Кошмар

Заводская лаборатория химической очистки воды, обеспечивающая контроль качества подаваемой воды на технологическую линию непрерывного и сложного производства, работает всегда, независимо от наступления выходных и праздничных дней. В этот обычный воскресный или субботний день, в вечернюю смену, когда нет ни заводского, ни цехового начальства, молодые женщины, работницы этой лаборатории, чтобы как-то интереснее и разнообразнее провести это время своего дежурства, найти себе развлечение и скоротать, таким образом, свою рабочую смену. Потому что от безделья и скуки, ничего неделания, она тянется очень медленно и однообразно, приводя к апатии, раздражению и безразличию ко всему. Они, воспользовавшись, уже хорошо отработанными в этом деле приёмами, проявив смекалку, организовали там, что, в общем-то, совсем не ново, небольшой сабантуй. Или, может быть, лучше сказать, посиделки с выпивкой. В чём, в чём, а в таком нужном и важном деле талантов и способностей им не занимать.

Для этих целей заранее на смену были принесены водка, пиво и закуска. Сдвинули имеющиеся в заводской лаборатории столы, убрали с них всякие реактивы, колбы, банки, склянки. На их месте расставили бутылки с водкой и пивом, стаканы, для любительниц изысканных манер - малообъёмные мензурки, разложили закуску. И началось, радостно захлопали в ладоши, предчувствуя большое удовольствие и праздник души, дружно закричали – наливай!

Кроме пяти или шести молодых женщин-лаборанток, одна или две из них были из соседнего цеха; самой старшей из них, наверное, ну, не более лет двадцати восьми - участниц вечеринки. На смене несли дежурство ещё две совсем уже не молодых, пожилых женщин-аппаратчиц; пятидесяти двух лет Александра Ивановна, и пятидесяти трех лет Евдокия Ивановна не принимавших участия в этой вечеринке. Они как обычно сидели в стороне в нервном напряжении, всегда, когда и ранее в вечерние и ночные смены происходили пьянки, были сильно недовольны и озлобленны происходящим. Они с суровыми, мрачными и апатичными лицами, в предчувствии будто, приближения стихийного бедствия, сулившего им новые жертвы и потери. Казавшиеся им, такими же, как те, что когда-то пришлось пережить им в прошлом. Они, сокрушённо покачивая головами, с недоумением и страхом наблюдали за проделками, по их мнению, потерявших рассудок молодых женщин.

Ближе к полуночи сабантуй, или попросту попойка были в самом разгаре. Чуть поверх голов участниц вечеринки от выкуренных сигарет зависло сизое облако табачного дыма. Раздавались несуразные, лишённые всякого смысла, пьяные крики. Иные, из них, испытывали особое нетерпение, и тормошили рядом сидящих всяким вздором. Бестолковой суетой, кого-то куда-то торопили и громко кричали, то Машка наливай, то Томка разливай. Их циничные рассказы, перемешанные с матерной руганью, сменялись какими-то несуразными и не членораздельными фразами, похожими на птичье щебетание. То, заливаясь хохотом, они возбужденно махали руками, перебивая друг друга, желая что-то сказать. Почти после каждой фразы, у многих на устах блин, блин, и всё какой-то блин. Повторяли это слово как заклинание, заклинившее и зависшее в их пьяных головах, как будто в окутавшем их облаке сизого дыма, летают ещё и какие-то блины. То бессвязно, часто повторяя, выкрикивают они застрявшее, и так же за-висшее в их головах, слово – пардон, пардон, пардон. Чему пардон, кому пардон, зачем пардон совершенно непонятно это было Александре Ивановне и Евдокии Ивановне. И ещё более всего, ну, прямо, как дьявольское наваждение, как призрак носится после, многих фраз, засевшее и зависшее в их головах слово кошмар! Ха-ха кошмар, какой кошмар! Это же кошмар! Будто бесы на круге ада в преисподней решают участь попавшего туда грешника, предвкушая удовольствие, обмениваются такими, им понятными фразами перед экзекуцией. Их слова уже, никак не составляли мало-мальски вразумительной фразы. Сдавленное алкоголем сознание всё более меркло, не представляя полноценного системного действия, оно никак не уживалось со своим телесным вместилищем и теперь покидало своих обладателей, улетучивалось вон из их тела. Их словарный запас был равен или ещё более скуден, нежели у известной Элочки «людоедки», а её словарный запас, был значительно беднее, чем у дикого племени людоедов «Мумба-юмба». А, кошмар и вправду уже завис над всеми, знаковым сизым ядовитым облаком, охватившим всех.

Ошарашенные увиденным и услышанным, будто видениями кош-марного сна, сидящие поодаль от них, две пожилые женщины, Александра Ивановна и Евдокия Ивановна наблюдали этот кошмар, как дьявольское наваждение. Будто грешники, почитатели Вакха и Бахуса, в адовой купели творили противные здравому смыслу безобразия; но возможно ли такое наяву. Творившееся на их глазах, их уму было непостижимо, вызывало беспокойство и тревогу у них. Внушало им внутренний со времён детства, таившийся в них страх за собственное благополучие и, наверное, за благополучие близких им людей. Вызывало у них предчувствие пришествия новых мировых катастроф, что всё так зыбко, что творящиеся здесь безобразия это напоминание об их скором приходе. Творящееся поражало их воображение, граничащее с коллапсом их сознания. Всё, что они видят, вызывает в их сознании тревогу и сомнение – возможно ли такое, может быть, это их сознание производит такие неадекватные образы перед ними. А на самом деле всё совсем не так страшно, всё приглядно и пристойно. И вообще, что это? – не плод ли воображения их помрачённого сознания, с помощью вмешавшегося дьявола в их сознание. Или всё наоборот, это нечистая сила, вселившись в тех несчастных, лишив их разума, и попрала нормальный ход вещей в природе, и теперь они пошли вспять.

Кошмар, пережитый ими когда-то в прошлом им понятен всё же более чем творящийся перед ними теперь. Они хорошо помнят своё довоенное и военное, голодное и полное лишений детство, - непременно, как кошмар. Они так же хорошо помнят, как кошмар и послевоенную голодную и полную лишений молодость. Целая половина прожитой ими жизни была кошмаром! Половину жизни следовали за ними, как кошмар голода, холода и тревоги. К ним тогда являлся кошмар, зародив в душе тревогу на всю оставшуюся жизнь, но тот кошмар был иного свойства. А теперь, на их глазах творится ещё какой-то, совсем непонятный им кошмар, не поддающийся разумному объяснению, их разум был не в состоянии это понимать, да сопровождавшийся ещё вместе с какими-то блинами и пардонами.

Евдокия Ивановна и Александра Ивановна прожившие тяжёлую, полную лишений жизнь, где не находилось места расслаблениям, никак не могли поверить в окончательный приход относительно лёгкой и не особо принуждённой жизни последнего десятилетия или чуть более, так именуемой теперь эпохи застоя. Им всегда казалось, что этот кусочек хорошей жизни в длинной череде лихолетий и невзгод, это как какое-то недоразумение, о чём очень скоро спохватятся небожители, их враги или вражья сила – вурдалаки, там наверху, и быстренько выправят положение. В противном случае, этим небожителям (вурдалакам) пировать и матовать, жить на широкую ногу будет не на что, и спать спокойно они там не смогут от того, что уже многим становится жить лучше, чем прежде. Это затишье, точно, как перед бурей и что не за горами новое адово время, просто оно ждёт своего часа, чтобы обрушиться новым кошмаром в жизнь ничего не подозревающих умиротворённых иллюзиями, глубоко инфантильных людей.
И, как перед приходом этого нового кошмара, всякие умельцы от идеологии, владеющие аппаратом (секретом) воздействия на умы и души людей, будто шаманы колдовским приворотом, по команде сверху, будут трубить о приходе «демократии», каких-то либеральных «ценностях» и прочей чепухе. Находясь на службе у хозяев жизни, царящих в стране вурдалаков, будут выдавать его, то наступающее адово время, за великое благодеяние. И одурманенные их шаманскими заклинаниями люди, будут, как всегда, самозабвенно, трепетно верить им. Они будут с большим усердием внушать простым смертным, то, что чёрное это белое, а белое это чёрное, эти шаманы могут производить такие фокусы, создавать всякие иллюзии, профессия у них такая, находясь на службе у хозяев этой жизни. И, не к чему хозяевам этой жизни – вурдалакам обязывать себя совершенно не нужной и не свойственной им, такого рода заботой, чтобы создавать условия жизни без кошмаров, мечтательно желаемую, всеми живущими на этой грешной Земле. А хозяева этой жизни в силу собственной паразити-ческой природы, по своей природе, попросту не могут, создавать что-то, отвечающее интересам всего общества. Создаваемые ими общественные условия исключают это. Они делают сказку былью, но только для себя, ловко объегоривая с помощью факиров от идеологии, всё остальное общество. Вот такой потаённый страх нагонял на этих двух женщин уже много поживших, и много повидавших на своём веку, происходящий на их глазах кошмар. Они предчувствовали, что настоящий кошмар скоро явится, а этот кошмар, что сейчас перед их глазами, напоминал им, что вурдалаки совсем скоро опомнятся и придут в эту жизнь с новым, ожидаемым кошмаром, со своими лю-доедскими проектами под названием – «реформы». Слово, внушающее страх и приводящее уже многие поколения людей в трепет. Последние десятилетия это знаковое слово «реформы» стало особенно устрашающим для большинства населения. Это слово, звучит, как заклинание, приводящее людей в оцепенение, когда вурдалаки готовят очередное ограбление населения страны, они как заклинание произносят его повсюду (радио, телевидение, печать). Это устрашающее слово – «реформы», парализующее сознание и волю, означающее приход очередного кошмара в их и без того мрачную, безрадостную, смрадную жизнь.

А творящаяся перед их глазами, уже далеко за полночь пьяная вакханалия каких-то осатаневших или обезумевших ничтожеств воспринималась ими как глумление над здравым смыслом. И более того безмыслие, пустота и фальшь в каждой звучащей здесь фразе переполняло всё существо этих двух женщин негодованием, злобой и отвращением, переходящих в какое-то неприятие или даже ярость. Понималось ими, как грубый необузданный цинизм и святотатство, явившихся откуда-то незнакомых с нравственностью и культурой варваров. Будто творящийся рядом с ними кошмар помимо их воли и желания непременно и сейчас снова войдет и в их жизнь, и, поэтому, страстно желающие какими-то экстренными действиями воспротивиться, отодвинуть его приход, как можно дальше в тёмное будущее. Это было, как действие рефлекса у них, такая, ответная реакция на действия несущие какую-то опасность. Им хотелось, если не прекратить, то, хотя бы, отдалить эту стремительно надвигающуюся действительность, явив-шуюся, будто, ну, прямо с полотен Босха, изображавшего всякое исча-дие ада.

Лишённые всякого чувства юмора, что б легко и просто смотреть на окружающее, не принимая его близко к сердцу, ну, так, чтоб это было им по барабану. Видимо, из-за того, что предыдущая их жизнь была длинной чередой всяких лишений, потерь и невзгод. И не имеющих никакой возможности, как-то оградить, избавить себя теперь, от столь не желанной, противной и непонятной их разуму сюрреалистичной картины, развернувшейся, вдруг на их глазах. Будто это наваждение бесовское, возникло, чтобы позабавиться и поглумиться над ними. Они были не способны сообразить происходящее на их глазах со своим миропониманием и мироощущением, как-то, бесконфликтно, мирно совместить их. Они ощущали это теперь, только, как будто тёмные силы их злобно гнетут. С тревогой и страхом говорили они меж собой, что мир кверху тормашками пошёл, как перед последними днями. Нисколько не желая видеть это, оно приводило их в состояние какого-то душевного расстройства, они были вынуждены, присутствовать и наблюдать эту вакханалию. Не бродить же им всю ночь по безлюдным цехам завода, чтобы не видеть этого света представления. Подавленные, с суровыми и мрачными лицами эти две пожилые женщины, всё с большей тревогой, в ожидании, будто какого-то горя или большой опасности, продолжали с опаской следить, что же ещё эти бесы и черти вытворят здесь, превратившие это помещение заволочённое дымом, в преисподнюю.

И, больше, не выдержав таких испытаний или душевных мук, их терпение перешло через край, Александра Ивановна от переполнившего её гнева, от избытка злости и ненависти, негодуя, врывается сквозь густую пелену табачного дыма к сидящим там, к уже мало вменяемым молодым женщинам. И громко, чуть не задыхаясь, в ярости, и от бессилия прекратить этот кошмар, принялась кричать им – вы, что творите! Вы, как черти в преисподней беситесь здесь! Вы, прокуренные и пропитые наскрозь стервы безмозглые! Это что, дыму то напустили, дышать нечем, чертовки, похлеще чёрных мужиков! И, обращаясь к первой, попавшейся ей на глаза, она злобно кричала: «Это ты, Машка, стерва безмозглая, превращаешь, жизнь в кошмар! И далее…, презрительно оглядев остальных, продолжала – И ты, Светка сволочь, безмозглая пропойца, превращаешь жизнь в кошмар! Это вы все, здесь собравшиеся, сволочи и пьяницы безмозглые, превращаете жизнь в кошмар! Это вы, бесы и твари безмозглые и есть, кошмар! Но подождите стервы и пьяницы, немного осталось до того времени, когда от кошмара вам жить не захочется! Это вы, оголдуши безмозглые и есть кошмар! – продолжала и далее в ярости гвоздить их позором. Что, глаза-то свои бесстыжие, чертовки пялите. И что же вы за создания-то такие, в вас нет ничего путного, ни ума, ни совести, ни стыда! Вы же совсем осатанели! Опомнитесь!».

Недовольные её таким бесцеремонным вторжением в их личную жизнь и её такой сокрушающий монолог, молодые женщины ответили непонятной, малосвязанной речью означающей, что они не приемлют здравый смысл, обильно укомплектованной матерной руганью и жестами означающими - пошла вон отсюда, не ломай состояние нирваны. После чего вскоре разошлись, чтобы проспаться до утра. Ночь хэллоуина (кошмара) благополучно прошла и сменилась рассветом наступившего дня. Точно так, как, их утро прохладой встречает…

Таким не совсем обычным образом, наиболее созвучным её состоянию души, не терпящей таких проделок, выразила своё нетерпимое отношение к творящемуся ночному кошмару, переполненная гневом Александра Ивановна. Озлобившись до крайности, никак не желая терпимо взирать на происходящее, пытаясь хоть как-то достучаться до их пустых пропащих душ, она пророчила приход в их жизнь ещё более страшного кошмара. От пережитого когда-то самой, таившегося где-то глубоко в её душе. Находя полную поддержку и единодушие своим столь необычным и таким активным действиям со стороны Евдокии Ивановны, вторившей ей – тут без пьянства не удумаешь, как жить, а у этих слабоумных ещё и пьянство. Тягота-то, какая, в голове не укладывается, как же можно так жить. Да, как же ему, этому кошмару было не прийти, когда в стране советской такие люди есть. Впрочем, возможно, было бы лучше скрыть своё возмущение и негодование и отсидеться тихо свою смену в сторонке и не перечить своим таким не обычным мнением подавляющему большинству. Вскоре, сбылись слова Александры Ивановны, кошмар оказался не за горами, дождался своего вожделенного часа и пошёл тогда крушить всё вокруг, всю эту жизнь. Так пошла вскоре, долгая полоса беспросветного кошмара.