ИДУЩИЙ ПО КРУГУ.

«ИДУЩИЙ ПО КРУГУ»

Я пишу тебе, Ангел-Хранитель, мой Ангел-Хранитель, такой есть у каждого человека на этой планете. Что-то вроде посредника между Богом и людьми. Мне представляется, что если бы Всевышний слушал нытьё каждого, напрямую, он давно сошёл бы с ума. Разве сможет выдержать даже Высший разум противоречивость наших просьб и проклятий, бесконечное количество религий и учений, считающих только себя правильными переводчиками слова Божьего, а всех остальных - говорящими от Лукавого. Что осталось от всесильных богов древнего Египта и Вавилона? Кто разрушил пантеоны древней Греции и Рима, которым поклонялись многие века, и с не меньшим рвением, чем мы в современную эпоху Будде, Христу, Магомету, Марксу. Где вы цивилизации Шумеров и Ассирийцев, Инков и Майя? На каком морском дне лежишь ты – Атлантида? Какая из современных религий будет объявлена ложной в начале, а какая в конце? Чья империя развалится раньше, а чья позже? МЫ ЛЕТИМ ИСКРАМИ ПЛАМЕНИ ИЗ ТЕМНОТЫ, И УХОДИМ ОПЯТЬ В ТЕМНОТУ, НЕ УСПЕВ ПОНЯТЬ НИ ЦЕЛИ РОЖДЕНИЯ, НИ СМЫСЛА СМЕРТИ.
Помню под Парижем, на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа я видел скромное надгробие на могиле Андрея Амальрика, написавшего в 1969 году эссе «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?». Его не оценили по достоинству ни враги, ни друзья - настолько сама мысль казалась абсурдной, а держава незыблемой. Даже срок за книгу он получил по статье 190-1 УК РСФСР с характерным названием «Распространение ЗАВЕДОМО ЛОЖНЫХ ИЗМЫШЛЕНИЙ, порочащих советский общественный и государственный строй». Интересно было бы спросить у судей в 1991, в год распада крупнейшей в мире Империи: «Что же тут «заведомо ложного», когда погрешность автора составила всего несколько лет?» Знаменательно, что не доживший до осуществления собственного пророчества диссидент получил срок за написанное им эссе в Свердловске, где уже на руководящих партийных постах находился Борис Ельцин - инициатор распада СССР. (Соглашение о прекращении существования СССР и образовании СНГ, подписано 8 декабря 1991 года в охотничьей усадьбе «Вискули» Б. Ельциным, С. Шушкевичем и Л. Кравчуком). Воистину, пути твои Господи, неисповедимы.
Где высился чертог в далёкие года
и проводила дни султанов череда,
там ныне горлица сидит среди развалин
и плачет жалобно: куда, куда, куда?
(Это четверостишие «посетило» Омара Хайяма почти 1000 лет тому назад).
Я шлю свои письма тебе, мой Ангел, не тревожа Иегову, Саваофа, Элохима, Ар-Рахмана, не произнося напрасно имени Его. Это моя просьба к тебе, Ангел, взвесить все «За» и «Против» моей бессмысленной жизни и вынести свой вердикт.

************
Тогда я не знал долго ли просижу в этом сарае в наручниках, поедаемый надоедливыми мелкими мошками, среди непроходимых джунглей? Скорее не долго, думал я. За меня некому платить. Все мои накопления двадцать тысяч зеленью, так, на чёрный день. Конечно, можно продать упавшую в цене недвижимость. Но я уверен, что там, в брутальной Москве, родственники мысленно уже делят мою квартиру. В этом прожорливом городе всем и всегда не хватает денег. Когда повстанцы поймут, что я не кредитоспособен, меня быстро пустят в расход. В конце концов, миска риса и кружка воды тоже чего-то стоят.
В тёмном сарае, чтобы не уподобиться куску глины для замазывания щелей, я часто думал о смысле бытия. Какова доля нашей личной вины во всём происходящем с нами и доля фатума? На одной чаше весов наши гордыня и трусость, на другой слепые Парки, тянущие нити жизни.
Осмысливая естественную смерть от старости, задаюсь вопросом: «Почему человек покидает этот мир тогда, когда он набрался знаний, опыта, укротил свой нрав, т.е. умирает на пике своего внутреннего развития?»
Возможно, мы проживаем свою жизнь как гусеницы, даже не ведая о том, кто мы? И только сбросив кокон (нашу оболочку), становимся подобны прекрасным бабочкам и отправляемся в настоящую жизнь свободного полёта. Может быть, в этом переходе из одного состояния в другое, и заключена жизнь после смерти?
Нет ответа. Нет ответа. Нет ответа, пульсирует кровь в моих висках.
Вспоминаю одно событие, настигшее меня в Китае. Это была не первая моя поездка в Китай и в Пекин (Beijing) в частности. Я привык к окружающим меня лицам и не находился в состоянии напряжения или волнения. Мы компанией вошли в очередной супермаркет и я, как обычно, сел выпить чай или кофе. Признаться, покупки меня мало интересуют. Я просто сидел и отдыхал.
Среди китайцев это не сложно сделать. Они не шумят, как латиноамериканцы, не надоедают с покупками, как арабы, и не сверлят пристальным злобным взглядом, как русские. Они дети Поднебесной и хорошо помнят об этом, даже прислуживая вам. Я заказал кофе и удобно расположился в кресле. Приняв «позу кучера», я начал заниматься аутотренингом: мускулы расслабились, в кисти рук пошло тепло…
Вдруг я увидел себя со стороны, точнее сверху, сидящего в расслабленной позе. Это странное состояние созерцания собственной персоны со стороны я испытывал впервые. Впечатление такое, как будто не ты смотришь в зеркало, а зеркало смотрит на тебя. Потом я увидел весь зал кафе, затем крышу и близлежащие улицы, передо мной открылся Пекин с расстояния птичьего полёта, с высоты самолёта. Я стремительно взлетал вверх и вот душа моя уже в космосе.
Из чёрного небытия я смотрю на нашу Планету с её океанами и горами, пустынями и ледниками. Необычайное чувство лёгкости и покоя, парения и счастья растворяется в моей душе, в каждой её частичке. Я свободен! Господи, наконец-то я свободен! Как легко и радостно было душе без телесной оболочки, я почти перешёл в новое, незнакомое состояние бытия.
Приятели громко окликнули меня, и всё оборвалось, как плёнка в старом кино. Душа будто втянулась в воронку и с ускорением полетела к оставленной там, в кафе телесной оболочке. Я очнулся. На столе стоял недопитый кофе.
«Ты в порядке?» – спросили они.
«Спасибо зарядке», - ответил я. Мне очень не хотелось возвращаться в прежнее будничное состояние.
«Сколько вы бродили по торговому центру?» - спросил я.
«Примерно час», - был ответ.
Значит, час моего полёта промелькнул, как мгновенье.
«Твой отрыв от плоти - это знак, ниспосланный тебе свыше, - говорил мне знакомый монах, в буддистском храме, который я всегда посещаю, находясь в Пекине. - Перед тобой приоткрылась завеса тайны нашего бытия. Только чуть приоткрылась. Словно призывая на поиск твоего собственного пути от Восхода до Заката. Распорядись правильно своим даром - искать истину, а найдя служить ей. Если сможешь взлететь над суетой, лети! Если нет - будешь лежать камнем у пыльной дороги. Некоторые верующие добиваются годами отрыва от земной тверди, но не всем это дано». Он говорил также, что душа могла и не вернуться. В этом случае, брошенная плоть моя получила бы, наверное, банальный медицинский приговор - инфаркт или инсульт. Я иногда рассказываю эту историю новым знакомым как тестовую, проверить собеседника на широту взглядов, на неординарность мысли.

###########
Крик прервал ход моих размышлений. Громкий женский крик с просьбой о помощи. Потом какое-то мычанье, как будто человеку заткнули рот. Я знал, что происходит: в одном из сарайчиков метрах в тридцати от меня сидит молодая американка, на вид ей лет шестнадцать - семнадцать, тоже заложница, с того же рокового маршрута, что и я. Партизаны приходят насиловать её, она отбивается и кричит. Мы же, обитатели клеток, поднимаем страшный шум.
Я запомнил девушку ещё в автобусе. Пухленький цыплёнок-бройлер, курносая, с густыми рыжими волосами и веснушками на белой нежной коже. Я помог ей внести в автобус вещи, и мы немного поговорили. Она жила в Бостоне и это был её первый визит в Юго-Восточную Азию. Американка прибыла с подругой по колледжу, но у той boy-friend работал в Бангкоке, и подруга не захотела ехать на экскурсию в Бирму. Ей же самой всё было невероятно интересно. И она фотографировала без конца. «Прицелившись», она сняла и меня.
«Родители и друзья будут удивлены, увидев мой подробный отчёт о поездке», - с улыбкой говорила она. А улыбка у неё была открытая, ненаигранная. Память моя сохранила и её имя – Келли.
Уже второй раз на наши вопли и стук металлической посуды прибегает кто-то из их командиров и с бранью выкидывает насильников из сарая. Первый раз мы закричали просто от безысходности и отчаяния, но потом поняли, что тактика срабатывает. Прибегает командир и наводит порядок. Наверное, по его понятиям, выставив большие деньги за выкуп, он должен вернуть товар не испорченным. Бойцы, как видно, имеют другие взгляды на жизнь.
Сегодня повстанцы решили отомстить мне за поднятый шум. Действительно, моя клетка ближе других к клетке Келли и первым стучать кружкой по миске начал я. В мой сарайчик вошли двое: невысокого роста, худощавые, жилистые, как большинство азиатов, проживающих в сельской местности. Оба в состоянии сильного возбуждения под воздействием амфетамина. Его в Бирме производят в огромных количествах из китайского сырья. Точнее сказать, в Бирме его не производит только ленивый.
Тот, который постарше, ударил меня первым в живот, потом принялись бить оба, по бокам и в живот, стараясь не оставлять следов. На прощанье короткий, без замаха удар в челюсть, чтобы я больше не кричал в защиту девушки. Я отметил про себя – наши конвоиры наглеют. Первые пять дней они держали себя в руках. Не приставали к юной американке, да и меня избили впервые. Скорее всего, у них проблемы с выкупом.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я окончательно пришёл в себя, после побоев. Мне хотелось как-то доказать, в первую очередь себе самому, что дух мой не сломлен. Сначала совсем тихо, а затем громче и громче я запел единственную песню на английском, которую знал. Конечно, это было из моей юности, конечно, это были «Beatles»:
Desmond has a barrow in the market place,
Molly is the singer in a band.
Desmond says to Molly, girl I like your face.
And Molly says this, as she takes him by the hand
Ob-la-di, ob-la-da, life goes on bra.
La-la how the life goes on... .
В моём исполнении слова рвались наружу, словно птицы из неволи, переходя из шёпота в крик. Так я хотел выразить солидарность с другими заложниками, большинство из которых были американцы, несколько австралийцев и канадец. Вряд ли кто-то из состава «Beatles» мог предположить, что весёлая песенка будет исполнена как протестная. Партизан, недавно избивавший меня, услышав этот «крик души», подошел к клетке и плюнул в меня. Он что-то прошипел, я понял только «лусиа фула» (русский дурак).
Эта кошмарная история началась на девятый день после моего приезда в Таиланд. Мне до сих пор всё это кажется дурным сном. Как-будто я сплю на левом боку и давлю на сердце. Вот сейчас перевернусь на правый, и всё пройдёт.
************
Вначале описываемых событий, всё было обычно. В Москве я взял билет на Катарские авиалинии по «акции», то есть дешевле на 250-300 долларов, чем регулярные перелёты на маршруте Москва - Бангкок – Москва. Я выбрал эту авиакомпанию из-за действующих здесь исламских правил, не разрешающих пассажирам напиваться. Бесплатное лёгкое вино, конечно, разносят, но не более того. Угроза наказания за пьянство весьма реальна. Пассажиры делают пересадку в Дохе, столице Катара, и дебоширов могут снять с рейса и сдать в полицию.
Я не состою в рядах общества трезвости, но право персонального комфорта и защита личного пространства для меня важны. Я никогда не был коллективистом. Не принимал волю других над собой и при этом не навязывал свою. Может поэтому семейная жизнь, обычно основанная на подчинении жены мужу или мужа жене, у меня не складывалась. До безразличных семейных отношений мы доживали, до равноправных – нет. Мне не удалось найти женщину под названием «крепкий тыл» или «надёжная опора».
С годами из холостяка-трудоголика я превратился в «пилигрима», ищущего повод улететь, уехать, уйти, от повседневной скуки, от решения карьерных и бытовых проблем. Я так развил в себе привычку к странствиям, что моя настоящая жизнь начинается с отхода поезда от платформы, с отрыва трапа от самолёта, с команды отдать швартовы. Словом я «не герой нашего времени» или «герой не нашего времени».
Мне нравится чувство полёта, когда взревели двигатели и шасси освободились от земли, на которой остались мелкие заботы и сиюминутные хлопоты. Устроившись удобно в кресле, убиваешь время разговором в ожидании бокала вина и стандартного набора блюд. На долгих перелётах время проходит неспешно. Тебе не дано ничего изменить там внизу, на земле. Припав к люку лицом, ты смотришь на страны без границ, на вершины гор, не покорённые людьми, на морские просторы, несущие волны за горизонт. Причудливые облака похожи то на сказочных зверей, то на лица ушедших друзей, то на глаза «забытых» женщин. На бесхитростный вопрос соседа: «Where are you from?» Можно выбрать любую страну, город, соврать любую улицу. В воздухе нет таможни, здесь все равны перед небом.
Салон самолёта полупустой. Выбрал в видеотеке оскароносный фильм про маленького индуса, ставшего миллионером, который так и не удосужился посмотреть в Москве. Затем включил в наушниках «Времена года» Антонио Вивальди и под классику вздремнул, развалившись на свободных креслах, накрывшись одеялом и засунув под голову две подушки. Так что ночной рейс, «red eyes» (красные глаза), как его называют англоязычные, проходил не слишком утомительно.
Находясь в полудрёме, когда тело просит сна, а мозг уже бодрствует, я почувствовал присутствие Риммы. Этот смешанный запах цветов и пряностей востока, притягивающий к её лицу, волосам, при нашем прощанье в Домодедово. «Духи «Ангел или демон» Живанши»,- отрапортовал я вслух, окончательно пробуждаясь. Проходившая мимо элегантная итальянка обернулась и с улыбкой посмотрела на меня, наверное подумав, что я с ней заигрываю.
Я вспомнил Римму, провожавшую меня в аэропорту. Мы были в близких отношениях последние полтора года. Она нашла меня в интернете, в одноклассниках. Позвонила, встретились в кафе, недалеко от её работы.
При встрече, вначале, конечно, обманываем сами себя, что совсем не изменились, что сразу узнали бы друг друга на улице, что с годами появилась какая-то степенность и мудрость (не задумываясь, променял бы эти качества на молодые годы).
Когда видишь знакомую женщину, спустя столько лет, это напоминает возвращение в дом, где проходила молодость. Или прогулку по парку, в котором будучи подростками, обнимались и учились целоваться. Между юностью и зрелостью разверзлась пропасть, и она углубляется с каждым прожитым тобой годом. Две стороны этой пропасти соединяет тонкий качающийся мостик под названием память. Словом, встретить женщину из прошлого и попытаться соединить образы той прежней и этой нынешней, задача не для слабонервных. Я ищу глазами знакомые черты лица, изгибы тела, улыбку Римки из тех ушедших лет и замечаю, что так же пристально смотрит и она на меня.
Римма преуспела: руководит большой фирмой, «добывает» деньги, имеет связи во властных структурах. И вместе с тем дома, после работы в гости к ней всё чаще приходит одиночество. Пусть гордое, пусть изящное, пусть чёрт знает какое, но одиночество. С мужем расстались уже давно. А дочь поселилась в Америке, и кроме денег ничего не просит. Я не решил до конца, пускать её в свою жизнь в третий раз или нет? Но она для себя всё решила, уже вошла и теперь «ищет тапочки».
В школе у нас был роман: походы в кино и даже театры, долгие поцелуи и робкие попытки добраться до интимных мест и, конечно, клятвы, клятвы, клятвы… Но первым её мужчиной стал не я. Тогда, мы мало думали о том, кто из какой семьи. А мать растила её одна, да был ещё и младший брат. Так что при появлении «состоятельного мужчины», офицера советской армии, мать с удовольствием отдала её из однокомнатного рая в гарнизонное общежитие. Думаю, и Римма не очень возражала, офицерик был ладненький, светленький, голубоглазенький и ко всему прочему со стабильной зарплатой. Я же в то время пошёл учиться в институт. А «у студента, как у бомжа: член да душа». Иногда она присылала мне открытки, то с видами Сахалина, то с панорамой Владивостока.
Второе пришествие наступило, когда нам было по двадцать восемь. Её мужа прислали в Москву на учёбу. Мы встретились у меня в кабинете. Передо мной сидела не та прежняя девочка, а молодая энергичная женщина с короткой стрижкой до боли знакомых тёмнокаштановых волос, в дорогом импортном костюме под цвет волос и с воротничком стойкой. Чёрные глаза звали провалиться в омут с головой. Тонкие накрашенные губы складывались сердечком, даже при разговоре о пустяках.
Нам хватило выкурить по сигарете, чтобы всё понять. Вместо кровати был стол со сметёнными на пол бумагами. Мы оба как будто свихнулись, навёрстывая упущенное, отданное другим. Вместо совещаний я ехал к ней, вместо приготовления ужина, она спешила ко мне. Я понимал, что подрываю оборонную мощь страны, так как некормленый муж-офицер, это плохой офицер, но ничего не мог с собой поделать.
Мои и её друзья, кто с чувством зависти, кто с чувством осуждения оставляли нам ключи от квартир и дач. Наша любовь напоминала цыганскую, кочевую. Надо сказать, за время гарнизонной жизни она откуда-то усвоила такие приёмы продолжения сексуальных игр, что порой мне казалось, это уже всё, предел возможного достигнут. Но в ход шли руки, губы, язык и кровь опять закипала. Нас так тянуло друг к другу, что иногда, только-только захлопнув за собой входную дверь, я начинал её раздевать, целуя освободившиеся от одежды плечи, грудь, постепенно спускаясь ниже, пока не начинал чувствовать её готовность к близости. Всё остальное - дела, разговоры, еда, откладывалось «на потом» и опять «на потом»… сколько хватало сил. Через год моя жена готова была идти с жалобой в партийную организацию, а её муж добился перевода на службу в Новосибирск. У меня была дочь, у неё была дочь. К тому же на кону стояли карьеры, моя и её мужа. Я и она, мы оба струсили….
И вот теперь третий период нашей игры под названием совместная жизнь. Она пытается изменить мой холостяцкий быт, повлиять на привычный стиль жизни, создавая «душевный комфорт». Я делаю вид, что ценю это, в надежде отстоять хотя бы сложившийся образ мысли. С женщинами я всегда теряю своё «я», погружаясь в мирок мелких дел и хлопот, о которых забываешь через день, ну ладно, через неделю. Римма с годами превратилась в «коробочку», складывающую какие-то «необходимые вещи». Подобно кассиру провинциального магазина, нанизывающему чеки на металлический штырь, Римма нанизывает на свою шею приобретения, которые должны обеспечить её «достойное существование» на пенсии. К ближней даче прикупается дальняя. К московской квартире добавляется квартира в Сочи. Она носится, как курица с цыплятами, со своим имуществом, постоянно что-то ремонтируя, охраняя, отсуживая, сдавая в аренду.
Какое место в этом водовороте занимает моя персона, неизвестно. Может быть, я приравниваюсь к ближней даче, а может быть, к дальней. Думаю, это просто её боязнь отстать от авангарда армии «коробочек». Ну как же, у других есть мужичонки, должен быть и у неё. Она мало отдыхает, ведь отдых нельзя потрогать руками или уложить в «коробочку». В наших отношениях я боюсь увязнуть в паутине «цен на коврики», «смены обоев», «покупки новой ванны» и т.д. и т.п.
Никогда не поверю, что жизнь отпущена человеку «для накопления имущества». На тот свет с карманами не пускают. И попытки древних цивилизаций «снабдить» в последний путь фараона или императора «всем необходимым» не имели успеха. Если человек создан по образу и подобию Бога, то Он кто??? Мне можно возразить: человек любитель пива, футбола, кожаных курток и сигарет, - создан для продолжения рода. Мой вопрос: для продолжения рода кого? Человека любителя пива, футбола, кожаных курток и сигарет???
Я и Римма живём в параллельных мирах, один раз в неделю пересекаясь для секса. Эти любовные встречи со временем становятся ритуалом, от которого нельзя увильнуть. Мы уже не меняем позы, только вспоминаем об этом. По её словам, я ещё похож на того персонажа в анекдоте, который в цирке членом колол грецкие орехи. А состарившись, стал колоть кокосовые орехи, объясняя это ухудшившимся с годами зрением. Нам ещё удаётся получать удовлетворение друг от друга, хотя мысль сделать «это» спонтанно в ванне или на ковре в голову, как раньше, не приходит. А может быть такова форма любви, или хотя бы привязанности современной российской женщины, пытающейся везде успеть?
За воспоминаниями и ужином время пролетело незаметно. Вот и пересадка. Мне даже нравится, что можно размять ноги, ступая на твёрдую землю, выпить чашечку арабского кофе, потолкаться в разноплемённой пёстрой толпе катарского аэровокзала.
Несколько слов о крупных азиатских аэропортах, услугами которых мне приходилось неоднократно пользоваться. Они существенно отличаются друг от друга по качеству обслуживания клиентов и уровню сервиса. Второй в Азии (после токийского) по количеству пассажиров воздушный порт Пекина, где у меня пару раз пропадал багаж, который, правда, путём личных поисков удавалось найти. Шикарные воздушные ворота Сингапура: с бассейном, спа-центром, бесплатным кинозалом, миниатюрными ботаническими садами и чистотой, как дома перед приходом гостей. Ничем особенно не привлекательный и грязноватый воздушный вокзал многомиллионного Стамбула. Славящийся своими проверками и долгим ожиданием маршрутного такси аэропорт Тель-Авива et cetera.
То, что вы наблюдаете в Дохе, аэропорту Катара напоминает массовку из фантастического фильма о межпланетных цивилизациях, конкурс национальной одежды разных стран и народов. Только в больших транзитных аэропортах начинаешь понимать, как многолика наша планета. Здесь на одном квадратном метре, можно встретить:
- стройного, грациозного, как гепард, кенийского турагента в национальной одежде;
- здоровых, как буйволы, граждан Нигерии - профессиональных наркоторговцев;
- малазийку в платке, работающую прислугой где-нибудь в Эмиратах или Кувейте;
- небрежно, но дорого одетого европейского авантюриста;
- араба в нарочито дорогих часах, обвешенного золотыми перстнями с брильянтами;
- сикхов, никогда не стригущих волосы, спрятанные под чалмой;
- пакистанского иммигранта-строителя в круглой шапочке;
- табунки восточных жен, закутанных с головы до пят во всё чёрное, с прорезями для глаз.
Ах, эти глаза! Когда нельзя показать ни прелести тела, ни модную одежду, всё говорят глаза: живые, игривые, любопытные, чёрные, как спелые вишни. Что там европейские комплементы, «твои глаза глубоки, как море», «в твоих глазах отражается голубизна озёр». В глазах восточных женщин, заживо замурованных в чёрные покрывала, читается мудрость и хитрость пустыни. Пускай пошляки говорят, в женщине главное ноги, бёдра или грудь - не верьте. Только глаза говорят «да» или «нет», только в глазах отражена преданность или измена. Глаза это видимая часть души человека, что может быть важнее?
И сейчас, и всегда, до последнего дня моей жизни я буду помнить глаза таек, отделённых повстанцами от основной группы иностранцев. Азиаты обычно сдержаны в своих эмоциях, они умеют «держать удар судьбы». Так было и в те минуты, никто из них не бился в истерике и не рыдал. Это были всё понимающие, сосредоточенные глаза. Канадец бросился к своей жене и упал от удара прикладом. Я шагнул вперёд и был остановлен партизаном, ткнувшим дуло карабина в мою грудь. Я неотрывно смотрел на Муан Чан. Она, как тонкое деревце, стояла у дороги. Мы прощались глазами. Может быть надолго, а возможно, навсегда.

************
После приземления самолёта в Бангкоке, на нулевом этаже аэропорта меня встретил новенький лимузин с водителем и грузчиком. Оба в фирменных костюмах отеля с «золотыми» пуговицами и в фуражках. Доехали быстро по платной скоростной дороге, идущей над городскими трассами. И вот отель Menam riverside. Даю по сто бат чаевых, тайцы кланяются и благодарят. Номер на высоком этаже, с видом на реку Чао Прайя (Chao Phraya). Всё как я просил в письме. Проверяю в номере необходимый гостиничный набор, указанный на сайте отеля: халат, тапочки, бритвенные принадлежности, фен, комплект для ванны и душа; а также орхидеи на подушке, в избытке минеральная вода, пакетики кофе, чая и большая ваза с фруктами – complementary.
Я всегда селюсь в отелях у реки и на верхних этажах. Во-первых, лучше воздух, во-вторых, красивые панорамные виды, в-третьих, более спокойная и консервативная публика. Гостиницы, расположенные вдоль реки, в среднем дороже, чем в других частях Бангкока. Из окна, как со смотровой площадки, любуюсь «Городом Ангелов» (Krung Thep). Огромные небоскрёбы и современные супермаркеты, которые могут дать фору старушке Европе; роскошные отели, представляющие все мировые цепочки; красавцы кондоминиумы, со своими спортплощадками, спа-центрами, бассейнами и маленькими ботаническими садами; старинные, необычной архитектуры храмы; многоуровневые дороги.
И вся эта восточная роскошь чередуется с кварталами двухэтажных трущоб, пропахших рыбой, пряностями, бензином, потом борьбы за выживание. Здесь ни один метр площади не расходуется под комфорт. На первом этаже миниатюрные кафе, магазинчики разнообразных товаров, парикмахерские, дешёвые массажные салоны, прокат машин и мотоциклов и т.д. и т.д., в зависимости от фантазии владельца двухэтажных «хор`ом». На первом этаже сами хозяева готовят и едят, смотрят телевизор, отдыхают после дневной суеты. Вся жизнь нараспашку, просто reality show какое-то. На втором этаже спят, любят, прячут ценные вещи, более дорогой по местным представлениям товар.
Не оставляют в покое и тротуары, вытаскивая на них столы и стулья для обслуживания клиентов, выставляя прилавки с товаром. Иногда проще идти по проезжей части с её хаотичным движением, чем лавировать на тротуаре.
Такова она Юго-Восточная Азия – два мира, два зеркала жизни. И вы либо с первого взгляда влюбляетесь в неё, либо стойко не приемлете.

************
Я прошёл в ванную комнату и критично посмотрел на себя в зеркало. В нём отразилось загоревшее в солярии тело - имитация здорового и энергичного образа жизни. На исполнение совета «следить за своим здоровьем» мне всегда не хватало времени и силы воли. Поэтому моя коренастая не лишённая мускулов фигура за последние годы обросла лишними килограммами в том месте, где раньше безошибочно угадывалась талия. Как показывает современная урбанизированная практика: первую половину жизни тратишь здоровье, чтобы заработать деньги, а вторую половину жизни тратишь деньги, чтобы вернуть утраченное здоровье. Из зеркала на меня смотрели большие карие глаза, немало повидавшие за сорок восемь лет жизни их обладателя. Они философски взирали на мир с уставшего после ночного перелёта лица, «украшенного» большим «французским» носом. Мне нравится думать, что именно французским, что-то между Жераром Депардье и Жаном Габеном. Не зря же в наш род по материнской линии втёрся француз, служивший некоторое время в Санкт-Петербурге и унесённый на родину холодными ветрами русской революции. И, в заключение, шевелюра чёрных чуть тронутых сединой и всё ещё кудрявых волос - это по мужской линии с Дона.
Тип внешности средиземноморский, как записали мне в какой-то шуточной анкете. Я ухитрился объехать все страны, находящиеся на Средиземном море, кроме заведомо некомфортных Ливии и Алжира. И во многих из них меня принимали за своего, пока я не начинал говорить.
Бывали и критические ситуации. Порой, кому-то из местных ребят казалось, что мои доллары принесут больше пользы в его кармане, чем в моём. В таких случаях я применяю старую проверенную фишку. На вопрос: откуда я?
Следует ответ: «I am from very wild and very cold country».
Дальше, со стороны моих «оппонентов» всегда возникает правильная отгадка. «Russia?» - спрашивают они. Я многозначительно подтверждаю.
Следующий вопрос обычно бывает: «Mafia?»
Я в раздумье отвечаю: «Maybe».
Шутка - шуткой, но меня такая словесная «игра» выручала несколько раз, особенно в национальных кварталах крупных мегаполисов. В них многие занимаются левым бизнесом: наркотики, проституция, контрабандный товар. Как-то в Париже при мне темнокожие ребята прятали упаковки наркотиков в одном из парков под металлическим люком канализации. Они плотным кольцом окружили люк, приподняли его и в какое-то боковое отверстие засунули пакеты с белым порошком, очевидно кокаином.
Пока я там сидел на скамейке, подъехали глупые (или очень умные?) полицейские. Блюстители порядка обшмонали темнокожую братву и уехали шмонать других. Я не стал влезать в их жизнь и заниматься доносительством. Если полиция не может обнаружить то, что я увидел сразу, значит, умышленно «косят под слепых». Поэтому, когда сдуру или по незнанию оказываешься в таком квартале, его обитатели спрашивают себя, а потом и вас, что делает здесь «белоснежка» или «круглоглазый»? Он пришёл купить или продать? К вам обязательно приклеятся. Надо иметь в виду, полиция, как правило, на стороне местного населения. Это и понятно, вы уедите, а им продолжать жить вместе и дальше.
Хуже, когда полиция сама замешана в направленной против вас провокации, удар наносится со стороны, откуда не ждал. В Таиланде, например, могут развести на наркотики. На пляже к вам подходит индус или араб, представляется тоже туристом, предлагает развеять тоску на частной квартире у знакомого. На небольшой вечеринке очень весело, вы, как и все, подымили или понюхали для бодрости духа. И тут появляется полиция, вызванная соседями из-за производимого шума. Вы попадаете на серьёзные деньги, так как в Сиаме за наркотики полагается смертная казнь или длительные тюремные сроки. Соглашение о передаче заключённых из Таиланда на родину, и то после нескольких лет отсидки в тайской тюрьме, подписано только с США. И сейчас в Королевстве находится в пожизненном заключении несколько европейцев, которых «добрые люди» попросили за небольшую плату провезти наркотики через Бангкокский аэропорт.
Приведённый мной пример сговора с полицией не типичен для Таиланда. Говоря о Королевстве, скорее следует сделать акцент на специфической суровости законов по борьбе с наркотиками. В ходе спецоперации 2003 года, только за один месяц были убиты без суда и следствия около тысячи наркодельцов. Тела их находили на городских свалках. При этом стражи порядка объясняли смерть лидеров наркомафии примерно так: мол, мы не знаем, кто их убил, может сами со страха друг друга постреляли.
В Сиаме ведётся настоящая война на уничтожение наркобизнеса, поддерживаемая, большинством населения. В отличие от ряда стран Латинской Америки или Мьянмы, Афганистана устраивающих шоу для журналистов с сожжением миллионов таблеток амфетамина, тонн опиума, кокаина или марихуаны и в тоже время имеющих серьёзный доход от полулегального производства «дури». Туристу, считающему что его пагубные наклонности пройдут в Таиланде безнаказанно, лучше не рисковать и не ездить в эту страну, чтобы не сожалеть о бесцельно потраченных годах тюремного заключения.
Кстати сказать, с полицией или силовыми структурами Королевства Таиланд вообще «шутки плохи». Лично я свои обращения к людям в армейской или полицейской форме всегда начинаю со слова «сэр». Пляжная расслабленность отдыхающих и подчёркнутая услужливость работников сервиса может создать обманчивое впечатление вседозволенности на древней земле Сиама.
В августе 2002 года трое российских граждан ограбили банк в Паттайе и унесли с собой около шестидесяти тысяч долларов, при этом застрелив человека. Они собирались покинуть пределы Таиланда морским путём на ожидавшем их катере. Полиция включилась в поиск немедленно, и в ходе преследования и стрельбы на поражение арестовала преступников в тот же день. Состоялся суд, приговоривший одного из грабителей к смертной казни, другого к пожизненному заключению и третьего к длительному сроку (около сорока лет). Удивительно, что возраст преступников перевалил за тридцать, данное ограбление дело рук отнюдь не юных недоумков.
Обращает на себя внимание и степень подготовленности грабителей, решимость идти на крайние меры. Рискну предположить, что на родине в России им всё сходило с рук. В Сиаме их «приключения» сразу закончились тюрьмой Банг Кванг. Общественность Королевства была потрясена таким «отмороженным» поведением туристов.
Другая более банальная и более частая ситуация. В арабских странах или, скажем, на Шри-Ланке, где, как известно, мужское население сексуально озабочено из-за редкого общения с женщинами. Вы с другом или подругой расположились на полном романтики пустынном пляже. И вам предлагают по дешёвке покурить «травку», приготовленную здешними умельцами. Спустя короткое время после «дегустации» зелья наступает состояние прострации. Когда, наконец, вы приходите в себя, то понимаете, что не только обобраны, но и изнасилованы местными «уродами». Идти искать правду в полиции весьма затруднительно, учитывая тот факт, что вы покупали и употребляли наркотики. Пусть даже в этой стране законы не так суровы, как в Таиланде, всё равно употребление наркотиков преследуется законом везде.
Мне самому приходилось сталкиваться с работой полиции и обвинением в хранении наркотиков, правда, при особых обстоятельствах. Представьте весну (кажется март) 1991 года, до официального распада Союза остаётся всего ничего. В стране оцепенение и почти безвластие в ожидании надвигающейся бури. Я в то время вкалывал на информационном фронте, выступая на политические темы то в огромном зале ЗИЛа, то на подиуме в Доме моды Вячеслава Зайцева, то в союзных министерствах, то в Каракалпакии, то в Молдавии. Всё конечно без гонорара. И тут звонит из Риги знакомый редактор интернационального журнала, где я печатал свои стихи философско-религиозного содержания. Смысл звонка: приехать в Ригу, встретиться с редакционными коллективами русскоязычных журналов и газет, обсудить вопросы политики и экономики, создать с рядом газет России общий фонд, подумать вместе, как жить дальше.
Созвонился со своим товарищем Андреем Н., отличным экономистом, знающим реальное положение дел в стране и в средствах массовой информации. Я думаю, что он сразу согласился поехать со мной из-за подруги в Риге, с которой познакомился месяц назад, во время нашей предыдущей командировки. Покупаем «на свои» билеты на поезд, и вот мы уже в пути. Политика, политика – тогда она была у всех на языке. Всю ночь спорим в купе с танцором рижского балета и директором кооператива из Краснодара. Все молодые горячие, запиваем споры чаем и бегаем в тамбур покурить.
А жизнь идёт своим ходом: поездные карманники ловко вытаскивают у вьетнамца деньги, проводница вагона добавляет в чай соды для густоты заварки, а в соседнем купе карточные шулеры «обувают» командировочного.
На вокзале нас встречают печальные известия: ряд редакций разгромлены националистами. Как просочилась информация о наших планах - неизвестно. Местные редакторы русскоязычных газет и журналов ищут помещение для общей встречи. Нас готов приютить только директор Рижского цирка, кстати, латыш по национальности. Андрей и я стоим на арене цирка в свете прожекторов, вокруг полный зал людей разных национальностей и разных взглядов. Встреча длится три часа. На завтра договариваемся собраться опять и «дожать» нерешённые вопросы.
Знакомые на машине отвозят нас в Юрмалу, в пригород Риги Майори. Они остаются с нами на поздний ужин. Из портфеля извлекается круг домашней колбасы, от одного вида и запаха которой кружиться голова. Мы не ели ничего с утра и состояние близко к голодному обмороку. А на столе появляется дымящаяся отварная картошка с укропчиком, копчёный гусь, солёные огурчики, домашний сыр, каравай хлеба своего приготовления и опять же своё масло. Чувствуется, нас ждали. Пьём мало, спорим много. В прокуренной комнате можно повесить не только топор, но и дровосека, и лесника.
Конечно, наш приезд многим не нравился в Латвии, стремившейся к официальному отделению от Союза и подавлению всего не латышского. Мы же пытались объединить русскоязычные средства массовой информации в единый финансовый фонд, при поддержке ряда российских газет и журналов. Таким образом, желая сохранить информационное пространство для русского языка и его носителей.
Разошлись очень поздно, но в семь утра Андрей поднял меня на пробежку. Он был не только отличный экономист, но, к моему сожалению, ещё и спортсмен. Спрессованный морем песок являлся идеальной беговой дорожкой. С одной стороны невысокие причудливо изогнутые балтийские сосны, с другой море и величавые белые лебеди, оставшиеся здесь зимовать. После часовой разминки, надышавшиеся свежестью моря и ветра, мы подбежали к домику, в котором ночевали.
К нашему удивлению около крыльца стояли две милицейские машины. В доме нас уже ждали четыре милиционера, два следователя и трое понятых. Милиционеры участия в беседе не принимали, поскольку личную выгоду они здесь не видели, им было не интересно. Понятые - один «бюргер» и две домашние хозяйки, как нам потом сказали, все активисты националистической организации, стояли надувшись, с чувством важности выполняемой миссии. А следователи рыли землю, из-за обещанного им карьерного роста. Нас с Андреем разделили и стали «прессовать». Дело, в их изложении, выглядело так. Ночью в доме собирались наркодельцы, поэтому одна из домохозяек вызвала милицию. Те провели обыск и нашли героин в комнате, где мы спали.
Варианты предлагались следующие. Мы подписываем «чистосердечное признание» и нас забирают. Другой вариант - мы не признаёмся и можем доказать, что «герыч» не наш, тогда забирают хозяйку дома, мать двоих детей и к тому же сестру редактора одной из газет. И в хранении, и в распространении обвиняют её. При любом раскладе они нас задерживают на несколько дней, если даже будут звонки из Москвы в нашу защиту. И последний вариант: нас отвозят на вокзал, сажают в поезд, мы уезжаем в Первопрестольную и «забываем» всё, что произошло. В случае нашего отказа покинуть Латвию милиция готова нас арестовать. Сейчас подобные ситуации шантажа происходят часто, к ним привыкли. А тогда это было абсолютно неожиданно. Мы посовещались с хозяйкой дома и согласились на последний вариант. Созвониться нам ни с кем не дали, «внезапно» вышла из строя телефонная связь, а мобильных тогда ещё не было. Фактически нас выдворили из страны, Латвия уже тогда де-факто вышла из Союза.
Но, я, кажется, увлёкся предостережениями для начинающих путешественников.
************
А тем временем в отеле Menam шёл первый день моего пребывания в «Городе Ангелов». Я быстро принял контрастный душ, лицо посвежело и, накинув халат, спустился к бассейну. Жара, настоящая тропическая с влажным воздухом. Июль – сезон дождей, но на самом деле осадки выпадают редко. В основном, как по расписанию, во второй половине дня проходит часовой ливень, смывая всю пыль с асфальта и деревьев. Потом, словно кто-то нажимает на выключатель, дождь внезапно прекращается. Через двадцать минут опять сухо, как будто и не было этих потоков воды.
В горах, в джунглях, где то далеко, на севере страны устанавливается настоящий сезон дождей. Я замечаю, что с моего последнего визита в Бангкок в марте этого года, река Чао Прайя стала более полноводной и поменяла свой цвет с серо-стального на землисто-коричневый. Я смотрю на воду, сидя на набережной у отеля. Созерцание воды успокаивает нервы. Река будто говорит со мной, жалуясь на длинные узкие лодки, на плывущие по воде ветки деревьев с сидящими на них цаплями, на кораблики с туристами, на гружёные баржи, покорно гонимые катерами. «И так каждый день. Думаешь, мне легко?» - шепчет река. Я засыпаю.
«Привет, привет, эй ты, привет! Давай кормить рыбок!» - будит меня звонкий детский голос. Открываю глаза: рядом стоит кареглазая «Мальвина» и протягивает мне сразу четыре пакетика с хлебом.
Продавщица, обращаясь ко мне: «Она сказала, что вы её папа, и вы заплатите. Четыре пакета она уже скормила рыбам».
«Да, конечно, заплачу», - киваю я.
Мы кормим рыб с пристани. Сплываются сотни сомов. Крупные, длиной с вытянутую руку, они пробираются к крошкам по спинам друг друга, толкаясь и раскрывая жадно рты. Я подумал о том, что мы такие же ненасытные и жадные, как эти сомы или ещё хуже? Рыбы, по крайней мере, не калечат и не убивают себе подобных, в отличие от людей.
«Рыбы хорошие, они просто очень голодные, а так они лучше моей воспитательницы, лучше тех людей, которые нас обижали в Косово», - «Мальвина» неопределённо показала рукой в какую-то только ей понятную сторону.
Я невольно вздрогнул, услышав в словах девочки ответ на мой вопрос. Смотрю на неё: «Ты о чём?»
Она смотрит на меня: «А ты?»
Подбегает взволнованный мужчина: «Вы извините меня, я читал газету и заснул, она убежала. Я, конечно, заплачу за корм». И он принялся вычитывать девочку за её побег, на каком-то знакомом мне славянском языке.
«Не ругайте её, - сказал я, - она хорошо себя вела, а корм – это пустяки. Извините откуда вы, ваш язык очень похож на мой?»
«Мы из Сербии, но в настоящее время я работаю в Сингапуре, в порту. А вы?» - спросил он.
«Я из России, из Москвы», - ответил я.
« Из России? - спросила девочка.- Русские, ну что же вы не помогли?»
Отец смутился: «Что ты, русские наши братья, мы одной веры». Он говорил с ней на сербском, но я всё понял. Теперь уже смутился я.
«Как же вы так с нами, русские?» - спросила девочка снова.
«Она очень переживает, что мы уехали из дома, да и дома больше нет. Мы ведь жили в Косово», - сказал её отец.
Я, что-то стал говорить невпопад о том, что бывал и в Югославии, и в Сингапуре.
«Ты не расстраивайся, мы ведь живы, - вдруг сказала девочка,- а тебе предстоит ещё много испытаний, ты увидишь смерть также близко, как мы в Косово». Произнося эти слова, она повзрослела и как будто превратилась в маленькую женщину, уже познавшую цену смерти, ещё не узнав радость жизни. Мне показалось, на мгновение, что я уже видел этот взгляд, устремлённый сквозь меня, в никуда, как у человека, смотрящего в пустыню.
Отец потащил её за руку к бассейну, она повернулась и помахала мне рукой. А я стоял и думал: «Испытания предстоят лично мне или России, что имела в виду юная прорицательница? В этом английском, как известно, «ты» и «вы» не различимы, существует только «you».

************
Сидя в тот день на берегу Чао Прайя, под впечатлением беседы с девочкой из Косово я перенёсся на тысячи километров западнее Сиама и вспомнил свою поездку в Югославию. В составе страны в то время остались только две республики Сербия и Черногория. Остальные четыре (Словения, Хорватия, Босния и Герцеговина, Македония) отделились и получили независимость. Я прилетел первым рейсом после снятия международной блокады, как потом оказалось в промежутке между войнами. На пятнадцать дней я поселился в маленьком курортном городке Игало на берегу Адриатического моря. Меня интересовали вопросы развития туризма из России в Черногорию.
На скале рядом с отелем ещё располагался вражеский дот, по дорогам ещё ездили вооружённые патрули ООН в касках с буквами UN. Но наступил долгожданный мир, как оказалось позже только перемирие.
Всё было в некотором запустении, в отеле периодически гас свет, возникали перебои с водой. Туристов не было, и рестораны, закрытые во время войны, робко возобновляли работу. В первую же ночь нас немного покачало в кроватях землетрясение. Так, чуть-чуть, чтобы лучше спалось. А утром налетел ураган, отключивший свет и выбивший стёкла в окнах.
И всё же, несмотря на проблемы сервиса и «шалости» природы такой теплоты человеческого общения я не встречал, пожалуй, нигде в моих многочисленных странствиях. Уже через пару дней мы беседовали с местным священником на богословские темы, сидя под пальмами около маленькой православной церкви. Капитан пассажирского кораблика кричал нам через всю улицу: «Салют Москва». Подвозившие нас на машинах люди, такси ещё не начали работать, категорически отказывались брать деньги, говоря: «Мы братья». И гордо сообщали, останавливающим нас патрулям: «Я везу русских».
Трогательные рассказы местных женщин о том, кто у кого и где погиб. Они знали, нам это не безразлично, мы поймём. Официантка в придорожном кафе, читавшая наизусть Есенина. Торжественный вынос блюд на серебряной посуде в маленьком семейном ресторанчике под аплодисменты присутствующих. И старая женщина по имени Ольга, говорившая: «люблю я русских, сама не знаю за что». Эта безответная любовь маленькой Черногории к огромной России так и осталась загадкой в моей «книге памяти».
Удивляла сохранившаяся близость языков между народами, разделёнными сотнями километров и разными историческими судьбами. Мы с женой (тогда мы ещё не расстались) заблудились в горах, начался дождь. Встретив группу местных здоровяков с автоматами, очевидно, военный патруль, я попросил на английском подсказать нам тропу, ведущую на набережную. Английского никто не знал. Я перебрал массу слов на других языках, обозначающих слово набережная, и начал уже изображать волну и берег руками. Командир ополченцев понял, наконец, чего мы хотим, спросил с улыбкой: «Шаталище?». И указал тропу, ведущую на набережную. Всё оказалось так просто, наше привычное выражение: «Пойдём, пошатаемся».
Были и бесконечные спонтанные знакомства и разговоры. Одна из таких встреч запомнилась особенно. Мы пошли на виллу Иосипа Броз Тито, оппонента Сталина, а затем и Хрущёва по вопросам развития социализма. Здание, окружённое небольшим парком, с многоголосым кваканьем древесных лягушек, стояло в запустении. После смерти президента Югославии в 1980 году в нём никто не жил. Тем не менее, охранник разрешил в его присутствии осмотреть виллу.
К нам присоединилась пара молодожёнов из Белграда – Драган и Милинка. Она преподавала русский язык в школах Белграда и говорила на нём свободно. А он увлекался славянской литературой, являлся автором ряда научных работ и сам изучал русский. Они впервые за долгое время выбрались из города на weekend. От них исходила энергия и радость восприятия МИРА. Во всех смыслах этого слова.
Мы гуляли вместе всю ночь напролёт. Обошли приморские кафе. Танцевали, читали стихи на сербском и на русском, исполняли народные песни и, шутя, ходили по кругу со шляпой, собирая мелкие монетки. Монетки, конечно, отдавали детям. Затем двинулись по горной дороге к ресторанчику Петра Великого (хозяина так называли в шутку за высокий рост). Он уже спал, но для нас опять открыл своё заведение.…
Утром этого же дня, несмотря на бессонную ночь, мы на машине отправились в горы, в сторону Подгорицы, древней столицы Черногории. Драган взял машину у родственника, у которого они остановились на выходные, здесь же в Игало. Мы не знали о цели их поездки, вначале они сказали, что едем просто в горы полюбоваться пейзажами и подышать чистым горным воздухом. Но потом предложили заехать к известной местной прорицательнице Софии. Милинка намекнула на некоторые проблемы со здоровьем Драгана и об их желании получить совет от самой Софии. Я внимательно посмотрел на Драгана. Худое смуглое лицо, очки, вьющиеся чёрные волосы, худощавая крепкая фигура. Внешне впечатления больного он не производил. Разве что смахивал на интеллигента, но это, по-моему, серьёзным заболеванием до сих пор не считалось.
Чтобы разрядить обстановку, я стал задавать вопросы о Черногории. Милинка рассказа, что черногорцы среди народов бывшей Югославии всегда считались экономными и расчётливыми, и вспомнила местную шутку: «Черногорскому младенцу пришла пора появиться на свет. Вокруг роженицы собрался медперсонал.
Младенец высовывает голову на свет божий и спрашивает: «Война закончилась?»
Ему отвечают: «Нет».
Младенец: «В Евросоюз вступили?»
Ему отвечают: «Нет».
Младенец: «А пенсию с какого возраста дают?»
Ему отвечают: «С шестидесяти лет».
Младенец врачам: «Ну, тогда все свободны, я пока в животе подожду».
Мы проезжали по узкой горной дороге. С одной стороны шла отвесная стена, уходящая в небо, с другой пропасть, спускавшаяся к морю. Едем на высоте полёта стрижа в ясную погоду. Одно неверное движение водителя и то, что от нас останется, можно будет отскабливать от скалы. Горы в лучах солнца играли разноцветными красками, будто соревнуясь, чьи склоны ярче и нарядней. А там вдали, внизу, меняя цвет от светло голубого до синего и от зелёного до бирюзового, переливались волны. Не случайно местные называют море не Адриатическим, а Ядран. У меня это название всегда ассоциируется с редким камнем, сверкающим всеми гранями одновременно. Наконец, мы перестали скользить вдоль пропасти, что напоминало трюки канатоходца без страховки, и свернули на ещё более узкую дорогу, ведущую в ущелье. Минут двадцать езды по окружённой горами долине и мы подъехали к дому Софии.
Дом напоминал собой маленькую крепость. Располагаясь чуть выше долины, сзади он упирался в отвесную скалу. С одного бока был тоже высокий каменный уступ. И, наконец, с двух сторон, смотрящих на долину, была выложена довольно высокая стена из больших камней. Перед нашим приездом как раз распахнулись ворота, выпуская на волю две машины. Белградцы зашептали имена каких-то высокопоставленных чиновников. Мы подъехали, мужчина во всём чёрном с бородой нагнулся к водителю. Драган назвал себя, и машину пропустили во внутреннюю часть крепостного сооружения.
«Мы ей писали и договаривались о встрече», - пояснила нам Милинка.
Внутри территория оказалась больше, чем представлялось снаружи и вмещала в себя массу хозяйственных пристроек и сараев для скота, который пасли в долине окружавшей дом. Нас всех посадили под навес и дали по кувшину козьего молока и краюхе хлеба с мёдом. Через десять минут всех позвали к Софии. Она встретила нас на крыльце, одетая в чёрное платье.
«Почему они все в чёрном?» - только успел подумать я, как она тут же ответила: «Потому, что скорбим за всех вас, грешных. Со счастьем и весельем сюда не приезжают, всё больше с горем да с потерей невозвратной. Верни мол, любые деньги дам, а я не Бог, и не заместитель его. Я всего лишь старая Софья, которой ничего не надо, у меня всё есть». Она развела руками по сторонам, как бы показывая своё крепостное хозяйство.
«Но раз дан мне дар такой помогать да предсказывать, то несу я свой крест согбенно и не ропща». Она говорила не быстро и с налётом театральности, так что Милинка успевала нам переводить, хотя большую часть её речи я понимал без перевода.
Закончив говорить, София с вниманием осмотрела нас. «Не от того ты умрёшь чего боишься», - сказала она Драгану, впуская его в дом.
И повернувшись ко мне: «А ты подожди, ты недавно приехал, в день, когда тряслась земля и дул сильный ветер». Она улыбнулась, - «Софья знает».
Минут через двадцать Драган вышел. Он был немного растерян и задумчив. Следом пошла Милинка. Я проводил её глазами. Двадцать пять лет, не глупа, симпатичная мордашка, правда, немного полновата фигура, стоящая на стройных крепких ногах.
«Какие тайные вопросы можно задавать, когда тебе всего двадцать пять», - подумал я.
«У нас не получается родить ребёнка», - сказал Драган. Я с удивлением посмотрел на него, начиная, кажется, привыкать к способности местных читать чужие мысли. Через полчаса вернулась погрустневшая Милинка и положила голову на плечо Драгана, они обнялись. Далее проследовала моя бывшая жена, и, наконец, пришёл мой черёд.
Я не ждал от этой встречи ничего нового для себя и потому не волновался. Пошёл скорее за компанию, неудобно было отказаться. Перешагнув порог и закрыв за собой дверь, я оказался в просторной комнате с опущенными шторами и задрапированными чёрной тканью стенами. Вдоль стен располагались зеркала, в них отражалось пламя свечей от двух подсвечников, стоявших на столе. Я сел в большое кожаное кресло, зеркала были так поставлены, что я увидел в них отражение с одной стороны колыбели, с другой гроба. На память пришла восточная мудрость: «В колыбели – младенец, покойник – в гробу: Вот и всё, что известно про нашу судьбу…». Воздух в комнате был насыщен какими-то травами, немного кружилась голова.
«Ну, здравствуй, сударь мой», - услышал я голос Софии. Она говорила на русском. Я невольно вздрогнул.
«Да, да я русская, не удивляйся, - сказала она, - я вижу, ты не разболтаешь, не предашь, воспитание не позволит». Она села за стол напротив меня, сняла с головы два платка, волосы были седые, уложены сзади в узел.
«Голова устаёт от платков, - сказала она, извиняясь, - ну спрашивай, чего узнать-то хотел». Я внимательно изучал её лицо - умные уставшие глаза смотрят сквозь меня и устремлены куда-то вдаль, как будто человек смотрит в пустыню. Тонко очерченный профиль, смуглая кожа, немного выступающие скулы. Уверенные и в тоже время плавные движения. Во всём её поведении, в словах и жестах читался сильный характер, способный подчинять других.
«Столбовая дворянка не иначе», - подумал я.
«Да, - прочтя мои мысли, сказала она, - род Юсуповых мне не чужой. Я веду свою родословную от ногайского хана Юсуф - Мурзы. Это я говорю тебе не для того, чтобы похвастаться, а чтобы объяснить, как много видела и как устала».
Я: «Так вы хотите сказать, что живёте с тех пор?»
София: «Иногда мне кажется - да, иногда – нет. Порой я слышу топот коней, скачущих по степи, вижу горящие города и орущих от горя баб».
Она немного помолчала, как будто прислушиваясь к звукам доступным только ей, и продолжила: «Последний эпизод, который я ясно помню, это как войска союзников по Второй Мировой сдают «белых» казаков советской армии. Мой отец был есаул, служил в Добровольческой армии, участвовал в Ледяном походе генерала Корнилова. Родители спрятали меня в сербскую семью, а сами, как мне сказали, застрелились».
Я, с удивлением: «Вы же ясновидящая, а говорите «как мне сказали», разве вы не знаете судьбу своей семьи, свою?»
София: «Нет, сударь мой, не дано мне видеть свою судьбу и судьбы близких».
Я: «А о смерти Лавра Георгиевича Корнилова или Лори Гильдинова, как некоторые исследователи его называют, можете что-нибудь сказать, раз уж ваш батюшка знал его лично. Мой дед много раз говорил о нём с большим уважением, не смотря на разные убеждения, мои-то предки сражались на стороне «красных».
София: «О бесстрашном полководце, всегда идущем впереди своих солдат, известном путешественнике, много раз рисковавшем жизнью, которого, казалось, ни пуля, ни болезнь не берут можно рассказывать долго. Но лучше всех о нём сказал генерал Деникин. Антон Иванович вспоминал, что вражеская граната попала в дом только одна, только в комнату Корнилова и убила только его одного. Деникин писал: «Мистический покров предвечной тайны покрыл пути свершения неведомой воли».
И после паузы она продолжила: «Видишь, как рядом ходят жизнь и смерть, можно сказать под ручку. Немцы в Первую Мировую сравнивали Корнилова со стихией, настолько бесстрашным он был. А вот, видишь ты, единственная граната и именно его одного. Генерал Деникин понял это как промысел судьбы, а он разбирался, его мать из Польши очень религиозной была. Я сейчас не хочу тебе рассказывать о том, как глумились красные над телом генерала Корнилова, как вешали и жгли покойного, это другая история. Давай посмотрим твои проблемы».
Она достала кувшин с водой и вылила воду на скатерть стола, при этом ни одна капля воды не пролилась на пол. Вода, как намагниченная, не стекала со стола. София внимательно посмотрела на воду и по воде поплыли разноцветные краски, в том числе много чёрной.
София: «С этой женой расстанешься, другую найдёшь. Вижу могилы твоих предков на кладбище в Москве. Близких там скоро положишь, очень близких, ближе не бывает. Тебе нужно иметь много мужества, чтобы это пережить. Не знаю, хватит ли у тебя сил. Смерть будет ходить рядом с тобой, но пока не тронет. Любовь твоя путанная будет, не разберёшься. Деньги? У тебя их никогда не было и в последующей жизни ничего не накопишь. Странствовать по Свету будешь, искать себя станешь, думая, что бежишь вперёд, к цели, а на самом деле пойдёшь по кругу, как цирковой конь. Найдёшь ли себя? Даже я не знаю».
Я: «И что-нибудь о судьбе России, дочь у меня взрослая, может быть внуки будут».
Она убрала скатерть, при этом вода на скатерти уже высохла и напоминала многоцветную абстрактную картину. Постелила другую и опять вылила на неё воду из другого кувшина. Через минуту со стороны востока вода окрасилась жёлтым цветом и потекла к центру скатерти.
София: «Не маленький, сам знаешь, что это за страна, в сравнении с которой нашествие Орды покажется детской игрой».
Я: «А как же вы тут, София, будете жить? Рядом Албания, Косово, Черногория, Сербия, тоже могут быть любые события?»
София: «Поверишь, сударь мой, за долгое время единицы людей спрашивали меня о моей судьбе. Спасибо, душу с тобой отвела, по-русски поговорила, а то уж забывать стала. Недавно приезжал один ваш начальник, так просил: «научи, как жить, чтобы у меня всё было, и за это, чтобы мне ничего не было». Я его сразу прогнала. А обо мне не беспокойся, ко мне за советом приезжают с разных сторон. По моему разумению Бог един для всех, как бы люди не спорили, считая, что их Бог самый лучший. Судьба прорицательниц разная бывает. Ты же знаешь, Кассандра – дочь царя Приама говорила правду, ничего кроме правды, а ей никто не верил. А если бы поверили, то, может быть, Троя и по сей день на карте мира могучим городом была. Моя главная проблема кому свой дар предвидения передать». Я поклонился, поцеловал ей руку и вышел.
Спустя всего год Милинка сообщила мне в письме, что Драган, разбирая завалы домов, сам погиб при бомбёжке Белграда. Она писала, что у него был рак, и теперь стали понятны слова Софии «не от того ты умрёшь, чего боишься».
Я больше не был в Югославии. Как нельзя войти в одну и ту же воду дважды, так же нельзя встретить одних и тех же людей в прежнем возрасте и в прежнем настроении. Как говорили древние: «Cuncta fluunt» («всё течёт»).

##########
Ангел, я снова прерываю свои мысленные наброски, которые помогали мне не сойти с ума в том аду, в который меня завела судьба. Вокруг джунгли, с кричащими на все голоса птицами. Надоедливые насекомые и невероятная духота. «Если я когда-нибудь окажусь на свободе,- говорил я себе тогда,- может быть, изложу свои мысли яснее, но сейчас от невыносимой жары и головной боли всё перепуталось, и явь и сон». Охранники, что-то возбуждённо крича, ходили от клетки к клетке. Мне казалось, они достают какой-то предмет из мешка и показывают заложникам. Американская девушка, о которой я тебе уже рассказывал, Ангел, вскрикнула и потеряла сознание.
Охранники засмеялись. С тридцати метров я легко рассмотрел - они носят голову мужчины, и я догадался кого. Женщина, которая приносила мне еду, пыталась объяснить жестами, что один из заложников убежал вместе с двумя местными. При этом, подчёркивая разницу между ними, она, то показывала на свои глаза, то с помощью пальцев делала их круглыми.
«Сюрприза не получится, гниды», - сказал я вслух. Вслух я говорю здесь всё, что хочу. Никто не понимает по-русски. Вот уж где полная свобода слова!
Повстанцы добрались и до моей клетки. Самый злобный из них, они зовут его Винай, схватил мешок, чтобы насладиться самому моим замешательством или испугом: «Лусия, лука, лука!» Он достал голову канадца.
Я уже был готов: «Кем был этот мудрый человек? За что ты убил его? Он назвал тебя дураком и вором? Но ведь это правда». Я говорил медленно на английском и простыми словами, зная, что кто-нибудь поймёт. Ему перевели. Охранники захихикали, его многие не любили. Он с ненавистью посмотрел на меня. Я провёл рукой по своей щеке. Мы с ним поняли друг друга.
Вчера рано утром, когда я спал, он зашёл в мою клетку и провёл руками по моим щекам. Я проснулся и понял в чём дело. Это была кровь американской девушки. Они изнасиловали её. Он всегда дежурил днём, а тут, специально пошёл дежурить в ночь и пришёл ко мне показать своё превосходство над пленными.
«Ах ты, гнида, - сказал я, - изнасиловал девушку и гордишься. Я специально теперь постараюсь выжить, чтобы тебя кокнуть». Он злорадно заулыбался, ничего не поняв.
Я не мог начать петь или выкрикивать слова «песни протеста». Хотя мне удалось испортить настроение своему обидчику. На душе было очень мрачно. Смерть настигла уже второго заложника, здесь в непроходимых джунглях. Первый погиб из-за отсутствия лекарств от диабета. Это был уже не молодой полный американец с большими залысинами на голове. Он очень волновался по поводу лекарств, когда нас погнали в джунгли.
Я опять вспомнил канадца: высокого роста, худощав, в хорошей физической форме, на вид лет сорока-сорока пяти и с неутраченным задором бойскаута в глазах. Он, как и я, был с тайской женщиной. Судя по их привычному общению, я понял, что это семейная пара. И, когда от общей группы отделили тайцев, он бросился за ней, но получил удар прикладом и упал лицом вниз на пыльную дорогу. Я думаю, он очень любил её, раз решился на побег. Канадец свободно говорил на тайском и, очевидно, уговорил двух местных бежать вместе с ним (если верить Бан Чуен, моей «хозяйке»). Я сидел в углу клетки и думал о нашей судьбе, когда вдруг услышал свою «песню протеста», звучащую на другом конце деревни. По акценту я узнал поляка, с которым познакомился незадолго до нашего пленения. Он пел громко, старательно выговаривая слова. Я встал и подхватил припев.
Воду и еду в этот день не давали. Устроили что-то вроде коллективного наказания. Ближе к вечеру, когда чуть спала жара и все крестьяне вернулись в свои лачуги, на площадь вытащили юношу и девушку, пытавшихся убежать вместе с канадцем. Их растянули на специально подготовленных жердях, как шкуры животных, и начали бить бамбуковыми палками. Первым ударил командир охранников, показывая, как надо бить, потом по кругу пошли все селяне. Если кто-то бил недостаточно сильно, с точки зрения командира, тот сам получал два удара от охранников. Нас – заложников, вытащили из клеток и тоже пригнали смотреть на экзекуцию. Вначале, хотели заставить и нас бить юных влюблённых, но австралиец, когда ему протянули палку, категорически отказался участвовать в их казни. Девушка громко кричала, юноша молчал. Не знаю, как ему это удавалось, но он вёл себя, как герой. В знак протеста мы стали свистеть и кричать, в ответ охрана принялась избивать нас.
Юноша и девушка любили друг друга, но её обещали охраннику. Поэтому они и решили сбежать вместе с канадцем, рассчитывая, как я думаю, получить политическое убежище в Таиланде. Это сообщила мне наполовину знаками, наполовину словами моя «кормилица». Несмотря на строгий запрет и большой риск, она ночью принесла мне миску риса с кусочком рыбы и кружку воды. Отпив половину, я попросил её отнести половину американке. Она отказалась. Но потом выполнила мою просьбу, улыбаясь на мои поклоны и сложенные на груди ладони. Уходя, она сморщилась, указывая рукой на свою спину. Я понял, что ей самой сегодня досталось за слабые удары беглецам.