Подстава ( конец рассказа)

Он пытался объяснить, ища в своей памяти новые и новые аргументы... Но на Игоря, по-видимому, они не производили впечатления. Он слушал Валю рассеянно, не пытаясь больше ничего сказать. Ясно было, что встреча подходит к своему завершению.
Оправдываясь и продолжая заверять Игоря в возвращении долга, Валентин стал прощаться. Игорь не удерживал его, он теперь казался усталым...

***
Валя пулей вылетел на улицу, не видя ничего вокруг. Мысли колотились у него в голове, кровь отрывисто пульсировала в висках. В глазах было темно.
- Вот он как! Перевёл на долг! И срезал меня - чтоб больше не заикался о книге. Мог ведь не говорить (знает же меня, что я верну, а он взял, и сказал, специально). И выставил меня подлецом, бесчестным пронырой... Ох! Да как он мог вообще вообразить такое обо мне! Как мог даже предположить, что я не отдам...
...Но 20 лет, - вспомнилось Валентину. - 20 лет!
Ишь ты, как подстроил: что двадцать лет прошло. Раньше, когда виделись, не торопил, не требовал вернуть немедля, а теперь дождался - вписал лыко в строку!.. Раньше было: вроде как ничего, не спеши, не волнуйся, Валя... - А теперь: ты мне 20 лет долг не возвращаешь! Подставил меня, специально подставил - с п р о в о ц и р о в а л, чтоб поиздеваться, мерзавцем меня выставить, ткнуть носом: долг не вернул!..
- Да верну я тебе эти паршивые деньги, верну!.. - мысленно бросал он Игорю в лицо свою гневную отповедь. Ненависть к Игорю душила его. - Незачем и кричать было, и топать ногами, как на какого-нибудь... - Валя не находил слов. Ему действительно казалось, что Игорь так и говорил с ним: кричал и топал ногами. - Не знаю, сколько там набежало, с п р о ц е н т а м и, - в слово "проценты" Валя вложил теперь всю свою язвительность, - но верну! Последнее отдам, всё, что у меня есть - но верну, расплачусь до копейки!
Прямо завтра! Не откладывая больше ни на минуту!..
Он вспомнил о тех трёх тысячах рублей, которые оставались у него до зарплаты, и вдруг усомнился: а хватит ли этого?
Сколько вообще его долг составляет в теперешних реалиях? - слегка остыл он. - Тогда, в 90м, он занял у Игоря 30 рублей. Рубли обесценились за эти годы в тысячи, миллионы раз... Сколько он должен вернуть сейчас, чтобы Игорь признал долг возвращённым, навсегда прекратил помнить о нём и не смел, не смел так разговаривать с Валей?!
Валентин попытался прикинуть, сосчитать конкретно, как никогда не делал этого прежде, в какой сумме сейчас мог бы выразиться его долг, но мысли путались в голове, сбивая друг друга и не давая ходу одна другой, как столкнувшиеся в страшной аварии автомобили.
"30 рублей... Что на них можно было купить тогда? Дешёвый фотоаппарат, велосипед, собрание сочинений какого-нибудь классика... Нет, это если официально, в книжном магазине, но там они не продавались, а только из-под полы, на чёрном рынке, где и цены были совсем другие... Нет, не то... Может быть, это тридцать долларов или евро?.. Это более реальное сопоставление... Хотя проценты!.. - Валя попытался посчитать проценты, но мысли опять путались, опять не связывались в единую цепь. - С процентами это вообще что-то умопомрачительное, а Игорь-то что? Как какой-нибудь кровосос-ростовщик, как паук в углу своей паутины сидит и ждёт, когда получит с него, Вали, эти свои проценты?"
Слёзы чуть не брызнули из глаз у Валентина (они и без того постоянно стояли у его глаз все эти последние минуты, готовые вырваться наружу), когда он представил Игоря пауком, опутавшим его, беспомощного и беззащитного, своей паутиной. А Валя-то считал его хорошим человеком - широким, великодушным... Как он мог так ошибиться?!
"Нет, не так. Тогда, в то время - это была четверть нашей аспирантской стипендии или зарплаты ассистента, у тех, кто работал... Вот из чего нужно исходить. Но проценты..."
Да плевать на проценты! Их всё равно теперь не сосчитаешь! Валя отдаст ему всю свою месячную зарплату! Вот так, накопит столько, сколько получает в месяц и придёт, кинет в лицо Игорю: на, возьми! И не смей, не смей говорить со мной как с нечестным, не вернувшим долг!.. Никогда не смей.
Он стал представлять себе эту сцену, как он придёт к Игорю через несколько месяцев, всё в тот же номер в Представительстве, с которым он разговаривал с ним сейчас, где, ему казалось, Игорь и будет находиться всё это время (фантазии представить другие обстоятельства у него не хватало, и он мысленно рисовал эту встречу в знакомой ему теперь обстановке) и торжествующе бросит эти деньги: на! Пусть я последнее тебе отдаю, но бери, пользуйся!
Вот так! Пусть Игорь знает, что Валя не такой, каким он только что его обозвал, пусть устыдится, что осмелился предположить на счёт Вали такое!
Сцена возврата долга повторялась и повторялась в голове Вали, отбрасывала ненужные детали и приобретала всё большую законченность и отточенность. Валя понемногу успокаивался, насыщаясь эффектной картиной своей скорой расплаты с Игорем, но только никак не мог представить реакцию Игоря на этот свой лаконичный, выразительный демарш.
Устыдится?.. Станет извиняться?.. Оправдываться перед Валей, что совсем не то имел в виду? - Представить это как следует, ярко и красочно, как в жизни, Валя не мог и потому не мог до конца упиться своей грядущей местью Игорю, грядущей - победой над ним и полным уничтожением Игоря за его чёрствый, бездушный, бесчеловечный упрёк сегодня.
Он сидел у окна вечернего автобуса, везущего его на автостанцию, где он опять будет ждать автобуса домой в Подмосковье, но ничего из пробегающих за окном картин вечернего города не видел теперь, потрясённый и захваченный мыслями, несущимися в голове. Он не позвонил Мещеряковым, которые приглашали его остаться у них после встречи с Полуяновым, переночевать, - Валентину было не до них, да он и не мог бы появиться у них в доме в таком растрёпанном виде, с разорванной, растоптанной душой. Мало ему было унижения у Игоря, так ещё отвечай на вопросы участливых друзей! - Нет, к этому он точно не был готов. Надо было собраться с мыслями, вернуть себе самоуважение, восстановить своё привычное мироощущение, собрав из осколков обрушенной сегодня своей жизни что-то - снова цельное и ясное, - прежде, чем вновь появиться на глаза к тем, кто его знал.
Но Игорь, Игорь!.. Что он всё-таки ответит Вале, что скажет, когда увидит, что Валя в лепёшку расшибся, но вернул ему всё сполна и даже больше?
Как ни старался Валя это представить, всё было не то.
"Кровожадному пауку" эти деньги не особенно-то и нужны, кажется... Ведь зарабатывает - в сотни, тысячи раз больше, чем Валя (Валя смутно представлял жизнь "богатых людей" и не мог бы сказать точнее, во сколько раз доходы Игоря превышают его). Тогда зачем всё было начинать?!


Да он просто хотел избавиться от меня, "отшить"! - осенило Валю. - Про долг он просто так сказал, "до кучи", от нечего делать. Не волнует его этот мой долг вовсе, просто рукопись не хотел брать, ею заниматься...
Но почему?!
Этот вопрос поставил Валю в тупик.
Ведь и сил-то, поди, никаких особых не требовалось, ему, Игорю Полуянову, только сделать пару-тройку телефонных звонков, может, заехать к кому-нибудь, от кого зависело, издать книгу или нет... И всё. Для нынешнего Игоря это - пара пустяков. А он не захотел. Странно.
Видимо, Валя чего-то не заметил, что-то от него ускользнуло, а на деле - Игорь стал таким же, как все эти зажравшиеся "новые русские": бесчувственным, глухим к духовным запросам времени, к духовной стороне жизни Человечества вообще. А он-то, Валя, наивный, распинался перед ним, расписывал значение своей работы, что-то втолковывал! Бисер метал, получается. Всё - в пустоту. У Игоря сейчас те же запросы и те же мысли, что и у "этих"... Он и не понимал, наверное, что это Валя так волнуется, зачем горит...
Да, меняет жизнь людей, меняет... Ведь и вправду двадцать лет прошло с тех пор, как он знал Игоря молодым. Студентом, аспирантом... И не заподозрил даже, в простоте души, что и Игоря жизнь перекорёжила, обломала, подмяла под себя. Поотшибла "лишние" мысли, сузила кругозор до повседневного, мелкого - совсем по-другому отразилась, чем на нём, Вале...
Вот ведь как бывает, оказывается! - как же это Валя сразу не сообразил, не подумал об этом? Проглядел своими близорукими глазами, забыв в своей отрешённости от мирского, что таких как он сам - единицы? Удел остальных - грубая повседневность, проза, борьба и грызня друг с другом за место под солнцем - всё то, от чего он, Валя, так далёк...
И эти грубые, хищные - всегда готовы затоптать такого, как он, кто не отказался от своего высокого предназначения, принял от прежних великих эстафету духовности и высоко пронёс её, не сгибаясь под тяготами жизни, как бы плохо ему ни приходилось, какая нищета ни сопровождала бы на всём его пути...
Опять слёзы подступили, и он почувствовал себя бессильным, но гордым, среди этих варваров, дикарей... Почти Архимедом, чертящем на песке свои уравнения, в то время как римский солдат-победитель уже навис над ним, занеся свой меч...
"Не знал я, Игорь, что и ты теперь такой... Не знал". Не подозревал даже, когда направлял к нему со своими надеждами и планами, вдохновенно повествовал о том, чем дышит, чем живёт...
А ведь казался всегда таким умным, одухотворённым... Валя ещё думал о нём: вот, и "наши" куда-то прорвались, и среди этих туполобых воротил есть у него, Вали, "родственные души"... И как же он обманулся!
Во тебе и "родственные души". Даже когда помочь ничего не стоило - ничего не стал для него, Вали, делать. Из вредности какой-то. Неприязни, злобы...
Из зависти! - осенило его. Как же он раньше не догадался! Утерял всё человеческое, душа отмерла - вот и кололо его всё, что Валя говорит! А он-то, дурачок, ещё расписывал: гармония в душе, высокое состояние духа, мир с самим собой! - Да кому, зачем? Если бы он только мог заподозрить, что эти его слова не понимание вызывают у Игоря, а раздражают его, злят!.. Ох, дурак он, Валя, дурак! Получается - дразнил его только, в то время как думал: Игорь порадуется за него, оценит Валину отрешённость ради высшего! - Ох, дурак, дурак! Какой же я дурак!..

Как только Валя сделал это открытие (отметив даже, что мысль его идёт по спирали, спускаясь ко всё более глубинной сущности, ступень за ступенью), всё произошедшее только что у Игоря приобрело другую окраску. Теперь он видел вещи в более ясном (как ему казалось), привычном свете. В том же, что и до встречи, - ощущал он. Переворачивая их с головы обратно на ноги. То, что он принял теперешнего Игоря за другого, за того, кем Игорь давно перестал быть, было причиной той катастрофы, которую он только что пережил, а дело-то было совсем в пустяке, в его ничтожной ошибке: он, Валя, не учёл, не смог заранее предположить, что жизнь сломала Игоря, давно убила в нём былые, лучшие порывы. И что он, Валентин, разозлил Игоря напоминанием, что Игорь утратил за эти годы... Все речи Вали были для того как красная тряпка для быка.
А, может, не утратил, раз завидует, - подумал Валя внезапно, едва ясно почувствовал, открыл эту новую ступеньку в своём спускании к сущности. Оживёт ещё это, давно увядшее в душе Игоря, оживёт, может быть, даже разбуженное им, Валентином...
Валя почти физически ощутил облегчение (он в салоне автобуса, вместе с другими поздними пассажирами, уже подъезжал к своему городку, и теперь радостно взглянул в окно), едва представил, что Игорь, наверное, не был готов услышать от Вали о том, что кто-то способен и в нынешние тяжёлые годы продолжать с л у ж е н и е идее, и растерялся, не нашёл ничего другого сказать кроме как обрушиться с критикой, - первым, что пришло ему на ум.


Игорь Полуянов сидел в кресле в своём номере и задумчиво смотрел на дискету с рукописью Вали, то ли умышленно оставленную тем здесь, но скорее всего - в волнении забытую. Он чуть не позвонил Вале на сотовый, пока тот не ушёл далеко, чтобы тот вернулся и забрал дискету, но потом передумал. Наверняка у Казанкина его текст есть на компьютере, на других дискетах, сохранённый во множестве экземпляров, - слишком он ценит свою Книгу, чтобы вот так - отдавать последний и единственный...
Против воли Игорь размышлял о только что произошедшем разговоре, о Вале, но не открывал ничего нового сверх того, что знал о нём прежде. Такой, как и был, только сильнее заострился, сузился вокруг своей идеи, - вот, пожалуй, новое, что узнал сегодня о нём Игорь. Наверное, это можно было предвидеть...
Среди размышлений одна мысль поразила Игоря. Он сфокусировался на ней, и всё более отчётливо стал понимать, что эта его мысль имеет отношение к Вале.
Он вдруг вспомнил, что ещё с юности, со студенческой поры, его, Игоря, постоянно вербовали - во все партии и течения. То и дело ему попадался какой-нибудь приспешник той или иной моды, который, встретив его, Полуянова, начинал горячо и азартно рекламировать свою веру, расписывать, какие замечательные личности разделяют её, - в полной уверенности, что Полуянов не сможет не клюнуть, не соблазниться, не примкнуть... Игорь самим нутром своим чуял, до какой же степени очередному адепту нужен для своей партии он, именно он, он - как никто другой. Разговор в компании до его прихода мог идти вяло, совсем не касаясь излюбленных идей человека, но с появлением Полуянова, рано или поздно, человек этот обращал свой пламенный взор на Игоря, оживлялся, воспрянывал, и начинал свою увлечённую проповедь...
Игоря и злило это, и забавляло, и он всегда в этих ситуациях испытывал двойственное чувство, не в силах остановиться на каком-то одном из полюсов своих ощущений. С одной стороны, его выделяли из всех, как личность сильную, здоровую, могучую, которая способна на многое и украсила бы своим присутствием любую партию или кружок. К нему взывали прямо: "Ну ты-то, ты умный человек!.. Должен сам понимать..." - давая понять, что остальные, с кем общался этот адепт прежде, недостаточно развиты, не обладают таким же светлым умом, поэтому не способны подняться до понимания тех высоких идей, которые исповедует этот очередной вербовщик. Это было прямым обозначением роли и места Игоря среди других, очерчиванием того значения, которое имеет его личность, и эта оценка его личности, пришедшая извне, от каждого из людей, которые не знали друг друга и никак не были между собой связаны, неизменно повторялась и оказывалась очень высокой.
Но с другой стороны, - и от этого язвительная усмешка кривила губы Игоря, и сарказм переполнял его, постоянно прорываясь вылиться наружу, - ни один из вербовщиков не осознавал, что он зовёт Игоря под знамёна своей партии в качестве рядового, подчинённого, ведомого, а вот руководить самим этим течением или движением будут другие, бразды правления останутся в руках тех, прежних вождей.
Ведь вербовщик не интересовался его мнением, не советовался с Игорем по вопросам свей веры, не спорил, а просто - з в а л. Звал в "ряды", кажется, понимая, насколько личность Полуянова и, по-видимому, его авторитет, влияние на окружающих укрепят и усилят эти "ряды", приподнимут саму "партию" во всеобщем мнении, возвысят над другими партиями.
Этому агитатору почему-то совершенно не приходило в голову, что у Игоря, с его "умом" и "неординарностью", которые обнаруживали в нём все до одного вербовщики, могут быть свои воззрения на все вопросы жизни, что его взгляд на вещи может оказаться более глобальным, а, следовательно, он смотрит на религию очередного "зовущего" его с более высокой точки, и давно определил для себя, в чём вера агитатора ограниченна и ущербна.
Но его не звали учить. Его звали "учиться", и, по-видимому, в глазах всех на свете "учителей" он был идеальным, самым желанным учеником.
Этим проповедникам он казался чем-то вроде безголового гиганта: вот приделать бы такой силе, какую они ощущали в Игоре, ещё и голову, придать бы - идеи и цели!.. Мысль же, что у гигантов могут быть и голова, и свои вера и цели, и, скорее всего, как раз их взгляд на мир, широта их горизонта и позволяла им стать такими, вырасти до таких масштабов, - неизменно ускользала от тех, кто пытался затащить его в свой лагерь, научить его, ради чего стоит жить, а ради чего - нет.
Игорь почти забыл этих персонажей, с годами он научился чётко объяснять таким, как только распознавал их, не только то, что понимает их и способен выслушать, но и - ещё лучше - видит г р а н и ц у применимости их истин, тот небольшой участок жизни, который они способны правильно отобразить. Учёные, с которыми он сотрудничал последние годы, смотрели на вещи по- другому: реально; иногда они сами, торопясь, успевали изложить ему, где начинается и заканчивается м е с т о для применения их идей, точно обозначали их ареал и границы этого ареала, и былые агитаторы стали уже забываться Игорем.


Выходит, что зря? Один такой пророк всё же незаметно пробрался в его жизнь, притаился там, как "заяц" на корабле, - до поры, ожидая лучших времён?
Выходило, что так. По форме Казанкин всегда был самой робостью, деликатностью и чуткостью, а на деле - только ждал своего часа... Ждал - двадцать лет...
Но ещё одна, новая, мысль, пришла сейчас в голову Игорю. Нет, былые пророки видели в нём не "ученика", а, скорее, волшебную силу, которая сможет превратить их идеи в достояние масс. То, что Игорь умел слушать других людей, их, в их глазах превращалось в то качество Игоря, которое они сразу же безоглядно и ослеплённо приписывали ему - качество, которого единственного так не хватало им со всеми их идеями и прожектами: умения донести их идеи до остальных, до сих пор не восприимчивых к их лозунгам и призывам. Раз Игорь сумел их выслушать и как-то откликнуться на их идеи, значит, - именно такой скачок делала их мысль - он сможет объяснить их идеи другим, совершить то, чего они желали больше всего на свете: убедить других в их правоте. То, что сам Игорь не соглашался с их проповедями, имело для них уже очень малое, ничтожное значение, главным было то, что с авторитетом Игоря он мог повлиять на тех, которые до этого вообще были глухи к их проповедям. С Игорем, казалось им, - и это убеждение, пришедшее к ним, отныне полностью застилало их взор, - они обретут, наконец, самое желанное - их поймут и с ними согласятся все.
Потому они так и волновались, горячились, убеждая Игоря: за ним им чудились толпы новых сторонников, которые повалят к ним сразу после того чудесного момента, когда Игорь скажет: да, я с вами полностью согласен, отныне я - ваш. И хотя такой момент никогда ни для кого не наступал, потихоньку эти проповедники отдалялись, отвязывались от него, но стоило Игорю встретить нового, всё опять повторялось сначала, по той же, давным-давно знакомой ему схеме.
И ещё одно Игорь вдруг понял сейчас, вспомнив этих людей, осознал: как же с этими людьми был скучно! Игоря они все видели с какой-то одной стороны, для них он был не целостный человек, личность во всём многообразии её проявлений и жизненных интересов, а какой-то "функцией", человеком-средством. Овладеть этим "средством", заполучить его на свою сторону они стремились изо всех сил, как будто подставить какое-то недостающее число в своё плоское уравнение, а о том, что он не был "числом", даже столь насущно востребованным ими, знать они не хотели. Вот и Валя так же: ему нужна была только одна сторона личности Игоря: его мощь и сила, умение воплощать в жизнь идеи и доводить дело до конца, всего остального Игоря - он просто не видел, не желал знать... И только теперь, вращаясь среди людей творческих и увлечённых, Игорь, как он теперь осознал это, чувствовал полноту бытия: он учил и учился, спорил, доказывал или, наоборот, менял своё мнение, что-то совместно с этими людьми вытёсывая и продвигая в жизнь, но это было интересно, это было подлинно: общение с равными себе. Это было бытие в полную силу и в полный рост, а не унылое существование среди устроившихся на его шее нахлебников, как бы ни готовы они были, благодарные ему, его боготворить и восхвалять.


Пробираясь узкими улочками и дворами родного городка к своему дому, Валентин Казанкин думал о том, какое впечатление произвёл он сегодня на Игоря.
Теперь, когда шок от неожиданного удара Игоря по нему, Валентину, прошёл, когда Валя вычислил причины этого удара, он смог подняться над ситуацией и увидеть её не только своими глазами, со своей точки, но и шире - глазами Игоря, с точки зрения того.
"Да, Игорь не ожидал. Живёт ведь совсем в другом мире, среди других людей, и не представлял, что остались ещё на этой земле и такие, как он, Казанкин. Ведь их мало, очень мало, их - единицы. Тех, кто не отступился от идеалов юности, не предал свои замыслы - а продолжает в тиши и отдалении от мира своё служение, свой научный подвиг. Ну откуда Игорю, в самом деле, знать, помнить о таких как он, Валентин, если они - такая редкость, такое полное исключение из тех правил, по которым живут, несутся по жизни все остальные люди, большинство?"
Валентин начал размышлять о том, что безжалостные рабы чистогана в любой миг готовы скосить его и такие же, как он, редкие свежие колоски на выжженном бездуховностью поле нынешнего мира, но что он всё равно останется верен себе и своему служению, он, "старый русский", пусть бедный и всеми покинутый, но всё же знающий своё высокое предназначение, от которого он уже не отступит. И Игорь наверняка, как только немного опомнится, отойдёт от запала спора, поймёт - с каким редким человеком он сегодня говорил.
"Большое видится на расстоянье..." - вспомнил Валя. Почему он сразу этого не сообразил? Ждал от Игоря, что тот с ходу перестроится на другой лад, сразу отойдёт от повседневного и будет готов оценить то, во что окунул его он, Валя? Да нет, на такое - нужно время. Всегда - нужно время.
Теперь он жалел Игоря. "Да, у него всё есть, крепко окопался в жизни, крепко стоит на ногах - но что толку-то? - если утратил это важное, почти неуловимое и невесомое, но что придаёт жизни человека особый смысл, делает его особенным, как бы отмеченным Богом! Мечту, полёт..."
Валентин стал снова перебирать в памяти весь только что произошедший разговор, и, глядя теперь другими глазами, радостно обнаруживал: да, именно в этом всё дело! - Игорь был как бы слегка раздражён, даже обозлён нежеланием Валентина согласиться с ним, принять игорево, что мечты надо убивать ради более простого, реального, он сердился на Валю, что тот гнёт своё - и всё потому, что сам не смог пройти тот же путь, сам - так же пожертвовать всем ради более высокого...
"Он поймёт! - думал теперь Валентин. - Придёт немного в себя, опомнится, остынет от спора - и поймёт, что был не прав, что дал волю раздражению, зависти..." Всё-таки это не кто-нибудь, а Игорь Полуянов, не рядовой какой-нибудь обыватель без размаха и широты видения, а Игорь! Устаканится всё в его голове, осознает, что Валентина он своим напором не сломил, не переубедил - вот тогда и увидит картину такой, какова она на самом деле есть: он, Валентин, переборол все трудности, прошёл свой тернистый путь, но всё же сумел создать свой Труд, смог - добиться того, чего добиться дано не многим.
Теперь Валентин чувствовал себя победителем, героем, вызвавшим зависть даже самого Игоря Полуянова, и почти горел нетерпением - скорее дождаться подлинного понимания, раскаяния Игоря.
Наверняка, пройдёт несколько дней, и Игорь позвонит ему, сам. Голос его будет слегка виноватым, он скажет что-нибудь вроде: "Знаешь, Валя, я, пожалуй, зря так накинулся на тебя, тогда, в Представительстве... Я тут, понимаешь, совсем замотан жизнью, не до того... как-то всё время приходится совсем другими вещами заниматься... Но в принципе-то, ты прав. Молодец, что выбрал своё и не отступил... Я тут прикинул, к кому обратиться по поводу издания твоей книги... есть у меня некоторые намётки, кому её предложить... Поговорю сначала с этими людьми, а потом позвоню... Ты не обижайся на меня, что я так на тебя наехал... - Просто перестроиться не смог сразу, переключиться на твоё... Забыл, что у жизни ещё и эта сторона есть..."
Голос Игоря правдоподобно звучал в ушах у Валентина, хотя и не очень убедительно: Валя чувствовал, что это он придумывает слова, которые скажет ему Игорь, и как бы диктует их Игорю, через силу заставляя того произносить то, что ему, Вале, хотелось услышать. Но тем не менее Валентин прокручивал и прокручивал у себя в голове этот разговор, который состоится потом, когда Игорь опомнится и взглянет на вещи более взвешенно, и всё больше убеждал себя, что именно так всё и будет, потому что иного ничего и не может быть.


Вот только долг! Как стыдно вышло, неудобно! Неужели Игорь и вправду думает, что он, Валентин, собирался зажать, "забыть" этот долг? Быть такого не может!.. - Он же знает Валентина, столько лет! Да и Валентин - всем всё давно вернул. "До копейки!" - думал он теперь с мстительным удовлетворением. Только Игорю оставался должен... Как же он упустил это из виду, проглядел?!..
...Ничего он не проглядел! - понял наконец Валентин. - Он постоянно думал об этом долге, помнил о нём. Все эти годы воображение много раз рисовало ему, как он вернёт Игорю этот свой долг - торжественно, с благодарностями, при всех, и всем расскажет, какую громадную роль сыграл Игорь в его жизни, чем он, Валентин, ему обязан.

Ведь долг этот был для Валентина особым, - вот в чём дело. - Его нельзя было вернуть между делом, походя: сунуть деньги: спасибо! - и всё. Нет, эти деньги можно было только в р у ч и т ь, в подходящем окружении и в подходящий момент, так, чтобы это всем запомнилось, стало событием. Неважно, сколько это было бы тогда в рублях, долларах или ещё в какой валюте, - важен был сам факт и сама атмосфера этого возвращения.
Этот долг - не был Валиной неблагодарностью или забывчивостью. Наоборот, он был знаком особенной, как никому больше, благодарности Вали, - чрезмерной, не сосчитываемой в рублях благодарности! Это было даже не долгом вовсе, а некоторым Обязательством - торжественным и нерушимым, которое он, Валентин, дал, как бы клянясь Игорю вечно помнить о его благодеянии, о его помощи Валентину в трудную минуту. Это была нить, связывающая их все эти годы, и Валентин просто не хотел порывать эту нить, он переносил возвращение этого долга на более поздний срок, ибо это были - распахнутые для Игоря двери в ту, будущую счастливую жизнь, которая ожидала Валентина впереди, входной билет для Игоря в тот будущий Валин триумф. И не какая-нибудь контрамарка, по которой Игорь незаметно проберётся на то Валино торжество, а почётный билет, персональное Приглашение как для особого, избранного, желанного гостя.
Он считал Игоря сильным человеком. Да, дело в этом! В его представлении Игорь должен был выстоять в любой ситуации, выплыть - в любую бурю, он был из тех личностей, о которых говорят, что они непотопляемы. Не то, что он, Валя - слабый, беззащитный, ранимый, так плохо приспособленный к этой жизни.
И как сильному, яркому человеку, дружбой с которым Валентин очень дорожил, он хотел и отплатить ему - не какими-то там жалкими деньгами, а большим, гораздо большим.
Он вынашивал, он лелеял в мечтах - возвращение этого долга, когда-нибудь потом, в той будущей жизни, и теперь мысленно видел это возвращение и произносил вдохновенную речь: "То, что я возвращаю - это просто деньги. На самом деле не в деньгах дело, в них даже трудно выразить, чем я обязан Игорю Полуянову... Всю жизнь возвращать - и не возвратишь... Игорь Полуянов - единственный понимал значение моих трудов, морально поддерживал, спас меня когда-то от гибели, помог выжить, довести мою Книгу до конца, а потом - помог и с изданием Книги... В моём успехе есть и его заслуга!.." - и признательность мира Валентину могла бы распространиться тогда и на него, Полуянова, ведь Игорь имеет на неё полное право. И люди, находившиеся вокруг, пришедшие воздать дань уважения ему, Валентину Казанкину, обращали свой взор на Игоря, присутствовавшего здесь же, и на Игоря проливалась часть той благодарности, которую они принесли воздать ему, Валентину.


"Неужели ты не понимаешь, Игорь, - сразу начал он мысленно - горячо и страстно - объяснять тому, как только нащупал в себе эту точку опоры. - Для меня это были не просто деньги, какая-то сумма, которую ты дал мне, чтобы я мог выжить, выкарабкаться тогда, когда оказался на краю пропасти. Для меня это была Рука Помощи, и значила она гораздо больше, чем какие-то рубли... Ты поддержал меня, вернул мне веру, что моя работа что-то значит, что я должен продолжать, идти этим своим путём дальше, до конца..."
"Да, именно! Так всё и было! - обрадовался Валя, найдя это объяснение, и продолжил мысленно развёртывать, растолковывать Игорю тот более высокий смысл, который он, Валентин, вкладывал в эти занятые когда-то у Игоря деньги. - Я ведь не хотел мелочиться, осквернять твою поддержку меня в ту роковую для меня минуту какими-то расчётами, цифрами... Я так и собирался - не просто вернуть тебе деньги, а отблагодарить тебя более масштабно, крупно - не за эти деньги, а вообще... за всё".
Жизнь самого Вали как-то сама собой разделилась на две половины: эту, До - сейчас, временно, и другую - После. Эту, в которой у него нет ничего, и ту, которая наступит потом и в которой у него будет всё. Именно в этой второй он и собирался отдать долг Игорю, ни в чём не скупясь и никак не сдерживая свою благодарность, и поэтому и жизнь Игоря он делил на эти же два этапа, и ему казалось, что Игорь должен был понимать, что Валя всегда имел в виду вторую половину - Ту. Он просто не заметил, что конкретные сроки этого После всё время отодвигались и отодвигались, смещались в более отдалённое будущее.
Но Игорь! - ведь он всегда был в сознании Вали не кто-то посторонний, почти чуждый ему и его делу, а соучастник, сподвижник, почти соавтор! Вместе с ним как будто писал эту книгу Валентин, опираясь на Игореву мощь и силу, черпая в мыслях об Игоре свои мечты и надежды, так зачем же Игорю отказываться теперь от своих прав, своей доли в Валиной славе и торжестве?! Почему Игорь на понял этого, не понял такой простой вещи - Валины лишения и его робость как раз и задержали наступления столь желанного им После.
"Нет, он поймёт, поймёт", - уверял себя Валентин. - Что никто в жизни не приносил ему, Игорю, такого богатого дара, какой принёс он, Валя. И сделает всё для того, чтобы опубликовать Книгу, а потом уже только пожинать плоды этого вместе с ним, Казанкиным, её великим автором. "Обязательно поймёт, может быть, это дело всего нескольких дней..."
Разрушенный страшной катастрофой его мир, мир, только что до основания взорвавшийся и рассыпавшийся на осколки, начинал медленно восстанавливаться в сознании Валентина и обретать прежние - стройные и гармоничные черты. Просто он ошибся в сроках. Игорь понял не сразу, с ходу - не оценил, какую великую весть принёс ему Валентин. Но Вале надо только немного подождать, набраться терпения и подождать ещё несколько дней, пока Игорь осознает, а потом та реальность, которую он ждал и звал столько лет, реальность его успеха и торжества, - она наступит всё-таки. Оставшиеся несколько дней до прозрения Игоря Полуянова он переживёт без труда.
И хотя в душе у Валентина всё ещё саднило от только что пережитой боли, отчаяния, крика, но главное - всегдашние его душевная ясность и покой, которые он ценил превыше всего на свете, потихоньку уже начали возвращаться к нему, на своё законное место: он был на верном пути, - снова знал Валентин. Просто немного дольше задержался, всего на несколько, видимо, дней дольше, в своём этапе "До"... Но "После" - всё равно наступит, оно уже близко, вот за этим, уже видимым ему, порогом, за которым он обретёт всё то, о чём столько лет мечтал: слава, деньги, дворцы, машины, яхты, красивые женщины, восхищение и зависть окружающих... Всё то, что он по праву заслужил своим отрешённым подвижничеством, своим горением ради высшего в человеке, ради Духовности...
И хотя в душе своей он уступал сейчас ещё большую, чем прежде, долю своего триумфа Игорю, всё равно, даже и без этой доли, которую он так щедро преподносил Игорю, ему самому, Валентину, останется ещё много, очень много...