Апатия всегда приходит неожиданно.

Алексей Наст представляет проект-сериал «Дворок», про простых мужчин и изумительных женщин. Начальные серии читайте на авторской странице этого сайта.

АЛЕКСЕЙ НАСТ : «Апатия приходит всегда неожиданно».

Можно указать жанр. Давайте назовём его: Ужасная история.
Дополнительное пояснение: Ужасная – только для одного героя программы, для остальных – приятная забава.

Теперь читаем:

Сегодня у Пети были по плану организационные мероприятия – деду, в честь праздника Победы, выделили квартиру, и этим помещением требовалось заняться. Деду, конечно, не вручали торжественно ключи от новостройки в центре города, с радостными речами мэра и губернатора – ему выделили сумму на приобретение жилья, из расчёта 33 тысячи за квадратный метр. При обычной стоимости метра в мегаполисе 45-50 тысяч, на столь скромную сумму удалось обнаружить старенькую однюшку в соседнем доме Дворка. Квартира продавалась враждующей между собой роднёй отравившейся бабы Зои, была она в убитом состоянии, но дед очень радовался, что удалось получить квартиру в Дворке. Был план, после ремонта, поменять обе однокомнатные на трехкомнатную – Петя и дед разъезжаться не собирались, они прекрасно дополняли друг друга.
После вчерашних оргий и кривляний Бонивура, дед ещё пребывал на даче, где заночевал, опасаясь диверсии со стороны обиженного полковника. Из раскрытой двери балкона в комнату задувал приятный прохладный ветерок.
Петя вышел на балкон, сладостно потянулся – настроение с утра ещё не омрачилось какими-нибудь проблемами, и он взирал вниз, на пространство уютного Дворка с легкой долей умиления.
Из соседнего подъезда вышел бодрый Бонивур, с пакетом мусора в руке. Сегодня он совершенно не напоминал вчерашнего алчущего искателя выпивки. Он был тщательно умыт и выбрит, одёт в новый спортивный костюм лазоревого цвета с золотым гербом Казахстана на спине. Уместнее всего, спортивный облик дополнили бы белые кроссовки, но полковник был в домашних шлепанцах.
Подойдя к мусорному баку, недавно опорожнённому мусоровозом, он с удивлением обнаружил, что вокруг валяется куча мусора, который разлетелся при опрокидывании бака погрузчиком, а дворник – задумчивый тридцатилетний юноша Степан, со взглядом блаженного, пытался выгрести прошлогоднюю жухлую листву из зарослей шиповника на краю Дворка.
Бонивур, метнув свой пакет с мусором в бак, возмущённо обратился к дворнику:
--Э-э!!!
--Чего? – отвлёкся от увлекательной возни с листвой Степан.
--Не понял я тебя! – заявил Бонивур.
Степан, отрешённо отвернувшись, пошёл с метлой прочь.
--Стой! Ты что слоняешься по двору, как бродяга?! Иди, мусор убирай!
--Чего?
--Не чего! Чтобы чисто было! Сейчас из магазина вернусь, проверю.
Я о твой хребет твою метлу сломаю, если не уберёшь здесь! Философ!
Петя, видя какую бурю эмоций вызвали у Полковника россыпи нечистот, чтобы отвлечь его от растерянного дворника, громко поздоровался:
--Приветствую!
Бонивур поднял взгляд.
--А, Петька! Здорово! Проследи за философом, чтобы убрал здесь. Я – в магазин.
--Хорошо.
Проводив взглядом удалившегося Бонивура, Петя сладостно зевнул, потянулся, тут же продрогнув от утренней свежести, и вернулся в комнату. Наскоро перекусив, он накинул легкую рубашку, натянул тонкие джинсы, одел солнцезащитные очки и, прихватив сумочку с деньгами и расчётами по ремонту, которые сделал вчера поздно вечером, отправился в новую дедовскую квартиру. Эта же квартира досталась Пете от бабки по завещанию, благодаря чему дед считался бездомным и, благодаря этому же, получил жильё на день Победы. Тогда дед здорово обижался на бабку, качал головой: «Ну, Григорьевна, ну, обидела меня крепко!». А в итоге, женское чутьё оказалось самым верным. Когда, чувствуя приближение жизненного финала, бабка составила завещание, она объяснила Пете своё решение: « Так надёжнее будет. Ты деда никогда не выгонишь, а его могут всякие аферисты окрутить». Умная женщина была, царство ей небесное.
У Пети сегодня намечалось на квартире совещание с местной строительной интеллегенцией – обитатели Дворка, переодически выполнявшие отделочные работы в квартирах граждан, узнав об удаче деда, предложили Пете свои услуги. Петя хорошо знал негодяев, и посчитал, что с этими, проведение ремонта будет вернее, хотя бы в сфере расходования средств.
Бывшая квартира бабы Зои, ставшая теперь дедовской, располагалась на первом этаже первого подъезда второго дома. Входя в подъезд, Петя вспомнил, как отравилась неугомонная бабулька. Она переодически приходила в гости к тёте Саше – соседки Пети. Тётя Саша тоже была дамой преклонного возраста, но активность в ней не угасала с годами. Мало того, что она пережила четверых мужей – все умирали от сердечной недостаточности, после пятилетней супружеской жизни, она вела бурную экономическую деятельность – стряпала пирожки и булочки, и разносила их по недалёким офисам, а также продавала студентам близкого техникума, в обеденное время бегала на конечную остановку кормить горячими обедами водителей автобусов и маршруток, а после десяти вечера продавала прямо из квартиры выпивающей дворовой интеллегенции самокатаную водку и наливки домашнего изготовления. Петя знал, что тётя Саша получала прекрасную пенсию, и в деньгах не нуждалась – экономические заботы скрашивали её одинокую жизнь. Баба Зоя частенько помогала тёте Саше с тестом для пирожков, а после они дегустировали настойки. В тот раз было также, только тётя Саша угощала бабушку питьевым спиртом. Маленькая бутылочка спирта в шкафчике стояла рядом с такой же маленькой бутылкой уксусной эссенции. Петя потом слышал версию событий из уст тёти Саши, когда был приглашён понятым при составлении протокола. Добрые милиционеры успокаивали:
--Не переживайте, тётя Саша, напишем, как надо!
--Я просто сослепу перепутала бутылочки. Налила ей в рюмку уксуса. Она уже хорошо выпившая была – одним махом в себя его опрокинула, и всё. Пока скорую я вызвала – по дороге умерла Зоя…
Оценив ситуацию, милиционеры составила протокол, что бутылочку перепутала сама баба Зоя, и сама себе же налила. Получился несчастный случай по неосторожности.
Понятые, с пониманием, подписали протокол. Петя думал, что такая интерпретация гибели бабы Зои была верной – из-за нелепой смерти выпивавшей бабульки, губить ещё одну человеческую жизнь было бы реальным преступлением. Такой грех на душу не собирался брать никто – ни понятые-соседи, ни милиция.
Потом прошло положенное время, объявившиеся родственники бабы Зои сначала пытались удержать квартиру в чьих-то конкретных руках, но, после судебных баталий и смертельных обид, выставили её на продажу по дешёвой цене.
Петя вошёл внутрь квартиры, осмотрелся – теперь здесь будет выполнен косметический ремонт, и ничто не напомнит о бабе Зои, прожившей в этой норке долгую жизнь.
Посреди зала стоял стол, рядом – несколько кухонных табуреток – всё наследство бабы Зои, которым пренебрегли родственники. Кровать и старый шифонер, Петя уже успел изломать, и вынести.
Только Петя присел на табуретку и кинул сумочку на стол, дверь квартиры отворилась, и вошёл высоченный – больше двух метров, худющий небритый субъект. Звали его Серёга, погоняло во Дворке – Апатия.
--Тебя я увидеть не ожидал! – с радостным смехом отозвался Петя.
Серега тоже обрадовался, заявил тоненьким детским голосом:
--Апатия приходит всегда неожиданно!
--Здорово, Серёга!
Апатия весь как-то скукожился и, совсем пискляво, проныл фразу, которую любили произносить почти все мужчины Дворка:
--Петька, дай пятьдесят рублей! Такая Апатия у меня! Ничего не охота!
От Апатии несло застарелым перегаром и ещё каким-то тухлым запахом, каким обладают закоренелые бомжи, но одет он был во всё чистое, даже новое. В руке он держал полутораметровый оструганный пруток.
--Палка для чего? – спросил Петя.
--А-а. Нашёл во дворе. У телевизора пульт сломался, а кровать у меня прямо перед телевизором. Чтобы не вставать – буду лежать, и палкой кнопки нажимать.
--Ха-ха! Здорово!
--Петюн, давай деньги. Я в магазин слетаю – вместе выпьем. Всё внутри горит. Такая апатия…
Петя подумал, что в предстоящих переговорах с остальной дворовой элитой, лучше было пребывать на общей волне, причём, как думалось Пете, одной бутылкой портвейна дело не ограничится.
--Хорошо. Дуй в магазин. И стаканчиков купи. Шесть штук. – Петя протянул Серёге сотню.
--Полторашку куплю, -- оценив сумму, заявил Апатия. – А зачем шесть стаканчиков?
--Парни придут насчёт ремонта, -- Петя кивнул на стены. – Есть желание поучаствовать?
--Я шпаклюю хорошо!
--Отлично. Придёшь, поговорим.
Радостный Серёга вынесся из квартиры, позабыв про свой прут-пульт.
Петя вздохнул. Апатия был добрым дядькой, лет сорока пяти, жил в двухкомнатной квартире с женой и детьми. Правда, жена была бывшая, а младший ребёнок женой прижит не от Серёги. А квартира была коммунальная. Одна комната принадлежала Серёге. Сначала квартира была вся Серёгина, пришедшая в его собственность от умершей матери. Серёга продал большую комнату тёте Насте с дочерью, приехавшим из Самарканда. Предприимчивая тётя Настя, оценив обстановку, быстро окрутила наивного Серёгу с дочерью и, какое-то время, всё шло нормально, даже ребёнок появился – девочка, но потом… Апатия объяснял распад семьи своей сексуальной неумелостью. В его устах эта обидная для любого мужчины правда, звучала так жалко, что ни один из слышавших его рассказы о тяжкой доле, даже не усмехнулся на эту тему. Жена ушла к более сексуально активному кавказцу, а тёща осталась жить подле Серёги и, после долгих интриг и судилищ, целью которых было полное изгнание бывшего зятя с его законной жилплощади, смогла отсудить только кухню – ванная с туалетом оказалась в совместном пользовании. В ответ Серёга бесшабашно запил, устраивая в своей маленькой спаленке, пьяные посиделки, с такими же опустившимися дружками. Сердце тёщи, после десятилетней пытки, не выдержало, и остановилось. Кавказец, подарив жене Серёги наследника, уехал на Кавказ, та вернулась в квартиру, став соседкой Апатии. Она в личную пьяную жизнь бывшего супруга не встревала, иногда проводя неожиданные судебные атаки с целью, всё-таки, отобрания комнатки. Апатия иногда брался за ум, по году не пил, жил случайными заработками, и тогда выделывал своими руками великолепный конечный результат. Неловко оправдываясь, комментировал:
--Мастерство не пропьёшь!
Петя вздохнул – пропьёшь, и ещё как! Сколько великолепных профессионалов растворили своё умение и талант в алкогольном угаре! Ещё Апатию было жалко, из-за отношения к нему юного отпрыска бывшей супруги. Он Апатию презирал. Когда у Серёги была надобность обратиться к бывшей жене, и он тихонько стучал в дверь большой комнаты, выходивший юный джигит измерял двухметровую фигуру Апатии уничижающим взглядом, метал в него щелчком, добытую из носа козюльку, и уходил специфической походкой.
--Дал бы ему поджопника! – советовали мужики. – Растёт волчонок под боком!
Апатия жалко улыбался и отмалчивался. Петя считал, что бывшая супруга, словно паучиха в центре раскинутых сетей, только и ждала такой оплошности – суда бы Серёга не миновал.
Петя вздохнул – после таких передряг, будешь Апатией!
Послышались приближающиеся шаги в подъезде – быстро что-то Апатия слетал. Но в распахнутом проёме просиял улыбкой пятидесятилетний белобрысый Вовка-Чекушка.
--Здорово!
Петя, усмехнувшись, кивнул, ожидая заветной фразы – Вовка в день выпивал две-три чекушки водки и просто обязан был попросить, для начала разговора, пятьдесят рублей. Не смотря на постановление правительства о нижнем пределе цены водки в 89 рублей, в ларьке у круглосуточного детсада чекушку можно было купить по старой цене – 35 рублей, а стандартная поллитровка стоила полусотню.
Вовка, не в пример Апатии, ухоженный, причёсанный, гладко выбритый, в отглаженной рубашке, легких льняных брюках, прошёл к столу, и вытащив из чёрного пакета, торжественно водрузил початую поллитровку.
--Во чё у меня есть! Давай, отхлёбывай! Я уже пригубил.
Петя усмехнулся – Вовка сегодня был при деньгах. Что же это жена ему излишнюю сумму выделила? Или закалымил где-то с утра? Вовка настойчиво кивал на бутылку:
--Не смей отказываться! Вот, у меня с собой бутербродики, бери, кусочки закусок.
Из пакета на стол были извлечены аккуратные, чуть больше канапе, различные бутербродики из чёрного хлеба и разных колбас, балыков и копчушек. Такое великолепие Вовка позволял себе постоянно, потому что, помимо неверного случайного дохода от ремонтно-строительных работ, имел немалый доход постоянный – ренту. Пару лет назад у него скончался отец, по наследству Вовка стал обладателем трехкомнатной квартиры в центре, которую сдавал в аренду за очень приличные деньги, а сам продолжал проживать в квартире жены во Дворке. После обретения ренты, Чекушку во Дворке стали звать и Квартирным Магнатом. Ни первое, ни второе прозвище его не обижало.
Петя, уловив приятные ароматы закусок, пустил слюну, не удержался, и совершил требуемое – сделал пару глотков прямо из бутылки, и тут же закусил. Горячая волна понеслась вниз.
Вовка радостно рассмеялся.
--Молодец! – сразу он перешёл на деловой тон, закрутил головой, осматривая помещение. – Вот, значит, какая была квартира у Зои. Петька, аванс требуется перед началом работ – такой строительный закон.
--Будет аванс. Не переживай.
--Ты пей ещё, ешь.
--Сейчас Серёга придёт.
--Апатия?
--Говорит, шпаклюет хорошо.
--Когда не пьяный – хорошо.
--А ты?
--Я всегда хорошо. И шпаклюю, и крашу, и кафель выкладываю. Только пусть шпаклюет Серёга – муторное это занятие. А сантехнику кто делать будет?
--Сёма-сварщик.
--Американец?
--Ну.
--Ха-ха. Он тоже сегодня придёт?
--Сейчас должен подойти.
--Тоже водку принесёт. Он перед началом дела всегда выставляется.
--Перед кем? Перед хозяевами квартир?
--Перед нами. Да мы все, как родня.
Вошёл Апатия, с полтаралитровой пластиковой бутылкой портвейна и горстью маленьких стакашек. Про остаток суммы Петя спрашивать не стал – Апатия кинул на стол пачку сигарет.
Вовка налил себе в пластиковый стаканчик водку, спросил:
--Что, Апатия, покурим?
--Кури. Петька, открывай портвейн, наливай.
--Сам пей портвейн, -- презрительно заявил Вовка, поднимая стакашку. –Мы с Петькой пьём водку.
Петя посмотрел на Серёгу, извиняясь, пожал плечами – раз уж начал с утра пить, то мешать напитки он не намеревался. Апатия радостно посмеялся. Выпивший Вовка, закинув в рот копчушку, и, вскрывая пачку сигарет, сказал:
--Он один в хлам упьётся с полтора литров. Он не ел ни хрена, наверное, дней десять.
--Да ел я, -- смеясь, пискляво отправдывался за неестественную худобу, Серёга, вскрывая портвейн. Вид у него, действительно, был такой, словно его недавно выпустили из гитлеровских застенков – кожа да скелет.
В квартире появился улыбающийся, полноватый, почти лысый, одногодка Вовки – Гоша-художник. Он был в старом, но очень чистом легком белом костюме – в таких принято прогуливаться по курортным набережным, когда находишься на отдыхе.
--Ба, Гоша! – полез к нему обниматься Чекушка – его мозг уже ощутил прилив дозы счастья. – Нарисуй меня! Художник!
Оттеснив Чекушку, Гоша поздоровался за руку с Петей и Апатией, молча налил себе водки, выпил и рассмеялся.
--Ты чё здесь? – Вовка курил, блаженно пуская дым, направляя потоки в сторону Гоши. – Фрески рисовать задумал на стенах?
Гоша был настоящим художником, рисовал пейзажи и жанровые картины, но продавался редко, и перебивался строительными приработками – предоставлял всевозможные малярные услуги.
Гоша, снова налив себе водки, снова выпил.
--Э-э, тише на поворотах! – пророкотал Чекушка.
Апатия, уже приняв, кивнул Гоше на портвейн.
--Пей у меня!
--Убедил! – согласился Гоша. И тут же, обращаясь к Пете, заговорил. – Есть у меня идея. Нарисовать на одном холсте Серёгу, на другом – Вальдерама. И отправить их к знатокам на передачу, с вопросами.
--Ну, ну, -- заинтригованно заулыбался Вовка.
--Про Серёгу спрошу – какое изображение перед вами? Они посмотрят – мужик нарисован. А правильный ответ – Апатия! Ха-ха-ха. А про него, -- указал на Вовку художник. – Какой жанр картины? Тоже мужик нарисован. Скажут – портрет. А правильный ответ – натюрморт!
--Какой натюрморт? Ты – рисовальщик! – взвился возмущенный Вовка.
Гоша со смехом толкнул его животом.
--Ха-ха-ха! Потому что – Чекушка!
Все засмеялись, в том числе сам Вовка.
--Что за смех?! – раздался весёлый твёрдый голос. Все обернулись и просияли.
--О, Сёма пришёл!
--Американец!
--Проходи!
--Водку принёс?
Сёма прошёл к столу, и выставил из большой спортивной сумки литровую бутыль водки.
--Принёс! Здорово, мужики!
Сёма был истинный красавец – высокий, чёрноволосый, мускулистый, сорокалётний атлет с лицом голливудского героя. Прозвище имел Американец, потому что в бурные девяностые умудрился оказаться в Штатах и там, по стандартному контракту, работал на строительстве небоскрёба по своей специальности – сварщиком. Эпопея в Америке, ничего, кроме насмешек и двусмысленных вопросов о сексуальных контактах с афроамериканцами, юноше не принесла. Ему до сих пор приходилось, по прошествии стольких лет, давать подробный отчёт, жаждущим правды россиянам.
Ополовинив емкости с алкоголем, поглотив Вовкину закуску и упрёв в духоте летнего дня, сборище уже не говорило о предстоящей работе, а обсуждало отвлечённые вопросы.
Сёма-Американец рассказывал:
--Я, вообще, не люблю, когда в мужской компании про секс с женами рассказывают! Ну, ладно, про случайные связи – для смеха. А так… Не понимаю. Наш Снегирёв Федор Палыч, ну, поняли, о ком я…
--Наш Федька, ясно…
--Он так, во всеуслышанье – я, говорит, отжег свою, вытащил хренотень, и давай обрызгивать грудь, лицо ей…
Сёма, укоризненно покачав головой, налил себе водки и выпил, занюхал рукой, продолжил:
--Я же с детства знаю его жену – Лидию Арнольдовну. Все же её знаете? Такая суровая леди, представительная. А тут, я её представляю голую, с такими сисянциями, и Федор Палыч, всё это великолепие, своим соком любви орошает! Не хорошо это!
У всех уже заплетались языки. Алкоголь своё страшное дело вершил по полной программе.
Через некоторое время, окончив распитие, все расположились, где получилось – на полу, по всей комнате. Там и сям, между распластанными мужчинами, валялись пластиковые стакашки. Раздался храп.
Петя был, как в бреду. Он и спал, и не спал. Видел, как по лицу Вовки ползала надоедливая муха и тот, дёргаясь, отогнал её, а она, покружив, стала бегать по Апатии, и, излазив всего, даже обследовала его открытый рот, но вылезла недовольная, и снова обратилась к Вовке.
Петя, по тому, как жутко вспотел, и уже начались приступы похмелья, понял, что солнце перевалило за полдень. И, что поразило его очень хмельной мозг – надвигающиеся голоса откуда-то издалека. Они приближались.
Скрипнула входная дверь – у бабы Зои, до сих пор, дверь была старинная, деревянная, по крепости превосходившая в разы дутую жестяную китайскую дрянь. Но дверь была не заперта, и визитёры вошли беспрепятственно.
Голос деда вещал:
--Сейчас, Ирочка, я познакомлю вас с внуком – прекрасный, изумительный молодой человек. Правильнее сказать – взрослый, уверенный в себе, мужчина…
Дед замолк.
Петя понял – великолепная картина была у гостьи деда перед глазами.
--Что здесь случилось? – дед походил на Зевса-Громовержца.
Петя смог поднять только голову, секунду обозревал ангела, которого привёл дед в этот вертеп мужских страстей и, пораженный – таких красивых женщин давно он не видел! – больно, с ударом затылком, опустил голову на пол. Чужим голосом, но очень громко, заявил:
--Пришёл Апатия! Потом все напились.
Дед удивлённо посмотрел на свою прекрасную спутницу.
Она категорически заявила:
--Вы говорите не правильно. Апатия – не пришёл, а пришла. Я – филолог. Пришла. Апатия – женского рода!
--Я не женского рода! – взревел Серёга, пытаясь сесть, но тут же рухнул обратно, и мертвецки захрапел.
Дед, скрывая неловкость, сказал:
--Один из них – мой внук.
И пояснил:
--У нас ремонт начинается…