птицы молчали. Костёр молчал.
- Серёжа, - осторожно спросил Вилли. – А что с Сашей?
- Не знаю, - тяжело вздохнул тот. - Загрустил что то, бродяга. Не мешай ему. Как он у вас-то там живёт? Ничего? Со Светкой не ругаются?
- Не-ет, ничего живёт, не ругается. У нас всё хорошо… ничего живут… Но работать в Швейцария хотят, там больше платят. Раз в два.
- В два раза.
- Да, в два раза! А жить – Германия. У нас дешевее… в два раза.
- Счастливцы, - равнодушно произнёс Сергей. – Может, выпьешь всё-таки?
- Выпью, выпью, - покорно кивнул Вилли. – Серёжа, а почему я у Татьяны спал? – голос Вилли утих до шепота.
Сергей медленно повернулся к нему. Удивленные глаза – в пол-лица.
- Так ты что, и про изнасилование не помнишь? Заспал? Ну, ты даёшь!
Вилли окаменел.
- Ты чего, правда, не помнишь? А она ещё засветло, с последней электричкой в город подалась: заяву на тебя в полицию строчить. Пока следы не исчезли. - Лицо Сергея оставалось невозмутимым и медным в отблесках пламени. – Нет, давай - ка я, всё-таки, плесну тебе. Чёй то вы, иностранцы, квёлые какие - то сегодня. – Он сунул стакан в безвольную ладонь Вилли. – Не боись, рот фронт, люди и на зоне живут.
- Серёжа, - с надеждой посмотрел на него Вилли, не замечая стакана в руках. – Ты шутишь, да?
- Да какие шутки?! Т-р-р, расплескаешь! – он перехватил руку Вилли. – Или выпей, или поставь! – Вилли выпил. – Какие шутки?! Ты же её четыре раза! четыре раза по левому плечу погладил! И один раз по спине! А потом спать ушел! Бросил в ожидании! Рыдающую! Вот, Сашка и посоветовал ей: «Ехай в город! Как ты с таким позором сейчас на людЯх покажешься? Кто тебя, опозоренную, замуж возьмёт? Обесчестил, немчура! Пиши заяву!». Она и поехала писать.
Вилли взял бутылку и самостоятельно налил. Но только себе. Выпил.
- Дурак ты, Серёжа, - сказал просто. – Нельзя так шутить.
- Дурак, - согласился тот равнодушно. – Но по одиночке у нас тоже не пьют. Шашлык возьми, опять закосеешь. О, «мыслитель» появился, - увидел он Александра. - Вовремя ты… Третьим будешь?
- Серёга, а чего у тебя забора с Татьяной нет? Коммунизм? Я чуть не заплутал, - вместо ответа поинтересовался Александр, выдрал какой-то репейник с носка.
- Да как-то… По согласию всё. Они с Надюхой подружки по работе. Ну, и воссоединились бескровно. Она, как крымчанка, примкнула. У меня баня, у неё – колодец. Заодно оба сада поливаю, мне не в тягость. Она ж только на выходные приезжает. Морковку для хвостатых у Танюхи сажу, а те её огород по всему периметру охраняют, от насильников отпугивают. – Вилли непроизвольно вздрогнул. – Мирно живём, нечего делить. К чему забор? – махнул он рукой. – Надумает продавать участок – тогда и поставим «границу». Ты в баню пойдёшь? Тёплая ещё… - толкнул он Вилли.
- Не знаю. Надо, да? – тот никак не мог оторваться от шашлыка. И ему казалось странным, что способ приготовления одинаков – что у них барбекю, что здесь мангал, всё на открытом огне, а вкус разный! И честно признался себе, что шашлык вкуснее. Тем более, с солёным огурчиком и стопкой водки. О пиве он как-то уже стал подзабывать в уральских реалиях.
- Серый, а что за старики у тебя вдоль забора шастают? Старик со старухой… Сторожа, что ли? – Сашка тоже принялся за шашлык.
- Соседи это, через три участка от нас, - коротко буркнул в ответ Сергей. И снова все замолчали. И вспомнилось, почему то, Серёжке ночь в конце апреля.
Ещё не всё было вскопано под посадку, не везде наведён порядок, и он упахивался за день, как бобик, но не сдавался: хотелось всё закончить побыстрей, хотя бы к майским праздникам.
Баню топил поздно, под ночь. Телевизор вообще не включал. По-человечески питался только вечером, днём же кусочничал мимоходом да вливал в себя литры кофе и крепкого чая.
Он стоял тогда у неосвещенной веранды, распаренный, с не просохшими ещё после бани волосами, сцепив ладони на затылке, и пялился на звёздное небо. И дышал, дышал полной грудью! Воздух был тягучий, пропитанный цветущей сливой и жасмином. Боже! Как хотелось жить в эти минуты! Вечно жить!
И в этой тишине мироздания проявился тихий далёкий скрип колёс. Затем всё ближе, ближе… Мимо, за оградой медленно шаркали сапогами по грунтовке соседи, старик со старухой. Старик волочил за собой разболтанную тележку с поклажей, а старуха тащилась рядом с сумкой.
- Коль, не торопись. Давай передохнём, а? – тихо попросила старуха и остановилась. Даже у веранды было слышно её тяжелое сиплое дыхание.
- Давай, - согласился старик, поставил тележку на попа. – Садись, я подержу. И сумку поставь.
- Да нет, я на секунду… руку поменять…
Постояли, отдышались.
- Пойдём, родная? Опоздаем на электричку, - чуть виновато произнёс старик. Старуха оперлась на его руку, с трудом привстала. И так вот, не расцепляя рук, они тронулись дальше. К последней электричке. По бесконечной грунтовой дороге. Медленно-медленно, будто не отрывая от неё ног, в своих старых нелепых – до сапог – куртках. И по сторонам не смотрели. Скрылись в переулке. И лишь далёкий скрип колёсиков всё слышался и слышался.
Сергей так и не пошевелился, пока старики не ушли. Закаменел, хотя вокруг уже роились комары.
Он был знаком с этими стариками. Два года назад они купили заброшенный участок на его улице. Бурьян, целина, густая поросль вишняка и малины да ржавый трехтонный контейнер без замка. К чему - почему местным жителям ещё и садовый участок в двух километрах от их деревни – он никак не мог понять. Те приходили к обеду, а уходили затемно, к последней электричке. Проходя мимо его забора, всегда что-то ласково говорили его собачкам, сопровождающим их изнутри. Иногда старуха, пошарившись в сумке, перебрасывала им через сетку «рабица» печенюшки и кусочки хлеба. Собаки от угощения не отказывались.
Стих скрип колёс. А Вселенная в Серёжкином сердце сжалась до этих двух стариков. То ли несчастных, то ли счастливых. Но бредущих рядом, сжав ладони друг друга.
И так ему захотелось домой, к своей Надежде, которую он не видел уже три дня, что он, войдя в дом, набрал её номер на сотовом. И вместо «Привет!» услышал:
- Серёжка! Не дёргай меня! Я за рулём, а здесь такая дорога… Я уже к саду подъезжаю, чайник ставь!
И Вселенная снова расширилась! Но в ней уже навсегда остались старик со старухой.

- Серёга! Серёга! – прервал его размышления Александр – А мы когда в город поедем?
- Чего… надоело уже? – усмехнулся Серёжка. И крикнул Вилли, опять торчащему на веранде. – Генацвале, кетчуп захвати! И хлеб! Надюха завтра приедет с ребятами - отметим ваш приезд, а в воскресенье в город махнём. Ты же говорил: на десять дней приехали… Успеешь ещё в город. Иль ещё куда хочешь? В Москву, в Питер?..
- В Москву – это на обратном пути. Сутки погуляем – и в Германию.
- А я здесь на рыбалку зимнюю повадился, - ни к селу, ни к городу сказал Сергей. – Этой зимой такой дубак стоял, а я прусь!..
- Ну, и как?
- Поясницу застудил, до сих пор отдается, - пожаловался Серёжка. – Вот что это может быть? Ка-ак даст! И парю, и массажирую, и Надюха мазь какую - то достала – не продохнуть, а всё равно ноет периодически. - И он с надеждой уставился на друга.
- Ну, судя по симптомам – операция треба. Только я трепанацию ни разу не делал.
- Причём здесь трепанация? – разозлился Сергей. – Я тебя серьёзно спрашиваю!
- И я серьёзно. С головы тебе начинать надо. Я ж слышал, как ты мозги Отту пудрил.
- Ага, - понимающе протянул Сергей. – Подслушивал.
- Сам дурак. Я на звёзды смотрел…
- Вот, принёс! – радостно и громко сообщил Вилли. Александр аж вздрогнул от неожиданности.
- Тьфу на тебя, идиот! Крадёшься здесь… Серёга, ты нальёшь, в конце концов? Сколько ждать можно?
- Ребят, - поинтересовался тот, наливая в стаканы. – А вы про Нобелевку не врёте?
-Нет, не врём мы, - тяжело вздохнул Сашка.
- Ты, наверное, там останешься? – пытливо посмотрел на него Сергей.
- Я в баню не пойду! - вдруг решительно заявил Вилли. – Можно?
- Можно, можно, - успокоил его хозяин, но глаз от друга не отвел.
Александр долго не отвечал, мял ладонями стакан с водкой.
Затем ответил: - Светка останется.
И ребята выпили.


Глава 5

Тесновато им пришлось впятером в Серёжкином «Рено-Логан».
Вилли с собаками тёрлись задницами на заднем сиденье и всё никак не могли разместиться. Вилли пробовал интеллигентно сдвинуть собак, но те, индифферентно глядя каждая в своё окно, тихой сапой всё сильней и сильней сдавливали его костлявыми крупами. Вилли молча страдал от бывших соотечественниц.
Россияне сидели впереди и с удовольствием дымили в раскрытые окна.
Ехали не просто так, для променаду, а по делу: веники заготавливать. Ребята даже разругались поутру из-за этого.
- Ты чего, совсем сбрендил? – шипел Сашка, натягивая одеяло на голову. – Перепил, что ли? Будишь ни свет, ни заря…
- Подъём, подъём! Я один не справлюсь, а к трём уже гости приедут! Подъём, ироды! К вам же приедут! Шнель, шнель, диаспора!
И поднял-таки, сволочь!
Сполоснули мятые рожицы, выпили по стакану чая и укатили. И пока не доехали до места, Александр продолжал обиженно постпохмельно молчать.
- Всё, приехали! Обиженные – на выход!
- Сам ты «обиженный», - буркнул, наконец, Сашка, с трудом вылез. – Без нас, что ли, не наломал бы? Пожрать не дал… И опохмелиться…
- Держи секатор. Вилли, это тебе. Мужики, режем только с зеленым большим листом без дырок. Штаны поверх сапог. Футболки – в штаны. Эй, дохлые! Ко мне!
Подбежали собаки. Серёжка обильно обрызгал их собачьим спреем от клещей. Для ребят достал из пакета другой.
- А чего шикуешь? – попробовал съязвить Сашка. – Нам бы и собачий подошел.
- Тебе не поплохеет? Раскатал губёшки. Повернись спиной… Стой, не дёргайся. Собачий то раза в три дороже. Да стой ты, говорю! Вилли, подходи… Готовы? Попрыгали! За мной!
- Серый, куда ты в чащобу? У машины бы наломали… - пыхтел сзади Александр.
- Шнель, шнель, герры! - весело гнал их Сергей, налегая на мягкое патриотичное «х» вместо грубого «г». – Немного осталось! «Покой нам только снится!»
И вышли они, наконец, на большую лесную поляну. И остановились ребята, как зачарованные! И прекратилось всякое пыхтение и отдышка, будто кто-то невидимый вбил чопики им во все дырочки! И зазвенел негромким птичьим щебетом мир вокруг! И наступила гармония естества! Потянуло луговыми цветами и тиной от озерца посреди поляны. Потянуло первым травяным укосом из-за леса и лесными клопами. Потянуло распаренной пылью с грунтовки и предгрозовой свежестью. Неподвижная пластмассовая зелень деревьев и осока ожили, нехотя закачались, зашуршали невнятно, да и вновь замерли. И наяву, и в бирюзовом зеркале озерца.
- Господи! – тихо прошептал Александр.
И среди этой первозданной тишины вдруг кто-то завозился в чащобе, хрустя сломанными ветвями.
- Т-с-с, - зашипел Сергей, поднёс палец к губам. – Медвежата с мамкой на водопой прутся!
Ребята, и без того неразговорчивые, совсем онемели. И окаменели. И стали ниже ростом. Слились с природой, как женщины с веслами на аллеях парка. И лишь правая нога Вилли предательски дрожала.
Оставляя шерсть на сучьях и ветвях, на поляну вывалили собаки и сразу же бросились в озеро, нарушив гармонию водной рябью и радостным визжанием. И враз пробудились и звуки, и запахи. И даже от ребят пахнуло.
Очнулся Сашка и вслед за собаками, припав на колени, сунулся головой в воду.
- Придурок, - произнёс он с чувством, тряся мокрой головой, как Гретта – и снова в воду. Вынырнул. И снова, но уже во весь голос: - Придурок!!!
Вилли же просто опустился на пятую точку.
- А я и забыл про собак, - удрученно, по - детски пожаловался он. И вполне по - взрослому и по-немецки добавил: - … - Но уже без эмоций.
Сергей же деловито снимал их на сотовый телефон. А заодно с этой невменяемой фауной и окружающую флору. Финальным кадром запечатлел исконно русскую поникшую берёзку. Пусть Саньку там, на чужбине, слеза пробивает.
Затем последовательно извлёк из пакета бутерброды с колбасой, пластмассовые стаканчики, бутылку дагестанского коньяка и завернутый в целлофановый мешочек размякший солёный огурец.
- Вот вам, ребятишки, и завтрак. Садимся. Люблю я это место. У меня здесь даже удочка припрятана для желающих. Карасик ладошечный, но клюёт беспрерывно. Хорошо здесь… Мало кто про это место знает, лень всем через буреломы переться. Хорошо здесь, - повторил он с удовольствием.
- А веники что? Придумал? – Сашка стряхнул хлебные крошки с футболки, уселся рядом.
- Зачем «придумал»? Позавтракаем – и наломаем… У машины для веников самый лучший подлесок.
На запах колбасы подошли собаки, нагло отряхнулись на лежащих.
- Держите, - Вилли смело протянул каждой по кусочку. Те съели, растянулись рядом.
Наступила тишина.
- Спасибо тебе, Серый, - полусонно проговорил Александр. Глаза закрыты, во рту травинка…
- За что? – Сергей зашевелился, передвинулся головой на Сашкину ляжку.
- А за всё… - всё также сонно продолжил тот. – И за дачу… И за лес этот… Может, и не будет никогда такого в жизни.
- Какого «такого»? Чего мелишь…
- Заткнись ты, ради Бога. Надоело мне всё. Работа, работа, дом… Ну, Европа эта… Хрен Австрию от Дании отличу…
Серёжка хихикнул: - А они Грузию от Мордовии отличить не могут: всё «Россия»…
Сашка подождал некоторое время, продолжения не услышал и продолжил сам:
- На что трачу время? Ужас! Работа – это святое, конечно… Но дома то!.. Баха какого - то модного читаю, Джейкобсона какого - то… Что Светка подсунет из модного – то и читаю. А самого аж воротит: тягомотина, неинтересно… Фильмы эти… неформат… Так грязь эту не хочется смотреть, а смотрю… Да ещё без перевода, на шведском каком-нибудь или чешском… Рэп дурацкий… И тю-тю-тю… пять лет, как не бывало. Утром встаю, голова такая пуста-ая и звонкая: бум-бум, бум-бум. Опять работа… «Когда деревья были большими» - непонятно закончил он с тоской. – Жизнь, кажется, останавливается, «день сурка» наступает… Тускло всё, и внутри, и вокруг… Иногда, как «быстрый день сурка»… Иногда, как «весёлый день»… Неожиданного мало, необычного… Будто всё прочитано, подколото и подшито. И ты из этой «книжки» никогда не вылезешь, потому, что «главный герой» этой «книжки». Среднестатистический такой… Потому, что «автору» лень было тратить на тебя время. Он в это время другие «книги судеб» писал. Про Пеле, например. Или Гагарина. Или Конюхова. А жизнь в это время мчится, мчится, собака.
Ребята, не прерывая, слушали его. Вилли тоже пристроил голову на свободную Сашкину ногу, дымил сигаретой в блекло-голубое небо. Подал голос:
- А здесь, мне кажется, политикой все занимаются.
- Заграница, не троньте вы нас. «Поли-ти-ка», что ты… Только жить начали, а тут вы, засранцы, со своими санкциями… С вами, европейцами, сейчас, поди, уж штатов восемьдесят стало у американцев. Прихлебатели…
- Эт у тебя низкая социальная ответственность, - сонно промямлил Сашка. – И толерантность маленькая.
- Это ты с чего взял? После бани, да? Большая у меня толерантность!
- Маленькая, - так же продолжил тот. – На девиц, как на другой пол смотришь. Отличия, что ли видишь?
- Дак… Кадыка у них нет! Ну, и другой мелочёвки…
Александр прижал ладошкой встрепенувшегося, было, анестезиолога.
- Серёга, чего ты их обижаешь? Разные они все, европейцы. Не повезло им с «паханами». Подневольные. Ничего, образумятся. Давай, не будем об этом. Спите лучше.
- Давай, не будем, - согласился Сергей. – Только… прочитал я здесь недавно… «У правды есть свои сроки. Если правда долго идёт к людям, то и она, и люди многое теряют»… Не помню точно, но суть та же. – Повернулся на бок. – Ладно, давайте поваляемся. А ты, Вилли, готовься. Вечером ребята с тебя, с живого не слезут с твоей Европой. Но ты их не бойся. Они только после третьей рюмки полушалочки рвут.
Замолчали.
Солнце осторожно, по миллиметрам, стягивало с лежащих теневое покрывало от деревьев. Одинокий комар зудел в вышине. Далеко-далеко долбился дятел. Вздрагивала во сне Джульетта, скалилась чему то, пряла ушами.
Вилли лежал на спине с открытыми глазами. Разные мысли крутились в его голове. Не так он представлял себе жизнь в России, совсем не так и совсем недавно, четыре дня назад. Не так… И людей здешних не так представлял. Пусть даже «всех людей» пока представлял один Сергей.
Насчёт пития он не удивлялся. Александр заранее его предупреждал, что пить придётся много: гости – это святое. Да и дома, в Германии, пили почти каждый день. Бокальчик вина, стопочка водки или бутылочка пива… Не ожидал он лишь объёмов здешнего спиртного. Разориться можно, а он всё достаёт и достаёт! На то и была у Вилли заготовлена обойма аспирина. Но и та не понадобилась. Он уже понял, что рассол лучше аспирина. А стопочка – лучше рассола. «Но только в отпуске!» - попробовал внушить он себе – «Только в отпуске!»
А «не так» он представлял себе общение. И вообще… отдых весь… Музеи, думал, покажут, достопримечательности всякие… бары, памятники… А они – в сад! И обжираловка, и оппиваловка!.. И говорильня! Вспоминают всё время что-то, про жизнь расспрашивают, про частную! Сейчас, вон, на природу вывезли… У нас, наверное, тоже такие места есть?.. Только плед на траву расстилают, чтобы полежать… Эти так лежат. А, может, и нет таких мест. Никто ж не вывозил.
Странно, ни разу о деньгах не заикались.
Вилли нащупал под боком сучок, отбросил в сторону. Спросил тихо, на тот случай, если ребята спят:
- Сергей, а ты инженер, да?
- Нет, Вилли, я главный инженер. – Ребята не спали. – В отпуске сейчас. А что?
- Ты много зарабатываешь? – Вилли с трудом выговорил слово.
- Много. На всё хватает. Тысяч восемьдесят.
Вилли молчал, переводя рубли в евро.
- Много, - согласился он. – А дети есть?
- О, третий день пошёл! Пора про хозяев спросить! – коротко и беззлобно хохотнул Сергей. – Дочка у меня, Катюха. У бабушки сейчас гостит. В город приедем – познакомишься.
- А я её сейчас и не узнаю, наверное. Ни разу же не видел, только по скайпу, - вздохнул Сашка.
- Узнаешь, узнаешь! Копия моя, только без усов.
- Лишь бы мозгами в Надежду пошла, иначе – вах! Вдвоём вы Надюху с ума сведёте, - посочувствовал Александр его жене.
- А у нас сейчас мода на русские имена! – оживился Вилли. – Вова, Иван, Анна…
- Да лишь бы не «Сатана» и не «Тополь»! А то, говорят, и «Пикселем» уже обзывают, и «Апокалипсисом». Я же говорю: сбрендилось вам там. Вырождаетесь…
- Всё. Подъём! – Александр встал, отряхнулся. – Показывай, где твои веники.


Глава 6

Серёжка сам не ожидал, что приедет столько народа. Пришлось постоянно «кочегарить» у мангала да заниматься баней: качать воду, топить, менять веники и полотенца.
- Ты где их насобирала? – выговаривал он жене с усмешкой. – Годами не показывались! Где ж мы их всех разложим, родимых?
- Ты что, не рад? Это Сашка попросил обзвонить друзей, телефоны дал.
- Да рад я, рад! Когда ещё все вместе увидимся…
Да, не часто они вот так, всем скопом, встречались. И друзья по школе, и по работе, и по увлечениям. Четырнадцать человек понаехало, на трёх машинах.
Стол пришлось накрывать не на веранде, а длиннющий, меж груш и яблонь. И то всем места не хватило: собакам пришлось разместиться рядом, под сливой. Причём, собаки сидели и ждали подачек втроём: кто - то для компании привёз задиристого двухгодовалого йоркшира.
- Как раз моим на закуску, - убедительно пошутил Сергей. - Недоедают.
Валентина, Сашкина однокурсница, испуганно подхватила того на руки.
- Расслабься, Валь. Не тронут. Он же кобелёк. К тому же жилистый, невкусный.
«Невкусный», видимо, и впрямь почувствовал себя кобелём: растявкался на хозяев. Но запищал, придавленный овчарочной лапой к траве, затем оббежал, метя, чуть ли не все деревья в саду и вернулся к овчаркам уже довольным и успокоенным. Дружно завалились в ожидании: до мясного у гостей дело ещё не дошло.
Иностранцы сидели в центре стола и рассказывали по пятому разу о своём житье-бытье. Друзья невнимательно их слушали, удивлялись, периодически удалялись в парилку или обходили с Надеждой сад, чокались, пытались сыграть на гитаре и попеть, выпивали, торопились рассказать о себе…
Серёжка посматривал на них от мангала и радовался, что не все меж собой знакомы, а то бы нелегко пришлось «иностранцам». А так, пусть и меж собой пообщаются, контакты наладят. Периодически подходил к общему столу, подкармливался, выпивал, прислушивался.
Общий разговор, как и положено в порядочном садовом обществе, разбивался на локальные, пересекающиеся и даже монологи. Затем опять всё смешивалось в общую кучу – и опять разбивалось.
- …с клонированием бы поторопились. Хотя… Ты ж из Германии, Вилли? Попутал я, в Корее клонировать людишек собрались. Как зачем?!! Нам сейчас это ВО, как надо! Штук восемьдесят Путиных (я подсчитал): на правительство и по губернаторствам. Гегемонами будем! Только чтоб все в разных партиях зарегистрированы были. По справедливости, по демократичному…
- …а у Вальки Цурюк третий уже, пацан. Куда, говорю, тебе, дурочка, столько с твоей то фамилией? Нищету плодить… На ноги встать надо. Смеётся! Четвёртый салон мод открыла…
- …Не поверил! Время третий час ночи, а половина окон в городе светятся! Сам ты «Новый год»! Говорю же: с 10 на 11 ноября! Ощущение такое, что пол Челябы в ментовке работают, празднуют…
- … «Мазня», - говорю ей. А она: «У тебя просто нет ключа к коду шедевра!» Чего там за код? Розовый чулок в рамке… Дурдом, ёлы-палы!..
- …дверь, сучка, разбухла, не открывается. И руки телевизором заняты. Пнул ногой – полтора месяца на бюллетене…
- … как ванька-встанька! Эти его маслают, а он, как неваляшка!.. Во, организм у мужика! Или выпил много…
- …Ритка в кардиоцентр перевелась, к Марату Аскарову…
- …дерьмо твой «Локомотив». Ничего он не выиграет…
Серёжка, довольный обстановкой, опять перебирался к мангалу: народ за разговорами через чур активно потреблял мясо, не расслабишься. Да на него и внимания, честно говоря, почти не обращали. Принёс, унёс, налил, хихикнул… Душа у Серёжки пела. Вечера счастья продолжались.
Подошел несмело йорк, завилял хвостом.
- Чего, дружок, не наливают? Ну, иди ко мне, - Сергей протянул тому ладошку, поднял к себе на колени. – И я тебе ничего не дам: в специях всё замочено, траванёшься. Подожди… Надь! На-адь! Чуток колбаски принеси! Не копчёной, обыкновенной! Во, и мы сейчас полакомимся, - принял он тарелку у жены. – Как тебя зовут то? Надь, как его зовут?
И опешил от ответа! Посмотрел в сторону гостей. Тёзка йорка что - то с увлечением рассказывал россиянам. За эти три дня он уже внутренне раскрепостился и не боялся показаться смешным болтуном с нечеткой фонетикой и неправильной грамматикой.
- Это ж как так?! Негоже так смеяться над братьями меньшими. Поприличней назвать не могли, что ли? Ну, Валька…
Вилли терпеливо ждал подношений.
- На, лопай, лишенец…
Прислушался. В бане охали и хлестались вениками. Расшаял фанеркой угли, провернул шашлыки. Налил рюмочку, выпил, закусил колбасой. Часть протянул Вилли: - Ты закусывай, закусывай, а то… - Чего «а то…» не договорил: к нему с гитарой в руках топал Сашка.
- Перекурю здесь с тобой, а то там такой галдёж… Содом с Гоморрой… Вилюшку, как дед Мороза облепили. Соскучились по экзотике. Споят парня за три дня, алкоголика домой привезу.
- Ничего, оклемается, - Сергей вновь перевернул мясо. – У нас «Максимок» любят и лелеют. Был в бане? С помойкой тебя. Садись к мангалу. Чего гитару взял?
- А-а, - Сашка отложил ту на скамейку. - Поиграем потом. Выпьем?
Сергей пожал плечами: - Давай.
Налили. Сашка мял кружку в руках, смотрел на огонь.
- Надежда говорит – ты уволился? В ЖЭКе работаешь?.. – спросил он негромко.
Сергей взглянул на него мельком.
- Угу, мастером…
- Чего так?
За столом громко чему - то захохотали. Ребята даже не оглянулись.
- Сложилось так, - ответил Сергей. – Год уже работаю.
Он выпил. Нечаянно громко поставил кружку на стол. Йорк на коленях испуганно вздрогнул.
- «Сложилось»… - повторил за ним Сашка. – «Сложилось»… А я, ведь, чуть не убил тебя тогда… Может, и у меня… по-другому бы… «сложилось»…
- Может, - ответил Сергей.

. . .

ПОшло тогда всё вышло, пОшло и мерзко.
Ребята делали «отходную» перед отъездом в Германию. Была одна молодёжь, около тридцати всем. Как - то быстро и незаметно все запьянели.
Сергей – холостой ещё тогда и даже с Надеждой не знакомый – пробовал после вспомнить тот вечер, досконально вспомнить, но ничего не получалось. Провалы в памяти зияли страшенные. Сели за стол, выпили… разговоры… на гитаре, кажется, бренчали… балкон помнился, где было тесно от курящих…посуду почему - то на кухне мыл… с двоюродным Светкиным братом знакомился, а ни лица, ни имени не отпечаталось… Но вот что отпечаталось чётко, вплоть до мелочей – это ванная комната. Раскрытая зубная паста, женское бельё на верёвке, треснутое по краю зеркало, капанье воды из крана, жесткий закрытый стульчак, на котором он сидел… А на его коленях сидела Светка, пьяная не меньше его, неумело курила и что то непонятное, со смешком пыталась ему объяснить… А он губами, через неощутимое легкое платье прилип к её отвердевшему соску. И рука его всё настырнее и настырнее гладила её по бедру…
А потом вошел такой же пьяный Сашка.
- Ну!.. Вы даёте!.. Там все ждут… - глупо сказал он. А глаза какие - то… непонимающие… не принимающие увиденное…
Светка, пошатнувшись, встала, одернула юбку. Затянулась. И улыбка её идиотская никуда не исчезла.
А Серёжка просто прошёл мимо друга в комнату.
Сашка посторонился.
Сергей с трудом отыскал средь гостевых вещей свою барсетку с ключами от дома и, не попрощавшись ни с кем, направился к выходу.
Дверь в ванну была прикрыта.

…Сашка позвонил ему через год.
- Привет. Узнал?
- Конечно, узнал. – Серёжка стало трудно говорить: в горле пересохло, будто с перепоя.
- Чего на свадьбу не пригласил?
Серёжка молчал.
- Понятно. А мне Любка Баландина прозвонилась, рассказала про вас. Кто, хоть, жена то?
А у Серёжки ум за разум зашёл: стоял с телефоном и тупо пытался вспомнить, кто такая Любка Баландина?
- Алле, ты меня слушаешь?
Серёжка очнулся:
- Со мной работает в тресте, экономистом. Надеждой зовут.
- Ох ты! – хохотнули на том конце. – Чудесное имя. Главное – редкое! Где живёте? У твоих?
- У моих, - голос у Сергея перестал, наконец, хрипеть. – Снять хотим, ищем пока…
- Во-от! Я тебе поэтому и звоню! Мы свою сдавали, Любка присматривала и деньги собирала. Присматривала, присматривала, да выприсмотривала… Сейчас, говорит, съезжают жильцы. Серый, если не «западло» - вселись с женой, а? Найдёте потом или купите что-нибудь – съедешь. Не «западло», а? За коммуналку только плати, не копи задолжность.
- Всё сказал? – Сергей даже умудрился во время этого монолога прикурить сигарету.
Сашка молчал. Затем сказал:
- А мне сказали, что ты поумнел. Ошиблись,