Привет красавица

Легко, почти беззвучно лопата вошла в мягкий сугроб выпавшего накануне снега. Лопата взметнулась, и снежная пыль, заискрившись в ярком свете фонаря, обожгла лицо.
Степан остановился и, закинув голову, посмотрел вверх, туда, где на темном небосклоне яркими точками рассыпались звезды Млечного пути.
Того самого, по которому «колесница мирозданья катится в святилище небес.»
Все, все, все. Забыть. Вычеркнуть из жизни, вырвать по-живому.
Мой удел снег. Лопатой. От калитки до крыльца. Успеть до прихода Клавы. Девственно чистый снег. Легкий, как пух. И вдыхать морозный воздух полной грудью. Что может быть лучше?
Поэтами не становятся, поэтами рождаются. Увы, поэтами именно становятся. Или не становятся. Первая публикация в двенадцать лет, это как первая детская роль в кино - ни о чем не говорит. И ничего не обещает.
Здравствуй, Клава. Почистил. И вокруг здания? Бут сделано. Не извольте беспокоиться. Почистим-с. А потом можно будет согреться в теплом подвале? Да, я знаю, вас зовут, Клавдия Леонтьевна. Клавдия Леонтьевна. Все, Клава, я запомнил.
Да, я - Карлсон. Карлсон, который живет в подвале. А где еще жить Карлсону со сломанным пропеллером?

В четырнадцать лет он член литературного объединения. Местного, правда. Публикации. Дифирамбы. Молодое дарование. Светило местного масштаба. Восходящее. Все это кружило голову, будоражило воображение, рисовало заманчивые перспективы.
Заседания, выступления. В школах, в библиотеках. На каких-то форумах.Его приняли в свой круг взрослые дяди и тети. У них у каждого был свой образ, своя фишка…
- … принадлежу к старинному дворянскому роду, мои предки воевали под знаменами… Я родила и воспитываю троих детей… Пишу для души….
- … родился и вырос на берегах реки. Разлив реки весной - это потрясающее зрелище. Нас, правда, часто подтапливало… Но, живя на реке невозможно не писать. У нас все в душе поэты…
- Свое первое стихотворение я написал в пять лет…
В пять лет. Это была маленькая ложь. Но так делали взрослые, и он у них учился…
- Привет, поэт.
- Привет, красавица.
Красавица в шутку. Младшая сестра одноклассницы, угловатый подросток, почти что пигалица. Поклонница. Их было много. Эта была ненавязчивой.
- Привет, поэт, - и все.

Взошло солнце, и снег засиял в его лучах. Степан любил свою работу. Начинал любить. Особенно зимой. Мефодий, который работал за забором в Госстрахе, зиму не любил, и осень не любил. Он не любил работать. И это при том, что у него не было Клавы. Госстрахом руководил мужчина, мужчины смотрят на многие вещи проще. Без фанатизма.
Бенефис. Сколько ему тогда было. Лет пятнадцать. Бенефис. Его успехами гордились все. Его учительница, школа, местная газета. Все, кроме того маститого поэта, замредактора столичного журнала, приехавшего посмотреть и благословить своего земляка. Нет, на сцене он говорил правильные слова. Хорошие теплые, проникновенные. А вот потом. Степан стал невольным свидетелем разговора не для его ушей.
- Он красиво жонглирует словами. Это да. Редкостный дар. Но за этим ничего нет. Все чужое. По мотивам большой поэзии. Про любовь - чужое. Про природу - чужое. Мальчик смотрит, как пишут другие, и пытается подражать. Вот и все. Он в плену стереотипов. С детства. Ему не вырваться.
- Но это придет. Придет зрелость, придет желание что-то сказать людям, - возразила журналист местной газеты, по-мужски затягиваясь сигаретой.
- Ребенок видит мир не так, как мы. Пусть и рисует этот мир, таким как он его видит. В этом правда жизни. А он хочет писать, как надо. Хочет понравиться. Он где-то свернул не на ту дорожку. А, может быть, его кто-то подтолкнул на эту дорожку. Это тупик. Рано или поздно, она заведет его в тупик.
Он мне просто завидует.

- Привет, поэт.
- Привет, красавица.
Он не ожидал ее встретить. Там. В переполненном вагоне поезда. Он отключился на какое-то время. Задремал. Когда он проснулся, она сидела рядом. И ждала, когда он проснется.
- Привет, поэт.
Поэт уже учился на третьем курсе факультета журналистики. И тупик уже маячил на горизонте, как семафор на переезде.
Он не хотел ни с кем разговаривать. И с этой угловатой девочкой тоже. Говорила она. Какие-то простые незамысловатые слова. О том, как она чуть было не опоздала на поезд. И что она давно уже не была дома. Вот выбралась и чуть не опоздала. Она пыталась вытащить его из его ракушки. И ей это удалось. Он забыл о своих невзгодах. Они о чем–то болтали. Говорили всякие глупости. Без фальши, без эмоций, вполголоса. На остановках выходили. Ветер трепал ее волосы. Она ежилась от ночной прохлады. И он чувствовал себя рядом с ней мужчиной. И ему хотелось приобнять ее. Нет, для него она была по-прежнему той девочкой подростком с худыми коленками из его прошлого.
На следующий день он встретил ее снова. Она жила на соседней улице. Он со своим взрослым другом шли куда-то по взрослым делам. И тут она в легком платьице в группе каких-то ребятишек. И сама почти ребенок... Смутились оба. Чего смутились?
- Дела, - улыбнулся взрослый друг.

Зимой снег, осенью листья, летом одуванчики. Одуванчики он не любил. Снег хорошо. Снег в охотку. И листья нормально. И газон постричь не в тягость. Но вот одуванчики выковыривать, - это увольте. К одуванчикам его пристроил отец. Мать забрала его, студента третьего курса факультета журналистики, который забрел в тупик и не смог из него выбраться самостоятельно, домой. Он стоял у мигающего семафора и с непониманием смотрел на мелькающие перед глазами вагоны, проносящегося мимо поезда жизни. Мать приехала и забрала.
Степан расчистил дорожку к гаражу и сделал перерыв. Вдохнул полной грудью. Хорошо дышится, легко дышится. Но не пишется.
- Привет, поэт.
- Привет…. Красавица….
Она стояла у калитки. Она изменилась. Впрочем, весь мир изменился. Легкая грусть в глазах. Грусть женщины, которую судьба не балует. Она стояла у калитки и ждала его. Он мог не подходить. Он не хотел подходить. Но подошел. Она смотрела ему в глаза. Все прятали от него взгляд, отводили в сторону, и бывшая учительница, и друзья, бывшие, и журналист местной газеты, которой он показал свои новые стихи, по-мужски затягивалась сигаретой и смотрела в сторону.
А она смотрела ему в глаза. Стащила зубами варежку с руки и смотрела ему в глаза. Здоровый румянец играл у нее на щеках.
- Какой денек, - произнес он. – Морозец, солнце, снег искрится. Ждешь, что я буду читать стихи? Я больше не читаю стихов и не пишу. Мне больше нравиться снег лопатой. Да и получается лучше. Оцени работу.
Она смотрела ему в глаза, с грустью женщины, которую не балует судьба.
- Я вернулась сюда. Буду здесь жить. Вот, работу уже нашла…
- А через час, - продолжил он. – Меня заберет папа. Он все время меня забирает. Каждый божий день. У меня сейчас все дни божие. А вечером мы с мамой гуляем по парку.
- Так не привычно. Там я до работы добиралась сорок минут с пересадкой. А здесь десять минут пешком. Я на остановке больше простаивала.
- Собственно, это не я гуляю по парку. Это меня гуляют по парку. А еще в разговоре со мной нужно избегать определенных тем. Меня нельзя волновать.
- А, знаешь, я тоже люблю гулять по парку. Зайдешь за мной сегодня?
- Ты не поняла, красавица, я не гуляю по парку, это меня …
Она смотрела ему в глаза и не хотела понимать.
Он замолчал. К чему тут слова.