Иванов, Петров, Шварцкопф(ус.наз ) гл.7

Глава 7

Из забытья его вывел невнятный далекий бубнеж. Он не был неприятным и назойливым, он больше походил на тихий голос мамы, которая в детстве читала ему, больному, сказки, а он под них засыпал, и ему снились эти сказки, цветные и красочные.
Но сейчас голос был мужской и очень знакомый. Сергей медленно открыл глаза.
Напротив, в его любимом кресле-качалке сидел Александр и тихо вслух читал его рукопись. И где-то у окна боковым зрением угадывался силуэт Вилли в другом кресле, прочном, не качальном.

«Глава 1


Лето в этом году выдалось необычным. С самого начала апреля, когда природа рассопливилась и протекла капелью и ручьями, установилась умеренная среднестатистическая погода. Ни заморозков тебе, ни одуряющей жары, ни прочих катаклизмов. Народ с удовольствием попивал газировку с абрикосовым и прочими сиропами. Резко сократилась продажа дезодорантов и теплого исподнего. Реанимационные автомобили запыленными бездельниками замерли в гаражах. Счастливые гипертоники, позабыв о лифтах, бодро шествовали ногами по лестницам. Раза два в неделю по ночам шли теплые дожди, оставляя без работы поливочные машины, а днем пригревало (до 20-25 градусов) солнышко, затягивалось барашковыми облачками, вновь проглядывало, вновь затягивалось… Ни вёдро, ни студёно… Природа млела. Разлеглась на территории страны – и млела! Будто и не было в ее истории черных полос, желтобрюхатых грозовых туч, лопающегося неба, смерчей, засух, наводнений, приливов-отливов, огнищ и прочих дьявольских и бисовых забав! Коротка оказалась память у девицы. А чего ей?.. Зализала раны, залечила родниковой водой да подорожниками, отросла новыми ветвями да травами, наполнила вены да артерии реками и озерами – и вновь жива, бодра да весела! И вновь красива да кокетлива без затаившихся чертовщины да бесятины.

Но вся эта климатология мало волновала наших героев. Они дружной компанией в количестве четырех особей мужского пола расположились на просторной лоджии, пили прохладное пиво с озябшей после холодильника водочкой и мирно беседовали.
Странный они представляли собой квартет.
Хозяин квартиры, пятидесятипятилетний Александр Потапович Владимиров, сантехник жилтоварищества «Локомотив», мелкий сухопарый мужичок с желчным морщинистым лицом, брезгливо кривясь, разделывал жирную, пряного посола селедку на досочке и пыхтел вонючей сигаретой в открытое окно.
Рядом, вальяжно развалившись на складном стуле, курил трубку его одногодок Жердяев Анатолий Александрович, директор и владелец обшарпанного невзрачного магазина электротоваров с приличным годовым оборотом. Стул периодически всхлипывал под его объемным организмом, но прикрепленная к тыльной стороне спинки бирка с надписью «Сделано в СССР» давала надежду, что стул выдюжит и еще лет двадцать, если не больше.
Глаза у Жердяева были прищурены, на лице застыла блаженная улыбка: Анатолию Александровичу было хорошо и от ласкового солнца, и от вкусного пива, и от запаха селедки, и даже от негромкой трепотни друзей. Впрочем, трепотня в основном проистекала от третьего из присутствующих, мастера цеха местного завода «Загибдеталь» тридцатитрехлетнего Константина Славина. Тот с азартом рассказывал о недавней увлекательнейшей рыбалке сетями на запретном заповедном озере.
Четвертый же, ровесник Славина, высокий, сухопарый, с постоянной загадочной улыбкой на устах Петр Сергеев служил майором в каких-то секретных органах, посему много молчал, а еще больше слушал. Улыбаясь.
К этому времени Константин подошел в своем повествовании к наглядным пособиям, то есть обнажил верхнюю часть ягодиц, демонстрируя следы (впрочем, уже почти не видные) от дроби рыбинспектора.
- По касательной прошло, - констатировал Сергеев.
- Ага! – радостно согласился Костя, натягивая джинсы. – Срикошетило от мотора! Они по мотору целились! Слава богу – мы у берега уже были! Лес-батюшка спас от нехристей, укрыл: как ломанулись – только у Нижних Карасей тормознули! А лодке хана, в дырках, поди, вся. Движок только жалко, «Ямаха», дорогу-ущий…
- Лучок порежь, - хмуро прервал его хозяин, прошел на кухню, по-хирургически подняв руки, локтем открыл кран. – И хлеб заодно! – прокричал запоздало. Понюхал вымытые после селедки ладони, скривился и вновь намылил.
- А ножик чистый есть? – раздалось некстати сзади над ухом.
Александр от неожиданности дернулся в сторону.
- Петька, ты что, охренел? – стонуще произнес он. – А если б я дуба дал? Нельзя же так!
- Извини, дядь Саш. Я думал – ты видел меня, - смутился Петр. – Ножик нужен. И соль.
- Соль то вам зачем к селедке?
- А дядь Толя лук репчатый попросил порезать. Штуки четыре.
Владимиров молча подал лук, нож, соль. Затем открыл холодильник, скептически осмотрел полки. Яйца, капуста, паштет открытый… Минтай еще с пельменями в морозилке… Ничего, перебьются. Или, вон, молодежь до магазина прогуляется… Захватил с собой еще бутылочку «Пять озер». Пошел уже, было, но остановился, оглянулся… И, досадливо цыкнув, прихватил и паштет.
Мужики даже не повернулись при его появлении: уставились на что-то снаружи.
- Чего примолкли? - он тоже свесился вниз, но ничего интересного не обнаружил. – Уронили чего?
- Сашка, - вместо ответа спросил Жердяев. – Как думаешь: что за толпа собралась во-он у того подъезда?
Александр для начала аккуратно поставил на столик водку с рюмками, дабы не разбить, а потом уж снова выглянул.
- Похороны, что ли?.. – неуверенно проговорил он. – Рожи, кажись, скорбные, не вижу отсюда… Похороны? Вам то чего? Петро, разливай, - уже нетерпеливо попросил он.
- Это мы с дядь Толей поспорили, - хихикнул тот, разливая. – Я тоже говорю: похороны. А он на свадьбу «поставил».
- Эко вас… Свадьба и похороны… Как на качелях… - Сашка принял стопку, уселся в кресло. – Только, мне кажется, после полудня не хоронят. (Анатолий уважительно кивнул). С другой стороны, чего рожи у всех такие кислые? И почти одни мужики толпятся… Я б, честно говоря, переезд выбрал. Там обычно все смурные, пока не разгрузятся.
- Вот, Петька, вот! Слушай! Ты говоришь: «Жизнь проста, как ведро»! Вот! Слушай! Уже третий вариант! Жизнь – это не «ведро», жизнь – это… перевертыши, вот что это! Думаешь одно, а оно – хрен тебе! – обратное!
- Ну, Толя, - возразил хозяин. - И на свадьбах морды скорбные бывают. Вспомни, как мы тебя женили…
- Нечего было мальчишник на три дня растягивать.
- И на похоронах веселятся…
- Да это после третьей, не раньше! – не хотел сдаваться Жердяев. – И то не всегда!
- Едут! Едут! – радостно затараторил Константин, обернулся к ним. – Ну, вы и… хироманты!
Друзья встали.
К дому напротив подкатил украшенный цветами лимузин и пара еще каких-то иномарок. Из подъезда выпорхнули белоснежная невеста со-подружками, расселись по машинам и кортеж двинулся дальше. И, едва дождавшись их отъезда, подъехали стоящие в «хвосте» свадьбы катафалк с автобусом. Теперь из подъезда уже не спеша выходили в основном люди в возрасте и в темной одежде. К ним присоединилась и часть мужиков, стоящих у подъезда. Процессия не спеша выехала со двора, освобождая места для «газели» с надписью на фургоне «Перевезём, как родненьких!». Теперь уже засуетились оставшиеся во дворе мужики.
- Да-а… Я думаю: ты, Толя, выиграл. Не «ведро», далеко не «ведро»… - Сашка даже закурил, хотя только-только затушил сигарету. – Прав ты: перевертыши постоянные.
- А то! – Жердяев с победной улыбкой уселся на место.
- На что, хоть, спорили?
- На твой аквариум двухсотлитровый. Да ты не кривись: без подсветки и аэратора, тебе оставляем, считай, что подарили…
- Балома. И балаболка. Пенсионерная балаболка.
Захихикали, разлили.
- Смотрел я здесь недавно передачу по «Культуре»… Максимов ведет, - негромко начал Анатолий. – Про Гомера с его «Одиссеем»… Шибко я «Культуру» уважаю. И Максимова тоже уважаю… И Одиссея уважаю… И эти… академики там сидели – они тоже шибко Гомера с Одиссеем уважали. Но то ли я такой темный, то ли они такие умные… Сидел – и потихоньку с ума сходил. Слушал – глаза на лоб лезли. У Максимова, мне показалось, тоже. В общем, городили они, городили… всякое городили… И так этого Гомера интерпер… интерпретировали, и сяк, и вот так вместо сяк… И вдруг один случайно проболтался, дескать: «Ребята, это ж типа нашего барда-акына, Гомер этот. Дескать, вроде нашего Высоцкого с его «Сегодня Зинка соглашается, сегодня жизнь моя решается…»
Я чуть в ладоши не захлопал: наконец-то по-человечески заговорили! И Максимов оживился: истина проясняется!
А академики вдруг смолкли. Замялись. Даже тот, кто про Высоцкого говорил. И я их понимаю: это ж какая стыдобушка на весь свет! Корпели, извилины напрягали – и на тебе! Академиков-докторов за простую архаичную «Зинку» наполучали! Да за список поименных кораблей…
- А Гомер то, может, и бомжем еще был! – с улыбкой поддержал его Сергеев. – Попоет, тяпнет рюмашку за выступление – и дальше по Элладе!
- Во-о! А кто-нибудь из зрячих себе эту балладку на папирус переписал, как в дамский альбомчик! Да еще отсебятину добавил, как пить дать!
- Точно! У нас также было! В нашем дворе про Таньку пели, а в соседнем – «сегодня Галка соглашается»! Парфенова там, в тридцать шестом доме жила… Только мы на них кандидатские не защищали… Чего ржете? Правда, не защищали!
- А ты еще про ирландца какого - то рассказывал. Как тот Одиссея Лизкой назвал. И километраж с хронометражем за ним засекал.
- Ты смотри, - Сашка с уважением посмотрел на Петра. – Только не Лизкой, а Улиссом… Почти запомнил.
Тот скромно потупился, зардел лицом.
- Может… по-слегка еще? – спросил он негромко.
- Да завсегда!»…


Ох, до чего же уныло, тускло и пошловато всё это звучало из Сашкиных уст! Монотонное тихое чтение в изнасилованной палящим полуденным солнцем комнате.
Александр уже давно увидел, что больной проснулся, но демонстративно поплевал на пальцы, перевернул страницу и продолжил: - Глава …
- Саш, не надо больше. Не читай, - попросил взмокший от стыда и жары Сергей. – Не надо…
- Как прикажете. – Друг закрыл тетрадь, бросил её с шумом на стол.
- А? – испуганно проснулся раскумаренный пеклом Вилли. - Всё, да? – Попробовал подняться с кресла, но плюхнулся обратно: левую ногу свело от неудобного получасового сна. Он нащупал мышцу и принялся её разминать.
Повисло сиестное молчание.
- Чайку, может быть, господа литераторы? Иль пообедаем сразу? – хлопнул Сашка в ладоши, походил по комнате, прогнулся спиной, выпрямляя позвонки.
- Саш, свари мне кофе в турке. Только зерна не из бумажного пакета бери: дрянь, из Вьетнама притащили. Ты в индийской упаковке возьми, - попросил Сергей.
- Эки у тебя связи! – удивился тот. – Ото всюду поставки! Вилюш, смерь ему давление, пока кофе варю.
Вилли тяжело поднялся, развернул, зевая, тонометр.
- Серый! - прокричал из кухни Александр. – А ты чего про простой люд писать начал? Бытовуха какая-то… Строишь из себя Трифонова: пишешь о том, кто пишет о том, кто пишет о том, кто пишет… Тягомотина и скукотища… «Мочало жуёшь». Тоже мне: «маленькие люди»… Про бомжей ещё упомяни…
- Ты то чего о их жизни знаешь? Тебе-то откуда знать? У тебя, вон, ни одного сломанного ногтя, парфюмом весь провонял…
- Что ж мне, дерьмом пахнуть? – тот появился в проёме кухни, недобро прищурился.
- А ты свою злость засунь куда-нибудь. И не зыркай здесь на меня! – Серёжка устало, нехотя сел на кровать, протянул Вилли руку. – Ты лучше вспомни, как родители наши жили. Ни шика, ни пшика, а счастливы были. И люди людьми, и нас вырастили. А сейчас ты таких мимо глаз пропускаешь: неинтересны. А по-простому сказать: западло знаться с такими. И в гости таких не пригласишь, и общаться прилюдно стыдновато: статус не позволяет. Не доктора ж, не академики… Чего вылупился? Ты, вон, на Шварцкопфа так гляди.
Тяжело гнетуще замолчали, но глаз друг от друга не отвели.
- Серег, заткнись, а? – попросил тихо Сашка. – Мелишь воду в ступе. Я тебе простой вопрос задал: «Чего о сантехниках писать вздумал?», а ты… Штурманцом же мечтал: небо, крылья, романтика… Взъелся, дурак…
- А потому и пишу, что никто о них не напишет, - Сергей отвернулся к стенке и теперь уже говорил будто с ней. – А если и пишут о таких, то хрень разную.
-Горький ты липовый. Гиляровский… Волонтер долбанный… - Сашка не докончил и опрометью бросился на кухню: кофейная пенка зашипела на камфорке.
- А кто такие «бомжи»? – стараясь подавить зевок, невнятно спросил Вилли.
- Бичи. Ну, клошары, безработные… Бродяги. Опустившиеся люди, пьянчуги…
- А-а, - Вилли снова зевнул. – Пьянчуги. Нормальное давление.
- Серёга, а, ведь, это действительно не напечатают. Тоска смертная: ни динамики, ни «изюминок». «Жуешь мочало».
- Не напечатают, - со вздохом согласился тот, принял чашку с кофе. Отхлебнул – Вас, вон, прослойки да интелигентишек – 5 процентов от силы в России. А только о себе и пишете. О себе да о страстях своих выдуманных. А кто про мамку твою напишет? – он посмотрел на друга. – Про твою да про мою?
Сашка долго молчал. Потом сказал: - Что-то я ничего про наших матушек у тебя не нашел.
Угрюмый Сергей машинально комкал ладошкой простынь. Буркнул: - Ничего. Будет ещё и про матушек. Это преамбула. Я ж на роман настрополился. - А рука всё мяла и мяла простынку.
- Надежда идёт, - сообщил Вилли, глядя в залитое солнцем окно. – Прогуляла собак.
- Ребята, а вы когда домой? – Серёжка попробовал подняться.
- Когда, когда… - Александр поспешил открыть входную дверь. - Пожрать бы по - человечески, а то сдохнем здесь на твоих кашках.
- Вилли, - Сергей повернулся к Отту. – А когда вы, вправду, едите?
- Не знаю, - беспечно ответил тот. А лицо при упоминании о предстоящем обеде аж посветлело.
- Вы чего, голодом со мной сидите? А Надежда разве… - Закончить не успел: вбежали собаки, с поскуливанием принялись лизать его в лицо. – Идите вы к свиньям собачим, - отталкивал их Серёжка. А ладонь машинально трепала и трепала тех по мордам и почесывала за ушами.
- Ну, как ты? – Надежда присела на кровать, пригладила на себе волосы.
- Нормально я… Если б не эти придурки – совсем бы хорошо было. – Муж медленно-медленно, придерживаясь за тумбочку поднимался. – А почему я в трико?
- Ну, в самом деле полегчало, - успокоилась Надежда. – Вилли, что у него с давлением?
- Нормально.
- Тогда – все за стол!
- Коляску, что ли, приобрести не могли? Кажилишься здесь… - бухтел ей в спину Сергей, поддерживаемый Отто под локоть. – Ни черта о муже не думаешь!
- Думаю, думаю… - Та сполоснула руки, принялась разливать суп по тарелкам. – Завтра в областную положим, будут там тебе и каталка, и сиделка, и «утка».
Сергей поперхнулся, долго прокашливался. Заглянули собаки, послушали его и вернулись в прихожую: сиествовать.
- Ах, какие высокие отношения, - вздохнул Сашка, принимая тарелку. – Даже «утка» предусмотрена.
Надежда подсела к ним, поставила локти на край стола, утопила лицо в ладошках. С улыбкой посмотрела на мужиков.
- Проголодались, чёртушки… - Те молча с жадностью поглощали соляночку. – Вот, что ж такое то, а?.. – будто говоря с собой продолжила она. – Все бабы как бабы: девять из десяти правильный выбор делают. Что в колготках, что в кремах, что в мужиках… А я, как дура десятая, этого бракованного выбрала. Сиди сейчас, мучайся.
- А ты не сиди, не выпендривайся. Лучше б ребятам плеснула. На сухую отпускники обедают, - хмуро буркнул в ответ Сергей.
Достали початую бутылку, разлили в две рюмки. В третью налили сок, в четвёртую – семь капель какой - то гадости. Чокнулись за удачу, выпили. Сергей скривился, занюхал капли корочкой.
- Мужики, у меня что-то в голове всё спуталось, - он нехотя ковырялся в тарелке. – Мы который день дома? И как ты, Сань, меня из больнички вытащил?
- Да чего тебя вытаскивать? – тот с удовольствием поглощал супец, на разговоры отвлекаться не хотелось: проголодался до ужаса. – Вилли, ты чего, заснул? Разливай! – И -Сергею: - Чего тебя вытаскивать? Нафиг ты там никому не нужен! Даже на органы! Дружок там у меня, Женька Стенченко. Под мои с Вилли гарантии отпустили. Ты там всего одну ночку перекантовался, пока анализы брали. А здесь уж третий день… третий, правильно? Вот, постимся потихоньку… Неужто не помнишь ничего?
Сергей хмуро покосился на него, промолчал. Затем спросил недоверчиво:
- А чего это так просто меня из кардиологии отпустили?
- Вы ешьте, ешьте, ребята! Я ещё курочку запекла, почти готова! – Надежда вскочила, заглянула в духовку. – Чуть-чуть ещё…
Сашка крякнул от удовольствия, обвёл ребят повеселевшим взглядом.
- Надь, а где у вас здесь сельпо-киоск? Я б, с вашего позволения, ещё б одну белоголовую купил.
Та отмахнулась: - Не выдумывай! У Серёжки запас – как у хомячка перед зимой.
Александр с уважением посмотрел на скукоженного хозяина.
- Пейте, пейте, - буркнул то. – Заливайте зенки задарма. Ни стыда, ни совести. Хроники.
- Не бурчи, Серый. Криз у тебя был, отлежаться надо.
- Вы же в Москву хотели…
- Вилли, давай по третьей, под курочку. Подождут, братишка, Москва с Питером, - Сашка обнял друга. – Отпуск у нас длинный, - и чувственно принюхивался длинным носом к запахам от плиты.
- Сходили бы куда-нибудь, чего со мной сидеть всё время?..
- Да кто тебе сказал, что с тобой сидим?! Полгорода уже осмотрели. И в кафешках, и на выставках, и на «Хоре Турецкого»… Билеты, конечно, ого-го… И у ребят на старой работе побывали, познакомил их с Вилли. А ты, говоришь, «сидим». И с Катькой твоей познакомились! И даже в краеведческом были!..
- Ну, молодцы, молодцы… - прервал его хозяин усталым голосом. – Пирожки, вон, с верхней полки возьмите.
Вилли оглянулся на шкаф, затем-недоумённо - на Сергея.
Надежда зажала рот ладошкой, чтоб не рассмеяться, но не удержалась – прыснула.
- Вилли, не надейся: пирожков не будет. Курочкой обойдёшься, - улыбнулся Александр. И, вспомнив что-то, обернулся к Серёжке, произнёс радостно: - А мы Татьяну, соседку вашу, случайно встретили! Идём по Кировке – нА тебе, фланирует! И почти не изменилась за неделю!
Сергей искоса посмотрел на немца. Тот пунцово пыхнул лицом, уставился напряженно взглядом в пустую тарелку.
- И чего?..
- Ничего! В кафешку звали – отказалась! Чуть было на митинг какой - то нас не затащила! Я - то ничего, пошел бы, а за этого иноземца испугался: пришьют что-нибудь политическое.
- Да уж… - совсем грустно промолвил Сергей. – Что, хоть, за митинг?
- В смысле?
- Ну… «яблочники», «зелёные»… «болотники», «антигоковцы»?..
- Эт кто таки?
- Комбинат у нас хотят забабахать горно-обогатительный. Вот, противники собираются.

Серёжке не хотелось говорить на эту тему. Слишком, уж, не весёлая совместная история приключилась у них с Татьяной с этими митингами, чтоб им пусто было.
Началось это лет пять назад. Он, рьяный сторонник политики президента поначалу шутливо, а потом и всерьёз «собачился» с соседкой, непримиримой противницей этой самой политики: якшалась с пикетчиками «антиГОКа», не пропускала ни одного митинга сторонников Навального и прочих «отщепенцев», и прочее, и прочее.
- Ты ещё на гей парад сходи! – зло шипел он, поливая её помидоры в теплице. – Чтоб окончательно пасть в моих глазах! Да в глазах Джульетты…
В конце концов, ему надоело с ней ругаться на эти ненужные для сада темы, а после споров распивать «мировую» бутылочку.
- Хорошо, оппортунистка, идём, на твоих «болотников», посмотрим, - пообещал он ей, дурак. – Но и ты, лишенка, со мной куда-нибудь сходишь! – строго закончил он.
И так как был человеком слова, то через неделю явился на «вражеский» митинг.
Уютная площадь в парке у заводского ДК с памятником «катюше». Толпа человек в сорок-пятьдесят. УАЗик в отдалении с зевающими тогда ещё «милиционерами».
При подходе к скандирующему что-то народу ему преградил дорогу парнишка лет двадцати пяти в серой ветровке с белым бантом на груди.
- Извините, вы на митинг?
Сергей остановился, молча уставился на того.
- Будьте добры, прикрепите, пожалуйста, - парень вынул из кармана маленькую бумажную бутоньерку, протянул. – Если вы, конечно, солидарны с нами.
- Да с какой стати? – буркнул Сергей. – У меня своё есть, - и вытащил из наружного кармана пиджака краешек носового платка с российским триколором. Увидел неподалёку Татьяну и двинулся к ней.
- Подожди ка, - парень сзади цепко схватил его за плечо. - Это, кажется, засланный! Провокатор! – сообщил он спешащим к ним ещё двум хлопцам из толпы.
- Отцепись, - не оборачиваясь, спокойно проговорил Сергей. А внутри у самого аж что-то завибрировало, как перед дракой. – Тань!
Та услышала, обернулась. Помахала обрадованно рукой и начала пробираться к нему.
- Вы чего, ребята?! Этот со мной! - На них стали оборачиваться, игнорируя оратора. - Не трогайте его! – Татьяна схватила серокурточного за рукав. Тот как-то неловко дёрнул локтем и нечаянно заехал «соратнице» по кончику носа. У Татьяны – будто всю ночь «гоняла» чаи вперемежку с пивом – потоком хлынули слёзы. Сергей резко развернулся и заехал парню кулаком по уху. «Органы» перестали зевать и поспешили к месту инцидента.
…Вечером, выйдя из участка, они ещё немного постояли на крыльце.
- Удод, - прогундосила Татьяна, зажимая платком распухший нос. – Тепей мне доога заказана к Навайному. Удод ты, Сеёга.
- Не ори, не в лесу, - хмуро отозвался тот, закуривая. Спички ломались одна за другой. Моросило сверху. – Тебе ж свои накатили.
- Дуак. – Татьяна зацокала по асфальту домой, благо, тот был через улицу.
На крыльцо вышел давешний парень с митинга, покосился на Сергея.
- Дашь закурить?
Сергей протянул пачку, дал прикурить от своей сигареты. – Тебе куда? – поинтересовался.
- В другую сторону! – обрезал парень и ушёл.
А через неделю Татьяна сама прозвонилась.
- По телеку сказали: «Завтра в одиннадцать митинг в поддержку Путина».
- А ты чего, оклемалась? Зарубцевались раны боевые?
- Ты идёшь? – она его не слушала.
- Да иду я, иду! Бронежилет не забудь…

Толпа, в отличии от предыдущей, была раз в десять больше. Но УАЗик всё - равно стоял один. По-прежнему зевающим милиционерам Сергей, проходя, кивнул, как уже старым знакомым. Постоял в сторонке, покурил. И увидел, наконец, Татьяну. Та уже подошла к митингующим и пробивалась в первые ряды, к телекамерам. «Видимо, чтоб слышать лучше», - слабоумно подумал он и двинулся за ней. Та же, развернувшись к толпе и камерам, вытащила и развернула над головой самодельный плакатик.
«НЕТ - ГОКу!
ДА – ПОЛИТЗАКЛЮЧЕННЫМ!»
Сергей заторопился: сомнут, дурочку, раскатают, как фольгу под мясное!
К той уже подбирались хромающий старичок с клюшкой – слева, и молодуха вузовского возраста – справа.
- Стоять! – зычно окрикнул их Серёжка. Но старичок уже неумело орудовал тросточкой, силясь проткнуть плакатик, как шпажонкой. Татьяна ловко увёртывалась. А, вот, защитнику её не повезло: поскользнулся, и пенсионерская трость рукояткой заехала ему в бровь.
На этот раз в участок их даже не забирали и протокол не оформляли. Просто, под белы рученьки вывели за ограду парка, посоветовали напоследок, куда им следует идти. Татьяна пробовала возражать, но Сергей ухватил её под локоть одной рученькой и потащил за собой, повторяя на ходу: «Туда нам, туда, правильно они сказали…» Другая рученька в это время мокрым платком здоровенную гулю над бровью. Гуля медленно, но уверенно перемещалась под глаз и приобретала зеленовато-фиолетовый оттенок
И ещё долго после этих случаев они дулись и обзывали друг друга: он её «завалинкой», она его «путейцем».

…Серёжка очнулся от воспоминаний. Ребята, видимо, уже давно говорили о чём-то другом.
- Не спорьте, - перебила их Надя. – Я вам билеты на вечер взяла. На Розенбаума.
- А что ж мы пьём? Запах будет!
- Ничего, до девятнадцати выветрится. А это я пока в холодильник уберу, - она поставила бутылку обратно в холодильник.
- А этот чего? Один будет сачковать? – кивнул Сашка на хозяина.
- Ничего, у него режим постельный – пусть и валяется. А вечером собак прогуляет.
- Да-а, невесело ему одному то… И выпить нельзя… И спать надоело… И в творчестве менопауза… Ох, бедолага он у тебя!
- Слушайте, дефективные! – встрял в разговор хозяин. – Я, конечно, больной и немощный. Но я - не – мё – ртвый! И с вами сижу! И не в «третьем» лице! Уродцы. – Он тяжело поднялся и, шаркая тапочками, поплёлся в свою комнату.
- Ох, ты смотри, какие мы трепетные и нежные! Сразу видно творческую личность! Гениальную личность!
Серёжка приостановился. Хотел обернуться, что-то ответить, но опустил плечи и поплёлся дальше, продолжая бормотать себе под нос: «Менопауза, менопауза…» Идиоты»
Ребята с улыбкой смотрели ему вслед.
- Бриться надо перед концертом, - Вилли озабоченно потёр подбородок. – А то… этот… бомж стану.
- Надь, дай ему полотенце вафельное.
Сашка подошел к окну, закурил, глядя с высоты восьмого этажа на любимый, давно покинутый город.

Вечером Сергей проснулся совершенно другим человеком! Осторожно поворочался на постели. Затем так же осторожно поднялся и начал одеваться.
Ничего не болело. Ничего! И не кружилась голова. Голова была ясной. И мысли в ней крутились пока осторожные, но светлые: «Поесть бы сейчас горяченького чего-нибудь… под рюмашку… Можно, поди, уже… и прогуляться с девчонками, проветриться… Или наоборот: сначала прогуляться…»
Он сжал ладони на затылке и потянулся до хруста в грудной клетке.
- Жив, мать вашу! Хорошо то как!
Увидел на кресле книгу, что Вилли постоянно таскал с собой. Прищурился близоруко, прочитал «……….»
Зевнул и уверенной хозяйской походкой направился на кухню, на звуки сковородного шкворчания.
Надежда что - то запекала под каким - то остро пахнущим соусом. Чуть поодаль, с нетерпеливым интересом заглядывая ей под руки, сидели собаки, подметая хвостами кафельный пол. Глянули на него мельком и с раздражением: «Чего припёрся? Самим мало!»
- Надюш, а я проснулся! – радостно возвестил он. – Ни черта не болит!
- Вот и хорошо. Сплюнь. – Она так же, мельком, оглянулась и продолжила готовку. – Скоро испечется. И ребята через полчаса придут.
- Слушай, он погладил её по плечу. – Я, наверное, с собаками прогуляюсь. Как раз успею.
- Иди, иди, не мешай.
- Гулять, - позвал он собак и начал обуваться. Собаки, сшибая друг друга, заметались из кухни в прихожую и обратно. И так всё время, пока он одевал куртку и искал поводки и намордники.
- Гулять! – уже строго повторил он, но собачье броуновское движение продолжилось. – Надь, - жалобно позвал Сергей жену. – Может, я пока филейные части прогуляю? Пока передние заняты, а?
Та, вытирая руки о передник, подошла к нему. Собаки потянулись следом.
- Всё, забирай их бегом, а то одними шкварками питаться будете.
Он, чертыхаясь, напялил на хвостатых ошейники, намордники и потянул за собой в коридор. Собаки недовольно упирались, пока Надежда не захлопнула за ними дверь.